Каух тяжело вздохнул, зачем-то посмотрел на небо, потом на песок, оглянулся на Къяру... И с решительным видом стал рыться в своих свитках. Возился долго... даже - очень долго. За это время виновато-заинтересованный верблюд оказался рядом с приключенцами.

- Эй, что ты делаешь? - раздался сзади встревоженный Къярин голос.

Каух не ответил.

- Что ты ищешь?

- Свиток с заклинанием самой мучительной смерти, какую только можно придумать...

Судя по шелесту песка, девушка отпрыгнула подальше.

Порывшись ещё немного, Каух удосужился поднять голову и встретил два взгляда, одии из которых был верблюжий, причём верблюд предпринимал тщетные попытки спрятаться за наёмницу.

- Ищу заклятье тишины, чтобы не слышать болтовни этого... фффффилософа!

Едва Шер-эд-дах сообразил, что его не будут превращать ни в мраморное изваяние, ни в кучу навоза, ни в шашлык, он сразу приосанился:
-- Ну и пожалуйста!.. Ну и уйду!.. Если вы так богаты, что вам плевать на два вьюка драгоценностей... что ж, дорога рядом, и любой путник обрадуется породистому, выносливому верблюду, бредущему куда-то без хозяина...
Шер-эд-дах шагнул в сторону... остановился... с сомнением взглянул на Кьяру:
-- Ну, разве что... Может быть, боги, деля ум между этой парочкой, вложили весь ум не в ту голову?.. Не в мужскую, а в женскую?..
Теперь он обращался только к наемнице:
-- О статная дочь метелей, ты не любишь изумруды? Они не идут к твоей светлой коже? Все правильно, зачем тебе такие гигантские камни! Из них даже серьги не сделаешь -- они оторвут твои изящные ушки, подобные раковинкам холодного моря... ну, есть у вас там раковины? Если нету -- считай, что я сравнил твое ушко с нарождающимся полумесяцем... Короче, нужны тебе сокровища или нет?!

Кьяра сомневалась. С одной стороны - злющий Каух, уже открывающий рот для заклинания. Попадешься под горячую руку - мало не покажется. С другой - болтливый верблюд, который уже много чего наобещал путешественникам, но пока ничего не исполнил. С третьей - изумруды всегда заслуживают внимания. Даже если верблюд преувеличивает в два-три-десять раз, все равно - это должны быть хорошие изумруды. Ради которых можно и рискнуть толикой своего времени.

- Каух, - осторожно сказала наемница. - В конце-концов, что мы теряем? Работы у нас сейчас нет. Бумажки мы можем искать одновременно с колдуном. А превратить Шер-эд-даха в крысу ты успеешь всегда.

-- В крысу?! -- прогремело с высоты длинной шеи. -- Друг друга превращайте в крыс! В пауков! В тараканов! Вам мало получить выгодного заказчика -- вам еще надо, чтобы он стоял на двух ногах? Вы с каждым так разговариваете, кто вас нанимает, или только с теми, у кого по два горба? А ведь не всякий заказчик, между прочим, обещает вам, кроме несметных сокровищ, еще и вьюки ваши таскать! И вас самих на себе носить! Ступайте на ближайший базар, поищите другого такого идиота! А я пошел...
И Шер-эд-дах потрусил прочь. Медленно. Очень медленно. Словно ожидал, что его окликнут...

Каух поднял на Къяру больные глаза. Он терпеть не мог, он просто НЕНАВИДЕЛ болтунов, поэтов и философов, а уж всех трёх в одном флаконе - и подавно... Но, честно говоря, даже такой циник как он просто не мог отпустить в пустыню погибать от шакальих клыков беззащитного человека. Пусть даже - и в верблюжьем облике.

- Эй! - крикнул он вслед - Шер-эд-как тебя там! Ты серьёзно думаешь, что Каух, гордость и опора архимагов Севера, и Къяра, посвященная в рыцари лично... - тут он запнулся ибо не помнил как звали принца - принцем одной из могучих держав, бросят человека на съедение шакалам?

В голове у мага потихоньку созревала мысль, которая вот-вот должна была обрести форму

-- Пусть моя судьба не волнует тебя, о высокочтимый благодетель и покровитель заблудших верблюдов! -- небрежно повернул голову Шер-эд-дах. -- Неужели ты думаешь, что полный сил бегун архугарской породы не удерет от презренной шакальей стаи? Да и не побреду в сердце пустыни, клянусь своими горбами! Тут за барханами -- проезжий тракт. В дневные часы здесь больше путников, чем лизоблюдов -- у двери щедрого вельможи. Приткнусь к какому-нибудь каравану...
Тут он обернулся к Кьяре и предложил неожиданно азартно:
-- Красавица снегов, зачем тебе этот пустозвон, не видящий своей выгоды на расстоянии плевка? Садись в мое седло -- и отправимся вдвоем навстречу приключениям!

- За красавицу снегов, конечно, спасибо, - ответила Кьяра. - Но отправимся мы все вместе. Хотя бы потому, что схватка с колдуном один на один мне совсем не улыбается. Если уж он тебя превратил в верблюда, то кем может сделать меня? Без Кауха тебе человеком не стать. Так что придется вам поладить.

Каух и Шер-эд-дах молча испепеляли друг друга взглядами. Этот поединок мог бы продолжаться вечно - верблюды моргают редко, а маги, умудренные опытом глядения в хрустальные шары, и того реже. Уступить не хотел никто.

- Чтоб вас демоны забрали, проклятых мужиков! Можно подумать, вы оба верблюды! - не выдержала Кьяра. - Каух, ты же не будешь против получить пару хороших самоцветов? Шер-эд-дах, кажется тебе хотелось снова стать человеком? Так за чем же дело стало? Если вы будете тут стоять и таращиться друг на друга, никто ничего не получит. Собираемся и едем искать колдуна из Нараббана. Только сначала - в деревню, за эликсиром для меня.

Кьяра решительно села на Иргу и посмотрела на спутников:
- Ну так что? Едем?

Вместо ответа Шер-эд-дах преклонил колени и улегся на горячий песок, подставив седло новым хозяевам.
-- Ну? -- все тем же сварливым голосом поинтересовался он. -- Кто-нибудь собирается воссесть на благородное животное, встречу с которым послала вам судьба?
Его презрительный взгляд нашел облезлого осла, которого держал в поводу Каух.
-- Или вы предпочитаете эту живую древность чистокровному архугарскому бегуну? Клянусь горами, отделяющими нас от Хумсара! Чародей, в тебе есть нечто возвышенное: ты добр к несчастным престарелым животным! Этот длинноухий еще год назад должен был кончить свои дни под ножом живодера, а ты приютил и обогрел его...
Тут верблюд с комическим испугом дернул шеей:
-- О мой новый господин, не задел ли я твои чувства?! Если этот серый -- твой родственник, то я приношу извинения и беру свои слова назад...

- Совсем на этих югах с ума посходили! - Каух раздраженно тряхнул поводьями ослика. - На людях ездят, людей людям продают... Будет тебе известно, о мудрец и философ, что на диком Севере за торговлю людьми вешают на месте... если тот не слишком высоко сидит... Поехали!

-- А это как взглянуть на вопрос, -- без обиды откликнулся Шэр-эд-дах, поднимаясь на ноги и зашагав рядом с осликом. -- Ибо что есть человек в этом мире и в чем суть и мера его обязанностей перед людьми и богами? Я не вижу унижения в том, чтобы носить кладь и седоков, ибо это идеально соответствует той внешней форме, которую принял мой разум. Более того, я вижу некую гордость в том, чтобы делать это наилучшим образом, ибо...
Тут не только северяне -- даже мудрый старый осел понял, что весь дальнейший совместный путь придется выносить философские диспуты. И хорошо еще, если не стихи...

У Кьяры уже голова начала пухнуть от верблюжьих изъяснений, когда наконец показались чахлые пальмы и саманные домишки. Деревенька была самая что ни на есть захудалая.

- И где-то тут живет знахарь? - удивилась Кьяра.
- Н-да, - с сомнением отозвался Каух. - Непохоже. Но в городе говорили, что именно здесь.

Было тихо, только посвистывал горячий ветер в жухлых пальмовых листьях и шуршал под ногами песок. И ни души вокруг. Очевидно жители прятались от полуденного зноя под плоскими крышами домиков.

- Ну и где тут искать знахаря? - проворчала Кьяра.

- Зира, куркума, мехак,кочапхпех... - в тёмной хижине раздавалось негромкое бормотание. - Да где же это?
- Ахмед!!! - пронзительный женский вопль, от которого могли заныть зубы даже у беззубого, был слышен и на улице, - Где мои приправы? Отвечай, шарлатан несчастный!
- На полке смотри, о безграмотная дочь погонщика верблюдов, - нарочито высокомерно пытался ответить пожилой сутулый мужчина, которого назвали Ахмедом.
- Там только пустые горшки. Я хорошо помню, сколько чего оставалось в нашем доме. А ну сознавайся!
- Отстань от меня, женщина. Не отвлекай от дел, неподвластных твоему убогому уму. - Ахмед уже не столь уверенно пытался отделаться от жены. Как бы не так.
- Ах неподвластных? Да ещё и скудному? Это ты у нас не отличаешься умом. - полная женщина, чьё лицо уже избороздили морщины, упёрла руки в бока, - Иначе почему даже наши соседи обращаются к тебе только когда уже некуда деваться, и то предварительно помолившись всем богам о спасении своей жизни? Ты и простейшего зелья составить не можешь без моей помощи. Кабы не всякие путники, неспособные отличить золу саксаула от золы сандала, мы бы с голоду умерли. А теперь ты избавил наш дом от последних пряностей. Как я теперь буду готовить?
- Ай, женщина! Пусть Дофу развеет твой прах над пустыней! Ты не даёшь мне сосредоточиться над этим манускриптом и смысл его ускользает от моего понимания. Я выйду, и пусть солнце высушит меня до костей, пусть соседи смеются и показывают пальцами: "вот Ахмед, которого выгнали зи дома придирки жены!", но может там смогу постичь тайны, которые скрывают эти письмена.
И гордо произнеся эту речь знахарь вышел на улицу сопровождаемый бурчанием своей ненаглядной Зейнаб: "Постигнешь? Да ты не в силах постичь связь вкуса шурпы и того, что в неё положат."
Однако в этот раз каковы бы ни были намерения знахаря, им не суждено было сбыться ибо в селение пожаловали гости. Ахмед прищурил глаза вглядываясь в прибывших. Будь он чуть моложе - разглядел бы сразу, а теперь ушло несколько секунд чтоб хоть как то разглядеть путников, по виду чужеземцев и их животных.
- Чем могу помочь вам, о путники, да благословят вас боги. Что привело вас в эти края?

- Зелье от головных болей нам нужно, уважаемый, - поспешил ответить Каух, ибо наконец выдался повод и ему что-то сказать. - И, если можно, слышал я о зелье для представлений, которое на время из мартышки может сделать человека, хоть конечно ума дать не может... Не найдётся ли у тебя такого? - и за спиной показал кулак готовившемуся что-то вякнуть верблюду

- О, уважаемый, прости старого знахаря за приём, если он неподобает твоему роду или чину. Хоть имя твоё мне неизвестно, но я незамедлительно посмотрю, не осталось ли ещё немного этого эликсира. Жители нашей деревни очень бедны и часто страдают от болезней, поэтому я, в убыток себе, по мере своих скромных сил и помощи богов пытаюсь облегчить их существование в этом жестоком мире. Если же эликсира не осталось - я приготовлю его, если остались те редчайшие травы, которые приходится неустанно собирать, а иные выменивать и покупать у купцов, чья алчность воистину безмерна, да покарают их голодные духи.
Произнося эту речь Ахмед щурясь старался разглядеть обратившегося к нему. Наконец несмотря на подслеповатость он разглядел амулеты на шее у говорившего. Маг! И Ахмед склонился в поклоне:
- Прости мою нерасторопность, господин мой. Увы, к старости зрение уже не то...
И знахарь скрылся в хижине. Шарясь на полках и в ящиках и стараясь не обращать внимания на бурчание Зейнаб он старательно искал хоть какое зелье, лишь бы безвредное. Наконец его выбор остановился на двух бутылочках. Содержимое одной из них было им сварено совсем недавно, а вот другая, покрытая пылью, хранилась ещё со времён бесшабашной молодости, когда Ахмед только стал учеником алхимика и любил розыгрыши.
- Вот, вот, господин мой, требуемое зелье - протянул он бутылочку поновее. - И ещё, я бы посоветовал положить на глаза оранжевый или жёлтый сердолик, который обладает свойством избавлять от головной боли.
- А это, - он бережно обтёр пыль со старого сосуда, - если память меня не подвела, то самое зелье для представлений. Но..- знахарь замялся - ... Уже давно у меня небыло компонентов для более свежего зелья. Так что я, право, не знаю, стоит ли рисковать? Вдруг оно выдохлось и ослабило свои свойства...
Сказав это Ахмед вручил магу обе бутылочки, поклонился и отошёл было на пару шагов назад, но хлопнув себя по лбу опять бросился к чужеземцам.
- О, благородный господин! Не поможешь ли... - тут знахарь споткнулся и полетел вперёд цепляясь, дабы не упасть, за одежду мага. Впрочем он почти сразу отдёрнул руки и отпрянул, буквально съёжившись от страха.
- Простите неловкость старику. Я всего лишь хотел просить о помощи в одном небольшом деле но теперь, право, .... - тут знахарь окончательно сник.

Алхимик Кауху не понравился. Тут не пахло не то что совестью и честью - но и умом или хотя бы его подобием. По крайней мере, так для себя решил маг, а менять своего мнения, взятого по велению левой задней ноги осла (для себя Каух это гордо именовал "развитой интуицией"), он откровенно не любил.

А все же, чем чёрт не шутит! На яд не похоже - уж яды-то бывший-не-скажем-кто-не-скажем-какой-гильдии чувствовал кожей. Повертев пыльный пузырёк, Каух молча раскрыл верблюду рот - тот, ошарашенный, не успел ничего предпринять - и вылил содержимое прямо на верблюжий язык.

Верблюд, который до этого мирно лежал, выжидая, когда северянин кончит болтать с этим проходимцем, не сразу понял, что за подлость с ним проделали. Некоторое время он ошалело раскачивал из стороны в сторону своей большой головой на длинной шее, затем на всякий случай встал на ноги.
И тут все увидали, как на плоском верблюжьем черепе лопнула шкура, выпуская наружу, словно два стремительных побега, два костяных отростка, которые, вытягиваясь на глазах, начали густо ветвиться.
Несчастный верблюд тряхнул потяжелевшей головой, увидел на песке свою тень -- чудовищное существо, напоминающего гигантского оленя -- и шарахнулся в сторону. Из глотки его вырвался трубный рев, сквозь который неким невероятным образом прорезались отчаянные вопли:
-- О поганые двуногие отродья бешеного шакала и чесоточной свиньи, от которой отказались даже мясники! Что вы творите над беззащитным животным, мерзкие прихвостни пустынного демона?! Чтоб все ваши жены, дружно сговорившись, наставили вам вот такие же рога с прокаженными нищими, с площадными шутами, со сборщиками налогов! Чтоб песчаная змея залезла в вашу миску с пловом и плюнула оттуда ядом в ваши рожи! Чтоб чума, холера и черная оспа оспаривали друг у друга ваши жалкие тела! ЗАБОДА-А-АЮ!!!!
И верблюд грозным бычьим движением склонил голову, явно собираясь осуществить обещанную расправу.
Но тут рога, сухо хрустнув, обломились у самого черепа и упали к ногам верблюда. Шкура тут же затянулась на голове -- не осталась даже следа.
Над песками воцарилась тишина...
Наконец верблюд неуверенно сказал:
-- Дураки вы, и шутки у вас дурацкие...

- Да, - согласился Каух. - дураки. И шутки у нас... - его рука проделала в воздухе быстрый жест - дурацкие!

С пальцев мага сорвались искры, впились в горе-алхимика, и тот прирос к земле, не в силах сделать и шагу.

- Къяра! - рыкнул бывший асассин. - ДАй мне это произведение искусства!

И, прошептав ещё что-то, с размаху насадил украшение на голову жулику.

- Не умеешь жульничать - не берись! - наставительно заметил он, убедившись, что рога прочно держатся заклинанием на новом месте. - Не умеешь колдовать - не берись! Хочешь подшутить над моими спутниками- берегись!

Верблюд внимательно взглянул на ошалелого знахаря, увенчанного рогами, и назидательно сказал:
-- Боги-Творцы определили каждой твари вид ее, и нарушать оный -- грешно! И карается!..
А затем обернулся к Кауху:
-- О северянин, если ты не хотел подшутить надо мной, зачем ты влил мне в рот эту пакость? Какого результата ты ждал?

Говорят, что сила далеко не всегда идет рука об руку с мудростью. В отношение Большого Джа это было трижды так. Как метко выразился один из Коршунов Пустыни, в день когда Боги одаривали своих детей разумом, Большой Джа стоял в очереди последним. Правда, это были последние слова бедняги разбойника.
Когда братья добрались до злосчастной чайханы, ни говорящего верблюда, ни северян там уже, разумеется, не было. Зато слухов и пересудов - сколько угодно. Как известно, ни одно, даже самое тайное дело не проходит на Юге незамеченным. Поэтому, потолкавшись среди народа, Хуррагаш и Большой Джа узнали, что странное - если не сказать больше - животное опять переменило владельца. Однако, где искать закутанную в шелка стройную женщину, братья не имели ни малейшего понятия.
Хуррагаш уже несколько раз проклял тот миг, когда впервые увидел двугорбого скакуна, но выполнению возложенного на них атаманом поручения это, ясное дело, помочь не могло. Даже обычно безразличный ко всему, кроме еды и золота, его брат начал проявлять все больше беспокойства, чем безумно раздражал Хуррагаша.
Наконец он не выдержал и на вопрос Большого Джа "кто же нам скажет, где их искать" ответил:
- А почему бы тебе не спросить об этом у стражи?
Надо заметить, что братья в этот момент уже находились за городскими воротами. Возвращаться, не выполнив приказа Зерхета ибн Харуда, им не хотелось.
- У стражи? - недоверчиво переспросил Джа. - Ой мне! Не думаю, что наш атаман похвалит нас за разговоры с ними. Но если ты, брат, так говоришь...
И Большой Джа направился к маящимся за солнцепеке стражникам. А Хуррагаш, чтобы не взвыть, принялся жевать собственную бороду, мысленно награждая братца самыми нелестными прозвищами. Конечно, вряд ли кто-то смог бы узнать их в лицо и обвинить в пособничестве знаменитому разбойнику, но... береженого Боги берегут.
Тем временем, Джа пытался втолковать стражам порядка суть интересующего его вопроса, отчаянно помогая себе жестами. Очевидно, стражникам все это показалось забавным развлечением, потому что они то и дело принимались хохотать. Наконец раздосадованный Джа, потрясая кулаками, вернулся обратно и начал жаловаться брату.
- Я объяснил этим шакалам, что ищу женщину. Они спросили, моя ли это женщина, и я ответил, что нет, но мне она очень нужна и что еще мне очень нужен ее верблюд. Тогда они спросили меня, кто мне нужен больше, и я, разумеется, сказал, что верблюд для меня важнее. Но они стали смеяться и ничего мне не рассказали.
- Не сердись на них, брат, - Хуррагаш похлопал Джа по плечу. - Они глупы, как безмозглые овцы, и просто не смогли понять тебя... Однако, чтоже нам теперь делать? Ведь мы обещали...
Но Хуррагаш не успел договорить.
- Да продлятся ваши дни, почтеннейшие! - послышался рядом вроде бы сухой, но текучий и липкий, как патока голос.
Обернувшись, старший из братьев увидел одного из бесчисленных нищих, толпы которых с утра до ночи сидели перед воротами, выпрашивая подаяние.
- Не ради корысти, но по воле Богов услышал я, о чем ты, о доблестный силач, расспрашивал стражников. По чистой, как вода в горных озерах случайности, я видел нужную вам женщину, и готов поведать вам о том, что с ней сталось. ...О, всего лишь за жалкий медяк, мои повелители, я расскажу вам то, что видели мои старые глаза.
Упускать последнюю надежду, пускай даже явившуюся перед ним в грязном и рваном халате, Хуррагаш не хотел и поэтому, порывшись за поясом, кинул нищему мелкую монету, которую тот ловко поймал и неуловимо-быстрым движением спрятал за щеку.
- Трижды благодарю тебя, о достойнейший из мужей! Да не покинет сила твои чресла и да преумножится...
- Говори же, у нас мало времени!
- О, прости меня, неблагодарно испытывающего твое драгоценное терпение! - нищий поспешно затряс головой. - Женщина, которую вы ищете, выехала из этих самых ворот на сильном молодом верблюде и направилась в пустыню. Но что за страшная судьба была уготована ее прекрасному телу, созданному для утонченных ласк и лобзаний...
- Пусть гули растерзают ее тело, а ракшасы - сожрут душу! Что с верблюдом?!
Нищий на некоторое время опешил, недоуменно глядя на Хуррагаша. Но затем, поняв, что может лишиться не только полученной монеты, но и расстаться с самой своей жизнью, быстро заговорил.
- Когда нож убийцы пронзил ее сердце, верблюд, истошно крича, кинулся в пустыню и убежал во-о-он в ту сторону, о разгневанный моей старческой глупостью господин. Прости меня, ибо я в своем скудоумии...
Но братья уже его не слушали. В указанном нищим направлении на расстоянии нескольких часов пути от города находился оазис и маленькое селение "Три чинары". Корабль пустыни не мог миновать источник животворной воды, а значит должен был выйти туда. А уж обитатели деревни наверняка не позволят оставшемуся без хозяина верблюду продолжить путь, даже если он сам этого захочет.
Коршуны Пустыни почуяли добычу, и теперь дело было за малым. По крайней мере, так им тогда казалось.

По правде говоря, пробуя это зелье на пригодность, Каух не только пытался помочь злосчастному философу, но и держал в уме способ использовать для своих целей оборотня, который то человек, то верблюд.

Озвучивать такие мысли было не только ... хммм... невежливо, но и неполезно для здоровья и вообще...

- Помочь тебе я хотел, друг ты наш двугорбый - недовольно буркнул маг, созерцая ошарашенного жулика, ощупывающего рога. - Къяра, не давай денег этому шарлатану, и не вздумай пить его "лекарство"!

При всей своей смелости и любви к приключениям пить это снадобье Кьяра не стала бы даже под страхом смерти. Она осторожно взяла бутылочку двумя пальцами и вручила ее знахарю-рогоносцу.
- Держи, уважаемый. Кажется, моя голова уже не болит.

Пальцы горе-лекаря дрогнули, бутылочка скользнула вниз, налетела на камень и брызнула во все стороны мелкими осколками. Запахло отвратительным перекисшим вином.

- Что там за шум? – раздался из домика визгливый женский голос. – Ты, сын шакала и блудницы, опять бьешь посуду? Сейчас я возьму палку и выйду.

Каух метнул испуганный взгляд на полуоткрытую дверь, потом выразительно глянул на Кьяру и поспешно оседлал осла. Кьяра поняла мага без слов. Ей тоже не хотелось разговаривать с обладательницей неприятного голоса. Шер-эд-Дах показал знахарю длинный язык и потрусил следом за спутниками.

- Проклятье! – выругалась Кьяра, когда деревенька скрылась из виду. – Без снадобья я точно буду маяться головой до окончания времен.

Каух глянул искоса, хотел видно съязвить, что Кьяра головой мается давно и серьезно, но промолчал.

- Надо бы найти настоящего алхимика, - продолжала Кьяра, потирая висок. – В каком-нибудь городке побольше. Шер-эд-Дах, ты ведь хорошо знаешь здешние места. Не подскажешь, где тут водятся стоящие лекари?

-- Стоящих лекарей не бывает вообще, -- задумчиво ответил верблюд. -- Все они мошенники и отравители. Но когда тебе плохо, ты об этом не думаешь и готов принять любого уличного зубодера за посланника богов. Так жизнь вминает наши представления о мире в грубую форму реальной действительности. Ибо, как сказал мудрейший Абу-Асмаль-ибн-Шайшери...
Старый осел заорал дурным голосом и шарахнулся прочь от философствующего верблюда.

Старый мошенник не первый раз попадал в подобные передряги, но последний раз подобное случалось настолько давно, что произошедшее выбило его из колеи. Оказаться увенчаным рогами собственного изготовления! Это же позор на всю деревню. А тут ещё так не вовремя вопли жены. Есть от чего впасть в уныние.
Он некоторое время смотрел как поспешно удалялись путники. Впрочем, вслед им смотрели многие, почти все обитатели деревни и благодарили богов, что эта напасть миновала. Знахарь, каким бы шарлатаном он ни был, был своим. А эти северяне - чужаки, а уж что творят... Ну как попроси они воды, или припасов? Мало ли как расплатятся?
Тем временем Зейнаб вышла и узрела сооружение на голове у мужа.
- Допрыгался, старый олух? Вот ведь позорище на нашу семью! Что теперь люди подумают глядя на твои развесистые рога? А ведь сам виноват!
- Не кричи, женщина. - повернувшийся алхимик так грозно при этом качнул рогами, что Зейнаб впервые в жизни замолчала и ничего не возразила. - Быстро принеси мою шкатулку, которая в старом сундуке!
Спустя несколько минут пройдоха втирал в голову жутко вонючее снадобье крайне неприятного цвета.
- Ещё чуть чуть, ещё капля... Готово!
Рога с тихим шипением испарились. Это было редчайшее и пожалуй единственное безотказно и правильно действующее снадобье в запасах Ахмеда, прекращающее действие любого заклинания, любой или почти любой магии.
-Эх, вот чего тебе влить надо было, проклятый чужак, - бормотал знахарь, - стал бы как все простым смертным. Тогда бы на тебя посмотрел.
Зейнаб открыла было рот, но Ахмед отмахнулся от неё:
- Не всё так плохо, милая. Но что-то я староват стал для этих фокусов. Пора возвращаться к проверенным средствам.

Деревня рогатого знахаря давно скрылась из виду. Солнце начало спускаться к барханам, но все еще палило нещадно. По расчетам Кауха, неизвестно как ориентировавшегося на местности, скоро должен был показаться оазис с родником. Но пока на горизонте не было видно ничего хоть мало-мальски похожего на деревья.

- Каух! - лениво окликнула Кьяра мага, - Где этот твой родник? Может сверишься с картой? А то мы так уедем в самые подземелья тридцати семи демонов!

Маг сопел, вытирал пот со лба и не отвечал.
- Каух! - от Кьяры не так-то легко было отвязаться. - Ты устал и тебе жарко? Может, я карту посмотрю?

И Кьяра протянула руку к поясной сумке мага, но рука ее замерла на полпути. Потому что с пояса Кауха сиротливо свисал обрезок ремешка. На котором совсем еще недавно висел объемистый кошель с мелкими деньгами на мелкие расходы.
- Эй! - удивленно воскликнула наемница. - А где же твой кошелек?


Вместо ответа Каух резко остановил осла, спрыгнул на песок и забормотал заклинание. Склон ближайшего бархана зашевелился, вздыбился бугорком и выпустил на свет чистенького беленького скелета. Костяк потрещал, пошатался, повертел черепом и, не говоря худого слова, зашагал в сторону оставленной деревни.

- Где, где... - наконец кисло отозвался маг. - Я уж давно заметил. Только возвращаться не хотелось. Этот с позволения сказать знахарь... Не знаю, как это у него получилось. Проклятье! Меня уже дважды обокрали на этом Юге!

- А зачем скелет? – поинтересовалась Кьяра.

Маг нехорошо ухмыльнулся.
- А затем, что мертвяк будет бродить вокруг дома знахаря до завтрашнего вечера. Иногда будет заглядывать в окна или в дверь. Станет громыхать костями. А в черепушке у него будет свистеть ветер! А потом он рассыплется и в виде груды костей будет напоминать всем, что воровать нехорошо. Особенно у Кауха.

И Каух удовлетворенно отряхнул руки и снова взгромоздился на осла.

До селения братья добрались, когда пылающий шар солнца почти скрылся за барханами, а пески начали стремительно менять свой цвет, окрашиваясь призрачным синеватым оттенком. Жара сменилась сначала прохладой, а затем и она начала уступать место леденящему ночному холоду.
По укоренившейся за годы разбойной жизни привычке, Хуррагаш и Большой Джа не стали входить в поселение со стороны караванного пути, а предпочли перебраться через невысокую выложенную из кусков песчаника стену, годную лишь на то, чтобы не допустить в селение диких зверей. Охранные знаки, призванные отпугивать всевозможных злых духов, братьев, понятное дело, не остановили.
Закутав лица шерстяными платками и почти сливаясь в подступающей темнотой посланцы ибн Харуда тихо крались вдоль задних стен убогих хижин .
- Лепешки пекут, - мечтательно протянул Джа. Его ноздри раздувались, как у почуявшего добычу хищника. А затем жалобно и почти по-детски всхлипнул. - Я есть хочу.
- Молчи! - Хуррагаш зажал ладонью рот брата. - Молчи, несчастный! Ибо, если мы не найдем этого верблюда и не заставим его рассказать нам о сокровищах, Зерхет, да не покинет его удача и укрепят Боги руку его, приготовит кебаб из нас самих.
- Кебаб это вкусно. И бешбармак тоже. А еще я хочу бастурму и чашку щербета, - большой Джа, без труда освободившись от мешающей ему говорить руки, даже зажмурился. - А если верблюд не захочет с нами говорить? А вдруг он могущественный дэв, принявший облик верблюда для того чтобы нас погубить? Тут точно что-то нечисто. Разве правоверный верблюд стал бы общаться с северянами? Ведь они же сплошь колдуны и демоны, питающиеся человеческим мясом и пьющие кровь девственниц. А еще я слышал, что...
- Да замолчи же ты, ослоподобный баран с павлиньими мозгами! Нас могут услышать.
- Но...
- Молчи! - и тут Хуррагаш решил применить испытанный способ воздействия на брата, до сих пор безотказно срабатывающий. - Если ты будешь меня слушаться, я куплю тебе щербета и сладостей. И расскажу на ночь любимую сказку.
- Про заколдованную шахскую дочку? - с надеждой прошептал Джа.
- Да, да! Только, ради носка туфли нашей покойной бабушки, заклинаю тебя - молчи.
Джа наконец-то притих, и братья двинулись дальше. Хуррагаш, вспоминая волнения брата, только головой качал. Дэвы, демоны - сказки это все. И право же, Большому Джа лучше слушать их поменьше. Сам Хуррагаш за всю свою жизнь не видел не то что ифрита или джина, но даже захудалого пустынного гуля, и поэтому всегда с недоверием относился к многочисленным байкам обо всех этих тварях. Другое дело - маги и колдуны, их он видел воотчую. Ну и в Богов, разумеется, тоже верил. "Северные демоны, ну надо же! Клянусь палкой, которой меня охаживала бабушка, он бы еще ходячих мертвецов вспомнил!" - мысленно усмехнулся Хуррагаш, огибая угол хижины, ...и остолбенел.
Иссушенный человеческий скелет, вопреки всем законам стоящий на своих двоих, приветливо помахал братьям фалангами пальцев, а в пустых глазницах зажглись призрачные зеленые огоньки. Хуррагаш остолбенел, а мертвый остов задумчиво почесал костяшками пальцев голый череп, снял его с позвоночного столба и несколько раз перекинул из руки в руку, водрузил на местно и, видимо желая произвести на зрителей впечатление, принялся неуклюже отплясывать под грохот собственных костей.
Оцепенение спало с разбойника, но кинуться прочь изо всех сил у него не вышло. Потому что Хуррагаш неожиданно оказался на земле, придавленный тушей истошно верещащего Большого Джа, который, увидав подобное представление, немедленно попытался запрыгнуть на руки старшему брату...

Тем временем Къяре явно плохело - она всё больше держалась за висок, нежели смотрела по сторонам. И, хотя воительница держалась молодцом, было очевидно - нужно что-то делать. Как минимум - остановиться где-нибудь в тени, поставить там палатку, и дать Къяре отлежаться...

- Уважаемый корабль пустыни, полагаюсь на ваши зоркие глаза, - Каух даже постарался сократить обычное количество яда в своих словах - нам нужно найти место с хоть какой-то тенью, где поставить палатку...

-- Нет у верблюдов зорких глаз, -- меланхолично ответил Шер-эд-дах. -- Мы все подслеповаты. И держись в тени моего бока, о нежный северный сугроб, ибо никакой другой тени нет и не предвидится. Правда, в здешние места боги не приводили меня ни в человеческом, ни в верблюжьем облике, но...
Тут Шер-эд-дах вытянул длинную шею, принюхался -- и торжествующий рев огласил горячие пески.
Да, зрение у верблюдов неважное. Зато обоняние невероятно острое.
-- Вода! -- ликовал Шер-эд-дах. -- Я чую воду! Ну, хранят тебя твои боги, северянка! Или... или ты это и подстроила, о колдунья из далеких земель?

- Ничего я не подстраивала, - отозвалась Кьяра и не услышала своего голоса. А потом уж и вовсе ничего не слышала и не видела. Только слабо почувствовала щекой жесткую гриву Ирги.

Шумело море. Брызги летели густо, как проливной дождь, оседали на лице, на одежде, высыхали, оставляя после себя хрупкую соляную корку. Волны вползали на песчаный берег, силились дотянуться до Кьяриных ног. Одна особенно шустрая волна хлестнула так, что окатила Кьяру по самую макушку.
- Чтоб тебя демоны сожрали! - выругалась Кьяра.

- Спасибо, конечно, - ответила волна.

Кьяра от удивления открыла глаза и увидела Кауха, который стоял с чашкой в руках и брызгал на Кьяру водой.
- Ох, это ты?
- Я, - согласился маг. - Хорошо же ты за мою заботу отплатила. Я, понимаешь, с ног сбился, отыскивая для тебя прохладный уголок. Битый час привожу тебя в чувство. Извел два пузырька эликсиров.
- Прости, Каух, я не в себе немного, - покаялась Кьяра, осторожно садясь и оглядываясь. Над головой шумели пальмы, а в пышных зеленых кустах нежно журчал источник.
Шер-эд-Дах с выражением умиления на морде обгладывал сочные листья с куста.
- Ну и что же дальше? - поинтересовалась Кьяра, принимая из рук мага чашку с водой.

А дальше на горизонте появился верблюд с поводырем, направляющийся прямо к оазису. Направлялся именно верблюд - поводырь (незамужняя женщина, судя по ярким одеждам) едва плелся, держась за стремена, и вообще вид имел жалкий. Когда оба подошли ближе, выяснилась и причина - наряд девицы, хотя и обычный для города, нисколько не подходил для длинного перехода по пустыне: шелк да газ, да украшения. Верблюд тоже был не первого десятка - старое облезлое животное без признаков породы, переставлявшее ноги не иначе как с помощью магии.
Когда девушка заметила путников, она замедлила шаг, чтобы поправить сбившуюся чадру. А подойдя на расстояние броска ножа, отвесила вычурный южный поклон.
- О, достойные господа, волею добрых богов хозяйствующие в этом благословенном месте, позволите ли вы недостойной женщине напиться воды?

- Ну что? Потребовать с тебя сто монет за каждый глоток? - желчно ответил Каух. - Или ты прекратишь нести чушь и просто подойдёшь и напьёшься?

... Къяра не вступала в разговор, блаженно растянувшись в тени. Руку с кинжала, правда, убрать так и не удосужилась.

Верблюд же, откровенно расстроенный появлением посторонних, уже вовсю жевал что-то весьма для верблюда вкусное. И в самом деле, подумал маг, рот чем-то нужно занять. Если не болтовнёй - то едой. Надо взять это на заметку - и отвлекать уважаемого философа на еду

- Ну? - спросил он измочаленную девицу. - Ты пить, что - не хочешь?

Ответить незнакомка не успела. Потому что из-за ближайшего бархана с жуткими воплями выскочили шестеро – в драных халатах, с обнаженными клинками в руках и с явно враждебными намерениями.

Кьяра только успела вскочить и выхватить меч, как на нее кинулись трое. Многовато, мельком подумала Кьяра, отпарировав удар одного кривого клинка, увернувшись от другого и нырнув под третий. Краем глаза она увидела, как Каух отмахивается посохом от двух головорезов – пока вроде успешно. А потом Кьяре уж некогда было думать и смотреть по сторонам, потому что три смертоносных клинка свистели со всех сторон. Спасало только то, что бандиты были не такие шустрые, как северянка. Да и иметь дело с воинами они, похоже, не привыкли.

- Кьяра, держись! – завопил Каух. Краем глаза девушка отметила, что один из тех, что напал на мага, уже лежит на песке. Слышно было, как Каух дурным голосом орет заклинание. Один из нападавших на Кьяру вдруг зашатался и упал, одежда на нем задымилась.
- Получи, гад! – второго разбойника Кьяра удачно пнула ниже пояса и тут же рубанула мечом. Третий головорез попытался ударить Кьяру в бок, но не успел и рухнул с разрубленным горлом.

Кьяра перевела дух и осмотрелась по сторонам. Каух раздраженно отряхивал балахон от песка. А незнакомка, просившая разрешения напиться, вытирала кровь с маленького метательного ножа. Одного взгляда, брошенного на мертвое тело одного из бандитов, было достаточно, чтобы понять – постаралась обладательница ножа.

- АААААА!!!! Стой, дьявольское отродье! – жуткий крик заставил всех троих обернуться. Последний бандит, оказывается, накинул веревочную петлю на шею философа. И теперь Шер-эд-Дах, со страху забывший все человеческие качества, скакал как полоумный по кругу и таскал вопящего разбойника за собой. Незадачливый похититель еле успевал перебирать ногами. А верблюд вдруг остановился. Но только для того, чтобы взбрыкнуть задними ногами. И разбойник, получив в лоб копытом, распластался на песке без признаков жизни. Шер-эд-Дах обернулся, презрительно фыркнул и… смачно плюнул на неподвижное тело.
- Как мы их! – самодовольно заметил философ.

- Поехали отсюда скорее. Потом поговорим. А то еще кто-нибудь нападет, - нервно сказал Каух, вспрыгивая на осла. Кьяра последовала его примеру. Никто не заметил, что разбойник с отпечатком верблюжьего копыта на лбу, слабо вздохнул и чуть шевельнулся.

Девушка проворно подскочила к ручью и, ополоснув лицо вначале, выпила полную горсть чистой прохладной воды. Слова философа она, видимо, либо не заметила, либо приписала магу. Когда после долгого перехода, наконец, удается напиться - не до реплик.
- А куда едут добрые господа? - запрыгивать на верблюда смуглянка не стала - усталое животное не пережило бы такого. Лицо девицы, несмотря на все ее усилия, горело смущением так, что было заметно даже из-под чадры - глядишь, не часто встретишь здесь на юге женщину, так ловко железками кидающуюся! Ножик уже изчез где-то под цветастым покрывалом.

Каух смерил девицу оценивающим взглядом. Надо же - какое везение! В жизни не видел настолько криво брошенного ножа, настолько удачно попавшего в "точку смерти". Мало кто из даже очень опытных асассинов мог бы похвастать что знает именно эту точку. Куда проще попасть в сердце, или горло... Тут нужно либо великое умение - помахнись на полпальца и враг останется невредим - или не менее великое везение. В данном случае явно попахивало вторым вариантом.

Шер-эд-дах пришел в себя от боевых переживаний и про себя горячо одобрил предложение северянина сматываться.
"Клянусь легкой поступью любимой белой верблюдицы эмира архугарского, это первые умные слова, услышанные мною от этого нелепого чужеземца!"
Но... теперь их маленький караван увеличился, не так ли?
Шер-э-дах оценивающе смерил взглядом несчастную, заморенную верховую тварь, которую привела с собой незнакомка. Старый верблюд, не обращая внимания на лежащий у его ног труп разбойника, жадно пил воду.
"Сдохнет, -- прикинул опытный бродяга Шер-эд-дах. -- Определенно сдохнет, если не дать ему спокойно попастись тут хотя бы сутки..."
Шер-эд-дах с царственной важностью подошел к незнакомке и приглашающе опустился на песок, подставив ей свое седло. То самое седло, на котором еще недавно простилась с жизнью прежняя хозяйка...

Зерхет ибн Харуд полулежал, откинувшись на подушки, брошенные поверх дорогого шурбурстанского ковра, и потягивал дым из своего любимого кальяна. Щурясь от блаженства, словно довольный кот, атаман Коршунов Пустыни лениво поглядывал на кипевшую в старой крепости жизнь. Его верные разбойники играли в кости (а парочка умников даже в шахматы), проигрывая друг другу награбленное в прошлом набеге. Другие, уже проигравшие свою долю, мрачно точили оружие, с тоской ожидая следующей вылазки. Из отгороженной занавесками части убежища доносились заунывные рыдания пленниц, ожидающих выкупа или продажи на ближайшем невольничьем рынке.
Проще говоря, мир, покой и благодать. Или, если еще короче, скука.

Маленький отряд, посланный Зерхетом в ближайший оазис с целью пополнить запас фиников, а заодно прощупать караванную тропу, запаздывал. Хуррагаш и Большой Джа также еще не вернулись. Впрочем, насчет последних атаман не особо-то и волновался. В их верности, попади они в руки стражникам, можно было не сомневаться, да и потеря этих двух Зерхета особенно бы не огорчила. Другое дело - слухи об упущенных сокровищах...
Даже учитывая отсутствие у братьев большого ума, можно было смело сказать, что попусту болтать о ТАКОМ они бы не стали. Значит, действительно что-то было. Вот только что именно? Сведения, которые должны были раздобыть Джа и Хуррагаш, вот что по-настоящему волновало жестокого вожака Коршунов. А уж верблюд ли там говорящий, или баран танцующий - особого значения не имело. Главное, чтобы венец и все остальное вновь оказалось в его, Зерхета, руках!

- Господин мой...
Атаман недовольно скосил взгляд на источник жалкого блеянья, посмевшего прервать его грезы. Источником оказался полуживой и весь изваленный в песке Абдула, разбойник из отправленного им на разведку отряда.
- Почему так долго? Где остальные?
- Убиты! Совсем убиты, о Гроза Пустыни!
- Что ты лепечешь, шакалье отродье?! Кто посмел напасть на моих доблестных воинов?!
- Не гневайся, о повелитель! Их было много, они были ростом с пальму и смертоносны, как демоны. Три ужасных колдуна, шесть неистовых женщин-северянок и двенадцать говорящих верблюдов верблюдов, жадных до человеческой крови. Они напали на нас, когда...
- Осуши фонтан своего бреда, ослоголовый, и говори правду! - взревел потерявший терпение Зерхет.

Через минуту он уже знал всю правду. Так значит, и верблюд, и северяне являются живыми существами, а плодом больного воображения его подручных. Что ж, тем хуже для них. Потому что совсем скоро они будут мертвы. Но смерть им подарят не раньше, чем они расскажут ему о сокровищах.
Зерхет отшвырнул кальян и одним звериным прыжком вскочил на ноги.
- Махмуд! Салим! Ахмед! Остап!
Окликнутые атаманом подручные не заставили Зерхета повторять дважды.
- Да?
- Я!
- Здесь!
- Шо?
Ибн Харуд обвел самых преданных ему разбойников тяжелым взглядом и сжал в кулаке рукоять сабли.
- Возьмите лучших и седлайте коней! Клянусь седалищем эмира, вашим клинкам предстоит славно поработать!

Кьяра запоздало вспомнила, что надо бы вообще-то поблагодарить незнакомку, столь своевременно швырнувшую нож.
- Спасибо, уважаемая... прости, не знаю твоего имени. Меня зовут Кьяра, вот этого почтенного господина - Каух. Мы...эээ... путешественники. Изучаем местные обычаи, осматриваем красоты Юга, дабы потом поведать о них на родине. А этот вербл... то есть... это... Впрочем, он сам еще о себе расскажет. Тебя, кстати, не смущает говорящий верблюд? Он не демон, честное слово.

Верблюд укоризненно покосился на северянку:
-- Ну, надо было это говорить? Теперь она точно не сядет в седло. И я буду тащиться по пустыне без ноши, как больная скотина, влекомая к живодеру, а не чистокровный беговой верблюд архугарской породы!
Он снова перевел взгляд на незнакомку, потрясенную его выступлением.
-- О луноликая, подбери свою нежную челюсть и закрой свой ротик, подобный вешней розе! Я действительно не демон, а поэт и философ Шер-эд-дах -- возможно, ты слыхала обо мне? -- превращенный завистниками в верблюда. Оставь же в этом оазисе свою заморенную тварь, уже стоящую тремя копытами из четырех в Долине Вечных Грез, без страха воссядь в седло -- и мы тронемся в путь, сокращая время странствия мудрой беседой и чтением стихов... Кстати, не довелось ли тебе во время твоих скитаний повстречать наррабанца с татуировкой в виде буквы "рэй" меж бровями?

- Сам виноват, - огрызнулась Кьяра, вытирая меч. - Зачем было хвастаться? "Как мы их!" - передразнила она Шер-эд-Даха. - Тебя наверное слышали даже мертвые разбойники.

- Верно, - подтвердил Каух, с интересом разглядывая новую знакомую, которая смущенно опустила глаза долу.

- Говорящий верблюд?
Когда верблюд и правда заговорил, девушка не то, что удивилась - у нее был такой вид, словно сам песчаный дух явился пред ее очи и просит монетку на вино. Впрочем, уже через несколько секунд она поняла, насколько такое выражение лица невежливо по отношению к верблюду - и тут же страшно смутилась.
- Простите, пожалуйста, мое изумление, о достойнейший из верблюдов, - проговорила, наконец она, не без запинок, но искренне. - Я всего лишь женщина, и ум мой слаб. В детстве я слышала множество историй о великих делах древности, но в невежестве своем полагала, что все эти духи, ожившие мертвецы, люди, превращенные в животных, как специи, которые рассказчик добавляет к повествованию - для вкуса и ничего более. А узнать, что великий поэт, стихами которого, поговаривают, восхищался сам шейх, не сгинул в песках, а заключен в облике животного... Воистину, такое известие потрясло меня. Не будет ли это неуважением с моей стороны - использовать сладкоголосую лютню для сбивания плодов, использовать великого философа в качестве верхового животного?

Шер-эд-дах, не вставая с песка, ухитрился приосаниться:
-- О неведомая пери, соединившая в себе красу, образованность и сладкоречие! Ты, несомненно, поймешь то, что не дано понять этим храбрым, но обделенным мудростью чужеземцам: если некто имеет четыре копыта, длинную шею и два горба, то этот некто должен носить седоков и возить кладь -- и радоваться, что делает это лучше, чем многие иные, подобные ему обликом. А если верблюду судьба дарит столь прекрасную ношу -- он должен быть не только горд, но и счастлив! Позволь, о дивный источник серебристого голоса, подарить тебе четверостишие, которое только сейчас родилось в моей душе (и заодно доказать, что я действительно тот самый прославленный Шер-эд-дах):

Недостойно орла -- на насесте сидеть с петухами,
Недостойно поэта -- ничтожество славить в стихах,
Недостойно красотки -- касаться песка башмачками:
Ее должен мужчина носить на могучих руках!

А в седле еще удобнее, чем на руках -- убедись, о дивная! А если считаешь себя моей должницей, то в качестве платы назови имя, которым нарекла тебя твоя достойная мать, осчастливившая сей подлунный мир!

Бабник... - презрительно поставил диагноз Каух. - Бабник. Бессовестный бабник. Хорошо, что он сейчас четвероног и горбат. Но впрочем, сам вызвался, сам пусть и везёт. Не бросать же несмышлёную девчонку в пустыне?

И, решив больше не тратит время на верблюда и его поползновения в сторону девицы, Каух повенул своего осла в сторону города, из которого они с Кхярой не так давно сбежали.

- Поехали. Мы всё-таки выкрадем те проклятые бумаги. Не сдаваться же, в конце концов!

Ну да, подумала Кьяра, как мы драпали из этого вшивого городка - самое время вернуться и показать, кто в доме хозяин. И бумажки опять же. Что-то здесь не так...
Кьяра оглянулась - Шер-эд-Дах вышагивал сзади на расстоянии броска ножа и о чем-то беседовал с наездницей, которая так и не назвала своего имени. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. В городе надо будет с ней распрощаться по-хорошему. Не хватало еще таскать с собой всяких малолеток. Еще подумают, что Каух возит за собой гарем. При этой мысли Кьяра засмеялась.

- Меч! - вспомнила вдруг она. - Каух, ты же стащил обломок меча у этого парнишки - кузнеца. Надо на него поближе посмотреть - в смысле на меч.

Не успел Шер-эд-дах закончить свою речь, как южанка уже устроилась в седле. Сделала она это легко и быстро, хотя и с некоторой приличествующей случаю неуверенностью. Вес девушки говорил о том, что скрывается под просторными шелковыми покрывалами много больше, чем ее вид - была она так хрупка и худа, что могла бы танцевать на шелковых паланкинах шейхового дворца и не порвать ни нити.
- Как дешева та плата, что требуешь ты, о величайший из поэтов! Имя мое - Сэйра..да, дочь Херода. Когда-то я имела честь танцевать в покоях самого шейха, но досадная случайность вынудила меня бежать. Торговец обманул меня, подсунув эту падаль по цене лучших бегунов, а на первом же постоялом дворе трое негодяев оставили меня без гроша.
На последней фразе голос девушки дрогнул, но быстро выровнялся - она явно не хотела выказывать столь порицаемую религией у женщин "слабость духа".

Каух смотрел вперед - аккурат промеж вислых ушей ослика и бурчал себе под нос что-то неразборчивое. Похоже, что он и не слышал Кьяриного вопроса. А Кьяра зато услышала, что девочка наконец-то назвала свое имя.

- Значит, Сэйра, - обернулась Кьяра к новой знакомой. - Это хорошо. Красивое имя. Все имена, которые до сих пор встречались мне на Юге, были до ужаса непроизносимы. Язык сломаешь, пока выговоришь. Право же, наверное все южане проводят много времени, развивая способность выговаривать имена друг друга. А куда же ты направляешься, Сэйра?

- Сама я не знаю, куда направляюсь, прекрасная дочь севера. Как заметила ты, о луноликая, имя мое коротко, а значит, нет у меня ни семьи ни титулов - только эта старая кляча, да нож, что достался от матери. Таким как я две дороги - то ли идти танцевать на постоялый двор, где каждый может обидеть, то ли наняться служанкой. И куда ни посмотрят мои глаза, всюду я вижу одно - грубость, нищету и бесправие. Право же, все равно, перед чьими стопами придется мне склониться!
Южанка опустила голову жестом тихого отчаяния, тонкую ткань чадры всколыхнул слабый короткий вздох.

-- Воистину, это так, -- сочувственно отозвался верблюд, мерно покачиваясь на ходу, -- красота слаба и уязвима! Помнится, когда знаменитая наррабанская певица Нести-шиу рассказывала мне свою горестную историю, полную незаслуженных обид и страданий, я растрогался так, что обмакнул ее заколку в румяна, стоящие на подзеркальном столике, и вывел на зеркале четверостишие:

Есть у вепря клыки, у оленя для боя -- рога,
У гадюки есть жало -- не тронь, если жизнь дорога!
А цветы беззащитны -- и могут лишь плакать росою,
Когда рвет для забавы их чья-нибудь злая рука...

Каух раздраженно толкнул ослика пятками - шпор на сапогах он не признавал. Пусть милуются сколько им влезет, пусть творять что угодно - только ему под ноги пусть не лезут. Доберутся до города - там их обоих и оставить. И разговаривайте, голубки, сколько вам родимым влезет!

Чтобы немного отвлечься от мрачного настроения, он аккуратно достал из сумки свёрток с обломном проклятого меча, и стал вглядываться в руны. Того, что он банально завидует умению верблюда быть в центре внимания - он не признался бы и под пытками

- Ну и чего ты там хорошего высмотрел? - Кьяра оставила в покое девушку и заглянула магу через плечо. Уж больно интересен был обломок меча, стянутый у парнишки-кузнеца.
- Сдается мне, где-то я видела подобные руны, - тихонько сказала Кьяра, оглянувшись на Сэйру с Шер-эд-Дахом - не подслушивают ли. Но парочка была занята высокопоэтическим разговором. Девчонка хлопала ресницами, а философ разливался соловьем, видя такого благодарного слушателя.

- Что может быть интересного в проклятом мече? - пожал плечами Каух. - Будь он целым, а не обломком - плохо бы пришлось тебе, возьми ты его в руку.

Къяра захлопала глазами, явно не понимая что такое "проклятое" оружие.

- Проклятое оружие сделано так, что взявший его не в силах ни выбросить, ни взять другое оружие, а сам становится рабом проклятия. Например - всё время убивает и не может остановиться. Или - не может вообще спать и сходит с ума. Мало ли что можно сделать с человеком... В общем-радуйся, что меч сломан. И надейся, что с сотворившим этот меч мы никогда не схлестнёмся в бою!

- Сколько же всякой дряни на свете! - проворчала Кьяра. - Я бы этот клинок засунула его создателю в... ладно, промолчу.

- Правильно, - подтвердил маг. - Лучше помалкивать об этом, особенно когда рядом большие верблюжьи уши.

До темноты оставалось не так много, когда на горизонте завиднелись стены негостеприимного городка.
- Я вот думаю... - прошептала Кьяра на ухо магу, - Не остановиться ли здесь и не подождать ли до темноты. Что-то не тянет меня при свете дня возвращаться в сей чудесный город.