Снаружи раздалось длинное и резкое как скрежет карканье, оно закончилось возмущенным почти человеческим воплем.
Себастьян-Фердинанд блеснул черными глазками на Хаяши. Такой неуверенный вид и колдовство? Выдру захотелось оказаться подальше от мальчишки - где угодно. А когда мальчик начал колдовать, по шкуре будто пробежал мороз и каждая шерстинка встала дыбом
- Я спрячусь под домом, погляжу, когда придут, - поспешно предложил он.
Священник посмотрел на муджину и медленно кивнул.
- Я буду ждать у выхода.
Он немного отодвинул щит. В щель тут же ринулась голова, у которой заклинания чиго не до конца отбили атакующий пыл. Сразу же отлетела назад, как от удара, от переплетшихся пальцев священника, Упала на землю, оглушенная. Муджина выскользнул наружу с огорченным вздохом - слегка порвалась рубаха, зацепившись за сучок. Он загреб лапой несколько камней покрупнее и исчез под деревянной верандой. Отец Андрео, напрягшись, сдвинул щит на место и остался у щели, на месте своего духовного последователя. Он с тревогой закусил губу. Хотелось понять, что делает Хаяши, но вмешиваться было просто опасно для всех.

(с Даларой и Бишем)

Словно невидимый колокол – такой большой, что даже силачу Бенкэю не унести – накрыл старый дом; будто пламя небольшого костра, что согревает зимнюю поляну, но стоит шагнуть в темноту, как промерзнешь насквозь. Хозяевам дома оставалось только яростно вращать глазами, скалиться и визжать, но приблизиться к хижине ближе, чем на пять сяку* , они не могли, не пускала защита. В конце концов нуке-куби собрались в тесный кружок и забубнили, то и дело подскакивая, точно так нетерпеливые дети обсуждают, как бы половчее нарвать хурмы соседского дерева, но не попасться на глаза сторожам. Иногда кто-нибудь кидал столь злобный взгляд на осажденную хижину, что сухим доскам давно пора было заняться огнем.
Сквозь деревянный пол муджине были слышны негромкие слова, то на родном языке, то на чужом, которого Себастьян-Фердинанд так и не запомнил - священник молился. Сперва выдр высовывал только кончик носа, но когда заметил, что головы не подлетают близко, осмелел. Его собственная голова, показавшись из-под дома, сторожко закрутилась по сторонам - своих все не было. Затем высунулась и лапа.
- Вот вам, во имя Пресвятой Богородицы! - обакэ размахнулся и швырнул камень в летучее скопление демонов.
Те вспорхнули с галдежом, точно стая ворон; одна – хозяина дома – исчезла во тьме, остальные принялись таскать к хижине сухой хворост и палки.

------
*сяку – старинная мера длины равна примерно 30,3 см

(Далара mo, SonGoku mo, Higf mo)

Обаке постучал в пол, привлекая внимание оставшихся внутри.
- Поджигать, что ли, собрались, - не очень уверенно сказал от стенки голос отца Андрео.
Такое предположение очень возмутило Себастьяна-Фердинанда. Порядочные демоны еще могут слопать человека, но выкуривать дымом или жарить живьем?!
Несколько метких камешков не остановили работу. Он целиком вылез наружу и, подбежав к невидимому барьеру, с внутренней стороны, возмущенно завопил, разбрасывая ветки:
- Вы чего, совсем веру и совесть потеряли?
Одна из голов нацелилась укусить маленького защитника горной хижины. Тот отпрянул назад, и, зло посмотрев на врага, вытянул палку подлинней и покрепче, принялся отпихивать ею хворост. Внезапно из домика, отвалив в сторону деревянный щит, показался священник.
- Не богоугодное дело оставаться внутри и заставлять тебя сражаться за всех, - произнес он.
Своим посохом португалец начал помогать выдру, пытаясь попасть по головам, когда те оказывались в пределах досягаемости.
Из темноты раздался гулкий удар - будто кто-то изо всех сил ударил по колоколу. И сил этих хватало. За непонятным звуком последовало злое "hottoitenka!"**. И наконец, больше напоминающий демона, чем осаждающие хижину головы, на поляну выбрался долговязый роши. В одной руке он нес крепкий сук, которым вооружился наверняка по дороге, во второй - за волосы тащил одну из голов. Нуке-куби звонко лязгал зубами, но достать не мог.
- Кому было сказано - сидеть внутри, вы, aho?***
-----
**hottoitenka! - "оставьте меня в покое", кансайский диалект
***aho - дурни, кансайский диалект

(все вместе)

- Осторожней! - предупреждающе воскликнул миссионер - ибо Мицуке еще не был в защитном круге. - Они не могут подобраться к нам, благодаря мальчику!
Выдр потупился, словно его и впрямь застигли на чем-то нехорошем.
- Ну, мы совсем чуть-чуть...
Цуива к этому моменту перепугался уже настолько, что потерял всякий страх. Ну помрет он, так больше одного раза все равно не случится, а риску с этой компанией на каждом шагу не оберешься. Похожий на ящерку носильщик выбрался из своего убежища и бочком вдоль стенки пробрался к самураю, не забывая опасливо коситься на Хаяши: от колдуна не смерти надо бояться. К облегчению Цуивы, мальчишка не делал поползновений в его сторону и даже не открыл глаз.
Из зарослей черной кляксой выпорхнул ворон. Две головы радостно взвизгнули при виде него и пошли в атаку. Наверное, решили поживиться хоть кем-нибудь прямо сейчас, раз остальные гости оказывают такое бурное сопротивление. Птица издала воинственный клич, от которого у всех чуть не заложило уши, и спикировала на ближайшего демона, хищно выпустив когти. Второй голове досталось клювом, но первая, на чьем лбу и щеках зияли глубокие раны, вцепилась зубами в крыло. Пока ворон отбивался, вторая изловчилась схватить пернатого за хвост, лишив маневренности. И тут же выпустила, получив наотмашь палкой. Следом Мицуке зашвырнул плененную голову, сопроводив полет пожеланием, куда головам следует попасть.

(вчетвером)

- Так их! - восторженно воскликнул муджина и запустил камнем во второго противника ворона.
Нуке-куби выпустил крыло и тут же получил мощный удар жесткими перьями по глазам. Взвыл. На стороне осажденных была магия, оружие и страх за свои жизни. На стороне осаждающих - голод, ярость и неутомимость. И поэтому люди и оборотни понемногу сдавали позиции.
- Отступаем в хижину!.. - дыхание вырывалось из груди отца Андрео с хрипом, по лицу обильно струился пот.
- А зачем было из нее выходить? - поинтересовался Мицуке.
- Смотрите! - взвизгнул Цуива, протягивая тощую руку вдаль. - Солнце! - В этом возгласе сложились безмерная радость и неверие.
На бледном небе над укрытыми туманом горами среди сиреневых полупрозрачных облаков показался рыже-золотой краешек дневного светила.
- Слава Аматэрасу! - муджина подпрыгнул на месте и чуть не столкнулся с головой. Упал на землю и откатился к домику.

(та же четверка)

Священник оглянулся и улыбнулся Цуиве. Снова посмотрел на головы.
- Еще долго? - спросил он невесть у кого, отступая назад.
- Поторопи, если можешь, - огрызнулся роши, отбиваясь от подранного вороном нуке-куби.
Они укрылись в хижине. Последним - за хвост - был втянут выдр-оборотень, затем роши и священник навалились на сколоченный из досок щит, что прогнулся от напора снаружи. Хаяши лежал на полу с закрытыми глазами, сжимая в пальцах нефритовый талисман.
Отец Андрео оглянулся в сторону мальчика, но отойти от стены не мог – щит никак не желал держаться, слишком отчаянно рвались внутрь нуке-куби..
- Глянь... что с ним, - попросил португалец носильщика.
Но внимание Цуивы не потребовалось, деревенского мужичонку даже близко не пустили к Хаяши, пообещали выклевать глаза. Ворон осторожно и степенно обошел вокруг мальчугана, будто прислушиваясь, бьется ли еще в нем жизнь. С шумом вспорхнул вдруг и устроился на животе юного колдуна, раскинув крылья в диком подобии объятия. Уставился круглым глазом на изможденное лицо беглого чиго.

(опять все)

Другая хижина в горах
То же утро

Открылась дверь, и запах утренней росы стал сильнее. Кряжистый лохматый зверь поднял голову. Глаза человеческие, но в них теплится сознание животного. В птичьих руках колдуна, стоящего на пороге, глиняная миска под крышкой. Зверь подобрался, голодно заурчал. Лохмотья того, что еще день назад было одеждой, свисали теперь жалкими тряпочками, разодранные, истерзанные. Из-за плеча шамана высунулась светловолосая голова. Страшные полупрозрачные глаза заставили напрячься, приготовиться защищать свою шкуру... но в них жалость и сочувствие, никакой угрозы. Можно снова опуститься на солому, звеня тяжелой цепью. Из-за другого плеча колдуна выглянула еще одна голова, тоже знакомая и не несущая угрозы. Смесь чувств, смятение.
Ждать.
- Хочешь есть? – спрашивает колдун.
Животное кивает головой: отчаянно, бешено. Хочет, конечно хочет! Миска, вот она, желанная, необходимая.
Колдун поставил на пол.
Зверь с урчанием рванулся к еде. Ошейник впился в кожу, раздирая до крови. Откуда ни возьмись в руках колдуна острый меч, сверкает на солнце. Две пары округленных глаз: серых и карих – наблюдают. Мгновение боли, и мир вывернулся наизнанку, разлетелся на жалящие осколки.
- Слушай меня, - низкий голос приказывает, сковывает, как цепью.
Не буду!
Взрыв. Мир все еще на месте. Недовольствие на морщинистом лице.
Хаос, кружение, ничего не разобрать. Девичий голос, звонкий и чистый:
- Послушай меня.
Да, слушаю.
Пища. Пахнет так же, как протянутая тряпка. Как человек. Искать по запаху, найти и сожрать. Разорвать в клочья!
Рык нетерпения.

Дом Киккава, 1593 год

Утро наступило в положенный срок. Интересно, не наскучило ли это Аматэрасу? Впрочем, ками, наверное, думают не так, как люди, но как? Впрочем, как ни спрашивай себя – на самом деле просто пытаешься отогнать налетевшую клочком предутреннего тумана и окутавшую сердце грусть...
Масуми вскочил на коня и подал знак слуге, уже ожидавшему хозяина. Ему пора было возвращаться домой. Юный бива-хоши, встреченный недавно и его инструмент, найденный Танакой в прошлом цикле... Кажется, они обрели друг друга и теперь не пропадут.
Самурай поймал себя на том, что думает об инструменте, как о живом существе, но лишь утвердительно кивнул этим мыслям.
Вспомнилось то утро двенадцать лет назад, когда под ноги неожиданно покатились двое сцепившихся ребят со своей находкой. Вещью, которая решила, что ей не хочется гореть. Картинка вызвала улыбку с ноткой грусти. Казалось, это было так давно, и он сам был совсем другим - ночные любовные авантюры, честолюбивые планы, воспитанники...
Куда все провалилось и почему? Карма, немилость ками или он сам виноват? Если б знать ответ! Что ж, по крайней мере, кажется, хоть для одного доброго дела судьба избрала его своим инструментом.
Красота очищает мир и сердца, и его своим инструментом избрала судьба, чтоб мир благодаря древней биве и недавно рожденному мальчишке стал чуть лучше. По крайней мере Танака надеялся, что цели, с которыми кто-то сплел столь причудливый узор судеб, были благими.
Бросил взгляд на дом. Юный музыкант еще спит, наверное...
На веранде (в дальнем углу, чтобы никому не мешать) появился слепец; кто-то из слуг помог ему спуститься и сесть на еще не нагретые доски. Мальчику выделили новую одежду и, кажется, из запасов хозяина дома.
Неожиданно для себя Масуми улыбнулся и подъехал к веранде. Конь осторожно ступал по камням двора.
- Я уезжаю, - Танака опустил голову – луч утреннего солнца уколол глаза. – Надеюсь, ты будешь счастлив и не одинок.
Мальчик поднял голову на знакомый голос, но в отличие от Масуми он не жмурился; необычного цвета глаза смотрели безмятежно.
- Пусть одиночество и вас минует.
- Спасибо, - по лицу буси пробежала грустная улыбка человека, принимающего пожелание, но не надеющегося, что оно сбудется. Может, еще свидимся... – повисла пауза, для заполнения которой не находилось слов. - Прощай!
Мальчишка кивнул в ответ (возможно, это был даже поклон) и, похоже, забыл о существовании.
Прозвучал топот копыт - самурай и его слуга покинули дом Киккава.

(с СонГоку)

Омура Такахару

Госпожи О-Рури второй день уж не видно и не слышно. Я, конечно, не заходил в дом к Тоидзуме, но сдается мне, что не возвращалась она. Под вечер явился тот из моих ребят, кого я посылал в замок господина Сакаи, заявил, что явилась туда женщина из столицы, красавица, каких поискать, и стала жить там на правах подаренной даймё женщины. По описанию это была госпожа О-Рури. Странные дела творятся в наших окрестностях, малопонятные. Я, конечно, не столичный инспектор, но действия нашего наместника вызывают отнюдь не дружелюбный интерес. Вот и сейчас он почему-то живет в замке господина Сакаи, тогда как сам господин даймё находится совершенно в другом месте и встречи с наместником всячески избегает.
Размышляя так, я по привычке забрел в одно из самых любимых моих мест в городе. Машинально откинул полог с надписью «Вкусная еда!» и очутился в мире ароматов настолько дивных, что мой желудок немедленно потребовал пищи. Как будто мало было запахов, люди заполняли помещение звуками поедания вкуснейшего обеда. Я твердо решил, что не уйду отсюда, пока не съем хотя бы простого риса.
Словно услышав мысли – а может, громкое урчание моего живота, - ко мне подскочил, быстро кланяясь, юркий прислужник и деловито-заговорщицки осведомился:
- Что будет угодно господину Омуре?
Я не смог удержаться и сказал заветное слово:
- Гедза!
- Гееедзаааа пожааалуста!!! - напевно заголосил прислужник, обратившись в сторону кухни, и тут же вновь принялся кланяться с доброжелательной улыбкой на лице.
У меня потекли слюнки в предвкушении, здешнего повара я знаю давным-давно, готовит отменно. А прислужник вдруг по собственному почину добавил. - Три поооорциии!!! Пусть господин следует за мной.
Мы оставили позади шумный нижний зал и по уютно поскрипывающей лесенке поднялись на второй этаж. Здесь почти не было людей, только двое самураев низкого ранга о чем-то совещались, сблизив головы. Увидев нас, они смутились, что разговаривают слишком громко и могут мешать, и перешли на полушепот.

(с помощью СонГоку)

Мне принесли и мисочку с гедза, и соус к ним. Дотошный прислужник заинтересовался, как же можно есть такую еду, не запивая. Я честно ответил, что никак, это просто невозможно, а потому обязательно требуется порция сакэ. И если возможно, собеседник к ней.
Громыхая по доскам подошвами деревянных гэта, прислужник умчался за выпивкой, но вернулся с нею не он, а женщина средних лет.
- Позвольте вас обслужить, - она налила мне в чашечку первый глоток.
Сначала мы беседовали о погоде и гадали, много ли дождей принесет это лето и не размоет ли дорогу, как в позапрошлом году. Бессмысленные разговоры хороши под сакэ. Гедза, надо сказать, оказались выше всяких похвал. Уж на что моя жена мастерица, а таких ей в жизни не сделать. Но я не стал бы ей это говорить, рискуя быть выставленным ночевать на улице.
Кувшинчик был уже почти пуст, когда я добрался до более интересной мне темы, а женщина уже казалась мне весьма очаровательной.
- Что вы думаете о молодом наместнике? - спросил я ее.
- Он такой душка, правда? - умилилась женщина. - Мы все ходили смотреть, когда он пожаловал в город, и многие говорили, неужели только мужчинам дарована такая небесная красота!
Небесная красота? Я с искренним недоумением почесал шею. Где это она там красоту разглядела? Скорее уж, демонические хитрость и умение завлекать. Лисица в человеческом облике, иначе и не скажешь.
- Ставлю вот эту вот гедза, он вам больше нравится, чем господин Сакаи, - подмигнул я своей собеседнице.
- Ах, вы выиграли! - женщина восторженно захлопала в маленькие ладони; они у нее были совсем детские и мягкие. - Какой господин инспектор прозорливый!!! Вы знаете, у нас все говорят, какой вы умный и как ловко все вызнаете.
Она хихикнула.
- Не хочу дурно отзываться о господине Сакаи, - наконец-то она вспомнила о вопросе. - Но совсем дурное дело уезжать и скрываться, когда у тебя в доме такие гости!
- Да-а, - протянул я, прожевав честно выигранную гедза, - какая невежливость. - Мне услужливо подлили сакэ. - Какая вопиющая невежливость. Какая любопытная невежливость!

(может, уже не писать, кто с кем?)

Гора Асама, лето 1616 года

Вой, лязг зубов, угрозы и визг – звуки обрезало, точно ножом. Замолчали даже птицы, которые осмелились сказать первое утреннее «чирик». Снаружи сделалось так тихо, что с трудом верилось, будто хозяева горной хижины поглубже забились в расщелину от лучей восходящего летнего солнца, а не затаились за валунами или в ветвях сосен. Но верить хотелось, поэтому люди и оборотень, и даже ворон, вслушивались, затаив дыхание, в тишину.
- Они ушли? – с надеждой прошептал Хаяши, приоткрывая глаза.
Мицуке приложил грязный палец к губам, покачал головой. Звонко икнул выдр-католик и зажал себе морду обеими лапами. И – как будто подсматривали сквозь щели или подслушивали, прижавшись ушами к тонким стенам, а возможно, так оно и было, - нуке-куби испустили дикий вой. У осажденных кровь застыла в жилах.
Ветхий ставень, которым на зиму закрывали дом от ветра и снега, рассыпался в щепки. Долговязый роши загородил собой мальчишку.
- Молитесь! – приказал он. – Они не тронут, пока произносишь священные слова.
Хаяши попытался приподняться, ворон клюнул его для острастки.

Создатель, видимо, предназначил Мицуке отдавать команды, когда все висит на волоске. Священник снова преклонил колени, болезненно поморщился - под коленом оказалась щепка. "Не порвать бы одежду, другой нет" - мелькнула неуместная мысль.
- Молитву святой деве, - бросил он муджине и начал читать древние священные слова. Обаке опустился рядом со священником, приник к нему почти вплотную, словно пытаясь забиться под несуществующее крыло. Цуива ползком спрятался за Мицуке и тоже молитвенно сложил руки: чем больше просящих, тем больше шансов, что кто-нибудь из богов услышит. В усердии он вместо того, чтобы склонить голову, задрал ее кверху... И издал дикий вопль, разом позабыв, о чем хотел просить богов.
- А-а, смотрите! - заорал он, тыча пятерней в дымовое отверстие, по краям которого торчал укрывающий крышу тростник.
- Вспомнили наконец-то... - без восторга пробормотал Мицуке.
Ворон не удержался, каркнул что-то нелюбезное в адрес спутников.
Над ними зависла оскалившаяся в ярости голова - космы дыбом, глаза только что не выкатываются из орбит.
- Если мое тело передвинули, мне не суждено соединиться с ним, - заговорил демон. - Ты, чужестранец, который рядится в наши одежды, брось произносить пустые фразы. Твои молитвы не задержат меня. Пусть сегодня умру, но разорву на куски...
Нуке-куби надул щеки - глядишь вот-вот лопнет с натуги; неожиданный ветер подхватил сухую оранжевую хвою, швырнул в лицо патэрэну, заткнув ему рот.

(толпой)

Насмешливое "кхра!". Ворон уселся на животе Хаяши, вцепился длинными когтями в толстый пояс. Ни дать ни взять защитник перед воротами. Перья вздыблены, клюв наготове, только меча не хватает.
От неожиданности португалец растерялся, фыркнул. Хвоя забила не только рот, но и глаза, ослепляя, мешая видеть, будто нырнул в мутную воду. Он замотал головой, пальцы сплелись в охранительном жесте, но он сам почувствовал - не помогает, словно сам дьявол вселился в жаждущую мести голову.
- Святой отец! - перепуганный Себастьян-Фердинанд неожиданно подскочил на задние лапы, растопырив передние и размахивая ими, словно отгонял мух, и закрыл своей нелепой фигуркой кашляющего европейца.
Роняющая хлопья пены разинутая пасть оказалась перед самым лицом, Мицуке отшвырнул настырного демона; нуке-куби врезался в стену над съежившимся в ужасе носильщиком, отскочил, точно мячик. Роши перехватил меч, коротко размахнулся и - изо всех сил всадил клинок в распластанное посреди хижины неподвижное тело.
- Умолкнешь ты или нет?
Меч проткнул нуке-куби насквозь, глубоко вонзился в деревянный пол. Кровь запачкала рукав Мицуке, одна струйка брызнула на Хаяши. Голова демона с громким стуком ударилась об пол, три раза подскочила и наконец-то закрыла глаза. Следом, будто созревшая айва с ветки, посыпались остальные. Долговязый воин выдернул клинок, стер с лица пот и чужую слюну.

(по-прежнему ей же)

- Соберите их, - Мицуке указал клинком на раскатившиеся по всей хижине головы.
Увидев, что наступивший день сделал свое дело, муджина простоял несколько секунд так, неподвижно, а потом кулем шлепнулся на пол. Мир куда-то уплыл. Ками и святые хороводом кружились перед его глазами в лучах света.
- Всё? - хрипло спросил отец Андрео, выплевывая хвою.
Он как-то потерянно поднялся, наклонился, тихонько охнул, схватившись за поясницу. Потом, осеняя себя крестным знамением, принялся собирать страшные останки.
- Не бойся. Эти уже не укусят.
Мицуке вытер, морщась, клинок; пятнами больше, пятнами меньше, на кого в горах производить впечатление? Затем взял последнее тело за ноги, выволок наружу, на солнце.
- Кому-то придется нести мальчишку и оборотня, - сказал он, вернувшись. – Сами они, боюсь, не дойдут.
- Себастьян-Фердинанд, скорее всего, просто напуган, - миссионер тревожно, почти с нежностью посмотрел на своего последователя. - Думаю, скоро очнется. Я боюсь за мальчика. Он может не пережить собственного очередного колдовства. Тут есть циновки и бамбук - можно сделать носилки, и понесем мы с Цуивой. Твои руки будут свободны для оружия.
Священник огляделся, прикидывая, как меняться на переходе, и только сейчас заметил, что их отряд неполон.
- А где наш спутник, который пришел в горы с тобой и мальчиком?

(Далара mo, higf mo)

Роши присел на корточки, оперся широкой спиной о стену, наблюдая, как остальные - под руководством ворона - сооружают на скорую руку носилки. Прежде чем ответить, изучил изорванный в клочья рукав, где еще сохранились следы зубов. Достал нож, отрезал разлохмаченные полосы ткани. Мицуке предложил использовать их вместо завязок; и ему удобнее, и все в дело пойдет.
- Ущелье глубокое, - пояснил он в ответ на вопрос. - Слишком долго лезть туда за телом.
Священник склонил голову, скорбно помолчал, рассматривая пол.
- Как он погиб? Нужно помолиться за его душу.
- Ты молился бы иначе, если смерть оказалась бы глупой? - Мицуке дотронулся до повязки, скрывающей глаз, прислушался к ощущениям. - Я был слеп, а он - недостаточно ловок. Он упал.
- В моих молитвах иногда поминают, как погиб человек, - отец Андрео задумался. - Не знаю, насколько это угодно Господу, но таков обычай. Надеюсь, Создатель зачтет ему доблесть и заботу о слабых.
- Он бы воин и умер, как полагается. Молись побыстрее, нам сегодня нужно добраться до храма... - Мицуке помолчал. - Если только твой притворяющийся беспамятным последователь не забыл туда дорогу.
Роши подобрал сосновую шишку и кинул в Себастьяна-Фердинанда.
- Я помолюсь потом, Бог поймет, - устало кивнул отец Андрео, на миг прикрывая глаза.
Выдр подскочил:
- Они вернулись?! - испуганно попятился к стенке, потом глаза обаке прояснились, снова видя то, что есть на самом деле, и он с удивлением и некоторой обидой глянул на спутников. - Все хорошо? Что случилось?
Мицуке расхохотался.

Замок Такаяма
Начало июня 1616 года

В этой части женской половины дома царила почти мертвая тишина. Ни детей, ни слуг. Солнечный свет, процеженный сквозь мелкое сито листвы, четкими пятнами украсил нагретые доски веранды. Молоденькая служанка робко отодвинула седзи в комнату Мирэи. Девушка очень боялась неосторожным движением помять великолепную ткань, предназначенную для праздничной одежды госпожи. Такую роскошь страшно даже брать в руки. Но старшая отправила Хинари показать ткань, и теперь уже было не отвертеться.
- Простите... Можно мне войти? – прошептала девушка в щелку между седзи.
- Да, да, конечно, - женщина встрепенулась так, словно заснула сидя, или словно мысли унесли ее очень далеко; простой бумажный веер поспешно слетел с колен на пол.
Хинари как могла аккуратно положила шелк на циновки и кинулась подбирать веер. С избыточным от волнения почтением протянула его хозяйке. Заглянула в лицо и тут же отвернула взгляд.
- Почему госпожа так печальна? Пусть госпожа посмотрит, какой красивый шелк приготовили для нее на праздник, и прогонит грусть со своего лица, - в участливом тоне не слышалось и нотки фальши.
Тихое шипение, будто струйка пара вырвалась из котла, и Хинари с визгом подскочила, указывая на тонкую живую отливающую медью полоску.
- Змея!

(и Далара)

Мирэи подхватила змейку, не дав уползти. Погладила крошечную голову, и рептилия свернулась вокруг белого женского запястья.
- Не беспокой ее криком.
- Да, госпожа...
Хинари опустилась на колени, расправляя ткань.
- Госпожа будет замечательно выглядеть в новой одежде.
- Да, эта подойдет. Иди. – Встрепенулась вдруг.
Служанка посмотрела следом за ней в сад, там по дорожке, выложенной камнями, шел хозяин замка в довольно-таки сумрачном настроении и малоухоженном виде. Даже мечи не вынул из-за пояса, сразу направился сюда.
- Господин вернулся, - заулыбалась девчонка.
Мирэи встретила мужа на опоясывающей дом веранде, посмотрела снизу вверх искательно и тут же опустила взгляд, чуть не ломая пальцами упругие планки веера.
- Ты не нашел его, да?

А несколько часов спустя в замке Такаяма начались нежданные сборы в длинную дорогу. Прибыл сокол из столицы с письмом о том, что в день цуитачи месяца минадзуки* почил Токугава Иэясу, и его верным вассалам надлежит прибыть в город Никко провинции Шимоцуке дабы присутствовать на торжественных похоронах великого сегуна.

------------
*день цуитачи месяца минадзуки – первый день шестого месяца, первое июня.

(продолжение)

Киото, 1582 год

Процессия шла и шла, наполняя столицу красками, которых было так много, что начало рябить и мелькать в глазах. Чтоб отдохнули глаза, Масуми посмотрел на небо – по нему плыли облака, рисовавшие белой кистью по синему холсту четкий, причудливый узор. Они вприпрыжку следовали друг за другом в том же направлении, что и уличное шествие внизу. Наверное, небо праздновало с ними – может, за той, самой большой небесной странницей жителям столицы улыбается богиня солнечного света?
Заглядевшись вверх, Танака не увидел, что случилось, лишь услышал страшный треск и испуганные крики. Резко повернул голову – небо закрывал, рассекая облака, борт кренящейся повозки. Запомнился, и потом снился не раз, поднятый меч в руках нарисованного Сусаноо – словно бог целился прямо в него.
Масуми оттолкнул стоявшего рядом племянника в сторону от падающей колесницы и прыгнул туда же, прикрывая мальчишку. Они покатились по камням, сбивая с ног других людей, тоже пытавшихся разбегаться – но не давали столпившиеся вокруг, им некуда было деться. Тяжелый удар, крики боли и новый треск совсем рядом – кажется, задело переднюю стену дома. Взгляд на мальчишку – тот испуган, но невредим. Тяжелое сооружение рухнуло на половине расстояния вытянутой руки, придавив нескольких человек. Один из них лежал неподвижно, шея неестественно изогнута...

Хонсю,
июнь 1616 года

Дорога так длинна, что есть время находить во всем плюсы и минусы, отвлекшись на время от чтения.
Минус – дорога очень длинна, а прибыть следует вовремя, ради положения, ради благополучия людей своей провинции, ради собственного благополучия, в конце концов. И как назло свита тащится едва-едва.
Плюс – паланкин. В нем не надо ехать! Даже напротив, запрещено, если не соблюдены некоторые условия. Бывшему ронину тем паче не хочется их соблюдать после взгляда на жену, которая уже второй час, как с утра выехали из деревни, зелена лицом и ворчит.
Минус... или плюс? – впереди бежит глашатай-сэнку и выкрикивает твое имя на всю округу. Удобно и полезно, если заставить себя не откликаться на каждый «зов». И совершенно не нужно посреди безлюдного луга!
- Oya, каро! Пусть сэнку помолчит.
- Нельзя, не положено.
- Здесь незачем. Пусть побережет голос до первого города.
- До деревни...
«Лучше бы вовсе до Никко».
Остановились. Мирэи опять плохо. Может, она носит еще одного ребенка? Было бы радостно.
Надо же, не расстается со змеей, будто та ей дорогая подруга.
- Эта змея теперь твоя первая служанка?
Смотрит серьезно в ответ на шутку.
- Нет, - говорит, - она - сокровище. Приласкай.
Впервые Мирэи кажется хитрой, будто задумала какую-то проказу. Змея прохладная на ощупь, приподнимает плоскую цвета меди голову, ластится к руке. Мирэи прячет взгляд под ресницами, снова бесхитростна, невинна и глубока, как пронизанная солнцем вода в пруду.
Хочется дождя...

склон горы Асама

Мицуке присел возле мальчишки, приподнял его – без труда, сухая ветка и та тяжелее. И раньше этот вечно голодный волчонок только и думал, что о еде, но сейчас в нем совсем не осталось веса, будто кто-то неведомый тянул жизнь из маленького колдуна. Роши положил широкую ладонь ему на лоб, прислушался к ощущениям. Может быть, беглый чиго, сам того не сознавая, уснул в корнях джюбокко, и кровожадное дерево, что выросло на поле битвы, устроило себе не особо роскошную трапезу? Но они не отходили друг от друга, и до ближайшей равнины, где армии могли бы сойтись в поединке, немалое расстояние.
- Ну, не бакэнеко же своровал твое дыхание, нет?
- Надо отдохнуть, а его накормить и напоить, - муджина с жалостью смотрел на мальчика. – Это всем всегда помогает. Тебе тоже надо больше есть! – заявил он, обращаясь к роши, и чуть не тыкая того пальцем в ребра.
- Сначала надо убраться отсюда, окажемся внизу – наедимся.
- Это когда будет... - пробурчал муджина, но спорить было бесполезно.
Мицуке прижал к себе безвольное тело легкого, точно кленовый лист, паренька.
Ворон вперевалку перескочил к ним поближе, посмотрел одним глазом, потом вторым. Он не каркал – лишь недовольно кряхтел. А затем и совсем обнаглел, уселся роши прямо на голову.

(с Хигфом)

Мицуке согнал настырную птицу, но ворон не успокоился, пока не устроился у бродяги на плече; длинные, отливающие синевой когти глубоко вонзились в кожу.
Носилки соорудили из циновки - солома кое-где протерлась до дыр, но сгодилось, - и пары веток, что принес, прогулявшись в ближайшую рощицу, Мицуке. Все равно вскоре пришлось их бросить: склон стал круче. Предосторожности ради мальчишку нес патэрэн, вот только - опасения были напрасны. То ли весть о расправе над нуке-куби разлетелась быстрее, чем предполагалось, то ли демоны посоветовались и решили не преследовать обозленных людей, пока те не остынут немного.
Сглаживая ножом шероховатости веток, призванных служить перекладинами носилок, португалец вспомнил, как он сидел, обстругивая рукоять нехитрого инструмента, в своей хижине, не спеша копался в аккуратном, ухоженном огородике, слушая шум листьев и щебетанье птиц. Время от времени разгибался, потирая поясницу, смотрел на небо... Труд был в радость, а вечером он нес Слово Божье обакэ, йокаям, духам и верил, что зерна, брошенные им, не пропадают зря.
Сейчас, хотя прошли всего лишь сутки, дом казался далеким и потерянным, а возвращение - почти невозможным. Неужели он так привязался к своему жилью, пустил узловатые корни привычек?

(продолжение, те же лица и Далара)

Потом, когда понес мальчика в одиночку, стало тяжелей. Возраст и бессонная ночь вдруг сдавили грудь, пару раз кольнуло сердце, но он никому не признался в этом.
Шаг за шагом, дойти вон до того камня, потом до поворота тропы... Тоска постепенно сменилась отрешенностью, как будто Бог и небо стали очень далеки и не отзываются на молитвы, как тогда, когда миссионер только что приехал на острова. Сейчас их нет, бесполезно молиться. Есть только голый зловещий камень Ямато но Орочи, со злой радостью избавлявшийся от живого лесного покрова – чем выше, тем больше. Еще есть мальчик, такой легкий, но становящийся все тяжелее, спина Мицуке да боль в груди.
Туман ручьями стекал по уступам, скапливался в ложбинах белесыми озерцами, заполнял, будто вата, расщелины. Черные сухие стебли торчали из него, как сломанные кости.
Себастьян-Фердинанд вел неохотно, но не задерживал отряд. Мордочка выдра морщилась, когда он оборачивался к своему духовному отцу. Против общего ожидания, муджина после битвы с нуке-куби молчал и только тревожно смотрел по сторонам. Несколько раз вроде бы хотел поравняться с роши или отцом Андрео, но снова уходил вперед, будто не решался о чем-то заговорить.
Наконец, улучив момент, тихонько спросил Мицуке:
- Отца Андрео действительно могут убить, правда? И тебя?

(вдвоем и Далара-ворон)

Долговязый роши огляделся по сторонам - в очередной раз; он все ждал появления новых демонов, но, в конце концов, даже ему ожидание надоело.
- Могут, - согласился бродяга. - Но когда доберемся до храма, внутрь я пойду один. Вам останется лишь приглядывать за мальчишкой. От него слишком многое сейчас зависит.
- Почему от него? - живого любопытства в голосе муджины было меньше, чем обычно, словно он мучительно что-то обдумывал, и ответ лишь добавил тревоги.
- Ему подчиняется талисман. Кто-то должен будет держать вход открытым, пока я буду внутри храма.
- Это не для такого слабого телом ребенка, - покачал головой обакэ. Нос тревожно задергался. - Ты видишь - с каждым колдовством ему все хуже. Тоже может умереть. Нельзя его заменить кем-то?
Мицуке остановился, поджидая остальных, словно действительно прикидывал - кто из них сумеет справиться с колдовством. Носильщик тащился в самом хвосте их небольшого отряда, удостоился лишь короткого взгляда. Ворон кружил над патэрэном, не спускал с его маленькой тощей ноши глаз.
- Смерть не бесчестит, - сказал роши, как будто убеждал сам себя. - Если будет время, отдохнем возле храма.
Он вновь полез в гору, подтолкнул вперед маленького провожатого.
- Я не знаю... боюсь только, что выбор тут не за нами. Будет так, как захочет того амулет.

(и Bishop, завершение)

Дом господина Сакаи, провинция Шимоцуке

Уже на рассвете воспоминания возвращались обрывками, неяркими зарисовками, вспышками. Нечеткими, дрожащими силуэтами. Кажется, третий охранник, занимавший комнату, смотрел странно. Хикари ощутил тянущее, неясное беспокойство.
Когда склонился над водой, отчего-то вспомнился черный с рыжими подпалинами хвост - неприятное чувство усилилось. С каждой пригоршней капель уходил сон, стрекочущая боль, неприятная слабость. Вот, в очередной раз разбил пальцами гладь, а когда она вновь обрела зеркальную ровность, отразила лапу. Пушистую, лоснящуюся лапу с едва заметными коготками. Косеки поднял голову, с видом мученика разглядывая черно-бурую лису, сверкавшую глазами-угольками. Отшатнулся. Нахалка ехидно осклабилась и шмыгнула прочь, заметая двухцветным хвостом следы.
- Когда же ты оставишь меня в покое? - на этот раз вернуть невозмутимое выражение на лицо было сложнее.
Легкую злость только подзадорили давние воспоминания.
Еще некоторое время Хикари ожидал Хеби, а потом оба телохранителя появились перед наместником. Косеки никак не мог избавиться от ненавязчивой иллюзии - нечто похожее уже случалось. Токисада читал, и казалось, события второго тома «Саньго-чжианьи»*, который лежал перед ним на невысоком столике, так захватили его, что внимания не хватало на окружающий мир.

-----
* «Троецарстиве» - историко-героический роман, в котором прославлялись достоинства и подвиги древних воинов (Китай, первое рукописное издание 1494 год).

Скользнув взглядом по последней строке, наместник закрыл книгу, пометив страницу тонкой полоской бумаги, и вновь сложил ладони на коленях.
- Вы с пользой потратили свободное время?
Косеки бросил быстрый взгляд в сторону белокожего телохранителя, и - снова вспомнился черный хвост лисы! - не ответил, предоставив возможность Хеби говорить.
- Смотря что считать пользой, мой господин, - почтительно склонился белокожий.
- Возможность приобрести что-то новое, - улыбнулся наместник. – Не так ли?
Одну руку он прятал в широкий цветастый рукав.
- Приобрести или потерять, - кивнул телохранитель.
- Приобрести или потерять, - согласился Теншо Токисада и снова подцепил кончиками пальцев страницу книги. – Недавно смеялся, - прочитал он, - и вдруг упал на курган. Так просто ли было южанам разбить северян?
Косеки молчал, тянущее чувство - это уже случалось - становилось все сильнее. Второй телохранитель тоже склонил голову, слушая. Некоторое время в тишине комнаты звучал только голос наместника, с некоторой запинкой (так дети порой неуверенно разбирают слишком трудный для них текст) произносившего китайские слова, а те складывались в описание жертвоприношения ветру. Затем Токисада отвлекся.
- Сегодня произойдет что-то важное, - доверительно сказал он, обращаясь к новым телохранителям и словно бы не замечая, как хмурится доверенный Миги. – Не отходите от меня больше.
Снова поклон - на этот раз без единого слова.

(с Китти и Соуль)

Склон горы Асама

Цуиве было все равно, где идти: скажут в гору – значит в гору, скажут лесом – значит, лесом. Но лучше бы по дороге, конечно.
- Хочешь ходить по ровному, сиди дома, - проворчал он то ли себе, то ли ящику за спиной.
Когда выходили, хотел предложить посадить мальчишку в ящик (влез бы, очень уж этот колдун маленький), и нести было бы удобнее. А потом сам испугался: это ж почти как для похорон, только белой одежды и не хватает.
Прислушался, что там говорят впереди, и скривился. Вот дурные, что обакэ, что человек. Перестали бы они рассуждать о смерти, накликают еще!
Худосочного жилистого носильщика не столько пугала сама смерть – все равно придет рано или поздно, никуда от нее не денешься – сколько понимание, что в этих черствых душой краях некому будет похоронить их и провести обряды, как положено.
- Чует мое сердце, станем мы демонами, - тихонько вздохнул Цуива, поправляя лямку.
И тут же порадовался, что тогда уж точно отомстит старосте за все обиды. А что: Цуива-демон, разве не хорошо? По нему так вполне неплохо, гораздо лучше, чем пойти со всеми потрохами и душой в придачу на корм воронам... Носильщик опасливо покосился на их пернатого спутника, кто его знает, может, он слушает мысли даже таких маленьких людей, как Цуива. Но птица не обратила на него ни малейшего внимания, и человечек облегченно смахнул пот со лба.
И тут же громко ойкнул, углядев впереди два скрюченных почерневших как от пожара дерева. Вниз по склону покатилась щебенка, когда Цуива споткнулся на ровном месте от страха.
- Тории, - в ужасе прошептал он.

Он бы съехал на животе вниз по склону, если бы его не поймали за воротник. Мицуке поставил щуплого носильщика на ноги, задумчиво осмотрел два корявых ствола – переплетенные ветки образовывали поперечную балку ворот, вверх уводили ступени из застывшей лавы. На фоне неба, выкрашенного закатом в цвета клана, что погиб у мыса Данноура, голая вершина горы казалась особенно жуткой. Одноглазый роши вздохнул, снял с плеча длинный сверток.
- И они не отбрасывают тени, - подтвердил бродяга. – Надо развести огонь, мы пришли.
Цуива осторожно, словно боялся уронить, поставил ящик на камни и зачем-то заглянул внутрь. Содержимое его не порадовало, и он нехотя побрел куда-то вбок и вниз искать сухие ветки для костра. Приволок целую охапку и шумно сгрузил на более-менее ровный пятачок. Деятельный и неутомимый выдр принял бурное участие в устройстве привала, он даже ухитрился разбудить дремлющего мальчишку – того уложили на землю, сунули под голову свернутый хаори. Хаяши вяло отмахнулся от назойливых предложений, но муджина заставил его проглотить хотя бы несколько кусочков зайчатины. Мицуке сидел на корточках в стороне и смотрел на ворота, образованные двумя сгоревшими деревьями.

(с Даларой)

Ворон, наглое создание, не пожелал сидеть на камнях, снова устроился на плече роши (но хотя бы оставил попытки взгромоздиться на голову, которая прической, вероятно, напоминала ему гнездо). Тоже оглядел деревья, неприязненно дернул клювом.
Отговаривать не буду, все равно не послушаешь. Только помни, что храм – сам по себе несчастный демон, хоть и не простак, вроде тех нуке-куби. Птица переступила, чуть не разодрав когтями и так не слишком опрятное косодэ Мицуке. И меч... как ты его разбудишь, так он и будет служить.
- Кому? - усмехнулся одноглазый роши. - Меч не мой, как хозяин захочет с ним поступить, не мое дело.
Ворон каркнул – ни дать ни взять недоверчивый смешок. Прикрыл клюв крылом.
Было бы не твое, отдал бы как есть.
Огонек запылал, и Себастьян-Фердинанд поспешно отдернул лапу - чуть не задымилась шерсть. Он обернулся, чтобы сказать ворону, что тот мог бы принести хоть пару прутиков и вдруг насторожил уши, услышав послание своего неприятеля.
- Думаю, он правду говорит, - муджина приблизился к роши, неохотно впервые соглашаясь с птицей.
Мицуке попытался согнать ворона, тот ущипнул его за ухо. Потом они все-таки помирились.
- Раз ты такой умный, скажи - ждать мне утра или идти сейчас?

(еще и Хигф с нами)

Птица оглянулась на Хаяши.
Серьезное колдовство не вершат по утру, глубокомысленно изрек ворон, про себя добавил, что кое-кто вершил в любое время суток, конечно, но ему вообще было плевать на условности, да и поблизости его что-то не видно. Нужно как следует накормить мальчика, а после иди.
- Да-да, пока не поедим, никто никуда не пойдет, - авторитетно заявил обакэ-христианин, глядя на Мицуке так, словно собирался силой тянуть его к костру.
Нехитрый ужин был сготовлен быстро - уставшим людям и нелюдям показалось бы вкусным чуть не что угодно. Священник, молчавший все время, добрел до костра, но говорить ему было тяжело. Вместо наставника Себастьян-Фердинанд, встав и сложив лапки перед собой, прочитал молитву, призывающую Создателя благословить сию трапезу, строго предупредив всех, чтоб не начинали, пока он не завершит, а то быть бедам!
- Теперь можно есть, - сообщил муджина и первым заработал челюстями.
Мицуке с сожалением обнаружил, что в бамбуковой фляге совсем не осталось – нет, не воды, того, что покрепче. Несмотря на поход в храм, который мог закончиться как угодно и даже еще не начавшись, роши не потерял аппетит. Он даже пожалел, что нельзя украсть еду у соседей: мальчишку обделять было жалко, а обакэ не отдал. Солнце почти скрылось, стало не так жутко, только несколько камней торчали, будто зубы дракона.

(да втроем)

Фиолетовые и темно-лавандовые тени плясали по камням, в темноте походившим на зубы огромного и очень старого чудища. Среди бесчисленных оттенков серого и синего вермильоново-красный мазок казался акцентом, тщательно продуманным и бережно размещенным так, чтобы оттенить деревянные ступени гробницы. Лиса не думала о гармонии: чутко прислушивалась к дыханию спящего человека, скрытого от взгляда тяжелой и черной тенью ворот. Наконец, уверившись в собственной безопасности, зверек легко вскочил на ступеньки и подкрался к рукояти странного прямого меча. Вещь не выглядела слишком богатой, и, кажется, была сломана, но была очень, очень старой. Осторожно, стараясь не спугнуть удачу лишним дыханием, зверек потянулся зубами к вытертой веками резьбе. Поперек клинка легла широкая ладонь - костяшки сбиты, тряпка, которой когда-то давно обмотали руку, стала бурой и жесткой, - но спящий не открыл глаз.
- И не думай, - произнес он.
Рыжая, не задумываясь более, цапнула рукоятку и прыснула в сторону, исчезнув в тени лестницы вместе с обломком клинка. Хозяину оружия потребовалось больше времени, надо было еще сгрести оставшиеся куски старинной вещи. Заворачивал их в тряпку Мицуке уже вломившись в заросли у ступеней. Почему-то казалось - рыжая бестия не ушла далеко. Так и есть, вон блестит глазами в углу.
- Ты опять за свое? - спросил у воровки роши.
Лиса подошла на шаг ближе, критически и оценивающе рассматривая тряпку в руках Мицуке.
- Не отдам! Ну зачем тебе Кусанаги?
Наклонила голову набок, подвернув треугольное ухо.
- Не боишься потом ходить в грозу? Вдруг хозяин потребует меч обратно?
Где-то недалеко разбивались о подножие скал волны, как будто обозленные призраки Тайра требовали вернуть принадлежащее им оружие. Возможно, так оно и было.

(и Биш )

- Этих тоже не боишься?
Лиса фыркнула и обиженно приподняла одну лапу, потом метнулась в кусты и воинственно воздела выкопанный там обломок меча на всю длину шеи. Впрочем, не подходя к роши ближе чем на три шага. Мицуке воспользовался передышкой – обмотал оставшиеся у него части меча не только тряпкой, еще и веревкой сверху, чтобы спасти от острых зубов. Боевой дух его подруги восхитил бы не одного самурая. Он прислушался: к реву волн примешивались и другие звуки – топот копыт по камням, лязг металла. Рыжая оглянулась и снова перевела взгляд на Мицуке, только смотрела теперь на другой сверток, увесистый и квадратной формы.
- Бежим? – предложил долговязый роши.
Лиса шарахнулась к ногам Мицуке. Царапнула лапой, поторапливая. Забыв – отложив на время – спор и распри, воин и лиса побежали к тропинке, что вела вниз, на берег. Крутой спуск не предвещал ничего хорошего, Мицуке подхватил зверька на руки – кицунэ сжимала в зубах старинную рукоять, опасаться пока было нечего, разве что ее острых когтей.
- Вон они! – раздалось от деревянных ворот на другой стороне кладбища.
Зверек прикрыл глаза, старательно рисуя силуэт Мицуке с красным проблеском на руках в другой стороне спуска, там, где тропинка нежданно обрывалась покатым и скользким карнизом.
- Нет, вон там!
Всадники разделились; некоторые протирали глаза, пытались сообразить – как так вдруг беглецы очутились в ином месте, - но другие пришпорили лошадей. Об ошибке узнали по громкому перепуганному ржанию, крикам людей и ударам внизу.
- Надеюсь, прилив уже начался, - неуверенно пробормотал Мицуке, спускаясь на берег.

(геройская Китти)

Рыжая попробовала облизнуться, чуть не выронив осколок меча, потом округлила глаза и отчаянно забила лапами - один из всадников поднял лук, намереваясь стрелять наудачу. Луна еще пряталась за серо-синими облаками, но порывы ветра уже сдували завесу прочь.
Мицуке оглянулся, нога в старом вараджи соскользнула по влажному от ночной росы камню.
- Проклятье!..
Последний отрезок до берега они проделали почти кувырком, чудом не сломав себе шеи; зато и стрелы просвистели мимо - почти, одна все-таки застряла в свертке с доспехами.
- Ты цела?
- Он сам это сделал, - Рыжая поднялась с земли, рассматривая неглубокую рану на локте. Подхватив обломок меча, в другой руке сжала запястье Мицуке и бросилась бежать дальше, прячась от более неуклюжих всадников под защитой склона.
- Кто?
Упрашивать долго - или тащить, будто упрямого жеребца, - роши не пришлось; ему самому не хотелось выяснять, что понадобилось от них незнакомцам, пока он не доберется до настолько открытого места, чтобы не пришлось думать, не зацепит ли он мечом дерево вместо противника. Или до брошенной кем-нибудь нагинаты. Или до того, и другого. Влажные скользкие водоросли опутывались вокруг щиколоток, будто призраки моря решили помочь погоне.
- Меч. Вредный, - улыбка лисы не имела ничего общего с раскаянием.
Позади раздались крики и шум - одна из лошадей поскользнулась там же, где и Мицуке, но вниз кувырком полетело четверо. Виртуозно ругаясь, оставшиеся всадники спешились перед крутой частью и теперь стаскивали вниз лошадей.

(и терпеливый Мицу.. ээ, Биш)

- Говорил тебе... не хватай чужое... – на бегу проговорил Мицуке; ящик с доспехами колотил по спине, мешал двигаться. – Когда-нибудь до...
Лиса дернула его за руку – в укрытие между огромными, в рост человека и выше, округлыми валунами.
- Это будет не скоро, - азартно пообещала кицунэ и затихла - старательно лепила два силуэта, перебирающихся по камням за следующий изгиб.
Каменная глыба холодила спину, пробирало даже через одежду, казалось – скала высасывает тепло из разгоряченного бегом тела. Мицуке прикрыл глаза, пообещал себе, что всего на миг, потому что спать, когда рядом жарко, усердно сопит кицунэ и не стоит, и не хочется. Всадники проходили мимо укрытия невозможно-медленно - те, что сохранили лошадей, умчались вперед, но остальные плелись, хромая и ругаясь так, что могли бы пропустить даже затаившийся конный отряд. Рыжая уложила щеку на плечо роши, рассматривая пенящуюся под копытами воду и липкие после отлива водоросли, так и цепляющиеся к стройным ногам животных.
- Мне тебя не хватало...
- Мне тоже, - тихий вздох мог бы сойти за еще не успокоившееся после бега дыхание.

Когда же наконец из-за скал выглянуло утреннее солнце, то оно застало беглецов крепко спящими в обнимку; вещи были раскиданы в узком пространстве между валунами, одежда в беспорядке. А еще – оно осветило зеленые, в цвет нефрита, волны, что уже подобрались к самым камням.

(парные воспоминания)

1616 год
хижина в горах

- Тошима-ару... – с легкой капризцой протянул девичий голос.
Сухощавый старик у приземистого узкого колодца для умывания не обернулся. Он медленно и почти церемониально опустил в воду бамбуковый ковшик на длинной ручке и стал водить им, как будто помешивал суп. Миеликки присела на аккуратную каменную скамеечку с поросшими мхом ножками, такую маленькую, что северянка едва на ней помещалась. Заглянула одним глазом в блестящий водяной круг и отпрянула под скрипучий смех колдуна.
- Думаешь, вылезет и укусит?
- Ничего я не думаю, - надулась девчонка и украдкой пощупала собственное лицо, не изменилось ли. – Там не мое отражение.
- Разумеется, не твое.
Тошимару пробормотал что-то, чего она не поняла, даже несмотря на заклинание, стершее различия в языках.
- Тот мальчик, которого несут, - белобрысая ткнула пальцем в сторону каменного колодца, - он правда такой маленький и заморенный или только кажется?
Колдун оглядел ее с ног до головы так, что девчонка смутилась, будто сказала несусветную глупость. Она вытащила из-под одежды фигурный кусочек черного металла, протянула, держа на ладони. Колдун брать не стал, только взгляд его сделался острее, а на губах прорезалась саркастическая улыбка.
- Это пряжка, - пояснила белобрысая, - «амулет для Миеликки», так мне сказали, когда давали новое имя, чтобы ушла тяжелая болезнь. Только раньше она была медная, а теперь вдруг стала такая. Почему?
- Ты же сама сказала, что это амулет. Любой магический предмет меняется от использования магии его владельцем. – Старик опять начал помешивать воду.
- Но я же не колдовала!
- И демона не выпускала...
Девчушка насупилась.
- Ты сказал, что он поможет вернуть Аукусти и победить злого колдуна.
- Так и есть.
- А со мной ничего не сделается? Если пряжка стала такой... я тоже стану черной?
Тошимару засмеялся, потом резко дунул на воду так, что рябь пошла. Когда вода успокоилась, северянка заглянула в глубину, которой в таком маленьком колодце быть не могло.

Совсем другое «отражение». Человек, сначала и не понять, мужчина или женщина. Богато расшитая одежда, затейливая прическа, Миеликки таких людей в жизни не встречала, только видела пару раз на картинках. Нет, таких и на картинках не видела. Выражение немного печальное и нежное, словно всех на свете готов полюбить, стоит им доказать, что достойны. Только губы жесткие. А глаза будто бы и вовсе смотрят куда-то в дальнюю даль, ищут того, кто все-таки сумеет доказать. И еще вид у него сонный, как будто собирался отойти ко сну, а в последний момент передумал, и теперь выслушивает жалобу на своих телохранителей (где-то в гулкой глубине заблудился голос жалобщика).
- Смотри внимательнее, - улыбался Тошимару (такой вид иногда бывал у отца, когда он вспоминал свои юные годы... неужели, у колдуна они тоже были?) – Запомни его лицо. Это человек, который скоро придет к своей цели.
- Ты знаешь, какая у него цель? Он такой странный...
Миеликки тронула воду пальцем, пошли круги, и картинка распалась на бесформенные пятна.
- Не твоя забота. И не моя... больше.
Девчонка осторожно посмотрела на колдуна.
- Он тебе случайно не сын?
Зашелся каркающим смехом, Миеликки даже испугалась.
- Смотри. Эта женщина забыла про собственную цель, нашла себе новое маленькое стремление. Живет и думает, что так будет всегда...
Девочка опять заглянула в воду. Молодая женщина в яркой многослойной одежде и полупрозрачной накидке зажигала свечу, одну руку приложив к шее. Отблеск пламени расчертил круглое лицо, превратил в жутковатую маску. Блеснуло лезвие кинжала. Женщина одарила его презрительным взглядом и с отвращением отбросила.
Тошимару вцепился испытывающим взглядом в Миеликки.
Девочка засомневалась, водя пальцами по шершавому камню колодца. Может быть, не стоит возвращаться домой? В этой чужой стране так много всего. Здесь можно стать колдуньей, никто не запретит.

(с завистью, что не мое, а Даларино)

Замок Сакаи, сад

И новое препятствие - в саду, не таком большом, чтобы можно было надежно спрятаться, хотя со множеством потайных уголков, разгуливало столько вооруженных человек, сколько этот дом никогда не видел. Многие несли в руках фонари; может быть, разыскивали кого-то, а может быть, чтобы освещать себе дорогу и не упасть на скользких от мха и росы камнях. А самые несдержанные в словах и мыслях предположили (кое-кто вслух, не опасаясь последствий), что молодой наместник затеял новое увлечение, чтобы развеять скуку, которая вновь начала одолевать его в ожидании, когда же вернется хозяин дома, господин Сакаи, и наконец-то окажет своему нежданному гостю положенные тому почести. Пересуды о визите лисицы еще не утихли, как Теншо Токисада велел объявить, что намерен удалиться от сует в небольшое святилище в горах неподалеку, чтобы в тишине и покое предаться размышлениям. Некоторые даже поверили.
Тем более что вскоре молодого наместника действительно видели направляющимся по дорожке среди кривых сосен к небольшому, укрытому в роще святилищу. На этот раз Токисада даже оделся в приличествующие случаю скромные одежды, и поэтому в доме судачили еще охотнее, обсуждая неожиданные устремления юного аристократа.
- Скажут тоже! - бурчал один стражник, безнадежно вглядываясь в фиолетовый сумрак; фонарь в его руке был похож на маленькую луну. - Разве он высокого рода? Мотылек из какого-нибудь веселого квартала, воспользовался чужой похотливостью, умный мальчишка...
Среди деревьев появилась новая тень. Она растворялась в вечернем тумане, сливалась с древесными стволами, но и не думала оставаться неподвижной, перетекала, бесшумно скользила по мягкой земле, устланной хвоей. Остановилась под толстой и древней, как сами горы, сосной. И едва слышно выплюнула проклятие. Отсюда, из мглы, стражники с фонарями виделись гигантскими светляками, неспешно, но усердно ползущими по саду.
Шорох сверху. Тень сдвинулась на шаг – и несколько мгновений разглядывала свесившуюся из переплетения ветвей веревку. Наверху невозможно было ничего разглядеть.

(зато теперь вместе)

- Эй, малявка! – раздался из густой хвои знакомый голос. – Залезай сюда, пока не обнаружили!
В развилке, оседлав толстый сук, сидел Кейка.
- Сам ты малявка, - огрызнулась тень и по-беличьи ловко взобралась к приятелю.
Дзяку устроился на соседней ветке и помог (хотя они больше мешали друг другу и толкались локтями) втянуть веревку наверх.
- Ты что тут делаешь? – подозрительно спросил младший, поелозив и устроившись наконец-то.
«Неужто ему тоже нужен наместник, а не только Сакаи?»
- За тобой наблюдаю, - рассмеялся Кейка и тут же зажал себе рот ладонью, хотя поблизости от их дерева не было людей. – Не самураи, а ротозеи. Как они кого-то могут уберечь, если в двух шагах от собственного носа ничего не видят!
Он презрительно сплюнул вниз.
- С чего они вообще тут бродят? – заинтересовался Дзяку, от избытка энергии раскачиваясь на ветке. – Наместника потеряли?
- Злоумышленника ищут, - Кейка приподнялся, что-то разглядывая в освещенных окнах замка. – Токисада ушел молиться.
Младший досадливо фыркнул. Колупнул сосновую кору.
- Не ломиться же в храм... – Подскочил с горящими глазами. – Спорим, сегодня я доберусь до Сакаи раньше тебя.
- Да ты только болтать умеешь! – Кейка взялся было за ветку, собираясь соскочить вниз, чтобы никоим образом не уступить приятелю голову хозяина дома. Застыл на месте. – Так ты собираешься убить наместника?
Глаза у него стали похожи на два очень округлых миндальных ореха. Дзяку свесил ноги с ветки, болтая ими совсем по-детски.
- За него тоже деньги дают, не маленькие, между прочим. Хватит на еду и всякое, - он неопределенно махнул рукой. – Как будто ты сам не затем здесь торчишь.
- Тебе сколько обещали? - Кейка уже восстановил душевное равновесие и теперь сматывал широкими петлями веревку; он о чем-то размышлял, но пока не собирался подсаживать Дзяку в паланкин своих мыслей.
- За дурачка держишь? – обиделся мальчишка и соскочил на землю. – Так ты идешь или нет?

(конечно же с Даларой, нэ?)

Гора Асама

Цуива, бочком-бочком, подобрался к муджине. Тот настолько увлекся едой, что не заметил. Носильщик робко и по-детски дернул его за рукав.
- Обакэ-доно, можно спросить?
Услышав обращение "доно", Себастьян-Фердинанд важно обернулся к Цуиве, прикрывая лапой пищу со стороны Мицуке.
- Слушаю тебя, - он чуть откинул голову назад, перед этим ухитрившись с сожалением покоситься на совсем не парадного вида одежду.
Человечек перешел на шепот, опасливо косясь на иноземца.
- Ваш спутник выглядит таким усталым и разбитым. Он нездоров?
Важность как сдуло с муджины - он и сам то и дело тревожно поглядывал на португальца.
- Я не знаю, - почти жалобно выговорил он, спесь мгновенно слетела. - Он давно не ходил очень далеко. Знаешь... Раньше думал - со святым отцом ничего не может случиться, он всегда защитит от всех бед. И только сегодня вдруг понял, - выдр всплеснул лапками, - о нем надо заботиться, он может заболеть или быть убитым. Наверное, отца Андрео надо лечить!
- Давно не ходил... - повторил Цуива, ковыряясь пальцем в зубах. – У нас в деревне тоже был один, который становился все слабее и слабее и уже не мог долго идти. Он просто был старый.
- И он?.. - переспросил подавшийся вперед Себастьян-Фердинанд, догадываясь об ответе.
- Умер.
- Он... - обакэ опомнился, понизил голос до возмущенного шепота. - Нет, он не старый! Я... не хочу! Это же отец Андрео... Он должен жить еще долго!

(еще Биш и Хигф)

- А зачем? - вдруг спросил долговязый роши; он завладел миской из-под лапы взволнованного оборотня, рассудив: раз шумит, значит, есть не хочет. - Ты сказал: он должен жить, потому что это - отец Андрео, - продолжал Мицуке. - Для богов это - не основание, и тем более - для людей.
- Тебе все равно, если умрут те, что дороги тебе? - тихо спросил муджина, глядя в глаза самурая; шерстка встопорщилась. - Он мой учитель, и я должен заботиться о нем.
- Все когда-нибудь умрут, - с набитым ртом отозвался Мицуке. - Почему смерть должна обходить кого-то только потому, что это - отец Андрео? Почему ты не сказал: хороший и добрый человек? Хотя...
Он наконец прожевал.
- Даже это для богов - не причина.
- Вы, люди, больше знаете о смерти, - отозвался обакэ серьезно и задумчиво. Руки потянулись к еде, и тут он взвился. - Ты съел половину моей доли!
В этот момент Цуива решился спросить прямо и как следует дернул муджину за рукав, привлекая внимание.
- Может, он все-таки старый? Ну, по человеческим меркам, - быстро добавил носильщик, чтобы обакэ не счел его слова оскорбительными. - Вот сколько ему лет?
Голова выдра замоталась из стороны в сторону - от Цуивы к Мицуке. Так и не сделав выбора, он успел возмущенно добавить в сторону роши:
- Так нечестно, - затем, очередной раз, обратившись к носильщику, тише, - не знаю... Я среди родни не привык считать годы...

(с Даларой и Бишопом)

- Пятьдесят девять, - раздался мягкий голос. Португалец, немного отдышавшийся, придвинулся ближе к увлеченной спором троице.
- Ч! – фыркнул роши, нацелился на вторую половину от порции соседа.
Несколько кусков удалось своровать, но под внимательным и укоризненным взглядом ворона Мицуке все скормил мальчишке.
Муджина замолчал, не зная, что сказать, но отодвинул от прожорливого соседа пищу. На священника он глядел немного виновато, а тот, немного помолчав, добавил:
- Беспокоиться надо не обо мне, а о мальчике и носителе меча.
Тем временем Цуива занялся нелегким и непривычным делом – он думал. Перед собой он видел человека шести десятков лет от роду, вроде бы и не мало, но не сказать, чтобы слишком много. Тот старик у них в деревне всяко был постарше. Нет, слухам о том, что ему перевалило за сто, Цуива не доверял, но уж точно ему было не меньше восьмидесяти. Да и то, сдал только в последние пару лет, а так сутками рыскал по полям и лесам, а уж хворостиной при случае мог отходить так, что потом провинившийся неделю сидеть не мог.
Впрочем, чему удивляться в такой компании. Если ты запросто беседуешь с обакэ, мальчик-колдун с жадностью ест из одного с тобой котелка, на ветке сидит говорящий ворон, а самурай хоть и имеет благородное лицо, но нечесан будто бы со рождения, да и попахивает от него порядком, чего самураям вовсе не положено. Нет, решил Цуива, удивляться ну совершенно нечему.

(Далара mo, higf mo)

По пути от замка Сакаи к его же охотничьему домику

Через некоторое время пыл Дзяку поубавился. Мальчишка плелся нога за ногу, а потом и вовсе остановился, держась руками за живот. Если бы лицо не закрывал платок, даже в полутьме был бы виден пылающий румянец смущения.
- Есть хочется, - пробурчал он в ответ на вопросительный взгляд приятеля-соперника. - Ну забыл поесть сегодня!
- Разиня!
Кейка, пританцовывая, как будто сидеть на одном месте ему было трудно, обошел приятеля кругом, но не стал долго упиваться своим превосходством. Сдернув с пояса бамбуковую флягу, он протянул ее Дзяку.
- Там рисовый отвар! - расхохотался он, увидев, как приятель настороженно нюхает пробку.
Долго уговаривать не пришлось, мальчонка уселся на землю под ближайшим деревом и в мгновение ока закинул в себя половину содержимого фляги, чудом не поперхнувшись. Остальное протянул Кейке. Посмотрел на небо, расчерченное тонким четким узором веток.
- Давай посидим немного. Господин Сакаи никуда от нас не сбежит. А сбежит, все равно найдем.
У запасливого Кейки нашлись еще сухие лепешки и орехи, которые приятели честно поделили пополам.
- Ты, правда, решил добраться до наместника? - полюбопытствовал старший, наконец-то присаживаясь на корточки и опираясь спиной о ствол дерева; покончив с орехами, Кейка теперь жевал стебелек травы. - Говорят, он читает чужие мысли, поэтому его так трудно убить. Но, по-моему, это брехня.

(SonGoku to)

- Люди не читают мыслей, - уверенно отозвался Дзяку и тут же сбавил тон: - Только я не уверен, что наместник – человек. Но я все равно до него доберусь!
Он нашарил под собой шишку, прицелился и кинул. Импровизированный снаряд звонко ударился о ствол.
- Какой смелый! – Кейка тоже запустил шишкой в соседнюю сосну, промахнулся, но попал в дальнюю и сделал вид, будто именно туда и целил. – И что ты будешь тогда делать? Позовешь онмиёджи, чтобы тот изгнал злого демона? Думаешь, ты первый хочешь его убить?
- А что, были уже попытки? – заинтересовался Дзяку и пересел поближе к приятелю. – Расскажи!

В радушии хозяина сквозила натянутость, но гость как будто ничего не замечал вокруг и вел оживленную беседу как ни в чем ни бывало. Когда он наклонялся, чтобы передать что-нибудь из напитков или угощения, перевитые бирюзовым шнурком длинные волосы напоминали первые весенние ручьи, пробившиеся из-под снега, и молодой человек знал об этом. Широкие рукава его одежды были вытканы узором в виде первоцветов.
- Господин Иэясу передал должность своему наследнику Хидэтаде, - говорил молодой человек беспечным голосом, словно не передавал важные новости из столицы, а обсуждал рыбную ловлю в горах. – И теперь правит по-прежнему, но уже как огошо*. Наверное, Хидэтада-доно очень разочарован, но он хотел получить место, и он его получил. Что же жаловаться?

-----
*ogoshyo - сегун, который оставил свой пост.

(с Даларой творим)

Молодой человек весело рассмеялся, пристально глядя в лицо собеседнику, а тот, не заметив развязности гостя, вдруг поперхнулся и схватился за грудь.
- Что с вами, господин Иэясумаса?
Хозяин, выпучив глаза, захотел позвать на помощь, но узкая ладонь гостя закрыла ему рот.
- Говорят, если допустить хотя бы малейшую ошибку в приготовлении рыбы-фугу, результат превосходит все ожидания. Говорят, что повар, виновный в подобной промашке, будет казнен. Мне жаль вашего повара, Иэясумаса-доно.
Хозяин тщетно пытался избавиться от чужой руки, мешающей ему крикнуть или хотя бы избавиться от руки. Пальцы гостя были холодными, точно лед.
- Ты... тоже принял яд... - догадался умирающий.
Почти фиолетовые губы на бледном юном лице свело болезненной судорогой, но это все-таки была улыбка; под глазами лежали прозрачные тени, а одна из черных прядей прилипла к взмокшему от холодной испарины лбу.
- Разумеется... - молодой человек с трудом втянул глоток воздуха. - Но не так много... ровно столько, чтобы не умереть. Ровно столько, чтобы не заподозрили.
И слабого толчка хватило, чтобы жертва опрокинулась на спину; Иэясумаса впился ногтями в циновку, раздирая татами. Вместо крика из горла вырвался едва слышный хрип. Молодой человек прилег рядом, положив голову ему на грудь и прислушиваясь к дыханию.

(продолжение)

- Хорошо... – наконец, прошептал он и нашарил глиняный кувшинчик, из которого всего несколько минут назад наливал себе и своему злосчастному собеседнику. – Пора звать на помощь...
От удара о деревянную балку кувшинчик разлетелся вдребезги.

- И этого человека ты собираешься вот так просто убить? – с любопытством спросил Кейка.
Дзяку сидел, охватив руками колени и нахмурившись, но глаза его блестели от азарта и чего-то еще, более глубокого и трудно распознаваемого.
- Нет, просто убить не получится. – Мальчишка дернул плечами, с силой пульнул еще одну шишку. – Но я все равно его убью, и тогда скажут, что я лучший шиноби на свете!
Приятель вдруг придвинулся к нему так близко, что слабый аромат мускуса ударил в ноздри.
- Ты хочешь лишить его жизни только ради этой цели? – дрожащим от непонятного возбуждения голосом спросил Кейка.
Младший дернулся и испуганно отстранился. Непонимающе моргнул.
- Ну... да, - тонкий голосок звучал не слишком уверенно. – Ты что это вдруг?
- Ничего, - на раскрытой ладони Кейка держал шишку и протягивал ее приятелю. – Просто так спросил.
- Странный ты, - обиженно проворчал юный шиноби, но подношение взял; на этот раз снаряд улетел куда-то в темноту, даже не было звука падения. – Пошли лучше, займемся Сакаи.

(и финал... почти)

Склон горы Асама, возле ворот в храм

Пока остальные спорили, Хаяши развернул свитки и теперь водил пальцем – то по цепочке скорописи, то по совсем уж непонятным значкам, а порой и вовсе по пустым строкам. Что он там видел в полутьме, оставалось загадкой. Но – шевелил губами, хмурил брови, разбирая текст. Ворон выдернул из костра веточку, пристроился рядом с видом сосредоточенным и важным, будто придворный при исполнении обязанностей. Хаяши благодарно улыбнулся птице.
Плоские камешки они тоже нашли вместе: мальчишка шарил по земле, а ворон обстукивал клювом его находку. Те, что были одобрены, Хаяши прятал за пазуху, остальные - выбрасывал, больше не глядя на них. Последний ворон принес от самых сгоревших деревьев, с трудом удерживая в лапах. Скинул мальчику в подставленные ладони. Восемь камней Хаяши уже разложил по кругу, оставив свободное место для девятого. Беглый чиго обошел подготовленное место, то и дело сверяясь с темным небом и почти стихшим ветром. Остановился перед Мицуке, протянул ладонь с растопыренными пальцами, будто малый ребенок, что вознамерился упросить взрослого купить ему сладостей.
- У тебя есть кодзуки? Дай мне.
Долговязый роши без возражений протянул короткий нож. Цуива заерзал и все-таки не утерпел:
- Вызывать духов – дело мико*, - обращался носильщик почему-то к воину. – А он мужчина, у него ничего не выйдет!
- Мужчина?

(с Даларой, потом еще Хигф)

Цуива оглядел юного колдуна, как будто хотел удостовериться, то ли он видит, что есть на самом деле. Осунувшееся лицо с крупным носом, тощая петушиная шея, нескладные движения. Носильщик поскреб в затылке, с ойканьем выдернул пару волосков - удостовериться, что не спит.
- Нет, - замотал он головой, - это точно не женщина.
- Да какой из него еще мужчина? - хохотнул Мицуке. - Справится.
Но судя по скептической ухмылке - он сам в том не был уверен.

Смотревший с любопытством португалец пришел в себя настолько, что внимательно следил за мальчиком и даже пожалел, что сейчас не до записей и рисунков - ритуал заинтриговал. В обсуждение возможности чиго сделать задуманное он не стал вмешиваться; выбора все равно не было. Впрочем, посторонним наблюдателем миссионер был недолго. Поднявшись, подошел к Хаяши и спросил:
- Нужна ли тебе какая-нибудь помощь?
Все еще насупленный после разговора муджина хвостом увязался за наставником - не то посмотреть, как вызывают духов, не то отговаривать, а может, опасаясь, что если отца Андрео оставить без присмотра, он сразу же начнет умирать от старости.

(Бишоп, Далара, Хигф)

Хаяши оглянулся - то ли искал ответ, то ли не расслышал вопрос. Мицуке лишь головой покачал: отвлекать колдуна, что готовится к ритуалу, может лишь тот, кому больше не хочется жить на этом свете. Впрочем... с чужеземца спрос маленький. Сам же роши напряженно разглядывал чахлые кустики, что торчали возле кучи камней. На крайний случай - можно было пристроиться и за валунами, но, кажется, раньше надо было думать. Сейчас же желудок так скрутило, что Мицуке и шевельнуться боялся.
У мальчика был отрешенный вид человека, который душой не здесь, на грешной земле... как при молитве, когда говоришь с Богом. Покачав головой, священник остался стоять недалеко от мальчика, ожидая, ответит ли тот или вернется к общению с неведомыми силами. Муджина оглядывался на деревья-врата - казалось, оттуда кто-то невидимый смотрит с недобрым любопытством на дерзнувших прийти к пасти дракона.
- Сделай так, чтобы он не умер до моего возвращения...
Ворон, точь-в-точь императорский воин при боевом параде, выскочил перед католиком, развернул крылья. Вокруг головы веерами встопорщились перья. Распахнул клюв и зло зашипел на неразумного человека.
- Погубить нас всех хочет, варвар, - шепотом ворчал Цуива, боясь помешать громким голосом, но и не в силах удержать возмущение. - А ну как колдун забудет что-нибудь, и отправит нас всех в дальний путь по зловонной стране.
Впрочем, так ли страшно отправиться хоть в пасть к морским демонам, когда рядом с тобой во всей красе - немножко попахивающей и немытой, правда, - находится образец мужества и бесстрашия перед лицом неведомых опасностей. Воины древности, думал Цуива, могли бы гордиться своим потомком. Стоило бы им взглянуть на суровое лицо, на решительно сжатые губы и гордый взгляд Миц... нет, Фудзивара-но Киёмори из Нары, и они знали бы, что ему по праву принадлежит высокое имя. Во всей фигуре его Цуива видел готовность бросить вызов хоть самому древнему восьмиголовому дракону. Носильщик приосанился. Нечего задевать честь отважного воина мелким страхом.

(все втроем)

(Не без обаятельной Далары)

Заслышав шаги хозяйки домика Шуске вскочил с пола. От резкой перемены положения закружилась голова и юноша осел обратно и так встретил женщину:
- Вам удалось задуманное?..
Куроми вздрогнула при звуке голоса, но быстро оправилась. Порывисто расправила плохо лежащую складку накидки.
- К сожалению, нет. У вас еще есть возможность испробовать ваши силы. Но будьте осторожны, наместник не обычный человек. Возможно, и не человек вовсе.
С тонкой лучиной в руке Куроми обошла светильники по углам комнаты, зажигая их медленно, почти торжественно.
- Не удалось, - прошептал Шуске.
Он смотрел, как разгорается огонь, разглядывал множащиеся тени:
- Что ж, видно такова судьба - он умрет от моей руки, - юноша взял себя в руки и говорил твердо, - Я должен поблагодарить вас за помощь. И за предостережение.
Встав, Шуске склонился перед женщиной в почтительном поклоне:
- Человек он или нет, но смерти ему не миновать.
Крупные, четко очерченные женские губы дрогнули в волнении. Хотела ли отговорить, волновалась ли, а может, не желала делиться, но сказала лишь чистосердечное:
- Пусть помогут вам ками.
И снова приложила руку к шее, словно теребя гладкие бусины невидимого ожерелья.
Шуске снова поклонился. Медленно подкрадывался болезненный озноб и шиноби с тоской подумал, что смерть была бы проще во всех отношениях, но это та роскошь, которую он не может себе позволить.
- Прощайте.
Юноша отвернулся, чтобы, если его состояние отразится на лице, хозяйка этого не заметила.
- Подождите! - голос получился выше, чем рассчитывала, более нервным. - Сначала... у меня нет настоев и нет под рукой нужных трав. Давайте просто выпьем немного сакэ. На удачу.
"И похоже, на долгую дорогу, с которой не возвращаются", не сказала Куроми.
"Сакэ? С чего бы вдруг? Она ничего не должна мне. Или Наместник уговорил ее? Предложил ей за мою смерть что-то... Да нет же. Он не такой человек, если он и убьет меня, то открыто. Это я прячусь в темноте, как змея - он на виду"
Шуске кивнул:
- Да, пожалуйста. На удачу.
Сдел как можно более невыразительный вид он повернулся к женщине:
- Вы очень добры ко мне.

(вместе с отчаянной Роджер)

- Да. Почему-то.
Она уже доставала кувшинчик и две сакедзуки.
- Боюсь, сушеного дайкона у меня нет, только немного холодного риса.
- Я неприхотлив, - Шуске позволил себе улыбку.
Пили молча, с задумчивой серьезностью. Куроми избегала смотреть на молодого человека, любовалась танцем свечного пламени под задувающим из щели ветром.
- Когда Токисада умрет, возможно, я смогу простить его, - произнесла она напевно, как под неслышимую музыку.
Шуске пожал плечами:
- Смерть для него не искупление грехов, а наказание. Я прощу его только когда он воскресит всех убитых им. Быть может, вы скажете, что молод и глуп... Но справедливость выше милосердия. Для меня пока так.
Юноша бросил осторожный взгляд на хозяйку и проговорил уже тише, словно для себя одного:
- Когда Токисада умрет - тогда смогу наконец умереть и я. Но не раньше.
Куроми рассмеялась громко и беззастенчиво, но без радости.
- Он зачтет это своей победой. Одна лишь его смерть за столько чужих смертей и мучений. – Она подняла чашечку в салюте: - Надеюсь, ты не станешь мстительным бореи, который не знает упокоения. Прости, я слишком фамильярна.
- Я ведь сказал - только когда он воскресит убитых. А значит никогда. Покой, который я обрету после его и своей смерти не будет прощением, но станет только... покоем.
Юноша склонил голову:
- Вы грустны... Отчего?
Действительно, отчего? Соврала:
- Молодые люди не должны стремиться умереть.
Залпом допила остатки резковатой немного сладкой жидкости. Надела маску равнодушия.
- Наместник сейчас уязвим, не самое плохое время для попытки.
- Уязвим? - Шуске отставил чашечку.
- Он только что пресек покушение одного шиноби, вряд ли он предположит возможность второго так скоро.
Юноша усмехнулся. Озноб отступил и по телу разлилось приятное тепло.
- Если мне удастся - я буду обязан вам. Конечно, месть - это то блюдо, которое не принято делить, но есть самому, упиваясь... Но я буду думать о вас, когда Токисада вдохнет в последний раз. Его сердце навсегда замолчит в вашу честь.
Куроми кивнула.
- Ike*.
Шуске поднялся и без единого звука покинул дом. Ночной воздух освежил его. Молодой шиноби глубоко вдохнул и зашагал прочь.

-----------------
*Ike – Вперед! (Иди!)

Киото, 1582 год

Суматоха улеглась быстро. Разбежавшиеся было люди вернулись, принялись поднимать упавшее сооружение и вытаскивать из-под него неудачников - как еще живых, так и тех, чьи души уже покинули тела.
Надо было нести оттащить упавшую повозку дальше, ибо нельзя остановить праздник; обогнуть же на узкой улице было почти невозможно. Одна беда – половина носильщиков исчезла, словно вознеслась на небо, а в такой благодати для них многие усомнились, тем более что нашлись люди, видевшие, как часть их, с одной стороны, бросила веревки. Рывок с другой опрокинул повозку на людей...
Масуми принял деятельное как в расчистке дороги, так и в расспросах. Он кипел от негодования – какая не знающая чести душа посмела портить Гион Мацури!
Среди шума и все еще царившей суеты самурай почувствовал, как его настойчиво тянут за рукав хаори. Он резко обернулся и увидел бродягу лет сорока или пятидести – по заросшему, давно немытому лицу трудно было определить возраст. Одет тот был в обноски, похоже, пережившие не одну непогоду.
- Чего тебе? – спросил Танака, сердито сверкнув глазами.
Бродяга поклонился.
- Благородный господин, я не отниму у вас много времени. Но если вы уделите мне несколько минут и монету, я скажу то, что может вам пригодится.
- Хорошо, - кивнул Масуми, и они отошли на несколько шагов в сторону. Буси был настороже после случившегося, но его потрепанный жизнью и непогодой собеседник не делал ничего враждебного.
- Я смотрел на шествие и видел, как один из носильщиков, которые удрали, перед тем, как отпустить веревки, посмотрел на господина на другой стороне улицы, а тот показал ему туда, где стояли вы, и кивнул. После этого повозка упала...
- Как выглядел этот человек?
- Я не запомнил его лица... – протянул бродяга, но, когда Танака нахмурился, поспешно продолжил. – Но зато запомнил моны на одежде...
- Опиши, - коротко бросил самурай, недоверчиво глянув на оборванца.
Получив ответ, он задумчиво кивнул, бросил несколько монет, убедившись, что больше этому человеку ничего неизвестно, отпустил его кивком.
- Вполне может быть... – пробормотал он себе сквозь зубы.
Хотелось немедленно действовать, но, как говорят, гнев твой – враг твой...
Праздновать уже не хотелось, и Танака вернулся домой, откуда отослал со слугой записку главе клана Сейшин с приглашением посетить его вечером или принять в своем доме.