Нагоя, провинция Овари
1616, май

А ведь когда Дайджи - получив несколько лет назад от наставника не только секреты мастерства, но и засидевшуюся в невестах дочь в придачу - собрал на тележку нехитрый скарб, посадил молодую супругу на спину купленного на сэкономленные деньги мула и отправился на юг, к морю, многие односельчане называли его безумцем. И совсем укрепились в этом мнении, когда Дайджи отвечал на вопрос, где намерен теперь поселиться.
- Нагоя? - переспрашивали они и смеялись, прикрывая лица рукавами. - Да ты спятил! Представляешь, сколько там сейчас таких мастерских после заморской войны?
Жена Дайджи не отличалась большой красотой, да и изяществом стана едва ли похвасталась бы; лицо у нее было круглое и белое, точно рисовая лепешка, а нос походил на молодой клубень батата. Сидя боком в седле с узелком в руках, она напоминала тючок разноцветных тканей.
Путешествие не затянулось, и вскоре счастливое – хоть и взволнованное переменами – семейство обосновалось в деревне возле недавно отстроенного замка. Дайджи занялся любимым делом; его мечи выходили еще не такими хорошими, как у мастера Дзирокичи, но со временем – как он считал – придет и опыт.

Там же, тогда же

Вверх по склону холма в кажущемся беспорядке бегут каменные надгробия, ежиными иголками топорщатся деревянные таблички-сотоба. Лабиринт блестящего в солнечных лучах серого камня. Цветы на плитах-приступках, ни единой дикорастущей травинки, все тщательно убрано и подметено. Мелкий гравий скрипит под ногами. То и дело между строгими прямоугольниками надгробий попадаются светильники, будто окаменевшие грибы. Здесь пахнет распустившимися и уже вянущими цветами, дымом ароматических палочек. Где-то неподалеку гулкий колокол возвещает утро. Вдали над деревьями, далеко за ними, виднеется черная крыша с двумя золотыми рыбками на коньке – замок Нагоя.
Края темно-синих хакама, запыленные по низу, метут невысокие ступеньки лестницы. Взгляд Такамори обшаривает надписи. Память подсказывает: то, что он ищет, находится где-то здесь. Взгляд натыкается на слишком знакомые кандзи, задерживается на фамилии, которой привык подписываться. Скользит ниже; имя произносится вслух. На маленьком алтаре высечен пятилистый мокко.
Фигура на коленях перед возвышением, руки молитвенно сложены. Сухой запах пыли, сладковатый – праха. Торжественный холод. Курительные палочки долго не поджигались, наконец, затлели, в воздух поднялся сизый дымок.
- Простил ли ты или нет, не знаю. Мне некого спрашивать.
Шелест деревьев. Заголосила, залилась птица.
- Я не стал менять имя, которое дал мне ты, хотя обычай того требует.
Пауза, едва слышный шепот, предназначенный не людям, а духам и ками.
Маленькая синичка уселась на вершину камня, склонила голову, оглядывая подношение на алтаре, потом вслед удаляющейся спине с расправленными плечами, спине человека, избавившегося от небольшой, но давней душевной занозы.

Горная хижина.
Утро, плавно перетекающее в вечер.

Два гостя, высокий и низенький, расположились в углу хижины и с азартом уговорили остаток фруктов в корзинке, не забыв предложить и хозяевам – видимо, надеялись на скорое подкрепление запасов. Пэдди болтал, выспрашивая у Тошимару, Миеликки и юнца, нзвавшегося Садаро, кто они, откуда и чего умеют. Еще одно существо, заинтересовавшее его, пока то ли спало, то ли притворялось - расталкивать его фейри не решился, предпочтя наблюдать. Рори благоразумно молчал, растянувшись на полу и не слушая фир дарриг. Пытался вспомнить, далеко ли Ямато и как оттуда домой добираться. К полудню фермер пришел к заключению что далеко и никак соответственно.
Совершенно иные настроения царили в голове Пэдди. Колдун отмалчивался, но у остальных фейри разузнал, что Садаро родом "к западу отсюда и чуть-чуть к югу, но тоже в горах", а вот Миеликки - отнюдь не здешняя. Еще больше малыш подивился ее истории про лабиринты и подземелья. В ответ же на законное "А ты?" отмахнулся "Шли, шли и пришли... примерно туда же." После этого подхватился и стал расхаживать по хижине, осматривая все вокруг. Забрался за дальнюю занавеску, чуть ли не обнюхал лежавшие там свитки, поморщил лоб... и вылез обратно. Наконец, шлепнулся на пол и стал отстукивать пальцами по доскам танцевальный мотивчик.
Под вечер терпение пару раз ненадолго уснувшего фир дарриг кончилось, и он потащил фермера на улицу, "за дровами". О'Догэрти не стал возражать, чувствуя необходимость вытрясти из зелено-алого человечка всё интересное, что он узнал от новых знакомых. Выйдя на свежий воздух, Пэдди сделал было два шага вприпрыжку в сторону леса, но замер на носочке башмака и, крутанувшись, потопал к сараю. Скрипнула дверь, впустив внутрь садившееся солнце, лежащий на полу человек шевельнулся и глухо зарычал, что-то звякнуло. Ирландец, не сознавая, что делает, схватил Пэдди за курточку и выволок назад, приперев дверь собой. Карлик вздохнул как ребенок, которому запрещают играть, и двинулся первоначальным маршрутом – туда, где маячили меж облаков верхушки пиний.
Рори не успел выведать и четверти того, на что рассчитывал: не столь потому, что Пэдди отмалчивался, сколь по причине его периодического отсутствия рядом. Фир дарриг то и дело исчезал, оставляя спутника гадать, надолго или навсегда он остался в одиночестве. Под конец фейри выпрыгнул откуда-то слева, дернул фермера за проклятую "юбку" и громко шикнул, потащив назад, к хижине. Через полчаса петляний в этом условно означенном направлении, веселая парочка и впрямь подобралась к своему временному пристанищу, но вместо того, чтобы зайти в дом, описала широкую загогулину вокруг него. Впереди невысокую траву рассек рыжий росчерк – похожее на собаку маленькое животное метнулось к дому и забралось под нависавшую над стенами крышу. Пэдди и Рори подошли ближе, прислушались – внутри было тихо. Вскоре, однако, любопытство переполнило маленькую сущность фейри и тот со словами "Подсади!" полез следом. Ирландцу оставалось только опуститься на колени и молить Святую Деву об озарении, каким образом малыш со своей волынкой пролез в щелку вдвое меньше его. Впрочем, и о благополучном возвращении домой в Эйре – тоже. Чем он и занялся.

- Боюсь, твоего жениха придется спасать из плена могущественного колдуна.
Вместо ответа Миеликки ойкнула, когда с балки сверзилось еще одно существо, больше похожее на человека, чем все предыдущие. После того, как улеглась потревоженная солома, пыль и зола, она опознала в нем того самого карлика, что заприметила этим утром. Фир дарриг фыркал и судорожно осматривал вечно торчащие при нем трубочки – не сломалось ли чего. Любопытство, с которым он пытался разглядеть оттащенный к дальнему углу чугунок (из-за чего ему пришлось почти полностью свеситься с потолка), могло обеспечить всем его спутникам немалое облегчение... но нет, невыносимая волынка пережила это падение с выдержкой, достойной полулегендарного инструмента.

Нагоя, провинция Овари
1616, май

Сегодня работы было совсем немного – как всегда за последние годы; Дайджи сидел на веранде, разложив перед собой клинки со снятыми рукоятями. Грустное зрелище, на такие жаль тратить пасту, время и силы. Точильщик сидел, размышлял, не сняться ли опять с только-только насиженного места, но затем посмотрел вглубь дома, за раздвинутые перегородки – жена проветривала комнаты после зимы, - и передумал. Ладно, несколько месяцев он подождет, а когда родится наследник, вот тогда и посмотрит.
На одном из клинков играл солнечный блик. Дайджи вспомнил меч, который ему довелось видеть в детстве. К наставнику приходил ронин, что без дела, а может, по делу, забрел в их деревню у горы Насу, вот у кого меч был так меч! Старинной работы, мастер никого к нему не подпустил, зато дал полюбоваться.
Завидев издали прохожего в хорошей одежде, точильщик по старой привычке хотел было заголосить, привлечь внимание, да вовремя вспомнил, что человеку его ремесла следует держаться степенно. А вдруг пройдет мимо? Дайджи взял в руки один из клинков, повертел, пуская солнечный зайчик.

(Далара mo)

Солнечные лучи, буйно распустившаяся зелень, жизнерадостная суета птиц и насекомых, как ширма из полупрозрачной ткани, заслонили собой навеянное кладбищем настроение, которое держалось, несмотря на то, что мысли уже переключились на способы найти Садаро. Солнечный зайчик, попавший в глаз, заставил сощуриться. Недовольство, почти сорвавшееся с губ, ушло, когда выяснилось, что зайчики пускает не шаловливый сорванец, а точильщик мечей. Странный способ завлекать посетителей. Название лавки и имя точильщика ничего не говорили, но Такамори все равно подошел.
- Ты хочешь предложить свои услуги? – без обиняков спросил он.
- Только если меч господина в них нуждается, - отозвался мастер; он был молод, смешлив, а из всех великих людей самым значимым почитал человека, кого ни разу в жизни не видел, и который умер задолго до его рождения и далеко от его родной деревни, в столице.
- Возможно, мои мечи нуждаются в чистке, но сначала ответь на несколько вопросов.
Вблизи посетитель показался еще более платежеспособным и благонадежным, чем издали. Одет он был по последней моде, на рукавах и спине хаори белели нездешние моны: пять круглых лепестков и сердцевина. Неизвестный господин сел на скамеечку рядом с точильщиком.
- Прислушиваешься ли ты к слухам?

(Bishu mo)

Мастер отодвинул недоделанные клинки с легким сердцем. Мечи, что принадлежали незнакомому господину, притягивали его взгляд – изящный легкий изгиб, тонкие лепестки овари-цубы. Странно – гербы незнакомые, а мечи делали здесь... знакомые мечи.
Жена – вот кто точно знал все последние слухи! – принесла гостю освежающий напиток, сделала вид, что не подслушивала за отодвинутой перегородкой. За несколько последних месяцев она стала совсем круглая, большой рисовый колобок, а не женщина.
- Люди болтают, - кивнул точильщик. – А я слушаю.
- Не появлялся ли в округе приезжий юноша с такими же монами на одежде, как у меня?
Вряд ли Садаро пришло в голову сменить одежду. За ним с собаками никто не гонится, да и в порывистом устремлении, скорее всего, ни о чем таком он даже не подумал.
Точильщик тоже не устоял перед глотком амадзаке, как ни посуди, а супруга неплохо готовила этот напиток. Пока он смаковал его вкус, жена успела оповестить приезжего господина, что описанного юношу видели сначала одного, он много времени проводил в... Она поймала предупреждающий взгляд супруга, потупилась.
- В общем, видели его, - повторила она. – Потом с ним был другой господин, приличный такой, на него похож, только одежда у второго была не такая красивая.

(mama)

Расспрашивающий задумчиво потер пробивающуюся на подбородке щетину. Похоже, не заметил, что пальцы левой руки поглаживают цубу меча. Пришлый господин поблагодарил за вкусный напиток. Уточнил:
- У второго родинка рядом с левым ухом?
Женщина быстро-быстро закивала, не переставала улыбаться, отчего походила на очень большую куклу-даруму, только оба глаза у нее были закрашены. Точильщик мечей посмотрел на супругу с интересом.
- Sou ya, - в еще большей задумчивости произнес их собеседник. – Они еще здесь?
Супруги переглянулись.
- Ой, да что вы! Они уже ушли куда-то, давно уже...
- Господин уверен, что его меч не требует моей заботы? - перебил жену точильщик.
Господин посмотрел на меч, погладил рукоять, что-то прикидывая.
- В заточке не нуждается точно, а вот почистить было бы неплохо. - Он вытащил оружие из-за пояса и вместе с ножнами передал точильщику. – Я вернусь за ним через два часа.

(не папа)

Склон горы Асама

- Разве столь могучие воины откажутся проводить женщину к ее дому? Наша семья живет выше по склону, возле старого храма.
Покорно опустив взгляд, незнакомка ждала решения. И ждала бы еще очень долго, если бы рядом не заскрипел под чьей-то ногой сухой крупный песок. Мицуке поднес палец к губам, все застыли на месте. Хаяши как открыл рот, так и забыл его закрыть. Несколько быстрых шагов – одноглазый роши пошарил за ближайшим валуном.
- Кто это у нас здесь?
Маленький, щуплый на вид человечек с невероятно подвижным лицом и дорожным коробом за спиной безуспешно брыкался в крепком захвате.
- Ай, пусти... - взгляд его наткнулся на меч в другой руке ронина, и человечек поспешно добавил: - ...те, господин!
- Это твой родственник, о-джочи?
Женщина, засмеявшись, покачала головой.
- Ты как здесь очутился?
- Шел, - с поражающей искренностью ответил тот, кого спрашивали, покосился на меч и решил быть полностью честным: - За вами шел, думал, в компании путешественников не может не найтись, что надо понести. Носильщик я, живу в деревне под горой, Цуива меня звать. Могу нести много и за умеренную плату.

(еще - Далара, Хигф, СонГоку)

Короткие ноги в поношенных вараджи, сколько он ни старался, до земли не доставали. Мицуке посмотрел на спутников.
Заслышав последние слова, Себастьян-Фердинанд аж подскочил, зашевелил пуговкой носа и немедленно сбросил на землю свой мешок, затем стал махать рукой и подмигивать Старому Солнцу.
- Давайте его возьмем!
Выдр обращался к священнику, видимо, по привычке. Последний нахмурился, снова озабоченно глянув на приближающуюся угрозу.
- Надо всем вместе уйти, а потом разбираться, кого столкнул Господь на этой дороге, - быстро проговорил он.
- Да-да, возьмите меня с собой! - поддержал Цуива из своей неудобной позиции. - Я вам пригожусь. Я не только вещи носить умею, еще готовить и стирать. И рассказывать истории, я их много-много знаю, все интересные до жути.
- Интересные или жуткие? - тут же вновь вмешался муджина, придвинувшись ближе. - Да, отпусти ты его, - уставился хэнгэ снизу вверх в лицо Мицуке. - Сражаться не сможешь!
- С кем сражаться? - вдруг рассмеялась женщина, закрываясь рукавом.

(четверка)

Долговязый оборванец разжал пальцы - носильщик кулем свалился на землю, - и оглянулся. Незнакомка права, пепельно-серый склон Асама был пуст. Ворон на плече Хаяши недовольно клокотнул. Цуива кое-как, потирая ушибленную коленку, поднялся на ноги, покосился на женщину, на птицу, потом опасливо - на поднимающуюся в небеса гору. Поддернул коротенько косодэ.
- Так возьмете?
- А от тебя можно как-нибудь отвязаться? - с любопытством спросил Мицуке.
Носильщик хитро прищурился.
- Неа, - ответил он честно. - Мне даже отец говорил, что меня невозможно бросить.
- Они ушли, - задумчиво проговорил священник, - посмотрел на Мицуке, на сверток с легендарным мечом, затем на женщину. - Почему? - затем перевел взгляд на носильщика. - Думаю, этот человек пригодится!
Муджина оглянулся.
- Ух ты! - и замолчал.
- Неправильно будет его здесь бросить, - в повисшем молчании голос Хаяши прозвучал неожиданно громко. Кррра, подтвердил ворон.
Мицуке окончательно сдался, махнул рукой.
- Пусть идет, - решил он. - Мне-то что?

(все вместе)

Склон горы Асама

На появление маленького человечка с большой корзиной за спиной, Старое Солнце внешне не отреагировал никак. Хотя бы потому, что к своему стыду не смог почувствовать его присутствие ни с помощью обостренного чутья, ни с помощью искусства воина, до тех пор, пока скрипнувший под ногой коротышки песок не выдал его местонахождение самураю.
Индеец отнюдь не считал себя величайшим воином, но все же не был и новичком, не раз участвуя в походах и читая следы зверей на тропах так же легко, как невидимые непосвященным знаки силы, при общении с духами. И тем ни менее, все внимание Старого Солнца и весь опыт выходившего один на один против седого медведя, охотника, оказались бессильны перед маленьким, болтающим ногами в воздухе, потому что висит в железной руке самурая, человечком. Это настораживало.
Индеец вновь испытующе взглянул на странную женщину, только что встретившуюся им. Женщину, непонятную, но могучую силу которой, он ощущал почти осязательно. Затем перевел взгляд на коротышку, назвавшегося носильщиком и опять таки не почувствовал ничего. То ли тот и правда был маленьким человечком из стоянки у подножия горы, то ли столь искусно умел скрывать свою истинную сущность, то ли, и эта мысль больше всего заставляла задуматься, присутствие странной могущественной женщины искажало чутье шамана, сбивая его с толку и почти лишая способности чувствовать незримое.
В любом случае, эта загадка была слишком интересной, что бы отказаться от попытки разгадать ее, а значит, стоило взять маленького человечка с собой, что бы расспросить его на привале и провести несколько ритуалов, которые, возможно, помогли бы открыть истину о том, кто и что он на самом деле.
- Пусть идет. – На голос самурая эхом откликнулся голос шамана. – Здесь не место и не время для долгих споров. Пока милостью Отца-Солнце злые духи оставили наш след, нужно пройти так много как сможем, что бы оторваться от их преследования. А если новые знакомцы не понравятся нам, или мы им – на первом же привале каждый сможет идти своим путем.
С неизменным выражением спокойного достоинства на лице, Старое Солнце приблизился к муджине, опустил на камни навязанный неугомонным Малым Духом Леса, мешок и направился вверх по склону, давая понять, что если все за то, что бы взять женщину и коротышку с собой, то и говорить тут долго не о чем – путь впереди не короткий.

Чем выше забирались по склону путники – тем более уныло становилось вокруг. Вскоре остались позади даже редкие, черные, будто облизанные огнем, кусты, под ногами скрипел крупный темно-серый, как пепел, песок. Неглубокие трещины в шкуре дремлющего дракона были заполнены уцелевшим буреломом и камнями. Время от времени огромными бородавками вылезали огромные валуны.
Среди общей подавленности радовались лишь трое. Маленький хенгэ, освобожденный от ноши, был счастлив, словно ребенок; носильщик – этот, наоборот, хоть и оказался теперь навьючен, но все старался заговорить с новыми попутчиками, подергать выдра за... уха не нашлось. Опасливо поглядывая на одноглазого роши с двумя мечами, носильщик все равно старался подойти к нему поближе, держась подальше от двух взрослых мужчин. Когда от него отмахивались – как от назойливой мухи – Цуива заговаривал с мальчиком, старался отвлечь от тревожных мыслей. Один раз – дернул ворона за хвост и чуть не лишился зрения.
- Хватит с нас одного дурака, - усмехнулся, глядя на него, Мицуке, поправил тряпку, скрывающую поврежденный глаз.

В том, что со старым знакомым его столкнула рука Господня, и это нужно, чтоб выполнить его миссию, священник не сомневался. А вот та же рука или происки нечистого принесли на встречу загадочную женщину и носильщика, при появлении которых подозрительно быстро и бесследно исчезли зловещие монахи – были серьезные сомнения. Однако делиться не с кем: шамана он мало знал, тот все больше помалкивал, мальчишка и есть мальчишка, а одноглазый пока роши оценил бы предосторожности, пожалуй, не больше Себастьяна-Фердинанда.
Португалец посматривал по сторонам, постукивая палкой, служившей опорой, и вытирал пот. Все же отвык от дальних дорог, ли годы, или проклятая местность?.. Когда единственным, чего хотелось, оказалось желание присесть на ближайший камень, они пришли к крестьянской хижине, в огороде копались дети.
Компания ввалилась в дом, создав ощущение части карнавального шествия, отбившегося от остальных, чтоб потешить своим видом соскучившихся по зрелищам людей. Наверное, в благодарность за это их тепло приняли, предложили ужин и ночлег. Путники выглядели смущенными, поняв, сколько место они займут в небольшом домике, однако на этот вопрос нашли ответ. Деревянная некрашеная лестница вела на второй этаж, где хранилось сено. Неугомонный муджина успел ее опробовать несколько раз, заставив всех поморщиться от скрипа ступенек. Опередив остальныех, он с гордым видом сказал, что они примут угощение, но и сами не поскупятся по отношению к хозяевам, и бросил на Мицуке взгляд, говоривший: «а без меня тебе б перед ними было стыдно!»
Наконец, утомившись, он уселся спокойно, тем более ужин как раз был готов.
Пожилой священник открыл глаза – оказывается, он успел задремать.
«Все же старею» - мелькнуло в голове, и стало очень грустно. Будто давно не глядел в зеркало, а посмотрел – и не узнал себя... Всплыли воспоминания почти двадцатилетней давности, как он бегал от стражников в Шиобаре, а его защищала девочка с нагинатой. Где-то она теперь?
- Скажи, не знаешь ли ты, что сталось с Олури? – голос неожиданно вздрогнул при обращении к старому знакомому, словно память пробудила прежние ощущения.

- Олури?
Имя прозвучало эхом давнего прошлого. Мицуке покачал головой; прогонял то ли мысли о той отважной пичуге, готовой идти войной на весь белый свет, то ли - горечь.
- Если выжила и не выдали замуж, то где-нибудь в Кии, вместе с кланом. Хозяевам Белого феникса не повезло. Алый демон - убит, его старший брат служит сегуну.
Цуива немножко угомонился и занялся починкой сносившихся дзори, не только своих, всех какие нашел или сумел отобрать. Пальцы привычно вязали солому, но по наклону головы было видно, что вниманием его владеет разговор. При упоминании сегуна носильщик заинтересованно дернулся и даже хотел было рассказать историю, но замолк.
Священник склонил голову и минуту помолчал. Руки лежали на коленях как-то совсем безвольно, не был напряжен ни один мускул - так очень редко бывает у людей наяву. Потом, как будто заставлял себя продолжать расспросы, и то ли уже не желал, то ли боялся ответов, нехотя и негромко спросил:
- А остальные?
- Такеда рыбачит и воспитывает детей. Может быть, даже внуков, - Мицуке приподнял крышку на чайнике, что висел над огнем, зачерпнул ковшиком воды; еду еще готовили, а есть уже хотелось. - Мы давно не встречались.
Он подумал, о ком еще рассказать.
- У Аканэ скоро тоже будет ребенок.
Лицо священника наконец стало радостнее - хоть кто-то не скитается по свету без приюта, а живет благополучно, оставив после себя продолжение в детях, как начертал Господь. Хотя ему трудно было представить воинственного десятника рыбаком...
- Такамори и... Амэ? - перед этим именем он запнулся.
Хотелось спросить еще о кицунэ, но это могло задеть собеседника.
- Кинджо-доно? Отправился в северные провинции, - одноглазый роши усмехнулся. - Может, ищет просветления, а может, чего-то другого, не знаю. Наш с ним договор пока в силе.
Хаяши - несмотря на прежнюю недоверчивость, беглый чиго взялся помогать гостеприимным хозяевам по хозяйству, - принес воды. В незакрытую дверь был виден кусочек темнеющего к вечеру неба; ниже, у подножия гор, должно быть, шел дождь, в тучах застрял осколок радуги. Мицуке улыбнулся, глядя на него.
- Амэ танцует для всех и ни для кого одного, - задумчиво проговорил роши. - Ее легко увидеть, нельзя удержать.
- Понимаю, - кивнул головой европеец и замолчал, не зная, что более сказать. Говорить о чем-то другом пока желания не было, и он обводил взглядом уже такие знакомые и привычные предметы обихода: яма для очага, циновки на полу, скудная утварь, свисающий с потолка котел, из которого шел парок. Кстати, судя по запаху, еда была готова.

(с Бишем и Даларой)

Горная хижина на краю провинции

День шел для Миеликки обрывками, как дорога, то погружающаяся в туман, то выныривающая на солнечный свет. Она шла по этой дороге, потому что надо же было куда-то идти.

Сидит в углу под светильником. Перед ней на циновке лежит свиток. Бегут вертикальные строчки, везде картинки с непонятными пока подписями. Миеликки сосредоточенно водит по ним пальцем. Непривычно чистый ноготь замирает над той картинкой, смысл которой Тошимару объяснял в прошлый раз. Четыре существа вокруг центра, пять сторон света. Верхнее существо почти не разглядеть, кто-то давно посадил на него мохнатую многоногую кляксу.
- Аукусти.
Поворачивается, смотрит вопросительно. Ужасно похож на птицу.
- Что ты делал у нас, на севере?
Бросает взгляд искоса на Тошимару. Миеликки смотрит следом, но тот перебирает какие-то травы, даже не смотрит в их с Аукусти сторону.
- Ну? – нетерпеливо подталкивает девчонка.
- Говорил с северным народом. – Замечает удивленный взгляд, добавляет: - Не людьми.
- Зачем?
Картинки позабыты.
- Хочу помочь им, привести сюда. Подальше от топчущего их единого бога.
Миеликки задумчиво теребит блестящую медную пряжку-оберег.

Стоит в двери сарая. Перед ней на соломе прикованный человек. Миска с водой под ногами. Тянется к ней, но вовремя вспоминает наказ Тошимару. Нельзя ставить ближе, нельзя давать пить. Бедный человек, он ведь не умрет от жажды? Не должен, не так быстро. Девочка подходит ближе, садится рядом с косматым существом. Настороженный взгляд темных глаз исподлобья. Чем-то он похож на пса, жившего в кузнице дома.
- Бедный...
Звенит цепь. Миеликки протягивает руку, гладит лохматую голову. Шаги, тень в дверном проеме.
- Госпожа Миэ?
Садаро смотрит на существо, уже вовсе не напоминающее его дядю. Смотрит удивленно и с отвращением, как на змею, забравшуюся вдруг в миску с едой.
- Он же хороший, смотри, - не выдерживает Миеликки. - Подойди, не бойся ты его.
Садаро храбро делает один шаг и останавливается. Девчушка нетерпелива и знает свою правоту. Схватив руку юноши, заставляет дотронуться, погладить. Вырвался, но преодолел брезгливый страх, присел рядом.
- Ведь правда он славный? – подначивает Миеликки.
- Правда.

Аукусти пропал.
Миеликки ходит как потерянная, выглядывает за дверь, то и дело откидывает занавески в дальнем конце хижины – вдруг вернулся, вдруг неправда, что его похитил злой колдун. Но нет Аукусти, пустота.
- Нужно найти его, победить колдуна!
- Дождемся утра, - спокоен Тошимару, но видно, что и ему нетерпится.

Киото, 1582 год

Гион Мацури развернулся во всей красе. На узких улицах Киото едва оставалось место для зрителей, вовсю глазевших на процессию. Празднично одетый в пестрое, многоцветное хаори Масуми нашел себе удобное место на краю площади с трудом, не без помощи самурайского статуса.
Мимо медленно проезжали огромные колесницы, что были сделаны лишь ради нескольких недель в году, а остальное время лежали разобранными в хранилище. Но они того действительно стоили, производя грандиозное впечатление. Лучшие мастера работали над шелковыми полотнищами и гобеленами, покрывавшими огромные сооружения. Тела драконов и ветки растений, колеблемые легким ветерком, гнулись, как живые, а слух сам среди уличного шума выискивал подходящие к картине звуки, напоминавшие грозный рев или шелест листьев. Узор очередной изображал освященное оружие - шестьдесят шесть нагинат - по одной от каждой провинции Ямато. Они окружали храм, и пришедших туда людей, напоминая об истории праздника.
Танака был уверен, что мастера не ошиблись в счете. Каждая обозначала провинцию страны в год, когда появилась страшная напасть. Болезнь, изъязвлявшая тело пятнами, валила с ног всех от мала до велика, пока освященное оружие не установили перед Ясака-джинджа – храмом Сусаноо. И грозный бог смилостивился, защитив людей.
Вовремя ловко взмахнув рукой, Танака поймал брошенный с колесницы тимаки* и улыбнулся – год должен пройти без болезней.
Даже те, кто двигал гигантские сооружения, налегая на канаты, казалось, несли на себе отпечаток праздника и важности своей миссии. Впрочем, как и одетые в белое носильщики, на плечах которых лежали балки от паланкинов. Крыши последних казались уменьшенной театральной сценой, на которой вместо людей – куклы и украшения-декорации. Вот Йошицунэ ведет в бой армию Минамото, а там слагает музыку принц Гэнджи. А следующий украшен женщиной, которая застыла в танце, хотя кажется невозможным остановить такое стремительное, плавное движение – богиня радуги во время дождя вызывает затворившуюся в пещере солнцеликую Аматэрасу.
Масуми улыбался. Пока продолжается шествие, не надо думать о заботах мира, о собственных надеждах и страхах. Есть время для дел, и есть время веселиться. Кто смешивает их – враг сам себе.

__________________
*тимаки - завернутые в бамбуковые листья пучки соломы (залог здоровья на год).

Склон горы Асама

Долгий переход, камни под ногами, вес мешка за спиной, тихие разговоры спутников – чаще всего недавно встреченного носильщика с остальными, особенно с юным воином, все это успокаивало, притупляло настороженность, навеивало воспоминания, но не могло полностью избавить шамана от уже проснувшихся сомнений. Старое Солнце шагал с невозмутимым лицом, словно ничего необычного не происходило, но разум его находился в сомнении. Странная женщина, так вовремя повстречавшаяся на пути, в тот момент, когда злые духи в очередной раз настигали путников, не давала ему покоя. Странная женщина, чью великую силу он ощущал почти осязательно, но не мог понять суть этой силы, дружелюбна или враждебна она, беспокоила его, будила сомнения и настораживала.
Даже во время трапезы в крестьянской хижине, даже отдыхая после нее, краем уха прислушиваясь к разговорам спутников, индеец время от времени поглядывал на женщину, пытаясь понять ее силу, почувствовать ее во всех оттенках, оценить ее, но не преуспевал в этом трудном деле. Он пробовал одну молитву за иной, стараясь не привлекать внимания окружающих, совершал малые, не требующие жестикуляции обряды, искал ответ, но не находил его. Наконец, Старое Солнце устало прикрыл глаза и решил на некоторое время прекратить выматывающие его поиски ответа, слушая беседу самурая и жреца Распятого Бога. Он слушал плавное течение их речи и погружался в поток воспоминаний, сплавляясь по которому в прошлое, заново видел картины успехов и неудач, радуясь первым и без злости принимая вторые. Он вновь, как в четырнадцать лет в одиночку постился на вершине Горы Семи Вождей, вновь как шестнадцать охотился на серого медведя – Гитчи Мокве, вновь участвовал в обрядах, силой духа преодолевал слабость своего тела, отдавая себя на пытки в праздник Отца-Солнце. Он вновь проходил свой путь, черпая из воспоминаний силу и уверенность в себе и своем пути, отдыхая душой и телом от хлопот нынешнего дня.
Не почувствовав как это произошло, Старое Солнце уснул, но чутким, готовым в любой момент прерваться, как только обостренное чутье подаст сигнал опасности, был его сон.

Ивакуни, 1593 год

Кони стучали копытами по утоптанной улице, мимо склоняющихся перед путниками крестьян и рыбаков – к речке Нишики-гава. Сквозь воду, совсем неглубоко, блестели камни на дне совсем мелкие и покрупнее.
- Дом Киккава на другой стороне, готовься к переправе, - оглянувшись, негромко сказал Танака не столько слуге, сколько Иэмону.
Иэмон остановился у самого края берега; негромкие переговоры и хихиканье речки немного пугали мальчика, но и звали сделать следующий шаг, войти в холодную быструю воду. Он протянул руку, но слуга уже завел коня в поток, и пальцы схватили воздух.
- Может быть, мне лучше остаться здесь?
Конь самурая уже вступил в речку, копыта взрывали ее поверхность фонтанчиками искрившихся на солнце брызг. Однако рука всадника заставила его попятиться на два шага. Масуми обернулся и посмотрел на юного спутника с тем странным чувством, что рождается из смеси готовности и неожиданности, когда наступает то, чего ты ждал. И, несмотря на ожидаемость, застигает чуть врасплох.
- Если хочешь – конечно, хотя прощаться лучше без спешки.
Слепой музыкант сделал невольный шаг на голос; в монастыре его предупреждали, чтобы он никогда не спешил, иначе можно попасть в беду, большую или маленькую, но он редко слушал.

(плюс Далара и Хигф)

Наполненный солнечным теплом воздух вдруг словно вобрал холод реки. Зрячим показалось, что вода струится теперь сквозь нечто невидимое взгляду, но тем не менее присутствующее. К пению реки добавился тяжелый шорох ткани. Рядом с Иэмоном прозвучал голос, слышный только ему:
- Иди вперед, не бойся. Здесь они тебя не тронут.
Первый шаг дался с трудом, еще надо было заставить себя сделать его, но потом (когда выяснилось, что зашел уже по колено, а ничего страшного пока еще не случилось) дело пошло веселее.
Когда слепец спокойно и в одиночку пошел вперед, Масуми взяла оторопь - самурай приоткрыл рот, пару раз растерянно моргнул, а затем бросил сердитый взгляд на слугу. Но когда бива-хоши прошел мимо, нащупывая босыми ногами менее скользкие камни, самурай полусердито крикнул:
- Осторожнее!
И тронул коня следом, готовый подхватить Иэмона.

(втроем)

Переправлялись под вечер, и в дом Киккава въехали, когда ночь уже начала густо устилать землю тенями, которые сливались, росли, чтоб затем подняться в воздух и царить на протяжении нескольких часов.
Масуми еще раз пожалел, что Иэмон не может видеть этого зрелища. Конечно, ему доступен мир духов и многое другое, он различает тончайшие оттенки звуков, и все же, все же... Рассказать бы, да как?
- Ты знаешь, что такое тень? - вопрос показался ему самому глупым.
Впрочем, глупым в последнее время казалось многое, что волновало еще не так давно, словно последние несколько лет тоска все гуще закрывала душу - как эти тени почву. Но умирание дня сменяется вскоре ярким рассветом нового, а костенеющая душа может стать живой только в следующем рождении. Он даже знал, когда это началось - после смерти племянника и бегства воспитанника. Этот мальчишка как-то встряхнул душу, но тоска вернется, как делала все чаще, тем более, что настала пора расставания.
- Тень там, где становится прохладно, - отозвался слепой музыкант, прислушиваясь к новым для себя звукам. - Когда теней становится очень много, делается темно и наступает ночь.
В его мире не существовало установленной смены света и тьмы, Иэмон отмерял время по другим, придуманным им самим признакам.

(с Сон и Даларой)

При всех качествах, отличавших Самми от других призраков, и несмотря на помощь Хранителя юга, проявление в мире живых ночью давалось ему гораздо легче, чем присутствие там среди бела дня. Ночь - время демонов и духов. За шорохом тяжелого многослойного шелка не слышно было шагов, когда придворный подошел к Иэмону. Вечерняя прохлада стала глубже, морознее.
- Снова встретились, - судя по интонации, призрака забавляло и немного удивляло это обстоятельство.
Мальчик широко улыбнулся; привычка его нового знакомого появляться и исчезать, как будто он был тенью от облака, скользящей по земле в летний день. Мимолетный холодок, и снова солнце печет спину сквозь одежду.
- А мне-то казалось, что проживу всю свою жизнь при храме.
- Где им тебя запереть! - рассмеялся Самми.
Он окинул взглядом вход в дом, освещенный фонарями двор, слуг, опасливо разглядывающих мальчика. Подойти никто из них не решался. Будто никогда не видели слепого бива-хоши, рассердился придворный. Деревенщины.
- Здесь большой дом, много комнат, - рассказал Иэмону Самми. - Людей тоже много, но они не станут тебе досаждать. Хозяин еще не вышел, его ты сразу определишь по голосу. Тебе нравится чувствовать новое?

(те же трое)

- Тень - где прохладно, - пробормотал воин.
Как он чувствует и понимает мир? Не понять... Или понять, но нет столько времени, ни у кого нет... Амулет снова изменил температуру. Масуми вгляделся - воздух слабо заколыхался. И ощущение знакомое. Похоже, у мальчишки появился спутник.
- Я уеду утром, - буднично, спокойно.
- Да, - кивнул Иэмон.
- Хотелось бы услышать твою игру еще раз, перед тем, как мы расстанемся. Музыка делает удачным путь и смягчает грусть... - последнее вырвалось невольно.
На веранде появился каро Киккава в сопровождении двух воинов с фонарями. Усталое, ничего не выражающее лицо. Пронзительный взгляд.
- Сейчас твой спутник будет добывать вам место, - весело шепнул Самми на ухо слепому
Он выглядел так, будто во дворце собирались давать представление. Даже развернул веер и стал небрежно им помахивать.
- Может быть, у меня получилось бы лучше? - отозвался так же вполголоса Иэмон; струны бивы под пальцами отозвались негромким гулом, словно тоже смеялись.
- Кто вы и зачем прибыли в этот дом? - спросил каро старшего из путников.

(и снова втроем)

Самурай посмотрел на встречавшего. Кажется, бывалый человек...
- Меня зовут Танака Масуми, - негромко, спокойно. - Я возвращаюсь домой из паломничества к храму на мысе Данноура и хотел бы получить приют на ночь.
Один из стражников зашептался с кем-то невидимым в темноте. Донеслось тихое: "Он сказал Танака". Взгляд каро был направлен куда-то сквозь Масуми. На Иэмона и не посмотрели.
- Кто с вами?
- Мое имя - Иэмон из Акамагасэки, - юный бива-хоши вышел на середину двора. - Знаю всю историю Данноура-но татакаи*.
О том, чтобы поклониться, мальчик даже не подумал.
Из теней за спиной каро выступил молодой человек невысокого роста. Черты освещенного фонарями лица не отличались изысканной тонкостью, но все же носили в себе несомненное благородство. Каро посторонился. Самми опустил веер, на губах появилась задумчиво-ироничная улыбка.
- Паланкин истории не знает прямого пути, - сказал он в воздух.
Молодой человек смотрел на Иэмона, на лице был написан живейший интерес.
- Я Киккава Хироиэ и я прошу вас провести эту ночь в моем доме.
- Порой друзей можно отыскать среди потомков врагов, - пробормотал слепой музыкант.
Масуми сперва поднял руку, чтоб остановить музыканта, потом передумал, да и добавить было нечего. Он поклонился хозяину дома, чувствуя себя странно - как будто не Иэмон едет с ним, а наоборот.
- Рад знакомству, - произнес буси вежливо, скрывая некоторую растерянность.
----
*Dannoura-no tatаkai - Битва при Данноура

(снова втроем)

Гора Асама, хижина

Все затихли на то время, пока первый голод рассеялся, как любое удовлетворенное желание. И снова первым, держа палочки в руке, заговорил священник – может быть, потому, что не отличался столь завидным аппетитом, как его спутники.
- Здесь, наверное, опасно и неуютно жить? – спросил он хозяйку дома, пряча за простыми словами любопытство и опасения.
Женщина на миг оставила свое занятие; ее рука замерла над рамой небольшого ткацкого станка, постукивание, которое сопровождало ее работу, оборвалось.
- Зато никакое зло сюда не доберется, - улыбнулась хозяйка.
- Разве злу надо идти куда-то, где его не хватает? – быстро возразил священник тоном человека, полжизни проведшего в подобных спорах. – Увы, таких мест мало в мире, и уж тем более к ним не относится Ямато-но-Орочи.
Крестное знамение было неторопливым, как будто не существовало в стране гонений на веру гайдзинов.
Почуяв спор, выдр насторожил уши торчком, хотя активно жевать не перестал. Хаяши открыл рот, будто собирался что-то сказать, - так и остался сидеть. Только взгляд блестящих любопытных глаз метался с одного собеседника на другого. Мицуке расправился с едой быстро, поблагодарил кивком и устроился в углу. Прислонился к стене и дремал. Кинув на него быстрый взгляд, женщина сложила на коленях руки; только кончики нежных пальцев выглядывали из длинных рукавов.

(целая толпа: Рейтар, Далара, Хигфе и Биш)

- Говорят, когда Кобо-Дайши отправлялся в путешествие, чтобы познать учение Будды, многие демоны воспротивились этому и подняли на море огромные волны, чтобы потопить его корабль. Но каждый раз, когда вот-вот казалось, что все пойдут ко дну, появлялся огромный дракон и прогонял демонов прочь. И оберегал корабль, пока тот не добрался до места. И на обратном пути случилось такое же чудо, а когда корабль подошел близко к берегу, дракон выпрыгнул из воды и улетел на север.
Она улыбнулась завороженному ее рассказом мальчику.
- Кобо-Дайши вскарабкался в горы, чтобы поблагодарить милосердную Канон, и увидел в расщелине большого дракона. И построил в честь него храм, - она замолчала, поддразнивая притихших слушателей. - Говорят, это случилось на горе Мани, которую с тех пор стали называть Футатаби, поскольку Кобо-Дайши поднимался на нее дважды. Но говорят, что это на нашей горе чуть выше по склону стоят тории, не отбрасывающие тени.
Цуива, забившийся в угол подлатать прореху в одежде, но больше возившийся с детьми, чем занятый делом, позабыл о нитках.
- Как же это, не отбрасывают тени? - благоговейно прошептал он. - А что дальше, за ними?
- Лестница, которая ведет к храму, конечно, - рассмеялась необычная женщина и снова взялась за работу. - Но это необычный храм. Он то появляется, то исчезает. В нем никто давно не живет, он разрушен.

(та же сборная)

Она снова бросила сосредоточенный взгляд на дремлющего роши.
- Не его ли ты ищешь?
- Как знать, - не открывая глаз, проворчал долговязый роши.
- Должно быть, интересное место, - тряхнул головой сытый португалец, обнаружив, что к нему начал осторожно, на цыпочках подкрадываться сон.
- Есть, есть такой храм, - голос вытянувшего шею Себастяна-Фердинанда стал звонким, а потом неожиданно снизился, когда он громко, полуиспуганно-полузловеще прошептал: - Но туда нельзя ходить!
- Не ходи, - предложил роши.
- Почему? - в голос с ним спросил Хаяши.
- Это... очень плохое место! Страшное. Там все умрут! - взволнованный голос обакэ разносился по хижине.
В повисшей тишине было слышно только, как постукивает ткацкий станок под руками хозяйки и булькает вода в чайнике. Притихли даже неугомонные дети.
- Почему? - вместо онемевшего вдруг чиго спросил Мицуке.
Выдр суматошно взмахнул лапами.
- Демоны. Много... Десятки. Страшные. Хотят крови, жизни!
Одноглазый роши протянул быстро длинную руку, легонько щелкнул оборотня по влажному носу:
- А тебе почем знать? Ты там был?

(да, много людей)

Ворон вытянул крыло, как человек руку, и впал в задумчивую ностальгию, перебирая клювом перья. Демоны, страшные... давненько он кое с кем не виделся, навестить бы.
Муджина чуть обиженно и возмущенно отшатнулся:
- Ты чего? - Затем опустил лапы и признался. - Ну... был.
Индеец, наблюдающий за спутниками сквозь узкую щель между прикрытыми веками, заинтересованно приподнял уголки губ, так, словно еле заметно улыбнулся. Странное священное место, которое то есть, то его нет, заинтересовало его. Что же касается рассказов об огромном числе страшных и могучих, алчущих крови и жизни, духов, то в них, на взгляд шамана, не было ничего удивительного. Покинутые, разрушенные святилища всегда привлекали алчущих духов, детей Кен-маниту, - Духа Смерти, остатками своей силы, которой было слишком мало, что бы их изгнать, и которой эти духи не брезговали питаться. Естественно, изгнать большое количество сильных духов с облюбованного ими места было по плечу отнюдь не каждому жрецу Солнца, а только наиболее сильным, к которым Старое Солнце себя никак не относил, по этому индеец с большим вниманием вслушивался в разговор, стараясь вычленить полезные сведения из всего вороха слов, которыми обменивались окружающие.
- Ну и что?! - вступился за оскорбленного в лучших чувствах оборотня Хаяши. - Мало ли кто где был, чтобы сразу так во всем признаваться?!

(ой много, однако!)

- А ты-то что пищишь, недокормыш? – добродушно хмыкнул роши.
- Устами юного воина куда чаще, чем языком опытного вождя, может говорить Маниту… - не открывая глаз и ни к кому не обращаясь, произнес индеец. – Мальчик прав, не обязательно все видеть своими глазами, лишь для того, что бы знать, что это – есть.
Цуива тихонько возился со своими нитками, не открывая больше рта. Каждому деревенскому жителю известно, что когда самураи, колдуны да монахи ведут беседу, крестьянину лучше не лезть, голова сохраннее будет. Относятся ли к этому правилу обакэ, Цуива не знал, но решил, что это их, обакэ, дело. Тощего носильщика интересовали лишь еда, когда он голоден, вещи господина, которые надо донести, куда скажут, и как остаться при этом в живых.
Священник смотрел заинтересованно, не вмешиваясь в сцену, продолжал сидеть, но сонная пелена в глазах пропала.
- Не ходите туда. Там такие... Ну, такие! - Отчаявшись описать и пронять спутников словом, выдр раздосадовано топнул по земляному полу и стал меняться. Он сразу вырос, шерсть стала густой, косматой и неухоженной, лицо превратилось почти в обезьянье, только чуть умней и гораздо злее. Затем он снова стал собой. - Или... - перед гостями и хозяевами небольшого домика оказался огромный паук с зеленым телом и почти кошачьей головой, с усами и заостренными ушами.
Когда выдр вернул свой облик, он тяжело дышал, но смотрел на зрителей с торжеством, уверенный, что они все поняли и прониклись.

(хор, настоящий хор)

Португалец незаметно улыбнулся, глядя на своего последователя.
Женщина спрятала лицо за рукавом, домочадцы охали и ахали, привлеченные представлением, громко заплакал ребенок.
Только на внимательно следившего сквозь щель в веках шамана, это представление не произвело ровным счетом никакого впечатления, вызвав лишь чуть заметную улыбку, угнездившуюся в уголках губ. Индеец знал, что наиболее страшны и опасны не те духи, которые стараются показать свои силу и злобу, а те, кто достаточно могуч, дабы скрывать свой истинный облик за личиной слабой и безобидной, вызывающей умиление или сочувствие у будущей жертвы. Но стоило жертве расслабиться, не ожидая подвоха, как они наносили удар, и мало кто после этого имел шансы уцелеть.
"А на этих причудливых рысепауков стоит посмотреть своими глазами…" - подумал Старое Солнце. - "Особенно если удастся добраться до этого заброшенного святилища живыми…"
Индеец метнул острый испытующий взгляд в сторону женщины, силу которой никак не мог постичь, и носильщика, о котором так же не мог сказать ничего определенного. Обрадованный представлением и разулыбавшийся Цуива, почувствовав, что на него смотрят, покосился на жуткого иноземца. Отвлекшись от шитья, уколол палец и тихонько взвыл, сунув обиженную конечность в рот.
Хозяйка дома поднялась, привлекая к себе внимание.
- Стыдно предлагать гостям столько скромный ночлег, - произнесла она, - но лучшего у нас все равно нет. Мы живем небогато, уж простите нас.

(заключительный гол команды)

Неужели и это не помогло? Муджина осмотрел своих спутников, но не увидел в них желания обойти неприятности. Обиду смягчило только восхищение и интерес хозяев. Тем не менее обакэ улегся носом к стенке, искренне недоумевая, почему люди такие непонятливые и безрассудные?! Вот увидят, он что был прав! Хотя будет поздно, пропадут ведь, если не помочь. Надо их оберегать, особенно святого отца. Поговорить бы попозже с кем-то из сородичей - обитателей этих мест... Устроить так, чтоб люди узнали, кто всех спасет!
Мысли выражались сопением, которое долго не хотело совсем переходить в сонное.

Поворочавшись, муджина понял, что пора начинать спасать спутников, а то не спится. Он выскользнул из хижины - тихо, как кошка, пробираясь на цыпочках. Оказавшись снаружи, припустил трусцой, чуть косолапя и посверкивая мехом в свете луны. Отец Андрео привил убеждение, что истинному сыну святой матери церкви не подобает бегать на четвереньках, даже если так и быстрее.
В окрестностях, конечно, было немало йокаев и обакэ, но никого из родичей и знакомых выдра. Очень многие слабо интересовались делами людей, куда больше занятые своими. Большинство из них были мелкими хранителями леса, и дальше заботы о любимом дереве или кусте не думали.
Устав, муджина прилег на землю, выбрав место почище, чтоб не очень испачкать одежду. Он попытался закинуть передние лапы за голову, перенимая позу Мицуке, но устроенные иначе суставы наотрез отказались подчиняться. Попыхтев и чуть не вывихнув левую «руку», выдр отказался от своих попыток. Ночь здесь была намного приятнее, чем в хижине. Стрекотали ночные насекомые, шумела листва, в воздухе стоял особый аромат. Интересно, его испускают какие-то цветы, боящиеся ослепительного солнца? Или просто свет и разные события, которых так много днем, не дают почуять?
Лишь торчавшая макушка горы, черная на темном, сбивала настроение. Так к ней можно ведь и спиной повернуться, верно ведь?
Когда помахивание задней лапой на фоне луны перестало забавлять, обакэ поднялся, отряхнул рубашку и побрел дальше. Похоже, придется отложить поиски, когда они поднимутся выше. Он хорошо знал некоторых обитателей окрестностей храма, только вот говорить с ними очень не хотелось... Тревожно поежился, быстро неуклюже перекрестился, потрогал лапой образок на шее – там ли?
Тут за кустами послышались голоса; обакэ насторожился, прислушался. Неужто сюда забрался еще один отряд? Или это враги? Здоровый непочтительный самурай мог нажить недоброжелателей, которые и на Ямато-но-Орочи поднимутся!
На этот раз запрет про четвереньки был забыт – иначе заметят. Он распластался на стволе упавшего клена, почти пробившего заросли, и, вытянув шею, ткнулся головой туда, где ветки, неохотно расступаясь, становились реже. Едва сдержал вскрик – чувствительный носик-пуговка зацепился за сучок.
На поляне, перепархивая и то опускаясь к земле, то кружась в воздухе, то резко бросаясь на неосторожного жука и хватая его, летали... Нет, не ночные птицы – головы. Вполне себе человеческого вида, и ничуть не страдающие без тел. Парили в воздухе и беседовали. Разумеется, о том, что собираются неплохо подзакусить сегодня – о чем еще могут говорить нуке-куби*?
Выползя по стволу обратно, Себастьян-Фердинанд разочарованно потер лапкой пострадавший нос. Кажись, царапины нет. Ничего интересного, обычная ночная охота вечно голодных и довольно скучных лично для него демонов. Люди здесь – было бы куда страннее, зато интереснее! Интересно, кого головы есть собирались?
Он сладко зевнул и затопал обратно. Однако у хижины, точнее - на ней, его поджидал сюрприз. По поляне лилась задумчивая, грустная музыка, от которой хотелось замедлить шаг. Что он и сделал, оглядываясь в поисках музыканта. Нашел его - на крыше сидел их спутник-ворон, обхватив крыльями... флейту! При этом вся поза его, и даже клюв, к которому был поднесен инструмент, неведомым путем передавали отрешенность, которая охватывает музыкантов, окунающихся в сотворенный собственной игрой мир.
- Ты чего, играть умеешь? – задрав голову, спросил обакэ. Затем сам ответил. - Умеешь... Здорово даже. Научи, а?
Ответа не последовало.
- Ты меня слышишь?! – муджина чуть поднял голос, однако реакции все так же не было.
Насупившийся хэнгэ подобрал было камешек, чтоб в прямом смысле достучаться до птицы, потом выпустил его из рук – слишком прекрасна была мелодия. Такую нельзя нарушать. Она лилась, а ворон не шевелился. Казалось, если дом внезапно рухнет, необычный музыкант все так же останется висеть в воздухе на том самом месте, и даже оперением не пошевелит.
- Ну и сиди себе до Второго Пришествия Спасителя. Уж он тебя... – беззлобно погрозил муджина. Музыка приглушила, смягчила всплывшие было, чуть не забытые от удивления обиды на спутника. Послушав, Себастьян-Фердинанд вновь почувствовал, что сон одолевает его, и вошел внутрь. В помещении было темнее, чем снаружи, и он постоял, чтоб привыкнуть и не споткнуться о кого-то. Еще обидятся.
Постепенно стали проступать очертания спящих хозяев – контуры тел, ноги, раскинутые или вытянутые вдоль тела руки, головы... Стоп!! Голов-то как раз и не было! Секунды обакэ просто стоял, а потом сообразил, какими именно неосторожными путниками собрались закусить нуке-куби.
Трубы только что помянутого Страшного Суда могли спокойно отдохнуть, а архангел Гавриил окраситься в густую зелень от зависти. Без всяких духовых инструментов визг маленького мохнатого католика мог поднять мертвых для Страшного Суда, а живых – убить звуковым ударом и тоже поднять.

_______________
*нуке-куби – разновидность демонов. Днем обычные люди, можно отличить только по красным письменам на шее, под волосами. Ночью их головы отделяются и летают на охоту.

Замок Такаяма, провинция Хида
Конец мая 1616 года, ночь

Где-то в саду безустанно поет цикада. Редкие фонари почти не рассеивают ночной мрак, лунный свет превращает тени в бездонные провалы. Спальня хозяйки замка Такаяма наполнена одиночеством – ни мужа, ни служанок. Едва слышный шорох шагов босых ног по циновкам, шипение волочащейся ткани. Четкая лунная дорожка бежит от приоткрытой перегородки-сёдзи, расчерчивает комнату пополам. Дохнуло едва прохладным ветром. Густая тень пересекает полоску света и растворяется в темноте. Чье-то дыхание на лице.
Хозяйка дома тревожно, лихорадочно заметалась на футоне: волосы сбились в неопрятный комок, рукава ночных одежд смялись. Снилась, что одна, босиком, идет по глухому полуночному болоту, замирая от пронзительных, и одновременно неощутимых прикосновений ветра. Отзвук реальности заставил тонкую пелену сна распасться на фрагменты, но и не сбросил полностью.
Глаза ночного гостя светились в темноте. Прядь волос коснулась щеки спящей женщины, отразилась во сне качнувшейся веткой. Тонкие пальцы почти гладили утонченное лицо, исследовали, не касаясь. Теплое влажное дыхание, шепот на ухо:
- Мирэи...

(вместе с Китти)

На этот раз проснулась - резко и сразу, вдруг осознав и прикосновения, и голос, и тревожный, неправильный запах существа рядом. Резко, не помня себя, шарахнулась от ночного призрака, пытаясь выпутаться из туго забинтовавшей ноги ткани.
Тень метнулась, на тело опустился дополнительный вес, сковывая, мешая двинуться. Светящиеся, как отражение зари в пруду, миндалевидные глаза заглянули будто в самую душу. Пальцы легли на горло. Снова шепот, хрипловатый, резкий:
- Ты не могла побороть гордыню, теперь не можешь побороть страх.
- Кто ты? - словно отрезвленная замечанием, женщина выпрямилась. Сердце еще бешено колотилось, но смотрела - ровно и прямо.
Смех, радостный и безмятежный был ей ответом. Смех, звучащий дико в ночи.
- Замечательно! – У демона был женский голос; пальцы ослабили хватку, касались теперь почти нежно. – Скажи, ты любишь своих детей?
- Что ты с ними сделала... что ты с ним сделала?
Демон кивнула:
- Любишь... Живи.
Громкий, будоражащий, бросающий в дрожь звон. В ноздри ворвался пронзительный сладковатый запах полевых цветов. Мир вдруг сместился, закружился сумасшедшей юлой.
На смятой постели осталась сидеть, поджав ноги, женщина. В руке она осторожно сжимала тонкую змейку. Погладила ее пальцем по голове.
- Не волнуйся слишком, с ними все в порядке.
Змея неловко, словно бы неумело изогнулась в руках - чешуйки блеснули в лунном свете старой медью.

(и Далара =))

Замок Сакаи

Возвращение в домик у ворот далось нелегко. Спутанные, как непослушные пряди волос, мысли; завистливо-понятливые взгляды женщин, упрямо встречающихся на пути; равнодушие так ни о чем и не догадавшейся охраны. Макуро тронула кончиком пальца лезвие скрытого в рукаве ножа, вздрогнула и несколько мгновений завороженно смотрела на выступившую капельку крови. Сунула палец в рот.
Впервые в жизни она попалась так глупо, будто неопытная девчонка, у которой лишь ветер в голове. Мстительница... Зло топнула, переступая порог. Вскинула голову гордо: больше она себе такого не позволит.
Ветер запутался в длинных рукавах накидки. Макуро поплотнее запахнула ворот от ночного холода. Словно душит что-то, мешает дышать. Нет, наоборот, чего-то не хватает. Потерла рукой шею. Она не привыкла носить ожерелья, почему же так хочется найти первое попавшееся - но лучше одно единственное, неизвестно какое, - и надеть, носить, не снимая.
Дверь скрипнула, отворяясь. Макуро заглянула в темноту, не разбудила ли тайного соседа. Тихо. Проскользнула внутрь, зажгла масляную лампу и села у плетеного из тростника сундучка. Черная свободная одежда ей всегда нравилась больше тесных женских нарядов.

Склон горы Асама, хижина

Страшно представить, чья глотка могла издать такой вопль. Одноглазый роши одобрительно хмыкнул сквозь дрему и - продолжал бы спать дальше, если бы на него не наступили. Снаружи раздались суматошные хлопки крыльев, не кудахтали только потому, что пернатое не было курицей. В дом ввалился растрепанный ворон с безумным взглядом. Цуива попытался схватить его, то ли приняв за демона, то ли во имя спасения, но только перья хлестнули по рукам. Сердитая птица уселась на вершине прялки. Тогда носильщик бросился к муджине, сильно дернул за рукав. Пересказ подслушанного в ночи разговора занял мало времени. Почти окончательно проснувшийся Мицуке наклонился над телами, дернул одно из них за ворот - на обрубке шеи с чистым, ровным, без единого пятна крови срезом красным были нарисованные странные значки.
- Н-над-д-до спрятать т-тела, - отстучал зубами Хаяши.
- Давайте скинем их в ущелье, они разобьются, - предложил практичный Цуива, выглядывая из-за широкой спины ронина.
Мицуке посмотрел на два небольших тела, что лежали подле матери, укрытые старым лоскутным одеялом.
- Не успеем дотащить все, - он мотнул головой. - Попробуем унести взрослых, а вы пока закройте дом зимними ставнями.
- Эй! - возмутился беглый чиго, позабыв про недавний страх. - Это же моя флейта!
Ворон нехотя вернул инструмент, который не выпустил даже в панике, - осторожно перехватив клювом, принес и положил перед мальчиком. Без дела пернатый оставаться не желал. Подскочил к самому маленькому из тел, цапнул когтистой лапой за шиворот джубана. От развернувшихся черных крыльев в комнате стало еще теснее.

(еще – Далара, Хигф)

- Бери за ноги, - приказал одноглазый роши своему молчаливому спутнику.
Тот прихватил с собой посох - отмахиваться от хозяев тел, если придется. Они сумели забрать не два, а четыре тела; роши взвалил себе на плечо второго ребенка, а чужеземный шаман, чтобы не отставать от рослого спутника взялся нести еще один труп самостоятельно.
- Ставни! - напомнил Мицуке на прощание.
Священник проснулся последним - будто какая-то сила затягивала в сновидения, жадно цепляя и не давая выбраться. Он увидел, чем заняты его спутники. Быстрые вопросы и краткие ответы пояснили положение дел. Убивать, тем более так... Противно заповедям, но эти демоны целиком приняли сторону зла. Вздохнув, священник шагнул к стенам.
- Избавиться от тел - не главное, - голос прервался звуком падения - в потемках, как следует не проснувшись, он неловко запнулся обо что-то, с кряхтеньем поднялся и чуть сдавленно продолжил. - Нам важнее выжить самим, а не уничтожить их. Лучше готовиться к защите.
Говоря, он закрывал стены щитами ставен. Муджина бросился помогать, хотя больше мешал. Цуива бормотал что-то, то ли вспоминал имена предков в двадцатом колене, то ли взывал к ками, чтобы не дали заблудиться по дороге к землям Энма. Щуплый носильщик с неожиданной ловкостью подтаскивал к уже установленным щитам вещи, какие сумел найти, скатывал постели, ставил подголовные валики.
- Если ворвутся, они запутаются, где что, и потеряют нас, - объяснил он в воздух, но без особой уверенности.
Теперь, когда воины ушли, Хаяши испугался по-настоящему. На носильщика надежда маленькая. На странного отшельника еще меньше. Какое тут – выжить самим! Если оголодавшие демоны ворвутся в хижину, тут в живых никого не останется, это точно. Пальцы дрожали, не хотели переплетаться как надо. От отчаяния беглый чиго не придумал ничего лучше, как усесться, скрестив ноги, посреди комнаты – муджина тут же споткнулся о мальчишку, - и закрыть глаза, собираясь с мыслями. Левую руку ладонью вверх Хаяши положил себе на колени, указательным пальцем правой дотронулся до старой циновки. На одном из свитков, что были у учителя, так сидело странное божество, излучающее грозную силу и спокойствие одновременно. Только оно еще держало в левой руке чашу...

(по большей части Далара, Хигфе и Биш)

Ну хорошо, он все сделал вроде бы правильно... а что дальше?
Оглянувшись через плечо, миссионер застыл. Мальчишка сидел в позе Будды, готовясь, не иначе, прочесть заклинание.
- Хаяши! - окликнул его священник. - Что ты делаешь?
Чудом сохранивший равновесие Себастьян-Фердинанд тоже посмотрел на мальчика и открыл было рот, но тут же закрыл, ожидая ответа. Носильщик скорчился в углу, для надежности обняв себя руками, и настороженно таращился. Похоже, он не так боялся нуке-куби снаружи, как юного колдуна здесь, внутри.
Беглый чиго вздрогнул, открыл глаза. Заморгал.
- Хочу нас защитить, - застенчиво сказал он.
Что-то увесистое, словно мешок с рисом, но не такое большое, ударило в ставень, чуть не вырвав его из рук священника; затрещали старые доски.
- Ты уверен, что знаешь, что делаешь? - строго спросил португалец. - Это как огонь - уголек вылетит из очага... и погубит, не обогреет.
- Нет, - мальчик покачал головой. - Но разве у нас есть выбор?
Андрео принялся еще быстрее укреплять ставни, чуть не роняя тяжелые щиты. Осталось не так много.
- Если помогут, - тяжело перевел дыхание он, - буду молиться, когда закончу.
Второй удар был сильнее, а от третьего ставни чуть было не разлетелись в щепу; затем снаружи затихли, только слышалось приглушенное невнятное бормотание. Должно быть, головы устроили военный совет. Хаяши поспешно зажмурился, но не успел произнести и слова мантры, как снова распахнул ресницы.
- А как же остальные?!

(те же, там же)

Ивакуни, 1593 год

Оранжевый огонек поднимался, опускался, вздрагивал. В глубине кружились неуловимые фигуры, живущие там мгновение и вечность. Он стремился дотянуться до собратьев, чтобы поделиться с ними этой своей жизнью, слиться в единое целое... И не мог, обреченный на одиночество из-за окружившей его бездны пустой темноты. А может, кто-то смотрит оттуда, и кто мы для них, бесконечно далеких, как рассыпавшиеся в небесах звезды?
Масуми вздрогнул, освобождаясь, вырывая свое сознание. Тусклый язычок пламени из плошки снова стал просто одним из светильников, разгоняющим темноту в доме Киккавы – добротно сколоченном, но далеком от утонченности в убранстве. Впрочем, понятно, в этих краях, далеко от столицы...
Хозяева и гость сидели на татами, перед ними стояли миски с рисом и бобами, но взгляды были устремлены на настраивавшего инструмент Иэмона. На этот раз в музыке прозвучит не красота природы, а тревожные, жесткие ноты «Хэйке». Это напомнило самураю сцену на мысе, и почему-то не хотелось слушать сейчас эту музыку, но хозяева не могут не захотеть ее. Одно упоминание сразу гостеприимно отворило двери дома.
Самурай тряхнул головой, отгоняя накатившую грусть. Такое случалось все чаще, и все более Танака отгораживался, пытаясь погрузиться в холодное безразличие. Эх, Хонсё, Хонсё, что же ты сделал! Один вечер, одна глупая ссора – и сразу два ученика, занявшие место в груди у сердца, потеряны навсегда. Мертвый и живой. Пока живой. Наверное, будет лучше, если тоже станет мертвым.
Буси в очередной раз подцепил палочками рис, разжевал, не чувствуя вкуса. Нет уж, скорее бы начал играть Иэмон! Хоть что-нибудь!

Вместо запаха морских водорослей и сосновой хвои – аромат деревянных полов, сплетенных из травы циновок и перегородок из плотной бумаги. Последние отзываются на гудение струн, словно комната целиком превратилась в огромную биву и вторит мелодии. Слепой музыкант устроился там, где ему указали, прислушался и безошибочно определив, где сидят хозяева дома, повернул к ним голову.
- Какой свиток вы хотели бы услышать?
- На твое усмотрение, - произнес в темноте с запахом дерева и травы мужской голос.
Кто-то пошевелился, звякнул металл о металл.
- Как вам будет угодно...
Если бы мальчик знал, как выглядят лица или одежда тех, кто его слушал, то сумел бы вообразить, что опять сидит между влажных могильных камней перед гробницей императора Антоку. Он давно догадался, кем были его тогдашние слушатели, но не хотел тревожить монахов; те были слишком добры к подкидышу.
Из них двоих главенствовала бива, это она, а вовсе не Иэмон, рассказывала, как людям Тайра снились дурные сны, как неспокойно стало у них на сердце и как много необъяснимого случилось в то время. Все, кто слушал юного дзато*, видели, как посреди ночи в опочивальню правителя-инока* вдруг просунулась огромная, чуть ли не во весь покой, рожа и в упор воззрилась на господина. Но правитель-инок, ничуть не дрогнув, устремил на нее суровый взгляд, и привидение исчезло.
Или вот еще: Дворец на Холме был построен совсем недавно, вокруг вовсе не было больших деревьев, но как-то раз, ночью, внезапно раздался громкий треск, будто рухнуло огромное дерево, и вслед за тем послышался оглушительный хохот, как если бы разом смеялось человек двадцать, а то и тридцать! Не иначе, то были проделки тэнгу. Решено было выставлять стражу - днем полсотни, а ночью целую сотню воинов, вооруженных гудящими стрелами. Но когда стрелы летели в сторону тэнгу, не слышно было ни звука, а если в сторону, где не было никого, - снова раздавался оглушительный смех.
А еще случилось, что однажды утром правитель-инок, встав с постели, отворил раздвижные двери, выглянул во двор, а там видимо-невидимо черепов, целая куча, с громким стуком катаются взад-вперед, верхние - вниз, нижние - вверх. Те, что с краю, катятся к середине, те, что в середине, откатываются к краям... "Эй, люди! Сюда!" - крикнул правитель-инок, но, как на грех, поблизости никого не оказалось. Внезапно все черепа соединились в один, такой громадный, что он заполнил собой весь двор, наподобие горы высотой не меньше четырнадцати или пятнадцати дзё, и в этом огромном черепе появилось вдруг несчетное множество живых глаз - пристально, не мигая, уставились они на господина. Но правитель-инок и тут нисколько не оробел, а лишь грозно взглянул в ответ, и огромная голова бесследно исчезла под его взглядом, как исчезает под лучами солнца иней или роса.
Иэмон играл долго, а когда опустил руку с дощечкой-медиатором, понял, что кожу на пальцах саднит, как будто он неразумно прикоснулся рукой к раскаленной жаровне.
- Еще что-нибудь? – спросил мальчик в гробовой тишине.

---
*дзато (zato) – слепой человек.
*Тайра-но Киёмори, глава клана Тайра
В посте использован текст «Сказания о доме Тайра» в переводе Львовой

Хижина в горах

Дрова в очаге все не хотели разгораться, сколько Миеликки их не ворошила. Угли от прошлой растопки если и хранили тепло, то где-то под толстым слоем золы, только для себя. Несмотря на летнее время, приближающаяся ночь обещала быть холодной, а северянка очень хорошо помнила, как выглядят закоченевшие до смерти люди. Девчонка уже и сухой травы подкладывала, и дула, все без толку. Она беспомощно взглянула на Тошимару, но тот углубился в чтение какого-то свитка и не заметил молчаливой просьбы о помощи. Зато ее заметил Садаро и сел рядом. Тоже попробовал и только руками развел.
- У нас дома никогда такого не случалось. Может, он просто не хочет зажигаться?
- А может, кто-то просто не умеет его разводить? - донеслось из угла невнятное бурчание.
- Тогда иди сюда и сам попробуй! – возмутилась Миеликки.
- Не могу.
- Почему это? - полюбопытствовал юноша.
- Лапа застряла.
Садаро и Миеликки переглянулись и дружно прыснули со смеху.
- Ну что за люди... - ворчали между тем в углу. - Никакой заботы о ближних...
- Ладно, ладно, не дуйся.
Молодежь с энергией, присущей их возрасту, взялась вытаскивать застрявшую между досками стены пушистую конечность. И чуть не оторвали оставшиеся три. Когда выяснилось, что вдвоем они больше мешают, чем помогают друг другу, Садаро взял на себя командование, а Миеликки занялась конкретными действиями. Привыкшая дома обращаться с животными, девчонка умело и споро взялась за дело, уворачиваясь от болтающейся свободно лапы. Обошлось всего лишь дыркой на подоле. Потом освобожденный зверек встряхнулся, передумал кусать освободительницу и встал на задние лапы.
- Разводи огонь, - отдал распоряжение Садаро; ему не хватало лишь жезла военачальника, сайхаи.

(со мной Daelinn и SonGoku)

Маленький пушистый колдун прошествовал к очагу, полным достоинства кивком поприветствовал "собрата по ремеслу" и уселся, скрестив задние лапы, перед холодными углями. Некоторое время он завывал, подобно ветру зимней ночью, потом озабоченно потер длинный нос.
- Не получается.
Тошимару с головой погрузился в чтение и не замечал ничего вокруг. Миеликки скроила озабоченную мордочку.
- Мы же замерзнем без огня! И еду будет приготовить не на чем.
Тануки махнул лапкой и решил, что в человеческом облике ему будет удобнее спорить.
- А я тут в чем виноват? - с ходу заявил он. - У этого очага нет хозяина.
Старик-колдун досадливо цокнул языком и пробормотал себе под нос: "Она сама должна была догадаться".
- Тогда кто-то должен им стать! - заявила хозяйственная северянка и оглядела присутствующих оценивающим взглядом.
- Твоя ученица, так почему не присматриваешь за ней? - огрызнулся, по-звериному скалясь, мальчишка в слишком длинных зеленых штанах.
- Боишься? - усмехнулся Тошимару, передвинул светильник ближе к себе.
В танцующем от ветра из щелей пламени рисованные картинки казались живыми.
Видя, что никто не стремится взять на себя роль хозяина очага, Миеликки приняла решение. И тут же подобралась к старику с вопросом:
- А как им становятся, хозяином?
Дома что-то подобное делали, но там всегда присутствовало много народу, зажигали огни, пели песни, а деревенская ведунья творила одной ей ведомые ритуалы и заклинания.
- А ты нет? - пробурчал взъерошенный оборотень и посмотрел на огромную северную великаншу. - У тебя голова слишком высоко, туда мысли нескоро доходят. Просто взять да поселить кого-нибудь бездомного.

(ну, еще Даэ и Далара)

Миеликки покусала губы, размышляя. Садаро ретировался - вроде бы за водой пошел. Ему тоже было не по себе, когда белобрысую охватывала жажда деятельности. Прицельный взгляд голубовато-серых глаз остановился на Дыньке.
- У тебя дом есть? - уточнила девчонка.
Мальчишка показал ей язык.
- А как же!
- У меня тоже, - на всякий случай высказался Тошимару и снова уткнулся взглядом в страницу, которую читал уже минут пять; метания юной будущей колдуньи его забавляли.
- А у вас? - подверглись допросу иноземные гости.
Сидевший на полу Пэдди, до этого лишь отчаянно вертевший головой во все стороны, чтобы не пропустить любопытного, решил размяться и шлепнул ладошкой по колену прикорнувшего рядом фермера. Тот непонимающе взглянул на мелкого, который точь-в-точь повторил прозвучавший вопрос. Высокий чужеземец тут же закатил глаза, снова откинувшись на спину, но потом вдруг подобрался стал что-то невнятно бормотать, всё отчаяннее жестикулируя. Голос его выражал надежду и мольбу, но вот о чем? Человечек в алой курточке, видимо, начав опасаться за целостность ее рукава, начал объяснять:
- Есть у этого бедняги дом, и он очень хочет туда попасть. Хех, уйти - легко, а вернуться - далеко…
Фир дарриг лукаво подмигнул Миеликки, но вдруг понял, что нехороший интерес теперь сосредоточен на нем одном.
- А я с ним, - торопливо добавил фейри, косясь на угольную угрозу своим ярким шароварам; интерес сразу иссяк.
Вернулся юноша и, наливая полную лоханку ледяной ключевой воды, ответил, что у него, - вернее его отца, но это почти одно и то же, - есть целый замок, так что хозяином очага он становиться не будет.

(+ Далара + Сон)

Очередь, наконец, дошла до существа, недавно сдернутого с балки и с тех пор не проронившего ни звука. Существо это, правда, пришлось искать – демон забился в щель между полом и помостом. Миеликки нетерпеливо наставила на него палец.
- Есть дом?
Из тени высунулся грязный кончик призрачного «полотна» и тут же спрятался обратно.
- Он застенчивый, - пояснил снова обратившийся зверем Дынька, принюхиваясь.
- Нету! – радостно постановила девчушка и выпрямилась, едва не скребя макушкой потолок. – Значит, ты и будешь хозяином очага.
Дынька закрыл ладошками голову; наверное, на всякий случай. И зажмурился. Когда он приоткрыл один глаз, все оставалось на прежних местах, только бездомный грязный демон длинным шнуром свесился почти до самых углей, будто обнюхивал их.
- Грязнуле там самое место, - тихо фыркнул, не удержавшись, Пэдди.
- А что дальше делать? – недоуменно поинтересовалась белобрысая.
До этого ей казалось, что все произойдет само собой, стоит только назначить исполнителя роли. Миеликки покусала губы, подергала себя за волосы, оглянулась на Тошимару. В ответном взгляде колдуна не было и доли сочувствия к мучениям юной ученицы.
- Тогда... Вот: встаньте кругом очага, - девчонка оглядела разношерстную компанию. – Все-все, не отлынивайте. – Заминка случилась на Рори, но выход был найден: - Кто не может, сядьте. Хоровод не получится, но неважно. Наверное.
Оказавшись в получившемся "полукруге" на полкисточки выше ирландца, Пэдди довольно хмыкнул. Не многим людям дано понять, что значит всегда и на всех снизу вверх смотреть. Глаза фир дарриг лучились озорством, как будто его не пригласили на торжественную церемонию "вселения", а он сам проник на закрытое сборище. Не удержавшись, он воспользовался заминкой умолкшей Миеликки и выдал во всеуслышание свое мнение по поводу происходящего.

(продолжение тройственного союза)

- А вот у нас духи не такие застенчивые, сами в дом приходят, что не занято - займут, а не понравятся хозяева - и выселить могут. Вот так поставят камин, а про угощение - запамятуют. Значит скряжничать будут, не иначе, а нашему брату зачем такие?
Девчонка звонко ойкнула.
- Конечно! Только как же мы угощение приготовим, если не развести огонь? - уставилась на молчаливого духа, который грустно покачивался над холодными поленьями. - Давай ты сначала вселишься, а мы тогда и дадим тебе чего-нибудь вкусного.
Тануки решительно принял на себя руководство, но из этого ничего не получилось. Рори все равно не умещался, а бездомный призрак никак не осмеливался произвести хоть какое-то действие. Развести огонь мог бы колдун, но он помалкивал, лишь усмехнулся на угрозу больно укусить за что-нибудь. Дынька махнул лапкой и взялся за дело самостоятельно. Он переплел длинные гибкие пальчики, оснащенные коготками, в подобие мудры, и забормотал себе под нос. Потом ловко перескочил через поленья. И опять забубнил-загундосил, чуть-чуть пения - и прыжок, чуть-чуть пения - и еще один прыжок.
- Помогли бы, что ли? - обиженно сказал оборотень, отдуваясь.
Фейри поджал губки, посмотрел на тлеющие поленья, затем на свои яркие штанишки, и снова на поленья, и наконец хлопнул в ладоши, подпрыгнул и перескочил на другую сторону, рассматривая это странное действо как нечто любопытное и достойное участия. Вращая вокруг головой и прислушиваясь, фир дарриг целую минуту думал, какую бы звуковую составляющую ему использовать, покосился на оставленную на полу волынку, отмел этот вариант, глянув на заметившего его намерения фермера, и монотонно завел пришедшую в голову детскую считалочку.

(а те же)

Миеликки тоже приняла участие в прыжках, несмотря на угрозу стукнуться головой о потолок. Пригибалась как могла, вызвав приступ совершенно немужественного хихиканья у Садаро. Юношу немедленно привлекли ко всеобщему действу. Девчушка огляделась в поисках Тошимару, чтобы завлечь и его, но колдун словно испарился.
Чехарда завершилась, когда на разгулявшиеся язычки пламени поджарили пятки белобрысой северянке и подпалили танучий хвост.
- Так не договаривались! - заголосил возмущенный до глубины души Дынька.
- Фууух! - выдохнул упрыгавшийся и развеселившийся Пэдди, с хихиканьем дотянувшись и хлопнув по дымившемуся хвосту. - Отличное угощение, только паленым вонять будет, надо бы... йаууу!!
Миеликки дернула слишком разговорчивого фейри за шиворот. Очаг чуть не погиб едва получив нового хозяина, потому что Садаро вылил на пострадавший хвост ковшик воды. Рори, чувствуя свою непричастность и страдая от этого, попытался внести свою лепту, отчаянно замахав над тонущим огнем обеими ладонями - побыстрее раздуть заново. К нему присоединился Дынька, преисполненный решимости довести важное дело до победного конца.
Кутерьма продолжалась бы долго, если бы в комнате не возник Тошимару. Пэдди был водворен в один угол, подрыкивающий то ли от усердия, то ли от возмущения зверек - в другой. Обоих слишком крупных для щуплого старика чужеземцев неведомая сила заставила отступить на два шага. Садаро выронил ковшик и тряс обожженными пальцами. Колдун опустился на колени возле очага и с внезапной осторожностью, почти нежностью, подул. Со звучным хлопком вспыхнули язычки пламени, разбежались по дровам и начали потихоньку разгораться. Тошимару потер руки и протянул их к огню.

(и снова они)

Овари
Конец мая 1616

Крестьянин, который, сгорбившись, возился с рисовыми побегами, выслушал описание и не раздумывал долго.
- А как же, проходили такие. Куда пошли? Да вот прямо по этой дороге, потом направо свернули, в поместье Кинджо, не иначе.
Странный самурай – богато одетый, с неместными гербами-монами на одежде, но почему-то без мечей, - коротко поблагодарил и отправился, куда указали. Крестьянин еще некоторое время провожал его взглядом, потом вернулся к работе. Вечером за кувшинчиком шочу* он будет рассказывать приятелям об этой мимолетной встрече, рассуждая, кто бы это мог быть и зачем пожаловал.
Ворота в кое-как поддерживаемый, а местами откровенно запущенный сад особняка Кинджо с трудом, покряхтывая, открыл древний сгорбленный слуга. Он щурился и моргал подслеповатыми глазами, глядя на нежданного гостя снизу вверх.
Складка у рта чужака дрогнула в удивленной полуулыбке: надо же, раньше этот старик казался высоким.
- Я ищу Кинджо Сакио и юношу, который идет с ним.
Старик не узнал даже голос, остался угрюм и замкнут. Чужак чуть не рассмеялся собственной наивности: прошло почти три десятка лет, он и сам бы не узнал.
- Не было здесь таких, - безапелляционно заявил слуга и попытался захлопнуть тяжелую створку посеревших от времени и дождей ворот.
Самурай придержал ее рукой.
- Я родственник этого юноши. Он пропал из дома.
Старик заколебался.
- Сбежал, - посильнее нажал пришелец, увидев слабину. – Его мать волнуется... остальные тоже.
- Ну весь в отца... – посетовал старик.
Он не заметил скептическую ухмылку, которую безуспешно пытался сдержать самурай. Как частенько делают пожилые люди, слуга погрузился в воспоминания.
- Вам, наверное, неизвестна эта история. Ну да чего уж тут скрывать, защищать-то уже некого. Поди, никого в живых уже и не осталось.
Он поманил гостя за собой внутрь двора, с прилежным усердием закрыл ворота и запер на толстую деревянную щеколду.
- Чтобы разбойники не пришли поживиться хозяйскими вещами, - пояснил старик. - Как вас величать?
Едва заметная заминка.
- Канамори.
Старый слуга тяжело уселся на поросший тонким мхом камень подле круглой каменной умывальни с бамбуковым ковшичком.
- Так вот, Канамори-доно, молодой господин наш, надежда клана, хоть и озорник известный, влюблен был в свою дальнюю родственницу. Девушка она была не то чтобы примечательная, но нравом кроткая и лицом приятная. И все бы хорошо, да только жениха ей нашли из соседнего клана. Политика, связи, сами понимаете. Ну а они люди молодые, ветра в головах у них много, вот и решились на побег. И нет бы потихоньку ночью - сорвались середь бела дня. Погоня была, куда ж без нее, а первым жених ехал да на свою голову один их догнал. Нашли потом в лесу тела жениха и невесты, а наш молодой господин как в воду канул. Поговаривали, что его утащили демоны. Кто знает, может и так.
Старик трясущимися руками, расчувствовавшись от воспоминаний, зачерпнул воды и выпил мелкими глоточками. Гость сидел неподвижно, глядя куда-то вдаль, даже непонятно, слышал рассказ или нет.
- А теперь объявился сын его, - продолжил слуга. – Юноша прямо вылитый отец. И такой же безголовый, - усмехнулся он на правах человека, всю жизнь служившего нескольким поколениям клана. – Господин Сакио велел мне пересказать эту историю. Рассказываю, смотрю, мальчик-то в лице переменился, рукава мнет, а в глазах ожесточение. Не стоило ему говорить, да уж поздно было отказываться.
- Куда они пошли? – спросил Канамори с надеждой.
- Вон туда, я слышал, к морской пристани. – Слуга безнадежно махнул рукой. - Не догоните теперь, небось, далеко уплыли.
Гость вынул из-за пояса веер – дорогой, искусно разрисованный, - молча подал старику и ушел, не сказав больше ни слова.

------------
*шочу - крепкий алкогольный напиток

Дом Киккава. 1593 год

Танака был глубоко захвачен песней – как и все остальные; казалось, мальчик завел их сквозь время в далекое прошлое. Тут, рядом, где-то за спиной стоит Тайра-но Киёмори – стоит только оглянуться. И, скрываясь среди теней, готовы показаться тэнгу...
Хозяева молчали, и гость негромко высказался первым.
- Сыграй что-нибудь без слов, досточтимый бива-хоши, - неожиданно для себя обратился он к мальчишке, своему спутнику... Уже бывшему. – Чтоб мы могли обдумать сказанное о великих героях древности.
Иэмон кивнул; призраки, которые обступили его во тьме, тоже требовали продолжения. И он снова играл им, на этот раз молча, чтобы не мешать биве самой зазвучать, как прибой. Один из призраков, тот, что не тонул в бурных волнах пролива, сидел поодаль и хмурился. Музыка, орошенная кровью, пусть всего лишь из натруженных пальцев, не нравилась ему. В биве же, он чувствовал, проснулся древний дух, который неудержимо привлекал его самого когда-то, а теперь настораживал и беспокоил. Не поглотила бы она душу Иэмона.
- Этот мальчик воистину одарен, - произнес хозяин дома.
- Да, - кивнул Масуми, говоря негромко и задумчиво. – Его таланту было тесно в стенах монастыря... Полагаю, это его судьба – нести прекрасное и высокое по дорогам нашей страны. А от судьбы не уйти никому – ни ему, ни нам, как не ушли Тайра, несмотря на всю гордость, могущество и силу духа.

(музыка Сон, слушаем втроем с ней и Даларой)

- Мы ведем свой род от Мори из Аки, а те в свою очередь - от Оэ, которые верно служили первому сёгуну, - мягко улыбнулся Киккава, опережая сунувшегося было с возражениями наследника. - Но не нам хулить дом Хэйке. Мы лишь можем надеяться встретить свой час так же доблестно, как они.
- Когда-то в юности я думал о врагах только дурное, - усмехнулся гость, - но потом понял - нет чести в том, чтоб победить ничтожного. Лишь достойный враг может считаться врагом... А еще хотел знать, когда же придет этот роковой час.
Музыка все лилась, то мягко, то грозно, но всегда прекрасно, и беседа плыла в ней, как лодка в реке. Казалось, огоньки плошек мерцают в такт мелодии.
- Еще не скоро, - вдруг произнес слепой музыкант, но так тихо, что его голос утонул в басовитом гудении струн.
Иэмон опять улыбнулся, прислушался, и мелодия вновь изменилась.
- О-о... - Киккава приподнял одну бровь. - Я и не предполагал, что кто-то сейчас помнит эту песню. Хотя раньше ее, говорят, исполняли на флейте.
Он внимательнее присмотрелся, но не к мальчику, а тяжелому инструменту в его руках.
- А что за песня? - Масуми прислушался, но его внимание было отвлечено голосом певца. Ему отчего-то показалось, что тот произнес нечто важное, и самурай обратился к мальчику. - Ты что-то сказал?
Тут же он смутился, поняв, что перебивает и беседу, и песню.
- Прошу меня извинить.

(+SonGoku+higf)

Слепец покачал головой, но ничего не сказал.
- По слухам ее сложил сам блистательный принц*, - ответил за него хозяин дома.
Michinoku no
Shinobu moji-zuri
Tare yue ni
Midare some ni shi
Ware naranaku ni**, - процитировал на память Иэмон, не переставая играть. - Кавара-но Садайджин*** был искусен, не я.
Самми тихонько засмеялся: эта госпожа Мурасаки так всех запутала своей писаниной! Дай женщине кисть, она и луга возведет вровень с горами. Столько лет прошло, а люди все восхваляют «блистательного принца», которого никогда не носила земля.
- Это было сказано, когда Тайра и Минамото еще не подняли друг на друга оружия, - кивнул Масуми, - а слова и музыка остались все так же прекрасны, хоть флейту на этот раз и сменила бива. Лучшая песня режет слух, когда берется исполнять не имеющий дара, как любой клинок плох у не умеющего им владеть. А когда меч поражает врага, это заслуга не только кузнеца, закалившего металл, но и руки, что держит клинок.
- С каких времен меч подобен песни? - вслух проворчал внезапно рассердившийся Самми. - Победа над врагом это заслуга человеческого духа, а не того, кто сделал меч прочным. И музыка рождается из сердца человека, а не из его пальцев.
Слепой музыкант склонил голову.

-----
*hikaru-no kimi - блистательный принц, главный герой "Повести о Генджи". Киккава ошибается, песня была написана за век до жизни Минамото-но Хиромасы и за полтора до написания «Повести о Генджи», прообразом главного героя которой как раз и стали Минамото-но Тору (автор песни) и Хиромаса.
**Словно отпечатки перепутанных листьев папоротника,
я смущен из-за тебя, но моя любовь неизменна.
***Кавара-но Садайджин (левый министр, министр левой руки) – титул Минамото-но Тору.

(+Далара+Хигф)

Склон горы Асама, хижина
Ночь

- Их пока не видно, - пискнул Себастьян-Фердинанд, наконец переставший путаться под ногами и выглядывавший в щелочку - туда, откуда должны были явиться спутники. Я сле... Ай-й!
Он качнулся назад, когда у самой щели бешено сверкнули глаза и клацнули челюсти. Раздался очередной стук, но щит выдержал. Отец Андрео укрепил последний щит и тревожно застыл посреди комнаты.
- Да поможет им Господь! Но, может быть, это придется делать нам...
Хаяши был растерян - в голову не приходила ни одна мантра, все они были связаны для него с особым положением рук, но сейчас он делал что-то совсем иное. И тогда беглый чиго осмелился... он представил себе зеленовато-молочный шар, составленный из различных фрагментов, притертых друг к другу так плотно, что нельзя почти увидеть границы. Талисман висел на шее, завернутый в несколько слоев тонкой кожи, и одновременно - плавал перед закрытыми глазами мальчишки, набирая силу. Хаяши погрузился мысленно в призрачное зеленоватое свечение, холодное, точно вода у мыса Данноура, в которую много веков назад швырнули этот нефритовый шар.
На улице пронзительно взвизгнули в несколько глоток.
Цуива с круглыми, как две миски, глазами выглядывал из-за собственного короба, каким-то чудом сумев уместиться в крошечном пространстве между ним и стеной. Дремучий инстинкт рождал в носильщике животный ужас, заставлял искать спасительную нору раз нельзя бежать со всех ног.

(&Bishop &higf)