В ГОРОДЕ

Хуррагаш покрепче обнял свой кувшин и возвестил:
— Если ты, о Акоп, и впредь желаешь, чтобы грозный и ужасный Зерхет ибн Харуд и впредь называл тебя своим братом, исполни его волю. Ибо повелел он, чтобы твои люди добыли для него говорящего верблюда, который именует себя Шер-эд-дах, "измеряющий шагами дорогу". В последний раз оного злокозненного и злоумышленного верблюда видели в компании двух северян, имена которым — Каух и Кьяра. И не дай, о мудрый Акоп, оному хитроумному верблюду заговорить тебя витиеватыми речами, ибо незачем верблюдам говорить — их дело возить грузы, так было досель и так будет впредь по воле, что выше человеческой!
И Хуррагаш замолк. Сзади крякнул Большой Джа, восхищенный красноречием брата.

Выскользнуть из дома главы Гильдии Маломышу помешала Ума. Ласково так взяла за ухо, повернула к себе, и спросила:

- Дорогой мой друг, скажи ка мне, почему имена наших недругов неизвестны мне, но зато за несколько монет стали известны этих двух полудуркам?

Маломыш вздохнул, и протянул Уме половину своего "гонорара" от Хуррагаша. И не особенно удивился, когда Ума отобрала и все остальное, оставив Маломышу одну самую захудалую монетку.

- Воистину Зерхет ибн Харуд грозен и ужасен, умен и проворен, статен и храбр... - голос Акопа струился подобно мягчайшему шелку. - И конечно же он трижды достоин называться моим братом... Любимым братом... Младшим братом... Разумеется, братья для того и созданы, чтоб помогать друг другу. И я с превеликим удовольствием направлю все свои деяния и помыслы на то, чтобы помочь моему МЛАДШЕМУ любимому брату. Однако же...

Глава воровской гильдии едва заметно улыбнулся, но в глазах его сверкнул нехороший огонь, а голос налился тяжелой вороненой сталью:
- Однако же надеюсь, что мой любимый МЛАДШИЙ брат Зерхет ибн Харуд, да не споткнется его боевой конь о череп недруга, также не откажет мне помочь. Эти северяне, с которыми ушел верблюд... Женщина мне ни к чему, а вот с ... Каухом я бы поговорил. И когда я проявлю всяческое содействие поиску и поимке злонамеренных северян и отдам Зерхету верблюда и женщину впридачу, Кауха я оставлю себе.

Акоп не спеша выбрал на блюде с фруктами самый лучший краснобокий персик, надкусил его, подбросил на ладони и ласково посмотрел на разбойников:
- Вот так и передайте моему любезнейшему МЛАДШЕМУ брату Зерхету ибн Харуду, о, доблестные братья!

Может, Хуррагаш и не блистал умом и прозорливостью. Может, он и не выиграл бы на состязании мудрецов и богословов при дворе солнцеликого султана. Может, он был, как выразился однажды атаман, глупее глупейшего из баранов.
Но на одно у него хватило ума: понять, как он влип. Не мозгами он это понял -- шкурой своей, неоднократно драной...
Передать атаману речь Акопа дословно -- немыслимо. Любящий братец, большой Джа, долго потом будет собирать по всей пустыне куски Хуррагаша и складывать в корзинку.
Скрыть от атамана желание Акопа желание присвоить себе мага-северянина? Результат будет примерно тот же...
Побелев, несчастный Хуррагаш сам не замечал, что руки его сами собой нервно трут кувшин. И поймал себя на этом лишь тогда, когда пробка выскочила из кувшина и закачалась на цепочке.

Из кувшина засочился дымок, постепенно принимая очертания женского силуэта. Большой Джа придушенно ахнул и, шарахнувшись в сторону, споткнулся о подушку, торопливо схватил ее и попытался под ней спрятаться. Хуррагаш отступил на шаг, продолжая обнимать кувшин, пошатнулся и повалился на четвереньки.
Полностью проявившаяся Зубейда в азарте не заметила своего повелителя, прошла прямо по его спине и оказалась напротив Акопа.
Акоп выронил персик, но быстро справился с изумлением и махнул телохранителям.
Зубейда радостно завизжала и, выхватив топорик, кинулась в бой. Получив в глаз от одного из телохранителей, девица одобрительно хмыкнула и приласкала его рукоятью по челюсти, снизу вверх. Второму она просто засадила пяткой между ног, обернулась к Акопу – и увидела, что тот вскинул перед собой охранный талисман.
- Это нечестно! - возмущенно заорала воительница. - Это... унижение благородного искусства боя! Я отказываюсь работать!
И, обиженно шмыгнув носом, девица обратилась в дымное облако и убралась в кувшин.

Не так уж и страшно было войти в темное нутро проклятой башни. Темновато, конечно. Свет едва пробивается сквозь узкие бойницы высоко над полом. Пахнет сыростью - это в пустыне-то, где горячий ветер высушил землю на три человеческих роста вглубь. Под ногами похрустывал песок и пыль. Но... ничего страшного пока не было. Не выли души беглых маридов, не порхали нетопыри, не скрипели на несмазанных петлях двери.

- Отлично! - Кьяра сразу повеселела и принялась стаскивать с лошадиной спины сумки. - Будем располагаться. А вот тут можно и костерок развести.

Ирга, избавившись от привычной поклажи, облегченно встряхнулась и негромко заржала.
- Знаю, знаю, - вздохнула Кьяра. - Давно пора бы тебя купать. Да только где взять столько воды? Давай хоть скребком почищу.

Но умная лошадь опередила хозяйку и принялась с упоением скрести свой гладкий блестящий круп о шершавую каменную стену. Стена угрожающе затряслась, посыпались мелкие камешки и песок.

- Эй! - завопил Каух. - Полегче, ты, кобыла! Развалишь башню!
Но башня вовсе и не думала разваливаться. Рухнула всего лишь малая часть стены, поврежденная Иргой.

- Каух! Ты только посмотри! - воскликнула Кьяра, оттаскивая лошадь подальше от образовавшегося пролома. Стена оказалась на поверку тоненькой перегородкой из мелких, плохо обтесанных камней, слабо скрепленных жидким цементом. А из дыры, проделанной Иргой, тускло засветило желтым. Целая груда золота и драгоценных камней, пролежавшая невесть сколько времени в тайнике проклятой башни, радостно источали мерцающий свет.

- А в шаге справа от тебя ещё одна ловушка, - брюзгливым тоном выдал Каух, когда Къяра уже двинулась поближе к пролому. Нога отважной воительницы замерла в воздухе. - Ну куда ты спешишь? Лежали они здесь сто лет, и ещё пролежат, тем более что уже темнеет, и даже лучший из лучших воров отказался бы сейчас лезть туда.

За стенами и в самом деле стемнело, и первые порывы ветра ударились в стены башни.

Каух еще долго ходил вокруг кучи вожделенного золота, бурчал что-то себе под нос, время от времени издавая радостное восклицание, когда очередная хитроумная ловушка покорялась ловким пальцам мага.

Кьяра вся просто извелась от нетерпения, но честно не путалась у мага под ногами. За время, что Каух колдовал вокруг сокровища, она успела устроить и покормить Иргу и ослика, развести небольшой бездымный костерок и расстелить одеяла на маленьком островке холодного каменного пола, признанном Каухом безопасным. Хайрулла сидел, сжавшись в комочек, загадочно молчал, не обращая внимания на хлопоты Кьяры. Шер-эд-Дах не стал входить в башню и гордо оставался снаружи, несмотря на то, что ветер все усиливался.

- Ну скоро ты там? - не выдержала наконец северянка.
- Обезвреживание ловушек не терпит суеты, - наставительно ответил Каух, разряжая очередной маленький арбалет, удобно устроенный в нише стены. - Ты ведь, наверное, хочешь остаться с двумя руками, двумя ногами, одной головой да еще и не умереть до восхода солнца в страшных муках от древнего неизвестного яда. Не знаю, кто оставил это золото, но защитили его основательно. Видимо, собирались за ним вернуться.
- Лишь бы не вернулись сегодня ночью! - ухмыльнулась Кьяра. - А завтра тут уже не будет ни нас, ни сокровища. Эх, да за такие деньги мы спрячемся так, что никакой Кликуша нас не найдет! А вон то ожерелье будет мне очень даже к лицу. Люблю сапфиры! Кстати о сапфирах - чего-то наш драгоценный поэт торчит снаружи. Не замело бы песком - ищи его тогда.

Кьяра не спеша встала, потянулась и выглянула на улицу. Ветер тут же швырнул в лицо пригоршню песка, и северянка еле успела зажмуриться.
- Эй, уважаемый! Ты еще долго собираешься тут стоять? - окликнула она верблюда. - Тебе нравятся самумы? Или несуществующие мариды настолько страшны, что ты готов отказаться от своей доли сокровищ?

Кликуша... Каух сморщился про себя, злясь то ли на длинный язык мальчишки, то ли на слишком острый слух Къяры. Вот так вот запроста называть такие имена... Пусть они, эти имена, и не имена вовсе, а клички. Но когда этой кличке уже почти сто лет (а может - и больше), когда носитель её - один из самых страшных преступников, за которым безуспешно охотятся все паладины - от рыцаря до последнего сопливого оруженосца, да в придачу ещё и маг такой силы, что тот покойный хозяин обчищенного дома покажется новчиком первого года обучения, да ещё и не самым способным...

- Сделай мне одолжение, Къяра, - буркнул он, расправляясь с очередной ловушкой. - не называй его так. Называй хотя бы Тем Кто Сидит В Пруду. Договорились?

При слове "сокровища" верблюд повел было заинтересованным глазом в сторону пролома. Но сдержался и учтиво ответил:
-- О благородная дочь метелей и северных медведей! Если неисповедимы пути Того, Кто Создал Этот Мир, то не менее исповедимы и пути Врага Его. -- Шер-эд-дах смачно сплюнул на песок, как и полагается при упоминании шайтана. -- И если беглые мариды не сожрали тебя заживо у входа, это еще не означает, что их в башне и вовсе нет. Возможно, их власть берет свои права лишь ночью, когда Зло входит в полную силу, как луна в полнолуние?
Верблюд пожевал губами и добавил капризно:
-- А сокровища меня интересуют только одним: золото портит людей. Разбогатев, ты и твой вздорный приятель сможете проявить вероломство и отказаться искать для меня наррабанского колдуна с татуировкой на лбу в виде буквы "рэй"...
Покосившись на ослика, Шер-эд-дах добавил:
-- И я уже вижу на тебе тлетворное влияние золота: ты покормила осла и кобылу, но не уделила ни горсти корма мне, своему мудрому товарищу по странствиям!

- Ну ты даешь, философ! - начала было закипать Кьяра. Но через мгновение сообразила, как глупо будет выглядеть перебранка с верблюдом и с кривой улыбкой продолжила:
- Уважаемый, ну как же я тебя покормлю, если ты наотрез отказываешься войти внутрь? Смотри, какой ветер! А сушеная трава вперемешку с зерном, которая тут на Юге назвается питательным кормом для лошадей, очень легкая - улетит и поминай, как звали. Может по весне и взойдут кое-где зерна, но тебе они уже будут ни к чему. Так что зачем переводить зря добро? Входи в башню, корма у меня осталось предостаточно - и ужинай себе на здоровье! А насчет золота... Если ты откажешься от своей доли, то мне и Кауху достанется больше, и тлетворное влияние богатства будет куда сильнее. Так что, уважаемый, ради твоей же пользы будет уберечь наши рассудки от желтого зла.

Кьяра демонстративно зевнула, еле успев прикрыть рот ладонью, чтобы не проглотить горсть песчинок, кои угодливо швырял ветер и пошла обратно в башню, бросив через плечо:
- В общем, Шер-эд-Дах, я тебе предложила. Или ужин в тепле и уюте, да еще и немалая доля золота, или можешь сколько угодно тешить свою гордыню, подпирая стены башни. Вот только откопать тебя после самума будет нечем. Заступа-то мы с собой не и взяли!

Порыв ветра, крысиным хвостом просочившийся в башню, словно приподнял над землёй худенькое тело мальчишки.
Последние несколько часов, тот провёл в странно тихом состоянии, изредка зябко поводя плечами, словно злые ветры севера доносили своё дыхание до башни.
Факелы вдруг рванулись огненными языками к полуразрушенным сводам и погасли. В наступившей, будто рухнувшей на головы темноте, неожиданно жутко блеснули жёлтым светом, подобным свету ущербной луны в ночном небе, глаза Хайруллы.
Негромкий голос заполнил схрон, как незадолго его затопила темнота.

- К чему брать то, уважаемый, да ниспошлёт Милосердный тебе тень длинной с Фарахскую дорогу, что ты не клал. Или ты настолько беден, что решил заняться поисками сокровищ проклятых? Или жаркое солнце, настолько пагубно отразилось на состоянии твоей наимудрейшей головы, да пребудет она в целости триды тридцать три раза, что ты забыл чем платит тот, кто пытается их забрать?
Или печальнаю участь Алладдина, не является для тебя примером, о высокомудрый? Вай, базарные врали и слепые попрошайки переврали эту историю превратив в сказку, но ты-то, о светочь северной мудрости, не можешь не занть что было на самом деле.
Не поворачиваясь, Хайрулла, бросил в темноту за спиной
- Спрячь нож, несравненная роза севера, он не потребуется. Да и не поможет.

Мальчишка подошёл к пролому. Жёлтый свет из глаз тускло отразился в золотых кружочках.

- Говори - тихо сказал он в темноту
И словно всё тот же порыв неугомонного ветра, от куч золота пронёсся вздохом ответ, звучавший скорее в голове, нежели наяву. Кожа северян покрылась мурашками.
- Я завоюю тысячи столиц
Народы предо мной склонятся ниц
Хайрулла чуть наклонил голову, затем подобравшись бросил в темноту
-Но всё тщета и в зеркале былого
Своих друзей я не увижу лиц

-Я завоюю сотни государств
Над миром я раскину свою власть

-Но всё тщета, когда друзей нет рядом
Никто руки, никто совета не подаст

- Я миллионы завоюю душ людских
Посеяв лжи и алчности ростки

- Но всё тщета, без света верной ужбы
Они умрут от горя и тоски.

Тишина.
- Уходи - голос мальчишки, мальчишки ли?, налился хрипотой - они не в твоей власти.

- Они нет - издевательски промолчала темнота в ответ.

Факелы вспыхнули, словно встряхнулись задремавшие на посту часовые.
Хайрулла молча отшёл от пролома, сжавшись и снова становясь самим собой - жалким маленьким оборвышем.
Вместо кучек золота пол пролома усеивали кучки пепла и битых черепков

- Ты... этта... чего сделал-то? - еле собрала слова в кучу Кьяра.
Про Кауха и говорить нечего было. Маг где стоял, там и плюхнулся на холодный каменный пол с таким лицом, словно хлебнул вместо шербета прокисшего вина, а в пирожке, предложенном на закуску, оказались дохлые мухи.

Кьяра хотела еще что-то сказать, но глядя в непроницаемое лицо Хайруллы, махнула рукой и еще раз выглянула наружу, где ветер свистел совсем уже по-разбойничьи, небо помутнело, а Шер-эд-Дах мотал головой и жмурился от летящего песка.
- Шер-эд-Дах! - позвала северянка. - Ты это... насчет золота... Ну в общем, поторопилась я тебе его предложить. Ученичок твой с ним разобрался по-свойски. Так что теперь имеется только еда. Пошли уж внутрь. А то и правда занесет тебя с головой, кто же тогда будет Хайруллу воспитывать?

Пойманная в трещине ящерица пахла очень вкусно, зажаренная на палочке над меленьким костром. Большого разводить как-то не хотелось - и дров жалко, и места не так много. Отходить далеко от пролома Каух не собирался.

И как мне обозвать мальчишку? По имени? Или - "эй ты, бог, иди обедать"?.

- Хайрулла, я не сержусь за этот глупый клад.

Тень в дальнем углу не шевельнулась.

- Я даже рад, что его не стало.

Молчание.

- Ты придёшь обедать, или нет?

А вот сейчас он меня испепелит на месте...

Выслушав рассказ Кьяры о золоте, превратившемся в груду черепков, Шер-эд-дах немного подумал, поводя головой на длинной шее, а затем веско сказал:
— И ты хочешь, женщина, чтобы я вошел в эту башню? А если к утру и вы все, ночующие под крышей, превратитесь в кучи столь же презренного сора? Я не могу рисковать собой. Я слишком ценен для тех, кто почитает философию и поэзию, а также для тех, кто будет почитать ее в грядущих веках. К тому же у здешних крестьян есть пословица: "Если волк на тропе угодил в капкан, лиса далеко обойдет эту тропу..." Должен ли я растолковать тебе глубинный смысл этой поговорки, северянка? Ах, нет?.. Ну, тогда сама подумай: могу ли я, осененный светом знаний и богатый мудростью, быть глупее жалких земледельцев?

Кошка больно ударилась о землю и распласталась на песке. Точнее, на холодный песок легло уже девичье тело. Вирна не могла понять, что происходит. Отчего вдруг превращение произошло само по себе, словно в сказке? Тело не желало слушаться оборотня, словно связанное по рукам и ногам веревкой. Девушка лежала на земле, отчаянно размышляя, куда бы спрятаться на ровной, как скатерть, поверхности, чтобы ее не заметили люди или, что того хуже, излишне разговорчивый верблюд.

Пришлось Кьяре все же тащить сумку с лошадиным кормом на улицу - Шер-эд-Дах наотрез отказывался войти в башню. Еле удалось уговорить его встать поближе к стене, где ветер все же был не столь силен, да и песка наносило меньше. Повесив сумку на гнутую шею верблюда и накрыв горбы поэта одеялом, северянка поспешно вернулась в башню.

- Не знаю, по-моему, Шер-эд-Дах среди нас все же самый умный, - проворчала Кьяра, садясь рядом с Каухом и принимаясь за жесткую лапу жареной ящерки. Пахло превкусно, но жевалось с трудом.
- Это почему еще? - заинтересовался маг.
- Потому что никакой самум не может быть страшнее заколдованной башни, где творится непонятно что - золото исчезает, темнота говорит, а стены нашпигованы ловушками!

Северянка некоторое время молча жевала, а потом заявила:
- Ладно, до вечера мы пересидим здесь, пока ветер не стихнет. А потом уедем!
- Да ты что! - поразился маг. - Забыла, как холодно становится ночью? И темно! Луны не будет.
- Ну и в болото твою луну! - огрызнулась наемница. - А если не поедем, я пойду ночевать к Шер-эд-Даху. У него бока теплые!
- Ага, и будет он всю ночь стихи читать, - фыркнул Каух. - А вот я не боюсь башни, буду ночевать с комфортом и слушать мурлыканье Подаренки. Подаренка-а-а, иди кушенькать, лапочка моя! Подареночка, где же ты? Иди к папочке! ААААА, где моя кошка?

И маг с безумными глазами кинулся обшаривать темные углы, взывая к потерянной любимице, а потом кинулся наружу с воплем:
- Подаренка-а-а-а-а!!!

- Мур, - немедленно вскинулась на зов девушка, позабыв об опасности.
Ее внимательные медовые глаза с паволокой недавного сна, все еще - примерно раз в дыхание - прикрывались ресницами, похожими на бабочек, расправляющих черные крылья. Они, несосмненно, представляли собой прекрасное, неповторимое зрелище. Особенно для мага, который уж никак не ожидал для себя такого открытия.
Два опасных, но безобидных с виду существа встретились взглядом.
Оборотень посмотрела на свои лап...
Тишину прорезал тонкий визг.

Арбалет оказался в руке Кауха раньше, чем он сам успел это заметить, а прыжок назад получился у него несравнимо лучше, чем даже в далёкой юности, когда молодой ученик Гильдии Убийц не знал ещё ничего о магии, и полагался только на ловкость и силу, а взгляд старательно избегал золотистых глаз - нехорошо как-то смотреть в глаза тому, в кого собираешься всадить арбалетный болт!

А ведь молода, намного моложе Къяры. Года двадцать два, наверное. Каух, ты стареешь.
Проморгать оборотня в упор к себе, таскать на шее - это надо было суметь...

- Я жду объяснений. И будь добра, не вставай. А то стрельну - больно будет!

- Он может, - подтвердила Кьяра, с шелестом вытаскивая меч из ножен и не спеша приближаясь к темному углу за лестницей на верхние уровни башни, где факел, беспокойно трепеща, выхватил из полумрака гибкую фигурку в длинном белом одеянии. Фигурка была явно женской, весьма стройной, а при ближайшем рассмотрении оказалась красивой молоденькой девушкой со странными золотистыми глазами.

- Каух, да ты крут! - восхитилась Кьяра. - Девчонки на тебя сбегаются прямо как мухи на... ээээ... на мед! Сначала Сэйра, теперь вот еще пожалуйста. И не вздумай теперь кряхтеть по утрам и жаловаться на ломоту в спине - все равно не поверю. Ты же у нас мужчина хоть куда, если на тебя такие молоденькие западают!

Хайрулла тихонько выскользнул из башни.
Самум завывал как тысяча бесноватых джинов. В воздухе, стаями ос, вились мелкие злые песчинки. Песок заволакивал всё небо в безумной пляске ветра.
Лохмотья мальчишки трепетали.
- Учитель - тихий дрожащий голос попытался нащупать в круговерти земли и неба отклик.
Не услышав ответа, что вобщем-то было и немудрено, Хайрулла двинулся прочь от башни.
Самум взревел, точно живой, набрасываясь на хилую фигурку. Однако вопреки всему ветер не сокрушил тощее тело жертвы - пригибаясь оборванец двигался в самое сердце бури.

Башня растворилась в мрачно-охристых роях песка. Хайрулла выпрямился, потом сел на землю в позе раздумья. Казалось буйство стихии не причиняет ему вообще никакого беспокойства
- Ты проходишь над миром - не зная границ;
Заставляешь слугу, и владыку пасть ниц;
Я вручаютебе, это хрупкое тело,
Чтобы нёс ты на крыльях его, точно птиц.
И хайруллы не стало. Лишь на том месте где он сидел закрутился волчком песчаный бурунчик, да ликующе взвыл ветер, рванувшись в простор ночного неба

Вирна стояла, опустив глаза и судорожно соображая, что бы сказать. Странная сила, которая не давала ей обернуться, внезапно исчезла, но было уже поздно. На нее в упор смотрели оба северянина. Причем в глазах Кауха не было ни малейшего намека на ту нежность, с которой он взирал на тощую кошку. Кьяра тоже лениво поигрывала мечом, но было понятно, что эта леность напускная, и оборотень не успеет даже снять пояс, как ее голова с пустыми медовыми глазами покатится вниз с бархана.
Оставалось надеяться только на свою природную сообразительность. Вирна вдохнула немного воздуха, будто собираясь нырнуть в воду с головой.
- Достопочтенные северяне! Прощу прощения, что не могла раньше проявить себя разумным существом. Однако выслушайте меня, прежде чем примете решение убить.
Я была самой обыкновенной девушкой до тех пор, пока в один из дней - о, этот черный день я запомнила надолго - я не встретила на своем пути великого мага Эль-Аддафи. Воспылал тот ко мне страстной любовью, но гордыня моя была больше моей красоты, потому отказала я страстному порыву. Месть оскорбленного мужчины была страшна. Превратив меня в дворовую кошку, он похитил меня из дома моего отца и использовал для своих черных дел. Ныне же - трепещите, ибо увидел Эль-Аддафи прекрасную Кьяру и в тот же миг полдень показался ему чернее ночи, и в той ночи сияли звездами ее удивительные глаза. Мой хозяин отправил меня вслед за вами, ибо сам был вынужден остаться в городе по неотложным делам. Я должна была проследить за вами и получить взамен желанную свободу или умереть...
Так говорила кошка Вирна, наглая хитрюга, невинный вид которой привел в капкан немало простаков. Теперь все зависело от того, поверят ли они в эту глупую историю.

Мало кто смог бы назвать Маломыша почтенным человеком. Впрочем он и сам особо не стремился к этому. Что вы, уважаемые, зачем честному ору, громкая слава. Нет, спору нет с именем честного человека воровать легче, но... Уж больно лихи палачи-пехлеваны, к недавно честным, а ныне пойманным за руку людям. Так, что проходите, уважаемые, не пытайтесь стыдить Маломыша. Честному вору виднее.
Потому о в неверии замер Маломыш, когда в жилище его, вошёл как к себе домой мальчишка. Ой-йе, достопочтенные, и в чём только душа держится. Кожа да кости. Лохмотья - последний нищий побрезгует.
И трижды не поверил вор своим ушам, когда мальчишка глянув ему в глаза произнёс
- Привет тебе, почтенный.
И было в этих глазах, что-то такое, что заставила умудрённого жизнью Маломыша, захлопнуть рот, уже собравшийся изрыгнуть хулу.

По узким улицам, обезлюдевшим с началом песчаной бури, двигалась фигура в сером плаще. Казалось, ещё один порыв ветра, и все будет концено - собъёт безумца с ног, полнимет в воздух и обрушит на замлю, переломав все кости, но... каждый раз удавалось странному этому человеку увернуться от когтей песчаных демонов. Нельзя сказать, что так уж просто давались ему эти шаги, но тем не менее скоро во дверь дома Акопа Хромца проскользнула тень, оставив за спиной ничего не заметивших стражей - весьма опытных воров с десятилетним стажем.

Побывавшие в кровавых боях, не страшащиеся смерти и муки, закаленные подобно своим кривым мечам телохранители Акопа (а иных грозный глава гильдии воров до себя не допускал), затрепетали. Потому что Акоп Хромец, глядя на боевитую девицу из кувшина, заржал как молодой конь.
- Вот это да! - хохотал Акоп, стуча по полу длинными ногами. - Отказываюсь работать в таких условиях! Ух-ха-ха-ха! Давненько так не смеялся!

Телохранители, прикрываясь шелковыми подушками, поспешили отползти к стене комнаты, а братья-разбойники, не веря своим ушам, боялись двинуться с места. Но, кажется, грозный владыка не собирался казнить их прямо сейчас.

Отсмеявшись и вытерев невольные слезы, Акоп махнул телохранителям, чтоб поскорее выкатывались из покоя, и принял решение:
- Вот что, любезные мои Хуррагаш и Большой Джа. Вы хорошо повеселили меня со своей джинншей. Так что предлагаю отличную сделку, выгодную и мне, и вам. Я приложу все усилия к поимке северян. Верблюда и женщину получит, как он того пожелал, Зерхет ибн Харуд. А маг... ну скажем, неудачно прочитает заклинание и... сгорит! Только вы его и видели. Мы даже предъявим кучу пепла моему младшему брату Зерхету. А где на самом деле будет маг - это уж моя забота. Думаю, вы согласитесь, о храбрые коршуны пустыни!

- Храбрые коршуны пустыни поспешат согласиться с великим Акопом, - раздался смешок из тени, скрывавшей часть комнаты. Странное дело, ещё минуту назад комната не была так темна, чтобы кто-то мог скрыться от зорких глаз Акопа и его верной охраны. Наверное, это самум. Да, просто самум. На улице настолько темно, что это пригасило светильники в комнате.

- А теперь, Акоп Хромец, позволь своим людям оставить нас наедине, - тень шагнула вперёд и сделала некий жест пальцами. Всем в комнате - ну разве кроме двух братьев - стало как-то не по себе.

Повинуясь щелчку костлявых пальцев господина, телохранители Акопа и братья-разбойники поспешно выскочили за дверь. Неведомо откуда в комнате с плотно закрытыми окнами и дверями пронесся прохладный сквозняк, качнувший легкие занавеси из карамейского шелка. Вздрогнуло пламя светильников.

От приветливости главы воров не осталось и следа, когда он заговорил с прибывшим:
- Не предлагаю тебе присесть... Да ты и сам, Луаран, никогда не стремился задержаться у меня в гостях. Так что говори поскорее, с чем пришел, и разойдемся с миром.

- Мой господин имеет к тебе просьбу, мудрый Акоп, - гость и сам не очень любил долгих бесед. - и лучше будет для нас всех, если ты её выслушаешь и примешь к сведению.

Акоп медленно кивнул, мысленно представляя себе прекрасную картину - Луарана, Правую Руку главы Гильдии Убийц, распятого на стене города. Увы, подобному вряд ли когда-нибудь суждено сбыться, а посему придётся скрипнуть зубами, и выслушать наглеца. Не та сила теперь у Гильдии Воров, чтобы сссориться с Убийцами.

- Мой господин высказал пожелание, - продолжил Луаран, - чтобы мудрый Акоп, взяв в плен его младшего сына, Кауха, тайно переправил его самого и его служанку к Халмулской Библиотеке, но только так, чтобы для них это выглядело как побег.

Растянув тонкогубый рот в улыбке, Акоп с ядовитой вежливостью сообщил:
- Твои сведения, уважаемый Луаран, несколько ошибочны! - глава гильдии воров не скрывал радости от возможности хоть как-то уязвить противника. - Женщина, сопровождающая вышеназванного Кауха - не служанка его, а равноправная спутница. Мало того, мои люди донесли мне, что северянка весьма искусна в боевом умении.
- Женщина? Хороша в бою? - глаза Луарана округлились. - Не верю своим ушам.
- Ты можешь не верить мне, уважаемый, но у меня есть свидетели. Не далее, как вчера вечером ко мне пришли двое торговцев невольниками. Горько жалуясь на судьбу, они просили отсрочить внесение податей. Потому что двое северян - мужчина и женщина - разнесли их караван в клочья. При этом северянка работала клинком не хуже, чем иные женщины - кухонной утварью.

- Я приму к сведению слова почтенного Акопа, - посланник Убийц поклонился, - и посмею откланяться, дабы более не отвлекать его от важных дел и приготовлений к поимке Кауха.

- Только... - глаза его угрожающе сузились, - посмею намекнуть другу моего господина, что навредить Кауху, это больше чем обидеть главу Убийц. Это перейти дорогу... самому Кликуше!

И - исчез, растворился в тенях, как будто и не было его.

А за дверью, среди выставленных в коридор стражников, маялись братья-разбойники.
Собственно, маялся только Хуррагаш. У Большого Джа с детства не было воображения, и иногда это служило ему хорошую службу. Сейчас, например, он с интересом разглядывал дверь в комнату Акопа и прикидывал: смог бы он ее вышибить кулаком -- или пришлось бы плечом приналечь?
Зато Хуррагаш трясся за двоих. И, приблизив губы к горлышку кувшина, нервно шептал:
-- О скверное порождение ослицы и бешеного шакала! О капкан, подброшенный мне на пути злой судьбой! Ты замыслила погубить нас с братом, о безголовая? Да если бы ты хоть слегка царапнула Акопа своим мясницким топором -- тебе в кувшине стало бы о-очень тесно! Потому что нас с братом запихали бы туда! В горлышко! Мелкими кусочками! Вот сколько уместилось, столько бы и запихали, а остальное скормили бы голодным псам! А зачем тебе понадобилось наступать мне на спину, о дитя шайтана? Или ты думаешь, что ты невесомее струйки дыма? Да ты весишь больше откормленной свиньи!
Кувшин хранил оскорбленное молчание.

- Ы...? - сумел спросить Маломыш, неожиданно почувствовавший себя не очень хорошо. Ноги как-то дрожали и подгинались, да и голос не очень слушался. А интуиция вора (которая порою куда лучше любой магии) вовсю кричала, что нужно бежать спасаться...

Скамейка наконец нашлась, и "почтенный Маломыш" поспешил присесть.
- Ы..? - Маломыш хотел усмехнуться едко, хотя бы затем чтобы перед собой показаться сильным, но... Тело лучше него знало, что нужно сейчас делать. - ы?

- Я думаю не стоит тебе объяснять, почтенный - глаза у мальчишки были очень ... недобрыми - змеи пустынь вились в них, самумы и хамсины, бушевали в них, скелеты умерших от жажды - белели в них - что, Акоп Хромец переполнил чашу терпения Милосердного. И думаю не стоит объяснять тебе, уважаемый, что это честь, стать оружием Милосердного, дабы покарать нечестивца. Я думаю, что место главы гильдии, должен занять более достойный и умный человек, а не дряхлый растлитель мальчиков. Ты согласен со мной, почтенный?
Медовый голос был у мальчишки. Воистину медовый - когда мёд на острие кинжала

Маломыш очень испугался. Очень-очень... Настолько, что неожиданно - перестал бояться. Потому что боялся уже не странного мальчишки. Потому что - очень боялся Акопа. А что, если соглядатаи уже слушают этот разговор?

- Я не знаю, кто ты и что ты. Джинн ли ты, колдун ли, или ещё кто. Ты можешь убить беззащитного, о странный непонятно кто, но ты явно не знаешь, что глава Гильдии не может быть дряхлым. Ты приходишь ко мне, и приказываешь убить того, кто по праву занимает своё место. Ты приходишь, и говоришь о том, что надо убить Акопа, который уже много лет несёт на себе печать благословления Богини Смерти. Каким бы старым не казался Акоп, он в схватке победит любого смертного, и среди Мастеров Тени - он - первый... Нет, - Маломыш покачал головой - я не посмею поднять руку на пророка Богини!

- Поднять нет - было во взгляде мальчишки что-то такое... ядовитое. - Возьми, почтенный.
С худенькой детской руки, словно слеза скользнул на ладонь Маломышу, перстенёк. Простой такой перстень, ой бросьте, уважаемые, какое там золото. Хорошо если бронза. И камешек, дай Милосердный, если не гранит.
- И ещё возьми - на шею Маломышу легла тоненькая, узлом вязанная верёвочка.
- Сегодня вечером, почтенный, ты поднесёшь, столь уважаемому тобой Акопу, кубок подогретого архазийского вина. Как он любит. А перед этим бросишь в кубок перстень. Милосердный терпелив, Он прощает людям слабости. Акоп конечно попросит тебя глотнуть. И ты, о вор воров глотнёшь из кубка ничего не опасаясь. А после этого возвратишься к себе. Но заклинаю тебя розами Садов Избранных, не снимай с шеи верёвочки. Амулеты Раш, так просто не достаются.
Мальчишка говорил так легко и уверенно, словно и не сомневался в том, что его поручение будет выполненно.
-Прощай, уважаемый. - глаза оборванца на миг потеряли своё добродушное выражение, как рассеяный покупатель кошелёк - Ты ведь не обманешь меня, да, о падишах, срезающих кошельки.
Уже на выходе из комнаты жуткий гость обернулся, стегнув Маломыша взглядом, как плетью, так что тот вновь облился холодным потом ужаса.
- А на счёт Богини смерти, не беспокойся. К тебе, у неё счетов не будет.

Самум выл подобно раненому льву и яростно кидался на все, что попадалось ему на пути. Стены древней башни дрожали, но выдерживали натиск ветра и песка.
- Долго мы еще будем тут стоять? - поинтересовалась Кьяра. Ей порядком прискучило торчать в темном закутке под лестницей, утопая ногами в груде нанесенного снаружи песка и держа меч наготове. Хотелось вернуться к ласковому теплу костра, сесть на шерстяное одеяло и снова заняться жареной ящеркой. А приходилось прикрывать Кауха и выслушивать робкие оправдания пойманной девушки.

История про неожиданного воздыхателя, якобы воспылавшего страстью к прекрасной северянке, Кьяру совершенно не удивила.
- Еще бы! Да в какой бы город я не пришла, обязательно найдется хотя бы парочка поклонников! - заявила Кьяра. - Эх, да знала бы ты, девочка, какие мужики по мне сохли! Вон, Каух подтвердит. Даже принцы! Особенно тот, как его там... ну из того королевства... как оно называлось-то? Ну в общем, тот принц даже предлагал мне руку, сердце и корону. Только он мне совершенно не понравился. Слабак! Куда ему против меня в бою, не говоря уж о семейной жизни!

Каух фыркнул, но благоразумно воздержался от замечаний.
- Чего ты фыркаешь? - возмутилась наемница. - Можно подумать, ты лучше! Вон, даже оборотня подцепил! Думай теперь, что мы будем с ней делать.

Вирна судорожно соображала, что теперь делать. Каух изменился на глазах, превратившись из добродушного увальня в холодную и скользкую змею. Да, удружила неведомая сила, так невовремя возвратившая ей вид изначальный...
Оборотень попыталась состроить глуповато-медовую мордочку, но в мигом потемневших глазах плескались котлы.. нет, озера кипящей смолы. Жестокая, циничная, изворотливая, словно хлыст, тварь искала лазейку для бегства...
И не находила ее.
Внезапно ответ пришел сам собой.
Если она превратится в кошку, вряд ли кто-то из взрослых сможет поймать ее. Странный - Вирна кожей чувствовала эту странность - мальчишка куда-то испарился, а неповоротливые северяне... Вряд ли у Кауха в запасе есть какое-нибудь магическое средство, Вирна на собственной шкурке не раз проверила старинное утверждение: на истинного оборотня слабо действует большинство заклинаний.
Оставалось дождаться, пока Каух хоть на секунду отведет глаза...

Каух не смог бы объяснить, КАК она успела... Тот миг, который мелькает взмахом ресниц, девушка-оборотень смогла использовать с толком. Только что на песке стояла стройная фигурка в белой рубашке и вот уже она исчезла, а на песок серой молнией скользнула кошка и опрометью кинулась между ног мага к выходу.
- Держи ее!!! - не своим голосом завопил Каух, шустро поворачиваясь вокруг себя и взмахивая бесполезным арбалетом.

Не долго думая, Кьяра прыгнула вперед и накрыла беглянку своим телом. Кошка заорала дурным голосом и принялась вырываться и царапаться, но северянка держала добычу крепко. Каух поспешно подскочил с крепкой корзинкой, в которой недавно еще были съестные припасы.
- Давай ее сюда!
Кьяра поспешно сунула извивающуюся кошку в корзину и захлопнула крышку. Каух не менее поспешно перетянул корзину шнурком, а для верности еще и пробормотал запирающее заклинание.

- Теперь не выберешься, - самодовольно сказала Кьяра корзинке, откуда доносилось угрожающее завывание.
Маг с трудом перевел дух и постучал по крышке:
- Эй ты, обманщица! Имей в виду, превратишься в человека - сломаешь себе шею!
Корзинка помолчала немного, а потом разразилась новой долей непонятных кошачьих угроз.

- Пойдем дальше ужинать, - вздохнула Кьяра. - Или обедать. Такая темень из-за этого самума - не поймешь, сколько времени.

- О благороднейшие из наиблагородных - медоточивый голос расколол напряжённую тишину, и оборванец юркой ящеркой проник в развалины, хотя кто скажет, сколько он уже наблюдает за произошедшим - Неужели вы, о непобедимые и непревзойдённые побоитесь кошки? Или не ты наирыжебородейший светоч мудрости, движением мизинца подчиняешь себе стихии? Или не ты, о пэри севера, чей меч не знал поражений, выходила победительницей из любой схватки? Полноте, сжальтесь над несчастной. Обещаю вам, что сам пригляжу за ней, покамест мы не придём в хамулскую библиотеку.
Взгляд оборванца лишь на мгновение задержался на неожиданной гостье и смешинки, будто маленькие иблисы запрыгали в глубине его глаз.
- А нам, достопочтенные пора отправляться в путь. Ветер стихает и идти уже можно. Пока самум не стих окончательно, он занесёт наши следы. И... - тут голос мальчишки стал самым обыкновенным, но очень жалостливым - У нас поесть ничего не осталось?

- Нет уж! - Каух держал корзинку с пленницей на вытянутой руке. Из кошачьей тюрьмы слушалось глухое рычание вперемежку с подвыванием. - Пусть посидит, подумает, как на меня охотиться.

Пленница издала особо гнусный вопль и попробовала прутья на прочность. К несчастью для неё, она была кошкой, а не крысой.

- Лицемерка... - с презрением пробормотал Каух. Коварность кошки поразила его до глубины души.

- Хайрулла! Ты, кажется, есть хотел? - Кьяра торжественно протянула мальчишке скрючившийся, но вкусно пахнущий жареным хвост - все, что осталось от несчастной ящерицы. Хвост, впрочем, был довольно крупный. Ящерка попалась не маленькая.
- Есть еще лепешки. И немножко пива. Или нет... нечего спаивать молодежь. Пей лучше воду. А пиво я допью.

Кьяра плюхнулась на одеяло и принялась догрызать свою долю жаркого. Пиво в бурдюке северянка пристроила рядом с собой и отпивала маленькими глотками. Эх, жаль мало осталось! Хотя... то, что на Юге называется пивом, не идет ни в какое сравнение с северным пивом. Чтоб из настоящего ячменя, со спелым хмелем и из дубового бочонка!

Ветер стонал и бился в стены, как будто рвался заглянуть вовнутрь и увидеть глупого смертного, возжелавшего попасть в объятья смерти раньше отмеренного ему срока.

"Дверь сорвёт..." - мелькнула ленивая мысль, и исчезла бесследно. Не до двери было Маломышу. Письмо Акопу было уже закончено, бокал с отравленным вином выпит, а перстень и амулет выброшены в огонь.

Конечно же, Маломыш хотел жить - а кто бы не хотел? Конечно, ему страшно было пить яд. Но ещё страшнее было подумать, что что-то может случиться с Акопом. Страшным Акопом. Бессердечным Акопом. Акопом Безжалостным. Но вместе с тем - с Акопом мудрым. Акопом отважным. Акопом, которого, боясь, все воры города по-своему любили.

Нет, не к тому человеку пришёл этот странный и страшный колдун, притворившийся оборвышем. Разрываясь меж многими страхами, боясь оставить всё как есть, боясь пойти к Акопу (а вдруг перстень убъёт его просто потому что будет рядом?), боясь всего на свете, Маломыш принял самое простое из возможных решений.

И теперь - глядя на огонь, чувствовал, как лёд ползёт от ног вверх...

Серебряный кубок сплющился в пальцах Акопа, словно был восковым. Рыжая Ума скорчилась, уткнувшись лбом в пол и боясь лишний раз вздохнуть. Если Акоп Хромец гневался ТАК, без проклятий и угроз, молча сжимая зубы, тревожить его было крайне опасно для жизни.
- Я знал, что эти северяне доставят мне неприятности, - процедил наконец глава воров. - Печенкой чую, что без них тут не обошлось. Этот маг, Каух... Наверняка это был он...

Грозный Акоп перевел взгляд на Уму.
- Встань, моя верная Ума. Ты доставила мне плохую весть, но твоей вины тут нет. Маломыш славно служил мне и в смерти остался верен своему господину. Он достоин высочайших почестей. Распорядись насчет похорон. Все должно быть лучшим! Но сначала... позови Эрлунга.

Ума молча поклонилась, поцеловала руку Акопа и выскочила из комнаты. А через несколько мгновений в комнату неслышно вошел начальник охраны Акопа Эрлунг - отчаянный боец и умелый шпион, в свое время восхитившийся гением главы гильдии воров и оставивший ради этого родную гильдию убийц.

- Я обещал Луарану оставить северян в живых, - отрывисто сказал Акоп, не глядя на верного слугу своего. - И я сдержу обещание. Северян необходимо доставить мне живыми... даже если они будут едва живыми. Ты меня понял?
- Да, господин.
- Возьми лучших людей - воинов и магов. Оставь засады на всех караванных путях и во всех оазисах в округе. Они не могли уйти далеко.
- Да, господин.
- А Зерхет... обойдется! - в голосе Акопа послышалась едва заметная усмешка.
- Да, господин, - в третий раз поклонился Эрлунг и, повинуясь взмаху руки Акопа, вышел вон.

В комнате стало тихо. Лишь потрескивала ароматическая свеча да шелестел листок бумаги. Акоп Хромец в который раз перечитывал предсмертное письмо Маломыша и по скулам главы гильдии бегали желваки.

-Очень вовремя, - довольно сказал Каух, увидев очередных жертв самума. - Как раз их двое, и скакунов двое. Только нужно вам, друзья мои, переодеться...

- Прекрати! - Къяра брезгливо отвернулась, когда маг стал раздевать мёртвые тела, совершенно очевидно, не понимая, чего ради её обычно разборчивый спутник вдруг занялся мародёрством.

Обернулась только тогда, когда услышала знакомое "Вита мортис кайо".

Бледный, но довольный (или - довольный но страшно белдынй?) Каух уже указывал путь двум всадникам, одетым в их с Къярой старую одежду - ту, в которой они всем наверняка запомнились.

- Каух, ты какой-то зеленый, - заметила Кьяра, глядя на мага, пошатывающегося на спине ослика.

Каух только буркнул нечто нечленораздельное и вытер вспотевший лоб рукавом красного бурнуса. Обычно круглые щеки мага ввалились, под глазами наметились темные круги.

- Каух, может остановимся? Отдохнешь? - от Кьяры не так-то легко было отделаться.
Маг вздохнул и ядовито ответил:
- Еще бы не позеленеть! Четыре трупика поднять - это тебе не кольчугу в штаны заправить!
Он хотел добавить еще что-то не менее ехидное, но покачнулся и едва не свалился на песок. Кьяра еле успела подхватить соратника.

- Вот что, любезный Каух. Видишь пальмы на горизонте? Постарайся дожить до них. Остановимся в оазисе и передохнем немного. Не принимаю никаких возражений.

(Совместно с Иннельдой Ишер)

Шер-эд-дах размеренно переставлял ноги, покачиваясь на ходу, но в мыслях его не было обычного покоя и желания слагать стихи. Жаль, что Хайрулла задремал в седле: верблюд нашел бы тему для беседы с ним. Например, Шер-эд-даха тревожила загадочная кошка, ехавшая в закрытой корзинке, что приторочена была на боку верблюда.
Наконец философ не выдержал. Чуть повернув голову, он спросил учтиво:
— Да простит меня незнакомая попутчица... я хотел спросить, владеет ли она человеческой речью в кошачьем обличье, как я одарен речью людей и в облике верблюда?
Выразительный фырк, донесшийся из корзины, не мог служить ответом на вопрос верблюда.
— Вы не удостаиваиваете меня беседы — или просто не лишены возможности ее поддержать? — не унималась настырная вьючная скотина.
Нечеловеческий, с трудом выговаривающий отдельные согласные голос прошелестел из корзины:
- Отвяжжиссссь!
Попытки процарапать стенку корзины возобновились, теперь уже в сторону верблюжьего бока.
— О! — обрадовался верблюд. — Так ты владеешь искусством членораздельной речи, о госпожа плетеной корзинки! Но почему ты так неприветлива, обладательница мягкой шкурки? Не утомила ли тебя тряска? Я стараюсь идти как можно ровнее!
- Гррррхххх... Тттыы... Посссмотрела бы я на тебя, есссли б тебя засунули в эту иблисссову корзззинку, - неожиданно миролюбиво закончила пленница.
— Да храни меня от такого несчастья Создатель земли, воды и пустыни! — совершенно искренне ужаснулся верблюд. — Я был бы счастлив помочь... ну, хотя бы тем, чтобы быстрее дойти до оазиса. И увлекательной дорожной беседой. Я, например, хочу спросить: не был ли тот колдун, что дал прекрасной деве усы и хвост, наррабанцем с татуировкой на лбу в виде буквы "рэй"?
- Да не видела я его литссса! - в сердцах мякнула Вирна и замерла. Проболталась!!
Но верблюд не заметил ее оплошности.
— Жаль! Я был бы счастлив узнать что-нибудь о негодяе, да вышвырнут могилы на белый свет всех его предков и да пойдут их древние скелеты бить морду своему потомку... Но не грустите, госпожа с полосатой шкуркой. Вы теперь получили возможность увидеть мир так, как не видит его никто из подруг вашей юности. Ловля мышей и... э-э... — Верблюд замялся, не зная, что еще такого хорошего в кошачьей жизни.
- Мда, оссссобенно хорошшшо мир виден из этого узззилищщща! - съязвила кошка. - А горбатый госссподин уверен, шшто нашши друзззья сссобиратссся и далее тассскать меня ссс ссобой?
Верблюда никто не поставил в известность о дальнейших планах северян, но сознаваться в этом он не собирался.
— Если и так, — сказал он загадочно, — я буду искренне рад вашему присутствию в нашей компании... Позвольте мне назвать свое скромное имя: Шер-эд-дах, прославленный философ и эмир поэтов...
Кошка размышляла, стоит ли ей называть свое настоящее имя. С одной стороны, мало ли Вирн* в проклятой пустыне.. А с другой, если ей удастся сбежать, то имя вкупе с некоторыми эээ.. особенностями жизнедеятельности станут слишком хорошей приметой для поиска.
- Меня ззззовут Вейла**, - наконец выдохнула она.
— Какое поэтическое имя! — восхитился верблюд. — Кстати, о поэзии... не захочет ли моя милая спутница скрасить дорогу стихами? Я мог бы прочесть что-нибудь из того, что написал, когда ходил на двух ногах.
Кошка решила, что пока горбатый говорун чего-то там рассказывает, она сможет немного отдохнуть.
- Хххорошшшо, - устало согласилась она.
На верблюжьей морде не отразилось ничего, но внутренне Шер-эд-дах просиял. Вейла оказалась разумной девушкой с хорошим литературным вкусом.
— Вряд ли юной красавице будут интересны философские трактаты, — начал он тоном щеголихи, выбирающей наряд. — А вот любовная лирика... придутся ли по сердцу моей госпоже любовные стихи?
- Да, - не терпящим возражений голосом ответила кошка. Ох, когда же он наконец начнет читать??? Ей ужасно хотелось спать.
Верблюд с удовольствием начал:

Соловей своей песней прогнал мои сны.
Ветер тучку сорвал с лика полной луны.
Так же дерзко чадру с ненаглядной подруги
Мы срываем, когда влюблены и хмельны!

И на зов соловья я покинул свой дом.
Нет покоя влюбленным ни ночью, ни днем!
Я не видел, куда я бреду, как безумный, —
Как же я под твоим очутился окном?

Кто сказал, что я пьян? Я не так уж и пьян,
Но любовным безумьем мой дух обуян,
И любовь привела меня к окнам желанной,
Так в песках караванщик ведет караван.

Я глотками прохладу полночную пью.
За окном этим — гурия. Сам я — в раю.
Отвори поскорей, пока петь я не начал —
Вся округа сбежится на песню мою!

Как расцвечена звездными гроздьями ночь!
Отвори мне, о солнца и месяца дочь!
Отвори же скорей! Мы сплетем свои руки
И прогоним печаль поцелуями прочь!

Вирна не услышала последних слов, так как мирно сопела, убаюканная мерным покачиванием и монотонным голосом верблюда.
Шер-эд-дах довольно покачивал длинной шеей. Новая подруга была не из тех, кто лезет к поэту с восторгами, за которыми скрывается непонимание (или, что еще хуже, с критикой!). Нет, она в благоговейном молчании повторяла про себя его... хм!.. весьма удачные строки!..

(* Вирна - в пер. "колючка")
(** Вейла - в пер. "ветерок")

Голова болела так, что заботливую Къяру хотелось превратить в белку ( было и такое заклинаие в арсенале Кауха,жаль - бесполезное - мишень должна стоять пять минут на одном месте ) и сунуть в корзинку к кошке. Пусть друг о дружке позаботятся.

А ещё... ещё звенел в сознании колокольчик тревоги, пытаясь о чём-то предупредить. Но вот о чём? Как же болит голова...

- Так. Къяра. Отстань от меня. Отстань отстань. Шагов на двадцать. И с приставаниями о моём здоровье тоже отстань! - всё это Каух пробормотал не очень громко.

А вслух громко заявил - А не подстрелить ли зверушку на ужин?

Каух тяжело сполз на песок. Прислушался к нехорошей тишине. И, повинуясь инстинкту, всадил арбалетный болт в манящую тенью зелень ближних кустов!

- Назад! - прошипел Каух, напряженно вглядываясь в тени, мелькающие среди зелени. Слишком, слишком давно в последний раз приходилось ему сталкиваться с Мастерами Тени...
Верблюд тревожно вытянул длинную шею, заозирался. Зрение у него было паршивое. А вот чутье - острое. И запах чужих людей он ощутил явственно.
Притаиться -- это для всяких кошек. А верблюд распахнул пасть и трубно заревел.
- Идиот... - злобно прошипел маг, и, поскольку терять было нечего, во всё горло заорал - Къяра! Засада!
Это слово оказалось той самой последней соломинкой, которая, по пословице, сломила спину верблюду. Разумеется, не сломило, а помутило разум, вселило в сердце ужас, заставило шарахнуться в сторону. При этом лопнул седельный ремень, корзинка с кошкой полетела на песок, но верблюду уже не было до этого дело. Длинные ноги несли его прочь.

Метнуть нож вон в те заросли, отпрыгнуть в сторону (как же некстати подгибающиеся ноги!), призвать духов воздуха, чтобы защитить себя и Къяру от стрелы в спину, и слишком, слишком неуклюжим от слабости кувырком откатиться в сторону.

Увидеть, как Къяра уже сцепилась сразу с тремя противниками, выросшими из ниоткуда...

Плохо... плохо,ой как плохо! Но вот вам, ребята, сюрприз - огненная стре...

Духи воздуха остановили стрелу, не дали вонзиться в плечо, но заклинание ушло псу под хвост.

Как же всё плохо плохо плохо!

Внезапно что-то стряслось. Вирну подбросило. Затем корзинка затряслась, словно была приторочена к спине не верблюда, а ночной падальщицы гиены, страдающей от чесотки.
Удар. Переворот. Еще удар.
Крышка корзинки не выдержала. Не спасло заклинание, не сдержали слова - узилище распалось по прутикам во время полета вниз, к подножию бархана.
На котором какие-то люди в упор расстреливали яростно сопротивлявшихся Кауха и Кьяру.
Нельзя сказать, что оборотень воспылала праведным гневом и кинулась на защиту северян, сумасбродно напав на много превосходящие силы противника. Колючку подвело проклятое свойство организма - иногда в состоянии крайнего гнева, испуга или от неожиданной встряски она непроизвольно теряла облик. И вот уже с песка взвилась гибкая фигурка в белом, в прыжке разметав темные волосы и блестящее лезвие клинка-пояса.
Уйти незамеченной не удастся, это как пить дать. Тем более те двое уже бегут к ней... Вирна ощерилась, в этот момент вряд ли даже поэтично настроенный Шер-эд-Дах назвал бы красивым ее лицо... Над поющими песками пронесся предсмертный хрип разбойника. За секунду до того он прочел в глазах странной девушки смертный приговор...