Бамбуковая роща возле Шиобары

Глубоко в чаще леса, там, где у старого храма оканчивалась едва заметная тропинка, сейчас было светло, как днем. И не костер был тому причиной, а гигантская птица, которую можно было бы принять за феникса, если бы не чешуя, покрывающая тело, длинная шея и человеческое лицо, которое сейчас было задумчиво и даже печально. Демон прислушивался – быть может, к дождю, быть может, к недавним событиям, а быть может, и к прошлому. Для него не существовало времени, он был вечен, потому что никто еще не пробовал (или не осмеливался) его убить. Он помнил, как появился на свет, как впервые распростер огромные крылья над церемониальным залом в столичном дворце и прокричал слова, давшие ему имя: «Itsumademo! Itsumademo!..» С тех прошло много лет, люди, которых он использовал и которые боялись его, уже умерли. Возможно, они прожили бы дольше, не свяжи себя договором с демоном, но вот это уж не его забота.
Итсумаден встряхнул крыльями, и огненные брызги дождем окатили маленькое святилище, внутри которого оскалился на пришельца хранитель деревни.
- Выходи, нечего прятаться за деревьями! – произнес демон. – Что ты пришел мне рассказать?
Из рощи вышел мужчина, на вид которому было около сорока лет. Длинные черные волосы были аккуратно причесаны и перевязаны тонкой нитью. Взгляд пришедшего, обычно напоминающий ястребиный, сейчас был полон трепета и покорности. Мужчина низко поклонился птице и произнес:
- Они-сама, мы так и не смогли найти его. Я готов понести наказание.

(вместе с Хикари)

(соответственно - с SonGoku)
Огненный демон горько вздохнул и сложил крылья.
- Почему все готовы понести наказание, но никто не хочет исправлять собственные ошибки? Не отвечай, это я его спрашивал.
Одно из маховых перьев встопорщилось, пальцем указывая на собачью фигурку в святилище. Итсумаден нахохлился.
- В деревне смотрел? - с улыбкой спросил он, возвращаясь к обманчиво безмятежному виду.
-В этой деревне? – голос человека был полон удивления, - Но что ему там делать? Единственный, кто мог его туда принести – беловолосый шаман, появившийся здесь совсем недавно. Но я помню его еще со времен поисков в провинции Микава. Этот шаман ни на что не годен, даже огонь, и тот развести заклинанием не может, - произнес мужчина, и тут же побледнел, вспомнив, с кем сейчас разговаривает, - прошу простить меня за то, что засомневался в ваших словах. Я сегодня же скажу Сакио, чтобы он осмотрел все в этой деревне.
- Найди убийц, - взгляд демона, казалось, сумел бы сейчас угаснуть пламя его оперения. - Мне нужна голова этого шамана... хотя...
Он взмахнул крыльями и с легкостью, непривычной в птице столь огромных размеров, поднялся в небо, сделал круг над поляной.
- Хотя... возможно, эта голова мне потребуется вместе с телом.
-Выполню с превеликой радостью, - мужчина снова низко поклонился, а на его лице появилась злорадная улыбка, - Значит, вы хотите получить этого шамана живым? Мы с Сакио справимся и сами.

Микава. 1593 год

Два дня они прожили в этой хибарке за окраиной деревни, уходя к людям только чтобы купить еды. Вернее, ходил Такамори, поскольку Хаку все нянчился с больной лисой. Заодно Такамори проверял, нет ли какой возможности подработать, поскольку деньги медленно, но верно подходили к концу. На прошлый заработок невозможно жить вечно. Но пока ничего подходящего не находилось.
Такамори в очередной раз вернулся с «охоты» и обнаружил шамана сидящим с рыжим комочком шерсти на коленях.
- Ну что, - осведомился ронин, - ей лучше?
Говорящий с Духами поднял взгляд на товарища. После второй бессонной ночи под глазами шамана проступили синеватые круги.
- Нет, абсолютно никаких изменения к лучшему, - с горечью произнес он, - нам нужно отправиться в святилище Инари. Надеюсь, что богиня поможет одной из своих дочерей.
Раз шаман так говорит, значит, надо идти. Наверное, более опытный колдун разобрался бы с лисьей болезнью быстрее. А может, и нет. Все, что знал Такамори о шаманах и колдунах, сводилось к прочитанному в книгах и услышанному в историях, которые часто рассказывали бродячие рассказчики, когда он еще жил дома. Не слишком достоверная информация.
- Далеко отсюда ближайшее святилище? – Сам он раньше не задавался вопросами о специфических святилищах в окрестностях, хватало тех, что первыми попадались на глаза.
- Ближайшее святилище Инари недалеко от соседней деревни, - недавно они с Наставником нашли там те самые свитки, которые так обеспокоили Учителя, - недалеко от нас тоже есть заброшенное святилище, но я даже примерно не могу представить, кому там поклонялись.
В этот момент беловолосый шаман обеспокоено повернулся к лисичке и прочитал заклятие со свитка, положив руку той на голову.
- Мы должны спешить, Такамори-сан, - обеспокоено произнес он, - каждая минута на счету.
- Ну так и пошли.
Ронин собрал нехитрые пожитки, увязал их в фуросики. Не забыл проверить лошадку-талисман – ее потерять не хотелось почти столь же сильно, сколь собственную голову. Такамори оглянулся на Хаку и протянул ему недавно приобретенный новый соломенный плащ. Беловолосый шаман накинул на плечи плащ и путники покинули хибару, служившую им кровом последние два дня.

(вместе с Хикари)

Шли молча, и это был один из тех немногих моментов, когда они не спорили по каждому поводу.
На встречу им, в светло желтого цвета хакама и кимоно шел молодой монах ямабуси. Плаща на нем не было, да он казалось и не замечал лютующих в округе морозов. Он заинтересованно смотрел по сторонам, будто был в этих краях впервые и окрестности просто покорили его своей красотой. Заметив путников, он издали произнес:
-Да пребудет на вашем пути удача, а Инари наградит вас за заботу о своей дочери.
Хаку лишь кивнул монаху и снова переключил внимание на рыжий комочек, столь заботливо отогреваемый им.
Такамори понял, что оказался в несколько проигрышном положении. Шаман и ямабуси, казалось, принадлежали отдельному миру, ведомому только им и им подобным, из которого наружу торчали только кусочки одежды и лица, словно маски. Возможно они только что общались мысленно, но он точно никогда не узнает, потому что не дано таких способностей обычному ронину, будь он хоть семи пядей во лбу. И точно так же, наверное, в их обособленном мире живут призраки и демоны. Впервые за последние три дня Такамори достал трубку и, остановившись буквально на мгновение, раскурил ее.
- Скажи, Хаку-сан, не странно тебе жить в твоем мире, так отличающемся от мира обычных людей?
Шаман непонимающе посмотрел на своего спутника, но с ответом не успел.
-Мир, в котором он живет, лишь немного дополненный ваш мир, - произнес ямабуси, оказавшийся рядом с путниками, - возможно когда-нибудь и ты с ним столкнешься, ронин-сан.
Такамори шепнул нечто вроде молитвы, которую можно было бы перевести как: чур меня. Косо, насколько позволяло воспитание, посмотрел на странного ямабуси, который и на человека-то не был похож - разве может человек так легкомысленно ходить в легкой одежде по пронзительному холоду? Словно испытывая странствующего монаха, дунул резкий порыв ледяного ветра, заряженный мокрой крошкой.
Монах тряхнул головой, стряхивая налетевший снег. Казалось, это было единственным неудобством, которое принес ему порыв ветра. Ямабуси снова повернулся к шаману.
-Вы хотите вылечить оборотня? - меняя тему, поинтересовался он.
-Это не оборотень, - начал было объяснять монаху Хаку, но ямабуси остановил его, взяв лисицу на руки.
Он прикоснулся ко лбу зверька двумя пальцами, и вот уже в его руках лежала молодая девушка без чувств. Шаман стоял, не веря своим глазам.
-Почему тогда я смог увидеть ее? Ведь духи невидимы для глаз обычного человека, пока сами этого не захотят. А она была без сознания, и поэтому….
Ямабуси не стал ничего отвечать и лишь загадочно улыбнулся.
(в том же составе)

Такамори скрестил руки на груди и решил не вмешиваться в то, о чем имел весьма приблизительное представление. Лиса все-таки оказалась оборотнем, сколько Хаку ни отпирался, значит, мир еще не искорежился до неузнаваемости. Впрочем, не вмешиваться получилось от силы минуту. Беловолосый был явно растерян и не догадывался задать логичный в такой ситуации вопрос. Пришлось задать вместо него:
- Если вы можете превратить ее в человека, можете ли вы излечить ее?
- Нет, но я могу дать совет, как это можно сделать, - спокойно произнес ямабуси, - ей нужен стимул. Что-то, что будет связывать ее с этим миром.
Шаман наконец начал приходить в себя, и подняв взгляд на монаха, произнес:
- Я понял, что ты имеешь в виду, Ёкай-сан.
Тот, кого назвали оборотнем, снова улыбнулся - на этот раз куда шире.
- А ты начинаешь разбираться в своем ремесле, отвергнутый сын управителя. Надеюсь, что в свое время ты сможешь показать все, на что способен. Ja ashita.
И в следующий момент на месте монаха появился журавль, тотчас покинувший путников.
Такамори проводил улетающую птицу взглядом. Вдохнул ароматный дым из трубки.
- Вокруг тебя всегда так много оборотней, Хаку-сан?
Стоит ли спрашивать его, какой провинции он сын управителя? Наверное, нет, тогда у него появится повод задать аналогичный вопрос Такамори. А отвечать на подобные вопросы не хотелось. Пусть прошлое остается в прошлом.
Беловолосый шаман повернулся к своему спутнику. Взгляд Хаку был гораздо осмысленнее, чем обычно:
- Не сказал бы, - тут он обратил внимание на трубку Такамори, - что за гадость ты куришь?
Не дожидаясь, пока ронин ответит, оранжевоглазый юноша склонился над лежащей девушкой, и, приложив один из свитков к ее лбу, что-то невнятно произнес. На месте девушки снова появилась небольшая рыжая лиса. Хаку спрятал ее за пазухой и снова повернулся к Такамори:
- Так что это?

(те же, там же)

- Особым способом обработанная трава. Что тебе не нравится? - искренне удивился Такамори.
Запах, конечно, довольно необычный, но это не повод называть гадостью содержимое чужой трубки. Мелькнула мысль предложить попробовать это самое содержимое в качестве возможного лекарства для больной лисы, но вряд ли Хаку согласился бы, да и самому Такамори такая мысль показалась слишком нелепой.
- Если тебе так неприятно, могу не пускать дым в твою сторону, - уступил он.
-Мне-то все равно, - спокойно заметил Хаку, - Только трава эта имеет далеко не самые безопасные для простых людей свойства. Кстати нам видимо не придется идти далеко в святилище Инари, поскольку сойдет и местное.
То ли обидеться за "простых людей", то ли обращаться с шаманом осторожнее, потому что он после встречи с человеком-журавлем стал сам не свой.
- Хорошо, - сказал Такамори, - погода сегодня не из приятных и для длительного путешествия не годится.
Трубку он так и не погасил. Перед мысленным взором упрямо выплывало из небытия тонкое белое девичье лицо, приоткрытый в предсмертном удивлении рот, круглые глаза... Простит ли она свою смерть, если удастся ее вернуть?..
Хаку шел впереди, не произнося ни слова. Ветер дул в лицо, но шамана больше беспокоило состояние лисы. Как она в ее нынешнем состоянии переносит этот холод? Потеплее укутав ее под одеждой, беловолосый юноша лишь горько вздохнул. Оставалось только надеяться, что ее сил хватит, чтобы перенести эти последние минуты странной болезни. Уже на подходе к святилищу Хаку повернулся к своему спутнику и спросил:
-А почему ты начал курить свою трубку?
Вопрос оказался неожиданным. Такамори раздумывал над ответом несколько мгновений.
- Она похожа на сакэ, только действует быстрее. Позволяет не думать о том, о чем думать не хочется. Может быть, когда-нибудь она позволит забыть совсем... Хотя нет, забывать я не хочу. Мы пришли.
(Soshite Dalara)

С Рейтаром и Хикари

- Kanpai, - произнес Итачи, делая очередной глоток саке.
По всему телу снова разошлось тепло, что после недавнего лежания под дождем было весьма кстати. Мысли самурая снова пришли в порядок, а недавняя злость на «старика» (неплохо бы спросить его имя, потому как в грязи купаться не хотелось, а другого обращения к немолодому все же воину Итачи не знал) исчезла без следа.
- Мы отправимся в путь завтра? - услышал сын управителя фразу, обращенную к ним из-за соседнего столика.
Это был высокий загорелый человек, причем явно пришедший издалека.
-Кто этот наньбан? - тихо спросил молодой самурай, наклонившись к Такеде.
- Это? - Тихо повторил Такеда, внимательно посмотрев на патэрэна Андорео. - Это святой человек-из-за моря. Он мудрец и шаман. Я видел, как он заклинал духов. Kanpai!
Кавалерист кивнул юноше, пригубил сакэ, посмаковал его, и медленно проглотив, ответил европейцу:
- Очень на это надеюсь, Мудрый Человек. Очень. Вы сами видите - Мицуке-сан плохо себя чувствует. Его рана от сюрикена незначительна, так что причина в чем-то ином. Олури-химэ так же нездоровится… Ваши молитвы помогли ей, но боюсь, не смогли устранить причину болезни. Не верю я в природную причину болезни Олури-химэ. Не верю… Чем быстрее удастся найти могучего заклинателя духов, или шамана, тем больше надежда на исцеление и тем лучше для нее. Но, как я уже говорил, хорошего шамана видели лишь на дороге в Шиобару, куда он вроде бы направлялся… интересно там ли он, и если там, где искать его в обширном поселении возле замка?
Хидэтада покосился на юношу и спросил его:
- А вы, Хикари-сан, не слыхали ли чего о заклинателе духов? Откуда вы пришли вы и по какой дороге, если не секрет, Фудзихару?
Сама мысль о том, что шаман может помочь там, где бессильна христианская молитва, была неприятна отцу Андрео. Но, увы, бывало всякое, наверное, Господь не хочет оставлять без помощи даже тех, кто не знает его истинного учения.
- Но ведь нам ничто не мешает выйти как можно скорее? – полуутвердительно, полувопросительно заметил он.
- В Шиобаре есть такой, - голос Итачи стал куда увереннее, - Куда иноверцам с ним равняться? - язвительный взгляд в сторону патерена, - Вы сразу узнаете его при встрече: оранжевые глаза, белые волосы. Его зовут Хаку, но, к сожалению, компанию я вам не составлю, поскольку иду как раз из Шиобары.
Итачи плеснул еще саке Такеде, и указал взглядом на свою опустевшую чашечку.
- Вы, наверное, много знаете о вере, о которой так отзываетесь? – тон святого отца казался крайне вежливым и заинтересованным.
- Об этой вере я знаю все, что должен. Это вера наньбанов, - просто ответил Итачи.
- А мне интересна вера жителей этой страны. Впрочем, непогрешимая уверенность – похвальное свойство юношей и тех, кто узрел всю истину в озарении, ниспосланном ками, - и опять тон не давал никакого основания заподозрить священника в издевке по отношению к самураю.

Услышав о вере и представив себе, как юноша и пожилой патэрэн начнут сейчас спорить о богах, их чудесах и символах, о том что есть "Хлопок одной ладонью", в чем смысл "Прихода патриарха на восток" или "Как можно сыграть на железной флейте без отверстий?", Такеда Хидэтада, десятник кавалерии, прошедший не один бой, засуетился и резво налил в чашечку юноши саке, а разговорившемуся патэрэну с поклоном предложил фаршированные рисом овощи, передав их на его столик. При воспоминании о вере, спорах о ней и том как они с патэрэном Андорео обсуждали, как появился мир, кавалерист зябко повел широкими плечами и с тоской подумал, что, начни сейчас его собеседники нечто подобное, он неминуемо уснет прямо на столе. Причем в ближайшее время.
- Да, Мудрый Человек. Мы постараемся отправится как можно раньше, если здоровье Олури-химэ и Мицуке-сана это позволит. - Выдохнул он, надеясь прервать начинающийся спор о религии…
Итачи на этот раз промолчал и лишь снова опустошил очередную чашечку саке.
Юноша ничего не ответил. Впрочем, стоит ли спорить с человеком, который утром уйдет в противоположную сторону, если никто не выражает желания быть благодарным слушателем.
Иезуит отдал должное местной кухне – японские блюда начинали ему нравиться.
- Если за Олури-химэ нужно просто присмотреть и дать ей отдохнуть до завтра, - проговорил он, прожевав очередную порцию, - то что делать с Мицуке-саном, я не имею ни малейшего представления, ибо заставить его лежать спокойно, кажется, может лишь удар по голове…
- Удар по голове…Удар по голове… - Несколько раз задумчиво повторил Такеда, поглаживая подбородок и косясь на входной проем, откуда неслись приглушенные стоны и вопли Мицуке-сана, явно пытавшегося исцелиться самыми народными из всех средств - самолечением микстурами по рецепту кота Чиру, судя по всему.
- Возможно вы правы, патэрэн Андорэо… В крайнем случае можно будет попробовать осуществить ваше предложение, если в ближайшее время Мицуке-сан не уймется и не прекратит пугать окрестных простолюдинов своими трубными воплями.
Кавалерист налил еще сакэ юноше и, наконец, вспомнил, что забыл представиться:
- Мое имя Такеда Хидэтада. Я десятник славной кавалерии-нагината клана Санада. Верно служу моему Господину, здесь же нахожусь по его приказу - сопровождаю эту юную девицу, Олури-химэ. Она - очень знатная и добрая девушка, которая скоро станет украшением дома любого знатного и славного мужа, с которым решит ее поженить мой славный Господин. Кроме того, я ищу одного юного господина, примерно восьми лет отроду, которого, насколько мне удалось узнать, пока что зовут детским именем Тото. Его и сиятельную Олури-химэ мне приказано сопроводить в Санада-Мару - замок моего великого Господина. Не слышал ли ты, Хикари Итачи, что-либо о том юноше, которого я ищу?
Отец Андрео почерпнул из этой речи новости и для себя, ибо до сих пор не представлял причину нахождения самурая при девочке. Как ни плохо миссионер разбирался в японских обычаях, но то, что на знатную даму по воспитанию Олури не походила, полагал бесспорным, хотя доброты бы оспаривать не стал. Интересная у нее, должно быть история, надо будет попробовать разговорить десятника…
Фраза же о замужестве не произвела на него впечатление, ибо и в знатных домах Европы династические ранние браки не были чем-то из ряда вон выходящим.
(примерно те же)

(Higf+Хикари+Reytar)
Еще одна опрокинутая чашечка саке, и разум Итачи был почти полностью опутан алкоголем. Кайо куда-то пропала, и выговориться было некому. А может… может этот Хидетада послушает его?
-Мальчика? Единственный мальчик, которого я видел за последнее время - племянник дайме, Ашикага Нобору, - язык юноши время от времени произносил слова не так, как надо, зато - с завидной регулярностью, - Этот маленький они. И почему если он принадлежит к знатной семье, он может делать все, что ему вздумается? А единственное, что ему грозит - это угрызения совести, и те вряд ли осмелятся его побеспокоить. Но ничего… придет время, и я покажу ему, что знатное происхождение - еще не главное в жизни. И он сполна ответит мне за мою загубленную жизнь.
Десятник все подливал юноше, слушал и чем дальше, тем более удивленно поднимались его брови. Наконец, когда юноша ненадолго замолчал, Такеда тихонько спросил его:
- Как, ты говоришь, Хикари-сан, звали этого мальчика? Нобору? Хм-м-м-м…
Еще более глубоко задумавшись, кавалерист потянул себя за ус, затем почесал затылок, а когда и возможностей затылка, для просветления и изыскания наилучшего выхода стало не хватать, вновь погладил подбородок и произнес:
- Ты сказал что мальчишка погубил твою жизнь? И этот мальчишка – Ашикага Нобору, племянник сиятельного Акаихигэ, что б ему веер пах испражнениями старого мула? Да?
В таком случае, давай выпьем, Хикари-сан! Давай выпьем за то, что бы мы смогли помочь друг другу. Я – тебе, так как мне было бы очень полезно пленить этого мальчишку и доставить его к моему Господину для свершения справедливого суда, таким образом, отомстив за твою загубленную жизнь, а ты – мне, рассказав как лучше пробраться в Шиобару, где там можно найти беловолосого шамана и как проникнуть в покои сиятельного даймё, что б его зонт сгорел дотла, а в биву залезла жаба. Я постараюсь похитить мальчишку, мой господин осудит его за деяния его родни, а ты будешь отмщен.
Хидэтада смотрел в лицо юноши честными-честными глазами и вновь наливал сакэ в его чашечку…
- Нет, ты не понял меня, - произнес Итачи, размахивая одной рукой, показывая вероятно степень непонятливости кавалериста, - Я должен поквитаться с ним сам. Сам, понимаешь? А что до моего брата. Откуда мне знать, где он остановился? Отец отрекся от него, поэтому я сомневаюсь, что он живет в нашем доме. Там сейчас дайме с этим маленьким… маленьким… - сын управителя долго пытался подобрать нужное слово, но ничего путного на ум не пришло.
Итачи встал и, пытаясь сохранить равновесие, пошел к выходу.
-Мне нужно подышать воздухом, - произнес он уже у двери, - А ты, наньбан, не смей своими лживыми словами туманить головы нашим людям. У нас не любят таких, - и сын управителя шатаясь вышел на улицу.
Сказать, что слова вдрызг пьяного юнца значили что-то для человека, который бывал даже среди дикарей-людоедов, было бы явным преувеличением, поэтому португалец откровенно насмешливо улыбнулся и промолчал

(Я + СонГоку + Далара)

Процессия сиятельного князя подходила к Шиобаре, Акаихигэ ехал на своём коне, слуги и охотники радостно шагали рядом, охота окончена, да ещё и с победой, сам дайме бился с тигром и обратил его в бегство, как не радоваться этому! Самураи охраны двигались с обычными непроницаемыми лицами, поэтому понять что-либо по их взглядам практически не представлялось возможным, молодой Нобору так и ехал на руках у дайме, охота, бег, странная встреча в лесу, измотала мальчика, его же спутница была привязана к седлу одного из воинов, однако, чем ближе к деревне подбирался отряд тем заметнее становились изменения на лице Акаихигэ, если вначале пути он был весел, то теперь улыбка пропала с его уст, а взор стал гораздо холоднее, первыми это изменения заметили слуги, они всегда необычайно чутко чувствовали все изменения настроения всеталантливейшего господина, стали смолкать песенки, слуги стали чуть отходить от дайме, стараясь уйти за спину аристократа чтобы лишний раз не сталкиваться с его взглядом, мало помалу процессия смолкла, в деревню охотники вошли в гробовой тишине...
Когда Акаихигэ подъехал к дому управителя, его лицо превратилось в маску, никаких эмоций, ничего, даже глаза князя превратились в две ничего не выражающих ледышки, слуги и караул что встречали его у ворот дома, низко поклонились, дайме удостоил их лишь чуть заметного кивка головой:
- Где господин Кантаро? - проговорил аристократ.
Народ повалился на колени, даже охрана. Наконец, вперед выпихнули кого было не жалко.
- Случилось большое несчастье! - выпалил бедолага, кланяясь не переставая. - Господин Кантаро был найден мертвым! Мы все ищем злоумышленника, который по слухам был рядом с ним в час его смерти, но он пропал, как сквозь землю провалился. Еще мы спрашивали музыканта вашей светлости, того, что ваша светлость разрешил оставить дома, но он лишь рассмеялся и сказал, что ничего не видел!
- Кантаро-сан сменил одежды* - Акаихигэ втянул воздух благородным носом - Значит, это так поразило вас, что когда мои слуги прибыли за помощью вы даже не обратили на это внимания. Вот значит, как Хикари Кантаро управлял вами.
Могло показаться, что дайме задавал вопросы, но интонация его голоса говорила, что дайме определённо не ждёт никаких ответов.
Князь повернул голову к страже
- Вызовите лекаря, похоже, скорбь деревни так велика что она затмила всё...
Он передал маленького Нобору на руки своим слугам, а сам ловко спрыгнул с коня и направился к слугам.
- Надеюсь, мои покои готовы - дайме подошёл к крыльцу и раскрыл веер - как и горячая вода и о-фуро.
Он поднялся на крыльцо, пару раз обмахнул себя веером и проговорил:
- Поскольку Кантаро-сан больше не может управлять вами, то впредь до назначения нового старосты, вся полнота власти переходит ко мне, караульная стража Шиобары отныне подчиняется командующему моими телохранителями - Акаихигэ махнул веером в сторону Тодзаэмона, самурай в ответ почтительно поклонился.
- Поскольку есть вероятность, что Кантаро бесчестно убит, и убийца где-то рядом, я приказываю закрыть ворота Шиобары, всем жителям запрещено покидать свои дома пока они не будут допрошены и обысканы, все кто что-то видел обязаны рассказать о этом уважаемому Онодэра Тодзаэмон которого я назначаю ответственным за расследование этого происшествия!
Уже входя в дом дайме повернулся и махнул веером главе телохранителей.
- Замени охрану дома нашими людьми, и пусть ко мне приведут музыканта, я хочу поговорить с ним до того как принять баню...
- Да, господин, будет исполнено.


Акаихигэ вошёл в дом и отправился в свои апартаменты окружённый слуами и личными самураями, он и раньше мало доверял иным стражам, а уж деревенским стражам и подавно. Войдя в апартаменты он сел на подушки, и чуть мазнул взглядом по комнате, слуги Хикари постарались, всё было так как любил аристократ, но его гнев на Кантаро ещё не прошёл, он просто перешёл в иную стадию. Акаихигэ раскрыл веер и принялся обмахивать себя, второй рукой он взял биву и задумчиво посмотрел на неё.
- Посмотрите не ведут ли музыканта? Или мне вечность сидеть в этих оборванных лохмотьях? - Акаихигэ с легком сожалением посмотрел на испачканное Нобору кимоно.


* - умер

(те же)

От помощи Иэмон отказался, только шел неторопливо, а стражники не рискнули подталкивать в спину странного музыканта с двумя мечами за поясом. К биве тоже не разрешил никому прикасаться, сам нес, с привычной осторожностью, будто ребенка. У входа к сиятельному даймё отдал катану и опустился на циновку.
Его спутники уселись рядом с ним: низкорослый, плотный оказался по правую руку, сухопарый и более высокий флейтист расположился по левую руку, отодвинулся чуть подальше, чтобы не задевать длинными широкими рукавами гриф бивы.
- Здравствуй, музыкант - дайме чуть поклонился мужчине.
Иэмон молча согнул широкую спину в ответном поклоне.
Флейтист слегка наклонил голову, теперь его нельзя было уличить в вопиющей грубости. Масанари даже не шевельнулся.
Дайме махнул веером, слуги и стража просто испарилась.
- Ты был в доме когда тут случился... досадный промах с Хикари Кантаро, скажи, что ты видел? - дайме внимательно смотрел на музыканта.
Два "побочных" музыканта переглянулись.
- Он всегда так много видит... - глубокомысленно заметил Ханзо.
- И не стыдно же издеваться над человеком, - ответил ему Самми.
- Наверное, прежние мои слова плохо расслышали, - усмехнулся одними губами Иэмон, делая вид, что не замечает реплик товарищей. - Или забыли передать вашей светлости. Недостойный слуга вашей светлости ничего не видел. Зато много слышал.
Необычного цвета, светлые глаза его спокойно смотрели куда-то за спину Акаихигэ.
- И что же ты слышал? - дайме улыбнулся - Или правильнее сказать что ВЫ слышали?
- Мы слышали разговор Кантаро-доно с его гостем, - ответил Самми, глядя куда-то мимо плеча Акаихигэ.
Ханзо промолчал с таким видом, будто его вопрос не касался.
- Да, - подтвердил Иэмон; теперь со стороны могло показаться, что музыкант разглядывает то ли складки хакама, то ли собственные ладони, без дела лежащие на коленях. - До последнего слова.
- Кантаро принимал гостей? - дайме чуть удивился.
- Одного гостя, - педантично поправил Самми. Видимо, прошлая встреча с дайме расположила его говорить, а не молчать, как Ханзо. Тот с каменным лицом излучал недовольство.
- Вы уже раньше видели его? Или вернее слышали его голос? - Дайме мерно обмахивал себя веером.
- Никогда, - ответил Самми. Мысленно он заметил, что сейчас Акаихигэ был скорее похож на человека, главу дома, чем на тэнгу. Впрочем, внешность бывает очень обманчива, а уж от тэнгу можно ждать чего угодно.

(пока продолжили вдвоем)

- А что вы можете рассказать о владельце этого голоса? - дайме внимательно смотрел на собеседников.
Рассказать ему или не стоит? Он, наверное, и сам чувствует, что в комнате, где умер Кантаро, был не обычный человек. К чему тогда этот допрос? Похвально, конечно, что он, как хозяин провинции, интересуется произошедшим, но...
- Голос, который мы слышали вместе с голосом господина Кантаро, был мужским.
Дайме на мгновение прикрыл лицо веером, посмотрел на собеседником потом опустил веер и проговорил:
- Вас напугал этот голос?
Ханзо фыркнул. По губам Иэмона пробежала легкая улыбка. Самми не изменился в лице, все тем же официально-вежливым тоном ответил:
- Нет, в нем не было ничего пугающего.
Дайме чуть переменил позу и даже малость подался вперед, на его лице появилось что-то вроде интереса:
- Тогда что вы ещё можете сказать про этот голос, молодой, старый, неужели он был настолько бесцветный что даже такие музыканты как вы ничего не запомнили?
- Цветов там было много, даже слишком. Не молодой и не старый.
Масанари встал, развернулся и молча вышел из комнаты, не заботясь о впечатлении, которое может произвести. Самми кинул быстрый взгляд ему вслед и тут же вернул внимание чему-то за плечом дайме.
Дайме мазнул взглядом по спине Масанари, но даже не повел бровью.
- Вы поведали довольно много, полагаю это может помочь следствию... расскажите об этом голосе господину Тодзаэмону, он сможет лучше распорядиться этими сведениями, а я вас более не задерживаю...
- Господин дайме необычайно любезен, - отозвался Самми еще более вежливым тоном и не двинулся с места.
- Что-то ещё уважаемый? - дайме с интересом посмотрел на музыканта.
- Ничего, уважаемый, - в тон ему ответил Самми и закрыл глаза. - Это место подходит для размышлений.
- Что ж, не смею вам мешать, слуги покажут дорогу когда вы закончите, - дайме поднялся - а теперь прошу просить меня, мне нужно принять баню...
С этими словами дайме чуть кивнул головой и обмахиваясь веером вышел из комнаты.

Буря в доме утихла, страсти рассосались. Две новообретенные подружки – обе в мокрой одежде – все еще подпирали стену, когда обеих с головой окунуло в что-то странное, происходящее поблизости. Окунуло так, что в глазах потемнело.
- Что это было? – оглянулась Амэ. В зале ничто не указывало на источник. Да и на то, что кто-то, кроме них, заметил, тоже.
- Понятия не имею. Но противное...
- Ты, и не знаешь? – недоверие во все лицо.
- Вроде ушло, - пожала плечами Кайо. – Но еще вернется.
- Гадость...
- Кстати о гадости... Убери дождь.
- Чего?
- Дождь убери.
- Вот еще.
- Убери, говорю.
- Что, крылышки подмочила? Или репутацию?
- А с чего это ты сырость развела?
Обе сложили руки на груди, нахохлились. Могли бы быть зеркальными отражениями друг друга. Засверкали глазами.
- Сакэ хочешь? – неожиданно предложила Амэ. – На тебе лица нет.
- Хочу. Перестаралась.
Амэ кивнула, и девушки покинули обеденный зал и мужчин в нем.

***

Пелена дождя создавала удручающее впечатление. Лишь далеко на западе прорехой в траурной одежде туч рдел закат. Только сумасшедший или дурак пойдет в такое время куда-то. Зонт почти не спасает. Интересно, он относится к первой категории или ко второй?
Такамори свернул на улочку, идущую перпендикулярно главной, где еще днем заприметил лавку продавца заколок, булавок и прочей женской дребедени. Обещание надо держать.
Хозяин был удивлен и несколько испуган. Возможно, до него дошли слухи об их с Сейшином дневной погоне.
- Что будет угодно благородному господину?
- Заколки.
- Господин выбирает для себя?.. Вижу-вижу, для дамы сердца, один момент... Вот, посмотрите. Такие не стыдно будет и столичной даме надеть. Или вот такие. Очень красивые. Эти? У господина замечательный вкус.
Через четверть часа Такамори выходил из лавки. За пазухой, завернутые в специальный шелковый мешочек, лежали купленные заколки. Ронину оставалось только надеяться, что они понравятся Амэ: он вдруг обнаружил, что очень мало знает о ее вкусах.

Отмытый от копоти и грязи, переодетый в чистый наряд и опять веселый Нобору стал причиной изрядного беспокойства и головной боли у прислуги. Онодэре Тодзаэмону следовало выполнять обязанности и по отношению к князю, и, как ни хотелось самураю находиться рядом с молодым господином, он был вынужден оставить мальчика под присмотром слуги. Но даже исполнительный и верный Хэйкичи не поспевал за быстроногим, как ветер, Нобору. Пока племянника сиятельного даймё искали на кухне, где его видели в последний раз, мальчик обнаружился сам и совсем в другом месте.
Запыхавшийся, мокрый от пота Хэйкичи остановился, держась за грудь, у старой кривой пинии в саду. Он не осмеливался громко выкрикивать имя подопечного, чтобы не устроить новый переполох, но не удержался от возгласа, когда увидел притаившегося за перилами галереи мальчишку.
- Слезайте оттуда, Нобору-кими, - жалобно взмолился Хэйкичи. - Нельзя вам там находиться!
Поняв, что обнаружен, мальчик высунулся наружу.
- Не кричи, и никто не узнает, я быстро! Только одним глазком взгляну и вернусь.
- Нобору-кими! Вернитесь немедленно... Нобору-кими, а что будет, если вас хватится господин Акаихигэ?
- Скажешь, что не нашел.
Чтобы сбить со следа уже не воображаемую погоню, мальчишка забрался в комнату, смежную с той, куда ему было нужно. Вообще-то он попросту все перепутал, но сделал вид, будто так и было задумано с самого начала. Нобору прислушался: Хэйкичи все еще стенал под галереей, а вот частый негромкий звук негромкого звериного дыхания, должно быть, почудился ему. Как и легкий шорох, как будто огромный кот лениво дернул жестким, как палка, хвостом. В комнате пахло свежей землей и прелыми листьями, а еще почему-то первыми весенними цветами. Стараясь не потревожить невидимого в темноте обитателя, Нобору отодвинул фусума и проник в соседнюю комнату.
Здесь был свет, у изголовья поставили небольшой фонарь, и при малейшем сквозняке по углам помещениях шевелились мохнатые бесформенные тени. Нобору уселся, скрестив ноги, возле футона и вытащил из-за пазухи небольшую флягу из высушенной тыквы и украденную на кухне чашечку для сакэ. Женщину, которая без движения лежала под толстым лоскутным одеялом, уже осмотрел лекарь и не нашел признаков болезни. Разве что необычная знакомая Нобору, заключившая договор с огненным демоном, была крайне истощена. Было решено утром нанять в деревне служанку, раз теперь в доме оказалось целых две женщины, а дальняя родственница хозяина дома приехала без прислуги.
Нобору зубами вытащил пробку и плеснул содержимое фляги в сакедзучи; густая жидкость источала аромат трав. Мальчик нерешительно протянул руку, помедлил, отчего-то смутившись, но все-таки осмелился прикоснуться к женщине.

Фудзихара

Все когда-нибудь оканчивается – кончился и этот сумбурный вечер. А когда что-то завершается, что-то должно начаться. Началась ночь. Затихли даже самые буйные гости, разошлись по домам, чтобы выспавшись, завтра начать все сначала. Угомонился даже Мицуке, уснув на голой земле за колодцем. Вернулся и поднялся к себе в комнату Такамори, чтобы порадовать свою спутницу подарком, но вместо одной девицы нашел двух – в меру пьяных. В соседней комнате тоже угомонились. Олури сообразила, что у Мицуке и так хватит помощников, удалилась за ширму и отошла ко сну. Бравый десятник кавалерии Такеда Хидэтада, утомленный благочестивой беседой с заморским мудрецом, спал сидя в комнате своей подопечной и выводил носом рулады, споря по громкости и изысканности со сверчками. Молодой Хикари все еще дышал свежим воздухом, а презираемый им «наньбан», помолившись на ночь и помянув в молитвах своих даже этих смуглых низкорослых варваров с их мириадами богов, присоединился к спутникам. Где пропадал мальчик Юки – никто не знал.
Перед часом Быка*, часа призраков, нечисти и наемных убийц, дождь утих, в разрыв туч выглянула луна - и тут же спряталась, как будто не хотела видеть, что происходит внизу. Но успела на короткое мгновение обозначить четыре тени, что беззвучно скользили вдоль речного берега. Тени замерли, переждали, возобновили движение уже в темноте. Где-то лениво гавкнула собака, ветер зашуршал развешенными на большом дереве заклинаниями против демонов, в соседнем амбаре орудовали мыши. Тени не пошли по улице, пробрались задворками, легко преодолели забор и спрыгнули в небольшой сад с задней стороны гостиницы. Там они осмотрелись, одна из теней указала на приоткрытое окно в комнате на втором этаже. Остальные три согласно кивнули.
Что-то зашевелилось в густой черноте за колодцем, тени насторожились, подняли руки с оружием.
- Ма-о!
Из травы вылез рыжий кот, смерил пришельцев холодным взглядом и, презрительно тряхнув куцым хвостом, удалился за колодец. Все стихло. Четыре тени вернули внимание приоткрытому окну. Одна из них осталась во дворе, три проворно вскарабкались по стене и одна за другой нырнули внутрь.

---
* час Быка (или Вола) - время с 01.00 по 03.00

Шиобара, дом управляющего Кантаро

Майе танцевала. Вокруг кружились стволы деревьев, мелькали чьи-то лица, но взгляд девушки скользил по ним слишком быстро, чтобы запомнить черты. Где-то на самом краю зрения она видела, что трава под ней горит, но ступни ощущали лишь прохладу влажной земли. Ритм все убыстрялся, с ним поднималось и пламя, и теперь Майе отчетливо видела его языки на своей одежде - но по прежнему не чувствовала ни тепла ни боли. Еще быстрее, еще. Вот пламя уже поднялось над ней факелом, и вдруг Майе ощутила его в полной мере - всей поверхностью кожи.

Девушка буквально подпрыгнула от прикосновения и устремила полный ужаса взгяд на Нобору. Потом испустила вздох облегчения и вдруг расплакалась.
- Вот... - мальчик протянул ей чашку с травяным отваром. - Я не хотел тебя пугать. Почему ты плачешь, увидела страшный сон?
- Да! Да... - Майе утерла слезы ладонью и приняла из рук мальчика отвар. Все еще всхлипывая, выпила. - Спасибо.
Тут только девушка заметила, что они больше не в лесу. Она оглянулась, но не узнала этого места.
- Ччто?..
- Ты не бойся, мы в городе, - Нобору сморщил длинный нос. - Ну, на самом деле, в деревне, конечно. Нас нашли и спасли.
Он уселся поудобнее, скрестил ноги.Показал девушке тыквенную фляжку.
- Оставлю тебе, если опять будет сниться плохой сон, выпей. Мне всегда помогало. Когда-то... давно.
Он честно пытался вспомнить, кто ему подсказал состав снадобья, но опять не сумел.
- В городе? - Майе, кажется, заволновалась. - Скажи, здесь произошло что-то? Что-то важное?
- Угу, - Нобору несколько раз кивнул, чтобы уж наверняка, и громким шепотом поделился новостью. - Говорят, убили хозяина этого дома, управляющего. Теперь никто не понимает, что будет дальше с городом... с деревней, и вообще. А другие говорят, что он сам покончил с собой, и никто не знает наверняка.
Он говорил и чувствовал, что произносит какие-то не те слова.
- А еще, - тут его голос опять упал до заговорщицкого шепота, - вон в той комнате спит тигр.

- Ха... - Девушка зажмурилась и коснулась пальцами лба: жест беспомощной досады. Некоторое время она беззвучно шевелила губами - то ли корила судьбу, то ли просила у нее милости, потом подняла на Нобору сосредоточенный взгляд.
- Тигра надо отсюда вывести.
Мальчишка замотал головой с такой энергией, что собранные в хвост волосы на затылке принялись раскачиваться, придавая ему сходство с жеребенком.
- Он большой! Его все увидят, и опять начнут ловить.
- Его найдут. И будет очень плохо. Надо вывести, - Майе уставилась куда-то в угол стены.
- Но если... - Нобору запнулся. - Но где его тогда спрятать?
- В горах, - улыбнулась девушка. - Ни один конь не полезет высоко, ни один человек не станет охотиться на тигра пешим.
- А...- у мальчишки смешно округлился рот. - А как мы уговорим го пойти с нами. Это же тигр!
Он подумал, что это, возможно, именно тот белый гигант, с которым он встретился сегодня вечером, и сглотнул.
- Мы его попросим, - еще раз улыбнулась Майе.
- Так же, как ты попросила демона? Да он с нами разделается одним взмахом лапы! - забывшись, воскликнул Нобору, но оглянулся на перегородку, отделявшую комнату Майе от соседней, где он слышал веря, и понизил голос. - Он огромный. Никогда в жизни не видел таких...
Он помолчал и добавил:
- Хотя я вообще раньше не видел тигров.
- Я не просила демона, - усмехнулась Майе. - А его - буду просить.
Нобору все обдумал и кивнул.
- Хорошо, - он вскочил на ноги, как всегда готовый воплотить в жизнь только что принятое решение, достал из-за пояса короткий меч, хотя не стал вынимать из ножен. - Только я пойду первым.
- Хорошо, - кивнула девушка и встала.

(Hinode no otome mo)

Дом Цува Гембея, сад

- Отец Иоанн? – Каоко улыбнулась священнику. – Уже поздно, а вы здесь?
- Госпожа Каоко, рад вас видеть снова, - памятуя указания Хирохата, францисканец слегка наклонил голову в знак приветствия. – У вашего мужа прекрасный сад, которому могут позавидовать многие европейские дворяне.
Каоко прикрыла лицо веером и весело рассмеялась.
- Я наслышана о чудесах, что творятся в Европе. У нас дома было несколько картин прекрасно показывающую жизнь европейских даймё, - Каоко сложила веер подошла к отцу Иоанну. – Пойдемте, я покажу вам весь сад.
Тропинка, выложенная из гладких плоских камней, петляла между тачи-гата, которые освещали дорогу хозяйке дома и гостю. Стук гэта о камни и трескотня цикад нарушали тишину сада.
- Я, если, честно говоря, не рассчитывал на теплый прием с вашей стороны Каоко-сан, - осторожно произнес священник. – Японцы пренебрежительно относятся к нам…иностранцам.
- Так и есть, но я редкое исключение, - Каоко остановилась и, приподняв руку со сложенным веером, указала на мостик через маленькую речушку. – Предлагаю вам взойти на него.
- Есть, что-то, что гложет вашу душу, Каоко-сан? – тихо произнес отец Иоанн, идя следом за японкой.
- Вы очень проницательны для наньбана, но вы монах, а это многое значит, - она сделала небольшую паузу, - или значило раньше. Я вам должна кое-что сказать, но обещайте, что это останется между нами.
- Конечно, Каоко-сан, - монах взялся правой рукой за нательный крест, - тайна исповеди, хоть вы и не христианка…
- Я христианка, - перебила его Каоко, чем повергла отца Иоанна в шок. Они уже стояли на мостике и, монах спиной уперся в бамбуковые перила.
- Вы, Каоко-сан? Но как? – удивлению францисканца не было предела.
- Моя мать была христианкой, - Каоко отвернулась от монаха и устремила свой взгляд в черные воды речушки. – Быть христианкой в Японии, это не то же самое, что быть ею в Европе.
- Я вас прекрасно понимаю.
- Во мне христианство и буддизм тесно переплелись. Я живу, беря из каждой религии то, что подходит на нужный мне момент. Может это и звучит цинично, но это так.
- Верующие да спасутся, - тихо произнес монах. Он слышал о таких людях, но сам видел впервые. Да и еще где, в Шиобара.
- Но оставим теологические вопросы на потом, - Каоко вновь посмотрела на монаха, - Как христианка я верю в то, что душа человека попадает в ад или рай в зависимости от того, как жил человек.
Отец Иоанн молчал, перебивать женщину, когда та хотела сказать ему что-то намного важнее, что уже было произнесено здесь, на мостике.
- Много лет назад я потеряла одного сына, - голос Каоко дрогнул и из ее глаз потекли слезы. Для нее мучительно было вспоминать события столь давние, но которые глубокими ранами еще кровоточили на ее сердце. – Потом, спустя еще несколько лет погиб мой второй сын. Я и мой муж очень тяжело переживали потерю сыновей. Я до сих пор в своих снах вижу их веселые лица… Хоши и Юги… Они даже не получили взрослых имен… Но видать на то была воля Бога и мои сыновья теперь в раю…
Она замолчала и посмотрела на ночное звездное небо. Может ее Хоши где-то там, среди мириады ярких звезд. Монах молчал, зная, что это не конец истории, которую ему хотела поведать Каока.
- Как я уже говорила, я верю, что после смерти душа человека попадает либо в ад, либо в рай… Святой отец, мой муж попадет в ад, если вы его не спасете…

Такеда Хидэтада, десятник кавалерии-нагината клана Санада, вновь уснул в самом разгаре очередного рассказа уважаемого им наньбана Андорэо. Уснул незаметно, все так же сидя с ровной спиной и лишь слегка склонив голову к груди, словно признавая правоту собеседника, который продолжал попытки посеять в грубой душе солдата то разумное, доброе и вечное, что избрал для себя и считал истиной. Достойный патэрэн продолжал беседу о вере и богах до тех пор, пока не услышал громкий свист и стрекот носа достойного десятника, беззастенчиво доказывающие, насколько он заинтересован этой беседой.
Десятник спал, спал и видел сон. Видел рисовые поля и бамбуковые рощи на склонах гор Коре, видел небольшие деревни и крупные города, открывшие ворота перед военачальниками властного Тойотоми Хидейоши, видел своих конников, колонной по трое едущих по пыльной дороге, среди рисовых полей. Видел плотный строй асигару, своими серыми одеждами напоминающих клубы тумана. Видел одетых в отличные доспехи пехотинцев но-дачи, бодро печатающих шаг, словно им принадлежала вселенная. Видел командующего этого крупного отряда, молодого и самоуверенного Като Кьешин, окруженного десятком верных телохранителей, которому тогда подчинялась десятка Хидэтада. Вдали, среди густых зарослей вилась речушка, через которую был переброшен небольшой ветхий мостик, почти сразу за ним, утопая в зарослях фруктовых деревьев, виднелась крупное селение. За этим селением, за два перехода вперед по дороге, лежал богатый город Чхунчхон, который приказано было осадить, ожидая подхода подкреплений. Кьешин полностью оправдывал свое имя, он вел своих бойцов прямой, самой короткой дорогой, не обращая внимание на то, что творится вокруг, а на все просьбы Хидэтада, разрешить провести разведку, отвечая одними и теми же словами: «Войск вана Сонджо в этой провинции нет, а здешние простолюдины не посмеют оказать сопротивление доблестным воинам Ямато. Простолюдины – везде простолюдины, трусливые холопы, бегущие при одном виде двух мечей и не смеющие даже оторвать взгляд от земли. Не стоит тратить зря времени. Нас ждет долгий путь, славная победа и богатая добыча. Вперед!»
Десятник кавалерии выслушивал это, делал каменное лицо, мысленно высказывая все, что думает об этом юном высокородном осле, отходил, а через десяток минут вновь взывал к разуму Като Кьешин, но все повторялось вновь и вновь. Когда изрядно запыленные бойцы достигли мостика, Такеда не выдержал. Он поднял руку, давая своим людям сигнал остановится, и, подъехав к командиру отряда, заявил, что дальше не поведет своих людей в пасть к демонам без разведки, без боевого охранения, без необходимых мер предосторожности, которые нужны для марша по чужой земле, где засада возможна за каждым кустом и у каждого моста. Доблестный десятник заявил, что никто из его людей не боится смерти, но и умирать глупо тоже никто не желает. Он требовал, что бы его людям разрешили провести разведывательный рейд за речушку, до дальних околиц селения, а то и за них – для большей надежности. Тогда Хидэтада говорил, и чувствовал, что все делает правильно, что нельзя валить вперед как в чайный домик. Что впереди их ждет что-то крайне скверное, что-то, что вот-вот случится.
Като не послушал опытного солдата. Он высмеял его, обвинив почти что в трусости, назвал «стариком» и посоветовал залезть в теплый дом, завернуться в циновку и есть сладкие рисовые колобки, а не командовать воинами. Он - Като Кьешин, он – великий воин, он поведет своих людей к победе, а когда будут делить добычу, чересчур пугливым ее достанется куда меньше, чем доблестным. Тогда Такеда замолчал и лишь исполнил свое слово – вывел десятку кавалерии-нагината в первый ряд колонны. Предчувствие не обмануло его тогда…
За мостом, у самой окраины деревушки была засада. Отряды Ыйбена взяли самураев в кольцо, загнали в болота рядом с рекой и перебили. Прорваться из окружения сумели лишь кавалеристы Хидэтада, и то только потому, что ударили вперед, прямо навстречу наступавшим бойцам Коре, а не повернули к мостику, у которого навеки остались те, кто пытался прорваться через него и уйти назад…
Такеда Хидэтада спал, но ощущение подступающей беды не оставляло его. Не оставляло и все больше усиливалось. Внезапно проснувшись, он почувствовал, что в комнате не один, что кто-то чужой проник в нее. Хидэтада услышал слабый шорох, словно кто-то босой, или легко обутый залез через окно и сейчас осматривается, стараясь привыкнуть к почти полной темноте комнаты. Затем послышался еще шорох, и еще, словно ночных гостей прибавилось.
«Кому бы это быть, кроме синоби или злых духов?» - Думал кавалерист, старательно сопя носом ничуть не тише прежнего, что бы проникшие в гостиницу враги ничего не заподозрили. – «Их уже трое, если в окно влезет еще кто-то, положение станет крайне тяжелым… Они явно пришли за Олури-химэ. Хотят похитить ее или убить – как выйдет. А я еще расслабился, baka! Жаль доспех одевать на ночь не стал, он бы сейчас пригодился… Вот ведь подлость – шлем рядом лежит, рогом бок колет, и доспех тут же, а не одеть, не успеть… Шлем! Рядом! Под рукой!!! Ну, погодите же мне, убийцы-недоучки, синоби проклятые, сейчас все вам будет – и Западный Рай Будды Амитабхи и еще семью семь удовольствий! Ну, Всеблагая, помоги!»
Не прекращая храпеть, он ухватил шлем за так удачно тычущийся в руку рог, и резко метнул его в голову того противника, который стоял чуть дальше от него. Когда шлем, свиснув, понесся к цели, Хидэтада вскочил на ноги и, обнажив мечи, прыгнул вперед, к ближайшему врагу, нанося горизонтальный удар катаной, а вакидзаси прикрываясь от третьего, стоящего у окна врага, от его возможной атаки, или брошенного сюрикена.
Спокойный сон благословенного селения Фудзихара разорвал боевой клич клана Санада…

Все еще Фудзихара

Дикий вопль разбудил все селение с поправкой на единственного человека, которого сейчас не разбудил бы и обвал всех окрестных гор. Олури, пребывавшая до того в невероятно странном мире болезненного полусна, где по комнате летало множество попугаев и охотящихся на них лис, ругающихся с котами, а посреди всего этого сидел патэрэн Андорео и читал свои молитвы. И вдруг их всех спугнул нечеловеческий вой, и они заметались, забегали, зашуршали, загремели. И все в темноте. Неправильно это.
Путаясь в одеяле, Олури поползла туда, где по ее ощущениям находилась масляная лампа. Ну, ошиблась на один сяку, зато сумела не перевернуть ее, шаря руками по полу. Еще через несколько секунд комнату осветил тусклый огонек, пока дающий больше теней, чем света.
С грохотом отлетела в сторону одна из перегородок, отделявших комнату от соседней, и на пороге показался высокий силуэт, черный на фоне ярко горящего светильника позади него. Блестнуло лезвие. Олури зажалась в угол и оттуда следила за происходящим.
Священнику тоже снился сон. На этот раз не о вере и не об обращении язычников, а о море. С юных лет он любил его, несмотря на то, что стихия отняла у него близких. И не только у него - в городе на берегу почти не было семей, членов которых не хоронила бы водная пучина. И тем не менее они любили море, даже ненавидя его.
Отцу Андрео и по делам веры нередко приходилось путешествовать на кораблях, и каждый раз он хотел, чтоб дорога продлилась как можно дольше…
Однако в морскую гладь его сна, словно страшная для японцев волна цунами, ворвался вопль, сразу вырвавший иезуита из мира грез. Голос Хидэтады, несомненно, был бы востребован, когда к Страшному суду придется поднимать мертвых.
Когда отец Андрео открыл глаза, в полумраке комнаты кипела драка, причем бравый десятник принимал в ней активное участие. Первым делом миссионер забеспокоился о девочке - кто и за что сражается, было непонятно, но ребенка следовало уберечь. Вскочив, он нашел глазами Олури и оказался в углу перед ней.
- Что тут происходит? - крикнул священник.
Рогатый шлем несся прямо в голову незваного гостя, рискнувшего нарушить покой доблестного десятника и казалось, должен был вышибить дух из цели, но словно с обидой, просвистел мимо. Синоби уклонился от столь оригинального метательного снаряда с воистину кошачьей грацией, откинувшись назад и почти коснувшись пола головой, после чего шлем, со скоростью пули из аркебузы, вылетел в окно. Раздавшиеся где-то у колодца возмущенное: "Ма-а-а-а-а-о-о-о-о!!!", сообщило всем, что Такеда, хоть и не был стрелком-метателем, все же хоть в кого-то, но попал.
"Извини, Чиру!" - Подумал кавалерист, разрубая напополам того синоби, который направлялся к ширме, за которой спала Олури. Лазутчик упал, сваливая ширму и заливая все вокруг текущей из раны кровью. Не глядя что с подопечной, Хидэтада развернулся лицом к оставшимся двоим противникам и принял оборонительную стойку, надеясь не дать им атаковать доверенную его охране взбалмошную девчонку.
Такамори восхитился силой коренастого самурая. Вот так одной рукой разрубить напополам человека дано не каждому. Двое беззащитных – юная девушка и католический священник – находились пока в относительной безопасности. Но вот один из синоби, затянутых в черное так, что видны только глаза, сделал попытку направиться к ним. Бравый вояка хоть и силен, вряд ли поспеет за обоими. А синоби явно не первый раз действуют, разделились. Один остался у окна отвлекать воина. Такамори шагнул навстречу второму, перехватывая на пути. Краем глаза заметил блеск чего-то металлического в углу, никак у девчонки имеется кинжал.

(Рейтар+Хигф+Далара)

(+Далара+Рейтар...+я)

Синоби вовремя заметил новую угрозу, пригнулся, намереваясь проскочить. Такамори опустил клинок ему на спину, но не успел, противник кувырнулся в сторону и тут же вскочил на ноги, полуприсев. В полутьме не разобрать, где у него руки и что делают. Свист, Такамори резко взмахнул мечом, звон. Что-то обожгло голову чуть повыше виска. Еще один резкий взмах, на этот раз по диагонали. Короткий вскрик. Синоби откатился в сторону, Такамори шагнул за ним.
Разумеется, на вопрос никто не ответил – всем было не до того. Однако все и так было понятно, единственным вопросом оставалось – кто послал этих людей, и что им нужно. Если это не ошибка, и их не перепутали с кем-то еще, то, вспоминая вчерашние слова Хидэтады – скорее всего, девочка.
Исходя из этих мелькавших в голове мыслей, священник не двинулся с места – воины прекрасно защищали себя сами, и десятник, и вчерашний знакомый, которого привел Мицуке. Где он сам-то, а то даже странно – драка, и без этого ронина…
Если кто-то считал отца Андрео совсем неспособным защитить себя или девочку, то ошибался. Конечно, силой миссионер уступал здоровяку Такеде, но был крепким мужчиной, а дорожный посох, который он подобрал по дороге, позволял не только отбиваться от собак. Португалец был отнюдь не из тех слуг Божьих, кто считал, что нужно только молиться, а остальное Господь сделает сам. Впрочем, такие в миссионеры и не шли, а если все-таки такое случалось, то скоро становились мучениками.
Однако всего этого всем знать не стоило, если только не наступит самый крайний случай…
Хидэтада прокрутил вакидзаси шелестящую мельницу, не спуская глаз со стоящего пока ни у дел противника. Он прикидывал свои шансы и пытался предугадать, что сделает синоби - нападет ли сам, метнет ли нож или сюрикен. Не метнет - ками не забыли о нас, конечно, но и катаной рубить мерзавца нужно осторожно. Комнатка все же небольшая, широкого взмаха тут не сделать, а сделать - снести половину сарая отчего-то носящего гордое звание "гостиница" в этой забытой всеми ками деревушке. Значит отвечать короткими резкими косыми ударами и держать дистанцию, не подпуская лазутчика к подопечной.
В этот момент синоби коротко взмахнул рукой, и что-то тихо шелестящее понеслось прямо в лицо кавалеристу. Такеда отреагировал не размышляя - клинок вакидзаси прокрутил восьмерку прикрывая корпус самурая, а катана резко взвилась снизу вверх, защищая голову. Раздался короткий лязг и что-то блеснувшее в темноте, подобно тому, как блестит под луной плавник акулы, отлетело в сторону и со стуком упало на пол. В тот же миг что-то словно обожгло шею откинувшегося назад десятника, отдавшись болью в плече и голову. Отскочив на шаг назад, Хидэтада прикоснулся сжимавшей вакидзаси меч рукой, месту, где внезапно стало так горячо и ощутил под пальцами липкую влагу. Он понял, что из небольшой, хвала всем ками что небольшой и что она не на один-два сун дальше, раны, выступает кровь, пропитывая кимоно. Пролитая кровь еще больше разозлила Хидэтаду, ведь стоило сюрикену пролететь чуть иначе, и никто уже не успел бы помешать синоби убить девчонку, за головой которой они посланы. Кавалерист пригнулся и прыгнул вперед, перекрестив руки, прикрывая вакидзаси голову и одновременно нанося им горизонтальный удар целясь в лицо, навстречу второму удару, который наносил катаной в живот, желая достать синоби, дотянуться до него и увидеть на клинке его кровь…

(Хигф+Далара+Рейтар)
- Не бойтесь, патэрэн Андорео, - шепнула Олури, сжимая танто, который не забыла прихватить с собой, бросаясь зажигать свет. - Если они нападут, я нас защитю... защищу.
Такамори пронаблюдал прыжок "бравого вояки" и чуть не поплатился за то. Короткий нож в руках синоби чиркнул по рукаву юкаты. К счастью, до руки почти не достал. Ронин озлился. Загнал противника в угол. Повел клинок обманным движением вверх и вбок, синоби уже выставил руку с ножом, намереваясь отбить удар, когда Такамори неожиданно перевел движение в горизонтальное и со всей силы ткнул "черного" в живот. Сверху, помогая, опустилась рука синоби, инстинктивно попытавшегося отбить клинок. Метал пропорол дыру в животе, и синоби с хрипом повалился на пол, заливая все вокруг кровью. Такамори выдернул меч и постоял, проверяя, не нападет ли уже полусдохший синоби. Не напал - похрипел, похрипел и затих, скорчившись, пытаясь руками закрыть рану, будто это что-то изменит.
Сегодня хладнокровие изменило Такеде, он отбросил невозмутимость и хотел лишь одного – дотянуться до врага, покусившегося на жизнь подопечной. Скорее всего, именно по этому, кавалерист забыл что комнатка в которой они ночевали, а сейчас кипел бой, была довольно узкой. Да и стены ее, давным-давно изготовленные из тонких деревянных панелей, порядком подгнили. И вообще, как оказалось, неудачно эта стена там стояла. Когда Хидэтада уже завершал удар, стальные ножницы из катаны и вакидзаси, раскрылись, перерезая нить чьей-то жизни. Раскрылись, мокро лязгнули и нижняя часть того, что только что было лазутчиком, осела на пол, а верхняя, вылетела за окно, удалившись в неизвестность, куда-то в сторону колодца. Должно быть, эта часть синоби пыталась повторить полет шлема, но, так как была явно тяжелее, скорее всего не долетела. По крайней мере возмущенного мява в этот раз слышно не было.
«Доброго здоровья и приятного аппетита, Чиру» - Подумал Хидэтада.
Но только ножницы и не думали останавливаться. Катана, зажатая в правой руке кавалериста, легко, словно бумажную, пронзила внешнюю стену, блеснув полосой клинка, как форель сверкает серебристым брюшком в лунных лучах.
Хидэтада с усилием расцепил сжатые в оскале губы, судорожно сглотнул и глубоко выдохнул, выдергивая катану из стены, и опуская покрытые темными пятнами клинки. – «Еще и гостиницу поломали… Интересно, хозяин будет пытаться выбить из нас деньги за ущерб, или поостережется?»
- Последний вроде бы… - Произнес кавалерист, присаживаясь на пол, положив рядом обнаженные клинки и более внимательно ощупывая рану на шее.
Насчет способности Олури защитить себя святой отец если и сомневался, то оставил сомнения при себе. В этой стране все возможно… Вот только защищать надо ее, а не его, ибо четверо убийц прокрались явно не в поисках "патэрэна-наньбана".
- Тому, кто посвятил жизнь Богу, не пристало бояться, - ответил отец Андрео, наблюдая за боем, который оказался коротким. Вот уже все трое пришельцев лежат на полу, и им ничто не грозит. - Вы не ранены, нужна помощь?
Священник задал самураям самый насущный, по его мнению, вопрос, остальное могло подождать.
- Не смертельно, - устало ответил Такамори патэрэну.
Оглянулся на свою комнату, не задело ли женщин. Вот как, очень интересно - девиц и след простыл, словно и не было их там никогда. Комната вдруг поплыла перед глазами, и ронин тряхнул головой. Неужели все еще не прошел эффект от этого дурацкого табака? Почему так долго-то?..
- Посмотрю, что творится внизу, - сказал Такамори, открывая дверь и пропадая в коридоре.

(+Далара)

Уже в коридоре Такамори провел ладонью по голове в том месте, где все еще горела кожа. Так и есть, порез. На пальцах остались липкие темные пятна, но срочной обработки, похоже, не требуется. При свете масляной лампы на лестнице он отодвинул располосованный рукав. Здесь царапина более глубокая, уже от ножа. Придется замотать чем-нибудь, но сначала проверить первый этаж. Спускаясь по ступенькам, чуть не оступился, когда на плечо невесть откуда взлетел попугай.
- Мару, ты где был столько времени?
Птица что-то ответила на своем птичьем языке и боднула лбом ухо ронина. Тот улыбнулся.
- Есть хочешь?
Мару предпочел не отвечать, просто устроился поудобнее на плече. Похоже, он устал не меньше хозяина раз позабыл свою говорливость.
- Молодец, что держался подальше от драки.
Такамори погладил изумрудного цвета перья. Попугай сделал довольный нырок головой и сказал: "кр-ры".
Спускаясь, ронин перебирал версии, за кем могли послать синоби. Не на хозяев дома, это точно - за такими не посылают обученных людей. За ним самим или Амэ? За ним вряд ли, разве что в семье случилось нечто из ряда вон выходящее. Амэ? Что он знает о ней? Да ничего, в сущности. Возможно, охотились на нее, но ошиблись окном. Из постояльцев второй комнаты священника можно отмести сразу, не того полета птица. Если только он не умело притворяющийся шпион. Такамори иронически сдвинул брови: натянуто как-то, но можно иметь в виду. Кто остается?.. Самурай с монами Такеда? Возможно. Девушка. Тоже возможно, неизвестно, кто она. Хотя по виду и поведению просто деревенская девчушка, случайно оказавшаяся в пути.
Лестница кончилась.
Внизу их с попугаем встретили перепуганные хозяева и живущая здесь же одна из служанок. Больше в доме не было ни души. На ронина тут же были нацелены квадратные глаза и ни на секунду не закрывающиеся рты. Люди наперебой пытались узнать, что случилось. Не слушая их, Такамори молча обошел главный зал, взяв лампу, заглянул в подсобки, в комнату, где отдыхал Кин Ки. Никого. Монах все еще пребывал в стране снов. Может, трав надышался, которые здесь лежат в изобилии, хоть и в мешочках? Нехорошо. Да, и лекаря в этой деревушке нет, демоны ее разнеси.
Остался еще кое-кто и, вроде бы, он был во дворе. Есть шанс, что Сейшин все еще там. Сейшин... А не за ним ли пришли те синоби? Тоже возможно.
С лампой в руке Такамори пошел через дверь, ведущую на задний двор.
в этом ином мире кто-то был. Такамори не видел его (ее?), но ощущал взгляд. Может быть, если поддаться забытью, можно увидеть того, кто смотрит?
Может быть, это снова Азака?
Пройдя буквально шаг от двери, молодой ронин остановился, оперся спиной о стену. Прямо над его головой горел свет, слышны были приглушенные голоса за открытым окном, двигались тени. Такамори закрыл глаза. Если он опять позовет ее, даст ей возможность прийти, будет ли она говорить? Сонливость, словно ждала этого момента, навалилась с утроенной силой.

(вместе с Hinode no Otome)

Вскоре очертания деревенского сада исчезли, растворились в картине совершенно иного сада. Деревья цвели - и тем более странно выглядел припорошивший их снег. Такамори стоял на мостике, один. Он огляделся, но не увидел ничего, кроме цветущих в снегу деревьев. Заглянул под мост, но там быль снова лишь падающий снег и стеклянная поверхность воды.
- Азака? – позвал Такамори, опираясь руками на перила и вглядываясь в белесую дымку до рези в глазах.
Вода всколыхнулась, будто кто-то бросил в ней камень. Отражение Такамори рассыпалось на сотни кусочков - и собралось изображением совершенно иного человека. Из воды на молодого человека сосредоточенным взглядом смотрела Азака.
Он протянул к ней руку, надеясь, что девушка ухватится и можно будет вытащить ее из воды. Недостаточно. Он перегнулся через перила, протягивая руку вниз. Теперь должна достать. Пожалуйста, достань!
Девушка, повторяя движения Такамори, перегнулась через перила отраженного моста. Но едва самурай коснулся воды, отражение снова распалось на сотню цветных пятен. Порыв ветра всколыхнул одежду Такамори и словно прошептал что-то. Не расслышать – что.
- Азака!
Опять. Уже десять лет. Ни туда, ни сюда, висеть в пустоте.
- Азака, хватит мучить меня и себя. Вернись или уйди.
Что-то не то сказал. Но снежная пустота и дает понять, что. Туманит разум. Такамори убрал руку, но по-прежнему всматривался в пятна, танцующие на поверхности воды, не проглянет ли снова образ любимой.
Еще один, более сильный порыв ветра налетел на самурая, и на этот раз из воды показалась рука. Но то ли ее владелице не хватило сил, то ли она перешла за дозволенные ей рамки - рука тут же рассыпалась брызгами. Теперь в зеркальной глади пруда отражалось только лицо Такамори.
Он в третий раз позвал ее, воодушевленный пусть маленьким, но успехом. Хотя, все же, звенел в мыслях тревожный звоночек: неверное ты дело затеял, дурное. Отмежевавшись от таких раздумий, Такамори заново протянул руку к воде.
Из воды опять показалась рука - пальцы дрожат от напряжения, кожа белая, словно никогда не видела солнца. Коснулась - холодная рука. Попыталась уцепиться за руку - не то вниз утянуть, не то поддержки ради.
И вдруг – резкая боль, пропала рука, пропали деревья и снег, пруд и мост. В плече – острые занозы, левое ухо горит, а по шее бежит дорожка, словно капля дождя. Рука инстинктивно тянется проверить, что там. Кровь. Недовольный вопль попугая:
- Muito mau!
- «Очень плохо»? Что плохо? – путанные мысли Такамори с трудом ворочались в голове, будто под череп накидали камней и налили вязкого меда. – Где сад и Азака?
Тут только ронин заметил, что сидит на холодной земле, и мороз уже пробрался под одежду. Вздрогнул. За спиной шершавая стена гостиницы. Близится восход солнца.
- Местр-ре* з-забыл, - ворчит попугай, кажется, испуганно. – Защ-щиту з-забыл!
По тону Мару явственно слышно его мнение: хозяин – дурак, каких мало, надо же было с таким связаться.
- Фонарь погас, - невпопад ответил ему Такамори, подбирая валяющуюся неподалеку лампу.

---------
*Местре - (порт.) хозяин

Еще одна серая тень беззвучно приближалась к дому, причем не кралась, а бежала, уверенно и бесшумно. Человек не смотрел под ноги, хотя покатый скат крыши был не тем местом, где можно было рассеивать внимание. Мягкий прыжок, переворот, ноги беззвучно касаются земли. До* и содэ** не скрипнули ни единой пластинкой, не брякнули ни единым креплением два коротких вакидзаси у пояса и футляр с расписным рисунком кочевников, подвешенный за спиной, внутри которого хранились короткий лук и стрелы. Но так ведь не бывает? Да, не бывает, если только с внутренней стороны до не прикреплена узкая полоска бумаги с двумя китайскими иероглифами, образующими слово "тишина". Еще несколько мгновений, и лучник оказался во дворе.
В доме стоит тишина, тишина, которая может рассказать о многом тому, кто умеет ее слушать, тишина, в которой есть место тому, что твориться в зримом мире. Нарушить ее может лишь вмещшательство богов. Воин умел слушать...
Смерть, и не одна, три смерти, тела еще не остыли. Убийца двоих на верху, его кровь пульсирует сильнее, сердце стучит слишком часто. Это воин, опытный воин, но не мастер, солдат.
Лучник читает тишину как придворный писец церемониальный свиток, быстро и без запинок.
Воины на улице, один окутан серой аурой, к нему тянутся духи умерших, этот может стать мастером, но еще не стал. Второй совсем не такой, гибкая тень, вода, ускользающая из рук, ящерица на скользких камнях. Он пришел убивать, но ему помешали. В доме есть еще люди, но их отсюда не прочитать так просто. Но лучник уже видит главное, предатель тоже здесь, он борется с Тьмой что внутри него, его враг выдает его. Пора вспомнить, что ты тоже пришел сюда убивать. Пришел мстить за сотни товарищей, украсивших своими белыми костями поля у монастыря Нагашима в Исе. Тогда ты был еще слишком мал, чтобы идти с ними в бой, теперь ты принесешь их ненависть предателю.
Лучнику не нужно связываться с местными, пусть решают свои проблемы сами. Серая тень стремительно метнулась вдоль стены к открытым дверям, стараясь проскочить мимо воина окутанного серой аурой.

*До - тяжелая пластинчатая кираса, с приходом огнестрельного оружия оказалась способной выдерживать попадание мушкета , а затем и многих винтовок.
**Содэ - наплечники, комплектующиеся к до в полном боевом облачении самурая.

Чиру зашипел – на внезапную темноту, на невидимого врага, на хозяина, что остался теперь без защиты. Потом рыжий кот взял себя в лапы, выглянул из-под предмета, свалившегося ему на голову с неба, и выяснил – его родне самурайские шлемы не по размеру. Чиру был раздражен, о чем оповестил мир. Он огляделся, нашел объект вымещения злости, распушил хвост, вздыбил шерсть на загривке. И ринулся в атаку. Человек в просторной черной одежде не ожидал нападения с тыла, Чиру успел разодрать ему штанину и основательно поработал над правой ногой, прежде чем противник оторвал его от себя – с клочком черной ткани в одной лапе и лоскутом кожи в другой – и швырнул в траву. Кот извернулся в полете. Двор огласился вторым боевым кличем – сиплым пронзительным визгом на пределе выносливости человеческих ушей.
Тут же раздался еще один возглас - уже вполне человеческий - кто-то засветил синоби между лопаток палкой для сушки белья. Не сильно, но очень вовремя. Чиру понял – удобный момент – и по дуге взлетел противнику на плечо, стараясь дотянуться лапой до глаз ночного пришельца. За колодцем завозились; то ли Мицуке решил перевернуться на другой бок, то ли все же проснулся. Тем временем Рыжая выскочила из кустов уже в своей законной ипостаси и - вцепилась синоби в ногу. Против двоих сразу, вооруженных когтями и зубами, ночной гость не выдержал, пустился в бегство. Все равно стало ясно – надо отступать, поднят шум, а цель не достигнута.
Когда до спасения было рукой подать, все изменилось. Из тени выступила рослая фигура, лунный свет отразился на клинке, превратил его в подобие молнии. Острие вошло беглецу под ключицу.
- Не двигайся, - негромко и хмуро посоветовал ронин. – Может быть, доживешь до утра.
Ночной гость дернулся, постарался соскользнуть с меча; Мицуке нажал сильнее. Раздался сдавленный всхлип.
- Я не в настроении, - предупредил ронин. – Рука сейчас дрогнет.
Синоби замер.
- Покажи лицо. Хочу знать, кого могу убить.
Второй нехотя стащил с головы капюшон.
- Молодого господина нелегко отыскать, молодой господин ходит окольными путями, - процедил синоби сквозь стиснутые от боли зубы.
- Стараюсь, - кивнул Мицуке. – Тем не менее, ты нашел.
- Молодой господин не всегда был осторожен...
- Что клану понадобилось? – перебил его ронин. – Я порвал с семьей, пусть и они забудут про меня.
Несмотря на боль, его собеседник скривился в улыбке:
- Пока не решен вопрос о наследнике, рано говорить о свободе.
Мицуке выдернул меч, обтер клинок о рукав.
- Убирайся.
Синоби попятился, кося глазом куда-то в сторону.
- А еще матушка молодого господина передает...
- Мачеха! – рявкнул Мицуке.
- Молодому господину виднее, - покладисто согласился ночной гость, зажал ладонью раненое плечо, попятился. – Ваша мачеха передает вам пожелания доброго здравия и долгих лет жизни.
Мицуке уже не слушал его, развернулся к новой тени, что стремительно скользила к дверям вдоль стены, надеялась пробраться внутрь незамеченной. Серая тень проскочила мимо городского щеголя – то не отреагировал, глаза смотрят куда-то в другую жизнь, не в эту, по скуле течет кровь, юката разорвана.
На этот раз в разговоры Мицуке не вступал, перегородил путь мечом, посчитав, что те, кто приходил раньше, сейчас или лежат мертвые, или спасаются бегством. И значит – не до бесед.

(и Китти)

(и Бишоп)

Тишина обманчива, она видит тварный мир, но не видит того, кто ушел вне него. Спящие не видны тишине, только когда что-то или кто-то пытается выбраться через них или напротив выйти туда, куда ведут дороги грез. Тишина не увидела воина за колодцем, она шепнула о его присутствии уже позже. Мастер. Мастер.
Лучник замер, сталь столкнулась со сталью, клинок вакидзаси остановил меч самурая, но лишь в последний момент, если конечно, противник действительно намеривался нанести настоящий удар. Между обратной гранью короткого меча и до нет свободного места, одно плотно прижато другому.
Поговорить, оторваться, убить? Враг достоин слова.
- Не мешай, - голос лучника хриплый, словно горло засохло от жажды. - Мне нужна лишь одна жизнь.
Ронин покачал головой.
- Не сегодня и не сейчас, - проговорил он. - Жизни всех, кто в этом доме, этой ночью под моей защитой.
Клинок в руке молчал, и это было странно. Мицуке слушал его - часто больше, чем собственного отца, чем старших. Клинок подсказывал, стоит ли вступать в схватку или можно пропустить мимо себя всех, кто не заслужил смерти. Но сейчас - меч молчал.
- Кто тебе нужен?
Противник достойный, с ним было бы интересно помериться силой.
Предатель просыпался, тишина говорила, что Тьма уходит, предатель просыпался. Ждать нельзя.
- Пес Генерала Дождя.
Последний звук совпал с действием, вакидзаси отталкивает самурайский меч, но не теряет с ним контакта, продолжает удерживать. А тело лучника уже поворачивается вокруг себя, и левая нога на развороте бьет противника в колено. Второй короткий меч выскальзывает из ножен - и встречается с вакидзаси ронина. Лезвие попадает в одно из колец, что составляют необычную цубу, оставляет на предплечьи ронина глубокий разрез и застревает. Одно правильное движение - и оно будет сломано у рукояти. Или клинок.

(Grey mo)

Ногу Мицуке убрать не успел, успел развернуться, чтобы не лишиться ее. Было больно, хотя - терпимо, пока терпимо.
- Генерал Дождя умер и погребен. Тут нет его собак.
- Псы иногда переживают хозяев, - в темных глазах лучника горят янтарные искры.
Он мастер. Тишина почти кричит об этом, слова проступают красной пеной на незримом холсте.
Лучник стоит к противнику почти спиной, ситуация почти без выхода. Почти. Резкий толчок двумя ногами, левая рука странно изгибается, выдергивая вакидзаси из захвата. Приземление у стены и поворот еще в полете вокруг себя. Короткие клинки, как два клыка, поднимаются в позицию.
Мицуке удивленно дернул бровью: не каждому дано освободить меч из цубы Овари, специально созданной для перелома чужих клинков.
- Я не хочу тебя убивать, - произнес ронин. - Уходи, пока можешь. Сохранишь жизнь и шанс прийти еще раз.
Он не бросался в атаку - глупо, слишком низкий навес, катана увязнет в нем, - просто ждал, застыв в стойке школы своего клана: большой меч отведен назад и вниз, скрывается от взгляда противника за корпусом, вакидзаси в опущенной руке направлен на врага.
- Чью жизнь? Твою или свою?
В темноте непонятно улыбается лучник или нет, но в голосе ни капли насмешки.
- Ты - мастер, но ты сомневаешься, - он помедлил еще мгновение. - И я сомневаюсь...
Вакидзаси скользнули обратно в ножны, шаг назад, и вновь не человек, а серая тень скользит вдоль стены, но теперь в другую сторону.
Он напал на след, он найдет другой удобный момент, когда поблизости не будет мастеров.
Мицуке постоял немного, ждал - вдруг противник передумает и вернется, но нет, тот на самом деле ушел, чтобы вернуться еще раз, позже. Хорошо, когда противник умен. Ронин убрал мечи в ножны, опустился на приступку веранды, оглянулся на разбитое окно, на городского щеголя.
- Жизнь становится все интересней, что скажешь? - спросил он. - А знаешь, я ему даже завидую, этому мстителю... Он придумал, за что хочет умереть.

(soshite Bishop)

Весь разговор и последующие действия случились буквально в мгновение ока, а может, это для Такамори время текло по-другому. Не успел он ничего сказать, даже пошевелиться, а человека в доспехах и след простыл. Генерал Дождя, клинки, цуба, мельком виденная в свете из двери, все быстротечным потоком промчалось мимо рук, как Азака. Впрочем, цуба осталась, весьма занятная цуба. Значит ли она, что он и Сейшин земляки? Поживем – увидим.
- Жизнь становится все интересней, что скажешь? - спросил он. - А знаешь, я ему даже завидую, этому мстителю... Он придумал, за что хочет умереть.
- Интереснее некуда, - хмыкнул Такамори и попытался встать. Получилось, но только со второй попытки. – Еще есть гости?
Ронин покачал головой, он был занят - стягивал куском тряпки кровоточащую руку. Может, поутихнуть на пару дней? Для восстановления сил.
- Сколько их было наверху? - вопросом на вопрос ответил он. - Кто еще пострадал?
- Наверху было трое, ни один не ушел. – Такамори снова провел пальцами чуть выше виска. Кровь почти остановилась, хорошо. – Немного досталось Такеде-сан, остальные невредимы. Ты что-нибудь знаешь о том, кто послал синоби?
Это был вопрос из списка тех, на которые Мицуке предпочитал не отвечать.
- Последнего впервые вижу, - отозвался он. - Рану как нанесли? Мечом? Или...
Про себя загадал: если скажет, что мечом, целую неделю будет благодарить Каннон и вычесывать спутанную шерсть Чиру.
Почему-то в последние минуты (а кажется, часы прошли) происходящее видится преувеличенно масштабным, важным. Вот и сейчас уход от прямого ответа буквально резал слух, бросался в глаза. Такамори захотелось уличить собеседника, заставить ответить откровенно, но он подавил это желание. Если человек не хочет отвечать, значит, у него на то есть причины. Но, судя по лицу, по движениям, Сейшин знал, откуда взялись те синоби.
- Сюрикеном. Попали в шею, но рана не смертельна и даже не слишком тяжела. Такеда-сан вполне жив.

(и Далара)

Выражение на лице ронина называлось "странное", то ли ругаться хотел, то ли веселился. На самом деле Мицуке смертельно устал, но если сейчас он не встанет, не Каннон придется благодарить, а сутры читать - преимущественно на кладбище.
- Ты любишь молоко?
- При чем тут молоко? - удивился Такамори. Что-то он не слыхал, чтобы раны лечили молоком. Вот отравления, да... Отравления... - Хочешь сказать, что на звездочках был яд? Нужно предупредить хозяев и прислугу, чтобы не трогали те, что вонзились в стены.
- Кто пойдет? - с искренним любопытством спросил Мицуке.
Сил хватало лишь на то, чтобы наблюдать, как за углом дома скрывается знакомый рыжий хвост - не тот, что куцый и полосатый, а роскошный, пушистый, с белым острым кончиком, напоминающим полумесяц.
- Не смотри на меня, - попросил ронин кота. - Сам будешь вылизываться, видишь же.
Чиру вздохнул и принялся за дело.
- Молоко, - повторил Мицуке, прикрывая глаза; он сейчас посидит так одну короткую минуту, и встанет. - И васаби. Если останетесь после такой смеси живы, никакой яд уже не страшен.
Такамори то ли хмыкнул, то ли усмехнулся. Посмотрел сверху вниз на собеседника, вернее, на макушку, обрамленную короной топорщащихся во все стороны волос. Тот, видимо, решил соснуть прямо здесь. Попугай несколько раз переступил с ноги на ногу, что-то тихо уркнул, наверное, выбирал насест поудобнее.
- Очевидно, я пойду, больше некому, - сделал вывод Такамори. - Кстати, спать здесь неудобно, я уже проверил.
Поскольку Мицуке не возражал, ронин с попугаем на плече развернулся и пошел в дом, оставив лампу недавнему собеседнику. Уходя, Такамори полу-задумчиво, полу-удивленно пробормотал:
- Молоко и васаби... как заманчиво.

Вечером Рыжая отправилась прямо к местному портному. Увидев представительного молодого человека, в котором многие из постояльцев гостиницы узнали бы господина Такамори, хозяин буквально рассыпался в любезностях. И не зря - платил самурай золотом. Выбрав целую гору тряпок, юноша попросил увязать их и вскоре скрылся в густеющих сумерках.
За первым же кустом Рыжая перебрала тряпки. Самые претенциозные и узнаваемые из них были брошены тут же, некоторые, попроще, сунуты в узел, а несколько совсем простых - ни один портной не опознает - но добротных вещей, отложены для немедленного вручения. Полагая, что быстро Мицуке вряд ли проснется, Рыжая позволила себе поймать пару мышей. А когда вернулась - кот уже дрался с каким-то странным типом.
Чиру с шипением приземлился в густую траву, выбрался из нее с желанием надрать если не задницу, то куда дотянется когтями, в общем, то место обидчику хозяина и друзей хозяина. И снова ринулся в бой, подвывая на высоких нотах. Он заметил возвращение кицунэ-мальчишки-девушки, даже кивнул ей, пролетая мимо в надежде вырвать еще один клок из врага.
Рыжая же, убедившись, что, с одной стороны, "своего" убийцу Мицуке выпроводил, а с другой - сейчас похоже намерен отрубиться без всякой посторонней помощи, занялась самураем. Взгляду уходящего Такамори, пожелай он обернуться, предстала бы та самая девушка, что он уже видел - но теперь девушка была в дорогом шелковом кимоно и выглядела не в пример аристократичнее. Нисколько не тревожась за наряд, лже-девушка для увеселений перекинула руку Мицуке через свои плечи и попыталась поднять самурая.
Сквозь дрему ронин проворчал, что ему всего-то и надо, что минуту тишины и спокойствия - испорченных Чиру; кот пел победную громкую песню, усевшись на край колодца. Но то, что оказалось рядом, было приятно на ощупь, запах и - если приоткрыть глаза - и на вид. Первая попытка встать на ноги при помощи неожиданной помощницы не удалась, Мицуке оперся второй рукой о столб, что поддерживал второй этаж дома. Теперь дело пошло лучше.
- Что ты придумала?
- В ваших краях принято спать сидя? - проворчала Рыжая. - В этой провинции люди используют постели.
- Постели? - удивился Мицуке.
Тут его накренило в сторону девушки; на земле не очутились лишь благодаря ее ловкости.

(Китти soshite)

- Ты только что произнесла волшебное слово, но разве что - с тобой вместе.
- Разумеется, вместе, - кицунэ произнесла это совершенно искренне, ибо была уверена, что самурай заснет сразу после принятия горизонтального положения. На губах девушки промелькнула лукавая усмешка - она уже придумывала, с кем вернет меч на этот раз. - А теперь осторожно...
Мицуке предупреждение услышал, но о ступеньку все равно споткнулся, зато успел наклониться на входе. Усталость навалилась горной лавиной, даже старый тощий футон показался мягким, как пух. Но то, что его рука все время норовила отыскать под шелком одежд девушки, оказывалось еще мягче.
Девушка прыснула и что-то проговорила, потом попыталась не то выпутать руки ронина из собственного кимоно, не то содрать с него то, что он еще по какому-то недоразумению считал своей одеждой.
И в результате неразберихи оба то ли соперника, то ли любовника очутились полураздетыми, в обнимку и под одним одеялом, что каким-то чудом накрыло их почти с головой. Рыжая не успела удивиться этому чуду, как уже ей пришлось сражаться за остатки кимоно. Впрочем, не сказать, чтобы проигрыш ее очень огорчил.
Их сражение было меньшего масштаба, чем с ночными гостями, но Мицуке показалось, что они чуть не обрушили дом. Кусалась девушка в человеческом облике не хуже, чем в настоящем - по привычке, наверное. С той же страстью, но - без злобы. Тяжело дыша, Мицуке сообразил, что сейчас опять заснет в самый ответственный момент... но ничего не сумел с собой поделать.
Фыркнув что-то малоцензурное на своем, лисьем, кицунэ попыталась стащить с себя увесистого ронина. С третьей попытки ей это даже удалось. Впрочем, усилия Рыжей были вознаграждены - уж о привязывании меча леской Мицуке на этот раз точно не подумал!

(и Reytar)

На первом этаже все так же бегали хозяин и хозяйка. Служанки не было, что несколько обеспокоило Такамори: вдруг она пошла наверх и случайно поранится об один из сюрикенов, оставленных нежданными ночными гостями. Взяв лампу, он поднялся на второй этаж, провожаемый ворчливым скрипом ступенек. Служанка, конечно же, оказалась в комнате... в двух комнатах, превращенных в одну. Она явно пыталась навести порядок, но не знала с чего начать и не предложить ли гостям сначала чая, а может быть сакэ. Такамори оглядел троих товарищей по бурной ночи и спросил Такеду:
- Как вы себя чувствуете?
Вопрос застал доблестного десятника несколько врасплох - как раз за перевязыванием раны на шее куском выуженной из рукава чистой тряпицы, один край которой кавалерист как раз сжимал зубами. Именно по этому он сперва буркнул сквозь зубы что-то невразумительное, но крайне эмоциональное, а уж потом прислушался к ощущениям. Не то, что бы что-то внушало ему какие-то опасения, рана была небольшой, насколько видно - чистой, то, что будет быстро заживать при частых перевязках, сомнений не вызывало. Но все же что-то в самочувствии очень не нравилось десятнику кавалерии - какое-то предчувствие, что ли. Легкая дрожь накладывающих повязку рук, странное онемение ступней, которое словно поднималось выше и чувство озноба, которое начало давать о себе знать, не глядя на теплую ночь.
- Так себе... - Произнес Такеда Хидэтада, выплюнув хвост тряпицы, который как раз закреплял, фиксируя повязку. - Холодно как-то и ноги неметь начинают. То ли устал просто, а значит, посплю и все пройдет, то ли стареть начинаю… А уже это значит что стоит поспешить и довести порученное мне дело до конца как можно скорее.
- Не беспокойтесь, к старости это не имеет никакого отношения. Мицуке, - так кажется называла Сейшина вся эта компания, - предположил, что звездочки отравлены. У нас есть два пути: либо лечиться, либо умереть.
Такамори представил Хидэтаду, извергающего из себя остатки ужина, и криво улыбнулся. Себя он предпочитал в таком виде не представлять вовсе.
- Предлагается лечить это смесью молока с васаби.

(Далара+Reytar)

- Что-о-о-о?! – Кавалериста передернуло, он судорожно сглотнул и скривился так, словно уже поглощает васаби, причем огромными порциями. – Мне есть эту гадость?! Да ни за что!!! Что за мерзкие синоби, неужели они не могли смазать сюрикены каким-нибудь другим, менее мерзки лечащимся ядом?
Хидэтада зябко повел плечами, но теплее от этого ему отнюдь не стало, а странное онемение поднялось уже до середины голени, возбуждая все большие подозрения в том, что Мицуке, был прав, считая что странное недомогание – результат действия яда, которым был смазан ранивший его сюрикен, а предложенный ронином, а точнее его хвостатым советчиком, рецепт лекарства – весьма действенным. Беда лишь в том, что действие такого лекарства было немногим менее неприятным, чем смерть от яда, и весьма позорным для бравого десятника кавалерии-нагината могучего клана Санада. Хидэтада еще раз прислушался к своим ощущениям и попытался выкрутится:
- Насколько понимаю, вас тоже зацепил звездочкой кто-то из этих синоби? – Такеда искоса взглянул на самурая с внешностью столичного щеголя, с которым разговаривал. – Вот и начните исцеляться с помощью этого чудодейственного эликсира, рецепт которого получен точно из-под рыжего хвоста, и достоин засовывания туда же, но уже в виде записи на толстом пергаменте! Если вам эта взрывоопасная смесь поможет, я с радостью… Да! С огромной, ни с чем не сравнимой радостью воспользуюсь этим рецептом.
Кавалерист упрямо сжал губы, глядя в глаза собеседнику, и всем своим видом выражая решимость умереть, но не двинуться с места, пока не увидит действенность предложенного целебного состава.
Такамори сложил руки на груди и устремил взгляд в потолок. В его планы совершенно не входило пользоваться подобным лекарством прилюдно. Или этот вояка считает, что ему здесь будет цирк из самурая, пусть и без хозяина? Нет уж, обойдется. Не хватало еще так ронять собственное достоинство.
- Меня, конечно, зацепили, господин Такеда, - голос Такамори можно было сравнить с арктическим ледником, - тем не менее, я не считаю нужным производить подобную процедуру на ваших глазах. К тому же, ваше ранение более серьезно, и вы имеете больше шансов в скором времени пострадать от яда. Поэтому, господин Такеда, я оставляю вам право первому испробовать на себе это лекарство. Тем более, что его предложил ваш друг, а не мой.

(и снова)

- Он такой же мой друг, как и ваш! - Хидэтада скрестил руки на груди, не трогаясь с места и все так же глядя в глаза собеседнику. - Вы недавно, на наших глазах заключили с Мицуке-саном некий договор. Я сделал то же самое несколько ранее, доказывает ли это, что этот ронин является моим другом более, чем вашим? Кстати, Не-любящий-представляться-господин, или как вас там… Сильнее меня зацепило, или нет - не вам решать. Мне вполне хватит силы, что бы выбить пыль из одного столичного щеголя, пусть даже синоби воткнут в меня еще пару сюрикенов. Если вы хотите поединка - так и скажите, я предоставлю вам эту возможность. Если же не хотите нанести урон своей чести, могу предложить ее решение. Раз уж у каждого из нас одна и та же проблема, можно усмирить ее как подобает воинам - смешать две равные порции этого "чудодейственного" эликсира и со всеми, положенными для пирушки благородных людей церемониями, выпить за здоровье собеседника. Что на это скажете?
Такеда не отрывал взгляда от лица собеседника, не делая попыток положить руки на рукояти мечей, но, будучи готовым, выхватить их, если щеголю придет в голову обнажить оружие. Хидэтада внешне сохранял невозмутимость, но то, что онемение поднимается все выше и вскоре достигнет уровня колена, вызывало все более усиливающееся беспокойство, заставляя прислушаться с вниманием к самым непривычным рецептам противоядия.
- Господин Такеда, если вас интересует мое имя, то зовут меня Юджи Такамори. – Ну соврал, не говорить же настоящее имя. К тому же, собеседнику сейчас все равно. – Касательно же лекарства, которое так неприятно нам обоим, что ж, будет честно, если мы выпьем его одновременно. Тем не менее, предлагаю сделать это не здесь, а у колодца, а еще лучше у реки. Боюсь, колодец использовали до нас по тому же назначению.
Надо простить Такеду, он простой воин да еще и после нервного вечера. Пусть таращится, будто простолюдин.
Усталость заставила прикрыть глаза, потребовалось усилие, чтобы открыть их снова. Наверное, действие яда добавляется к естественному утомлению. Такамори вспомнил девушек, сидевших с ним в комнате некоторое время назад, а позже бесследно исчезнувших. Не случится ли с ними чего?

(Далара+Reytar)

- Рад чести беседовать с вами, Юджи-сан. – Кавалерист учтиво поклонился чуть заметно качнувшись на все хуже слушающихся ногах, но тут же выпрямился, стоя незыблемо, словно покрытые снегом склоны Фудзи. - Хорошо! Отойдем от колодца чуть дальше – не велика сложность. Вы сумеете смешать васаби и молоко в правильной пропорции, или стоит обратиться к услугам хвостатого автора лекарства, а может его подопечного – Мицуке-сана? Если сумеете, то скорее идемте на кухню, именно там Мицуке недавно брал склянку с сухим васаби, да и молоко там должно быть. Давайте поспешим, право, мне не нравится, как быстро немеют ноги…
- Не беспокойтесь, Такеда-сан, мне доводилось читать о подобных вещах, так что я сумею. К тому же, боюсь, Мицуке сейчас не совсем в состоянии сделать что-нибудь. Не удивлюсь, если мы найдем его спящим во дворе.
Если бы это было действительно лекарство, Такамори предпочел бы обратиться к лекарю, но поскольку единственным действием ядреной смеси, предложенной Мицуке, являлось опустошение желудка, вряд ли можно было ошибиться пропорцией частей. Интересно, сколько потребуется "лекарства" на Такеду? Он ведь не мал размерами...
- Кампай! – Скривившись еще более жутко, если такое вообще возможно, Такеда поднял миску с грозной смесью, затравленно посмотрел на Такамори, оглянулся, не видит ли кто посторонний то, что сейчас произойдет, и залпом выпил ее содержимое. Немного постоял, постепенно зеленея и стараясь выдохнуть скопившуюся во рту горечь так, что бы не вылетели, явно стремящиеся наружу, легкие, после чего со сдавленным воплем ринулся вглубь зарослей осоки, украшающие берега речушки, искренне надеясь, что собеседнику в эти минуты не до созерцания его с треском стеблей скрывающегося с глаз тыла. Кавалерист, так же питал еще более горячую надежду, когда-нибудь добраться до синоби, - изобретателя яда, от которого приходится лечиться ТАКИМ ВОТ методом, и вдоволь накормить его сперва перекисшим молоком, смешанным с растительным маслом, а уж затем - самым мощным васаби, смешанным в равной пропорции со старым молоком…
- Нда, кампай, - скептически повторил Такамори и выпил свою часть. Он изо всех сил старался держать хорошую мину при плохой игре, делал вид, что ничего особенного не происходит, и вообще он запросто каждый день пьет такую гадость, и выражение лица у него при этом не меняется. Почти получалось. Но не очень.
Вскоре оба склонялись над речкой, надеясь, что никому из крестьян не придет в голову выбраться сюда в ранний час.

Шиобара, дом управителя Кантаро

По туго натянутой бумаге звонко щелкнул небольшой камешек. Нобору и Майе переглянулись и одновременно пожали плечами. Стук повторился, но на этот раз, судя по звуку, кидали сосновую шишку. Тогда мальчишка со всеми предосторожностями высунул в щель нос, а когда не раздалось громких криков, вылез на галерею сам и свесился через перила.
- Хейкичи?
Слуга, который как раз нагибался за новым метательным снарядом, распрямился. В руках он держал стопку чистого белья.
- Принеси мне меч!
- Господин Акаихигэ велел, чтобы вы сменили одежду, в доме траур, Нобору-кими, - слуга указал на то, что держал в руках.
- Не хочу, - надул губы мальчишка. – Не люблю белый цвет.
- Нобору-кими, надо слушаться вашего дядю...
- Вот еще... – начал было упрямый пацаненок и вдруг просиял. – Принеси меч, тогда все сделаю.
- Нобору-кими... – горестно застонал Хейкичи.
- Принеси меч! – прозвучавший в неожиданно окрепшем голосе жесткий приказ удивил даже Нобору; мальчишка оглянулся на Майе и с обезоруживающей улыбкой пояснил: - Нельзя же идти в горы безоружным! Как тогда защищать тигра?
Пока Хейкичи бегал выполнять поручение, Нобору положил одежду на пол между собой и Майе. Девушка кивнула. Она отошла в самый темный угол и скромно присела там, убрав волосы за спину - если не приглядываться, ее можно было бы даже принять за служанку. Нобору быстро справился с поясом (он долго приставал к Тодзаэмону, и тот, то ли сжалившись, то ли сообразив, что таким образом быстрее отделается от прилипчивого подопечного, показал, как завязывать нужный узел, чтобы не принимали за простолюдина), выпутался было из штанов, как возникла новая проблема. В комнате отсутствовала ширма.
- Отвернись!
Не говоря ни слова, только едва заметно усмехнувшись, Майе повернулась к стене и принялась с преувеличенным вниманием рассматривать свой подол. Ну... то, что от этого подола осталось. Судя по шороху, мальчик не так часто одевался самостоятельно.
Нобору стало казаться, что с каждым разом на него пытаются напялить все больше предметов одежды; он даже не знал, как называется то, что надо было надеть вместо джубана под хитоэ. Он видел такую одежду на нескольких горожанах, когда... когда его с... с кем-то один раз взяли на праздник в Никко, только у той одежки рукава были оранжевые, а тут все белое и сшито совсем не из красивой ткани.
- Готово... кажется.
Со двора опять донеслись призывы Хейкичи, Нобору выскочил на галерею.
- Спасибо!
Меч был великоват, чтобы носить его как положено, за поясом, так что Нобору привычно закинул его за спину и, вернувшись в комнату, потянул Майе за рукав.
- А разве тебе не надо переодеться?

(совместно с Hinode)

- Во что? - удивилась девушка. - Да и не к спеху сейчас - его же найти могут... Пойдем лучше.
Нобору кивнул и отодвинул перегородку, закрывающую проход в смежную комнату. Облизал для смелости губы. Из темноты пахло мускусом. Мальчик собрался с духом и сделал первый шаг. Может, надо было прихватить лампу или фонарь?
- Sumimasen... - позвал он вежливо. - Можно, мы войдем?
Темнота негромко вздохнула.
Майе зажмурилась на несколько секунд, давая зрачкам возможность расшириться. Когда она открыла глаза, очертания предметов уже проступали во тьме. И ярче всего был виден тигр - ярко-белые полосы на фоне темноты.
Огромный зверь приоткрыл щелки глаз, потянулся - под шкурой прокатились бугры мускулов, по снежному меху пошла рябь. Тигр поморщился.
Что понадобилось смертным? прозвучал в голове девушки недовольный голос.
- Тебе опасно здесь находиться, - Майе произнесла это одними губами.
А где безопасно? хмыкнул тигр. Зевнул, захлопнул пасть, для наглядности лязгнув клыками. Он отдохнул - пусть немного, но достаточно, - и не мог противиться любопытству, что проснулось чуть позже него. Обычно люди не слышали его. Обычные люди.
- Выше по склону. Там ками, они прикроют. Тут очень много людей, - девушка посмотрела прямо в глаза тигру. Неуж он намеренно рискует?
Нобору переводил взгляд со стоящей рядом женщины на серебристое мерцание в углу, где угадывались очертания зверя. Несколько раз мальчишка открывал и закрывал рот, он никак не мог придумать, что же такого следует говорить в такой необычной ситуации.
Ками? Белый тигр рассмеялся. Поднялся, заметно прихрамывая, подошел к людям, потянул воздух носом. Мальчишка протянул ему руку, тигр обнюхал его ладонь.
- Я... я не хотел причинять боль, - пролепетал Нобору.
Знаю. Ты хотел просто убить. Тигр перевел взгляд янтарных глаз на женщину. Скажи ему, что я знаю.
- Он знает, - покорно проговорила Майе. И опять подняла взгляд на тигра. - Что здесь будет? Что-то...Страшное?
Зверь кивнул. И не только здесь Везде.
- Можно мне... Посмотреть твою рану?
Ты умеешь лечить животных? В оранжевых глазах затанцевали веселые искры. Или...
- ...с человеком тебе будет удобнее? - договорил Катсукесуми.
Тряхнул гривой спутанных волос, подошел ближе. Ступал он бесшумно.
Нобору попятился.
Майе подошла, осторожно осмотрела рану. Перевела взгляд на Нобору.
- Ты можешь достать... Воды. Горячей? И ткани для перевязки?

(c Bishop и SonGoku)

(Hinode no tome mo, SonGoku mo)

Мальчишка кивнул, кажется, он был только рад убраться подальше от то ли тигра, то ли человека, то ли потустороннего существа, которое существовало во всех этих обликах одновременно. Его и след простыл, с галереи послышался его голос (Нобору хватило ума не кричать на весь дом) и ответные стенания Хэйкичи. Потом в проеме двери опять обрисовалась фигура в белом.
- Сейчас будет вода, - доложил мальчик. - А на перевязку пойдет что-нибудь из одежды.
Катсукесуми сел, оттянул на плече пропитавшуюся кровью заскорузлую каригину. С любопытством скосил глаза, попытался заглянуть - как там.
Майе осторожно осмотрела рану. Одежда приклеилась... И хорошо и плохо. Плохо что для промывания придется отдирать. Положила руку на плечо мужчины-тигра, чуть было не произнесла вслух "сиди тихо", но вовремя одумалась. Осторожно потянула за край одежды. Представила что чувствует тигр - сама вздрогнула от боли. Глубоко вздохнула. Потянула еще раз - уже увереннее.
- Сильнее, - посоветовал Катсукесуми. - Дерни сильнее.
Нобору принес обещанную плошку, поставил рядом и уже раздирал на длинные полосы брошенную в соседней комнате одежду. Он боялся признаться, что так страшно ему еще ни разу не было, хотя ничего пугающего ни в Майе, ни в тигре, который так внезапно превратился в человека, вроде бы не было. Происходило что-то еще, чего мальчик не понимал. Майе оторвала клочок ткани, опустила в горячую воду. Зашипела - обожгла пальцы. Осторожно отерла кожу вокруг раны. Еще раз смочила, еще раз отерла - уже близко, почти саму рану. Чуть нажала на кожу, давая крови возможность самой вымыть грязь.
- Стрелы бога, - хмыкнул сквозь стиснутые зубы Катсукесуми. - Откуда ты их взял?
Нобору отчаянно замотал головой:
- Не знаю, мне их дали.
Наконец, рана показалась Майе чистой. Эх, жаль, нет здесь нужных трав! Взяв полосу ткани, девушка намотала ее на руку, сняла, приложила к ране. Закрепила другой полосой, и еще одной - чтобы крепче. Проверила - не туго ли. Кажется, держалось.

Отравленный сюрикен был неожиданным подарком для Азаки. Она чувствовала, как оплетает разум Такамори невидимая паутина, лишая его сил к сопротивлению, делая чувствительным к самым легким ее чарам. Азака могла подойти так близко как никогда раньше, так, как не смела и мечтать. Она могла посмотреть в глаза настоящему Такамори, а не слабой тени его разума, даже протянуть руку и коснуться...
Прикосновение обожгло Азаку словно огнем, опалило и разум ее, и ту эфемерную оболочку, что она привыкла считать своим телом. В эту минуту Азака забыла и о Такамори, и даже о себе самой - полузабытое дыхание жизни было слишком близким, слишком реальным. Она рванулась, расточительно тратя скопленную с таким трудом силу, не замечая ни боли, ни подступающей к сознанию слабости.
И - сама не поняла, что же отшвырнуло ее назад. Что-то оборвало связь легко и грубо, отбросило Азаку к самому началу - но уже без сил и средств для продолжения борьбы. И только тут она поняла, насколько устала.

- Тут ее лечить будем?
Две девицы в явном подпитии склонились над тем, что со стороны казалось пустым местом на полу. В соседней комнате шла драка, но ни одна из них уже не обращала внимания, сосредоточившись на "пустом" месте, где лежала без сознания миловидная девушка лет пятнадцати в дорогих одеждах и с мертвенно-бледным лицом.
- Тут слишком шумно, - возразила Кайо.
- Да, пожалуй, - поморщилась Амэ. - Вечно мужчины шумят. Уносим?
Вторая заговорщица кивнула. Если бы кто-то в соседней комнате догадался посмотреть в это время, он увидел бы престраннную картину: обе девушки взялись за воздух, будто что-то тяжелое, пронесли его два шажка, нахмурились, скривили рты и вдруг исчезли.
Мокрый песок холодил босые ступни, горная речка плевалась брызгами. Кайо и Амэ положили свою ношу и опустились на колени рядом с ней. Уселись, сложили руки.
- Ты лечи, - велела Амэ.
- Не буду.
- Разучилась, что ли? - ехидно.
- Не могу больше. Этот, кошак полосатый, влип сегодня.
- Все ясно. Тогда уйди отсюда.
- Можно подумать, ты стесняешься, - фыркнула Кайо.
- Мешаешь, иди лучше проверь свои дела.
- Ну и пожалуйста.
Кайо встала, прошла шаг к воде, другой, следы человеческих ступней перетекли в следы птичьих когтистых лап, взмах огнем озаривших все кругом крыльев, и птица взмыла в черноту небес. Амэ проводила ее взглядом, говорящим: показушница, и вернулась к девушке на песке. Сложила руки, провела ими вдоль тела девушки, еще раз, остановила. Раскрытые ладони зависли в воздухе.

(+Далара)

(как и предыдущий - с Hinode no otome)

- Ну, просыпайся давай.
Азака не то услышала, не то почувствовала, что к ней обращаются. Попыталась собрать остатки сил, чтобы воспринять и откликнуться - удалось неожиданно легко. Ей помогли? Кто?
Девушка приподнялась на локте и посмотрела на нежданную спасительницу - на миг в темных глазах, почти лишенных белка, промелькнул ужас, потом непонимание, потом - уж совсем странное чувство - что-то среднее между благодарностью и недоверием.
- Ты... Почему?
- Я. - Амэ пересела поудобнее, скрестив ноги. Одной рукой лениво откинула назад гриву черных волос. – Захотелось. Мне нравится то, что ты делаешь, продолжай.
В темных глазах опять промелькнуло непонимание. Вспышка неприязни - и полная непроницаемость, словно внутри поставили некий экран.
- Я не могу по-иному, ты знаешь, - в тоне девушки, если этот шелестящий, едва слышный голос мог иметь какой-то тон, была спокойная обреченность.
Азака, наконец, расслышала журчание ручья. Непроизвольно потянулась в ту сторону - и тут же замерла, устремив невыразительный взгляд на Амэ.
- Еще можешь спать, как раньше, но это же неинтересно, правда? – В голосе Амэ тенями скользили то вроде бы сочувствие, то вроде как холодная отстраненность, игривость и полная серьезность, все вместе, но ни один оттенок не задерживался, заставляя задумываться, а был ли он вообще.
- Это хуже, - голос Азаки стал еще тише.
Амэ посмотрела на сереющее перед рассветом небо, на мерцающие в вышине звезды.
- Что ты желаешь?
- Чтобы равновесие нарушилось. - Азака посмотрела на собственные руки. И сама ответила на напрашивающийся вопрос. - Все равно в какую сторону.

Итачи шел по переулку, думая о столь неосторожно сказанных словах. Стоило ему выпить совсем немного саке, как обязательно он совершал какую-то ошибку. Надо научиться контролировать себя, иначе сын управителя имел все шансы просто-напросто не дожить до поединка с ненавистным Нобору.
-Хикари Итачи, я полагаю, - голос за его спиной заставил самурая обернуться.
Говоривший оказался человеком средних лет, примерно на голову выше Итачи. Лицо незнакомца было скрыто под повязкой, но сын управителя почему-то не сомневался, что увидел бы сейчас легкую недобрую улыбку, не скрывай незнакомец лицо.
-Невежливо спрашивать чужое имя, не назвав своего, - рука Итачи застыла на рукояти катаны, - Хоть я сам и не отличаюсь учтивостью, но общих в этом со мной людей не переношу.
В следующее мгновение в руках его собеседника появились танто и боевой веер-тессен. Медленно приближаясь к сыну управителя, незнакомец заговорил:
-Нет никаких сомнений. Изгнанный сын управителя, чья горячность недавно сыграла с ним злую шутку. Знаешь, за твою голову предложена большая награда. И я хотел бы получить ее.
Катана легко покинула ножны, ощущая близость теплой крови нового противника. Итачи приготовился к бою.
-Стремясь получить мою голову не боишься ли ты потерять свою? – только и спросил он, в следующее мгновение уже приближаясь к противнику для атаки.
Тессен незнакомца столкнулся с катаной начал поворачиваться влево, уводя оружие самурая в сторону. Танто резко полетело вперед, метя в живот Итачи.
Юный сын управителя поудобнее перехватил катану левой рукой, а правую же отвел в сторону, чтобы не потерять равновесия. В следующую секунду он отпрыгнул назад, стремясь избежать удара танто. Но все же Итачи оказался недостаточно быстр и танто, прорезав край одежды, скользнуло по боку самурая, Оставляя за собой кровавую полосу.
Итачи, на мгновение скривившись от боли, снова взял катану двумя руками. Голова начала кружиться (сказывался еще и бой с Хидетадой). «Нужно заканчивать этот бой как можно быстрее» - пронеслась в голове мысль.
На этот раз напал незнакомец. Прикрываясь веером, он направил танто вперед, намереваясь закрепить успех и нанести сыну управителя решающий удар. Собрав последние силы, Итачи Быстрым ударом катаны отвел тессен противника в сторону, и не обращая внимания на входящий в плечо танто, превозмогая боль нанес следующий удар в область шеи противника.
Отделенное от головы тело еще пару секунд простояло перед Итачи и уже простым грузом упало на землю. Обессиленный юный самурай упал на колени и вытащил из плеча так и оставшееся там танто.
-Я предупреждал тебя, - тихо, с усмешкой проговорил он.
Но внезапно в глазах потемнело, и сын управителя, совсем лишившись сил, рухнул на землю рядом с неудавшимся убийцей.
***
Из ближайшего к месту боя дома выглянула голова старика. Увидев лежащего сына управителя тот выбежал на улицу и, с трудом взвалив тело юноши на спину, обеспокоено запричитал:
-Это что же творится-то такое? Неужели управитель нашей Шиобары без наследника останется? А кто же будет по лесам нашим на разбойников охоту устраивать? Вы уж держитесь, молодой господин, а мы-то придумаем что-нибудь.

Проснулся Мицуке от чужого взгляда – и, не открывая глаз, догадался, чьего. Напротив сидел рыжий кот, не сводил с хозяина пристальный взгляд желтых глаз. Жрать хочет... мышей ловить не хочет... а еще утверждает, что самостоятельность – одна из высших добродетелей. Кот даже не моргал.
Кое-чего не хватало, Мицуке даже спросонья сообразил, чего именно. И подивился, какой он сегодня на редкость умный. Не хватало чего и кого.
- А ты куда смотрел?
Кот презрительно зевнул: сам теряешь, сам ищи теперь.
Затем выяснилось – исчезла и одежда. То есть – исчезла прежняя одежда, зато появилась новая, была свалена грудой у изголовья. Мицуке невольно понюхал ткань, хотя и так было ясно, что на этот раз его знакомая обошлась без сюрпризов.
Ронин лениво потянулся.
- Ма-о! – сообщил ему кот Чиру.
- Я тоже хочу, - согласился с рыжим тираном Мицуке. – Может, у хозяев осталось немного еды?
Его пошатывало... неужели от голода? Или причина слабости в отравленном сюрикене? Что ж, не хочется, но придется поблагодарить отца еще раз – за предусмотрительность. Не приучай он их с раннего детства к некоторым ядам, этим утром кое-кто не проснулся бы.

Цуру внимательно изучал следы, оставленные в бамбуковой роще недавними событиями. Если соперником легендарного Бьякко был тот, о ком он думает, то это может сильно заинтересовать хозяина. Все было бы куда проще, если бы сила хранителя не была столь велика, что в ее присутствии сложно было различить следы, оставленные другими существами. Тут на глаза ямабуси попалось черное перо, лежащее на земле. «А вот это уже интересно. Нужно будет показать его хозяину». Цуру нагнулся, чтобы подобрать столь ценную находку, но в этот момент кто-то налетел на него сзади, сбив с ног.
-Тадаи-мяя*! – услышал он веселый девичий голос над ухом.
Ямабуси высвободился из крепких объятий столь неожиданно появившейся гостьи и поднялся.
-И почему ты всегда появляешься в самый неподходящий момент и все портишь? – он с укором посмотрел на появившуюся девушку, с аккуратными кошачьими ушами и кошачьим же хвостом, - Или ты не умеешь по-другому, Неко?
Девушка села на хвост и грустно опустила голову:
-Ну прости, Цуру-сан. Ты же знаешь, что я не специально…
Ямабуси лишь рукой махнул:
-Да что с тебя взять?
Расценив последние слова монаха как прощение, Неко снова вскочила на ноги, и, начав теребить Цуру за край одежды, быстро заговорила:
-А ты знаешь, сегодня свадьба у Хаку и Кицуне! Я так рада, что вовремя вернулась из Европы! А вообще у них там скучно! И почему тогда Хак-чам** разрешил мне остаться? И еще я не могу понять, как они решили связать себя новыми узами в то время, как узы, соединяющие их судьбы уже существуют? А еще…. – казалось, она способна была безостановочно говорить еще очень много времени, но в этот момент Цуру жестом указал в сторону Шиобары, откуда в сторону оборотней приближались две фигуры.
Неко немного утихла ненадолго, но только для того, чтобы через несколько секунд повиснуть на шее приблизившегося Говорящего с Духами:
-Хак-чам-мя! Хисасибури ня***! – казалось, что девушка сейчас задушит шамана, не вмешайся вовремя Момоко.
-Неко-чан, пожалей ты моего будущего мужа.
Девушка все-таки отпустила Хаку, но спокойно продолжить шествие к святилищу, не дала, завалив теперь уже его вопросами.
-Хак-чам, а почему ты не сказал мне, что в Европе так скучно? А ты нашел своего друга детства? У вас с Кицуне свадьба, если вас связывают другие узы? И как ты ее нашел снова? И…и… - первая волна вопросов была задана, и Неко начала дергать Говорящего с Духами за рукав, с нетерпением ожидая ответы. Лишь затем, чтобы после задать еще больше вопросов.
-А тебя не смущает то, что свадьба будет проходить в святилище Ину? – вместо ответа спросил шаман.
Девушка остановилась. В ее взглядя явно поубавилось веселья:
-И-нуу? Хидои ня****. Неко очень не любит собак, и не сможет пойти с тобой, - тут ее настроение снова поменялось, и девушка радостно заговорила, - Я придумала! Неко поймает много рыб и приготовит для всех ужин! Неко очень любит рыб! Вы ведь тоже любите?
Не дожидаясь ответа, девушка побежала к ручью, лишь прокричав напоследок:
-Джа ня*****!
Собравшиеся проводили неугомонного духа долгим взглядом, и пошли в святилище.

----
* вероятно Неко имела в виду слово Tadaima(яп.) – «Я дома».
** Haku-chan
***видимо Hisashiburi ne(яп.) – «Давно не виделись» (женский вариант)
****скорее всего hidoi ne!(яп.) – «Плохо»
***** Очевидно ja ne (или ja naa)(яп.) – «Увидимся»

(C Даларой)

Оба воина покинули помещение, и в разгромленной комнате наступило подобие мира. Сейчас здесь, наверное, приберут, но можно ли будет ночевать после происшедшего? И смогут ли они уснуть? Вряд ли.
- Похоже, сегодня нам не удастся доспать, Олури-химэ. Да и оставаться тут не очень разумно.
Девочка посмотрела на священника округлившимися глазами и подавила рвущийся наружу зевок.
- Но куда мы пойдем, ведь утро еще не наступило?
Когда все волнения отступили, со всей полнотой вдруг навалилась сонливость. Хотелось сесть и никуда не уходить, вообще никогда. Девочка обхватила себя руками, чтобы ушел странный озноб.
Отец Андрео посмотрел на все еще открытое окно, из которого веяло предутренней прохладой, на проломленную стену и торчащие из нее сюрикэны.
- Сейчас здесь будут убирать…
Словно услышав его слова, из коридора раздалось:
- Sumimasen.
В комнату вошла служанка, ночевавшая в доме, с тряпками и миской воды. Она опасливо покосилась на сюрикены, с отвращением поглядела на следы побоища, поклонилась постояльцам и занялась уборкой. Олури подобралась к ширме, хотела было вытащить из-за нее часть собственной одежды, но увидев очередного мертвого синоби, зажала рот ладошками и поскорее забралась обратно в угол, где просидела все сражение.
Иезуит посмотрел на Олури. У него вполне могла бы быть дочь ее лет или даже старше, если бы Пауло не посвятил себя Создателю. Но нельзя иметь двух Богов в сердце, тот, кто служит только Всеотцу, должен быть свободен от посторонних мыслей и семейных забот, хотя иногда это нелегкий долг.
Вспомнились теплые, нежные ладони матери и сильные руки отца и очень захотелось защитить эту девочку. Она из чужого народа, и внешность японцев, хотя миссионер успел к ней привыкнуть, не казалось ему красивой, но ведь все люди – дети Творца, потомки Адама и Евы, а священник молился за Олури сегодня, значит, она уже не чужая ему…
- Отдохните немного, если вам хочется спать, а я посторожу, - предложил португалец, усаживаясь на полу около своей собеседницы.

(с Хигфом)

- Может быть, - быстрый взгляд на ширму, - мы же наверное можем побыть в соседней комнате? Там никого нет, все ушли. Пожалуйста...
Спать рядом с этими... этим. В комнате, где наверняка бродят три озлобленных духа, жаждущие отомстить своим убийцам... Бумага перегородок ненадежная защита, но лучше, чем ничего.
Олури обхватила плечи руками, пытаясь согреться. Говорят, когда приходят духи, становится холодно.
- Я думаю, что никто не будет возражать, - согласился священник, заглядывая в соседнюю комнату. Вам холодно? Возьмите мое одеяло, я не буду ложиться.
Самым простым было обнять девочку и усадить на колени, но тут, как успел уяснить миссионер, она считалась невестой, взрослой девушкой, и это наверняка вызовет неверную реакцию окружающих, да и может противоречить одному из тысяч правил японской вежливости.
Олури послушно взяла одеяло, закуталась в него, перебралась в соседнюю комнату и свернулась клубком на полу. Уже почти провалившись в сон, подняла голову, посмотрела на чужака, который стал вдруг вовсе не чужим, и сказала искренне:
- Спасибо.
Сказала и тут же заснула с улыбкой на губах.
Священник так и остался сидеть возле нее, размышляя то о вере, то об окружавших ее людях, то о ночном происшествии. Мысли выталкивали друг друга и тут же отскакивали в сторону, убегая и освобождая место следуюшим. Время от времени он смотрел на лицо спящей Олури, рука лежала на одеяле рядом с ее плечом.

Шиобара, дом управителя Хикари Кантаро

Давно стих гневный тигриный рык, давно отдыхал в ножнах на специальной подставке меч сиятельного даймё, уставших на охоте лошадей почистили и покормили; самураи из свиты Акаихигэ и воины его отряда ворчали на господина Кантаро, который так поспешно и неразумно испортил им пребывание в обычно гостеприимном доме. В знак соболезнования его родственникам и друзьям ограничились скромной трапезой. Онодэре Тодзаэмону не хотелось спать, возбуждение оказалось сильнее усталости. Поэтому старший каро* дома Тайра распорядился принести на веранду жаровню и немного сакэ. Ночное небо укутывали облака, и это было весьма обидно, потому что до цукими оставалось совсем немного и будет жаль, если тучи помешают любоваться полной луной. Хотя какой уж тут праздник...
Тодзаэмон слушал голоса за стеной, там обсуждали смерть господина Кантаро, мнения расходились, кто-то верил в убийство, раз уж видели оборванца рядом с домом, кто-то больше склонялся к версии самоубийства, а кто-то высказал абсурдную мысль, что управляющего наказал дух тигра, на которого они сегодня охотились. Старший каро чувствовал печаль. От жаровни-хибати, накрытой металлической решеткой, волнами исходил жар. Самурай посмотрел на плотно задвинутые седзи в главной комнате, за которыми головой на север под покрывалом лежало тело покойного; даже сюда долетал аромат благовоний.
Онодэре послышался детский смешок, звяканье колокольчика и едва различимый топот босых ног. Самурай покачал головой: его неугомонный маленький подопечный когда-нибудь уяснит, что такое траур, но очевидно не сегодня. Может быть, завтра, когда жители деревни придут к дому петь сутры. Тодзаэмон вздохнул и плотнее запахнул добуку**, ночи становились все холоднее. Он задремал и ему привиделось, как мимо него, не оставляя следов на влажном песке прошел белый тигр, припадая на одну лапу. Положив руки зверю на спину, по одну сторону шла оборванка, которую они вечером подобрали в лесу, а по другую – Нобору-кими, одетый в белую одежду из простой ткани. Чтобы сделать нелепое видение еще абсурднее, позади маленькой процессии уныло тащился слуга Хейкичи.
Время от времени в сон вплетались призрачные голоса, детский смех и далекое пение, затем чей-то незнакомый голос отчетливо произнес:

Yomigaete watakushi no mikata!
Keno to kui no utte!

Онодэра Тодзаэмон проснулся с ощущением, будто его окатили холодной водой.


---
*каро - самураи высокого ранга, старшие вассалы клана;
**добуку - короткая верхняя одежда, предназначалась для защиты от грязи и холода.

Фудзихара. Ночь

Надо было дать перо и этому! С такими мыслями Кайо пошла прочь от гостиницы, в которой не оказалось младшего Хикари. Куда его унесло ночью, спрашивается? Следующим на очереди был дом старосты. Девушка в одежде яркой и будто светящейся даже несмотря на предрассветный час остановилась перед воротами большого дома. Ей не нужно было читать табличку, чтобы узнать, что именно здесь живет староста Фудзихары. Присмотрелась, на секунду ее охватил холодок – вдруг и сейчас, как с четвертым из них, окажется провал, и не будет известно, здесь Итачи или нет. Провала не было, и Кайо успокоилась. Ненадолго. Если здесь нет, где же он?
Над деревней взлетела птица, в такой ранний час никем не замеченная. Взгляни кто-то на небо, увидел бы зарю раньше, чем солнце могло показаться из-за гор.
Спустя некоторое время в дом старика, что жил на одной из окраин, постучалась миловидная девушка в дорогой одежде и с очень взволнованным лицом. На вопрос, что ей понадобилось здесь в такой час, ответила, что ищет жениха, боится, что на него напали разбойники. Пожилой хозяин дома, обезоруженный невинным видом девушки и ее искренним беспокойством, провел гостью внутрь, показал, где лежит подобранный им молодой человек.
- Это он, - сказала Кайо, усаживаясь рядом с постелью, где под толстым одеялом лежал Итачи. В неверном свете углей в жаровне он казался не принадлежащим более к человеческому миру.
- Ну тогда, госпожа, дело плохо, - покряхтывая, сообщил ей старик. – Сильно ранили его, боюсь, не выживет.
Он был прав. Не церемонясь, не придумывая объяснений, Кайо попросила оставить ее наедине с раненым. Старик скорбно поклонился и вышел, задвинув фусума. Девушка скинула одеяло, пробежалась пальцами по ранам.
- И как тебя угораздило? – сказала она почти зло.
Сложила пальцы, тихонько запела, покачиваясь в такт словам. Закончив петь, скинула вдруг одежду, легла рядом с Итачи, прижалась, приложила ладони к вискам и закрыла глаза.
Сын управителя чуть слышно застонал и открыл глаза. Взгляд юноши был каким-то отстраненным, будто бы он сейчас он не лежал в хижине рядом с Кайо, а был где-то очень далеко. Быть может где-то неподалеку от павильона Белой Яшмы. Так и не переведя взгляд с потолка, Итачи произнес очень тихим, сипловатым голосом:
- Отец. С ним что-то не так.
Кайо убрала руки с головы Итачи, жестко посмотрела на молодого человека, но тут же черты лица ее смягчились.
- С твоим отцом плохо, но ты не в силах сейчас помочь ему. Если не выздоровеешь, то и не сумеешь.

(с Хикари)

(soshite Dalara)
Услышав голос девушки, Итачи повернулся. Взгляд стал осмысленным:
-Ты нашла меня? – тихо спросил он и крепко прижался к Кайо
- Конечно, нашла. Я же сказала, что пойду с тобой. Или ты не поверил?
Невидимый огненный поток, перетекающий из тела в тело, изогнулся, потревоженный эмоциями, рванулся, стремясь выйти из-под контроля. Кайо с резким выдохом вернула его на место, заставила течь, как раньше.
Все еще прижимаясь к девушке, сын управителя произнес:
-Я не могу не верить тебе.
- Тогда забудь сейчас об отце, перестань тревожить себя мыслями и позволь помочь.
Будь на его месте тот же тигр, все было бы гораздо легче, не было бы стольких преград. Но Итачи не он, и это, наверное, хорошо. Да, хорошо. Пусть так все и будет.
Кайо опустила голову рядом с головой юноши, веки слипались. Второй раз за сутки, надо же... Правильно, что отказалась помогать призраку... Силы еще остались, наверное... Пусть забирает, лишь бы выжил.
Итачи несколько минут лежал молча, будто думая о чем-то очень важном, потом же, положив голову на плечо девушки произнес:
-Спасибо тебе за всё.
Немного отстранившись от Кайо, он снял с шеи амулет в виде небольшой деревянной собаки и протянул его девушке:
-Этот амулет передается у нас в семье наследнику. Говорят, он может защитить от любой опасности. Я хочу отдать его тебе.
Амулет? Ей?
- Знаешь, мне никто никогда не дарил амулетов. - Пришлось изо всех сил постараться подавить зевок, нельзя портить такой момент. - Я хочу подарить тебе кое-что в ответ.
Одной рукой Кайо пошарила под своей одеждой, будто ища что-то. Исхитриться бы теперь выдернуть... Тч-ш, больно же! Девушка вынула руку из-под вороха тряпок, держа в пальцах красно-желтое, словно огнем переливающееся перо.
- Возьми, пожалуйста. Считается, что оно помогает в беде.
Молодой самурай покрутил Перов руках, будто пытаясь вспомнить что-то с ним связанное, и, положив его рядом со своей одеждой, произнес.
-Спасибо.
Сделав над собой усилие, Кайо добралась до одеяла, разве что не зубами в него вцепилась и натянула на себя и Итачи. Больше сил не хватало ни на что.
Сын управителя с беспокойством посмотрел на девушку и, получше укрыв ее одеялом произнес:
-Отдохни. Я знаю, у тебя был тяжелый день сегодня. А завтра мы уедим куда-нибудь далеко. Подальше от этих проблем.
И он улегся поудобнее, обняв девушку.

(вместе с Рейтаром)

Сколько времени каждый занимался своим делом, неизвестно, некому было вести счет минутам. В конце концов оба победителя синоби невероятно усталые и опустошенные, во всех смыслах, нашли место посуше и устроили там привал.
- Такеда-доно, - обратился Такамори к товарищу по несчастью, изо всех оставшихся сил стараясь сидеть прямо. Получалось не слишком хорошо, кренило то в одну, то в другую сторону, да и трава казалась очень мягкой и удобной для сна. – Скажите, на вас со спутниками не нападали воинствующие монахи?
- Монахи? Ямабуси, что ли? - Кавалерист старательно припомнил всех, кто сталкивался с ронином, монахом-чужестранцем и с ним самим, но никого, хоть отдаленно похожего на воинствующих монахов не припомнил. - Нет, не припомню никого похожего, Такамори-сан. А почему вы спрашиваете?
Чувствующий себя несколько лучше, десятник, охлопывал себя, проверяя не забыл ли чего, и к огромному удовольствию обнаружил в рукаве небольшую бутылочку сакэ, в которой что-то увесисто булькнуло.
- Может, и ямабуси, не разглядел... А синоби нападают часто? – продолжал гнуть свое ронин. При свете начинающего сереть неба он заметил в руках Такеды походную бутылочку, очевидно полную, судя по довольному лицу воина. Заметил и порадовался, что в полутьме не видно завистливого блеска в его собственных глазах. Неплохо было бы сейчас выпить, но собирался он впопыхах, спасибо, что не в одной юкате сюда пришел, как выскочил на атакующих.