(SonGoku mo)

Нобору не собирался уступать, но слуга настоял и теперь шел впереди, освещая дорогу запасливо прихваченным фонарем, а мальчишка, обиженно надув губы, шагал следом "почти" во главе их маленького отряда. Они все порядком выбились из сил, когда увидели впереди свет, красновато-рыжие сполохи большого костра, который развели на поляне. Хейкичи едва слышным шепотом предложил поскорее убраться отсюда, если не в безопасное место, то хотя бы подальше, и безумно удивился, когда предложение не встретило отпора. Никто не возражал.
Почти никто...
Белый тигр сделал бесшумный шаг к огню, затем второй, потянул носом воздух. Майе открыла рот, чтобы что-то сказать. Нобору вцепился зверю в густую шерсть на могучем загривке, уперся ногами в землю и – так и проехался, оставляя пятками две глубокие борозды. Хейкичи выронил фонарь и пожитки и в ужасе прикрыл обеими руками голову.
- Как быстро вы решили вернуться... – донесся с поляны мягкий голос.
Тигр поднял голову, басовитое клокотание в его глотке вылилось в грозный рык. Завибрировали стебли бамбука, с гнезд сорвались перепуганные разбуженные птицы.
- Какая честь! – рассмеялись на поляне; демон раскрыл сильные крылья, закрывая кого-то от белого тигра. – Добро пожаловать в нашу скромную обитель, Бьякко-сама! Мы приветствуем хранителя запада!
Сбросив мальчишку, призрачно-белый с дымчатыми полосами зверь взвился в воздух; по влажной земле покатился огромный клубок, он фыркал, рычал, кусался и бил когтями. От него во все стороны летели искры, клочьями – белая шерсть, рассыпались выдранные перья.

Дорога между Фудзихарой и Шиобарой

Неторопливое осеннее солнце шестого месяца застало на дороге, что вилась по склону горы, необычное шествие. Трудно вообразить, какая цель свела вместе этих людей и знают ли они ее сами. Возглавлял их верхом на капризном норовистом коне бравый десятник с гербами славного рода Такеда; приметный рогатый шлем у него на голове распугал бы и демонов, покажись те при свете дня. Следом - будто знатного вельможу в паланкине - на крестьянской тачке везли похрапывающего монаха. Порой смиренный служитель открывал глаза и принимал бодрый вид: мол, и сам бы дошел хоть до края земли, а уж до соседской деревни и подавно, вот только огорчать спутников очень не хочется. Вздумалось юному громиле показать всему свету и двум милым девушкам, что сил хватает не только мечами размахивать, к чему отказывать ему в удовольствии? И девушкам есть на что посмотреть, и монаху полезно, и молодому человеку приятно. "Ма-о!" - подтвердил мысль рыжий кот, на минуту возникая из кустов. Время от времени с тачки доносился отчетливый плес жидкости в тыквенной фляге, бульканье и сытое довольное хмыканье.
Рядом с тачкой вышагивала юная девушка, невероятно гордая собой и «старшим братом». Воспоминания о том, как ловко они вдвоем увели эту тачку прямо из-под носа хозяина, заставляли девочку улыбаться. Иногда она оглядывалась на идущих позади девушку в мужской одежде и молодого человека с фуросики на одном плече и большим длиннохвостым попугаем на другом. Девушка заговорщицки подмигивала, и младшая из всей компании улыбалась еще шире.
Чуть поодаль, но так чтобы не отставать и никого не терять из виду шагал совсем странный путник - в черной дорожной одежде того покроя, что носят некоторые южные варвары, и плаще. Шел легко, усталости не выказывал, лишь промокал иногда платком лицо и шею.
Последнего члена разношерстного и разноперьевого маленького отряда нигде не было видно, только время от времени среди темной зелени густого подлеска вспыхивало рыжее пламя. Но может быть это шастал по зарослям неугомонный Чиру?

(и Далара)

Странное сочетание - огненный золотой и призрачно-белый... Неестественные, неправильные движения. Катсу... Бьякко? и огненнокрылый разительно дисгармонировали друг с другом, казалось, они дерутся только потому, что знают - этот мир способен удержать в себе только одну из гармоний. Но все было не так, все было сложнее. Капля крови упала на листья. Красная кровь. Чья? Не думая, Майе подошла и подхватила пальцем полупрозрачную каплю, багровую на листьях, багряную на коже. Соленая.
За поединком наблюдал еще кто-то. Или не наблюдал, а просто находился рядом. Кто-то... Странный. Мокрый. Холодный. Не... Не свой. Майе постаралась обойти дерущихся так, чтобы увидеть воочию того, чье молчаливое присутствие ощущала. Шагнула вправо - клубок золотого и белого откатился вправо, опалив нежную кору молодой сосны. Побежала влево, и целое семейство грибов почти у ее ног не видя смахнул могучей лапой тигр. Уходить назад? Нет, нельзя. Ей надо увидеть, НАДО УВИДЕТЬ.
Пронзительно-золотой росчерк крыла хлестнул по ногам; запахло паленой кожей. Майе невольно отпрыгнула, чуть не сбив Нобору с ног.
- Ты не ранена? Покажи!
Отчего-то сладковатый запах, похожий на аромат перегнивших абрикосов, вызывал тошноту и желание убежать, спрятаться, как уже было однажды... Нобору дернул женщину за руку.
- Не подходи к огню!
- Надо... Там... Там кто-то. За огненным. Нужно увидеть, - девушка рванулась в обход, отделенная от поляны только непрочной стеной из молодых стеблей бамбука. Зашипела, когда изломанный сухой стебель полоснул по ожогу. Перешла на шаг, боясь упасть - взгляд Майе ни на секунду не отрывался от неясных бликов в узких вертикальных просветах.
Нобору побежал следом, стараясь держаться подальше от пугающего его огня. Он даже не мог толком сказать, кого боялся сильнее... скорее всего – того, что можно сгореть, разлететься по ветру золой, как уже было. От жара туго натянулась кожа на скулах, казалось, еще вот-вот, и она лопнет. Он не понимал, за кем гонится Майе, он даже не видел его, а меч вытащил из ножен просто так, для пущей уверенности...

(+SonGoku)

...В лесу наступила зима. На зеленых еще листьях деревьев, на пушистых сосновых иголках расцвели причудливыми цветами корочки инея. Воздух стал ментоловым и словно бы ломким - не так дохнешь, и осыпется прозрачными осколками. Тонкие стебли травы превратились в мерцающие серебристые лезвия.
Рыжая стояла посреди озера. Лед под ногами - удивительно красивого цвета. Яркая бирюза с белоснежными острыми звездами там, где лапы давят на непрочный покров своей тяжестью. Лиса всем своим существом чувствовала напряжение льда, легко, словно у нее включился некий особенный инстинкт. Вот Рыжая сместила тяжесть своего тела на три лапы - напряжение выросло, но лед выдержал. Вот подняла левую переднюю лапу. Тихо и сухо треснуло под правой, но крепости льда хватило.
Шаг.
Под тонкой преградой, на фоне ослепительно-бирюзовых разводов, показалось лицо. Красивый белокожий юноша, почти мальчик. Длинные, как у людей на шелковых ширмах, глаза. Кицунэ сама тогда была почти ребенком, и только пробовала свою силу. Он, кажется, считал ее лесной богиней. Ей это нравилось, и она не жалела чар. А в какой-то момент твердо решила раскрыться. Кто бы знал, что люди так слабы...
Кицунэ еще раз покосилась на воду. Интересно, где сейчас этот мальчик?
Лед выдержал. Еще шаг.
У этого монаха было длинное узкое лицо, а правый глаз был желтым и мертвым. Он пришел в лес разговаривать с духами. Рыжая многие недели пакостила, путала и ворожила, но он ни разу не изменил своему спокойному созерцанию. И чем долее продолжалась эта странная битва, тем больший интерес питала кицунэ к божьему человеку. Наконец, она вышла говорить. Сама.
Монах позволил себе улыбнуться. Он задавал ей многие вопросы, и большей частью были это странные, тяжелые вопросы, вопросы без ответа. Дотоле кицунэ не думала ни о добре и зле, ни о своем пути, ни о том, чем она станет, когда ее шерстка окрасится золотым цветом лисьего бессмертия.
- Какая ты лиса, посланница ли ты Инари, или демон, вредящий людям? - вопрошал монах.
- Я рыжая лиса, - гордо ответила тогда Рыжая.
- Будь по сему. Только помни, что, пока ты не пойдешь к твоей цели, твоя цель не пойдет к тебе. Хочешь ли ты всегда быть рыжей?
На том разговор и закончился. Ответа Рыжая не знала до сих пор.
Неуверенность - мелкими злыми трещинками вокруг дрожащих лап.
Но лед выдержал.
Еще шаг.
Урико была красавицей. Возможно, самой красивой девушкой в деревне. Рыжая совсем не хотела ее подставлять. Она просто не успела выбрать для себя другой облик. Любовь к преступнику - не преступление само по себе. Но если тебе всего четырнадцать, и вокруг злопамятный деревенский люд, что еще может спасти твою репутацию? Через несколько недель семья Урико навсегда уехала из этих мест, а Рыжая твердо приняла решение найти свой собственный облик.
Рядом с хорошенькой головкой девушки, украшенной цветами "надешико", показалась еще одна. Смелые, завораживающе-красивые черты, едва заметная жестокость в изгибе рта и выражении глаз. Знаменитый убийца. Его поймали на глазах у перепуганной кицунэ - нет, у перепуганной, полураздетой Урико. Говорят, владетель этих мест лично отрубил ему голову.
Злость - лед трескается вокруг длинного черного когтя. Вина - так сложно уследить за балансом.
Лед треснул, из тонких, таких темных теперь изломов показалась вода. Словно огнем обожгло мягкие подушечки лап - и только через секунду стало холодно. Рыжая замерла, зажмурившись и перестав дышать.
Она не провалилась.
Следующий шаг - осторожный, маленький шажок, только бы подальше от опасных трещин, показал ей простодушного лесного жителя, барсука. Бедолага до сих пор, наверное, верил, что неудачлив. Во всяком случае, это куда лучше, чем знать, что на самом деле ты слишком прост для лисьих игр. Огонек веселого злорадства пробежал в глазах Рыжей, но на этот раз она не поставила себя в опасность.
Следующий шаг - то странное семейство, что шло в Шиобару на воды. Мужчина и женщина были так стары, что, кажется, видели еще золотой век Хэйан, а мальчик, которого они звали своим сыном, едва вступил в юношескую пору. Рыжая путешествовала тогда с ними, приняв облик мальчишки-подростка - приносила ягод, воровала рис, отгоняла разбойников - и каждый вечер жадно слушала истории, что тихо рассказывали старики после трапезы. Эта древняя пара знала сотни повествований - волшебных мифов о начале времен и философских притч монахов, странных случаев из жизни простых людей и дел императоров прошлого. Тихие, скрипучие, чуть надтреснутые по-старчески голоса умели передать и гневный крик богини, и нежный шепот влюбленной девушки. Вскоре и Юки старики начали звать сыном.
Рыжая удержала стремление припасть на передние лапы от приятных и давних воспоминаний. Лед этого не простит.
Еще шаг.
Эти двое детей отважились переночевать в лисьей норе. Девочка - тонкая, с благородными чертами лица, еще почти ребенок, но старается держаться взросло. Мальчик - карапуз из тех, что представляют самую большую угрозу для птиц и портновских изделий в любой деревеньке. Тогда она уволокла у них нагинату - просто из вредности. А через несколько часов дети расстались чтобы уже не встретиться...
Чтобы уже не встретиться? Но ведь этого не было, это лед просто морочит ей голову.
Лед затрещал, по бирюзовой глади поползли белые ломаные лучи.
Еще шаг.
Лицо, показавшееся в ледяном зеркале, было небрито. Оно всегда таким было, сколько она его помнила - казалось, хозяин просто нашел удачный компромисс между бородой и гладкой кожей и решил его придерживаться. Тот самый самурай, которого она как-то нашла в полузаброшенном горном храме. Владелец красивого благородного меча и скандального рыжего кота. Самурай, чуть не лишивший ее хвоста, пару раз страшно обиженный ею самой, чуть не убитый, чуть не спасенный. Умерший так глупо и просто в Шиобаре, у самых ворот, почти на ее глазах.
Рыжая напружинила все четыре лапы и зло щелкнула зубами.
Лед не выдержал.
Уже захлебываясь в ледяной воде, Рыжая поняла, что и этого тоже не было. И... проснулась.
Солнце только недавно начало согревать ее наблюдательный пункт и камень был еще по-ночному холодным. Изгиб дороги позволял видеть отсюда чуть ли не целый час пути, если идти медлительным человеческим ходом. Ей повезло - маленькая компания как раз собиралась скрыться из виду за крутым поворотом.
Вскочив на ноги и рассерженно тряхнув головой, Рыжая побежала вдогонку.

Роща возле Шиобары

Бамбук был со всех сторон, даже сверху и снизу, но Майе каким-то образом продолжала видеть свою цель - темную злую дыру где-то впереди и слева. Он пах водой и темнотой - сейчас она знала его так, словно провела рядом с ним долгие годы среди гнилой земли и холода. Но и одновременно - не знала ничего. Не знала, кто он, зачем он здесь, и, главное, что за узел образовала его судьба, судьба огненнокрылого и их, волей ками нашедших это место.
За стеблями появились очертания спутника Итсумадена. Словно рисунок черной тушью на белой бумаге. Запавшие глаза на трогательном, почти детском лице. Тонкие, словно бы и не знавшие никогда движения, работы руки. И вода глубоко в темных зрачках.
Майе остановилась так же внезапно, как и начала бежать. Она смотрела на бореи, едва заметно покачиваясь, словно размышляя о чем-то, что превосходило ее понимание. Потом протянула руку, словно бы забыв о том, что рядом сражались бог и демон, что и самого духа вызвал страшный огнекрылый пришелец.
- Зачем ты не родишься опять? Почему не уйдешь?
Призрак безмолвно плыл над землей, как будто не касался ее даже кончиками пальцев, как будто его, обрывок ночного тумана, гнал ветер. На вопрос он не ответил, только покачал головой. Вот он остановился посреди небольшой поляны, запрокинул голову к выглянувшей в прореху туч луне. Серебристо-белый диск ночного светила подернулся розовой дымкой.
- Не надо, - тихо сказала Майе. Она почему-то знала, что призрак ее услышит.
Лицо призрака стало печальным, исказилось, словно он хотел расплакаться от обиды, но не сумел вспомнить, какой. Осторожно приподнял безвольно болтающиеся руки, потянувшись к женщине, и в эту же секунду громовым раскатом по роще прокатился тигриный рык. Бореи отпрянул.
- Не надо. Не поможет. Прости, - Майе чуть не плакала. Она как-то очень остро поняла, насколько мало может и знает. Еще девочкой выбранная демонами в качестве слуги, посредника, объекта для мучений - но уж никак не повелительницы и заклинательницы - Майе так и не сумела выпутаться из их сетей. И сейчас она не могла протянуть руку и просто остановить тоскливое существование этого несчастного наваждения - только просить. - Не надо...

Призрак силился что-то произнести, но с его посиневших губ не срывалось ни единого звука.
- Прости. Там покой, - Майе старалась не пускать умоляющие интонации в свой голос.
Ветер принес ей с поляны похожее на едва слышный вздох:
- Помоги мне...
- Скажи, что сделать, - покорно кивнула Майе.
- Спроси... твой спутник... – призрак содрогнулся при собственных словах, а быть может, это опять подул ветер или то были проделки лунного света, который теперь проливался на небольшую поляну кровавой рекой. – Он... знает...
Майе обернулась на своего маленького спутника и отшатнулась в изумлении. В руках у Нобору был меч. Такой меч... Прямое обоюдоострое лезвие цвета тяжелых зимних туч крошило камень и поворачивало облака с назначенной им дороги. А в груди у ребенка, словно второе сердце, билось маленькое солнце.
Девушка зажмурилась, и, когда она открыла глаза, перед ней снова был простой человеческий мальчишка с изогнутым, непропорционально длинным мечом.
- Какая помощь нужна темному? - неуверенно спросила Майе маленького Тайра.

(и Hinode)

Отец Андрео, глядя на своих спутников и не забывая о себе самом, подумал о промысле Божьем. Это было вполне естественно, ибо собрать такой отряд вместе могла лишь воля Всевышнего, не иначе. Интересно, какой Его замысел они предназначены исполнить в Шиобаре, о которой священник уже столько слышал?
Мысли отвлекали от дорожной усталости, пока еще не очень ощутимой и жары, аналогично мало беспокоившей. Несколько больше отвлекало ощущение чего-то непривычного, иногда отзывавшееся легкими пробками в ушах. Сперва португалец-иезуит списал непривычное состояние полностью на разреженный горный воздух, которого было маловато для человека, с юности привыкшего к высоте палубы над уровнем моря.
Однако потом стало ясно, что дело не только в капризах тела. Дух, чуткий к проявлениям сверхъестественного, говорил, что поблизости что-то непривычное, относящееся к наполовину к миру потустороннему. Святой отец принялся вспоминать труды почтенных отцов церкви по демонологии и созданиям Господним, а также гадать, не надо ли их пополнить в этой странной стране? На всякий случай отец Андрео прочел молитву, которая должна было очистить душу, подготовить его к испытаниям, а также отогнать враждебных духов.
Он бы охотно обсудил с кем-либо вопросы веры, но самый подходящий собеседник – монах – казался спящим, а воины были слишком заняты. Впрочем, можно продолжить разговор с Олури… Миссионер приблизился к девочке.
В промежутке между мыслями португалец он бросал взгляды на обочины дороги, где, словно в виденных им садах камней, среди зелени было разбросано немало валунов разных размеров и форм, один напомнил ему голову быка. Основную часть леса составляли мрачноватые сосны, не поддававшиеся вступившей в права осени, но она отыгрывалась на кленах, листва которых уже поменяла цвет, став похожими на клочья алого заката, повисшие на ветвях.

Шиобара. Дом управителя.


Тайра всё ещё прибывал в саду дома Кантаро, правая рука с веером медленно двигалась, освежая лицо Акаихигэ воздухом, левая же была сжата, лицо дайме было подобно маске театра Но, даже глаза казалось застыли подобно ледяным шапкам гор. Вокруг дайме всё также, подобно терракотовым статуям, стояли самураи охраны, а слуги смиренно ожидали малейшего знака от князя, не смотря на то, что в саду находилось более десятка человек, тишина стояла мертвая, казалось даже насекомые не осмеливались мешать размышлениям сиятельного дайме. Внезапно дайме чуть повернул голову в сторону слуг и махнул веером, в доли мгновений слуги преодолели разделявшее их пространство и рухнули перед дайме на колени.
- Принесите мою биву и приведите кого-нибудь из местных слуг что обучен возвышенному слогу сказаний о былом…
Слуги уже хотели встать и бежать исполнять приказ, но Акаихигэ продолжил:
- Когда закончите, отправляйтесь к этому начальнику стражи, Цуве Гембэю, напомните ему о моём приказе, а если он не забыл об этом, то поторопите его! Пусть берёт всех доступных ему людей, и сам лично отправляется на поиски! Это дело безотлагательной важности, если он будет копошиться и терять время…
Дайме однако решил что уточнять что будет в этом случае нет необходимости и отвернулся от слуг и снова чуть махнул веером.
Слуги бесшумно поднялись и бегом побежали исполнять приказ господина.

Неко виновато опустила голову, пытаясь не сталкиваться взглядом с Момоко, готовившей ужин из остатков пойманной рыбы, которая не успела превратиться в угли.
-Сумямясен*
Но кицуне была обеспокоена отнюдь не сгоревшей рыбой. «Что же произошло в святилище?» - уже в который раз задавала она себе один и тот же вопрос. Тогда Хаку побледнел лишь на мгновение, правда потом он снова вел себя как обычно, поэтому Момоко решила, что ничего серьезного не произошло. Но с тех пор он не произнес ни слова, а сейчас и вовсе сидел на краю лагеря, оперев голову на руки. Девушка уже не один раз подавляла в себе желание спросить у него, что случилось. Она прекрасно знала, что в такие минуты Хаку лучше не беспокоить. Хорошо хоть Неко так расстроена из-за сгоревшей рыбы, что не замечает состояния шамана. Или все-такки замечает, но понимает, что ему лучше сейчас побыть одному? Все-таки они долгое время путешествовали вместе.
Ужин был готов, и Момоко решила отнести шаману его порцию. Как бы то ни было, но она не может оставить своего мужа без обеда. Как можно бесшумнее, чтобы не отвлечь шамана от его мыслей, Момоко поставила его чашку на щемлю, и уже собиралась уходить, когда услышала слова Хаку.
-Знаешь, я перестал чувствовать Цуру. Почему, когда все так хорошо начинается, появляется столько проблем?
Кицуне была удивлена. Это был первый раз, Говорящий с Духами сам начал говорить о своих проблемах.
-Значит, ты просто беспокоишься о нем? – спросила она, присаживаясь рядом, - Мне кажется, что это лишнее. Цуру сильный и мудрый и сможет сам справиться со своими проблемами.
Хаку лишь покачал головой.
-Если бы дело было только в нем. Когда мы были в святилище, я почувствовал…
Внезапно странная вспышка на мгновение осветила рощу. И появилась она отнюдь не от грозы. Момоко ощутила что-то страшное в ней. Даже Неко впервые подняла голову и посмотрела на небо со странной смесью заинтересованности и испуга в глазах. Хаку же моментально поднялся на ноги. Его трясло, но голос был как ни странно достаточно спокойный.
-Неко, ты пойдешь со мной. Момоко, развесь эти защитные заклинания и не выходи за пределы лагеря, - шаман протянул девушке несколько свитков.
Кицуне прижалась к Говорящему с Духами и попыталась что-то возразить, но Хаку все равно настаивал на своем.
-Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось, перед уходом шепнул он Момоко.
Момоко посмотрела вслед своим уходящим спутникам и поняла, что шамана трясло не от страха, а от возбуждения.
***
Нужное место найти было не сложно, и вскоре Хаку и Неко вышли на поляну, на которой сцепились Катсукесуми и могущественный демон, принимавший облик огненной птицы. Но гораздо большее беспокойство у Говорящего с Дузами вызывало еще одно существо, находящееся где-то поблизости. Человек, чья душа оказалась столь привязана к миру живых, что даже могущественные Шинигами не смогли забрать ее с собой. Шаман начал было шептать защитный заклинания, но внезапно понял, что не может даже губами пошевелить. Тело, еще пару мгновений назад такое послушное, сейчас казалось каменным изваянием, в котором по ошибке поселилась его душа.
-Хак-чам, что с тобой? – обеспокоено произнесла Неко.
Но шаман не отвечал. Застыл и даже бровью не двинул. Придется ей защищать хозяина. Неко достала пару танто, и наложив на них простенькое заклинание, когда-то показанное шаманом, приготовилась к бою.


___
*Sumimasen - крайне вежливая форма извинения, обычно после существенного проступка.

(Разумеется, с Даларой)

Приблизившись к девочке, миссионер спросил ее:
– Олури-химэ, как вы себя чувствуете сегодня?
Вопрос был как хорошим началом разговора, так и результатом искреннего беспокойства португальца после всех треволнений ночи.
- Уже совсем хорошо, - ответила девочка. – Спасибо, - она потупилась, глядя куда-то себе под ноги, и вдруг сказала. - Вы мне очень помогли.
– Рад, однако благодарить следует не меня, а Господа Иисуса, милости которого я искал в своей молитве, - произнес миссионер, на миг поднимая глаза к небу.
- А кто он? - простодушно спросила Олури, переключая все внимание на патэрэна. - Это какой-то ками?
- Да, - в очередной раз пришлось задуматься, как изложить христианские понятия языком, понятным простой японской девочке. – По моей вере, это воплощение величайшего из всех ками, Создателя всего сущего. Творец послал его на землю в образе человека, чтоб люди, забывшие его учение, услышали слова истины из уст равного.
- Но как же он может быть одновременно творцом всего сущего и тем, кого он послал? - удивилась Олури, с большим интересом слушавшая эту, как ей казалось, новую историю.
- А разве в ваших сказаниях о ками они никогда не воплощаются в ком-то? – с любопытством спросил отец Андрео.
У Будды точно было немало воплощений, это миссионер знал, но буддистка ли девочка? В такой маленькой стране религии и их приверженцы так причудливо перемешаны и мирно сосуществуют, в отличие, к примеру, от не столь давнего прошлого Франции, недалекой от его Родины…
Олури задумалась, выискивая в дальних уголках памяти все рассказы о ками и их деяниях. В усердии даже приложила палец ко рту.
- Ками могут принять чей-то облик, а могут прийти в любом выбранном ими облике, но никогда не воплощаются. И демоны тоже. Вот призраки, кажется, могут... иногда. А что было с тем, в ком воплотился Создатель-всего-сущего?
- Он мог воплощаться, сущность его так велика и непостижима, что его хватило на разные воплощения, - покачал головой священник. Затем медленно произнес. – Его убили. Казнили жестокой смертью за проповеди.
- Ух ты! - выдохнула девочка. - Он стал онрё*, да? А что случилось с теми, кто его обидел? Он сумел им отомстить и уйти в другой мир?
На лице Олури отобразилось искреннее переживание за судьбу этого неизвестного ей ками.
___________
* Онрё - призрак убитого человека, который хочет отомстить.

- Нет, - услышанное вызвало легкую улыбку на губах и тревогу - а сможет ли она, явно воспитанная в восхищении перед кодексом самураев, понять иной образ мысли. - Ведь тогда Иисус сам нарушил бы принципы своего учения, разрушив все, что делал. Он… понимаешь, он мог бы спастись, но тогда его слова о добре, милосердии и надежде были бы словами иного могущественного существа. Ведь легко учить переносить беды, когда ты сам защищен от них. Люди потеряли бы веру в его слова. Иисус Христос должен был пройти путь человека до конца. И тогда все увидели, что говоривший - такой же человек, как они, и живет по своему слову. Не только живет, но и умирает, великой жертвой и своей кровью заплатив за свои убеждения. А потом Создатель взял дух того, в ком воплотился, возвращая часть себя в свои высокие чертоги, - закончил трудный для себя рассказ европеец.
Несколько минут девочка шла молча, тщательно переваривая только что услышанное.
- Значит, он прошел через испытания и погиб, - подытожила Олури. – И теперь он живет в небесной стране в замке Создателя-всего-сущего, и каждый может обратиться к нему с просьбой о помощи... А у него есть жена?
Вопрос о жене Иисуса в голову португальца никогда не приходил. Пожалуй, сейчас не время пересказывать Олури все взгляды христианства на взаимоотношения мужчин и женщин.
- Он посвятил свою жизнь заботе обо всех людях, как своих детях, и потому у него нет времени для того, чтобы иметь семью. Так же поступают и монахи, отдающие себя вере, - этот ответ был совершенно искренним, хотя не единственным возможным. - Отзываться на молитвы людей, давать им надежду и посылать силы, веру и милосердие в сердца - нелегкий труд.
- Бедный Иэсу, он наверное, очень одинокий. С ним рядом никого нет, ни жены, ни детей. Ему и поговорить не с кем, и поделиться радостями и горестями. Может быть, он может иногда ходить в гости к ками? – с надеждой спросила Олури, глядя вверх на отца Андрео так, будто тот был лично знаком с Иисусом.
С основ веры обсуждение все время сворачивало на личность и быт Иисуса. Для христианина это было бы недопустимой вольностью, но что взять с Олури? К тому же Андрео, как уже говорилось, теперь по-особому относился к девочке.
- Не знаю, Создатель, как и Иисус, часто превыше нашего понимания, и не жалуются простым смертным на свои заботы. Поэтому об их небесной жизни ведомо мало. Я могу тебе рассказать о земном существовании Иисуса, - предложил миссионер.
По крайней мере, сейчас его слушали.
Олури согласилась без промедления. Когда это она отказывалась послушать новую сказку. Казалось, Амэ тоже прислушивается с интересом, да и Такамори явно подслушивал.

(вместе с Хигфом)

(Soshite Dalara)

Близился конец часа Быка. Шалаш стоял собранный, готовый принять под свой невысокий свод жаждущих отдыха путников. Вершины сосен терялись в темноте где-то наверху, перешептываясь о чем-то между собой. Подмигивали яркие звезды. Дрова в костре уже подернулись золой, и Сакио размышлял, добавить ли новую порцию или подождать еще. Где-то за деревьями, всего сотнях в трех шагов, лежала спящая Шиобара.
-Уже и шалаш собрал, - раздался голос за его спиной, - планы меняются, и сегодня будет не до отдыха. Собирайся.
Черноволосый колдун слегка оперся о шалаш и поправил растрепавшуюся прическу.
- Куда тебя несет на ночь глядя? - проворчал Сакио, мужчина лет под сорок, нехотя вставая. - Опять какая-нибудь твоя магическая идея?
-Это как раз работа для такого волкоголового, как ты. И не заставляй меня долго ждать, - Тошимару не сильно любил своего спутника, но без его помощи не мог и поэтому стрался не сильно раздражаться, но порой все же не сдерживался.
Вытащив из-за пояса один из свитков, он направился вглубь рощи.
-Не отставай, - не оборачиваясь произнес он.
Командует тут, будто сам сегун, - забунчал себе под нос Сакио, забрасывая костер землей. Не оставлять же, в самом деле, огонь без присмотра в лесу. А колдуну и дела нет до таких вещей, словно он и не человек, тварь какая-нибудь с другой стороны мира вылезшая. Ну кто ходит по лесу в такое время, когда завеса между этим миром и другим тоньше всего? Безумец какой-то. И зачем только с ним связывался? На это вопрос Сакио давно уже не мог найти ответа, и чем дальше, тем более важным казалось ему это обстоятельство.
Но сейчас было не время разговаривать об этом с Тошимару, и Кинджо, подхватив оружие и припасы, поспешил вслед за несносным товарищем по путешествию.
-Помнишь беловолосого мальчишку за которым нас отправили? –все также не оборачиваясь произнес колдун, когда Сакио нагнал его, - Сегодня у него появилась жена. Догадываешься, что от тебя требуется? Или надо объяснять тебе и это? – голос Тошимару был полон сарказма.
В роще было тихо, будто все животные, даже ночные, забились по своим норам в испуге. Тошимару не мог чувствовать духов и демонов (чем вызывал в свое время у учителя только насмешки, в отличии от второго его ученика), но зато хорошо разбирался в причинах происходящего. А если все так, как он думает – значит мальчишка сейчас занят настолько, что времени отвлекаться на них у него не будет.

От такого пренебрежения его умственными способностями Сакио разозлился.
- Если ты считаешь себя таким умным, тащи вещи сам. Небось, среди твоих бесполезных магических выкрутасов найдется хоть один, который позволит тебе поднять что-нибудь тяжелее свитка. И даже, возможно, тебе не потребуется защита моего меча каждый раз, как тебя пожелают ограбить.
- Ладно, не горячись. Тебе без моей помощи тоже нелегко бы пришлось. Или ты прекрасно защищаешь себя от колдунов сам? И демоны тебе не страшны? Ты помогаешь мне, я помогаю тебе, мы оба получаем свою награду и расходимся в разные стороны. Или не так?
Сакио пробубнил нечто совсем уж нечленораздельное, но вряд ли лестное для Тошимару.
- Ладно, где там эта его новоявленная жена?
Тошимару посмотрел на ствол бамбука, растущий прямо перед ним и, сорвав с него листок с заклинанием, произнес:
- Похоже, что мы уже пришли.
Еще несколько шагов вывели их на край поляны, в центре которой горел костер. Развешенные по кругу бумажки с заклинаниями легко колыхались на ветру. У костра в напряженной позе сидела девушка и старалась жарить, судя по запаху, рыбу. Видно было, что рыба сейчас занимает ее меньше всего, но девушке больше нечем себя отвлечь от тревоги, ясно написанной на ее лице. Сакио кинул взгляд на Тошимару, удостоверяясь, что это та, кто им нужна. Не дожидаясь, пока она заметит гостей, подбежал к девушке, схватил ее за руку и рывком поднял на ноги.
- Пойдешь с нами, - тоном, безразличным к ней, ее желаниям и страхам, сказал Сакио.

(& Хикари)

В горах происходило нечто. Первым встрепенулся Самми, сидящий подле Иэмона, следом за ним поднял голову Ханзо.
- Что за... – начал он и осекся. – Что опять?
Бывший придворный вскочил, на лице тревога. Застыл, будто мог видеть, что происходит за несколько ри отсюда. Быть может, подумал Ханзо, действительно видит.
- Эй! – окликнул Масанари спутника.
Тот лишь мельком взглянул на него, будто только обнаружил надоедливое присутствие, бросил:
- Иэмон. Позаботься о нем.
И испарился. Ханзо остался сидеть в темной комнате, сложив руки на груди.
Самми не требуются факелы и тропы. Кто ведает дороги призраков? Поляна. Театр, где не бывает репетиций, спектакль всего лишь на один раз. Посередине бушующий огонь схлестнулся с неистовством молочно-белой вьюги.
Поляна рядом, за занавесом деревьев. Мальчик, который всем необходим, с ним девушка. Растеряны, напуганы, от девушки разит отчаяньем и тьмой. Чуть дальше кошка, намеренная драться, хоть и сама не понимает, с кем и как. С ней рядом молодой колдун, беловолосый, с глазами цвета пламени Итсумадена. Еще один, неясно, то ли зритель, а может и актер. Безмолвный и тоскующий бореи. Все-таки актер, готов обрушить свою горечь на всех вокруг. Обида с жаждой мести заставили его зависнуть в такой вот жизни. Подобно Ханзо...
Ведь Масанари тоже хочет мести. Он лишь тогда уйдет, когда заставит погубивший его клан сполна расплатиться за собственную смерть и гибель бывших с ним людей. Из всех желаний, водившихся у него при жизни, только это и осталось. В любой момент он может обернуться таким вот бореи, лишенным личности, ума и даже речи. И все пропало. Он принесет бесчисленные беды не только тем, кто его погубил, но и всем, кого нечаянно затронет.
Самми вынул из складок черного церемониального, в чем-то торжественного, одеяния флейту. Может, звуки ее подействуют на бореи умиротворяюще, как совсем недавно на Ханзо? Поднес к губам и опустил, склонив голову и кляня себя. Не подействуют. Флейта не играет сама по себе. А в нем самом нет ни сочувствия, ни жалости к бореи, только лишь желание, чтобы тот исчез, ушел отсюда и больше не являлся на глаза.
Флейта вновь скрылась в складках каригину.

***

Ступени серого камня, длинная лестница, высеченная в склоне холма. Прозрачным зеленым сводом сошлась над головой листва деревьев. На каменных ступенях шуршат шаги посетителя. Он проходит под тории из некрашенного бамбука и мгновенно морщится, словно что-то укололо. Лестница заканчивается площадкой. Дорожка из серых плит подводит к огороженному постаменту. Могила. Место для подношений пусто. Шелестит шелк одежд, пришедший садится прямо на постамент могильного знака.
- Вот я и пришел к тебе.
Молчание.
Темно-зеленая, почти черная, вперемежку с красным флейта является на свет.
- Я тебе сыграю, не возражаешь?
Тишина, в деревьях свистят птицы. Протяжная печальная мелодия оглашает воздух, льется и вдруг прерывается на середине фразы. Музыкант, склонив голову, прислушивается к чему-то.
- Ты, может, забыл, кто ты? Я тебе расскажу.
- Ты жил в эпоху Хейан. Хорошая была эпоха, но ты жил в конце ее...
Рассказчик поднес к губам флейту и сыграл короткую музыкальную фразу, завершившуюся резким, почти грубым свистом.
- Твой отец был потомком императорской фамилии. Твоя мать была из семьи Фудзивара. В ту пору Минамото и Тайра не поделили императоров. Или это императоры не поделили вас?..
Несколько тихих задумчивых нот. Казалось, рассказчик смотрит вглубь веков, как в бездонное озеро.
- И произошла смута Хоген, - проговорил он. - Тебе было всего-то девять, но твой дед пошел за императором Сутоку, а отец за Тоба, Го-Ширакава и Киёмори. И отец выиграл. Деда твоего казнили, несмотря на просьбы отца. И ты стал наследником главы клана Сейва Гендзи.
Потом вы снова учинили смуту, не поделили Фудзивара... или теперь они не поделили вас.
И Хейан-кё стал принадлежать Тайра. Хотя не должен бы принадлежать никому...
Музыкант повернулся спиной к могильному памятнику.
- Они были жестоки. Убивали противников во власти не глядя. Твой отец бежал, но, преданный собственным сторонником, убит в Овари. Ох уж мне эта Овари...
Вздох.
- В тринадцать лет тебя сослали на остров в Идзу... какое странное место. Они прислушались к мольбам мачехи Киёмори и оставили тебя в живых. Как, наверное, они потом пожалели об этом. Всех твоих братьев казнили, оставив лишь тебя и еще двоих.
Мелодия флейты снова взлетела под своды древесных крон. Закончилась резко, почти оборвалась.
- А потом принц Мочихито позвал клан пойти против Тайра. Они ведь посадили на трон его племянника, Антоку, а не его самого. И ты воспользовался этим. В двадцать три ты стал главой такого клана. Три года, пока действовал мирный договор с Тайра, ты собирал для себя власть. И ты ее собрал. Ту эпоху назвали Камакурой. А теперь ты лежишь здесь, никто не знает, где твой дух, но...
Самми встал.
- Но чувствую я, что неспокоен он. Все ищешь ты чего-то, и нет тебе покоя. Не волнуйся, я приду еще.

***

Берег моря. В пасмурную погоду, если прийти сюда днем, эти камни тускло-желтого цвета, смоченные волнами, кажутся покрытыми копотью развалинами. Но сейчас ночь, и при тусклом свете звезд едва видны белые вспышки воды, взрывающейся при ударе о камень. Яростная стихия не желает спать. Скоро будет прилив.
- Я пришел поиграть вам, - роняет Самми в темную пустоту моря.
В шипении волн слышатся голоса, и он улыбается. Они ведут себя так, словно им очень не нравится его присутствие. Они готовы убить его. Но они всегда слушают и временами плачут. И тогда он плачет вместе с ними. Правда, в последнее время все реже и реже.
Он садится на камень. Впереди только скалы, сбегающие к воде, и стихия.
Музыка перебивает ропот волн рассказом о красоте садов прекрасной столицы.

Мыс Данноура, лет пять назад от настоящих событий

Кто-то тормошил его; Иэмон открыл глаза и в который раз весело рассмеялся над нелепостью: зачем, если он все равно ничего не увидит, одну кромешную тьму? Сначала он обрадовался, потому что решил, будто за ним вновь прислали от таинственного знатного господина, который так добр к нему в последнее время (огорчал лишь запрет рассказывать об этих ночных посещениях). Но в следующее мгновение мальчик понял ошибку; голос принадлежал ворчливому старику-привратнику.
- Ясукичи?
Старик зажал ему рот, ладонь была шероховатая, мозолистая и теплая; от нее пахло смолой и свежей рыбой. Слух никогда не подводил Иэмона, но порой чужое прикосновение говорило ему много больше. Иногда достаточно было ладони, положенной на плечо, чтобы слепой музыкант догадался, кто стоит рядом. Руки настоятеля храма - мягкие и одновременно сильное, они источают аромат благовоний и старой пыльной бумаги. У самураев таинственного благодетеля пальцы ледяные и крепкие, их прикосновение вселяют беспокойство и страх, а голоса напоминают прибой.
Руки привратника Ясукичи всегда означали надежную безопасность, поэтому Иэмон послушно замолчал, когда старик прошипел ему на ухо приказ не поднимать шум.
- Одевайся, - так же шепотом распорядился привратник. - Пойдем. И не забудь свою разлюбезную биву.
За инструмент Иэмон немного обиделся, но промолчал; Ясукичи вечно брюзжал и ворчал, что из глупой затеи настоятеля не выйдет ничего путного, что бива-хоши из упрямого своенравного Иэмона - как рыбацкая лодка из военного корабля, и что когда-нибудь им всем здорово аукнутся шутки с призраками.
Ночь выдалась ветреная и прохладная; мальчик поежился , крепче прижал к себе биву, он боялс споткнуться или выронить громоздкий тяжелый инструмент. Ясукичи взял его за руку и зашагал быстро и широко, не заботясь, что слепец с трудом поспевает за ним. Кажется, они направлялись мимо кладбища к скалам на берегу.
- Но зачем?..
- Я сказал - замолчи!
Мальчик прикусил губу; с Ясукичи он никогда не вступал в споры, привратник оберегал его от неприятностей и бед, хотя не упускал случая упомянуть, что главной бедой и неприятностью их деревни является сам Иэмон. Слепой ушиб большой палец о камень и захромал, но старик продолжал тянуть его за руку и не сбавлял шага, пока они не спустились на узкую полосу каменистого пляжа, к самой кромке воды. Здесь привратник остановился и перевел затрудненное дыхание. Слепой музыкант подышал на замерзшие руки, пахнущий морской солью и водорослями ветер забрался к нему под одежду. Может быть, если бы Иэмон не упрямился и согласился носить положенные бива-хоши монашеские моцуке-коромо и кукри-бакама*, его не трясло бы сейчас крупной дрожью от холода и предчувствия непоправимого? Но мальчик предпочитал старый суйкан**, а настоятель предоставлял своему питомцу свободу во всем.
Слепец переступил с ноги на ногу.
- Потерпи, - раздался в окружающей его тьме голос старого привратника. - Скоро согреешься. Твой благодетель заберет тебя к себе.
- Ты его знаешь? - обрадовался и насторожился в одно и то же время мальчишка.
- Видел раз, как за тобой приходили, - уклончиво сказал Ясукичи.
Слышно было, как он стаскивает с себя накидку. Иэмон нетерпеливо улыбнулся, ему нравилась тайна, окружающая благодетеля, ночные визиты по его зову, восторженное перешептывание женщин, и даже их плач, когда они слушали "Сказание о Хэйке". Ту часть, в которой вдова Тайра-но Киёмори, со словами: "Там, на дне, под волнами, мы отыщем другую столицу" бросилась в море, взяв за руку восьмилетнего императора. А когда после рассказа о том, как за борт кинули восьмигранное священное зеркало и старинный меч, Иэмон переходил к самоубийствам воинов клана, слезы утирали даже мужчины.
- Алым цветом окрасились белопенные волны, набегающие на берег... - пробормотал Иэмон.
- Что ты сказал? Опять за свое! Ни дня не можешь прожить без этого дурацкого сказания...
- Оно вовсе не глупое!
- А! Перестань. Ну что еще?
- Кто-то играет на флейте...
- Это свистит ветер.
- Нет, не ветер, я же слышу мелодию!
- Ты меня с ума сведешь... Нет там никого!
- Но я же...
- Кто из нас зрячий?
Иэмон с готовностью улыбнулся, он не придавал значения своей ущербности. Привратник набросил ему на плечи накидку, сразу же сделалось гораздо теплее.
- Сядь-ка вот тут, - Ясукичи помог слепому устроиться на большом валуне. - Забыл кое-что, сейчас вернусь. Я бы оставил тебе фонарь, чтобы не было страшно, но ведь ты все равно не увидишь, даже если все призраки Тайра поднимутся с морского дна.
Иэмон рассмеялся, но подумал, что шутка не так весела; демонов он побаивался.
- Никуда не уходи, - сказал ему старик на прощанье. - Я скоро вернусь.
Время текло очень медленно, отмеряемое лишь глухими ударами волн и переливами флейты. Музыкант задремал и проснулся, лишь когда ледяная вода лизнула ему ступни; он поджал ноги. Недолго осталось до часа, когда безразличный прилив доберется ему до колен.
- Ясукичи-сама! - позвал мальчик и сам испугался звука собственного голоса, так жалобно и беспомощно тот прозвучал. - Ясукичи-сама!
Ему ответили завывания ветра и близкий грохот прилива.
- Ясукичи-сама...
Он зажмурился, глотая слезы. О камень ударилась очередная волна, окатила слепого фонтаном соленых брызг; к свисту ветра присоединилась умолкнувшая было призрачная флейта. Иэмон вытащил из-за пояса медиатор и подумал, что морская вода повредит струны и деку, но теперь, наверное, все равно. Ясукичи-сама не придет.
Опустевшие корабли, потерявшие кормчих, гонимые ветром, увлекаемые течением, качались на волнах и уносились в неведомые морские дали...
Показалось ему или кто-то и правда ответил про изорванные алые стяги, что плавают в море, как багряные кленовые листья? Флейта зазвучала отчетливее, кто бы что ни говорил...

На утесе Данноура с фонарем в руке сгорбился старый привратник, он разглядывал освещенную луной полосу каменистого берега, которая становилась все уже, отступая перед высоким приливом. Скорчившаяся на валуне фигура слепого мальчишки отсюда казалась совсем крошечной и очень хрупкой, хотя Иэмон давно перерос своих сверстников и был значительно шире в плечах других четырнадцатилетних ребят из деревни. Море жидким металлом обрушивалось на берег. Вот под водой скрылся и большой камень. Ясукичи вдруг подумал, что у мальчика, должно быть, отнялись озябшие ноги... Старик посмотрел на пояс в своей руке; он так и не завязал его, как и не сумел задушить им слепого. Привратник тряхнул головой, отвернулся и торопливо зашагал прочь, бурча под нос просьбу Тайра поскорее забрать на дно моря своего заблудшего музыканта.


---
*моцуке-коромо – одежда с широкими рукавами буддийских монахов, которую они часто носили, странствуя по дорогам, сшитая из простой ткани, как правило, серого цвета.
кукури-бакама – штаны из простой ткани, которые подвязывались на лодыжках, иногда довольно узкие.
**суйкан – короткая верхняя одежда, которую, как правило, заправляют в штаны; предназначена для чиновников и воинов низкого ранга.

Горная дорога между Фудзихарой и Шиобарой

Там, где дорога сворачивала над быстрой горной рекой, устроили небольшой привал. Тачку пристроили к корням, что вылезали из земли, чтобы задремавший монах не соскользнул со своего жесткого деревянного ложа. Хотя вид святого человека наводил на размышления: о том, что ему не впервой просыпаться от удара о пол или землю, что недавно ему довелось пережить немало бурных минут и что следует хорошенько обдумать слова одного из ночных гостей о дожде, собаках и генералах. Только думать в жару было лень.
Мицуке спустился к воде - ополоснуться и немного попить, да и легче делать вид, будто потряхивает от речной прохлады, а не от слабости, которой напоминал о себе отравленный сюрикен. И лечение.
- Хвост бы тебе укоротить за такие идеи...
- М-мя! - Чиру задрал обрубок обсуждаемого предмета, демонстрировал, что и так дальше некуда.
- ...по самые уши, - завершил свой мысль самурай.
- Ма-ао!!!
- Тоже верно.
Мелкая речка весело булькала на перекатах, вода в ней была ледяная. Ронин отыскал себе место посуше, куда долетало поменьше брызг, уселся, задумчиво оглянулся на неожиданно разросшийся отряд. Начинал он путь в одиночку - не считая кота, - а теперь путешествует в компании, что и в страшном сне не приснится. Если дело так дальше пойдет, у ворот Шиобары встанет лагерем армия... из мышей, беглых влюбленных, принцев крови и самого Сына Неба, путешествующего в тайне от подданных, не иначе.
Нет, отряд - сильно сказано; если им повезет повстречаться с разбойниками, те от смеха помрут, а не от меча. Два монаха, две женщины - одна только-только в возраст вошла, зато вторая... Мицуке стукнул себя по лбу ладонью, чтобы вернуть мысли в нужное русло, - а из оставшихся трех мужчин, один едва держится на ногах, второй столь же ловко - в седле.
- Ма-о, - скептически вставил кот, намекал, что и сам Мицуке не находится в лучшей форме.
- Напустим на них кобылу... э, я хотел сказать - жеребца. А где эта... с хвостом?
Кот зашипел, сразу понял, о ком идет речь. Рыжей хвостатой заразы нигде не было видно - и потому делалось печально и скучно.
- Да ладно тебе! Вот уж кто может за себя постоять...
Тут он вспомнил, как она - вымокшая и сердитая - сидела в грязи под дождем, сжимая в лапах... в руках чужой меч. Пришлось угостить себя по лбу вторично. Ветер зашуршал сухой травой, подбросил в воздух охапку желто-красных листьев. Мицуке сам не понял, как очутился на ногах. Его окликнули - кажется, девочка. Самурай предостерегающе вскинул руку, приказывая замолчать. Шорох не повторился, а ветер теперь играл листьями на другом берегу, раскачивал ветки, манил за собой. Не долго думая Мицуке зашлепал вброд; быстрину удалось преодолеть по камням, ронин подскользнулся, ушиб ногу, до поры решил не замечать. Только надеялся, что остальные не бросятся следом - выяснять, что случилось. Мицуке сам хотел это знать.

Бамбуковая рощица возле Шиобары

Маленькая белесая тень покачивалась между стволов бамбука, таких же призрачных, как она сама, то сливаясь с темнотой ночи, то вновь выплывая под лунный свет. А тот набирал силу и цвет, как будто луна, словно китайский кьонши, высасывала из кого-то кровь и никак не могла насытиться. Уже и зеленовато-серебристые стволы приобрели гнойный оттенок. Тень, нацеливаясь на горло, метнулась к человеку, который только что появился на поляне, человеку и его странной охраннице.
Но два танто преградили дорогу тени.
- Не смей трогать Хак-чам, - произнесла девушка, вставшая у странного создания на пути. Ее лицо сейчас мало чем напоминало то беззаботно-наивное лицо Неко. Глаза хищно сузились, большие кошачьи уши встали торчком, да и волосы на голове, казалось, немного приподнялись.
Призрак отпрянул, сейчас его погребальное белое каригину казалось залитым кровью, спутанная шевелюра напоминала копну черной соломы. Он зашипел, как змея, скаля белые зубы, и попытался обойти неожиданное препятствие стороной.

(Хикари+Далара+я... нет, Далара подключается позже)

(СонГоку, Далара и я)
- Я сказала, не смей.
Девушка побежала на призрака, нацелив один из танто у пояса, а второй придерживая у пояса, на случай внезапной контратаки призрака
За спиной у бореи Нобору тоже вытащил меч и сейчас озирался по сторонам, не зная, кого он должен и от кого защищать. Он не был уверен, что против тех, кто устроил здесь битву, оружие будет надежной защитой. Он даже не мог разобрать, кто тут друг, а кто враг. Он встретился взглядом с еще одним человеком - высоким, в церемониальной придворной одежде. Тот было шагнул вперед, помочь, и остановился, как вкопанный. Кому здесь помогать? Отвратительному бореи, не имеющему власти над самим собой? Молодому колдуну, от которого исходит нечто темное, связывающее его со злобным призраком? Девушке-кошке, вздыбленной и готовой к атаке? Незачем.

Нобору открыл рот, чтобы спросить, почему у них с этим придворным одни и те же мысли, но не успел, призрак вновь кинулся на беловолосого колдуна.
Неко никак не могла ожидать, что появившейся враг проигнорирует ее и в этот раз. Как бы то ни было, Говорящий с Духами был сейчас в большой опасности, поскольку призрак был уже почти перед ним, а тот так и не сдвинулся с места. И напасть на него снова девушка не успевала. Не придумав ничего лучше, Неко метнула в него танто у пояса. К несчастью бросок оказался не очень удачным, и лишь краем зацепил призрака. Но заклинание все же рассекло часть призрачного тела, опаляя его. Бореи завыл, закрутился на месте, взметая вокруг себя сухие листья; больше всего его голос напоминал плач одинокого волка холодной зимой. От него точно так же в жилах стыла кровь.
Нобору чуть не выронил меч, так захотелось заткнуть уши. Самми прикрыл глаза ладонью, чтобы не видеть горящего призрака, но в ушах все равно стоял дикий тоскливый вой. Мелькнула мысль – своя ли? Опять разделенная с кем-нибудь? - что призракам умирать страшнее, чем людям. И болезненная, совсем непривычная, жалость к этому существу.
Но призрак, не обращая внимание на боль и пламя, язычки которого заиграли вокруг прорехи в одежде, не отступал. Несмотря ни на что он силился дотянуться до жертвы.

(Хикари, SonGoku и я)

-Готов, Хоши-чан? – спросил беловолосый мальчишка у паренька, стоящего напротив, - Честно говоря мне немного боязно с настоящим оружием.
-Не переживай, - произнес тот, кого назвали Хоши, - это такой же тренировочный бой.
Голос его «соперника» немного не понравился Хаку, поскольку было в нем что-то странное и немного пугающее. Но сын управителя полностью доверял товарищу, поскольку они были всегда вместе, с самого детства.
-Желаю удачи, - произнес он, приняв боевую стойку.
-Желаю удачи, - произнес и Хоши.
Бой начинался, как и сотни боев, бывших до этого. Правда только настоящая катана была тяжелее деревянного бокена, но руки почти сразу перестроились на новый вес, и теперь Хаку немного успокоился, делая привычный взмахи, удары и выпады.
Но внезапно катана Хоши полетела вперед, грозя зацепить Хаку. Беловолосый мальчишка едва успел заблокировать удар, но теперь уже его оружие скользнуло по лезвию меча соперника, направляясь к его груди. Хоши не мог отразить этот выпад, точно так же, как не мог его остановить и Хаку. И в следующее мгновение катана сына управителя вспорола защитную одежду сына начальника стражи, а вскоре и грудь, о чем красноречиво свидетельствовало красное пятно, расползающееся по его одежде.
-Iie! – вскрикнул беловолосый мальчишка, выпуская из рук оружие.
Хоши побледнел, и его ноги подкосились, более не держа мальчика. Он упал на живот, тем самым еще глубже загоняя в себя меч Хаку.
На глаза сына управителя навернулись слезы. Он поднял трясущиеся руки так, чтобы видеть их, и ему показалось, будто кровь расползается и по ним.
-Masaka… - неверящим шепотом повторял беловолосый мальчишка, опускаясь на колени
Танто пролетел рядом с шаманом, зацепив край его одежды и поцарапав бок, заставляя прийти в себя. Перед ним выл демон, который напоминал как кьекоцу, так и бореи. Демон, носящий лицо убитого им Хоши.
«Сейчас он убьет меня и все закончится. Лишит меня жизни, как когда-то сделал я». В мыслях снова пронеслась та самая катана, защищаясь от которой, Говорящий с Духами и нанес тот роковой удар. Но ведь не поставь он вовремя защиту тогда, он сам был бы мертв. Догадка будто громом пронеслась в голове Хаку. Неужели Хоши хотел его убить? Точно так же, как стремится убить его и сейчас. Убить и лишить его счастья быть рядом с Момоко. Убить и оставить ее без защиты. Этого нельзя допустить! Тот, кто желает смерти другого сам должен погибнуть. Печать на груди Говорящего с Духами потеплела, будто бы предлагая разрешить эту загадку раз и на всегда. Самое время.
Шаман вытащил ее из-под одежды и направил на призрака. Глаза тигра на печати хищно светились, а глаза самого шамана вместо привычно оранжевых стали красными.
-Shi! – прокричал он вытягивая руку с печатью вперед. Сейчас он был олицетворением правосудия. Он осуждал на смерть того, чье желание убивать. Именно сейчас все это должно было разрешиться раз и навсегда.

Мыс Данноура, продолжение

Сегодня он увлекся, позволил мелодии литься. И сам не заметил, как вместо воспоминаний о столице возникли перед внутренним взором волны, бившиеся об этот берег в тот день, о котором позже сложили легенды и песни. Той ночью, когда не было еще храма, призванного нести покой душам сотен погибших самураев, он стоял на берегу и смотрел на освещенные луной черные силуэты обреченных на гибель кораблей. Тех, на чьих палубах больше не было ни единой живой души. Говорят, волны тогда окрасились красным... возможно, а может быть, всему виной была луна. Море тогда казалось священной чашей, наполненной багровой, почти черной кровью. Память хранит все слишком четким.
Флейта, словно живое существо, почувствовав настроение, стала выводить совсем другую мелодию. Он позволил ей. Сегодня странная ночь, неспокойно не только море. Пусть сегодня они послушают свою любимую песнь, хоть и тягостно и больно ее играть. Завывания ветра, казалось, подпевают, шепчут. Что это? Послышалось или действительно к музыке примешалась бива? Самми отнял флейту от губ, вслушиваясь. Как такое возможно? Бива, здесь, сейчас... Но басовитый голос музыкального инструмента продолжил вести все ту же мелодию, один с того места, где остановился Самми.
Он встал, долго присматривался и наконец разглядел удаляющуюся от скал фигуру. Но бива продолжала играть. Внизу громыхал, перебирая камни, прилив. Беспокойство, ощущение необходимости действовать немедленно захлестнули сильнее волн. Внизу, на почти уже покрытом водой камне, сидел мальчик и играл на той самой биве. Глаза закрыты, на лице страх и неземная отреченность, ветер разметал волосы. Мальчик не уходил, продолжал играть. Бива звучала резко и отрывисто, будто стараясь перекричать рев волн. Показалось, или из воды действительно тянутся синие, покрытые водорослями руки?
Забыв обо всем, забыв себя, Самми бросился к мальчику. Хотелось отнять у него биву, вырвать из замерзших мокрых пальцев. Хотелось обнять, согреть, крикнуть, чтобы не уходил с ними, он-то еще живой. И что-то кричал, но юный музыкант как будто впал в транс, не слышал, не отзывался. Тогда дрожащими пальцами Самми снова взялся за флейту. Тянущиеся руки остановились; покрытые водорослями лица устремили взгляды безжизненных глаз на уже почти принадлежащего им человека.
Самми вложил все свое умение, всю силу, все отчаяние в один аккорд и резко сломал мелодию. Мальчик должен услышать!

Больно... Майе схватилась за раненый бок, но ладонь осталась сухой. Это не ее. Зря смотрела на темного, но могла ли она иначе? Боль не прошла. А беловолосый заклинатель уже атаковал. Больно быть духом. Больно умирать чужой смертью.
Сама себя не помня, Майе оказалась рядом с шаманом - даже девушка-кошка, казалось, не приняла тощую оборванку всерьез. Добежала, вцепилась в плечо отросшими ногтями, швырнула грубо на землю. Откуда только силы взялись! Страшный у шамана взгляд - глаза словно кровью налитые. Как и не человек. А внутри... Майе зажмурилась - что-то глубоко в глазах беловолосого причиняло ей боль. И она никак не могла понять, что это. Как будто... Как будто кто-то внутри нее не хотел, чтобы она смотрела и видела.
- Не надо... Пожалуйста. - В который уже за этот день раз Майе просила.

* * *
Прохладная бегущая вода возвращала силы, но мешала сосредоточиться. Куда больше Азаке были по душе озера - глубокие гладкие озера цвета изумруда и пурпура. Тяжелая их вода не рябила от ветра, а жабы в густом камыше были таинственны и молчаливы. Там был настоящий дом Азаки, место, где ее странная природа не была чуждой. Но выбирать не приходилось. И теперь она бездумно двигалась вниз по течению. Где-то внутри, там, где у живого человека находилось бы солнечное сплетение, появилось беспокойное, зудящее чувство - Такамори становится ближе. Быстрее. Чувство усилилось, заполнило всю ее. Словно бы взорвалось теплой приятной дрожью - теперь она снова с ним.
На берегу был мужчина. Обычный ронин из тех что дюжинами шляются по дорогам, разве что одет приличнее. Но она помнила этого человека. Он был с Такамори.. Где-то. Там, в гостинице. Они путешествуют вместе? Выбраться из реки было сложно - она путала, тянула дальше вниз. Но страшно ли это было ей?
Громко и тревожно закричал попугай. Покойным, уверенным вздохом ответил ему ветер, ворошащий палые листья.

Мыс Даннуора. Пять лет назад
Холодный морской ветер продирал до костей, и Хаку уже в который раз пожалел, что не купил теплой одежды в той деревне, где они с Учителем лечили одного одержимого. Но беловолосый юноша не подумал об этом, а сейчас купить плащи было негде. Где-то неподалеку были рыбацкая деревенька и храм, но до нее еще попробуй дойти не околев.
Учитель же бодро вышагивал по берегу, даже не замечая ветра. Хаку несколько раз хотел попросить Учителя остановиться на привал и разжечь костер, но стоило ему взглянуть на лицо наставника, как это желание сразу же пропадало. В конце концов, именно он допустил такую оплошность, а значит, нужно было терпеть. Хаку постарался не думать о холоде и прислушался в округ. И услышал где-то впереди звуки бивы. Наверное, это у него от холода, потому что вряд ли кто-то выйдет поиграть в столь холодную ночь. Беловолосый юноша встряхнул головой, но музыка не прекращалась. Неужели это ему не чудится?
-Учитель, я слышу…
-Звуки игры на флейте и биве? – спокойно спросил наставник
Прислушавшись повнимательнее, Хаку различил едва слышимую флейту. Что же там такое впереди? И почему учитель так спокойно об этом говорит, совершенно не удивляясь?
-Но что там происходит? – странная музыка настолько заинтересовала его, что он уже совсем не замечал холода.
-Увидим, когда подойдем поближе, - спокойный голос Говорящего с Духами только подгонял беловолосого юношу и ему стоило больших усилий не обгонять наставника.
Наконец им открылся морской берег, на котором сидели два музыканта. Один играл на биве, причем столь печально, будто эта песня должна была стать последней в его жизни. Звук же флейты был зовущий, полный неведомой тоски за первого музыканта. Казалось, что этот второй разделял боль исполнявшего «последнюю мелодию». Будто бы ему была знакома эта боль, и он прошел через нее. И еще в нем было что-то странное, уже не принадлежащее этому миру. «Призрак», - наконец понял Хаку.
Беловолосый юноша нетерпеливо посмотрел на наставника и увидел недовольство на его лице.
-Немедленно притащи сюда живого музыканта. Я разожгу костер и приготовлю отвар. Скорее! – было очень странно слышать такую тревогу в голосе Учителя, тем более, что тот человек был ему совсем не знаком. И Хаку, не теряя времени, побежал к берегу.
Сидящим на камне оказался мальчик, глаза которого как-то странно были направлены вдаль. Он казался сейчас беспомощным, слепым котенком, оставленным здесь умирать. И этот взгляд… Неужели он и правда слеп в столь раннем возрасте?
-Скорее пойдем отсюда, иначе погибнешь, - почти умоляюще произнес беловолосый юноша, взяв музыканта за руку и пытаясь сдвинуть того с валуна, на котором он сидел.

Мыс Данноура, продолжение

Мелодия оборвалась, даже флейта замолчала, даже голоса тех, кто отвечал им из морских глубин. Слепой недоуменно сдвинул брови, голос был ему не знаком, не Ясукичи, да привратник и не думал возвращаться, это давно стало ясно. И самураи неизвестного благодетеля говорили другими голосами, в их голосах звучал металл и привычка командовать, ни капли сомнения, что им не подчинятся.
- Кто ты? Это ты играл на флейте? - замерзшие губы не слушались и дрожали.
- Сейчас это не главное, поверь, - голос Хаку дрожал от испуга за слепого мальчика, - Пойдем, прилив все прибывает.
- Знаю, - кивнул музыкант. - Я чувствую...
Словно в подтверждении его слов, на берег обрушилась новая волна, сильнее и выше прочих; ребят окатило брызгами с ног до головы. Слепец хотел было сунуть в руки незваному спасителю биву, но испугался выпустить ее и лишь крепче прижал к себе инструмент. Следующая волна грозила сбить с ног одного и смыть с камня второго.
Времени на раздумья не было, поэтому беловолосый юноша просто подхватил мальчика на руки. Слепой музыкант был достаточно тяжелым, и если бы когда-то Хаку не упражнялся с мечом - то вряд ли смог бы донести незнакомца до места, где Учитель спешно сделал лагерь. Хаку положил мальчика рядом с огнем.
Наставник снял отвар с костра и подошел к спасенному музыканту.
- Можешь открыть рот? - спросил он, нагнувшись над ним.
Призрак сел там, где свет костра переходил в ночную темень. Больше не было нужды играть, сюда жаждущие забрать мальчика не доберутся. К тому же, эти двое позаботятся о человеке лучше, чем может он сам. Наверное, нужно было уйти, но что-то не давало, и Самми решил посидеть и проследить, чтобы с мальчиком все было хорошо.
Зуб не попадал на зуб, скулы сводило от холода, окоченевшие пальцы он, наверное, никогда не сумеет разжать, но от близкого огня исходило тепло, и от этого становилось чуть-чуть спокойнее. А еще очень хотелось узнать, кто же все-таки играл в неурочный час на флейте? Не ветер же, в самом деле!

(Далара, Хикари и я)

- Не... не знаю...
Наставник кивнул Хаку, и тот разжал челюсти мальчика. После чего шаман начал вливать маленькими порциями теплый отвар. Когда юный музыкант выпил половину отвара, Учитель снова кивнул беловолосому юноше, сразу же отпустившему мальчика Бывший сын управителя встал рядом и осмотрелся. Только сейчас он заметил, что призрак, игравший на флейте, последовал за ними. Решив, что его помощь больше не требуется, ученик шамана отсел чуть поодаль и с тоской наблюдал за флейтистом. Где-то очень далеко отсюда по его вине бродил по земле такой же призрак.
Самми поначалу наблюдал за действиями двух людей, потом почувствовал себя лишним, собрался даже уходить. И заметил тоскливый и какой-то больной взгляд младшего из колдунов. Да, именно колдунов, их он давно научился отличать от всех остальных. Флейтист развернулся к нему и приветственно склонил голову.
Хаку не знал, что и делать, когда призрак заметил его. Но все-таки призрак выглядел дружелюбно, к тому же недавно он хотел спасти мальчика, поэтому Хаку решился заговорить с ним.
-Здравствуй, уважаемый Кай-сан. Мое имя Хаку. А как зовут тебя?
Учитель же был обеспокоен состоянием мальчика и, казалось, не замечал еще одного гостя.
- У меня много имен... - призрак немного подумал. - Зови меня Самми.
призрак с интересом разглядывал необычного человека. За свою длинную жизнь, до и после смерти, ему не раз приходилось сталкиваться со странными людьми, и каждый раз в них было нечто, совершенно не похожее на всех предыдущих. Вот и этот, совсем юный, замерзший и растерянный. Чем-то он напоминал одного из сыновей Самми... может, складкой губ?
- Тебе подходит это имя. Ты колдун?

(Втроем: Хикари, СонГоку, я)

(СонГоку, Далара и я)

-Хочу им стать, - просто ответил Хаку. Стоило ему заговорить с призраком - неуверенность сразу исчезла. Порой он ловил себя на мысли, что с духами общаться куда легче, чем с людьми, - А почему ты хотел помочь мальчику?
Почему хотел помочь?.. Спасибо и на том, что беловолосый Хаку выбрал такую форму, а не спросил, зачем ему это надо.
- Если в ком-то есть человечность, он оказывает помощь другому. Разве ты помогаешь по каким-то другим причинам?
Во взгляде Хаку отразилась боль, будто рана, полученная несколько лет назад, снова начала кровоточить.
-Я? Наверное, пытаюсь искупить свою вину перед одним человеком.
- И когда же твоя вина будет искуплена?
Призрак кинул взгляд на лежащего почти без сознания слепого.
- Что требуется, чтобы перевесить ее?
Хаку на мгновение опустил глаза, а когда начал говорить, голос был сдавленным:
-Я не очень хотел бы рассказывать об этом. Расскажи лучше, как призрак может обрести покой.
Озноб сменился жаром, тот накатывался волна за волной. Кто-то стащил с Иэмона промокшую насквозь одежду, укутал в сухое, а для этого все-таки отобрал биву.
- Не кладите ее возле огня, - едва слышно проговорил музыкант. - Дерево... покорежится.
-Хорошо, - легко согласился учитель Хаку, - Можешь не беспокоиться, просто поспи
Он еще раз посмотрел на мальчика, и, наконец, вспомнил о своем ученике. Тот уже разговаривал с призраком, который играл на флейте у берега. Тогда не стоит ему мешать. Может хоть общение с духами чему-то научит бесполезного мальчишку?
Колдун снова потрогал лоб спасенного. Если жар усилится, то понадобится больше отвара. Нужно приготовить, пока время есть.

Бамбуковая роща вблизи Шиобары

Что-то произошло, так быстро, почти не уследить глазом. Вот девушка в одежде оборвыша и с невероятно сильной аурой стоит неподвижно и вдруг, ни с того ни с сего, уже очутилась рядом с беловолосым колдуном. На миг проскользнуло в воздухе что-то родственное между Самми и ней. А потом он понял, что сбитое с изначальной цели заклинание летит прямо в него. Заклинание положит конец всему. На долю мгновения мелькнуло желание - может, остаться на месте? А в следующий момент Самми очутился за спиной мальчика, растерянно глазевшего на происходящее.
Нобору оглянулся.
- Что мне делать?
Хороший вопрос, он и сам не знал на него ответа. Было в этом мальчике нечто, что делало его словно крепкой стеной замка, за которой можно безбоязненно прятаться.
- Ты не можешь сейчас ничего сделать, - нашелся ответ. И правда, мальчик был таким же зрителем, как сам Самми.
- Ничем не могу помочь? - между бровями мальчишки залегла глубокая складка. - Так нечестно!
Призрак положил руки на плечи мальчика. Наклонился, чтобы тому было лучше слышно.
- Есть ситуации, когда ты не можешь помочь ничем. Главное, не навредить.
В темном взгляде мальчишки собиралось обещание грозы, но именно сейчас произнесенное и заблудившееся заклинание нашло свою цель, но не ту, которой предназначалось. Бореи со стоном метнулся прочь и растворился в сумраке между бамбуковых стволов, а Нобору, удивленно приоткрыв рот, рухнул на руки призрака... рухнул бы, если бы призрак мог его удержать.


Огромный камень закрывал вход, он был подогнан так плотно, а разросшийся мох скрыл все щели, что никто не предположил бы, что за всем этим скрывается пещера. Прислушайся... В томобики в час, когда Крыса уступает дорогу Быку, а от луны виден лишь узенький серп, можно услышать странные вещи... Нобору приложил ухо к едва заметным трещинкам. Скала обожгла, мальчишка хотел отпрянуть, но кто-то с силой прижал его к камню. Слушай!
Нобору прикусил губу.
Из-за камня раздавалось чье-то дыхание, словно внутри кто-то был. А еще - шуршание, легкое, точно шелк, и металлическое позвякивание.
- Отойди, - посоветовал мальчик своему неведомому спутнику; он знал, что за спиной кто-то стоит, но боялся оглянуться.
Он достал меч, тяжеловатый для его рук и слишком длинный, размахнулся и изо всех сил ударил по камню. Во все стороны брызнули искры, зазвеневший клинок вырвало из ладоней Нобору, а маленького наглеца отшвырнуло на землю.
Не тот меч, вздохнул неизвестный советчик. Приходи не с чужим оружием, отыщи свое собственное...

Нобору протер глаза кулаком. Он сидел на земле рядом с распластавшимся белым тигром; неподалеку валялся клинок с цубой в виде танцующего журавля, онемевшие руки до сих пор гудели от отчаянного удара. Великолепную шкуру огромного зверя пачкали кровь и подпалины, бок тигра ходил кузнечными мехами, из приоткрытой пасти текла слюна и кровавая пена. Нобору на четвереньках подполз к обессиленному зверю.
- Ты тоже видел? - тигр приоткрыл яшмовый глаз.
Мальчик кивнул.

(Далара, я, в конце Bishop)

Дорога из Фудзихары в Шиобару
Отец Андрео, пользуясь неожиданным вниманием и представившимся случаем, привел несколько библейских притч о милосердии и любви к ближнему, а также о том, что никому не закрыта дверь к спасению. Надежда остается всегда, даже если тебе плохо и ты одинок, не стоит отчаиваться, обратив сердце к Иисусу – следовало из его слов.
На словах «и кто сам без греха, пусть первым бросит в нее камень» речь была прервана Мицуке, который вдруг с какой-то радости полез вброд через реку и скрылся в кустах. Досказав последнюю фразу, священник недовольно закончил проповедь, решив, что вряд ли сейчас его будут слушать внимательно.
– Интересно, куда его направился Мицуке-сан? – В моряцкой юности португалец высказался бы покрепче. – Похоже, у нашего спутника дар навлекать на себя шишки и неприятности. Мне думается, его понесло к очередным проблемам…

Микава. 1593 год. Заброшенный храм Аматэрасу

Хаку заканчивал заклинание и хотел уже выкрикнуть последнюю фразу, как понял, что не может пошевелиться. Что-то темное и холодное сковало все его тело. У входа в святилище стоял колдун. Тени от его рук были невероятно длинными. Одна из них шла в сторону беловолосого юноши, а другая полностью сжала Такамори. "Видимо, меня сжимает такая же тень", - догадался Хаку.
- Призывал Сакио не чинить беспорядок в святилище, а сам чуть было не спалил его? - в голосе колдуна звучала нескрываемая усмешка, - Не сильно же ты чтишь Аматерасу. Сакио, обыщи святилище. Я сомневаюсь, что у мальчишки хватило ума найти кусок амулета здесь. Он, наверное, и не догадывается о нем. Если конечно ему не рассказала его любимая Аматерасу. Но не будет же она делиться секретами с теми, кто хотел устроить пожар в ее святилище, верно? - тут он вовсе не сдержался и засмеялся во весь голос.
- Она не поведает тайну и тому, кто устраивает в ее святилище святотатство и причиняет вред людям, - немного сдавленным голосом ответил ему почему-то Такамори. И тут же перевел взгляд на Сакио. – Думаешь, она позволит тебе найти то, что ты ищешь с дурными намерениями?
Сакио фыркнул, один за другим приподнимая предметы на алтаре, не оборачиваясь, ответил:
- Почему ты решил, что знаешь мои намерения?
- Они написаны на твоем лице. Твои мысли всегда было легко узнать, ты не умеешь их скрывать. Может, поэтому ты не стал наследником?
Старший самурай бесцеремонно бросил чашу, которую держал в руках и развернулся к младшему брату. Чаша с громким звяканьем ударилась об алтарь и скатилась на пол. Сакио подошел к брату, скованному тенью, невидимой, но вполне ощутимой, секунду смотрел на него снизу вверх, потом неожиданно ударил наотмашь. Прошипел:
- Ты, щенок, никогда не был и никогда не будешь лучше меня. Усвой это.
Такамори ничего не ответил. И только когда Сакио отвернулся, проверил языком, все ли зубы на месте, постарался, чтобы никто не увидел крови из разбитой десны.

(soshite Хикари)

И почему, когда нужно было действовать, он даже губами не мог пошевелить? Хаку оставалось только сетовать на свое неумение замечать чужие заклинания, которое, как он видел, прекрасно было развито у пришедшего колдуна. Оставалось только беспомощно наблюдать за происходящим и молить всех ками помочь им в столь неприятной ситуации.
Но и связавший их похоже начинал нервничать. Хаку мысленно улыбнулся. Это было хорошим знаком. Колдун внезапно закричал на своего напарника:
-Идиот! Ты думаешь, мне так легко удерживать их на месте? Раньше нужно было выяснять отношения со своим братом, или кто он там тебе? А сейчас ищи амулет, причем быстро!
- Не умеешь, не берись, - буркнул в ответ Сакио. - Надо было стукнуть их по головам и дело с концом. А тебе все магия да магия. Чего жалуешься теперь?
Он перевернул вверх дном все, что лежало на алтаре, часть скинул на пол. Осмотрел все углы, заглянул во все щели.
- Нет тут ничего. Может, ты ошибся?
-Сколько тебе раз повторять, что духи живут даже в заброшенных святилищах? Хочешь нажить себе новых врагов, проливая кровь? Лучше ищи. Все записи указывают, что он где-то здесь.
Или колдун отвлекся и ослабил хватку, или просто устал, а может, и ками услышали мольбу шамана, но его губы снова стали послушны. А значит, у него появилась возможность хоть что-то сделать. Оставалось только придумать что. Заклинаний он знал немного, да и большинство требовало еще и движение руками. Может, стоило позвать на помощь? Например, того ямабуси, что встретился им по дороге сюда. Ведь он дух, а значит, сможет услышать его? Хаку прошептал несложное заклинание и попросил журавля, что бы тот появился здесь. Оставалось надеяться, что его призыв будет услышан.

(при неоценимом участии Далары)

Хотя веры в это было мало, поскольку колдун, похоже, ничего не заметил. А то, что он может чуять чужие заклинания, сомнений не вызывало.
Сакио принялся осматривать и простукивать стены. В глазах Такамори вспыхнул азарт. Его взгляд искательно блуждал по небольшому храму, потом остановился на статуэтке богини. Где, как не там, прятать драгоценный амулет? Ронин кинул быстрый взгляд на своего спутника. Сакио, хоть и смотрел в другую сторону, заметил.
- Что вы там переглядываетесь?
Такамори устремил взгляд в потолок, словно вовсе здесь ни при чем.
- Чего ты тянешь? Быстрее, идиот, хотя бы раз подумай своей полупустой головой! У нас мало времени!
В этот момент за спиной колдуна появился тот самый ямабуси, очевидно услышав призыв беловолосого юноши. Увидев спину пленившего их колдуна, он лишь виновато посмотрел на Хаку. Юноша совершенно перестал понимать происходящее. Он надеялся на помощь духа, а тот почему-то только виновато смотрит. К сожалению, их бессловесный диалог привлек внимание колдуна. Тот обернулся и, увидев ямабуси, произнес с нескрываемым торжеством:
- Я знал, что ты не оставишь нас с Сакио одних, Какурай. Не поможешь найти одну маленькую вещицу? Или ты предпочитаешь дать мне закончить то, что по странному стечению обстоятельств не успел закончить наш общий знакомый?
Тот, кого колдун назвал Какураем, только опустил голову, подходя к святилищу. Каждое его движение ярче, чем слова, говорило о том, насколько ему неприятно то, что он должен сделать.
Сакио перестал искать, выпрямился и с подозрением и одновременно облегчением стал глядеть на ямабуси. Заниматься поисками, да еще и под истеричные вопли Тошимару, ему уже надоело.

(и дальше с Хикари)

-Посмотри за своим горячо любимым родственником, - уже спокойно произнес колдун, - кто, знает, какой фокус может выкинуть наш общий друг?
Тень, сжимавшая Такамори, исчезла, а освободившаяся рука Тошимару уже держала свиток. Какурай помрачнел еще больше. Войдя в святилище он сел, сложил руки в какую-то, неизвестную печать и закрыл глаза.
Хаку хотел предпринять что-либо, но поскольку колдун держал теперь только его, хватка усилилась.
Освобожденный Такамори несколько мгновений стоял, оценивая ситуацию. Задача минимум - уйти живыми, обоим, вернее троим, считая лису; задача максимум - уйти вместе со статуэткой. Вот будет смешно, если он ошибся, и их драгоценный амулет вовсе не там... Ронин задушил подлую мыслишку на корню. Некогда. Выход здесь один, если только не ломиться сквозь деревянные стены, и его загораживает колдун. Сакио с противоположной стороны от алтаря, это плюс, быстро добраться не успеет. Если повезет, ямабуси препятствовать не будет, хотя и помогать тоже.
Сакио насторожился, вероятно, понял, что братец что-то замышляет. Начал обходить алтарь с противоположной от ямабуси стороны. Такамори со всей возможной скоростью ринулся к возвышению, правой рукой сгреб статуэтку, левой подхватил с пола чашу, развернулся на носке и, продолжая движение, метнул священную посудину в Тошимару.
Колдун хотел что-либо предпринять, но не мог отпутить ни заклинание ни свиток, и поэтому чаша попала ему в голову и рассекла бровь. Но Тошимару сумел удержать заклинание, чем пресек надежду Хаку на скорое избавление от пут.
-Я же сказал присмотреть за ним! – снова закричал колдун. Кровь текла из его рассеченной брови, но вытереть ее возможности не было, - Что за бесполезного помощника мне послала проклятая птица?
Какурай встал с колен, открыл глаза и произнес.
-Амулет в статуэтке.
-Схватите этого ронина! Живо!

(и снова тот же состав)

Оттолкнув замешкавшегося от удара колдуна, Такамори пулей вылетел из святилища, одной рукой прижимая к себе драгоценную статую. Морозный воздух ворвался в легкие, но беглец почти не почувствовал обжигающего холода. Прочь от храма! Ноги порой утопают в снегу, порой скользят там, где слой слишком тонок. Позади раздался вопль Тошимару, отчего на секунду захлестнула радость – все-таки не ошибся. Захлестнула и тут же пропала. Куда бежать-то? Рано или поздно догонят, никаких сомнений. Если бы здесь была речка, из тех горных с быстрым течением, или водопад, можно было бы под угрозой выбросить статуэтку выторговать жизнь и свободу для Хаку. Но как назло не слышно текущей воды, а черные деревья будто глумятся над тщетными усилиями.
За спиной раздался топот. Сакио быстр. Слышно, вынимает меч. Нет смысла бежать дальше. Такамори переложил статуэтку в левую руку, остановился, развернулся, одновременно извлекая из ножен свою катану. Мечи встретились с громким лязгом. Значит, Сакио не погнушался бы ударить в спину... раньше такого за ним не водилось.
Встретились взглядами и тут же разошлись. Приходится действовать одной рукой, во второй похищенная богиня. Такамори отводит руку, готовясь к удару. Сакио усмехается, как старший брат, он учил младших владению мечом.
- Ты не думаешь, что я мог чему-то научиться с тех пор? – яростно спрашивает Такамори. Лишь бы согнать эту усмешку. Не получилось, ухмыляется еще больше.
- Да чему ты можешь научиться?
Атака. Молниеносная, беспощадная. Руку будто огнем обожгло. Вскипает злоба. Выбросить бы статуэтку, чтобы не мешала, но слишком кощунственно. Да и Сакио может ею завладеть, тогда не выручить Хаку. По пальцам на рукоять стекает что-то теплое.
Еще атака, от удара лезвия о лезвие гудит вся рука. Немеют пальцы. Такамори меняет руки, теперь в левой меч, в правой статуя. Левой драться тяжелее.
Сакио снова наступает, теснит к дереву, не дает опомниться. Уже не до контратаки, только защита. Миг – рука уходит слишком далеко. Он это видит, понимает, но не успевает вернуть, изменить направление. Лезвие меча чиркает по статуэтке, высекая искры, и впивается в левый бок. Торжество на лице Сакио. Такамори с криком роняет меч и складывается пополам, прижимая к ране обе руки, насколько позволяет статуя. Сакио заносит меч, чтобы избавиться от младшего брата навсегда, но на глаза ему попадается лицо богини, и вместо лезвия на шею Такамори опускается рукоять меча.

Колдун явно не ожидал такой прыти от юнца и столь непроходимой глупости от своего напарника. Позволить мальчишке сбежать с амулетом! Нужно будет серьезно поговорить с ним, когда заветный кусок нефрита окажется у них. Но сейчас нужно было что-то решить с беловолосым юнцом. Никогда нельзя оставлять за спиной человека, владеющего магией. Впрочем, у колдуна было одно соображение по этому поводу.
-Как видишь, твой друг сбежал с амулетом, оставив тебя здесь одного. В будущем внимательнее выбирай друзей. Впрочем, я думаю, что твоя жизнь оборвется здесь.
Хаку попытался произнести что-то, но был все так же скован заклинанием. Юношу поражала стойкость колдуна. Тот был ранен, несколько раз терял концентрацию, да и заклинание держал уже долгое время, но хватку не ослаблял. Оставалось лишь с бессильной злостью смотреть в глаза колдуну.
-Прощай, слабак, - произнес колдун, и, отпустив, наконец, Хаку, прочитал заклинание.
Потолок святилища с грохотом полетел вниз. Спустя пару мгновений на месте святилища уже были беспорядочно торчащие обломки. Колдун зло улыбнулся, и пошел было по следам беглеца и Сакио, когда рана и усталость дали о себе знать, заставляя Тошимару встать на колени.
-Если вы хотите, я могу принести эту статуэтку, - произнес стоящий рядом Какурай, - Лучше отдохните и наберитесь сил.
-Снова хочешь удрать? – раздраженно просил колдун, но голос его был слаб.
-Вот мое перо, - просто сказал ямабуси, - с ним вы легко найдете меня.
Тошимару протянул руку, и когда перо оказалось у него в руке, кивнул. Монах, не теряя времени, превратился в птицу и полетел по следам беглецов.

Сакио опустился на одно колено и с некоторым трудом выдернул окровавленную статуэтку из рук брата. Встав, посмотрел на него сверху вниз. Развернулся и просто ушел, оставив юношу лежать в алом снегу.
Вероятно, сегодня бы Такамори присоединился к предкам в Павильоне Белой Яшмы, но в небе над ним появился журавль, который, сделав пару кругов над ним, сел на снегу рядом. Недовольно осмотрел молодого ронина и, обратившись в монаха-ямабуси, начал осматривать раны. Некоторые достаточно было просто перевязать, а над некоторыми приходилось читать заклинания и накладывать на них целебные травы.
Когда же процедура была закончена, ямабуси помолился, и, прочитав еще несколько заклинаний, потеребил ронина за плечо:
- Можешь двигаться, Такамори-сан?
Юноша пошевелился со стоном, дернулся, сморщился от боли и открыл глаза. С минуту он любовался черными ветками на фоне тусклого неба, затем попытался сесть. Получилось, но с трудом. Не глядя на ямабуси, спросил:
- Что случилось пока я здесь валялся?
- Если не считать того, что колдун сейчас получит кусок амулета, а твой друг заживо погребен под обломками святилища - ничего интересного.
Ронин ругнулся, но на громкую версию сил не хватило.
- Ты говоришь так, будто сам ни при чем.
- Ты думаешь, я помогаю ему по своей воле? - с некоторой тоской произнес дух, - Я бы с большей радостью пошел за твоим беловолосым спутником. И здесь я только из-за него.
Такамори неопределенно хмыкнул. Не говорить же этому ямабуси, что его оправдания поступка все равно не искупают. Цепляясь за ствол дерева, ронин встал. От такого усилия пришлось немного передохнуть, опираясь все на то же многострадальное дерево. Травы и заклинания хоть и вернули с дорожки к другому миру и даже приглушили боль, но не избавили от нее до конца. Да и предметы все никак не хотели обретать четкие контуры, так и норовя расплыться в неопределенные пятна, а то и вовсе погрузиться в темноту.
Первый шаг дался с большим трудом, тем более, что ствол дерева пришлось отпустить. Такамори сжал зубы и сделал еще шаг. Не получается. Такими темпами он не то что вовремя откопать, вообще дойти не сможет.

(и опять все те же... не кидать помидорами, гоня со сцены!)

- Ты можешь прибавить мне сил? Иначе мы с "беловолосым спутником" здесь и останемся.
-К сожалению, я сделал все, что смог. К тому же, если я не хочу провести остаток своих дней запечатанным, мне нужно возвращаться к Тошимару и твоему брату. Единственное, что я могу - просить ками послать вам удачу в вашем деле. Возможно, мы еще встретимся, Такамори-сан, - эти слова произносил уже журавль. Договорив, птица взмахнула крыльями и поднялась в небо, оставляя ронина одного.
Те слова, которыми Такамори про себя сопроводил отлет птицы, вряд ли записали бы в свитках. Собравшись с силами он медленно, словно хромая черепаха, направился к тому, что раньше было постройкой. Теперь же на этом месте оказалась груда обломков, будто здесь совсем недавно бесчинствовал тайфун. Хорошо еще, что святилище и "при жизни" было небольшим. Ронин как можно туже перетянул рану собственным поясом и взялся разбирать завал. Несколько раз он чуть не падал от истощения, но продолжал упрямо растаскивать куски досок и бревен. Рана на руке открылась, поливая бывшее святилище густо-красной влагой. По серому лицу катился пот.
Наконец, между развалин показалась человеческая рука, и Такамори удвоил силы, не думая ни о чем. Мир сузился до этих обломков и лежащего под ними человека. Наконец, когда минула вечность, шаман оказался снаружи почти целиком. Вытаскивать Хаку Такамори не рискнул, да и сил сейчас не хватило бы поднять даже палочки, не то что человека без сознания. Расчистил то, что лежало сверху и вокруг и обессиленно сел на кучу мусора.
- Эй, белый призрак, ты еще живой? - хрипло позвал он.
Юный шаман сначала немного пошевелился, потом поднял затуманенный взгляд, и начал выползать из под обломков, в которых едва не был погребен заживо. Когда же Хаку полностью оказался на поверхности, он перевернулся на спину и прислушался к дыханию лисы.
-Слава ками, она жива, - едва слышно проговорил шаман.
( И снова с Даларой)

- Хорошо. Все живы. Нужно убираться отсюда. А то замерзнем, - длинные предложения никак не получались. – Или разведи здесь костер.
Хаку, опираясь на локти (встать на ноги совершенно не получалось), сполз на снег с обломков.
- Сейчас попробую.
Слова давались с трудом, поэтому заклинание он прочитал одними губами. Руки уже второй раз за день сложились в печать тигра и в нужный момент были выставлены вперед.
Хоть сил совершенно не было, огонь разгорелся сильный. Деревянные обломки бывшего святилища Аматерасу сразу же поедались языками пламени и "костер" взвился столь высоко, что казалось, будто он намерен достать до неба.
Хаку, опираясь на локти (встать на ноги совершенно не получалось), сполз на снег с обломков.
Такамори, к этому времени как раз успевший доковылять до ближайшего дерева и сесть, спиной опираясь на ствол, уже ничему не удивляясь, протянул руки в сторону огня, словно это и правда был обычный костерок.
- Знаешь, у нас нет только одного – еды.
Приходилось бороться, чтобы глаза оставались открытыми, а уши слушали реальные звуки, не те призрачные, похожие на сон, пробивающийся из потустороннего мира.

(и, что ж такое, снова те же)

(Все хорошее и не очень имеет свойство... продолжаться. Dalara mo)
-А ты можешь о ней думать? – шаману тоже стоило больших сил оставаться в этом мире, но все же пока еще ему удавалось оставаться в сознании.
- О ней? А, о еде... Нужно чем-то подкрепить силы.
Боль отодвинулась куда-то на задний план, лишь смутно напоминая о себе. Среди деревьев танцевали полупрозрачные люди, манили за собой. Мелькали маски театра Но. Где-то неподалеку стояла двухъярусная пагода храма То-дзи. Странно, он же в императорской столице... Такамори умостил голову на стволе и из-под полуприкрытых век наблюдал за плясками огня и постоянно меняющимися картинами.
Хаку заметил, что его спутник начинает терять сознание, и попробовал добраться до него:
-Держись. Главное, не потерять сознание сейчас, - прохрипел беловолосый юноша, - Надо перевязать тебе руку.
Путь давался ему с трудом, но все же он продолжал ползти к раненому товарищу.
- Руку?
Такамори с отстраненным удивлением посмотрел на левую руку, потом на правую. Вроде бы, одежда была другого цвета. Впрочем, при свете пламени окрас все время меняется.
- А где моя трубка?
-У тебя рука… кровоточит…
Голова Хаку внезапно закружилась, а в глазах потемнело. Но все же юный шаман оставался в сознании.
-Я сейчас… перевяжу…
- Агм, - сказал Такамори и кулем завалился на бок, перестав ощущать что-либо.
-Нельзя терять сознание, - запоздало проговорил Хаку, - держись.
Естественно ронин его не услышал, но собственный голос помогал Хаку сохранять контроль над телом. Поэтому он постоянно что то шептал, пока не добрался все-таки до товарища. Оторвав кусок от рукава, беловолосый юноша перевязал им руку Такамори, и, совсем без сил свалился рядом с ним.

Фудзихара. День, после отъезда группы из гостиницы

Изгнанный сын управителя прекрасно понимал, что не стоит терять времени на долгие сборы. Если на него покушались ночью, нового нападения можно ждать в любой момент, а еще одно сражение ему не пережить. Он быстро добрался до чайного домика, который был сейчас не в самом лучшем виде. "Видимо, этой ночью покушались не только на меня", - с улыбкой подумал юноша, выводя своего коня из стойла. Выяснять подробности ночного происшествия времени не было, поэтому Итачи, морщась от боли, забрался на коня и вернулся к дому, у которого его ждала Кайо. Помогая девушке забраться, молодой самурай поинтересовался:
- Куда именно мы отправляемся?
Кайо задумчиво погладила холку коня, посмотрела на небо, цокнула языком. Она обернулась к спутнику и пристально на него посмотрела.
- Туда, где мы сможем узнать о хранителях земли. Ты слышал когда-нибудь о них?
Итачи задумался. Говорящий с Духами, приходивший к ним в деревню и забравший его брата, однажды рассказывал детям древние легенды и предания. И, вроде бы упоминал и о хранителях. Сын управителя старался вспомнить ту легенду. Но в голову приходили лишь обрывки.
-Ты имеешь в виду тигра, феникса и дракона? - наконец спросил он, и, снова задумавшись, добавил, - если я ничего не путаю, где-то в Наре были их изображения.
- В Наре?.. – Кайо недоуменно заморгала глазами, вдруг огорчилась, прикусила губу. – В Наре... Ты уверен? Нет, я понимаю, это древний город, там чего только нет, но... Почему я об этом не знаю?!
Последние слова вышли почти жалобно. Впрочем, девушка тут же взяла себя в руки.
- Тогда едем в Нару.
Сына управителя очень удивило поведение девушки, и поэтому, задумавшись, он прижал коленями бока коня, будто говоря тому отправляться. Конь, словно понимая их диалог, недоуменно фыркнул, но все же неспешно потрусил на юго-запад.
Когда они уже выехали из деревни, Итачи неожиданно повернулся к девушке и спросил:
- Ты уверена, что хочешь именно в Нару? Это же на другом конце страны.
Кайо, пребывавшая в абсолютно нехарактерной для нее погруженности в себя и даже как будто печали, не думая, ответила:
- Подумаешь, часа два...
И тут же спохватилась, хихикнула.
- Сколько туда ехать?
- Явно не два часа, - Итачи все больше удивлялся поведению Кайо, - Неделю, или может две.
Юноша снова задумался, и добавил.
- А ты ничего не хочешь мне рассказать?

(Хикари mo)

- Ну-у, наверное, не очень хочу, только иначе ничего не выйдет. Две недели это слишком долго, одна тоже.
Она и не думала поворачиваться лицом к Итачи, словно разговаривала с загривком коня, а не человеком, вручившим ей свою жизнь.
- В общем, я не совсем человек, скорее даже наоборот. И живу я долго-долго. И зовут меня иначе, но это не важно. Сейчас нужно узнать, кто же четвертый, потому что тигриная морда жива-здорова, да и эта задница Сейрю на месте, а кто еще один - никто не помнит.
Четыре? Но ведь Кайо назвала только двоих и еще одного она ищет. Тогда это значит.
-Уж не хочешь ли ты сказать, что одна из них? – Итачи и сам не сильно верил в это, но других объяснений он найти не мог.
Она извернулась и наконец посмотрела ему в лицо, хитро улыбаясь.
- Что, испугался?
-Конечно же нет, - сразу ответил сын управителя таким голосом, будто сейчас его обвиняли в воровстве, - просто я не думал, что могу… - недоговорив фразу он осекся и сосредоточился на дороге.
- Можешь, - подмигнула ему Кайо и снова отвернулась. Ее голос зазвучал ровнее и будто бы отстраненно: - Теперь насчет Нары. Неделя это слишком долго, мы должны оказаться там быстрее. Ответь себе со всей честностью - ты боишься или нет.
-Нет, - уже увереннее произнес Итачи, - как я могу бояться, когда ты рядом?
Возможно, порыв ветра зашуршал листвой в вышине, но похоже было, что Кайо вздохнула.
- Тогда коня придется оставить здесь, вы оба мне не по зубам... крыльям.
Воспользовавшись тем, что конь плетется нога за ногу, девушка спрыгнула на землю. С веселым вызовом посмотрела на Итачи.
Сын управителя улыбнулся, и спрыгнул с коня следом за девушкой. Он похлопал животное по крупу и произнес с оттенком тоски в голосе.
-Возвращайся домой к отцу, после чего юноша повернулся к Кайо, - И что будем делать теперь?
Она проводила коня взглядом и сказала, почти кокетливо:
- Отвернись.
Итачи совершенно перестал понимать происходящее, но все же последовал просьбе девушки.
Могло показаться, что в лесу неожиданно родилось еще одно солнце. Маленький лесной грызун, наблюдавший исподтишка за людьми, в страхе метнулся прочь, шурша травой и палыми листьями. Ослепительное сияние постепенно стихло, и тогда раздался измененный, но узнаваемый голос Кайо:
- Ну поехали.
(все те же)

Бамбуковая роща вблизи Шиобары

Призрак рефлекторно подставил руки, чтобы поймать падающего мальчика. Миг холодного, как снег под луной, прикосновения, и руки пусты. Но почему?.. Он должен был поймать этого мальчика, никого другого, но этого – да! Почему же?
Руки с тонкими длинными пальцами, привычными к флейте, белеют в темноте. Руки, лишенные плоти и возможностей.
Резко, без предупреждения, захлестнуло видение, сильное, но далекое, чужое. Тот же мальчик, скала и меч. И кто-то шепчущий, невидимый. И еще кто-то, там, за... внутри скалы. Звон, искры и как будто печальный вздох изнутри. Мальчик исчез, отброшенный силой собственного удара; пропал и шептавший. Остался лишь Самми на площадке перед скалой. Подошел, провел рукой по древнему камню, по льнущему к нему сочному мху.
- Уходи, не твое время, - голос отовсюду сразу, то ли мужской, то ли женский.
Самми послушно шагнул прочь. Теперь он, кажется, знал, почему этот мальчик так нужен женщине-птице.
Ночь, комната, дыхание двоих.
- Как Иэмон?

***

Дорога от Фудзихары к Шиобаре

Больше всех действия Мицуке взволновали Олури. Чувствуя свою ответственность за новообретенного и весьма неусидчивого «старшего брата», она то и дело посматривала, не исчез ли он куда. Увидев, что он куда-то собирается, окликнула, а получив знак сохранять молчание, следила, не сводя глаз. Едва ронин скрылся из вида, дернулась вскочить бежать следом, но Амэ перехватила, усадила обратно и тихо сказала что-то, слышное лишь им двоим. Слова отца Андрео заставили девочку подскочить, как ужаленную, Амэ еле успела поймать.
Такамори, проведший все время с начала остановки полулежа в дреме, сел. Резкого взгляда, брошенного на него, священник, похоже, не заметил. Мицуке не думал возвращаться, и Такамори уже начал вставать, чтобы пойти за ним, когда подал голос попугай. Несколько минут ушло на то, чтобы угомонить бьющую крыльями птицу. Пришлось посадить Мару на плечо, иначе он успокаиваться отказывался.
- Проверю, в чем дело, - сказал Такамори спутникам. Сделал шаг, вернулся и ссадил попугая на землю перед девушками. – Присмотрите за ним, ладно?
Обе кивнули, растерянно и напряженно Олури, как-то слишком понимающе Амэ. Ронин повернулся, но стоило ему сделать три шага, как птица вырвалась из рук скоропалительно назначенных нянек и воцарилась на своем законном месте. Обиженно клюнула в мочку уха, мол, как хозяин мог бросить Мару одного. Оседланный со смешком качнул головой и, не оглядываясь, пошел к речке.
После прогретых солнцем воздуха и земли, вода обжигала льдом, перехватывая дыхание. В переплетении травы на берегу валялась палка, Такамори приспособил ее под трость. Воспроизводить подвиг Мицуке с оскальзыванием не хотелось. Да и вообще не помешает палка...
Пока он был у всех на виду, старательно делал вид, что не было ни ночного побоища, ни сюрикена, ни малоприятного лечения на берегу в компании Такеды. Но когда деревья скрыли его от глаз спутников, Такамори позволил себе передышку, прислонившись спиной к дереву. Шероховатая кора впилась даже сквозь ткань. Желто-красно-зеленая мишура листьев заставляла голову кружиться.
- Мару, ты знаешь, где он?
Попугай словно разучился говорить, крикнул коротко, тревожно. Замотал головой взад-вперед, будто тыча клювом.
- Прямо?
- Кхры!

дом Цувы Гембэя

- Что произошло? – Хирохата внимательно посмотрел на лицо друга. – Что сказал тебе Акаихигэ?
- Пропал его племянник и он голову мне снесет, если в кратчайший срок я его не найду – мрачно произнес Гембэй. О том, что он заключил молчаливую сделку с дайме он умолчал. Хирохата не был посвящен о сделке начальника стражи и демона. – Я послал своих людей, которые не заняты работой, на его поиски. Но чутье мне подсказывает, что мальчика не найдут. От такого дяди, как дайме Акаихиге, любой здравомыслящий человек сбежит.
- Но что будет тогда с тобой? – не унимался монах.
- Прикажут совершить сеппуку в лучшем случае, а в худшем… Я даже не хочу об этом думать, - Цува представил себе лицо своего сына, своего единственного сына. Он должен сделать все возможное, что бы и тень позора не легла на его имя.
…
Каоко стояла за углом коридора. Она внимательно слушала о том, что говорит ее муж и мурашки бежали по ее коже, но как жена самурая она вынесет вместе с ним любые тяготы. Но еще не время отчаиваться. Из любой ситуации есть выход, но сейчас ей оставалось только молиться Богу. Он потихоньку, что бы не привлекать к себе внимание, вышла из дома и пошла в сад, где по ее расчетам должен находиться отец Иоанн.
- Святой отец, у нас мало времени. Судьба готовит нашей семье новое испытание.
- Дочь моя, очищение души от скверны не может происходить без участия этой скверны. Я сижу под этим деревом, - он указал рукой на дерево с отпечатками когтей демона, - и молюсь богу, что бы он помог нам в нашем не легком деле.
- Здесь замешаны люди, а не боги, святой отец.
- Все мы ходим под Его оком, дочь моя. Бог все видит и не допустит несправедливости.

Бамбуковая роща близ Шиобары

Неко обеспокоено подбежала к шаману, помогая ему встать. Говорящий с Духами пришел в себя, и сейчас трясся всем телом.
- Неужели я действительно хотел это сделать? - едва слышно шептал он.
Девушка не решалась что-либо сказать. Хаку еще некоторое время стоял, унимая дрожь в теле, и, когда немного сумел успокоиться, наконец, заметил сидевшего на земле Тото, рядом с которым лежал Катсукесуми. С самого начала он вернулся в Шиобару только лишь для того, чтобы найти мальчика, и вот он перед ним.
- Приветствую, Катсукесуми-сенпай, Тото-кун, - шаман пытался говорить спокойно, но голос его все еще дрожал.
Тигр молчал, видимо отдыхая после боя с огненной птицей, поэтому шаман обратился к мальчику.
- Я рад, что ты в порядке. Я пришел в эту деревню, в надежде найти тебя и отвести к сестре.
- К сестре? У меня нет никакой сестры! – сердито отрезал мальчишка, озираясь по сторонам.
Огромный живой костер погас или исчез, или улетел, или был побежден, непонятно, и теперь на поляне стало гораздо темнее, лишь тлели старые листья и трещали кусты, корчась в остатках пламени.
Тигр сипло вздохнул и устало прикрыл глаза.
Шаман некоторое время удивленно смотрел на мальчика.
- Неужели… неужели ты ничего не помнишь? Или просто не хочешь возвращаться? Олури очень расстроится.
- Олури?.. – мальчишка вытер испачканным в золе кулаком нос, еще больше размазав по лицу грязь.
Удивленно посмотрел на руку, и между его бровей залегла глубокая складка. Огонь, рассыпающийся меж пальцев пепел, обугленные развалины там, где раньше стояли дома. Это было знакомо, но произошло как будто не с ним, не здесь... Он в отчаянии уставился на белого тигра, как будто тот был единственным, кто мог ему помочь.
- Но я не знаю никакой Олури.
- Значит, и правда, ты ничего не помнишь, - задумчиво проговорил Хаку. Встреча с мальчиком все больше занимала его мысли, временно помогая не думать о Хоши.
Говорящий с Духами подошел к Тото.
- Хочешь ли ты вернуть утраченные воспоминания?
Ветер прогулялся по небольшой поляне, закрутил и подкинул в воздух обгорелые хвоинки и черную, остывающую золу. Вместо огромного зверя опять сидел человек – растрепанный больше прежнего, на белой одежде добавилось подпалин и грязи. Человек прислонился спиной к стволу дерева, с закрытыми глазами прислушивался к разговору. Улыбка на осунувшемся лице казалась неуместной.
- Хочешь ли ты их ему вернуть? – спросил Катсукесуми.
- Я обещал его спутникам, что найду его. И не могу нарушить обещание.
Хаку посмотрел на Катсукесуми.
Под опущенными ресницами блеснуло янтарное пламя.
- Ты нашел его, - хмыкнул тигр в облике человека. – Обещание выполнено.

(трое - Хикари, Bishop и я)

(те же)

Недоумевающий и встревоженный Нобору переводил взгляд с одного спорщика на другого.
- Эй! – вдруг воскликнул мальчишка. – Я хочу решать сам!
Губы Катсукесуми дрогнули еще раз. Хранитель запада открыл глаза, оценивающе осмотрел взъерошенную спутницу шамана, поманил к себе. Неко, наблюдавшая все это время за тигром, нерешительно приближалась к дереву, ставшему временной опорой для Катсукесуми.
- Тогда решай, - с улыбкой произнес шаман мальчику.
- Я... я хочу... – Нобору прикусил губу, еще больше смутился, заметив брошенный на него взгляд белого тигра. – Ладно, я хочу все вспомнить!
- Все ли? – уточнил Катсукесуми вполголоса, сделал вид, будто его не касается странный разговор, любопытство его нашло новую цель. – Что ты делаешь вместе с человеком, кошка?
Шамана заинтересовал разговор хранителя и Неко, но все же сейчас у него были более важные дела.
Девушка же, совсем смутившись под взглядом Катсукесуми.
- Я… когда-то Хак-чам, - она постоянно сбивалась, не в силах унять волнение, - У нас с ним заключен договор и он… он дал мне имя… вот.
Говорящий с Духами улыбнулся, хотя такое поведение спутницы начало волновать его. Когда она решила остаться в Европе, ее слова были такими же сбивчивыми.
- Готов окунуться в прошлое? - спросил Хаку, повернувшись к мальчику. Он постарался сосредоточиться и сел на траву рядом с Тото, молитвенно сложив руки и закрыв глаза.
- Подумай хорошенько перед тем, как ответить, - посоветовал Катсукесуми, на миг отрываясь от созерцания маленького оборотня. – В прошлом ловушек больше, чем в настоящем.
Мальчишка понятливо кивнул. Он подумал, он очень хорошенько подумал, прежде чем кивнуть через пару секунд и смело шлепнуться на еще теплую землю рядом с шаманом.
- Люди... – вздохнул Катсукесуми, потянул носом ночной воздух. - Ты либо дурак, либо смелый дурак...
Он с трудом поднялся, кивнул остолбеневшей Майе, которая не промолвила ни слова, только сидела, раскачиваясь, держась за живот обеими руками.
- Вон туда, - белый в полосах грязи рукав крылом взметнулся перед лицом девушки. – Иди следом, там догонишь. Ты задала вопрос не тому, мальчишка пока не знает ответа. Помоги ему выполнить незавершенное дело или пусть встретится с тем, кого любит и кто любит его. Торопись.
Затем повернулся к оборотню, оперся широкой ладонью ей на плечо.
- Пойдем, не будем мешать.
Девушка застыла в нерешительности.
- Не бойся его, он не причинит тебе вреда. Можешь смело идти, Акари, - произнес Говорящий с Духами, закончив свою беззвучную молитву.
- Мы еще обязательно встретимся, Хак-чам. Обязательно встретимся, - произнесла уже свободная йокай, уводимая Катсукесуми.

Шаман же повернулся к Тото и, достав из-за пояса несколько свитков, расстелил их на земле перед собой. Он начал читать заклинания, и сложно было уследить за движениями его рук, постоянно сплетающими одну из двенадцати печатей. Некоторые из свитков начали светиться светло-синим и оранжевым цветами, а вскоре вокруг мальчика и Говорящего с духами появилось желтое свечение.
Хаку положил правую руку на голову Тото, и, закрыв глаза, продолжил читать заклинания, только теперь невозможно было разобрать ни единого слова, произносимого им. Разум Говорящего с Духами проникал в сознание мальчика, стремясь забраться в самые дальние его уголки. Наконец он добрался до самого темного участка, и мысленно осветил его, выставив вперед руку. Мириады образов, будто пугаясь яркого света, пронеслись перед ним. Хаку видел их, и знал, что сейчас их видит и Тото.

Где-то вдалеке - поначалу негромко, едва слышными и не страшными раскатами грома - зарокотали барабаны. Их голоса становились все громче, набирали силу и мощь и вскоре заглушили своим нескончаемым грохотом тихое позвякивание медных колец и восторженное пение многочисленных петухов.
Мальчишка вскочил на ноги, разрывая контакт с шаманом, нашарил, не глядя, рукоять меча, скривил презрительно губы.
- Где моя сестра? - в голосе маленького мальчика прозвучал взрослый приказ и уверенность, что его не посмеют ослушаться.
На дальнем краю поляны Катсукесуми оглянулся, в оранжево-желтых глазах расширились вертикальные зрачки. Хранитель толкнул маленького оборотня в кусты.
Острие клинка в руке мальчишки очертило круг, разрезая стебли уцелевшей травы легко, точно воду.
Хаку тоже пришел в себя. То, что он увидел, пугало и шокировало. Жизнь этого мальчика была еще тяжелее, чем его, но в отличии от шамана, Тото не был в этом виноват.
-Твоя сестра сейчас ищет тебя. С ней опытные воины и она в безопасности, - произнес Говорящий с Духами, поднимаясь, - надеюсь, что мы не пожалеем, что вернули тебе все воспоминания до конца.
Красиво очерченные, немного капризные губы своевольного мальчишки сложились в жесткую улыбку.
- Не пожалеете.
(в том же составе)

Дорога на Шиобару

После взятия штурмом противоположного крутого берега болела не только рука, что вспомнила о палке, которая чуть было не перешибла запястье, но теперь еще – колено. А вскоре заноют и ступни; соломенные вараджи пришли наконец-то в негодность. Жаль, что вместе с одеждой кое-кто не стащил и обувку. Кот за пазухой ругался, выпускал когти, иногда путая хозяйское косоде с самим хозяином.
Наверху Мицуке оглянулся, махнул рукой оставшимся: не беспокойтесь, мол, все в порядке.
Его ждали – на небольшом утесе, спиной к нему стоял человек в старинной придворной одежде; длинные волосы частично были заплетены в толстые косы, частично свободные пряди черными ручейками струились почти до самой земли. Слышно было, как сопит и ругается Такамори, вздумал пойти следом. Незнакомец не шевелился, оружие при нем не было, разве что в широких рукавах что-нибудь спрятал. Он как будто возник здесь из воздуха, многослойное одеяние не измялось, кажется, ни разу с того времени, как было сшито, к скользкой ткани ни прилипло ни травинки.
Мицуке остановился, он ждал любой встречи, но уж точно – не этой.
Странный человек повернул голову, по щеке, прочертив на высокой скуле влажную дорожку, скатились прозрачные капли; должно быть, сорвались с кончиков волос, трудно предположить, что это слезы. Тем не менее незнакомец прикрыл лицо длинным рукавом, зеленовато-синий шелк влажно блестел на солнце змеиной чешуей.
- Не для ваших глаз, - прозвучал голос, напомнивший бы журчание горного ручья, если бы не обладал мощью водопада.
- Тогда не показывай, раз не хочешь, чтобы увидели, - Мицуке пожал в ответ плечами, огляделся по сторонам.
Ни осеннего с белым острым кончиком, что напоминает молодой месяц, хвоста, ни черно-огненного подола, ни – на последний случай, коли со всеми остальными не повезло, - залатанного детского кимоно. Жаль, почему-то думалось о рыжей прохвостке.


(Далара+SonGoku+я)

Подоспел Такамори, задыхаясь, посмотрел на необычного гостя; или гости здесь как раз они? Встал рядом с Мицуке, оперся на палку.
- По какому поводу собрание?
Попугай на плече не издавал ни звука, только настороженно смотрел да потряхивал крыльями.
- Двое? - недоуменно приподнял точеную бровь одетый в синее человек.
- Если не нравится, могу уйти, - тут предложил бродяга.
- Нет, - человек покачал головой. - Не стоит.
Вокруг него не было ни одного сухого листа или травинки; Мицуке смахнул с рукава прилипший лепесток первоцвета.
- Нас всегда было четверо, - снова заговорил незнакомец. - А теперь мы не можем даже вспомнить, кого потеряли...
Его глаза блестели двумя нефритовыми льдинками.
- Ну а я здесь при чем? Хочешь, чтобы сходил поискал?
- Если вы потеряли, думаете, люди могут найти? – вмешался второй ронин, двумя руками опираясь на палку и с интересом рассматривая непонятного человека.
- Моя несдержанная в чувствах сестра уже занята поисками. Как, надеюсь, и чересчур увлекающийся вашими, людскими, делами брат.
- Да уж, - проворчал Мицуке. - Тебя-то сложно обвинить в сочувствии хоть к кому-нибудь. Так зачем же я... мы тебе сдались?
Такамори будто вспомнил что-то, понимающе усмехнулся.
- Твоя сестра действительно несдержанна в чувствах, но не раскрывает то, что думает. Скажи, что ты хочешь от нас.
- Кто-то же должен выяснить, почему нарушено равновесие.
- И как именно?
- Пойти и спросить, - незнакомец едва заметно улыбнулся.
Мицуке оторопел.
- Но... я не... нельзя дать поручение кому-то другому?

(все втроем, Биш, Сон и я)

(ну, состав не изменился)

Человек в синих блестящих одеждах стремительно развернулся, взметнулись длинные пряди волос, людей осыпало мелкими брызгами солоноватой воды.
- Ты отказываешься? – по-змеиному зашипел незнакомец.
- Не совсем, - бродяга недвусмысленно положил ладонь на рукоять меча. – Просто не могу согласиться, пока не выполнено данное ранее обещание.
- С каких пор Сейшин Киёмори уверен в крепости собственного слова?
- С каких пор ты уверен в крепости собственной чешуи? – не остался в долгу Мицуке.
- Не отказывается он, - встал на защиту Такамори. - Жизнь ему еще дорога, - это было сказано скорее Мицуке, чем змееподобному человеку. - А если не дорога, то в любом случае он обещал ее мне.
Абсолютно неблагодарный взгляд со стороны защищаемого был полностью проигнорирован.
- Так у кого и где спросить? Мы долго можем бродить по остовам.
- Не тебе, - сквозь зубы процедил Мицуке. – Другому... человеку. Тебе я обещал только забрать твою!
- Ты сначала попробуй ее отобрать! - распалился Такамори. - Можем сейчас и проверить, получится ли у тебя.
Мицуке охотно потащил меч из ножен, незнакомец хлопнул в ладони, обрывая не начавшееся сражение. На него не обратили внимания. Тогда он поднял взгляд к небесам, что-то прошептал, и на изготовившихся к хорошей драке спорщиков обрушился поток чистой воды, холодной настолько, что у обоих заломило зубы.
- Остудили головы? – осведомился незнакомец.
Мокрые, как цыплята, ронины явно поостыли от неожиданного душа. Посмотрели друг на друга с определенным обещанием разобраться как-нибудь в другой раз, уложили мечи обратно в ножны.
- Жалко, это не офуро, сейчас бы не помешало, - высказался Такамори.
- Да, - согласился Мицуке. – И банщицы не помешали бы.

Дайме так и не покинул сада. Князь объявил, что ему холодно и слуги в одно мгновение принесли ему жаровню, потом стало жарко и жаровню передвинули. Наконец явилось трое сказителей, за которыми посылал Акаихигэ, мужчины тряслись мелкой дрожью, дайме же будто не замечал их, охрана притворялась столбами, слуги походили на псов-охранников, только разинутых ртов не хватало.
- Хм… - Тайра наконец соизволил повернуть голову – значит это вы владеете даром возвышенного повествования о делах великих предков?
В голосе аристократа послушалась неуверенность.
Сказители упали ниц перед сиятельным, и самый старший из них подползя к циновке Тайра пробормотал:
- Боги действительно даровали нам крепкую память и пальцы что умеют управляться с музыкальными инструментами, но мы жалкие черви по сравнению с небесноталантливым господином, что снизошёл до нас…
Акаихигэ прервал его на полуслове:
- Что из классического репертуара знакомо вам?
Главный чуть приподнял голову и ответил:
- Многое… Нихонги... Конджаку-монагатори...
Князь чуть улыбнулся, веер в его руке начал обычную работу,
- А знакома ли вам повесть о доме Тайра?
Сказитель дрогнул, посмотрел на князя и что-то промямлил глядя в землю.
- Говорят расстройства речи можно вылечить постучав по пяткам недужного, вот только боюсь мои слуги не знают великого искусства нахождения линий жизни, ну да ничего, пару раз точно попадут куда надо...
- Я сказал, что мы никогда не решимся повторить повесть при великолепном Тайра, после того как сиятельный слушал её из уст талантливейшего Иэмона с мыса Данноура...
- Значит вы отказываетесь уталить мою скуку... как это печально... - лицо дайме приняло маску грусти.
Сказитель верно истолковал мысль господина и рванулся к своим помощникам, через мгновение они уже сидели на земле и готовились начать:

Перски и слива
безмолвно вокруг цветут
Пышно цветенье –
к исходу близка весна.
Белая дымка –
следа замела она,
И не узнать,
кто жил некогда тут…

Флейта и бива вторили красивому голосу старшего сказителя, великая история борьбы двух великих кланов, а Акаихигэ сидел ровно на своих циновках и медленно обмахивал себя веером, другой же рукой он крепко сжимал кусочек нефрита.

В рощах раскрылась листва,
ярким солнцем весенним согрета.
Ветер со взморья дохнул
отдалённым предвестием лета.
Только сердца беглецов
были зимними скованы льдами.
«Стая иззябших пичуг –
называли себя они сами.

Лицо Акаихигэ чуть дрогнуло, тень промелькнула на его лице, он моргнул и на пару мгновений перестал обмахиваться веером, певцы чуть было не прекратили играть, однако ками уберегли их от этого опрометчивого поступка, князь открыл глаза и продолжил обмахиваться веером.

Тонут в лазури
тени Южной горы
В чаше озёрной
прозрачна, чиста вода.
Солнце померкло.
От алых бликов пестры,
К берегу волны
бегут за грядой гряда.

Акаихигэ вдруг поднялся и резко махнул веером, сказители прекратили играть и застыли с ужасом ожидая своей участи, однако князь лишь снова махнул веером и обронил:
- Вы доставили мне несколько минут удовольствия, я доволен вашим талантом и памятью. Наградите их! По две золотых монеты каждому!
Сказители ошалелые от такой награды дружно повалились на колени прославляя щедрость великого ценителя высокого искусства!
Когда они выползли, Акаихигэ мазнул веером по воздуху и рядом с ним появился слуга:
- В доме есть колодец?
- Э-м… Конечно ваше сиятельная изысканность!
- Веди!


Когда дайме, охрана и слуги, что неотступно следовали за господином, достигли колодца, дайме повернулся к челяди, величественно махнул веером и проговорил:
- Я хочу остаться один, я буду предаваться размышлениям и никого не желаю видеть, гнать всех кто посмеет явиться сюда, и чтобы вы тоже не смели показываться на глаза!
Слуги низко поклонились и пропали, самураи охраны, степенно и величественно развернулись и разошлись.
Акаихигэ глубоко вдохнул, подошёл к колодцу и заглянул в его темную пасть, и медленно, выделяя каждое слово проговорил:
- Покажите мне…

1593 год. Провинция Микава. Рядом с остатками святилища

Первым, как ни удивительно, проснулся Такамори. Вернее, очнулся. Огонь давно погас, и на месте святилища теперь остались лишь покрытые сизой золой угли под естественным шатром из веток пинии. В морозном воздухе дыхание превращалось в белые клубы пара. Появились первые знаки наступления сумерек. Некоторое время назад выпал снег, погребя все вокруг под пуховым одеялом. Вероятно, именно благодаря ему они с Хаку не замерзли насмерть.
Хаку!
Такамори, с трудом двигая окоченевшими руками, сгреб снег, кряхтя, сел. Поискал взглядом. Куда он мог пропасть? Звери утащили, духи?.. Да нет, вот же, совсем рядом, холмик, похожий на человека. Такамори принялся лихорадочно копать, не чувствуя обжигающего холода снега. Волосы, одежда. Кожа холодная.
- Хаку!
Не двигается. Не видно, дышит или нет. Приложил руку к шее. Слабо, но бьется пульс. Говорят, надо растирать снегом...
- Хаку, проснись же!
Нет. Такамори встал на колени рядом с беловолосым, зачерпнул горсть снега, опрокинул на лицо шамана и взялся растирать.
Похоже, шаман начал приходить в себя, поскольку занесенное снегом тело начало двигаться, но, как оказалось, это очнувшаяся лиса выбиралась из-за пазухи.
Выбравшись наружу, Йокай лизнула Хаку в нос, но Говорящий с Духами так и не пошевелился.
Зверек вопросительно посмотрел на ронина.
Тот ответил лисе таким же недоуменным взглядом. Вспомнил, что человек тут все-таки он, и придумывать, что делать с себе подобным, должен тоже он.
- Костерок-то наш потух, - сказал Такамори лисе совершенно не своим голосом. – Как думаешь, его сначала надо отогреть, потом будить или сначала будить, потом отогревать?

(soshite Хикари)