Сухая жилистая рука демона чуть шевельнулась, вытянутая кисть, сжимавшая рукоять меча, повернулась вокруг оси, словно в конечности не было костей. Тяжелый изогнутый клинок врезался сверху в оружие золотого воина и прижал его к земле, навалившись с такой тяжестью, как если бы на меч разом обрушился горный обвал. Голова чудовища вытянулась вперед, раскачиваясь на тонкой шее, глаза презрительно сузились.
- Червь, - презрительно выплюнул Сетсору между сжатых квадратных зубов.
Вторая рука Черного Оленя метнулась вперед, вытягиваясь в движении, и когти-пальцы стремились сомкнуться на шее противника.

У ворот сохэй перепрыгнул через глубокий разлом, появившийся в земле. Он был похож на след от меча, который как будто соскользнул с доспеха и врезался в дорогу в этом месте. Раньше его здесь точно не было, но тишина, словно оправившись от первичного страха, уже пыталась нашептать ему что-то. На мгновение зеленоглазый обернулся, чтобы бросить взгляд на желтую фигуру, оставленную им среди холода зимней ночи. Когда он успел? Сейчас уже не важно.
Впереди два противника уже сошлись в бою, но знает ли нежданный защитник Шиобары, с кем он имеет дело? Сохэй побежал быстрее, у него еще был шанс изменить исход поединка.

На катану рухнул словно не меч, а молот – обычное оружие не выдержало бы, только предсмертно тонко треснув и сломавшись, а бойцу могло повредить пальцы. Однако воина в золотой кольчуге эта закономерность не касалась в полной мере. Он только напрягся, стиснувшиеся при этом зубы решеткой удержали вырывающееся проклятие. Веселая потеха!
В ушах отдавалось далекое пение, но слов было не разобрать.
Упершись острием в землю, противник демона использовал клинок как рычаг, рывком поднимая свою сторону так, чтоб оружие противника съехал по лезвию вниз. Потом – вертикальное движение и новый росчерк в морозном воздухе – полоснуть-таки по ногам.
Черная рука пугающе полетела в него, как стрела. Ай-ай-ай, как небрежно - даже стрелы отбивают! Короткий меч с радостным визгом врубился в лапу, не давая ей дотянуться до шеи – своя как-никак, жалко!

(Grey & higf. Там еще много...)

(на правах мастера: это не мое, это все те же Хигфе с Греем)

Тяжелый меч Сетсору в почти неподвижной руке играючи отбил новый выпад, отбросив оружие врага в сторону. В этом простом движении было столько презрения, столько гордости и самоуверенности, выплескивающихся через край, что даже без слов становилось понятно отношение демона к своему противнику.
Короткий меч рассек руку-лапу пополам, но вместо крови и разваливающейся плоти, жилистая конечности развеялась темным смрадным дымом, а уже через мгновение предстала в прежнем виде. Острые агатовые лезвия сжались на гортани золотого воителя с мощью кузнечных тисков. Визгливый гортанный смех вырвался из глотки монстра, огласив всю округу.
- Слабак! Чего ты хочешь добиться? Убить меня?! Ранить?! Причинить вред?! - Сетсору не просто издевался, он упивался своим превосходством, как упивается старый пьяница изысканным и благородным сакэ.

Его меч, напоенный силой тьмы - не может убить? Сила монстра потрясала, но удивляться некогда. Отбросив вакидзаси, воин схватил лапу демона и рывком отвел ее от своего горла, но тот не замолкал:

- Но разве ты в силах избыть ту боль, ту ненависть, тот страх и то горе, которые царят хотя бы в пределах этой жалкой деревни?! Я копил свою ярость пять десятков зим, и будь ты хоть сам Хранитель Северных Врат, сегодня меня не остановит и он! Ибо я неуязвим для клинков смертных и богов!
- Кроме клинков, есть еще кое-что, - зло бросил противник Сетсору. Отбросив руку врага, он отскочил назад, уходя от колющего удара чудовищного меча Черного Оленя, и, согнув пальцы, начал шептать, повторяя, какие-то слова.
Отдаленная песня в ушах усиливалась, сбивая, но оставалась все такой же неразборчивой.

Возле стены ближайшего дома промелькнула бесшумная фигура, короткий вакидзаси вонзился в толстое бедро монстра, но вместо дыма на этот раз из разреза хлынула темная липкая жижа.
Черный Олень не вскрикнул от боли, он лишь удивленно воззрился на крошечную по сравнению с ним фигурку сохэя, отпрыгнувшую назад к стене.
- Не может быть, - потрясенно прошептали губы демона, рука с оружием, готовящаяся к очередному выпаду, опустилась.
- Приветствую, отец, - прозвучали в морозной тишине слова молодого воина.

"Отец"? Он чуть не сбился при очередном повторе, но все-же не сбился, и вокруг Сетсору начал свиваться почти невидимый кокон, выдавливая демона из мира людей обратно в Йоми*.

- Подлый коварный ублюдок, - морозное дыхание страшного зверя усилилось, так, что снежные вихри захлестали по улице с пронзительным свистом. - Ты сделал это, да сожрут твое тело черви!
Сетсору смотрел не на сохэя, и не на воина в золотом. Он смотрел куда-то вдаль за их спины, и тот к кому был обращено проклятье расслышал его.
- Ты был слишком самонадеян, - улыбаясь прошептал Кин Ки. - Ты не думал, что я смогу воплотить в жизнь твой самый большой страх.
Лишь руками сынов своих будешь ты сокрушен.
Тишина принесла эту мысль в сознание зеленоглазого воина, словно стирая последние недомолвки и черные пятна.
- Но не сегодня!!! - взревел Сетсору, и его меч превратил соседний дом в кучу развалин, едва не разрубив молодого сохэя пополам.В последнюю секунду тот успел увернуться, перекатившись по снежному ковру в ближайшую канаву.
- Не сегодня!!! - кокон вокруг Черного Оленя затрещал, глаза монстра впились в другого врага. - Не сегодня!!!
Плоть мира изогнулась, снег смешался с бледным туманом, воздух пронзил чей-то гортанный крик. Тьма медленно поползла в открытую дыру, "выталкивая" Сетсору обратно... и не только его.

*Йоми - царство тьмы, страна йокаев и демонов

(& higf, там еще, правда, много...)

Тем временем...

Девочка быстро забыла о непонятном человеке на галерее и его страшном взгляде. Ей показалось, что сейчас мир закончится, просто разлетится на осколки, как глиняная тарелка, брошенная на камни. Ни нагината, ни старшие здесь не помогут. Она бы могла... если бы... Что? Олури вцепилась пальцами обеих рук в запястье Мицуке.
- Ани-уэ*, что нам делать?
Порыв колючего ветра прокатился по узкой улочке, забивая глаза пылью и снежным крошевом, но это было - только начало. Роши показалось, что они очутились зимой на перевале, застигнутые неожиданным бураном. Снег то валил хлопьями, то превращался в дождь, а капля воды вновь застывали льдинками; их удары секли кожу и мешали дышать.
- За ограду нельзя! - сбивчиво и запутанно Ясабуро объяснил старшему брату, что всех их там ждет. Мицуке кивнул, Аканэ щурилась, прикрывая глаза от ветра ладонью. В другой руке девушка зажимала лук и стрелу.
- А здесь мы сгорим заживо, - возразила она.
- Идем к реке, под мостом можно спрятаться, - решил за всех Мицуке.

(& SonGoku & Bishop)

----------
* ani-ue - (яп.) обращение к старшему брату

Олури все еще не понимала, что с ней творится - все чудилось, что мироздание сейчас разобьется и унесет ее с собой. Будто мир потом склеят, как расколотую чашку, и все спасутся. Только она останется навечно на маленьком клочке реальности между пламенем и снегом. Дрожа, девочка все же нашла в себе силы оглядеть спутников, все ли на месте, и покрепче сжать древко нагинаты. На подкашивающихся ногах побрела за остальными.
Впереди, задрав половинку хвоста, бежал рыжий кот, указывал дорогу. Зверек как будто знал, куда идти. Время от времени останавливался, нюхал воздух – или оглядывался, изрекал короткое: «мао-о!» и продолжал путь.
Реке не было дела до людей и ками, ее не волновали пожар и нежданный мороз, она по-прежнему размеренно и лениво ударяла о подпоры моста зацепившийся опутавшей его веревкой кусок бревна – тук-тук-тук, словно колотушка. Здесь, под ненадежной защитой крутого берега, Шиобара с ее ужасами как будто отодвинулась, перестала угрожать немедленной смертью. Олури вздохнула с облегчением, снова оглядела спутников и громко ахнула:
- А где ани-уэ?!
- Мао?

(nihon no san-nin)

Аканэ оглянулась и негромко выругалась сквозь зубы: брата с ними не было. Куда он мог подеваться, никто не придумал, а в такой вьюге поди его отыщи. Ясабуро кинулся было, но был отловлен и втащен под мост.
- Ты нужнее здесь!
Младший вырвался, но и далеко не стал убегать.
- Аники! – закричал он в снежную мглу. – Киёмори!!!
Олури села прямо на ставшую уже подмерзать землю, обхватила колени руками. Может, пронеслось в ее голове, именно так начинает рушиться мир: те, кто был рядом, исчезают вдруг в никуда, ни слова не сказав? Кагами! Она должна знать, где он, она всегда каким-то непостижимым образом знает. Девочка подскочила, открыла рот и запнулась.
- Но она же была... – сказала вместо обращения к девушке Мицуке.
- ...здесь, - закончила за нее Аканэ.
И очень знакомо надула губы.
- Но больше отсюда никто не исчезнет, иначе, клянусь чем угодно, я сама его убью!
Аканэ обвела строгим взглядом маленькую замерзшую компанию.
- Ясабуро! Ты слышал меня?
Тот слышал, но похоже, решил сорвать себе голос, так как все продолжал выкликать имя брата.

(перевод: японское трио)

Хидэтада поежился, смахнул сосульки с кончиков усов и чихнул. Ему надоели все эти демонические схватки, в которых бывалый воин чувствует себя пятилетним ребенком с соломенной нагинатой в ладонях, не знающий куда себя деть, что бы заглушить шевелящийся в животе клубок страха. Он подвинулся поближе к Олури-химэ, дабы одернуть ее, если она вдруг решит выбраться из-под моста дабы искать исчезнувшего "братика".
Хидэтада покосился на нагинату в руках девочки, прикидывая, как наиболее успешно отобрать оружие, если подопечная решит буянить и отмахиваться ею, от попыток остановить ее поиски "братца", одновременно размышляя, не отправиться ли самому на поиски уважаемого Мицуке, если подопечная будет крайне настойчива в своем пожелании.

Слова срывались с губ тяжелыми камнями, забирая с собой часть силы, только что впитанной из темного неба и замерзшей воды, ритм их участился, а вкладываемая энергия усилилась, уплотняя кокон. Кто помогает? Или кому помогает он? Какая разница, лишь бы изгнать Оленя!

Квадратные зубы и широкие мягкие губы ощерились в озлобленной усмешке.
- Ты любишь убивать детей Тьмы? – даже в такой ситуации демон продолжал издеваться над врагом. – Сегодня я перенасыщу твое желание так, что ты вовек больше не захочешь этим заниматься!
Воздух рядом с чудовищем дрогнул, широкая щель, словно на разорванной материи, располосовала морозный воздух. Красная когтистая рука с длинными перьями высунулась наружу. Следом показались клювастая голова и торс тэнгу, украшенный большими крыльями. Демонический посланник Йоми вырывался на свободу, оглашая окрестности уже слышанными гортанными воплями. Рядом начали «прорываться» другие щели, из которых высовывались лапы и руки всех мастей. Могучая воля Черного Оленя выталкивала всю эту скверну наружу, удерживая его самого на грани двух миров.

(по-прежнему с Греем)

Огонь пощадил дом - возможно, потому что тот стоял на отшибе, в стороне от прочих строений. Хороший добротный дом с небольшим садом, за которым любовно ухаживали долгие годы. Должно быть, слуги и домашние разбежались ее раньше, потому что никто не пытался спасти вещи. С крыши текла вода, капли ударялись о доски веранды, завывал ветер - вот и все звуки. Тень, что скользнула вдоль стены, переступила через сорванную перегородку-фусума - плотная бумага была разодрана, словно когтями, в нескольких местах, - эта тень двигалась почти бесшумно. Гость шел неторопливо, как будто не замечал, что творилось в некогда сонном городке.
Тростниковые занавеси тяжело раскачивались под ударами морозного ветра, то скрывали разоренные комнаты, то открывали лоступ внутрь, где возле старинной жаровни неподвижно сидел человек.
- Ты заставляешь себя ждать, - произнес он, не оборачиваясь. - Долго же ты сюда добирался.
Рослая тень за его спиной шевельнулась - безразлично пожала плечами. Сделала шаг - вновь качнулись занавеси, другие тени заполнили комнату.
- Пропустите его! - человек у жаровни повелительно взмахнул рукой, подождал, когда незваный гость подойдет ближе, и только тогда поднял взгляд. - Да, воистину чудо. Скажи мне, житель Нары, почему не могли прислать кого-нибудь поопрятнее?
- Почему все задают один и тот же вопрос?
Гость помолчал.
- Что еще хочешь знать?
Человек рассмеялся:
- Ты вошел сюда, но как ты собираешься выйти?
- Пусть тебя не это заботит.
Он вынул из ножен меч.

Поземка стелилась по опустевшим улицам, словно полы одеяния рыжеволосой красавицы. Снег и пепел. Казалось, именно таким должен быть финал любой истории - не хватало только безветрия и глубокого темного неба. Кицунэ досадливо прикрыла глаза - картины лишали сил, а сейчас стоило быть злой. И чуть не упустила очередной поворот - высокая, чуть сутуловатая фигура роши умудрялась пропадать так, словно была ее собственным видением - неожиданно и беззвучно. Рыжая ускорила бег - ветер уже растрепал полы кимоно, превратив не по-зимнему тонкую шелковую одежду в оперение странной птицы, почти не мешающее движениям. Так могли бы рисовать демона на шелковых ширмах - спутанные ленты волос, лихорадочный румянец на остроконечном лице, крепко зажатые в руке ножны вакидзаши. И хвостом - полураспущенный оранжевый пояс.
Еще один поворот, еще один удар ледяного ветра - и перед ней, словно театральные подмостки появилась веранда старого дома, разорванные бамбуковые занавески, двор, усыпанный ветками. И два человека, один - уже в возрасте, в парадной одежде, что странно выглядела посреди разорения, второй - почти вдвое моложе. Оба вооружены, стоят друг против друга, выжидают, но оба готовы нанести первый удар.
На синеватых от холода губах девушки появилась странная улыбка - так могла бы улыбаться лиса выглянувшей из норки мыши. Но поединку мешать пока не стала, застыла в нескольких шагах, словно ожидая чего-то.
Тяжело скрипнули под ногой роши доски пола. Не спуская друг с друга внимательных, пристальных взглядов, противники сделали круг по комнате. Серые тени, что застыли вдоль стен, вдруг сместились. Кицунэ тоже не сводила с пары зачарованного взгляда. Время почти осязаемо утекало сквозь пальцы, но и помешать - почему-то не выходило.
В полутьме из-за пожара - пламя раскидывало повсюду оранжевые блики, - клинки казались смоченными в крови. Долгое ожидание завершилось, клинки рассекли воздух со злым шипением, но даже его почти не было слышно за воем ветра. Обмен несколькими ударами, и противники снова замерли, отскочив друг от друга. Только на этот раз с их мечей действительно капала темная жидкость.

Одна из зрительниц оказалась явно слишком впечатлительной для подобных зрелищ. Только вот реакция была странной - вместо того, чтобы упасть в обморок, выхватила нож и стрелой бросилась к одному из сражавшихся - благо смотреть одновременно на нее и на врага тот не мог. Вакидзаши как-то сам собой лег на легкий режущий удар, скользнул по плечу мужчины, глубоко вспарывая кожу - но через секунду ответный удар окрасил бурым уже ее собственное кимоно. Негромко, словно обиженно вскрикнув, лиса отпрянула и, свернувшись клубком, опустилась на землю. Рядом, постояв немного – как будто решал, стоит ли продолжать бой или лечь отдохнуть, - рухнул ее обидчик. По комнате то ли ветер прогнал пыль и снег, то ли разом вздохнули все призраки, что стояли вдоль стен.
- Не стоило этого делать, - проворчал роши; непонятно, к кому обращался, то ли к отважной лисе, то ли к противнику, а возможно, к себе самому.
Серые тени придвинулись ближе.
Мицуке завернул отделенную от туловища голову в платок, стараясь не смотреть по сторонам. Потормошил Кицунэ.
- Эй... жива?
Та сердито дернула плечом - и тут же еще сильнее сжалась от боли.
- Иди. Тебя там ждут.
- Успею, - он отложил тяжелый, пропитавшийся кровью сверток. – Дай посмотрю.
- Не надо. Уходи, - девушка упрямо прижала локти к бокам.
- Не упрямься... и не кусайся! Помочь хочу! – Мицуке сунул в рот пострадавший от зубов лисы палец.
- Пришел один и уходи один, - отвернулась Рыжая.
По рядам серых теней пробежал шепоток, в комнате стало еще холоднее.
Роши поднялся, сгреб лису в охапку. От клинка призраки недовольно попятились.
- Дурак, - объявила Рыжая, но вырываться не стала.

(soshite - соней и разгильдяйкой Китти!)

Мицуке вздохнул, бросил с сожалением взгляд на сверток – тот держать было не в чем, придется оставить.
- Знаю...
Тени хоть и отступили, но – недалеко. Так и следовали по пятам; иногда в их полутьме неожиданно проступали белые пятна перекошенных лиц. Мицуке на них не смотрел, его занимали живые, те, что ждали его у ворот, приготовив оружие. Те, которых не испугали ни призраки, ни демоны, ни безумие, что творилось на улицах Шиобары. Роши покрепче стиснул драгоценный ворох черно-оранжевого шелка. Рыжая прижалась к чужому плечу щекой - трудно было сосредоточиться на мороках... Но что-то подсказывало, что иначе им не уйти.
Шеренга солдат раздвинулась, пропуская вперед нескольких аркебузиров. На флангах замерли лучники. Кто-то, напрягая голос – чтобы пересилить вой ветра, - прокричал приказ остановиться. Мицуке упрямо шел вперед. Рыжая недовольно сощурилась - у левого плеча одного из лучников проявилась страшная рожа очередного выдуманного демона. Рожа похотливо ухмыльнулась. Кажется, именно этого бесстрашному дотоле бойцу и недоставало - фланг смешался.

(тот же дуэт =) )

Фигурка в доспехах взлетела вверх, приземлившись на загривок рогатого монстра. Два вакидзаси пронзили кольчугу, глубоко уйдя в плоть. Сестору взревел, его свободная рука изогнулась и отшвырнула прочь отважного сохэя. Тело ударилось о землю, подпрыгнуло, как сломанная марионетка, и упало на белую землю, покрытую изморозью.
Два лоскута бумаги, пригвожденные к спине Оленя двумя клинками, вспыхнули холодным синим пламенем. Демон заскрежетал зубами, его руки и ноги задрожали, но, похоже, и этого было недостаточно, чтобы сломить его. Черная жижа, текущая из его ран вниз по ногам, превращалась в зловонные булькающие лужи, в глубине которых уже тоже что-то шевелилось.

Нежданный союзник рухнул наземь? Жив ли? Впрочем, свое дело он сделал, а излишним милосердием, тем более в бою, воин в золотой кольчуге не страдал никогда. Не прекращая левой рукой чертить знаки, правой он махнул катаной вдоль земли, отрубая несколько лап. Похоже, эти твари не отличались неуязвимостью Сетсору, а значит, их можно добить - лишь бы расправиться с ним. Сожгут монстры еще несколько домов, и погибнет еще несколько человек - какая разница, это война!
Вот только как достать его окончательно? Использующий тьму, холод, воду - они чем-то похожи... Защитник Шиобары, точнее - чего-то большего, ибо деревней он уже мысленно пожертвовал - изменил знак, и вокруг загорелись очерченные мысленно вокруг обоих соперников линии отливающей злым иссиня-черным цветом пентаграммы. Они захватывали и вылезающих исчадий Йоми...
Бросив меч, он скрестил пальцами обеих рук совсем другой жест и повернулся вокруг себя, затем шагнув к Оленю Земля под ними зашипела, казалось, становясь чем-то нематериальным, и в открывшийся провал падали оба, и гораздо быстрее - теперь они были связаны невидимой нитью.
Последними у воина были жест и слово, которых ни признал бы ни один онмиёджи...*

________________
*Онмиёджи - колдун, дословно - мастер Инь-Ян.

(& higf)

Слова долетели откуда сверху, словно они и вправду провалились в глубины земной тверди.
- Остановись, он утащит тебя в бездну, где его ждет Желтый Источник, дарующий ему лишь силы и новое перерождение. А тебе он дарует забвение и смерть. Он рвется вперед лишь из упрямства, он не может проиграть, когда его загоняют в круг его собственной силы.
Из стенок темного колодца тянулись лапы и когти, почти вырвавшийся на свободу тэнгу вцепился в спину противнику Черного Оленя. Руки, что тянулись к самому демону, уже не двигались беспорядочно, они удерживали его и выталкивали обратно, а вот врага тянули вниз туда, где уже злорадно мерцали тысячи кровожадных глаз.
Олень засипел, его движения были отрывочны и резки, но когти левой руки уже переплелись в странный жест, и пламя пентаграммы метнулось к ним, чтобы... слиться в единое целое. Заклятье разваливалось, Черный Олень Сестору пожирал его и впитывал в себя.
- Верни его, тут он еще может стать уязвимым. Тут еще есть тот, кто даст тебе шанс победить...

Кто говорит? Опять мешает слышать этот занудный мотив...
Но, раз ничего не выходит, стоит послушаться. Воин отпустил заклинание, употребив остатки его распустившейся ткани иначе. То, что не успел втянуть в себя Черный Олень, закружилось вокруг его противника, сжигая впивающиеся в него лапы. Остальное довершил круг мечом. Земля под обоими вновь затвердела.

(неоригинально, конечно, но снова с Греем)

- Как его победить, сенсей? Он неуязвим, он слишком могуществен?
Босые ноги монаха ступали по холодному снегу, старческие руки подхватили молодого воина подмышки и поставили на ноги, легко и играючи.
- Найди слабость в силе, используй свое священное право, - тихо произнес голос Кин Ки.
Сохэй обернулся, но улица была пуста, и только два чудовищных воина, все еще продолжали свой бой на ней. Воин вновь обернулся к фигуре Черного Оленя.
- У меня есть только одно право, - золотые искры в изумрудных глазах вспыхнули неистовым леденящим светом. - Право наследия!
И Олень закричал, закричал от боли. Еще мгновение назад он улыбался, уже готовился сбросить незримые оковы. А потом все ушло и переменилось.
Черные ленты вырываясь меж колец кольчуги устремлялись к человеческой фигурке, застывшей в стороне. Врывались ему в рот, в глаза, в уши. И с каждой лентой, что покидала Сетсору, Олень кричал все сильнее.
Тело сохэя изогнулось в жуткой судороге, руки потянулись к земле удлиняясь вместе с пальцами. Кожу покрыла черная щетина, оборачивающаяся мягким мехом. Словно вырвавшиеся на волю, метнулись вверх два коротких рога. Он упал на четвереньки, а потом зарычал, или застонал, а может быть заплакал. но скорее всего сделал все это одновременно.
- Приготовься, - просипел, обращаясь к своему союзнику тот, кто только что был человеком. - Сейчас настанет твой черед, Сюань Ву.

Это было неожиданно и страшно, страшнее того, что только что пытался проделать он сам - ибо рухнуть в бездну с монстром и самому стать монстром - отнюдь не соизмеримо. Мелькнуло опасение, что потом делать с нежданным союзником, не станет ли он угрозой? Мелькнула и пропала, ибо в бою не должно быть лишних мыслей - лишь тогда можно слиться с оружием. Во исполнение слов подхваченный им меч снова ринулся, рассекая даже не воздух, а словно само пространство, параллельно земле к ногам Сетсору, и сам воин при этом развернулся, чтобы придать удару побольше силы и уйти из-под ответного.

(мы продолжаем)

Смазанные резкие движения, хриплое дыхание, страх мелькающий в нечеловеческих глазах. Куда подевались презрительность наглая отвага Сетсору, куда ушла вся его мощь? Неужели простой человек способен вместить в себя все это, даже если называет демона своим отцом?
Ответ не нужен, в нем не будет смысла.
Тишина вернулась, вернулась в стократ сильнее чем была раньше. Малый дар, обернулся силой, сила завладела разумом.
Клинки заплясали сталкиваясь в причудливом танце мечей, но исход был предрешен. Тело Оленя покрывалось рубцами, из которых текло черное месиво, язык вывалился из пасти. Монстр задыхался и пытался отступить, но заклятье кокона и горящие иероглифы на его загривке, словно въевшиеся в кольчугу, не пускали его.

Бой был теперь его. Такие вещи опытный мастер просто знает. Главное, чтоб не случилось еще одно чудо, неожиданное и неуместное. Уже изрядно вымотанный, появившийся не так давно неизвестно откуда боец ускорил тем не менее ритм движений, нанося удар за ударом, отбивая меч противника вновь оказавшимся в руках вакидзаси. Катана же летала и жалила, как змея.
Очередной удар пришелся с размаху по горлу уже с трудом сопротивлявшегося монстра и должен был отделить его голову от шеи.

(далее вместе, пользуясь случаем)

неподалеку от дома Цувы

Затрещала и рухнула, не устояв, бамбуковая решетка. Стражники бросились закрыть брешь - и отпрянули. Первые наткнулись на тех, кто напирал сзади, началась суматоха и давка. Не успели опомниться, как в первых рядах людей подкосило, будто серп прошелся по густой траве. Кто упал с располосованным горлом, кто - с рассеченной головой, кто - безнадежно зажимал ладонями раны, из которых хлестала кровь.
Ноги скользили по покрытой липкой жижей земле. Тот, кто с мечом в руке появился в проломе, меньше всего напоминал обычного человека. Высокого роста, сейчас он казался спустившимся с гор отороши. Он был залит кровью - своей и чужой - что невозможно было понять, как он держится на ногах. Боевой клич больше походил на рык разъяренного тигра. Правой рукой воин удерживал девушку в черной с огненным поясом одежде, меч держал в левой. Шнурок, что обычно стягивал его волосы в хвост на затылке, то ли был перерезан чьим-то клинком, то ли сам разорвался, и спутанные, слипшиеся космы черной гривой рассыпались по плечам.

Это нельзя было описать словами. Это был не крик и не вопль, нечто за гранью человеческого и даже божественного понимания. Так, наверное, мог бы кричать ночной мрак, прогоняемый утренним солнцем. Голова Сетсору отделилась от тела, липкий язык какой-то слизи метнулся вверх, хватаясь за обрубок, словно пытаясь вернуть ее на место, но не выдержал и разорвался. Рога гулко ударились о промерзшую землю, и рассыпались черным прахом, тоже начало происходить и с остальным телом. А страшный предсмертный "звук" все раздавался и раздавался.

- Благодарю тебя, Сюань Ву, - голос бывшего сохэя уже как две капли воды походил на голос только что поверженного чудовища, вот только ростом новоиспеченный Олень оставался вполне человеческим. - А теперь прости, у тебя могут быть вопросы, но ответов я дать не смогу. Мне надо спешить, чтобы успеть занять престол одного из своих отцов в замке Кара-Амато, что стоит на берегу залива Пенных Скал.
Два вакидзаси скользнули в ножны на железном поясе, охватившем торс создания. Остальная одежда осталась прежней, лишь слегка изменилась, чтобы приспособиться к новому владельцу. Когда-то зеленые глаза с золотыми искрами внутри последний раз взглянули на высокого воина, и неказистая фигура умчалась вдаль по улице огромными прыжками, чтобы растаять в зимней мгле.
Первый луч закатного солнца пронзил ночной зимний мрак над Шиобарой.

(...)

Жуткий пронизывающий вопль трепал саму душу - как будто между ним и побежденным протянулась нитка, нет, жесткий канат! Свитый из мрачного холода и замерзшей воды, невидимый ни для кого со стороны...
Только он сам ощущал, как эта веревка вьется вокруг, опутывает, сковывает движения в такт песне, которая неожиданно усилилась и заглушила все звуки вокруг, изолируя его плотным коконом. Тут без того пронзительно завывающий голос подскочил, попав в резонанс с теми словами, что были сказаны воином, когда он валился в бездну, готовя дорогу назад.
Мир оказался разрезан мутным свечением на полосы, в которых угадывались скелеты окружающих вещей, затем они начали путаться между собой. Потом песнь слилась с незнакомым торжественным хором, поющим что-то чуждое, но все же знакомое. Его резко утянуло куда-то наверх.
Воин вскрикнул, память вылилась в этом звуке в окружающий мир и растворилась в нем...

Все, кто еще наблюдал за боем, могли видеть, как внезапно вокруг бойца-человека взметнулся еще один вихрь, где золото едва проблескивало сквозь смешение снежных полос и кусков ночной тьмы - очевидно, последних, ибо небо очистилось совсем.
Вихрь через секунду опал, и могло показаться, что все видели странный сон - на том месте ничего и никого не было.

(На данный момент - завершение совместных трудов праведных. И неправедных тоже)

За поворотом дороги, которая вела к горному храму неподалеку от деревни, всегда ставили вырезанные из камня фигурки; ничего примечательного, грубо обтесанные булыжники с едва намеченными чертами, но сейчас казалось, будто эти гранитные истуканы, вместилища ушедших душ, раскачиваются, постукивая друг о друга. В неглубоких щелках там, где должны быть глаза, разгорался огонь, словно камни не выполнили предназначения, не успокоили мертвых, и те пытаются выкарабкаться из убежищ. Но, может быть, так всего лишь казалось, может быть, это только игра света и тени, отблесками пламени, которое бушевало в очерченном круге.
Демон свел вместе кончики маховых перьев, словно длинные пальцы с позолоченными ногтями; он устал, но не собирался уступать - никому, ни пришельцу с ветвистыми рогами, ни так не вовремя решившему проснуться стражу зимы. Потрескавшиеся от жара губы вдруг сложились в улыбку, кожа на них лопнула, демон слизнул каплю бронзовой крови. Нарушить хрупкое равновесие мира не так уж и сложно, если знать, куда, к какой точке применить силу. Сотканные из пламени крылья раскрылись, готовые вознести демона к вновь синему чистому небу.
- Гроза ушла, маленькая оборванка, - слова шелестели осенними листьями на ветру. – Страшные ветры с севера перестали дуть, посмотри, нигде нет даже луж от растаявшего снега. Духи вот-вот обретут свой покой, а девочку отвезут в родительский замок. Что до двух блуждающих птиц... если сохранят крылья, то когда-нибудь найдут и свое гнездо.
Каменные истуканы раскололись, не выдержав пекла. Итсумаден расхохотался.
- Я выполнил наш уговор, маленькая оборванка, увидим, так ли хорош мир, в котором добро сравнить не с чем...

Поющий голос медленно вползал в остовы разрушенных домов, бежал по переулкам и достигал человеческих ушей. Некрасивый, но и не неприятный, голос пожилого человека напевал в размеренном речитативе спокойные, но мало понятные мантры. В них был странный ритм и странный слог, они призывали куда-то, манили и звали за собой, но в сознании любого слушателя сразу возникал барьер.
Зовут не тебя. Успокойся. Останься.
Фигура в когда-то желтом одеянии спокойно шла по улице, монотонный напев раздавался все сильнее. Посох с пробитым навершием ударялся оземь, еще больше усиливая эффект ритмичности и четкости. Рана на груди и засохшие от крови края одежды похоже ничуть не смущали маленького лысого монаха, со сморщенной головой и живыми юношескими глазами. Левая рука с длинными нестрижеными ногтями покачивалась в такт, голос Кин Ки расстилался над Шиобарой незримым чудесным полотном.
И те, к кому были обращены эти песнопения, один за другим выходили на свет. Позади монаха брели ряды обугленных сохэев, еще сжимающих свое оружие в руках, прогоревших до самых костей. Шагали воины в доспехах, облепленных ракушками, и семенили за ними раздутые от морской воды девы, обмахивающиеся на ходу веерами. Странные существа, маленькие и рогатые, вприпрыжку бежали по сторонам, подпрыгивая и кружась в танцах, мелодией для которых становились исполняемые мантры.
Шествие все росло, новые духи и призраки стекались к нему изо всех уголков Шиобары. Шли йокаи, жившие столетия в этих местах и лишь случайно потревоженные чародейским пением. Нехотя тащились в задних рядах безликие демоны, вырванные из тьмы призывами Черного Оленя. По центральной улице процессия повернула к главным воротам, распугивая последних обывателей, которые еще недавно считали, что видели сегодня уже все, что только может быть.
Сотни существ брели за маленькой фигуркой монаха, медленно раскачиваясь в такт его словам и послушно кивая при каждом ударе посоха. Земля Шиобары очищалась, она заслужила это, и вряд ли у кого-то хватило бы смелости противоречить в том предводителю диковинного парада.
Они вышли за ворота, и лучи закатного солнца осветили колонну. И в этом алом сиянии они растворялись один за другим, навсегда исчезая из этого мира. Силуэт Кин Ки еще долго шагал по дороге, еще долго звучали чудные мантры, пока последний дух сохэя с железным посохом и половиной лица не исчез в воротах деревни.
Пение стихло, монах обернулся лицом к оставленному им поселению.
- Прощай, Юджи-сан. Больше призраки прошлого не будут тревожить тебя, ты очищен как и эта земля. Прощай, посланница Инари. У тебя впереди будет чему возрадоваться. Прощай, наследник ночных воинов. Твой путь не закончен, возможно, он только начинается. Прощай, хоши-гайдзин. Ты еще обретешь свою судьбу. А ты, воитель грозного клана Такеда, еще не раз познаешь вкус крови в боях. И прощайте все остальные, ваши дороги ждут вас, а моя уже замыкается вкруг. Да будет с вами благословение Будды.
Луч солнца мазнул по тому месту, где виднелся призрачный силуэт, и видение пропало. Громко и радостно запели птицы, неведомо откуда взявшиеся в рощах вокруг Шиобары.

- Прощай, Юджи-сан. Больше призраки прошлого не будут тревожить тебя, ты очищен как и эта земля.
Слова донеслись как будто из тумана. Неведомый, хоть и знакомый, голос говорил что-то еще, но пробуждающееся сознание впитало только эту фразу-обещание. Почему-то Такамори поверил сразу, без сомнений и вопросов. Может быть потому, что давно уже ждал, чтобы кто-нибудь пообещал освобождение.
Вспомнилось: Азака ушла навсегда. Но это больше не приносило той боли, которую приносила память последние десять лет. Остались сожаление о не свершившемся и покой.
Ронин приоткрыл глаза. Странно, небо очень быстро менялось от низко нависших зимних туч к почти летней лазурной глубине. Разве так бывает? Постепенно возвращалось ощущение тела. Ледяная земля под спиной; едва ли теплее ветер с реки на обнаженной коже; покалывание в кончиках пальцев. Преодолевая слабость, Такамори сел, скосил глаза: слева, обняв руками колени, сидела Олури и гневно таращилась на воду. Не вскипятила бы. Где же ее сопровождающий? А, вот он, расположился справа и нетерпеливо теребит кончики усов. Чуть поодаль Аканэ и юноша, кажется, тоже родственник Мицуке, о чем-то тихо совещаются. Сам роши, по своему обыкновению, куда-то подевался. Такамори хмыкнул – в этот раз он за ним не пойдет. Не хватает еще Амэ, патэрэна Андорео, Кагами и Мару, но все они точно могут позаботиться о себе. Да-да, Мару тоже...
Словно услыхав его мысли, на мосту появилась Амэ. Прошествовала, гордо подняв голову и неся в руке какой-то очень уж знакомый узелок. Собственный фуросики Такамори, между прочим. Вот и Мару, летит следом, как ни в чем не бывало, только взмахи крыльев уж больно яростные, недоволен чем-то. Амэ подошла к берегу, по-женски легко перегнулась через перила.
- Долго ли уважаемые господа собираются отдыхать? – съязвила.
Ронин собирался ответить, но голос, прозвучавший то ли над ухом, то ли прямо в голове, заставил забыть все, что хотел сказать.
- Воин должен есть, чтобы иметь силы. Или об этом ты забыл?
- Я думал, ты ушел вместе со всеми. – Неужели освобождение было ложным... неполным?
- И не надейся, я тебя так просто не отпущу.

Пение остановило не только демонов, бой у ворот прекратился, противники расступились, чтобы пропустить диковинную процессию.
- Благополучного перерождения, - пожелал Мицуке вслед.
Солдаты шагнули к нему, остановились – роши вытянул к ним руку с мечом.
- Убирайтесь отсюда. Не хочу вас больше видеть.
И забыл об их существовании, нужно было позаботиться о других. Где-то раздобыли циновки, уложили тела, уцелевшие шиноби стояли чуть в стороне, не приближались, ждали. Подошедшая Аканэ принесла бамбуковую фляжку с водой, Мицуке торопливо поплескал себе в лицо - больше для того, чтобы остудить пыл, чем смыть кровь и грязь. Следовало что-то сказать, как назло, в голову ничего не приходило, кроме засевших с детства слов. Если бы наш отец...
Роши достал нож, опустился на колено рядом с первой циновкой. Ясабуро уже стоял рядом; мальчишка не успел повзрослеть за это время, что они не виделись, зато - отпустил юношеское подобие усов. Они не делали его старше - только смешнее. Ясабуро отворачивался, прятал покрасневшие от слез глаза. Не хотел смотреть.
Мицуке отрезал волосы чуть выше стягивающего их шнурка, положил косичку на подставленный лист бумаги. У другой циновки короткий ритуал повторился. Рядом с первой косичкой легла вторая.
- Передай... - Мицуке замолчал, его люди ждали приказа, не просьбы.
Ясабуро сложил листок, спрятал за пазуху.
- Нам будут мстить. Возвращайтесь домой, уведите детей и женщин в горы. И... не знаю, когда сумею вернуться, но - дождитесь меня.

Он оглянулся на Рыжую, та сидела там, где усадили - у стены дома, единственного, что уцелел на этой стороне улицы. Опять посмотрел на мертвецов, Ясабуро уже накрыл тела циновками. Интересно, сюда звать священника из ближайшего храма - знать бы, где здесь такой! - или опять искать тачку? Надо было остановить их недавнего спутника, попросить у него помощи, но тот был слишком занят.
- Мои вещи остались у моста, где мы прятались, - негромко произнесла Аканэ.
Мицуке наклонился над лисой, поднял ее на руки. Будь Кагами в лисьем облике, нести было бы легче…
- Жди здесь, - приказал роши брату.
Рыжая недовольно сощурилась - менять положение было больно.
- Теперь куда?
- Ты-то чего ворчишь? Тебя же несут. Если хочешь - оставлю здесь…
- Я не ворчу, я спрашиваю.
- Пусть Аканэ осмотрит и обработает твою рану…
Сестра перебила его:
- Одна я быстрее сбегаю.
Рыжая, кажется, хотела заупрямиться, но через секунду уже покорно кивнула и затихла.
- Не волнуйся, сестра неплохо умеет лечить…
Выражение на лице Рыжей осталось прежним. Мицуке поскреб в затылке. Теперь они вместе сидели на обочине, мимо них - как раньше шествие демонов - шли крестьяне, нагруженные спасенным добром. На двоих перепачканных в крови и пепле людей не обращали внимания. Подошел, зажимая ладонью рану, самурай из свиты Акаихигэ, спросил, не знают ли они, где его господин. Мицуке указал на тот дом, где недавно сражался. Рыжая не сразу отвела от воина взгляд, словно на всякий случай запоминая лицо. Самурай благодарно кивнул и отправился на поиски.
Вернулась сестра; действительно - вышло куда быстрее. Присела на корточки возле них.
- Показывай рану, - велела голосом, которого трудно было ослушаться; осмотрелась и напустилась на брата.
Мицуке неохотно огрызался, прикрыв глаза, словно намеревался подремать час-другой.

Кицунэ принялась неумело разматывать пояс - кажется, носить эту одежду умела намного лучше чем надевать или снимать. Шелк слипся от крови и загрубел, некоторые детали пришлось буквально отдирать друг от друга. Наконец, выпуталась и занялась прилипшей уже к самой ране тканью одежды. Аканэ только головой покачала:
- Тебе что, никогда не приходилось резать пальцы? – она несильно шлепнула лису по руке. – Позволь-ка мне.
Трудясь, девушка то и дело поглядывала на брата, одобрения не искала, ее губы кривились в усмешке.
- Что взять с Фудзивара! - в конце концов, не выдержала она. – Знаешь, почему его так и тянет на таких, как ты?
- У вас в роду дурной вкус? - частично прошипела (ткань в этот момент как раз без особой осторожности сдирали с пореза) кицунэ.
Аканэ рассмеялась.
- Мы с ним брат и сестра по отцу, матери у нас разные, - пояснила она, промывая глубокую рану. – Так что наш Мицуке – благородных кровей, как и ты. Хотя вижу впервые, чтобы его так заботила женщина.
- Рот закрой, - посоветовал сквозь дрему роши.
- Я лиса, - объяснила кицунэ. - Так что все в порядке.
- Почему я не удивлена? - хмыкнула Аканэ и полюбовалась на дело своих рук. – Ну вот, и готово. Не изящно, зато крепко и движениям не мешает.
- Спасибо, - неожиданно улыбнулась Кагами.
Силуэт девушки смазался - и через секунду маленькая рыжая лиса уже внимательно осматривала бок. Рана казалась глубокой и здесь, но кровь из пореза почему-то уже не текла. Рыжая покровительственно лизнула чумазую щеку роши и бросилась к оставленному ими дому.
- Рот закрой, - повторил сестре Мицуке.

(soshite - Китти, при поддержке SonGoku)

Возмущению Мару не было предела: его, верного и заботливого друга, опередили в нахождении хозяина! Глупая женщина ничего не понимает, это его, Мару, место рядом с хозяином, она здесь только временно для удовлетворения естественных человеческих потребностей. Нужно немедленно ей показать, как она ошибается. А заодно еще раз вернуть хозяину опрометчиво оставленную лошадку.
Выждав, когда человек поднимется на ноги, птица вознамерилась взгромоздиться ему на голову. Но стоило длинным когтям коснуться растрепавшихся волос, как окрик: «Мару!» возвестил о приближающейся опасности. Попугай вовремя переместился на плечо, хозяйская рука просвистела мимо, лишь слегка взъерошив изумрудные перья. Гордость требовала сделать вид, что его не согнали, а он сам и собирался сесть именно сюда, только промахнулся чуть-чуть. Мару задрал клюв, всем видом демонстрируя важность владыки крупной империи. С чего эта женщина подмигивает и ухмыляется? Попугай задрал клюв еще выше.
Так он и ехал до того места, где собрались хозяин кота и его сестра. По дороге, почти совсем рядом с мостом, наткнулись на земляка Мару. Хозяин пробормотал себе под нос, что сегодня, наверное, день усыпления. Широкоплечий воин, которого попугай уважал за силу и некоторое сходство с одним знакомым коком, кряхтя, подобрал священника и взвалил на плечо. Так они и прибыли.
Птица оглянулась, не видно ли поблизости Чиру. Вроде нет... хотя, вон что-то рыжее с белым мелькает. Так и есть, идет посреди улицы кот, хвост задран до небес, на морде выражение капитана, захватившего корабль злейшего врага. Потряхивает лапами, будто в воду наступил. Подошел ближе, стали слышны призывные возгласы, которыми кот оглашал воздух. Мару тряхнул в ответ крыльями, издал ответный возглас, мол, здесь твой хозяин, не пропал еще.

Рыжая и сама не переставала коситься на подпорченный бок - казалось, вот-вот, и невидимая повязка перестанет работать. Даже мазнула зубами по ребрам, пытаясь поймать чудесный корсет за край. Ничего, только ребра все равно давило, и рана ныла тянущей, глухой болью. Терпимой.
В деревянном доме больше не было призраков, зато были люди. Собирали по частям тело господина, долго препирались, решая, кто будет нести. Рыжая раздраженно крутнула головой, а потом все-таки занялась очередной перерисовкой. Дайме получился словно настоящий - богатая одежда обильно перепачкана кровью, черты на холеном лице застыли каменной маской.
- Мертвецов потом. За мной, - интонации удались почти безупречно, но самураи все равно некоторое время переводили взгляд с мертвого тела на живого господина. Потом нехотя отошли от тела. Один из них, молодой, почти мальчишка, с резко и сухо очерченным лицом, пристально вглядывался в ожившего Акаихигэ.
- Тот оборотень, - тихие слова заставили воинов остановиться, как не остановил бы и крик. Часть тут же сорвалась с места снова - только теперь бежали прямо на Рыжую. Дайме исчез, вместо него сразу несколько лис бросились в разные стороны. Одна из них подхватила недоразвязанный еще сверток с головой и попыталась было юркнуть прочь из дома, но тот самый мальчишка перегородил дорогу. В последний момент Рыжая заслонилась головой как щитом. Чужая рука дрогнула, лезвие, почти рассекшее тяжелый сверток, дернулось обратно, и в этот момент лиса проскользнула мимо человека, едва не запутавшись в ткани хакама. Кто-то погнался следом, но, увидив сразу троих лис, ныряющих в разные углы двора, поумерил пыл.
На улице все-таки появилась только одна кицунэ. Торжественно, даже не без рисовки положила тяжелую ношу к ногам роши. И уже совсем не пафосным образом свернулась взъерошенным калачиком рядом.

В деревне

Несколько домов вяло догорало, пламя потрескивало во все еще влажном после неожиданного снежного бурана воздухе, но уже не разбрасывало дальше жадные языки. Часть зданий была разрушена, когда сражавшиеся гиганты размахивали своими огромными клинками, многие изгороди повалены. На улицах и особенно перед воротами валялись тела погибших во время воцарившегося безумия, когда уже неясно было – кто, с кем и за что воюет.
Младший каро дайме Акаихигэ - Шимура Генпаку видел, как робко появились на окраине уведенные кем-то из деревни женщины. Жители, кто не успел бежать и остался в живых, начинали выглядывать из своих домов, если те находились в числе немногих уцелевших строений.
Больше всего и деревенские, и стража Шиобары, и люди его господина походила на актеров, которых вытолкали на сцену, но не сказали, что играть – они двигались, как потерянные, и смотрели друг на друга, словно ожидая подсказок.
Он не смог защитить последнего из Тайра. Никто из свиты не смог. Теперь они все – ронины... или покойники.
- Эй! – заорал он на двух ашигару, изучавших место битвы чудовища с неведомым воином. – Хватит бездельничать! Быстро ведра в руки и гасите пожары! Потом надо собрать тела.
Единственный, кто был по рангу старше Генпаку – Онодэра Тодзаэмон – еще не пришел в себя. Люди слушались. Казалось, им становится легче от окриков и каких-то приказаний. Ему тоже становилось как-то легче – был занят. Некогда было думать о потере чести. В наведении порядка помогал Гембэй, единственный из местных, сохранивший присутствие духа.
Понемногу гасли пожары и возвращались люди. Возвращались, кажется, ненадолго – вряд ли кто-то, кроме нескольких совсем уж отчаянных голов, будет жить на пожарище, в месте, сперва явно проклятом, а потом оставленном всеми духами...
Тело дайме подготовили к преданию огню, но успокоения это не приносило: не удалось сохранить в целости, голову унесла обаке. Конечно, к врагам.
Утром следующего дня, когда пожары были потушены, раненые – перевязаны, а мертвые – похоронены, Шимура собрал людей Акаихигэ и встал к ним лицом. Он был спокоен, взяв на себя решение.
- Господин Тайра но Акаихигэ умер. Род прервался и теперь нам некому служить, - он говорил громко и уверенно. – Вы свободны и можете найти себе нового или стать ронинами. Нас больше ничто не держит вместе, я думаю, лучше разойтись. Идите, но несите в душе память о клане Тайра. Прощайте.
Внезапно Генпаку сбросил верхнее косодэ, оставшись в белом. Он быстро встал на колени, рука поднялась и опустилась, в ней сверкнул кодзука*. Юный ашигару-кайшакунин**, стоявший рядом с его катаной, взмахнул клинком – немного неловко, но со всей силой, на какую был способен. Голова Шимуры упала с плеч.

Юноша уходил последним и шептал про себя:
- Я видел тебя, убийца господина. И твою лису. Я вас найду и убью. И стану самураем.

_______________________
*кодзука - кинжал для сеппуку, ритуального самоубийства
**кайшакунин - тот, кто рубит голову соверщающему сеппуку

Изрядно закопченный и покрытый копотью десятник кавалерии с кряхтением нес на плече новое тело – на сей раз уважаемого потерявшего сознание патэрэна. Кряхтел же кавалерист по той простой причине, что широкоплечий и крепкий святой человек оказался изрядно увесистее, чем худощавый и стройный Такамори-сан, чье тело не так давно отдавливало все то же многотерпимое плечо Хидэтады.
Как бы то ни было, кряхти, не кряхти, а из развалин селений некогда именовавшегося Шиобара пора было уходить. Уходить вдаль, каждый - по своему пути, дабы завершить начатое, исполнить то, что велят долг, узы крови, интересы клана или совесть, - что уж кому ближе. Десятник шагал и размышлял, что добираться до Замка Белого Феникса еще ой как не близко, так что куда лучше было бы проделать этот путь верхом, а значит, следует заранее озаботиться лошадьми хотя бы для Олури-химэ и себя самого, по крайней мере. Желание озаботиться лошадьми само по себе было благим, но как большинство благих начинаний – трудновыполнимым, в чем Хидэтада убедился бросив беглый взгляд в сторону конюшни, где, еще до разрушившей часть селения, битвы духов и демонов, скрылся несносный Демон-У. Как стало ясно при самом беглом осмотре, от конюшни уцелели ровно две стены и часть крыши, все же прочие элементы строения оказались обрушенными на землю и «украшенными» следами крупных подкованных копыт. По всему выходило, что неожиданно обезумевший конь, ворвался в конюшню проломив закрытые ворота, устроив внутри непотребный, возможно перемежавшийся с оргией, дебош, а когда неподалеку развернулась битва сверхъестественных существ, с тем же пылом выбил и вторую стену. Судя по тому, что это его «деяние», как и отсутствие в конюшне лошадей осталось никем не замеченным, в силу куда более важных событий, сотрясавших Шиобару до основания, вредный жеребец мог успеть убежать так далеко, как только желал. Так или иначе, но иного выхода, кроме как направиться прочь из развалин, бывших не так давно деревней, не оставалось. Десятник упрямо переставлял ноги, устало волоча на себе все еще бессознательного патэрэна. Он направлялся к воротам селения, рассуждая, что если есть хоть какой-то шанс, на то, что оставленные в роще лошади уцелели, то следует воспользоваться им. Время от времени Хидэтада издавал переливчатый, замысловатый свист – условный знак, услышав который Демон-У был приучен как можно быстрее нестись к наезднику, но все было тщетно – свисти, не свисти, никто не только не прискакал на зов, но даже не откликнулся, ржанием подав голос.
В этаком, отдаленно похожем на похоронное, настроении, Такеда Хидэтада, сопровождающий подопечную, добрался до выбитых ворот Шиобары, возле которых увидел несколько весьма знакомых силуэтов.

(вместе с героической Китти)

Лисья шубка больше не выглядела роскошной и блестящей, потемнела от копоти и грязи, топорщилась на спине, слипшись в длинные бурые иглы. Мицуке взял зверька на руки, погладил, стараясь не бередить лишний раз рану. Двигаться не хотелось – лишь закрыть глаза, сидеть, баюкать на коленях кицунэ на осеннем солнцепеке, особенно жарком после неожиданной несвоевременной зимы. Рыжая совершенно по-человечески уткнулась носом куда-то в плечо. Просидев неподвижно с минуту, вдруг вскинула голову и несильно сжала пальцы Мицуке тонкими, словно иголки, клыками.
- Ты чего? – удивился роши.
Рыжая мотнула головой с самым свирепым видом, не разжимая зубов.
- Эй! Пальцы откусишь, зараз-за...
Испуганно ослабив захват, лиса подняла взгляд. В глазах - ни капли вины или смущения; Мицуке забеспокоился. И еще – обрадовался, что к рыжей подружке вернулся ее боевой дух.
- Ну что такое? На что обиделась? Прости, коли так.
Рыжая смотрела на него несколько секунд, потом успокоено лизнула пальцы и снова устроилась калачиком на коленях.

- Киё-сан...
Роши не пошевелился. Голос доносился извне, из-за стены, что отгораживала их с лисой залитый теплым светом пятачок от внешнего мира.
- Киё-сан!
Аканэ (до того сестра успела послать Ясабуро за солью, чтобы сохранить в ней трофей) растормошила его как раз вовремя - чтобы увидеть процессию на главной улице разоренной Шиобары. Впереди вышагивал кот; обрубок хвоста величаво и гордо задран к небесам, выражением рыже-белой морды дает понять, что не зря получил свое имя*. Чиру возглавлял малочисленное потрепанное воинство так, что горожане, выглянувшие поглазеть, невольно сгибались в поклоне.
- Поедем со мной, - Мицуке почесал кицунэ за оранжевым ухом.
Рыжая растерянно посмотрела на человека, потом куда-то в сторону леса, потом на процессию... потом снова на человека. Потом кивнула и снова устроила нос где-то под его правой рукой.

-----
*Чиру - другое прочтение иероглифов, составляющих имя Иэясу (имеется в виду Токугава Иэясу)
(и Мицу... эээ, Биш)

Вернувшийся Ясабуро хотел помочь брату, но Аканэ остановила его, покачала отрицательно головой: не смей, пусть справляется сам, теперь он - глава нашего клана, и пусть у нас остались вместо воинов только дети и старики, если старший из нас не найдет в себе сил, то что спрашивать с остальных? И сама же не утерпела:
- Киё-сан...
Опираясь на нагинату, Мицуке тяжело поднялся - вредную рыжую воительницу запихали за пазуху, но Чиру не возразил, лишь презрительно фыркнул. Аканэ тем временем упаковала отрубленную голову, засыпав ее солью. Лиса почти сразу же превратилась обратно, чуть не устроив казус с парой в одном халате, потом решительно обняла "своего" самурая - не разберешь со стороны, то ли помогает, то ли сама старается не упасть. Такое положение устроило всех, даже кота. Маленький отряд, не сговариваясь, продолжил движение – туда, где они оставили лошадей, хоть никто и не надеялся их там отыскать. И действительно на поляне обнаружились лишь взрытый копытами мох и сломанные ветки, да разметанные и растоптанные пожитки.
Только Ясабуро собрался обрадовать старшего брата, что не стоит печалиться (хотя тот еще ничего не сказал), что их лошади, те, на которых они добрались сюда, все еще привязаны в укромном месте, но Аканэ вновь опередила его. Пришлось утешаться тем, что сумел привести коней очень быстро, Ясабуро даже сам себе удивился. Старший брат улыбнулся. Он сейчас был похож на отца, почти те же крупно вычерченные черты вечно хмурого лица, строгий взгляд; он осунулся, будто разом став старше. Только отец не отличался высоким ростом, Ясабуро всегда удивлялся: в кого пошел Киёмори?

(+Китти+Биш)

там же, у ворот и рощи, некогда служившей стоянкой

«Кавалерист без коня – не кавалерист уже, а так, недоразумение.» - Угрюмо думал Такеда Хидэтада рассматривая истоптанные копытами и пожитки, оставшиеся на месте скрытой в кустах стоянки. Да, родичи Мицуке-сана, те самые молодые шиноби, привели своих лошадей, но во первых их на всех явно не хватало, а во вторых как могли эти лошади сравниться с своенравным, наглым и вредным, но выносливым, сильным, и неудержимым, словно лошадиный аватар бога войны, верным конем?
Доблестный десятник угрюмо оглянулся еще раз и, почти без надежды, сложив пальцы в замысловатую фигуру, прижал их к губам и пронзительно свистнул в эту импровизированную свистульку. Естественно, без малейшего результата.
Кавалерист немного подождал, прислушиваясь, а затем свистнул еще раз – с тем же эффектом, точнее без оного. Ничего другого не оставалось, и Такеда подошел к высокой стройной девушке-шиноби, которая, как он понял из разговоров, приходилась Мицуке-доно сестрой, намереваясь обсудить покупку у нее хотя бы одной из лошадей, для Олури-химэ, представился и уже открыл было рот, для того, что бы объяснить суть своей просьбы, как его невежливо прервали. От расположенного у дальней стены, через которую в Шиобару проник Мицуке, леска, донеслось такое знакомое, громкое, наполненное едкой издевкой и неприкрытым издевательством, ржание. Земля ощутимо задрожала под копытами идущих наметом коней и скоро перед лицом тихо рычащего и прикусившего ус Хидэтады, предстал один из основных участников штурма Шиобары – огромный, черный, горделивый, с отблескивающей, словно лоснящийся, шерстью и длинной буйной гривой, высокомерно косящий глазом, Демон-У. Причем, предстал не один – позади могучего жеребца скакали три стройные, изящные, выносливые, явно хороших заморских кровей, кобылки.

Жеребец добрался до выломанных ворот, повернулся к угрюмо взирающему на него Такеде боком, и встал на дыбы, молотя перед собой копытами так, что бы все окружающие могли вдоволь насладиться его цветущим видом и могучей статью. Скакавшие следом кобылы, две – гнедые, одна серая в светлых яблоках, но все с белыми полосками вдоль головы, на лбу, так же сбавили темп, приблизились и окинули гарцующего Демона настолько очарованными взглядами, что в груди наблюдающего за всем этим, достойного кавалериста, возгорелся нехороший огонь зависти. Более того, крайняя слева из всех троих – наиболее ладненькая и, как показалось Хидэтаде, молодая кобыла глядела на несносного Демона-У с таким выражением, какого десятник никогда не встречал ни у одной женщины, с которой сводила его судьба.
Хидэтаде вдруг захотелось протереть глаза – ему показалось, что эта кобылка, окинув очередным взглядом горделивого Демона, смущенно порозовела и с показной стыдливостью прикрыла низ морды рукавом шелкового кимоно, так, что над ним посверкивал лишь лучащийся обожанием глаз, частично скрытый темной челкой гривы.
«И привидится же такое!» - потряс головой изумленный кавалерист, но иллюзия уже рассеялась, сменившись иной, на сей раз еще более обидной. Пританцовывающей походкой, несносный жеребец приблизился к своему всаднику, понюхал его издали, скривился так, словно его ткнули мордой под хвост Чиру, фыркнул и издевательски заржал, косясь на кавалериста со столь явным выражением превосходства на морде, что всякий, кто обладал хоть толикой проницательности, легко мог прочесть во взгляде:
«Ну что? Все не пойми чем, занимаешься, старая ты панда? Ты только глянь, каких девчонок я себе нашел! Просто воплощения всемилостивой Гуан-Инь! А ты?! Вокруг столько скучающих по мужской силе и ласке дам, да хотя бы вокруг тебя?! А ты все с воплями кругами носишься, доспехами гремишь без толку, оглоблей этой размахиваешь, опять же. Да кто на тебя, такого, покуситься? Ты же на два ли всех дам своей вечно насупленной рожей распугал! Вот что мне с тобой таким делать, а? Что обо мне будут достойные собратья думать, если я позволю разъезжать на своей спине такому распустехе и неудачнику как ты?»

(пост не мой, помогаю Рейтару)

все там же, тогда же

Как бы там ни было, но толикой прозорливости, достаточной, дабы понять, что именно думает о нем его боевой конь, десятник кавалерии-нагината клана Санада определенно обладал. И без того тихо тлеющая темным пламенем зависть обрела немало превосходного топлива в лице оскорбленной гордости и незаслуженной обиды, так что коптящий фитиль раздражения тут же сменился ярко горящей и готовой к взрыву пороховой бочкой ярости.
Хидэтада заскрипел зубами так громко, что находящаяся ближе остальных к нему девушка-шиноби непроизвольно положила ладонь на рукоять вакидзаси, отпрянув на шаг от яростно жующего ус кавалериста.
- Что-о-о-о-о?! Это я – неудачник?! – Громоподобно взревел достойный десятник занося нагинату и длинными, сделавшими бы честь любому акробату, прыжками, устремляющийся на зловредного, с ехидным ржанием отпрянувшего от него жеребца. – Вот я сейчас отрублю тебе хвост и тогда посмотрим, кто из нас неудачник, я или ты!!!

Они расстались там, где каменистое поле с трех сторон обступили поросшие лесом горы, на перекрестке дорог. Кот с лисой полюбовно договорились - на время, - и теперь Чиру путешествовал на законном месте, за пазухой хозяина. Завернутая в платок голова была приторочена к седлу, а другой груз, драгоценнее и нежнее, Мицуке не выпускал из рук. Роши указал на дорогу, что уходила вверх по узкой горной расселине.
- Белый феникс в ту сторону, - сказал он и посмотрел на Такамори. – Постарайся не умереть до того, как я тебя убью.
- Сам побереги голову, чтобы я мог снять ее с твоих плеч, - не остался в долгу ронин.
Большой зеленый попугай в знак поддержки взмахнул крыльями, нагло глянул на выглядывающую из-под одежды Мицуке рыже-белую морду: "Выбирай себе на обед кого помельче и послабее".
Никто не упоминал Амэ, но в движениях и едва заметных паузах проскальзывало - они все ощущают ее непонятное отсутствие. И стараются не коснуться этого вопроса, как не касаются воды, идя по берегу в холодный день. Олури, насупившись, скоблила пальцем древко нагинаты. Ей хотелось взять обещание с обоих "старших братьев" не умереть до следующей встречи и не убивать друг друга, а еще лучше, пойти с ними до замка, но девочка молчала. После Шиобары она не была уверена, что такое обещание может иметь смысл.
Мицуке тронул было коня, поторопив пятками, спохватился, натянул повод. Не так уж много у него было пожитков, которые нужно было таскать с собой, но копался роши за пазухой долго. Вероятно - мешали прижавшаяся к нему с сосредоточенным видом кицунэ и воспротивившийся вторжению кот. Затем на свет был извлечен браслет, что с трудом налез бы на запястье Мицуке.
- Держи, - роши протянул немудреное сумрачной, точно маленькая предгрозовая тучка, Олури.
Девочка от удивления даже перестала хандрить и колупать древко. К подаркам она уже начала привыкать, но так ей дарили впервые. С украшения в руке Мицуке перевела взгляд на руку Такамори с очень похожим браслетом в ней. Бубенчики точно были одинаковые, различались только рисунки на кружочках вроде монет. У Мицуке – цветок сакуры о пяти лепестках, точь-в-точь как моны на одежде у пробегавших мимо в суматохе Шиобары Ода. На монетках браслета в руке Такамори красовалась глициния. Ронин и роши переглянулись, Такамори дернул бровью, Мицуке скептически фыркнул. Олури задумалась на мгновение, затем улыбнулась и протянула за дарами обе руки одновременно.


(Далара mo)

Десятник кавалерии-нагината славного клана Санада, Такеда Хидэтада наблюдал за сценой одаривания Олури с расстояния нескольких шагов – он подтягивал подпругу. Демон-У, обычно весьма вредный и своенравный жеребец, на этот раз вел себя тише воды и ниже травы, лишь недовольно косил на всадника глазом и гневно фыркал, но никак не пытался творить пакости, до которых был большой мастак, и, признаться, Хидэтаду это радовало.
Пока Олури находилась в поиске нелегкого решения, как не обидеть ни одного из названных старших братцев, десятник наконец-то нашарил в сильно исхудавшей седельной сумке то, что старательно разыскивал уже долгое время.
Приблизившись к Такамори и Мицуке, чьи подарки Олури-химэ только что, с милой непосредственностью, приняла, кавалерист с искренним уважением поклонился каждому из них в отдельности и протянул по кувшинчику отличного сакэ из остатков изрядного запаса, употребленного дружной компанией на посвященном луне празднестве и произнес:
- Благородные господа, прошу вас принять этот скромный дар в память о совершенном вместе путешествии. Это очень хорошее сакэ, оно поддержит вас когда трудно, согреет когда холодно и притупит печаль, если тяжело на душе, напомнив о празднике луны, во время которого мы вкушали подобное. Мы все вместе прошли немало ри, видели множество чудес, много раз обнажали мечи, сражаясь на одной стороне, и каждый миг этого похода для меня был честью. Мой долг – доставить Олури-химэ в замок Белого феникса, тем более что так и не удалось найти и доставить туда же ее младшего брата. Судьба каждого из вас ведет вас своим путем, по этому сейчас, в час расставанья, благодарю вас обоих и надеюсь на то, что еще когда-нибудь пути каждого из нас вновь пересекутся.
С этими словами, Хидэтада еще раз поклонился, а затем, вскочил в седло и, надев на голову украшенный рогами шлем, затянул подбородочный ремень, произнеся, обращаясь к подопечной:
- Пора в путь Олури-химэ. Господин с нетерпением ждет вас. Путь впереди еще долгий, а заставлять господина ждать, так же как и вам пребывать без должной свиты – недостойно юной госпожи столь высокого рода.
С этими словами, кавалерист толкнул коленями бока верного скакуна и Демон-У, с угрюмым выражением морды в очередной раз покосившийся на седока, уверенным шагом направился вперед, старательно задирая неровно торчащий пучок коротких волос, оставшийся от, донедавна роскошного, с длинным блестящим волосом, хвоста.

ФИНАЛ

Грохот копыт сотрясал Такама-но хара, равнину высокого неба, ветер трепал лошадиную гриву и играл кистями, которые украшали уздечку. В одной руке охотник держал лук, покрытый черным и белым лаком, в другой стрелу; всадник был высок ростом, и его конь – под стать ему. Звонко щелкнула тетива, разлетелась на щепки прикрепленная к шесту мишень, но стрелок не остановился, вытягивая из-за спины следующую стрелу. Под низко надвинутой соломенной шляпой не разобрать лица.
В стороне на походном раскладном стульчике устроилась молодая женщина. Она сопровождала всадника оценивающим взглядом, прищелкивала языком. Иногда казалось, что вот-вот сорвется, присоединится к воинскому занятию. Но младенец на ее коленях дергал за рукав или пытался дотянуться хрупкими пальчиками до венка на голове женщины, и тогда она переносила внимание на ребенка, что-то нашептывала. Каждый раз, когда она опускала на него взгляд, лицо озаряла непривычная для знавших ее теплая улыбка.
Вторую мишень постигла та же участь, а потом и третью. Всадник подхватил поводья, останавливая коня рядом с женщиной. Одежду его цвета листьев ранней весны украшал замысловатый узор, на шее в такт ходу коня подрагивало яшмовое ожерелье. Всадник подставил руку белоснежной фазанихе, и та устроилась там, вцепившись коготками в нарукавник-иготэ.
- Что случилось?
Женщина подняла голову, пересеклась на мгновение со стрелком взглядом и перевела его на птицу. Малыш на коленях принялся теребить расписанный веселящимися и танцующими фигурками веер.
- Не следовало делать то, что я сделала. Слишком большое противоречие канонам.
Вдали, почти у самого горизонта, серо-жемчужной занавесью полился дождь.
Из-под низко надвинутой шляпы раздался недоуменный смешок:
- Неужели?
Молнии в глазах женщины могли бы спалить всю равнину. Дождь у горизонта превратился в шумный ливень. Ребенок притих, извернулся, взволнованно заглянул в лицо матери. Та вздохнула, пригладила нежные волосики на голове младенца. Снова повернула голову к собеседнику. Лица того видно не было, слишком густая тень от шляпы мешала рассмотреть черты.
- Вмешаться - одно дело, лишить жизни - совсем другое.
Всадник расхохотался.
- И ты с этим пришла ко мне? К тому, кто дает жизнь, а не отнимает?

(с Даларой)

- К кому же, как не тебе, приходить? – огрызнулась женщина в более привычной для нее манере. – Ты знаешь об этом гораздо больше прочих, ты стоишь в начале и видишь все от прошлого до настоящего.
Она снова пригляделась, но поворот головы собеседника не оставлял шансов увидеть лицо. Другой спросил бы, стоит ли видеть то, что так неуклонно скрывается от глаз, но эта женщина не отступала. Победа, считала она, рано или поздно придет.
- Не тревожься понапрасну из-за того, кто все равно скоро бы умер, - всадник небрежно взмахнул рукой, отметая любые сомнения. - Ты лишь приблизила и без того недалекое событие.
- Он не был похож на умирающего, - возразила сидящая; младенец агукнул, то ли соглашаясь, то ли увидев птицу в небе.
Всадник подкинул в воздух белую фазаниху.
- Лети, поплачь, Накимэ! Его время пришло, - обратился высокий охотник к своей гостье. - Наказания еще никому не удалось избежать. Тем более, людям.
Та хмыкнула. В лице ее что-то переменилось – слова пришлись к месту.
- Да, люди... Там по-прежнему нет порядка и гармонии. Срединную землю сотрясают войны и смуты, а люди не понимают, что с ними происходит, суетятся, пытаются удержать в растопыренных пальцах речной песок своих жизней.
Ее собеседник перегнулся в седле, их лица оказались совсем близко, но порыв ветра раздул не подвязанные волосы охотника, пряди залепили ему лицо.
- Дети, танцовщица небес, вот о ком нужно думать! Если мы не вернем детей, и Такама-но хара утратит покой.
Она не опустила взгляд, хотя исходящая от собеседника сила требовала смирения и уважения.
- Дети не могут вернуться сейчас, они слабы и беззащитны. Они не смогут быть теми, кто нужен Такама-но хара и нам всем.
- Значит, нужно их сделать сильными, - отрезал ее собеседник.
- Накатсу-куни закалит их. Нужно только время. Они станут лучше, чем были, - настаивала на своем женщина.
Ребенок, остро чувствовавший настроение обоих, совсем затих, только переводил взгляд круглых глаз с мужчины на мать и обратно. Всадник провел над ним затянутой в цветастую мягкую перчатку ладонью.
- Пусть так и будет, - сказал он. - Пусть так и будет...

-----------