День: четвертое октября
Фигура: без фигуры
Ход: без хода
Официальная клетка: нет
Фактическое местоположение: A6 (Чареи)

У эй-раана Ланне была одна очень паршивая - с точки зрения окружающих - манера. Он редко когда стучался.
Особенно - когда спешил.
На появившегося на пороге следопыта Советник Штормов и его племянница вскинули глаза одновременно; двое лиа склонились над массивным письменным столом, на котором были разложены карты, придавленные по четырем сторонам тяжелыми резными прессами из зеленоватого камня.
- Простите, что отвлекаю, - в голосе Аалая не было даже капли раскаяния. Нарьен на такую наглость только вопросительно приподнял густые брови - следопыт был на редкость серьезен и откровенно встревожен.
- Сейчас вернулся отряд, который я два назад отправлял к Ясному, - Ланне прикрыл за собой тяжелую дверь, прошел к столу. Таль с дядюшкой переглянулись. Уже знали, морские души, что дальше скажет темноволосый разведчик.
- В Ясном оживились - укрепляют форт, начали перекрывать вход в бухту.
- Корабли? - сощурилась Таль. Аалай помотал головой.
- Нет; пока только - словно бы готовятся к обороне. Но "Тайро" не стали подходить ближе - опасно.
- Плохо. За подготовкой к обороне может скрываться и обратная подготовка.
Сейней побарабанила пальцами по губам.
- После августа... Вряд ли.
- Я бы так не думал, - Советник Штормов разложил поверх бумаг небольшую карту - старый план Ясного... После бури, созданной Кристофом, очертания фортификаций наверняка менялись - но у лиа не было возможности узнать, как именно. - Отвлекающий маневр, работа на два фронта, что угодно, Сейней.
Адмирал кивнула, оперлась ладоням о край столешницы, глядя - то на т'Еро, то на Ланне. Тот склонился над картой.
- Это все примерно, вы ведь понимаете, - тонкие пальцы следопыта замерли над желтоватым листом елани. - Вот тут и тут - перекрывают вход в бухту, вывели несколько кораблей. Что в гавани - не узнали.
Таль пробормотала что-то неопределенное и потерла ладонью скулу, потом отошла к окну. Нарьен нахмурился.
- Най'роу, - вскинул на него глаза Ланне, - вы должны понимать, что совать голову в пасть орхи - было опасно. "Тайро" и так подошли слишком близко к Ясному, и их могли заме...
- Сегодня пришел приказ из Эаши, Аалай, - донеслось от окна. Таль присела на край широкой, деревянной полосы подоконника и в задумчивости смотрела на гавань, тянущуюся вверх мачтами кораблей, - об усилении патрулей, блокаде кораблей и укреплении самого Чареи, если все же готовится удар.
- Но мы этого не знаем точно, - Нарьен постучал ладонью по столу.
Аалай пожевал нижнюю губу, потом скатал план города, вскинул глаза на Советника.
- Я это одолжу?
- Зачем?
Следопыт лихо, но как-то… кривовато улыбнулся.
- Я помню, конечно, план – но под рукой его все же хотелось бы иметь.
Таль обернулась.
- Твою ж.. не смей!
- Вы сами сказали, - покосился на неё Ланне и тут же отвел глаза, смотря теперь на Советника, - что нужны сведения о том, что происходит в бухте и самом городе.
- Идиот!
- Другие не справятся, - не обращая внимание на Сейней, продолжил следопыт.
- Это опасно.
- Най’роу, я знаю. Но по-другому – никак, верно? – Аалай похлопал свернутой картой по ладони, - я думаю вернуться через два дня, если выйти уже через пару часов.
Он вытянулся, вскинул подбородок.
- Разрешаете?
Таль сжала губы в тонкую линию. Советник – кивнул.
- Осторожней.
Ланне хмыкнул:
- Буду осторожен, как в рейде под синим флагом.
Отсалютовав обоим, он резво выскочил за дверь. Таль кинулась за ним, ловко увернувшись от руки дяди, который пытался её поймать.
Услышав шаги за спиной, Ланне… попытался сбежать, но был пойман цепкой ладонью адмирала и резко повернут к ней лицом. Сейней бесцеремонно встряхнула следопыта.
- Только попробуй не вернуться!
- Вернусь, - серьезно посмотрел в светлые глаза Ланне. – Обещаю. Вернусь.
Таль на мгновение зажмурилась, потом – отпустила следопыта, отступила на шаг назад. Выдохнула.
- Лай… Серьезно, осторожней.
- Все будет хорошо, - склонил голову на бок Аалай и весело улыбнулся, - не переживай, ладно? У вас и так дел по горло теперь.
Таль только хмуро кивнула.

Дата: двадцатое сентября (поздний вечер-ночь)
Фигура: без фигуры
Ход: без хода
Официальная клетка: нет
Фактическое местоположение: D1 (Неуштадт)

Всё-таки Неуштадт был суетным городом. Суетным и суетливым, особенно сейчас, в военное время. Северным он был или южным – но остаться в покое и поразмыслить хорошенько, хотя бы немного, в этом городе Геларе не удавалось. Никак.
После их последнего разговора Готфрид с ней почти не пересекался – сидел у себя в кабинете и «работал». Чертил. Писал письма, отправляя с ними только Рейна или Герхарда. Изредка говорил о чём-то с Хайнцем, который, обычно не стесняясь рассказывать всё и вся милым красоткам, поселившимся в доме епископа, стоило им пристать с расспросами о делах фон Гальдера – тут же немел, что каменная статуя, и только деловито крутил усы. Появляясь, словно ночная тать, примерно с заходом солнца, связист ночами не выходил из подвала, где пропадал вместе с железноруким до самого утра, лишь изредка требуя «им с другом» вниз чего-нибудь поесть.
По всему было ясно – дело двигалось, и двигалось изрядно. Тайком проскальзывая в кабинет Готфрида – с водой она шепталась или не с водой? – Гелара ночами просматривала письма, небольшие записки, кое-где уже полусожжённые, кое-где ещё нет, рылась в корзине для бумаг, которая от варварского обращения, умей она говорить, давно бы разрыдалась на груди у староверки. А ещё – по несколько часов просиживала за длинными списками, в которые всё добавлялись новые имена – и исчезали некоторые старые, а напротив большинства появлялись пометки.
«Надёжен. С нами».
«С нами. Под сомнением».
«Надёжен, но сам по себе. Не выдаст».
«Ненадёжен, дальше не проверять».
Люди, эльфы, гномы, несколько – два-три, не больше – троллей, чуть больше орков и кого ещё только не встречалось. В первом свитке – длинном и тонком, плохо возьми – порвётся, Гелара нашла около пятисот имён. Мелким, убористым почерком, да и так не вполне понятно было, как уместились.
Последний, с которым она успела ознакомиться вчера, содержал ещё триста. Сверх ещё двух, каждый из которых насчитывал по три с половиной сотни. Всё тем же убористым, мелким, кое-где кривоватым почерком.
Полторы тысячи кандидатов. И это – за столь небольшое время. Из них – два из трёх – надёжные и одобренные.
Орден рождался и начинал собираться вокруг фигуры фон Гальдера – слишком медленно для таких времён и невероятно быстро, если измерять по правде.
Профессиональные воины, солдаты и офицеры. Бывшие ЦОСНАЗовцы, Гласы Урагана, священники – от простого монашека до экзарха. Техномаги и техножрецы-специалисты. Просто техники: инженеры, биологи, химики – и алхимики, о наличии которых в ЭКК, возможно, не подозревал даже губернатор Йост. Простолюдины и дворяне. Толстосумы и бедняки.
Все очень разные. С единственной оговоркой. Неколебимая, просто невероятная вера в Творца – либо твёрдые, железные принципы, позволявшие и без ревностного следования религиозным канонам оставаться человеком(и не-человеком) достойным, решительным и умелым.
Краткие характеристики на большинство имеющихся тоже можно было найти – если постараться. Но большинство, похоже, не доживало до второго прочтения Готфридом, нещадно палясь. Даже и спрашивать, какой запас огненных кристаллов изводил первосвященник и где брал больше и больше, было как-то боязно.
Жутко хотелось прочитать всё. Но Готфрид ни бумаге, ни пергаменту, похоже, не доверял так, как собственному глазу и памяти. А вчера под утро её вообще чуть было не поймали. Выручила разве что Моргана. Мокрую, растрёпанную, не успевшую дать одежде «перетечь» из лёгкой одежонки лиа в монашескую рясу и сандалии Гелару уже прижали к двери, под которой она ещё вечером просочилась, вопросом «что ты тут делаешь?», и сверлили суровым епископским взглядом. И тут предусмотрительная сестра Агнесс вынырнула из-за угла в рабочей одежде – засаленная рубаха, штаны с заплатами на коленях – и, гордо помахивая полупустым ведром чистой воды, из которого змеевой головой из пучины торчала мокрая тряпка, осведомилась:
- Ну долго ты ещё там будешь возиться? Я руками быстрее управляюсь!
Готфрид обескуражено моргнул. Перевёл взгляд с Гелары на Мэг и обратно. Моргнул снова. Гэомантка мигом развила успех:
- Ваше святейшество, у вас в услужении два охламона, каждый из которых в одиночку поднимет мою тарантайку. Разрешите мне смиренно поинтересоваться, какого беса они не утруждают себя даже пол помыть? Мы здесь в гостях, а не за жалованье.
- Прошу прощения… Я ошибся, - пожал плечами Готфрид. – Нервничаю в последнее время.
- Чистота как раз хорошо помогает от нервов, - подмигнула Моргана, поправляя выбившийся из под бечёвки на волосах локон. – А то пыли у вас…
- Считайте, что я привыкаю.
- К чему?
- К пыли. В склепах её всегда много, - на полном серьёзе сказал Готфрид, захлопывая за собой дверь кабинета.
Женщины переглянулись. Обеим было ясно – епископ понял всё. И торопил события, изо всех сил подсмеиваясь над собственной смертью, поселившейся, как убедила его Гелара, в левой, не покалеченной руке.
- Не боится, - фыркнула Моргана, наотмашь расплёскивая воду и с остервенением падая на колени, пытаясь словно вдавить растекающуюся, убегающую в сторону влагу тряпкой в пол. – Ничего не боится. Только не успеть, похоже.
- Хочешь, я её придержу? – Гелара смотрела на воду, не на подругу. – Проще будет…
- Знаешь, не надо, - снова отфыркнулась рыжеволосая церковница, налегая на тряпку. – Сама справлюсь. Лучше возьми-ка вторую да помогай надраивать: больше пользы будет.
- Сто лет не мыла полов.
- Я дольше. Помнишь же, каково у меня в подвале.
- Помню.
- Ну вот и хватит отлынивать, освежай память.

да я вообще мимо проходил. меня тут нет,)

Вдвоём они отмыли оба этажа особняка до блеска. Полы сияли, и Гитлер с Шульцем нещадно поскальзывались на них, кляня всех и вся на чём свет стоит. Мебель, с которой тоже стёрли пыль, блестела, как новенькая, золочёные и медные украшения столовой, коридора, гостиной, спальни – всё блестело чистотой и играло в свете зажженной иллюминации: уборки хватило до самого вечера. Красные, взмокшие, запыхавшиеся дальше некуда, женщины расселись на ступеньках лестницы на второй этаж. Говорили мало.
- Он вчера ночью опять кричал, - наконец вымолвила Гелара. – Каждую ночь просыпается. С криком.
- Кошмары. Учитывая, что на кладбище учудили, да и вообще – не удивляюсь, что он плохо спит, - Моргана расстегнула ворот рубашки и, откинувшись на ступенях, вытянула ноги. – Ну… и извини конечно, ты руку приложила. То есть приложилась к руке.
- Думаешь…
- Грет, от бытности лиа ведь не тупеют, верно? Ты сама посуди: человеку сказали, что ему жить три месяца осталось. В лучшем случае. Можно сколько угодно быть живее живых днём, ворочать невесть какие дела, а ночью… Оно вернётся. Оно всегда возвращается. Понимаешь? К тебе ведь возвращалось.
- Возвращалось… после того, - вздохнула Гелара. – По ночам. Долго. Почитай всю жизнь… пока лиа не стала. Как с ума не сошла – не знаю.
- Ну вот. Тебе тогда хуже смерти было. А ему сейчас? С малефиками невесть что. Он про них уже две недели заикается. Сведения начал какие-то ещё собирать. Списки, о которых ты мне говорила – зря разве?
- Поясни-ка, - прищурилась Гелара.
- А чего пояснять? Орден уже что-то делает. Каждому, кто в списках – задание. Для общего дела. Кто-то – что-нибудь разузнает. Кто-то – достанет. А кто и посерьёзнее. Там же воинов и церковников – тьма тьмущая, хотя… тут уж скорее свет пресветлый. Вот и выходит – кто-то малефиками занимается, присматривает, выведывает. Кто-то – войной. Ты купца этого видела, что у нас вчера ошивался?
- Дженерозо, кажется? Полуэльф?
- Да, чёрно-белый такой. С серьгой. Во-от. Ему в Неуштадте очень многое принадлежит. Правда многое. И не только в нём. Есть ещё Маорис, Кестер, Блицклюгель, Богалты опять же… Но Дженерозо – основа. Банкир, кредитует всё, что может, а что не может – тоже кредитует. Ну и с чего бы это он сюда приходил? В грехах каяться?
- Почему бы и нет?
- Лар, для него народ… Мусор, в общем. Прах. Про самого слухи ходят, что он едва ли не бандит бывший, а всё равно. Перекусит пополам, мясцо обглодает, а косточки ещё и продаст кому, - Моргана снова потянулась и взъерошила подруге волосы. Та притворно обиделась, одарив инквизиторшу лукавой ухмылкой, – Но есть у Ливио Дженерозо и определённое достоинство. Он может достать всё на свете. От слова всё, по буквам.
- И?
- Что «и»? Глаза раскрой, спасительница. Готфрид Орден свой создаёт. Чтобы войну закончить. Если что – силой даже обе стороны замирить. Ему оружие нужно? Нужно. Народ нужен? Нужен. Связи, способы как-то – всё это нужно. Лучше, чем через Дженерозо, это не достать. Только вот одна беда…
- Какая?
- Дженерозо – мерзавец. Законченный. На его совести – если у него есть совесть, потому что души нет точно – жизней больше, чем в послужном списке бывалых инквизиторов старого времени. Ни одно тёмное дело в городе не обходится без него, а в колонии – он стоит за каждым вторым. Так или иначе, не всегда напрямую… Но всё равно. Быть у такого в долгу – страшное дело.
- Может, Готфриду всё равно, раз он умирать собирается? – не глядя на подругу, предположила Гелара. Та в ответ только хмыкнула.
- Может и всё равно. Только вот с Дженерозо он, кажется, ещё до нашего явления сошёлся. Ох, чует моё сердце – не к добру это. Такому предать – что плюнуть. Последить за ним может?
- Как? Тоже в дом к нему с мотоциклом нагрянешь? Завалишься в спальню, превратишь её в мастерскую, что-нибудь взорвёшь…
- Да ну теб… Мать! Заряд подновлять пора! – Моргана вскочила, как спружинив, и метнулась вверх по лестнице. Поскользнулась на надраенных ступеньках, чуть было не расквасив нос, но удержалась за перила и во всю прыть ломанулась наверх.
Гелара осталась сидеть на ступенях и размышлять, даже не озаботившись всё же вернуть себе вид монахини. К чему? К ней, во всех внешних обликах, в доме уже привыкли, а чужакам она старалась не показываться.
Интересно, это у неё не получается представить, как можно носить монашеские сандалии, не натирая ноги ремешками, или они и правда всегда трут и тем делают жизнь невыносимой, через мучения совершенству шэа… то есть душу. У тех, кто носит их по призванию – душа, а не шэа…
Понять бы ещё, где разница?
А так… босиком, в родном облачении цвета туманной синевы, с сапфировой каплей, ташэа от Таану на груди и подарком Кино на руке, она чувствовала себя… Нет, не лучше. Чувствовала себя собой. Геларой, а не Гретой ланРейт, которая, всплыв откуда-то из закутков прошлого, цеплялась за старое…
Грета ланРейт и правда не простила Готфрида фон Гальдера.
А Гелара – простила. И теперь хотела отпустить Грету, чтобы та не отравляла жизнь всем самопровозглашённым спасителям Шэн-лие.
Ей. Готфриду. Моргане. Старым хрычам-слугам фон Гальдера и его лихому связисту, умудрившемуся даже при виде цветка фейра и её привычных одежд не растеряться и ущипнуть её сзади, стоило лишь повернуться к нему спиной, а дальше – пластичным движением борца увернуться от щедрой ортодоксовской оплеухи.
- Это на счастье, душечка! На счастье! – гаркнул Дамнат, вылетая из комнаты с завидной прытью.

В середине ночи, ворочаясь на постели, словно на голом камне, она тщетно пыталась заставить себя уснуть. А сон не шёл. Не шёл, боялся коснуться, подарить немного доброго забытья с улыбкой Таану или смущённым румянцем Кино, или со смеющимся лицом приятельниц-волшебниц из числа ортодоксов, бежавших сюда.
Моргана во сне то и дело норовила её обнять. Гелара отодвигалась, пока не оказалась прижата подругой к самому краю постели, и не сказать, чтобы подруга собиралась хоть сколько-нибудь умерить свои амбиции. Фейра её уже не щекотал, ночная рубашка прикрывала ровно столько, сколько для этого было нужно, и снились Мэг, похоже, весьма приятные видения – так забавно она улыбалась во сне. И продолжала сталкивать Гелару на пол, будь она неладна!
Конец терпению пришёл раньше, чем Гелара надеялась. До рассвета было ещё далековато, а до падения – уже совсем рукой подать. Буквально.
- Мэг! Ты меня спихнёшь! – шёпотом процедила Лара, чуть толкая подругу в бок. Та, вместо того чтобы отодвинуться, прижалась ещё ближе, упираясь подруге в бок коленом. Сквозь сонное бормотание послышалось «больше никогда» и «хороший мой». Гелара прицокнула языком: вот тебе и сны…
- Мэг! Сестра Агнесс, блюдите приличия!
- Мрф… мрпф… моепрохх… ладное… - не открывая глаз, зевнула рыжекудрая, утыкаясь у подушку носом.
Колено и рука, уткнувшаяся в плечо, так и остались на месте.
Гелара села, свесив ноги и полностью отдав одеяло Мэг. Ледяной пол холодил босые ступни, а в голове словно морозные иголки покалывали.
Мэг. Готфрид. Орден. Война. Прошлое и проклятая Грета ланРейт, не дававшая покоя уже который день. Взгляд Таану и смущённые, краснеющие щёки Кино.
Кажется она тогда тоже покраснела? А ещё – суровый, но благородный и чистый сердцем Веалеен, величественный Веладон, разный и такой живой Эаши, просоленный, прогретый и промоченный синевой насквозь Чареи…
И снова: Готфрид, Мэг, война, мир, Орден…
От размышлений её отвлёк истошный, ломающийся крик.
- ПОЛУЧАЙ! ПОЛУЧАЙ, МРАЗЬ! ПОДАВИСЬ, ПОДОНОК!
Кричал Готфрид… так, словно душу епископа рвали демоны.

Вспоминать дальше было горько. Тихий шелест складок облачения. Сапфировый блеск едва различимой в темноте броши-капли. Бесшумный, едва уловимый толчок двери в кабинет священника.
Готфрид сидел за столом, растрёпанный и сгорбившийся. Лицо священника осунулось, побледнело и напоминало погребальную маску, под глазами залегли глубокие тёмно-серые тени, в руке – правой, подрагивая и скользя, скрипело по листам автоматическое перо. Тихо, оттеняя багровым блеском лицо священника, переливался огненными сполохами багровый кристалл рядом, зажатый в пасти бронзового орла.
Епископ не замечал Гелару. Или делал вид, что не замечал.
Скрипело автоперо. Не поднимая головы, лишь изредка смахивая спутанные клочья волос в сторону, горбился над столом Готфрид, измученный, с покрасневшими глазами и прикушенной губой. Тихо мяукал и тёрся о ногу верный Храбрец, пытаясь добиться хозяйской ласки и порой чуть когтя полу алого бархатного халата – и получая добродушные, но рассеянные и полные боли взгляды.
«Смерть через три месяца. И котёнок тоже останется без хозяина..» - проскользнуло в голове Гелары. Женщина успела полюбить непоседливого серого хулигана, пару раз чуть не застрявшего в переплетении деталей морганиной тарантайки и встречавшего гостей ярым мурлыканьем с толстого ковра в одной из комнат, на котором, бывало, висел день деньской, вцепившись острыми коготками.
Через несколько минут фон Гальдер отложил автоперо, скомкал написанное в правой руке и отшвырнул в сторону. На столе рядом уже валялись ещё два скомканных листа. Гелара едва успела отскочить от двери, когда, обойдя стол единым рывком с места, священник, топча разбросанные по полу обрывки, снова добрался до дивана и с протестующих хрустом последнего рухнул на подложенное одеяло.
Через пару минут, выждав, она заглянула снова. Готфрид лежал, скрестив руки на груди, и смотрел в потолок невидящим взглядом.
Наутро линтаарий выглядел прежним – хмурым, усталым, но не ожившим мертвецом. И только красные прожилки в глазах да никуда не девшиеся тени выдавали, что ночью первосвященнику ЭКК снова было не до сна.

и тут меня тоже нет

Оставшийся день сегодня она провела в соборе, раз за разом разворачивая и расправляя добытые с трудом – а попросту выкраденные у фон Гальдера из кабинета три клочка бумаги. Те самые, со стола.
Письма. Три письма, ни одно из которых не было сожжено по досадной случайности… или потому, что сказанное в них было жалко жечь.
Смешные, чуть неловкие и очень грустные. В каждом – всего по несколько предложений.

Первое – самое длинное. Самое незамысловатое и закрученно-официальное.
«Здравствуйте, дорогая Янита. Да, это снова я, Готфрид. И слова сразу же кончились… Извините, мне не очень просто сейчас говорить с вами, но я чувствую, что должен рассказать вам такую простую и одновременно важную для меня вещь. Почему – скажу в конце. Недавно, буквально на днях, меня обследовал специально приглашённый мной врач, к которому я решил обратиться из-за ухудшения самочувствия. Я болен, Янита. И, увы, тяжело и неизлечимо. Я толком так и не понял, что это за болезнь, внешних проявлений у неё по сути своей нет, но, как утверждает лекарь – я склонен доверять ему и его коллегам, которые подтвердили диагноз лично, проведя перепроверку по моей просьбе… Простите. Много говорю о ерунде. Одним словом, мне осталось довольно недолго до встречи с Создателем. Думаю, около трёх месяцев. В лучшем случае – дней сто.
У меня остаётся много недоделанных дел, и я надеюсь, что успею завершить всё самое необходимое, чтобы с чистой совестью смотреть в глаза нашему Господу-Творцу. Но речь сейчас не об этом. Простите заранее за то, что будет дальше… Вы – не спрашивайте, почему, я и сам не знаю – самое светлое воспоминание за последнее время, что было в моей жизни. Я ни о чём не прошу, Янита. Правда – ни о чём. Но если бы среди всех этих забот вы нашли время – например, один вечер – который могли бы провести со мной, я был бы счастлив и…»

Второе – много короче. Написанное похоже сразу после «гибели» первого.
«Здравствуйте, Янита. Если вы будете не против, я сразу перейду на «ты», потому что сейчас даже такие условности постепенно изглаживаются из моей жизни. Не подумай, я не стал святым и не отрешился от мира. Просто… я заболел, Янита. Довольно серьёзно. И врядли это лечится. У меня всего три месяца. Я не шучу, так и есть. Не в настроении шутить, и потому перейду к делу. Я… скучаю, Янита. Очень скучаю и хотел бы видеть тебя, если у тебя есть время. У меня самого его очень мало, но всё же – пожалуйста, зайди ко мне. Посидим за чаем – я научился разбираться в чае, честное слово! Местный, кстати, с очень интересными вкусами бывает. А ещё я снова сыграю для тебя на кристалле… у меня теперь есть напоённый рассветным сиянием кристалл – это очень красиво, тебе точно понрави…»

И последнее. То самое, которое Готфрид писал вчера. Самое короткое.
«Яни… Можно я и буду звать тебя так – Яни? Или Янькой? Прости за наглость, не сердись. Просто… Яни, я тебя люблю. Не спрашивай, как и почему… Но это так. Знаю, смешно так бросаться этим словом, но… Я никогда не чувствовал ничего такого. А теперь знаю – люблю. И люблю тебя. Приезжай. У меня мало времени. На самом деле мало – проблемы со здоровьем. Тяжёлые. Мне ничего не нужно… просто побудь со мной немного, хорошо? Бесы, как же хочется тебя поцеловать… Прости! Не знаю…»

Гелара читала письмо одно за другим, раз за разом. Первое – много обмана, попытки успокоить. Приглашение к старому другу. Или новому, но очень близкому. Второе – предложение руки и сердца. Вежливое, трепетное, романтичное. Третье – мольба отчаявшегося человека с двумя каплями поверх чернил. Слёзы? Он… плакал над письмом к любимой?
У Готфрида фон Гальдера была любимая. Был котёнок. Слуги, которые о нём заботились, неотправленные письма, в которых линтаарий стирал в крошки душу, подбирая слова, чтобы вымолить немного внимания, которого, как ему самому казалось, совсем не заслуживал… А ещё был город, почти единодушно веривший этому сорокалетнему человеку с металлической рукой, покрасневшими глазами и бледным, измученным кошмарами лицом.
Человека хотелось жалеть. Хотелось понимать, поддерживать, помогать.
Хотелось иметь такого друга. Прийти вечером к нему в кабинет, поговорить, честно во всём признаться, доверить свои чувства и мысли, мечты, надежды… Рассказать всё и вся, не скрывая ни капли собранной в шэа тревоги, доброты и чистоты, подаренной Средоточием.
И для этого нужно было всего лишь переступить остатки всплывшей из прошлого иллюзии, цеплявшейся за ноги при попытке подойти к Готфриду и протянуть ему руку.
Остатки Греты ланРейт, обратившиеся в ядовитый шип, отравляющий шэа женщины в синих одеяниях, рисковавшую всем только ради того, чтобы война, угрожавшая её новой родине, прекратилась как можно раньше.

- Вас что-то тревожит?
Гелара чуть не подпрыгнула от неожиданности. Неужто отец Бенедикт умел так бесшумно передвигаться? Старичок-добрая душа, искренне верящий в Творца и всегда находящий добрые слова для всех, кто к нему приходил. Подслеповатый старик и тот заметил на её лице следы беспокойства… Кошмар! Хотя… может, рассказать ему… что-то? Только вот как?
- Святой отец… я могу попросить совета?
- Конечно, сестра Грета. Я слушаю вас.
Бенедикт присел рядом. Старческие руки осторожно поправили на груди символ Единого – молнию в круге.
- Понимаете… есть… - Гелара запнулась. «Придётся врать. И много», - …есть один человек. Он когда-то был моим врагом. Настоящим.
- Врагом? И чем же он заслужил вашу вражду, сестра?
- Он… чуть не сломал мне жизнь. Был со мной жесток. Очень.
- Так… И что же дальше, сестра? Вы что-то узнали о нём?
- Я встретила его, - Гелара, спрятав письма за пазуху, выпустила из под капюшона косу и принялась нервно теребить кончик, перевязанный синей лентой. – Он здесь. В колонии. И он… в общем, он изменился.
- Изменился?
- Это добрый и честный человек. То есть мне так кажется.
- Кажется? – лукаво улыбнулся Бенедикт, и в мутных глазах священника блеснул огонёк.
- Он… многого достиг. Сделал много хорошего своей жизни и использует своё влияние и богатство на добрые дела. Он совсем не похож на того жестокого человека, который так оскорбил и унизил меня тогда… Я не знаю, сможете ли вы даже представить, святой отец…
- Смогу, - кивнул старичок. – Я тоже многое повидал в жизни. Та что же вы?
- Я… я хочу поговорить с ним. Сказать, что простила, и предложить свою дружбу. Но не знаю, поверит ли он.
- А вы сама – верите себе, сестра Грета?
- В каком смысле? Простите, ваше…
- Если вы простили его, то таким сомнениям не место в душе, - пожал плечами отец Бенедикт. – А если нет… то у вас не выйдет дружбы, как бы вы ни старались. Старое зло будет висеть над вами обоими, будет подтачивать вас изнутри. И вас, и его. Ведь нельзя не почувствовать человека, который тебя не простил. Сердце… оно не даст.
- Почему?
- Потому что в сердце – Единый. Кому, как не ему, понимать, кто прощён, а кто нет?
- Не знаю, святой отец… - Гелара обхватила локти ладонями. От стен собора вдруг ощутимо повеяло холодом. – Я… я его простила. Правда. Я знаю.
- так скажите ему об этом, сестра. Вы можете?
- Я боюсь.
- Если ваше прощение искренне, а он – такой, каким вы его представили мне, сестра – он поймёт и примет и прощение, и дружбу. Если же нет… то вы узнаете правду. Это – тоже немало. А страхом – не добиться ни того, ни другого.
-Н-наверное, - Геларе вдруг стало неловко. – Я поговорю с ним. Сегодня вечером. Спасибо вам. Я пойду.
- Не за что, сестра Грета. Мы оба служим Единому, - добродушная улыбка на лице отца Бенедикта блеснула, словно маленькое солнце. – Идите с миром. Я благословляю вас.
- Спасибо. Правда, большое спасибо.

- Привет, Лара! А я тут… Лара, ты чего? Куда ты?
- Готфрид у себя?
- Да, - Моргана выронила большой гаечный ключ и застыла, уперев руки в бока, отчего на рубашке тут же проступили масляные пятна – пальцы женщины были в смазке. – Что тебе с того?
- Дело, - отмахнулась Гелара. – Давно вернулся?
- С час как. Какое дело-то?
- Расскажу потом.
- Эй-эй, поздно же уже… Я и за тобой-то хотела Рейна послать! Он небось спит уже.
- Он же не ты, чтобы так спать! Разбужу!
И прежде, чем рыжеволосая успела ещё что-то сказать, Гелара взметнулась вверх по лестнице, оставляя на перилах мокрые следы руки. Капли воды побежали вниз, оседая тёмными пятнами и полосами на балясинах. Хлопнула дверь кабинета.
- Чего это она?
Моргана обернулась. Хайнц-Гутхорм Шмидт, связист фон Гальдера, стоял, подпирая стену и скрестив на груди руки, одной из которых подкручивал ус – с видом хозяина, вернувшегося домой и заставшего жену с любовником.
- А бес её знает, - сморщилась женщина, стаскивая масляные перчатки и кидая их прямо на пол. – У неё совсем мозги набекрень последнее время. Ты к нему?
- Нет, сегодня к Шульцу. С ним мы днём уже всё сделали.
- Всё? Это что же?
- Не твоего ума дело, красавица. Вот была б ты сейчас в настроении, да не в этом рубище… - глаза старикана мечтательно закатились. Агнесс хмыкнула.
- Так рубище недолго и переодеть. И что бы тогда.
- Ишь ты какая! Вот переоденешь, так и узнаешь… «сестра», - подмигнул связист, постукивая каблуками. – ну так как?
- Ну так пойдём, вот как.
- Куда?
- В спальню, куда же ещё. Поможешь мне с моим драндулетом, - подмигнула в ответ священница. – И вся одежда у меня там же. Готов, герой?
- «Драндулет», говоришь? – сальная кошачья улыбка Шмидта полыхнула бойцовским задором. – А то как же! Веди, красавица.
- За мной, вояка!
Моргана ухмыльнулась сама себе. Интересно, хорошо старый развратник разбирается в починке кристального привода? «Ну ничего-о… научим, пока у Гелары «дела». А заодно и узнать побольше можно».
Отточенное движение бёдрами лишь подстегнуло энтузиазм Дамната.

вы поняли, да?

За окном было темно. Она вернулась уже почти ночью.
В кабинете – тоже темно. Снова – кристалл в пасти орла, и только. Да ещё – епископ. Больше похожий на бронзовую статую, чем орёл.
Глаза священника подслеповато вглядывались в лицо ворвавшейся Гелары, металлическая ладонь чесала подбородок, оставляя у бородки намятые красные следы. Тени под глазами стали ещё темнее – или так неудачно падал свет от кристалла?
И линтаарий, и староверка выдохнули одновременно.
- Тебе чего?
- Просто… спросить хотела?
Колени, кажется, тряслись. В висок укололо что-то очень острое и холодное.
Готфрид грузно облокотился на стол. На Гелару он старался не смотреть.
- Спрашивай.
- Что… как у тебя с рукой сталось… так?
Да ведь не это же! Не это, чтоб вас… Найрино ужином кормили!
- Тебе интересно?
- Почему бы и нет?
- Это скучная история.
- Я оценю сама.
Грета ланРейт подсовывала тебе фразы и мысли. Нахально, словно и не думала хоть ненадолго отпустить! Первый раз ту себя – несчастную, искалеченную где-то глубоко-глубоко – захотелось назвать… тварью. Можно ли жалеть – тварь? Особенно, если эта тварь… когда-то была тобой. И сейчас вместо законной жалости вызывала почему-то… страх. Непонятную, чуть обидную и холодную тревогу, касавшуюся сердца морозной коркой.
А сердце не хотело замерзать.
Волшебница уселась на диван. Одежда снова сама собой «перетекала» в привычную – струями взбегали по ногам превратившиеся в тонкие ручейки сандалии, оставляя на полу мокрые следы, укорачивалась, едва не обнажая колени, монашеская ряса, снова становясь бесшовным облачением шепчущей, заколотым каплей-сапфиром на плече. Глаза женщины переливались живой синевой, и Готфрид друг подумал, что этой синеве хочется… верить? Верить от души, окунаясь в неё с головой.
Верить той, что тебя убила. Это, наверное, какое-то безумие. Надо показаться врачам на самом деле… Куда же он задевал письма?
- Итак?
- Техномагический опыт. Его проводил молодой техномаг, которому я помог деньгами. Перспективный.
- Какое-нибудь оружие? – Грету хотелось заткнуть. Пощёчиной – не сальной и мерзкой, но лаконичной, как рыцарская перчатка в лицо подлецу. Интересно… в Неуштадте рыцари – бросали перчатки? И вообще, были ли тут рыцари? Хотя… ведь будут.
- Представь себе – нет. Просто заряжаемый камин, доступный не-техномагу. С временным зарядом, позволяющим приготовить ужин за несколько минут.
- Зачем же?
- Мне понравилась идея. И потом… Я давал много денег на изобретения, которые могли бы стать доступны для не самых богатых жителей. Здесь, в колонии, это особенно полезно. Ты слушаешь дальше?
- Извини.
- Ничего. Он… не рассчитал с зарядом. Переволновался, кажется, или просто что-то напутал. Был взрыв, как от попадания стихийного орудия. Я успел оттолкнуть его и отпрыгнуть сам. Не весь правда, как видишь. Самые умелые врачи и целители не могли помочь. Говорили, повреждения слишком серьёзные.
- И что потом?
- Тот молодой техномаг… разработал вот это. Сперва одну версию, по общим технологиям. Была очень большая, ломала всё подряд. Потом – также, как у Гласов. Получилась… вот эта.
На ладони Готфрида вспыхнул огненный цветок – и тут же опал, взметнувшись лепестками и увянув за долю секунды.
- Силу я всё ещё плохо контролирую… Порой ломаю что-то или наоборот – не могу поднять. А ещё… а ладно, я же говорил, это скучная история.
- И всё же? – наклонилась, прислушиваясь, Гелара.
- Больно снимать. Без неё – больно, как солью посыпано. И… без кожуха рука не работает. Всё. Даже странно, что ваши мне позволили… это, - Готфрид с улыбкой кивнул на бутон фейра на плече. Цветок покачивался, словно прислушиваясь к разговору. – Я же не совсем… живой. Что ещё ты хочешь знать?
- Н-ничего… - Гелара поднялась. – Я пойду?
- Иди?
Дверь успела чуть скрипнуть, приоткрываясь. И снова захлопнулась – словно выстрелом, едва не слетев с петель.
- Что тебе снится?

- Зачем тебе?
Бесцветный голос линтаария звучал, словно из могилы. Тихо шуршали пальцы, обыскивая ящики стола.
- Я спрашиваю – почему ты каждую ночь просыпаешься с криком? Почему не можешь заснуть? Почему комкаешь и не отправляешь письма женщине, которую любишь?!
Два движения слились в одно. Резко взметнувшийся длинный огненный бич – и покрытая нежной, прохладно-ласковой влагой ладонь, вставшая на пути пламени. Пламя лизнуло руку, бессильно шипя и треща, но пробиться сквозь неё не смогло.
Пылающий, оживший в жутком порыве гнева, присыпанный пеплом взгляд Готфрида схлестнулся с плещущимся в двух омутах глаз шепчущей морем, омывавшим берега Шэн лие.
- Не. Смей. Читать. Мои. Письма! – проскрежетал фон Гальдер, опуская руку. Пламя угасло, не задев никого и ничего. Гелара опустила ладонь. Нагретые капли медленно стекали до локтя, по пути омывая браслет, подарок Кино.
- Ты их забрала?
- Да. Я их верну. Прости пожалуйста.
- Ты прости, - после минутного раздумья покачал головой Готфрид. – Просто… я не знаю, как ей сказать.
- Кошмары – из-за этого?
- Нет. Кошмары… из-за тебя. Снова вижу тот день, когда…
-… когда с десяток ублюдков насиловали меня, как хотели, с твоего немого согласия, - Грета внутри шипела, стремясь снова обратить исцелённую, простившую всё шэа в покалеченную душу. А Гелара…
Гелара простила. Это было важнее.
- Да, так. Вижу… скорее уж ненавижу.
Чародейка в несколько шагов оказалась возле Готфрида. Села на стол, взмахнула подолом платья, скрещивая ноги. Расстояние от лица до лица – меньше ладони в длину.
- Готфрид… я. Тебя. Простила. Правда.
Голос чародейки был тёплым, как ласковые волны летнего прибоя. Грета ланРейт отступила, растворилась во взгляде, полном неземной, невероятно светлой синевы. Синевы, когда-то очаровавшей Кино. Синевы, которую всегда знал и сразу видел Таану. Синевы, которая сделала из несчастной женщины-колдуньи счастливую, добрую лиа.
Взгляд коснулся серого пепла в глазах священника, смывая его, сбивая, оглаживая припорошенную сталь ласковыми руками – также, как руки женщины, бывшей его кошмаром и грехом столько лет, сейчас осторожно касались его плеч, и холодного стального, и живого – с равной, родной, сестринской нежностью.
И вдруг Гелара отпрянула. Как обожглась…
Грета ланРейт смотрела на неё из глубины серо-стальных глаз линтаария. Смотрела, как на жертву. Как на врага. Как на изменницу.
- Я верю… - тихо прошептал Готфрид. – Даже зная, что ты убила меня – верю, что ты простила.
- Я не…
- И я не. Не простил себя. Как не простил меня Единый. Уходи, ладно?
- Постой…
- Не о чём говорить. Ночью снова будет кошмар. Они отступили, когда появился Храбрец. Я уж подумал, что Торец послал мне котёнка… как защиту. От самого себя. Кто-то, о ком я забочусь и кто меня… любит, - грустная ухмылка церковника резала по живому, не жалея себя. Совсем ни капли не жалея. Даже подрагивавшее в пасти орла пламя огненного кристалла-светильника пригасло, внимая словам епископа. – Не вышло.
- Кто тебя… любит?! Фон Гальдер, очнись! – чуть не вскрикнула Гелара. – Тебя любят – ВСЕ! Весь этот город, весь Корпус – почитай, души в тебе не чает! Ты же… да они тебя святым считают, разве не знаешь?
- Знаю, - хмыкнул линтаарий. – Знаю, Гелара. Но, узнай они об этом… Узнай, какой я был мразью – сколько из них смогли бы простить мне такой грех?
- Да почти все! А может и все… раз даже я – смогла, то они-то…
- Нет. Я – не в числе этих всех. Нет смысла дальше толочь воду в ступе.
- Воду в ступе… Хм, - Гелара прикусила губу, наморщив лоб, и принялась нервно теребить кисть косы. На третьем касании морщины разгладились. – Готфрид… Знаешь что…
Взгляд волшебницы скользнул сперва по столу, на котором она расположилась, потеснив бумаги. Затем – по дивану. Наконец…
- Ложись на пол.

- Не понял…
- Тебе и не надо понимать! Ложись, я сказала!
При виде округлившихся глаз епископа хотелось смеяться. В голос, не смущаясь, что за стеной – Моргана, и слуги, и ещё кто-то, и не думая об опасности, которой она готовилась подвергнуть и себя, и первосвященника ЭКК. Почему именно в минуты такого удивления, граничащего с приступом неверия во всё и вся, глаза фон Гальдера вдруг так заметно ожили?
- Я не могу…
- Можешь! Так надо! Тебе мало меня? Мало моего прощения? Если да – слушайся меня!
- Но мой сан…
- Средоточие, да не угрожает ничего твоему сану! Ложись и раздевайся до пояса!
- Гелара…
- Моргана в такие минуты говорит: «Сделай одолжение – заткнись!» Мне её позвать или ты сам всё поймёшь, святой отец?
Готфрид нехотя подчинился. Облачение епископа и рубашка пали на диван поверженными тряпками поверх уже зарытого где-то в бумагах халата.
- Зачем тебе это? Послушай, я не знаю, что ты собираешься делать… Но зачем? Ты же…
- Если у тебя будут кошмары – ты умрёшь раньше, чем яд на тебя подействует. И… - Гелара осеклась. Жутко хотелось сказать правду. Просто потому, что эта дурная, глупая ложь зашла уже слишком далеко. – И потом, я обещала достать противоядие. Я достану.
- Если я остановлю войну.
- А ты остановишь. Повернись спиной. Я должна осмотреть тебя. Не задавай вопросов, хорошо?
- Но ведь… это не будет просто. Я могу не успеть…
- будешь так думать – точно не успеешь.
Гелара разглядывала спину фон Гальдера всего несколько мгновений. Фейра, судя по всему, был подселен умело и хорошо сжился со своим владельцем. Как и у неё…
Должно было получиться.
- Порядок. Ложись и закрой глаза.
- Подожди…
- Нет времени ждать. Закрой глаза и расслабься, я сказала! – волшебница что было сил толкнула священника. Тот упал, не сопротивляясь, крепко хлопнув по полу. Из соседней комнаты донеслась неразборчивая громкая ругань, что-то про «мать».
- Хайнц, - довольно прошептал Готфрид, смежив веки.
Несколько секунд ничего не происходило. А потом не волноваться стало совсем нереально.
А как ещё вести себя, когда чьи-то бёдра обхватывают твои, впиваясь коленями, словно шпоры в бока лошади.
- В чём дело!? – Готфрид попытался встать, но тёплая, ласковая рука легла на грудь епископа, и тут же из-под мягких пальцев скользнули куда-то вперёд, к шее, ключицам, бокам, к животу тонкие потоки воды, которая – линтаарий был в этом уверен – была совершенно синей. Вторая рука коснулась фейра священника, и в цветок вылилось несколько капель той же синей, чистой жидкости, которую мигом проглотил тёмно-фиолетовый бутон.
- Верь мне, пожалуйста…
- Верю, но…
- Просто верь.
Голос Гелары звучал откуда-то со стороны, обволакивая ласковой вязью слов, опутывая тонами, словно паук – синей сияющей паутиной. Сопротивляться не хотелось. Ноги волшебницы уже не сжимали тебя, а просто касались коленями твоей обнажённой кожи, не мешая и не помогая. Твой фейра, почувствовав ласковую синюю влагу, потянулся ей навстречу, собирая лепестками, листьями и купая стебель в первородной синеве, а навстречу ему тянулся такой же, синий-синий цветок с плеча Гелары. В какой-то момент линтаарий Корпуса ощутил дыхание волшебницы у самых своих губ, и осторожный, вкрадчивый шёпот скользнул на самой грани слуха:
- Всё будет хорошо. Просто не сопротивляйся… Я помогу.
- К-как?... – проваливаясь в переливающуюся морем и небом безграничность, выдохнул Готфрид.
- Подпусти меня к себе. Я буду осторожной. Не бойся… Я знаю, что делаю. Просто подпусти.
Синева затопила сознание, и епископ уже не видел, как вступают капельки горячего пота на его лбу и на лбу прижавшейся к нему Гелары. И не ощущал, как цветки фейра на их плечах сплетаются стеблями, прижимаясь бутонами и истекая по лепесткам друг друга животворной синью.

Сухой, горячий воздух плывёт маревом перед глазами. Ты стоишь над осколками размётанного твоей яростью богочеловека. Колосса собственной справедливости, правосудия, слепого по собственному выбору, предпочетшего всем мерилам истины – самое себя, и только.
Ты – единый с Единым, стоишь над тем, кто считал себя Его дланью, и пытался на пальцах той длани объяснять Его волю, как будто уста творца закрыты и очи запечатаны.
А перед тобой – они. Кислая овчина, грязь, пот. Белое тельце девушки – девчонки! – измазанное в саже и терзаемое грязными лапищами подонков-насильников.
Но ты – есть. Ты знаешь это, ты чувствуешь это. Рука наливается пламенем – сама собой, словно огонь всегда был заключён в ней, и переливающаяся горящая спираль взвилась рыжим кольцом, охватывая руку до плеча, стягиваясь в живой, в любой момент готовый распрямиться и щёлкнуть потусторонним жаром кнут. Твои ноги перешагивают через сокрушённого каменного исполина, чьи осколки разбросаны в пепле. Обнажённое по пояс тело бугрится мышцами – тугими канатами, каких никогда не было у тебя в жизни, даже в лучшие твои годы, но сейчас они есть, и они кипят от жизни, а кровь твоя – как горячий ключ, бьющий из земных недр, разгоняя застаревший холод и обжигая даже горячий воздух неземным жаром.
Ты – средоточие жизни. Средоточие света, средоточие… Средоточие? Почему это слово вдруг звучит как-то по-новому? Ты Не знаешь.
Ты – просто человек, которому мерзко смотреть, как компания уродов насилует девочку. Ты не можешь оставить этого так просто, и твой голос рвёт горячий пепельный мир вокруг громовым раскатом в преддверии дождя:
- Эй вы! А ну пошли прочь!
Грязные люди-мусор поднимают на тебя свои налитые кровью буркала. В их бородах – крошки и солома, а под ногтями на руках – земля. Их одежда – треснутая кожа и сопревшая овчина, запах бьёт в нос до мути, и хочется отвернуться, но ты смотришь. Смотришь в лицо каждому из них, ища хоть каплю сомнения, хоть немного колебаний над доступным, соблазнительно беззащитным тельцем, на чьих щеках краснеют следы от грубых пощёчин.
Ни одного. Никого, кто бы хоть на мгновение сомневался. Доступна. Беззащитна. Связана. И драные порты из рогожи и каких-то дерюг топорщатся у мусорных людей в такт слюнявым ухмылкам и сальным взглядам.
- Тебе чего, дядя? Не видишь – заняты мы?
- За компанию охота? Так это мы ж мигом! Токова очереди чур ждать!
- Да не, он небось так, поглазеть любит…
Ты замечаешь в руке у одного из грязных нож. Они не видят твоего пылающего бича, не видят стиснутых зубов и налившихся горячей, кипящей кровью мышц. Не видят и не хотят видеть. В мыслях каждого – только предвкушение весёлой игры, в которой им с радостью подыграет измазанная пленница. И что, что против своей воли? Это сперва против своей… А потом – понравится. Им всегда нравится, и неча строить из себя…
- Я сказал: Пошли ПРОЧЬ! – ты повышаешь голос, и тот грязный, что вытащил нож, с видимым недовольством на брыластом лице поднимается и смотрит на тебя маленькими, чуть гноящимися в уголках глазами. Ещё минута – точно хрюкнет… Боров. Грязный боров с единственным клыком, возомнивший себя секачом.
- Валил бы ты отсюда, мужик. Самим мало, - поигрывая ножом, пыхтит брыластый, делая шаг в твою сторону. – У нас веселуха. И ты веселись – мы добрые, на тебя вот и не взглянем… Так что вали давай.
- Даю.
Твоё лицо наливается кровью, и восхищённым шипением раздувшей воротник-корону кобры отвечает свившийся на руке огненный кнут. Рука выстреливает вперёд, взвивается над головой брыластого огненная спираль, просекая плечо и левую брылу мусорного человека. Визг. Крик. Стон. Остальные грязные хватаются кто за что – топоры, револьверы, ножи…
Кто-то – просто за штаны, которые уже успел развязать.
Ты – не смотришь. Ты ловишь их взгляды – в некоторых читается ужас, в других – звериное озлобление. Так волки защищают найденную ими истерзанную тушу, уже обглоданную медведем. Падальщики… хуже падали. И пламя загорается в твоих глазах.
Люди хуже самых последних хищников. Грязь, втаптывающая в грязь других. Бич свирепеет, раскручиваясь в воздухе огромной расходящейся огненной воронкой – жерлом, способным излить целый океан огненного гнева. Воздух начинает жечь кожу хуже огня, но до того ли тебе. До того ли, когда мусорные твари перед тобой корчатся от боли, роняя только что схваченное оружие вместе с прижаренными к нему кусами кожи? До того ли, когда из глаз их начинает струиться кровь, а ноги не могут стоять на месте – так впивается в них даже сквозь сапоги и грязные обмотки горячий пепел, напиваясь соком твоей ярости. Праведной, священной ярости человекоб…

Водопад ледяной воды обрушивается и на тебя, и на них, и на несчастную жертву. Разом, только что его не было – и вот уже жерло пламенного бича-огневорота хрустит и шипит, плюясь искрами, пытаясь удержаться под напором небесных вод, но тщетно. Гаснет твоя ярость, гаснет серный родник гнева в душе, остывает, отдаваясь на милость ласковой воде, горячее сердце, и пламя возмездия послушным, венным другом опадает в твою железную ладонь, становясь снова цветком-однодневкой, готовым в любой миг стать кнутом-карателем… Но – не огненной пастью, способной утопить мир в твоём неистовстве.
Ты остыл. Остыл… и чувствуешь, как разгорячённое, опалённое пламенем гнева сердце снова бьётся живо и часто. Ты чувствуешь себя живее… живее, чем был уже очень долго.
Под ногами – вода, достаёт до щиколоток и ты, хоть и в сапогах, чувствуешь ступнями прохладную ласку колышущейся у твоих ног синей стихии.
Мусорные копошатся в воде, ползая ан коленях. Пепел и жар смыло, унесло налетевшей великой волной, рождённой откуда-то сверху? С небес? Какая разница.
- Уйдите и не трогайте её больше. Иначе… иначе я не смогу удержаться, - тихо шепчешь ты. – Я хотел убить вас. И сейчас хочу… Но я вас остановил. Вы…
- Падаль! – скулит один из грязных (или уже мокрых?), пытаясь оторвать от руки прижарившийся к коже рукоятью нож. – Гнида! Какого беса ты вообще здесь забыл?! Да я…
- Круйцэ, не надо. Ты не видел…
- Да он мне… Я его!...
Названный Круйцэ не выдерживает. Нож в руках мокрого летит к твоему боку – медленно, чтобы убить, но достаточно быстро, чтобы коснуться, обжечь, снова освободить ярость, улёгшуюся в остывшей крови, но ты не дашь, не пустишь её. Прошлого не вернуть, не изменить… Но можно изменить себя. Можно…
Ты ловишь его руку своей. Правой, в которой всё ещё пляшет огонёк. Цветок и каратель, ряже солнце и пурпурная кровь.. Металл накрывает металл, пальцы смыкаются над пальцами.
Слышится хруст, лязг и треск перемалываемых костей.
Ярость никуда не ушла. Просто была принята, из врага и господина становясь верным союзником. Нет больше воронки гибельного огня. Добрая, прохладная вода, словно руки мастера-альдэйа… кого? Неважно… словно его руки из кристалла, выгладили из твоей ярости праведный гнев, верного стража и хранителя твоей же души, обуздав дикий огонь, что грыз твою совесть, обжигая оробевшую душу.
Круйцэ кулём валится тебе под ноги, захлёбываясь слезами. Вместо кулака и ножа – обгоревший мясной уголёк с заплавленной внутрь раскалённой железной болванкой. Больно. Ты знаешь, насколько больно.
- Этого уже много. Но вы не поняли сразу, - твой голос чист, в горле – ни соринки, и слова рождаются сами собой. Правильные слова. Достойные. Жестокость?
Да. У тебя, наверное, даже был выбор. Был – и ты его и сделал.
- Уходите. Заберите его и уходите.
Они кивают. Они всё уже поняли, и грязь, стекая с них, пятнает чистоту и синеву воды, но синевы больше, и капли грязи исчезают, как будто их и не было. Мокрые уползают. Кто-то – приволакивая ноги, другие – поскуливая и поджимая руки у груди. Утаскивают хнычущего Брыластого, уносят забывшегося в беспамятстве Круйцэ.
Ты улыбаешься и ищешь глазами спасённую женщину… девочку. До них тебе больше нет дела. Грязь смыта, огонь притушен и повинуется тебе, не сжигая дальше.
Ты натыкаешься на неё – она сидит в воде, не поднимаясь. Нагая, с разводами сажи, которые наплыв прохладной лазури не смог с неё смыть. Её щёки белы. Её глаза…
Ты замираешь. Падает, словно в бездонную бездну, замолчавшее сердце. Пламя, пшикнув, увядает совеем.
Потому что её глаза… ледяные. Такие же ледышки бесконечного презрения и гордыни, как и у поверженного тобой человекобога, каменного судьи.
Ты дрожишь, твои ноги подкашиваются, колени слабеют. Металл руки становится тяжёл и невероятно холоден, и ты не можешь уже держаться на ногах – так тянет тебя вниз, к замытому синевой пеплу эта тяжесть. Ты падаешь, поднимая фонтаны брызг. По твоему лицу течёт вода – не слёзы, ты не можешь плакать. Просто холодная вода, в которой начинают снова проступать пятна грязи.
Спасённая от мук жертва глядит на тебя взглядом своего мучителя. Глядит – как на приговорённого к казни.

Крик заставил Хайнца дёрнуться и чуть не уронить кристалл, но Моргана, услышав срывающийся, рыдающий возглас, и не подумала одёрнуть помощника за косорукость.
Кричала Гелара.
- Так, всё, закончились игры! За мной, усач!
- Как «за тобой»? А награда? Кто обещал…
- да помню я! – отмахнулась Моргана, чуть не треснув напарника по не вовремя подставленному носу. – Помню! Будет тебе награда, будет! Потом будет! А сейчас…
- Ещё скажи, что голова болит, - насупился Хайнц, прилаживая кристалл и с удивлением глядя на вскочившую женщину. – бабы есть бабы, монахини они, не монахини…
- Да ты что, не слышал, старый дурень?! Ларка кричала! С ней что-то там…
- Известно, что с ней там, раз кричит. Что, сама не в курсе, чего бывает, когда баба с мужиком запирается, а потом кричит?
- Да может он её там убивает? – Мэгги наспех натягивала кобуру с револьвером, даже забыв, что кобура была не её. Хайнц не протестовал.
- Так вон посуды или стёкол не били ж ещё? Не били! Ну и чего ж ты дёргаешься, свет очей моих, ядри тебя в забрало?
- Слушай, старый козёл, - ласково промурлыкала сестра Агнесс, наконец справившись с кобурой. – Куда меня ядрить, я сама знаю, а вот тебе, коли будешь тут рассиживаться, ядрения не видать ещё… ну в общем, понял ты?
- Это почему же?
- Ядрилку оторву. Начисто, - лучезарно улыбнулась Мэг и подмигнула старику. Отчего вокруг, кажется, даже стало чуть светлее светлее.
Возражения старого ветерана иссякли мигом, и в кабинет Готфрида вломились оба: Моргана с револьвером и Хайнц с глушителем от «тарантайки».
На полу, прямо в середине комнаты, возлежал епископ Готфрид фон Гальдер собственной персоной. Судя по всему, персона была обнажена – кажется, до пояса – и пребывала без сознания. На нём, прильнув к груди епископа, сидела Гелара. Женщину била мелкая дрожь, одежда её, прилипшая к телу, вся вымокла от пота, коса, и так всегда казавшаяся мокрой, дрожала, истекая влагой, и лужа необычайно чистой воды, поблёскивая нездешней, морской синевой, собиралась у правого плеча линтаария, касаясь его волос. У левого плеча Готфрида трепетали, словно сопротивляясь порывам буйного ветра, два цветка фейра – один принадлежал самому Готфриду – другой рос из шеи Гелары. Из глаз волшебницы струились слёзы, а губа, прикушенная посередине, уже начинала кровить.
- Я ж тебе говорил! Всё в порядке! Вот это девка так девка, сразу видно – хороша! – Хайнц с досады отбросил в сторону глушитель, придиванившийся аккурат поверх рубашки Готфрида. – От тебя покуда хоть поцелуя дождёшься…
- Да ты что, не видишь? С ней что-то не так! – рявкнула Моргана, рывком бросаясь к подруге. – Гелара! Слышишь меня? Я тут, с тобой! Ответь!
- Да мало ли как кого пробирает… Небось от счастья трясёт, уняться не может…
- Заткнись, дубина! Лара, ну ответь!
- М…м-м.мммм… - процедила сквозь зубы чародейка. И всё.
Дрожь нарастала. Моргана попыталась тряхнуть подругу – раз, другой, третий – но та лишь плотнее сжимала гонами бёдра епископа и впивалась ногтями левой руки в грудь Готфриду, отчего её уже успели украсить пять отметин-ссадин.
- Лара, да очнись же!
- Ммм… Гм… Кммм… - лепетали губы шепчущей.
- Хайнц, мать твою, ну сделай же что-нибудь! Как я их добужусь?
- Вот что… иди-ка ты на кухню да вина принеси.
Мэг непонимающе уставилась на своего спутника.
- Какого ещё вина? Ты что, дурак старый…
- Сама дура! – рявкнул дед Ригора Макабрея голосом, под который и генерал Гартвиг счёл бы не зазорным вытянуться по струнке. – А ну пошла быстро! Сам разберусь, поняла? А им силы нужны будут!
- Т-ты чего?
- Чего надо! Мне ещё повторять?! Тут чай не ядрилкой трясти! – командным голосом пророкотал Шмидт. – От тебя кабы хуже не было. Марш!
Инквизиторша, словно загипнотизированная, вышла аз дверь.
Хайнц, выждав, пока шаги хоть сделают вид, что отошли, осторожно присёл на колени возле трясущейся пары и, не ища лишний раз платок, отёр пот со лба сперва епископа, потом – Гелары. Рукавом. По-отечески.
- Терпи, сынок. Хрен её знает, чего она делает, цветочница, мать её. А ты терпи, - прошептал на ухо линтаарию Хайнц-Гутхорм. – Худого она не желает. Я повидал, я знаю. Нету у неё зла за пазухой. Уж и пыжится, а нету. И ты терпи, девонька, - ласковая ладонь связиста-балагура провела по смоляным волосам Гелары. – Терпи. Пройдёт, протянете, сможете. Терпи только.

Ты смотрел на неё – эту маленькую карательницу. И не мог отвести взгляда.
Белое, в пепельных разводах, её нагое тельце казалось крохотным и беспомощным. Но теперь, когда она встала о весь рост и сделала к тебе первые несколько шагов, ты заметил, как похожа её походка на манеру ходьбы побеждённого тобой человекобога. И… побеждённого ли?
Его глаза смотрели на тебя из её глазниц.
- Ну и что? Ты их разогнал. На этот раз. Придет следующая ночь – тоже разгонишь?
Ты не ответил. В словах алмазноглазой не было ни упрёка, ни сочувствия, ни ненависти, ни благодарности. Ничего в них не было. Как и в глазах.
Пустая, льдистая скука. Безразличие.
Её коса ещё не очень длинная. Маленький рот кривится брезгливой дугой, сморщен аккуратный носик.
- Каждую ночь будешь биться со своим кошмаром? Какая разница, победишь или нет?
- Есть разница.
- Ошибаешься, разницы нет, - холодный голос звенит приговором. – Это было. И тебе никогда не принять это. Извини, но… Такова твоя судьба.
- Нет.
- Да. Все, кто узнал бы о твоём грехе, объявили бы тебя падалью. Подонком-кровопийцей. Да ты и был им, если посмотреть в глаза правде. А правда – вот она я. Посмотришь мне в глаза? Ну давай, посмотри!
- Это неправда.
- Сам-то в это веришь? Грех – на тебе. И ничего ты с этим не поделаешь.
- Ты простила меня, - последней надеждой падают с губ слова – как камни в холодную воду.
Плеск. Шелест босых ног по воде.
Грета ланРейт подходит к тебе и, склонившись перед тобой на колени, осторожно заглядывает в твои глаза. Мокрая сталь крошится под ударом алмазного взора. Рушишься ты, не в силах вынести этого взгляда.
- Я… не виноват… Я не хотел… - твой голос трескается и срывается, твоя рука тянет тебя вниз, к воде, ты не можешь больше даже опираться на неё и сгибаешь в локте. Вода плещет тебе в лицо, руки совсем подгибаются, нет больше сил… нет… сил… нет… н-не…
- Захлебнуться в своём грехе… как символично!
Голос спасённого кошмара вбивает тебя в воду, не давая набрать воздуха. Ты поскальзываешься, ледяная, жёсткая, почти острая вода вонзается в незащищённое лицо, пронзает тысячей игл одну руку и душит трепещущий, отплевывающийся изнутри огонь второй…. Ты умираешь. Твой грех убивает тебя – насовсем.
Навсегда.

Сильная, надёжная рука хватает тебя за волосы и вырывает на поверхность.
- Уйди, тварь!
Тёплые, ласковые руки обнимают тебя, ты отплёвываешься, слизь и ледяная вода стекают по подбородку, пачкая грудь, на которой вдруг вспыхивают пятью иголками ссадины от ногтей. Горячие струи кипятка отогревают правую руку, и радостно пляшет в ней не сдавшийся до последнего мига огонь-защитник.
Ты открываешь глаза, пытаясь проморгаться после ледяного грехопадения. Гелара ласково обнимает тебя за плечи, глядя в глаза Грете ланРейт.
Самой себе? Себе…
А ты смотрел в глаза – себе?
- Уйди, - тихо повторяет Гелара. Растрёпанная, разгорячённая, с прокушенной губой, щёки – в разводах от застывших слёз. – Я простила его.
- Но я не простила! Я хочу, чтобы он страдал – как я! Чтобы он сдох! Подавился своей гордыней! Посланец Творца, великий защитник народа от ведьмы! Я же просто лечила их! А он?! Что он сделал?! – визжит Грета ланРейт, и на какой-то миг в ней не остаётся безразличия. Ни капли.
На тебя и Гелару смотрит огненная воронка. Та самая. Твой карающий бич – в ней, в её руках. Готовый пожрать её, как чуть не пожрал тебя.
- Я. Его. Простила, - медленно повторяет Гелара, и Грета отшатывается, как от оплеухи. – Я – уже не ты. И он – не тот, кто сломал тебе жизнь. Я – другая. Он – другой.
- Ложь! Он такой же! Я…
- Ты терзала его многие годы. Отпусти его.
- Мало! Мне мало, слышишь?!
- Так чего ты хочешь?
- Я… я хочу…
Губы девчонки дрожат, и на твоих глазах нерушимый холодный алмаз в глазах даёт трещину. Первую.
- Говори, девочка. Я слушаю.
- Не смей звать меня девочкой!
- Хорошо. Чего ты хочешь, волшебница. Скажи мне.
- Я х-хочу… чтобы ему было… п-плохо! Плохо! Хуже, чем мне!
Алмаз разлетается. Грета лаРейт в слезах падает перед тобой на колени. Снова – вода. Чистая. Без грязи. Прохладная, но не холодная.
Это – вода Гелары. Её синева капли сапфира. Этой синеве – можно верить.
Она – друг.
Гелара чуть отстраняется от тебя и, протянув руку, касается волос девочки. Гладит их. Ты видишь, как пропадают с тела несчастной пепельные следы.
- Он страдал долгие годы. Он сделал всё, чтобы искупить тот грех. Прости его. Ради нас обеих, - шепчущая говорит с волшебницей, как мать – с обиженной дочерью, упрашивая извинить пьяного отца, потому что он любит их. А что напился – это бывает… Он виноват, но прости его.
- Прости его.
- П-прости меня, - вместе с остатками воды выдыхаешь ты. На больше нет сил. Совсем.
- И… ты… пож-жалуйста прости. Я… не хотел так, - сквозь слёзы голос Греты кажется совсем детским. – Просто мне… очень плохо было. Ты теперь сосем другой… да?
- Да, - кивает Гелара.
«Да», - молчишь ты.
- Ч-что мне теперь делать?
Староверка протягивает твоему кошмару руку. Как сейчас похожи их глаз – синие-синие, совсем живые! Как они… прекрасны.
Суть жизни. Суть доброты. Тёплый прибой и прохладная роса, игривый родник и предутренний туман. Средоточие? Единый?
Всё.
Две женщины обнимают тебя. Та, что простила давно и та, что смогла простить только сейчас.
- Что мне делать… Гелара? – неуверенно спрашивает Грета ланРейт.
- Тссс… ничего. Засыпай. Просто засыпай. Всё будет хорошо.
- Правда?
- Конечно правда. Ты устала. Тебе нужно отдохнуть. Поспи, хорошо?
- А т-ты будешь рядом?
- Конечно буду. Ты только отдохни, и всё будет в порядке.
Ты молчишь. Где-то совсем рядом журчит ручей, и вода потихоньку поднимается, доходя вам уже до пояса. Ты не рвёшься никуда, не сопротивляешься и не бьёшься. Тебе хорошо.
Ты прощён.

Дата: двадцать первое сентября (утро)
Фигура: без фигуры
Ход: без хода
Официальная клетка: нет
Фактическое местоположение: D1 (Неуштадт)

Епископ Готфрид фон Гальдер открыл глаза. И уже этим – был счастлив.
Он очень плохо помнил, как попал сюда – но сейчас он лежал в своей кровати, а на плече у него, тихо прильнув и не шевелясь во сне, размеренно, едва слышно дышала Гелара. Рядом, с обеих сторон постели, спали, уронив голову на грудь – Хайнц-Гутхорм Шмидт, в обнимку с глушителем, и с другой стороны – сестра Агнесс, также уронив голову на… грудь и обнимая полупустую бутылку вина.
Судя по привкусу во рту, вином вчера поили их с Геларой. Когда – вспомнить линтаарий не мог. Но…
То, что было до этого – отпечаталось в голове чётко и ясно.
Грета ланРейт. И Гелара. Простившие его.
Он – прощён. На самом деле.
В голове было ясно и, хоть всё тело ломило нещадно, первосвященник осторожно – рука, словно по заказу, слушалась идеально – подсунул металлический кожух плеча под голову староверки, чуть придвинув её к себе. Теперь щека волшебницы покоилась на груди у епископа.
А сам епископ улыбался, как дитя.
- Я всё почувствовала… - пробормотала сквозь сон Гелара. – Теперь… тебе лучше?
- Лучше, - честно признался Готфрид. – Словно камень с плеч… ты правда не держишь на меня зла теперь?
- А ты ещё сомневаешься?
- Нет. Прости… конечно нет. Даже несмотря на яд…
- Фон Гальдер, ты ещё не понял?
Гелара устало потянулась и села на постели… после чего, покраснев, тут же рванула на себя одеяло.
- Честной женщиной, хоть лиа, хоть нет, в твоём доме, линтаарий, долго не остаться... Я надеюсь, меня хоть Мэг раздевала.
- А если и Хайнц, дело уже не поправишь, - невинно пожал плечами священник. – Так чего я не понял?
- Эх ты… раз я тебя простила – то что?
- То что? – моргнул Готфрид.
- То нет никакого яда, балда! Я же… ну я не знала что ты – такой!
- Ах ты… - Готфрид, кажется, покраснел. Или подавился. Отчего Гелара едва удержала смешок. – Ну ты и зараза, знаешь ли!
- Я такая! – подбоченясь, ответила Гелара и тут жен снова, смутившись, подхватила одеяло. – Ладно… понимаю, глупо будет звучать, но прости уж и за это, хорошо?
- Дай подумать, - лицо епископа изобразило «работу мысли». – Идёт. Друзья?
- Друзья, - Гелара посмотрела на протянутую руку с укоризной. – двух раз было мало?
- Творец учит, что случившееся дважды обязательно случается трижды, - подмигнул Готфрид. – Но я могу отвернуться.
- А я – придержать одеяло одной рукой!
Что и было немедленно сделано.
- Ладно… отдыхай. У меня много дел.
- Снова?
- Нет. Теперь много, - епископ потянулся. За ночь ему, кажется, добавили в плечах ширины, да и глаза стали яснее. – Мне войну нужно прекращать. И быстрее. Я ведь умру через три месяца…
- Ты опять за своё? Говорю же…
-… потому что ещё три месяца терпеть у себя драндулет сестры Агнесс даже святой не смог бы, - подытожил Готфрид. – Лара?
- Да?
- Спасибо тебе. Большое тебе спасибо. Как я могу тебя отблагодарить?
- Пустое.
- И всё же – как?
- Ну чтож, - синеокая колдунья откинулась на подушки, любуясь торсов епископа, уже натянувшего найденные совсем рядом, на стуле, штаны и теперь озиравшегося в поисках обуви. – Три вещи. Первое – ты не будешь будить этих двух горе-целителей. Без них мы, может, ещё день спали бы.
- Договорились. Второе?
- У тебя есть короткое имя? Короче «Готфрид».
- Мать… звала меня Рид. Иногда.
- Договорились. Рид. И третье – самое важное. Слушаешь?
- Слушаю.
- Пригласи наконец её на свидание, - отворачиваясь от епископа, промурлыкала Гелара.

День: двадцать восьмое сентября
Фигура: без фигуры
Ход: без хода
Официальная клетка: F1
Фактическое местоположение: F1 (старый лагерь "Гласов Урагана")

Кровавый туман не отпускал сознание уже… сколько? Неделю? Две? Месяц? Вечность?
Брат Барцеллус не знал. Боль, то поднимавшаяся в теле волной, то отступавшая напрочь – словно вместе с телом же и уходившая… Она преследовала, не давая забыться хоть на миг, не давая убежать даже вглубь себя. Она не отпускала. Она… болела.
Боль болела. Так бывает. Оказывается – бывает. Когда в мире не остаётся ничего, кроме боли. Когда нет ничего, если боли нет.
Он не видел себя уже две недели. Знал только, что его руки надёжно скованы за спиной, хоть на них нет никаких оков. Знал, что уже почти прошёл огромный синяк на затылке, а порезы на груди и ногах ещё долго будут видны – они глубокие.
Эта проклятая банда тянула из него жизнь потихоньку. По капле, смакуя каждый кусочек, каждый глоток чужого страдания, упиваясь им. И то, что делали с ним, было ещё сущей мелочью. В редкие минуты просветления, когда очередной дурманящий яд или вспышка боли во всём теле не давили его сознание, он замечал их… Тех, кому пришлось ещё тяжелее.
Даннас. Где твоя невероятная сила, парень? Где твоя храбрость и огонь в глазах. Что они с тобой сделали? Т ведь не можешь ответить… татуировки на твоём теле нанесены прахом – пеплом от твоего же вырванного и сожжённого языка. Они густо-чёрные и изображают семнадцать нечестивых знаков полного подчинения. Исторжение души… Пустые глазницы зияют алыми проблесками углей – это и есть угли, которые теперь служат тебе глазами. Кровь на твоих ранах уже давно запеклась, превратившись в багровые рубцы-символы на плечах и ногах, поблёскивающие колдовской силой. Ты был их рабом. Без единого шанса ослушания. Ты уходил сквозь стену, словно призрак, и возвращался грязный и мокрый, принося непонятные, запачканные илом и землёй предметы. Ты не пытался даже мычать, а разорванные ноздри твои, кажется, даже не дышали. Ты лишь сидел в углу и выполнял команды, когда к тебе обращались. Кто владел твоим телом и где была душа?
Риккет. То, что когда-то было Риккетом. Сгоревшие усы – след пепельной корки под носом. Сеть порезов-звёзд у глазниц, в которых мерцают золотисто-рыжие буркала без зрачков. Мощная мускулатура под багровой, потрескавшейся, испятнанной чёрными проплешинами кожей. Вместо одежды – шесть на нижних конечностях и длинный хвост, оканчивающийся змеиной головой. Загнутые, крутые рога, вывешивающиеся по бокам от расширившейся головы. Морда, больше всего напоминающая что-то среднее между обезьяной и свиньёй. От старого Рикетта почти ничего не осталось, и вязь нечестивых письмян, вплавленная в кожу, больше всего напоминала древние гобелены с изображением правителей демонов. Верный страж, «первый асцент», как называл своё творение Кровесжигающий – так приказал себя именовать своему извращённому детищу Круорин. И детище, бывшее некогда старым охотником Рикеттом, повиновалось.
И… Линнет. Самое страшное.
Потому что это порочное, сладострастное существо не могло быть Линнет. И всё же, даже сквозь гротескные искажения, сквозь жуткие трещины на алебастровой, блестящей золотистым сиянием коже, сквозь торчащие из под золотистой шевелюры рожки – недлинные, но заметные и очень острые – и сквозь едва-едва прикрывающие нагое тело крылья, покачивающиеся при ходьбе ещё проступали черты прежней волонтёрки-непоседы.
Если бы не алмазно-острые ногти на руках и ногах, которыми она впивалась в плоть Барцеллуса уже не раз.
Если бы не острые маленькие клыки, которыми она жадно обгрызала кожу и малые толики мяса с его рук и груди, выплёвывая волоски и брезгливо морщась.
Если бы не похоть, с которой она набрасывалась на него или Даннаса, когда не могла удержать её в себе – и можно было лишь уповать ан дурманящий яд, замешанный в её слюне и надеяться, что её оскверняющий поцелуй вырвет тебя из мира яви раньше, чем её ласки снова начнут терзать уже не тело – но душу, а поцелуи сменятся укусами.
Страшнее и несноснее было только когда демонесса, овладевшая телом Линнет, делала это с Тагирэ. Эльфийка билась и вырывалась, как могла, но и её тело, измотанное пытками умелой мучительницы и закованное колдовскими знаками так, что едва-едва могло бы пошевелиться, истекало кровью и стонами под проклятыми касаниями клыков и тычками рогов, вечно омытых кровью пленников.
Неделя? Месяц?
Вечность?
Какая разница?
Умереть было во много раз улчше. В тысячи ытсяч раз. Но Круорин и Гаральд не давали им умереть.
Брат Барцеллус не знал, что происходит наверху – то, что они под малефицкой, он увидел однажды, краем глаза, когда малефик и лжекуратор снова оставили их на растерзание озверевшей суккубы, и в потолке камеры пыток на миг блеснул огонёк свечи, озарившей пыльные полки с книгами.
Знает ли Готфрид о том, сколь чудовищную тварь пригрели на груди Гласы Ураганов? Знает ли Эйнар?
Нет. Если бы знали, уже наверняка бы расправились с ним. Капля за каплей постигая мудрость скверны, которую щедро изливал в присутствии пленников Круорин, брат Барцеллус, преодолевая боль и страдания, сопоставлял факты и делал выводы, уповая на Творца и ища любой, хоть даже самый невероятный способ сбежать. Сбежать, пусть за это придётся заплатить любую цену. Жизнь, честь, душу… Плеать! Линтаарий должен обо всём узнать.
Но единственным связистом вокруг был треклятый маньяк Синерем. Оставлаось одно – бежать из лагеря. Даже если это обрекает на смерть…
Барцеллус стискивал зубы и плакал. Плакал так, как не мог рыдать, даже когда острые зубки демоницы отгрызали ещё кусочек плоти с его груди, фигурно обходя порезы, с деланные самим демонологом. Кровь Барцеллуса и Тагирэ, как и кровь Даннаса, порой смешивалась в мензурках и колбах, приправляемая странным пеплом и местными травами. Иногда Гласу удавалось различить в воздухе чертимые малефиком нечестивые символы, которые поганец Ленк старательно записывал, и в бумаге или пергаменте выгорали на глазах огромные буквы, обращаясь в многоцветье фиолетовых оттенков, струившихся дикими письменами.
Иногда просто приходил Ленк и втыкал в них иголки или сдирал немного кожи со спины, нанося непонятные символы на открытые раны тонким медицинским ножом. Тагирэ – кричала. Барцеллус – пытался молчать, но не выдерживал и тоже кричал. Даннас – молчал каменным истуканом и выполнял команды.

(помогаю с выкладкой)

Наконец, случай для побега представился. Внезапно – так, что впору было снова воздать хвалу творцу.
Просто в порыве ласк суккуба, впиваясь в левую руку Барцеллуса, содрала вместе с коже и несколько старательно подновляемых Синеремом символов.
И, когда сознание снова вернулось к нему, толстый монашек понял, что может шевелить левой рукой. Просто может.
Святой воин с трудом дождался ухода своих пленителей, торопившихся куда-то вверх.
Глаза Барцеллуса загорелись ярче глаз Рикетта, в недоумении завертевшего головой, когда пленник на его глазах стёр с плеч и колен остатки подчиняющих символов и распрямился в полный рост. Плечи священника раздались, изрядно поуменьшевшееся за время заточению брюшко качнулось, когда неуклюжий, измученный толстячок делал шаг в сторону чудовища, в которое обратили несчастного человека.
- Им-м-менем Творца… сгинь!. – срывающимся голосом прохрипел брат Барцеллус, чертя в воздухе знак Единого. Молнию в круге.
Асцент дёрнулся, как от мощного удара поддых, скорчившись пополам.
- Шшшшто происходит?! – в трёх шагах от них ударилась о край подчиняющего круга Линнет-суккуба, не в силах преодолеть грань, аз которую её выпускал в присутствии себя Синерем.
Брат Барцеллус затравленно улыбнулся – словно безумец, вдруг понявший, что одной стены в его камере уже год как нет. Выщипленная, превратившаяся в кровавый круг на темени тонзура монашека в неярком свете чадящего факела, оставленного демонологом перед уходом, больше всего напоминала пылающий нимб. Ещё одно святое знамение – и тварь в круге рухнула на пол, выгибаясь в ужасающем приступе боли. Острые ногти суккуба вцепились в собственную кожу, раздирая грудь – чудище, захватившее тело девушки, трепетало, как вырванноая из воды рыба, силясь вдохнуть хоть немного воздуха…
Искалеченная, обгрызенная правая рука брата Барцеллуса сорвала со стены факел. Яростный, полный отчаяния удар обрушился на голову извращённого чудища, некогда бывшего Рикеттом. Второй, третий, десятый удар. Чудовище пыталось отбиваться, но левая рука, роняя сукровичную пену со свежеободранного плеча, чертила в воздухе знамение Единого – и асцент содрогался, а вместе с ним содрогалось пламя факела, оставляя на загрубевшей коже гнилостного вида вмятины и проплешины ожогов – рядом с собственными паршивыми пятнами гомункула…
Глас Урагана вершил правосудие, роняя на пол капли крови – своей и чужой, гнилой крови первого асцента Круорина Синерема, шедшей горлом у Риккета уже после третьего знамения. На шестом монстр упал под ноги монашеку, на глазах сдуваясь и начиная разлагаться. Запах давно прогнившей плоти, мусора и отравленного пота ударил в нос, едва не сшибив с ног измученного бойца Единого.
В круге подчинения без движения лежала демонесса. Грудь её была арсцарапана собственными когтями, пальцы на ногах сожжены о границы круга, а из уголка застывших полуоткрытых губ стекала капля чёрной, как смоль, крови.
Факел едва тлел в руках брата Барцеллуса.
Толстый монашек нашёл Тагирэ у дальней стены, в кромешной темноте. Обрывки рясы прикрывали искалеченное тельце эльфийки, едва успевшее накануне оправиться от страшной травмы позвоночника, вылеченной чудотворцем Константином Фарадеем. Глубокие порезы на ногах, синяки и следы укусов по всему телу, тонкий надрез кожи на ше – по кругу, словно небольшую полоску просто содрали, изображая ошейник из оголённой плоти…
Барцеллус заплакал. Сил держаться при виде этого кошмара не было. Ведь он, невысокий, толстенький, всегда любивший пироги и весёлые песенки о Едином и его святых… Он, такой какой есть – пусть храбрый, но не самый, верный, но не больше всех, праведный, но не слишком – он вовсе не мог переносить всё это… Что же тогда с ней?!
Глас Урагана, воитель творца и защитник невинных Барцеллус стирал с плеч и бедёр соратницы символы, подчиняющие волю, а в глазах его стояли слёзы. Когда последний знак, полыхнув, осыпался пеплом, сметённый жёсткой рукой пухлого церковника, Тагирэ с трудом приоткрыла глаза…
- М-мы умерли… - едва слышно прошептали потрескавшиеся, сухие губы женщины.
- Ещё покамест нет, о дщерь лесов, - дрожащим голосом ответил Барцеллус, пытаясь хоть как-то ободрить подругу. – И с сих дверей откину я засов…
Тагирэ дёрнулась, пытаясь приподняться – но не сумела. Лишь каплю чиркнули кверху краешки губ воительницы, отдав все силы на подобие улыбки…

День: двадцать восьмое сентября
Фигура: без фигуры + слон F1
Ход: в рамках хода G2-D5
Официальная клетка: F1, G2
Фактическое местоположение: F1 (старый лагерь "Гласов Урагана")

Эхо боли пронзило тело Круорина Синерема, оцарапав где-то внутри когтистой лапой. В глазах дёрнулось и поплыло всё вокруг, а стоявший рядом человек, больше всего сейчас напоминавший кошмар мясника, где поверх одного голого, ободранного мяса клались слои другого, нервно дёрнулся, и очередной тонкий слой чуть бледного, розовато-серого мяса лёг неаккуратно, утолщая большой палец левой руки.
- Осторожнее!
- Слышишь?!
В голове демонолога словно ударили кузнечные молоты.
- Чувствую! Что это, Хаурэс?
- Асцент! С ним что-то не так! Он…
- Церковники?
- Кто как не они! Проверь!
- Да в чём дело? – безкожий человек почесал залысину на красном лбу – волосы оставались на месте, словно вырастая из мускулов прямо на голове. Или это так страшно изменился покров мужчины?
- Нужно проверить! Заканчивай тут! – не своим голосом рявкнул демонолог, рывком открывая тайный ход, ведущий в подвал.
Гаральд Ленк пожал плечами и, приладив кусок мяса как положено, чтобы почерк продолжал совпадать, принялся дописывать:
«Приказ дознавателю Эйнару Крюгеру и отряду Гласов Ураганов. Вступить на фронт в центральном квадрате для завоевания и удержания плацдарма. Идти обычным темпом. По прибытии в квадрат, известный как D5 на официальном армейском описании дислокаций и позиций войск – ожидать дальнейших инструкций. Также техномагессе при отряде, госпоже Яните Рееден, предписывается…»

(с Соуль.))
День: 20 сентября
Фигура: без фигуры
Ход: без хода
Официальная клетка: нет
Фактическое местоположение: F1 (Северный)

Как строятся железные дороги?
Вероятно, думает не искушенный в делах механики и прочей техномагии сторонний наблюдатель, все начинается с обычной дороги. Которую, как ни крути, тоже надо проложить, а потом хорошенько раздумать - нужна ли она, эта морока с рельсами и шпалами (вот ведь еще словечки-то!), если и по этому пути можно пустить хороший паромобиль?
Впрочем, неискушенного наблюдателя в этом (да и почти в любом другом случае) придется разочаровать. Раз уж сказано - "железная дорога", значит, никуда от нее не денешься.
Любой хитроумный - и не очень - план, как учил в свое время Ганса Эппельхайма его почтенный наставник, должен сначала появиться на бумаге.
"А разве не в голове?" - удивлялся тогда еще наивный Ганс, мальчик лет семнадцати, умеющий разве что гайки закрычивать.
"В голове", говорил мудрый учитель, "всего не удержишь". И приходилось запасаться чертежной бумагой в умопомрачительных количествах, карандашами, линейками и циркулями, и скрепя сердце вычерчивать планы.
Вот и сейчас железная дорога, которую следовало проложить до Неуштадта, строилась исключительно из бумаги и графитных тонких линий. А Ганс Эппельхайм, ставший старше на десять лет и завершивший ученичество, сма теперь был мастером и наставником - притом целой бригаде.
Бригада пока ютилась в фургонах и временных постройках, самую прочную и вместительную из которых едва можно было принять за плохонький сарай. Жили в ней как раз те самые чертежи, в огромных масштабах, - и сам Ганс.
А в будке рядом с "сараем" жил дракон. Настоящий дракон. Маленький, правда, ручной - но рабочие все равно не переставали удивляться.
Инженер из Отдела Научных Разработок с разрешением и поправками к проекту появился вечером - невысокая, крепенькая девушка в рабочей форме.
- Вейонке Страмарк, - представилась она, придерживая одной рукой тяжелую сумку. - Будем работать с вами вместе.
Улыбка у нее была открытая и искренняя, хотя немного и нервная - видимо, девушку беспокоил приезд в новый коллектив.
- Приветствую, - мужчина с длинными темными волосами, в шарфе и на редкость пыльной форменной куртке, поднялся из-за стола с бумагами. Вернее, это не стол был с бумагами - скорее уж, бумаги со столом. - Ганс Эппельхайм, но тут, на предстоящей стройке, пусть будет просто Ганс. Отнести ваши вещи? Куда вселить, мы уже придумали.
- Я очень неприхотлива, честно, - весело хмыкнула девушка. Она взглянула на стол. - Здорово, покажите проект?
- Ну вот и здорово, условия у нас сами видели какие, - с облегчением улыбнулся Эппельхайм. - Значит так - здесь у нас общая карта, расчерчена для удобства на десять квадратов. От Неуштадта до здешнего, - он фыркнул, - перевалочного пункта. А вот эта гора, - мужчина обвел рукой все те скатанные, нескатанные, просто помятые и помятые с особой изощренностью листы бумаги, - представляет собой чертежи каждого квадрата по отдельности. Рельефом так занимались, что в кошмаре не приснится. Каждый холмик отмечен. Ну и, разумеется, сама дорога...
Чтобы не пугать Вейонке с порога чертежами в деталях, Ганс развернул перед ней на столе общую карту - просто спихнув на стул все остальные.

- Да не бойтесь вы, Эппельхайм. Можно вас называть Гансом?.. - окуляры быстро перестроились. - Я сейчас покажу чертежи локомотивов. Невероятно... я с приезда выбивала этот проект!
- Можно и нужно, - кивнул он. - Выкладывайте все, что есть. Кстати... почему пришлось выбивать? Неужели нашему.... кхм, передовому ученому и технику Гартвигу идея локомотивов не пришлась по душе?
Страмарк махнула рукой:
- Как техномаг, приближенный к советничьей кухне - экономически нецелесообразно в начале колонизации. Они же отказались даже между Айтаром и Неуштадтом дорогу построить для быстрой доставки дерева, а там местность - как для этого создана. А сейчас, когда понадобилось, быстро перевозить людей на север - и деньги нашлись, и ресурсы. И это, учитывая, военное положение. - девушка открыла тубус с чертежами. - Как это старая тиресканнская пословица?..
- Это про петуха, что ли, который хоть и жареный, но клюнет?.. - почесал кончик носа Ганс. - Хотя, пословиц-то уйма, а я ими никогда не интересовался, все больше винтики да всякие железки. Ну вот теперь отведу душу.
- Вот и клюнул, как припекло, - припечатала Вейонке и добавила еще одно слово, покрепче - на десяток градусов. - Хотя северяне говорят про черного дракона, который может задницу подпалить... Не обращайте внимания. Посмотрим...
И техномагесса азартно склонилась над картой, предоставив Гансу чертежи вагонов и головного состава.
- Так-так... - мужчина прижал карту ладонями, оперевшись о стол (тот опасно качнулся, но устоял). - Основная тяга здесь, - ткнул пальцем в паровоз, - и вагоны - не самоходные... Сколько он утянет за собой?
- Критически - до двадцати...
- Потрясающе, - присвистнул Эппельхайм. - А сроки нам установили? Мы ведь пока даже без деталей, еще не подвезли.
Новый проект, который будет воплощен именно здесь и именно на его глазах, явно вызывал у Ганса восторг.
- Хотят, чтобы путь проложили за три недели. - назвала абсолютно нереальный срок Страмарк.
Проектировщик заморгал.
- А до неба им рельсы не выложить? - он покрутил пальцем у виска. - Блеск! Сначала будем тянуть, пока дракон там, или петух не явится, а теперь... Ну нет. Месяц, и то слишком быстро. Четыре сотни километров, и это я еще округляю в меньшую сторону... даже насыпи не готовы!
Стоявшая напротив него девушка не выдержала и рассмеялась. Она сорвала с лица окуляры, открыв карие, с зелеными крапинками, глаза, подбросила очки и ловко поймала:
- Срок уже почти удвоили. Зато мы получим бригаду квалифицированных техномагов, сотню лучших, как сказали, сборщиков и самые отличные материалы. - кулак с очками Страмарк уперла в бок. - Пара хороший земляных специалистов, на самом деле, хорошее подспорье для путеукладчика.
- Бесподобно, - Ганс показал большой палец. - Серьезно, Вейонке, я и мечтать не мог - это мне вас Единый послал, не иначе. Целая бригада техномагов... - он мечтательно закатил глаза.
Вдруг снаружи сарайчика что-то пронзительно завопило - словно на редкость крикливая птица.
- О-о, - Эппельхайм предупредительно поднял вверх палец, - одну минуточку. Мое домашнее животное требует тепла и ласки.
"Домашнее животное? Звучит... как... как грифон", - мелькнула у техномагессы мысль.

- Познакомите? - бросила взгляд на дверь Страмарк.
- А хотите? - обрадовался Ганс. - Пошли. Не каждый день увидишь!
Он быстро направился к дверям, махнув Страмарк рукой. Когда вышли, пришлось обойти сарай с другой стороны - чтобы увидеть будку, похожую на собачью, только несколько побольше.
- Сейчас я тебя выпущу, - еще один пронзительный крик. - Жалуется, - пояснил Ганс, - там же крылья не расправишь...
И, щелкнув дверной задвижкой, он выпустил из будки... маленького дракона, размером, должно быть, чуть крупнее дога. Дракончик был изумрудный, но кое-где на спине и лапах чешуя поблескивала лазурью. Диковинная зверушка бросилась было к Эппельхайму со счастливым писком... но увидев рядом с ним незнакомку, замерла и наклонила голову, присматриваясь.
- Не бойтесь, - заверил мужчина, - кислотой не плюнет. Во всяком случае, до этого дня ни разу не плевал.
Техномагесса, наоборот, заинтересовано подошла ближе.
- Зеленый дракон? С университета их не видела! - она осторожно присела на корточки в паре шагов и замерла, с любопытством рассматривая малыша.
- Очаровашка, - с неподдельным чувством заулыбался Ганс. - Его зовут Тэккерей, а если коротко - Тэкки. Тэкки, поздоровайся, это свои!
Дракон издал серию удивительных звуков - не то застрекотал, не то зацокал, и ткнулся чешуйчатой мордочкой чуть ниже колена Вейонке.
Техномагесса осторожно положила ладонь на треугольную голову и плавно провела вниз, к носу - подушечками пальцев Вейонке помассировала черный треугольник нежной кожи, а потом ловко погладила дракона за левой передней лапой, потом - пощекотала.
- Тэкки, - повторила Страмарк. - Невероятно...
С лица девушки не сходила широкая улыбка.
- Дракона моего учителя звали Лэттар, но он был стари-ик... Эй, Тэкки!..
Тэккерей, обладатель столь же солидного полного имени, сколь забавным было его сокращение, наклонил голову вбок (причем явно побольше, чем на девяносто градусов) и посмотрел на Страмарк огромными доверчивыми желтыми глазами.
- Я его тайно сюда провез, - поделился Ганс шепотом. - Вообще-то мне запретили, знают, как я люблю с ним возиться, и чтобы не овтлекал от работы - предлагали оставить кому-нибудь из техномагов. Но я поступил как истинный эгоист.
Вейонке провела пальцами по гладкой шее звереныша.
- Я вас не выдам, - таким же шепотом ответила Страмарк, еще сбивающаяся с "ты" на "вы". - Черт. Чувствую, мы определенно с тобой сработаемся.
Эппельхайм покивал - он тоже был в этом уверен.
- Теперь, - сказал он Тэкки, - можно и полетать, да?
Снова раздался стрекот, и дракончик развернул на удивление большие для его размеров крылья. Несколько взмахов подняли над землей клуб пыли (ставшей весьма редким явлеием - дожди, если и прекращались, то ненадолго), а потом крошка Тэкки чуть угловато, резкими движениями поднялся в воздух - метра на два, не выше.
Страмарк приложила ладонь козырьком к глазам:
- Хорош. - она бросила взгляд на Ганса. - Раз дракон, значит, ты тоже маг?
Тот почему-то смутился.
- Ну... почти. Немного, - почесал затылок. - Почти и вовсе не маг...
- с Юга и не учился? - предположила Вейонке.
- Точно, - с каким-то облегчением подтвердил Ганс. - Да и не хочется, сказать по правде. Магия - это не мое, я предпочитаю шестеренки.
- Истинный инженер.
- Спасибо, - с чувством сказал Эппельхайм.

Дракончик чирикнул, описывая широкий круг над их головами.
- Минут через двадцать налетается, - мужчина протянул руку вверх и быстро пощекотал питомцу пузо. - Можем пока осмотреться тут, если вы не успели, и забросить вещи.
- Давайте. - энергично согласилась Страмарк. - Потом предлагаю сегодня закончить с картой дороги, а завтра проставить ориентиры на всем протяжении. И останется еще два дня, чтобы обсудить локомотивы.
- Самое интересное, как всегда, напоследок, - вздохнул Ганс. - Давайте возьму вашу сумку? Не из мужского чувства превосходства, не бойтесь, а исключительно по праву хозяина на новой для вас территории.
"Мне как-то даже неудобно будет ему сказать, что по утрам я играю в футбол гранитным мячом...", - с легким сожалением подумала Вейонке.
- Не боюсь, правда, - честно ответила техномагесса.
- О, ну вот и чудесно, - сумка плавно переместилась ему на плечо. - Теперь насчет жилья...
Выбор жилья был просто огромный - не по количеству, правда, а по качеству. На обычный дом походил только сарайчик Ганса, а остальные места возможного обитания были представлены огромными палатками, маленькими палатками, фургонами грузовых паромобилей, покрытыми брезентом... Эппельхайм извиняющеся пожал плечами.
- Вы предпочтете с большой компанией или ограничитесь единственным сожителем?
Прозвучало, конечно, несколько по-дурацки.
Страмарк ненадолго задумалась.
- Наверное, лучше с единственным. С одним "кем-нибудь" договориться проще, хотя я довольно легко нахожу общий язык с кем угодно.
- Это хорошо, - новость серьезно обрадовала Ганса. - Отдам вам на откуп Кайенну, девица не самая простая, зато палатка у нее не протекает. Идем.
Он кивнул и первым направился к группе небольших палаток, частично не видных за горой досок и черт-знает-чего-еще. Порядок тут явно не любили.
Тэкки, решив оказать поддержку с воздуха, полетел за ними.
- Это хорошо, - новость серьезно обрадовала Ганса. - Отдам вам на откуп Кайенну, девица не самая простая, зато палатка у нее не протекает. Идем.
Он кивнул и первым направился к группе небольших палаток, частично не видных за горой досок и черт-знает-чего-еще. Порядок тут явно не любили. Техномагесса широким шагом направилась следом.
Тэкки, решив оказать поддержку с воздуха, полетел за ними.
- Кайенн, Кайенн... - задумчиво проговорила Вейонке и несколько виновато улыбнулась и провела большим пальцем под горлом. - Вот так перед отъездом мастер Ростис нагрузил документами. Имя кажется смутно-знакомым, но досье не припомню.
- Водитель наша и механик, - поведал Эппельхайм, перепрыгивая растянувшуюся на земле длинную железку. - Полуэльфка... ну да вы сразу поймете.
Вдруг нахмурившись, он беззвучно пошевелил губами, словно прикидывая что-то, потом обернулся к Страмарк:
- Ну нет, все-таки на "ты". А то я с ума сойду. Ты позволишь?
Девушка широко улыбнулась и не стала лишний раз напоминать, что сама же и предложила.
- Нет, я обязательно заставляю тебя обращаться "старший инженер Страмарк", - хмыкнула техномагесса. - Конечно, с легкостью.
- Это у меня с детства, - наигранно печально сообщил Ганс, - боязнь старших инженеров, притом неизлечимая. Протекает особенно остро именно в данное время года...
Маневрируя между палатками, он остановился перед входом одной, болотно-зеленой и, кажется, наименее грязной из всех.
- Кайенна! - позвал он.
Полог отдернулся и изнутри на Ганса - а затем на Вейонке, - глянули потрясающе раскосые черные глаза. Их обладательница, девушка с заостренным личиком и такими же ушками, нахмурилась - совсем не ждала гостей.

Эппельхайм как-то напрягся.
- Вот что, - сказал он, - это инженер Страмарк, она приехала к нам от самого Гартвига и будет жить с тобой. И это не обсуждается. Все ясно?
- Яснее некуда, - Кайенна вылезла, поглядела снизу вверх на Вейонке. - Здравствуйте. Вещи сразу в угол. Ваша только половина, не больше.
- Обещаю, что вы будете меня видеть не очень часто, - с серьезной иронией сообщила Страмарк.
- Оно и к лучшему, - согласилась полуэльфка.
- И без фокусов, - тихо сказал ей Ганс, скрываясь в палатке, где (за поднятой полой можно было разглядеть) царил страшный кавардак: разбросанные инструменты, грязные тряпки... Мужчина честно отодвинул все, что можно, на сторону Кайенны и вернулся, раздумывая - начертит ли эльфка разделительную полосу?
Черноглазая тут же скрылась, не удостоив никого и словечком на прощанье.
- Почти злюка, - развел руками Ганс, - но безобидная. Тоже почти. Но ты с ней справишься.
Страмарк переставила отпущенную Гансом сумку в дальний угол и достала из бокового кармана холщовый мешочек. От небольшой торбы крепко пахло отборным, хорошим кофе, которое сон отгоняет на щелчок пальцев. Мешочек Вейонке убрала в карман рабочей куртки, потом аккуратно вернула на нос окуляры.
- Если мы закончили с обустройством, предлагаю познакомится с остальными участниками проекта и вернуться к картам.
- Ну, со знакомством будет просто, - весело фыркнул он. Дотянувшись до соседней палатки, дернул полог и суну голову внутрь. - Йорга, собери всех у меня - у нас тут гости...
В ответ послышалось глухое ворчание, выделить в котором слова не представилось возможным.
- А теперь, - сказал Эппельхайм, "вернувшись", - в главштаб. Ну, в тот сарайчик. Минут через десять все подойдут... Тэкки, не шали!
Тэккерей самозабвенно подгрызал верхушку чьего-то брезентового шатра. Страмарк улыбнулась и повела перед собой ладонью, направляя поток сухой и теплой земляной магии в сторону изумрудного малыша. "Твоя ведь стихия, зеленый?"
Дракончик звонко застрекотал и, оторвавшись от своего важного и нужного дела, скользнул к Вейонке. Замерев перед ней в воздухе, он вытянул шею вперед и коснулся мордочкой кончика ее носа, явно немного робея.
- По-моему, - покачал головой удивленный Ганс, - он хочет пригласить тебя на ужин.
Страмарк замерла на несколько секунд, прислушиваясь, пытаясь уловить ощущения волшебного существа. Затем кивнула и взглядом указала Тэкки на небо.
- Я думаю, что он просто чувствует родную стихию. - скользнула ладонью по крылу взлетающего звереныша техномагесса.
- Моя мысль была оригинальнее, - заметил проектировщик, явно начиная ревновать.
Дракон описал высоко-высоко над ними восьмерку в воздухе, а потом полетел к родной "будке".
Ганс, насвистывая, направился за ним. Из палаток тем временем один за другим стали показываться люди.
Страмарк присела на корточки, неподалеку от "штаба", изучая лица рабочих, инженеров, ученых. Ее понемногу начало отпускать ощущение тянущей и ржавой безнадежности, которое с каждым днем все сильнее наваливалось на плечи на "Пламявержце": вначале "Скала", затем Манфрейд, после - смерть Валентины и сорвавшийся Константин; девчонка вся в синяках, прячущаяся по темным углам и шарахающаяся от прикосновений... Словно кто-то ОНР проклял. И страйдеры, и оружие - все растущие и растущие башни коробок с оружием. Смерть, увеличивающаяся в размерах с каждым днем.
Мимо шли люди - кто-то удивлялся, видя новое лицо, почти все здоровались вслух, но многие просто дружелюбно кивали. Сотрудников, как оказалось, было не очень много, в основном потому, что все ухитрялись совмещать по две, а то и по ти специальности: каждый водитель был механиком, каждый инженер - чертежником, и только те, кто занимался исключительно научной стороной вопроса железных дорог, отличались от остальных.

Так как всех сарай вместить не мог, решили остаться снаружи. Ганс подошел, когда закрыл будку за Тэкки, и сообщил всем:
- Ну, бригада - радостные вести! Нам дали добро на локомотив и дали старшего инженера Страмарк, - раскрытой ладонью он указал на Вейонке. - Просьба демонстрировать чудеса гостеприимства.
Взгляд его тем временем блуждал от одного члена бригады к другому, останавливаясь на несколько секунд. Словно он хотел прочитать что-то в глубине чужих зрачков.
Девушка выпрямилась и резким, приветственным жестом наклонила голову.
Послышался одобрительный гул, реплики вроде: "Ну наконец-то"... и даже, кажется, "она симпатичная!" на грани слуха. В ту сторону, откуда это послышалось, Эппельхайм посмотрел особенно сурово.
- Сейчас представлю некоторых... ну, на Кайенну ты уже посмотрела, - эльфка пришла одной из последних и демонстративно держалась поодаль. - А вот это Никас Йорга.
Бородатый детина солидной комплекции, явно лет за сорок, поднял вверх пудовый кулак.
- Инженер-механик, здорово разбирается в материалах. А тут наш главный черетжник... кхм, после меня, конечно... Нигель Амери, - девушке помахал рукой на редкость худой парнишка (впрочем, если приглядеться, было видно, что парнишке не меньше тридцати).
- Еще двое инженеров... ребята, вы сами меня поняли, - Ганс подмигнул и в первый ряд протиснулись высокий мужчина и маленькая женщина, пепельноволосые и сероглазые. - Лилия и Эквин Мильтен, супруги...
Он называл еще имена, чьи обладатели то выходили, то просто говорили "Привет!", то махали руками. Кажется, они были действительно рады и самой Страмарк, и тому, что с ее приездом здесь начнется настоящее дело. Кому-то из знакомых, виденных уже, Вейонке пожимала руки, другим - представлялась, мельком рассказывая ближайшие планы стартующего с сегодняшнего дня проекта. Лица и взгляды мелькали, проносились улыбки. Предстоящая работа искренне окрыляла. Страмарк успела переброситься парой слов с Никасом, и почувствовала, как маг земли в глубине души расправляет плечи - земля и металл следующие шесть недель без лишнего вздоха или выдоха.
Кто-нибудь другой на месте Вейонке стушевался бы, вынужденный оказаться в одиночестве в большой и уже дружной компании, но Страмарк не зря сказала, что легко сходится с коллегами.
Эппельхайм, оставшийся на время в стороне, стоял, прислонясь к стене, и украдкой улыбался.
- Так, - сказал он, подождав, пока радостные настроения перейдут в обычное, дружелюбное спокойствие, - поболтали и хватит. Все свободны, кроме тех, кто и так об этом знает. Прошу за мной, - и приоткрыл дверь сарая, заходя первым.
За ним последовали Йорга, супруги-инженеры, Нигель и Кайенна. Последняя - особенно неохотно.
- Конфликт? - негромко спросила у Ганса Страмарк, склоняясь над картой.
- Постоянный, - шепнул тот. - Со всем миром, так что мы просто не являемся исключениями.
"А", - молчаливо изобразила Страмарк.
- Четыре сотни километров.
- Маршрут уже выбран, - Лилия Мильтен провела тоненьким пальцем вдоль особенно жирной линии на карте, - все должно выйти очень плавно. Геодезисты трудились, как проклятые, и рыли землю едва не собственным носом. Так что мы знаем каждую кочку на этой дороге и знаем, как с этими кочками поступить.
- Рабочих бы только, - пробасил Йорга, - побольше. Это ж тебе не веревку меж двумя соснами натянуть.
- Будут рабочие. И будут маги. - уверенно ответила Страмарк. - А вот это нам предстоит собрать, и не один, а четыре.
- Почему четыре? - удивился Нигель, любовно разглаживая смятый уголок чертежного листа. - Одного мало?
- Судя по тому, какими темпами планируется сообщение между Неуштадтом и Северным - так его пока назвали, - будет мало и четырех.

Супруги-инженеры переглянулись.
- А две колеи в таком случае - не мало? - уточнил Эквин.
- Промежуточных остановок и дополнительных веток не планировали, - Ганс щелкнул пальцами. - Думаю, обойдемся.
- Попробуйте представь себе кольцо, - соединила четыре пальца Вейонке. - Кстати... если все пойдет хорошо, то этот проект будет не последним и не единственным.
Никас обрадовался.
- Вот это я понимаю! Значит, так сработать все надо, чтоб дело пошло.
- Ну вот и займетесь, - Эппельхайм потер руки. - Все этим займетесь. Приложите максимум усилий... ай, да что я говорю - работаем как всегда, хорошие мои. Кайенна, завтра тебе с механиками придется покумекать над схемами сборки, после того как разберемся с ориентирами. Ага?
Полуэльфка помолчала, потом кивнула. И добавила:
- Я хочу его водить. Состав. Это не просьба.
Страмарк посмотрела на нее:
- Я объясню вам, как оно будет работать, и думаю, сможете. Ганс, это не совсем... обычные локомотивы на паровом двигателе. В основе небольшой, но довольно сложный механизм, который ОНР давно хотел реализовать на "Пламявержце", но так и не реализовал из-за маштабов. Крейсер огромен, тяга нужна невероятная. Для локомотива же ресурсов требуется в сотни меньше.
- Во-от как, - протянул техник. - Черт, каждый раз как слышу эти буквы, "О-Н-Р", прямо зависть берет - пополам с восхищением. Там небось такие дела при штабе творятся, что нам и не снилось! Что же это за необычный двигатель?
"Дерьмо там творится", - на мгновение устало подумала Страмарк и с куда большим энтузиазмом принялась объяснять устройство двигателя.
- Итак... устройство обыкновенного парового двигателя очень простое. Работает на производимом при нагревании воды паре. Угольная топка нагревает котел, наполненный водой, вода отдает пар. Пар поднимается через сухопарник, выталкивается через трубы в цилиндры, где вызывает обратное движение поршня. Рычаг, связанный с поршнем, золотниковый клапан, который сначала помогает попасть пару попасть в цилиндр и закрывает выпускное окно. Давление двигает поршень вперед, и золотниковый клапан становится в такое положение, когда выпускное окно открывается и пар снова выходит наружу. Колеса уже в свою очередь заставляют поршень двигаться назад. И все начинается снова.
Говоря, Страмарк быстро набрасывала на листе схему самого обыкновенного парового двигателя. Затем, Вейонке начала править чертеж.
- Две основные проблемы, как я заметила, это груз угля и груз воды, который к тому же - дополнительный вес на локомотиве. Решение очень простое. Под котел ставится база огненных кристаллов, которые подсоединяются к стенкам. Внутрь помещается водяной кристал. Их взаимодействие, - переплела техномагесса пальцы, - это пар. А еще, - она ловко провела две карандашные линии, - поршень зацикливается с помощью нескольких нитей, что снижает износ металла и ускоряет работу.
- Кристаллы, и правда, - Ганс хлопнул себя ладонью по лбу. - Изящно!
Он пододвинул схему к себе, внимательно изучая и кивая головой. Под локоть ему тут же влезли оба Мильтена, а сверху на листок очень грозно смотрел Йорга.
- Вроде не подкопаться, - после продолжительного обдумывания изрек он, - годный план.
Страмарк обхватила себя руками за плечи. Это была ее первая разработка. Ее первая самостоятельная разработка, над которой она тряслась, что черный дракон - над бриллиантами. Техномагесса сильно переживала, беспокоилась, что ее проект опытные железнодорожники не примут.
- Модель пойдет сразу в реальном размере, без макета. Это риск, но сроки вынуждают.
У многих рты так и открылись.
- Но это же... - пробормотала Лилия.
- Ну да, да, - Эппельхайм выпрямился, - безумие. Во всяком случае, нотку безумия я в этом чувствую. И мне даже нравится. Что, вы мне скажете, что вам слабо сотворить невозможное?
Йорга тихо и восхищенно выругался.
- А, что с вас взять, - махнул он рукой. - Сказано - сделано.
- Отлично, - улыбнулась Страмарк. - Хорошо, когда люди любят свое дело.

День: двадцать шестое сентября
Фигура: без фигуры
Ход: без хода
Официальная клетка: нет
Фактическое местоположение: Е5

Иснари, обсудив все дела с Таану, сразу ушла собирать вещи, сказав, что отправится рано утром. Их получилось немного - неплотно набитая сумка, в которой лежал "дамский" пистолет и небольшой запас еды и поясной кошель с деньгами, артефатной мелочью и двумя подарками от видящего, которые тот отдал, только убедившись, что лиса запомнила, как пользоваться.
Утро еще не вошло в полные права, когда Иснари растолкала ракшаса, попросила его сказать за нее акуроманту и остальным "до встречи", а затем занялась ездовым ящером. Женщина аккуратно подтянула своеобразное седло и, закрепив сумку, потрепала нейа по холке.
- Ну, поехали.
- Доброй дороги, - хмыкнул акуромант. Он хлопнул ящера по чешуйчатому плечу, и животное вильнуло хвостом раздраженно. Утра эти создания не любили.
Иснари обернулась:
- Думала ты спишь, - обезоруживающе улыбнулась лиса.
- Уже нет, - человек усмехнулся. - Поверить тебе, что ли?.. Разнообразия ради.
- Чистая правда, - ответила лиса. - Я же предупреждала, что уеду утром.
- Предупреждала, - улыбка. - Доброй дороги.
- Спасибо. И тебе удачи в поездке в Неуштадт, - Иснари забралась в седло. - Надеюсь, вы с Рахрахом договоритесь.
- У нас телепатия, - хмыкнул Фелико. - Оставь удачу себе, да?
- Морда, - обреченно произнесла женщина. - Слушай... Рах наверняка тебе проболтается, - она отвернулась и потерла запястьем щеку, - про тот случай у лис...
Человек шлепком заставил ящера тронуться - медленно, по-утреннему - и сам пошел рядом. Он внимательно слушал.
- Когда я сказала, что вижу "струну"... Я могу ощущать так, что прошлое этого проносится у меня в голове ворохом прикосновений, запахов, звуков и я понимаю, где находится точка между жизнью и смертью. Самое сложное потом для нее дотянутся. - медленно проговорила Иснари и закончила. - Все.
- Сколько таких точек ты у меня видишь? - как-то иначе, отстраненно-задумчиво улыбнулся акуромант.
- Не знаю. - женщина передернула плечами. - Я не хочу на тебя смотреть так и вообще лезть в твое прошлое без разрешения.
- Посмотри сейчас.
- Мне не хочется, - откликнулась Иснари.
- Лет... много назад, когда я только начинал верно служить Инквизиции, - слово прозвучало иронией, - у нас был скиомант. Он жаловался, что я воняю как целое кладбище.
- Похоже, во мне сильна склонность к мазохизму, - как в сторону ответила лиса.
Маг осторожно положил ей на плечо ладонь. Лиса остановила ящера.
- Отчасти поэтому я не хотел оставлять тебя рядом. Лисам плохо приходится в боевых бандах, а скиям - втройне. От людей, на чьей душе много мертвецов, плохо фонит.
Иснари наклонилась и заглянула акуроманту в глаза, молча.
- Я до Юга почти не умел работать один. Скорее прикрытие, живой щит. Убийства мало сказываются на фоне, такие вещи - сильно, - задумчиво продолжил Фелико. Похоже, в этом предмете он сам понимал намного меньше, чем хотел бы.

- Ты торопишься рассказать из исследовательского интереса, чтобы вытянуть из меня лишнее слово, или потому, что боишься, что кто-то раньше нахально залезет тебе в душу? - напрямик спросила лиса. - Если первое, то предлагаю поговорить, когда я вернусь. Если второе, то можешь не переживать.
Она с легкой иронией изогнула левую бровь.
- М?
- Езжай уже, - хмыкнул Фелико, ускорив чужую ящерицу волшебным шлепком.
Иснари твердо сжала бока нейа пятками и погнала зверя вперед, не оборачиваясь.

***

От пограничья начиналась зона ЭКК. На человека смотрели с интересом, задумчивым недоверием (стоит или нет?) и откровенным любопытством. Демона сторонились.
На руки акуроманту была выдана карта с расположением всех известных постов колонистов. Ракшас покрутил ее и так и эдак, и сел под одним из деревьев и открыл флягу, которую ему выдала Иснари.
- Как муравейник, но силы у них только по трем точкам: Ясный, где мы и на севере. Что скажешь?
- Все как всегда, - пожал плечами Фелико. - Странно что машины не вывели.
- Может их просто здешние разведчики не заметили... По небу или по земле?
- У синтетов давно наметилась мания делать чудовищ, наверное, потому, что раньше они не были возможны ни для одной из сторон, - Фелико склонился над картой. - Вот где-то тут, тут и тут стояли огромные боевые машины, завезенные еще с материка. И еще вроде бы что-то строили здесь. Это если не считать Данлея.
- Ну... я про ДанЛея мало слышал, - взглянул на карту демон и сделал еще один глоток, прокомментировал. - Холодная кровь - гадость. Хочешь?
- Сильный маг... ортодокс на службе технического прогресса. Что-то вроде того, - поморщился Фелико. - Но ставить его кораблик на оборону глупо.
Приглашение он отклонил ладонью.
- А да, еще на севере вроде бы демон стоит. Наш.
- Хочешь сдать с потрохами все, что знаешь о бывшей стороне своей силы? – ракшас заткнул флягу пробкой и поболтал над ухом. – Надеюсь, хватит. Вдалеке от Иснари я быстро слабею. Но ты меня подкормишь каким инквизитором, если что?
- Если это секретная информация, то я балерина, - хмыкнул Фелико. - Если верить местным, уже было несколько крупных боев. Но ничего тяжелее, чем авионы, они не видели. Мне кажется, у нас тоже все непросто.
- Я как-то в ваши военно-информационные дела не лез раньше, - признался Рахрах. – Тебе удобнее, чтобы я в летающую или бегающую тварь обернулся? В авион не проси даже. И в бульдозер тоже. Не получится. – последние несколько предложений были сказаны абсолютно серьезно.
- В какую захочешь, - пожал плечами акуромант. Он еще раз задумчиво посмотрел на карту, потом принялся ее сворачивать.
Демон задумчиво почесал левый рог, а затем начал преображаться: передние лапы вытянулись, сверкнули стальные когти; развернулись тяжелые нетопыриные крылья, щелкнул скорпионий хвост; львиное рычание сорвалось я ядовитых клыков. Черный кот, отдаленно напоминающий большого сородича, сверкнул зелеными глазами в сторону акуроманта.

- Садись, белый рыцарь, на черной мантикору...
- Это я-то белый? Вперед.
- Задницу-то не отбей, - напутствовал демон.
Он подождал, когда Фелико ухватится за роскошную густую гриву, переступил лапами по влажной траве и постепенно ускоряя бег, потрусил вперед. Мимо неторопливо, как во время поездки на полуразвалившейся телеге, поползли деревья, камни, поляны. Ракшас вспугнул нескольких нейа, набирая скорость. Движение этюдов ускорилось, и лапы начли рисовать перекрестья в больших прыжках. Темные крылья расправились в высоком скачке, и демон рванулся вперед, и пространство затем изменилось. Лес стал серовато-белесым и нечетким. Темной стрелой тело мантикоры пронеслось сквозь ставшими призрачными кроны, и Рахрах полетел над самыми верхушками деревьев, загребая воздух передними лапами.
Солнце здесь тоже было другим. Оно светило через дымчато-агатовые облака жемчужным, холодным светом, как пропущенным сквозь родниковую воду. Демон показал небу клыки, словно это было понятной только ему шуткой.
- Выйдем в стороне от Айтара, лады? – пророкотал голос ракшаса.
Человек не ответил. Он вообще был удивительно тих здесь, казалось, даже дыхания слышно не было. Демон недоверчиво повернул голову, разглядывая своего наездника. Он смотрел в ответ так, словно секунду назад проснулся. Правда это выражение не ушло и через минуту, и через десять. Ракшас озадаченно тряхнул головой и нырнул вниз.
Мантикора скользнула над невысоким предлеском, который больше напоминал изысканный гребень, случайно забытый какой-то аристократкой – здесь осень уже царствовала, и клены и дубы тянули к небу оголившиеся ветви. Клубящимся туманом белела дальше река.
Рахрах приземлился на ее берег, и когти вздыбили песок. Вместе со своим наездником демон выскользнул из тени.
Его спутник потряс головой.
- А почему не до Штата, - наконец, спросил он.
- Я думал, что ты сейчас еще чуть-чуть и свалишься, - демон обошел акуроманта и задумчиво понюхал его руку.
- Нет. Я не знаю, что на меня нашло, - Фелико еще раз тряхнул головой. - Словно забыл как говорить.
- А… ну, точно? А то мне хозяйка что-нибудь оторвет, если я тебя целым не верну, - ракшас еще раз обнюхал пальцы человека. – И хорошо, если «чем-то» будет рог или хвост, а не другие, потенциально более важные для меня части тела…
- Потенциально более важных она не найдет. Идем дальше?
- Ошибаешься. Найдет и кастрирует с особым цинизмом, - это было невозможно, но мантикора криво улыбнулась. – Погоди…
Акуромант сел на сухую траву, потом вытянулся во весь рост. Он молчал.
Демон зашел в реку по грудь и нырнул. Вода потеребила длинную шерсть, немного остудила мышцы. Выйдя, Рахрах отряхнулся в стороне от акуроманта и затем лег рядом с ним.
- Мне отдыхать придется, - сказал демон. - До Штадта доберемся...
Он замолчал, что-то прикидывая в уме.
- Этот день, ночь, день... В Неуштадте будем скоро, если ты меня загонять не будешь, белый рыцарь.

День: 21 сентября
Фигура: без фигуры
Ход: без хода
Официальная клетка: нет
Фактическое местоположение: F1 (Северный)

Встали ни свет ни заря - Эппельхайм позаботился о том, чтобы никто не смог продолжать наслаждаться сном. Способ побудки был выбран оригинальный: Тэкки, выпущенный из своего пристанища, пролетел над всем лагерем, оглушительно вопя (иного слова для резких, пронзительных звуков, которые умудрился издавать малютка, и не подберешь). Наспех позавтракав, инженеры, механики и геодезисты расселись по машинам и разъехались - четыре сотни километров дороги в одну и другую сторону отчаянно нуждались в разметке.
Сам Ганс оставил в лагере только Нигеля и Тэкки с парой рабочих, велев им подыскать и разметить площадку для будущей работы с вагонами, и - невзирая на недовольную морду дракончика, - вместе с Йоргой и Вейонке отправился "на фронт". Ехали в грузовом паромобиле Кайенны; и фразу "водит эта эльфка точно так же, как и живет" Страмарк успела понять в полной мере. Неслись они с порядочной скоростью, но каким-то чудом умудрились не перевернуться, не ушибиться ни обо что и даже не растерять разметочные флажки. Техномагесса перенесла испытание стоически и даже отшутилась... Впрочем, похоже ей и правда было не впервой. Мимолетом, правда, скользнула мысль: "...и все-таки две аварии за два месяца для меня будет слишком, если что".
Работали споро, разговаривали мало. Среди людей, которые увлечены одной целью, каким-то неведомым чудом возникает единство мысли, отдаленно напоминающее странную телепатию - немую. Тянулись часы, и вместе с ними тянулась дорога - пока что еще веревочная, словно игрушечная, и совсем не верилось, что пройдет полтора месяца (всего-то!), а по ней уже поедут настоящие, не игрушечные поезда.
На обед не прерывались, перекусывая по ходу дела сухпайком, захваченным с собой. Вечером - а то и ночью, - в лагере будет настоящий пир. А пока - работа, работа! Ради нее эти люди, казалось, готовы были забыть обо всем. Страмарк это нравилось. Она улыбалась открыто и искренне, то и дело перестраивая окуляры на нужный лад.
Один раз она пустила в ход магию - привычно с силой молота разровняв по земле пару камней, подготовленные "под динамит". Недавно в этой области прошла сель, оставив несколько неприятных и рыхлых артефактов.
- Это более бережно... чем взрывы, - словно извинилась перед коллегами девушка и, забросив на плечо тубус с флажками, поспешила за ушедшими вперед инженерами. Ганс же отметил для себя, что техномаг земли, да еще такой силы - замечательное подспорье в работе.
Их группа закончила и вернулась в лагерь одной из первых. В другой, тоже завершившей разметку рано, под руководством супругов Мильтен, просто было вдвое больше людей. За штабом к тому времени уже подготовили огромную площадку - и даже каким-то чудом успели разобрать хлам, что заполнял эту территорию прежде.
- Что-то намечается? - поинтересовалась Вейонке у супругов.
- Здесь будем мучаться с локомотивами, - улыбнулась Лилия, - но это потом. Когда материалы будут. А сегодня у нас тут праздник.
Девушка убрала в карман окуляры.
- До вас еще не докатилась эпидемия "Зеленой Феи"?
- Чего-чего эпидемия? - удивился Ганс, подходя ближе. - Какая-то местная болячка?
Он казался всерьез обеспокоенным.

- У меня фляжка с собой есть, одна... кажется, Аскерс закинул, шутник... - негромко произнесла техномагесса. - Изобретение моего коллеги, советника Манфрейда. Алкогольный напиток, который стал первопричиной сотворения жуткого железного голема, теперь разгуливающего где-то на воле. Жуткого, потому что с лицом советника по магическим вопросам. Ох...
Поняв, что заговорилась, Страмарк замолчала.
Супруги переглянулись.
- Голем?
- С лицом советника?!
Эппельхайм изумленно покачал головой.
- Если раньше до нас эта "Фея" не докатилась, - констатировал он, - то теперь мы рады приветствовать ее на борту нашего... тьфу. Дашь понюхать потом, чем пахнет этот ваш чудо-напиток?
- Кот-голем... - замялась Вейонке. - С лицом Вензела. Умеет мурлыкать, тарахтит как паротрактор... Полынью.
- Боюсь, раз он вызывает такие... творческие припадки, - сурово сказал Ганс, - то в нашей компании его пить нельзя. А уж когда за составы примемся, лучше будет закопать эту твою фляжку поглубже.
Страмарк рассмеялась.
- Ну, нет. Пусть побудет одновременно и талисманом и напоминанием о том, какие бывают последствия.
К ним подбежал, мелко переступая лапками, Тэккерей, и потерся мордочкой сначала о колени Вейонке, потом о подставленную ладонь хозяина.
- Ах ты маленький предатель, - с притворной печалью вздохнул Ганс. - Нет, ему точно женского внимания не хватало. Экий нахал!
Вдалеке послышался шум - потихоньку подъезжали остальные машины.
Страмарк пригладила дракончика по гребню дыханием земной стихии и повела плечами.
- Драконы - волшебные существа. На севере они являются символом магии, и на гербе университета изображен черный.
Тэкки удивленно покосился на хозяина, янтарные глазищи так и говорили: "Да я у тебя, оказывается, символ!"
- Зеленые - это земля, - мужчина потер подбородок, - а черные что?
- Правильно, - кивнула Вейонке, - а черные это сплав из четырех стихий. Белые - дети воздуха, синие - воды, алые - огня.
- Хотел бы я посмотреть на остальных, - Эппельхайм поцокал языком. - Но с другой стороны, и одного хватает - хорошо хоть, маленький еще. Слушай, а ты ведь наверняка побольше моего в драконах разбираешься?
Вопрос был задан слишком уж невинным тоном, чтобы ничего за собой не иметь. Страмарк погладила Тэкки под левой лапой и кивнула.
- Наверное. При Университете есть драконятник, который, правда, после войны поредчал порядком, но все равно...
- Ага, - Ганс присел рядом со зверьком на корточки. - Как по-твоему, быстро он вырастет?
И тут же, оглянувшись на Эквина, который секунду назад с грустью провожал взглядом ребят с пакетами, котелками и вязанками хвороста, командир махнул ему рукой:
- Иди-иди, не держу. Конечно, они без тебя не справятся.
- Спасибо, - улыбнулся тот и быстро ушел к месту, где намечался вечерний костер, потянув за собой жену.
- Сколько ему сейчас? - Вейонке тоже проводила инженера взглядом.
- Три года он со мной. Я его сюда привез такой малявкой, - он показал ладонями совсем небольшое расстояние: в то время Тэккерей немногим отличался от средних размеров тритона.

- Лет через пять он будет тебя в зубах носить, - помедлив, прикинула Страмарк.
Дракончик восторженно застрекотал.
- Да-да, мне тоже нравится, - Эппельхайм потрепал чешуйчатого приятеля по холке. - Будешь у меня вместо авиона.
Будущий авион фыркнул, выпустив из ноздрей по дымовому колечку.
- Ты... чем его кормишь?
- Всем, что он ест, - честно ответил Ганс, - а ест он практически всё. Особенная страсть у него к бутербродам. Серьезно, никогда не оставляй при нем бутерброды без присмотра.
- Серой его не кормил?
Техник поморгал.
- Н-не приходило в голову... особенно учитывая то, что в шкафу у меня залежей серы не наблюдается.
Вейонке пощекотала дракончику шею и, зажмурившись, прислушалась к мурлычащему стрекотанию.
- У него тогда огонь хороший будет.
- Сделаем из него орудие дальнего и ближнего боя, - хмыкнул Эппельхайм. - Или используем для розжига костров. А что ты хотел, Тэкки? Работаешь в команде - приноси пользу обществу!
По ногам ему мазнул заостренный кончик хвоста.
- Ну-ну, - он похлопал Тэкки по спине. - Слушайте, а там сейчас будет еда, - Ганс махнул рукой в сторону. Над костром уже что-то кипело, а с кухни рабочие по двое тащили здоровенные кастрюли. - Пойдем?
Страмарк поднялась:
- Пойдемте. Похоже, потом там и правда будут только локомотивы.
Островок чистоты и порядка, с таким трудом освобожденный Нигелем и командой от всякого хлама за этот день, потихоньку приобретал прежние черты. Его заполнили люди, вещи этих людей, их хе кастрюли, тарелки, стулья, подстилки и бревна; ровно посередине площадки был разожжен костер, довольно большой, и чуть поодаль - еще два мелких, чтоб было теплее.
Привычная уже компания Эппельхайма заняла два бревна вокруг главного костра. Эквин распоряжался молодыми инженерами, решившим что-то там сварить, его жена выспрашивала что-то у Нигеля (судя по его экспрессивному, сопровождающемуся постоянными взмахами рук ответу, тема была из животрепещущих). Йорга, похожий на большого косматого медведя, сидел, глядя в пламя...
Кайенны не было. Впрочем, присмотревшись к тем, кто вокруг, можно было разглядеть ее хрупкую фигурку среди механиков, ушедших к другому костру. Кажется, ей там было не особенно весело. Страмарк присела рядом с Йоргом и повернула голову, разглядывая эльфийку. Потом, вздохнув, отвернулась и про себя подумала, что надо будет обязательно поговорить со случайной сожительницей. У эльфов, с которыми доводилось встречаться Вейонке, у лесных, характер был тяжелый - техномагесса не знала, относится ли Кайенна к лесным, но однажды проснуться со стрелой под боком не хотела бы.
- Два дня до старта... - задумчиво проговорила девушка.
- Волнуешься? - в вопросе Ганса не было соучастия, а вот любопытство - очень даже было.
- Я бы тут, - пробасил Йорга, - тоже заволновался б! Экое дело - такую штуку сооружать без всяких макетов. Ить Гартвиг сам же, своими руками, головы наши поотрывает чуть что не так...
- И это тоже, Йорга, - кивнула Страмарк. - На самом деле просто давно не работала за пределами "Пламявержца".
Она обезоруживающе улыбнулась.
- Нельзя одним и тем же подолгу заниматься, - был ей ответ. В воздух взметнулся внушительных размеров палец Йорги и наставительно покачался перед лицом Вейонке. - А то только и приучишься, что за... штаны просиживать на одном месте.

Видно было, что обычно этот гигант привык быть порезче, но в присутствии Страмарк сдерживался.
- Никас, - со вздохом вмешался Эппельхайм, - это ж кому как. Я вот уже сколько лет только железными дорогами и занимаюсь. И ничего не просидел пока.
- Во-первых, ты ими то там, то тут занимаешься. А во-вторых, не только дорогами, но и составами. Двигатель и рельса - штуки ж разные! Ну и потом, такую железобетонную за... штаны, как у тебя, не просидишь!
- Задницу, - подсказала Вейонке. - Пожалуй, Йорга прав.
- Прав про абстрактную задницу или про мою задницу? - Ганс поднял одну бровь и фыркнул. - Ладно, не будем вдаваться в философию. Вейонке, твой чай, - он всучил девушке прямо-таки здоровенную кружку, в которой плескался темно-коричневый, почти до черноты, травяной напиток. Остальные свои кружки уже получили.
- Полагаю, что про общие... - девушка принюхалась. - У меня ощущение, что я вечность не пила чай, только кофе.
- Так ведь чай вкуснее, - с улыбкой заметила Лилия.
- Я веду нездоровый образ жизни, - несколько виновато улыбнулась ей в ответ девушка.
- Ну тогда ты точно по адресу, - заверил ее Эппельхайм. - Мы тут все немного.... нездоровы. В той или иной степени. Вот знаешь, как эти двое познакомились и поженились? Эквин, расскажи.
Тот вздохнул - видно, история была из тех, что рассказывались по любому поводу и без.
- Мы с Лили работали над одним и тем же проектом по сборке - предполагалась новая модель паромобиля, кажется... сейчас уже не помню, потому что это было чертовски давно. Факт был в том, что оба мы были неопытными и молодыми, нас тянуло на эксперименты...
- И он за неделю работы не удосужился даже спросить, как меня зовут, - вставила его супруга. - Называл только по фамилии, как меня представили.
- Это неважно, - перебил ее Эквин. - Так вот, мы занялись установкой двигателя, а надо сказать, что нас тогда со страшной силой тянуло на эксперименты, и мы решили кое-что заменить в двигателе, а другое кое-что усовершенствовать...
- Рвануло тогда здорово, - снова вставила Лилия.
- Нас, слава Творцу, не зацепило. Мы лежали за ближайшими кустами, накрыв руками голову, ржали как кони, а на следующий день я сделал ей предложение. Она согласилась, и в знак помолвки мы надели друг другу на пальцы гайки с огрооомной резьбой... на кольца не было денег, да и когда было эти кольца купить?
- У меня до сих пор хранятся эти гайки, - усмехнулась Лилия. - В шкатулке.
- И ходят слухи, - мрачным, таинственным полушепотом сообщил Ганс, - что каждое полнолуние супружеская чета Мильтен снова надевает эти гайки - и идет взрывать ближайший паромобиль...
- Ты все равно ничего не докажешь, - фыркнул Эквин.
Страмарк негромко рассмеялась.
Скоро подоспел походный плов. Один из инженеров-стажеров, по-мальчишески лопоухий, но с очень серьезными глазами, подтащил к ним огромную кастрюлю и быстро обеспечил всех тарелками.
- Спасибо, Лью, - кивнул ему Ганс. - Первый кулинарный опыт можно считать успешным. Стажировка наполовину зачтена.
- А как вы узнали, что это первый...
- Да по лицу вижу. Иди-иди, ребята ждут.
- У вас еще и готовят... - задумчиво проговорила Вейонке, изучая содержимое миски. - Не помню, когда я последний раз ела что-то приготовленное...
- Единый, - обалдело посмотрел на нее Йорга, - тебя там чем кормили-то вообще?!
- Конечно, кормили. За близостью штаба ОНР стрелял у пехоты сухпаек, - Страмарк оглядела миску со всех сторон и взяла ложку; стремительно улыбнулась. - Чистая правда. Зато на кухне всегда есть овсянка.

- Сухпаек, - закатил глаза Никас.
- Сухпаеееек... - не менее несчастно (и в то же время понимающе) протянул Эппельхайм. - Ну ничего, милая, мы тебя выходим. Накормим, напоим, завалим работой. Здорово, да?
Вейонке переложила миску в другую руку.
- Именно то, чего мне не хватало, - полушутливо-полувсерьез ответила техномагесса.
- О чем и речь, - кивнул Ганс.
Тэккерей, до того смирно лежавший у его ног, поднял шею, обнюхал еще не съеденный хозяином плов - и влез в него мордочкой. Раздался звук, отдаленно напоминающий чавканье.
- О-оп, - заметила Страмарк. - Ты, похоже, остался без ужина.
- Не похоже, - грустно пробормотал инженер, - а совершенно точно.
Дракончик заурчал. Он уже не просто заявил права на хозяйский ужин, а воспользовался этими правами в полнейшей мере. Опустевшая миска даже блестела – настолько чисто Тэкки ее вылизал.
- И ты еще спрашиваешь, чем я его кормлю. Всем – за чем не успеваю уследить!
Команда расхохоталась.
Страмарк миролюбиво поделилась с Эппельхаймом пловом.
- Главное тогда будет держать от него запчасти от машин. Когда у маленьких драконов чешутся зубы, они грызут все, и даже - каленую сталь.
- Вот нам не хватало еще убытков на производстве, - проворчал Йорга. - Командир, смотри, доберется до тебя большое начальство... Пока он мелкий - дела ерунда, а как вымахает - проблем не оберешься.
Ганс, запустивший ложку в любезно предложенную Страмарк миску, замер и очень странно взглянул на Никаса.
- Знаешь, мне не раз предлагали его отдать. Или продать. Мои знакомые маги от него просто млели. Но... Йорга, вот если б тебе предложили продать в драконятник меня... черт, аналогию ты понял... короче, что бы ты сделал?
- Я бы их послал, - сказал тот и кратко, но красочно обрисовал, куда именно.
- Вот и я так думаю, - кивнул Эппельхайм.
Страмарк посмотрела на обоих, потом остановила взгляд на Гансе; окуляры щелкнули.
- Кстати, если об этом. Вы могли бы просто заявить свои права на дракона.
- О-о, - протянул тот. - Просто заявить... а куда? Мне для этого что-нибудь, кроме дракона, нужно?
Тэкки навострил уши, прекрасно понимая, что речь идет о его непосредственном будущем.
- Если мне не изменяет память, то закон о драконовладельчестве переехал в общий свод законов Союза, - припомнила Вейонке, обнимая одно колено рукой. - Даже вроде бы без изменений. По нему любой маг, обнаруживший дракона и поделившийся с ним частью своего таланта, является полноправным хозяином этого дракона. Связь может определить любой драконовед и подтвердить ее грамотой. После этого никто не посмеет... посягнуть, скажем так.
Эппельхайм задумчиво постучал пальцем по подбородку.
- Спасибо, что сказала, - произнес он после некоторой паузы. - Это из тех вещей, которые нужно будет сделать обязательно. Малыш Тэкки на первом месте в списке моих личных привязанностей.
- Здесь, попробуй обратиться в филиал северного Университета. Я думаю, у Мастеров возможность выдать такой документ точно есть.
- Уфф...это, наверное, будет уже после того, как мы закончим со всем этим, - мужчина обвел рукой пространство вокруг себя, намекая на будущий кавардак, связанный с отстройкой. - Даже если б я мог уехать отсюда сейчас на пару-тройку дней, я бы не стал. Бросишь этих без присмотра, как же...
Вейонке понимающе улыбнулась, потом кивнула Йорге.
- Кстати, металл для локомотивов наилучший. Выдерживает точечное напряжение как у боевого страйдера.
Никас показал большой палец.
- Хоть на что-то не поскупились, а. Зато, так их и так, металла не пожалели, а времени... тьфу!

- Я еще вот что думаю, - высказался тихоня Нигель, - сколько нам строителей обещали? Сотню?
- Сотню... - подтвердила Страмарк. - И две дюжины магов.
- Маги, конечно, подспорье отличное. Только... про дефектоскопию все помнят? Ну проложим мы эту дорогу, построим составы... а потом та же сотня людей, плюс еще пятьдесят, считая нас с магами, будет все те же четыреста километров на пузе проползать, ища ошибки? Мало!
- И что думаешь? - встрепенулся Ганс.
- Я думаю, надо требовать больше рабочих рук. Даже не магов, строителей.
Командир обмотал горло шарфом поплотнее.
- Вейонке, - спросил он, - а еще одну сотню рабочих нам, случайно, не могут предоставить?
Девушка уперлась локтем в колено и большим пальцем коснулась подбородка. Полминуты она молчала, вспоминая свой последний разговор с Гартвигом и абсолютно серым человеком по имени Ли Ксен. Он казался расчетливой сволочью, но очень разумной расчетливой сволочью. С ним можно было разговаривать.
- Вероятность есть. - медленно ответила Вейонке. - Завтра свяжусь и еще раз прощупаю почву.
- Прощупай, пожалуйста. И намекни, что они об этом не пожалеют, а вовсе даже наоборот. Две сотни... с таким количеством народу и горы можно перевернуть!
- Да-да, - закивала Лилия, - а у нас всего-то навсего железнодорожная ветка.
- Я постараюсь, - честно пообещала Страмарк.
Общий праздник тем временем становился все более шумным. Несмотря на то, что друг о друга стучали кружки с чаем, а не чем-нибудь покрепче, этим людям, видимо, не нужно было выпивать, чтобы стать пьяными. Кто-то из рабочих уже пошел вокруг костра вприсядку, в то время как остальные отчаянно хлопали; потом затянули какую-то походную песню, слова которой знали немногие, но петь честно старались все.
Йорга, поглядев на такое веселье, одобрительно покрякал и ушел к рабочим. Скоро можно было увидеть, как и он отплясыает с товарищами - весело, бесшабашно, басовито покрикивая: "А н-ну давай!". Лилия под всеобщее веселье, наоборот, задремала на мужнином плече - устала за день. Немного застенчиво Страмарк принесла ее супругу покрывало, чтобы та не замерзла, а потом еще немного посмотрела на веселящихся механиков и сама присоединилась к одному из хороводов.
- А мы что, Тэкки? А мы посидим, - дракончик положил голову Гансу на колени, прикрыл глаза и практически захрапел.
Хозяин его покачал головой и вдохнул. Самому бы где-нибудь так устроиться. Он не хотел в этом признаваться адже себе, но все-таки сегодняшний день его вымтал... шутка ли, после недели сидения на одном месте, по уши в чертежах!
Рядом, неслышно, как мышка, присела Кайенна. Веселье не просто не задерживалось в ее угольных глазах, а будто специально обходило стороной. Подальше.
- Опять в печали, - покосился на нее Эппельхайм.
- Так было всегда, - сказала полуэльфка. - Почему ко мне? Почему именно ко мне нужно было?.. Прекрасно знаешь - мне хорошо только когда я одна.
- Врешь, - устало сказал Ганс, поглаживая дракона по чешуе. Кайенна сверкнула раскосыми глазами.
- Перестань делать вид, что все для тебя открытая книга.
- Я даже не начинал.
- Ты ответишь на мой вопрос?!
Он помолчал минутку.
- Потому что ты не сделаешь ей ничего дурного.
Эльфка сощурилась - потом вскочила и, взмахнув полами длинной куртки, скрылась по направлению к палаткам.

День: двадцать шестое сентября
Фигура: без фигуры
Ход: без хода
Официальная клетка: нет
Фактическое местоположение: Е5

Таану проводил демона и Фелико к самой границе и вернулся. Без вечно, то подшучивающей друг над другом, то грызущейся троицы в просторном шатре было необычайно тихо. Но Оневи заметил, что сопровождавшая его в последние дни головная боль начала затихать. Фелико, Ракшас и Иснари разъехались, и атмосфера легкого безумия начала постепенно развеиваться.
- Раяса, - отвлек женщину от посоха Оневи. - Где Мезу?
- Он за палаткой, тренируется. - ответила лиса и внимательно посмотрела видящему в глаза. - Пора, думаешь?
Видящий молчаливо кивнул.
- Если уже дошло до пограничных войн, значит, бои скоро перейдут на одну из сторон - на нашу или на их. Я хочу встретить страшное с пониманием.
Мезу не столько тренировался, сколько с азартом домашней кошки пытался подманить к себе небольшую темно-синюю птицу. Здесь таких не водилось и крылатую, наверняка, вырастил кто-то из мастеров Эриан.
Раяса приложила палец к губам, жестом попросила видящего подождать. Увлекшийся камиэ не заметил лису - пока он подманивал птицу, жрица подкрадывалась к нему. Она напрыгнула, покатила Бабочку по земле. Мезу змеей вывернулся и сверкнул радостной улыбкой, поставив ладони на плечи Раясы.
- Аф.
- Тьяу.
Видящий улыбнулся.
- Он хочет идти, - мотнула головой в сторону Таану женщина. - Покажи нам, где дорога. Я провожу недалеко.
Улыбка сползла с лица Бабочки. Он закрыл лицо руками, чтобы сосредоточиться. Потом кивнул и взял собеседников за руки.
- Идем.
На этот раз солнце еще не зашло, поэтому, показалось, листья выцвели... Стремительно. Чем то это напоминало лесной пожар, сдвинутый во времени: пепел, сменившийся сначала ровным блеклым золотом, потом - сияющими огненными цветами. Переменивший цвет, одеяние, и, кажется, даже рост Мезу - отдернул руки и отошел подальше, задумчиво рассматривая обоих.
Оневи обернулся.
Он поклонился камиэ, и беззвучно отвернувшись, пошел вперед.
- Я вернусь скоро, - махнула Раяса рукой, и, взмахнув пушистым хвостом, фенеком скользнула под ноги видящего.
Бабочка проводил их взглядом, потом нерешительно скользнул следом.
Не сразу, но уверенно лес поредел, сменившись серой пустыней, по которой неощутимый ветер беззвучно гонял облака прозрачного пепла. Белесое солнце проявилось в перламутровом небе. Среди безликих скал одинокой дверью стояла пещера. Ее арка вывела троих в звездную ночь и лес, растущий из глубокой, почти по пояс воды. Молчаливая фигура проводника позади здесь почти терялась во мраке. Раяса обернулась, вглядываясь во тьму.
- Отсюда мне надо возвращаться, Таану.
Видящий оглянулся. Время путало его, утекая родниковой водой между пальцев.
- Если хочешь.

Раяса зачерпнула воды и умыла лицо. Здесь глаза лисы стали совсем звериными и дикими, а по левому плечу, переходя на грудь, протянулся глубокий шрам.
- Я буду ждать твоего возвращения, - сказала лиса.
Когда Оневи обернулся к ней, женщина обняла узкие плечи лиа и поцеловала его по-сестрински в обе щеки. Затем зверьком снова - скользнула в темноту, едва не столкнувшись с Мезу. Камиэ пропустил ее, потом забрался на выступающий корень и задумчиво попытался отжать воду с полы халата. Звук капающей воды прокатился шорохом рассыпанного бисера.
- Если ты идешь, - сделал видящий еще несколько шагов, - тогда порпобуем пройти там.
- Я пытаюсь понять, что ты делаешь, - Бабочка выпрямился, держась одной рукой за ствол дерева. Он опустил голову.
Таану повел плечами.
- Ищу. Я хочу найти то время, когда я впервые сам лицом в лицу столкнулся с Кругом Смерти. Встретился с одним пришедшим с севера. С Меркун-Аем.
- Это просто. Иди за мной, - камиэ посмотрел себе за спину, потом исчез - словно упал в темноту.
Таану кинулся туда, пытаясь уловить ускользающее ощущение. Не обнаружил на месте Бабочки ничего, никого... Темнота была слепой и неощутимой. Видящий повернулся несколько раз вокруг себя, пытаясь ощутить. А затем попробовал нырнуть в сумрак.

Тьма обернулась недолгим падением, а потом... Снова лесом. Только этот напоминал размытую картину на шелке. В рассеянном оранжеватом свете силуэты деревьев проступали четко только на расстоянии вытянутой руки. Но серьезный проводник Таану, в добрых пяти шагах, был виден четко.
- Ты ушел бы далеко вниз. А нам нужно вглубь, - извиняющимся тоном проговорил камиэ.
- Я никогда не хотел ходить в прошлое, - честно ответил видящий, - и не ходил.
- Идем, - проводник первым скользнул вперед.
За оранжевым лесом был зеленый, и тут видимых форм вовсе не было, только ощущения. Чувство деревьев, чувство воздуха, чувство солнца - как звук, который угадываешь, но никогда не слышишь по-настоящему. Странного двойника Мезу едва было видно.
Видящий дома Амар взглянул на свет сквозь свои руки - они были слишком легкими и призрачными, точно горный хрусталь. Оневи попробовал глубоко вдохнуть, однако дыхание как будто скользнуло мимо груди; где-то далеко оно расстаяло шелестом затихающих крыльев. Постепенно пропало даже движение, только ровный рассеянный свет не становился тусклее. Где-то далеко угадывался его источник, слепяще, почти болезненно яркий, на то мгновение, пока Видящий о нем думал, и снова неразличимый, как только мысли переключились на что-то другое.
- Мезу? - позвал Таану.
Слова растаяли ломким ледяным кружевом. Свет снова начал менять оттенок - теперь на теплый оранжевый. Глаза Оневи заслезились, он зажмурился, затем моргнул несколько раз. Зрение стало четче, но ненамного.
- Мезу!.. - прозвучало снова.
Клены вокруг возвращали свои очертания стремительно. Скоро на лесной тропке уже плясали неверные тени. Проводник обернулся.
- Мы в прошлом.
- Как давно?
- Первый год появления Меркун-Гайтана здесь.
Таану остановился.
- Он пришел ко мне, и Джиелла уговорила меня позволить ему остаться.

Меркун-ай умел впечатлять даже привычных ко всему лиа, и тогда он впечатлял особенно. Высокий, черноволосый, заросший, с вольно накинутой на плечи медвежьей шкурой и клюкой-вороном в разрисованной синим ладони. Потемневшие зубы и морозная оспа на красивом узком лице. Сильный голос, привычный к разговору с толпой. И еще ощущение силы. Совершенно чужой, недружелюбной и дикой. Он заявился прямо к Лесному Трону и попросил разрешения остаться в Шэн-лие. Ему запретили практиковать искусство там, и тогда... Тогда он пришел к Средоточию. Нелепо-грязный, обвешанный грубыми деревянными украшениями и частями животных, похожий на сошедшего с ума нареланца. Он нашел поляну возле Храма тихой и пустой. Только на ступеньках его ждали двое высокий лиа: с длинной рыжей косой и светловолосая женщина.
- Да осветит твой путь солнце, - негромк произнесла последняя.
- Пусть найдут тебя твои звезды, - ответил пришедший. - Я Меркун-Ай, в ремесле нареченный Медведем, я пришел просить у Средоточия дружбы.
- Твоя сила отличается от силы, которая лежит между корней этих мест, - ответил ему лиа. - Она мертвая, когда здесь каждое - живое. Зачем ты пришел к нам?
- Нет ничего до конца мертвого, и ничего, что будет жить вечно. Я пришел учиться, эй-ран.
Лицо светловолосой неуловимо изменилось, и что-то странное коснулось уголков ее глаз. Рыжий задумался. Он посмотрел на Меркун-ая и словно сквозь него, а затем закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям.
- Зеленый Трон не принял тебя, - произнес рыжий, - а меня не зря Средоточие привело сюда.
Его спутница уместила голову в полулиллию ладоней и прикрыла глаза. Бледно-золотые, как полуденный свет волосы, запутались ручьевой водой между тонких, красивых пальцев.
- Его прогонят, если ты не заступишься. - сказала лиа.
За ее плечами из недр Храма тускло текло белое мерцание.
- Я не пришел воевать и сеять раздор, - повторил Медведь. - Я из тех, кого вы ненавидите, но я знаю законы гостя.
Лиа поднялась и осторожно опустила хрупкую ладонь на плечо рыжеволосому. Он вздохнул.
- Оставайся. Я поручусь за тебя.
- Я буду ждать шанса отплатить за эту услугу, эй-ран.
- Тогда вернемся в Эаши, чтобы я мог о тебе предупредить.
Северянин молча кивнул.

Прошлое отличалось от настоящего, но разница эта скорее угадывалась, чем была видна. Словно искусно выполненная декорация, вечное почти. Двое наблюдателей шли через лес, и травы спокойно прорастали прямо сквозь них.
- Раз попав сюда, ты можешь выбирать срок. Или просто идти, и тебя выведет... Куда нибудь.
Словно в подтверждение слов камиэ, в просвете деревьев показался круглый, словно вкопанный в землю дом, разрисованный символами и рунами.
- Из ориентиров остаются только чувства, Мезу?
- Это тоже отражение. Просто очень... необычное. Отражения подчиняются твоей шэа.
- Именно поэтому я не хотел ходить в прошлое. Некоторые воспоминания слишком желанны.
- Тогда тебе будет трудно.
- Видишь? - улыбнулся камиэ, когда сцена дома растаяла.

Когда бродячий фэнлинец первый раз появился на пороге Медведя, он выглядел и величественно и жалко. В тот день было солнечно и пасмурно одновременно, дождь то и дело срывался с неба, и иногда лучи солнца золотили капли прямо в полете. Дождливая погода держалась уже много дней, и грязи кругом развелось столько, что хоть ныряй. Гость тоже был перемазан в земле - от жестких подошв открытых сандалий, и до корней длинных, до земли, светлых волос. Он был удивительно непрактично одет - набор шитых халатов до самой земли, некогда ярких, но сейчас измочаленных так, что было не разобрать рисунка. Позеленевшая медь подвесок роднила его с замшелой деревянной фигурой. У него были яркие глаза цвета самой зрелой летней листвы, безволосый подбородок, осанка танцора и узкие, совсем девичьи плечи. Ни дать ни взять, кукла, вырезанная на потеху девчонкам из корней Юй, постаревшая и выброшенная в лес.
Впрочем, Меркун-ай тоже хорош был тогда: весь в глине, поту и крови: внутри дома, в углу, наконец, можно стало соорудить оградную яму, и сама она там появляться не собиралась. В его родных краях такого гостя многие не пустили бы на порог, заподозрив в нем лихого посланника или подменыша. Но Медведь жил среди лиа не первый год... И, к тому же, интересовался Фэн-аль. А этой культурой от странного визитера пахло еще сильнее, чем Великим Домом Фэнлинь.
Меркун-ай и сам не сумел бы объяснить ту смесь жути и очарования, которая сопровождала многие фэнлиньские порождения: неестественно-длинноногие хрупкие псы, способные, кажется, сломать себе хребет, просто неудачно прыгнув, растения, что тратят на цветы все свои силы, но почти не плодоносят, вот эти... Не мужчины, не женщины, почти не люди даже. Их было меньше, чем остального, но в них особенно чувствовалась и уродливость, и странная красота не-должного. "В каком-то смысле мы похожи как близнецы, лиа с их нелюбовью к насилию над живыми, и мы с нашим неприятием всех этих летучих коров".
Незнакомец свернулся в клубок у огня, невольно расправив свои лохмотья так, словно они еще могли мяться. Он улыбался рассеянно и чуть виновато, но, кажется, не спешил начинать разговор.
- Я Меркун-ай, прозванный в ремесле Медведем, - неторопливо представился северянин. - Я могу дать тебе своей одежды и постель в своем доме, путник. Откуда идешь?
- Я только что с юга, - голос у незнакомца был завораживающий, тихий и сильный одновременно. Каждая фраза звучала так, словно ее не раз репетировали, но говорил фэнлинец подчеркнуто-просто. - Там отцвели огненные деревья, и вот-вот начнутся пожары.
Медведь подождал еще, для приличия, но не дождался. Спросил сам.
- Как твое имя, эй-ран?
Гость задумчиво посмотрел на огонь, качнул головой: изломанные подвески на шнурах зазвенели. Бродяга перевел взгляд на стены.
- Пусть будет... Дверь, - в зеленых глазах лиа блеснула улыбка.
Меркун-ай нахмурил густые брови. Смеется он, что ли?
- Хорошо... Дверь. Зачем ты пришел в мой дом?
- Я не знаю еще, эй-раан. Может быть, ты знаешь?
На этом месте хозяин вытолкал бы взашей и горного великана. Но перед ним был не великан. Медведь мог пустить в дом фэнлиньское порождение, но необходимость прикоснуться к нему отзывалась неожиданным отвращением. Словно мог заразиться. Это, а вовсе не вековая мудрость, заставило Меркун-ая успокоиться и просто ответить:
- Нет. Я не знаю.

- Видишь? - улыбнулся камиэ, когда сцена дома расстаяла.
- Это твое воспоминание, - ответил Таану. - Может быть, мне не будет так сложно. Почти всегда, когда я встречался с Меркун-аем, меня вела к нему Джиелла. Она проявляла к нему странное любопытство.
Видящий дома Амар усмехнулся.
- Сейчас оно уже не кажется мне странным.
- Ты - лиа, - улыбнулся бродяга, похожий на призрака на фоне живого и прошлого самого себя.
- Я просто понимаю, что Жизнь тянет к Смерти. Они две половины одного целого.
- Пойми еще, что Круг Жизни не замыкается Шэн-лие, и я назову тебя другом, - снова улыбка.
Таану тихо рассмеялся, что-то теплое проявилось в янтарных глазах.
- Я постараюсь.
- Тебе нужна смерть Меркун-ая или его книги? - камиэ отвернулся, чтобы посмотреть на изрисованную стену северной хижины.
- Я так никогда и не узнал, как он умер, - с легким сожалением ответил Оневи, - но я ищу его знания. Знания это печать, которая прожигает не только лоб, но и шэа.
- Его книги спрятаны в Ней-ри, за медвежьей печатью, - вздохнул бродяга, пряча руки в широкие рукава, словно от холода. - Нам нужно идти обратно.
- Пойдем дальше, - ответил Таану. - Расскажешь, какой была его смерть.
Камиэ кивнул и нарисованным призраком скользнул дальше. Хотя они определенно шли, дом Меркун-ая оставался на месте, только со скоростью хищников прорастали вокруг кусты. Наконец, проводник остановился.
- Все началось здесь.
Позади Мезу остановился Таану. Он накрыл пальцами плечи камиэ, не касаясь. Тот вздрогнул, но отстраняться не стал.

В тот день Мастер-Медведь не досчитался нескольких книг. На его доме лежало больше вороньей крови, чем высохших вод, и покровы давно не тревожил незванный гость. Званые приходили и уходили, ночевали на жестких лежанках вокруг очага, долгими вечерами говорили о магии, о дальних странах, о снах и о жизни: все было на виду, и глазастые птичьи маски на стенах не смыкали своих деревянных век.
У огня грел бледную руку, протянув пальцы к самому жару, всего один гость. Нечастый, но особенно любопытный для Меркун-ая, и потому - желанный. Выходец из кио, актеров-рассказчиков в ки-мэй традиции, он вольно играл в слова, деля информацию на маленькие кусочки, но он умел слушать и много видел. А еще - его за что-то любили и верхний и нижний мир.
- Я не помню, чтобы брал их... - камиэ обернулся.
- Ты и не брал, - высокий крепкий мужчина с высоким лбом и вороньей горбинкой на носу, чем-то похожий на одичалого пса, поднял взгляд от расстеленной шкуры. На ней причудливой россыпью геометрических линий была нарисована карта дома - как Меркун-Ай ее знал. Ничем новым от шкуры не пахло. - Но твоему совету я был бы рад.
- Что ты мне скажешь об этих книгах? - Бродяга поднялся на ноги: непрактичное длинное одеяние невозможного сочетания охры, оранжевого и розового, крашеные волосы, медь подвесок, частью давно погнутых и разбитых.

- Все что захочешь. Можно от корки до корки, но проще потом будет одолжить, - сильный голос шамана сам собой перешел в бормотание, когда тот, присев на корточки, сбросил два или три пухлых тома в пряный мускусный сумрак оградной ямы. - Это про наших зеленых друзей.
- Что про зеленых друзей?
- Первая - очень простые вещи: когда спят, что едят, и куда, извини, потом это девается. Дальше уже интереснее. Очистка и обработка голов. Исключения-нейа.
- Еда, быт и милые домашние звери... - задумчиво склонил голову гость. - Странный набор... Если ты не собираешься разводить их.
Меркун-ай хохотнул и бережно свернул шкуру. Животных для своего дома он ловил, по договору со Средоточием, голыми руками: покрытые черными жесткими волосами предплечья были исполосованы шрамами. После нескольких лет жизни здесь северный шаман мог носить титул Медведя по полному праву. Бродяга покачал головой.
- Я серьезно. Кто может вырастить твоего зеленого друга?
- Одинокая душа, ждущая понимания и любви, - шкура заняла свое место на верхней стеллажной полке. - Я ни найрити не знаю, кто может управлять этой тварью.
- Этот кто-то обошел твою кровь, - бард присел рядом с полкой, где недоставало украденных книг, его странное одеяние ковром расстелилось вокруг. Тонкие пальцы с остро заточенными ногтями мазнули по деревянной поверхности. - И... это не твой волос здесь.
- Дай сюда, - Медведь тяжело опустился на корточки рядом с ним и, конечно же, наступил на полу халата своего вычурного собеседника, но трофей ему отдали беспрекословно: длинный, чуть вьющийся, светлый волос, блестящий, как снег на солнце, бледным холодным золотом. На ладони черного мага он почернел и рассыпался пеплом.
- Он из твоих, - то ли спросил, то ли согласился бродяга. Он укоризненно посмотрел на сапог Меркун-ая, и тот не сразу, но очень быстро убрал ногу.
- Я попал в историю, янэ, - шаман, помрачнев, стряхнул пепел с ладони. - Плохую историю. Тебе лучше уходить отсюда.
- Я не делаю таких вещей, Меркун-Гайтан. Извини.
- Ты кончишь закуской для полога, янэ. Когда я говорю так, я не шучу. Уйди.
Бродяга подобрал полу одежды и взглянул на северянина снизу вверх. Меркун-ай долго смотрел на него в ответ. Это невыразительное лицо фарфоровой куклы наводило на него неприятную муть даже сейчас, когда он привык ценить своего странного гостя. Медведь сдался первым.
- Если хочешь умереть, твоя воля.

- Он больше не вернулся? - негромко спросил у Бабочки Таану.
- Через неделю к нам пришел мертвый юргай, - задумчиво произнес проводник. - А еще через полторы мы поймали вора... Но он оказался ложным.

Он плохо говорил и на языке северян, и на языке Шэн-лие, и пахло от него чужой солью и чужим ветром. Имя у него оказалось непроизносимое - Каэрен Ютринге, и в повадках и манерах скользило что-то птичье. В остальном - старик стариком, морщинистый и смуглый с желтоватыми и невыразительными глазами.

Каэрен плохо ориентировался в лесу, и выследить его не составило труда. Трудным оказалось иное - темная паутина возле пещеры, в которой он обитал. Темная, липкая, словно вросшая в саму шэа камней и чахлых травинок. Если бы он не вышел оттуда сам, Меркун-ай не рискнул бы сунутся в сумрачный подземный зев. Слишком много вложил он в свой собственный дом. Чутье не обмануло Медведя: как потом рассказал Ютринге - паутина была проклятьем.
Свой вызов шаман обставил по правилам, но все-таки, памятуя, что вокруг чужеземцы - не вдаваясь в лишние ритуалы. Клюку-череп как символ вражды, пустые ладони, как обещание честности, медвежья голова, нарисованная на камне - глаза предков, наблюдающие за всем. И, в довершение всего, сам вызов - на всех языках, которые знал.
- Ты взял мое, выходи и ответь.
Старик вышел и присел на камень возле входа в пещеру, прищурил подслеповатые глаза, глядя на Меркун-ая. Совиное и усталое замерло в скрюченной фигуре человека.
- Я не взять ничего твой, Медведь.
- Книги из моего дома. Мои маски поведали о тебе, - шаман осторожно опустился на одно колено, готовый встать и начать поединок.
- Я быть в твоем доме, смотреть маски и листать книги, но не взять.
- Ты проник в дом без хозяина и отвел ворон. Почему я должен верить тебе?
- Ты прав, мне верить нельзя, - старик сверкнул желтыми глазами, вдруг напомнившими совьи. - Но я говорить правду. Красть значит искать врага.
Камиэ подошел ближе, опустился на корточки перед Ютринге, посмотрел на него.
- Это не он, Меркун-Гайтан. У него здесь другая судьба.
- Ты и предсказывать можешь? - удивился шаман.
Камиэ поднялся на ноги, мотнул головой, стряхивая вперед волосы.
- Иногда это приходит.
Краска на камне, где был нарисован медведь, высохла и начала осыпаться хрупкими неправильными чешуйками. Под ноги камиэ пришел маленький белый шойо и остановился, запрокинув голову. Он мяукнул негромко и плавно, словно одобрял его слова.
- Я не знать, что за судьба, - хрипло расхохотался старик и замолчал так же резко, как начал смеяться.
Последний кусочек краски отлетел пылью, а вокруг шамана начали крючковатыми лапами прорастать коренья, прижав его ногу к земле. Выхватив нож, Медведь одним ударом освободился и сразу же отскочил к камню. Кио удивленно отступил тоже. Старик метнулся к пещере тенью, и белый шойо преградил ему путь.
- Это не мое, - ровно произнес Каэрен, резко бросив через плечо взгляд.
- Не твое, - тихо, напряженно проговорил Медведь. Он сделал несколько шагов ко входу пещеры - и к Ютринге - чтобы подхватить клюку-череп. Камиэ забрался выше на камень, и оттуда молча наблюдал за лесом вокруг. Старик медленно опустил руки, и пальцы его напряглись, став похожими на когти. Лес вокруг не откликнулся никак, словно мертвый.
Ничего не происходило с минуту, и, наконец, Медведь облегченно вздохнул, отворачиваясь от леса. И сразу же повернулся обратно, заслышав хруст хвороста под тяжелой лапой. Каам, израненный так, что, по виду, едва мог бы идти, во весь опор несся к шаману, потом прыгнул, целясь, как все его родичи, в горло. Северянин наотмашь ударил его клюкой, и зверь отлетел в сторону так, словно немудреное оружие весило во много раз больше чем он. Клюв деревянного ворона густо окрасился кровью.
- Темный... - вдумчиво произнес Ютринге. - А я ритуалы не готовил... - прошелестел его голос.

- Сволочь, - Медведь угостил пса еще ударом, потом присел рядом на корточки, и быстро, нараспев прочитав что-то, разломил глиняный шарик на поясе. Пепельного цвета субстанция просыпалась на землю. Шаман отскочил.
Камиэ понял, что происходит - и заблаговременно отвернулся. Меркун-ай же удовлетворенно наблюдал, как вылезают из земли тощие белесые черви, как они толстеют, и как от зверя остается чистый блестящий скелет.
- Возьми эту шэа взамен, - шаман прикрыл глаза, словно молясь. - И прости за все, что я буду делать в эти дни.
Желтоватые глаза Каэрена расширились. Дрожь скользнула позвоночнику старика - но не страх, не беспомощность. Лицо, морщинистое, внезапно изменилось.
- Ты пойти искать, Медведь?
- Искать и убить, - кивнул северянин.
Каэрен ненадолго закрыл ветхими ладонями лицо.
- Если ты найти что-то в моем доме, можешь взять, - он опустил руки. - Сюда я не вернусь больше.
Когда он уходил - сразу же - следом неторопливо семенил белоснежный шойо.

- До меня доходили об этом слухи, - задумчиво произнес Оневи, - но я ни разу не отправился, чтобы проверить их.
Пальцы, точно мотыльки, рванулись от плеч Мезу прочь.
- Что такое "печать медведя"?
- Печать, которую поставил Медведь, - повернулся камиэ.
Таану задумчиво прикрыл глаза.
- Она над тенью? В мире?
- Она в отражениях. Но запирает настоящее. В одном из тех миров, что принимали Меркун-Гайтана.

...Когда камиэ снова нашел их, на коже Меркун-ая ощутимо прибавилось крови, и своей и чужой, а беловолосый пришелец, казалось, подернулся синеватой дымкой. Раши, взятый в плен Медведем, едва держался на ногах. Одного удара лапы любого зверя - и привязанного Меркун-аем, и заново поднятых белых волков пришельца - хватило бы, чтобы убить лиа, и кио оставалось только беспомощно наблюдать за поединком. На его глазах лес словно выставлял напоказ свою страшную сторону: пауки и кости, прожорливые насекомые и ядовитый туман.
Потом раши упал, унеся с собой одного врага. Второй белой тенью бросился на шамана - и тоже упал с пробитым клювом вороньей клюки плечом. Северяне снова сошлись один на один, жезл против посоха, черный цвет земли и темных расселин - с белым цветом неправильной гибели.
Это была красивая битва, и даже камиэ ощутил это сквозь затопившее сознание отчаяние. Он непостижимым образом знал, что Медведю не победить, но и помочь не мог. Ничем. Только увести за собой - но шаман уже выбрал свою дорогу, и не принял бы приглашения.
Меркун-ай упал, казалось, от усталости больше, чем от полученных ран. Слишком медленно подставил клюку навстречу посоху, слишком поздно попробовал уклониться. Витое белое древко косо ударило в его висок, брызнула кровь.
Можно было уйти сквозь тени, но камиэ не шевельнулся даже тогда, когда беловолосый шаман подошел вплотную. Пришелец с удивлением занес посох... И тоже упал. Черно-красная змейка деловито сползла с него и неспешно заскользила прочь. В лес.

Таану молчал очень долго, когда расстаяло видение. Образы скользили перед глазами, перетекая один в следующий, подобно воде. Сознание двоилось и троилось, множилось, как радуга.
- Когда Меркун-ай пришел и после его смерти я даже не знал о его книгах. - выговорил видящий. - Я понял, что они были перед тем, как обратился к тебе, Мезу. Там, у Раясы.
- Он записывал все, так, будто его работой было - донести это до других. Он взял с меня обещание, что я не умру, пока не передам место другому.
Оневи посмотрел на ствол росшего по левую руку от него белоснежного дерева.
- Где ты сказал, эти книги?
- Ней-ри, развалины храма. Хранилище закрыто печатью из нижнего мира, печать охраняют пленные нейа. Они никому не поверят, но их можно вернуть к Средоточию.
Таану покачал головой.
- Место Древних. Мне нет туда дороги.
- Меркун-Гайтан запирал книги от недругов, не от друзей. Найди разумных посланников.
- Лиа, которым я доверяю, тоже не пойдут туда, а те, не из лиа, которым я бы мог доверить дело... - Таану устало дернул себя за косу возле левого виска.
Камиэ ответил улыбкой.
- Мое время уже на исходе. Нам нужно возвращаться.
- Ты резвый, не даешь мне остановится и подумать, - как-то странно посмотрел на Мезу видящий.
- Мне нужно, чтобы ты вышел живым из теней. И - эта дорога опасна.
Таану Оневи вздохнул:
- Пойдем.
Путь домой мало отличался от того, которым пришли, разве что - блуждание в пронизанной светом пустоте показалось намного дольше. Когда над путниками снова навесили иллюзорный полог золотистые листья изнанки, кио ненадолго закрыл руками лицо. На ладонях остались темные следы краски.
- Я желаю вам удачи, Таану.
- Пожелай мне закончить скорее этот путь, - после паузы ответил видящий. - Кажется, я понял, насколько стар.
- Ты только начинаешь жить, - камиэ улыбнулся уголками губ. - Твои знания о мире достаточно устарели, чтобы почувствовать себя ребенком.
Видящий не выдержал - и рассмеялся.

Дата: двадцать седьмое сентября (утро)
Фигура: без фигуры
Ход: без хода
Официальная клетка: нет
Фактическое местоположение: D1 (Неуштадт)

Дела – отличное лекарство от неурядиц, скопившихся на душе.
Удобное, особенно когда их много и все они связаны с деньгами. Правда тратить… это всё же обидно. Стараешься, зарабатываешь каждую монетку (много монеток!), поигрываешь миллионами на досуге, покупаешь чьи-то жизни, судьбы, дела всей их сомнительной ценности… В общем, веселишься. И вдруг понимаешь, что где-то можешь – немыслимо! – понести убыток.
Всегда бывает обидно, когда так.
Впрочем, впору было сказать спасибо фон Гальдеру – помимо собственных дел, жизнь у Ливио била ключом. К счастью, не по голове, хотя и отлично целилась.
Покупать и продавать, помимо привычного, приходилось много. Всё это – на разные имена, коих в ЭКК вообще было не так много. Что-то проводилось по армейским ведомостям, как «нужды фронта», что-то – по торговым договорам, за которыми ещё сто лет не обратятся… Когда хочешь что-то скрыть, нажиться на этом и ещё и поразвлечься?
Нет ничего проще, когда тебе принадлежит половина твоего маленького государства, где все нити, словно к пауку в паутине, сходятся к тебе. Вот эти – потолще – назыаются «контрактами». Эти – чуть потоньше, но поглядите, как блестят! – зовутся «договоры». А вот, вот-вот-во-от эти, толстые и надёжные, как якорные цепи – о, это же «долговые расписки!» Или «кредитные обязательства», хотя новомодное название Лео Бастард не любил, а Ливио Дженерозо вынужден был терпеть и употреблять постоянно, отчего оно вязло на зубах…
Как же это славно звучит: «Я попрошу вас об одной маленькой услуге…»
Почти также, как: «У тебя есть три дня, чтобы вернуться с выкупом за вас всех. И два – уже прошло!»
Ах, прошлое, доброе прошлое, куда ушло ты, родное?
Куда ушло ты…
- Г-господин?
Ливио вынырнул из размышлений резко, словно ловец жемчуг, распахнув глаза настежь и крепко вцепившись в подлокотники любимого кресла.
- Джулио… я просил не тревожить меня зря. Что ещё?
- Господин Ливио, там… в общем, там пришли ещё с какими-то контрактами на кристаллы. Кажется, стандарт, но я…
- Принеси сюда, я посмотрю.
- Слушаюсь! Мне идти… - протараторил мальчишка.
- Да, иди… Нет, стой. Стой, кому сказано!
Джулио чуть было не ударился об дверной косяк, вылетая из кабинета – парень продолжал робеть при виде господина, когда дело касалось слишком крупных сумм. То есть по-настоящему крупных. Похоже, это было делом привычки…
- Д-да, хозяин?
- У тебя в кармане, - холёный ноготь указательного пальца полуэльфа, дотянись он до мальчонки, мог бы и впиться в кожу. Глубоко. – Отдай. И скажи где взял.
- У м-меня в кармане?
- Да. Не тут. В ЗАДНЕМ кармане. Плохо прячешь. Отдай.
- Ч-что отдать? Господин, вы о…
- Чётки, Джулио. Быстро, - под таким взглядом даже генерал Гартвиг мог бы не устоять. Раньше Ливио так смотрел разве что на задолжавших… И задолжавших жизнь, а то и две-три.
Двадцать четыре маленьких фигурки осторожно легли на стол, тихо звякнув о полированную поверхность – рядом со Скорпионьей Чашей, Которую за последние несколько дней хозяин не наполнял ни разу.
- В-вот. В прихожей было. Это…
- Не твоё, - фыркнул Ливио. – Пошёл вон. И не смей их больше касаться. Понятно?
- Д-да! Да, конечно!
Дверь чудом удержалась на петлях, когда оторопевший было Джулио сорвался с места и стрелой (тараном?) вылетел из обители банкира и купца, способного смотреть страшнее голодного дракона.

Чётки. Довольно крупные… или ему всегда так казалось. Хотя не столь важно. Примерную их цену Ливио знал, равно как и знал, кому они принадлежали… Но как? Как она могла их забыть?
Или… хотела вернуться и оставила повод?
Вернуться. «Интересно, я вообще способен сказать ей что-то вроде «вернуть?»
Ливио покрутил чётки в руках. Милая вещица, которая для Кэт, кажется, стоила целое состояние. И – не только деньгами.
Если забыла, чтобы прийти и забрать потом… Хм, может, это…
Всё, понеслось! Ещё и вспоминать начни, как вы впервые встретились, как впервые переглянулись, как ты подарил ей новую жизнь… Давай, давай! Ещё расплачься! Прелесть какая, плачущий купец! Не иначе цены на его товар упали в сто раз, а? Или может старый деловой партнёр обманул и оставил без гроша?
Нет! Из-за проклятой девки с улицы, что за кусок хлеба с маслом и две жестянки к плечам, мы уже вздыхаем и перебираем её бесовы чётки!
С чародейскими тварями. Север-север, весь ты вот такой и остался… на картинках.
Первая частичка… Первый символ. Единорог.
Щёлк!

...вообще-то, они пришли вдвоем, но говорил только паренек. Рекомендации у обоих были преотличные - в метрополии оба служили у Баргеуса Дакомо. В определенной мере монополист в области химических исследований, он успел перейти дорогу очень многим (по большей части - военным). И, если именно этот рыжеволосый и зеленоглазый паренек не раз спасал ему жизнь... Говорил Мигель достаточно уверено и не требовал большой оплаты, другое было в его словах презабавным. Он хотел, практически настаивал, что должен - и не как иначе - работать в команде, которую еще потребуется восстановить.
"Команда" спокойно сидела рядом с Целесте и разглядывала кончики неподвижно лежащих на коленях деревянных пальцев.
- Так, я не понял уже в третий раз, господин... Целесте, простите? Сходу плохо запоминаю имена.
Ливио сидел в любимом кресле, азкинув ногу на ногу - только что на спор выиграл дуэль с одним весьма громогласным и гордым дворянчиком. Пятая часть состояния рода за один укол тренировочной шпагой? вы шутите? Да конечно же, всегда готов сокорбить вашу честь ещё раз!
- вы хотите очень умеренной оплаты, что с вашими бумагами - редкость. Но... вы хотите ещё чего-то. Чего? Простите, я банально не улавливаю сути.
- Лучшего телохранителя, чем я вы вряд ли найдете во всей колонии, - повторил Мигель, - но мое условие следующее: я хочу, чтобы вы оплатили операцию моей напарнице в рассрочку под счет оклада. Все это время мы обязуемся вместе работать на вас.
- Вы хорошо представляете себе, сколько стоит такая операция? - Ливио смерил взглядом сперва Мигеля, потом - его спутницу, приглядываясь к ней. - Я должен быть уверен, что получаю. Такие крупные вложения обязаны окупаться, понимаете? Не то чтобы я не был немного меценатом в душе, но я обязан знать, что, уж коли я рискую деньгами,я рискую ими ради чего-то... или кого-то стоящего. А доказать свою пригодность к профессии телохранителя... Допустим, можете вы. А она?
- Вы хорошо представляете себе, сколько стоит такая операция? - Ливио смерил взглядом сперва Мигеля, потом - его спутницу, приглядываясь к ней. - Я должен быть уверен, что получаю. Такие крупные вложения обязаны окупаться, понимаете? Не то чтобы я не был немного меценатом в душе, но я обязан знать, что, уж коли я рискую деньгами,я рискую ими ради чего-то... или кого-то стоящего. А доказать свою пригодность к профессии телохранителя... Допустим, можете вы. А она?

Мигель дернул щекой. Женщина подняла голову; лицо у нее было худое, слишком бледное, словно после долгой болезни, и глаза - серовато-синие и непрозрачные, как отблеск молнии, сверкнули.
- Я отлично представляю цену. Магическое мастерство невозможно отнять. И...
- Достаточно, Мигель. Если это необходимо, мы можем действительно продемонстрировать, каким образом работаем в паре даже при условии этого, - женщина повела плечом, на котором ткань куртки прятала простой деревянный протез на паре шарниров.
- Я хотел добавить, - отвел взгляд от спутницы Целесте, - как это произошло. Вы слышали о взрыве на лаборатории Дакомо, мистер Ливио?
- Слышал. Но вы знаете подробности. Опишите, если это возможно. Информация в нашей жизни тоже кое-чего стоит, верно? Считайте это началом оплаты. Вина? Чего-нибудь перекусить? Долгие разговоры - даже деловые - лучше чем-то приправлять, - Ливио поднялся и трижды хлопнул в ладоши. Тут же распахнулась дверь кабинета.
- Чего изволите, господин Дженерозо?
Ливио демонстративно кивнул в сторону гостей: "Слушай их".
- Крепкий чай, - обернулся Мигель, который, похоже, чувствовал себя как рыба в воде. - Взрыв. Конкуренты. Дакомо перешел дорогу Женевьеве Ларце. Она медик, но это не делает ее более милосердной. Ему следовало и дальше промышлять оружием. Взрывы произошли одновременно в шести помещениях лаборатории, и очень немногим удалось спастись. Большинство погибли сразу, остальных выносили из огня нанятые воздушники. Воздушный маг справа от меня единственный из дюжины, который остался в живых. К своему стыду я должен признать, что меня опередили с тем, чтобы вытащить Дакомо. Хотя это к лучшему. Я бы не хотел почувствовать себя калекой.
Пронзительный взгляд полуэльфа тут же чиркнул по лицу женщины, стоило ему услышать слово "калека". Как отреагирует? Выражение не изменилось, но губы, кажется, дрогнули уголками вниз? Лицо, к стати, было довольно интересным. И - белые волосы. В масть ему самому. Всё же купить как хороший элемент интерьера? А что? Телохранительница в тон волос... Это даже пикантно, пожалуй. И всё же... странно. Скорее интересно, но странно.
- И Дакомо отказался платить за операцию, за которую теперь, под ваше честное слово и рекомендательные письма, должен заплатить я, так? Кстати, а где письмо от него?
- Мы не слишком хорошо рассчитались, - на ровной минорной в диез ноте произнес дивный.
- Почему меня это не удивляет? Как давно?
- Перед самым нашим отправлением в колонию. Два с половиной месяца назад.
- Вы сразу пришли ко мне или искали ещё у кого-то помощи?
Внесли чай, нарезанный мелкими ломтиками лимон, тарелочку с шоколадом и небольшую вазу с кремовыми корзиночками, одну из которых Ливио мигом ухватил.
- Сразу. Я знаю, что вы цените полезных людей.
Мигель позаботился только о чашке для себя. Его спутница справилась самостоятельно - кольцо воздуха сжалось на ручке чайника, наклонило его над чашкой, затем дно легло в деревянную ладонь, а пальцы сомкнул ветер.
- Назовите что-нибудь запомнившееся с прежних работ. Вы всегда вступали тандемом, или?
Ливио подцепил двузубой вилочкой кусок лимона. Второй. Третий. И отправил в рот, сразу с кожурой.
- Только в последний раз, - снова ответила женщина, ровно глядя предполагаемому нанимателю в глаза, - мы обнаружили, каким образом работают в паре стихия воздуха и телекенетическая сила. Система поддержки, - она усмехнулась.
Ее лицо как будто бы ожило, и какая-то лихая циничная ирония проявилась в чертах.
- Где в роль щита может исполнять каждый.

- Занятно, занятно. Можно ещё конечно спросить вашу родословную, имеющиеся поощрения или что-то другое. Но я же не собак приобретаю, пусть и для охраны собственной персоны. Кстати, вы в курсе моей репутации?
Ещё одна долька лимона перекочевала в рот Ливио и с хрустом сдалась напору белоснежных зубов.
Оба наемника кивнули. Синхронно.
- В курсе которой из её частей? Публичной, прстонародной, слухов или реальной?
Пятый кусочек. Ливио довольно аккуратно отёр рот салфеткой, избавляясь от прилипшего к уголкам губ крема, и сложил пальцы домиком на груди. К чаю купец-сладкоежка не притронулся вообще.
- Общей, - ответил Мигель. – Мы имеем представление о том, какого порядка дела нам придется выполнять. Баргеус тоже не был ангелом.
- А если я в сравнении с ним - ещё больший "не ангел"? Вопрос для галочки. Считайте, что я вас нанял. И вас, - непринужденный кивок в сторону Катерины. – Питание и комната... или комнаты, как вам будет угодно - включены. Сперва - операция, потом - служба. Но - как же без этого - я сразу зачитаю вам мой "мелкий текст", благо ваш мы уже включили в контракт, верно?
- Сумму Мигель вам уже озвучил, - Катерина чуть наклонила голову к левому плечу. - Какой годовой процент рассрочки?
- Речь не о проценте. Но, скажем, три года работы вас устроят. До тех пор, пока вы не отработаете долг, ваши руки... - холодный взгляд коммерсанта хлестнул, словно бичом, но - коротко, обдирая с души верхний слой. На пробу, как опытный надсмотрщик. Или палач. - Ваши руки будут моей собственностью.
Женщина кивнула, во время кивка прикрыла веки. Не поспешно, спокойно.
- Хорошо.
- По окончании - вы свободны продлить контракт или не продлевать его. Касается обоих. Плату я назначу достойную плюс полное содержание. Кроме того, в отдельных ситуациях мне могут не требоваться ваши услуги. Как вы в этом случае традиционно поступаете?
- Получаем расписку о добровольном отказе от сопровождения, - криво улыбнулся Мигель.
- Хорошо. И... на время вашей работы я требую полного подчинения приказам. Это не обсуждается. Первый же ваш отказ от исполнения - и наши отношения можно считать прекращёнными. В любых возможных условиях. Это ясно?
- Безусловно, - ответила Катерина.
- Вы приняты. Сейчас принесут текст составленного договора. И я имею ввиду СЕЙЧАС, - внезапно рявкнул Ливио, и тут же дверь кабинета слетела с петель. на пороге показались сразу трое, удивительно быстро врываясь в помещение. У двоих в руках были револьверы. Ещё один сжимал в ладонях тонкие, недлинные ножи на манер лепестков большого цветка.
Мигель развернулся меньше, чем за доли секунды. Одновременно с этим вокруг Ливио соткался кокон плотного ветра – кожу полуэльфа обдало прохладой. Человек с ножами застыл под питоньим взглядом дивного. Первая пуля погрязла в вязком воздухе. Электрический разряд с треском прокатился по телу последнего ворвавшегося, и выстрелить он не успел.
- СТОП! - голос Ливио также резко разорвал пространство кабинета на две половины. Первая - двое телохранителей. Вторая - дымящийся, хрипящий от боли человек на полу и ещё двое, застывшие без движения. - "Стоп, снято!", как говаривал Лео Бастард, когда герцогиня данларнская осталась перед ним... в общем, история была интересная. Потом, всё потом! Браво, господа! Считайте, что вы не только подтвердили рекомендации, но и уже заручились некоторой симпатией нанимателя. да унесите еж его! - небрежным взмахом купец указал на дверь незадачливым "убийцам".
Мигель кивнул на того, которому взглянул в глаза.
- И этого. Он еще четверть часа будет стоять столбом.

...Ливио тряхнул головой, отгоняя воспоминание. Снова потянулся за чашей - почти машинально, не задумываясь. Также почти машинально отругал себя, оставив чашу в покое.
Всё-таки - забыла или оставила? Даже если забыла - не может быть, чтобы она за ними не явилась. И...
И. Не и, а "ну и"? ты сам её выслал. Ты занимаешься делами весьма неприятного толка. Много. Кропотливо. Старательно и исполнительно. На благо себя любимого... ну и ещё там всяких.
Что ты в ней всё же нашёл? За время твоей жизни в твоей постели - и не только постели, о да! - побывало немало милашек... А тут что?
Щёлк!
Дракон...

Не вставая, она оглядывала руки: полуденное солнце скользило по металлу, разбрасывая перьями разноцветные блики. Больничная рубашка наполовину открывала мастерское плетение протеза на ключицах – здесь полоса креплений шла от основания шеи, и, пронзая кожу, тянулась под ней штыками параллельно ключицам. Женщина запрокинула голову и, закрыв глаза, улыбнулась.
Прошло еще несколько долгих минут. Очень медленно Катерина положила металлически ладони поверх одеяла – новые руки ощущались… странно. Чужими. И при жестах металл не скрипел, а шелестел, как слабенькая шаровая молния. Сравнение отозвалось внутри невольным смешком.
Резко упершись пальцами, Акснер оттолкнулась и села. Движение отозвалось такой резкой болью в груди и спине, что магесса застонала сквозь сжатые зубы. Но она посмотрела через плечо: протез начинался от лопаток и, оставляя треугольник кожи на затылке, расходился к плечам незамысловатыми, но изящными и лаконичными металлическими крыльями.
- Словно ангел, - за дверями палаты раздавались голоса. Кажется, несколько, но отчётливее всего слышался голос... нанимателя. И - ещё чей-то, обстоятельный и уверенный, довольно приятный голос профессионала с неплохим харктером - чем бы они ни занимался. - Представьте, что было бы, умей мы сделать это для всех, а не только для тех, кто мог бы оплатить такие расходы...
- Это было бы неплохо. Хотя мои взгляды на жизнь - несколько более практичные.
- И какие же. вы бы предпочли, чтобы не было больных? Я ведь знаю, господин Дженерозо - вы покровительствуете...
- Не я. Ариго Майорис.
- Маорис. Простите,я вас спутал. вы ведь большие друзья.
- Партнёры. И да, я участвую в его предприятиях. До некоторой степени. Но мне приятнее было бы, чтобы каждый, кто нуждается в протезах, мог сам за них заплатить. Представляете, как возрасли бы мои доходы, будь люди настолько обеспечены?
- Честно говоря - не очень...
- Я тоже. Но можно ведь скромному банкиру порой помечтать? К ней можно войти?
- Что вы, что вы, ещё совсем рано!...
Катерина оглянулась и заметила на тумбочке рядом с кроватью сложенную стопкой одежду, в которой пришла в госпиталь. Женщина протянула руку – слишком далеко; пришлось наклониться, чикнуть пальцами по воротнику рубашки, сцапать ткань самыми кончиками. Каждое лишнее движение, как эхом, раскидывалось по всему телу. Хотелось заорать. Невероятно хотелось, но Акснер молча натянула рубашку.
- Я же вам говорю, рано! Да уберите их!
- Прочь с дороги, владыка клистирных трубок и дракон медицинских пещер! - расхохотался голос Ливио за дверью. - даже ваш гнев не остановит меня!

Дверь оглушительно хлопнула, впечатавшись в стену, и на пороге палаты (открыв себе путь, видимо, ногой) появился Ливио. С огромной, если не сказать гигантской охапкой белых роз в руках.
- С выздоровлением вас, моя дорогая сотрудница! Как ваш неизменный владыка и повелитель на ближайшие три года, я пришёл удостовериться в результативности лечения, - чуть пританцовывая, Ливио ворвался в палату небольшим вихрем. за ним "вкатился" пухленький, опрятный, коренастый мужчина лет шестидесяти с бородкой "клинышком" и раскидистыми усами, сплошь седыми.
- Госпожа, урезоньте вашего... Вашего! - почти умоля, доктор засустил руку в карман халата и, выудив из недр оного кармана белый платок, отёр со лба пот. - Никакого сладу с ним нет!
Первым порывом Катерины было отпрыгнуть подальше, к стене. На какое-то мгновение на бледном лице магессы прочиталось явственно и даже не на элоквентийском: «Я отдавла себе отчет, к кому нанимаюсь. Однако, что он психопат…»
Мигель осторожно заглянул в палату из-за двери.
- Он наниматель, и имеет полное право… - начала женщина и, осекшись, тряхнула головой. – На севере говорят: «Кто платит, тот говорит, что дракону петь».
- Я не знал, что нанимаю... О, блестяще, блестяще! Дуэт "поющие драконы"! Я буду именно так писать в рекомендации следующему нанимателю. А пока что - лежите, вам нужен покой! Это приказ!
Розы осыпались дождём на постель - к ногам Катерины, а сам Ливио зайцем подскочил к женщине и... "аккуратным рывком" - иначе и назвать-то не выходило - уложил ту обратно. Попутно шепнув на ухо:
- Не удивляйтесь моей щедрости. Розы записаны на счёт жалования Мигеля. Но ему - тссс! - ни слова! Будет сюрприз!
Наниматель напоминал небольшой, но крайне упорный ураган. Катерина успела перехватить взгляд Целесте; зеленые глаза говорили ясно: он слышал. Не заметив, она сжала опустившееся на плечо запястье… да, соизмерять силу еще учиться и учиться. Показалось? Или правда что-то хрустнуло? Нет. Только показалось. Пальцы разомкнулись вовремя, и рука скользнула на одеяло.
- Простите. Добрый день.
- Оу! Телохранитель ломает телохранимое... - лицо Дженерозо искривилось отчётливой гримасой. - Полегче, Катерина. Кто вам будет платить, если что? Вы же не дракон, за пение не заплатят всё же... Или? Вы умеете петь? Я например умею, и неплохо. А вы, доктор Баргуст?
Доктор виновато развёл руками.
- Очень жаль. очень, очень жаль. Итак, умеете, Кэт?
Она усмехнулась:
- Скорее нет.
- Ну ничего, это в список ваших обязанностей не входит. Пока что, - Ливио подмигнул. - ну мне пора! Ещё нужно столько успеть. Фрукты у Мигеля! Выздоравливайте, Кэт! Я вас покидаю, покидаю, покидаю... Воркуйте без меня, голубята. То есть простите, пойте, драконята...
Снова пританцовывая, подхватив за руки доктора Баргуста, отчего ноги последнего даже оторвались от пола - бедолага не доставал полуэльфу даже до плеч - банкир "выкрутился" из палаты вон, уволакивая едва дышащего и почти не сопротивляющегося медика.
Мигель пожал плечами и двинулся следом: выполнять прямые обязанности.
Катерина тихо засмеялась, а потом зажмурилась. Смеяться тоже было пока больно.

... Зато потом она красиво двигалась, наверное - всегда, хотя времени присмотреться себе Дженерозо не давал. Смотрел больше на лицо, ну и... В общем, на другие части, к ногам в самом лучшем случае примыкавшие.
Хотя бывали исключения. Пару раз ему приходилось-таки залюбоваться восхитительной пластикой и плавными движениями своей телохранительницы. Хотя следил он тогда не за ней одной, и ту же часть Мигеля нельзя было назвать привлекательной. разве что - удобной для отправления нежелательных визитёров по адресу.
Щёлк...
Что там? Грифон?

Они тренировались на заднем дворе. Мигель уже несколько раз прокатился по земле и удовлетворенно отмечал синяки, постепенно наливающиеся на плечах, от крепких и буквально стальных ручек напарницы. Даже со стороны было заметно, как одобряет дивный Катерину, уже месяц привыкавшую к новым протезам.
Надо отдать ей должное – несмотря на неудобства, Акснер вела себя так, словно прожила с этими руками уже лет пятнадцать. Истинные эмоции проскальзывали только изредка – болезненными гримасами. В остальное время, иногда магессу можно было подловить на счастливой улыбке.
Уже несколько раз «золотой тандем» (золотой и по стоимости и по качеству) выполнял довольно скользкие поручения и без единой помарки, возвращаясь с неизменным успехом. Нанимателя это полностью удовлетворяло.
- Оп! – предупредил Мигель, и тяжелый метательный нож отскочил от стены дома, просвистев в миллиметре от плеча Катерины; женщина едва успела отшатнуться в сторону, и уже дивному пришлось отпрыгивать от шаровой молнии.
Не попав в цель, молния тут же растворилась в воздухе, бросив на песок ворох искр. Их подхватила чужая сила и бросила обратно – к Акснер. Воздушный щит стал ненадолго видимым – огонь сгорел в белесых лепестках уплотненного ветра. Следом полетел еще один нож, от которого женщине пришлось припасть к земле. Она вовремя не удержала равновесие и тяжело оперлась на обе руки. На лице отразилось… все.
- …!
Боль оказалась сильнее, и Катерина села на колено на землю, прижав металлические ладони к ключицам и зажмурившись.
- Три два в мою пользу, - остановился Мигель, пальцами взъерошивая мокрые волосы.
- Браво! Вы просто словно рыба в воде. И новые плавнички отливают благородным металлом! Хотя что это я, золотить ваши руки я пока что не желаю... - хохотнул вываливающийся из окна - в прямом смысле, со второго этажа, головой назад - наниматель (за которым репутация психопата закреплялась в глазах телохранителей всё прочнее и прочнее). - Та-да-ам!
Ливио приземлился и взмахнул руками на манер циркового акробата - картинно, с удовольствием рисуясь перед дуэтом "поющие драконы": в халате и домашних туфлях, под которыми просматривался облегающий костюм тёмно-бурого цвета. Одну туфлю он в полёте потерял - и приземлился, оказывается, вне же, обогнавшую хозяина.
- Сравняете счёт, Кэт?
- В следующий раз, - с напряжением улыбнулась женщина, поднимаясь и кивком, отбрасывая с лица мокрые волосы. – Пока мне далеко до Мигеля.
Целесте раскланялся.
- Было бы дальше, но у тебя хорошая наследственность.
Катерина молчаливо улыбнулась.
- Наследственность? И что же от кого вы, Катерина, унаследовали? - пружинящей походкой обходя женщину посолонь, Ливио окинул её сальным взглядом, нимало не стесняясь и разглядывая явно не руки. Лишь на миг заглянул в глаза - чтобы тут же вонзить в них собственный взгляд двумя острыми, длинными гвоздями интереса - и снова отошёл, держась за пояс так, будто готовился выхватить пару револьверов.

- Ее отец был боевым магом, да, Катти? – улыбнулся Целесте.
Катерина постаралась не обращать внимания на неприятный холодок, плавно начавший бегать вверх и вниз по позвоночнику от чужого взгляда – майка оставляла открытым все, что можно было, в рамках даже немного больше приличий. Акснер кивнула «правильно» и добавила:
- Скоро вернусь. Надо выгнать песок из железок.
- Неудобно? Может, можно это как-то улучшить? - участливо поинтересовался Ливио, прислоняясь к стене.- В случае, если мне назначат переговоры какие-нибудь пираты на песчаной косе... Я ведь не могу идти туда с вполовину меньшей защитой, верно?
Катерина усмехнулась, отряхивая налет песка с локтей:
- Не придется. Просто пока есть возможность, я хочу о них позаботиться как можно лучше.
Теперь кивнул Мигель, соглашаясь. Они и правда были тандемом.
Женщина скользнула по направлению к задней двери.
- Мигель? - Ливио скрестил руки на груди, провожая женщину взглядом. - вы никогда не думали о своей напарнице как о чём-то большем, чем просто рунный револьвер на двух милых ногах? Вы, думаю, были бы весьма неплохой парой. Или я что-то не понимаю в ваших отношениях?
Дивный молчал секунду.
- Она спасла мне жизнь, - после пожал он плечами.
- Однако... Ну что поделаешь, у каждого свои странности!
К чему было сказано последнее, даже сам Ливио пояснять не стал. Пожал плечами и прикрыл глаза, ожидая возвращения женщины.

... Она вернулась, закрытая по самое горло. И не обращала внимания на жару и усталость до самого конца тренировки. Мило улыбалась, и только липкие пряди спадали на лоб. белые. Словно к ней, как к ангелам, грязь не приставала.
Может, ты ещё и веришь в ангелов, кретин? давай, обрей голову и уйди в монастырь, грехи замаливать! Или лучше - отпиши-как на неё всё своё имущество, а уж потом уходи.
Рука непроизвольно опять потянулась к чаше - да что ж это, в самом деле! Чётки в руке перещёлкнули сами собой.
Щёлк!
Мантикора, и будь оно неладно!

Мигель пришел за расчетом сразу же, как только Катерина выплатила за руки последний долг, и маленький кристаллический ключ перекочевал в ее карман. Уже где-то год в сторону тандема алчно поглядывал Маорис, и на прямой вопрос «Сколько?» от Ливио, Целесте ускользнул. Уж-жонок…
Следом за дивным можно было ожидать и ухода Акснер, но она не ушла.
Вопрос "почему" бывшего нанимателя Целесте, если признаться честно, взволновал не сразу... Но с другой стороны, тандем успел себя зарекомендовать блестяще и потому, отдавая ключ Катерине, Ливио уже тайком подыскивал подходящую кандидатуру на замену славным защитникам его персоны.
Так что в каком-то смысле неуход Кэт попортил Ливио все планы.
Ну не сосем все. Переговоры на большую партию контрабандного вина, на которых присутствовала и Кэт, всё же прошли на ура.
И по окончании оных, не стесняясь и не сомневаясь, радостный Ливио, прихватив бутылку новоприобретённого, и завалился к Кэт. Отметить. И не только.
- Итак... Один дракон упорхнул, но вы всё ещё со мной, обворожительная Катерина Акснер! - с порога возгласил купец, потрясая оплетённой бутылью. - Причина мне неизвестна... но вдруг вы ей со мной поделитесь, а?