(Соучастники - Хигф и Далара)

Сколько лет назад состоялось их первое знакомство? Семнадцать, кажется? Вроде бы так недавно, и Танаке Масуми хорошо помнится тот солнечный день. С последней встречи прошло уже около десяти лет. Как мальчишка мог сотворить такое и почему не пришел, не сказал ничего, не посмотрел в глаза тогда? Он обманул. Предал. Он убийца.
- Ты должен умереть. Лучше бы ты не дожил до этого дня после того, что… что произошло.
Глупости он говорит, пустое. Не смог почему-то удержаться.
Невозможно смотреть в глаза. Если бы ложь, можно было бы, но Масуми-сенсей говорит правду, и это гораздо хуже. Такамори опустил взгляд, спину наоборот выпрямил еще больше. Глубоко вдохнул.
Нужно было быть настойчивее. После побега и всего... после деревни, где он скрывался целый месяц. Если бы он не сдался, продолжил попытки встретиться с учителем, сейчас все было бы по-другому. Возможно, Масуми-сенсей убил бы его тогда, но не было бы сейчас этой горечи в знакомом голосе и ненависти в глазах. Неудачные попытки, и он, пятнадцатилетний мальчонка, уверился, что это ками не желают их встречи. В тот последний раз он со слезами на глазах провожал взглядом группу всадников, среди которых был сенсей. Провожал, чтобы встретить почти десять лет спустя вот так.
Ком в груди не давал дышать, и Такамори закрыл глаза, борясь с ним. Сдавленным голосом выжал из себя слова:
- Вы привезли меня на суд дайме провинции. Я благодарен за это.
Почему-то накатило странное желание – сорвать с шеи бывшего ученика кусок нефрита и убить его. Или убить и сорвать – все равно. Нет, стоп, он привез преступника на суд, и закон должен сказать свое слово. Акаихигэ, конечно, со странностями, но он должен понять…
Странное желание схлынуло, и, будто груз на веревке качнулся в обратную сторону. Возникло желание спросить сейчас, попробовать понять, будто не прошло этих десяти лет. Затем маятник вернулся в исходную точку, застывшую точку холодной ненависти. Он больше ничего не может сказать или сделать.
- Да восторжествует справедливость, - Масуми склонил голову и отошел на несколько шагов.

Говорят, местный дайме – самодур, и решениями его правит прихоть, а не разум. Что ж, криво улыбнулся Такамори, есть шанс на оправдание. Нет, юные мальчики из Ода, я смеюсь не над вами. Оправдание, помилование – о чем речь? Смешно отрицать вину, которая очевидна. Да, убил Акено. И сделал бы это снова! Здесь нечего отрицать. Даже если бы было желание, одного взгляда на лицо Масуми-сенсея достаточно, чтобы оно пропало. Давно нужно было надеть белые одежды, попросить кого-нибудь... Да нет, кто окажет честь беглому преступнику? В лучшем случае просто меч, в худшем – веревка, как для какого-нибудь бродяги.
Отец, ты собственными руками убил бы такого сына, разве нет? Убил бы... Так и видится лицо, родное и отстраненное до недоступности. Гордый род, стремление быть наверху, вечное следование традициям до буквы. Посмотрел бы ты сейчас на сидящего посреди двора в чужой одежде, окруженного со всех сторон. Впрочем, ты, наверное, давно отрекся от такого наследника. Или объявил умершим и назначил другого. Да, ты наверняка сделал именно это.
Почему они тянут? Сколько можно сидеть здесь, пытаясь хоть немного размять затекшие руки, несмотря на стягивающие запястья веревки? Этот обычный двор заурядного деревенского богатого дома уже приелся до тошноты. Мальчишки, только-только получившие свои мечи и прически, заметно нервничают. Интересно, им когда-нибудь приходилось убивать? Вообще видеть мертвого человека? Вряд ли...
Еще этот холод. Можно поклясться, что здесь призраки. Возможно, это Азака терпеливо ждет, когда ее несостоявшийся жених наконец-то коснется ее снова, чтобы уже не разлучаться никогда. Ничего, любимая, осталось недолго.
Шаги. Что, уже, наконец? Юноша чуть старше остальных. Удивленно вздымаются брови, на мгновение кажется, что это сам Ода Нобунага почтил вдруг этот двор своим присутствием. И словно опять толкает в спину Сакио, напоминая, что надо кланяться. Разум говорит: быть не может, и видение пропадает. Ода Хидэнобу до дрожи похож лицом на своего деда. Ходят слухи, что это сам Нобунага, перевоплотившийся в собственного внука. Много слухов ходит. Например, что он несдержан в своих желаниях, и может сотворить что взбредет в голову.
Смотрит. С презрением, чем же еще. Невольно на губах пробивается улыбка-смешение горечи и удовлетворения, что не обманулся. Вот от чьей руки не хочется отправиться в павильон Белой яшмы.

Вскоре одна за другой начали поступать вести от лазутчиков, и ни одна из новостей не обрадовала. Хуже всего оказались две последние: о нескольких мертвецах на дороге и об армии, которая форсированным маршем пересекла равнину от Ашикаги до Никко, этим утром переправилась через Кинугаву и, если солдаты окажутся неутомимыми, то вскоре подступят к непрочным стенам Шиобары. И герб на штандартах виден издалека.
На известие о трупах юный Хидэнобу лишь махнул рукой, помрачнев, и попросил, нельзя ли отправить людей, чтобы привезти тела для должного погребения. А заодно добавил, что предпочел бы, чтобы шляющиеся по здешним лесам монахи больше думали о смирении и просветлении собственных душ, чем о прибавлении в Павильоне белой яшмы душ посторонних.
Не сразу, но старшему каро дома Тайра удалось получить у Хидэнобу краткий и не изобилующий деталями рассказ о встрече их небольшого отряда с хорошо вооруженными святыми людьми.
- Если они вдруг повернут сюда, - сумрачно добавил Ода, - встреча с Хосокавой нам покажется благом. Они и при деде не отличались терпимостью, а теперь их некому сдерживать.
Онодэра Тодзаэмон поблагодарил и, распорядившись сообщить остальным воинам свиты, что найти его можно у центральных ворот, туда и отправился, предварительно отправив крестьян рубить бамбук для дополнительной защиты стен. Он надеялся, что Хосокава не станет предпринимать необдуманных действий, хоть и не очень на это рассчитывал. Ну что ж, хорошо, что бамбука в окрестностях растет много...

(Bishop+Reytar)
Дорога на Шиобару

Глухой стук копыт в дорожной пыли постепенно приближался, было слышно, что приближающиеся всадники идут неторопливой рысью, - скорее всего потому, что за сегодня уже проехали немало ри и еще больший путь еще предстояло истолочь копытами коней. Наконец из-за поворота показались пять сидящих на небольших выносливых лошадках, человек. Легкие доспехи из материи, пара переброшенных через седла нагинат и мечи в ножнах, – все в их облике говорило о том что это в первую очередь дозорные и лазутчики, а уж во вторую – воины. Монотонно покачиваясь в седлах они вели неторопливую беседу, единственно подобающую достойным людям и слугам могущественного даймё, не забывая при этом внимательно замечать все, что происходило вокруг.
Естественно, даже будь на месте этих воинов неопытные мальчишки, не заметить застывшего посреди дороги огромного, черного как смола скакуна и одетого в тяжелые доспехи воина, чья физиономия отнюдь не лучилась радушием и миролюбием, восседающего на спине коня, они бы не смогли. Передний из воинов – высокий и долговязый малый в алых одеждах дома Тайра покосился на всадника черного коня, ласково прикоснулся к древку, словно погладил лежащую поперек седла нагинату, но беседы с одним из спутников – пухлым коротышкой, который будто бы нечаянно положил руку на рукоять меча, ни на миг не прервал.
Десятник кавалерии-нагината клана Санада, ветеран победоносной компании на землях Коре, подождал пока всадники приблизятся на расстояние двадцати-тридцати шагов, оскалился еще кривее, похлопал по шее нервно фыркнувшего Демона-У и, задрав лицо к небу, зарычал. Низкий, вибрирующий звук, грозный рев, которым обычно тигр-самец оспаривает у клыкастого конкурента охотничью территорию, словно предупреждая: «Не отступишь, буду убивать!», прокатился по окрестностям.

(soshite Reytar)

Рык был довольно коротким по длительности, но весьма не бесполезным, так как на разных участников этой сцен оказал весьма разное воздействие: невысокие поджарые лошадки, так удачно подходящие для ведения дозоров, отлично знали, что такое тигр, боялись его и не желали иметь с ним ничего общего. Лошадки тут же испуганно заржали и заметались, горя желанием унестись подальше и лишь сдерживаемые крепкими руками вцепившихся в поводья сквернословящих всадников, которым отнюдь не хотелось падать из седел, остались на месте, громко хрипя и кося бешеными глазами. А вот на черного жеребца тигриный рев произвел полностью противоположный эффект, - Демон-У яростно взвизгнул и с громовым топотом ударил в галоп, причем не куда-нибудь подальше, а прямо по курсу, туда, куда была направлена его голова. На свою беду, на пути яростного Демона оказался долговязый предводитель дозорных, чей фыркающий от страха и пританцовывающий конек развернулся почти поперек дороги. Вот его-то черный жеребец и ударил грудью, попав по корпусу в районе седла.
Удар могучего черного жеребца был страшен - рыжеватого конька просто снесло с дороги, а куда улетел всадник, и насколько серьезно ему досталось, Хидэтада так и не успел понять.
Демон-У заржал и поднялся на задние ноги, молотя передними по воздуху перед собой так, что под эту "молотилку" словно нечаянно, угодил недавний собеседник предводителя - тот самый толстячек, тут же с громким криком рухнувший из седла и сжимавший рукой правое плечо, по которому пришелся удар подкованного копыта.

(Bishop+Reytar)
там же

- САНАДА!!! – Некормленой и крайне злобной пандой ревел Хидэтада, полосуя воздух справа от себя, стараясь дотянуться лезвием до очередного из всадников, который заслонялся собственной, более короткой и легкой нагинатой. Громкий лязг и жалобный стон разрубаемой стали, в руках у одетого в легкий матерчатый доспех, удивленно округлившего глаза дозорного, остается дважды по пол нагинаты, а тяжелый кавалерист в рогатом шлеме перехватывает древко и тупым концом нагинаты с размаху тычет в лицо все еще не верящего, что уцелел, противника. Звук глухого удара, дозорный рыбкой вылетает из седла и валится в пыль, все еще не выпуская из рук куски того что недавно было нагинатой, а кавалерист в цветах дома Санада уже разворачивается к двум другим, пришедшим в себя от неожиданности, справившимися с лошадьми и наседающими на него вместе, оставив за спиной обочину дороги, противниками, мечи которых, полосуя воздух отбрасывают солнечные зайчики.
Мицуке не был уверен - стоит ли ему соваться в общее месиво. Своя голова ему нравилась на собственных плечах, но выбирать не приходилось. Роши взвесил на ладони короткий клинок метательного ножа. Еще один сегодняшний неудачник свалился в пыль, а Мицуке мысленно поблагодарил родной клан за нежданный подарок. Потом вынырнул из зарослей позади дозорных, подцепил ближайшего за ногу, дернул изо всех сил, вышибая из седла.
Дозорный заорал и замахал руками, яростно стараясь удержаться в седле, но не преуспел в этом начинании, словно мешок с рисом плюхаясь в пыль, но тут же вскакивая и размахивая мечом, устремляясь на недорого, хотя и добротно одетого долговязого малого с прической ронина. От обочины дороги, занося нагинату для удара, к месту боя ковыляет изрядно запыленный и поцарапанный предводитель сторожевого отряда, улетевший от удара Демона-У в кусты и именно в этот момент вернувшийся на поле боя.

Мицуке от расстройства покачал головой, меч уютно дремал в ножнах, участвовать в бою не желал, что ты будешь делать? Бродяга наклонился, подобрал с дороги обломок древка – им и вытянул первого обалдевшего от удара о землю стражничка по рукам, заставляя выпустить оружие. Со вторым этот фокус едва ли прошел бы, и роши нырнул под клинок нагинаты, как будто все-таки собрался расстаться с жизнью. Он врезался плечом под «фартук» доспеха. С громким отчетливым: "Ф-фу-у-у-уххх…", сопровождаемым выпучиванием глаз, предводитель стражников отлетел на несколько шагов назад, скорчился, зашатался и рухнул на землю, где начал качаться, постанывая и все так же пребывая в свернутом виде. Первый, которому досталось древком по рукам, взвыл благим матом и сейчас тихо сипел сквозь сжатые зубы, сидя в пыли, обхватив здоровой рукой ушибленную и баюкая ее словно младенца. Тот же из стражников, по чьему плечу "прогулялось" копыто Демона-У, изрядно оное подпортив, а возможно и размозжив, заправил вышедшую из строя руку за пояс, выхватил левой рукой меч и осторожно приближался к ронину, готовясь полоснуть его по руке или ноге, что бы лишить подвижности и уровнять шансы.
Что ж, на равных так на равных. С небольшим исключением. Роши выпрямился, исподлобья отслеживая передвижение стражника. Одной рукой придерживал мечи, что были заткнуты за пояс.
Стражник занервничал, услышав за спиной громкое фырканье боевого жеребца, в чьих боевых качествах не мог усомниться и, надеясь хоть как-то вывести из строя ронина до того, как на него бросится СТРАШНЫЙ ЧЕРНЫЙ ЖЕРЕБЕЦ со своим одоспешенным всадником, атаковал сам. Он сократил дистанцию коротким шагом, нанося простой удар сверху вниз, но, готовясь попытаться уколоть тыльной стороной, если удар цели не достигнет. Мицуке шагнул ему навстречу. Короткий миг как будто ничего не случилось, оба замерли, прислушиваясь к чему-то. Потом стражник недоуменно скосил глаза, пытаясь разглядеть, что творится у него с животом. Потом, хлюпая кровью, сел в пыль. Мицуке поморщился, вытер клинок.

(те же)

Те же...
Там же...

- А с остальными что будем делать? – Полюбопытствовал все так же восседающий на коне Хидэтада. – «Лишние глаза и уши нам ни к чему, но и добивать этаких «вояк» право стыд возьмет…» - Кавалерист покосился на тихо стонущего предводителя стражников, все еще лежащего в пыли и сжимающего руками промежность, и скривился.
- Оставим здесь, - решил Мицуке. - Возьмем их лошадей. Верхом мы быстрей доберемся.
- Вот это дело! – Кавалерист улыбнулся и рявкнул на израненных стражников так, что на ближайших деревьях задрожала листва:
- Шустренько встаем, уважаемые, так-вас-разэтак! Оружие складываем вот здесь, что бы я видел где оно лежит, а потом культурно отходим к обочине, присаживаемся в позу лотоса и тихонько медитируем никому не мешая, до тех пор, пока я не скажу. Иначе, выводы делайте сами – два трупа уже есть, если горите желанием пополнить собой яшмовые палаты Подземного Царства Янь-Вана – рискните!
После того, как мрачные словно грозовые тучи, но молчаливо-покорные стражники положили на землю свое оружие, а затем сели на траву у обочины, где было указано, Хидэтада спешился и приблизившись к ронину хмыкнул:
- А ты, уважаемый, знаешь какой-то хитрый прием, как я погляжу? Как ты это сделал и где научился подобному, не подскажешь ли? Честное слово – впервые вижу такое умение владеть клинком, такую скорость и точность удара, ведь ни я сам, ни этот дурак не успел заметить как ты выхватил меч!
- Это техника, не прием. Посмотрел бы ты моего деда! Вот у кого скорость...
Роши оглянулся на заросли.
- Вылезайте! Нам пора идти дальше.

Принимать участие в бойне, подобной развернувшейся, не для самообороны – недостойно священника. Тем более, трудно помочь воинам, если на тебе лежит заповедь «Не убий», сдерживающая руку.
Отец Андрео ждал в кустах, около Олури, готовясь помочь девочке, если дело обернется не самым лучшим для их отряда образом. Быстро – схватка заняла в действительности очень мало времени – выяснилось, что если кто и нуждается в помощи, так это противники бравой пары – Хидэтады и Мицуке. Когда португалец покинул укрытие, предоставленное лесом, стражники сидели рядком, напоминая наказанных нерадивых учеников в монастыре, где когда-то он начинал путь к Богу.
Вот только пара из них уже завершила свое обучение навсегда, и путь в этом грешном мире – тоже. Очередная смерть, не первая и не последняя, увиденная миссионером. Люди очень усердно убивали друг друга, и в просвещенных странах, и среди варваров…
- Смилуйся, Господи, над их душами, - произнес европеец.

Пара капель, чудом уцелевших на дне фляги, одна за другой упали на язык монаха, чтобы исчезнуть через мгновение в горле. Кин Ки посмаковал еще несколько секунд остатки золотистого нектара и вздохнув выбрался из повозки. Бедро уже практически не болело, но при ходьбе старик все же пока предпочитал опираться на свой посох.
На дороге уже шел последний акт очередного представления на тему "Кто кого больше поубивает!" Одним из главных критериев этого действа, похоже, было еще и дополнительное зверство, проявляемое исполнителями, причем желательно ярко выраженное.
Бросив взгляд на тех двоих, что отправились испить из Желтого Источника, Ки недовольно поморщился. Они шли спасать Юджи-сана, но, в конце концов, неужели нельзя было обойтись без убийства хотя бы таких уж совсем "безобидных" противников. Для грозных спутников монаха вряд ли составило бы большого труда просто ранить врагов, а не обязательно лишать тех жизни. Но воскрешать Кин Ки не умел, а потому лишь прошел мимо смирно сидевших воинов, и остановился на краю дороги.
Рыжая лошадка, отбежавшая дальше всех остальных, поняв, что сражение уже закончилось, невозмутимо объедала листья с одного из кустов, ничуть не интересуясь своей судьбой и судьбой своего владельца. Ки улыбнулся и негромко прищелкнул языком, издав странный звук. Лошадь оторвалась от своей трапезы и удивленно обернулась. Монах чуть слышно чирикнул еще раз. Обернувшись теперь всем телом, конек неторопливо потрусил к Кин Ки, и замер когда рука старика легла на его холку.
- Не вечно же Мицуке-сану меня на себе возить, - усмехнулся Ки, обращаясь к животному.

Шиобара


- Нобору... Ноборуу... - голос звал тихо-тихо и очень мягко, но голос почему-то проникал глубоко-глубоко, он звал, манил, просил, и будто старался заполнить сознание мальчика - Иди сюда... иди ко мне!
Под верандой произошла небольшая, но яростная возня, и во двор выбрался чумазый племянник сиятельного дайме; растрепанные волосы были щедро украшены паутиной, а на одежде к прежним мазкам туши прибавились пятна от грязи и чешуйки лишайника. Мальчик, потупившись, шмыгнул носом.
Князь стоял на веранде, неподвижно, руки в рукавах кимоно, лицо казалось воплощением спокойствия, опустив взгляд на мальчика, Акаихигэ прищурился, взор его впился в паренька.
- Нобору... - интонация голоса князя была странной, удивление смешанное с недовольством и массой показного спокойствия, будто жирного трепанга чуть присыпали перцем, перчинки есть, но вкуса так и не появилось.
- Я больше не буду, - без особой убежденности отозвался мальчик; глаза его за длинной челкой озорно блестели. - Можно мне пойти переодеться?
Он сделал шаг к подбежавшей прислуге, которая во главе с запыхавшимся Хейкичи столпилась неподалеку. Дайме милостиво кивнул, и слуги, подхватив мальчика, бросились выполнять экзекуцию. И вскоре Нобору опять вывели из дома, уже чистого и одетого в парадную одежду; даже сумели причесать копну волос на голове, так что мальчик выглядел необычно по-взрослому и серьезно. К тому времени приготовили и плетеные подушки-дзабутоны, разложив их на веранде с другой стороны двора, а для господина Акаихигэ вынесли походный складной стульчик.

Ода Хидэнобу уже ждал, прохаживался нетерпеливо по двору, сжимая в кулаки заложенные за спину руки. Самураи из свиты сиятельного дайме, те, кто были постарше, негромко перешептывались; кто-то сказал, будто ждет, что услышит требование подвести коня. Заметив Акаихигэ, Ода повернулся к нему.
- Онодэра-доно просил передать, что возводит укрепления у стен Шиобары, - негромко произнес Хидэнобу. - Сюда идет армия. Поспешим.
При слове "армия" пленник встрепенулся. На его лице отразилось веселое недоумение человека, которому уже нечего терять. Но продержалось недолго, сменившись на сомнение, и наконец скептическое покачивание головой.
- Да, князь Хосокава, видимо решил нанести нам визит - дайме улыбнулся - Начнем же!
Акаихигэ опустился на стул и вынул руки из рукавов вновь явив свой любимый веер.
Двое юных членов клана Ода, что покрепче, ухватили Такамори под руки, заставив встать, провели два шага и снова усадили, теперь уже лицом к веранде и суду. Один из юношей поправил сбившееся косодэ, запахнув его как можно плотнее. Оба встали позади в сторонке, настороженно поглядывая на подсудимого. Тот повернул голову, кинув единственный взгляд на Танаку, потом сел прямо и устремил рассеянный и словно бы невидящий взгляд в сторону дайме.
Хмуря выгоревшие брови, Хидэнобу занял положенное место, перечислил немногочисленные преступления некоего Кинджо Такамори из Овари, призвал в свидетели присутствующего главу рода Танака, «от чьего имени и по чему требованию призывают к справедливости». Заметно было, как ему хочется поскорее закончить дело и вернуться к делам собственным.
- Что ж, суть дела ясна, - дайме внимательно смотрел на подсудимого, будто нашел что-то интересное и разглядывал это, обмахивая себя веером - у тебя есть, что сказать по делу, Кинджо Такамори?
- Я не отрицаю, что совершил все, перечисленное господином Ода Хидэнобу, - ответил подсудимый безучастным голосом, словно не его судьба решалась сейчас, словно что-то гораздо более важное занимало его мысли. Возможно, он про себя уже составлял предсмертное стихотворение. Потом, словно вспомнив, добавил:
- Да, я убил Танаку Акено. Но и он хотел моей смерти.

(Сон+Дон+я)

- Не отрицаешь? - улыбка чуть осветила лицо дайме - Интересно... Скажи, что побудило тебя совершить все это? Ты не похож ни на смертника, ни на раскаявшегося преступника!
- На этих делах лежит снег многих зим. Ни к чему ворошить его ради простого любопытства, - произнес обвиняемый. Рассеянность во взгляде ушла, теперь он смотрел в упор на Акаихигэ, точно пытаясь найти что-то в складках яркой одежды.
Нобору все никак не мог усидеть спокойно на одном месте, он то и дело порывался открыть рот и что-то сказать, но умолкал под тяжелыми взглядами взрослых.
- Нобору, а что ты скажешь? Тебе принимать решение... ты судья, - дайме махнул веером слугам, - Но сначала покажите, господину Кинджо, как правильно смотреть на высокородных господ...
Пара слуг подхватили бамбуковые палки и подскочили к обвиняемому:
- Раз...
- Два...
- Три...
- Четыре.
Отсчитал дайме. Четыре сочных удара обрушилось на Такамори, после чего, слуги подняли опутанного веревкой человека и снова поставили его на колени, при этом косодэ раскрылось, и стала видна обнаженная грудь воина.
- Казнь в день, отведенный для праздника, - произнес чей-то голос, - никому не принесет добра.
Кто-то схватился за меч, некоторые отпрянули. В последствии все они пришли к выводу: не иначе, как прорицатель появился из воздуха. Никто не видел, чтобы он входил во двор, никто не заметил, как он уселся в стороне, прислушиваясь к разговору.
- Не много ли смертей в этом доме?

(дон Алесандро, Далара и Bishop)

Такамори, стараясь восстановить дыхание и морщась - слуги не жалели силы, - обернулся на голос вместе со всеми и не сумел удержать возглас удивления. Невозможно перепутать эти глаза, будто глядящие тебе прямо в душу, не отвлекаясь на внешние проявления. Длинный острый нос, губы в неизменной полуусмешке. Даже аккуратная гладкая прическа и головной убор те же самые. Но как он мог оказаться здесь?! Именно сейчас.
Глаза Нобору сузились, когда он тоже посмотрел на пришедшего.
- Ты знаешь что-то... об этом человеке, что нам следует знать? - голос тоже был напряженным.
Дайме перевёл взгляд нового участника действа. Улыбнулся и слегка наклонил голову.
Прорицатель, как и положено людям его занятия, был одет в белое каригину, низ длинных штанин был запачкан в пыли, но - никто не допускал мысли, что повелитель демонов и стихий мог шагать по дороге, словно обычный человек. Постукивая по ладони сложенным веером, колдун с интересом разглядывал мальчика, что подобно взрослому должен был решать судьбу пойманного преступника.
Потом один раз кивнул.
- Да.
Нобору тоже кивнул, приглашая говорить.

(теперь нас еще больше: СонГоку, Китти, Бишоп, Хигф, дон Алесандро и я)

- Достаточно будет просто слов или потребуется доказательство? - усмехнулся колдун; жмурясь, точно большой кот, посмотрел на солнце, потом - точно так же - на связанного человека перед верандой.
- Скажи слова, - губы наследника тронула едва заметная улыбка. Взгляд скользнул по представителям клана Ода, по "дяде". - И доказательство тоже... потребуется.
- Мы слушаем тебя - князь прикрыл глаза и сложил свой веер.
Ронин заволновался, в очередной раз попробовал на прочность веревки, все так же безуспешно. В груди поднималось щемящее предчувствие чего-то непоправимого, что уже словно стоит за стеной, тенью на рисовой бумаге, готовое отодвинуть тонкую перегородку и шагнуть в бытие. Камень на груди стал почти горячим. Захотелось снять его, сдернуть, чтобы перестал касаться кожи.
- Принесите мне принадлежности для письма, - прорицатель сунул веер в широкий рукав.
Хидэнобу чуть не взорвался возмущенным протестом, но его удержали. Он раздраженно махнул рукой, отвернулся: делайте, что хотите.
Колдун - как будто нарочно испытывал терпение всех собравшихся - неторопливо перебирал кисти, потом ему не понравилась палочка спрессованной туши, но в конце концов все было готово. Он передал сложенные змейкой полоски бумаги слугам.
- Пусть развесят вокруг двора.

(СонГоку, Китти, Бишоп, Хигф, дон Алесандро и Далара!)

Оттянув, чтобы не мешал, рукав каригину, другим концом кисти прорицатель начертил вокруг Такамори несколько прямых линий - восемь раз по три. Повернул голову к сидящим на веранде судьям.
- Уверен ли сиятельный князь, что поступки его продиктованы справедливостью, а не местью?
- Я уверен, что мои поступки в отношении этого человека не продиктованы личной местью - медленно проговорил князь - Так я вижу его впервые в жизни.
Масуми, стоявший с каменным лицом, внутренне поморщился, когда палки обрушились на плечи Такамори. Он хотел смерти убийцы и предателя, но не унижений своего бывшего ученика. Акаихигэ не был его господином, и ничто не мешало Танаке осуждать его действия, часто, как говорили, не несущие никакого смысла.
Суд выглядел глупым фарсом. Вершил его мальчишка, бегавший от тех, кто должен был привести его в порядок перед таким важным действием, Тайра развлекался, все затягивалось, а ведь так хотелось, чтобы дело было закончено как можно скорее!
Тут, в довершение всего, словно из-за кулис театра, появился прорицатель в белом. Похоже, пришел пешком. Странно, но думать об этом некогда, и недовольство пересилило почтение.
Масуми шагнул вперед и почтительно, но твердо заговорил, по-прежнему с невозмутимым видом:
- Я хотел бы напомнить справедливым и мудрым, что вершат суд, что он уже назначен и должен быть свершен. Не дОлжно затягивать пребывание преступника, признавшего виновность, в этом мире.

(Шестеро - не рекорд ли? Бишоп, СонГоку, Далара, дон Алесандро, Китти, Хигф.)

Акаихигэ перевел взгляд на говорившего.
- Кто это? - спросил дайме у Оды - Вы его знаете уважаемый Хидэнобу-кун? Мне кажется, он приехал в составе вашей свиты.
Взгляд янтарного цвета глаз с тигриным вертикальным зрачком остановился на Танаке.
– В нем... – перебивая ответ Хидэнобу, колдун прикоснулся ко лбу связанного преступника сложенным веером, – спит другой. Казните одного – погибнет второй. И тогда люди скажут, что сиятельный князь Тайра-но Акаихигэ мстит за родственников, но не так, как положено воину и военачальнику.
Ода, который как раз наклонился к дайме, чтобы подтвердить свое знакомство с Танакой, быстро выпрямился и схватился за рукоять меча.
- Мы уважаем твое искусство, но зачем ты оскорбляешь правителя этой земли?
Пожилой самурай, кажется, начинал испытывать презрение к Акаихигэ, похоже, толком не слушавшего юного Хидэнобу, ведь тот представлял Танаку. И это - властитель, хранитель земли и судья? Хотелось бы узнать, правда, имеет в виду прорицатель? Однако пока ему неприлично спрашивать.
- А что скажет судья? – прорицатель склонился в поклоне, недостаточно низком, чтобы нельзя было следить за людьми во дворе.
- И вправду, - дайме повернулся к Нобору - каково твоё решение?

(СонГоку, Китти, Далара, Хигф, дон Алесандро и Бишоп)

Шиобара.

Суд, похоже, остановился, всё ожидали решения мальчика, слуги даже немного заскучали, хоть и никоим образом не подавали вида. Солдаты готовились к обороне, местные жители уже начали рубить бамбук и укреплять стены, аркебузиры стояли отдельно, проверяли сух ли порох, заряжены ли ружья, исправны ли запалы. Стража вокруг самого Акаихигэ сменилась, самураи надели боевые доспехи, и приготовили алебарды. Шиобара готовилась постоять за себя перед приближающейся армией!

(я и СонГоку, по просьбе и с разрешения Хиноде)

Никем незамеченный с другой стороны дома из-под веранды выбрался еще один мальчик, удивительно похожий на первого; хотя все мальчишки в этом возрасте одинаковы. Особенно, когда вылезают из мест, где можно всласть вываляться в паутине, опилках и мокром песке. Он сделал осторожный шаг в сторону от дома, оглянулся на музыкантов, но те не обращали на него внимания. Слепой настраивал биву и только усмехнулся, когда под ногой маленького беглеца скрипнул песок.

Ей было страшно, очень страшно. Она не могла почувствовать мальчика-призрака теперь, а потому ей неизменно казалось, что страшный человек просто съел его. Худые плечи дрожали, и, хуже всего, она не помнила, ради чего тут оказалась. Дорога проваливалась пропастями, вокруг стояли стены - и не было никуда выхода. Худенькая оборванка с растрепанными длинными волосами просто кружилась на одной из центральных улиц, пытаясь решить, какая пропасть менее страшная.

Мальчик сделал второй шаг, затем третий... а затем, уже не оглядываясь, перелез через стену и спрыгнул на другую сторону. И теперь уж пустился бежать во весь дух. Пока не налетел на перекрестке на кого-то, кто случайно очутился у него на пути. Преграда была не слишком крупная, но все же и ее хватило, чтобы мальчишка с размаху уселся в уличную пыль.

(Хинодэ попросила, вот и старались)

Девушка рассматривала его с удивлением и еще каким-то странным выражением - словно только что оторвалась от какой-то страшной истории.
- Извини... я не хотела.
На чумазом лице засияла широкая улыбка.
- Ты тоже идешь смотреть на осаду?
- Нет, - задумчиво. - Туда нельзя. Давай убежим, а? Подальше...
- Но я хочу посмотреть! Я никогда не видел настоящего сражения!
Тут пацан сморщился, потому что только что соврал, но признаваться в этом уже было поздно да и не очень удобно.
- Ну... почти не видел. В прошлый раз мне не дали как следует посмотреть, - он вздохнул. – Да и в позапрошлый... А почему туда нельзя?
- Там будут убивать, - серьезно ответила Майе. - Это плохо.
- Я не позволю, чтобы тебя убили, - пообещал без тени улыбки пацаненок.
- Меня не надо. Там умрут много, - вздрогнула, опустила взгляд.
Ветер донес откуда-то запах костра. Мальчишка сморщился еще больше, как будто собирался пустить слезу, но передумал.
- А что же тогда делать? – растерянно спросил он.
- Не знаю. Хочу отсюда... - Закрыла лицо руками.
- Мы можем спрятаться в святилище Ину, - предложил мальчик, почувствовав себя старшим из них двоих. – Если сумеем выбраться из города.
- Сумеем, - кивнула Майе. - Они все будут там - рука взметнулась навстречу предполагаемой атаки. - А мы пойдем туда.

Дорога на Шиобару

- ... на дороге всегда можно столкнуться с пьяницами, дебоширами, безумцами и прочими глупцами. Вот почему древние говорили: «Выходя за ворота, самурай видит врага»...
Кот высунул морду из-за пазухи хозяина, с глубочайшим сомнением на рыже-белой морде уставился наверх. С одним из людей, к которому подходили все четыре определения, он был знаком достаточно давно. Для этого ему не требовалось выходить за ворота их дома в Наре.
- Что делает воин на поле сражения?
- Мрр?
- Он пойдет вперед, дубина полосатая. И не будет думать ни о чем, кроме верности и долга. И без колебаний отдаст свою жизнь...
- Мя?
- И ты тоже, раз уж ты воин.
Кажется, бесхвостый кот задумался, что же делать одному отдельно взятому самураю, который путешествует за пазухой у своего господина. Господин вместе со спутниками направлялся к неведомой Чиру цели. Теперь, когда не надо было месить дорожную пыль самостоятельно – хозяин ехал верхом на одной из отобранных у лазутчиков лошадей – лапы отдыхали, зато сокращалось время на размышления.
- Долг самурая, и знатного, и низкого ранга в первую очередь в том, чтобы сражаться, - роши легонько щелкнул кота по любопытному носу. – А некоторые считают исполнение своих обязанностей утомительным. Так вот они – не что иное, как лакеи и слуги в самурайских одеждах.
- Ма-а!
- А при сопровождении господина самурай обязан представлять себе место, где они остановятся на ночлег...
Под пристальным взглядом кота Мицуке поперхнулся. Вот тут Чиру прав: а сам-то он хорошо представлял те места, где собирался заночевать?
Еще один поворот дороги - и они окажутся у городских ворот.

Провинция Идзумо

Шорох прибрежных волн и незабываемый запах моря пропитали всю эту местность, вплоть до каждого листа на деревьях. Впереди, освещаемые послеполуденным солнцем, покоились равнина моря и торчащие из нее две каменные глыбы, напоминающие ворота-тории, у которых кто-то убрал горизонтальную перекладину. Не раздумывая, Кайо направилась прямиком к каменным стражам границы, незримой для простых смертных. Итачи смотрел на воду с сомнением, но видя, что его спутница не колеблется, поспешил следом. Вот уже вода заплескалась у ног. Ласковые волны прибоя стремились поглотить, присвоить.
- Куда мы идем? - вопросил бывший сын управителя Шиобары, когда вода добралась до пояса.
- Впереди нас вход в Ёми, царство мертвых, - отозвалась девушка, ставшая вдруг отстраненной, будто надела доспехи, за которыми не видно человека.
- Зачем оно нам? Что мы там будем делать? – заволновался юноша, которому только недавно исполнилось четырнадцать, и он совсем не хотел по собственной воле переходить границу между жизнью и смертью.
- Мы хотели узнать, где четвертый Хранитель земли или хотя бы, кто он. Идзанами – одна из двух создателей мира, уж она-то должна знать, - с особым, не свойственным ей пафосом ответила Кайо.
Хикари встал как вкопанный, на его лице отразилось пополам со страхом упрямство избалованного ребенка, казалось бы, оставленное в прошлом.
- Я туда не пойду. Это вы хотели узнать, а не я.
- Ты отдал мне в служение свой меч.
Юноша растерялся. Обещал, конечно, но...
- Возвращайся на берег, - приказала хранительница юга, не дожидаясь, пока ее спутник придет хоть к какому-нибудь решению.
Он кивнул, заторопился обратно на сушу, к солнцу и твердой опоре.
Голодный, одинокий, Итачи прождал до заката, но никто к нему так и не пришел. Словно вода поглотила сияющую птицу навек. Могла ли Кайо остаться в Ёми?

Поляна неподалеку от дороги на Шиобару

Два человека в белых платках, повязанных на голове и вокруг лица так, что оставались открытыми лишь глаза и переносица, быстро пересекли поляну и склонились у потухшего костра. Один из них внимательно рассматривал примятую траву и другие следы недавно свернутого лагеря. Другой выхватил из кострища пригоршню пепла и помял ее в руке.
- Треть дня, не больше, - пробормотал он, из-за повязки голос вышел приглушенным.
- Как же мы смогли разминуться? – произнес в ответ второй сохэй, явно более молодой, чем его спутник.
- Кто знает помыслы Будды, - отрешенно сказал тот.
- Но далеко они не могли уйти, у них лишь одна лошадь с тяжелым грузом и повозка, которую они тащат на себе, - сделал вывод молодой монах, заканчивая рассматривать следы на траве.
- Мы настигнем их у Шиобары, появление всадников Ода не случайность. Возвращаемся к развилке, остальные уже должны быть там.
Держа у пояса короткие мечи с длинными рукоятями, сохэи поспешили в обратную сторону, их цель была сейчас от них совсем близко.

Дорога в Шиобару (в то же время, что и в посте Bishop-sama)

Вновь копыта топчут землю, вновь покачивается седло, вновь скрипит на зубах пыль. «Сколько раз так уже было, а сколько еще будет – не знает никто, разве что самые могущественные из ками, или сами боги могут провидеть судьбы безошибочно, но не простые смертные. Смертным дарован иной удел – скакать в неизвестность, надеясь на лучшее, на исполнение долга, на преумножение чести, на долгие годы жизни впереди, на славу, а может и богатство, на старость в окружении детей, и внуков. Скакать вперед, надеясь на лучшее но ожидая худшего, того, что из-за ближайшего куста в клубе дыма и грохоте аркебузного выстрела может вылететь смерть, может оскалиться в лицо острой сталью в горячке боя, или явиться куда тише и незаметнее, ядом в питье или пище, уколом отравленной иглы в тиши замка, который считаешь своим домом. Никто из смертных не в силах предвидеть, что ждет его впереди, и хвала всем ками за это! За то, что мы – смертные, можем поступать так, как велят нам честь и долг, как велят нам совесть и представление о правильном и не правильном, о правде и лжи, о добродетели и преступлении». - Так или примерно так рассуждал десятник кавалерии-нагината клана Санада, Такеда Хидэтада немного сдерживая Демона-У, что бы его широкая поступь иноходца не заставляла маленьких, но выносливых лошадок, на которых скакали спутники, выбиваться из сил, поспевая за черным как смола скакуном.
Он ни о чем не жалел и не переживал особенно, лишь о том, что бы суметь выполнить поручение, возложенное на него Господином, а там, будь что будет.
Он скакал и сам не заметил, как в глухой стук копыт, сперва тихо и незаметно, начала вплетаться мелодия. Мелодия, через несколько мгновений обретшая звучание и даже текст, нашептываемый разуму кавалериста каким-то тихим, мелодичным, словно принадлежащим женщине, голосом:

Нынче прошлого не жаль,
А что будет – кто ответит?
Снова огненный кинжал
Поднимает черный ветер.

И кто прав, кто виноват, -
Снова гарь над городами,
И звенит шальной набат
Над разбитыми годами.

И опять несется вскачь
Полусонная эпоха,
Что ей крики, что ей плачь,
Лишь бы вдаль вела дорога?

И опять горит земля
Под ногами, под ногами,
И растоптаны поля
Сапогами, сапогами.

Снова в щепки рубят лес,
Плавят сталь в горячке боя,
Мы заплатим за прогресс,
Как обычно, головою.

Вместо чести – лишь огонь,
Вместо долга – черный ветер.
Нет у прошлого ни дня,
А что будет – кто ответит?*

«А что будет – кто ответит? Не знаю… Но если что-то случается, если на небе каждую ночь зажигаются звезды, значит это кому-то нужно? Значит и наш путь кому-то тоже нужен и к чему-то обязан привести. К доброму или злому, важному или не очень, но к чему-то он обязательно приведет. А к чему именно – узнаем в свое время, лишь бы это время не пропустить и сделать все, что нужно, что бы конец пути оказался не самым худшим.» - Подумал Хидэтада, поглядывая вперед из-под козырька шлема. Он чувствовал, что их временная цель – стены Шиобары уже близко…

* - в посте использован текст одной из песен Алькор.

Все та же дорога на Шиобару

Отец Андрео ехал на лошади вслед за Мицуке и Хидэтадой. Он был не очень привычен к верховой езде, но, как и почти все моряки, крепко держался в седле. Мысли, вполне достойные самурая, бродили в его голове, и он, сам того не замечая, думал почти соответственно едва знакомому по разговорам кодексу. Он виноват тем, что нарушил обещание, виноват перед Богом и семьей. Вполне возможно, что его ждет сегодня гибель, но этим миссионер отдаст долг и искупит грех. Он рискует, чтоб спасти жизнь человека. Недавно знакомого, но все же знакомого. Правое ли его дело? Как разобрать чужестранцу, но иезуит горячо молился про себя и ему показалось, что на просьбы был дан ответ - откуда-то явилась вера, что выбор верный.
Рядом ехала Амэ, сидя на лошади прямо и, судя по хмурому сосредоточению, о чем-то задумавшись. Несмотря на внешнюю хрупкость сложения, правила танцовщица одной рукой, второй придерживая платок-фуросики с завернутыми в него вещами Такамори. Мечи она устроила у себя на поясе.
Позади Олури вцепилась обеими руками в поводья своего коня, умудряясь при этом держать еще и нагинату, отобранную у одного из горе-нападвших. Ей выбрали самого маленького, но он все равно казался громадным по сравнению с девочкой. Словно пытаясь хоть сколько-нибудь увеличить вес всадницы, на ее плече восседал попугай, похожий на матроса, всматривающегося в морские дали.

(вместе с Хигфом)

Поначалу он хотел устроиться на холке коня, но животное было резко против, и недвусмысленно выразило свой протест громким ржанием и брыканием. Тяжелая птица заставляла девочку пригибаться, и та чуть не скатывалась с седла то в одну, то в другую сторону – подогнать стремена под коротенькие ножки было некогда.
Несмотря на неудобства, Олури радостно улыбалась. Как же, теперь у нее есть долгожданная нагината, целых две куклы, да и еще и собственный конь впридачу. О таком можно было только мечтать! И они едут выручать Мори-ни, и может быть удастся найти Тото. Тогда все три брата – родной и два названных – будут рядом с ней, и она будет самой-самой счастливой в мире!
Как бы ни был погружен в свои мысли священник, но, наконец, обратил внимание на жутко воинственный вид девочки, которая явно собиралась прорубать дорогу в Шиобару своей новой, но самой уже любимой острой игрушкой, и несколько усомнился, что ее удастся оставить сзади. Сдержав лошадь и бросив очередной немного нервный взгляд на Амэ, миссионер вскоре чуть отстал и поравнялся с девочкой.
- Как вы себя чувствуете, Олури-химэ?
- Отлично! – бодро воскликнула юная воительница и опять чуть не скатилась с седла. Закачалась, пытаясь удержать баланс. Мару захлопал крыльями, но было непонятно, помогает он этим или больше мешает. - Я больше не болею. Жалко только, что Юки не поехал с нами дальше.

(в компании прекрасной дамы, то есть - с Даларой)

(и опять мы)

- Жаль, конечно, но я рад видеть вас такой, - улыбнулся священник. И действительно, он был доволен, что странная болезнь, которая была не совсем болезнью, отступила, но испытывал тревогу, ибо не знал причины. Может быть, напасть затаилась и ждет удобного случая? Плохо, если так, но пока ничего не поделаешь. А Юки вообще был странным... Впрочем, теперь уже не было такой уверенности, где добро, а где зло, но он хотел поговорить не об этом. - Я надеюсь, что вы понимаете, как важна охрана наших вещей и лошадей? Если с ними что-то случится, весь план может оказаться бессмысленным.
- Конечно, - с напускной серьезностью отозвалась девочка. – Их надо очень хорошо охранять, особенно лошадей, потому что мы потом на них поедем.
Это обнадеживало. Похоже, их подопечная прониклась серьезностью момента и не полезет в бойню, которая грозила разразиться. С мужчинами может случиться что угодно, а вот она должно уцелеть. Амэ, как подсказывало какое-то чувство, вряд ли грозит что-либо действительно серьезное. Оставалось надеяться, что опасности подвергнется не Олури, а, в худшем случае, какой-нибудь неосторожный крестьянин, если таковой пройдет в это время мимо.
- Конечно, а ведь их могут попытаться украсть, - произнес отец Андрео и посмотрел на Мару. - Правда ведь? - спросил он у попугая по-португальски.
- Ver-rdadeir-r-ro!* – подтвердила птица и согласно закивала головой.

--------
Verdadeiro - (порт.) правда

- Но кто будет их охранять? – задалась вопросом боевая юница.
Священник посмотрел сперва на попугая, будто ожидая поддержки, потом, пока не дождавшись, перевел взгляд на собеседницу. Очень хотелось сказать: «А ты чем слушала-то?», но он сдержался, и прозвучало это так:
- На совете говорилось, Олури-химэ, что это можно доверить только вам…
- Разве? – искренне удивилась та. – А как же я одна смогу защитить все, если кто-нибудь все-таки попробует украсть? Вот если хотя бы пугала построить, вроде как дома на огородах – чтобы было видно, будто там много людей, никто и не сунется.
Попугай склонил голову на бок, вмешаться в разговор не пожелал.
- Вам поможет госпожа Амэ, - священник продолжал процедуру повторного доведения до сознания девчонки общего решения. – С одним-двумя людьми вы справитесь, а от большого отряда лучше ускакать. Боюсь, что кто-то может не испугаться чучел.
- Но я хочу помочь остальным, - надулась маленькая воительница. – Я тоже умею драться.
- Мы уже обговорили это на совете, на котором ты была, - улыбка легким касанием тронула губы священника. – И ты не возражала.
Олури надулась еще больше, но не смогла долго находиться в этом состоянии, тем более, что нагината и куклы все еще были в ее руках. Улыбнулась широко и задорно, пообещала:
- Ладно. Но если кто-то попробует сунуться, я его на кусочки порублю.

(все те же, четвертая серия)

Лес возле стен Шиобары

Там, где поросший лесом склон почти отвесно уходил вверх, деревья вплотную подступали к городу. Среди камней беззаботно и весело булькал небольшой ручей, чтобы, поднырнув под городскую стену, где-то там влиться в реку и затеряться среди множества горных потоков.
Никому не пришло в голову выставить здесь охрану, как никому никогда не пришло бы в голову атаковать отсюда маленький городок. Любой конь переломал бы ноги, и обычному человеку грозила подобная участь, что уж говорить о вооруженном. Но даже если бы отыскался бдительный стражник, он все равно не разглядел бы нескольких чужаков, в темной дорожной одежде, которые устроили себе наблюдательный пункт среди папоротника и замшелых гранитных валунов. Эти люди умели не привлекать к себе внимания.
Они наскоро перекусили и запили еду водой из ручья, и теперь сидели, ожидая сигнала.
- Что это Аканэ командует?
- Она дочь главы нашего клана, - самый младший пожал плечами, давая понять, что тут нечего спорить. – Кому же еще?
- А что если его успели казнить?
- Голову выставят на всеобщее обозрение, мы ее заберем.
- Не нравится это мне...
Они все покосились на Аканэ (теперь, когда она сняла широкополую соломенную шляпу-амигаса, стало ясно, что это девушка в мужской одежде), та стояла поодаль, прислонившись к сосне и, запрокинув голову, что-то выискивала среди реденьких облаков, где ходил кругами в вышине пестрый перепелятник.
- Глядите-ка! – самый младший подтолкнул локтем соседа, указывая вниз, туда, где в отверстии, проделанном для ручья, показалась растрепанная мальчишеская голова
Маленький беглец без труда пролез сквозь дыру и протянул руку кому-то, кто пока оставался невидимым по ту сторону низкой стены. Чужаки насторожились, но спутником мальчугана оказалась тощая оборванка, уж никак не способная представлять угрозу. Младший рассмеялся, прикрывая ладонью рот. Переждав, когда женщина и парнишка скроются в зарослях, чужаки спустились по ручью к самой стене и прислушались.
Аканэ, которая все еще оставалась на прежнем месте, вдруг подняла руку, подставляя запястье пестрой небольшой птице. Девушка отвязала от ее лапки свернутое трубочкой послание и прочла, хмуря брови.

Еще выше по склону, незамеченный всеми, , прячась за толстым смолистым деревом, сидел долговязый бродяга и кормил рыжего кота печеным бататом. Кот отказывался, и тогда роши съедал батат сам.

Шиобара

Такамори единственный из всех понял, что сейчас сделает колдун. Уже начал делать, готовя место действия. Чтобы посмотреть тому в лицо, пришлось запрокинуть голову. Как же так, ведь был уговор, что второй будет спать! Словно почувствовав взгляд, мастер заклинаний обратил свое лицо к опутанному веревками пленнику. В глазах, с виду, таится насмешка. Показалось, или мысленный голос произнес, отвечая на невысказанный вопрос: «Ты предпочтешь свою голову на воротах этой деревни?»
Если этот колдун остался таким же, как был в предыдущую встречу, то даже негодующее «Лучше так, чем...» будет воспринято им как согласие. Ронин качнул головой: «Нет». На по-кошачьи скуластом лице промелькнула улыбка: «Я так и думал».
Такамори гордо поднял голову.
Колдун привлекал к себе все внимание, не оставляя в сознании зрителей места для чего-либо еще. Они не издавали ни звука. Показалось, что птицы тоже смолкли, проникшись важностью момента. Или попросту звуки этого мира перестали долетать в круг? Такамори прислушался, но для его ушей существовала только тишина. Дневной свет показался темнотой храма. Прочерченная в пыли линия начала светиться, сначала бледно, но с каждым мгновением набирая силу. С громким хлопком взметнулось высокое пламя, скрыв всех.
Низкий голос запел, выводя уже знакомые, будто слышанные когда-то давно во сне, слоги мантры.
За огненной стеной появился колдун, чьих одежд белизна почти слепила. Это его голос произносил нараспев древний речитатив. Взметнулась рука, пламя дрогнуло от движения рукава. Вниз, вверх, поворот... Взметаются одежды. Снова этот танец, так поразивший в первый раз. Движения наполнены струящейся силой.
Шум текущей воды...

Монах сидел в седле, прикрыв глаза, и со стороны могло показаться, что он просто дремлет в момент нежданной остановки. Веки его глаз не дрожали, дыхание было равномерным и спокойным. Ничто не говорило о том, где на самом деле Кин Ки оказался сейчас.

Деревянный посох стучит по невидимым камням дороги. Незримые ворота пропускают фигуру в желтом одеянии. Неведомые стражи склоняются в почтенном поклоне. И скуля, начинают уползать прочь, завидев еще издалека мощную фигуру, сотканную из тьмы. Его могучая поступь гремит и грохочет дикими переливами эха. Но эти звуки не слышно там, где идет человек в желтом, он не боится этих звуков, он привык к ним.

Твой последний час близко! Я чувствую!!!

Еще не так близко…

Но близко! ОТПУСТИ!!!

Нет.

Отпусти, и я дам тебе прожить еще столько же!!!

Не дашь. Обманешь. Вечный лжец.

Но хоть не глупец!!!

Ты уверен?

Где-то близко творится колдовское действие. Человек в монашеском одеянии не видит этого, не чувствует и не слышит. Он только знает. Черная хмарь давно скрыла все в себе, осталось лишь знание происходящего. Знание без возможности вмешаться или остановить. Намеренный отказ, чтобы не дать лазейки, щели, тонкого пути на свободу тому, кого нельзя выпускать.

И ты не поможешь ему?!

Черный голос глумится.

А ты ведь обещал!

Ты не держишь обещаний, почему я должен?

Злобный рык израненного зверя мечется, пугая тех, кого уже давно здесь нет. Его не боится только крохотная фигурка в желтом одеянии. Он привык к этому за долгие годы.

Ки открыл глаза, одинокая капля пота скатилась по его бритой голове и сорвалась с резко очерченной скулы.

- Я выполню все свои обещания, Юджи-сан, - прошептали губы монаха.

Шиобара, задворки

Встреча получилась - на удивление; и захочешь подготовить, не получится лучше. Одна сторона не ожидала, что злоумышленники усядутся рядком, цыплятами на морковной грядке. Вторая сторона не думала увидеть желанную голову крепко сидящей на плечах, а владельца ее - у себя за спиной. К тому же Мицуке подозревал, что либо щель маловата, либо он великоват, либо мечи за что-то зацепились.
Кузен и младший брат схватились за оружие. Роши поднапрягся - поперечная бамбуковая перекладина заскрипела. Родня смотрела на Мицуке с недоверием и беспокойством, Мицуке на сородичей - с досадой.
Рыжим клубком из-за пазухи вывалился бесхвостый кот, растопырился, угрожающе зашипел, готовый принять бой, пока хозяин не окажется на свободе и сам вышибит дух из злодеев. Зверек плевался, дыбил шерсть на загривке, пушил хвост - разом стал вдвое больше. А когда из горла Чиру вырвался басовитый утробный вой, Мицуке понял: пора спасать оставшуюся родню, пока не сделался круглым сироткой. Бродяга едва не обрушил забор, но - выбрался.
Но тут между ними шагнула Аканэ. Сестра молча смерила Мицуке неодобрительным взглядом, опустилась перед ним на колени.
- Что ты делаешь?! - выкрикнул самый младший, Ясабуро.
Аканэ не повернула к нему головы.
- Наш отец вчера умер, - сказала она, протянула роши сложенный листок бумаги. - Вот глава нашего клана.

(продолжение ритуала)

Ветер, швыряющий пыль в лицо, заставляет сощуриться.
Далекий звон, будто колокольный. Или то скрестились мечи?
Сквозь языки пламени, не касаясь их, летит веер. Приземляется, раскрытый. Поэму не прочесть, скорописные знаки сливаются в длинные завитые линии.
"Зови!" - приказывает голос, которого невозможно ослушаться.
- Йошицунэ, - одними губами произносит Такамори.
"Громче. Полностью".
- Минамото-но Йошицунэ!
Колышется огонь, и сквозь него в удушающе тесный круг вступает человек. Мгновение они смотрят друг другу в глаза, наплевав на все приличия. Вызов, соревнование, вопрос... Такамори опускает взгляд, кивает. Закрывает глаза. Движение света чувствуется даже за сомкнутыми веками. Круг пламени начинает сужаться. Гул колокола затопляет разум.
Разорвать бы веревки!
Огонь сомкнулся. Словно проник внутрь, не тронув кожу. Растекается по венам, сжигает кости. Охватывает чувства, превращая их в тлеющие головешки. Тело сжимается в попытках избавиться от вторжения. Веревки режут запястья. Кажется, стоит открыть глаза, их выест дым.
И вдруг - пустота и ощущение полета, и нет земли, чтобы по ней ходить. Все реальное ушло, отстранилось.
Во дворе дома управителя Шиобары подсудимый открыл глаза.

- Ну что? - нетерпеливо спросил мальчик, которому доверили решать судьбу взрослого человека. - Теперь можно? Демон изгнан?
Заклинатель, пряча улыбку, покачал головой.
- Нет. Зато теперь он знает дорогу.

Шиобара, дом Цувы Гембэя

(вместе с Хидеки)

- Хирохата-сан, - О-сен растеряно посмотрела на вошедшего в комнату монаха, - госпожа еще не пришла в себя.
Рюджи сел возле служанки и положил ладонь на лоб Каоко:
- Принеси холодной воды и чистую тряпку, - О-сен встала и, еле сдерживая слезы, вышла из комнаты. Ямабуси посмотрел на лежащую женщину. Как много ей пришлось вынести в прошлом, и какой тяжелый удар она получила сегодня. Дважды потерять Хоши…- Куда же пропал Гембэй?
Каоко застонала и приоткрыла глаза. Увидев перед собой лицо ямабуси, она постаралась привстать:
- Что вы здесь делаете? У меня все тело ломит, и голова раскалывается, - тихонько проговорила она. – Что произошло?
- Вы не помните? – Каоко насторожилась. Ее внутреннее чутье подсказывало, что она пропустила что-то важное.
- Помню я сидела в саду…закат был так прекрасен, что я не спешила уходить домой, а потом…потом я ничего не помню. Что случилось? Где мой муж?
- Не волнуйтесь Каоко-сан, - в это время в комнату вошла О-сен с миской наполненной водой и белым полотенцем. Увидев, что с госпожой все в порядке, она не сдержала улыбку и расплакалась. – О-сен, поставь миску сюда и выйди. Мне нужно о многом поговорить с госпожой, - О-сен поставила миску возле монаха и низко поклонившись, вышла из комнаты, закрыв за собой фусума.
- Что с Гембэй-сан я не знаю, он еще не пришел домой, - начал рассказывать Хирохата. – Но случилось нечто, что вы, как хозяйка дома, должны знать. В дом проник злой демон, который успел много чего натворить здесь. Он и есть причина вашего обморока и…
- Что еще случилось? – Каоко боялась услышать продолжение рассказа монаха, но она должна знать все.
- Священник, отец Иоанн…
- Что с отцом Иоанном? – ее голос дрожал, она приготовилась услышать худшее.
- Борясь с демоном он…он стал его жертвой, - стараясь опередить события он продолжил. – Демон вселился в него, и теперь я не знаю, куда он ушел.
- Демон…, - прошептала Каоко. Неужели ее кошмары стали реальностью…

***
Совет держали в первом же подходящем доме, перепугали домочадцев едва ли не до смерти. При виде незнакомцев, женщина закричала, слуги расхватали, что попалось под руку, одна из прислужниц вооружилась деревянной колотушкой для стирки белья. Кровопролития избежали только чудом. Горе-вояк согнали в одну комнату, пригрозили, что жизнь хозяйки дома зависит только от них, но - для верности - связали и заткнули рты кляпами.
- Странная какая, - заметила вполголоса Аканэ.
- Не наше дело.
Они ждали посланного на разведку Ясабуро, тот вернулся быстро - и с дурными новостями.
- В доме шестеро каро и воины из Овари. И еще один, его монов я не разглядел, но он не из свиты Тайра.
- Где солдаты дайме? - спросил долговязый роши.
- Почти все у ворот.

- Как-то очень тихо? – Хирохата насторожился и его взгляд уперся на закрытую О-сен фусума.
Слуги, еще недавно живо обсуждающие произошедшее событие и бегающие по всему поместью враз утихли. Сама служанка испуганно сложила руки на груди и словно сжалась в комок, никто не заметил странного огонька, который на мгновенье появился в ее глазах.
- О-сен, присмотри за госпожой, - приказал ямабуси. Неужели демон вернулся?
Каоко переводила испуганный взгляд с монаха на служанку и обратно. Она уже ничего не понимала, что происходит в ее доме. И куда только пропал ее муж?

***
- Мы - небольшой клан, - вдруг подал голос Масатора, что приходился им двоюродным братом со стороны какого-то из столичных родственников; он давно молчал, впрочем, всегда был неразговорчив. - Не нам спорить с Ода.
- Ода сами были не больше, когда возразили Имагава, - напомнил Мицуке.
- Хватит попусту взбалтывать воздух! - вмешалась нетерпеливая Аканэ. - Там уже готовят мешки с песком! Времени нет на разговоры.
Они сидели напротив - люди, что пришли его убить, теперь готовые за него умереть. Аканэ решительно закусила губу, сестра всегда была упряма. Младший брат - Ясабуро - отыскал среди кухонной утвари сансанкудо* и глиняный кувшинчик с сакэ. Прежде чем плеснуть немного в каждую из плоских чашечек, Мицуке обвел взглядом родню.
- Времени для разговоров нет, - повторил роши за сестрой. - Но у вас есть еще время отказаться. Кто передумал, пусть уйдет сейчас.
Они промолчали, никто не двинулся с места. Аканэ раздала пиалы с сакэ. Мицуке залпом опустошил свою, поднялся, снял хозяйскую нагинату со стены.

***
Хирохата медленно открыл фусума и прислушался. Тишина стоявшая в коридоре была не идеальная. Он прошел несколько шагов, постоянно оглядываясь. Никогда не известно откуда можно ждать подвоха.
- Господин… - сзади него оказалась О-сен.
- Что ты тут делаешь? – прошипел монах. – Я же четко тебе сказал оставаться с хозяйкой.
- Господин, госпожа вышла в сад и приказала мне оставаться в комнате, а мне там одной страшно, - неуверенно ответила девушка.
- Тихо, - до ямабуси донеслись голоса. Суть разговора он понять не мог, но что они принадлежат не слугам, это он понял сразу. Голоса раздавались из комнаты Гембэя. Хирохата и О-сен проследовали на звук голосов.

---
*сансанкудо - плоские чашечки для сакэ, используются в особых случаях, например, на свадьбе.
(с Бишопом, логично)

Обычно страже у ворот бывает скучно – тем более под палящими лучами солнца, да еще когда в центре деревни происходит что-то интересное, вроде суда. Однако нынешний день был явным исключением, поскольку у всех ворот начали готовиться к обороне от надвигающегося многочисленного, как стало известно, отряда.
Может быть, поэтому стражники не обратили особого внимания на появившегося на дороге человека, по одежде – наньбанского священника. Подумаешь, видали тут таких. Даже сейчас один был в самой Шиобаре. Правда, многовато их развелось, ну да не до того сейчас.
Мнение, однако, переменилось, когда пришелец повел себя довольно странно. Вместо того, чтобы подойти к воротам, он остановился шагов за семьдесят перед ними и хорошо поставленным голосам начал проповедь. Положительно, солнце было слишком жарким.
Однако вскоре оживление и насмешки сменились недоумением, а потом нарастающим раздражением, к чему услышанное очень располагало.
Отец же Андрео дал волю ортодоксальной стороне католицизма в себе. Как ни говори, а человек – не самое последовательное существо, и желание во что бы то ни стало доказать свою правоту вполне уживается с терпимостью и пониманием других, большей частью мирно деля время проявления и сферы влияния.
В общем, обличение язычества доставило священнику немалое, хотя и странное моральное удовлетворение и заставило вспомнить юность, когда одним из преподавателей в монастыре был отец Энрике, который не пошел в отцы-инквизиторы, чтоб нести отступникам свет аутодафе, исключительно в силу своей любви к спокойной жизни. Во всяком случае, его уроки-проповеди зачастую так и пылали очищающим огнем.
Миссионер припомнил все, что слышал от него о мерзости поклонения многим богам, слепоте и духовной нищете не приемлющих свет Иисуса, их пособничестве злу и муках, которые вышеупомянутых не просветившихся ждут за гранью небытия. Затем перешел на пытки, которые предстоят лично стражам ворот Шиобары, всем вместе и каждому в отдельности, если они немедленно не покаются в грехах и не перейдут в христианство.
Отработанный голос проповедника перекрикивал пока немногочисленные нецензурные восклицания охраны – она не сразу пришла в себя. Тем временем на шум стягивались воины и жители деревни с близлежащих стен и домов, которые было решили, что начался штурм. Внимание всех на этой стороне Шиобары фигура южного варвара, рядом с которым ошивался, в меру сил морально поддерживая, попугай, уже привлекла.
На четвертом круге ада ворота открылись, и оттуда высыпало человек пятнадцать наконец опомнившихся воинов, жаждавших крови священника. Иезуиту ничего не оставалось, как посулить, что продолжение последует чуть позже и припуститься бегом к ближайшим зарослям. Солдаты не пожелали отставать.

Дом Цувы Гембэя (продолжение)

Услышав легкий шум в коридоре, Аканэ знаком велела всем оставаться на месте. Мицуке встал с одной стороны от входа, сестра - с другого, уже приготовила короткий клинок. Ясабуро достал из-за пазухи сюрикены. Все трое кивнули друг другу.
Тонкая перегородка не выдержала бы удара человека и меньшей силы, она треснула, соскочила с направляющих реек и рухнула в коридор.
Монах от неожиданности застыл, но тут к его удивлению молниеносно среагировала О-сен и толкнула ямабуси вниз и в сторону, чтобы он не попал под удар разбойников. Сама же девушка попыталась сбить с ног первого человека в черном, который вышел из проема, который раньше закрывала хрупкая фусума.
Размахнуться длинной нагинатой было негде, деревянная рукоять пришла бы женщине как раз по переносице, если бы в последнее мгновение Мицуке не сообразил - кто его противник. Роши сгреб отважную служанку за шиворот, швырнул внутрь комнаты, сам - развернувшись - остановил клинок у лица монаха.
Аканэ прижала служанку к полу коленом, ее меч острием прикасался к шее женщины.
- Не поднимайте шум, - приказал Мицуке. - Останетесь живы. Вы нам не нужны.
- В доме кроме меня и слуг никого нет, - Хирохата посмотрел на разбойника. – И ты не демон, а это уже лучше. Для меня по крайне мере. Знаете ли вы, в чей дом забрались?
О-сен оказалась обездвижена, но ее глаза все видели, а уши слышали. Она была рада, что госпожа Каоко ушла из дома, иначе бы эти разбойники ее убили. Но, судя по разговору, доносившемуся из коридора, эти люди и вправду не знали куда попали. А если даже и так, то господ в доме нет. Она посмотрела в глаза державшей ее женщине.
Что-то неумолимо знакомое промелькнуло в них. Но за черной повязкой кроме глаз ничего нельзя было разглядеть.
- Ты слышала моего брата, - донесся из-под черной ткани негромкий голос. - Если хочешь, чтобы твоя госпожа осталась в живых, не двигайся и не кричи.
О-сен узнала этот голос и эти глаза. Тогда, когда она еще жила в столице и служила в одном богатом доме. Неужели все повторяется? Она уставилась на "старую знакомую":
- Ты не узнаешь меня? - в голосе О-сен слышалась неприкрытая злоба.
- Нет. Я впервые в этом городе.
- Три года назад, ты также ворвалась в дом, где я работала. Для меня и моих хозяев это был последний день счастья.
- Прости, - без тени сожаления отозвалась девушка в мужской одежде. - Обычно я прихожу тише.

(с Хидеки по-прежнему)

Дом Цувы Гембэя (продолжение)

- Мне не интересно, кому принадлежит этот дом, - отрезал роши. - Сейчас мы уйдем и больше сюда не вернемся. Мы пришли за другой жизнью.
- Aniki*! - донеслось из комнаты. - Не затягивай с разговором. Нам надо спешить!
- Другая жизнь? - Хирохата не понимал о чем идет речь.
- Да, - рослый воин по-прежнему держал острие нагинаты у горла монаха, не опускал оружия. - Может быть, не за одной. Но не в этом доме. Тебе дороги люди, что живут в этом доме? Так пойди и успокой их!
- Aniki!!!
- Если вы ищите справедливости, то тебе воин лучше отпустить оружие, и мы поговорим, - ямабуси терялся в догадках, но раз разбойники по ошибке залезли в дом... А разбойники ли они? - Кто вы и что вы делаете в Шиобаре?
- Некогда вести беседы, святой человек. Я и так слишком много времени потратил впустую...
Нагината описала почти правильный круг - наискосок, чтобы лезвие не застряло в потолочной балке.
- Если останусь жив, с радостью поговорю с тобой.
Тупое навершие древка ударило монаха в ухо. В глазах Хирохата потемнело. В следующее мгновенье он потерял сознание.

***
О-сен услышала глухой стук падающего на пол тела и ее глаза от ужаса стали похожи на блюдца:
- Хирохата-сан, - тихонько проговорила она и из ее глаз полились слезы.
В проеме вновь появился рослый воин.
- Масатора, Ясабуро, занесите монаха сюда, - он посмотрел на плачущую служанку. - Нечего убиваться, он скоро очнется. Особенно, если польешь его водой.
Кузен и младший брат втащили бесчувственного ямабуси.
- Пошли, мы и так задержались сверх меры.

---
*Aniki - обращение к старшему брату.

(мы его писали долго и упорно с Бишопом)

(Далара, Хигф, СонГоку)

Из зарослей, с воинственным воплем выскочила девочка, ростом едва достававшая наньбану до груди, но с таким выражением лица, что невольно задумаешься: а стоит ли связываться? Она размахивала новоприобретенной нагинатой с упоением и яростью, которым позавидовал бы опытный воин. В ее глазах читалось намерение порубать всех на мелкие кусочки, если кто-нибудь тронет католического священника. Охранители Шиобары притормозили, опешив.
Тут ведь дело такое, если отнестись с недостаточной серьезностью, можно лишиться руки, ноги или (что уж точно лишнее) головы. Но что поделаешь, если с первого взгляда на это маленькое чудовище берет оторопь, а со второго - дикий хохот?
- Ух ты! - восхитился один из стражников. - Никому жена не нужна?
Отец Андрео оторопел не меньше, поняв, что все его таланты к убеждению Олури в важности сидения на месте у лошадей пропали даром. Он бы тоже притормозил, но группа жаждущих крови вооруженных людей позади способствует активизации мыслей и действий почти любого.

(а еще - Далара и Хигфе)

Мешал еще и тот факт, что, когда солдаты опомнятся, девочка может пострадать. Некстати, по моряцкой привычке, помянув черта, португалец бросился к девочке и, если бы не пришлось уворачиваться от наточенного лезвия, сгреб бы ее в охапку, чтоб оттянуть подальше.
- Убегать надо! - почти крикнул он.
- Я им сейчас дам жару! - возразила малолетняя воительница. И крикнула уже преследователям: - Вам такая жена не по зубам!
Стражники, давясь хохотом, согласились, но на всякий случа пики все-таки выставили. Уж больно решительный вид был у перемазанной, но нарядной малявки. От ворот, на ходу доставая из ножен меч, к ним спешил совсем не деревенской внешности самурай.
- Их же полтора десятка! - возмутился священник. - Если тебя убьют, кто найдет Тото?
Он попытался отобрать оружие, одновременно обходя девочку. Если он бросится в кусты, она, наверное, последует за ним?
- Не убьют! - Олури пока не делала попыток атаковать стражников, даже нагинатой перестала махать, но все равно держала наготове. Видно было, что ударит первого, кто атакует, причем всерьез. Отобрать оружие тоже не дала, отступила на шаг.

Не убегать же в самом деле было в кусты, оставляя подопечную одну. Мысленно проклиная девчонку, так не вовремя показавшуюся, самураев, себя и обстоятельства, священник остановился и перехватил свою палку-трость, испытывая, правда, серьезное желание стукнуть по голове Олури.
- Почему открыты ворота? - перекрыл смех зычный голос подошедшего самурая.
Городские стражники притихли. Никому не хотелось объясняться со старшим каро дома Тайра.
- Уйти сейчас уже не противно чести, - шепнул священник спутнице. - Пока они разбираются.
В мыслях же промелькнуло, что хорошо бы, пока не разобрались и дружно не бросились вперед на него.
Олури подумала, взвесила шансы, перехватила нагинату поудобнее - и кошкой нырнула в густой кустарник.
Миссионер последовал за ней, отводя палкой от лица ветки, которые норовили занять свое место после того, как напор девочки отогнул их в сторону.
Любопытная девочка метнулась в сторону, пропуская патэрэна, а заодно проверяя, что делают стражники. Выяснилось, что новоприбывший воин строго и неумолимо загоняет всех обратно в ворота, приказав не обращать внимания на странных путников. Убедившись, что никто их не преследует, Олури пошла за Андрео дальше вглубь кустарника.

(все те же)

Колдун знал свое дело. Танец действительно зачаровывал, внушая страх окружающим, страх и почтение. Масуми тоже оробел – он всегда уважал силу духа, которая дает власть, недоступную обычному человеку. Вот только – слишком много пожилой самурай уже потерял в жизни, чтоб сильно бояться. Чересчур сосредоточен был на своей цели, словно человек, который смотрит в одну точку и не обращает внимания на остальное, а потому оно, это остальное, и не вызывает в нем сильных эмоций.
Прежде всего – это не тот танец! Может, есть разные методы изгонять демонов, но пару раз Танаке случилось повидать подобное, и тут движения не просто отличались – все было совсем другим!
А затем прозвучало имя.
- Минамото-но Йошицунэ!
И это никак не походил на изгнание. Таким тоном не гонят, хоть человека, хоть монстра, хоть духа. Уж скорее – зовут! Неужели обман? Интересно, что видят и понимают остальные?
Кусочек нефрита на шее все греется… Было ли так раньше? Кажется, да, но никогда – настолько сильно. Незаметно – шаг вперед, ближе к своему врагу, пока все смотрят на колдуна. Ему некуда отступать, он обязан выполнить свой долг. Да и нельзя отступать самураю. Кажется – ушел назад с поля боя, вернулся домой, чтоб защитить его – а потом бежишь дальше, раз бежал хоть раз. Не, лучше – смерть, ибо вся жизнь буси – для того, чтоб достойно и с радостью встретить ее, как мать, жену или друга. А сможет ли достойно глянуть в глаза смерти предатель Такамори?
Рука близ рукояти меча, готова выхватить оружие отработанным за десятилетия движением и, не останавливаясь, продолжить его взмахом, рассекая воздух, одежду, тело. Если будет нужно.
Время будто движется в особом ритме, как бы оторвавшись от обычного шума и суеты, словно онмиёджи что-то делает даже с ним, будто нереальная отрешенность накатывает на Масуми. Только на него или остальные ощущают то же самое? Взгляд, чтобы не заворожил танец колдуна, скользит по воинам Ода, судьям – последним с хорошо скрытым презрением – и останавливается на лице подсудимого. В тот же миг тот открывает глаза.
Они встречаются взглядом – учитель и ученик. Странный взгляд, у его бывшего ученика такого никогда не было!

Шиобара.

- Минамото-но Йошицунэ!

Лицо Акаихигэ потемнело, правда всего на мгновение, туча набежала на лик князя, мгновение, и всё пропало. Дайме прикрыл глаза, а когда открыл их улыбка всё также освещала его лицо.
- Минамото Йошицунэ - прошептал Тайра - Минамото… забавно, забавно… как всё забавно в этом мире…
Тайра повернулся к Ода:
- Боюсь, что мы потеряли Такамори…
Молодой военачальник раздраженно ударил кулаком по раскрытой ладони.
- Какая разница?! - воскликнул он. - Нас призвали привести на суд беглого преступника, вот он.
- Оболочка осталась, но начинка сменилась - задумчиво проговорил Тайра - тот, что внутри, не делал ничего из предъявленному ему...

(я, Далара, Бишоп, Хигф, СонГоку и Китти)

Мальчик внимательно, с каким-то странным выражением лица смотрел за всем этим - словно на месте колдуна и обвиняемого видел другие, внушительные и пугающие фигуры. Когда человек в круге пламени открыл глаза, некоторое время не отрывал взгляда, потом повернулся к обвинителю.
- Это другой человек.
- И жизнь этого человека... – начал Хидэнобу.
- Жизнь этого человека принадлежит мне, - раздался незнакомый голос.
В воротах, опираясь на нагинату, стоял долговязый воин. Ни гербов, ни порядка в одежде. Бродяга достал из-за пояса (сунул туда заранее, чтобы не потерять в суматохе) бумагу, протянул пожилому самураю, что стоял ближе всех.
- Он преступник! - гневно выкрикнул Хидэнобу. - Он не может быть вызван на поединок!
- Кинджо Такамори подписал договор, - не уступал оборванец. - До того, как был вынесен приговор...
Дайме стал серьёзным
- Подайте бумагу сюда, полагаю, нам всем стоит взглянуть на этот... документ.

(я, Далара, Бишоп, Хигф, Алесандро и Китти)

Молодой Ода кивнул, и договор отнесли князю. На церемонии не было времени, и бумагу передали из рук в руки, не стали искать поднос.
Роши усмехнулся:
- Какая вам разница, в чьей руке будет меч, что перерубит ему шею?
Ода Хидэнобу переглянулся с Танакой.
- Если бы это был Такамори то никакой, - князь двумя пальцами держал бумажку - Наоборот, ты оказал бы нам большую услугу роши.
В глазах Акаихигэ мелькнула искорка.
- Но в данный момент от Кинджо осталась только если так сказать шкура... отличный образ... шкура... - Акаихигэ кивнул и продолжил чтение.
Позабытый всеми заклинатель, бесшумно ступая, вернулся к связанному человеку, заглянул ему в лицо.
- Сиятельный князь ошибается, - сказал он, обращаясь к бродяге. – Кинджо-доно здесь, и если мне еще не изменяют знания...
В янтарных глазах зрачки стали не толще штриха тоненькой кистью.
- ...человек с таким именем, как у тебя, ронин, не должен упускать случая.

(Далара, SonGoku, Хигф, Алесандро, Китти и я)

- Итак... Сейшин Киёмори из Нары и Кинджо Такамори из Овари обещают, что не будут уклоняться от поединка друг с другом, когда бы этот поединок ни был востребован. Написано тринадцатого дня длинного месяца в третий год эпохи Кейчо* писарем из Долины глициний, провинция Шимоцуке. Интересно... - дайме отпустил бумажку, и недовольно посмотрел на кончики пальцев - Обязательство на поединок имеет место быть, что скажет судья? Снести ли голову этому человеку, так как Такамори присутствует в нём, или же развязать его и дать в руки оружие, чтобы состоялся поединок? Решай, Нобору.
- Этому человеку обещан поединок, не будете же вы вынуждать нарушить слово, - вымолвил подсудимый. Он не смотрел ни на кого, устремив взгляд в землю. - Господин Сейшин Киёмори, - ударение было сделано на имя, - посулил свою голову в случае моей победы.
- Голову за голову... - дайме достал веер - что думает почтённый Ода?
Восемнадцатилетний Хидэнобу думал, что сейчас ему принесут две головы вместо одной. Возможно - больше. Он еще не знал рамок своего раздражения.

---
*то есть 13 сентября 1598 года

(Алесандро, Бишоп, SonGoku, Хигф, Китти и я)

Масуми был в смятении. Все складывалось, может, и не слишком удачно, но все же шло к цели. Но чем дальше, тем больше дело сворачивало с пути к цели. Сперва колдун, потом ронин... Такамори перед ним сейчас или не Такамори? Какая разница, если это тело умрет, то убийца точно не вернется.
- Если каждый убийца, чтоб избежать ответственности, даст какое-нибудь обязательство, чего будет стоить правосудие? - Танака выпрямился и посмотрел на Тайра и Нобору. - Кроме того, что будет с подсудимым, если он победит?
- Тогда мы решим его судьбу еще раз, - подал голос мальчишка. - Но нельзя его казнить до тех пор, пока все его дела здесь не завершены.
Он обвел всех присутствующих строгим взглядом, но когда посмотрел на роши, то с трудом сдержал смех.
- Я судья, - возвестил Нобору. - И я так решил.
- Согласен, пусть отдаст свои долги роши, а после мы заберём ваш долг, Танака - добавил князь.
Глава клана Танака остался невозмутим, лишь еле заметно кивнул. Что ж, пусть будет так, и надо надеяться на желаемый для себя исход. Если же Такамори переживет бой… Тогда посмотрим. Всегда есть еще один путь.

Шиобара, поместье даймё Акаихигэ: Каоко-сан

Что, что с ней произошло? Почему она вернулась к этому проклятому дереву, которое давно уже пора срубить и сжечь? Так много с ним связано и хорошего, и плохого. Причем, плохого было больше. За что Господь гневается на нее? Или все горести, что выпали на ее жизнь, это всего лишь часть его испытаний. Тогда она не сдастся, она будет крепка в своей вере. Она отдала свою жизнь Господу и мужу. Но и самой не стоит расслабляться. Она должна найти мужа.
Потрогав рукой кору дерева, она развернулась и, перейдя мостик, не заходя в дом, пошла сразу к воротам. Она не обратила внимания, что двор абсолютно пуст. Списала все на позднее время.
Но куда дальше? К городским воротам, так подсказывало сердце. Где же еще находиться начальнику стражи, как не там. Да, и Киичиро, ее единственный, оставшихся в живых сын, сейчас, скорее всего, там.
Почему-то, при мысли о сыне, ей стало тепло. Словно, она недавно обнимала своего малыша. Может это все сон? Она помнила, как обнимала его, как кормила Хоши(!) с рук, а он улыбался и звал ее мамой.
На ее глазах навернулись слезы, и она вытерла их рукавом кимоно. Что же с ней происходит?
Каоко подняла голову и поняла, что все это время она шла не правильно. Ее путь закончился возле дома, где остановился даймё Акаихигэ.
- Господь привел меня сюда. Закончатся ли здесь мои страдания, закончится ли здесь мой жизненный путь? – она направилась к главным воротам.
Что-то словно тянуло ее к этому дому. Какая-то неизвестная ей сила. Она не могла понять ее, но знала, что должна идти. Возможно, в этом доме она получит ответы на свои вопросы.
Подойдя к воротам, она машинально, как делают все женщины, поправила волосы. И хотя приложенные к этому усилия оказались напрасными, без помощи О-сен она бы никогда не вернула своей прическе былой вид, она вошла во двор.
Притягивающая ее сила достигла своего пика. Каоко видела людей, которые были во дворе. Ей что-то показалось, будто что-то белое промелькнуло перед глазами. Но от слез не могла понять, что именно.
Ей казалось, что она существует в двух мирах параллельно. В реальном и в мире, порожденном ее горем и отчаянием.
Медленно приближаясь к людям, она протянула правую руку, то ли прося помощи, то ли защиты. Еще пару шагов и…
- Белый… - начала было говорить женщина, в ее голосе не было страха, скорее удивление. Но нога Каоко за что-то зацепилась и она, не удержав равновесие, упала на землю, так и не закончив фразу. Перед глазами сначала появился белый тигр, а потом сразу все заволокла темнота…

Заросли у ворот Шиобары
в то же время, что и "Борьба с ересью" патэрэна

Жизнь донельзя многообразна и причудлива, как сказал давным-давно какой-то мудрец, и десятник кавалерии-нагината Такеда Хидэтада по большому счету никогда не находил повода усомниться в этих словах, но если прибавить к ним небольшое дополнение, то смысл всего высказывания начинал вызывать у кавалериста огромное раздражение. Дополнение это сам достойный потомок Такеда озвучил бы так: «…, но все ее многообразие и причудливость проявляются именно тогда, когда ты чем-то очень занят, в особенности испытываешь крайнюю необходимость уединиться для срочной медитации в дальних кустах, где по возможности никто тебя не потревожить». В верности именно этого дополнения десятник убедился почти что немедля, стоило странной компании расположиться в зарослях у ворот Шиобары.
Стоило Хидэтаде покинуть седло, потянуться хрустнув всеми косточками под доспехом и заняться подготовкой к бою или бегству – то есть осмотром копыт Демона-У и остальных коней, не сбиты ли, в состоянии ли выдержать долгую скачку, если спасение Такамори-сан пройдет успешно и придется срочно уносить ноги из под стен этого городка, как причудливость жизни в полный рост напомнила о себе. Причем сделала это наиболее жестким, не терпящим иного толкования, способом, да с такой силой, что у бравого кавалериста перехватило дух. Не успел он осмотреть копыта лошадей патэрэна и подопечной, как понял, что если немедленно не удалиться в дальние кустики для срочной медитации, то произойдет что-то крайне неприглядное и недостойное доблестного воина клана Санада, сопровождающего и охраняющего девицу на выданье. Десятник обхватил обоими руками живот, коротко поклонился, пробурчав под нос что-то должное служить извинениями и бочком-бочком устремился к кустикам, моля всех ками, что бы хватило времени скрыться с глаз Олури-химэ до того, как случится непоправимое. Он был уже рядом с столь приманчивой растительностью, как вдруг почувствовал, что какая-то сила не дает сделать ни шагу, придерживая крайне спешащего кавалериста за подол панциря. Мысленно проклиная все и вся, но при этом, боясь громко что-то произнести, дабы не открыть подступающей слабости обходную тропу вокруг бастиона выдержки, Хидэтада оглянулся и встретился глазами с лукавым взглядом Демона-У. Несносный жеребец вздыбив хвост, игриво фыркнул не разжимая зубов и прищурился столь хитро и требовательно, что десятнику жутко захотелось от всей души перетянуть зловредного жеребца по крупу древком верной нагинаты. Так как сделать это в данный момент не представлялось возможным, приходилось идти на компромисс: Хидэтада, все так же бочком, короткими шажками, приблизился к коню, отвязал от седла первый попавшийся бурдюк с набранной еще на ночной стоянке водой и небольшое кожаное ведро, которое и наполнил, после чего подвинул к самой морде вредного жеребца. Демон-У, не будь дурак, тут же отпустил облегченно выдохнувшего всадника, который устремился к облюбованным кустам с еще большей поспешностью и, довольно пофыркивая, погрузил храп в наполненное причудливо попахивающей водой, ведерко.
Когда, спустя несколько минут, несколько усталый, но донельзя довольный Такеда Хидэтада выбрался из облюбованных кустов, словно гиганская панда из зарослей молодого бамбука, его глазам предстала дивная картина, в который уже раз напомнившая ему то самое высказывание мудреца, с вечно прибавляемым к нему жизнью, дополнением. Впереди, за скрывающим стоянку путников от глаз посторонних, редкими кустами, патэрэн Андорэо и Олури-химэ громогласно пререкались с несколькими самураями, судя по одежде, стражами Шиобары, причем намерения подопечной, как и святого человека были крайне серьезными, иначе чем можно было объяснить сверкающую в руках девочки нагинату, кавалерист просто не знал, тем более, что приготовленная в подарок Олури нагината, лучшая среди отобранных у незадачливых патрульных, все так же была привязана к седлу самого десятника. Стараясь не поднимать шума, Хидэтада отцепил от упряжи странно спокойного и молчаливого Демона-У, ту самую, предназначенную в подарок подопечной, нагинату и направился в обход самураев, дабы, если начнется бой, иметь возможность вмешаться в его течение, напав на стражей сбоку. К счастью, пока бравый десятник осуществлял свой маневр, противостояние ребенка и наньбана нескольким вооруженным самураям закончилось мирно – Олури и патэрэн Андорэо браво скрылись в зарослях, прикрывающих стоянку от посторонних глаз, а какой-то, присоединившийся к стражам самурай, грозным голосом распекал их и отгоняя назад, к воротам городка, которые нерадивые стражники обязаны были охранять.
Довольный таким поворотом дела, кавалерист прошуршал по кустам, вернувшись на стоянку и приблизившись к подопечной, с уважительным поклоном протянул ей легкую и отлично отточенную нагинату, которую все так же сжимал в руках.
- Надеюсь, Олури-химэ не сочтет бестактностью этот скромный дар и примет его, как знак того, что Такеда Хидэтада держит слово и готов обучить юную госпожу всему, что знает сам.

Шиобара, дом старосты

Дайме бросил безразличный на женщину и произнёс, не обращаясь к кому-то определённому:
- Интересно, тут в кустах не спрятались артисты с сямисэнами?
Птица на крыше насмешливо крикнула. Ей-то было видно, кто и где прячется. Впрочем, взгляд ее был устремлен на шамана, поддерживающего упавшую.
Мицуке оглядел двор, кустов не увидел, только наружную стену и дом. Ну - еще незнакомая женщина.
- Долго мне еще ждать? - спросил он.
- Эй, кто-нибудь, заберите её отсюда с глаз моих долой! - Акаихиге указал веером на роши. - А вы начинайте поединок!
Ближайшие к пленнику слуги медлили, не решаясь переступить очерченный колдуном круг. Из-за угла вышла молодая женщина в одежде, больше подходящей мужчине, с заткнутыми за пояс мечами. И не думая почтительно семенить, она подошла к пленнику, без колебаний перешагнула нарисованную в пыли линию. Опустилась на колени и разрезала веревки кинжалом. Двумя руками протянула меч в ножнах освобожденному человеку. Тот взял, но во взгляде его читалось недоумение. Девушка встала и отошла на несколько шагов, сложила руки и приготовилась смотреть. Ода Хидэнобу, рядом с которым она оказалась, смерил ее недоуменным взглядом, нахмурился, приготовившись что-то сказать, но - оглянулся на малолетнего судью и промолчал.
Бывший теперь уже пленник тоже встал, немного неуклюже. Развернулся, чтобы стоять лицом к противнику.

(м-мм... Далара, Алесандро, Bishop, Хигф... еtc)