с Леокатой

Жаль... Жаль, что даже михаилита, рядом с которым было так спокойно и безопасно, втянули в эти игры со снами. Страшно было представить, что случится, если их унесет обоих одновременно. Так, что ни она не сможет его позвать, ни он ее вытряхнуть из кошмара. И еще страшнее - неожиданно осознать сейчас, что могла потерять его. И не в бою даже, а из-за глупых игр излишне мстительных древних богов. Мстительных - и совершенно необязательных. До Самайна было еще далеко и, по мнению Эммы, если вы уж так требуете, чтобы другие держали слово, можно было бы подать добрый пример. Боги, как-никак.
- Интересно, - задумчиво произнесла она, наблюдая, как михаилит портит гобелен, - для чего нужно так навязчиво торопить? Напоминать? Будто бы срок не в Самайн, а на Белтейн.
- Тоже не понимаю, - Раймон дожёг последние нити, и гобелен предстал в первозданном виде, со святым Патриком, изгоняющим Морриган, и королём Альфредом, всё-таки принимающим из её рук венец.
По гобеленной расползался слабый запах палёного, поднимаясь к высокому потолку.
- А я говорю вам, проклят будет тот, кто подобно царю Ахаву, взял в жены новую Иезавель и отрекся от веры истинной! Говорю вам, кровь его лизать будут псы, и смердеть она будет грехами его! - Громко раздалось с галереи, послышался шум борьбы и тот же голос завопил снова. - Не трогайте меня, я - человек божий! Не трогайте меня, я...
Шаги поспешно стихли и на некоторое время воцарилась тишина. Первый шепоток "Король!" упал в нее подобно несмелой капле, скатившейся с крыши весной. "Король, король!" - шепот множился капелью, приближаясь к гобеленной.
- Кажется, его величество и нас решило почтить присутствием, - процедил Фламберг, переглянувшись с Эммой. - Как всё некстати.
- Сворачиваем гобелен. - Девушка живо представила лица монахов и короля, увидевших испорченное полотно и неуместно улыбнулась.
Генрих Восьмой, успешно сочетающий величественность и энергичность, влетел в помещение, опережая не только свиту, но и охрану. Окинул взглядом убранство и, явно улыбаясь своим мыслям, удовлетворенно кивнул. Не обращая внимания ни на Раймона, ни на Эмму, он прошел вперед, рассматривая картины, трогая статуи и гобелены. Толпа придворных заполнила зал, приторно запахло духами и притираниями. Из этой пестрящей шелками и мехами, гомонящей и смеющейся разнолюдицы вывинтился, иначе и не скажешь, слегка помятый брат Филипп. Приветливо, но слегка устало, улыбнулся Раймону, как старому знакомому и подошел к нему.
- Вы себя лучше чувствуете, милорд? - Участливо поинтересовался он. - Миледи ничего не пояснила, только приказала мед и воду принести, да вас к стене усадила. Удивительно, откуда в столь хрупкой женщине такая сила?
"Миледи" злобно взглянула на монаха, но промолчала. Гораздо более ее занимала толпа. Даже не король, нет. От короля веяло высокомерием и самовлюбленностью, страхом и надеждой, переплетенными столь плотно, что поди разбери, где одна нить, где другая. Но вот толпа... Она походила на гобеленный мильфлер, пестрила не только говором и одеждами, но и чувствами. Довлела над толпой Алчность, облаченная в пышное платье оранжевого цвета. Перед ней покорно склонялись остальные страсти, одолевавшие придворных. Чревоугодие, гордыня, блуд и алчность. Печаль и уныние. И малая, почти ничтожная, толика сочувствия. Эмма вцепилась в локоть михаилита, но обычной слабости после применения дара не было. Слишком очевидны и пусты были все эти переживания, не нужно было глубоко погружаться - и расплачиваться за это погружение.
- C Божьей помощью, брат, - судя по обычной ехидной улыбке, фраза могла относиться и к самочувствию, и к силам, таящимся в телах хрупких женщин. - А скажите, этот замок, который был нашит поверх гобелена... откуда он? Зачем его выткали?
- Это сделали по просьбе Вильгельма Клитона. Говорят, что отец его, Роберт Куртгез, владел тем самым знаменитым венцом Альфреда Великого. На гобелене, между прочим, изображена сцена получения венца великими королем! Во многих балладах, посвященных герцогу Нормандскому и его подвигам, которые он совершал вместе с Раймундом Тулузским, прямо говорится о некоем венце, сверкающем на челе рыцаря! - Воодушевленный монах взмахнул рукой и ринулся к гобелену. - Достославный сэр Роберт как раз похоронен в Глостерском соборе! Да вы только посмотрите, как точно вышит храм!
Раймон перехватил его за предплечье прежде, чем он успел развернуть гобелен.
- Мы видели, святой отец, и уже восхитились. Действительно, работа блестящая. Говорят... а потом венец не перешёл наследнику сэра Роберта?
- Увы, сие неизвестно. Ведь сэр Роберт был пленен, когда Вильгельму Клитону было четыре года всего. Все, что смог впоследствии сделать юноша для своего знаменитого отца - это заказать вышивку собора, дабы показать некое единство духа Куртгеза и Альфреда Великого. - Брат Филипп покачал головой, с разочарованием глядя на михаилита. - Ведь, по преданию, не каждому покорялся волшебный венец, а лишь сильный и непреклонный мог его носить!
- Говорят, - согласился михаилит. - Я помню, что сэра Роберта многократно перевозили после пленения из одного замка в другой. А где, говорите, святой отец, его похоронили?
- В Глостерском соборе, - изумился монах, - точнее, раньше он был аббатством святого Петра, потом уже его в собор перестроили.
Вспомнив, что монах об этом уже говорил, Раймон мысленно поморщился. Напряжение сна отпускало, и он чувствовал, что слегка плывёт от внезапного облегчения.
- Верно. Спасибо, святой отец, простите, - и кивнул в сторону Генриха, меняя тему: - Вы часто принимаете здесь короля? Или особый повод?
- В последнее время - слишком часто, - признался со вздохом брат Филипп, - то король со свитой, то архиепископ Кентрберийский, то милорд Кромвель...
- Реформация, - полуутвердительно сказал михаилит.
Монах тяжело вздохнул и согласно кивнул.
Эмма зевнула, прикрыв рот рукой и потеряв интерес к разговору. А ведь так и не спросила, зачем Раймону этот венец. Не собирается же он его носить сам, да и на глубоко верующего не похож совсем, учитывая, что за все это время он был на службе всего один раз, да и с той они сбежали. . Этот монастырь живо начал напоминать ее собственную обитель - все суетятся, бегают, как куры, к которым проник хорь. Монах этот ощутимо волнуется и мерзко лебезит перед Раймоном, явно принимая их не за тех, кем они являются. Возможно, стоило выбрать одежду поскромнее, более соответствующую их положению... Девушка тряхнула головой и улыбнулась. Нет. Не стоило. Жизнь гораздо проще, когда люди считают тебя гораздо более знатным, чем ты есть. К тому же, надо признаться, ей самой гораздо приятнее носить красивое платье, выглядеть хорошо - и ловить одобрение в глазах михаилита, нежели ходить в хабите и старом, потрепанном переднике и чепце. Она снова зевнула и устало прислонилась к головой к плечу воина. Ядреная смесь эмоций, которые травница испытала во время его неожиданного обморока, вымотала ее. И хоть внешне девушка старалась выглядеть спокойной, ее до сих пор потряхивало внутренне. Скорее бы на постоялый двор, искупаться и отдохнуть. И заставить его хотя бы выпить поссет, если уж мед теперь вызывает такое отвращение.

Кентребери. Постоялый двор. Вечер.

Кажется, Эмма начинала любить эти тихие, спокойные вечера вдвоем, когда можно сбросить корсет и босиком, в простом домашнем платье, свернуться клубочком в кресле или на кровати, дожидаясь, когда Раймон поманит на руки. А потом - слушать стук сердца и не думать ни о чем. Впрочем, не думать сегодня не получалось. Покою не способствовали ни купание, ни обычно умиротворяющее плетение косы. Постель казалась неудобной, будто под матрас наложили камней. Мысли упрямо возвращались к Немайн, постоянным напоминаниям о долге перед древними богами. О том, что эти напоминания не сближают их, а, напротив, отдаляют, вызывают протест. И о том, что ей грустно из-за этой едва заметной трещины между ними. Вопреки канве мыслей неожиданно подумалось, что неплохо бы иметь пяльцы и нитки, чтобы была возможность чем-то занять руки. Девушка вздохнула и уселась на край кровати.
- Раймон, - тихо позвала она, - нужно остаток швов снять. Если врастут, будет и вытащить сложнее, и рубец тянуть будут, сам знаешь.
- Нужно, - михаилит, который после того, как они вышли из монастыря, выглядел непривычно задумчивым, встал и распустил завязки рубашки. - Спасибо. Они не тянут, я и совсем забыл.
Недоуменно посмотрев на Раймона, Эмма взяла ланцет и устроилась рядом. Непривычно задумчивый, непривычно благодарный, непривычный... От его близости снова бешено, громко заколотилось сердце, задрожали руки. Вдобавок, нитки, все же, успели врасти и приходилось прилагать усилия, чтобы вытащить их. Особенно сильно дернув упрямый узелок, девушка ойкнула и губами прижалась рубцу, гася боль. И лишь вернувшись к работе, девушка осознала, что забыла даже порозоветь, настолько правильным и естественным ощущался этот поступок.
- Все, - сообщила она, справившись, наконец, с последней ниткой. Потревоженный рубец в местах, где были нити, слегка кровоточил, но выглядел крепким и состоятельным. Удивительно, как быстро у него заживают раны! Эмма провела кусочком полотна по рубцу, стирая редкие капли крови и улыбнулась, глядя в глаза михаилиту.
- Ты так и не спрашивала, зачем мне этот чёртов венец, - заметил михаилит, пробуя плечо.
- Зачем? - туманно спросила девушка, улыбаясь и наблюдая за движениями Раймона. Судя по интонации, вопрос мог подразумевать как "Зачем мне это знать?", так и "Зачем тебе венец?".
Вместо ответа Раймон поднялся и, порывшись в одной из сумок, протянул Эмме какую-то сложенную бумагу.
- За подписью архиепископа Кентрберийского, - удивленно пробормотала травница, развернув бумагу и пробежав глазами по строчкам. - Значит, венец ты ищешь по просьбе милорда Кранмера. Разве братья твоего ордена оказывают такие услуги?
- Нет, - михаилит даже улыбнулся от неожиданности вопроса. - Только неудачники, которые остаются без гроша, и которых архиепископ вытаскивает из тюрьмы. Впрочем, я был бы не против и так. Мы ведь всё равно проводим много времени в дороге, так почему заодно не оказать услугу архиепископу? Пусть даже услугу явно опасную: по поведению его как-то не верится, что я - первый, кого он туда отправляет. Слишком уж обходителен.
- Не думаю, что эта затея опаснее обычной твоей работы, - девушка с тоской покосилась на отдалившегося михаилита и положила бумагу рядом с собой на кровать, - скорее, утомительная и долгая. И осложняется этими неуместными играми древних богов.
- Верно, утомительная и долгая. Место, где похоронен Альфред, а теперь ещё и Роберт Куртгез - другой конец страны. Видимо, после Билберри нам прямая дорога на запад, снова мимо аббатства и далеко за Лондон, - Раймон убрал письмо обратно и со вздохом улёгся на кровати, закинув руки за голову. - Теперь ты, по крайней мере, знаешь, ради чего это всё.
Эмма пожала плечами, показывая, что ей, в общем-то все равно, куда и как далеко ехать и легла рядом. Вздохнула, удобнее устраивая голову под боком мужчины и надолго замолчала.
- В Билберри, - наконец произнесла она, - я говорила с мальчиком, пока ты сражался с мертвым младенцем. Вышла подышать воздухом после этой ужасной родовой комнаты и даже не заметила, как он подошел. Он рассказывал, что его мать увели какие-то поющие призраки. Она пошла в лес, хоть ей было и тяжело - и не вернулась. Мальчик еще говорил, что призраков нельзя слушать, иначе не сможешь им сопротивляться. Я забыла тебе рассказать, слишком много всего и... - вспомнив ванну в "Грифоне" девушка слегка покраснела и перевернулась на живот.
- Не призраки, а зазыватели какие, - лениво хмыкнул Раймон. - Конечно, бывает и такое в подлунном мире, но как-то плохо верится. Даже не мужчина... кстати, о зазывалах. Здесь начинается ярмарка, а ярмарки Кентрбери знамениты...
Короткий стук в дверь прервал речь Раймона и Эмма с явной неохотой приподняла голову, "прислушиваясь". Судя по расширившимся зрачкам, ей это далось с некоторым усилием.
- Мне открыть? - Спросила она с легкой улыбкой. - Там пламя. То есть, магистр.
- Открыть, обязательно, - Раймон улыбнулся Эмме и поднялся с кровати. Говорить с Бойдом, пока в голове ещё крутились ошмётки планов на дальний путь, хотелось не слишком, но и отказывать старому другу от двери он не собирался.

с Леокатой

Циркон вошел мягко и почти бесшумно, держа в руках плохо отертую от пыли бутылку с вином.
- Не помешал? - Весело поинтересовался он, размещая свою ношу на столе. - В статусе магистра есть свои положительные стороны. Сегодня буквально всучили бутылку кипрского. Не мог же я его сам выпить, верно? Хм, а кубок-то с вмятиной... Не заметил в прошлый раз.
- Если и помешал, так только мыслям. После Билберри нам дорога далеко на запад... Откроешь? У меня кинжал остался в Билберри, а отбивать горло не хочется, - Раймон снова сел на край кровати и выжидательно посмотрел на Бойда. - У тебя доброе настроение. Хорошие новости? Кроме вина, само собой.
- Хорошие новости,- вино полилось в кубки, ароматом спелого винограда перебивая даже воцарившийся в комнате запах валерианы, - нынче редкий гость.
Бойд протянул кубок Раймону, быстро оглядел покрасневшую Эмму, пробежав взглядом от босых ног и до макушки, и улыбнулся. Девушка, в свою очередь, явно смутилась, потупила глаза и уже хотела было скрыться на ту кушетку, где коротала прошлый визит магистра, но тот остановил ее.
- Не нарушайте из-за меня привычного уклада, - обратился он одновременно и к Фламбергу, и к Эмме, опускаясь в кресло, - мы не на светском приеме и не при дворе, чтобы соблюдать этикет.
Травница смутилась еще больше, но все же, уселась рядом с Фламбергом, зажав кубок, которым ее наделил Циркон, до дрожи в пальцах. Сам Бойд, с наслаждением отпив вина, продолжил:
- Нет, Раймон, новостей нет, если не считать таковыми то, что брат Ворон, по заведенной им традиции, влип в какую-то неприятную историю здесь неподалеку и мне придется на некоторое время уехать, дня на два. Поэтому, обсудить наши действия в Билберри лучше сейчас. Ну, и ты что-то там говорил об играх с глейстиг.
- Сначала расскажи, что с Вороном, - для разнообразия было почти приятно осознавать, что во что-то влипли не они с Эммой.
- Толком не знаю, - поморщился Бойд, отвечая с явной неохотой, - то ли по морде сыну лорда какого-то съездил, то ли сын лорда - ему. То ли они оба - кому-то третьему, но тоже высокопоставленному. Теперь наш брат Ворон сидит в деревенской тюрьме, а местный констебль, которому приходится ездить туда из Кентрбери, упорно не верит в неподсудность братьев ордена светскому суду. Рутина, в общем-то. Но утомительная.
Ворон, насколько Раймон помнил, обладал на редкость скверным характером, так что в мордобитие верилось легко. Тем не менее, вспоминая, как сам оказался в тюрьме, он не мог не испытать укола сочувствия, несмотря даже на то, что известному михаилиту условия, вероятно, выпали лучше, чем непонятному убийце.
- Так, может, съездим, выкрадем из тюрьмы, заодно легче будет отстаивать привилегии, - говоря так, Раймон скорее шутил, чем нет, и Бойд это знал... вероятно.
- Слишком просто, - магистр на мгновение замолчал, делая вид, что взвешивает варианты и хитро улыбнулся, - создает опасный прецедент. Стоит один раз показать, что орден не уверен в дарованных ему привилегиях - и этим начнут пользоваться. Дипломатия, чтоб ее. Между прочим, не последняя вещь в играх с глейстиг.
- Может быть, как раз и стоит показать, что орден не готов мириться с игнорированием его привилегий, - проворчал Фламберг, обнимая Эмму за талию. К сожалению, в третий раз проигнорировать вопрос о глейстиг уже не получалось, и он вздохнул. - На самом деле, всё уже стало как-то гораздо крупнее одиночной фэйри в красивой шубке. Не хотел наслаивать одно на другое, но всё же рассказать нужно, ты прав. И совет бы не помешал, особенно в свете ярмарки. Вроде, ходили слухи, что здесь и торговцы амулетами собираются? Но начну с начала.
За следующие несколько минут он сжато описал Бойду торг с глейстиг, импа с его куколкой, сны Эммы и собственный сегодняшний... не-сон.
- Вот так.
Магистр вздохнул так, будто все это время и не дышал вовсе.
- Раймон, - вопреки чаяниям, теплоты в голосе Бойда стало больше, хоть он и окрасился укоризной, - дьявол тебя задери, с фэйри нельзя играть ни в кости, ни в загадки, ни даже в шахматы. Ты проигрываешь, даже выиграв. Самое любимое занятие древних - поймать на лжи, особенно, если и не лгал. Ну что же, давайте подумаем, как сделать так, чтобы тебя не замуровали в дуб, на который прибьют твой собственную кожу, а Эмму не уволокли в холм к очередному любвеобильному Оэнгусу.
Он замолчал, глядя то на Раймона, то на прильнувшую к нему Эмму.

Со Спектром

Раймон сделал ему знак продолжать. Обсуждать игры и проигрыши ему не хотелось вовсе. И так ещё скорее всего должен был когда-то всплыть договор с демоном, который тоже прошёл - он признавал это честно - на грани.
- Я сомневаюсь, что ваши сны имеют одинаковую природу, - после долгого раздумья, наконец, продолжил магистр. - В твоем случае... это скорее игры Госпожи Ворон, которые будут продолжаться вплоть до Самайна. Если... Я боюсь, что слишком многое сподвигло древних понять тебя именно так, как они поняли. У меня на родине, - шотландский акцент стал более отчетливым, - есть древний обычай - умыкать жен. Конечно, с тех пор, как миром правили боги, он изрядно изменился, но до сих пор многие обходятся без венчания в церкви. Помнится,иные для этого даже лошадь брали в с аренду. - Бойд усмехнулся, точно вспомнив что-то забавное. - По этому обычаю, девушка должна уйти добровольно или быть увезена силой. В одежде, которую носила дома, и почти ничего не взяв собой. Везти ее надлежит либо поперек седла, либо впереди себя. Причем, брак считался свершившимся сразу после...хм, консумации. Раньше после брачной ночи, на утро, новоиспеченный супруг резал девушке косу под корень, что на самом деле, имеет глубокий смысл. Помнится, эту косу относили ближайшему дубу и оставляли там.
Магистр улыбнулся испуганно ухватившейся за свою косу Эмму. Девушка слушала его речь с выражением странной смеси отчаяния и упорства, не отрывая взгляда.
- Но, повторяю, это слишком упрощенно. Вряд ли зловредную Великую Королеву удовлетворит только это. Хотя, возможно, на некоторое время древние присмиреют. Соломенного жениха, которому была обещана Эмма, ты убил, похоже.
- Не оживёт? - уточнил Раймон, который вспоминал итог того боя не без удовольствия.
- Не должен, - усмехнулся Бойд, - если нового не найдут. Что же касается Эммы... Я могу ошибаться, но это скорее связано с пробуждением ее собственного дара... Но, возможно, не без участия фэа. Я боюсь, пока она сама не научится этим управлять, амулеты не помогут.
Эмма испуганно охнула, уткнувшись лицом в бок Раймона. Разговор она слушала замерев, но сейчас будто окаменела, стала тяжелее обычного.
- Немного радости ему это обещание принесло, - задумчиво сказал Раймон. - На месте новых я бы не торопился. И чего же тогда хочет эта ваша королева?
- Выполненного обещания, сдержанного слова, - Бойд пожал плечами, - нужно искать друида, будь он хоть последним на этих островах, только он сможет точно сказать, как соблюсти все обычаи. В любом случае, до Самайна они будут развлекаться, может быть, даже опасно и на грани. К тому же, легенды рассказывают о людях, что смогли переспорить скорую на расправу Госпожу Ворон и даже о тех - кто избавился от гейсов, сумев ей... понравиться. Только никогда не называйте ее по имени. Даже если она вынуждает к этому. У меня на родине ее именуют Госпожой Ворон, Великой Королевой. В конце концов, не вы первые идете этим путем. И, боюсь, не последние. Конечно, лучше бы обойтись и без назойливого внимания древних, но...
Магистр красноречиво оглядел и Фламберга, прижимающего к себе девушку, и Эмму, не возражающую этому, и улыбнулся.
- Если уж говорить об амулетах, то выбирай лунный камень и аметисты. - Продолжил он после глотка вина. - Должным образом заряженные. Но в темную луну и полнолуние и они не спасут.
- Чтобы искать друидов, нужно было родиться на несколько поколений раньше, - Раймон поморщился. - Хоть самому становись, да только кто знает, как? А понравиться... кажется, наша с ней первая встреча уже прошла не лучшим образом.
Бойд снова пожал плечами, вздохнул и грустно улыбнулся.
- Ну вот, боюсь, и страхи не развеяны, и совет не вышел. Выкрутимся, Раймон, не ворчи. Найдется друид. А если нет - еще какой другой выход. Время есть. Вы мне вот что скажите, - он помедлил, глубоко вдыхая воздух, - отчего у вас так валерианой пахнет?
- От суровой жизни, - Раймон ответил, не задумываясь. - Глейстиг, фэйри, кошмары, тут поневоле начнёшь травы не только в отварах пить, а и нюхать. Помогает успокоиться, да и уснуть тоже.

с Леокатой

- Главное, сухими травы не жуй, - также, не задумываясь, ответил магистр, заламывая бровь, - и вкус мерзкий, да и ты - не осёл, вроде бы, чтобы траву жевать.
Эмма поджала озябшие на полу ноги и головой улеглась на колени Раймона, уютно подложив под щеку ладонь. Она заметно расслабилась, явно решив для себя что-то. И хоть брови и оставались нахмуренными, все же, в ней снова чувствовалось обычное ее спокойствие.
- Косу, конечно, будет жаль, - вернулся к прежнему разговору Раймон. - Красивые волосы. Обязательно нужно именно под корень?
Травница расстроенно закусила губу, но промолчала.
- А как иначе? - Магистр устало кивнул. - Тем самым говорят о переходе девушки из отцовского рода в род супруга. Волосы - не зубы. Отрастут.
- Может, ещё и гуще станут, - задумчиво добавил Фламберг и провёл рукой по косе Эммы, словно примериваясь, за что удостоился её гневного взгляда.
- Это вряд ли, - разочаровал его Бойд, усмехнувшись. - Что в Билберри делать будем? Признаться, есть искушение не столько прервать мессу, сколько провести обряд имянаречения, какой проводят в ордене при посвящении. Но, учитывая твои сложности с глейстиг, не хочется тебя связывать еще и нарекаемым. А никого иного на роль восприемника у нас нет.
- Да уж, одного наречения мне пока что хватит, - улыбнулся в ответ Раймон и тоже приложился к кубку. - Может, привлечь Ворона, если у тебя всё-таки получится его вытащить... хотя нет, три михаилита на жалкий ковен - слишком. А как насчёт тебя самого?
- Могу и я, - пожал плечами магистр, - если ты достаточно хорошо помнишь обряд. Тебе ведь еще не доводилось его проводить. А Ворона я, конечно, вытащу. Как вытащил бы любого. Но брать его с собой... Уволь. Я бы вообще предпочел, чтобы капитул об этом узнал, как можно позже. А лучше - не узнал бы совсем.
- Если через шесть лет в ордене откуда-то появится ребёнок, да ещё с именем, всё равно придётся что-то объяснять. Впрочем... можно списать на предназначение. Кто там через шесть лет будет поднимать бумаги и проверять, не забыл ли михаилит Раймон что-то упомянуть, когда его отвлёк от отчётов магистр Циркон.
- Через шесть лет объяснять уже будет другой магистр над трактом, - Бойд улыбнулся и залпом допил содержимое кубка, - вполне возможно, что сам зачинщик всего этого. Пойду я, мои дорогие. Время позднее, завтра снова наконь.
- Постой, - Раймон взмахом руки удержал Бойда. - Я, может, и не помню ритуала в деталях, но как ты собираешься уложить его в чёрную мессу? Обнаглеть и сказать, что проводим, как принято в ордене?
- Примерно так, - лукавая усмешка, - в конце концов, кому, как не безбожным михаилитам знать, как это правильно делается? Тем паче, их магистру. Меня гораздо больше интересует, как ты будешь объяснять, откуда этот магистр взялся.
- Нет ничего проще. Я вообще не буду ничего подобного объяснять. Не их, так сказать дело, тем более, что я не думаю даже, что кто-то спросит. Никогда ещё не встречал ковена, который не играл бы в иерархию. Если их ритуал готов почтить великий тёмный магистр ордена, даже рядовые члены которого ловят демонов - думаешь, кто-то спросит?
- Могут спросить, если посчитают, что тайна нарушена, - Циркон потянулся и зевнул, прикрыв рот ладонью, - впрочем, остальное - чистое импровизация.
Он слегка поклонился и тем же легким, почти танцующим шагом, какой вряд ли можно было бы ожидать от мужчины в возрасте, вышел. Эмма проводила его взглядом и заговорила спокойно, даже равнодушно:
- Надоело. Бояться надоело. Из-за страха и жить некогда. Наконец, чем мы от других людей отличаемся? Ну древние боги, ну кошмары... Но не будь этого, неужели было бы проще? Нас также могла бы поразить внезапная болезнь или сумасшествие, убить тварь на тракте, разбойники. Мир полон опасностей и бояться их - лишать жизнь красок.
- О-о, нам ещё гораздо проще, чем многим другим людям, - добавил Раймон почти весело, не принимая её тона, и тоже допил оставшееся в кубке вино. - Мы - свободны. Не зависим от погоды, урожая, суровой зимы, настроения констебля или шерифа. Древние боги, кошмары - то, с чем можно справиться. И справимся. Поэтому - согласен. К дьяволу страх.

Со Спектром

Джеймс Клайвелл

29 декабря 1534 г. Бермондси.

Не будучи ревностным прихожанином, Клайвелл, тем не менее просыпался с заутреней, когда матушка хлопала дверью, уходя на мессу. Не дожидаясь пробуждения детей, он собирался быстро и тихо, зная, что до окончания службы они не проснутся. Но сейчас хотелось хотя бы полюбоваться на них, спящих, поцеловать теплые щечки. Впрочем, это непременно разбудило бы их, а потому Джеймс, с сожалением заглянув в детскую, отправился на работу. К счастью, пока он дошел до рынка, грефье уже был на месте. Не удивившись просьбе констебля, Гоат долго рылся в бумагах и выписал дубликат квитка, что порадовало и огорчило констебля одновременно. Чертова торговца придется выпустить, а значит кража на складах остается не раскрытой. А это - жалобы от купцов, взбучки у шерифа и еще одна тощая папка на полке у Скрайба. Папок этих скопилось уже угнетающе много. Толкнув дверь порядком надоевшей конторы, Клайвелл мрачно улыбнулся. Начинался новый день, полный суеты.
Дверь скрипнула почти сразу. Хантер, что было необычно, не просто впустил посетителей, а вошёл первым и остался в кабинете, только отступил к стене. Следом почти неслышно скользнула молодая девушка азиатской внешности. По рукавам и подолу длинного, в пол, чёрного платья из тяжелой шерсти с опушкой из лисы бежала тонкая вязь золотых ландышей. Талию охватывал, на удивление хорошо сочетаясь с платьем, толстый кожаный пояс в руку шириной. На плечи была наброшена пелерина из того же лисьего меха с капюшоном.
Войдя, девушка коротко, но церемонно поклонилась с тихим:
- Мистер Крайверр.
Третьему гостю, чтобы войти, пришлось пригнуться. Крупный, хотя и не толстый мужчина словно вышел со времён, когда корабли с драконами на носах беспощадно грабили не способные дать отпор английские королевства. Этот был одет проще: в недлинный коричневый джеркин Оз и такого же цвета штаны. Поверх был накинут тёплый, подбитый мехом плащ. На поясе справа висела секира с гранёным шипом на обухе, слева - простой нож в вытертых ножнах. Сняв шапку, мужчина тряхнул светлыми волосами и, не скрывая дружелюбного любопытства, оглядел констебля.
- Мистер Клайвелл, - голос оказался ему под стать, низкий и глубокий.
Констебль, не успевший даже снять плаща, почтительно поклонился в ответ редкой и неожиданной гостье, можно сказать, принцессе в империи Стального Рика. Изумление Джеймса было настолько глубоко, что он некоторое время не находил, что сказать, лишь поспешно развязывал плащ.
- Мисс Марико, - наконец, собрал он мечущиеся в беспорядке мысли, - это честь для меня. Чем могу быть полезен? Простите, ничего, кроме лавки не могу предложить…
В конце концов, на роскошную мебель для управы средства не выдавали, а усаживать на колченогий табурет такую гостью было неправильным.
Марико Кикути, известная в некоторых не слишком приличных местах как "эта долбанная орочья психопатка" или - среди тех, кто не мог выговорить настолько сложную фразу - "больная сука", опустила угольные глаза, поклонилась ещё раз, глубже, и едва заметно подалась к спутнику.
- Да это ничего, - мужчина чуть сдвинулся вперёд, привлекая к себе внимание. - Как говорится, стоя и дела быстрее делаются. Мы с вами, мастер констебль, не встречались ещё, так я - Вальтер Хродгейр. Кое-кто меня Барсуком кличет. И вот какое у нас к вам дело. Собирался я, как водится, в дорогу со знакомцем одним... Гарольд Брайнс зовут, вроде как торговец. И вот, приходим мы с Мако к Гарри, а тот и говорит, что пропал человек. И стражник приходил, да в комнате долго возился - а ругался так, что Том-вышибала три новых слова выучил. Так что смекнули мы, что здесь-то и скажут, что случилось, потому что за Бермондси-то, молва ходит, крепко глядят. Если, конечно, регуляции позволяют, - говорил Вальтер неторопливо, со вкусом, а закончив, спокойно сплёл пальцы поверх пояса и выжидательно посмотрел на констебля.
«Чертов торговец!»
- Да уж, мистер Хродгейр, - Клайвелл скептически хмыкнул, - знакомец ваш, не сочтите за оскорбление, тот еще муд… Простите, мисс Марико. В тюрьме он, ваш Гарольд Брайнс. Наврал вчера с три короба о том, чем занимается, да куда квиток от грефье дел. Причем врал так неумело, что подозрительно стало.
Чертов торговец! С каких пор Рик принимает на работу таких простаков? С каких пор за такими простаками приходит сама Марико? В общем-то, Джеймс ничего не терял, купца он собирался выпустить и без участия девочек орка, коль уж грефье подтвердил и наличие товара, и оплату необходимых пошлин. Подмывало спросить, какого, собственно, черта такой законопослушныйторговец, честно растаможивший и купивший право продавать в Англии, врет, как последний имп, да еще и на черный рынок несет товар, но… Клайвелл любезно улыбнулся, мысленно одернув себя, и оперся на свой стол.
На оговорке констебля Марико неожиданно хихикнула, резко кивнула и сразу же потупилась. Кончики её ушей еле заметно порозовели.
Северянин же дождался, пока Клайвелл договорит, вдумчиво покивал и с тяжёлым вздохом развёл руками.
- Ну что поделать, коли наш Гарольд - не самая шустрая утка в пруду. Но бросать-то приятелей по дурости ихней негоже, так я думаю, - он опустил взгляд на Марико, и та, не поднимая глаз,наклонила голову. - Квиток этот мастер Рик получил, скажем, в дар, секрета в том нету. Бумагу-то я, мистер Клайвелл, сам видел: висит, на стеночке, в рамке золочёной, как грамота какая. Если зайдёте когда, в вашей воле убедиться будет. И девочки порадуются визиту хорошего человека, и Рик не против будет.
«В рамочке, ага». Клайвелл подавил смех, но, кажется, не слишком успешно, поскольку на лицо просочилась какая-то лукавая и совершенно мальчишечья улыбка. Он легко мог себе представить торжественный вид Ю Ликиу, вешающей эту самую рамочку с квитком на стену. И простодушное лицо Рика, демонстрирующего первому попавшемуся законнику сей ценный документ. Стальной Рик – честный орк…
- Вы хотели бы забрать мистера Брайнса? – буднично осведомился он, не переставая улыбаться. – Или же пусть посидит пока… для вразумления?
- Пожалуй, ближе к вечеру, - признал Вальтер и улыбнулся. - Мако нечасто удаётся уговорить выбраться из Лондона, так что я воспользуюсь случаем показать ей ваш славный Бермондси.
У констебля создалось впечатление, что Марико, которая стояла сбоку и чуть сзади от спутника, еле удержалась от того, чтобы закатить глаза. Выглядела она при этом неуловимо довольной. Или так лишь казалось. Северянин, меж тем, продолжал:
- Пусть тюрьма вразумит ещё немного прежде, чем этим займусь я. Если вы, мистер Клайвелл, не против. И, как я уже говорил, заходите, если вдруг придётся оказия.

с Хельгой и Леокатой

Клайвелл пожал плечами. К счастью, тюрьма находилась на окраине городка, и Брайнс не маячил перед глазами, раздражая одним своим видом. Джеймс уселся за стол, с неудовольствием подумав, что в последнее время писанины стало больше, а Скрайб опаздывает все чаще.
- Вам необходимо будет предъявить это письмо смотрителю тюрьмы, мистер Хродгейр, - констебль протянул несвернутый лист, - и, боюсь, вас могут попросить оплатить штраф за чертова торговца. Простите, мисс Марико! За мистера Брайнса, разумеется. Благодарю за приглашение, не премину воспользоваться.
Нет уж, господа, лучше вы к нам… Хотя, кто знает, когда может пригодиться помощь Стального Рика или его девочек. Не стоит отказываться от предложений, которые Фортуна, эта капризная девка, сама отдает тебе в руки. Отчего-то стало совершенно не интересно, для чего понадобился орку этот странный торговец. На ум приходило лишь одно – пойдет в расход. Кто-то же должен таскать каштаны из углей для Рика. Констебль устало кивнул своим мыслям.
- Штраф, значит штраф, - забирая бумагу, Вальтер выглядел так, словно при этом слове ему стало больно. Но всё же улыбнулся. - Что поделать. Благодарю вас, констебль. Всё бы решалось столь же быстро...
Марико наклонила голову, вглядываясь в лицо Клайвелла, потом в несколько шагов обогнула стол и, прежде чем констебль успел понять, что она делает, и отреагировать, поцеловала его в щёку. Для этого девушке почти не пришлось наклоняться. И тут же отскочила назад. Вальтер прокашлялся. Впрочем, он выглядел скорее позабавленным, чем удивлённым.
- Мако тоже говорит "спасибо". Доброго дня, констебль.
- Доброго дня, - ошарашенно ответил Клайвелл, прижимая ладонь к оцелованной щеке. Некоторое время он просто сидел с изумленным лицом и рукой, поддерживающей челюсть, будто у него болел зуб. И полным отсутствием мыслей в голове. Появление первой, робкой, несмелой мысли он даже заметил. И была она, конечно же, "Чертов торговец!". Это несложное размышление будто прорвало плотину, рассуждения потекли ровным потоком, в котором изредка попадались то цветущие веточки (Мэри Берроуз и дети), то огромные камни (убийца). Гарольда Брайнса констебль выбросил из головы, быть может, напрасно и преждевременно, но теперь купец становился головной болью Хродгейра и Марико. И, надо сказать, Джеймс искренне сочувствовал Барсуку. Отправиться в путешествие с чертовым торговцем... Это звучало как наказание для грешника. Что там 7ваши котлы-сковороды, господин дьявол... Однако же, пора было подумать и о делах. Из ближайших городков уже приходили отписки других констеблей по поводу беглянки и михаилита. И нигде их пока не видели, но обещали бдить. Но в свете событий в монастыре, Клайвелл поговорил бы с беглой послушницей хотя бы для того, чтобы понять, что на самом деле творится в обители. Да и брат столь знаменитого ордена наверняка бы смог поделиться какими-нибудь наблюдениями.
Вошедший в контору мистер Скрайб принес морозный воздух и письмо.
- Курьера буквально на пороге встретил, - довольно пояснил он, - из Билберри.
Джеймс выхватил конверт из рук клерка и поспешно вскрыл. Вчитываясь в неровные строчки, написанные будто бы в спешке и на колене, он довольно улыбнулся. Попались, голубчики. Констебль Билберри сообщал, что подходящий под описание михаилит гостил на постоялом дворе с белокурой девушкой, лекаркой. Девушка, по словам законника, выглядела довольной и счастливой, была хорошо, даже роскошно, одета. С орденцем они делили комнату и постель, по словам служанки постоялого двора. При этом михаилит успел уничтожить довольно-таки приличное количество местной нечисти, а девушка - принять роды у жены зажиточного торговца. Но что было интересно - после весьма странной истории с изгнанием демона, после которой пропала заезжая девица-менестрель, пара уехала, однако, воин обещал вернуться к третьему, забрать кинжал, заказанный у кузнеца. Клайвелл бережно сложил письмо и отбил бравурный марш ладонями по столу. Возвращать беглянку в обитель или в семью констебль не собирался. Во-первых, судя по всему, это было безнадежным занятием. Тех, кого в скором времени собираются оставить у обочины, не одевают, как принцесс. Во-вторых, Ричард Фицалан нравился Джеймсу чуть больше, чем мать-настоятельница. Надменный, явно жестокий - судя по выражению глаз и манере держаться. Да и если бы беглая послушница считала, что родственники примут ее, она бы уже дала о себе знать. Но, все же, Билберри посетить стоило. Хотя бы для того, чтобы получить официальный повод ухмыльнуться в лицо шерифу, предъявляя расписку девушки.
Гонец из монастыря открыл дверь управы с залихватской привычностью.
- Там это у них, - небрежно произнес он, почесываясь, - снова того. Вы уж поспешите, мастер констебль!
- И рад бы тебя не видеть, - задумчиво просветил его констебль, - да куда уж деваться. Мистер Скрайб, как думаете, может подождать, пока весь монастырь вырежут? Ох, да не делайте такие круглые глаза, шучу я...

Со Спектром и Хель

Всю дорогу до аббатства Клайвелл об убийствах не думал. Глазел по сторонам, рассматривая выученный назубок пейзаж, неожиданно для самого себя размышлял о визите Марико, мысленно соглашаясь с самим собой, что платье ей к лицу; думал о детях и о том, что, все же, надо бы навестить мисс Мэри. Завидев ворота монастыря, надоевшие до чертиков, он помрачнел, надвинул плащ почти до носа и кивнул Хантеру, приглашая пришпорить лошадей.
На стук никто не отвечал так долго, словно монастырь и впрямь был пуст. Наконец, из окошка выглянула всё та же сестра Клементина. Она, в отличие от прошлого раза, казалась не столько испуганной, сколько смертельно уставшей. Под глазами её залегли чёрные круги, и сама монахиня, казалось, за три дня похудела. Дверь она открыла сразу, не говоря ни слова, только оглянулась на галерею. Там в молчании стояли несколько страших монахинь, включая, если глаза не подвели констебля, мать-настоятельницу. Пока мужчины заводили лошадей, сестра Клементина не поднимала глаз от сложенных поверх рясы рук: пальцы её побелели так сильно, что казались костяными. Когда констебль подошёл ближе, она еле слышно прошептала:
- Пожалуйста, возьмите его с собой в этот раз. Мне нельзя... грех.
Клайвелл согласно кивнул, мысленно подосадовав о том, что даже в такие дни, когда в обители явно орудует вошедший во вкус убийца, мать-настоятельница не может отказаться от излюбленного развлечения – поиска грехов в своих подопечных. И это притом, что страдали вот такие вот девчушки, вроде Клементины. Джеймс махнул Хантеру, приглашая идти с ним, и открыл дверцу в тот самый коридор с архистратиговым гобеленом.
- Жаль девочку, - в тон мыслям констебля и тоже тихо, словно заразившись, проворчал стражник. - Мы поговорили немного тогда, пока вы, значит, внутри были, так она ничего. Чем-то на мою первую похожа.
- От хорошей жизни они отсюда не бегут, - хмуро согласился Клайвелл, втягивая тяжелый, пахнущий кровью воздух коридора.
- Воняет, - подтвердил Хантер. - Как на бойне. В тот раз так же было?
- Также. Еще и кровь разлита была по полу, - констебля заметно передернуло. Не любил он подобную работу, ох как не любил. Гонять городскую братию от того угла и до обеда была куда как проще, да и чище. Убийства же, особенно эти, будто бы оставляли липкий след на руках и, как ни мой их потом, кровь жертв вопияла к Джеймсу. Одно радовало, призраки убиенных навещали, все же, не его.
Аббатиса влетела испуганной, тощей сорокой. Она тоже изрядно похудела за минувшие дни. Лицо будто бы потеряло высокомерности, приобретя растерянность и легко читаемый за нею ужас.
- Мистер Клайвелл, - не здороваясь, она распахнула двери своего кабинета, - это я нашла ее, я!
Констебль заглянул в кабинет, тяжело, обреченно вздохнул и принялся разоблачаться. Мать-вышивальщица Магдалена лежала на полу, в центре вычерченной мелом пентаграммы. Линии были размыты кровью, натекшей из тела монахини, но все же вполне угадывались еще. Можно было даже различить имена ангелов - Уриил и Рафаил, заметен был и пробел в одном из лучей, смазанный будто случайно. По углам лучей лежали карты из колоды Таро, были выписаны руны. Неведомый маг, а Клайвелл уже не сомневался, что это была работа мага, разложил также и какие-то щепки и гвозди. Одна карта, с поврежденного луча, валялась в стороне, а под столом аббатисы обнаружились изящный пузырек с мутной жидкостью, трость и лужа чернил из опрокинутой чернильницы. В чернилах констебль немедленно испачкал руку и, не раздумывая долго, привычным жестом вытер их о бархатные портьеры. И уж затем, преодолевая отвращение от одной только мысли, что придется коснуться крови, уделил внимание сестре Магдалене. Было в этом убийстве что-то настолько неправильное, что волосы шевелились на голове и все "чуйства" вопили о том, что нужно убираться из чертова монастыря к чертовой же матери. Настораживало множество ожогов и ран, нанесенных прямо поверх заживших, причем некоторые из них были даже полузатянувшимися. Будто бы монахиню резали, исцеляли - и снова резали. И при этом - все вены на руках и ногах вскрыты так, что натекли лужи темной крови, взрезаны даже мелкие сосуды. Живот исколот. И - одновременно аккуратно, лекарским движением, вскрыт сбоку, косо. Уши отрезаны, одно обнаружилось на столе аббатисы, другое исчезло, будто его и не было. И на лбу монахини, прямо у линии волос, вырезан полумесяц вроде тех, что рисовали себе эти друидические жрицы.
- Да твою же в душу мать, - с чувством выразился констебль, тщательно вытирая окровавленные руки о светлую накидку кушетки. - Колдун, чтоб ему...
Сунув пузырек со странной жидкостью в кошель, Джеймс еще раз прошелся по кабинету, запоминая увиденное, стараясь точнее запомнить руны и расположение карт.
- Или ведьма, - Хантер, не мешая осмотру, оставался от двери, но и оттуда видны были практически все детали. - Если колдунство, так, глядишь, даже сила не нужна. Но странные карты-то, для такого. Моя вторая-то, помню, всё такие же картинки собирала, но вроде как эти... - стражник замялся, подбирая слово, - добрые, что ли.
Клайвелл, как раз размышлявший над тем, что эта чертовщина могла значить, удивленно воззрился на стражника. От Хантера таких познаний он не ожидал точно.
- Добрые? - Переспросил он, еще раз бросая взгляд на пентаграмму.
- Вот это вот, - Хантер, стараясь не наступить в лужи крови, подошёл ближе и ткнул узловатым пальцем в наполовину залитую алым картинку. Парус похожего на драккар корабля украшало шесть сведённых остриями к центру стрел. - Вроде как лечить должно. Моей-то не помогло, конечно... да, и это тоже, - здесь виднелось сердце, пробитое четырьмя стрелами. - Хотя, Господь свидетель, если тебя так утыкает - только на погост, - поймав взгляд констебля, он неуютно поёжился. - Я чего запомнил-то? Мечи, стрелы да дубинки с кружками.
Констебль поблагодарил его кивком и посмотрел на сестру Магдалену, точно впервые увидел. Сказанное Хантером укладывалось в общую картину свежезаживших ран и ожогов. Что, впрочем, не облегчало ни задачи, ни примиряло с мыслью о том, что здесь поработал колдун. Или ведьма, учитывая, что обитель - женская. Клайвелл покрутил трость в руках, удивившись следам от когтей на ней и полустершейся белой отметине, то ли от мела, то ли от побелки. Пожалуй, пора было приступать к самой утомительной части работы - беседе с настоятельницей.

Со Спектром и Лео

Мать-настоятельница вошла в собственный кабинет с опаской, прижимая руки ко рту, точно боясь зарыдать.
- Но я ничего, ничего не знаю, мастер констебль, - заспешила, засыпала горох речи она, - я всего лишь нашла сестру Магдалену утром! Ох, несчастная наша мученица, неужели тебя никто не канонизирует в святости?
Клайвелл представил сухую, с недовольным лицом Магдалену в сонме святых и невольно улыбнулся. Впрочем, улыбку могла вызвать и большая деревянная линейка, которую свежеканонизированная мученица держала в одной руке. Второй же она, в мыслях констебля, кокетливо поправляла нимб. Джеймс тряхнул головой, отгоняя непрошеное видение.
- Скажите, преподобная мать, а у усопшей, случайно, бессонницы не было?
- Да как же не было, - всплеснула руками аббатиса, - она у нас у всех, мистер Клайвелл. Сны снятся кошмарные. Многие сестры даже спать боятся. Увешались амулетами языческими, а они все равно не помогают!
- Благодарю вас. - О бессоннице мог знать лекарь. Или Адела. Похоже, пора было поговорить и с тем, и с другой. И, возможно, даже нанести визит. Констебль встряхнулся. Немудрено, что сестрам снились кошмары, ему самому хотелось сбежать отсюда поскорее и подальше, до того гнетущим казалось все. - Проводите нас с мистером Хантером к лекарской, преподобная мать.

Брат-лекарь встретился им задолго до лекарской. Несмотря на рясу, он шёл широкими шагами, немилосердно шаркая подошвами по камню, отчего его было слышно издали. И, увидев группу, тут же бросился к констеблю. За прошедшие дни монаху явно стало лучше, хотя он и не вполне поправился: голос всё ещё звучал очень сипло, но разобрать слова было можно.
- Мистер Клайвелл! Как вовремя.
Джеймс, задумчиво семенящий за аббатисой, от движения лекаря непроизвольно отшатнулся, тут же попеняв сам себе за излишнюю нервозность. В самом деле, не стоило видеть за каждым углом опасную тварь, даже если в обители к этому все и располагало.
- Вовремя? - Усталое удивление. - Вовремя - для чего?
- Обокрали! - даже в севшем голосе слышалось неподдельное возмущение. - Весь воск, первосортный, чистейший воск...
Констебль раздраженно пожал плечами. На фоне ритуального убийства кража воска была, мягко говоря, мелкой и не заслуживающей внимания. Хотя... Перед глазами всплыли свечи с пентаграммы: черная, зеленая и голубая. Большие свечи. Карты. Щепки и гвозди. Меловые линии. Слишком много всего, чтобы нести это извне. Убийца находился в монастыре, это было очевидно.
- Где хранился воск? - Клайвелл слегка повеселел, хотя и сожалел о том, что не взял с собой больше стражи.
- У меня. На столе то есть, - прошептал монах и опустил плечи. - Прямо на столе, в шкатулке. Воск ведь лучше того, что для свечей. В лечение шёл...
- Ну давайте посмотрим на вашу шкатулку. Заодно и побеседуем. - Констебль улыбнулся, жестом предлагая указывать путь.

В лекарской было светло и прохладно, пахло травами и тем сладковато-приторным запахом, каким всегда пахнет в больницах и от лекарей. Чисто вымытый каменный стол в углу освещался множеством свечей. Другой угол занимала конторка темного дерева с обилием ящичков. На ее столешнице, аккуратно и системно стояли шкатулки, чернильница и книги в разноцветных переплетах. Некоторые из них были слегка выдвинуты. Некоторые - лежали. По переплетам, на которых значилось "Канон врачебной науки", Книга исцеления" и что-то полустертое по-испански, можно было понять, что читали их часто, до того обветшалыми были и обложки, и страницы.
- Вот, - просипел лекарь, указывая на конторку. - Тут он и был, в зелёной каменной шкатулке.
«Не нравишься ты мне, приятель!» Констеблю сложно было объяснить это чувство, но складывалось впечатление, что у брата-лекаря как-то все вовремя. Все нарочито. И ангина, и пропажа воска. Неправильное было что-то в том, что человек, знающий об убийстве – очередном! – в обители спешит пожаловаться на кражу. Пусть и редкого, дорого лекарского материала. К тому же, подобные вопросы всегда решались внутри монастыря. Клайвелл подошел к конторке и раскрыл зеленую шкатулку. Воска там, ожидаемо, не было. Джеймс выдвинул один из ящичков и, не обнаружив там ничего интересного, закрыл. Внимание привлекла книга, «Канон врачебной науки», толстая и потрепанная. Разумеется, констебль не надеялся отыскать в ней пропажу. Он вообще ни на что не надеялся, просто позволил сейчас работать чувствам, а не разуму. Следующую находку иначе как везением Клайвелл объяснить не мог. Рука сама потянулась к книге в обложке синего сафьяна, стоящей в ряду на полочке. Еще не открывая, по весу, он понял, что она – легче остальных, будто пустая. От резкого движения руки в книге что-то тихо перекатилось и стукнуло в обложку. В следующую секунду его внимание привлёк шорох от двери. Повернув голову, констебль увидел, как брат-лекарь исчезает в коридоре. И в движениях его больше не было неловкости больного уставшего человека. Послышался удивлённый возглас подоспевшей матери-настоятельницы. Хантер стоял у дверей, повернув голову вслед монаху, но его рука уже тянулась к рукояти короткого меча.
Воистину, высшие силы сегодня берегли Клайвелла, иначе нипочем не успел бы уйти он от этого быстрого и короткого удара мечом в живот. Мысленно он еще досадовал на то, что не надел кольчугу снова, а руки реагировали сами, роняя из рук книгу, закрываясь плащом от вооруженной руки обезумевшего Хантера и плащом же захватывая ее. Дальше разум и тело действовали разобщенно. Голова отрывочно запоминала, вспышками сообщая о произошедшем, и не успевая за телом.

....нанести сильный удар рукой наотмашь в голову стражника ...
... правой стопой ударить со всей силы выше колена и продолжать давить ее до падения противника, осознавая, что удар рукой провалился, Хантер просто ушел нырком, хотя из захвата не освободился.
... ощутимо получить свободной рукой от стражника по челюсти - и запоздало порадоваться, что удар прошел скользом.
... додавить его - таки до пола, и обезоружить выворотом кисти и локтя. Провалиться, когда коварно рухнувший на пол плашмя стражник выскользнул из захвата.
... отскочить в сторону от проявляющего излишнюю прыть Хантера, быстро вставшего на ноги и нырком уйти от оказавшегося довольно-таки внушительным кулака, по косой летящего прямо к уху.
... снова немного не успеть - и ощутимо схлопотать по плечу, которым закрылся.
... уйти с линии атаки шагом влево и, развернувшись направо, правой кистью отвести удар кулака внутрь и одновременно левой рукой ударить пальцами по глазам. Этой же рукой захватить одежду на правом плече Хантера, шагнуть левой ногой вперед и ... Как бы не было жаль стражника, провести удушающий...
...удерживая хрипящего и пытающегося сбросить помеху стражника, свободной рукой рвануть брошь у горла так, что погнулась застежка и вырвалась часть ткани, прижать ее к груди стража.
... аккуратно положить обмякшего противника на пол - и тут же рухнуть сверху, потеряв равновесие от прыжка матери-настоятельницы на спину...

с Хельгой и Леокатой

"Чертова монашка!" - Разум подключился совершенно не вовремя, как всегда бывало в таких ситуациях, Клайвелл с трудом развернулся, на вытянутых руках удерживая шипящую и извивающуюся женщину. - "Да твою же мать...настоятельницу!".
Джеймс злобно выругался, отбрасывая упором ноги до крови укусившую его за кисть монахиню и вскочил, но аббатиса, видимо, сильно ударившись о пол, не шевелилась.
- Хантер! - Констебль устало уселся на пол рядом со стражником и аккуратно похлопал его по щекам. - Том!
Стражник резко, рывком сел и схватил Клайвелла за сюрко на груди, словно продолжая драку. Но тут же расслабился и недоумённо заморгал, глядя на констебля. Потом посмотрел на лежавшую навзничь аббатису, и его глаза расширились.
- Э...
Договорить или хотя бы собраться с мыслями времени ему не хватило. От двери раздался пронзительный визг. Вопила молоденькая и весьма хорошенькая монашка в одежде новообращенной. Подошла она совершенно неслышно, и теперь расширившимися глазами смотрела то на мать-настоятельницу, лежавшую на полу, то на констебля со стражником. И, не переставая, визжала. Было даже удивительно, как столь юное и очаровательное существо может производить такие оглушающие звуки, да ещё так долго.
- Да чтоб тебя затопило, - вполголоса вспомнил детское ругательство констебль и откинулся спиной на кстати подвернувшийся каменный стол. Вечно орать не могла даже эта девица, а после драки вставать, утешать и вообще всячески уговаривать не визжать, подобно баньши, ой как не хотелось. Уже начали ныть и вспухать челюсть и плечо. Клайвелл покосился на ошарашенного Хантера и хмыкнул. Определенно, стражник был просто кладезем неожиданностей. Разумеется, Джеймс догадывался, что абы кого в городскую стражу Бермондси не возьмут. Капитан стражи хоть и относился с некоторым попустительством к дисциплине, однако же к подбору кадров подходил со всей ответственностью. Но все же - сначала это знание Таро, потом мастерство в драке, по совести сказать, превосходящее его собственное... Если бы не брошь, то нипочем... Констебль взял знак своего статуса в руки и огорченно цокнул языком. Застежка была погнута и частью вырвана из крепления. Необходим был ювелир. Конечно, это было делом пары минут для мастера, но без нее Клайвелл чувствовал себя раздетым. Пожалуй, стоит похлопотать о повышении и подобной регалии для Хантера, раз уж его прикрепили к управе. Не то, чтобы Джеймс полагал, что каждый раз на службе ему придется сталкиваться со злодеями-чернокнижниками, но лишним это точно не было бы.
- А, может, - вставил стражник между воплями. На констебля он не смотрел, но задумчиво потирал горло. И локоть, - за ублюдком этим? Пока след ещё видно. Да и запах пока что чувствуется, а скоро простынет, - особенного желания в его голосе не чувствовалось.
Клайвелл с сомнением покосился на дверь, пощупал челюсть и вздохнул. Соблазн был велик. Но... Кто его знает, на что он еще способен, этот монах? Рисковать не хотелось, тем более, если оба слегка... ушиблены.
- Лучше вернуться сюда после, - решил, наконец, он. - И оставить пару стражников подежурить. Эх, знать бы, кого он следующего собирается...
- Папессу, - громко отозвался Хантер во внезапно наступившей тишине: монахиня, прижав ладони ко рту, так и стояла у двери, но больше не кричала. - Аббатису, значит, я так думаю. Если по картинкам...
- Ну и черт с ней, - проворчал Джеймс, вставая на ноги и протягивая руку Хантеру, - на ней и будем брать. Эх, на поклон к капитану твоему ехать теперь… Что ты там о следах-запахах говорил?
Хантер поморщился и бросил взгляд на монашку и начавшую приходить в себя аббатису.
- Следы, значит... да ничего особенного, так-то. Вижу я их, пока свежие. Семейное это, считайте. Ещё с пра-пра-прадеда пошло, коли папаша не соврал - а врать-то он горазд был.
Дорога в Бермондси показалась Клайвеллу вечностью. Кольчуга давила на ушибленное плечо, челюсть ныла так, что боль уже начинала пульсировать в виске. Аббатиса, значит, следующая... Главное, чтобы монах не изменил своему обычаю - ритуал каждые три дня. Заветный блокнот, найденный в полой книге, покоился на груди под сюрко. На листах, исписанных мелким, отчетливым почерком, не было понятно ничего, кроме пентаграммы с последнего ритуала. Констебль нахмурился, осознавая, что теперь придется искать очередного чернокнижника, чтобы тот помог разобрать, что зашифровал брат-лекарь. Если монах вообще был братом-лекарем. Запоздалое озарение настолько ярко и сильно нахлынуло на Джеймса, что он забыл и о головной боли, и о ноющем плече. Дьявол, этот мертвец без лица в лесу и был прежним братом-лекарем! Интересно, кто мог видеть его без облачения, чтобы подтвердить, что у него была та родинка у пупка? В целом же, эта догадка прекрасно укладывалась в поведение монаха: убить прежнего лекаря и испортить лицо, чтобы не узнали, взять его одежду... Так вот что видела эта браконьерша! Следом убить сестру Эмилию, но не получить от нее чего-то... Чего? Чего он хочет добиться этими ритуалами? Ответ, видимо, был заключен в блокноте и пока оставался неясным. Ничего, даст Бог, потолкуем с глазу на глаз. В пыточной Бермондси. Когда возьмем на матери-настоятельнице, которая, кстати, сопровождала уход законников такими воплями, что возникало желание вырубить ее еще раз. Она без конца призывала Христа и святых, но требовала вполне земной охраны, из стражей. За этими размышлениями Клайвелл задремал и встрепенулся, лишь завидев ворота Бермондси. На разговор с капитаном стражи не ушло много времени, хоть дело уже было и к вечеру, и офицер собирался домой. Двое стражников, злобно ворча, направились тем путем, который только что преодолели они с Хантером - в монастырь. Клайвелл завел свою Белку в стойло казенной конюшни и повернулся к спутнику.
- Ну что же, Том, - он протянул руку для рукопожатия, - спасибо за помощь.
- Помощь... - пожимая предложенную руку, Хантер пожевал губами, явно собираясь охарактеризовать собственные действия не слишком цензурно, но сдержался. Вместо этого он переступил с ноги на ногу и взглянул на констебля чуть виновато. - Тут, мастер Клайвелл, такое дело. Оно конечно, меня к управе приписали, да и ублюдок этот вокруг бегает, а всё же нельзя ли получить отпуск на шестое число? Через восемь дней, стало быть.
- Конечно, - пожал плечами Джеймс и улыбнулся, - почему нет? В последнее время дни слишком суматошные. Все мы заслуживаем немного отдыха.
- Да там не то чтобы отдых, - Хантер заметно расслабился. - Шестого-то в Лондоне ярмарку устроят, как обычно. Ну, до пирогов с собачатиной мне дела, понятно, нет, но там и состязания обещаются, а я бы не прочь записаться на стрельбу. Стоячие мишени, конечно, баловство одно, но, говорят, и настоящее будет. Так-то до мастера мне далеко, но всё же, глядишь, что и выпадет. Хоть во второй десяток попасть, а всё хорошо.
Констебль кивнул, мысленно хлопнув себя по лбу ладонью за забывчивость, еще раз попрощался и вышел из конюшни. По совести сказать, ежегодные зимние ярмарки были головной болью для городской стражи. Щипачи, пьяные дебоширы, поджоги... Но, все же, иногда нужно быть не констеблем, а... обычным человеком. В конце концов, Бесси и Артур давно просились в Лондон, но ни в это, ни в предыдущее Рождество не получилось выбраться. Да и мисс Мэри можно было пригласить, подальше от братца. По-хорошему, надо было бы съездить на мельницу, посмотреть, что там делает Джек Берроуз, но... Клайвелл снова потрогал челюсть и криво улыбнулся. Нет, с таким лицом нельзя ехать. Не солидно, вся работа по запугиванию пропадает. Уже подходя к дому, он осознал, как смертельно устал. Завтра... Обо всем он подумает завтра...

С Ричардом

Гарольд Брайнс, торговец.

29 декабря 1534 г. Бермондси. Тюрьма. Утро - вечер.

Грохот и скрежет за дверью разбудили Гарольда. Давешний стражник, заспанный и недовольный, с проклятиями возился с замком, упорно не желающим открываться. Наконец, дверь распахнулась и на стол полетела сначала миска с горячей похлебкой, а затем глиняная кружка с ледяной водой.
- Встать! – Недовольно прогудел страж, сдергивая купца за ногу на пол.
"Вот псина",- подумал Гарольд, вставая.
- Да, да. - Во рту как будто нагадили кошки. Торговец вытер глаза. На голове был полный беспорядок, что Гарольда, впрочем, не особо заботило.
- Господин Hund, то есть стражник, извините, - глубокий зевок - можно мне сегодня выйти на работу?
- Можно, чего ж нельзя? - Удивился стражник. - Покуда завтрак, а там, как мистер Клоуз распорядится. Жди.
Гарольд вернул стражнику книгу.
- Спасибо. - Затем взял еду и плюхнулся на кровать.
И действительно, после завтрака за купцом пришли. На расспросы, куда его ведут и зачем, незнакомый стражник буркнул одно слово: "Прачечная" и втолкнул его во влажное, пропитанное запахом прелых тряпок и щелока помещение.

- Ойе! - радостно-удивленный возглас отвлек Гарольда от созерцания прачечной. По чести сказать, созерцать было особо нечего. Деревянные кадки, опоясанные обручами исходили паром. Всюду, в тазах стояло заношенное и застиранное нательное белье, простыни. Серые клубы густого пара прикрывали всю неприглядность картины.
- Ойе! - повторился возглас и прямо из средоточия прачечного Ада к Гарольду вылетел тонкий, изящный юноша. Златокудрый и очень красивый, одетый когда-то хорошо, но сейчас поистрепавшийся. - Новый, да?
Гарольд улыбнулся парню, перекрестил руки на груди. Намечалось, что-то интересное. Раз уж заниматься магией он не может, хотя бы посмотрит, что тут, да как. Не сидеть же целый день в камере.
- Да, новый. - Пар не давал дышать полной грудью, не позволял разглядеть собеседника.
- Новый - это хорошо! - Лицо юноши выражало такую неподдельную радость, что можно было подумать, будто бы он только что обрел нового родственника. - А за что тебя сюда?
- За так, парень, за так. - Гарольд ещё раз осмотрелся. - И, кто у вас за главного?
- Ну идем, идем скорее, - тонкая, но сильная рука схватила купца за рукав, и чем дальше юноша уводил Гарольда в клубы пара, тем живее он тараторил. - А меня Адриано зовут, Адриано Банкир, может слышал? Нет? Ну не страшно, это хорошо, когда есть хоть один человек, не слышавший об Адриано Банкире... Нет тут главного, это ж прачечная, а не Волшебный Двор, чего ты. И за так не садят в Бермондси! Железный Клайвелл если уж кого ухватил, то за дело!
- Ну такое... - Гарольд послушно шел за юношей. - Твоего имени я прежде не слышал, - Он продолжал осматриваться, пытаясь хоть, что-то разглядеть. - а должен был?
- Эй, да ты еще и не из Лондона! - Удивился Адриано. - Но не слышал - и ладно. Если б меня михаилит за руку не поймал тогда, так и не услышали б. Ты про михаилитов-то знаешь чего, дружище?
- Нет. - Гарольд улыбнулся. Однако, на редкость общительный парень попался, для тюрьмы - то. - Первый раз слышу, забавное слово, на название камня смахивает.
- Хей, парень, - изумлению Банкира не было пределов, он даже остановился и отпустил рукав, - ты, часом, не с небес спустился? Как же ты про орден-то этот рыцарский не слышал, если они по всему миру капитулы имеют, а здесь - самый крупный? Кто ж, по-твоему, тварей уничтожает? А? Да только сами они на тварей похожи. Говорят, - Адриано понизил голос до таинственного шепота, - они мессы непотребные справляют. И вместо алтарей у них - обнаженные девственницы. Говорят, они поклоняются Бафомету! Идолу с головой козла! И силы у них темные, иначе никак с тварями не справиться! Да и не люди они вовсе. Их-то еще детишками из семей родных отбирают, чтоб, значит, превратить в чудовище. Каждый в бою шестерых стоит, а в магии им и равных-то нет! Как же ты, парень, не слышал о них и не видел их, если на свете белом живешь?
- А, так ты об Ордене святого Михаила. Впервые слышу, чтобы его братьев так называли. - Гарольд обратил внимание на то, как отреагирует парень. - А тебя им за что ловить - то? На чудовище ты не особо похож.
- А в кости с одним играл, с твареборцем. - Радостно и ничуть не смущаясь ответил Адриано, размахивая руками. - Поздно колечко-то серебряное увидел. А он зато, когда три шестерки три раза подряд выпали, все рассмотрел... Откуда выпали, чем подменились... Эх, да что вспоминать! Ставлю дохлого дахута против ломаного пенни, что ты и про новую королеву ничего не знаешь!
- Краем уха слышал, но в целом не сведущ. - Гарольд внимательно слушал, тюрьма была довольно неплохим место, для того, чтобы узнать реальное положение дел, не рискуя при этом ничем.
- Ты действительно с небес спустился, парень, - на лице Банкира отразилось разочарование, - говорить о новой королеве - это, - юноша выразительно чиркнул большим пальцем по горлу, - измена же. Эх ты, карась! Так на чем, говоришь, тебя Клайвелл словил?
- Продавал славянских девственниц. - Гарольд подождал мгновение и засмеялся. - За неуплату налогов, впрочем это только подозрения, я скоро выйду.
- Силен, - присвистнул юноша, - работорговля, да еще и неуплата налогов! Да ты - жирный карась, дружище! Вот тебе таз, вот бадья. Вот - бельишко, значит. Стирать надо с щелоком, а то есть такие невоспитанные, они прямо в сапогах на постель лезут, а у Клоуза тут - как в аптеке-то. Чис-то-та!
Выдав указания, Адриано исчез в клубах пара, точно его и не было, оставив Гарольда наедине с грязным бельем.
- Эй, Адриано. - Гарольд окликнул юношу. Странно, что он не понял шутки, надо будет всё разъяснить, а то этому псу - Клайвеллу, только дай повод.
- Не-ког-да! - Донеслось откуда-то справа. - Все после, карась!
- Ну и хрен с тобой. - Проворчал Гарольд и принялся за бельё. Работать ему не особо понравилось, да и стирка - не мужское занятие. Торговец не прекращал осматриваться, выискивая хоть что-то интересное.
День потихоньку клонился к ужину. Впрочем, в прачечной этого заметно не было. Пар то слегка рассеивался, то обильно появлялся снова, горы белья не убывали, а утомление от тяжелого и- увы - однообразного труда нарастало.
Пар немного развеялся и на перевернутом ведре недалеко от Гарольда обнаружился смешной, сморщенный старичок, лицом напоминающий импа. Старичок не обращал внимание на царящую вокруг суету и что-то сосредоточенно чертил пальцами на полу.
- Это Ролло, - шепнул Банкир, вылетая из очередного облака со следующей жертвой в цепких пальцах, - чернокнижник. Интересный.
Выдав эту исчерпывающую информацию, Адриано, подобно голодному вампиру, увлек своего слегка трепыхающегося спутника куда-то вглубь прачечной.
Гарольд несколько минут хмурился, разглядывая старика: тот, ничего особенного из себя не представлял, в лучшем случае, просто ещё один сумасшедший. Торговец безуспешно попытался рассмотреть, что он вычерчивает на полу. "Очевидно, констебль решил подсунуть мне в камеру якобы чернокнижника, чтобы за связь с ним и засудить. Слишком уж удачно он здесь оказался, особенно после разговора о гримуарах". Гарольд ещё несколько минут продолжал работать, борясь с любопытством. С другой стороны, откуда законник мог знать, что он захочет в прачечную, да и других поводов для заключения уйма. Насчёт чернокнижника, парень мог и вовсе пошутить, тогда выходило совсем глупо. Подумав, Гарольд сбросил бельё в бадью и направился к старику. Первым делом он попытался рассмотреть, что тот чертит. На полу оказалась пентаграмма с именами ангелов, Гарольд не особо удивился, и просто обратился к чернокнижнику.
- Здравствуйте, добрый человек.
- Добрый? - Старец поднял на Гарольда неожиданно ясные, молодые и полные ума глаза. - О нет, юноша, доброта для души то же, что здоровье для тела, а телом я, как видите, немощен. Но и ты здравствуй.
"Причудливый какой-то старик".- Подумал Гарольд, садясь на корточки.
- Извините меня за чрезмерное любопытство, но больно уж интересно, правда ли, что вы занимались запрещенной магией?
- Нет магии запретной, юноша, есть косность мышления тех, кто делит мир лишь на черное и белое и не видит оттенков его, - старик снова опустил глаза к своей схеме и вписал еще одно имя: "Михаил".
Гарольд искренне улыбнулся.
- Вы смелый человек, не зря вас посадили. Я согласен, многие сферы магии не исследуются из-за мракобесов, к сожалению, сидящих у власти. - Улыбка не исчезала с его лица. - Благо, не в нашей Богом благословенной стране, под защитой его величества. - Голос торговца становился всё тише. - Но, что поделать, приходится прятаться и идти на уступки.
- Вам, юноша, необходимо тщательнее слова подбирать, - задумчиво резюмировал Ролло-чернокнижник, - действительно, не зря меня здесь держат, вы правы. Но вы вряд ли вкладывали этот смысл, не так ли? Люди боятся того, что им не понятно и стараются избавиться от этого любым способом. Особенно, если им непонятна сила, заключенная в них самих, в их жилах...В крови...
- Умей я взвешивать слова - здесь бы не оказался, впрочем, к счастью. - Гарольд краем глаза осматривался. - Я не знаю, насколько безопасно здесь говорить о крови, но я бы с радостью с вами побеседовал. - Он не особо доверял старику, но иной возможности поговорить с чернокнижником ему могло и не представиться.
- Тюрьма - самое безопасное место на свете, - Ролло грустно усмехнулся, - а о крови могут говорить и лекари. Иначе как им работать? А вот использовать силу, заключенную в ней... Впрочем, не волнуйтесь, юноша, меня считают безумцем, а значит, слова мои ничего не значат. А потому, разговор с сумасшедшим вам ничем не грозит.
- Тем лучше, итак. - Гарольд смотрел старику прямо в глаза, - полагаю, чтобы расположить вас к себе, мне стоит начать первым. - То чем он занимался, едва ли тянуло на нарушение закона, так что опасаться было особо нечего. - Я использовал ритуал с кровью для определения сторон света, нашел я его в промёрзших землях московитов, метод ещё нуждается в доработке, но пока всё идёт очень не плохо. - Гарольд прислушался, нет ли кого поблизости. - Разумеется это только начало, первые шаги.
- Мелко использовать кровь для подобного, если она дает возможности повелевать и умами человеческими, призывать себе в помощь демонов и говорить с древними богами. Даже михаилиты не гнушаются прибегать к ней, чтобы бороться с порождениями тьмы. Но надо с чего-то начинать, юноша, и ваши эксперименты вполне подойдут для начала. - Ролло поправил луч пентаграммы и довольно кивнул головой.

Гарольду впитывал слова старика, как губка. Каждая крупица знаний была бесценна.
- В своих поисках я, прежде всего, думал о благе людей, надёжная навигация позволит наладить торговлю, ослабить голод и нищету, спасти жизни многих моряков.- Торговец поправил рукава. - Признаться, я и не знал, что кровь имеет такую силу.
- Ничто на свете не может уничтожить нищету и голод, юноша, поверьте старому Ролло. - Легкая улыбка. - Но овладей вы Знанием в полной мере... О, тогда вы сможете по-настоящему помогать людям, как того желаете. Запомните, нет ни черной, ни белой магии. Все зависит от человека, применяющего Силу. Если вы можете заставить кровь вскипеть в теле, будете ли вы опасаться врага? И если имеете крупицу, позволяющую залечить раны, то не спасете ли вы друга? Не излечите ли страждущего? Вот что важно.
- Это звучит, как сказка. - Гарольд терпеливо ждал, следя за реакцией старика.
- Если вам доведется однажды натолкнуться где-либо на Ковен, - Ролло медленно и со значением улыбнулся, - запомните это слово, юноша, хорошенько запомните. Или же вы когда-либо услышите слова "черная месса"... То не бойтесь их. Постарайтесь сойтись с этими людьми и попасть на их ритуалы. И вы своими глазами увидите эту сказку.
-Запомню. - Гарольд перенёс вес с одной ноги на другую. - Простите за любопытство, а за что конкретно арестовали вас? - Надо было попробовать узнать, какую именно магию практиковал старик, и узнать что-то большее, чем туманные описания.
- Об этом не принято спрашивать в среде магов, юноша, - Ролло погрозил пальцем. - Но я прощу вам вашу оплошность, вы так юны и неопытны... Меня называют чернокнижником. Никогда, о никогда не позволяйте застать вас спящим, юноша! Спящим, без охранных заклинаний и беспомощным!
"Какие охранные заклинания, старик? Я едва могу поджечь хворост". Гарольд потупился взглядом в пол.
- За мою неучтивость прошу меня простить, в этом деле я действительно неопытен.
- Учитесь, юноша, - старик устало встал и вздохнул, - учитесь жадно, всему. Ибо лишь тот, кто знает и умеет многое - может сделать малое. А тот, кто знает мало и горчичное зерно не сдвинет с места. А сейчас - простите меня, мне пора вернуться к работе. Работа - это единственное, что утешает несчастных узников.
- Бывайте. - Гарольд встал, быстрым шагом прошел мимо бадьи, сдерживаясь, чтобы не пнуть её. - Адриано!
- Ты чего орешь, карась? - Банкир возник будто из ниоткуда. - Забылся?
- Извини. - Гарольду жутко надоели этот пар и шум. - Я могу отсюда выйти, или надо ждать до вечера?
- Когда стража за всеми придет, тогда и пойдешь. - Адриано пожал плечами и ткнул пальцем в бадью. - Работай. Не принц крови, чай. Принцы в Тауэре сидят.
"Ещё ты мной не командовал, гад мелкий". - Гарольд спокойно смотрел на юношу, в душе веселясь.
- Ладно. - Всё равно делать было нечего. Торговец принялся за работу, пытаясь кое-как дотянуть до вечера.
Наблюдая за потемневшей от грязи водой, Гарольд вспомнил о море. Он проводил на суше четыре - пять месяцев в году, остальное время плавая. Зимой Балтика и Северное море становились опасными и не годными для торговли, тогда приходилось перебираться на юг, в более тёплые воды. Любимым городом на свете, для него, без сомнений был Любек - замечательный, очень красивый городок. У Гарольда там было много знакомых: со многими он пил, с другими когда-то имел дело. Очередная грязная простыня погрузилась в бадью. Торговец, не прекращая намыливать бельё, оглянулся на место, где разговаривал со стариком.
"С этим надо быть очень осторожным, не приведи Господь, Клайвелл узнает про магию крови". Гарольд улыбнулся про себя. Он всерьёз задумался о покупке дома, история с обыском давала понять, что нужны по-настоящему толковые тайники, которых в съёмной комнате быть не может. Перед тем, как искать "Чёрную мессу", стоило окончательно отделаться от констебля, а на это потребуется, в, лучшем случае, неделя, может, даже месяц. Важно было снова не попасться ему на глаза. Клайвелл хорошо делал свою работу, а значит всё больше угрожал Гарольду. Один раз оказавшись в поле его зрения, будет очень сложно уйти из него. Допущено море ошибок, теперь остаётся только пытаться их исправить и не допустить новых.
На улице уже смеркалось (о чем Гарольд, конечно же, не знал), когда за купцом, наконец, пришли. К этому времени Брайнс перестирал, наверное, гору белья и схлопотал мокрым полотном по спине от Адриано - за леность. Дюжий стражник, высокий и широкоплечий, за шиворот отволок торговца в кабинет смотрителя тюрьмы и, коротко поклонившись, вышел. В своей работе мистер Клоуз любил именно вот такие, торжественные, моменты, считая освобождение сродни акту рождения, а потому выглядел особенно церемонно и даже отчасти патетично.
- Мистер Брайнс! Вам дарована свобода! - Возвышенно произнес он, кивнув в сторону высокого, светловолосого мужчины у двери. - Надеюсь, наше гостеприимство вам понравилось!
- Если беспокоишься о штрафах, приятель, то всё уже заплачено, - низким, глубоким голосом добавил северянин.
Гарольд, косо ухмыляясь, смотрел на Клоуза. Он порядком устал и теперь больше думал о том, как бы добраться до таверны и выспаться, чем о шутках управляющего. "Что-то не так! "-, торговец, хмурясь, повернулся к здоровяку:
- То есть - уплачено?
- А вот как есть, золотом, - мужчина тяжело вздохнул, так, что на столе Клоуза зашевелились бумаги. - Иначе, знаешь ли, штрафы платить трудно. Не овцу же волочь, как бывало. Или телёнка.
Торговец пригляделся к говорящему, в глаза сразу бросалась огромная секира. На стражника он был не походил: ни формы ни знаков отличая на нём видно не было. На ум приходил только проводник, присланный орком.
- Ладно. - Очевидно, продолжить разговор стоило вне тюрьмы. Гарольд, как ни в чём не бывало, повернулся к управляющему. - Спасибо за уют и заботу, надеюсь мы в ближайшее время не встретимся.
- Да уж как-нибудь, - кивнул Клоуз, слегка разочарованно усаживаясь за стол.
- Десять фунтов штрафа, - уточнил северянин, стоило им выйти за ворота тюрьмы. При фонарях и под низкими серыми облаками его светлые волосы чуть ли не светились. - Не так много, не так и мало. Ну да ладно, что нужно сделать, то и нужно, так? Вальтер Хродгейр меня зовут, а привет тебе, как ты, думаю, уже догадался, от Стального Рика.
Торговец не спуская глаз с незнакомца, достал из-за пазухи десять фунтов.
- Гарольд Брайнс, - лёгкая улыбка - рад знакомству, и спасибо, вы мне очень помогли.
- Не так что бы, не так что бы, - прогудел Вальтер, но деньги, тем не менее, взял и бережно спрятал. Выглядел он довольным. - Думаю я, и так бы тебя долго не продержали. Сам посуди: товар у тебя честный. Продать имел право? Имел. Так что если мы срок и сократили, то вряд ли надолго. Разве что констебль заупрямился бы, но это уж вряд ли, ему с этого тоже прибыли никакой.
- Ну, тем не менее. - Гарольд проверял: крепко ли закреплены ножны, на месте ли кинжал, хорошо ли сидят сапоги. - Десять фунтов, - торговец перешел на шепот, - не так уж и много, учитывая, о чём идёт речь.
- Да дело-то обычное, - Хродгейр удивлённо поднял бровь. Голоса он и не думал понижать. - Пока констебли да стражники выясняют, где наврано, а где и не очень - ты и платишь. За их беготню, значит, да за постой и жратву. Ну да это действительно в прошлом. Только вот что: со всем этим у тебя, небось, и времени подготовиться не было? Или как? Конь, одёжка тёплая, припасы? Чай, не близкий путь-то.
- Господа законники оторвали меня от приготовлений, как раз, когда я выторговал лошадку. - Проверив всё, торговец с удовольствием потянулся. Доверять северянину оснований не было, да и выглядел он опасно. Оставалось не совсем понятным: мастер он, или дешёвый наёмник. "Скорее, профессионал", - решил Гарольд. Раз уж орк не поскупился ему, малополезному и неуклюжему, на гримуар, то и проводник, скорее всего, стоящий.
- В принципе, мало, что готово, так что придётся потратить ещё немного времени.
- Тогда давай так, - казалось, Хродгейр даже испытал облегчение при словах Гарольда. - Если сегодня не вышло, то как насчёт двинуться тридцать первого? Под самую смену года, значит. Ты спокойно соберёшься, а я пока вернусь в Лондон и не слишком спокойно попрощаюсь с любимой женщиной. Так-то, конечно, уже раз попрощался, но теперь ведь заново надо, и на это меньше дня ну никак не уйдёт. Иначе смазанно оно будет, верно говорю?
- Как тебе будет угодно. - Как, и с кем прощается, да всё никак не простится этот здоровяк, Гарольда мало интересовало, хотя излишняя открытость настораживала. Главное, что его провал на допросе не сорвал сделки с гримуаром. - Что мне ещё следует знать? - Торговец попытался выглядеть дружелюбней, что было непросто после пары тяжелых дней.
- И впрямь, есть ещё кое-что, - Хродгейр посерьёзнел и наклонился чуть ближе к Гарольду. - Ю говорила, что куда нужно - стоит на утёсе над морем. В Эссексе. И что-то там со знаком кометы, но тут уж только байки. Тебе думать, куда двинем и как.
- Где и как встретимся? - Гарольд совсем не понял, о какой комете шла речь, но виду не подал.
- Я приду тридцать первого утром, - Вальтер с явным удовольствием потянулся, посмотрел в небо, откуда снова начал сыпаться мелкий снег, и кивнул Гарольду. - Тогда - до встречи?
- До встречи, смотри не перепрощайся, - Гарольд улыбнулся. - нам ещё ехать.
Ничего определённого о незнакомце он так и не мог сказать, но следовало бы отвечать ему взаимной открытостью. Предстоял долгий путь, и лучше было провести его в компании приятеля, за интересным разговором.

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан


30 декабря 1534 г. Кентрбери. Позднее утро.

Казалось, даже солнце принарядилось для этой яркой, праздничной ярмарки. Еще с порога "Лилии" Эмма услышала гул, подобный рою жужжащих пчел или далекому гудящему водопаду. Пестрая, живая масса людей, казалось, слилась в одно огромное чудовище и шевелилась всем своим туловищем на площади, крича, грохоча и гремя. Щелкал цыганский кнут, взвившись в воздухе, и этот щелк сопровождался взрывом непонятных криков собравшейся толпы и стуком копыт лошади. Посреди площади, в два ряда, словно колеи проехавшей телеги, тянулись ларьки, крытые холстом. В стороне, вышедшие из ряда низеньких построек, горделиво, как великаны, возвышались три балагана, рядом с ними кокетливо теснились качели и карусель в переливающемся наряде. Гремела музыка, сливаясь с общим шумом в какой-то глубокий, пронизывающий до пят стон.
Эмма малодушно отшатнулась обратно, в привычную тишину постоялого двора, но собралась и шагнула с порога. Оглянулась, ожидая Раймона и глубоко вздохнула, втягивая пахнущий людьми, лошадьми и горячими пышками воздух. Рука скользнула по волосам и девушка ощутила нечто вроде разочарования, не обнаружив привычной уже косы - добрую половину утра травница провозилась со сложной прической, состоящей из валика волос вокруг головы, украшенного мелкими косичками. На спине осталась ровно половина распущенных волос, плащом прикрывающих спину до поясницы. Да и цвета одежды она сменила, надев платье того оттенка красного, что называют бургундским. Цвет удивительным образом сочетался с шубкой и меховой шапочкой глейстиг, и Эмма выглядела обеспеченной знатной дамой. Еще утром, оглядев себя в маленькое зеркальце, девушка с улыбкой подумала, что матушка уж точно не одобрила бы такие подарки от мужчины, который и супругом-то не является. Никем пока не является, если честно. Но, надо признаться, матушка и будучи замужем не могла себе позволить подобные ткани, тесьму и крой. Она носила простые, крестьянские платья, а единственное красивое, то, в котором выходила замуж, надевала лишь по большим праздникам. Рука снова коснулась волос, и травница чуть помрачнела. Ох, если бы она хотя бы могла понимать, когда Раймон шутит, а когда серьезен! И магистр туда же! "Не зубы, отрастут"... Излишне жестоко, что, впрочем, искупили объятия Фламберга после, во сне.
Но, теперь хотя бы становилось ясно, почему древние так серьезно восприняли ту оговорку михаилита. Она ведь действительно ушла добровольно, в обычной одежде, да еще и впереди него в седле. Кто бы мог подумать тогда, к чему это может привести... Да, и к чему же? Точнее, что было бы иначе, если бы не повстречалась эта фэйри? Или если бы Раймон не оговорился? Скорее всего, ничего. Да и грех жаловаться, ведь помимо влечения и симпатии, крепнущей с каждым днем, михаилит вызывал уважение и безграничную благодарность. Он не торопил и не принуждал, заботился, и даже этот отвар, вылитый на голову, тоже был проявлением заботы - и лишь немного злости. Он держал себя с ней, как... с сестрой? Эмма вспомнила ванну, отнюдь не братские объятия и поцелуи - и улыбнулась. Нет, не как с сестрой. Да и, если подумать, Ричард никогда бы даже и не помыслил, что ей нужна теплая одежда, к примеру. Или что может что-то болеть. Или что ей нельзя самоуничижаться. Напротив, только порадовался этому бы. Вспомнить хотя бы его жену, Клариссу, тихую, забитую, бессловесную и безропотную. Ей не прощались даже взгляды, которые Ричард трактовал слишком вольно. А уж Эмме братец не спускал ни дерзости, ни практичности. Ничего не спускал. За каждую высказанную, да и невысказанную, мысль доставались затрещины. Тяжелой, жесткой рукой мечника. Руки Раймона, хоть оружием он владел несравнимо лучше Ричарда, оставались ласковыми. Их вообще нельзя было сравнивать, этих мужчин. Несмотря на злые шутки, Фламберг не был жестоким, по крайней мере, с нею. А его отношение к людям... Ну, разве сама Эмма не относилась к ним также? Девушка вскинула голову и оглядела бушующую ярмарку. Нет, больше она не будет жить в страхе. И уж точно - не будет бояться сейчас этой толпы, пусть даже и сложно бороться со столь яркими переживаниями других людей. Скрипнула дверь и травница повернулась, встречая Раймона искренней, счастливой улыбкой.
Раймон тоже приостановился на пороге, оглядывая то, что творилось вокруг, потом улыбнулся Эмме:
- Нам нужны оружейные ряды, но... это всё ждёт. Чего бы ты хотела здесь посмотреть?
- Травы, если они здесь есть, - Эмма помедлила перед тем, как ответить на неожиданный вопрос, - но, подозреваю, они будут рядом с оружейными рядами.

Со Спектром

Парами гулявшая веселая публика, одетая в праздничные наряды, чинно расступалась перед Раймоном, подспудно чуя опасность, источаемую михаилитом, и Эмма спокойно могла разглядывать прилавки и товары, на них разложенные, ревнуя и слегка досадуя на те вспышки интереса и даже кокетства, что вызывал воин в дамах. Центральными были, конечно же, ряды со сластями и игрушками, в них пахло медом и выпечкой, слышались слащавые голоса приказчиков. Небольшой ларь с восточными сладостями, пожалуй, привлекал больше всего покупателей. Стройный, высокого роста торговец, одетый ярко и тепло, в меха и бархат, точно лорд, суетливо отвешивал свой товар.
- Господин, - окликнул он Раймона, смешно деля слова на несколько частей, - лучшая халва только у меня! Сладкая, как губы твоей прекрасной госпожи! Честью клянусь!
- Честью? Кажется, тогда мне придётся тебя убить, - Раймон задумчиво смерил шею торговца взглядом. - Потому что слова предполагают, что ты пробовал и то, и другое. И если в случае товара я, как воин короны и Господа нашего тебе верю, то...
- То лишь один взгляд на госпожу говорит всякому, имеющему глаза, что только она достойна отведать вот этот катаиф! - Перс указал рукой в сторону нечто, похожего на пирожное из тонких нитей и льстиво улыбнулся.
Эмма со скептическим видом отрицательно покачала головой, чуть потянув михаилита за руку.
- Госпожа достойна, но не хочет, - заключил тот и двинулся дальше, только бросив через плечо: - А я предпочту губы.

Вслед за осаждаемыми детьми рядами с игрушками разложили свои товары оружейники, ювелиры и травники. Здесь не было хаоса, лишь размеренные разговоры и суровые охранники почти у каждой лавки. Травница тут же, невнятно спросив разрешения, упорхнула к травнику, на прилавке которого были не только травы, но и пряности.
- Управа за тварь эту большие деньги дает, - доверительно сообщал один из торговцев оружием, одетый богато и нарядно, другому. Второй глубокомысленно кивал головой и всячески выражал свое согласие, дескать, давно пора.
- Господин, ищете что-то? - осведомился у Раймона третий, не участвующий, но внимательно прислушивающийся к разговору. На прилавке у него в порядке были разложены кинжалы и ножи, а на огромном деревянном щите висели всевозможные арбалеты - от самых маленьких до больших и громоздких.
- Да. Арбалет бы мне, мистер, под руку подобрать, а то и сделать, - Раймон кивнул на беседующих торговцев. - Но интересно и что за нечисть тут заявилась, под самым носом у грефье михаилитского.
- Какой арбалет желаете? Побольше, поменьше? Охотничий? - Купец стряхнул скуку с лица и плавно провел рукой вдоль стенда. - А нечисть... Да на свалке пакость какая-то, михаилиты брезгуют. Вон констебль местный стоит, у прилавка ювелира. Он вам подробнее расскажет, конечно.
- Боевой, но добыча моя не совсем обычная, - Раймон поднял руку, на которой тускло блеснуло орденское кольцо. - Поэтому вот что я думаю. Тяжёлый большой арбалет мне без надобности. Стрелять дальше чем на полсотни шагов приходится редко, брони цель тоже обычно не носит. Поэтому важнее, чтобы легко взводился, точным был и ухватистым, под руку. И не гнил, потому что в дороге от сырости уберечься тяжело. Хорошо бы... лук в фут, не больше, и ложе недлинное. Из морёного дуба или лиственницы. Найдётся у вас такое, мастер-торговец?
- Есть у меня такой, - кивнул торговец, ныряя куда-то под прилавок и выныривая уже с арбалетом в руках, - конечно, это оружие скорее убийцы... или шпиона, но вещь превосходная. Композитная стальная дуга, стальная же колодка, пружинный механизм, пистольная рукоять и ложа из мореной березы. Перевитая фламандская тетива из сухожилий и шелка. Гладкая, костяная направляющая. Девяносто пять фунтов усилие. Бесшумное взведение и спуск. Сами попробуйте.
Торговец буквально всучил ему арбалет и указал рукой в сторону чучела в плохонькой кольчуге и шлеме, стоящего у прилавка напротив. Судя по сиротливо торчащей во лбу манекена одной-единственной стреле, торг сегодня шел плохо. Или просто было ещё слишком рано.
- А мы и есть - убийцы, - Раймон примерился к рукояти. Тяжелое, годами впитывавшее воду дерево с непривычки тянуло руку вниз, но он знал, что практика всё исправит. Зато такой арбалет при нужде мог пробить даже стальной панцирь с полусотни шагов, а то и дальше. Большего ему и не требовалось: не стоять же в строю. Михаилиты обычно работали с куда более близкой дистанции. Вспомнив рассказанную байку про брата Ясеня, он невольно ухмыльнулся. Конечно, в той истории не всё было в точности так, как он поведал её Эмме, но одно точно: издали, да на бегу особенной каши не сваришь. - Посмотрим...

с Леокатой

Короткий болт, пущенный для проверки в грудь, а не в голову чучела, прошил кольчугу и ушел в соломенное тело почти по пятку. Следующий угодил точно в лоб, пробив нижний край шлема, и михаилит улыбнулся.
- Недурно. Конечно, потяжелее, чем мне надо бы, но очень недурно. Отличное оружие. А если к нему добавить пяток обычных болтов и пяток с серебряными наконечниками, то будет дешевле своего веса в золоте, или всё-таки нет?
- За шестнадцать фунтов вместе с болтами сговоримся, господин, - торговец принялся протирать один из кинжалов тонким полотном. - Из уважения к ордену, серебряных еще пяток доложу. Спас меня брат ваш однажды.
- Даже так? - скидка была неожиданной, но по такому случаю - вполне приятной. - Спасибо, мастер, эти болты всё в дело пойдут. По рукам. А про спасение это не расскажете?
- Да нечего особо рассказывать, - купец тяжело вздохнул, - ехали с сынишкой по делам, через лесок, а из леска эти, которые на коряги похожи, стайкой выбежали. Чудо, что ваш брат трактом ехал да услышал. Хотя чего уж там, не чудо, тогда тракты орден-то крепко стерег, не то что нынче... Отбил нас, стало быть.
- Всё равно, считайте, чудо. Даже тогда на каждую дорогу по человеку не поставить было, да ещё такого, какой стаю под корень изведёт. Хорошая у вас с сыном удача. Значит, арбалет, считайте, вдвойне послужит. И вот ещё что, - Раймон обвёл взглядом прилавок и то оружие, что висело на стойках. - Я путешествую с госпожой, так ей бы кинжал новый не помешал. Небольшой, так, чтобы для леди. Такое тоже найдётся?
- Если хорошо поискать, все найти можно, господин. Только совет позвольте. Те, что для леди, они красивые, спору нет. И навершия у них яркие, с камнями, и крестовины вычурные, и клинок с травлением или гравировкой. Но вот сталь там, - торговец красноречиво поморщился, - ни за себя постоять, ни зарезаться. Только ногти и чистить, уж простите. Дело ваше, да только своей... госпоже я б не взял такое. Лучше уж подешевле, но понадежнее. А поясок красивый да ножны нарядные подберем. И всего дела в тридцать шиллингов встанет за все, а не в девять фунтов, как за тот, что для леди.
- Бывает и так, что и красиво, и надёжно, - с улыбкой возразил Раймон. - Например, если брать настоящий восточный булат, а не те поделки, у которых только узор, без прочности. Но и ваша правда, от ножа в первую очередь нужно, чтобы он работал, а не красиво висел на поясе.
- Ну булата не держим, господин, - развел руками купец, - дорог слишком. А вот из новгородского вара можем подобрать. Или толедский клинок даже. Какой нужен - плоский или граненый?
- Новгородское подойдёт, спору нет, - Раймон на секунду задумался над предложенным выбором. Насколько он представлял работу лекаря, не гранёное лезвие казалось удобнее. Да и травы давить, если вдруг... - Клинок плоский бы.
Торговец снова покопался под прилавком и извлек добротно сбитый ящик светлого дерева и распахнул его перед михаилитом.
- Выбирайте, господин. Работа мастера Матвеева, лучше его никто не варит клинки.
Ножи и кинжалы были вложены в ножны, и у Раймона ушло немало времени на то, чтобы сначала убедиться в качестве стали и сборки, а потом - найти нужное. Клинок длиной с ладонь в ножнах тиснёной кожи с травяным мотивом, окрашенных богатым глубоким бургунди, попался под руку чуть ли не последним. Хватило одного взгляда, чтобы убедиться в том, что он нашёл то, что нужно. Уже по предыдущим работам михаилит понял, что новгородский мастер с труднопроизносимым именем толк в своём деле знал, но всё равно придирчиво осмотрел кинжал и прощупал ножны, после чего выжидательно глянул на торговца.
- Хорош. И, думается мне, стоит больше тридцати шиллингов.
- Этот три фунта стоил, - признал торговец, - но ярмарка же... Полутора хватит, господин, и рекомендации вашим братьям, что у Джека Найфа можно купить хорошее оружие.
- Хорошее оружие и хвалить приятно, - Раймон отсчитал цену арбалета с кинжалом и протянул торговцу горсть серебра с золотыми соверенами. - Благодарю.
Эмма все также стояла у лотка с травами и, судя по прищуренным глазам и раскрасневшимся щекам, злилась она уже нешуточно. Поймав взгляд михаилита, девушка подошла к нему и прижалась лбом к руке.
- Врет, - пожаловалась она, - даже голова разболелась. Мало того, что травы не в срок собраны, так еще и цену называет выше, чем всем остальным.
- Может быть, есть другие травники? - предложил Раймон, приобняв Эмму за плечи. - Я бы подошёл к этому, но если у него всё равно нет нужных трав, то ну его. Не стоит того. Кстати, держи. Это тебе, - он поднял свободную руку так, чтобы бывшая послушница увидела свисавший с запястья кинжал.
Девушка вспыхнула ярким румянцем и потупила глаза. Впрочем, продолжалось смущение недолго. Эмма приподнялась на цыпочки и, ничтоже сумняшеся, поцеловала михаилита в край губ.
- Спасибо, - искренне произнесла она, улыбаясь.

Со Спектром

Наверное, все же, выглядели они необычно. Или подозрительно, как знать. Быть может, напомнили кого-то, или же столь вольное проявление чувств показалось неподобающим, но констебль, невысокий, плотный мужчина в темно-серой теплой одежде, подошел к ним. Остановился чуть поодаль, раскачиваясь с носка на каблук, и пристально оглядел сначала Раймона, потом Эмму, не говоря ни слова. Михаилит приобнял девушку покрепче, и наклонил голову, в свою очередь рассматривая констебля, с которым, насколько он понял, и воевал за Ворона Бойд. Но что стражу порядка Кентрбери было нужно от них, и почему при этом он просто стоял и молчал, оставалось загадкой. Впрочем, это не отменяло того, что сам констебль Раймону мог и пригодится, и он решил заговорить первым.
- Доброе утро, констебль. Вы как раз вовремя. Я тут невольно подслушал разговор о награде от управы за некую тварь. Не расскажете подробнее?
- Кольцо покажите, господин, - мрачным, низким голосом ответствовал констебль, поднимая на него глаза.
- Можно и кольцо, - констебль не нравился ему всё больше. Более того, он его не понимал. Если братья брезговали тварью - что же тут завелось такое? - то управе бы хвататься за любое предложение, орден или нет. С чем-то опытный наёмник тоже мог бы справиться. Ведь про то, что тварь боятся - сказано не было. Скорее, не хотят связываться. Он неохотно выпростал руку из волос Эммы, закрывших его кисть. - Михаилит Фламберг.
- А девушка? - Также мрачно поинтересовался констебль, переводя взгляд с орденского кольца на руки Эммы, обвившие шею воина. - Впрочем, все равно не похожи. По всему выходит, бхут у нас завелся, брат Фламберг. Так и магистр ваш сказал намедни. Только вот никто из ордена, хоть и отирается вашей братии тут немало, взяться не хочет. Говорят, что работу почище найдут. А сорок пять фунтов от казны - не шутка.
- Бхут, да ещё из тех, на ком только пачкаться... - поняв, о чём речь, Раймон скривился, как от боли. Мерзкие отродья жрали отходы, и места для гнёзд выбирали соответственно привычкам. И лезть за таким неприятно, и заразиться чем ни попадя легко от малейшей царапины, а помереть и вовсе паршиво. Теперь он лучше понимал и братьев, и воображаемых наёмников. Но сорок пять фунтов покрыли бы все расходы на снаряжение, а теперь, когда стало ясно, что придётся ехать через всю страну, деньги были нужны. Полагаться на то, что снова получится заработать в дороге, не стоило. Мысленно вздохнув, михаилит начал прикидывать, во сколько обойдутся простые рабочие штаны и плотная промасленная или просмолённая куртка. Выходило недорого. Заодно он представил, с каким отвращением сморщится Снежинка от одной мысли, и это почти окупало необходимость лазать по помойкам. Почти. - Кого-то уже сожрал?
- Трех, - кивнул констебль, - старьевщика, нищенку и ребенка, за которым не уследила дура-мамаша.
Раймон снова поморщился и недобрым словом мысленно помянул излишне брезгливых братьев. Если тварь разожралась уже так, что хватает взрослых людей, то, глядишь, скоро и размножаться начнёт, если ещё не успела. А это, в свою очередь, грозило тем, что через несколько лет бхуты поселятся в каждой груде мусора, и тремя жертвами уже никак не ограничится.
- К дьяволу, берусь. Где, значит, оно поселилось?
- В тупике на Королевской, - констебль улыбнулся, точно согласие это сняло с его плеч тяжелый и пыльный мешок.
- В самом деле, где ж ещё, как не... в тупике, - проворчал михаилит. - Хорошо. Точнее, плохо, но ладно. К слову, а на кого мы с госпожой не похожи?
- Из Бермондси письмецо пришло, от констебля тамошнего, - переложив заботу на чужую шею, законник и говорил охотнее, и лицо стало более приветливым, - что некая послушница из обители сбежала с михаилитом. Но не похожа госпожа на монашку, уж простите, что обеспокоил.
- Сбежала? Грешно, грешно, - Раймин задумчиво покивал. Как ни странно, выходило, что аббатиса всё-таки подала жалобу. Что ж, вчерашний визит к ювелиру действительно был не лишним. - Я могу сообщить в капитул, но, - он пожал плечами и снова обнял Эмму за талию, - скорее всего, те сочтут, что брат уже достаточно страдает и так: путающаяся под рукой женщина на тракте - сплошное наказание. Но странно это всё. Я думал, обычно до вас такие дела не доходят. Принявшую постриг монахиню искать - ещё куда ни шло, но послушницу?
Договорив, он искоса бросил взгляд на предмет разговора и тихо фыркнул. Не было ничего удивительного в том, что констебль не узнал Эмму по описанию, которое, вероятно, дали в монастыре. Красивая, нарядно одетая женщина рядом оставалась той же травницей в сером переднике со двора аббатства Бермондси - и вместе с тем стала совсем другой. Изменились не черты лица или цвет волос, а выражение, поза, то, как она держала голову, взгляд.
- Доходят, если родственникам неймется, - тяжело вздохнул констебль, уже собравшийся уходить, - так жду вскоре вас в управе, брат Фламберг, с тушкой. Для расчета.
- Надо же было милому братцу, - проворчала Эмма, когда законник отошел достаточно далеко. Причем слова о "братце" были произнесены с такой дозой яда, что и жабдар свалился бы от зависти в сторонке, - заявиться в курят... в обитель именно сейчас. И, конечно же, счел, что я попрала честь рода... Или аббатиса долю от приданого не отдает.
Она тряхнула головой так, что локоны на мгновение закрыли лицо, а одна, особо упрямая, прядь зацепилась за ухо и шею.
- Прости, - рассмеялась она, - понимаю, что неуместно, но... Я представила лицо аббатисы, когда она сообщала братцу, что я сбежала.
- И её лицо, когда он просил деньги, - с улыбкой дополнил Раймон. - Но это, конечно, то ещё удовольствие. Богов нам мало... хотя, признаться, рядом с Морриган твой брат выглядит не слишком крупной докукой. И любопытно мне, не приходило ли такое же письмо в Билберри?
- Если и приходило, то вряд ли нас узнали. Мы были там долго и слишком... на виду, чтобы не привлечь внимания. - Эмма улыбалась так, будто ничто не могло испортить ей настроение. - Но, право, мне даже интересно, зачем я понадобилась Ричарду спустя шесть лет? Он ведь даже письма ни разу не написал.
- Тамошнего констебля мы тогда не видели, а уехали спешно, - Раймон говорил, скорее задумчиво, чем возражая девушке. - Посмотрим, что будет, когда вернёмся. Хотя, - он ухмыльнулся, - вероятно, мы и на этот раз уедем вовсе не шагом. Ладно, чего заранее гадать. И о гадостной работе этой тоже думать не хочу. Ещё не хватало портить утро, которое началось, считаем, с поцелуя прекрасной госпожи.
Ответом ему была ласковая, счастливая улыбка.

с Леокатой

Квартал увеселений, расположившийся следом за торговыми рядами, исходил криком. Будто и не люди здесь были вовсе, а куклы, способные беспрерывно кричать целыми днями. Звуки волынок, труб, скрипок и мандолин сливались с этими криками. Артистки и артисты, вышедшие на сцену для показа публике, раздетые, полунагие, в своих акробатических костюмах, ежились на холоде и не испытывали радости - лишь голод и уныние. Но - юный, озябший менестрель, сидящий на перевернутой бочке, перебирал посиневшими пальцами струны лютни и пел томительную любовную песню, о том, как ладони, натруженные ратной работой, задрожат от случайного прикосновения пальцев, исколотых тонкой иглой.
Расположенные неподалеку всевозможные игры принесли свой шлейф эмоций: азарт, жадность и разочарование. "А вот кто попадет в решето пенни - получит шиллинг!" - послышалось почти под самым ухом, заставляя отшатнуться, но тут же штопором ввинчивался другой крик, более пронзительный: "Самые честные кости! Выиграй у мастера амулетов Джейсона любой амулет по своему выбору!"
- Почему-то, когда так говорят, сразу хочется усомниться в честности, - заметил Раймон и повёл пальцами, словно разминая руку. Потом вздохнул. - И вызывает желание попробовать свои... способности, но, пожалуй, нет.
Такие деньги его интересовали сейчас мало, а выводить мошенника, которым парень наверняка являлся, на чистую воду было скучно и совершенно бессмысленно.
- Не только скрежет лат и свист рассекаемого мечами воздуха доносится из той невозвратной дали, не только жаркий треск костров опаляет лицо. Томительная любовная песня прорывается в похоронном звоне, пьянящее благоухание садов разливается над выжженным полем, пропахшим кровью и мертвечиной. - Декламировал с высокого помоста юноша в пестром наряде. Лицо его, горящее одухотворенностью и экстазом вдохновения, покрылось поцелуями мороза, но он продолжал говорить, не замечая этого. - Здесь начало романтического недуга, упоительного любовного бреда, преобразившей мир мечты. Оно в соловьином безумстве, в журчании фонтана, в переливах росинок, зажженных луной. И все, о чем пропоет трубадур в этой душной, охваченной неизбывным томлением ночи, на века обретет емкость символа: кольцо, голубка, перчатка, балкон, кинжал, чаша, жемчуг зубов, коралл милых губок, сияние глаз…
- По-моему, - задумчиво оценил Раймон и покосился на спутницу, - у нас получалось лучше, и без такого количества лишних слов. Правда, и обстановка иная была. Комната, наедине... ну, большую часть времени. Тёплая ванна. Кровь козла.
- Да, - в тон ему согласилась чуть покрасневшая Эмма, скучающе наблюдая за тем, как появившаяся на сцене Прекрасная Дама трагически заламывает руки и картинно падает в объятия Благородному Рыцарю, заливаясь слезами. - Но в следующий раз стоит сразу заклинить дверь кинжалом. Чтобы получилось еще интереснее.
Раймон прижал девушку к себе.
- Какое нетерпение. Но не могу осуждать, мне тоже понравилось. Обязательно заклиню. В следующий раз.
Эмма кивнула, будто ненароком спрятав вспыхнувшие щеки в воротник шубки, и отвернулась от сцены, на которой Благородный Рыцарь как раз играючи зарубил Злодея. Злодей умирал долго и, судя по тщательно демонстрируемым на лице страданиям, делал это мучительно. А судя по стонам - с удовольствием.

Со Спектром

Чуть далее, за последним помостом, на котором под заунывные звуки выплясывали девушки, одетые лишь в полупрозрачную кисею, там, где еще день назад рыночная площадь заканчивалась коновязью, толстым слоем расстелили солому. На ней сосредоточенно кружили друг около друга, точно два петуха, двое: дюжий краснолюд, без куртки, решительно сжавший внушительные кулаки, и изящный, тонкий и гибкий юноша. Юноша был обнажен до пояса, но ровной смуглости кожи не нарушал озноб. Собравшаяся толпа подстрекала бойцов криками, но злобы в них не было, всем известно, что ярмарочные бои идут не до крови, а до 1ё касания лопатками соломы. Впрочем, опытному глазу было видно, кто тут чемпион. Ветераны городской стражи, временно забросившие патрулирование улиц, оживленно подбадривали юношу, но даже они с трудом успели заметить быструю и ловкую "мельницу", после которой краснолюд оказался на соломе.
За спиной юноши виднелась вывеска с изображением креста, обвитого розой, которым помечали свои лавки мастера амулетов.
Следующим на призыв зазывалы откликнулся рослый мужчина, по виду - наемник. С ним парень, которого в толпе называли Флавио или Испанцем, провозился чуть дольше. Но все же - бросок подворотом с захватом туловища и руки - и наемник уже лежит в соломе, а Флавио-Испанец увлеченно выкручивает ему руку в рычаг. Техника боя юноши не была обычной, но все ухватки, которые он использовал были вполне узнаваемы: подсады, зацепы, броски. Подсечки и подбивы. Оборонительные захваты. Впрочем, итог был один - все желающие легкой победы (или легких денег?) оказывались в соломе.
- Хм... - протянул Раймон после четвёртого претендента, посмотрел на Эмму и поднял бровь. - Ты ведь, если что, умеешь накладывать лубки?
Такие призы, в отличие от сомнительного выигрыша в кости, интересовали его куда больше.
- Умею, - Эмма с подозрением и чуть встревоженно глянула на него.
- Это хорошо. Лечить вывихи и ушибы, думаю, тоже... - он начал снимать пояс с оружием и оверкот. - Вряд ли будет долго, так что простыть не успею.
- Я сказала, что умею, а не что хочу, - под нос проворчала девушка, принимая в руки и оружие, и одежду.
За кафтаном последовало кольцо с эмблемой ордена, а потом, после некоторого раздумья, Раймон стянул рубашку, с улыбкой поцеловал Эмму в щёку и шагнул в круг.
Толпа одобрительно загудела, зазывала что-то кричал о смельчаках и прекрасных глазах прекрасных же дам, но травница его уже не слушала.
Флавио поклонился новому противнику. Теперь, вблизи, становилось видно, что юноша смотрит настороженно и чуть загнанно, как лиса перед началом охоты. Что на ребре у него длинный косой шрам, будто бы от ножа...Или серпа. И оттого дышит он так, словно неровно сросшаяся кожа мешает ему вздохнуть. Михаилит поклонился в ответ и начал обходить Флавио по кругу, постепенно приближаясь. Руки расслабленно висели по бокам. Юноша плавно, текуче, широко шагнул вперед - и чуть в сторону, влево, одновременным движением руки явно метя захватить в сгиб шею. Фламберг, который ожидал чего-то подобного, начал двигаться почти одновременно. Стопа в тяжелом сапоге ударила по голени Испанца, не дав тому завершить шаг, и сразу же правая рука резким, каким-то хлыстовым движением метнулась в лицо противнику. Но зацепить лодыжку борца после этого ему не удалось. Юноша просто отступил ногами назад, наклонившись корпусом вперед. Быстро, очень быстро, несмотря на боль, заставившую горько скривить губы и нахмурить брови, он схватил Раймона за левую руку и резко потянул к себе, обхватывая поясницу. Фламберг в ответ присел, провернулся в обвившей его руке, сам обхватил Флавио за талию и поднял в воздух, сдавив, насколько хватало сил, без жалости выдавливая из более лёгкого противника воздух. И сразу, не дожидаясь удара по ушам или переносице, с выдохом крутанулся, впечатывая чемпиона ярмарки в землю. Сам он при этом упал сбоку на колени, чтобы удержать или добить. Испанец хлопнул ладонью по соломе, показывая, что сдается. Толпа отозвалась разочарованными воплями и возмущенным "А я на него поставил".
Раймон, не обращая внимания на крики, протянул Флавио руку, помогая подняться.
- В порядке?
- Sí, señor, - Испанец поднялся и, после секундного раздумья, неуловимым движением превратил поддержку в рукопожатие, - gracias. Спасибо.
- За что?.. А, впрочем, - он кивнул, - спасибо. Это было интересно. И, не будь я чёрт знает каким по счёту, кто знает, как бы вышло.
"И не имей я возможности заранее оценить твои ухватки", - но и эта сомнительная мысль не убавила удовольствия от победы, которая, как ни крути, была честной.
Флавио улыбнулся, слегка поклонился и отошел, надевая откопанную из соломы тонкую куртку.
- Ваш выигрыш, господин, - зазывала, упитанный низкий мужичок с маленькими глазками, неуловимо напоминающий поросенка, протянул слегка грязный мешочек с деньгами. Почти одновременно с ним Эмма набросила оверкот на его плечи и отчего-то неодобрительно уставилась на зазывалу.
Раймон взял мешок и подкинул на руке. Получалось увесисто - как и должно было быть, учитывая, что обычной наградой за такое была пара десятков фунтов. Ярмарка в Кентрбери тут не отличалась от остальных. Он снова порадовался, что Флавио, хоть и хороший борец, не умел драться. Иначе Эмме всё-таки пришлось бы сегодня его штопать. Хватило бы того же удара лбом в последнем захвате.
- Он злится на этого Флавио, - тихо сообщила девушка, расправляя рубашку так, чтобы в нее можно было быстро нырнуть. - Причем, как хозяин злится на плохую собаку. Брат также ощущался, перед тем, как повесил свою суку.
- А этот Испанец - что за человек? - так же негромко спросил Раймон, который поспешно натягивал одежду, спасаясь от начавшего ощутимо кусаться холода.
- Очень уставший, - Эмма поочередно подавала ему то колет, то оверкот, то кольцо, - обреченный.
- Теперь мне почти жаль, что я его ещё и побил, - проворчал Раймон. - Терпеть не могу... хозяев.
Травница кивнула головой, соглашаясь, ласкающе поправила воротник рубашки.
- Кажется, я ревную, - судя по тону, она явно уводила разговор, - вон те дамы с большим... интересом наблюдали за тобой.
Бывшая послушница указала в сторону трех пышно разодетых девиц, хихикающих и переглядывающихся. Одна из них, в пестрой шерстяной пелерине, веснушчатая и весьма пышная в нужных местах, не сводила глаз с Фламберга, с явной завистью поглядывая на Эмму.
- Пусть их, - Раймон еле взглянул на трио, которое подобралось на удивление гармонично по цвету: брюнетка, блондинка и рыжая. Словно нарочно. Сходился даже покрой платьев, если не цвета ткани. - Ладно. Попробую потом поговорить про этого Флавио с констеблем местным, как работу закончу. А пока что, сдаётся мне, стоит и в самом деле купить амулеты. С аметистами или лунным камнем.

с Леокатой

Тупик действительно был темным, сырым, даже в этот мороз и внезапно начавшийся снегопад, и удивительно вонючим. Амбре от падали, гниющих тряпок, грязной соломы и прочего, что обычно наполняет вот такие вот неприглядные углы в городе, разносилось далеко. Так далеко, что саму улочку найти не представляло никакого труда. Жутким оскалом в неверном свете, льющемся через крыши домов, улыбалась большая кукла без одного глаза. Когда-то она, видимо, украшала витрину модной лавки. А может, была любимицей юной леди. Сейчас же она казалась древним - и не самым благостным божеством, растрепанными волосами и обрывками роскошного платья напоминая заброшенного идола. Сваленные вдоль стены горы строительного камня усугубляли впечатление. Казалось, будто игрушка находится на развалинах собственного храма, поднятой деревянной рукой с бесстыдно обнаженными, полусгнившими шарнирами указывая на стену тупика, где мусор был свален в огромную кучу.
Какое-то время Раймон просто стоял и смотрел, отстранившись от запаха. Бхуты могли полностью скрываться в гнёздах, а могли и... ловчее щупальце, даже зная, что искать, он увидел только через минуту. Оно лежало словно не слишком толстое бревно, поросшее лишайником и уже начавшее гнить. И вся куча, куда оно уводило, ритмично колебалась, будто ожив. Фламберг поморщился и с некоторым недоверием смерил взглядом купленную на ярмарке рогатину. Могло выйти так, что тварь отожралась настолько, что и корову сможет без труда мотать от стены до стены... и уж точно дотянется щупальцами через древко. Под мусором он не мог отличить кожу от гнилья или тряпок. А ещё там могли быть детёныши... нет, лезть просто так, в лоб, у него желания не было. Подумав, он приставил рогатину к ноге и протянул руку. Через миг щупальце, неподвижно лежавшее с краю кучи, охватило пламя. Вопреки ожиданиям, бхут не взревел, не спрятал обожженную конечность, лишь похлопал ею по куче мусора, сбивая огонь. И одновременно хлестнул по полу вторым щупальцем, доселе лежавшим вдоль стены и оттого незаметным в тени, несмотря на толщину в полторы мужские руки. Его Раймон успел перепрыгнуть, но конечность твари описала полукруг над кучей и с пугающей быстротой развернулась, отвешивая хлесткий, отшвыривающий от мусора удар в грудь. Фламберг, припав к земле, пропустил его над головой, отбросил рогатину к краю кучи в надежде, что бхута это смутит, и бросился вперёд, на ходу доставая меч. Обожженное щупальце действительно дернулось за рогатиной, уцепило ее и утащило куда-то вглубь кучи, откуда раздался звук разгрызаемого дерева и какой-то разочарованный писк. Вторая ловчая конечность поднялась вверх и рухнула на Раймона.
Движение вышло широким, не слишком быстрым, и он успел крутнуться, одновременно перехватывая меч двумя руками для короткого удара снизу-вверх. Столкновение отдалось до самых плеч, но отрубленная часть, извиваясь, упала на землю. Тут же пришлось отмахиваться от второго щупальца, которым бхут попытался было его схватить. Гибкая толстая плеть отдёрнулась от клинка так, словно у неё были глаза, описала полукруг и ринулась к нему, явно намереваясь с силой отшвырнуть к стене. У монстра почти получилось. Удар вышел настолько резким и неожиданным, что Раймон едва успел снял с рукоять левую руку и крутануть ладонью в магическом жесте. Мир вокруг словно погрузился в сон. Движения твари стали неторопливыми, замедленными, и Фламберг, злобно ухмыльнувшись, мысленно поблагодарил своего двойника из цветочного сна. Нелюбимые приёмы иногда работали тоже, и об этом не следовало забывать. Зная, что заклинания не хватит надолго, он рубанул по щупальцу там, где оно опустилось до земли. Конечность повисла на полоске тонкой кожи. И только тогда, наконец, куча мусора дрогнула и обнажилось тело чудовища - багрово-красное, сморщенное. На нем нельзя было различить даже головы - вершину безобразного, репообразного холма, коим было туловище бхута, венчала пасть, полная разнообразных зубов - от крупных до очень мелких - и три маленьких, светящихся желтым, глаза. Монстр поднялся на мерзких червеобразных отростках и запел неожиданно нежным, приятным голосом.
Волна звуков ударила с такой силой, что Раймона качнуло. Ему нестерпимо захотелось подойти к этому чудесному, милому созданию, обнять его за морщинистое тело, прижаться губами к сморщенной, покрытой грязью и язвами, ароматной коже. Подставить горло, чтобы напитать этого ангела свежей, дымящейся кровью, насытить его детей, позволить костям треснуть под острыми зубками... Он рывком провёл предплечьем по лезвию у самой рукояти, где оно осталось относительно чистым. Вспышка боли прочистила разум, вернула возможность думать, помнить и чувствовать что-то кроме желаний бхута. Чёрт подери эти мороки! Опустив меч, Раймон, пошатываясь двинулся к бхуту, не пытаясь обойти даже самые мерзкие лужи и груды очисток. Под сапогами отвратительно хлюпало, ещё добавляя к счёту. Монстр, судя по всему, не возражал против того, что еда сама шла в пасть, и продолжал выводить высокие, чистые трели. С последнего, резкого и пружинистого шага Фламберг косо ударил от бедра, вспарывая бок твари, которая была настолько поглощена пением и близостью жертвы, что даже не попыталась увернуться. И тут же ударил снова, сверху, обратным движением. Даже так бхут упорно не хотел умирать, и потребовался ещё один удар, в глубину тела, туда, где за полупрозрачной кожей билось сердце.
Только после этого Раймон отошёл назад и опёрся на меч, переводя дыхание. Он ненавидел щупальца. И воздействие на разум, если это были не его мороки - тоже. Всё-таки тварь была на диво мерзкой, и, по размышлению, стоило ещё всё проверить перед уходом. Самка явно охраняла гнездо, иначе она, скорее всего, вела бы себя иначе. Агрессивнее. Не сидела бы на месте так долго - это уж точно.
Когда тварь окончательно затихла, он упёрся в обмякшую тушу и с натугой отвалил её в сторону. В исходящей отвратными испарениями яме действительно обнаружилась почти вызревшая кладка. В покрытых слизью крупных яйцах с полупрозрачной кожистой оболочкой едва заметно шевелились зародыши. Судя по их размеру, уже скоро обещал вылупиться выводок новых монстров, которые разбежались бы по городу и устроили новые логовища. Вздохнув, Раймон нехотя подобрал изрядно погрызенную и измазанную слизью рогатину. Он уже добивал последнее яйцо, когда за спиной, чуть слева, раздались короткий рявк и дробный топот лап. Фламберг резко обернулся, снова хватаясь за меч, и грязно выругался в голос. Детеныши из первой кладки, еще не обрюзгшие, не накопившие дурного веса, подвижные, юркие и зубастые колобочки, бежали к своей родительнице. Их было трое и, казалось, что они радостно улыбаются. Первый, крупный самец - от самок их отличал характерный вырост между глаз - припустил со всех ног и подпрыгнул, не добегая пяти шагов. Раймон почти ощутил себя беззащитной, вкусной, пахнущей мусором и кровью добычей. Почти - но не совсем. За храбрость молодой и неопытный бхут поплатился сразу же: меч, встретивший монстра в воздухе, почти его располовинил. Второй бхут при этом успел вцепиться в правый сапог и принялся сосредоточенно, с упоением, его жевать, больно обминая металлические пластины вокруг ноги. Третий, разогнавшись слишком сильно, проскочил, влетел в мусорную кучу, где еще недавно обитала его матушка, которую никто бы в городе не назвал достопочтенной, и ненадолго замер.

Спектр

- М-мать...
Меч, свистнув, махнул вниз. Почувствовав сопротивление под клинком, Раймон, даже не взглянув вниз, крутанулся к третьей твари. Третьей - но скорее всего не последней. В кладке мусорных тварей обычно было гораздо больше яиц. Этот бхут был мельче остальных, будто последыш. Мельче, медленнее, всего лишь с шестью ногами. Но прыгал, как и его братья - хорошо. Достаточно высоко, чтобы вцепиться зубами в бедро под кольчугой. Чувствуя, как по ноге потекла кровь, Фламберг на выдохе, с чувством, опустил на тело твари рукоять меча. И с удовольствием услышал, как ломается что-то, что в организме молодых бхутов сходило за кости. И всё равно челюсти пришлось разжимать отдельно. Сделав это, Раймон отпрыгнул к центру тупика, оглядывая и свалку, и даже верхушки стен на предмет запоздавших к основному веселью тварей. Но минута проходила за минутой, а в переулке он не видел никакого движения, несмотря на то, что запах крови наверняка уже разнёсся далеко. Монстры ловили его так хорошо, что им бы не помешала даже вонь помойки. Наконец, Раймон устало протёр меч, убрал его в ножны и занялся раной. Штаны бхут разодрал так, что позавидовала бы любая гончая, да и рваные раны выглядели крайне неприятно. Шипя от боли, воин протёр края крепким бренди, подкрепив лечение несколькими большими глотками, потом приложил подушечку из ткани и замотал как мог плотнее. Лихорадка боя начала уходить, и его еле заметно потряхивало. В ноге же, несмотря на царивший вокруг холод, словно поселился дикобраз. С трудом вытащив из сапога покорёженную пластину, Раймон оценил ущерб и со злостью швырнул ею в матку бхутов. Удовлетворения это действие не принесло: вместо того, чтобы звучно ударить в кость или плоть, щиток просто утонул в слизи разлагающегося тела. От этого Раймон даже передумал пинать труп последнего самца. Хотя и очень хотелось.
- И стоило оно того? - спросил он небо, на котором успели высыпать крупные, яркие звёзды, обещая морозную ночь. Нужно было идти на постоялый двор, где Эмма могла бы нормально обработать рану, но вместо этого Раймон прислонился к стене и на какое-то время закрыл глаза. Он мечтал об анку, лесавках, даже, чёрт их подери, брухах. На тракте всё было как-то... чище, чем в городах, где монстры как-то слишком уж сжились с людьми. Научились сосуществовать. Всё равно, что охотиться за крысами, только крысы не гнут сталь зубами... пока что. А ещё стоило выбить у мелочи зубы, чтобы потом продать, но на это он в себе сил не чувствовал. Хер с ним. Если кто-то готов был в эту ночь заглянуть в тупичок и сделать это за него - скатертью дорога. - К дьяволу.
С открытыми глазами сцена лучше не стала, а трупы бхутов пахли, казалось, ещё гаже, чем сама свалка, хотя до этого вечера Раймон в такое просто не поверил бы. С тяжелым вздохом он откачнулся от стены и, прихрамывая, направился к постоялому двору. К ванне, камину и женщине, которая его ждала. Наверное. Странная женщина, Эмма...

с Леокатой

Кентрбери. Постоялый двор. Ночь.

О волнении Эммы красноречивее слов говорили счастливая улыбка и поспешные, беспорядочные поцелуи, приходящимиеся то в грязную щеку, то в губы. А вот накрытая плотными покрывалами кадка с водой у камина и ужин на столе свидетельствовали, что ждала. Впрочем, восторг от того, что Раймон вернулся, быстро сменился деловитостью лекарки, когда девушка почуяла запах крови и увидела разорванную штанину с повязкой прямо поверх. Тотчас же грязная одежда была безжалостно содрана и выброшена за дверь, а сам Раймон чуть ли не приказным тоном отправлен в ванну.
- Душицу или потерпишь? - Сухо поинтересовалась она, в третий раз намыливая руки над тазом.
- До сих пор не помер. Переживу.
Эмма вздохнула и покосилась на михаилита, не позволяя жалости завладеть собой. Ее учили, что лекарь не может позволить себе жалеть страждущего - и сейчас она с этим была согласна. Стоило только подумать о том, как Раймону сейчас плохо, сразу же начинали дрожать руки. А это было чревато неровным, грубым рубцом. А потому проявить чувства девушка себе позволила лишь после того, как рана на бедре была промыта и зашита по всем канонам - с оставлением стока под возможное нагноение, и не туго забинтована. Сидя рядом с Раймоном на кровати и бинтуя плечо, травница на миг, показавшийся унизительно коротким, прижалась щекой к спине.
- Я ждала, - тихо и тепло сообщила она, заканчивая перевязку, - и волновалась.
- И в этот раз - почти оправданно. Мерзкая тварь успела размножиться. Это, - Фламберг кивнул на белую ткань, стянувшую бедро, - как раз от мелочи. Терпеть не могу работать в больших городах... но, - Раймон улыбнулся, обнял Эмму и вместе с ней откинулся на кровать, - приятно, когда ждут.
- Приятнее, когда возвращаются,- Эмма прижалась к нему, уткнувшись носом в бок. - Ужинать будешь? У хозяина постоялого двора обнаружились некие проблемы, - девушка лукаво улыбнулась, - просил травы ему продать. В итоге, через четверть часа прибежал с ужином, да еще и с пирогом и вином. Никогда бы не подумала, что обычный клевер и немного заманихи так подействуют.
Последние слова девушка произнесла, сдерживая смех. Ситуация в самом деле была немного комичной, хотя бы потому, что она не планировала практиковать. Для этого пришлось бы возить с собой стог травы. Но, видимо, в мыслях людей не укладывалось, что михаилита может сопровождать какая-то простая девушка, а не ведьма. Впрочем, она не возражала, что хозяин "Лилии" отвлек ее от нервного вышагивания по комнате и кусания собственного кулака. Проблемы у мужчины были не из тех, о которых говорят вслух, трав таких при себе лекарка не имела, не видя в них необходимости. Но... Главное ведь вера, не так ли? И когда счастливый трактирщик сначала притащил горячий ужин с уверениями, что это - знак благодарности, а затем его жена - пирог и бутыль вина, с теми же словами, Эмма не слишком удивилась, хотя и порадовалась тому, что Раймону будет, что поесть сразу после возвращения, не дожидаясь, пока принесут из таверны. И не спускаясь в нее же. В том, что он вернется, девушка не сомневалась. Почти не сомневалась. Но и сдерживать свою радость теперь не могла и не хотела.
- Четверть часа!.. Остаётся гадать, сработал клевер хорошо, или плохо, - в голосе михаилита явственно читалось одобрение. - А если бы у него так ничего и не получилось?
- Рассказала бы о том, что травы помогают не сразу, - пожала плечами девушка. Движение не вышло, лежа в объятьях делать это было неудобно. - И что нужно пить их как можно дольше. Да и верил он мне безоговорочно. Рискнуть стоило.
- Главное, что получилось, - согласился Раймон. - А в крайнем случае можно было ему потом и афродизий добыть... репутация!
Эмма неопределенно хмыкнула, то ли выражая согласие с необходимостью поддерживать репутацию, то ли высказывая сомнения в эффективности афродизий, и прижалась плотнее. Коснулась губами плеча, счастливо вздохнув. И только сейчас сообразила, что не удосужилась поинтересоваться состоянием своего пациента.
- Болит? - В голосе неожиданно для нее самой было много нежности и сочувствия. Слишком много для Эммы Фицалан. И уж тем более излишне - для госпожи Берилл.
- А куда оно денется? - удивился михаилит. - Эти скотины хуже росомахи, только дай цапнуть. Хорошо ещё, быстро сдохло. Плохо, что сапог новый делать придётся. Представляешь: стальную плиту смяло, ту самую, о которую ты тогда ногу ушибла. Приманка, - по голосу было понятно, что он улыбается.
- Обувь покрепче у меня есть, - босая стопа Эммы медленно скользнула вверх по его ноге и поспешно сползла назад, придавая игривый оттенок тщательно подчеркиваемой задумчивости в голосе, - пластины у тебя в сапоге уже нет. Стоит попытаться взять реванш.
- Думаешь расправиться с несчастным, раненым человеком? - Раймон нарочито тяжело вздохнул. - Боюсь, всё равно придётся сначала тренироваться. Кулачный бой, или, возможно, тебе больше по душе борьба?
- С раненым? Нет. - Эмма покачала головой и улыбнулась. - Тренировки лучше отложить до выздоровления. Рваные раны нельзя тревожить почем зря.
Девушка легко поцеловала Раймона в подбородок, чуть уколовшись щетиной. Вероятно, нужно было, все же, быть немного более лекаркой. Уложить спать, к примеру, перед тем напоив отварами, чтобы не лихорадило. Но... Как заставить себя выбраться из объятий?
- Да... ещё и нога помята. Интересно, долго ли затягиваться будет, до выздоровления?
- Надо, чтобы травы оказали должный эффект, - девушка покраснела так, что, должно быть, Раймон чувствовал это даже кожей. - После Билберри, полагаю.
- Значит, после Билберри... - михаилит, поглаживая Эмму по волосам, тихо хмыкнул. - И впрямь, не на мессе же начинать. Так. И ты что-то говорила про ужин, да ещё почти бесплатный? Признаться, не откажусь... добытчица, - голос его звучал позабавленно. - После того, как запах выветривается, всегда хочется есть.

здесь и далее - со Спектром и Лео

Джеймс Клайвелл

30 декабря 1534 г. Бермондси. Утро - Вечер.
Воскресенье. Убывающий полумесяц

Проснулся Джеймс задолго до заутрени, от сильной головной боли. Челюсть, плечо да и вообще все тело ныли так, будто бы дрался он вчера не с Хантером, а со стадом быков. Причем, последние победили и еще сплясали победный танец на нем, вдобавок. Клайвелл неохотно встал с постели, выпил отвар из каких-то трав, что охающая при виде избитого сына, с вечера приготовила мать, и улегся обратно. Боль то утихала, то накатывала волнами, но, все же, потихоньку унималась, и Джеймс не заметил, как снова заснул. Второе пробуждение произошло, судя по резко бьющему в окна солнцу, уже около полудня. Боль, казалось, стала еще сильнее, но зато на кровати прыгал счастливый Артур, а Бесси, со знакомым неодобрительным выражением лица ее покойной матери, наблюдала за этим. Глядя на нее, Клайвелл покачал головой и улыбнулся. Характер у Дейзи Клайвелл, урожденной Хоран, был непростым. Как и у всей ее многочисленной ирландской родни. Огненно-рыжая, с молочной белой кожей и ярко-синими глазами, она и в душе была будто пламя - то спокойная и ровная, то бушующая, опаляющая.. С ней не было спокойно, но и скучно точно не было. Быть может, потому Джеймс до сих пор и не женился второй раз. Женщины у него, конечно, были - не ангел и не монах, все же. Но ни одна не смогла подобрать ключ, снова разбудить чувства. Клайвелл подозревал, что ключ этот Дейзи унесла с собой в могилу и со злорадством наблюдала за попытками соперниц занять свое место. Вот и Бесси, внешне похожая и на мать, и на отца одновременно, характером, несомненно, пошла в матушку. Также хмурила брови, взрывалась гневными тирадами и снисходительно наблюдала за отцом, будто это она была тут взрослой.
Снова вспомнилась Мэри Берроуз, нежная и впечатлительная. Кажущаяся полной противоположностью покойной жене. Ее было жаль - и только. Как бы то ни было, монастырская жизнь была не для нее, тем более в обители, подобной этому проклятому аббатству. Констебль тяжело вздохнул, выпроводил детей и, морщась от боли, принялся умываться и одеваться. А ведь счастье было так близко. Никогда еще за всю его карьеру госпожа Удача не вел себя так капризно! В один день и приласкать, и отвергнуть. Причем, в течении одного часа! Анафема на голову этого монаха! Mordieu, все же, нужно было догонять его сразу, как и предлагал Хантер. На месте убийцы Клайвелл теперь изменил бы привычную схему, совершил следующий ритуал бы раньше или позже, но... кто его знает, этого колдуна? Кажется, в тюрьме Бермондси с незапамятных времен сидит некий чернокнижник, посаженный туда еще предшественником Джеймса? Необходимо поговорить с ним. И еще - второго выехать в Билберри, застать там михаилита...А лучше - обоих, и получить отписку от девушки... И забыть о Ричарде Фицалане.
Солнце и морозный воздух на улице вызывали жестокую головную боль, но Джеймс все же дошел до ювелира и два часа прождал, когда мастер исправит испорченную застежку. На рынке он оказался уже ближе к вечеру и быстро пробежал до управы, не останавливаясь ни с кем и лишь кивая в ответ на приветствия.
- Мастер Клайвелл! - Скрайб оторвался от бумаг и облегченно вздохнул. - Я уж было волноваться начал. Вас нет, Хантера нет, лишь Харрис маялся с утра, да и того я отпустил. Боже мой, что у вас с лицом?
Констебль, которому это вопрос задали уже, по меньшей мере, человек восемь, косо улыбнулся и с раздражением ответил:
- Вчера упустили убийцу в монастыре, мистер Скрайб, - он рухнул на лавку и прикрыл измученные ярким светом глаза, - я вас хотел просить об одолжении.
- Конечно-конечно, мастер Клайвелл, - согласился клерк.
- Не могли бы вы написать куда следует от управы письмо. Дескать, управа Бермондси просит повышения и малой броши для солдата городской стражи Томаса Хантера. Ну, вы лучше знаете, как это, - Джеймс пошевелил пальцами, подбирая слова, неохотно ворочающиеся в гудящей голове, - правильно сделать. И еще - напомните мне, где живет тот лекарь-мавр?
- На углу Ивовой, кажется, - медленно припомнил Скрайб, - если не съехал еще.
Клайвелл поблагодарил его кивком и снова вышел на улицу. Надежды на то, что мавр ему поможет, было мало. Но все же, он был ближе, чем тюрьма и чернокнижник в ней.

Дом лекаря Аду-аль-Мелика Мозафара, больше известного в Бермондси как "Мавр" и "Этот черный колдун" встретил Клайвелла встретил чистотой и прохладой, журчанием маленького, выложенного синей и белой мозаикой, фонтана в приемной и далекими звуками ребека. Иволгой вспорхнул в глубине дома женский смех - и угас. Мягкими, почти бесшумными шагами, двигаясь неспешно и грациозно, подобно барсу, переступая туфлями с загнутыми носами по пушистым коврам, к констеблю вышел сам хозяин. Смуглый до черноты, невысокий, приятно округлый и степенный, он всем своим видом излучал довольство и спокойствие. Однако, было что-то хищное и в его прямом носе с горбинкой, и в аккуратной бородке, умащенной маслами, и в руках с длинными пальцами. Бросались в глаза и резаный из бирюзы перстень на левой руке, и вышитая абая, и шитая золотом шапочка.
- Воистину, милость Аллаха, всеблагого и милосердного, осенила меня, - речь лекаря тоже была неспешной и текла, подобно струйке воды из кувшина гурии, - клянусь гробницей Пророка, констебль Клайвелл посетил мое скромное убежище!
Аду-аль-Мелик оглядел законника с ног до головы, особо задержавшись на опухшем лице и укусе на руке, и поцокал языком.
- Проходите, господин констебль, Аду-аль- Малик окажет вам помощь, в которой вы, без сомнения нуждаетесь. И... обувь снимите, не сочтите за оскорбление.
Джеймс поморщился, представляя, как будет шнуровать сапоги, дал зарок приобрести те, что снимаются и надеваются легко, и, повозившись некоторое время, стянул их. Надев предложенные туфли, похожие на обувь мавра, но попроще, он вопросительно взглянул на хозяина дома.
Лекарь с вежливым поклоном жестом пригласил следовать за ним. Непродолжительное и неторопливое шествие по коридорчику, сплошь уставленному пальмами в кадках, закончилось в ослепительно светлой комнате, с белыми изразцовыми стенами и огромными окнами во всю стену. Яркая сине-оранжевая плитка оживляла лаконичный интерьер состоящий лишь из твердой, обтянутой кожей, кушетки да небольшого фонтанчика с кристально чистой водой. На эту кушетку лекарь и усадил Клайвелла, с бесцеремонностью, присущей людям его профессии, заглядывая в глаза, считая пульс и аккуратно, но болезненно ощупывая челюсть
- Да, - наконец, выдохнул он, - клянусь Пророком, ушиб обширный и болеть еще долго будет.
- Я, собственно, не по поводу ушиба, - ощарашенный приемом констебль слегка отшатнулся от рук мавра и попытался улыбнуться, - я хотел просить вас о помощи.
- Ай-яй, - Аду-аль-Малик покачал головой, - во имя Аллаха, нельзя так запускать свое здоровье, господин констебль! Ведь если не лечить ушиб, то долго будет болеть голова, а ведь потом могут быть еще и мигрени. Мигрени же, как известно, проистекают о недолеченных травм головы!
В голосе лекаря слышалось сожаление и мягкая укоризна.
- Надеюсь, обойдется. – По совести сказать, Клайвелл не знал, как начать разговор о блокноте. Да и челюсть болела с каждым часом все сильнее, а после слов мавра заломило еще и виски. – Но, все же, мне помощь нужна иная.
- Неужели вашей жене? - Лекарь отступил на шаг и покачал головой. - Это так правильно, что вы пришли ко мне. Английские медикусы не умеют правильно справляться с теми случаями, когда женщина не может понести. - Тяжелый вздох и плавное движение рукой.
- Я не женат, - Джеймс покачал головой и в голосе прозвучал оттенок сожаления, - все же, прошу вас меня выслушать и понять правильно. Молва говорит о вас, как о мудром и сведущем в различных науках человеке. Не могли бы вы помочь мне с прочтением вот этого?
Клайвелл бережно извлек из кошеля блокнот и протянул его мавру, чувствуя себя полным идиотом.
- Ах, к сожалению, Аду-аль-Малик не наделён даром внушать желание заботиться о своём здоровье... - Мавр, который на деле куда больше походил на перса, чем на, собственно, мавра, принял переплетённый блокнот осторожно, двумя пальцами, и раскрыл так же аккуратно, словно боялся заразиться. - Хм...
Лекарь затем отошёл к окну и принялся пролистывать блокнот, задерживаясь на некоторых листах. Констебль мог догадаться, на каких. Кроме исписанных плотным убористым почерком страниц и развёртой схемы пентаграммы в конце блокнота, там встречались странные рисунки с символами рядом, которые не походили на таро или хотя бы знакомые Клайвеллу алхимические знаки.

Постепенно Аду-аль-Малик перестал осторожничать и листал предполагаемый дневник брата-лекаря без всякой опаски. Время от времени Мавр качал головой, но выражение лица оставалось всё таким же благостным и приятным. Не торопилась и рука, которой он оглаживал волнистую бороду.
- Ага... ширк, храни меня Аллах милостивый и милосердный, как хранил Пророка... - Аду-аль-Малик закрыл блокнот и повернулся к констеблю, печально качая головой. - Господин констебль, за что же честному лекарю такая обида? Аду-аль-Мелика Мозафар, возможно, не так давно живёт в этой вар... чудесной стране с её прекрасными туманами, но ведь он - не еврей. Уже по отдельным сочетаниям рисунков я вижу: тому, кто составлял эту книгу, шептали в одно ухо джинны, а в другое - шайтаны, что, как известно, несут одно слово истины Аллаха и тысячу - лжи от себя. Но, - лекарь ещё раз огладил бороду и сложил руки на животе, - я, разумеется, не могу помочь вам это прочитать.
- Простите за причиненную обиду, глубокоуважаемый, - склонил голову констебль, пряча разочарование, - прошу понять меня, хозяин этих записей совершил зверские убийства в окрестностях Бермондси. И, быть может вам это будет интересно, как лекарю, он истязал своих жертв, а для того, чтобы они могли вынести мучений как можно больше и прожили дольше - исцелял их прямо в процессе. Мне необходимо поймать его, пока... Пока умученных всего трое. Поэтому я должен понять, что он пишет, как он думает, для чего все это делает. Modus operandi, понимаете? - Клайвелл помедлил, размышляя о том, как лучше рассказать о своем подходе к работе. - Но я не маг, не лекарь, и никогда особо не интересовался всем этим... Я не могу его понять и мне нужна помощь людей, которые хотя бы отчасти могут приблизить меня к разгадке.
Произнеся эту тираду, Джеймс вздохнул, поморщившись от излишней эмоциональности речи и откинулся, прижимаясь спиной к стене, давая отдых ноющему плечу.
Аду-аль-Малик сокрушённо покачал головой.
- Вам, кафирам, даже ахль аль-китаб, простительно не знать того, что ведомо правоверным, но изучать чёрное колдовство, даже читать о нём можно лишь до определённого предела, за которым неизбежно начинается ширк, или даже куфр, то есть грех. И очиститься от такого очень непросто, очень. А ведь может случиться и так, что сбившийся с пути по наущению шайтана правоверный ступит на путь Абдуллы Аль-Хазраджи... большой, великий риск!
- Не поможет ли некая небольшая, но приятная сумма, которая, без сомнения, пойдет во искупление грехов, делу? - Вкрадчиво осведомился констебль, мрачно предвкушая очередную нахлобучку из конторы шерифа, за перерасход средств непонятно на что.
- Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! - лекарь всплеснул руками, в одной из которых так и держал блокнот, и посмотрел на констебля с укоризной. - Небольшая сумма могла бы, несомненно, смягчить последствия небольшого харам... например, если доведётся, не приведи Пророк, услышать звуки, от каких правоверному мусульманину следует закрывать уши. Или посмотреть с вожделением на женщину... или презрительно - на её мужа или брата. Но такой ширк как колдовство из уст самих джини?
- Лучше немногое при страхе Господнем, нежели большое сокровище и при нём тревога, - припомнил Притчи Клайвелл и улыбнулся, - управа может повысить сумму, во искупление столь тяжкого греха, но все же, до разумных пределов, многоуважаемый.
- Аллах возвышает одних над другими посредством богатства и удела, - блаженно ответил Аду-аль-Малик. - Изучая работу свою, мастер повышает и цену, и это только правильно в глазах Господа, потому что иначе он не дал бы нам способностей. Разумные пределы такой славной, богатой управы, - последнее слово он почти проурчал, - боюсь, волей Аллаха мне неведомы. А работа эта сложная, займёт много дней, на которые страждущие лишатся медикуса, а медикус - вознаграждения за труд, на которое содержит этот скромный дом...
Констебль тяжело вздохнул и спрыгнул с кушетки.
- Ну что же, - после некоторого молчания сказал он, мягко отнимая записки брата-лекаря у Мавра, - от имени короны выражаю вам благодарность за помощь. От себя лично – за познавательную беседу. Спрошу еще одно только – не можете ли вы посоветовать кого-то, кто сведущ в подобном и не так боится за спасение своей души? Богобоязнь очень похвальна, конечно, но, боюсь, управе она не по карману.
Лекарь печально проводил блокнот взглядом, но всё же не стал спорить, а только покачал головой, словно сетуя на несправедливость мира.
- Не за что, констебль, совсем не за что. Всегда рад помочь. Вот с теми, кто не боятся за... ах! - от избытка чувств он даже хлопнул в ладоши. - Конечно же. Эммуил Кон, выкрест. Конечно, знания его, по велению Аллаха, не идут ни в какое сравнение, и работа займёт больше времени... наверное, гораздо больше, но всё-таки. Третий... или всё же четвёртый дом на Инид, знаете ли. Я там был всего раз, чтобы посмотреть дочку этого уважаемого человека Писания, и всё, а жаль, жаль... Всяческой удачи вам, констебль, в работе и понимании этого страшного человека, храни меня от таких Аллах. И надеюсь, что в следующий раз вы пригласите меня к вашей жене. Воздержание - вредно, очень вредно для равновесия жидкостей в теле...

Со Спектром

Дома по Инид выглядели куда неказистее. Одноэтажные длинные постройки вмещали по три или четыре квартиры, каждая - со своим выходом на улицу. У части дверей - не на всех - констебль обнаружил таблички с именами. Доктор-мавр почти не ошибся. Семейство Конов проживало, если верить полустёртым буквам на деревянной досочке, с краю пятого дома. На стук долго никто не отзывался, но потом за тонкой дверью раздалось шарканье, и в приоткрывшуюся щель выглянул худой старик с высоким, изборождённым морщинами лбом. Изнутри пахнуло сухим теплом; одежда на Эммуиле Коне была не слишком новой, жил он не в лучшем доме, но на дрова средств ему хватало.
- Добрый день, констебль, - он произнёс эту короткую фразу так, что она звучала одновременно как вежливое, хотя и чуть настороженное приветствие, и как вопрос.
- Добрый день, мистер Кон, - Джеймс, всю дорогу пробежавший, забывшись, обычным своим быстрым шагом, почти рысью, говорил прерывисто, пытаясь отдышаться. Все же, нужно было сегодня еще отлежаться, не возвращаться к работе. - Позволите на пару слов?
- Пожалуйста-пожалуйста, - старик посторонился, пропуская констебля в дом. Мебели в комнате почти не было: на чисто отмытом полу стояли квадратный стол и два грубо сколоченных стула. Дополняли обстановку несколько настенных полок с книгами, кипами бумаги и аккуратно разложенными свитками. В камине тлели угли, а на столе горела масляная лампа, освещая разложенный свиток, на треть исписанный бумажный лист и чернильницу. В дальнем углу небольшой комнаты виднелась - вместо внутренней двери - ширма.
Усевшись за стол, Кон потёр руки и посмотрел на гостя.
- Итак, чем могу помочь? Неужели снова жалобы? Видит Авраа... Иисус, соседям всё равно, крестик или нет, никакой разницы они не видят.
- Жалобы? - Джеймс даже опешил на мгновение, припоминая, упоминалась ли фамилия Конов в хоть одной из слезниц. - Нет, мистер Кон. Признаться честно, я вообще не припомню на вас жалоб. Я к вам, можно сказать, в частном порядке.
В течении нескольких минут, переводя дыхание и сдерживая себя, чтобы не жестикулировать слишком увлеченно, констебль сжато поведал старику о злобном убийце, modus operandi, расписался в скудности своего образования, а также посетовал на отсутствие специального человека в управе, которого обозвал латинским словом ехperitum.
- Мне порекомендовали обратиться к вам, - признался, наконец, он, в который раз извлекая многострадальный блокнот.
- Ну и хорошо, если они только говорят, но не жалуются, или что управа не тратит время на такие глупости, - Кон взял книжечку и поднёс к лампе. Не переставая говорить, достал откуда-то из бумаг небольшие очки - неожиданно дорогой предмет в этом доме - и нацепил на нос, бережно заправив дужки за большие уши. - Интересно, конечно, интересно, кто же это мог порекомендовать несчастного выкрещенного еврея, и какими словами. Особенно - какими словами, потому что слова - это почти как жизнь. Главное, чтобы не говорили, будто старый Эммуил Кон берёт дешево, потому что это совсем не так. Но вам, констебль, не я нужен, - неожиданно еврей повысил голос. - Брунхильдочка! Выйди к гостю!
- Я занята, - откликнулись из-за занавески после короткой паузы. - Вы, папа, знаете, что ещё нужно закончить этот проклятый отчёт. Потому что, - в низком женском голосе проявилась толика мстительности, - поручили мне его сами.
- Брушка! Вы простите, мистер Клайвелл. Вся в мать, как сейчас помню... Иди сюда, негодное дитя, чтоб на тебя балкон упал!

с Хельгой

Ширма, прозвенев нашитым бисером, отдёрнулась, и на Клайвелла уставилась молодая женщина со смуглым лицом и чуть горбатым носом. Над высокими скулами горели чёрные глаза.
- Вы хотите на мне жениться?
Джеймс изумленно вздернул бровь и улыбнулся краем рта. С таким вопросом к нему обращались впервые и ситуация, отчасти, напоминала одну из тех комедий, что так любят ставить на подмостках уличных театров.
- Нет, мисс, простите, - вежливо наклонил он голову, - я почти помолвлен. Но ваш батюшка считает, что вы можете мне помочь.
Бруха, которая не доставала констеблю до плеча, посмотрела на отца, и тот без слов передал ей блокнот. Девушка изучала его дольше, поворачивая под разными углами и чуть не возя по некоторым страницам носом. Наконец фыркнула, повернулась к Клайвеллу.
- Месяц. И тридцать фунтов.
- Долго. Но согласен, - Джеймс невольно перенял тон девушки, - чеком на предъявителя в счет казны устроит?
- Долго?! - Бруха почти подбежала к констеблю и сунула ему блокнот на заложенной странице, потом открыла другую, из середины. И там, и там по страницам бежали мелкие строки нечитаемых знаков. - Вот же. Кто бы это ни писал, он умный. Тут не простая подмена, человек даже сливал слова, чтобы было неясно, на каком языке читать. Не использовал знаки препинания. Так-то можно было бы по длине слов, по характерным сочетаниям букв, но нет же. Более того, вот здесь и вот здесь техника разная. А это значит, что он, скорее всего, менял... надеюсь, что только шифр, а не языки. Месяц - это если вообще что-то получится. Если бы начало не выглядело проще, я бы вообще не взялась. И отправила бы вас к Мавру. Обратно, ха?
- Обратно, - с улыбкой признал Клайвелл, чуть отступая назад, - за месяц, правда, он вырежет половину... Впрочем, вам виднее, мисс... ехperitum. Как скажете.
- Аду-аль-извращенец, - буркнула Бруха. - Осмотры, ха. Чек? Результат в управу? Скорее всего что-то будет быстрее.
- В управу. - Клайвелл уселся за стол, жестом попросив у Кона лист бумаги и перо. К счастью, дубликат печати управы он носил с собой. - Мисс Кон, главным образом нас должно интересовать все, что касается мотивов. То есть, любые заметки о том, для чего он это все делает. Описание ритуалов - во вторую очередь. Быть может, повстречается хоть какое-то упоминание, намек на то, кто он такой. Ваш чек, прошу. - Констебль отодвинул исписанный лист к центру стола. - Благодарю вас.
- Вы заплатили... заплатите за блокнот, - уточнила девушка. - За то, что внутри - я не отвечаю. Может быть, там стихи о луне и розах, а вовсе не мотивы. Скажите, констебль, ваша почти помолвка любит стихи о луне и розах?
- Понятия не имею, - честно признал Клайвелл, смутно припоминая корешки книг в доме Мэри. - Не было возможности узнать, каюсь.
Он поднялся и прошел к двери, подспудно удивляясь тому, как эта девушка легко и быстро вывела его на откровенность.
- А вы спросите, констебль, спросите, - донеслось в спину. - Я вот стихи люблю.
- Непременно, мисс Кон, - Джеймс повернулся и слегка поклонился, улыбаясь, - благодарю за совет. И за беседу. И... учту. До свидания, мисс, мистер Кон.

Возвращаясь домой, Клайвелл мурлыкал под нос песенку, которую частенько пели во время студенческих пирушек. Казалось, что констебль давно забыл и слова, и певца, Артура Кросса, лукаво выпевавшего слова по-французски, и саму песню. Ан - нет, вспомнилась, причем совершенно неуместно и без всякой связи с мыслями. Впрочем, последним приходилось подстраиваться под привязавшуюся мелодию.

"Боярышник листвой в саду поник,
Где донна с другом ловят каждый миг:
Вот-вот рожка раздастся первый клик!
Увы, рассвет, ты слишком поспешил. . . "

Да, рассвет сегодня слишком поспешил, не то слово. Причем, два раза. Мог бы прийти и завтра. Хотя, нельзя сказать, что остаток дня прошел неудачно. Все же, нашелся, наконец, человек, который взялся расшифровать записи брата-лекаря. Весьма симпатичный человек, надо признать, хотя и сокращение от "Брунхильда", которое применял пожилой еврей, обращаясь к дочери, несколько настораживало. К тому же, вполне возможно было, что как раз-таки норманнское имя было производным от Брухи, полученным при крещении... Джеймс улыбнулся. Назвать ребенка, как вампира... Однако, вы весельчак, мистер Кон, хотя нельзя отрицать, что ей оно подходит.

"Продолжим здесь свою игру, дружок,
Покуда с башни не запел рожок:
Ведь расставаться наступает срок.
Увы, рассвет, ты слишком поспешил. . . "

Продолжим игру? Да, господин монах, пожалуй, продолжим. В конце концов, вы все равно попадетесь. Даже если для выслеживания вас придется обращаться к шерифу за расширением полномочий и гоняться по всему королевству, вплоть до Ирландии. После того, как вы натравили Хантера, это уже дело чести. И, возможно, стоит подумать о том. чтобы расширить службу управы. Еврейка явно знала, о чем говорила, указывая на страницы в дневнике. Джеймс и сам пришел к почти таким же выводам, ломая голову над содержимым записей. Но... Никто не может знать всего. Всезнайкой констебль точно не был, да и на этой проклятой службе многое из того, что вбили в академии, забылось за ненадобностью. Гораздо полезнее оказалось умение драться и владеть ножом, выученные в казармах городской стражи сразу же после назначения на эту должность, нежели смутные представления об алхимии и философии. Философский камень и тридцать пять значений единорога как символа на улице жизнь еще никому не спасли. Да и не может один человек совмещать в себе столь разную работу, это глупо. А потому... Мисс Кон, конечно, на должность принять нельзя будет, а вот если вместо нее числиться будет ее отец... Чревато, но все же они официально - христиане, а сейчас, в пылу Реформации, могут и спустить подобные новшества. Было бы гораздо проще, если для подобных работ по расшифровке и отработке деталей в управе сидел бы на жалованье отдельный человек. Точнее, сидела. Несмотря на острый язык, казалось, что с девушкой можно будет сработаться. Не то, что с Мавром. После него оставалось ощущение грязи, несмотря на идеальную чистоту дома. Быть может, оттого, что времени и без того было мало, а перс ломался, как девица перед солдатом, не называя даже суммы, которую хочет за свои услуги.

"Красавица прелестна и мила
И нежною любовью расцвела.
Но, бедная, она невесела, —
Увы, рассвет, ты слишком поспешил!"

Мда, а еврейка-то права, он даже на письмецо Мэри не ответил, хотя не мог не признаться, что при воспоминании о ней теплеет в груди. И до мельницы не доехал, хотя пора бы. Черт его знает, этого Джека Берроуза, как надолго он успокоился. Да и лесному братству нужно было глаза намозолить, вытащить на свою территорию, в город. Но пока он мотается в аббатство, это было опасно. Слишком легко устроить засаду, слишком сложно играть по их правилам. Впрочем, к дьяволу лесных. Мисс Мэри, все же, следовало послать эту книгу, которую констебль успел купить в свободное время. Книгу - и приглашение посетить ярмарку шестого. А детей придется оставить дома, все же. Попросить Дженни присмотреть за ними на празднестве в Бермондси? Клайвелл в голос рассмеялся нелепости идеи, но тут же осекся. И почему, собственно, нет? И девочке честный заработок, и он спокоен, кто может лучше уберечь от опасности лучше самой, хоть пока и мелкой, опасности?
Боль в виске вспыхнула и погасла, будто кто-то воткнул и тут же выдернул иглу. Джеймс улыбнулся, завидев окна дома, в которые виднелись мордашки детей. Кажется, он снова привыкал к семье...

Гарольд Брайнс, торговец

30 декабря 1534 г. Бермондси. Утро.
Воскресенье. Убывающий полумесяц

С самого утра, дел у Гарольда было немало: он обошёл весь рынок, сторговываясь и ища более-менее пригодные вещи. В таверну торговец вернулся изрядно нагруженным: вяленое мясо, верёвка, котелок, алкоголь, стоили не мало, но по-настоящему дорого обошёлся стеганный сюрко. Всё это было нужно для долгого похода. Гарольд всё больше волновался: в принципе путешествовать зимой - не лучшая идея, а уж искать заброшенный храм на огромном побережье Эссекса и вовсе глупо. Кроме туманного упоминания какой-то кометы, о руинах он не знал толком ничего. Зайдя в комнату, Гарольд скинул вещи в угол и разулся, было приятно размять затекшие и уставшие ноги. Самым обидным было то, что из-за разбирательств с констеблем и этой возни он так и не практиковался в магии. Усевшись на пол, прямо у двери, Гарольд вытянул правую руку вперёд и произнёс заклинание. Уже знакомое тепло разлилось по телу, огонёк заплясал на руке, потом собрался в одной точке, формируя маленькую, темно-бордового цвета, сферу. Торговец попытался направить её в камин. Сфера запрыгала у него на руке, потом, закружившись, стрелой метнулась в камин. Последовал удар, отдавшийся эхом в груди. Фиолетовые, зелёные, оранжевые и желтые искры ударились о стенки камина и об пол, сухие дрова вспыхнули. Комнату наполнил лёгкий дым. Гарольд, тяжело дыша, медленно встал на ноги. Сердце быстро билось. Он широко открытыми глазами осмотрел комнату: ничего не загорелось, на каминной полке виднелась маленькая трещина, на полу, у очага лежал лёгкий слой пыли и золы. Гарольд, упираясь спиной о стену, сполз на пол, внутри всё, как будто, бурлило. Конечно ритуал с кровью мог принести много пользы, но он не шел ни в какое сравнение с этим. Магия огня каждый раз завораживала, как будто сотрясая само мироздание вокруг колдующего. Вспомнились слова старика о могущественных, древних богах и демонах. Правая рука гудела, казалось, в ней столько силы, что он может одним ударом проломить пол. В голове всё ярче проступали десятки способов по - другому
использовать магию, усилить её, использовать в бою. Гарольд начал убирать, на случай, если Гарри придёт узнать, что случилось.
- Потом, всё потом. - Ноющей занозой на задворках сознания, гудел вопрос о Боге. - Ты не настолько умён, Гарольд, ты не можешь думать обо всём сразу, и при этом найти храм. Эссекс, сейчас важен только он.
- Господин! - Будто отвечая на мысли купца, от двери послышался голос хозяина таверны. - Что это за шум такой? Как, мать их, пушки при Флоддене!
- Всё нормально. - Гарольд открыл дверь, приглашая хозяина пройти внутрь. - Хотел разжечь камин, а он как бухнет, чуть брови себе не спалил. Хрен его знает, что это: может пробка в трубе, может скорлупы ореховой кто-то подсыпал.
- Ага, - недоверчиво протянул хозяин, входя, и тут осекся, столбенея. Лицо его выражало смятение и огорчение.- А крови пятно куда дели? Неужто счистили? Ить напрочь разорили ж, господин!
Гарри покачал головой, лицо его медленно налилось кровью.
Гарольд чуть не засмеялся трактирщику в лицо.
- Господин, вы, что издеваетесь? Достопримечательность - это, конечно, хорошо, но кровь на полу... Как-то не по- христиански, да и из дам в комнате никто не останется.
- Дык, приличные дамы и без крови тут не останутся, - резонно заметил ему трактирщик, - а неприличные и не такое видали. Да и перебывали они тут, почитай, все уже, неприличные-то. Это ж самая, сталбыть, знаменитая комната была... Хучь режь кого, да кровь лей на место теперь!
Он внимательно оглядел Гарольда, точно прикидывая, сколько крови для пятна можно получить из купца, и продолжил:
- Убыток придется покрыть, господин хороший, как съезжать будете! А иначе к констеблю придется мне идти. Беда-то какая, - Гарри сокрушенно поцокал языком.
Гарольд скрестил руки на груди, на лице его застыла косая улыбка. Много он в своей жизни повидал, но, чтобы с постояльца пытались содрать деньги за пятно на полу. Торговец даже не знал, стоит ему засмеяться, или тут уместней возмущение.
- Ну и сколько по вашему стоил этот бесценный... м, артефакт.
- Полную стоимость аренды комнаты за недельное пребывание. - Торговец продолжал сокрушенно качать головой, - пятнадцать фунтов.
- Может вам ещё пол в коридоре вымыть? - Гарольд перевёл взгляд на остатки пятна под кроватью. - Для полного погашения убытков, так сказать. - В голове неожиданно всплыло недовольное лицо Клайвелла, который опять куда-то спешит, и пытается выяснить в чём проблема. Торговец фальшиво улыбнулся. - Послушайте господин, я завтра съезжаю, так что у вас остаётся уплата за несколько дней, а если вам так уж нужно пятно, да зарежьте вы курицу, в конце концов.
- Вот вы и зарежьте, - мстительно заявил торговец, складывая руки на груди, - и полы по всей таверне тогда уж, господин хороший.
Гарольд, глуша улыбку, вздохнул, его всё больше веселила перепалка с предприимчивым трактирщиком.
- Ну, зовите констебля, он как раз крупное ограбление расследует, расскажете ему за пятно на полу, и не забудьте перечислить титулы убиенного.
- Дык, констебль-то знает. Небось, уже и веревки сгнили, на которых их повесили, давно это было. - Гарри укоризненно покачал головой. - Не по чести поступаете, господин, не по чести!
Попытка Гарри надавить на совесть, совсем не тронула торговца, но с хозяином таверны, лучше было не ссориться. Гарольд не имел жилья в городе, а эта комната его вполне устраивала, он даже хотел опять заселиться в неё, после поездки в Эссекс.
- Не согласен, мало того, что пятно можно легко восстановить, так ещё и сумма, которую вы требуете, просто огромна. Ну, послушайте, я же и так оставляю вам не малые деньги, съезжая раньше времени.
- Пятно-то, может, и легко вернуть, да кровь-то не та уже будет, не сына-то баронского. А вот, к примеру, курячья. - Трактирщик с неудовльствием воззрился на строптивого постояльца. - Маги на раз-два различат. И все, пойдет молва, что Гарри-трактирщик, значит, врун и дела нечестно ведет. И снова - убытки сие.
- Ну, хорошо. - Гарольду глупый спор совсем надоел, но отдать пятнадцать фунтов он не мог, да и не хотел, больно уж много запросил трактирщик. - Хоть пятна и нет, комната никуда не делась, и все знают, кого и как здесь убили. - Торговец посмотрел хозяину в глаза, как бы показывая честность. - Думается мне, плата за несколько дней достаточная компенсация, а сдирать с посетителя пятнадцать фунтов - не дело. - Небольшая пауза. - Тем более посетитель собирается по возвращении снимать ту же комнату, ведь таверна ему понравилась.
- Ладно, - неохотно протянул Гарри после некоторого раздумья, - дьяв... То есть, живите покуда...То есть, комната за вами, мистер Брайнс. Доброго дня.
Трактирщик кивнул и вышел, не прекращая причитать по поводу испорченного пятна.
Проводив хозяина взглядом, Гарольд собрал вещи в дорогу, несколько раз проверил всё ли на месте. Глупая улыбка то ли от претензий хозяина, то ли от успехов в магии так и не слезла у него с лица.

с Леокатой

Раймон де Три и Эмма Фицалан

31 декабря 1534 г. Кентрбери. Постоялый двор. Утро.
Понедельник. Убывающий полумесяц.

Проснулась Эмма точно к заутрене, чего не случалось с тех пор, как она покинула монастырь. Хотя, если подумать, она вообще толком не спала, ежечасно просыпаясь от того, что мерещилось, будто у михаилита жар. Но Раймон лишь чуть хмурился во сне, когда лекарка прикасалась рукой ко лбу, и лихорадящим не был. Когда между ставнями пробилась полоска розоватого света, стало ясно, что пытаться заснуть бесполезно. Девушка со вздохом выбралась из уюта одеяла в стылую комнату и принялась разводить огонь. Право же, эйфория от его возвращения сослужила ей дурную службу вчера. Не стоило вести себя так - откровенно, бесстыдно и даже навязчиво. Но, все же, помогать незнакомцу и шить рану тому, кого ждала с нервной дрожью - вещи несравнимые. Неожиданно осознаешь, глядя на то, как какая-то мерзкая тварь располосовала ему бедро, что ведь мог и не вернуться. И будто камень с души скатывается, освобождая место щенячьему восторгу и странной, прежде неизвестной ей, нежности. Оставалось надеяться, что Раймон подобное грехом не сочтет. Потому что сама Эмма это таковым не считала.
Заплетала косу она не спеша, точно прощаясь. А ведь была готова постриг принять, так или иначе - без косы бы осталась. Невеста ли Христова, ведьма ли михаилита... И если первое обещало унылое прозябание в монастыре и лишь после - весьма сомнительное блаженство в райских кущах, то второе... Ну, жизнь точно нельзя было назвать скучной. И уж в этом сомневаться не приходилось.
Распахнутые окна впустили морозный воздух, развеявший порядком надоевший уже запах валерианы, комната наполнилась голосами просыпающегося Кентрбери. Мелодично и празднично пел соборный колокол Кентрберийского храма. Не менее мелодичной, но, безусловно, не столь благочество-радостной была длинная и, судя по интонациям, не слишком приличная, тирада на гаэльском, громко высказанная во дворе вернувшимся откуда-то Цирконом. Девушка снова покосилась на спящего Фламберга и вздохнула. Будить его совершенно не хотелось. Но... Она вооружилась кружкой с отваром мяты, приготовленным еще с вечера, и села на край кровати.
- Раймон, - легкое касание губами щеки, - ты велел разбудить с заутреней. Просыпайся.
- Неправильно, - проворчал тот с лёгкой улыбкой.
- Почему? - Эмма невольно улыбнулась в ответ, протягивая кружку.
Раймон, который стряхнул сон мгновенно, словно вынырнул из тёмного пруда на солнце, взял отвар и принюхался. Результат его, видимо, устроил, потому что михаилит, зашипев от боли, сел, сделал глоток... внезапно свободной рукой обхватил пискнувшую Эмму за талию, усадил на здоровую ногу и крепко поцеловал.
- Потому что в щёку.
Не дожидаясь ответа, он, скривившись, поднялся и опробовал покусанную ногу. Судя по выражению лица, приятного было мало, но всё-таки михаилит был в состоянии стоять и даже ходить, пусть и сильно хромая. Голень второй ноги украшали роскошные синяки. Если бы не скрытая броня, то ему пришлось бы гораздо хуже: там над костью не было такого плотного слоя мышц, не говоря о том, что бхут наверняка порвал бы сухожилия, к чему и стремился. Натянуть штаны тоже оказалось непростой и болезненной задачей, но чем дальше, тем легче было двигаться. Раймон ещё несколько раз согнул и разогнул ногу, после чего кивнул сам себе и потянулся за рубашкой.
- Сойдёт.
Эмма наблюдала за ним с легким раздражением лекарки. Впрочем, облечь возражения во сколько-нибудь внятные слова она так и не смогла - мешал дурман внезапного поцелуя.
- Варвар, - мягко укорила она надевающего рубашку михаилита, - ногу лучше поберечь. Хотя бы сегодня.
- Пока я берегу ногу, другие, - Раймон сделал жест рукой, охватывая полгорода, - утаскивают тушу и сдают констеблю. Если, конечно, рискнут сунуться в тот тупичок, в чём сомневаюсь. Зная о бхуте, я бы туда и сам не полез, - поняв, что противоречит сам себе, он запнулся, но тут же продолжил: - По крайней мере, бесплатно.
- Мне собираться? - Эмма тяжело вздохнула и встала с кровати, передавая колет Раймону. Погружаться в суматоху ярмарочного Кентрбери не хотелось совершенно. Слишком много чужих, навязчивых эмоций, от которых после болит голова и хочется спать.
- А ты хочешь посмотреть на бхута с бхутятами? Так-то я и один справлюсь. Зачем ещё и тебе в эту грязь лезть, а потом ещё и с констеблем говорить.
- Кажется, я с ними вчера уже познакомилась, - девушка брезгливо сморщила нос, - когда выбрасывала одежду за дверь. Мне сложно в толпе, хотя с констеблем, возможно, я могла бы и помочь.
- Чем? - не без удивления спросил Раймон, обернувшись. - Сговорились мы с ним ещё вчера, да и работу я сдаю не в первый раз.
- Он двойной, этот констебль, - Эмма запнулась, подбирая слова, как всегда случалось, когда ей приходилось объяснять свои ощущения, - как... вишня? Сверху все гладко, сладко, но зато косточка может быть ядовитой, а может - и не быть. И он почти все время лгал. Даже когда говорил об этой твари.
Девушка окончательно смешалась и оставила попытки выразить словами то, что чувствовала.
- Возвращайся скорее, - тихо попросила она.
- Вернусь, - медленно кивнул Раймон, уставившись на девушку, потом тряхнул головой. - Если вдруг нет - расскажи Бойду, вытащит. А почему ты вчера-то не сказала, что он врал о задании? Конечно, меня бы это не спасло, даже подозревай я о выводке, да и не впервой так обманывают, но всё-таки?
Эмма неопределенно пожала плечами и порывисто, сбивающимся шагом подошла к михаилиту.
- Прости, - руки снова жили своей жизнью. Они суетливо застегнули крючки колета, поправили ворот рубашки и нежно обвили шею. - Я не подумала, что... Что нужно. И я еще не привыкла к тому, что меня слушают. Больше не повторится, обещаю.
Раймон вздохнул, и, если его глаза и метнулись к давно уже пустой кружке с отваром мяты, то на такую краткую долю секунды, что заметить это было почти невозможно. Положив руку на голову Эммы, он растрепал ей волосы и улыбнулся:
- Не страшно. Все живы, а тварь эта и так бы покусала. Нет ничего хуже стаи шустрой мелочи, как ни старайся, а не убережешься. Но - привыкай. Что-то я пока что не помню, чтобы ты говорила не по делу.
Эмма покаянно кивнула, откидывая с лица спутавшиеся пряди и уткнулась лбом в грудь михаилита. Колет был прохладным на ощупь, пах кожей и... можжевельником. Как и сам Раймон сейчас. Не получалось даже разозлиться. Да и на кого было злиться, кроме самой себя? Поделом тебе, глупая женщина Эмма...

Спектр

Изменил решение Раймон уже осторожно, по шагу, спускаясь по лестнице. Здесь не было нужды бравировать перед послушницей, так что времени подумать хватило с избытком. И с каждой ступенькой ему всё меньше хотелось искать эту чёртову телегу, платить за неё, с руганью вырубать... ну, хотя бы и пасть бхута и лапы, затем трястись по мостовой через ярмарку, проталкиваясь по узким отноркам между прилавками... если там вообще пройдёт телега. А был ли у управы задний вход, и как туда добраться - и вовсе оставалось только гадать. Нет уж. Доставлять тушу к порогу он не нанимался. У констебля наверняка найдётся несколько бездельничающих стражников, а уж как что и куда везти - тем более дело управы, так что пускай трудятся сами. А с него хватит и показать дорогу. Чёртов констебль. Заради какой преисподней он врал? Наиболее вероятный ответ пришёл на следующей же ступеньке: желание сэкономить. Не платить за мелочь, которая, глядишь, и так попадёт под меч и огонь. Раймон зло улыбнулся и про себя пожелал управе удачи при обращении в орден со следующими контрактами. Злопамятность в устав не входила, но там, где речь шла о жизни и золоте, списки грефье вели исправно. В том числе и чёрные. Возможно, особенно - чёрные. На этой приятной мысли Раймон распахнул дверь и окунулся в свет, шум и пряные запахи: ярмарка, казалось, только набирала обороты.
С самого утра торговцы суетливо разворачивали прилавки и суетились на улицах, отчего к управе пришлось проталкиваться. Но и даже возле самой конторы констебля, приземистого, одноэтажного здания белого камня, раскинулись цветочные и фруктовые ряды, уподобляя улицу благоуханному саду и напоминая о лете. Сочным алым светилась крупная клубника, лежащая на серебряных подносах. Душистая и сочная, недавно от земли, она казалась богатой, но неуместной гостьей среди этой зимы, заставляла невольно сглатывать слюну. За ней раскинулись прилавки с зеленью, издали похожие на те тропические острова, о которых часто рассказывают моряки в Доках. Океаном между ними рассыпалась по мискам мороженая черная смородина, одним своим видом вызывающая во рту кислую прохладу. Ближайший к управе лоток был сплошь уставлен корзинами с цветами. Пышная, румяная торговка в полосатой накидке, бойко и с прибаутками предлагала свой товар, и Раймон невольно остановился, заинтересовавшись.

- Чтоб любла без измены,
Ты купи ей цикламены!

Эти слова, произнесенные с доброй и хитрой улыбкой, явно были обращены к трепетному юноше, с восторгом взирающему на свою спутницу, низенькую и весьма упитанную шатенку. Раймон хмыкнул. Женщина неплохо придумывала стишки, но на месте юноши он бы призадумался, стоит ли верить её выбору так уж безоговорочно, если вспомнить о моде, завезённой ещё Алиенор Аквитанской. Цикламены. Красивый цветок, который кивает ему алыми, цвета свежей крови головками, а означает вовсе не любовь, а прощание. Расстаться? Отказаться? Ну уж, нет. Перебьются.

- Пусть треплет легкий ветерок
Сегодня ее волосы.
Не подарить ты ей не мог
Вот эти гладиолусы!

Священник, к которому были обращены эти слова, испуганно подскочил, осуждающе покачал головой и, крестясь, поспешно ретировался. Раймон провожал его взглядом, пока ряса не исчезла в кружении лиц и ярких тканей. Искренность и надёжность. Ветер и лилии. Без этого он обойдётся тоже, хотя, во имя кругов ада, как всё запуталось! Почему так сложно говорить, как есть, прямо, без вторых и десятых смыслов, которые на шаг приближают, а на пять уводят в сторону, кругом, по спирали, которую так любили древние? И всё же, пусть вбок, но и вперёд - тоже. Но надо - больше. Это чёртово недоразумение с констеблем... он покачал головой. Даже если с аббатисой что-то случится, шрамы всё равно будут зарастать ещё долго. Что ж. К чему-чему, а к подобному не привыкать.

- Прекрасных лилий нежные цветы
Лишь подчеркнут её черты!

Надменный лорд в роскошном пурпуэне хмыкнул, но, все же, купил несколько розовых лилий, которые неуловимо-ловким движением были завернуты торговкой в полотно. Глядя на аристократа, Раймон с улыбкой покачал головой. Нежные черты и густой, сладкий аромат. Невинность и целомудрие, как предполагалось, крылись за стенами монастырей и аббатств, но Эмма не любила сладости. А любила ли она цветы? Вышивка, тиснение, ирисы - не лилии, и не удушливые дамасские розы сестры Эмилии - в запахе, но цветы? Он не спрашивал, но подозревал, что послушница не знала этого и сама. Откуда букеты за серыми стенами? Разве что у неё были поклонники до того, как брат отправил в аббатство. Были ли? Кажется, Эмма тогда ещё была ребёнком...

- Купи ей в качестве подарка
Букет из полевых цветов.
Он, может быть, не очень яркий,
Но чист и нежен, как любовь!

Маргаритки, васильки, ещё что-то, чего он даже не узнавал. Суета расцветок, мешанина смыслов, в которой запутается и знаток, но... Неожиданно осознав, что теперь обращаются уже к нему, Раймон вскинул голову. Действительно, задержавшись у прилавка, он неизбежно привлёк внимание цветочницы. Она окинула быстрым взглядом его оверкот, оценив и насыщенный, ровный, черный цвет шерсти, и серебряную тесьму тонкой работы, улыбнулась и продолжила:

- Не отходя от главной темы,
Чтоб выразить восторг души,
Я продаю вам хризантемы.
Признайтесь, правда, хороши?

Раймон с ответной улыбкой развёл руками. "Правда", скорее всего, случайно упомянутая полосатой женщиной, наверное, им действительно бы не помешала, но она не продавалась, а выращивалась. Жаль только, аромат её был всё-таки слишком тяжёл и прян.
- Извините. Сначала - дела, - но уже готовясь пройти дальше, он снова помедлил. Всё же... - Но буду признателен, если вы оставите для меня букетик светлых ирисов.
- Вам в полотно завернуть или просто лентой? - Буднично и слегка устало спросила торговка.
- Разумеется, в полотно.
Раймон повернулся к двери управы, до которой оставался всего один ряд, но не удержался и бросил напоследок. - Разворачивать слой за слоем - отдельное, неповторимое удовольствие.

с Леокатой

Констебль Кентребери на цветок не походил вообще. Разворачивать его не хотелось тоже. Но то, что был тем еще фруктом, сомнению не подлежало. Он хмуро взглянул на посетителя, выражением лица напомнив одну из тех собак, что используют для травли быков и, не удостоив его даже приветствием, вернулся к своему занятию - перекладыванию бумаг из черной папки в зеленую.
- Всё? - Буркнул он, наконец, не поднимая головы.
- И да, и нет, - Раймон небрежно прислонился к стене, давая заодно отдых ноге. После недлинной прогулки бедро изнутри словно грызла небольшая стайка крошечных острозубых бхутов. Сложив руки на груди, он принялся наблюдать за констеблем, ожидая, пока тот, наконец, обратит на него внимание.
- Это как? - Законник поднял голову и не потрудился даже удивиться. Лицо выражало безразличие.
- Наверное, тяжело будет найти михаилитов, чтобы занялись пятком новых гнёзд по всему Кентрбери, - не обращая внимания на его тон, задумчиво заметил Раймон. - Для одного-то еле нашли. Да ещё, кажется, при заказе кое-чего не договорили... Ну да это, наверное, просто по незнанию, понимаю и ничего не могу сказать против. Вылупившиеся кладки, конечно, не заметить трудно, но всякое бывает, а вездесущ один только Господь.
- Наверное, - в тон ему ответил констебль, мрачно улыбнувшись, - в ином случае было бы тяжело найти констебля, который не узнал бы михаилита, похитившего послушницу, по имени из письмеца коллеги. А так... Всеведущ лишь Господь, это вы верно заметили, брат Фламберг.
- А зачем такого-то искать? - Фламберг поднял бровь и холодно усмехнулся, глядя констеблю в глаза. - От михаилита хоть польза есть, а констеблю - одна морока. Ну, сбежала послушница - ведь даже не монахиня - из аббатства, ну, путешествует она с михаилитом, ну, венчались они, как, допустим, королевская бабушка. И что же с того вашему коллеге из Бермондси? Даже мать-аббатиса, которая не уследила, никак деньги не сбережёт.
- Вот и я думаю - чего искать? - Законник согласно кивнул головой и взял следующую бумагу. - Все равно послушница потом в борделе каком всплывет. А не всплывет - тоже хорошо. Совет да любовь, как говорится. А ведь, чтоб констебль забыл об этой девушке и не сообщал ни коллеге, ни ее брату, михаилиту нужно всего лишь забыть о выводке.
Это уже становилось интересным. И одновременно начинало всерьёз злить. Торг был делом обычным. Нежелание платить и словесные пикировки - тоже. Раймон, в отличие от многих братьев, даже находил в них удовольствие. Но вовлекать в это Эмму? Высказывать неприкрытые угрозы - да ещё и, скорее, в её же адрес? Это полностью рушило правила игры, как он их понимал. Наконец, было просто грубо. И вызывало желание острое ответить тем же.
Он тяжело откачнулся от стены, тяжело, не заботясь о впечатлении, прохромал к скамье и сел, вытянув ногу.
- Михаилита, к сожалению, Господь наделил хорошей памятью. Что до брата, то вы, констебль, вправе не верить, но я с удовольствием бы с ним поговорил. Да и коллега ваш скажет не больше, чем вы. И я отвечу тоже самое. Так что: сообщайте. И собрату-констеблю, и - особенно - брату. Посоветовал бы написать ещё в капитул Ордена, да там уже знают. После того, как выплатите деньги за... дайте подумать, двух бхутов, если считать мелочью. Возможно, тогда я забуду достаточно, чтобы дать ещё и хороший совет.
- Нет, - с выражением несогласия мотнул головой констебль, - мелкие вонючки - детеныши ее, так? Плоть от плоти, как в Писании прямо. Значит, и считаются за одного, вместе с мамашей.
- Прекрасно, - искренне восхитился полётом его мысли Раймон. - Наверное, торговцы здесь к волчьей шкуре заодно всю стаю требуют, по родству их? Или эти твари, по-вашему, сотворены так же, как Господь творил Еву из ребра адамова, и душу человеческую имеют? Орден, - заключил он, - так не считает. И отродья бхутовы идут по отдельной цене. Потому что кусаются, сволочи, знатно, и кто угодно к ним не полезет.
- А отродья бхутовы, - констебль поднял палец, украшенный пятном от ожога и со значением поводил им, - были вашим личным побуждением. Мы о них не договаривались. Маменьку их зарубили - благодарствуйте, а о детенышах речи не было.
И это тоже было интересно. Сознательно или нет, но констебль дал понять, что уже был в тупичке со вчерашнего вечера. "Мелкие вонючки", "зарубили". Вероятно, заодно и сосчитал трупики. Скорее всего известно ему было и то, что на самом деле их должно быть больше. Разве что бхутова матка действительно породила только трёх самцов, и всё на том. Или самок сожрали хотя бы стаи бродячих собак... которых Раймон пока что в Кентрбери не видел. Случиться, в общем, могло всякое, но особой веры подобному он не давал. Скорее всего бхутов действительно было больше. Хотя бы потому, что иначе констебль просто заплатил бы обещанное управой и распрощался. Раймон деланно нахмурился, словно пытаясь вспомнить тот разговор в точности, и тяжело вздохнул.
- Ваша правда, не договаривались. Ну, что ж. Тогда, к благодарствованию, за мамашу эту управа ордену должна ещё мешочек золота. Или серебра. А именно: сорок пять фунтов. И тогда я пожелаю вам счастливого дня. Дней.
- Но, - законник с удивлением уставился на свой палец, точно увидел его впервые, - возможно, управа заплатит и за детенышей. Не полную сумму, конечно, но две трети. Если вы сейчас подпишете своей рукой показания о том, что видели драку вашего брата здесь неподалеку и в том, что он - был зачинщиком.
Сначала Раймон подумал, что ослышался. Констебль Кентрбери только что - пусть без свидетелей - за обещание денег предложил ему поучаствовать в подлоге, направленном против Ворона. Тот всё равно подлежал орденскому, а не светскому суду, но это было даже неважно. Кроме Ворона, предложение ведь било и по Бойду, который пытался как-то решить эту идиотскую ситуацию. Какого дьявола?!
И случайное, равнодушное, мимоходом нанесённое ему самому оскорбление жалило неожиданно сильно тоже. Чёрная месса от ковена - это было почти нормально. От обывателей-чернокнижников иного ждать и не стоило. А здесь... да, он увёз Эмму. Насколько видел констебль - заботится о ней, и девушке было если не хорошо, то по крайней мере не плохо. И всё равно этот берболангов сын счёл его ублюдком, который ради денег пойдёт на всё. И всё же, кем бы он ни был, в Кентрбери был всего один констебль.
На удар сердца Раймон испытал сильное искушение проверить, не будет ли городу лучше без него. Вызовы на поединки, конечно, оставались незаконными, но, наверное, он выкрутится... но... но, дьявол. Нет. Оно всё-таки не стоило того, а его возвращения ждали. Констебль потеряет Ворона, заплатит деньги. И довольно. Решение горчило. Но и пахло ирисами.
- Устав ордена, - медленно начал он после долгого молчания и с трудом поднялся, - не запрещает вызывать на поединок... но за некоторые предложения принято просто бить. И всё-таки, - он скривился, - я это спущу. Сорок пять фунтов, констебль, и мы распрощаемся.
Констебль на эти слова и бровью не повёл.
- Для человека, об ордене которого рассказывают черте что, вы странно, до лицемерия и ханжества, благородны. Впрочем, каков пастух, таково и стадо...
У Раймона рука непроизвольно сжалась в кулак, но он снова сдержался.
Законник выложил на стол глухо звякнувший суконный мешочек с деньгами и, подумав, со вздохом сожаления и разочарования на лице, присовокупил сверху еще один, поменьше.
- Корона выражает вам благодарность за отлов и уничтожение мерзкой твари, беспокоящей город, брат Фламберг, - сухо и очень недовольно произнес законник.
Фламберг взял плату и взвесил на руке. Получалось примерно вдвое больше того, что полагалось за взрослого бхута.
- Где засели остальные, известно?
- Двух затравили собаками. - Констебль смотрел мимо и поигрывал пером. - Одну найти не можем.
- Ясно, - он убрал деньги в сумку и двинулся к выходу.

Со Спектром

Чтобы прийти к выводу, что аллеманда - однообразный и медленный танец, Эмме не понадобилось много времени. Равно, как и для того, чтобы убедиться в раздражающих свойствах вышивки. Книга, найденная на подоконнике, также не принесла утешения. Быть может, от того, что это был Псалтырь, набивший оскомину в аббатстве. Но, скорее всего от того, что ждала. Снова ждала и снова волновалась, хотя, казалось бы, стоило привыкнуть. Ничего не годилось, чтобы отвлечься, заставить себя не прислушиваться к шагам на лестнице. Не думать о том, как он ходит с раной. Не думать, почему может не вернуться и откуда его будет вытаскивать магистр. А потому приходилось по нескольку раз расплетать и заплетать косу, чтобы чем-то занять руки, вспоминать с нежностью утренний поцелуй, и - ждать... Воистину, в мире нет ничего разрушительнее, невыносимее,чем ожидание. И - воистину, только сон может его скрасить. Утомленная бессонной ночью, Эмма так и уснула - в кресле, с недоплетенной косой. Проснулась она от запаха можжевельника и грохота сапог о пол. Металла в них, может , и поубавилось, но тише на пол падать обувь не стала. Вздрогнув, девушка с трудом вынырнула из темной воды сна и радостно улыбнулась михаилиту, непривычно бледному и усталому, но зато нагруженному корзинкой и каким-то свертком.
Тот повернул к ней голову. На лбу, несмотря на холод, виднелись капли пота. Заметив, что послушница проснулась, Раймон виновато пожал плечами, сильно хромая, прошёл к столу и сложил на него свою ношу. Впрочем, то, что лежало на столе, лекарку сейчас не интересовало. Она расстроенно всплеснула руками и подошла, скорее - подлетела, к михаилиту, шурша юбкой. Прикоснулась губами ко лбу, для чего ей пришлось встать на цыпочки - и ахнула.
- Лихорадит? - Участливо спросила она, утирая лоб рукой.
- От таких констеблей, странно ещё, что гнить не начал, - ответил Раймон и со вздохом облегчения опустился на кровать. - Ничего. Бывало и хуже. Пока что просто надо отдохнуть, а потом я попросил бы тебя сходить за Бойдом. Глядишь, к вечеру он уже вернётся к себе.
- Он утром вернулся, - Эмма невольно улыбнулась, вспомнив длинную, непонятную, но очень эмоциональную тираду, которую выдал магистр под окном, - и, кажется, был слегка зол. Ругался по-гаэльски. Что было у констебля, расскажешь? И, - она погладила михаилита по плечу, не скрывая ни сочувствия к боли, ни слегка себялюбивого желания прикоснуться, - давай посмотрим рану?
- По-гаэльски? - бледно усмехнулся Раймон и принялся медленно, осторожно раздеваться, временами шипя от боли. - Хорошо, значит, допекло, и теперь, думаю, я его понимаю. И ты права, пока его нет, лучше сменить повязку.
Вопреки ожиданиям и промокшим кровью бинтам, рана выглядела неплохо. Швы держали края надежно и лекарка чуть успокоилась. Но лишь перематывая чистой, льняной тканью ногу, она осмелилась повторить вопрос о констебле. Отчасти - потому что ее волновало, оказалась ли косточка ядовитой. Но в основном - из-за Раймона, выглядящего так, будто местный законник оказался упырем и выпил из него всю кровь.
- Гадкий? - Эмма говорила тихо и чуть улыбаясь. - Констебль?
- Лучше посмотри, что там, - Раймон, которого перевязка чуть привела в себя, с улыбкой кивнул на стол.
Девушка упрямо нахмурила брови, но, все же, спорить не стала. На то, чтобы нарочито не спеша развернуть сверток из полотна, ушло немалое количество времени и самообладания. В белом полотне лежали семь белых ирисов. Сердце глухо ухнуло и пропустило удар, в груди защемило больно, до слез. И - одновременно, откуда-то из глубин души, волной, пенистым прибоем, нахлынул восторг. Довольно долго она стояла с этим немного глупым, изумленно-счастливым лицом, и смотрела на цветы, не пытаясь скрыть смятения и радости. Белые ирисы? Доверие? И, все же... Конечно, доверие. Без него не может быть ни приязни, ни уважения, ни сочувствия. Оно, как известно, ключ к сердцу. Но, все же, это не слепая вера, скорее - смелость быть открытой и способность справиться с последствиями своей открытости. Никто не может обещать того, что она не будет ранена, однако же, избегать ранений означало сидеть в раковине и дышать спертым воздухом. Доверие и открытость же сулили свободу и свежий ветер. Нежность? О да, ее тоже не может быть без веры другому. И без понимания. Ведь можно принять оболочку, быть ослепленной надменностью и самовлюбленностью - и не суметь увидеть нежность и искренность. Можно стыдиться показывать свои чувства, думая, что это уронит и в его глазах, и в глазах собственных - и мучительно больно ошибаться. Но разве не говорят о том, что всякий, кто нежен и раним, всякий, кто не умеет этого скрыть, в конце концов оказывается неуязвимым? Холод убивает цветы, но тепло весеннего солнца заставляет их расцветать. И чем сильнее греет солнце, тем ярче и насыщеннее ароматы и краски. Правда, солнце может и обжигать... Нет. Эмма слегка качнула головой и улыбнулась. Если цветы вовремя поливать - они цветут и под обжигающим солнцем. А с поливом уж точно проблем не возникало доселе. И все же, нежность - это огромное мужество.
Как понять эти до странности тонкие грани? Из понимания и нежности белыми ирисами произрастают верность и привязанность. Вместо стыда - получается теплое счастье. Вместо страха - близость. Глупо бояться, что этим можно поранить, хоть в глазах дургих людей подобные мысли выглядели бы постыдными. Но... К дьяволу, как говорит Раймон. Привязанность - не слабость, и чувствовать чужое сердце - не стыдно. И, конечно же, ирисы - это надежда. Та, что сильнее и светлее разума. Та, что видит невидимое, чувствует неосязаемое и совершает невозможное. Она может стать ядовитой стрелой, но и она же - самая великая победа, которую должен одержать человек над своей душой. Надеяться - значит уметь ждать, не опускать руки, если трудности велики, иметь необходимую толику терпения и веры. И пусть люди не примут и не поймут их помыслов и дел, это неважно. Важны они оба и... эти цветы.
Эмма бережно прижала к груди ирисы и подошла к Раймону. Не раздумывая более ни минуты, она склонилась к нему, легко коснулась щеки рукой, а губ - неумелым, трепетным и долгим поцелуем.

с Леокатой

Клубника в корзинке вызвала ликование. Эмма слишком любила эту летнюю ягоду и слишком редко (читай - почти никогда) она ей доставалась, чтобы задумываться о том, как Раймон угадал и почему вообще решил купить. А потому, о необходимости позвать магистра она мимоходом вспомнила, лишь когда они с михаилитом уже доедали ягоды, чуть прихваченные морозом, а оттого - более сладкие. Губы воина пахли клубникой и тоже были сладкими. Да и вся комната пахла теперь летом: земляничной поляной, прогретой солнцем, ирисам и мятой, горьковатой полынью и можжевельником.
- Спасибо, Раймон, - ласково улыбнулась девушка, без сожаления скармливая последнюю ягоду воину, - мне никогда еще... Не дарили ничего. Ни цветы, ни клубнику.
- Никогда не было поклонников? - поднял брови Раймон. Воин выглядел откровенно довольным. - Даже пока жила в поместье?
- Смешной вопрос, - усмехнулась девушка, но тут же посерьезнела и поставила корзину на пол. - Меня даже не сговаривали. Кто же возьмет в жены бесприданницу?
- Понятно, - михаилит с силой провёл руками по лицу, словно стирая улыбку тоже. - Ты спрашивала про констебля местного. Гадкий - не совсем то слово, которое я бы использовал, но - всё так. Яду в нём как у жабдара какого, - поймав взгляд Эммы, он пояснил: - Огромная змеюка, мерзкая и очень опасная.
Травница чуть нахмурила брови, досадуя от перехода с ягод и цветов на приданое и констебля, но промолчала. Слишком ценными были эти моменты, чтобы позволить развеяться теплу и счастью, возникшими в них.
- Хуже аббатисы? - Шутка вышла неловкой, но была надежда, что ласкающие прикосновения к волосам искупят ее.
- Почти, - улыбнулся Раймон. - Только опаснее. Знаешь, он мне угрожал тем, что сообщит твоему брату о том, где ты. Дурак.
- Значит, все же узнал, - новый поцелуй был вне всякой связи со словами и ситуацией, а просто от того, что так и не могла стряхнуть с себя радость. - И пусть. Ричард, конечно, очень неприятная особа, если не сказать больше, но я уже даже аббатству не принадлежу ведь. А уж семье - тем более, после того, как в послушание отдали.
- Да, насчёт этого. Твой брат, если заберёт свой залог, всё равно по закону остаётся главой семейства - да ты и сама упоминала об этом ещё тогда, на тракте, и была права. Стоило задуматься, - он на секунду замолчал, потом продолжил, рассеянно поглаживая девушку по спине. - Констеблю я ответил, что мы обвенчались: в этом случае у Ричарда нет над тобой совершенно никакой власти.
- Это теперь я, получается, миссис Фламберг? - Эмма звонко рассмеялась и сквозь смех продолжила, - да еще и Берилл...
- Получается, что так, - ухмыльнулся михаилит и тут же посерьёзнел. - А ещё в случае законного брака Орден получает одного из сыновей. Конечно, если таковые будут.
- В любом случае, до Самайна о сыновьях думать несколько преждевременно, не находишь? - Девушка немного беспечно пожала плечами, прижалась к Раймону и ощутила, как тот кивнул головой, соглашаясь. - Незачем давать древним повод еще чем-то поддеть нас. Ты говорил, нужно позвать магистра?
- Было бы хорошо, если он уже вернулся. Его этот чёртов констебль тоже касается. Да и ногу стоит подлечить быстрее, если получится уговорить, - Раймон поморщился. - Мне, кажется, ещё искать последнего сбежавшего бхута. Хотя бы и ради того, чтобы прибить его к дверям управы.
- Прибить - и полить водой, - мстительно согласилась Эмма, высвобождаясь из объятий и укутывая Раймона одеялом, - сделайте умирающий вид, муж мой.

Со Спектром

Через довольно-таки короткое время после возвращения лекарки, Циркон влетел в комнату без стука и с обеспокоенным лицом. Что уж там ему сказала девушка и что себе надумал магистр, известно не было, но завидев живого, хотя и слегка измученного Раймона, он заметно расслабился. Погрозил пальцем Эмме, потупившей в притворном смущении глаза, и подошел к Фламбергу.
- Признаться, - проворчал он, освобождая рану от бинтов, - я не думал идти. Боль - наказание за беспечность. Но вон та милая леди, оказывается, может быть весьма убедительной... И умеет бить в самые слабые места.
- Упускать порцию сплетен про своего милого констебля? - Раймон фыркнул и бросил заинтересованный взгляд на Эмму. - Ты бы себе этого не простил. Но куда же и как била милая леди тебя? Мне от неё, признаться, доставались только пинки ногами.
- Да, - магистр успел снять повязку и теперь скептически рассматривал рану, - отличная работа. Будто в пыточной драли. Досуха выжмет. - Он мгновение поколебался, а затем опустился на колени у кровати. - Ну да ладно, до Билбери время есть, восстановлюсь.
Бойд наложил руки по обе стороны раны, закрыл глаза и, кажется, перестал дышать. Первое время будто бы ничего не происходило, лишь у Фламберга стало такое лицо, будто с него сдирали кожу и тут же посыпали обнаженные мышцы солью. Он тихо зашипел.
- Неужели мой милый констебль и тебя исхитрился за что-то подцепить? - Судя по голосу, Циркон скорее отвлекал Раймона и себя от того, что делает.
- Предложил устроить подлог. Подписаться под бумагой о том, что Ворон сам затеял драку.
- Какой молодец, - отвращение в голосе Бойда не соответствовало словам, но зато края раны, скрепленные швами заметно дрогнули, медленно потянулись друг к другу разлученными возлюбленными, схватились молодой, розоватой кожей в звездообразном шраме. Магистр убрал руки и тяжело поднялся, покачнувшись.
- Снимите швы и сегодня без подвигов, Раймон, - он устало уселся в кресло, подпирая голову рукой на подлокотнике, - отоспись. Ворона завтра отпускают, из Капитула пришли бумаги, подтверждающие привилегии Ордена. Этот sgaoil... хм, - Циркон быстро взглянул на девушку и осекся, - умрунов отпрыск ищет любой шанс, чтобы не выпускать его из рук.
- Сегодня - так и быть, - Раймон, которого лечение вымотало не меньше, откинулся на подушки. - А завтра всё же надо будет отыскать этого чёртова последнего бхута... но констебль - признаться, не ожидал. Начал с нежелания платить, продолжил шантажом, развил в угрозы и закончил вот... предложением. Вставляя в промежутки оскорбления. Как бы он не нашёл первого попавшегося бродягу да взял его подпись. Привилегии этому ублюдку, - он тоже посмотрел на Эмму, но поправляться не стал, - что есть, что нету, сдаётся мне.
- Отлично, - Бойд, казалось, даже обрадовался предположению, - пусть ищет бродягу. Тогда этим займутся юристы ордена, а не я. Образцы-то подписей ваших у них хранятся. Хотя, констебль этот вызывает стойкое желание зарубить его к чертовой матери. Шантаж... - Он снова взглянул на лекарку, сосредоточенно вытаскивающую нитки и едва заметно вопросительно качнул в ее сторону головой.
Раймон кивнул.
- Признаться, чуть не вызвал его прямо там. Еле сдержался.
- Ничего, тракт длинный, - почти мечтательно протянул Бойд, сжимая руку на подлокотнике, точно держал рукоять меча, - а тварей нынче много развелось. Поди разбери потом, кто его... Помощь с шантажом нужна?
- Шутишь, - Раймон зло, без тени мягкости, ухмыльнулся. - Он угрожал сообщить брату Эммы, который отдал её в то аббатство. Если тот решит приехать и забрать её - не уверен, что захочу таким делиться. Но спасибо за предложение, учту. А компания с тем, чтобы достать Ворона из тюрьмы - не требуется? Для солидности и представительности.
- Ни от солидности, ни от представительности не откажусь, - магистр с благодарностью кивнул и явно собрался вставать, но передумал, глянув на явно одобряющую слова Фламберга Эмму. - Хотя... Брат, все же, глава семьи, если я верно понимаю. Проблемы с законом могут быть.
- С законом, конечно, возможны сложности.
Момент был не хуже прочих. Всё равно Бойд заметил бы уже при очередной встрече с Эммой, так что тянуть смысла не было тоже. Если подумать, так даже лучше. В конце концов, Раймон честно признавал, что питает склонность к избыточной театральности, и не видел причин это менять. Он дотянулся до кошелька, который лежал на столе, не торопясь распустил завязки и начал рыться внутри.
- С другой стороны, их может и не быть. Ага... - найдя искомое, он протянул Эмме на ладони кольцо с небольшим изумрудом. Вопреки традиции, серебряный ободок был не прямым, а словно ломаным. Пламенеющим. Не сильно, так, что в глаза это не бросалось, но - заметно. - Госпожа Берилл.
Изумление Эммы можно было, наверное, осязать и даже попробовать на вкус. Приняла кольцо она не сразу, после четко читаемых на лице колебаний, несмело и дрожащей рукой. Впрочем, Бойд тоже выглядел удивленным и каким-то нарочито-умиленным. Он встал на ноги и принял вид величественный, как всегда бывало, когда ему приходилось отправлять обряды.
- Любимый сын! - Магистр говорил медленно, будто слова неохотно всплывали в его памяти, но от того речь, казалось, только выигрывала в торжественности. - Благословляю тебя и эту женщину, и да хранят вас все те силы, что правят этим миром и живущими в нем. Пусть будут между вами согласие и благополучие. Живите друг для друга и никто не посмеет разлучить вас.
Впрочем, величавости Бойду хватило ненадолго. Он рухнул в кресло и некоторое время тщетно пытался скрыть улыбку за рукой.
- Кольцо-то надень сам, кто ж так делает-то, горюшко? - В голосе звучал подавленный смех и явный, ничем неистребимый акцент - Твою ж Рианнон, кому скажу, не поверят, что Фламберг... Совет да любовь, дети мои.
С этими словами он поспешно вышел и по коридору еще некоторое время слышались его шаги и смешки.
Раймон усмехнулся, ничуть не раскаиваясь. Опыта в таких делах у него, действительно, не было никакого. Забрав у Эммы кольцо, он взял её за руку.
- Что ж, если делать, то правильно...

Со Спектром
Джеймс Клайвелл

31 декабря 1534г. Бермондси. Утро.
Понедельник. Убывающий полумесяц.

Морда - а назвать это лицом было сложно - выглядела еще хуже, чем вчера. Даже бородка не скрывала впечатляющих размеров синяка и явного перекоса вправо. Выглядело все это так, будто Клайвелл одной щекой спал на улье, причем пчелы еще и пинались. Но, все же, болело меньше. Не ныли зубы и не отдавало в висок, а это означало, что отлынивать от работы больше было нельзя. Робкая надежда, что сумасшедший монах не изменит привычнойсхемы и порешит-таки сегодня аббатису, лишь подтолкнула Джеймса к тому, чтобы покинуть дом пораньше. Сумасшедший монах... Определение было неверным, но констеблю нравилось думать о брате-лекаре в таком ключе. В конце концов, понятие сумасшествия и душевного здоровья было относительным. Безумцы прокладывают пути, по которым пройдут рассудительные. И Клайвелл надеялся, что преодолев этот путь, он, все же, заполучит брата-лекаря в пыточную Бермондси. И, все же, мысли упрямо возвращались к Мэри Берроуз. Слова еврейки по имени Брунхильда заставляли задуматься о том, что, собственно, подтолкнуло его к подобному шагу. Неужели только желание достать мерзавца Джека через его сестру? Представив, как будет ворчать матушка, если он приведет мисс Мэри домой и попросит благословения, констебль усмехнулся. Впрочем, думать о женщине перед делом - плохая примета. И Джеймс до поры отогнал эти мысли.
К управе пришлось пробиваться сквозь сугробы, отчаянно проклиная нерадивых лавочников и домовладельцев, не расчистивших дороги на своих участках. Запоминая номера домов и названия лавок, Клайвелл злобно предвкушал то, сколько штрафов сейчас выпишет мистер Скрайб, существенно пополнив казну управы. Возле самой конторы было уже расчищено и, судя по лицам стражников, сидящих у камина внутри помещения, клерк заставил заниматься этим именно их.
- Доброе утро, господа, - приветливо улыбнулся констебль одновременно всем. - Мистер Хантер, как вы себя чувствуете?
- Всё вашими заботами, - Лицо Хантера, когда он оглядывал начальника, было обыкновенно-мрачным, но желтоватые глаза на миг всё-таки блеснули несколько мрачным, дремучим удовольствием. А голос стражника звучал определённо сипло. - Жить буду. Сегодня, значит?
- Надеюсь, - Джеймс, тяжело вздохнув, потер щеку и засаднившие шрамы на ней, - закончить с этим лекарем бы уже... Мистер Скрайб! Будьте любезны, выпишите штрафы всем лавкам и домовладениям по Роуел, Докли и Спа. Верите ли, насилу дошел. Распоясались...
Он скинул плащ и с наслаждением уселся у огня рядом со стражниками. Пожалуй, стоило заняться корреспонденцией, но... Не хотелось. Мысли были заняты предстоящей охотой за братом-лекарем. И, пожалуй, стоило выехать пораньше, учитывая дороги. А еще - подумать, как обезопасить Хантера от колдовства. Повторение драки не входило в планы Клайвелла. Но и с одной брошью на двоих вариантов получалось мало. Чертовы крючкотворы! Пока ответят на запрос о повышении для стража, времени пройдет немало, а малая брошь нужна уже сейчас.
- Мистер Хантер, - негромко обратился он к стражнику снова, - скажите, а по снегу вы следы чуете?
- Вижу. Не так хорошо, как на траве, и не так долго, но - вижу, - признал тот. - Если не очень много времени пройдёт. Думаете, придётся?
- Предчувствия нехорошие, - поморщился Джеймс. Он буквально селезенкой чуял, что поездка будет непростой. - Я бы на его месте пришел раньше. Или вообще уволок бы настоятельницу куда-нибудь подальше, чтобы спокойно поразвлечься, пока мы его там ждать будем. Или перенес бы на день позже.
Он тоскливо вздохнул и подошел к своему столу. Слишком много было того, на что констебль повлиять никак не мог.
- Предчувствия, да... - по голосу Клайвелл, даже не глядя, легко мог представить, как скривился Хантер. - Вряд ли перенесёт-то. Вроде для таких дел даты - штука важная. Или луна вон. Эх, знатеца бы... чтобы по магии понимал.
- Да нашелся, вроде как, такой, - задумчиво сообщил Джеймс, усаживаясь за свой стол, - нашлась, точнее. Но, проклятье, долго... Ладно. Авось, чутье подводит.
Он тяжело вздохнул и потянул к себе папку с корреспонденцией. До отъезда нужно было заняться бумажными делами, будь они неладны. Впрочем, на фоне общей беготни и спешки, вот такие вот тихие посиделки в управе казались чуть ли не заманчивыми. Иногда. Но не сегодня. Хотелось покончить с этим монахом, раз и навсегда. Вопреки чутью, фазам луны и датам.
- Нашлась... Это что же, баба в управе служить будет?! - изумился стражник, не ведавший о терзаниях начальства.
- А черт ее знает, - неожиданно весело, даже для самого себя, ответил Клайвелл, - признаться, я не рискнул спросить. Но было бы неплохо.

с Хельгой и Леокатой

Выехали они в аббатство после плотного обеда, заказанного прямо в управу ворчавшим о беспечности Скрайбом. В общем-то, клерк был прав, гоняться за сумасшедшим монахом лучше сытыми. Хотя, злее всего дерутся именно голодные. Опостылевшая до дрожи дорога привычно уперлась в серые стены монастыря и массивные ворота. Джеймс потер шрам на щеке, спешился и с неохотой постучал в смотровое окошечко. В отличие от прошлых визитов, никто не ответил. За воротами было тихо. Зато сбоку скрипнула дверь, и из странноприимного дома вышел один из стражников, отправленных прошлым вечером. Заметив прибывших, он встал прямее. Лицо его, вытянутое и какое-то одуловатое, со слегка косящими тёмными глазами, было Клайвеллу незнакомо, но сам стражник констебля явно знал.
- Вымерли они там все, что ли ? - Джеймс быстро кивнул стражнику и постучал снова. И даже не удивился, что и в этот раз из-за ворот не послышался испуганный голос Клементины. - Проклятье!
- Да не, - уверенно ответил косоглазый, подойдя ближе. - Иногда там кто и есть. Слышно, как шебуршатся. А иногда, как вот сейчас, и нету. Придут, - в последнем слове прозвучала абсолютная уверенность вместе с абсолютной же готовностью ждать, сколько придётся.
Джеймс тяжело вздохнул и без особой надежды постучал еще раз рукоятью меча по металлическим скрепам ворот. Грохот, казалось, услышали даже в Бермондси, но за воротами заветного шебуршания не слышалось. Констебль вздохнул еще раз и поплелся в страноприимный дом. Там просто обязана была быть дверь, сообщающаяся с внутренним двором обители. Представить, что монашки бегают к странникам через ворота, Клайвелл просто не мог.
Внутри он, не обращая внимания на убранство и второго стражника, сразу прошел к искомой двери, серым прямоугольником выделявшейся в противоположной стене. Сколоченная из крепких, толстых досок, укрепленная металлическими полосами, она была бы уместнее в рыцарском замке, нежели в женском монастыре. И еще она была заперта на врезной замок, а судя по петлям - открывалась внутрь.Подумав мгновение, Клайвелл со всей силы ударил пяткой ноги по замку. Дверь затрещала, но не подалась, зато перекосилась ручка - и это был хороший признак. Понадобилась еще пара подобных попыток, чтобы замок, наконец, вылетел из своих пазов и дверь с мерзким скрипом распахнулась. Джеймс потряс ноющей ногой, разгоняя кровь, и повернулся к стражникам.
- После вас, господа.
- А Харрис вон вчера на рынке говорил, монашки внутри-то когда, порой и нагишом ходют, - с некоторой надеждой заметил одуловатый, пролезая в дверь. - Мужиков нету, вот и...
- Да врёт, - усомнился, следуя за товарищем, второй стражник, тоже незнакомый констеблю низенький, но крепкий парень лет двадцати. - Холодно же. Камень как промёрзнет, никакого угля не хватит на эдакую громаду. И священник - чем не мужик?
- И всё-таки, ну куда баба в управе?.. - ворчал о своём Хантер, которому этот образ, видимо, не давал покоя с утра. - Куда её сажать? И это что, не ругнуться будет и в морду никому не сунуть?
- Непорядок - весело согласился Джеймс, протискиваясь в дверь вслед за стражником, - в нашем деле без этого никак. Вспомнить чертова торговца только... Но и без знатока - ну хоть зарежься. Да она, может, еще и не согласится, мистер Хантер.

Со Спектром + Лео

Первым, что бросалось в глаза в этом пустынном дворе, мощеном серым камнем, где каждая выбоинка и каждая песчинка имели свои воспоминания, а дорожка от обители до госпиталя еще хранила тихую поступь Эммы Фицалан, была женская фигура в облачении. Монахиня двигалась к мужчинам по жуткой, неправильной - и одновременно точной и выверенной линии, приближаясь рывками. Она то останавливалась, тихо бормоча, и принималась оправлять подол хабита, будто пытаясь очистить его отчего-то, то снова выпрямлялась и шла, пританцовывая, впервив немигающий взгляд в Хантера. . И когда монахиня подошла ближе, навевая ужас еще и бледным, бескровным лицом, мужчины смогли расслышать: "Кровь... Как много крови..." Женщина с жутким равнодушием, явно не замечая четырех посторонних, прошла мимо, заходя на новый круг.
- Кровь! - полустон-полувскрик ножом разрезал плотный воздух монастырского двора, зазвенел, отражаясь от серых стен, и эхо, точно издеваясь над констеблем, повторило: "...овь, овь, овь, овь!"
Поежившись от неожиданного холодка жути, колючими пальцами прихватившего за позвоночник, Джеймс дождался, когда монашка снова поравняется с ним, и схватил в охапку. Женщина, казалось, этого даже не заметила. Она с наводящей ужас методичностью передвигала ногами и подергивалась всем телом, точно в параксизмах отвращения.
- Кровь! Столько крови! - монашка смотрела мимо Клайвелла. - Она везде!
- Где кровь, сестра? - Констебль несильно, но резко встряхнул женщину, надеясь привлечь ее внимание. Успеха это, естественно, не возымело. Но зато Клайвеллу отчего-то стало страшно, будто он был маленьким мальчиком, ожидающим, что вот-вот из-под кровати высунется черная рука и утащит его туда, в темные глубины подкроватного мира... Только здесь, в монастыре, не было того спасительного лоскутного одеяла, что привез отец на Рождество однажды. И которым теперь укрывался Артур, совершенно не боявшийся никаких тварей, успокоенный уверениями отца, что он посадил всех чудовищ в тюрьму. Или замечанию гораздо более убедительной Бесси, просветившей брата, что против страшил очень и очень эффективна метла в руках старшей сестры. Воспоминание о детях развеяло стылый ужас, забравшийся в сердце, и Джеймс снова встряхнул монахиню.
- Что случилось, сестра? - Он не старался говорить мягко или тихо, да и тряс ее он в этот раз совсем неаккуратно, - где сестра Клементина?
Женщина вперила в лицо констебля немигающий взгляд и произнесла:
- Столько крови натекло. Никогда, никогда, никогда больше! Она течет, струится!
- Она не в себе, - обреченно произнес Клайвелл, размышляя, стоит ли отпускать монашку или она сможет сказать еще что-то, кроме вот этих повторяющихся и оттого особо жутких замечаний о крови. - Вот оно, адово предчувствие. По всему выходит, путь нам, господа, прямо в обитель.
- Она течет прямо по ногам! По ногам! - Монахиня выкрикнула это прямо в лицо констеблю и высвободилась с неженской силой.- Никогда больше! Никогда!
И тут же, словно увидев что-то впереди, лежащее на этих серых камнях двора, так много помнящих, медленно и покачиваясь, пошла.
- Никогда больше! Сейчас, маленький! Ох, сколько крови, - донеслось до мужчин.
Джеймс дернулся было поймать ее, но досадливо махнул рукой и посмотрел на двери обители. Идти туда не хотелось до смерти, тем паче, что даже во дворе отчетливо ощущалось присутствие упомянутой Костлявой госпожи. Но... Он взглянул на Хантера. Там где-то была эта милая девочка, сестра Клементина, и вполне возможно, они еще не опоздали. И где-то там был сумасшедший монах. Клайвелл тяжело вздохнул, откинул плащ за спину, демонстрируя кольчугу и взглянул на стражников.
- Идем, господа, взглянем, что у них там произошло.

с Хельгой

Стоило мрачному Хантеру открыть дверь, что вела к гобелену с Архистратигом и кабинету матери-настоятельницы, как внутри раздался радостный возглас.
- Вы здесь! Наконец-то! - не старая ещё, миловидная монахиня где-то потеряла головной убор, и теперь её густые каштановые волосы рассыпались по плечам. Просияв, она бросилась к стражнику и обняла его с таким напором, что он невольно сделал шаг назад, обратно во двор.
Заметив Клайвелла, она заулыбалась ещё шире и потянулась уже к нему.
- Вы! Какое счастье!
Клайвелл вытянул руки вперед, удерживая женщину от объятий и задумчиво поинтересовался:
- А кто - я, сестра?
- Вы забыли? - монахиня в огорчении прижала к груди стиснутые кулаки. - Но, как же... ведь вы должны нас спасти, а как это сделать, если даже не помните себя? Здесь нет лекаря...
Хантер хмыкнул. Два других стражника, отошли чуть назад и посматривали на женщину с некоторой опаской.
- Хорошо, - все также задумчиво согласился констебль, продолжая удерживать монахиню, - допустим. А кто вы, сестра? И какое сегодня число?
- Аливия, - монахиня нахмурилась. - Я была так рада вас видеть, граф, вас и вашу армию...
Три представителя армии хмыкнули почти в унисон.
- ... но если вы не спасёте королеву до конца года, мир закончится.
- Мы приложим все усилия, чтобы ее спасти, - проникновенно заверил "граф" и покосился на "армию", призывая воздержаться от смешков, - особенно принц Хантер. А кто у нас королева, сестра?
Монахиня широко распахнула глаза.
- Анна... Болейн, - она говорила медленно, словно обращаясь к ребёнку. - В Лондоне? Вы не помните даже этого, граф?
Констебль тяжело вздохнул и передал монахиню Хантеру. Тот принял женщину с неохотой, но за руку взял крепко.
- Очень хорошо, сестра, - похвалил он, - а где хозяйка этого... хм...замка? Мать-настоятельница?
- Хм-м, - казалось, его собеседница ничуть не возражала против общества стражника. Напротив, отвечая констеблю, она с видимым удовольствием привалилась к груди Хантера. - Я помню, у неё был пир. Пели менестрели, а шут дажё привёл обезъянку, такую, словно из королевского зверинца. Странно, как ей не было холодно. Такая короткая шерсть... да, наверное, пир длится до сих пор. Восьмая смена блюд проследовала совсем недавно. Если вы хотите засвидетельствовать почтение, граф, то вам стоит пройти в пиршественный зал. Это прямо. Или, если хотите, я могу кликнуть стражу. Но берегитесь, граф. И вы тоже, принц Хантер. Не оставайтесь дальше десятой смены. Иначе вам не успеть.
Складывалось стойкое ощущение, что и констебль, и стражники монахине просто снятся. Клайвелл плохо представлял себе строение монастыря, но даже если опустить всех обезьянок, менестрелей и перемены блюд, выходило, что до трапезной далеко. И вообще, какого черта? В обители творится совершенно непонятный бред, а аббатиса изволит трапезничать?
- Замечательно, - радости в голосе констебля позавидовал бы сейчас и королевский шут, - обязательно засвидетельствуем почтение. Скажите, дорогая леди, а принцессу Клементину где мы отыскать можем? Это очень важно для принца Хантера!
- В темнице, - беззаботно отозвалась монахиня, которую, судя по всему, очень заинтересовало горло Клайвелла, прикрытое складкой кольчуги. - Раз - клетка, два - свет, три - спицы, четыре - милость, пять - скажите граф, сколько нужно пальцев, чтобы сосчитать?
- А по-вашему, леди, сколько? - Поинтересовался констебль, невольно подтягивая капюшон кольчуги, так, чтобы он прикрыл шею, - Хантер, спрашивать про какие-то следы, наверное, бесполезно?
- Бесконечно, - улыбнулась ему монахиня и облизнула губы. - Всё равно, что считать капельки на паутине.
- Она, - стражник кивнул на женщину в своих объятиях, потом в сторону коридора, - пришла оттуда, одна. Это я успел увидеть. Но больше... почти ничего. Очень слабо. Получается, все они дальше внутри. И давно.
- Проклятье, как туда лезть-то не хочется, - Джеймс с тоской посмотрел на коридор и тяжело вздохнул. Пожалуй, единственная кого он жалел в этом сумасшедшем доме,была Клементина. Констебль остро почувствовал себя чертовым рыцарем без страха и упрека, тяжело вздохнул и повернулся к стражникам, так и оставшимся безымянными.
- Господа, мы с мистером Хантером пойдем внутрь. Будьте любезны присмотреть здесь за порядком. И если нас долго не будет - пусть один отправится в Бермондси за подмогой.
- За порядком? - тупо сморгнул молодой стражник. Посмотрел на женщину, которая облизывала припушхие алые губы. На другую, которая всё так же, с причитаниями, кругами бродила по двору. Сглотнул и уставился на констебля. - А... как?
- Лучше всего - из страноприимного дома, - констебль ткнул пальцем примерно в ту сторону, откуда они пришли, - только дверь не запирайте наглухо, оставьте нам с мистером Хантером хоть какую-то надежду, что сможем выбраться.
Джеймс вслед за стражниками оглядел льнущую к Хантеру монашку и поморщился.
- Том, да поставьте вы эту ненормальную в уголок куда-нибудь. Идем.

Со Спектром

В коридоре было пусто и тихо. Только тканный Михаил проводил констебля со стражником дырами аккуратно выжженных глаз. На щеках архангела зияли вертикальные, словно от когтей, разрезы. На щеках - и более нигде. Кабинет матери-настоятельницы почти не изменился. Тело убрали, но следы крови и пентаграмма всё так же оскверняли камни старого здания. После случившегося, аббатиса, вероятно, устроила свой кабинет где-то ещё. Одиночные кельи, как и помнил констебль, располагались по левую руку от главного коридора. Здесь не было окон, давно погасли факелы, и длинная пристройка с двумя рядами дверей - частью открытых, частью плотно захлопнутых - уходила в темноту и холод. Даже в открытых кельях царила тьма. Но здесь, впервые за весь путь Клайвелл услышал какой-то звук кроме их шагов. Из второй по счёту кельи, из-за закрытой двери с решетчатым окошком глухо доносился женский голос.
- Lux aeterna, lux in Domino, lux ex tenebris. Lux aeterna, lux in Domino, lux ex tenebris. Lux aeterna, lux in Domino... - слова звучали монотонно, бесчувственно. То, что это всё-таки человек, можно было понять только по паузам, в которые говорившая набирала в грудь возух. - Lux aeterna...
- Lux et veritas, lux hominum vita, - неожиданно для себя продолжил законник, даже не подозревавший, что помнит эту литанию. Кому принадлежит голос, он разобрать не мог. А потому подошел ближе и заглянул в дверное окошко.
- Tenebris sit, - закончили внутри.
Когда глаза привыкли, в почти полной темноте он смог разглядеть припавший к полу силуэт, почти бесформенный из-за монашеского убора. Женщина сидела спиной к констеблю, и лица он не видел. Только белые пауки рук плавно двигались во тьме странными, круговыми движениями.
- Сестра! - Окликнул ее Клайвелл, не спеша открывать дверь, - как вас зовут?
Монахиня помолчала.
- Я - сестра Делис, констебль. Я смотрю внутрь - и вижу тьму. Я смотрю наружу - и глаза болят от света. Где вы были? Почему вы не пришли раньше?
Джеймс помолчал, не зная, что ответить на этот упрек, справедливый и несправедливый одновременно.
- Я пришел так быстро, как смог, - покаянно возразил он, - и если бы мне кто-то указал путь сквозь эту тьму и этот свет, я был бы благодарен. И пришел бы гораздо быстрее. Tenebris sit - et clara lux.
- Говорили ли вам? Спрашивали ли вы? Когда было ещё можно - глас молчал. Когда же печаль ingentes, она - stupent. Открытые глаза болят от света. Закрытые глаза не видят тьмы, - руки монахини продолжали свой танец, и сейчас констебль видел под бледными пальцами какие-то белёсые шарики. - Что вы видели, констебль?
Джеймс прислонился к двери кельи спиной. "Как на исповеди". Но, проклятье, монахиня была права. Он действительно каждый раз сбегал из обители, не доводя дела до конца, только потому что ему нестерпимо было находиться тут. Ну что же, значит, в происходящем виноват и он тоже.
- Tristitia transit est, - возразил Клайвелл, - я виноват, не спорю. Mea culpa. Но я хочу и могу исправить свои ошибки. И мне нужна помощь, auxilium.
- Sero venientibus ossa, - со змеиным присвистом выдохнула сестра Делис. - Блаженны... не помню дальше. Что-то уже не исправить, что-то ещё не исправить, что-то не исправить, ошибки же я - Делис, Восхищающая, видела все. Вижу все. Что вам нужно от меня, констебль? Когда вы оставите меня с tenebris, что живёт in lux?
"Да хоть сейчас". Джеймс подавил недостойное желание снова сбежать к чертям. В то, что исправить ничего нельзя, он не верил. Как там было у этой сумасшедшей Аливии? Четыре - милость? Три - спицы? Нет, на спицы, пожалуй, глядеть не стоило, раз уж свет выглядел так... будто лавровых листьев надышался.
- Том, посмотрите четвертую келью. - Тихо попросил Клайвелл стражника. - Вдруг, Клементина там. Сестра Делис! Potest omnes figere! Пока жив! Но слепцу нужен поводырь, а глупцу - урок. Кто он, тот, кто сотворил это с обителью? И где его найти?
Хантер, чуть сгорбившись, ушёл в темноту, почти неестественную. За спиной Клайвелла на стене главного коридора ещё виднелся отблеск масляных ламп, а стражник скрылся из виду резко, словно шагнул за пелену. Даже шаги его, казалось, стали мягче, приглушеннее, а потом стихли вовсе. Монахиня тоже молчала, долго.
- Ночной пёс стучится в небо, и стук этот разносит ветер. Я... не могу видеть. И не могу не слышать этого звука, от которого даже сейчас болят глаза. У меня их осталось так мало. Так мало... некоторые ошибки настолько огромны, что их не охватить, констебль.
Хм... Ночной пёс и небо... Башня?
- Хантер, вы хоть пойте, что ли, чтобы я слышал, что вас там не схарчили, - громко попросил Клайвелл в вязкий полумрак, - благодарю вас, сестра Делис. Pax vobiscum, pax et lux.
- Подавятся, - донёсся неожиданно громкий ответ. - Эта сволочная клетка на засовы и замок заперта. Снаружи, чтоб их.
Следом раздался металлический скрежет, за которым последовало цветистое ругательство. От происходящего дальше по коридору Клайвелла отвлекла монахиня.
- Блаженны чистые сердцем... у вас очень отзывчивые подчинённые, констебль, - она склонила голову, будто прислушиваясь, и поправилась. - Один подчинённый. Даже жаль, что в последние дни ночами сёстры были заняты другими делами.
- Жаль, наверное, - согласился Клайвелл, томимый догадкой, что по возвращении они не досчитаются одного стражника. Впрочем, сначала нужно было вернуться. Он уже собрался пройти к Хантеру, как остановился, вспомнив, что не уточнил правильность догадки о башне. - Сестра Делис, в небо пес этот стучится... Dextra ac sinistra? Если от portas смотреть? Ну, так, как обычные люди смотрят, не слушая звуки глазами...
Руки монахини замерли.
- Последний... - впервые она заговорила неуверенно, сбиваясь. - Вы хотите к нему, констебль, предпочтя другого? Это не ошибка?
В дальнем конце снова раздался скрежет, и дерево грохнуло о стену. Как ни странно, ругани не последовало, зато спустя несколько секунд появился Хантер. Стражник полуподдерживал-полунёс сестру Клементину, которая цеплялась за его кольчугу. Ноги плохо слушались монахиню, одетую только в серую нательную рубашку. Она постоянно вздрагивала и озиралась по сторонам- но молчала. А увидев Клайвелла, вздрогнула и прижалась к Хантеру ещё сильнее.
- Я уже не знаю, что будет верным, сестра, - констебль ободряюще улыбнулся Клементине и стянул с себя плащ, передавая его Хантеру. Брошь пришлось прикрепить на пояс, у ножа, отчего вид он приобрел немного кокетливый, - но вы скажите, а ошибаться я буду уже сам, но по словам вашим.
- Два пути, два сердца, две жизни, - монахиня, не оглядываясь, ударила по полу рукой, раздавив один из белёсых шариков. - Два... и один. Вы можете пойти дорогой Люцифера. Или дорогой Христа. В первом случае вы можете отыскать, во втором - можете спасти. Я буду... смотреть. Вы не оставите мне эту девочку, констебль? Ведь вам она не нужна. Это была бы ещё одна ошибка.
Упасть с небес? Сойти в ад? Чтобы упасть с небес, на них сначала подняться надо. Значит, башня, все верно. Но которая? Дьявол, как известно, кроется в мелочах и сидит за левым плечом. Туда и пойдем. Спуститься в подземелья... За кем? Неужели стражник еще жив? Или туда уже второго завлекли? Maxime dilemma. И еще девочка. И брать с собой, и оставлять здесь было опасно. Молодая монахиня была явно слаба для длинного и поспешного путешествия по сошедшему с ума монастырю. Но... Он уже оставил стражников и одного из них, если не обоих, вовлекли в эти чертовы игры. В этом месте, похоже, дьявол крылся не в деталях, он поселился здесь еще в момент, когда заложили первый камень в основание. Иначе не сошли бы с ума эти монашки так быстро, наполнись эти стены благочестием. Да и как оставлять ее с этой пифией, давящей о пол глаза?
- Сестра Делис, я бы оставил девочку. - Клайвелл тяжело вздохнул и снова взглянул на Клементину. - Но - salutem. Я должен быть уверен, что найду ее на обратном пути здесь, целой и невредимой. Она не для этого места. Слишком чиста и слишком сlementem.
- Я... я могу идти, - пробормотала Клементина, кутаясь в плащ, который накинул ей на плечи Хантер. Отпустив плечо стражника, она покачнулась, но устояла на ногах. - Куда угодно. Только не с ними. Они... ходили под дверью, и... господи-боже, я не хочу вспоминать. Пожалуйста... только... у вас не найдётся хлеба?..
- Мать их... настоятельницу, - прорычал Хантер, роясь в висевшей на поясе сумке. Как и большинство стражников, он никогда не выходил из дома без запаса хлеба и твёрдой, почти каменной колбасы.
Клайвелл поделиться едой с ней не мог, у него были только полотняные бинты. Он посмотрел на босые ноги девушки и тяжело вздохнул. Что же, придется обойтись без бинтов. На импровизированную обувь ушло четыре моточка, да и выглядело это не слишком изящно - констебль специально не бинтовал туго, чтобы девушка и холода каменного пола не чувствовала, и идти могла. Проклятье, стражник или брат-лекарь? Джеймс ненавидел ситуации, когда ему приходилось выбирать, за кем из двух зайцев погнаться. Он тоскливо покосился в ту сторону, где мог находиться, по его мнению, вход в подвал, и тяжело вздохнул. Черт с ней, с десятой переменой блюд. Стражника наверняка ждали дома.
- Сестра, - констеблю пришлось чуть нагнуться, чтобы заглянуть монахине в глаза, - вы должны идти между мной и мистером Хантером, не отставать, как бы мы быстро не шли. И, по возможности, не визжать и ничего не трогать.
Клементина кивнула и сразу же принялась за еду. Несмотря на голод, она не стала вгрызаться в ломоть, а отламывала от него небольшие кусочки. Хантер неуютно оглянулся на келью с сестрой Делис, потёр лоб и негромко спросил:
- Идти... а куда идём-то?
- По всему выходит, Том, что кого-то из стражников в подвал утащили. И вроде как он жив еще, - Клайвелл потер засадневшие шрамы на руках прямо через рукава. - Пойдем за ним. Сестра, вы путь в подвал показать сможете?
Монахиня кивнула.
- Там. У кухни... вход в подвал. Через трапезную.
- Ведите, сестра, - Джеймс неопределенно кивнул головой, прося указывать путь и предложил руку монахине.
Сестра Клементина опустила кусочек хлеба, внимательно осмотрела ладонь Клайвелла и, наконец, взялась за его рукав.

с Хельгой и Лео

По крайней мере, здесь уже тьма царила не единовластно. Хотя лампы давно никто не заправлял, в части их ещё оставалось масло, озаряя стены тёплым жёлтым светом. Сестра Клементина шла не слишком быстро, но уверенно - и совершенно бесшумно, отчего казалась бледным призраком. Плащ Клайвелла, словно мантия, волочился по плитам пола. В этой части аббатства было на удивление безлюдно. Шесть десятков обитательниц либо прятались где-то подобно сестре Делис, либо находились... где-то ещё. По пути Хантер коротко, вполголоса, рассказал, что в ещё в двух кельях видел движение, но - не стал проверять. Остальные каменные мешки, маленькие, без окон, оставались пусты.
Лишь раз им пришлось остановиться: в боковом коридоре, в том, что вел к лекарской, слышались странные звуки. Будто бы кто-то, шаркая ногами, волочил по выбоинам каменного пола что-то металлическое, с грохотом ударяя этим металлом о стены. Звук становился все ближе, и из коридорчика показалась сестра Адела, в заляпанном кровью переднике, со шпалерой для гобелена в одной руке и ланцетом в другой. Она тупо уставилась в стену, не замечая присутствующих, постояла, раскачиваясь, а затем развернулась и снова ушла во тьму. Шпалера с грохотом ударила в стену. Сестра Клементина, которая всё это время простояла, опустив глаза, неслышно двинулась дальше. Хантер, оглянувшись на Клайвелла, пошёл следом.
Наконец, их проводница остановилась и подняла руку, указывая туда, где из полуоткрытых дверей лился яркий свет.
- Трапезная, - монахиня почти шептала.
Хантер потянул носом воздух и скривился от отвращения.
- Точно так. Любят они тут... мясо.
И, действительно, воздух был пропитан запахом крови. Изнутри не доносилось ни звука.
Джеймс тяжело вздохнул, пытаясь унять сердце, решившее биться быстро и часто - и тут же пожалел об этом. Навязчивый, липкий, как и сама кровь, запах проник, казалось до самого мозга, сполз по гортани, обволок небо. Подавив тошноту, Клайвелл потянулся к двери, но Хантер поймал его за руку и мотнул головой назад.
- Там за нами эта светлая идёт. Тихо так, я едва учуял. Надо бы раньше, но это место меня... давит оно. Простите. И близко ведь не подходит, как скрадывает.
- Черт с ней, - хмыкнул констебль, подозревая, что прав насчет попутчика сестры Делис, - подопрем двери, чем потяжелее. Наверное.
С этими словами он толкнул дверь и вошел в трапезную.
Проникавший в трапезную сквозь высокие своды свет одевал горки выложенных на столы фруктов неуловимо тонким флером белесоватой пыли. В зале витал насыщенный, фасолево-бархатистый, обволакивающе-рисовый, с нотой копченого мяса, припорошенный базиликом, чесноком и перцем аромат густого супа.
Их было две. Лежали они прямо в центре стола, на красиво выложенном гарнире из риса и тушеных овощей. Две нежные грудки, бело-сливочные, увенчанные розовыми вершинками сосков, политые оранжевым соусом и украшенные полумесяцами апельсиновых долек. Коньячного цвета дольки горели на зеленых листьях салата словно янтарь, выброшенный на берег приливной волной. С левого края на спине лежала девушка с сомкнутыми ногами; руки — вдоль тела. Вся ее кожа была исполосована тонкими кровавыми рубцами. Кровь на ранах уже запеклась и была черно-коричневой. По обеим сторонам тела были расставлены шесть тарелок, на которых лежало что-то вроде свежего заветрившегося мяса, только более черного. На круглом блюде, на возвышении стола, обложенные веточками петрушки, слабо розовели мозги. Запах крови, постоянно всплывавший в аромате кисло-сладком соусе роковой нотой, охлаждал фруктовую свежесть, привносил в нее жаркую горечь. В нем была и роскошная пряность, отдающая сладковатой гнилостью водорослей, и угольная пыль сгоревшего дерева, и окисленно-медный запах застоявшейся воды.
Во главе стола восседала дородная, пожилая монахиня. Она сосредоточенно что-то жевала, давилась, сплевывала и бормотала под нос. Руки ее при этом копошились в хабите, разрезанном на животе. Услышав шаги, она повернулась к вошедшим и стало ясно, что жует женщина свои собственные кишки. Жует с аппетитом, будто бы вкуснее ничего, никогда не ела, с выражением блаженства на лице.
- Холодно! - Сообщила она Клайвеллу. - Здесь так холодно!
- Сестра Агнесса, - почти неслышно выдохнула Клементина и плотнее стянула вокруг себя плащ.
Сердце начало биться так медленно, что, казалось, сейчас и вовсе остановится. Комом к горлу подкатила тошнота и Клайвелл самым постыдным образом привалился лбом к косяку двери, отвернувшись от кровавого пиршества. Легче не стало - память услужливо подсовывала то апельсиновые дольки на грудях, то мозг в петрушке, то монахиню, пожирающую саму себя.
- Клементина, дверь в подвал далеко? - Сдавленно проговорил констебль, чувствуя мерзкие рези в желудке.
- Нет. По стене справа дверь на кухню. А там подпол, - Клементина говорила тихо, опустив глаза, но голос её не дрожал. - Три дня назад я отказалась туда идти. Поэтому мать-настоятельница...
Хантер коротко и грубо сказал, что он думает о матери-настоятельнице, и у монахини дрогнули губы. То, что происходило в трапезной словно омывало её со всех сторон, не касаясь.
- Близко.
- Идем.
Джеймс решительно развернулся и, стараясь не смотреть на стол и монашку за ним, зашагал по вдоль стены. Будучи маленьким, он мечтал о море. О том, как однажды взойдет на борт корабля, как упруго качнется палуба под ногами. Пол трапезной качался сейчас примерно также. Только вместо соленого ветра с запахом моря пахло кровью и специями. И не было слышно голосов чаек - только бормотание пожилой монахини. И команда у него состояла из волкоподобного Хантера и невозмутимой как не в себя Клементины. Да и ответственности он нес куда больше, нежели капитан судна. Смерть от моря представлялась более чистой, нежели в этих пропитанных страхом и кровью стенах.

Со Спектром

Кухню они прошли, стараясь не смотреть ни по сторонам, ни под ноги. Сестра Клементина, двигаясь, как во сне, вела их уверенно, обходя лужи крови и куски тел. Низенькая дверь в углу, в нескольких шагах от погасшего камина, была полуоткрыта. За ней, в падавшем из кухни клине света виднелась короткая лестница вниз и край грубо сколоченных пустых полок.
- Были они тут, точно, - неожиданно сказал Хантер, внимательно оглядываясь. - Совсем недавно. Женщина из коридора, как её, и дуболом этот. Голых монашек ему подавай, идиоту, да чтобы хороводы вокруг костра...
Монашка уставилась на него широко раскрытыми, удивлёнными глазами, на миг став той же милой привратницей.
- Почему костёр?..
Стражник прокашлялся.
- Чтобы теплее было, - и быстро продолжил. - Только, тащили его. Не сам шёл.
Джеймс слушал - и не слышал. Внезапно, на мгновение ему стало все равно, что будет дальше. Захотелось сесть на пол, вытянуть ноги и просто ждать, когда все закончится. К сожалению, только в сказках герои живут долго и счастливо и могут позволить себе кручиниться, пока однообразно всемогущие феи решают их проблемы. Клайвелл тоже не отказался бы сейчас, чтобы некая добрая фея (он даже увидел ее воочию - белокурую, очаровательную) принесла ему на подносе голову брата-лекаря. И, хм, еще и танец семи покрывал исполнила, да... Но на подобное чудо надеяться не приходилось, а потому отвесив мысленно самому себе подзатыльник, констебль обрел способность ясно размышлять и повернулся к монахине.
- Клементина, - спокойно поинтересовался он, - из подвала есть другой выход? На улицу, например? И можно ли со двора попасть в левую башню?
- Был, - так же спокойно кивнула монахиня. - Почти всегда - заперт, но я думаю, что теперь он открыт. А в башню - только изнутри.
Выбора, впрочем, не было. Даже если подвал полон тварей, набежавших извне, там все равно оставался стражник. Dum spiro spero. Джеймс окинул глазами кухню, уже не обращая внимания на куски тел и кровь, и, усмотрев ухват, метлу, несколько острых ножей и подсвечник с горящими свечами, довольно кивнул. Подсвечник достался Хантеру, а констебль, снова чувствуя себя идиотом и рыцарем из романов Мэри, шагнул в подвал. Забивать ножи сквозь черенки пришлось рукоятью меча, но зато дверь была надежно заколочена изнутри. Черт знает, чего ей хотелось, этой Делис, но оставлять ее за спиной... Увольте.
- С Богом, Том?
Хантер проворчал что-то невразумительное и в дополнение к канделябру другой рукой вытащил из ножен короткий меч.
- Видел я как-то одного, который с длинным луком даже в тесноте управлялся так, что посмотреть любо-дорого, - в голосе стражника звучало искреннее сожаление. - А сам так и не обучился. Стар уже пёс для новых трюков.
- Да уж, - Джеймс меч так и не убрал и сейчас раздумывал, не поменять ли его на кинжал. Чертовы уставы и уложения, предписывающие констеблям ходить с мечом или шпагой! И ведь хотел же с утра взять в казармах что-то покороче, но... - не помешало бы. Если этот идиот еще жив, я, пожалуй, сам его прибью. Когда выберемся.
Подвал - точнее, подвалы, потому что низкое обширное пространство делилось на части массивными стенами со сводчатыми арками - выглядел совершенно обычным. В свете канделябра проступали полки, уставленные соленьями, наваленные рядами мешки, бочонки с элем и, видимо, монастырским вином. Над ними, отбрасывая причудливые тени, висели связки засушенных фруктов и трав, которые наполняли неподвижный морозный воздух тонким ароматом. Свет при движении метался, оставляя между сложенных припасов чёрные провалы, в которых могло таиться что угодно. Пузатые бутылки, в которых отражались огоньки, походили на мутные, зелёные и жёлтые глаза. Но, по крайней мере, искать дорогу не было нужды. Стоило закрыть дверь и спуститься со лестнице, как где-то впереди и сбоку послышались приглушённые стоны. Женские.
Когда они свернули за составленную из мешков с мукой стенку, к стонам добавилось ещё ритмичное и мужское сопение. А вскоре, выйдя из под выложенной кирпичами арки, они увидели и причину звуков. Хантер, который закрывал процессию, тут же поставил Клементину себе за спину, хотя монашка всё равно выглядывала из-за его локтя. Судя по выражению лица, развернувшаяся сцена её не смущала. И не волновала. Разве что, внушала брезгливость.
Сестра Аливия стояла, упёршись руками в грубо сколоченные полки, просевшие под тяжестью больших глиняных кувшинов. Кувшины ритмично кланялись, порой глухо цокая ухватистыми ручками. В такт, хотя и с большей амплитудой, словно пытаясь указать направление, покачивались белые груди монахини с устремлёнными в пол тёмными заострившимися сосками. Сзади пристроился косоглазый стражник, на котором из одежды оставалась только покрытая пылью и пятнами пота рубаха. Кольчуга валялась на полупустом мешке с зерном, придавая тому неожиданно воинственный вид. Усиливал впечатление прислонённый к стойке рядом меч. Ни стражник, ни монахиня, увлечённые своим делом, внимания на новоприбывших не обратили. Освещал сцену любовных утех ещё один канделябр, похожий на тот, что нёс Хантер.
Что было куда хуже, констебль заметил, что зеленоватые огоньки, которые мерцали за парочкой и вокруг, там, куда не доставал свет - двигались. Парами. И, если подумать, вовсе не походили на бутылки, которые ещё и не имеют привычки легко царапать по дереву когтями.
Джеймс тяжело вздохнул, жестом обращая внимание Хантера на огоньки-глаза, явно сужающие кольцо вокруг любящейся парочки, и громко зааплодировал, будто находился на представлении уличного театра.

с Хельгой

Глаза погасли почти одновременно, и невидимые создания с шуршанием метнулись в разные стороны. Стражник отскочил от монахини так, словно бледная кожа под его пальцами внезапно раскалилась. При этом он запутался в сброшенных под ноги штанах и чуть не упал, ощутимо треснувшись затылком о сосновую полку. Голова оказалась крепкой, и сознания он не потерял, хотя и взвыл от боли. Монахиня выпрямилась спокойнее и бесстыдно повернулась к констеблю. Ложбинка между высокими крепкими грудями блестела от пота. Аливия тяжело дышала, но на лице её сияла счастливая улыбка.
- Граф! Вы всё-таки решили к десятой перемене? Как это мило!
- К-констебль! - неожиданно радостно добавил стражник.
- Штаны-то надень, - сердито посоветовал Джеймс и улыбнулся женщине в ответ. - Милая леди, рад наблюдать вас в добром здравии. Ведь известно, что у женщины здоровье с красотою неразлучны. Не будете ли вы так любезны отойти от этого, без сомнения, недостойного вас и милостей ваших плебея к вон той, самой дальней полке с кувшинами? Этот стражник бросает тень на вашу незамутненную прелесть, а мы с принцем Хантером, как истинные рыцари, желаем восхищаться ею издали.
- Но он мне нравится, - возразила монахиня, не трогаясь с места. - Разве что, может, вы, граф, или принц Хантер составили бы мне компанию вместо него? Здесь не очень тепло, и ужин скоро закончится.
За её спиной мелькнула быстрая небольшая тень, на миг сверкнув большими зелёными глазами, и скрылась за бочкой. Стражник торопливо натягивал одежду, путаясь в штанинах.
- Увы, милая леди, - Клайвелл сокрушенно покачал головой, - мы с принцем приняли целибат во искупление тяжких грехов. А потому вынуждены лишь любоваться вами. И желательно издали, чтобы красота не слепила так сильно.
- Целибат? - монахиня с выражением ужаса на лице прижала руки к груди. - Но, как... это правда? Это действительно так? Вы не обманываете?
- Истинная правда, - громко заверил ее Джеймс, неуместно (или очень даже уместно) припоминая, что с женщиной он не был уже черт знает сколько. Проклятая служба! И тут же тише, чуть развернувшись к Клементине, спросил, - Где второй выход, сестра?
- Прямо и направо, - еле слышно ответила та. Глаза Клементины, ни на миг не останавливаясь, метались между густыми тенями.
- Слышь... холоп, - возвращаясь к образу графа, окликнул успевшего натянуть штаны стражника Джеймс, - поди сюда, принц Хантер желает тебя видеть! Живо!
- Но тогда, - заключила Аливия неожиданно жёстким голосом, - от вас нет никакого проку. Вы - не мужчина, граф.
Стражник неуверенно сделал шаг, оглянулся на монахиню и пошёл быстрее, чуть не падая. Кольчуга осталась на мешке, но ему хватило разума прихватить меч, и теперь он на ходу пытался застегнуть ремень.
Вынырнув из тени, к ноге женщины, словно кошка, прижалось странное создание: четыре длинные когтистые лапы поддерживали худое гибкое туловище, покрытое каким-то наростами. Кое-где на голой, серой в коричневое пятно коже виднелась шерсть, больше походившая на серый с прозеленью мох. На остроносой морде почти светились огромные круглые глаза. Щерилась длинными иглами зубов широкая пасть. Существо вскинуло голову, и монахиня отсутствующе потрепала его по костистой спине.
- Увы и ах, милая леди, - охотно согласился Джеймс, с тревогой следя за стражником и поглядывая на тварь у ног женщины, - но, возможно, я просто еще не встретил ту, единственную, что согрела бы душу и...хм... не только душу воина. Ведь доселе спутницей моей была только смерть, а ложем - поле боя. О, если бы однажды повстречать ту, что подобно нежному цветку можно было бы прижать к груди и никогда уже не расставаться с нею!
Запас куртуазных любезностей, и без того скудный, заканчивался. Нужно было выбираться из подвала.
- Голова болит, - тихо сказала сзади Клементина. - И страшно.
Стражник, который, наконец, подвесил ножны на место, с удивлением взглянул на молодую монашку, со страхом - на хмурого Хантера и, наконец, покаянно - на констебля.
- Мистер Клайвелл, тут... там это, в общем, она как пришла, и платье на груди...
- Ничего страшного, холоп, - любезно согласился Джеймс, не переставая улыбаться Аливии, - дай только выбраться отсюда, я сам тебя прирежу. Клементина, еще немного, мы уже выходим.
- Ах, леди Аливия! - Продолжил он, быстро и осторожно продвигаясь вперед, туда, где Клементина обещала заветную дверь. - Неужели же мне, воину, прошедшему столь тяжелый путь, не улыбнется нежной улыбкой прекрасная дама? Не одарит лентой или букетом фиалок? Не выразит как-то иначе свою благосклонность? Неужели мне остается лишь печально взирать на Луну, мечтая о той, что единственная достойна стать владычицей моего сердца?
Аливия задумалась и переступила с ноги на ногу. Тварь порскнула в темноту. Двигалась она заметно быстрее и собаки, и кошки. Когда констебль со стражниками подошли немного ближе, чтобы свернуть туда, куда группу вела Клементина, старшая монахиня покачала головой.
- Нет, - скрестила руки под грудью. - Не выразит.
Со стойки взметнулась тень и опустилась на голову неудачливому стражнику. Тот в ужасе заорал и замахал руками, и тварь отлетела под полку, оставив на щеках и груди человека раны, которые тут же наполнились кровью. Только чудом одна из лап не зацепила глаз. Тьма вокруг взорвалась визгом и смехом, до жути похожим на человеческий. Детский. Казалось, тени мелькают повсюду. Юркие монстры сверкали суженными зрачками с полок, из-за мешков, исчезали и тут же появлялись в другом месте так, что сосчитать их было невозможно. Хантер махнул мечом в сторону одной из тварей, которая пыталась вцепиться ему в ногу, но та со смехом отскочила назад.
- Ну и отлично, - злобно пробурчал себе под нос Клайвелл, поворачивая вслед за Клементиной, - то же мне, Гвиневра нашлась. Где эта дьяволова дверь?
Аливия небрежно повалила канделябр и звонко, радостно рассмеялась. Смех длился и длился, отражаясь брызгами от каменных стен, словно монахине не нужно было дышать. Она стояла прямо и бесстыдно, положив руки на бёдра; в наступившем полумраке тело почти светилось. Косоглазый стражник, зажимая лицо свободной рукой, через шаг оглядывался на неё, но Аливия не сходила с места. Просто стояла и смеялась одной ей понятной шутке.

Со Спектром

Огоньки свечей от резких движений трепетали и тоже вот-вот грозили погаснуть. А сестра Клементина, выйдя из очередной арки в обширный зал, внезапно остановилась, и рядом с ней, сгорбившись замер Хантер. Впереди, шагах в двадцати, то ли из двери, то ли из пролома, лился бледный зимний свет, а прямо перед монашкой и стражниками замер, сидя почти по-кошачьи, чуть не десяток тварей. Одна, крупная, в рыжих пятнах, широко зевнула.
И шуршание сзади тоже резко затихло, сменившись размеренным постукиванием когтей. И негромко, едва заглушая доносившийся сзади смех, раздался голос сестры Клементины.
- Sancte Michael Archangele, defende nos in proelio. Сontra nequitiam et insidias diaboli esto praesidium... - она читала молитву быстро, будто боясь, что иначе не успеет.
"Imperet illi Deus, supplices deprecamur: tuque, Princeps militiae caelestis, Satanam aliosque spiritus malignos, qui ad perditionem animarum pervagantur in mundo, divina virtute, in infernum detrude. Amen." Молитва всплывала в памяти, кажется, даже чуть опережая слова Клементины. Лука действительно не хватало. А еще пары михаилитов, причем за три дня до этого момента. И бочек со смолой, которыми следовало обложить стены обители и поджечь к чертям собачьим. И лекарства от идиотского рыцарства тоже не хватало. А ведь мог бы сейчас карабкаться в башню. И не то, чтобы это было бы проще, но... Упущенные возможности всегда кажутся заманчивее. Джеймс остановился рядом с Хантером, с жадностью глядя на свет.
Цокот когтей за спиной становился все ближе, свет казался все заманчивее... Sine vitae periculo - nihil est. И Клайвелл рванулся вперед, волчьим шагом, перехватывая рукоять меча под удар, который в классическом фехтовании назывался "косым романским", а в уличных драках "ща я его напополам, дайкось", приметив в качестве цели серую тварь по центру. Та отреагировала мгновенно, почти невозможно-быстро, но меч всё равно достал существо в прыжке, и оно покатилось по полу, скребя когтями по камню и оставляя за собой след странной, белесой жидкости. А потом остальные под смех Аливии метнулась вперёд, смыкая кольцо, и воцарился хаос.
Хантер бросился за констеблем, увлекая за собой Клементину, огрел одного монстра канделябром, сбросив с полки, и отмахнулся от другого. Раненный стражник коротко взвыл, когда тварь, скользнув под лезвием, впилась когтями ему в бедро и с жутким хихиканьем полезла вверх. Другая цапнула воздух у самой ноги. Мужчина споткнулся и закружился на месте, размахивая мечом. Самому констеблю одно из созданий, молниеносно вскарабкавшись по столбу, прыгнуло на спину, но лишь скользнуло когтями по кольчуге и свалилось. Остальные метнулись низом с обоих сторон.
Джеймс рассеянно отмахнулся от самой прыткой мечом, но не попал, за что поплатился ответным прыжком на грудь. То ли кольчуга была крепкой, то ли когти для того неприспособленными, но тварь сползла вниз, попутно порвав ногу там, где ее уже не защищал подол кольчуги. Клайвелл приостановился, замешкавшись - и тут же выругался, почувствовав боль: очередная юркая и мерзкая скотина цапнула его за ногу, распустив сапог. Боль на мгновение опалила сознание, но сразу же отрезвила, настолько, что констебль смог оглядеть побоище. Результаты не утешали, у Хантера была прокушена кольчуга на боку и ранено предплечье. Клементина молилась бескровными губами, бледняя на глазах, точно из нее кто-то пил кровь. Впрочем, несчастный дуралей, ради спасения которого все и затевалось, справился со своим жутковатым противником и даже догнал Хантера. Дальнейшее воспринималось отрывками. Вот Хантер, которого нежить вынуждает оборачиваться, покусывая спереди, с боков и сверху. Свечи у него уже погасли и неверный свет, брезжащий впереди, только добавляет картине нот отчаяния и безысходности. Вот тварь, скатившаяся с кольчуги констебля и путающаяся под ногами, с привизгиванием щелкающая зубами... И получившая от души сапогом по этим самым зубам. Вот он сам, со злобой и неясным удовлетворением опрокидывающий стеллаж с полками. Твари, к сожалению, подобное поведение Джеймса сочли недостойным воспитанного гостя, тем паче - пришедшего к ужину, и одна из них немедленно вознаградила Клайвелла укусом в плечо, прямо сквозь кольчугу. Зубы у нее оказались не чета когтям и прокусывали металл, словно это была не сталь, а скорлупа каштана.
Впрочем, надолго она удержать в своих объятиях Джеймса не смогла - не на шутку разозлившийся констебль с разворота впечатал ее в стену, попутно отмечая, что Хантера-таки свалили на пол, и на нем, с радостным визгом и облизываниями, уже отплясывают джигу трое зверюг. Второго стражника, опрометчиво забывшего, что устав городской стражи обязует даже в гроб ложиться в кольчуге, если ты на посту, уже вовсю драли зубами и когтями. На полу.
- Dixi.
Клементина наконец-то закончила свою молитву и наступила тишина. Замолчала, осекшись на смешке, Аливия, точно ее заткнули. С тихим шуршанием отступили твари, будто вокруг девушки образовался защитный круг. Сама молодая монахиня выглядела плохо: бледная, с ввалившимися глазами, она явно с трудом стояла на ногах. Времени на то, чтобы удивиться или даже перевести дыхание не было. Клайвелл рванулся к девушке, подхватывая ее на руки и рявкнув короткое: "На выход!", подал пример пусть не героического и совсем не рыцарского, и уж, конечно, недостойного графа бегства. И лишь отбежав подальше от выхода - сорванных с петель дверей, лишь убедившись, что и Хантер, и второй стражник выбежали вслед за ним, Джеймс понял, что идиотов здесь было два. Впрочем, об этом тоже подумать времени не было. В сапоге уже хлюпало и кровь даже не была горячей, она стыла на морозе. Нога болела, точно ее драли железными крюками, ныло прокушенное плечо. Мысленно пожелав Аливии встретиться с ним в следующий раз на аутодафе (Джеймс с наслаждением представил, как будет подбрасывать дрова в огонь), констебль захромал к страноприимному дому.
Хантер, поддерживая стонущего стражника, которому когтями разодрали всю спину, пристроился следом. Сначала все молчали. Потом старший стражник сплюнул в снег и тяжело вздохнул.
- В следующий раз забиваем дверь с другой стороны.
- Можем прямо сейчас приступить, - Джеймс мрачно проследил взглядом за монахиней, продолжавшей ходить кругами по двору, и мотнул головой в сторону дверей в обитель. - Еще в башню эту ползти, правда...
До двери страноприимного дома оставалось рукой подать и констебль прибавил ходу.

с Хельгой и Леокатой

Изумленные взгляды трех пар глаз были бы, наверное, достойной наградой героям, если бы не нецензурные слова, почти синхронно вырвавшиеся из уст молодого стражника и одного из крестьян. Судя по неаккуратно сваленным в кучу вещам, прибыла эта крестьянская семейка недавно. И такого приема явно не ожидала. Женщина, скромно одетая, испуганно прижимала к себе мальчишку лет девяти, от которого так и сквозило любопытством. Глава семейства напоказ храбрился, но вид окровавленного констебля с девушкой на руках и стражников, залитых кровью тоже, вывел из равновесия и его.
- Ух ты, крови-то сколько! - звонко, на весь дом прозвучал детский голос. - А куда мистер её несёт?
Крестьянка шикнула на сына и обняла его крепче, словно опасаясь, что интересы констебля не ограничиваются только обитательницами аббатства.
- Здравствуйте, - неожиданно вежливо поздоровался констебль, вяло удивившись этой вежливости и положил девушку на первый же топчан, рядом с которым устало уселся на пол сам. Сапог проще было распороть до конца, чем снять, что Джеймс и сделал. Нога выглядела плохо. Черт её знает как, но нужно было быстро привести ее в порядок. Иначе о штурме башни не могло бы идти и речи.
- Здравствуйте, - явно опешив, ответил крестьянин, - а... что за...?
Последняя фраза была, конечно, не из тех, какую надлежит произносить в присутствии констебля и стражи, но мужчина не смог выразить свое изумление приличнее.
Джеймс с сожалением развел руками в ответ и поманил к себе молодого стражника.
- Надеюсь, лошадь твоя заседлана, - начал он, - потому что я сейчас попрошу тебя вот эту девушку отвезти к мистеру Скрайбу. Да бережно, если бы не она, мы не вышли бы! На словах передашь ему, что девушку нужно определить в госпиталь, но в чистую палату, понимаешь? Еще скажешь, что нужен гонец в Орден, к михаилитам. Чуть более двадцати голов в обители - не забудь. Даже если ночью они разбредутся, все равно такое количество тварей в округе - проблема для всего графства. Также, пусть он пришлет сюда лекаря стражи и вернешься сам, с телегой. Ну, и если капитан ваш отжалует хоть пяток человек еще - я буду его вечным должником.
Выдав эту тираду, Клайвелл закрыл глаза, переводя дыхание, и слабо улыбнулся. Определенно, если он выберется отсюда живым, завтра же поедет на мельницу. Наплевав на эти раны и те, которые, возможно, получит через пару минут. Поедет с этой книгой, которую пролистал на бегу, сразу после покупки и которая помогла хоть ненадолго отвлечь внимание бесноватой Аливии. Поедет просто для того, чтобы прогуляться по берегу реки с нежной, чистой Мэри Берроуз. И к дьяволу ее брата и его шашни с лесным братством.
- Вот же твою же... - потрясенно выдохнул крестьянин, - помолились, значит, на дорожку мы с тобой, Дженни.
Дженни испуганно закивала, обнимая мальчика.
- А он её из аббатства украл, да? - не унимался ребёнок. - А я знаю! Это ведь грех!
Джеймс досадливо закатил глаза. Слава похитителя монахинь его не прельщала совершенно.
- Это ужасный грех, - согласился он с мальчиком, - ты прав. Вырастешь - констеблем станешь.
С этими словами он поднялся и проковылял в лазарет, чье наличие в страноприимном доме можно было угадать по резкому запаху трав и настоек, просачивающемуся сквозь полуоткрытую дверь. Некоторое время он просто стоял там, наслаждаясь тишиной и невольно задаваясь вопросом, не прикасались ли руки беглой послушницы Эммы к этим вот бинтам? Позавидовав удачливости девушки (бордель или обочина теперь представлялись лучшей участью, нежели монастырь), Джеймс взял корзину с травами. Травы полетели на пол, а бинты и настойки - в корзину.
- Держите, Том, - проходя мимо Хантера, он всучил свою ношу стражнику, уцепив лишь пару бинтов да пузырек темного стекла с надписью "Matricaria chamomilla". Настойка ромашки на крепком бренди была невероятной, мерзкой гадостью. Но, все же, бодрила и Джеймс даже смог забинтовать себе ногу, прямо поверх чулка. Сапоги он бессовестно снял с раненого стражника и они были чуть велики, но не слетали и это, все же, было лучше, нежели ходить босиком. Он уселся на топчан, давая себе короткий отдых и запретил думать о чем-либо. Не получилось. Ночной пес стучится в небо. Десятая перемена блюд. Свет и спицы. И все это - на его участке! Ну что же, придется, все же, сходить в башню и спросить у этого пса, какого черта он стучится так, что у сестры Делис болят глаза, которыми она зачем-то слушает.
- Это ж надо, до чего кромвелевы прихвости дошли, - крестьянин то смотрел на Клементину, пытающуюся сесть, то на констебля, укоризненно и зло качая головой, - уже и голубиц из обители таскают!
И это тоже Джеймс пропустил мимо ушей, хотя и обязан был за подобное арестовать йомена без суда и следствия. По совести сказать, ему вообще не хотелось шевелиться. И потому, вопреки себе и своим желаниям, он с трудом поднялся на ноги, конфисковав у какого-то черта мешкающего молодого стражника длинный квилон. Ножны с мечом грохнули о пол, но наклоняться и поднимать их Джеймс не стал. Квилон, все же, был предпочтительнее в башне: еще не меч, но уже и не кинжал.
- Ну что, Том, - самоирония, звучавшая сейчас в голосе Клайвелла, наверное, удивила всех, кто его знал, - вобьем в свои гробы по гвоздю славы?
Хантер заканчивал заматывать стражника, на которого ушло почти всё найденное в госпитале полотно. Всю спину и бёдра невезучего мужчины покрывали длинные глубокие порезы, порой доходившие до кости. Оставалось только гадать, как он ухитрился пройти хотя бы до выхода почти самостоятельно. Несмотря на плотные льняные подушечки и связывающие кровь травы, на повязках кое-где уже снова проступали красные пятна. Наконец, смерив свою работу не слишком одобрительным взглядом, Хантер со вздохом поднялся на ноги. Сам старший стражник отделался легче: от самого худшего тоже спасла кольчуга.
- Нам славы не полагается по уставу. Так что, не знаю, как вы, а я бы лучше что-нибудь забил в... - он оглянулся на крестьянку с ребёнком и пожевал губами, - чужой гроб. Джеймс.
- Годится, - кивнул констебль, с неохотой поглядывая в сторону двери во двор обители. - Идем. Надеюсь, десятая перемена блюд еще не наступила.
Поморщившись от излишнего пафоса слов, он совершенно не героически похромал к двери.

Со Спектром

Ступени каменным водопадом стекали от вершины башни, из почти недостижимой, соколиной выси, штопором закручиваясь в каменный мешок. В начале пути левую стену приходилось вытирать локтем, боком прижимаясь к центральному столбу и пригибаясь, чтобы не стукнуться головой о низкий потолок. Так продолжалось довольно долго, мелкие и неглубокие ступени временами становились почти отвесными, так, что приходилось даже карабкаться. А затем, без всякого перехода и какого-либо предупреждения лестница стала широкой и высокой, будто бы дальше ее строили сказочные великаны. Чтобы подняться на приступок, мужчины были вынуждены задирать ногу почти на высоту колена, а то и выше. И когда уже казалось, что способ вскарабкивания по этим издевательским высотам найден, ступени снова стали мелкими и частыми, словно для лепреконов. Но, все же, вверху, откуда слышалось мерное гудение колокола, уже виднелся просвет и тянуло морозным воздухом.
Аббатиса была еще жива, хотя и изрезана так, что впору на ремни пускать. Она лежала в центре пентаграммы, совершенно простой, нарисованной мелом на полу. Над ней, пародией на балдахин над ложем, раскачивался большой колокол, язык которого оседлали трое или четверо некрупных тварей, отдаленно напоминающих летучую мышь и льва одновременно. Еще двое таких же мрачными изваяниями застыли на парапете по обе руки брата-лекаря. Столь милый душе констебля священник стоял спиной к вошедшим, сложив руки на груди и смотрел на тусклое зимнее солнце за тонкой пеленой облаков.
Довольно-таки продолжительное время Джеймс просто пытался отдышаться, мысленно костеря на чем свет стоит строителя башни. На то, чтобы высказать это все вслух, не хватало дыхания. К тому же, зверски болела нога, растревоженная подъемом. Наверное, поэтому констебль не придумал ничего умнее, как кашлянуть и вежливо произнести:
- Здравствуйте!
Священник не обернулся. Крикса у его правой руки склонила голову, глядя на Клайвелла круглыми чёрными глазами.
- Добрый день, констебль, - приятный низкий голос, в котором не осталось ни следа от ангины.
- Я полагаю, предлагать спуститься с нами вниз - бесполезно?
Джеймс не стал скрывать ни грусти, ни усталости, ни даже раздражения в голосе. Он действительно смертельно устал и был зол. И очень хотел, чтобы все поскорее закончилось.
Мужчина пожал плечами.
- Я там уже был. Ничего интересного.
Хантер потянулся за спину, медленно, не производя лишнего шума, вытянул тяжелый нож, взвесил его па ладони и вопросительно указал на священника глазами. Одна из тверей, что сидели на языке колокола, громко зашипела, показав два острых клыка.
Джеймс согласно кивнул, красноречивыми жестами показав, что вон те милые зверюшки на колоколе кусаются, и укус ядовит. Крикс, в отличии от тварей в подвале, он узнал.
- Ну как же, - удивился констебль, думая о предстоящей ярмарке в Лондоне. Получалось плохо. Навык размышлять во время разговора с магом о чем-то совершенно ином, годами вбиваемый в Академии, за ненадобностью подзабылся. - Там очень интересно. По чести сказать, мне слегка... плевать, что вы убили шлюху Эмилию и старую склочницу Магдалену. Да и от аббатисы одни проблемы. Гораздо интереснее, зачем вы это делаете? Я понимаю, что вы что-то ищете, изучаете. Но что?
- Вам нравится этот мир, констебль? Правилен - прав ли он? С такими аббатисами. С такими монастырями, ушедшими дальше от Христа, чем вальденсы и адамиты. С ересями, которые плодятся в каждом графстве. Где крестьяне, оглядываясь на священника, всё равно вешают над дверями подковы и ставят мисочки с молоком для тварей, каких не было в Эдеме? Вы видите в этом мире - Бога? Альфу и Омегу, хлеб Жизни?
Джеймс устало улыбнулся и перенес вес на одну ногу, давая отдых раненой. Вопрос был сложным. И одновременно простым, как и вся философия бытия. Он требовал ответа и содержал его же в себе. Но, все же, торопиться не стоило.
- Признаться, - в голосе невольно проскользнула нота интереса, - я Бога в этом мире давно уже не вижу. С того момента, как впервые приехал сюда, в эту обитель. Помнится, родственники хотели забрать сумасшедшую. Тогда-то, глядя на несчастную женщину, опустившуюся до звериного состояния, я впервые захотел спросить Творца: "Зачем?" Зачем он допускает подобное? Но Он молчал.
- Нет пророков, лишь безумцы вроде Мухаммада сбивают людей в пути. Сатана ходит открыто, не львом уже, а стаей гиен, которые так нажрались, что брезгуют даже падалью. Везде - ереси. Германия, Франция, Голландия с их свободомыслием. Протестанты, католики, греческая вера. Все вопиют, простирая руки - но не слышат. Если какой голос и верен, то как его разобрать в этом дьявольском хоре, подумал я, и нашёл ответ. Нет смысла слушать голоса человеческие. Важен лишь Его голос. Я тоже хочу спросить, констебль. Хочу принести слово Его - каким будет сказано. Пробить дорогу в Эдем, за мечи и крылья архангелов, прийти к престолу Его и сказать...
- Sapientis est Deus, - с уважением согласился Джеймс, уподобляясь Диогену Синопскому. - Но неужели вот этот курятник, простите, монастырь поможет достучаться до Него? Отведет мечи скорых на расправу архангелов? Что, если этот путь - не верный? Что, если там, в Эдеме, нет никого? Лишь пустота и тлен, как в иных церквях? И пусто там от того, что Он, как вы верно указали, находится здесь, среди нас? Ибо не может быть у всеблагого и всеведующего, у милостивого и всезнающего ни божьего попущения, ни вот таких вот аббатис. Ни даже этих тварей.
Искренность слов и мыслей, впрочем, для самого Джеймса немного подпортило выражение собственного лица, на котором констебль изобразил отчаянный призыв к Хантеру.
"Не мешкай, твою..."
- Тогда, - жёстко ответил священник, - если небеса действительно покинуты, я...
Что именно он в этом случае собирался делать, осталось несказанным. Раздирая ледяной воздух, свистнул нож стражника. Одна из крикс, хлопая крыльями, взлетела почти под клинок, но порыв ветра отнёс её в сторону, и нож глубоко ушёл в поясницу ересиарха. Тут же сорвались с места остальные твари, наполнив простор колокольни беспорядочным хлопаньем крыльев и тонким писком. Но несмотря на мельтешение, констебль отчётливо видел, как священник, задохнувшись словом, выгнулся и неловко, боком, перевалился через низкий парапет.
Пережив несколько томительных мгновений, пока криксы выражали свое неудовольствие и успокаивались, Джеймс рванулся к парапету и посмотрел вниз. Тела брата-лекаря, вопреки ожиданиям, видно не было. Не было даже крови. На всякий случай констебль обошел по парапету вокруг башни, хотя мысль о том, что монаха сдуло ветром, была смешной.
- Отличный бросок, Томас, - похвалил он разочарованно, - только, кажется, злодей испарился вместе с вашим ножом.
Стражник тоже посмотрел вниз и пожал плечами.
- Может, всё равно сдохнет, если повезёт. Если у него внутри всё, как у нормальных людей, с такими ранами долго не побегаешь.
Джеймс кивнул и посмотрел на все еще дышащую аббатису. Несомненно, гуманность и человеколюбие предписывали унести пожилую женщину вниз. Но... Как, черт побери, это сделать? По этой дьявольской лестнице?
- Надо бы как-то её вниз утащить, - задумчиво произнес он, - наверное.
- Она ещё и в дряни этой, - Хантер, хмурясь, кивнул на меловые линии. - Не доверяю я таким штукам.
- Я тоже, - согласился Джеймс, садясь на корточки около пентаграммы, - вот если бы она сама вышла... Эй, преподобная мать, вы меня слышите?
Аббатиса едва заметно пошевелилась и вздохнула. Говорить ей, похоже, было сложно, но зато она смогла слабо кивнуть.
- Сможете ко мне подползти? - Не трогаясь с места, вопросил констебль как можно мягче. - Я бы вам помог, но нужно, чтобы вы это сделали самостоятельно.
Монахиня негромко простонала и попыталась перевернуться на бок. Получилось у нее это не с первой попытки, и даже не с третьей. Но все же - получилось. И, через муки, сродни родовым, она все же выкатилась за пределы пентаграммы. Прямо к ногам Джеймса.
- Надо же, - взваливая монашку на плечо, как мешок, удивился Клайвелл, - такая худая, а тяжелая.
Аббатиса действительно оказалась неожиданно увесистой, точно ее дрянной характер добавлял веса телу. Джеймс тяжело вздохнул, представив нисхождение, что ожидало их, и направился к лестнице, стараясь не наступать полной стопой на раненую ногу, в которой точно поселились дьяволы с раскаленными крюками.

Гарольд Брайнс, торговец.

31 декабря 1534 г. Бермондси. Утро.
Понедельник. Убывающий полумесяц.

Выйдя из таверны, Гарольд глубоко вдохнул, холодный воздух тысячей мелких иголок скатился от носа до лёгких. Торговец, всласть зевая, потянулся, небольшое облачко пара поднялось к крышам ещё спящих домов. Городок ещё не проснулся, но где-то далеко уже чеканил удар за ударом молоток. От нечего делать Гарольд проверил, в порядке ли лошадь, затем просто опёрся спиной о стену близлежащего дома и стал разглядывать окрестности, перебирая при этом в голове старые немецкие песенки.
- Господин, купите фиалки! - Нежная, большеглазая и очень озябшая девушка в сером палето и с корзиной цветов подошла так тихо, что увлеченный разглядываниями пейзажей торговец и не заметил. В ее густых медных кудрях поблескивали снежинки, укрывая волосы блестящей вуалью.
- И почём фиалки? - Гарольд невольно улыбнулся симпатичной торговке.
- Восемь шиллингов букет, - девушка разулыбалась в ответ, - из теплиц графа Уилтшира. Покупайте, ваша леди будет очень счастлива.
Гарольд вытащил из-за пазухи деньги, и протянул их торговке. Несмотря на немалую карьеру купца, на такое денег жалко не было.
"Приятно, когда доброе дело стоит всего восемь шиллингов." - Часто шутил он про себя.
- О, спасибо, спасибо, господин, - девушка заметно растерялась, но справилась и засияла искренней улыбкой, делающей миловидное лицо еще более привлекательным. Она приняла деньги и долго рылась в корзине, выбирая букет, - вот, самые лучшие фиалки, для вашей леди.
Передавая цветы, она случайно коснулась рукой руки торговца и мило покраснела. Уходя, продавщица фиалок, все время оглядывалась на Гарольда, пока не скрылась за углом.
Не успела она уйти, как смёрзшийся снег захрустел под копытами не одной, как ожидал Гарольд, а двух лошадей. На одной - крупной гнедой кобыле - ехал давешний знакомец-северянин, зато на другой, в чёрном платье с оторочкой из лисы и наброшенной поверх лисьей пелерине, сидела девушка, в которой торговец узнал Марико. Когда они остановились, не доехав нескольких ярдов, Вальтер соскочил на землю первым, и легко, как пушинку, поднял из седла телохранительницу Стального Рика.
- Мистер Брайнс. Вижу, вы - ранняя пташка. Это хорошо, - гудел швед, прижимая к себе Марико, словно это было самым естественным в мире делом. - Терпеть не могу ждать. Пока ждёшь, всех фазанов уже лиса перетаскает. Хм, - он смерил взглядом букетик в руках и тепло улыбнулся. - Ещё нужно кого-то навестить, верно я понимаю?
Японка промолчала, но смотрела на торговца вполоборота, не отрываясь, и в её глазах он ничего прочитать не мог.
Гарольд бережно положил букетик на забор и поздоровался с северянином.
- Нет, цветы я купил так, просто от нечего делать. - Лёгкая, добрая улыбка скользнула по лицу торговца. - Здравствуйте.- Обратился он к Марико. И сразу же, не дожидаясь ответа, повернулся к шведу. - Подождите пару минут, я выведу лошадь. - Говорил он при этом очень мягко, почти дружелюбно.
Вальтер кивнул.
Зайдя в конюшню, Гарольд ещё раз спешно всё осмотрел. Было непонятно, что здесь делает Марико, скорее всего просто проводит их за город, хотя её могли приставить к торговцу после разговора с констеблем, да и дорожная сумка заставляла задуматься. Выведя Искру из конюшни, Гарольд сразу запрыгнул в седло. С лошадью он старался обращаться мягко и спокойно. Что появление Марико, что её, казалось бы, опасная молчаливость не произвели на торговца особого впечатления, всё равно, ничего сделать с этим он не мог. Раз уж они решили, что она поедет, то она поедет, переживать тут было бесполезно.
- Ну. - Гарольд решил не обращать особого внимания на неожиданную спутницу. Склонившись, он взял букетик с забора и бросил его в сумку. - Будем надеяться, скоро мы вернёмся.
- Будем надеяться, - согласился Вальтер, поцеловал Марико ещё раз и поднял её в седло.
Японка тронула лошадь коленями и подъехала вплотную к торговцу. Она говорила негромко, так, что слова явно не доносились до шведа, который проверял завязки седельных сумок.
- Мистер Гарорьд, - голос её звучал абсолютно спокойно. - Варьтер-сан вернётся. Есри нет - я вас убью. Сумимасен.
Гарольд так же спокойно ответил.
- Сделаю всё, что смогу, - посмотрел на спутника. - и буду надеяться, он сделает то же для меня.

с Ричардом и Леокатой

Марико, действительно, проводила их только до городской границы, после чего, не говоря ни слова, повернула лошадь и шагом двинулась обратно.
С неба, на пустынную, безлюдную дорогу крупными хлопьями валил снег. Вдали, за пеленой снегопада, виднелся неестественно высокий и тёмный храм.
Гарольд, всю дорогу думал о том, получится ли согреваться в пути магией огня. В конце концов он решил, что заниматься таким верхом опасно, лошадь может скинуть его, да ещё и ударить. Искра оказалась неплохой лошадью, хоть Гарольд в них и не разбирался, сразу был виден её спокойный нрав. Полному счастью мешало лишь тяжелое молчание, которое надо было прервать.
- Не лучшая погода для прогулки. - Он с усилием потёр руки.
- Ты слышал выражение - голос звёзд? - судя по виду, северянин, в отличие от него, наслаждался прогулкой. - Это бывает зимними ночами высоко в горах, как на самом севере Финмаркен. Когда дыхание опадает на замёрзший снег хрусталиками льда. Говорят, в такие ночи нужно двигаться очень медленно, иначе душа может слететь с губ и устремиться в небо.
Гарольд подивился поэтичности с виду грубоватого спутника, но выдавать этого не стал.
- Не доводилось, я слышал много немецких, славянских и иберийских легенд, но о "голосе звёзд" узнаю впервые. Красивые, однако, в Скандинавии сказания. - Гарольд не исключал, что эта легенда пришла с востока, или её просто могла выдумать Марико.
- Странные там места, - вроде как согласился Вальтер. - странные люди и странные предания. Я проезжал там раз-два. Чем реже где-то бывают сборщики налогов и дани - тем выгоднее. К слову, Ю говорила, ты тоже купец, - последнее слово северянин выделил. - Везёшь что с собой? Эссекс, конечно, не так далеко, но всё дорогу окупить получится, глядишь.
- Нет, решил, что это будет лишним. Дел у нас и так невпроворот, да и с торговлей я завязал - не самое достойное занятие, как по мне. - Гарольд решил, что раз Вальтер упомянул Ю, то не избегает разговора о ней, а возможно и о Марико. Торговцу хотелось узнать, как можно больше о телохранительницах Рика, в конце концов, в один день незнание могло стоить ему жизни. В таком деле, важно было подойти издалека.
- Ю просила передать, что-то насчёт задания?
- Да я всё уже сказал ещё там, - пожал плечами Вальтер. - Церковь стоит где-то на утёсе над морем в Эссексе. Я так понимаю, брошенная, но это может означать, что угодно. Глядишь, там два камня да обломок стены, а прочее крестьяне на ограды растащили. Но Ю поминала, что там вроде бы знак кометы был. А вот где и как - как знать?
- Эх, что поделать. - До Гарольда дошло, что северянин тоже торговец, захотелось содрать себе кожу с лица или вспороть вены. Он был рассеян и слишком честен, благо собеседник пока никак не ответил на подобную осечку. - За торговлю ты не обижайся, просто за десять лет я совсем расстроился в этом деле, хотя и без него людям никак.
Северянин неожиданно фыркнул, словно слова Гарольда его позабавили.
- Если ты и с констеблем так говорил!.. Понимаю. Да меня так просто и не обидеть, так что и ладно. Скажи лучше, куда надумал? Пока что дорога-то одна, а дальше?
Гарольд слегка улыбнулся. Открытость Вальтера его успокоила, плохо было бы, если бы он промолчал.
- Потому-то, тебе и пришлось меня вытаскивать. Мне кажется, Клайвелл обиделся, когда я сказал ему про сломанный стул. - Гарольд погладил лошадь по шее, она ему всё больше нравилась. - Что касается дороги, пока у нас не одной зацепки, так что думаю, придётся ездить по монастырям, выспрашивая где могут быть развалины. - Делать тут особо было нечего, просто плутать по побережью было безнадёжно, а слово "комета" никуда, пока что, не вело. - Буду всем говорить, что ищу могилу прадеда. Что думаешь?
- Можно, - с некоторым сомнением протянул его спутник. - Если не примут за какую-нибудь комиссию, могут и сказать. Если знают. Монахи-то больше своими землями интересуются, чем брошенными церквами. Какая им с них выгода? Разве что бенедиктинцы попадутся. Я бы, право слово, ещё по деревням спрашивал. Вот там рассказы на несколько жизней назад уходят и безо всяких книжек. Но, конечно, тут ты - главный. Куда решишь, туда и поедем. У меня-то задание простое, сам понимаешь.
- Понимаю, но насчёт деревень ты прав, да и шуму меньше будет. - Ещё Гарольд понимал, что эта поэтическая натура, может быть и отправлена, чтобы его прирезать по завершению дела, ну или в случае его провала. Сейчас думать об этом было бесполезно, но в будущем стоило принять меры, жалко, Марико исключила удобнейшую возможность. - Может у тебя есть какие-то идеи? - Честно и открыто сказал торговец. - Одна голова хорошо, а две лучше.
- Откуда, - пожал широкими плечами Вальтер. - Но языком трепать - это много придётся, как пить дать.
- Придётся, но это наверняка будет не самой большой проблемой. Видится мне, ценные артефакты просто так на земле не лежат. - В голосе Гарольда прослеживался смешок. Он пытался закончить разговор на хорошей ноте, чтобы остальная часть пути прошла в более дружелюбной атмосфере.

Зима - заботливая хозяйка. Она одела белоснежными шапками холмы, нарядила в тяжелые снеговые шубы ели и дубы, до самых бровей укутала в пуховые шарфы кусты терновника и можжевельника. Тракт утопает в снежных заносах, в иных местах ночной ветер, забавляясь в бешеной пляске, нагреб валы, сквозь которые с трудом продирались лошади. Тишина стояла такая, что можно было услышать шепот снежинок, летящих с серого, низкого неба так часто, что трудно было рассмотреть дорогу. Первой неладное почуяла Искра. На диво послушная и спокойная лошадь доселе, она заартачилась, остановилась, как вкопанная, а затем повернула голову и переливчато всхрапнула Вальтеру, игнорируя нового своего хозяина, Гарольда. Таким же тревожным звуком отозвалась лошадь северянина. Искра прижала уши и попятилась назад, всем видом показывая, что дальше идти не намерена.
Гарольд скривился.
- Да будь оно неладно. Вальтер. - Он спрыгнул с коня и передал поводья спутнику, вытаскивая меч из ножен - Подстрахуй. Я проверю, мало ли.
Послать северянина он никак не мог, оставалось лишь идти самому. В конце концов, командир всегда полагается на авторитет, который сначала надо заработать. Жалко, но командиром он не был.
- А надо? - тихо пробасил сзади северянин, послушно приняв повод. Второй рукой он быстро провёл рукой по толстому кожаному поясу, который ещё в Бермондси отдала ему Марико. - Лошадь-то у тебя учёная, зря фыркать не станет.
Гарольд размял левую руку, готовясь произнести заклинание.
- Не думаю, что получится объехать. - Он спешно осмотрел занесённые снегом окрестности. - А возвращаться в город - не дело.
Торговец говорил спокойно и уверенно, почти лениво. Реакция обычно спокойного северянина, заставила Гарольда засомневаться, но виду он не подал.

Резкое, режущее уши полушипение-полусвист раздалось из-за кустов и на дорогу выползла огромная змея, размерами сравнимая, пожалуй, лишь с рослым ясенем, растущим у дороги. Совершенно черная, отливающая синью, с желтыми узкими, косыми полосами по бокам, она несла на голове желтый гребень. Широкая и толстая, с мужское бедро, она, тем не менее, ползла легко, перекатывая мышцы под блестящей шкурой. Завидев Гарольда, змея свернулась кольцами и, возвысив голову на два человеческих роста над дорогой, зашипела.
Гарольд прикусил нижнюю губу, глубоко вдохнув, у него опять болело под черепом, будто туда налили раскалённого железа.
- Бежать - самоубийство, атаковать тоже. - Он до боли сжал рукоять меча дрожащей рукой. - Стой.
Торговец изготовился отпрыгнуть вправо и рубануть обеими руками, когда змея бросится вперёд.
- Назад, дурак! - одновременно заорал Вальтер. - Чего лезть?
Искра нервничала и плясала на месте, а вот собственная лошадь северянина смотрела на монстра почти равнодушно, словно наблюдала таких по десять раз на дню не далее чем в соседнем стойле.
Змея, меж тем, нападать не спешила. Она вольготно раскинула кольца тела на всю дорогу, закрыв ими даже обочины и принялась рассматривать путников, точно оценивая, кто из них вкуснее. Гарольд был осмотрен дважды, и тварь, точно дразнясь, высунула длинный, алый язык.
Гарольд медленно зашагал назад, убрал меч в ножны и взялся правой рукой за запястье левой. Головная боль нарастала и пульсировала. Хотелось или броситься с криком на змею, или убежать на другой конец Европы. Торговец приготовился выдать максимально мощный взрыв.
Чудовище с интересом наклонило голову в сторону, поменяло местами пару колец тела и резко хлестнуло хвостом, метя в корпус торговцу.
От тяжелого удара в бок, Гарольд отлетел в сугроб. Хотя снег и смягчил падение, боль была ужасная, его чуть не стошнило.
- Сука! - Торговец вскочил на ноги, раскидывая снег руками. Изо рта текла кровь, зубы были сжаты до скрипа, волосы взъерошены, покрасневшие глаза широко раскрыты. Торговец вскинул левую руку.
- Фюрбаннад фитта! - неразборчиво, но не менее понятно выразился Вальтер и, пользуясь тем, что лошадь его стояла смирно, ткнул в сторону змеи скрюченным указательным пальцем. Перед мордой рептилии заплясал яркий, хорошо заметный даже зимним днём огонёк, который плавно покачивался из стороны в сторону, постепенно уползая в сторону, завораживая змею, которая принялась раскачиваться вслед за светлячком.
Северянин поспешно соскочил в снег и потащил лошадей туда, где, скособчившись, стоял его спутник.
И тут Гарольд прокричал заклинание, выпуская максимально возможный огненный заряд. Светло-желтый шар плазмы с тихим шипением пролетел в двух ярдах от змеи, ярко вспыхнул над ее головой и погас, приятным теплом согрев кожу рептилии. Ещё до того торговец выхватил меч и размашистыми шагами начал пробиваться к застывшему в изумлении северянину, который только успел сойти с дороги в снег и провожал огонь взглядом.
Змей встрепенулся, оторвался от разглядывания огонька. Вспышка не причинила никакого вреда его великолепной, сияющей шкуре. Тварь качнула головой, клацнула зубами за шеей спешащего мимо него торговца и отшатнулась от меча, которым махнул в её сторону Гарольд. Прошипев что-то злобно-неодобрительное, рептилия отползла чуть назад, текучим движением, отчетливо напоминавшим о Ю, переместив кольца тела так, чтобы они закрывали как можно больше дороги, и вытянув хвост в поле - к Вальтеру и лошадям.
Приблизившись к северянину, Гарольд сплюнул в сугроб и повернулся к змею. Голова не прекращала гудеть.
- Хреново, однако. Думаю, стоит, мать её, ретироваться.
Ответить Вальтер не успел. Змей раздраженно зашипел и с неожиданной быстротой, какую вряд ли можно было ожидать от существа подобных размеров, бросился вперед, одним рывком покрыв расстояние до людей, окружая их кольцом тела, оставляя лишь немного места и плюнул. Ядом. Зеленоватым, остро пахнущим персиком и жасмином. Лошади, которых Вальтер отпустил, успеливыскочить из ловушки, а сам северянин, спасаясь от яда, еле успел прикрыть лицо плечом и тут же махнул через метровой толщины тело змеи, переваливаясь наружу.
Гарольд, пытаясь увернуться от плевка, тоже перемахнул через сжимающееся кольцо. Боковым зрением он высматривал лошадей, прикидывая стоит ли зарезать одну из них, чтобы отвлечь зверя, но те уже были далеко. Неожиданная вспышка боли на левой скуле отвлекла его, в воздухе витал запах, напоминающий духи Ю.
Рептилия как-то досадливо заскрежетала зубами и ухватила северянина. Ухватила аккуратно, за шиворот, будто это было яйцо с ее собственным детенышем. Проводив взглядом купца и злобно зашипев, она с силой хлестнула хвостом, ударив по ногам, отчего Гарольд кувыркнулся, влетев в сугроб. Торговец застонал от боли в ногах, в глазах слегка потемнело.
Змей не размышлял ни мгновения. Лежащий на земле стонущий купец, по-видимому, представлялся легкой добычей, а потому тварь просто подняла тяжелый, дубинообразный хвост и ударила его сверху. Гарольд резво откатился в сторону. Неподалёку в снег молча свалился Вальтер, без джеркина, но сжимая в одной руке секиру, а в другой - пояс Марико. Каким-то образом он ухитрился остаться на ногах, и с хаканьем всадил в змею топорик так, что стук отдался от деревьев. Быть может, именно поэтому второй удар получился не таким сильным, как хотелось бы рептилии. И потому лежащий на земле купец оказался всего лишь вмят в снег и - оглушен. Змей развернулся туда, где упал выскользнувший из зубов северянин и медленно, дразнясь языком, начал опускать голову.Вальтер, бросив короткий взгляд на торговца, остался стоять, только поспешно перебросил пояс в руку, которой держал секирку. У Гарольда двоилось в глазах, он попытался встать на одно колено, но нога скользнула по снегу, и торговец чуть не упал. Мокрые, потные волосы закрывали обзор. Когда он снова собрался с силами и попытался подняться, послышался рёв чудовища.
Когда до медленно покачивающейся головы древней рептилии осталось не больше трёх ярдов, змея разинула пасть и бросилась вперёд. В эту же секунду швед резко взмахнул рукой, и в разинутую глотку стальной вспышкой ушёл брошенный нож. Вальтер сразу же прыгнул в сторону, но глубокий снег сковывал движения. Его ударило в бедро и отшвырнуло в сторону. Рептилия взревела от ярости и боли, принялась беспорядочно бить хвостом. Кольца тела сжимались с таким ожесточением, что, казалось, слышен треск мышц. Северянин перекатился снова, уходя от судорожного удара, вскочил и бросился к Гарольду. Судя по тому, как легко Вальтер вздёрнул торговца на ноги, силы у него было на двоих, если не троих.
- В лес. Быстро.

с Ричардом и Леокатой

Голос мужчины доносился, как издалека, но Гарольд послушался и поплёлся с северянином. Как только торговец закрывал глаза, его начинало в два раза сильнее тошнить и шатать из стороны в сторону. Ноги были как два деревянных бруска, соединённых в коленях ватой. Забежав в лес, Гарольд, тяжело дыша, более-менее прочно встал на ноги. В голове гудело, рана от яда болела и чесалась. Торговец несколько раз с силой потёр её рукавом.
- Идём дальше в лес, попробуем обойти дорогу и найти лошадей. - Сплюнул сгусток крови. - Сука.
Вальтер, не тратя дыхания на слова, кивнул и, оглядываясь, двинулся дальше. Гарольд ковылял через лес, пытаясь обогнуть дорогу и выйти в месте, куда могли убежать лошади. Снег не давал толком идти, немало попало за шиворот и в сапоги. Во рту чувствовался вкус крови.
Выйдя к дороге, Брайнс футах в шестидесяти, все же, увидел лошадей. Змея видно не было и торговец медленно подошел к Искре, спокойно и аккуратно протягивая руку к поводьям. Лошадь с недоверием подалась, но Гарольд убаюкивающим голосом продолжал её успокаивать, поглаживая по шее.
Швед тем временем успел уже достать из седельной сумки плащ и накинуть на плечи. Без джеркина, в одном плаще поверх пропотевшей рубашки ему наверняка всё равно было холодно, но сильный, сытый человек вроде Вальтера мог провести на морозе и куда больше времени, чем оставалось до Билберри. Заметив, что спутник уже поймал Искру, швед вскочил в седло и подобрал поводья.
- Едем?
Гарольд молча кивнул и взобрался в седло. Рывок отдался острой болью в груди и спине. Поле зрения свелось до прямой линии, от мягкой, тёплой головы лошади, до поворота дороги и тяжелого, серого неба над ним. Всё тело буквально гудело. Место, куда попал яд, болело всё сильнее, не давало толком думать. Торговец, потеряв на мгновение хватку, чуть не свалился на землю, но в последний момент ухватился правой рукой за шею Искры и со стоном выровнялся в седле.
"Может, стоило пустить огонь ей в пасть. Или сразу бежать. Наверно, бежать." Мысли всплывали и тонули, не успевая сформировать единого потока. Он попытался вдохнуть полной грудью, опять резкая боль, от холодного воздуха заболело перегретое горло. "К чёрту. Как же больно." Лошадь тронулась. Гарольд несколько минут, просто не мог собраться с мыслями, затем с силой потёр глаза. "Ну, в принципе, откуда я мог знать, что там такое?" Он нащупал левой рукой флягу. "С выпивкой - это я дальновидно придумал. Начало, конечно, так себе. А хуже всего, что из-за моего гениального руководства пострадал Вальтер. "Гарольд краем глаза осмотрел северянина, тот, что неудивительно, выглядел нахохлившимся и потрёпанным.
"Ну, шагать несколько миль по лесу, ведя лошадь под узду, и по колено в снегу, из-за какого-то шума - тоже не дело." Гарольд открыл флягу и сделал несколько глотков. "Нехорошо вышло, нехорошо. Интересно, что он об этом думает? Выглядит-то всё, как будто виноват во всём именно я. Благо, и досталось больше мне, обижаться ему особо не на что."
- Будешь? - Гарольд протянул шведу флягу.
Тот кивнул, принюхался и сделал осторожный глоток, потом ещё один. Выдохнул и отдал фляжку обратно.
- Благодарю. Сейчас кровь разогнать - самое то. Впрочем, я-то ладно, повисел в зубах да в мягкий снег свалился, а вот тебе досталось не в пример. Лучше бы в Билберри лекарь нашёлся, иначе дело швах. В жизни не видел, чтобы так разносило, словно на рой злых ос набрёл. Хорошо ещё, говорить можешь. И, - северянин улыбнулся без тени юмора, - дышать.
Гарольд, не без боли, ответил улыбкой.
- Сам полез, вот и получил. - Видимо, северянин всё-таки не держал на него зла. От всех видов боли на свете, хотелось просто исчезнуть, но совсем тошно становилось при мысли, что из-за его глупости пострадал Вальтер.
"Этот Вальтер - не плохой мужик, мог ведь и не рисковать." Гарольд опасался шведа, но пока тот ничего плохого не сделал и, более того, спас торговцу жизнь. Неизвестно, как бы повёл себя он сам в такой ситуации.
- Спасибо. Если бы не ты, я бы оттуда и не ушел.
- И в самом деле, - кивнул Вальтер. Мелкий, противный снег пошёл гуще, и выражение глаз северянина было не разобрать. Снег же приглушал голос. - Для чего ещё существуют попутчики да сопровождающие? Конечно, можно было и в лес, но ведь если бы иначе сложилось, кому эту штуковину добывать? Мне Рик за такое не платит. Пришлось бы вернуться в Лондон, к Мако. Небось, кровать ещё даже остыть не успела, так подумать.
Гарольд промолчал, физическая дискомфорт давно перевесил моральные мучения, и ему было болезненно лень выдавить из себя ещё хоть одно слово, да и слово это, явно, было бы лишним. Торговец теперь даже не знал, что думать о северянине. Возможно, швед был послан убить его, если всё провалится или по завершению дела, но стал бы он рисковать своей жизнью из-за такого? Гарольду было стыдно от самой мысли, что он всерьёз обдумывал убийство Вальтера - гораздо лучшего человека, чем он сам.
"И всё же, что бы сделал я? Угрозы Марико, возможные проблемы - всё это было предельно далеко в тот момент, в момент, когда смерть смотрела мне прямо в глаза, - торговец ласково погладил Искру по шее. - Быстро ты,зараза, отбежала, и не зря ведь. Тебя бы я, к примеру, продал, как говорится, со всеми потрохами".
- Ну ничего. - Прошептал Гарольд.
"Такими темпами у меня ещё будет возможность посмотреть, что я сам из себя представляю, - торговец грустно улыбнулся. - Теперь, надо бы найти лекаря, с ядом лучше не шутить, да и рёбра мои взбучка стороной не обошла."

Билберри. Таверна "Зеленый Грифон". Поздний вечер.

"Грифон", несмотря на поздний час, был полон народа. Лишь один столик в центре зала, с металлическим шариком, прихотливо сверкающим в свете свечей и камина, пустовал. В углу под лестницей, как и всегда, расположился сын барона со своею метрессой. Лорд с упоением предавался игре в кости с тремя такими же, как и он - холеными, надменными и громко хохочущими. Тоннер - трактирщик с довольным видом расположился за стойкой и с заметным удовольствием оглядел новых посетителей.
- Господа! - поприветствовал он Вальтера и торговца взмахом руки, - добро пожаловать в "Грифон"! Место, славное своим вином и историями! Если... - разглядев, наконец, лицо Гарольда, трактирщик осёкся и чуть ли не закружил вокруг него, не обращая внимания на шведа.
- Это ж кто вас так, господин? - Наконец, спросил он. В голосе сквозило удивление, граничащие с полным изумлением.
- Глупость-матушка. - Гарольд старался говорить как можно более привычным для трактирщика говором: это всегда помогало расположить к себе. Конечно, важно было не переборщить. Торговец ещё не решил, стоит ли рассказывать про змея, поэтому уклонился от прямого ответа.
- Не найдётся ли у вас свободного местечка и чего перекусить? - Он мельком взглянул на шумящую компанию. Было бы нехорошо обратить на себя внимание этих подвыпивших фазанов: дворяне часто творили глупости на пьяную голову, да и не только на пьяную.
- Найдется, - Тоннер несколько удивленно и разочарованно нахмурил брови, возвращаясь за стойку, - у нас все найдется, чего не скажете.
- Мне бы, - вмешался Вальтер, который, заложив большие пальцы рук за пояс, с явным одобрением оглядывал обстановку, - свинины посочнее, которой, если нос меня не подводит, так чудесно пахнет с кухни. Это для начала. Потом, может... - он повёл носом. - Ещё пирог с рыбой... или уткой? Лучше с уткой. И зелени побольше, а то, мистер?..
- Тоннер, - краснолюд чуть поклонился и снова расплылся в приветливой улыбке, - Тоннер-трактирщик, господин. К вашим услугам.
- ...а то от этой белизны хоть мох из-под снега выкапывай, мистер Тоннер. И чтобы запить это всё - сначала горячего вина. А потом ещё монастырского, красного, бутылки две. И столик бы у огня, если найдётся.
Закончив, он посмотрел на спутника.
- Вам на двоих с, - краснолюд, деловито повторяющий заказ северянина миловидной служанке с хитрым и любопытным лицом, кивнул на Гарольда, - с господином? Сей миг исполним, Пэнси уж поднесет, расстарается. Да столик один остался, не обессудьте. Вон тот, с шариком. Но топим мы исправно, да и вино, - в голосе трактирщика звучала искренняя гордость, - доброе.
- Да. - Гарольд повернулся к северянину. - Вальтер, позволь мне заплатить. - Ещё никогда деньги не значили для торговца так мало, да и выразить благодарность как-то иначе он сейчас просто не мог. Гарольд с силой протёр глаза правой рукой, его лицо искривилось от очередной волны боли. - Господин Тоннер. - Торговец говорил слегка хрипло, в полголоса. - Не подскажете, можно здесь найти хоть какого-то лекаря, а то я, того и гляди, прям тут преставлюсь?
- Лекаря в Билбери,- краснолюд еще раз пристально осмотрел лицо торговца и сожалеюще развел руками, - лет уж пять, как нет. Старый-то в лесу сгинул, а нового не завели. Третьего господин Фламберг быть обещались. Если сызнова с госпожою будет - ваше счастье, лекарка она. Да вам водой покуда умыться б просто, любезный господин.
- И то правда, - добавил Вальтер. - Умыться, холодного приложить, глядишь, и лучше станет. А уж кому за что платить - потом разобраться можно.
- Да. - Гарольду казалось, что он сейчас просто развалится. Он опять попытался вдохнуть полной грудью, но скривился от боли. - Где можно присесть?
- Это всегда конечно, - краснолюд махнул рукой Пэнси. - Она вот всё к вашему, господи, удовольствию и устроит. Только не здесь, а вот, где никто не помешает.
Худенькая служанка осторожно взяла Гарольда под руку, словно он не мог видеть сам, и повела к двери, откуда доносились вкусные запахи. На кухне она усадила торговца на стул у раскрытого окна и сочувственно покачала головой.
- Сейчас, господин, секундочку одну только, и я мигом. Только воду найти.
Здесь было жарко из-за огромных каминов, но воздух от окна приятно холодил кожу там, где она сохраняла чувствительность. И кухня, кажется, являлась гордостью заведения: просторная, чистая, со связками ароматных трав под потолком и даже засушенными цветами над окнами. Над огнём жарились, истекая соком, большие куски мяса и шампура птиц.
Вернувшись с большим кувшином и сложенной льняной тканью, Пэнси снова посмотрела на Гарольда и вздохнула.
- Жаль-то как, красоту испортили... рубцы останутся. Вы, господин, головой только не дёргайте, а уж я постараюсь.
Обмакнув полотно в воду, она начала осторожно промывать глубокие раны.
- И вы, господин, не печальтесь. Мужчине шрамы-то не помеха. Хотя вот у михаилита, конечно, лицо чистое, ещё и бритое... но эти-то особенные.
Гарольд слегка улыбнулся, так, чтобы не помешать женщине. Даже если эта забота была притворной, торговцу всё равно было приятно. Что можно ответить он не знал, но хотелось поддержать разговор с доброй и мягкой служанкой. Он взвесил в уме всё, что он знал о михаилитах, чтобы произвести впечатление, фактов оказалось не достаточно, так что лучше было просто задать какой-нибудь вопрос, показывая заинтересованность.
- Признаться, ни разу в жизни не видел ни одного, хотя слышал много историй о них.
- Ох, - девушка мечтательно прищелкнула языком, - в "Грифоне" они изредка бывают, но вот господин Фламберг... Да вы мастера Тоннера поспрошайте, хозяина-то нашего, он красно говорить умеет. Я-то не умею так-то, как он. Но история тут у нас приключилась, знатная, конечно. Ни убавить, ни прибавить!
Женщина, видимо, не хотела погружаться в долгое и утомительное повествование, да и сам Гарольд предпочёл бы сначала поесть, а потом уж слушать байки. У служанки была ещё работа, и торговец, добавив немного любопытства, поинтересовался.
- Этот господин Фламберг, видимо, интересный человек?
- Необычный, - кивнула Пэнси, заканчивая промывать раны и прикладывая к ним сухую мягкую ветошку, - я, правда, с госпожою говорила только. Ванну готовила, одеваться помогала. Госпожа, конечно, молоденькая совсем, но тоже необычная. Ох, - оживилась она неожиданно, - а вы попросите, господин, мастера Тоннера рассказать, как михаилит тут шкодника ловил! И про менестреля! А я вам только про то, как они с госпожою сказки складывают порассказать могу.
Гарольд был не на шутку голоден, да и с работой служанка закончила, так что торговец, осматривая впечатляющие синяки на руках, добавил.
- Всегда нравились такие истории, буду рад послушать, за кружкой эля. - Он попытался рассмотреть свои раны в ведре. Шрамы никогда особо не волновали Гарольда, но при мысли о явном уродстве становилось неприятно и беспокойно. Он, не без усилия, встал, с уже полюбившегося ему, тёплого места, и прошел в зал.
Вальтер, который уже сидел за столиком и отрезал уже явно не первый кусок мяса, приветственно махнул ему ножом.