Пока маг колдовал над пивом, Кьяра тоже времени зря не теряла. Пригрозив хозяину клоповника вечным проклятием, вытребовала пару вытертых, но вполне приличных циновок. Велела мальчишке-прислужнику подмести уголок двора возле глинобитной стены конюшни. Расстелила циновки. Проведала Иргу (кобыла грустно смотрела в кормушку, где было насыпано нечто непонятное, что в здешних краях именовалось кормом для лошадей). Глянула мельком на Каухова верблюда. Новоприобретенное средство передвижения меланхолично жевало жвачку, глядя вокруг с неизбывным презрением.

- Каух, ну скоро ты там? Пить охота!

Маг протянул спутнице приятно булькающую емкость. Кьяра нетерпеливо выдернула пробку и отхлебнула большой глоток.

- Тьфу! Что это ты с ним сделал?

Пиво превратилось в нечто непонятное. Вроде бы вкус тот же, да и пахнет пивом. Но это было не пиво!

Кьяра протянула бурдюк магу:
- Ну, может яда там и не осталось. Но и ничего другого тоже. И что же - прикажешь весь вечер хлебать эту пакость, изображая восторг и буйное помешательство?

Разочарованная Кьяра села на циновку (предварительно подстелив свое собственное одеяло) и принялась разворачивать припасы.

- Ну, что у нас дальше? - спросила она у Кауха, жуя лепешку.

- Каух... - распевающая во всё горло Къяра вдруг прервала это веселое
занятие, и придвинулась поближе. Делая вид, что справляется о здоровье
совсем "разболевшегося" Кауха, она наклонилась к магу.

И, кажется, тот знал, о чём сейчас спросит воительница.

- Тот бродяга на рынке... Рассказал бы ты...

Каух громко застонал, делая бешеные глаза. Обсуждать эту тему ему не
хотелось совершенно.

- Почему? Почему он так удобно и вовремя умер? Кты ты, Каух?

- Тот кто старается не говорить лишнего, живёт дольше. - пальцы мага
сделали почти незаметный со стороны жест. А Къяра, если она знала,
что это такое, должна была понять, что дальше расспрашивать не стоит

Кьяра тихо поперхнулась трезвым пивом. Пальцы мага на мгновение сложили тайный знак. Тайный - для большинства простых смертных. Но не для Кьяры.

Когда-то давным-давно, когда Кьяра была еще маленькой девочкой и совсем не воительницей, отец, тогда еще здравствующий, посадил дочь на колени (что случалось о-о-очень редко) и показал ей этот знак со словами:
- Если увидишь когда-нибудь, что незнакомый человек сложил так пальцы, держись от него подальше. Но если этот человек - твой друг, то можешь ему верить как самой себе.

Пару месяцев спустя отец крепко поссорился с местным сборщиком налогов. А немного позже к отцу пришли двое незнакомцев в черных плащах. Отец тут же приказал дочери выйти, но Кьяра успела заметить тот самый знак, который один из пришельцев показал отцу. Через день по городку разлетелась новость - сборщика налогов нашли мертвым. На теле его не было ни единой царапины, но в открытых глазах застыл ужас. И Кьяра поняла, что отцова врага убили те самые черные плащи с тайным знаком.

Теперь Кьяра сидела, осторожно откашливаясь, и смотрела на мага внимательными черными глазами. Что сказать, она так и не нашлась, поэтому просто предложила:

- Пива хочешь?

Каух не успел ответить на любезное предложение своей спутницы.
В ночную тишину, которая до этого мгновения принадлежала только им двоим, вплелся медленный глуховатый голос, негромко и задумчиво выговаривавший слово за словом:

Воздух лавою в легкие льется -- идет караван.
Обезумело гневное солнце -- идет караван.
Взор усталый напрасно скользит по пескам раскаленным.
Что глядеть? Всё равно -- всё одно: за барханом -- бархан...

Северяне быстро обвели взглядами конюшню -- ни одной живой души, кроме кобылы Ирги, которая до сих пор не была замечена в пристрастии к поэзии. За низкой плетеной загородкой, отделяющей конюшню от верблюжьего загона, тоже не было никого, кроме верблюда, который уставился перед собой с видом угрюмым и равнодушным...
А голос продолжал звучать:

Где ступали копыта -- уже оплывают следы.
Будет путь твой забытым -- смотри, оплывают следы!
Караванщик, ответь: далеко ли еще до привала?
Далеко ль до спасительной, теплой и мутной воды?

Как ни странно, надо было признать: голос доносился из загона... да чего там -- это говорило животное, экспроприированное сегодня Каухом!

Ты не нужен пустыне, и память ее коротка.
Ты бредешь еще ныне, но память ее коротка.
Погляди, как белеют скелеты издохших верблюдов,
Словно вехи, средь бурого, мертвого, злого песка!..

Кьяра ушам своим не верила. Стихи были замечательные! Вот только кто же их читал? Ну не верблюд же, честное слово! Кьяра потихоньку вытянула меч из ножен за спиной, сделала Кауху знак молчать и на цыпочках пошла к верблюжьему загону.

Не дойдя нескольких шагов, остановилась, переводя дыхание.

- Эй, кто там прячется? А ну выходи! - негромко велела она.

Верблюд встревоженно качнул ушами, дернул шеей и обернуся к Кьяре.
Тот же глуховатый голос испуганно спросил:
-- Неужто здесь кто-то прячется? Кого ты углядела, о звездноглазая дочь северных ветров? Неужели угонщиков скота? Но ведь твой грозный меч отразит все посягательства на беззащитное животное -- не так ли, о грозная воительница заснеженных земель? Быть украденным дважды за один день -- это было бы слишком злой насмешкой судьбы!

- Кто тебя украл? - взвился со своей лежанки Каух, но вспомнил о том, что
"отравлен", и тяжело опустился обратно. - Ты скажи мне, кто тебя украл? Сам
сбежал, когда повод оборвался. Украли его, как же! - ворчание мага стало тише,
когда он заметил некую деталь, которую должен был бы увидеть уже давно.
Говорящий верблюд, явно не способный причинить вред, был ему сейчас
интересен куда меньше, чем седельная сумка, одиноко лежащая неподалёку.
Его - Кауха - сумка, снятая с украденного мула. Не так важно было, украли
что-то из сумки или нет, как то, что принёсший эту сумку был настолько ловок
и незаметен, что маг ничего не заметил...

- Тихо, Каух, - медленно проговорила Кьяра. - Спокойно. Лежи, тебе вредно волноваться. Ты, может, не заметил одну важную деталь? Верблюд говорит!!! Говорящий верблюд!!! Тысяча демонов подземелья! Чтоб мне сквозь землю провалиться!

Маг, похоже, каждый день видел целые караваны говорящих верблюдов. Он даже не удивился. Глядя на такое спокойствие, и Кьяра слегка поостыла. Ну верблюд, ну говорящий. Мало ли какие чудеса бывают на свете. Однако же меч не убрала. Потому что слышала, как демоны вселяются в безобидных животных и творят всякие безобразия. Поэтому Кьяра осторожно спросила:
- Э-э-э...(как же к верблюду-то обращаться?)...уважаемый верблюд, а почему ты говорящий?

Более глупого вопроса Кьяра не могла придумать. Но что еще можно спросить в такой момент?

Пустыня - она вечна. Прежде, чем появились люди, Ариан и Дофу сотворили свои жаркие бескрайние владения. И будь благословенна Малеиз, подательница воды, ибо нет здесь жизни без её источников и редких дождей. Даже духи оазисов чтят её.
Примерно такие мысли завладели думами одного из путников. Его спутника, немолодого уже человека, одетого в старый стёганый халат, больше занимали мысли о том, сколько ещё предстоит сопровождать госпожу Джайну в её поисках всякой гадости, из которой каким-то образом получаются всякие снадобья, до её возвращения в Маррат. Именно госпожу, поскольку первым путником, размышляющем о тайнах мироздания была молодая особа. Сейчас, в старой мужской одежде, она выглядела скорее как один из крестьян. Будучи единственной дочерью и вообще единственным ребёнком Фаруха ибн Хасана, известного алхимика, она почти всю жизнь прожила в столице. А после кончины отца унаследовала семейное дело.
Солнце, окрасившее пески в красный и шафрановый цвета, уже почти скользнуло за высившийся вдали горный хребет и от него протянулись длинные черные тени, как выщербленные зубы дракона.
- Красиво, - произнесла Джайна. Она остановила мула и обернувшись смотрела на великолепие заката. - Сколько ни приезжаю сюда - не устаю любоваться на это. Всегда одно и то же и всегда разное. Ты заметил, Амаль, - нет двух одинаковых закатов?
- Я заметил, что Фатима всегда находит новые слова, когда Вы, госпожа, возвращаетесь вот как сейчас. И при этом она не устаёт повторять, что пустыня - опасное место и днём и ночью. Сколько караванов пропадает без следа? Даже могучие воины отправившись в одиночку могут уже не вернуться. Что уж говорить о молодой девушке?
- Ай, отстань, Амаль. Ничего ты не понимаешь. - беззаботно отмахнулась Джайна. - Ну кому в пустыне есть дело до двух крестьян, которые зачем-то ездили в горы? Да и наше селение уже почти рядом.
- А дикие звери? А разбойники? А духи и демоны? Как рассказывал мудрейший Али ибн Гасан...
- Это тот, который заходил вчера? Да ведь дух, обитающий на дне кувшина с вином давно похитил его рассудок. Сам посуди, демонов и ифритов никто, кроме твоего Али уже лет триста не видел, дикие звери тоже что-то не попадаются, а караваны из Маррата могут не бояться "Коршунов пустыни" с тех пор как стража, по приказу нашего эмира, да продлят боги его дни, вычистила их гнездо.
- А я слышал от...
На небе заблестели первые звёзды. Путники, продолжая привычно препираться, приближались к селению "Три чинары"...

Два брата, Хуррагаш и Большой Джа, не могли считаться гордостью и украшением шайки Зерхета ибн Харуда. И не потому, что им недоставало преданности, отваги и жестокости...
Увы, атаман однажды справедливо заметил: "Братьям на двоих отпущено столько мозгов, что как раз хватило бы одной курице..."
Причем этот семейный запас ума почти целиком достался маленькому, жилистому, пронырливому Хуррагашу. Он умел бойко трещать языком, мог при случае переодеться иноземным купцом или женщиной, а порой строил такие планы обогащения, что Большой Джа восхищенно цокал языком. Увы, хитрость и ум -- не всегда одно и то же, и планы Хуррагаша всегда кончались крахом.
Большой Джа, чья массивная фигура заставляла слоних призывно трубить ему вслед, не смог бы связать и трех слов (впрочем, сам он этого не знал, потому что считать до трех тоже не умел). Зато мог кулаками размолотить глинобитную стену в пыль. (Завистники фыркали: дескать, лбом у него это получилось бы еще быстрее...) Брата он уважал и подчинялся ему беспрекословно.
И еще у обоих был талант, весьма ценимый Коршунами: братья (даже Большой Джа, который только выглядел неуклюжим) умели, если надо, становиться невидимыми и тихими, как мыши. Они смогли бы пройти по рассыпанному сухому камышу и не зашуршать ни одной тростинкой!
И сейчас они лежали на крыше постоялого двора Хассана и выжидали, когда же выносливого северянина свалит отрава...
Большой Джа словно в камень превратился. Он даже не скучал -- просто равнодушно ожидал приказа действовать.
А Хуррагаш обратился в слух, цепко ловя каждое слово, сказанное северянам их весьма необычным собеседником.
-- Почему я говорящий? Ответ один: на то воля богов! Как и на то, что твой спутник украл меня сегодня... да-да, именно украл! Но я не ропщу... может, это знак благосклонной судьбы? Может, именно вам дано вернуть мне человеческий облик, утраченный из-за козней презренных завистников? О, если это так -- я сделаю вас счастливыми и богатыми! Клянусь всеми караванными тропами Великой Пустыни, я могу заплатить куда щедрее, чем многие из тех, кто не ступает на четыре копыта и не покачивает на ходу двумя горбами!.. Но сначала, о дети Севера, ответьте: понравились ли вам стихи, что излились из моей души? Если вы разбираетесь в поэзии так же скверно, как этот глупец, мой прежний хозяин, то вы -- лишь неудавшиеся, смятые комья глины в утомленных созиданием руках богов. И незачем тратить на вас мед моих слов, ибо ничего у вас все равно не получится!

- Замечательные стихи! - совершенно искренне ответила Кьяра. Она еще подумала, не обидеться ли на "смятые комья глины". Но потом решила, что на верблюда обижаться глупо. Пусть даже и на говорящего. И бывшего человеком.
- Так ты на самом деле человек? Кто же тебе так подпортил жизнь? И, главное, мы-то тебе чем можем помочь?

Айквен «проводила» наконец-то проголодавшихся северян до дверей хорошо знакомой ей корчмы, мысленно посочувствовала северянам и, не меняя прогулочного шага, отправилась дальше. Что-то ей подсказывало, что за ближайшее будущее подопечных можно не опасаться (в плане что шума не будет), и можно час-половину посвятить своим делам. В частности, вопросам за какими именно бумагами охотились северные наемники, и почему за ней уже второй час по пятам ходит одна навязчивая личность. Так попятам, что в голову приходят какие-то неприятные ассоциации с ее собственной слежкой за северными.
Некоторое время поупражнявшись в скоростном шаге с преследователем, Айквен четко установила, что личность тянет на уровень «почти-профессионала», и на сем успокоилась. Если ничего кроме слежки объекту не хотелось (а захоти он иное, выглядело бы по-другому, и реакция от девушки последовала бы тоже другая), пусть бродит на здоровье. Как бы ноги не натер...
После чего с чистой совестью перешла к бумажным делам, благо память была хорошая, и размышлять на ходу у Айквен получалось. Для этого вовсе не требовалось обкладываться свитками с информацией и напряженно на них смотреть. Для наемницы это был очень большой плюс, ибо обычно упомянутые свитки читались всего один раз, после чего быстро убирались на место, пока законные владельцы макулатуры не предъявили претензию на сохранение тайны.
Так и сейчас, мельком прочитав записи из сумки мага, южанка отправила пожитки в нужный путь (то есть обратный) и только теперь взялась за их осмысление. Заодно по ходу дела... в смысле дороги, сверяя написанное-прочитанное с действительным. А именно, информацией о владельце еще одной партии бумаг, и предположительным местоположением оных свитков.

-- Что ж, -- вздохнул верблюд. -- Раз ты умеешь ценить прекрасное, о стройная северная пальм... э-э... сосна, значит, ты не безнадежна в глазах богов. Они благосклонно глядят на тебя -- и, возможно, помогут тебе свершить благородное деяние...
Спутника Кьяры, который так и не высказал своего мнения о стихах, верблюд подчеркнуто игнорировал.
-- Знай же, о цветок, взошедший на полях сражений, что перед тобой в недостойном облике вьючной скотины тот, кого прозвали Шер-эд-дах -- "измеряющий шагами дорогу"...
Воцарилось молчание. Верблюд явно ждал от собеседницы какой-то реакции - и не дождался.
-- Ты не слышала этого славного прозвища, чье сияние давно затмило скромное имя, данное мне отцом и матерью?.. Впрочем, ты недавно на Юге, бедная девочка, и еще не успела обогатить свой разум многим из того, чем по праву гордятся наши земли... Итак, я -- Шер-эд-дах, прославленный поэт и философ, странствующий из страны в страну и в каждом городе принимающий, к вящей славе своей, участие в диспутах мудрецов и в поэтических поединках. Вполне понятно, что победа за победой...
В глазах мага-северянина верблюд прочел желание отходить палкой велеречивого четвероногого философа. Шер-эд-дах заторопился, комкая рассказ:
-- Моя слава подарила мне множество завистников и злопыхателей. Не знаю, кто из них нанял этого гнусного типа... Не знаю его по имени, но запомнил: длинный, тощий, в черном одеянии, по выговору -- уроженец Наррабана. На лбу, меж бровями -- маленькая татуировка в виде буквы "рэй"... Мы вместе пили вино, и он изумлялся: как мог я, в столь молодом возрасте, достичь таких высот мудрости? А потом сказал, что я мог бы стать еще мудрее, достигнув высот, неведомых человеку... ни одному человеку из созданных богами. Он, мол, знает тайну зелья, которое сам испить не рискует -- опасается, что великая мудрость раздавит его неподготовленный разум...
Верблюд виновато дернул длинной шеей.
-- Вы уже догадались, да?.. Именно его зелье превратило меня в двугорбую тварь. А наррабанец насмешливо сказал: "Вот теперь ты постиг высоты мудрости, непостижимые для людей. Ибо верблюд мудрее человека: он почти всегда держит рот закрытым..."
Несколько мгновений верблюд горько молчал. А затем продолжил деловито:
-- Словом, я готов щедро заплатить тому, кто разыщет наррабанского колдуна и заставит его снять с меня мерзкие чары... -- Тут голос Шер-эд-даха стал почти мальчишеским: -- И наподдаст ему за дурацкие насмешки!

Каух капризно поморщился. Ни говорящие верблюды, ни оверблюженные философы, ни кто-то ещё из данной категории не относились к числу особо любимых им существ. К магии зелий Каух тоже не питал особо тёплых чувств - после нескольких особо неудачных экспериментов в юности. Да и ожидание нападения в позе "умирающего лебедя" ему порядком надоело.

Отчасти Кьяра в душе понимала злого завистника из Наррабана. Философ-верблюд был так самоуверен, что невольно возникало желание слегка сбить с него спесь. А на "бедную девочку" Кьяра даже слегка обиделась, несмотря на свое решение не воспринимать всерьез высказывания верблюда.

В глазах Кауха, которого двугорбый философ старательно игнорировал, ясно читалось желание взять палку покрепче и побеседовать с вьючным транспортом отнюдь не в стихотворной форме.

Но природный азарт и интерес взяли верх. Кьяра еще никогда не встречалась с колдунами, способными к трансформации живой плоти. Она примерно знала, что превратить одно в другое можно лишь если вес и величина предметов совпадают. А человека в верблюда? Это какой же крупный должен быть человек! Или каково мастерство волшебника!

- Каух, ты как насчет познакомиться поближе с колдуном из Наррабана?

- Не знаю... - мрачно откликнулся маг. - Я занят. Подсчитываю, хватит ли
у меня денег подарить кому-то это говорящее жвачное. Ясное дело - без
денежной добавки такое сокровище никому не преподнесёшь...

Каух, ясное дело, бессовестно врал. Ни продавать верблюда, на котором
можно будет поставить столько интересных опытов, ни тем более - оставлять
в покое Наррабанского преступника (исключительно потому, что там наверняка
было что отобрать) он не собирался.

Равно как маг не собирался отходить от роли больного, тем более что он засек
как минимум четверых "доброжелателей", готовых напасть, как только северяне
расслабятся.

-- Подарить? -- возмутился верблюд. -- О неразумные чужестранцы, найдите лекаря, который пользует глухих, ибо ваши уши не слышат моих речей! Разве я прошу оказать мне милость? Разве я не сказал, что могу щедро воздать за все, что вы сумеете сделать для меня? Что ж, продайте меня первому встречному караванщику! И вы никогда не увидите знаменитый сапфир "Слеза богини". И венец, в котором среди бирюзы и лазурита сияют три изумруда, дарующие спокойствие и твердость духа тому, на чьей главе возлежит сей венец! И скипетр в виде трех танцующих кобр, чьи глаза тоже сияют зеленым изумрудным огнем, ибо создавал скипетр тот же мастер, что творил венец, и предназначил их в пару друг другу! Ничего этого вы не увидите! Ступайте на базар, предложите свои мечи какому-нибудь жирному купчишке для охраны товаров на пути из Ангры в Хумсар! И радуйтесь, если он заплатит вам серебром, а не медью!

Кьяра почувствовала легкое покалывание в ладонях. Как будто сапфир "Слеза богини" уже лежит в руках.

- Драгоценности, говоришь... - Кьяра изо всех сил старалась не облизнуться и не потереть рук. Драгоценности она любила. Почти так же, как хорошее оружие.

Однако же она любила и ясность во всем. Особенно в том, что касалось честно заработанного вознаграждения. Платежеспособность верблюда мягко говоря вызывала сомнения. Но показывать этого Кьяра не стала. А вдруг этот философ и впрямь имеет чего-нибудь ценное? Незачем его обижать подозрениями. Поэтому Кьяра, пометив про себя не слишком верить обещаниям златых гор и изумрудных венцов, постаралась как можно честнее изобразить желание ими обладать. Впрочем, сильно притворяться не пришлось. Ведь Кьяра, как уже было сказано, любила драгоценности.

- Не волнуйся, уважаемый философ. Мы не продадим тебя и даже не подарим. Ты же ведь не какая-нибудь бессловесная скотина, а человек. Правда, Каух?

Услышанный Каухом шорох раздался не потому, что у кого-то затекла нога. Это вздрогнул Хуррагаш, потрясенный описанием сокровищ.
То, что верблюд разговаривает, -- дело удивительное, но боги создали в этом мире столько удивительного, что не хватит никаких "ах" и "ох". А вот вещи, которые перечислил этот горбатый, покрытый шерстью и стоящий на копытах...
Хуррагашу довелось видеть эти драгоценности очень близко. Более того: венец с изумрудами он, дурачась, надел на голову. И пробыл в нем три минуты -- пока не получил затрещину от атамана.
Зерхет ибн Харуд сказал тогда: "Заяц, прицепивший себе тигриный хвост, смешон даже лягушкам на пруду!"
Может, венец и волшебный. Но Хуррагашу он не придал твердости духа. По-прежнему при виде атамана хочется превратиться в тушканчика и ускакать прочь по барханам...

Для людей, чья нога ни разу не ступала на благословенную одними и проклятую другими Богами землю Востока, пустыня отождествляется с бесконечным и безжизненным морем песка. Но это не так.
Среди песчанных барханов скрываются зеленые островки оазисов, где под сенью зеленых пальмовых листьев царит воистину благодатная прохлада, чье волшебство способен в полной мере оценить лишь тот, кто познал тяготы караванных троп. Иногда дюны сменяются проплешинами чахлой степной травы пополам с верблюжьей колючкой или каменистыми хаммадами. В этом обширном царстве, таком скупом на живительную влагу, тем не менее, есть место множеству живых тварей - от маленькой юркой ящерки и песчанной змейки-эфы до стройной тонконогой газели и пышногривого мускулистого льва.
Пустыня сурова. Дневная жара, заставляющая дрожать раскаленный лучами палящего солнца воздух, после заката быстро сменяется не менее гибельным холодом, покрывающим налетом инея потрескавшиеся камни редких колодцев. Эти две крайности с равным успехом могут погубить заплутавшего или просто не знакомого с коварством пустыни путника.

Зерхет ибн Харуд хорошо знал дорогу и давно привык к природным особенностям взрастившего его края. Изредка подбадривая верного скакуна ударами пяток, он кутался в накидку из верблюжьей шерсти, которая прекрасно хранила человека как от полуденной жары, так и от ночного мороза. Закат догорел, раскаленный тигль солнца скрылся за отлогими вершинами дюн, и воздух начал стремительно терять накопленное за день тепло. Благо, что до убежища, которое после стычки в Гадючьем Ущелье избрали для себя он и его нукеры, было уже рукой подать. Возможно, они еще и вернуться в горы, потом, когда об их старой пещере все позабудут, но сейчас сгодятся и пески. К тому же, из нового гнезда Коршунам было куда сподручней совершать налеты на купеческие караваны. Пустыня умеет надежно хранить свои тайны. ...А тайн у нее ой как много!
Никто уже не вспомнит, когда и какой правитель построил ту крепость, к развалинам которой атаман разбойников сейчас подъезжал. Пески Времени унесли и надежно похоронили имена воинов, которые сражались и умерали под этими стенами, изгрызли камни, пожрали цветущие сады и дома некогда живших здесь дехкан, иссушили и надежно скрыли русло реки. И никогда не вернулись бы сюда отпрыски рода людского, если бы не колодец во внутреннем дворе.
Полузанесенный песком, он, тем не менее, сохранил в себе единственное настоящее сокровище пустныни, имя которому - вода. Насколько знал Зерхет, ни один из живущих ныне караван-баши не знал об этом колодце, который находился всего лишь в половине дневного конного перехода от главной караванной тропы. Отделенная от нее песками и широкой полосой каменистого хаммада, на котором не остается следов, старая крепость могла стать надежным укрытием для остатков зерхетовой шайки.

- Конечно! - желчно отозвался маг. - Что может быть надёжнее, чем работать на верблюда? Разве только - работать на бродячего философа. Всем известно, что верблюды так же богаты, как и философы... Так что, многоуважаемый скакун, - Каух постарался подлить побольше яда в голос. Чем сильнее разозлится верблюд, тем больше лишнего он расскажет - я вас ОЧЕНЬ внимательно слушаю.

Как ни странно, на "скакуна" философ не обиделся. Скорее, наоборот, был польщен.
-- О да, я из породы архугарских беговых верблюдов, причем отличных статей. Именно так и сказал разбойничий атаман Зерхет ибн Харуд, да плюнут на его могилу его же потомки, когда его люди изловили верблюда, бредущего неведомо куда без хозяина. И еще он добавил, что таких красавцев выставляют на верблюжьих бегах в Нарра-до... Именно из-за своих достоинств я и стал, увы, невольным пособником местных разбойников. Потому что именно в моем седле восседал помянутый Зерхет ибн Харуд, да укусит его песчаная эфа, когда Коршуны грабили караван, везущий из Ахтаннара в Гириджан подарки гириджанскому калифу от тестя его, правителя Ахтаннара...
Шер-эд-дах намеревался было красочно расписать налет разбойников на караван, кровавую резню и свой бег сквозь эту бойню -- с разбойничьим атаманом меж горбов. Но даже в верблюжьем облике он не разучился различать в человеческих глазах раздражение и злость -- а именно эти чувства ясно читались во взоре мага-северянина.
Поэтому поэт заставил себя пропустить самый эффектный кусок повествования и приступил к главному.
-- К несчастью для атамана, среди Коршунов завелись две змеи... интересная игра слов, надо будет использовать в касыде... Двое разбойников, чьи грязные имена не пожелала впустить в себя моя память, решили предать и обокрасть своих товарищей по шайке. Безлунной полночью погрузили они два вьюка с самой ценной частью добычи на самого лучшего из верблюдов...
Шер-эд-дах заметил, что северянин угрожающе приподнимается, и скомкал повествование:
-- Короче, негодяи зарыли клад в некоем месте, о котором я не скажу ни слова, пока пребываю в верблюжьем облике. А потом подлая привычка к предательству взяла верх. Каждый из негодяев захотел все сокровище для себя -- целиком! Они жестоко сражались, изранили друг друга -- и скончались от потери крови...
Верблюд тяжело, очень по-человечески вздохнул и закончил деловито:
-- Словом, когда стану человеком -- укажу, где спрятан клад!

- Как все просто у тебя выходит, уважаемый! – язвительно усмехнулась Кьяра. – Найти колдуна, уговорить его вернуть тебе человеческий облик, потом найти место, где зарыт клад и обрести великое богатство. Но, видишь ли, есть несколько моментов, которые нужно уточнить. Во-первых, где искать этого колдуна? Пустыня большая. Во-вторых…Хотя насчет уговорить колдуна – это просто. Есть несколько хороших способов убеждения. Ну и в-третьих! А не собирается Зерхат ибн Харуд, да укусит его песчаная эфа, найти свою добычу? И не будет ли он рассылать своих людей на поиски отличного верблюда с драгоценной поклажей?

-- Правильно говорят мудрецы, -- вздохнул верблюд, -- женщина прекрасна, как цветок, но цветок молчалив -- и ей это тоже приличествует... Коршуны ищут не верблюда, который не отвечает за кражу, а своих дружков. А пустыня и вправду большая, а за ней еще горы и море, а дальше -- заморские земли, куда наррабанского колдуна тоже может занести... Если бы дело было легким -- разве я предлагал бы за него тронные драгоценности? Может, ты ждешь, звезда чьих-то там желаний, что я возьму тебя зубами за рукав, подведу к нужному человеку, попрошу набить ему морду -- и за это расплачусь драгоценным венцом, скипетром, да еще добавлю полный вьюк прочих ценностей?.

- Некоторые жвачные... - вспыхнула Къяра - ведут себя совершенно по-хамски!

- Ремнём по заднице просят - слабым голосом выдал Каух. Его и на самом деле начинало мутить от навозных ароматов. - А если так уж просишь - то можно и выдать. Помоги мне влезть на эту животину, и поехали отсюда!

Намек насчет ремня до верблюда дошел. А от страха в нем всегда отключался человеческий рассудок и брало верх верблюжье нутро.
В панике он вскочил на ноги, боком опрокинул низенький плетеный заборчик и канул во мрак...
Оказавшись на темном заднем дворике, верблюд сразу успокоился и, возможно, вернулся бы в загон. Но тут его чутких ноздрей коснулся запах, которого Шер-эд-дах не обонял целую вечность, а верблюд так и вовсе никогда...
Аррумское вино! Нектар, привозимый в маленьких бочонках из дальних земель и распиваемый из специальных крохотных чашечек...
И эта благословенная влага сейчас благоухала в здоровенном чане, стоявшем на заднем крыльце!
Человеческий разум сразу ожил и смекнул, в чем тут дело: мерзавец хозяин замыслил смешать аррумское с какой-нибудь местной гадостью и на этом дельце заработать...
Ну, кто б на месте Шер-эд-даха удержался?
Он вытянул вино одним глотком -- так умеют пить лишь верблюды...
Постоял немного, смакуя полузабытый вкус. А потом вскинул голову и трубно (но с неожиданной музыкальностью) запел:

Даров караван из поверженных стран --
К чему тебе это, султан?
Кто чашу вина осушает до дна --
Счастливей тебя, ибо пьян...

Верблюд пел давнюю, невесть когда сочиненную им самим застольную, раскачивая в такт головой на длинной шее.

"Уж близок рассвет, а любимой все нет..."
Уймись, не чирикай, поэт!
Кто чашу вина осушает до дна --
Забудет рифмованный бред...

Верблюд плясал, высоко вскидывая длинные облезлые ноги, качаясь всем своим большим телом, словно корабль в бурю, и не замечая хозяина постоялого двора, который в ужасе окаменел на крыльце...

И мед своих слов на двуногих ослов,
Не надо, не трать, богослов!
Кто чашу вина осушает до дна --
Воочью увидит богов...

В застольной было еще много куплетов -- обращение к воину, ремесленнику, богатому скряге... Но охмелевшие верблюжьи мозги не могли справиться с человеческой памятью -- и вот уже песня сменилась громогласным ревом...

- Каух, ну может, не надо было так с ним? - задумчиво сказала Кьяра, еле увернувшись от шарахнувшегося верблюда.
- Человек все-таки.

- Верблюд он и есть верблюд! - брюзгливо ответил Каух. - Никуда не денется со двора. Пусть побегает, охолонет.

Но верблюд бегать не собирался. Со двора донесся его голос, громогласно запевающий песню.

- Проклятье! Он же сейчас всех перебудит! Полгорода соберется!

И Кьяра опрометью выскочила во двор. А там - о ужас! - знаменитый философ в верблюжьем облике творил совершеннейшее непотребство. Он плясал, кружился и орал во всю свою верблюжью глотку. Кьяра почувствовала запах отличного вина, увидела опрокинутый чан и кажется начала что-то понимать.

Но времени уже не было. На крыльце постоялого двора стоял хозяин с отвисшей челюстью, а в окнах уже начали мелькать огни.

- В него демон вселился! - завопила Кьяра, пытаясь утихомирить разошедшегося верблюда. Не тут-то было! Длинные верблюжью ноги с острыми копытами опасно свистели в воздухе. Попробуй, подберись к пьяному животному в состоянии полной невменяемости.

Кьяра кинулась обратно в конюшню.
- Каух, сделай что-нибудь! Этот проклятый философ, похоже, напился!

Вдвоем они выбежали во двор. Магу уже некогда было изображать смертельно отравленного. Каух принялся бормотать какие-то заклинания.

А Кьяра тем временем объясняла хозяину:
- Видите ли, уважаемый, мы купили этого верблюда случайно. И продавец, заешь его мухи, как-то странно ухмылялся. В этого верблюда определенно вселился демон, а может даже и не один. Мы уведем его подальше и прирежем.

- Пачо пачу перерро! - взревел Каух, выбрасывая вперёд ладонь. Некогда было разбираться с полузабытыми заклинаниями воздействия на разум, тем более что маг никогда не сравнится в таких тонких вопросах с силой священников... Поэтому бродячий маг, мысленно проклиная верблюда, без особых сантиментов просто лишил философа веса.

- Хватай его за хвост и пошли! - рявкнул он Къяре. - Там разберёмся, что делать с этой дрянью.

Хозяин постоялого двора попытался было показать рукой на опрокинутый чан с вином, но осёкся, когда взбешенный маг ткнул в его сторону пальцем, на кончике которого мерцали голубые искры - следы от общения с духами воздуха.

Оказавшись в воздухе, верблюд перестал реветь и даже забыл размахивать ногами. Наверное от удивления.

Но Кьяре некода было доискиваться причин столь быстрой смены поведения философа. Она схватила его за тощий облезлый хвост, свистнула Ирге (верная лошадь мигом оказалась рядом с хозяйкой) и опрометью кинулась со двора на улицу. Каух тяжело затопал следом.

Недолгий, но стремительный бег по темным улицам городка привел Кауха и Кьяру на окраину. Кьяра оглянулась - вроде никто не преследует.

- Куда дальше? - поинтересовалась она, переводя дух.

С полной головой, усталыми ногами и зверским голодом Айквен добралась до оставленных «подопечных», где в первую очередь узнала Страшную Историю Про Одержимого Верблюда. Быстро оценив, что северяне уже давно куда-то делись, наемница откинула покрывало, и, потребовав возможно более приличный обед, приготовилась слушать. Или не слушать, смотря кто будет рассказывать.
К концу трапезы картина произошедшего окончательно утвердилась в итак переполненном разуме южанки, заставив ее горько пожалеть об уходе. Впрочем, когда бы это сделать пришлось, а кто знает, что потом бы учудили северные наемники с этим... верблюдом. И еще учудят, да.
После таверны Айквен сделала крюк до своих комнат, снимаемых в редкостно мирном квартале – достоинства жилья были лишь в его безопасности, но вот иногда приходилось скрываться от собственных соседей. Особенно насчет причин разрезов в одежде, явно ножевого происхождения, или такого же свойства ран. И тысяче и одной причине, затем «приличной девушке» такое количество медикаментов временами... Оставив сумку с какими-то маловажными бумагами, второй чадрой, и запасенными лепешками на ужин (или завтрак), девушка третий раз сменила наряд, после краткого раздумья прихватила еще один метательный нож, и отправилась на поиски «исчезнувших» северян. Плюс – верблюда. Учитывая степень затертости крыши в конюшне, испуганный вид трактирщика, все таки подавшего приличный обед, и следы чьей-то попойки (может, это не северный демон двугорбого одолел, а копытное просто упилось?.. вдребодан), долгие поиски Айквен не грозили. Берем за рукав первого попавшегося уличного мальчишку и...
Благо, отношения самой Айквен с упомянутым мелким людом улиц были хорошими. В смысле, они старательно друг друга не замечали, но иногда общались. По делу.

Кьяра провела рядом с магом достаточно времени, чтобы кое-что узнать о колдовстве и заклинаниях. Вот, например, заклинание лишения веса, которое применил Каух, действовало совсем недолго. Духи воздуха не слишком любят, чтобы ими помыкали. Поэтому стараются сбежать как можно быстрее.

И Кьяра ничуть не удивилась, когда верблюд плюхнулся на землю. Еще бы, тяжело было духам воздуха таскать такую тушу!

Наблюдая ошарашенные глаза верблюда, Каух принял решение. Сейчас этого болтуна можно брать тёпленьким, пока он не может ни сопротивляться, ни ясно мыслить.

- Значит так, скакун мой двугорбый... - задрав хлопающую глазами морду, сказал маг почти в упор. - Вот пустыня. Она твоя - иди куда хочешь. Шакалы будут счастливы.

Верблюд попробовал дёрнуться, но разъярённый Каух не позволил. - Хочешь, иди обратно в город. Там будут счастливы. Особенно после представления, устроенного на глазах этих милых суеверных людей. Я даже приду попробовать шашлык из тебя...

Или! - в голосе мага зазвенел металл - Ты поклянешься мне и моей попутчице в верности, поклянешься в том, что будешь слушаться во всём, и никогда ни в коем случае не допустишь чтобы благодаря тебе или твоему бездействию нам был причинён вред. В этом и только в этом случае, и плевать мне на твои драгоценности, случае - мы с Къярой поможем тебе, чем сможем. Выбирай!

Ответом был безумный, ошалелый рев.
Шер-эд-дах не притворялся. Собственно, Шер-эд-даха не было. Был верблюд -- испуганный и сбитый с толку.
Как всегда в минуту опасности, животная натура взяла верх.
Верблюды не летают по воздуху. Никогда. Поэтому верблюжий мозг просто-напросто вычеркнул из памяти немыслимые воспоминания последних минут.
Двугорбая тварь попрочнее утвердилась на разъезжающихся ногах. И смачно плюнула прямо в лицо стоящему перед ней человеку.

Ой! Кьяра посмотрела на оплеванную физиономию Кауха, на вытаращенные глаза мага, наливающиеся кровью...И тихо отошла в сторонку. Потому что поняла, что сейчас будет смертоубийство. Верблюда. Или нанесение тяжких телесных ран с особой жестокостью. Опять же верблюду. Или превращение этого же верблюда в неодушевленный предмет. А может быть и то, и другое, и третье. Потому что ТАК Кауха оскорбляли крайне редко. И мало кто из обидчиков оставались живыми и здоровыми.

И точно так же Кьяра знала, что соваться Кауху под горячую руку - себе дороже. Может нечаянно задеть и прибить.

...Каух медленно утёрся. Посмотрел на верблюда. На Къяру. Опять на верблюда. Опять на Къяру. Потом молча сунул руку за пазуху - девушка отшатнулась - достал кошелёк и тяжелой походкой двинулся опять в сторону центра города. Некоторое время отсутствовал... и появился, волоча за уздечку тощего осла. Не говоря по-прежнему ни слова, оседлал его, и тяжело уселся в седло.

- Поехали. А эта скотина пусть творит что хочет...

Говорят, что слюна верблюда чрезвычайно липкая и вонючая. И, попав на одежду, уже не отстирается. У Кьяры не было никакого желания проверять сей факт. К тому же ощутимо похолодало. Если бы сама не видела, не поверила бы - днем камни трескались от жары, а чуть зашло солнце - и дыхание вылетает изо рта белым паром, а на песке посверкивает иней.

Кьяра решительно оседлала Иргу:
- Поехали!

Северян Айквен обнаружила как раз вовремя, чтобы полюбоваться смачным плевком верблюда в лицо наемника. Сдержав смешок, молодая женщина с интересом загадала, кто теперь будет убит первым, но была весьма изумлена бескровным исходом событий. А заодно несколько раздражена – подобная выдержка северного коллеги как-то не радовала, хотя Айквен давно поняла, что личина сварливого толстяка не более чем маска.
Проводив гордо уехавших наемников задумчивым взглядом, южанка уловила момент, когда верблюд дернулся следом за людьми – какие-никакие, а «хозяева», и быстро вышла из тени. Привычно ухватив ремень – остаток повода, девушка на всякий случай уклонилась от нового плевка: в отличие от Кауха, она уже проверяла верблюжью слюну и степень ее маркости, а после первого успешного раза продолжать исследования не хотела абсолютно. Тем более губить очередную чадру было жаль – как любая красивая женщина, пусть и мрачной профессии, Айквен любила наряды. В меру, но любила.
- Тихо, тихо, - пробормотала южанка, стараясь распутаться в своих двоих ногах и еще четырех с копытами. Попробуйте хоть раз удержать архугарского скакового двугорбого верблюда, вдобавок изрядно взволнованного, с похмелья и при всем этом – с драной уздечкой, и сразу поймете что Айквен было бы проще убить всех сегодняшних собеседников и встречных, чем просто остановить упомянутую скотину. К счастью, скоро говорящий и одержимый бесами зверь успокоился и взялся за детальное изучение шелка в одежде наемницы, и женщина с облегчением перевела дух. После чего ненавязчиво потащила новоприобретенного собеседника-осведомителя в тень, ибо несмотря на присущие качества вроде наглости, "светиться" посреди улицы не собиралась. Сегодняшний лимит щегольства репутацией и самой собой был исчерпан пока Айквен бродила по злачным местечкам города и узнавала про бумаги, заказанные так-то северянам... но кто виноват, что эти бледнокожие напрочь игнорируют собственное задание? Хотя, может и к лучшему. Любопытство Айквен было вознаграждено за солнцепек с лихвой.

Мерная поступь кобылы способствовала приведению мыслей в порядок. Этим Кьяра и занялась. Тем более, что окружение состояло из благодарных слушателей - Ирги, осла и Кауха. Хотя маг немного выбивался из общего ряда. Молчал и злобно сопел. Впрочем, Кьяра его понимала. От Кауха, несмотря на все его ухищрения, все еще попахивало верблюжьей слюной.

- Итак, - начала Кьяра. - Что мы имеем? А имеем мы невыполненное задание насчет документов, странного кузнеца с еще более странным обломком меча, попытку отравления и говорящего верблюда. Что я еще забыла? Ах да - жуткий переполох, который мы успели устроить меньше, чем за день пребывания в этом милом городке. И отсюда вытекает то, что нам негде ночевать. А в свете того, что за нами охотится немало народу, картинка вообще получается замечательная. Для начала предлагаю где-нибудь приземлиться и попытаться отдохнуть. У нас ведь есть палатка. Во-о-он там подходящее местечко.

Каух продолжал сопеть, но повернул покорного вислоухого осла в указанную сторону.

Что такое похмелье -- никому объяснять не надо. А вот что такое похмелье у верблюда...
Бедное животное, до сих пор не пробовавшее вина, расплачивалось сейчас за грехи и пороки всех людских поколений со времен первой виноградной кисти, отжатой и поставленной перебродить...
И сквозь ворох простеньких верблюжьих мыслей пробивалось сознание философа и поэта Шер-эд-Даха. Лучше бы не пробивалось, а продолжало бы дремать в самом дальнем уголке мозга! Потому что к физическим мукам прибавились муки душевные...
Когда наконец бедный философ перестал выводить свое происхождение от недостойного ослиного племени (причем в эту родословную непонятным образом замешались также обезьяны и свиньи) и осознал простую истину: у него теперь новая хозяйка...

- Сейчас, - cказал Каух, наблюдая старания Къяры поставить палатку - я кое что вытворю, и не вздумай пугаться!

Къяра и не подумала услышать слова предупреждения, увлечённая войной с нежелавшими натягивтаься верёвками. Что же, её проблемы...

Маг закрыл глаза и забормотал заклинание. Нет, сложным оно вовсе не было, и зажмурился он не от напряжения и не для лучшей концентрации... Что тут такого сложного - вызвать на ночь из песков скелета, чтобы тот охранял сон и покой?

Вот только само зрелище иссохшего тела, поднимающегося из песка, нервировало и раздражало Кауха.

Послышался удивлённый возглас Къяры, потом - шелест осыпающегося песка и, открыв глаза, маг увидел то, что и ожидал увидеть...

- Держи! - протянул он скелету дубинку. - Будешь охранять до утра, потом отправляйся обратно. Всё, иди, на тебя смотреть противно!

Чего там Каух бормочет? Кьяра сражалась с палаткой, аж взмокла. Хилые колышки из дохловатого саксаула никак не хотели держаться в песке, а палаточные шнуры скользили по гладкой коре. В очередной раз вознеся проклятия тридцати семи демонам подземелья, Кьяра обернулась и увидела …скелета с дубинкой в руке.

- О! Это еще что? – удивилась Кьяра. Именно удивилась. Оживших мертвецов и поднятых из могил скелетов она уже видела. Даже сражалась с ними пару раз. Воины из них никудышные, туповатые. Да и то сказать – откуда взяться уму в пустой черепушке?

Каух объяснил, что скелет будет охранять их сон и покой. Кьяра пожала плечами. Да пускай охраняет. Лишь бы не вонял гнилью и не грохотал костями. Впрочем Каух сам не желал глядеть на костлявого и отослал его подальше.

Наконец палатка все-таки соизволила натянуться. Кьяра запихнула седельные сумки внутрь и зажгла маленький светильник – снаружи не видно. Повесила Ирге на шею сумку с тем самым сушеным-пересушеным южным кормом для лошадей и налила в переносную поилку воды. Поглядела на злого Кауха, пытающегося остатками пива отбить запах верблюжьей слюны, и покормила покорного осла. Наконец-то забралась в палатку и вытянулась на одеяле.

- Ну все, до утра меня не трогать! Хоть Паладины, хоть наемные убийцы, хоть все тридцать семь демонов подземелья! Я хочу спать!

-- О грозный лев пустыни! О бархан гнева! Так все и было, клянусь чадрой моей почтенной матушки, которую она ни разу не подняла перед чужим мужчиной! -- Хуррагаш ударил себя кулаком в грудь. -- А потом верблюд выдул чан вина у одноглазого Хассана и принялся распевать зазорные песни...
-- И плясал! -- прогудел за спиной брата Большой Джа.

"Безрогие бараны! Клянусь кишками гуля, от вас меньше пользы, чем от истлевших костей ваших рогатых собратьев!" Зерхет ибн Харуд был разражен, как песчанная эфа, потревоженная ногой неосторожного путника, но внешне этого не показывал, храня подобающее ему достоинство. "Или джинны затуманили их разум, или - ставлю золотой против медяка - они сами выхлебали по чану вина".
История, рассказанная наперебой задыхающимися от отдышки братьями, казался настолько же дикой, как снег, выпавший в пустыне в разгар палящего полдня. Однако что-то удержало атамана от решения прогнать Хуррагаша и Большого Джа с глаз долой. А то и отходить палкой для просветления рассудка.
Сокровища. Эти двое явно что-то узнали о судьбе похищенных предателями сокровищ. Но или не смогли в точности разузнать их новое местонахождение, или навлекли на себя подозрения, или... Неважно, но верблюда они приплели для исключительно дя оправдания. В этом предводитель Коршунов Пустыни был готов поклясться на могиле собственного отца.
- Должно быть солце напекло ваши головы, иссушив источник рассудительности, который и без того был скуден. Во имя шейха ифритов, где вы видели говорящих верблюдов? Может, вы еще скажете, что над базаром пролился золотой дождь, а эмир открыл вход в свой гарем для всех нищих города? В сказки верят лишь несмышленые дети. ...Ступайте и отдохните как следует, - Зерхет ибн Харуд неспеша погладил бородку. А затем жестким, нетерпящим возражения голосом добавил. - А завтра утром вновь отправитесь в город. И не попадайтесь мне на глаза, пока не узнаете, где в точности хранятся сокровища, похищенные этим шакальим отродьем!

-- О самум ярости!.. -- взвыл было Хуррагаш -- но тут вмешался его брат.
Положим, мозгов у него не было. Зато было обостренное чувство опасности. И сейчас он прочел в глазах атамана то, что еще не дошло до более смекалистого братца.
Небрежным движением Большой Джа ухватил брата за пояс и поднял в воздух. Прямо так, с барахтающимся братцем в руках, низко поклонился атаману. И степенно удалился, унося своего длинноязыкого родственничка.
Когда грозный атаман уже не мог услышать ни слова, Большой Джа поставил Хуррагаша на землю.
Тот поправил халат, гневно взглянул на брата, но свару затевать не стал (пожалуй, в глубине души он понимал, что аудиенция у атамана могла кончиться куда более трагически).
-- Завтра надо найти этого верблюда, -- как ни в чем не бывало скомандовал Хуррагаш. -- И пусть атаман его сам допрашивает!

Эх, нелегко быть алхимиком. Это только со стороны непосвящённым кажется, что стой себе у чана, помешвай варево и разливай его в бутыи. Ну, или истолки каких трав, прочей гадости. Да ещё расхвали своё зелье - народ сам всё раскупит. Не бывает так. Джайна это знала очень хорошо. Вот и сейчас, когда улеглась устав ворчать Фатима, она сидит и разбирает сегодняшнюю добычу. Тяжело быть учеником алхимика, даже если учитель - твой отец. И алхимиком быть не легче. Постоянно держи в голове массу знаний, порой кажется и к алхимии не относящихся. Ну, скажем, какой алхимику прок от сродства камней, или фазы луны, или времени суток? А такой, что трава, собранная не в ту фазу луны, и даже не в то время может запросто утратить свою силу, а то и стать из целебной - ядовитой. А камень, положенный рядом с враждебным, и вовсе станет не полезнее обычной горной породы. Иные зелья варятся очень долго, с перерывами, в определённые дни. И всё ради получения единственной капли, которая может дать способность понимать любой язык. И так со всем. Вот и приходится сидеть не смыкая глаз отделяя крохотные соцветия, очищая корешки, отбрасывая мусор.

Верблюд потрясенно глядел на стоящую перед ним бадью.
Пиво?!
До сих пор Шер-эд-дах был невысокого мнения о женском уме. Высшее предназначение женщины в том, чтобы украшать собой мир, а для этого не обязательны мозги. Пожалуй, они даже мешают.
Но эта новая хозяйка, да вознаградят ее боги, догадалась дать верблюду -- верблюду! -- опохмелиться!..

Барханы едва подернулись нежным розовым цветом восхода, когда Кьяра и Каух собрались ехать дальше. Во время короткого завтрака было решено все же не бросать последнего заказа. Ну и что, что заказчик мертв?

- Что же это за бумажки, если за них убивают? - заметил Каух. - Наверняка не простые.
- Угу. - подтвердила Кьяра, пытаясь разжевать кусок вяленого мяса.
- Ведь они связаны с каким-то наследством. - продолжал маг.
- Угу, - проклятое мясо никак не желало разжевываться.
- И возможно, эти бумажки дадут нам гораздо больше, чем если бы мы просто привезли их заказчику и получили награду.
- Угу, - Кьяра оставила попытки съесть нечто, что называлось мясом, а на деле напоминало подошву сапога. - И забери меня все тридцать семь демонов подземелья, если я это так оставлю! Моего же заказчика убивают раньше, чем я получаю свою законную плату! Должны же мы получить хоть что-нибудь за хлопоты.
- Разумеется! - воскликнул Каух.

И путешественники двинулись по направлению, указанному купцом, ныне уже убиенным.

Рассвет застал Шер-эд-даха в пути -- как и много-много раз за его бродячую жизнь.
Верблюд мерно переставлял длинные мозолистые ноги и едва удерживался, чтоб не запеть в такт шагам.
В высоком седле покачивалась хозяйка -- та самая, что догадалась облегчить ему похмелье. Разумная женщина! Надо будет рассказать ей о сокровищах...
Позади остался покинутый город. Вот уж по нему Шер-эд-дах не прольет ни слезинки -- и не потому, что верблюды не умеют плакать!
К счастью, стража на воротах либо не слышала о ночных приключениях певчего верблюда, либо сочла эти рассказы байками глупой черни. Закутанная в глухую паранджу путница в верблюжьем седле беспрепятственно миновала охранников.
Шер-эд-дах неспешно строил планы на будущее -- и не обратил никакого внимания на всадника на горячем коне, который обогнал верблюда. Не заметил резкий, короткий взмах его руки. Не уловил короткий блеск метательного ножа...
Зато почувствовал, как осело на седле тело женщины. Почуял смерть -- как чуют ее звери. Нутром...
Заревев от ужаса, верблюд, в разуме которого не осталось ничего человеческого, помчался напрямик, куда глаза глядят, не разбирая, есть ли дорога под копытами...

Стать трупом в пустыне – дело нехитрое. Гораздо труднее долго сохраниться в оном состоянии. Потому что солнце, ветер и песок безжалостны и быстро превращают человеческое тело в хрупкий, выбеленный скелет. Да и тот в конце-концов рассыплется на отдельные косточки и утонет в бегучих барханах. Вот почему найти труп в пустыне гораздо труднее, чем стать таковым. И именно поэтому Кьяра сразу заметила неподвижно лежащее тело. Женское, без сомнения. Потому что такое количество покрывал для защиты нежной кожи носят на Юге только женщины.

- Каух, смотри-ка!
- Чего я там не видел? – желчно отозвался маг. Несмотря на то, что солнце еще не успело забраться высоко, было жарко. А на Кауха жара всегда действовала самым скверным образом. – Ну труп, ну лежит. Мало что ли мы трупов видели? Поехали скорее, жарко!

- Может, еще не труп. Может, жива еще, - возразила Кьяра. Она спешилась и подошла к лежащей. Да нет, женщина определенно была мертва. Кьяра откинула чадру тонкого шелка.
- Красавица, - заметила Кьяра, глядя на спокойное молодое лицо. Глаза девушки, обрамленные длинными пушистыми ресницами, были полуоткрыты.
- Была, - отозвался Каух, сидя на осле.
- И умерла, похоже, внезапно. Даже не успела испугаться.

Кьяра коснулась одежды убитой. На тонкой ткани вокруг глубоко вошедшего метательного ножа расплылось кровавое пятно, успевшее подсохнуть.
- Хороший был бросок, - подумала вслух Кьяра.
- Подумаешь, - ответил Каух, нервно ерзая в седле. – Может, муж неверную жену поучил. Поехали отсюда!

И тут Кьяра пальцами почувствовала под жесткой от крови одеждой хруст бумаги. Пришлось вытащить окровавленный нож и расширить прореху, оставленную им, чтобы вытащить из потайного кармана мертвой девушки хитроумно свернутый листок бумаги.

- Что это там? – вдруг заинтересовался Каух. – Дай посмотреть! Ну дай же сюда! Вдруг там какие чары? Развернешь, а тебе ка-а-ак брызнет в лицо ядом!

Кьяра презрительно фыркнула, но листок все же отдала магу. Каух пошевелил над бумагой пальцами, развернул записку и так и впился глазами в ровные строчки. Кьяра пристроилась за плечом мага и тоже начала читать.

«Договор.
Двое северян. Мужчина – около 40 лет, средний рост, плотное телосложение, рыжие волосы и борода, усы и прядь на правом виске заплетены в косички, немного заикается, когда злится. Женщина – около 30 лет, высокая, волосы черные, вьющиеся, глаза черные, лицо бледное, на правом виске небольшой шрам.
Устранить в срок не более 3-х дней, как можно более незаметно.
Оплата: получен задаток – 15 золотых монет. Остаток (35 золотых монет) – после исполнения.
Договор подписан пятого дня первого месяца Суховея».

- Пятый день, значит? И не позднее трех дней, – задумчиво протянул Каух. – Значит устранить должна была не позднее вчерашнего дня. Не успела? Или не захотела? А, может, не смогла? Гвоздик-то я вовремя обнаружил. Небось ее работа… Не повезло нашей красавице.

Кьяра потрогала шрам на лбу. Вдруг заныл правый висок. К чему бы это? Вроде дождя не предвидится. Надо выпить болеутоляющего эликсира. Кьяра пошарила в поясной сумке и вытащила пустую бутылочку.
- Проклятье! Снадобье закончилось!

Каух внимательно посмотрел на свою спутницу.
- Поехали. Тут недалеко деревенька есть, а в ней – знахарь. Купим тебе эликсира.

Внезапно ветер донес откуда-то из-за барханов тоскливое завывание:

Не смейся, путник, над судьбой -- она коварна, как красотка!
Пусть даже ласкова с тобой -- она коварна, как красотка!
Ни верь приветливым словам и обещаниям ее:
Ее улыбка -- грозный яд, ее коса -- витая плетка...

Очень знакомый голос... можно даже сказать -- незабываемый...