Дом господина Мацуоки

Рори хотел было сцапать карлика за руку, которая так бесцеремонно попыталась стащить с него юбку... тьфу ты, штаны! Но фейри уже ускакал вперед и мужчине оставалось лишь сверлить его гневным взглядом. Крякнув, Рори присел, поднимая один ботинок, и затем прошелся через комнату, чтобы подобрать второй. Новое одеяние было странным - здесь слишком туго, тут слишком свободно - и фермер с превеликим трудом натянул башмаки, потратив на это втрое больше времени, чем обычно. Насколько он мог догадаться из разговора, здесь полагалось ходить босиком, но Пэдди обулся - значит, можно попытать счастья и ему.
А фир дарриг, меж тем, успел облазить всю стену в поисках дверной ручки или хотя бы замочной скважины, но ни потянуть, и зацепиться было не за что. Постучав в тонкую переборку кулачком, Пэдди поднял на Иэдзи укоряющий взгляд.
Старик все это время с отстраненным интересом вышколенного слуги наблюдал то за усилиями, приложенными к надеванию странной и на вид слишком плотной обуви, то за метаниями маленького человечка у двери. Стук по бумажной перегородке привел Иэдзи в состояние действия. Нельзя же допустить, чтобы гости, будь они даже гости самого императора, повредили хозяйское имущество!
- Окьяку-сама, не стучите так сильно по бумаге. Позвольте, я помогу.
Слуга с легкостью отодвинул в сторону нужную часть перегородки, и иноземцам открылся вид на галерею и сад за ней.
- Ух ты-ы! - возопил обрадовавшийся Пэдди, подавляя в себе желание проверить, из чего сделана перегородка и легко ли проковырять в ней дырку и пролезть просто так. Подпрыгивая, он припустил вдоль дома и вылетел прямиком на аккуратные дорожки... конечно же не рассчитав и врезавшись в какой-то низкий зеленый куст. О'Догэрти, стараясь придать лицу выражение "я не с ним, и знать его не знаю", прошествовал следом, остановившись на краю галереи и окинув взглядом сад. Природа была совершенно другой и, к тому же, более аккуратной - хотя за это следовало бы отдать должное садовнику. Ради того, чтобы здесь прогуляться, можно было выйти и на жаркое солнце.

(вместе с Daelinn)

Рори отправился бродить по дорожкам, то и дело оборачиваясь на слугу - не уйдет ли? Мужчина скорее боялся не потеряться в незнакомом месте - уж ориентироваться он умел, - а в одиночку попасться в таком нелепом по его мнению виде еще кому-нибудь на глаза. Пусть уж этот человек будет рядом, пока Рори здесь не освоится. Меж тем ему в голову пришла мысль о том, что неплохо бы и поесть, но фейри исчез где-то в глубине сада, а без его помощи озвучить эту глубокую мысль не представлялось возможным.
Иэдзи с непроницаемым лицом следовал за гостями, внутренне желая взять в руки первую попавшуюся дубинку и успокоить зеленого непоседу хоть ненадолго. Куда же его унесло, скажите на милость? Хозяев развлекать вздумал?
Гомон людских голосов вперемежку со звуками ударов, разносившиеся по всему саду, стали гораздо ближе, стоит только обогнуть вон тот островок густого кустарника. Иэдзи не знал, что там происходит, и ему самому было любопытно, поэтому он не стал останавливать высокорослого гостя, пошедшего на шум.
- Чудно, - пробормотал себе под нос ирландец, зная, что его всё равно не поймут. - Никак драка? Не вмешиваться? Или посмотреть...
Победило последнее: если уж это сад знатного лорда, не может тут быть беспорядков. С этой мыслью Рори вышел на свободное от растительности пространство, на которой собралась небольшая толпа людей. Фир дарриг вывалился следом за ним из ближайших кустов.
Кто-то продолжал бегать, размахивая незнакомым для фермера оружием и уворачиваясь от ударов других. Некоторые люди обернулись на шум, произведенный фейри, и обе группки воззрились друг на друга в некотором удивлении. Рори не успел ухватить карлика за шиворот (попытка схватить его за колпачок всё равно закончилась бы провалом), и зелено-красное чудо прошествовало чуть ли не к самому центру сборища, выкрикивая:
- Йо-хо! Хо-хо! Я вижу, здесь у вас турнир, где выбирают лучшего? Все отважные герои вырастают из простых жителей, но кто сложит о них сказания, кто прославит их имена перед народом, как не развеселый бард?
И добавил, уже тише:
- А бард не может жить без кружки эля, новых приключений и, конечно, благодарных слушателей!
Фермеру неудержимо захотелось заранее зажать уши...

(вместе с Даларой)

Он как будто ступал по болоту, напитавшемуся весенними дождями, так ненадежно пружинил под ногами толстый ковер из бурого мха и прелых листьев. Только питьем служила не вода; при каждом шаге из-под земли выступала почти черная густая жидкость. Из плотных молочного цвета клубов, свивающихся в диковинные фигуры (поди разбери, где тут морок, а где подлинный демон), то и дело выступали скрюченные корявые тени и жадно тянулись сучковатыми пальцами к человеку, который, озираясь по сторонам, пробирался через болото. То ли шел к своей неведомой цели, то ли просто хотел выбраться, то ли блуждал, потеряв дорогу.
Очередная тень - очередной противник - выдвинулся из белесой мути; человек стремительно развернулся, занося клинок. Коротко и пронзительно свистнул меч, и зыбкая почва под ногами всосала развалившееся на две половины тело, вместо крови роняющее ошметки лишайника и мха. На металле клинка не осталось и следа... как и в прошлый раз. Призрачный мертвый лес испытывал его; скрывающееся в тумане неведомое существо хлюпало и причмокивало, не в силах дождаться, когда же его законная добыча растратит последние силы и упадет, чтобы насладиться и попировать без помех.
Человек споткнулся и, не удержавшись на ногах, растянулся в холодной темной жиже, так похожей на сочащуюся из-под земли кровь. Выпирающий между кочками корень больно врезался под ребра и, видимо, этот удар и привел путника в чувство, иначе человек так и остался бы лежать в оцепенении на радость погоне. Приподнявшись, он и увидел всадников; десять воинов медленно выехали на открытое пространство, словно туман, сгущаясь, вылепил их ради очередной забавы. Лиц не разобрать под повязками. Где-то неподалеку раздался странный звук, как будто невидимый музыкант настраивал биву.
Всадники окружили уставшую жертву, первый вытащил из-за пояса меч. Человек застыл в стойке, подняв оружие над головой, ожидая атаки в любую секунду...

Наместник почувствовал осторожное прикосновение, вздрогнул и, выпрямившись, открыл глаза. Рядом согнулся в поклоне телохранитель, произнося слова извинения за неловкость. Краем глаза Миги продолжал следить за двором и сражающимися людьми.
- Останови их, я видел достаточно.
Капля пота защекотала кожу, но Токисада сделал вид, что ему просто жарко. Сложенный веер указал на воина в черном.
- Вот этот. Спроси его имя.

(Bishop+Reytar)
рядом с хижиной старика-полудракона

Крышу перекрывали в шесть рук. Естественно найти в горах свежего тростника было негде, но никого это не остановило - в ближайших зарослях удалось собрать немало прочного и длинного хвороста, которым, сложив его плетенкой, заново переложили всю крышу, убрав почти полностью сгнивший тростник куда подальше. Поверх тростника уложили нарезанные в небольшом распадке стебли молодого бамбука, предварительно связанные побегами в небольшие плотные вязанки, поверх которых, повторяя положение балок, уложили наиболее длинные и толстые куски хвороста, чтобы не дать бамбуку скатываться вниз под порывами ветра. Когда работа была закончена, усталые, но в целом довольные результатом странники расположились у входа в хижину, готовясь к ночлегу.
Старое Солнце подумав, что вещий сон был бы не лишним, а священные ритуалы необходимо совершать в любом случае, где бы ты ни находился, перебрался на ровную полянку среди камней и приготовился к извлечению Трубки Грома. Он громогласно исполнил священные песни Волка и Бизона, и, наконец, затянув песню Птицы Грома, извлек трубку. Индеец набил ее священным табаком и, раскурив, выдохнул дым поочередно на все стороны света, в сторону Страны Песчаных Холмов и в сторону обиталища Отца Солнце, мысленно вопрошая помощи у своих тайных помощников, умоляя их быть с ним, послать ему вещий сон и приоткрыть ненадолго завесу, показав, что именно, доброе или злое, ожидает странников в ближайшем будущем.
Допев священные песни, Старое Солнце молчаливо сидел, медленно покуривая трубку и пуская кольца ароматного дыма в сторону заката, которым любовался. Он с легким интересом поглядывал на спутников, размышляя, насколько уютно они будут чувствовать себя, ночуя рядом с жилищем такого необычного и могучего существа, как этот старик-полудух.
Хаяши приготовил им ужин, дождался, когда старшие одобрительно кивнут, ушел в дом. Если и боялся - ничего не сказал. Одноглазый роши удобно вытянул ноги, пристроился возле костра. На черный в приближающейся ночи склон горы он не оглядывался.
- Полагаешь, поможет? - спросил Мицуке.
- Поможет ли воину знание о противнике? О том как, когда и какими силами он нападет? Какие уловки применит, какие хитрости совершит? Не знаю… Жизнь зачастую очень странная вещь, а ожидающая нас судьба разнообразна на неожиданные повороты, но точно знаю, что испросить помощи и попытаться прозреть будущее никогда не лишнее. Тем более, если идем на ТАКУЮ гору.
Индеец выпустил струйку дыма в направлении их дальнейшего пути, немного помолчал и продолжил:
- Не знаю что, но что-то нас ожидает. Очень скоро. Не уверен насколько неодолимое, но что опасное - чувствую. Чувствую и хочу знать побольше и заранее, потому и прошу помощи у предков, у Земли, у Отца Солнце. Поможет ли, услышат ли мою просьбу - не знаю. Увижу.

(Reytar mo SonGoku mo)

Мицуке кивнул.
- Умный человек сказал однажды: не следует задумываться, кто прав, кто виноват. Не следует задумываться, что хорошо, что нехорошо. Спрашивать, что нехорошо, так же не годится, как спрашивать, что хорошо. Вся суть в том, чтобы человек никогда не вдавался в рассуждения, - на память процитировал роши. – Когда духи ответят тебе – предупреди.
Он поднял голову на странный шум – как будто рядом посыпался сухой песок. Но вокруг было спокойно, лишь разбросанные, утонувшие во мху камни, хижина и их костер.
- Предупрежу. - Индеец все так же невозмутимо смотрел на закат. - Предупрежу, воин. Лишь бы только у меня было на это время. Лишь бы предвидение не опоздало, явившись за слишком короткий миг до того, как уже ничего не изменить.
Один из валунов – тот, что был украшен незнакомой резьбой, покачнулся. Звякнули кольца на монашеском посохе, кто-то шумно втянул воздух.
- Еда, - произнес рядом с путниками чужой голос.
- Много еды, - подтвердил второй.
Индеец неторопливо выбил трубку о ладонь и, тщательно завернув ее в три кожаных покрова, отложил в сторону.
- Вот о таком случае, я и говорил, - негромко произнес он, неторопливыми выверенными движениями выхватывая нож и топорик из прорезей сутаны. Он явственно чувствовал нечеловеческую сущность неизвестно откуда возникших существ, их жажду человеческой энергии и голод до плоти.
- Это враги и они не люди. - Старое Солнце прокрутил нож и топорик вокруг кисти.
- А кто? – с любопытством спросил роши.
Он не спешил вставать, приподнялся, опираясь о землю коленом. Наклонил голову, как будто прислушивался к чему-то далекому. Вокруг костра словно ожили камни, от скалы до валуна. Пять камней в монашеских одеждах, вооруженные посохами, у всех пятерых за поясом – остро заточенные серпы.
- Не знаю, как их у вас называют, но дружелюбными людям их не назову.
Индеец, медленно вращал вокруг кисти оружие, не спуская прищуренных глаз с пятерых противников, от которых явственно несло мертвечиной, постепенно сдвигаясь в сторону, что бы зайти к ним сбоку. Появившиеся из-под земли люди – или рожденные ею – медленно двинулись по кругу, замыкая в нем двоих воинов. Пальцы Мицуке сомкнулись вокруг рукояти меча, фигуры замерли, наставив на роши посохи, потом змеиное скольжение возобновилось.
- Не знаю, как их назвать, но сила в них большая, а злость и жажда еще больше. Не думаю, что таких духов будет легко убить, воин. И пока не знаю, как именно их легко будет убить.
Индеец видел, что их с самураем окружают, но пока ничего не предпринимал, надеясь узнать о враге побольше, наблюдая за ним, а уже потом - действовать. Кажется, их противники тоже пришли к тому же выводу. Они кружили, постукивали посохами о землю, выбивая сложный ритм, но – не нападали. В хижине послышалась возня, как будто кого-то держали, кто хотел выскочить наружу. Странные монахи не обратили на шум никакого внимания.
- Что ж... кому-то придется начать, - буркнул Мицуке.
Меч ударился о посох, не перерубил его – скользнул вдоль, отсек кисть. Должен был, но не оставил даже царапины на голой коже. Роши вернулся в защитную стойку посреди живого кольца.
- По-простому – не выходит. Есть другие идеи?

(весело-многострадальное трио!)

Один из монахов взвился в воздух, метя посохом в голову Старого Солнца. Индеец резко выдохнул и кувыркнулся вперед, уходя с линии удара, пропуская посох над собой и вскакивая на ноги, нанося удар ножом, целясь в подбородок противника, а топориком - держа на контроле шест и не давая его развернуть для удара в спину. Второй из пришельцев тем временем ткнул наудачу посохом в Мицуке, а когда роши не дал себя ударить, третий раскрутил цепочку – та обвилась вокруг клинка, лишая меч подвижности. Монахи расхохотались, даже тот, в чье горло только что воткнули нож.
- Что? – хохотнул маленький и толстенький; он сидел на обломке древнего алтаря и болтал ногами. – Не так-то просто, а?
- Не просто, но простоты в мире нам никто и не обещал, особенно его создавший…
Индеец с чавканьем вырвал нож из раны и, коротко размахнувшись, ударил монаха обухом топора по голове, одновременно, пока голова противника от удара склонилась вниз, пытаясь воткнуть нож сзади, во впадину у основания черепа, чтобы перебить позвоночник. Круглая, похожая на тыкву голова покатилась по земле, неожиданно легко отделившись от тела. Маленький пузатый монашек удивленно присвистнул. Безголовое тело постояло, покачиваясь, как будто не могло осознать (так ведь нечем!) неожиданную потерю, а затем рухнуло навзничь. Старое Солнце крайне удивился, но виду не подал, лишь проводив падающее тело равнодушным взглядом. Он внимательно взглянул на обезглавленного врага, не выпуская из поля зрения остальных врагов, и еще раз прокрутил в руках нож и топорик, словно бросая вызов очередному противнику.
Мицуке огрели посохом по спине, роши скрипнул зубами, но меч не выпустил. Его противник тоже вцепился в цепочку, бросив посох. Второй конец цепи был прикреплен к серпу, и сейчас этот серп грозил лишить долговязого оборванца не только перевязанных шнурком волос – отчего те торчали, как хвост у кота в марте, - но и самой головы. Пузатый монашек спрыгнул на землю, обнял руками колени и огромным рисовым колобком подкатился под ноги Старому Солнцу. Индеец мартовским котом взвился в воздух, отпрыгивая в сторону от "колобка" и стараясь держаться от него на расстоянии, приближался к самураю что бы помочь ему избавиться от цепочки.

Дорога из Утсуномии в Никко

Путешествие на запад провинции оказалось долгим и скучным, изменялся только вид за покачивающейся занавеской повозки; вот поля с неизменно согнутыми крестьянскими спинами, а вот уже поднимается к небу склон заросшей пиниями горы, вот бамбуковая рощица, а вот снова весело блестят под солнцем зеркало рисовых полей. Как будто процессия движется по широкому кругу.
От мерного покачивания повозки тянет в сон. Вот проехали очередную деревню; жители, в основном дети, старики и те, кто сумел ради такого случая бросить работу, сбежались поглазеть на богатую процессию. Там было на что - возглавляли парад два всадника со столь похожими, почти одинаковыми лицами, что не остается никаких сомнений в их родстве; следом шли слуги, один держал поводья огромного вола, впряженного в украшенную лентами, точно свадебный паланкин, повозку. Стайка юных телохранителей была подобна охапке цветов; в начале путешествия не смолкал их веселый смех, теперь они ждут не дождутся не дождутся, когда впереди покажутся стены замка. Завершали процессию четверо воинов; трое настороженно поглядывали по сторонам, как будто выискивали повода вступить в бой, один ехал чуть в стороне, его черные простые одежды выделялись среди общей пестроты.
Взгляд Хеби равнодушно скользил по пейзажу. Он почти не замечал ни крестьян, ни дороги - зато в сознании прочно отпечатался луч солнца, гладящий верхушку горы. Нужно было учиться терпению. Долгому, очень долгому терпению. Секунды просыпались сквозь пальцы, шаги лошадей были медленны. Только пока подгонять время - если попытаться задержать, то и самое неспешное движение станет слишком быстрым. И воин в черном ловил песок, пытался остановить этот поток, испытывая, меж тем, странную радость от тщетности своих усилий.

- Аукусти.
Черноглазый высокий стройный красавец, - правда, демон, но это, наверное, не очень важно, - повернул голову в сторону своей будущей жены. Будущая жена сидела на низком пеньке, так что коленки едва не оказались выше головы, и вид имела весьма заговорщицкий.
- Пошли поговорим э-э... туда, - Миеликки широко махнула рукой в сторону пышного куста, названия которого не знала, поскольку дома такие не растут.
Демон беспрекословно подчинился, ничем не показав, имеет ли собственное мнение на этот счет. Девчушка скроила недовольную физиономию: если он и после свадьбы будет себя так вести и выполнять любые капризы женщины, придется ей быть мужчиной в семье.
Тошимару сидел к ним вполоборота, сгорбившись над каким-то очередным свитком, и кажется, совершенно не интересовался, куда и зачем направились его спутники. Правильно, чего ему волноваться, сбежать не смогут, а попадут в переделку, их проблемы. Гадкий подлый колдун. Уходя, девчонка показала ему язык.
Схоронившись за кустами, Миеликки изложила внимательно слушающему Аукусти свой план освобождения от Тошимару.
- И пока он не очнулся, забираем свиток и бежим, - закончила она.
- Ты думаешь, он такой дурак, чтобы позволить это? – усомнился жених.
- А ты его отвлеки, он не заметит.
На лице Аукусти впервые со времени их знакомства появилось выражение, отличное от печали и послушания. Миеликки даже обрадовалась, хотя выражение это нисколько ей не льстило.
- Ладно, сам не хочешь, тогда хотя бы не мешай. Дай посох.
Демон с сомнением протянул тяжелую палку. Миеликки оглядела фигурный набалдашник и решительно взялась за него. Таким убить можно, а отправлять колдуна к его предкам она не собиралась. Крадучись, обошла куст, подобралась сзади к Тошимару и со всей дури огрела его посохом по затылку.
В тот же миг в ее голове зазвенело, перед глазами все расплылось. Земля очутилась где-то возле локтя, подперла, словно стенка. Вроде бы, появился хищный нос колдуна, но тут же исчез, как и все вокруг.
Когда глаза наконец открылись, а звон, как при пожаре, утих немного, солнце уже изрядно передвинулось и подобрело, нещадная жара превратилась в душную, но все же прохладу. Оказалось, что Миеликки лежит на земле, а рядом сидит опять грустный Аукусти, обмахивает ее чем-то широким и черным... крылом? и что-то там про себя бормочет.
- Я же говорил.
Миеликки села, хоть и с некоторым трудом. Схватилась за гудящий затылок.
- Что меня стукнуло?
Демон быстро взглянул на Тошимару.
- Я предупреждал.
Девчушка насупилась.
- Это он своим колдовством сделал, да? – И тут же оживилась снова: - Аку, а ты умеешь колдовать? Ведь правда умеешь, а? Научи меня!
Аукусти заколебался, даже крылом перестал помахивать. Понятно, конечно, магия это такая штука, не каждого можно учить. Миеликки дома и не учили. Одна женщина хотела, но мать не позволила.
- Ну хотя быть читать по-вашему научи.
На это демон согласился, не усмотрев ничего опасного для окружающих.

Облака, гонимые неумолимым ветром, словно с опаской глядели вниз и стремились как можно скорее проскочить над неприветливой вершиной горы, раз уж не удалось ее обогнуть. Их тени чертили мрачноватые, равнодушные склоны, которым так шли эти темные пятна. Впрочем, равнодушные ли? Скорее, они жили своей жизнью, назвать которую доброй и приветливой вряд ли кто-то рискнул бы, хотя ни глубоких пропастей, ни грозящих небу острых пиков там не было. То, что отпугивало, нельзя было описать и увидеть – только почувствовать. Люди обходили эти места, селясь подальше от склонов и отрогов Ямато-но-орочи, и только лесные шумы да иногда голоса духов тревожили покой этих склонов.
Впрочем, нет! Одно из облаков чуть замедлило ход, дав себя обогнать и меняя очертания – не то волей воздушных течений, не то от удивления – когда в его тень попал вышедший из хижины человек. Неужели нашелся такой, кто поселился в этих местах? Однако тут же новый порыв ветра толкнул небесного странника дальше.
А вот внизу, в лесу у подножия горы, ветер не ощущался – видно, решил поиграть в верхних слоях воздуха, где его покой не стесняли ни камни, ни деревья. И мужчина был благодарен за это ветру, не мешавшему наслаждаться тихим утром. Тем более когда тебе уже под шестьдесят, начинаешь еще больше ценить покой, даже если тело еще не одряхлело и покорно выносит испытания дороги и одинокой жизни, которым его подвергает сам законный владелец. Седые волосы обитателя здешних мест говорили о том, что ему немало пришлось повидать и перенести, а жесткие черты лица и твердый, острый взгляд черных глаз – о том, что оставшиеся за плечами годы и испытания не согнули и не сломали его.
Человек огляделся вокруг. Лес жил своей жизнью, что-то щебетали птицы, а в кустах на краю поляны, как показалось, мелькнуло что-то рыжее.
- Лиса? – тихо пробормотал он, и улыбнулся чему-то своему, а затем оглянулся к хижине, сквозь открытый вход которой просвечивала часть небогатого внутреннего убранства – футон на полу, очаг-комацу… – Нам пора к храму, - уже в полный голос позвал мужчина.
За тонкими стенами хижины послышался шорох, и наружу появилось существо, больше всего напоминавшее крупную толстую выдру, передвигавшуюся на задних лапах, но одетую в цветастый халат и еще более цветастый платок, от которых в глазах сразу же начинало рябить.
Любой нормальный человек был бы удивлен появлением этого существа из своего дома, но нормальные у подножия Ямато-но-орочи не селятся, поэтому не удивительно, что обаке был встречен с полной невозмутимостью. Более того, как должно – именно к нему владелец хижины и обращался.
То, что открылось в конце короткой, но прихотливо вившейся в кустах тропинки, храмом назвать было сложно, ибо любой японец без труда опознал бы в нем некогда заброшенное святилище, при более внимательном взгляде – посвященное Инари.
Некогда заброшенное – ибо сейчас оно было заботливо восстановлено и явно наслаждалось сейчас ежедневным уходом и вниманием. Однако, войдя внутрь, глаз сразу натыкался не необыкновенную деталь – раздвижную стенку, делившую помещение на две равных части. Одна была обставлена так, как и положено месту, где чтят бога-лиса, а вторая…
Во второй половине висели иконы, изображавшие Христа, святую Троицу и Матерь Божью, а перед ними стояли свечи. На сложенном из камней в углу алтаре располагался деревянный крест. Словом, все атрибуты католичества, которые только возможно было раздобыть и установить в сердце Японии, уже закрытой для христианской веры.
Если бы здание обладало сознанием, у него бы немедленно установили полное и безоговорочное помешательство с раздвоением личности на религиозной почве. Таков был храм, входя в который, человек перекрестился, и его выдрообразный спутник как можно торжественней в своем понимании повторил этот жест, поспешно сдергивая с головы платок.

(выложено по просьбе голодающего Хидеки)

Она посмотрела на свои морщинистые руки:
- Еще немного и я снова стану молодой, - зелье в котле было практически готово, оставалась самая малость.
Подойдя к полке, она взяла с нее небольшой кувшин с деревянной пробкой. Надо будет аккуратно перелить зелье в сосуд и плотно закупорить, сберегая тем самым колдовское снадобье от воздействия на него солнечных лучей и воздуха.
Приготовление подобных вещей требовало не только аккуратности, но и пунктуальности. Чуть передержишь на огне или не вовремя добавишь крылья летучей мыши, все зелье можно выливать в помойную яму.
В последнее время она стала замечать, что ее природная колдовская сущность начала ослабевать. К ней все реже стали прилетать подруги, жалуясь на уменьшение магических сил. Но Анна была твердым орешком. Просто так она не любила сдаваться. Всегда боролась до последнего…
- Кто там? - спросила госпожа Тодд, когда в дверь громко постучались. - Кого не легкая занесла к моему дому на ночь глядя?
Подойдя к двери, она отперла засов и впустила ночного гостя, а точнее гостью. Это оказалась деревенская повитуха, которая всегда обращалась за советом к старой Анне.
- Что, опять у кого-то прокисло молоко? - язвительно спросила ведьма, глядя на запыхавшуюся женщину.
- Хуже…Совет деревни решил окончательно разобраться с нечистью в Шварцвальде…
- И кто надоумил этих деревенских простофиль? - Анна почувствовала в воздухе напряжение и опасность. Предвидение самого скорого будущего было и даром и проклятьем для Анна, но сейчас она благодарила древних богов, за этот дар. - Когда?
- Они уже идут…Я неслась со всех ног предупредить тебя… - вот такого ответа она не ожидала, это точно. В голове тут же выстроился план побега и список необходимых вещей, который надо будет взять с собой. - В деревне инквизиция…
Она знала, что подобные случаи уже случались. Она была всегда очень осторожна, но раз Святая Церковь взялась, то тут никакие уговоры не помогут, на костер или в реку.
Неожиданно перед глазами поплыло, и она увидела толпу крестьян с вилами и факелами, которые быстрым шагом поднимались по узенькой тропе к ее дому. Шествие возглавляли два священника.
- Они довольно проворны…- пробормотала Анна, придя в себя. - Тебе следует уходить, дитя мое. Не стоит рисковать ради старой Анны.
- Но…
- Никаких возражений не принимаю, - перебила ее ведьма и стала выпроваживать из дома. - Обратно пойдешь другой тропой, мимо сырых камней. Возражений не принимаю.
- Спаси тебя Господь, - перекрестила повитуха ведьму и быстренько выскользнула из дома.
Анна плюнула на пол. Вот чего, так христианский Бог ей в этом деле не помощник. «Волка ноги кормят».
В котомку были уже уложены достаточно редкие ингредиенты, которые добыть можно только в определенное время года и суток. Толстая книга, которую она бережно переписала заново и постоянно обновляя, новыми заклинаниями и рецептами. С этим добром она не расстанется никогда.
- Чуть было про тебя не забыла, - она бережно взяла кувшин, который только сегодня наполнила и, обернув мешковину, положила в котомку вместе с остальными вещами. - Вроде бы все…
Через несколько минут она уже бежала по давно знакомому и хорошо изученному лесу. Еле заметные тропки мелькали перед ее глазами. Было одно местечко, куда не сунутся крестьяне, даже если их будут гнать сам Папа Римский. Правда, и Анна сама не любила это место.
Она оглянулась и посмотрела на то место, где стоял ее дом. Теперь на его месте полыхал огонь и раздавались радостные крики.
- Сволочи, собаки безродные, - слеза скатилась по морщинистой щеке. В этом доме жила еще ее бабка и с ним было связано много воспоминаний, как хороших, так и плохих. - Я еще вернусь и расквитаюсь с вами за это!
Но предаваться унынию, значит признать свое поражение. Поэтому Анна, тяжело вздохнув, поправила котомку, что висела у нее на плече, и побежала дальше.
Ту пещеру, куда бежала сейчас Анна, простой народ обходил стороной. И правильно делал. Возле нее Анна чувствовала, как оттуда проистекает древняя давно забытая магия, которую она не могла использовать в своих целях, хотя и не раз она пыталась. Зверье туда не ходило, и поэтому она не опасалась нарваться в пещере на уснувшего медведя, а драконы давно уже все перевелись. Это ей еще бабка говаривала. Хотя бабка всегда берегла внучку от игры возле этой пещеры, не разрешала входить внутрь. Но сейчас были другие обстоятельства.
Она посмотрела на раскрытую пасть пещеры. Сердце стало сильнее биться в груди, и Анна знала, что это не оттого, что она бежала всю дорогу сюда.
- Один шаг, - прошептала она, - всего один…
И вот ее уже поглотила тьма, которая с каждым шагом становилась все ощутимее. Она сейчас жалела, что не взяла из дома свою клюку, и теперь ей приходилось на ощупь прокладывать себе путь во тьме. Она знала, что в древних пещерах есть бездонные колодцы, ведущие прямо в логово Люцифера. И поэтому старалась идти очень осторожно.
- Здесь явно что-то не так, - прошептала сама себе женщина. - Древние знали толк в волшбе. Как же ею воспользоваться?
Тяга к знаниям была у Анны в крови. Именно поэтому она записывала в книгу все свои и чужие открытия в области магии и зелий. Мысли о подобном всегда успокаивали Анну. И теперь, когда обратной дороги в родной дом не было, она решила начать все заново. С ней было ее зелье, которое она готовила очень долго. А потом еще столько же испытывала на деревенских животных, проверяя результат.
- Приятный сюрприз, - Анна увидела, что впереди показался свет. - Неужели я так долго шла, что прошла гору насквозь?
Сказала и поняла, что это не так. Гора была большой и на ее проход, сквозь каменное тело, если бы такой оказался, занял бы нескольких часов, а то и большее. А, учитывая тот факт, что она входила в пещеру ночью, а вышла из нее днем, было довольно странно.
- «При первой возможности надо принести жертву Повелителю», - подумала Анна, выходя из пещеры и щурясь от яркого солнечного света.

Шум, грохот оружия и крики из двора дома господина Мацуоки привлекали внимание всех прохожих, волей случая или ками оказавшихся поблизости в то время. То и дело кто-нибудь останавливался у открытых ворот, заглядывал внутрь с жадным, но осторожным любопытством. Потом одни пожимали плечами и уходили, другие задерживались настолько, насколько позволяли дела.
Дольше всех простояла там одна женщина. Продавец тофу, Тохока, расположившийся на другой стороне улицы, долго и лениво по жаре наблюдал за ней. Клиентов не было, и можно было сосредоточить все внимание на незнакомке. Невысокая, тонкая, как тростник, она была похожа на цветок в одежде, расписанной цветами. Ножки, облаченные в белоснежные носки-таби и гэта, то и дело нетерпеливо переступали. Какая жалость, что лицо она прятала под покрывалом, спускающимся с островерхой шляпы так, что невозможно было разглядеть лица. Кончики пальцев придерживали покрывало, давая его владелице возможность наблюдать за дракой во дворе. Даже руки не покажет! Драка Тохоку не интересовала, подумаешь, едва приехавший наместник набирает себе в охрану местных бездельников, управляющихся с оружием. Эка невидаль. Вот девушка... Небось, полюбился ей кто-то из дерущихся, вот и наблюдает, ищет повода для знакомства. Такие женщины на простых торговцев внимания не обращают, слишком хороши.
Вот нет, чтобы посмотрела в его сторону. Он ведь тоже парень из себя хоть куда, дороден и лицом вышел. Стихи сочинять не умеет, так то ж не беда, стихи в хозяйстве не так и нужны. Зато его семья уже седьмое поколение делает тофу, лучше всех в городе. А девушка все смотрит во двор. Может, пойти влезть туда, чтобы заметила? Да нет, что за глупости. Тофу надо продавать.
Тем временем Макуро, а то была именно она, наблюдала вовсе не за дерущимися, да и вопрос нахождения мужа не заботил ее совершенно. Взгляд широко раскрытых, почти круглых глаз был направлен на молодого человека, расположившегося на веранде.
Добраться до него! Не сейчас, но добраться обязательно. Уничтожить своими руками змею, погубившую отца! Пусть душа убийцы не упокоится никогда.
Вот он сидит, Теншо Такаши Токисада, Нишио Нидзаэмон. Сидит спокойно, даже как будто дремлет. Рука Макуро нащупала кинжал. Нет, сейчас нельзя. Позже.
И вдруг, не видно откуда, вывалились на площадку двое. Не демоны, но странные существа: один высокий, светлокожий, хоть и одетый, как надо; второй маленький в зеленой непривычной одежде. Как они сюда попали? – изумилась Макуро. Замок-то далеко.
Карлик ворвался в самую гущу дерущихся - как только не зашибли? - и начал громко хвалиться. Выглядел он так забавно, что Макуро чуть не расхохоталась. Соревнующиеся в ошеломлении дали ему высказаться. С веранды скользнул на площадку один из охранников, совсем еще юное существо неопределимого пола в яркой одежде, следом – еще одно. Они взяли чужака под руки и отвели в сторону, что-то говоря в оба уха сразу. Им для этого почти не пришлось наклоняться. Драка возобновилась, хотя теперь ее участники старались отойти подальше от пришельцев.
Токисада проснулся, и Макуро с трудом преодолела искушение швырнуть в него сюрикен прямо сей момент. Показалось или он взглянул прямо на нее? Женщина опустила покрывало и пошла прочь от ворот, прислушиваясь, не раздадутся ли сзади нагоняющие шаги.
Некоторое время спустя, переодевшись в более удобную для верховой езды одежду, Макуро выехала из города, держа путь на запад. Масачика проводил ее до ворот, нежно распрощался на виду у стражи. Впереди ее ждали дорога и замок еще одного врага.

Тоже солнце, тоже небо, но место совершенно другое. Хорошо, что не в ад попала, пронеслось в голове у Анны.
Старуха облокотилась спиной к нагретому солнцем камню и приводила свои мысли в порядок. Мало того, что она прошла скалу насквозь, ночь сменилась днем, так она вышла на развалины какого-то замка. Хотя почему развалины? Замок явно отстраивали заново. Везде она видела строительные инструменты, немного отличающиеся от тех, что видела она, когда строился замок барона Деринбаха, но перепутать она их ни с чем другим не могла.
А еще люди…Анна отметила про себя, что внешний вид, как одежда, так и лицо отличалось от лица ее самой.
За свою долгую жизнь она ни раз слышала о стране, которую населяли узкоглазые люди. И первое что она подумала, что попала в Китай. Занесло, так занесло. Она благодарила Древних, что строили данный проход в скале, ибо они не только перенесли ее от возможной опасности, но и снабдили знанием языка, на котором разговаривали жители Китая. А вот вопрос об опасности был очень спорным. Она еще не могла прийти к выводу, где опасней? В родимом Шварцвальде, с его кострами и инквизицией или здесь в Китае. Чужая страна, чужой народ и чужие нравы. В своих путешествиях она посещала и Францию, и Англию, нет, в Испанию или в Италию ее и силком не затащишь. Хоть лет сорок назад она хотела посетить Святую Землю и лично познакомиться с Кабалой. Но до юга Франции ей так добраться не удалось.
- Поможет или нет… - пробормотала ведьма, вытаскивая кувшин с зельем. – Главное смотреть на местных жителей, слушать их и запоминать. Если повезет, то я ни чем не буду отличаться от китаянки.
Она откупорила кувшин и сделала глоток…еще один…все.
- Поворачиваю время вспять,
Исчезают со лба морщины.
Буду, как в молодости опять,
Пусть падают к ногам мужчины.
Почему-то заклинание имело больший эффект, если произносишь его в стихах. И хотя сами четверостишья у нее получались слабыми, с точки зрения любого поэта, но эффект имели изумительный.
Вот и сейчас она наблюдала, как ее морщинистая кожа на руках разглаживается, приобретая молочно-белый цвет. Проведя руками по распущенным волосам, она почувствовала в них силу и тяжесть.
Ведьма рассмеялась от души, когда почувствовала, что ее грудь снова стала упругой. Изменился так же и голос.
- Дело осталось за малым, - в глазах ведьмы промелькнул озорной огонек, - раздобыть одежду и денег. Хотя золото и серебро везде имело свою власть.
Она понимала, что, будучи в чужой стране будет выглядеть более чем странно. Был единственный выход, притвориться, что потеряла память. Это сразу снимет массу проблем…

(и Сон)

Хеби смотрел на замок со странным выражением - они всегда казались ему большими игрушками, вроде бумажных фонариков, только создавались не для того, чтобы украшать, а для того, чтобы рано или поздно быть разрушенными. Подумалось, что если и есть на земле зрелище абсолютной красоты - то наверное, это замок в огне. Оглянулся - показалось, что в зрачках одного из попутчиков пляшет пламя.
- Красивый замок. - Без выражения, обращение ко всем и ни к кому.
Наместник принял любезное приглашение и разместился на шкуре, разложенной у костра; слуги принялись выкладывать бамбуковые фляги и ящички с закусками, чтобы гости могли отдохнуть перед тем, как явиться в замок. Телохранители расположились рядом.
- Да, - задумчиво произнес Токисада. - И поэтому, как любая красивая вещь, недолговечный.
- Иногда кажется, что в недолговечности и есть главное условие красоты. - Кто-то из детей покосился на белокожего воина, и Хеби запоздало подумал, что с лицами подобного статуса, наверное, не следует так говорить. Но даже вежливого "Токисада-сама" - не добавил.
Быстро темнело, и даже издалека можно было различить красное пламя; это у стен замка выставили факела, обозначая дорогу, и в длинных ящиках раздули угли. Неподалеку жгли костры, за деревьями их видно не было, но среди стволов поднимались толстые белые жгуты дыма.
- Тогда зачем же мы возводим огромные статуи? - усмехнулся наместник.
Ему подвели коня, белой масти, с темно синей упряжью, как будто хозяин замка предугадал вкусы гостя. Паланкин и слуги с коробами, в которых несли вещи и подарки, отстали, чтобы прибыть в замок чуть позже, тогда как Теншо Токисада в сопровождении телохранителей выехал вперед.

- Чтобы создать иллюзию того, что в мире есть что-то вечное, - Хеби легко взлетел в седло, тем более, что отдельным телохранителям наместника приходилось запрыгивать гораздо выше. Не он выбирал лошадь, но она тоже оказалась черной, и сейчас воин казался нарисованным тушью на уже расписанном красками полотне. Странную, многозначную улыбку на лице телохранителя скрыли вечерние сумерки.
Дальнейший путь они проделали молча под стрекотание цикад; дорога шла в гору, копыта коней скользили, обрушивая ручьями сухой песок. У ворот трещали на ветру факелы. Миги, перекрывая их голоса, прокричал обязательную просьбу войти, оповестив об имени гостя, но вместо хозяина их вышел встречать управляющий его делами.
- Господин Сакаи просит его извинить, но срочные дела заставили его удалиться накануне вашего приезда, и не случилось оказии выслать к вам навстречу слугу. Просим нас покорнейше извинить.
Токисада спешился.
- Но нам позволят переночевать? - одними губами усмехнулся наместник.
Они спешились синхронно. Не сговариваясь, без всякой школы - просто одно движение, одна мысль. И удивленные взгляды - потом. Хеби и еще один взрослый сделали по шагу вперед, заставив несчастного управляющего вздрогнуть.

Внутри замок уже не казался чем-то неприступным: мягкие циновки, тонкие бумажные перегородки: словно жесткий кокон, а внутри - нераспустившиеся еще крылья. Хеби остановился перед ширмой - цветущая вишня в огне. Странных людей воспитывает эта земля... Уголки губ воина дернулись вверх, но тут же скрылись под выражением притворной озабоченности: раздвинуть седзи, убедиться, что никого нет, проверить еще одну ширму...
Наместник, казалось, совсем не обращал внимания на то, чем заняты его телохранители; он неподвижно сидел, отодвинувшись подальше от жаровни, как мужское воплощение Юки-онна, и о чем-то сосредоточенно думал. Между его бровей опять залегла складка, делая бледное почти детское лицо старше. Не замечая, Токисада теребил край белоснежного рукава.
Потайных мест в этой и соседних комнатах было не так много, и телохранители быстро вернулись, расположившись на почтительном отдалении от наместника. Ни один не издавал ни звука, Хеби подумал, что это не столько от страха, сколько от осознания неуместности. Сквозь не закрытую плотно ширму слышалась перекличка ночных птиц и мерный топот ног стражников. Воин прикрыл глаза и только тогда услышал еще один звук - где-то совсем далеко, на грани восприятия, пела флейта.
Долго оставаться на одном месте телохранители не сумели; сначала нетерпеливо заерзал один, потом второй что-то прошептал на ухо третьему, тот хихикнул, и оба смолкли, одновременно бросив торопливый взгляд на Токисаду. Наместник не пошевелился. Приободренный молчанием наместника первый нарушитель спокойствия выстроил из пальцев фигуру и поднес руки к фонарю, чтобы на бумажную стену упала диковинная тень; между цветов вишни запрыгала белка.
Кто-то из взрослых завистливо покосился в сторону пары, но не двинулся с места. Хеби раздраженно дернул бровью - тишина ему нравилась.
- Все беды происходят из-за того, что человек не помнит того, каким видел мир, когда был внизу... - проговорил вдруг наместник, и все опять замолчали, а виновник испуганно спрятал руки за спину. - Идите, развлекитесь.
- Господин Токисада, позвольте остаться, вам небезопасно находиться одному, - решился один из взрослых телохранителей. Может быть, ему было просто не слишком приятно быть на равных с детворой, может быть, вспоминал выбывшего из строя собрата.
Наместник опустил ресницы; наделенный фантазией человек принял бы это почти незаметное движение за согласие.
- Проделать такой длинный путь... - проговорил он едва слышно. - И остановиться, когда до цели остался всего один шаг.
- Прячется ли господин наследник ото всех, или только от моего владыки? - Фраза была бы произнесена безупречным светским тоном... Но, увы, шепот воина был плохо приспособлен к передаче интонаций.
- Если бы знать... если бы знать. И если бы знать, в какую нору укрылся господин Сакаи.

(вместе с Hinode)

- И долго ли он в ней намерен отсиживаться! - буркнул грубоватый Миги.
Токисада улыбнулся.
Шорох шелка - веер полураскрылся, лезвия блеснули в свете жаровни. И тут один из собратьев Хеби не выдержал:
- Господин, позвольте его отыскать!
Наместник улыбнулся чуть явственней.
- И чем скорее, тем лучше. Но... об этом никто не должен знать.
- Конечно, господин!
Веер раскрылся полностью, обернувшийся на звук самурай почему-то сразу же отвернулся обратно. Хеби лениво обмахнулся им, улыбаясь каким-то своим мыслям. Вызвавшийся поднялся и вышел.
- Ну а ты? - из-под густых ресниц на телохранителя был брошен короткий взгляд. - Почему ты искал встречи со мной?
Они остались наедине; Косеки, сколь ни придумывал возражений, был послан охранять вход в комнату. Оранжевое пламя двух фонарей играло шутки с росписью на ширмах. Казалось, будто языки пламени, охватившие усыпанные цветами вишни, шевелятся, пожирая бело-розовые лепестки.
- Я не знаю, - и ведь не соврал почти. Раскрытый веер лег на пол - теперь между наместником и его телохранителем изогнулся полосатый зверь. Отблески фонарей оживляли картины и придавали лицам людей странные выражения. Хеби спокойно смотрел на своего господина - он лучше других знал силу своего странного взгляда, но сейчас словно что-то говорило: можно делать что угодно.
- Ты позволишь? - Токисада протянул руку, остановив ее над веером.
Короткий кивок. Что-то внутри кольнуло - при всем внешнем небрежении игрушка много значила. Но и хотелось посмотреть.
Наместник разглядывал тигра, потом провел пальцем по старому истертому шелку и по краю острой пластины; он не вскрикнул и не подал виду, только когда тонкая струйка крови скатилась по ладони, показал руку новому телохранителю.
- Как трудно сохранить белоснежное незапятнанным, - он смотрел на капли, расплывающиеся на рукаве. - Как ни старайся...
Хеби посмотрел на руку наместника странным взглядом - незнакомое чувство, что-то вроде голода, заставило его вздрогнуть.
- Некоторые вещи обладают странным характером... Видимо, этому белое не по нраву.
- Некоторые люди обладают странным характером, - эхом отозвался наместник. - Или не совсем люди.
В ладони, словно в плоской чашечке для сакэ скапливалась кровь; Токисада держал руку так, словно предлагал телохранителю питье в праздник.
Вид крови словно парализовал телохранителя - он не в силах был отвести взгляд от темной поверхности.
- Да... Не совсем люди, - повторил Хеби, словно раздумывая над словами властителя.
Тогда наместник поднес ладонь к своим губам.
- Она не отравлена, - губы окрасились алым. - Пей, если хочешь.
Странное чувство... Хеби почти не ощущал себя сейчас - только слова наместника и притягивающая темнота в ладони. Словно бы внутри проснулось что-то, еще менее человеческое, чем он сам. И движение тоже было не его - неприятно-грациозное, словно рука стала змеей, или змея превратилась в руку. Неуверенный кивок - это уже человек... То, что считает себя человеком. С легким поклоном Хеби поднес кисть к губам - словно дорогую чашу. Пальцы ощутимо дрожали.
- Не бойся того, кто ты есть, или кем можешь стать, - негромко произнес Теншо Токисада. - Уподобься слепым, их не отвлекает внешнее. Говорят, потому им дано видеть демонов.
Вкус... Да даже само прикосновение губ отзывалось судорогой во всем теле, словно бы кости и мышцы вспомнили, наконец, свою настоящую форму - и желали вернуть ее себе прямо сейчас. Воспоминаний было много, они текли потоком, и в то же время Хеби знал, что это не его память. Токисады? Его крови? Своей крови? Темные, густые пряди зеленоватой воды, прохладные струи волос. Течение колышет, а тонкая рука - распутывает... Пряди, струи?
- Кто ты? - словно против воли оторвавшись от питья, воин поднял взгляд на наместника. Вот-вот станет слепым... Вот-вот прозреет.
- Тот, кто может дать тебе все, что ты пожелаешь...
Привкус соли на губах и мокрый соленый песок под ногами, далекие грозовые раскаты в горах вторят прибою, в каждом взмахе меча, в каждом полете стрелы, в каждом ударе нагинаты отражается веселая ярость, переполняющая его. Ветер, послушный не слову – намерению, опрокидывает корабли пришельцев.
- И тот, кто не может дождаться, когда исполнится его собственное желание.
Память словно не подчинялась Хеби больше - видения проявлялись и исчезали без объяснений, без возможности задержать. Ребенок с сумрачным взглядом, луч света из пещеры, неопрятный мужчина с потерянным взглядом, отблеск солнца на стали. Словно несколько слов из подслушанной случайно истории. "Бог", - не подумалось, отпечаталось в сознании. Желание замерло на языке.

Первым делом надлежало уважить хозяина помещения, и пожилой мужчина лично повязал на шею Инари чистый кусок ткани красного цвета, на который его имевший слабость к пестроте спутник покосился с завистью.
Затем он почтительно поклонился изваянию божества, что выглядело странным для европейца – а черты лица, оливковый оттенок смуглой кожи и кучерявые волосы выдавали в нем уроженца южной части Европы. Впрочем, одет посетитель странного двойного святилища был как обычный японец – сандалии на ногах, широкие штаны-хакама, куртка-косодэ, и издалека вполне мог сойти за уроженца островов. И вообще, была в его облике какая-то нотка, благодаря которой не только храм, но и он сам в нем казался вполне естественным, несмотря на все странности.
Перед статуей появился свежий рис и немного сакэ, взятые человеком из рук своего мохнатого спутника, который тем временем прибирал нанесенный ветром мусор. Теперь бог-лис мог быть доволен, и мужчина улыбнулся ему и еще раз поклонился. Если бы он в этот миг смотрел на статую, могло бы показаться, что в ее глазах промелькнуло в ответ какое-то выражение… Впрочем, это действительно могло и показаться.
Затем оба перешли в христианскую половину, и перед иконами загорелись свечи и, встав на колени, европеец и обаке принялись молиться, славя Христа и святую деву Марию, благодаря за хлеб насущный т день прошедший и прося на будущее милости и поддержки. В том, как молился человек, чувствовались знания и привычка, но это была не та привычка, когда делаемое постоянно становится пустой формальностью, а другая – когда что-то за много лет стало неотъемлемой частью тебя.
Зато выдрообразное существо, в котором каждый японец с легкостью опознал бы муджину*, иногда путало слова, несмотря на очевидную старательность. Было видно, что стоять на коленях ему тяжело, так как строение нижних конечностей не очень хорошо подходило для этого. Тем не менее он насколько мог старательно складывал в традиционном жесте мохнатые лапки, а дергающийся носик-пуговка выдавал прилагаемые усилия для сосредоточения. Тем не менее и его молитва выглядела вполне искренней. Казалось, дева Мария на иконе улыбается необычному молельщику покровительственно-весело. Или это были огоньки свечей?
Как только утренняя молитва окончилась, свечи были тут же погашены. Несмотря на то, что кустарным изделиям местного производства было далеко до европейских собратьев, стоили они весьма недешево, поэтому хижину, где оба жили, освещали масляной лампой…
Как только они вышли наружу, неизвестно откуда налетел коротки порыв сильного ветра, казалось, возникший из ниоткуда. Налетел и пропал, словно растворился в воздухе. Европеец поморщился и покосился на свою руку, которую теперь украшал свежий неглубокий порез. Муджина тоже посмотрел на нее и возмущенно подпрыгнул, погрозив вверх перепончатой лапой.
- Кама-итачи** никак не угомонится, – сказал человек. – Успокойся, Себастьян, ведь Иисус завещал нам прощать. Может быть, когда-нибудь и он поймет нашу святую веру.
Муджина, которого после крещения звали Себастьян-Фердинанд, выразил на морде максимально возможное позволенное мимикой выдры недоверие.
- Этот вредный старик? – пробурчал он. – Скорее уверует пресветлая Аматэрасу…
- Кто знает? – добродушно улыбнулся мужчина.
Обратный путь к хижине занял немного времени, но когда оба снова оказались на поляне, то обнаружили, что жилище, честно предоставлявшее им свой кров, находится в опасности – одну из стен целеустремленно подрывал кабан, видимо, решивший, что именно тут в земле есть что-то вкусное, а может, привлеченный запахом ягод, предназначенных для завтрака. Работал он старательно, и отвлекаться не намеревался, что грозило стенке крупными неприятностями. На крики жителей разрушаемого дома животное не отреагировало, на брошенные камешки – тоже, а пускать в ход свою палку человек побоялся – крупный самец мог разъяриться и броситься на него.
- Да что он такого нашел! – с досадой произнес европеец.
Гневно прыгавший на месте обаке, шерсть которого встало дыбом, от чего он казался вдвое больше, прошипел:
- Не знаю, но сейчас он об этом забудет!
Быстро преодолев расстояние до славного представителя свинских в худшем смысле слова особей, выдр зарычал в полном смысле не своим голосом, и когда кабан обернулся, то увидел перед собой оскаленную морды разъяренного тигра. Перепуганное животное не глядя ткнулось башкой прямо в стену, мотнуло ей и задало стрекача куда-то вбок так, что кусты недовольно затрещали. Такое быстрое превращение, пусть даже короткое, потребовало от хэнгэ-оборотня некоторой затраты сил, но выглядел он страшно довольным проведенным розыгрышем.
- Я же говорил! – гордо обернулся Себастьян-Фердинанд к спутнику.
Тот откинул голову назад и засмеялся, затем ответил:
- Ты молодец, да осенит тебя милость твоего святого покровителя. А теперь пошли есть, а потом будем зарывать яму и, кажется, - он взглянул вверх, - чинить крышу.

__________________
* Муджина - обаке, описан в тексте
** Кама-итачи - похожий на хорька йокай, который ездит верхом на ветре. Говорят, что подобные порезы после порывов горного ветра - дело его зубов.

–Господин снова ничего не съел? – полуукоризненно спросила Каоко, забирая поднос с обедом.
Ёрио даже не повернулся в ее сторону, продолжая разглядывать потолок. Служанка обреченно вздохнула и вышла из комнаты. С тех пор, как он вернулся из той неожиданной поездки, Куремото-сама почти ничего не ел и не принимал посетителей, за исключением господина Акиры и маленького Оборо. А ведь с тех пор прошло уже два месяца.
Каоко долгое время пыталась понять причины такого поведения господина, тем более, что он наоборот должен был радоваться, ведь после той поездки ему выделили десяток воинов. Но господин Куремото никак не отреагировал на прибывших и их тренировками занимались телохранители господина Морито и Морибе. С ними же тренировался и маленький Оборо.
День вскоре сменился вечером, и, когда приблизилось время ужина, Каоко снова взяла поднос с едой и отправилась в комнату господина. Ёрио все также лежал на циновке, уставившись в потолок.
-Господин должен обязательно поужинать. Все-таки, если вы совсем ослабнете, то это будет моя вина, - произнесла она, ставя поднос рядом с циновкой.
-Забудь, - неожиданно произнес Ёрио, повернув голову в сторону служанки.
Встретившись с ним взглядом, Каоко впервые заметила, насколько сильно осунулось лицо господина. Нужно было что-то предпринять, причем как можно быстрее, а уж поскольку выдался такой шанс…
-Как я могу забыть о состоянии столь достойного человека и справедливого господина, - тихо проговорила она, присаживаясь рядом.
-Вот значит как… - тихо произнес Ёрио, казалось, для самого себя, - Тогда не принесешь ли ты саке достойному человеку и справедливому господину?
Вопрос застал Каоко врасплох. Куремото-сама пил только во время приема гостей, предпочитая сохранять разум чистым. Но все же было бы очень неразумно упускать такую возможность, поэтому служанка встала, и, поклонившись, произнесла.
-Как пожелает мой господин, - и незамедлительно отправилась на кухню.

Оборо вглядывался вперед, ожидая увидеть ворота Шиобары. Мысль о посещении деревни, которой когда-то управлял его род, настолько захватила юношу, что он не мог думать ни о чем другом.
-Скоро мы доберемся? - нетерпеливо спросил он, повернувшись к Ёрио.
-Сколько еще раз ты меня спросишь? Еще до наступления часа быка мы будем в деревне, успокойся.

Дом господина Мацуоки

- Да? Правда? Что-что ты сказал? Да неужели? А почему? А здесь всегда так? – Пэдди болтался в сантиметре от земли, несомый куда-то в сторону. Направление его не интересовано: самое обидное заключалось в том, что его уносили от веселого сборища. На полпути фейри перестал сопротивляться и погрузился мыслями в то, что ему говорили в оба уха, и даже пытался завязать беседу с этими двумя детьми человеческого рода.
- А что теперь? – вопросил Пэдди у юных охранников. Башмачки опустились, наконец, в траву, чему фир дарриг был несказанно рад. Летать он привык несколько иным способом. – Может... Эй, куда же вы?..
Дети-охранники обменялись фразами, сказанными быстрым шепотком, звонко хихикнули в ладоши и, одновременно, прыснули бегом прочь. На углу дома один из них задержался, махнул рукой на прощание.
Подоспел, семеня, Иэдзи.
- Не стоит вмешиваться в драку, могут побить, не разбираясь. Молодых людей с ветром в голове у нас в городе много, - наставительно произнес он.
- Как им дует-то, наверное, - сочувственно покачал собственной ветреной головой Пэдди. Следующая фраза фейри задохнулась от внезапно сузившегося воротника его красной курточки. Скосив глаза, маленький человечек увидел край нового цветастого одеяния своего высокого спутника.
- Ты пьян? - в голосе Рори страх мешался с гневом. - Ты что вытворяешь? Хочешь, чтобы я навсегда застрял в этой дыре?!
Рука фейри судорожно дернулась воротнику, а затем к любимому инструменту, и в тот же миг дыхание и свобода движений восстановились. Пэдди крутанулся на месте, так что кисточка на зеленом копачке закружилась вихрем.
- Пьян? Если бы... Хоть бы глоток... менестрелю... - фир дарриг сверлил фермера умоляющим взглядом, а когда не дождался ответа - обратил свои усилия на Иэдзи.
Старый слуга удивился:
- Вы хотите выпивать прямо сейчас? – уточнил он. - И... что такое «менестрель»?
Убеленный сединой – наполовину пока что, но разве это важно? – Иэдзи тщательно порылся в памяти. Такого слова там не было. Смело можно говорить, что он его отродясь не слыхивал, хотя считал себя человеком образованным и много наслушавшимся. Желание маленького гостя устроить гуляние среди бела дня не было подкреплено большим гостем, что вселяло еще большую неуверенность, стоит ли дозволять. Господа, как известно, всему голова, но дело слуг следить, чтобы эта голова не натворила глупостей.

(soshite Daelinn)

(soshite Далара)

- Сейчас и в любое время! - радостно сообщил ему ало-зеленый карлик. Но тут же как-то сник, видя сомнения слуги. О'Догэрти его поддерживать не собирался - вот ведь, был и остался врединой, жалкий фермеришка из захолустья. То гуляет беспробудно, а то за ум берется - чаще за чужой, для простоты. Опять его, видно, совесть за душу взяла. Или что там у них...
- Менестрель? О-о, ты не знаешь менестрелей? Так называют тех достойных, что услаждают слух музыкой и пением, истории слагают да баллады поют. А их за это любой и приютит, и накормит, и напоит, - заключил фир дарриг с легким вздохом.
- Так ты бива-хоши? – предположил Иэдзи, с сомнением оглядывая человечка. С таким костюмом вряд ли ему много подают. – Где же твоя бива?
- Сeard?! - вытаращил глаза Пэдди. - Cad e biva?*
Слуга заморгал глазами совсем по-старчески, не понимая, что вдруг нашло на этого невероятно странного бива-хоши, если, конечно, гость говорит правду, а не пытается под личиной музыканта остаться в доме для каких-нибудь тайных делишек, которые могут принести вред хозяину. Необходимо вывести красно-зеленого человека на чистую воду!
- Прошу прощения, старый Иэдзи не разумеет таких слов.
Видя взаимное непонимание, грозящее завести разговор в тупик, фейри исправился:
- Бива - это что? Вот у меня, например, есть волынка, - и он с гордостью продемонстрировал растопыренное чудо слуге.
Тот старательно оглядел приспособление. А вдруг это оружие?
- Как же господин играет на этом?
- Нет-нет, лучше не спрашивайте, - возникшая откуда-то сверху рука Рори сгребла трубочки в охапку.
- А ну отдай, бестолковщина! - Пэдди дернулся, высвобождая свою собственность из грубых крестьянских рук, отчего волынка издала странный и какой-то задумчивый звук.
Иэдзи уверился – оружие! Но как же оно действует?
- Прошу вас не мешать, - обратился он к высокому из гостей, пытаясь скрыть радость, что это он, Иэдзи, первый обнаружил такую опасную вещь в руках гостей.
- Что? - переспросил тот.
- Отстань, он сказал, - услужливо перевел фейри.
Рори недоверчиво покосился на мелкого пакостника и медленно убрал руку с его "игрушки". Может, хоть на сей раз этому родственнику фей достанет ума не оглушать добровольного слушателя.

--
* Что?! Что такое бива? (гаэл.)

(сольное выступление, часть третья)

Трапеза состояла, как и положено, из небольших порций разных блюд, Хотя все же количество их было меньше чем обычно, а размеры порций побольше – сказывались изначально европейские привычки хозяина. Они проявлялись и в почти полном отсутствии на столе риса – нынешний обитатель хижины так и не полюбил его, употребляя по необходимости. Зато наличествало приличное количество собы*, дайкон**, батат, а также порция зайчатины – нынче был не постный день.
После молитвы, а особенно прогулки и поединка с кабаном, аппетит у обоих поселенцев был хороший, причем Себастьян, считая, что делает это незаметно, придвинул к себе поближе блюдо с рыбой, и она исправно исчезала в неравной борьбе с острыми зубами.
Наконец человек встал, выдр, похлопав себя по брюшку, несколько нехотя последовал его примеру. Последующее вслед за этим время было посвящено уборке блюд, засыпанию вырытой кабаном ямы и застилке крыши новым слоем бамбука. Последним в основном занимался муджина, явно рисуясь своей ловкостью, а вот землю грести ему не хотелось, поэтому обаке при этом изображал бурную деятельность по помощи человеку и восхищался трудолюбием утреннего клыкастого гостя, думая, какую бы ему при случае еще свинью подложить в ответ… Нет-нет, в переносном смысле!
Когда все хлопоты были закончены, а солнце уже поднялось достаточно высоко, немного скрасив своими лучами угрюмость нависавшей горы, европеец произнес:
- Теперь пора разговора с духами.
- Вы уверены, что они слышат и понимают, святой отец? – почтительно спросил мохнатый Себастьян-Фердинанд.
- Да, - ответил человек, являвшийся, как следовало из обращения, священником, – ты же услышал мои слова, милостью Господней услышат и другие. Полагать себя исключительным – это впадание в грех гордыни. Мы все создания Творца, и рождены, чтобы понять и наилучшим образом исполнить его замысел. Тогда ты займешь свое, предназначенное место в гармонии этого мира. Это нелегко, и иногда даже земного существования не хватает, но стоит стремиться, иначе – зачем наша жизнь? – он говорил без пафоса, не так, как произносят слова с амвона, а как говорят собственные мысли в обычной беседе. – И люди, и ками, и йокаи, и обаке, и даже йюреи – все плод замыслов создателя, частично испорченных Антихристом. Но в каждом есть Божественная искра и каждому предназначено собственное место.
- А какое мое место? – задумчиво подняв мордочку вверх, спросил обаке.
- Это спосолен понять только ты сам. Тот, кто учит, может лишь помочь сделать это. И иногда сам сомневается, где именно его место…
Он прошел к кустам и, зайдя чуть вглубь, рассыпал среди них сладкий белый мисо***, читая при этом молитву – вроде бы католическую, но ортодокс нашел бы в ней отклонения от канонов. Однако отшельник точно знал, что она и жест, ее завершивший, подействуют, и это приношение попадет к тем, кому было предназначено – духам леса, а не станет пищей насекомых и мелких зверьков.
Затем, обращаясь будто бы к пустоте, а точнее, ко всему лесу сразу, человек произнес проповедь, которая начиналась с библейской притчи о хозяине виноградника, заплатившей полную плату за день не только работавшим с утра, но и тем, кто пришел днем и вечером.
- Если сердце стало на истинный путь, искренне, от души, а не по корысти или страху, то Создатель воздаст, когда и как бы это ни произошло, - говорил он, веря, что слова дойдут тех, кто способен понять, и не для всех пропадут впустую.
Муджина слушал, как всегда, вдумчиво, и иногда шептал про себя слова молитвы или крестился. После слов священника он всегда задумывался, как будто за этими фразами стояла некая сила, не дающая их просто пропустить мимо ушей.
Наконец проповедь была окончена, и спутники разделились – человек отправился проверять силки и возделывать небольшой огород, а выдр – половить свежей рыбки в реке.

_____________________________
* Соба - лапша из гречневой муки. Соба - старейший вид лапши в Японии.
** Дайкон - белый японский редис, в виде белого корешка, похож на толстую морковку. Его нарезают кусочками, сушат, иногда маринуют.
*** Мисо - "варенье" из соевых бобов, соли и бродильного агента. Белый мисо - сладковатый и золотого цвета, изготовляется из риса и редко встречается за пределами Японии.

До позднего вечера Тошимару так ни разу и не отвлекся от чтения свитков. Можно было подумать, что колдун даже не заметил неудавшейся попытки оглушить его. Но когда стемнело настолько, что стало уже сложно различать написанное, колдун поднялся, и, оглядевшись в поисках девчонки и тэнгу, направился к кусту, который до наступления сумерек принял на себя роль места обучения северянки.
- А ты быстро пришла в себя, - произнес колдун, стоя за спиной девушки.
Аукусти с тенью сожаления на лице тронул за плечо девочку, скорчившуюся, опершись на ствол поваленного дерева. Та вздрогнула, подняла голову. Потерла ладонями глаза.
- Разве уже рассвет?
- Нет, - со смешком ответил колдун, - но все же нам пора продолжать путь. Собирайся.
- Кто же путешествует по ночам? – удивилась русоволосая. – Тем более по лесу. Вдруг Хозяину леса не понравится наше присутствие? Мы ведь даже подарков не принесли.
Аукусти встал, и теперь оба, он и старик, возвышались над сидящей путешественницей. В темноте лишь слегка рассеиваемой закатным солнцем оба казались тенями каких-то неизвестных существ.
- А днем ты была более решительной. Или нападать на колдуна для тебя – дело обычное? – в сумерках сложно было разглядеть лицо колдуна, но его голос не оставлял сомнений в том, что сейчас Тошимару ехидно ухмыляется.
Миеликки насупилась. Нападать... Да она испугалась его не хуже бродячего медведя! Только не признаваться же в этом.
- Ты сильный колдун?
- Каким бы ни был – этого вполне хватит для того, чтобы успокоить такую наглую девчонку как ты, - в голосе заклинателя проскользнула едва улавливаемая угроза.
- Тогда сам договаривайся с Хозяином леса*, - буркнула юная северянка и поднялась на ноги, посмотрела на ненавистного спутника с высоты. – И дорогу ищи тоже ты.
- Зачем с ним договариваться, если он тебе подчиняется? – с усмешкой ответил колдун, поправляя растрепавшиеся седые волосы, - Все, хватит болтать. Нам пора идти.
Не дожидаясь ответа, Тошимару развернулся и пошел в сторону ближайшей деревни. На темной ткани небосвода уже появились первые звезды, и колдун смотрел туда, хищно прищурив глаза. Сейчас он, словно в молодости, был похож на ястреба, ищущего добычу.
Так они и шли, впереди старик, за ним босоногая девчонка, а замыкал странную процессию будущий жених. Лесные жители затаились, словно не зная, чего ждать от путников. Возможно, не хотели связываться с тэнгу. Лопарка все резче крутила головой, стараясь углядеть возможную угрозу. Слишком тихо. Только собственные шаги в едва освещаемой звездами темноте.
И вдруг – топот копыт, грозный рев совсем близко. На дорожку впереди выскочил, показалось, крупный бык. Толстые острые рога, копна черных волос и – неожиданно – человеческое лицо. Будто сняли голову с крепкого сложением воина и посадили на шею животному. Сверкнули три глаза.
Аукусти встал перед Миеликки, загораживая.
Демон ринулся на странников.

(Вместе с Хикари)

---------
* В мифологии северных народов Хозяин леса - медведь. В японской мифологии хозяева леса - тэнгу.

Тошимару, заметивший его приближение лишь когда услышал шум, был заметно напуган. На обычно уверенном лице старика выступили небольшие капельки пота, он встал, будто врытый в землю столб, дрожащими руками зарылся в свитки. Почему-то лицо демона казалось удивительно знакомым, напоминая о невозвращенном долге из прошлого.
Наконец он нашел нужный о-фуда, и, достав его, быстро прочитал заклинание. Небольшой синеватый барьер окружил странников, и демон озадаченно остановился. Колдун стал заметно увереннее.
- Ну что, Аукушичи, или как тебя там? Сумеешь ли ты защитить свою хозяйку?
- Хозяйку сумею, - ответил тэнгу.
Миеликки взвизгнула, когда неведомая сила вздернула ее вверх. В уши ворвался грохот, и только спустя мгновение неудачливая невеста сообразила, что слышит звук крыльев. Демон и колдун остались вдвоем на дорожке, друг против друга.
- Он же обещал! – просипела девчушка.
- Мне велено тебя защищать – я защищаю, - прозвучал над ухом низкий голос. - И перестань меня пинать.
- Бесполезные создания, - со злобой прошипел Тошимару.
Демон, стоящий перед ним снова попробовал атаковать, и все, что оставалось колдуну – удерживать барьер. Сложив одну из простейших мудр, чтобы сдержать противника на расстоянии, он поднял взгляд к небу:
- Ты забыл про свиток? Как ты сможешь защитить ее, если я в опасности?
- Ты этим собираешься меня замедлять? – недоуменно поинтересовалось трехглазое чудовище. – Ты ничего не перепутал?
Услышав слова человеко-быка, колдун побледнел. Благодаря долгим тренировкам он умел пользоваться чародейством, но когда дело доходило до демонов или духов, он оказывался беспомощен перед ними. Впрочем, это не значило, что нельзя договориться.
- Что... тебе нужно? – тяжело дыша, спросил Тошимару своего противника.
Снова раздался шум, похожий на долгий хлопок, и Аукусти опустился на землю позади старика, имеющего над ним власть. Вмешиваться он не торопился.
Рогатое порождение леса двинулось, меняя позу. С сосны, на которую тэнгу вознес свою нареченную, раздался девичий вопль, потом быстрое бормотание. Было чего испугаться, на боку человеколицего быка красовались еще три глаза, а над ними – рога, ничуть не уступающие тем, что украшали лоб.
- Я уничтожаю зло, - ровным глубоким голосом ответило страшилище.
Появление тенгу за спиной добавляло уверенности, и старый маг уже без дрожи в голосе произнес.
- Если ты пришел, чтобы убить меня – то кто дал тебе право судить? Или тебе нужно что-то еще?
На лице его противника появилось отвращение. Девчонка на сосне изо всех сил сжимала в кулаке медный амулет, округлившимися глазами наблюдала за дорожкой. Тошимару ей не было жалко, даже хоть чуточку бояться за него не получалось. Другое дело Аукусти...
- Ты мнишь себя могучим, - произнес многоглазый демон. - Но ты жалок. Твое существование никчемно. Избавь этот мир от себя.
- К чему эти слова? – колдун в упор смотрел на демона. Сейчас, во время разговора, диковинное существо уже не внушало ему такого страха. И то сходство, которое он заметил в начале, сейчас будто бы развеялось. - Я уже сказал, не тебе судить меня.
Старик повернулся к тэнгу:
- Ты ждешь, когда он нападет и подвергнет мою жизнь опасности? Но что тогда станет с той милой девочкой, которая столь дорога тебе?
Бык снова повернулся, стало видно, что и с другого его бока смотрят на мир три глаза, над которыми выступают рога. Шесть глаз чудовища встретились взглядом с крылатым. Ни один не сказал и слова, но между ними установилось почти осязаемое понимание.
- Я не трону сейчас. Но зло есть зло.

(+Далара)

Киото. 2 июля 1582 года

Иногда надоедает ходить пешком, но по улочкам Киото идти зачастую проще и быстрее, чем ехать - того и гляди застрянешь в каком-то проходе, где и двоим всадникам не разминуться. Но этот город все равно очень хорош, ему, на взгляд человека в синих хитотарэ и хакама, не хватало только моря вместо реки. Впрочем, это было его личным мнением.
О какой чепухе, однако, он думает. Сейчас гораздо важнее для будущего, кто же окажется наверху в начавшейся после смерти Генерала Дождя свалке, и будущее рода зависит от того, выберет ли отец верную сторону. Надо поддержать того, кого нужно, а там, кто знает... Ода тоже не всегда были так сильны!
Размышления о прочности позиций Тоётоми Хидэёси закончились, когда дома расступились, освобождая место рыночной площади.
Пестрая крикливая толпа расположилась со своими палатками и лотками чуть ли не под самыми стенами императорского дворца. Впрочем, в столице все близко – рынок, храмы, богатые дома и трущобы, кварталы развлечений и роскошные сады. Возможно, воину и удалось бы пройти через рынок без задержек, но входило ли это в его планы, никто так и не узнал. Из-под ближайшего лотка, чудом не перевернув его, мышью выскользнул ребенок в коротком клетчатом косодэ. Вскочил на ноги, не обращая внимания на упреки хозяина едва не пострадавшего имущества, оглянулся, продолжая бежать вперед... и со всего размаху врезался в ничего не подозревающего прохожего.
- Уй! – юное существо схватилось за лоб, куда пришелся удар о рукоять меча за поясом у одетого в синее воина.
Сильная рука ухватила мальчика за плечо, и воин посмотрел на него сверху, как ни странно - с улыбкой.
- Куда это ты так спешишь, парень? Киото еще не горит, а Ода Нобунага уже умер, и тут ничего не изменишь...

(безобразничаем с Хигфом)

- А вчера горел, - нашелся мальчишка.
Обе руки он сжал в кулаки и спрятал за спину. Несмотря на дерзкий тон, лицо пацаненка полыхало румянцем, и не только от быстрого бега.
- Неужели? А я что-то не заметил. Так ты со вчерашнего дня бегаешь, потому такой красный?
Мужчина в синем бросил взгляд в ту сторону, откуда прибежал мальчишка. В толпе явно намечалось какое-то оживление, впрочем, не отличавшемуся высоким ростом воину было плохо видно. Он потащил паренька в сторону, к краю площади.
- Кстати, с руками за спиной ходить неудобно.
Ребенок покраснел еще больше. Тоже оглянулся и позволил увести себя, даже как будто попытался спрятаться за широкими хакама воина. Руки из-за спины вынул, но продолжал сжимать перепачканные в чем-то липком пальцы.
- А вы были с Нобунагой-сама, да? Я его видел один раз, - похвастался мальчишка. - Он сидел на таком помосте и был весь... государственный.
- Да, - коротко ответил самурай, потом, после небольшой паузы, продолжил, крепко держа мальчика за косодэ, чтоб не убежал. – Я с ним воевал. Он был великий человек и полководец. Как ты говоришь, очень государственный.
После нескольких неудачных попыток вырваться мальчуган смирился. Украдкой разжал пальцы левой руки, заглянул в ладонь. Шум и пущая, чем обычная рыночная, суета приближались. Наверное, все-таки определили направление побега. Пойманный чуть ли не за шкирку пацан поглядел вверх на воина, прикидывая, можно ли его подкупить тем, что имелось. Денег, которые старший брат дал на сладости, вряд ли хватит, а вот добытое сокровище...
Нет! Сокровище дороже надранных ушей.
Или нет?..
Шумят как-то очень сильно...
- Дядя-я, отпустите меня, а?

(те же, продолжение безобразия образами)

Похоже, гонятся за пареньком. По-хорошему, сдать бы его на руки преследователям, но что-то не верится, что натворил что-то очень страшное. Может, потому, что напоминает племянника?
- Зачем? - спросил самурай, тоже оглядываясь назад. - Перебирай быстрее ногами.
Он ускорил шаг, толпа расступалась перед хорошо одетым вооруженным человеком, и вскоре оба уже были на одной из улиц.
Из-за угла послышались шум, голоса. Сначала оттуда появился голоногий слуга, несущий в высоко поднятой руке бумажный фонарь. На желтовато-белой бумаге отчетливо проступал черный рисунок – три листа гинкго. Следом двое носильщиков тащили красочно расписанный короб с занавеской. Еще один слуга нес узел, судя по всему, личные вещи едущего. Замыкал процессию вооруженный самурай с лицом без выражения, почти незаметно глядящий по сторонам.
Прохожие расступались перед процессией, отходили к стенам домов. Шутка ли помешать проезду кого-то из семьи Фудзивара. Не ровен час головы лишишься и сам же виноват будешь.
Оба, воин и пойманный им мальчишка, проводили взглядами процессию, пока она не скрылась за ближайшим домом. Движение на улице возобновилось, словно и не проносили здесь только что паланкин.
Рука на плече воришки подтолкнула, словно говоря не зевать. Поворот, другой, рыночная площадь скрылась с глаз, и они оказались в извилистом переулке. Воин остановился.
- А теперь признавайся, что ты натворил?
Взгляд круглых детских глаз уперся в стенку, переместился на другую, поизучал яблоневые ветки, торчащие над забором. Мальчик поковырял пальцами ноги дорожную пыль, но возможность вывернуться так и не явила свой сияющий лик. Кажется, придется сознаться.
- Стащил одну штуку. Совсем маленькую. Они ее продавать не хотели, только она... – сейчас его побьют за глупость. Пацан вжал голову в плечи. – Она должна принадлежать мне, вот.
Заявление было принято без улыбки, точнее, почти без улыбки - на полную серьезность взрослого таки не хватило, но, поскольку паренек склонил голову, он не увидел промелькнувшей, как тень от облачка, усмешки.
- Ну что ж, - голос звучал спокойно. - Раз ты так говоришь, то, наверное, можешь объяснить это? Мужчина должен отвечать за свои слова, а ты скоро будешь взрослым мужчиной. Кстати, как тебя зовут?
- Буду, через четыре года... – подтвердил сорванец и добавил для честности: - с половиной. Меня звать Хонсё.
- Что ж, Хонсё, тогда поясни, что за штука и почему она должна принадлежать тебе.
Как бы растолковать то, что и сам толком не понимаешь? Идея пришла в лохматую голову только одна. Грязный кулак раскрылся, являя на свет гладкий, словно обточенный волнами, молочно-зеленый камешек величиной с монету в десять мон.
- Видите?

(а вы думали, уже отделались от нас?)

Будто легким холодком обдало воина, и сразу вспомнился тот уже далекий день, когда он сам, года на два старше этого сорванца, с трудом выбрался на берег, и проглоченная морская вода хлынула изо рта, ноздрей, и даже ушей. И рука точно так же сжимала очень похожую «штуку».
- Вижу. И ты сразу почувствовал, что это твое?
- Да. Он... он как будто сам сказал мне, что я должен взять. Только неудачно получилось, продавец заметил.
Хонсё смущенно почесал за ухом левой рукой, приводя далеко не идеальную по аккуратности прическу в еще больший беспорядок. Раздался громкий звон.
Зазвеневший браслет будто послужили сигналом, и самурай, наконец, рассмеялся:
- Да уж, очень неудачно, что сказать! – затем, успокоившись, немного посерьезнел. – Знаешь, как ни странно, но, может, ты на этот раз прав, хотя не советую превращать такой способ получения желаемого в привычку – это недостойно чести воина. Ущерб продавцу надо возместить, и я этим займусь. Ты же не хочешь вмешивать своих родителей?
Мальчуган активно закивал головой. Отец надерет не только уши... Да и от старшего брата достанется. Ничего, скоро вырастет и тогда покажет брату, который слишком уж пользуется своим старшинством. И детского браслета на руке тогда не будет!
Чем-то шустрый мальчишка живо затронул струнки в душе, которая отозвалась, как танцовщица на звуки музыки. Сумел задеть! Впрочем, он вообще любил общаться с мальчиками, тем более что сыновьями, о которых мечталось, ками обделили – жена родила уже четырех девочек, и надежд на наследника почти не осталось.
- Знаешь, я улажу это дело, но мне кажется, нам есть еще о чем поговорить. Я живу…
И мужчина назвал адрес, каким дом был по счету от пересечения улиц, в какую сторону, и кого надо спросить.
- Приходи туда завтра днем.
- Ун! – звонко воскликнул мальчишка, радуясь вновь обретенной свободе и новому знакомству. Подумать только, даже камешек не отобрал, наоборот, к себе пригласил.

(ну вот теперь отделались... временно)

Такаяма, провинция Хида. 1616 год

Садаро, провожаемый слугой, нашел мать на галерее, выходящей во двор. Красивая, с тонкими аристократическими чертами женщина, она сидела, наблюдая за тем, как девятилетняя Саэри играет с мячом. Если мяч улетит на галерею, мать кинет его обратно с веселой улыбкой – она всегда так делает.
- Мама, ты звала меня? – спросил юноша, усаживаясь рядом.
Сестра помахала рукой в приветствии и бросила мяч ему в руки. Со смехом старший брат кинул игрушку так, чтобы ее было не слишком легко поймать.
- Ты уже такой взрослый, Садаро, - проговорила Мирэи, улыбнувшись попытке девочки ухватить мяч. Она никогда не пела и не танцевала, но речь была певучей и мелодичной, а движения - выверенными и пластичными, словно у гейши. - И умеешь принимать мир как он есть.
Молодой человек насторожился. Мать никогда не говорила просто так, а сейчас словно проверяла прочность веревки перед тем, как спускаться с горы. Сестра осталась позабытой вместе со своим мячом, за которым нырнула в кусты. Юноша развернулся к матери.
- Что-нибудь случилось?
- Нет. Сейчас - нет, - она опустила ресницы, рассматривая узор на рукаве кимоно. - Знаешь ли ты, как началась наша история - моя и твоего отца?
Не к месту вспомнились слова Арико про отца и демонов. Садаро мотнул головой, одновременно стараясь избавиться от ненужных мыслей и отвечая. На всякий случай произнес:
- Мне рассказывали, но мало. И я почти все забыл.
- Когда я была юной, я отличалась резким нравом и острым языком, - начала рассказ Мирэи. Речь была плавной и спокойной, словно бы она читала книгу, а не вспоминала собственную жизнь. - Отец сговаривал меня, а я смеялась над посланцами его друзей. Они устраивали праздник, а я выходила в белом и тосковала по ушедшему цветению вишен. Они были серьезны и торжественны - а я непрерывно смеялась и шутила. Мне нравилось находить способы разрушать собственную свадьбу снова и снова, возвращаться к матери и куклам. Но потом я начала становиться слишком старой для замужества. Моих младших сестер выдавали за достойных господ, а моя рука более была не нужна никому. Я внезапно разучилась смеяться, Садаро...
- Это было странно узнать... Что являешься теперь не гордостью, но обузой. Никто не говорил ни слова, но в моих движениях, - беспомощный жест руки, - появилось смирение. Но и оно пришло поздно. Так что когда у отца появился, наконец, жених для меня, он закрыл глаза на странную славу этого человека, на его отношения с родичами, на все... Даже на ребенка, что он привел с собой. И я тоже была благодарна ему. Я закрыла свое сердце для слухов и открыла его для любви. К нему, к тебе, к детям, что родились позже. Тебя легко любить, Садаро, к чертам твоего отца не примешиваются другие черты, мне почти кажется, что ты был рожден без помощи женщины... Но к ним не примешиваются и мои черты тоже.

(а теперь с Китти)

Юноша потрясенно молчал. Слухи, домыслы друзей и подруг, перешептывания слуг... и вдруг такой рассказ. Доски веранды словно стали песком, рассыпаясь. Они, и дом, и сад, весь мир. Садаро смотрел на печальную женщину, пытаясь хотя бы в ее образе не найти тот же песок. Будто тонкие как пыль песчинки убегают сквозь пальцы.
- Мама, зачем ты рассказала мне такую сказку? Она слишком страшная.
Не слушая ответа, рывком вскочил, с трудом переступая не слушающимися ногами, пробежал в комнату. Схватил зеркало, заглянул в его желтоватую глубину. Дрожащим пальцем провел линии на изображении, тщась найти в них хоть что-то, напоминающее мать.
Закрыл глаза.
Зеркало с громким стуком упало на подставку.
- Я подумала, что лучше ты узнаешь правду и от меня, а не кривое ее отражение в чужих устах. Ты уже взрослый, Садаро, тебя не будут щадить.
Женщина прислонилась к деревянной опоре. Она выглядела бледнее обычного, но на лице была только всегдашняя спокойная мягкость.
Он обернулся к ней, ставшей вдруг чужой. Нет, оставшейся по-прежнему родной, но... не такой. Неправильно, не должно так быть. В душе поднялось чувство, что он может что-то сделать, изменить, исправить. Прямо сейчас, движением руки, одним желанием. Должен мочь.
Глаза Мирэи не изменились.
Он не может.
- Кто же тогда моя мать? – внезапно охрипшим голосом спросил юноша.
- Поговаривают, что это не человек, - опустила глаза его мачеха. Потом решительно посмотрела на юношу. - Но и не демон, я знаю. Странные сны я видела после свадьбы с твоим отцом, зачастую страшные сны... Но ты никогда не пугал меня.
На лице Садаро появилась угрюмая непримиримость. Он сжал челюсти, в точности копируя движения отца.
- Я должен знать точно! – почти выкрикнул он. – Где отец? Я спрошу его!
- Такамори-сан приедет только вечером, - маленькая женщина обхватила плечи руками. Словно пытаясь согреться. - Подожди его здесь.
Сын кивнул. Сделал несколько шагов по комнате, потом в обратную сторону. Сел. Взял веер, открыл резко, чуть не сломав. Отбросил. Вскочил. Снова заходил в нетерпении.
- Я подожду в саду.
И не дожидаясь ответа убежал, скрылся за пышными кустами.
Мирэи подошла и подняла веер. Сейчас, когда никто не смотрел на нее, она выглядела старше - в уголках глаз появился испуг, в линии рта - усталость. Осторожно закрыла хрупкую игрушку. И, не глядя, швырнула в угол.

(и Далара)

подножие горы Асама

Щелей хватало – пошире, поуже, на любой вкус. Как будто хозяину развалюхи нравилось, что задувает изо всех углов. Хаяши приник к той, что казалась ему больше остальных. Только все равно было видно очень плохо. С тяжелым вздохом беглый чиго протянул руку к двери, но – вокруг его шеи сомкнулись длинные когти, ноздри заполнил необычный запах плесени, замшелости и сушеного дайкона. В глазах потемнело.
- Самонадеянный мальчишка! – проскрипел рядом старческий голос. – Куда это собрался наш отчаянный сосунок?
Ответа хозяин горного жилища не дождался – и едва ли собирался услышать его. А Хаяши только и мог, что беззвучно разевать рот, словно рыба, что вытащили на берег, и царапать, в кровь обдирая пальцы, жилистую чешуйчатую лапу, сжимающую ему горло.
- Маленький мальчик захотел помочь взрослым мужчинам? – хихикнул яма-но орочи. – С чего это он возомнил, будто может им быть полезен? Не слышу! Ты что-то лепечешь?
Старик поднес трепыхающегося пацаненка к уху. Придушенное «м-мгх...» могло означать «да», но могло быть отрицательным ответом. Погоревав о нынешней молодежи и отсутствии у них должных манер, орочи швырнул незадачливого чиго в угол. Хаяши затих среди раскатившихся по утоптанному земляному полу белых корешков дайкона.
- Люди... – проворчал сварливый старик. – Какие непрочные существа!
Он запустил суставчатые пальцы мальчишке за пазуху, выудил мешочек, и взвесил на ладони, прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам сражения. Потом задумчиво провел когтем по старой флейте, которая была заткнута за пояс мальчишки, оставив на потемневшем от времени дереве глубокую царапину. Узкое зеленовато-серое лицо старика недовольно скривилось, будто орочи надкусил недозрелую айву.

(совместно с SonGoku)

Когда Хаяши открыл глаза, старик сидел рядом и, деловито работая могучими челюстями, хрустел сушеным редисом.
- Очнулся? – проворчал дед. – Рановато... Ну что ж, тем хуже для тебя.
Трехпалая лапа крепко прижала мальчишку к полу, сухой палец приласкал кожу на тонкой цыплячьей шее. Хаяши завозился, лягнул орочи – только пятки себе отбил. Но и острие драконьего когтя погрузилось в плечо – не во впадину между ключицами. Хаяши обреченно закрыл глаза, услышал недовольное сопение – дед обнюхивал неглубокую рану.
- Откуда ты родом, сосунок?
- Из Вады. Между замками Уэда и Иида.
Хватка ослабла.
- У тебя занятная кровь, мальчик.
Беглый чиго осмелился сквозь ресницы бросить взгляд на пятно, проступающее на одежде. Ничего особенного – красная, такая же, как у других. Сверху донесся разочарованный вздох и бурчание. Хаяши осторожно сел, прислонился к шаткой стене, принялся приводить одежду в порядок. Вновь засунул за пазуху мешочек с амулетом, с облегчением убедившись, что диковинная вещица не пропала.
Орочи покосился на всклокоченного мальчишку и снова вздохнул. Поднеся ко рту сжатый кулак, старик подул в него; поначалу не сильно, только примеряясь. Порыв ветра едва не сорвал недавно починенную крышу, но добровольные, хоть и не слишком умелые работники потрудились на славу. Хижина выстояла, хоть стены таки ходили ходуном. Чиго кое-как поднялся на ноги, навалился всем телом на дверь, отодвинул ее.
- Не выходи! – рявкнул дед, на миг прерывая гнусавую скороговорку. – Камо-итачи не разбирают, кто друг, а кто враг!
Дверь снова захлопнулась, но Хаяши успел полюбоваться, как долговязый одноглазый роши снес голову одному из монахов и – прежде чем прикрыть лицо рукавом от пыли и ветра – добрым пинком отправил ее кувыркаться вниз по склону горы.

(вдвоем, см. выше)

где-то в Японии

- А ведь мне точно попадалось это заклинание, - бормотала Анна, сидя на повалено дереве и листая вытащенную из своей котомки старую, наверное, старше самой Анны, толстую книгу.
Сейчас, в образе молоденькой девушки, она чувствовала новые силы, новые возможности для предстоящих великих свершений.
В Китае, как оказалось, магия была еще очень сильна. Правда, она немного отличалась от магии Шварцвальда, но главное что она снова могла спокойно колдовать. Нужно лишь немного подождать и попрактиковаться.
- Да где же оно? – тоненькие пальчики нервно перелистывали страницы книги.
Она пока еще не решилась выйти к людям. Стеснялась показаться им в своем новом облике? Вряд ли, скорее всего, она просто не хотела раньше времени терять свой покой и уединение. Нужно всегда быть готовой ко всем неожиданностям. Но как можно их предугадать, если твой дар предвиденья проявляется сам собой и от тебя не зависит. Значит нужно искать другой способ.
- Ага! – она положила ногу на ногу, скрестив их, и положила книгу на колено. – Я всегда знала, что оно мне поможет. А эта белобрысая стерва из Грюнвальда надо мной еще насмехалась. «Зачем тебе Анна заклинание поиска понадобилось? Совсем старая стала?» - спародировала Анна голос одной знакомой ведьмы.
Все свои амулеты она забыла дома. Когда убегаешь от инквизиции, то стараешься спасти свою шкуру, а уже потом думаешь над тем вопросом, который она себе задала, когда уже была в безопасности. Колдовать ты мастерица, но всегда полезно иметь под рукой парочку другую артефактов и лучше, если они мощные. Вот почему она так обрадовалась, когда сумела отыскать заклинание поиска. Вот над этим и смеялась ведьма из Грюнвальда, Анна так и могла вспомнить ее имени. Ведь заклинание это часто использовали старые ведьмы, которые частенько забывали, куда кладут ту или иную вещь.
Но в данных условиях оно ей поможет. Главное это сосредоточиться на искомом предмете…Стоп! А что ей нужно? Сильный артефакт, способный увеличить ее силу, чтобы поквитаться с обидчиками, что сожгли ее дом.
Да, когда она вернется домой, то будет мстить!
Ход ее мыслей был прерван шумом, исходившего от разрушенного замка. Она так и не могла понять, то ли его разбирают, то ли восстанавливают, а может и то и другое одновременно.
Встав с поваленного дерева и сделав несколько шагов вперед, она увидела идущих к ней двоих людей. Всем своим внешним видом они показывали, что настроены к незнакомке скорее враждебно, чем дружелюбно:
- С таким видом они идут явно не для того, чтобы пригласить меня на пироги с капустой, - пробормотала Анна и постаралась предстать перед подходившими к ней людьми полной отчаяния и страдания девушкой. Свою котомку, куда она успела положить книгу, сейчас держала перед собой.

(и еще немного СонГоку)

Киото. 2 июля 1582 года

Дом, куда свернула небольшая процессия, не отличался величиной и особым богатством - два этажа, крытая темной черепицей крыша, двор, посыпанный мелкой речной галькой. Зато он стоял всего в квартале от Итиджо-дори, что уже о многом говорило. Охраники у ворот переглянулись, один почтительно склонился, заметив гербы старшего клана, второй - наоборот - неодобрительно качнул головой.
- Не много ли чести? - проворчал он.
Пока носильщики освобождались от груза - его было не так много, всего один сундук, - слуга отодвинул легкую дверцу, извлек на свет насупленного, круглощекого, похожего на юного тануки мальчугана лет шести-семи в парадной одежде. Пацан хмурым взглядом окинул двор, небольшую галерею, каменный трехногий светильник и заявил:
- Хочу домой.
- Теперь ты будешь жить здесь, Шичиро, - слуга подтолкнул мальчика ко входу в дом. - Со своей новой семьей.
Шичиро презрительно оттопырил нижнюю губу, хотел возразить, но - не успел. Раздвинули седза, в центральном помещении дома клан почти в полном составе ждал встречи с наследником.

Дом господина Мацуоки

Смерив своего спутника высокомерным взглядом (насколько это позволял его невеликий рост), фир дарриг встряхнул ручонками и нежно погладил волынку. Потом пристроил ее поудобнее под мышкой, приладил между пальцами разнокалиберные трубочки, переплетенные зеленой лентой, и шевельнул рукой. Инструмент издал относительно тихий звук, не лишенный, впрочем, всегда присущей ему пронзительности, затем еще и еще один. Рори напряженно выдохнул: фейри явно старался, даже больше, чем на каком-нибудь фестивале маленького народца. Старался так, что ирландец начал наконец слышать в беспорядочных, как ему казалось, "воплях" мучимой волынки слитную мелодию.
Иэдзи, как ни странно, услышал в этих нотах слитные музыкальные сочетания гораздо раньше. И хотя некоторые звуки доставляли чуть ли не физическое неудобство, он пришел к выводу, что здесь есть что слушать и чем восхищаться. Не сямисен в руках юных девушек, конечно...
Из-за кустов и бумажных перегородок в доме выглядывали другие слуги. Часть имела на лицах почти гротескные выражения недовольства, другая наоборот с интересом прислушивалась к необычному концерту.
Пэдди, наконец, затих и огляделся. Кисточка на его колпачке удивленно мотнулась, когда он повернул голову в сторону притихшего фермера. Тот сидел на земле, подтянув к себе колени и положив на них голову. Мелодия была не из тех, что заставляют танцевать даже деревья, а совсем наоборот, но такого понимания от ирландца маленький человечек не ожидал.
- Хм-пф-ф.. Хоть на что-то ты способен, сын О'Догэрти. Возможно, когда-нибудь ты даже научишься играть, - доброжелательно проворчал Пэдди и тут же содрогнулся от этой мысли. Однако Рори воспринял идею с энтузиазмом.
- Научусь, говоришь? Охх, как бы я тогда всех удивил! - глаза мужчины горели, а взгляд был устремлен куда-то далеко-далеко, туда, где осталась его родная Эйрэ. - Мы ведь вернемся, правда?
Фейри отчего-то погрустнел.
Иэдзи понял, что время брать контроль над ситуацией в свои руки, иначе гости совсем загрустят, а это противоречит законам гостеприимства. Что бы ни было, гость не должен печалиться. Чтобы хоть как-то развеселить чужеземцев, он предложил отобедать. В конце концов, что как не пища и вино приводят людей в хорошее расположение духа.
Главное, подумалось ему, чтобы никто из официальных властей не заметил присутствия в доме гайдзинов. Иначе – не избежать беды.

(и Далара)

(вместе с Даэ)

- Вы ведь не возражаете против обеда? – на всякий случай уточнил слуга.
- Ничуть, - оживился фир дарриг, но веселое выражение на его личико так и не вернулось. Он даже не пританцовывал на месте, как обычно.
Утихомирить бойкого фейри всегда стоило немалых усилий. Рори знал это по собственному опыту, а потому и удивился поникшему настроению Пэдди. Видимо, и ему здесь не по себе. Карлик стянул с себя зеленый колпачок, повертел в руках, потеребил короткими пальчиками кисточку и повесил его на одну из трубочек волынки. Неловко пригладив топорщившиеся черные вихры, он покорно засеменил по дорожке вслед за слугой, направившимся обратно к дому. Фермер с кряхтением поднялся с земли и отряхнул свою то ли юбку, то ли шаровары, в очередной раз загрустив о нормальных штанах, оставленных в комнатке с раздвижными стенами. Однако стыдиться чужеземных одеяний мужчина почти перестал – насмотрелся на других почти таких же, что расходились сейчас с дворика.
- Теперь-то чего? Мне б поесть…
- Сейчас и поешь, - откликнулся фейри. – Обед обещали, хо-хо!
- О-очень кстати! – широко улыбнулся Рори, сменив мечтания о волынке на воспоминания о вкусной стряпне своей женушки. Пюре, рагу из баранины…

К трапезе уже все приготовили, чем Иэдзи был страшно доволен. Не опозорились без присмотра. В отдельной небольшой комнате постелили на пол две циновки для сидения, перед ними поставили низенькие столики-подносы. Честь по чести, миски под крышками и без, токури*, тарелочки... от двери не разглядеть, что именно туда положили, но должно быть что-то вкусное. У старика совершенно нецеремониально заурчало в животе. Чтобы скрыть конфуз, он поспешил сказать с легким поклоном:
- Проходите, располагайтесь, угощайтесь.
Фейри потянул носом воздух и прошлепал к одной из циновок, справедливо полагая, что усесться здесь больше не на что. Его высокий спутник задержался на пороге в нерешительности.
- Вашему спутнику требуется что-то еще? – осведомился у фир даррига пожилой слуга. Тут его посетило озарение, и он опасливо уточнил: - Или господин гость столь же ловок с едой, как с одеждой?
- Хм? - Пэдди обернулся, с трудом отвлекшись от разглядывания содержимого мисочек. - А-а. Если ваша еда такая же, как ваша одежда - то да, ловкости ему не занимать, точнее не отнимать. Потому что нету...
Рори тем временем всё же шагнул внутрь и стал примериваться, как сесть поудобнее: и к еде подобраться поближе, и столик ненароком не снести.

---------
* tokuri – бутылочка для сакэ

(те же)

Положение надо было спасать. Но чем? Решение, как ни странно, пришло быстро. Вернее, хотело прошмыгнуть мимо по коридору, но цепкая старческая рука сумела уцепиться за светлый в горошек рукав.
- Позови еще кого-нибудь и прислуживай гостям, - велел Иэдзи.
Девушка кинула взгляд внутрь комнаты, пискнула:
- Hai!
И умчалась, несмотря на узкий подол одежды. Старческие черты озарились удовлетворенной улыбкой, не продержавшейся долго, впрочем. Несмотря на давешние наставления, гости и не подумали разуться! То ли запамятовали, то ли специально выводят несчастного слугу из себя.
- Перед входом в дом у нас всегда снимают обувь, - стараясь не отпускать от себя все более истончающееся терпение, напомнил он.
- Ах, ну да! Где-то я об этом уже слышал, - маленький человечек накрутил прядь волос на палец и медленно ее вытянул. Соскользнув, прядь запрыгала и повисла у лба красивым завитком. Пэдди же переадресовал просьбу разуться к О’Догэрти, чем временно разрешил для того головоломку с расположением своего длинного тела на маленькой циновке. Следующую минуту гости были сосредоточены на развязывании шнурков.
К тому времени, как стайка девушек в цветастых одеждах всевозможных рисунков впорхнула в комнату, гости уже были отдельно от обуви, но еще не успели приготовиться к еде. Девушки в мгновение ока раздвинули стенки, выходящие в сад, и комната наполнилась солнечным светом и птичьим пением. Служанки замерли в ожидании, когда можно будет начать прислуживать гостям, а Иэдзи удалился. Гости некоторое время глазели на его спину, а когда она скрылась из виду - обвели взглядами девушек, застывших вокруг них. Никто не проронил ни слова. Наконец, маленький человечек, первым потеряв терпение и сгорая от двойного любопытства: что в мисках и кто эти незнакомки, - потянул второго, высокого, за край черных хакама и первым уселся на циновку. Сначала встал на колени, сел на пятки - понял, что так ноги быстро затекут. Переместился по-другому, вытянув короткие ножки вперед - оказался далеко от низенького столика. Наконец, фейри поджал ноги под себя, потом сплел их по-турецки - тем и удовольствовался. Высокий наньбан повторил последнюю позу, правда, несколько неудачно: задел коленом столик, отчего посуда на нем загремела на разные голоса. К счастью, ничего не расплескал, но побледнел изрядно.

(и опять)

А фир дарриг, отложив в сторону волынку, уже тянулся ручонками к крышечкам, открывал их, принюхивался, что-то выбирал. Закончив сей нелегкий труд, он схватил необычной формы ложку и стал вылавливать из миски маленькие кусочки мяса. Рори немного похлебал суп, а затем последовал примеру Пэдди.
Девушки, числом трое, расселись перед гостями и стали блестящими от любопытства глазами наблюдать за действиями чужеземцев. Было видно, что им хочется поделиться друг с другом мнением, но они сдерживались и лишь переглядывались. Наконец, одна не выдержала, шепнула подружке:
- Как думаешь, когда они догадаются?
- О чем? - не отрываясь от увлекательного занятия, поинтересовался фейри.
Девушка ойкнула, потупилась, потом заулыбалась.
- Вы едите, но ничего не пьете. Возьмите чашечку, а мы будем наливать, - объяснила она карлику. – Если есть всухомятку, можно и подавиться.
- А что здесь? - Пэдди кивнул на бутылочку, что она взяла в руки, и послушно протянул на ладони чашку.
- Подогретое сакэ.
Девушка взяла со столика токури и аккуратно налила в протянутую емкость немного напитка.
- Вы никогда не пробовали? Это одно из лучших. Хозяин ценит правильные напитки.
- Хмм пф-ф. Не знакомо... А на что это похоже?
Не дожидаясь ответа, он опрокинул содержимое чашечки себе в рот. Затем хмыкнул, пожал плечами, разочарованно покачал головой.
- Рисовая настойка. Слабенькая. Пфф, побываете у нас - вот мы вас угостииим!
Девушки звонко хихикнули.

Склон горы Асама, возле хижины горного духа

Сильный попался монах - и умный. Долго они так не простоят, кто-нибудь обязательно вмешается. И серп в его руке Мицуке совсем не нравился. Один из демонов наклонился, поднял голову товарища, поплевал на срез шеи. Самый маленький и круглый тем временем размахнулся - и огромной метательной "звездочкой" запустил серп горизонтально, целясь в лодыжки шамана.

Старое Солнце прыгнул, пытаясь уклониться от летящего под ноги серпа и нацелившись выйти за спину злому духу, опутавшему своей цепью длинный нож самурая. Он пока не мог понять, что за злые духи встретились им на пути и какие чары могу помочь в борьбе с такими существами, по этому по прежнему полагался лишь на томагавк и нож, да на свое искусство воина. Все еще живая, активная и не менее голодная четверка демонов тоже времени даром не теряла: один из них, занося посох для удара сверху - вниз, поспешил на помощь подельнику, опутавшему цепью меч самурая, в то время как еще один, перехватив свой посох, как бойцы рюкю кобудо - шест, обратным хватом, резко сорвался с места, вклиниваясь между самураем и странным наньбаном. Из оборонительной стойки он мгновенно "перетек" в атакующую и нацелился горизонтальным ударом от пояса попасть посохом по иноземцу.

Мицуке не просто разжал пальцы - метнул клинок, будто катана была ножом, одновременно вынимая из ножен вакидзаси. Ударил, не глядя, назад, хоть без видимого ущерба, но может, получится отвлечь противника от шамана? На мгновение они все оглохли от воя, который издал неудачно подвернувшийся под удар монах - лезвие клинка полоснуло точно по шее со стороны спины, легко отделив голову от туловища. Монах с цепью никак не ожидал, что исчезнет сопротивление ронина, по этому сел с размаху на землю, а из глазницы его торчал меч, проткнувший голову насквозь. Уцелевший его глаз удивленно моргал, словно пытаясь понять, что же такое странное творится в мире, и отчего обычные смертные так упрямо не желают становиться пищей куда более могущественных существ.

(Reytar-sama mo)

(Bishop+Reytar)
Развалины святилища у заново перекрытой хибарки

В этот момент стены хибарки дрогнули, а крыша заходила ходуном, словно внутри подул ураган, дверь на мгновение распахнулась, но тут же захлопнулась, а по развалинам святилища со свистом понесся небольшой вихрь, скользнувший вплотную к отбивающему топориком удар посоха, индейцу.

Старое Солнце со свистом выдохнул, почувствовав резкую, тут же затихшую боль и покосился на правое предплечье, на котором алел только что появившийся глубокий порез и еле-еле успел пригнуться, пропуская над головой грозно прошуршавший в воздухе шест монаха. Тем временем шумящий ветерок скользнул к ронину и его противнику, как раз обхватившему обоими руками меч и пытающемуся удержать его у себя в черепе, пока пухлый коротышка готовился атаковать роши с боку, метнув в него серп на цепи.

Сначала показалось - кто-то бросил в лицо горсть песка. Потом выяснилось: рукав изодран в клочья, руку будто жевали собаки. Но боли не было. Мицуке ударил клинком плашмя по пальцам монаха.
- Не трогай чужой меч!
Демон взвизгнул. К шуму странного ветра присоединился еще один звук, ронин развернулся - узкий полумесяц серпа ударился о подставленный, словно короткий посох, вакидзаси.

Ветерок опять свистнул над самым ухом и Старое Солнце уже не удивился, заметив на рукаве очередной окровавленный, но почему-то не болящий разрез. Пара точно таких же разрезов украсила одежду противника индейца, но никакого впечатления на злого духа не произвела, скорее даже наоборот, подстегнула. Тяжелый посох болезненно прогулялся по спине индейца, пока он отбивал топориком выпад серпом, а ножом пытался дотянуться до уязвимой точки на шее "монаха". В это же время, насевшие на ронина демоны решили покончить с ним одновременной атакой: тот, в чьем черепе торчал меч ронина, попытался полоснуть его по держащей меч кисти серпом; цепочка которого все еще оплетала клинок, а коротышка подобрался поближе, надеясь прорваться сквозь оборону роши и дотянуться до его спины серпом. Мицуке перехватил рукоять катаны, пнул монаха, чтобы выиграть время, едва не расставшись либо со штаниной, либо с ногой. Меч нехотя, но вышел из черепа противника. Бродяга отпрыгнул.

Дверь хибары как взорвалась, рассыпалась в щепки, деревянная труха осыпала противников. Те замерли, бой остановился, хотя оружия никто не опустил. В проеме, покачиваясь, стоял беглый чиго – глаза сумасшедшие, на порванной одежде расплылось темное пятно.
- Зайди в дом! – крикнул ему Мицуке. – Не мешай!
Но, кажется, это они мешали ему, не наоборот.
- Не лезь, говорю!
Мальчишка не слушал. Медленно свел ладони перед собой, опустил ресницы.
- Om ma shi ya so wa ka...
Низкорослый, круглый, как никуман, монах не оставил своих попыток, решил: вот удобный случай. Подскочил к долговязому роши замахнулся серпом.
- Om ma shi ya so wa ka! – громче и отчетливее повторил Хаяши.
По его скуле прокатилась капля пота, прочертила на грязной коже влажную извилистую дорожку. Ветер стих, прислушиваясь к неожиданно не детскому голосу маленького заклинателя. Развеселые дурные кама-итачи попадали на землю, с писком шмыгнули в высокую траву. Далеко не убегали: то мелькал между обломками древнего алтаря рыжевато-бурый хвост, то из кустов высовывалась оскаленная востроносая мордочка. Одному из них Мицуке погрозил кулаком.
Беглый чиго провел ладонью по раненому плечу, испачкав руку.
- Om ma shi ya so wa ka...
С растопыренных пальцев кровь брызнула на монахов.
- Нет ничего чище огня, - произнес Хаяши. – Пусть очистит он злых духом...

(продолжают - те же)

(Bishop+Reytar)
там же...

Внезапно Старое Солнце почувствовал, как воздух вокруг наполняется силой, тяжелой, чистой, яростной силой огня. Мощной и всесокрушающей силой пламени, готового излиться на виновных и невинных, стоит плетущему заклинание шаману хоть чуть-чуть ослабеть или утратить контроль над ситуацией. Индеец внимательно взглянул на мальчишку, словно ожидая, что тот вот-вот рухнет из-за нехватки сил, а все остальные просто превратятся в почерневшие головешки, но мальчишка стоял прочно. Он стоял словно высокий клен северных лесов, и чем дальше, тем Старое солнце видел, что беглый ученик колдуна старше и сильнее, чем можно было решить на первый взгляд. Индеец отпрыгнул в сторону, стараясь, чтобы капли крови паренька не попали на его одежду, и воспользовался моментом, когда его противник отвлекся, пытаясь совершить то же самое, метнул нож, целя в основание черепа пухлого и маленького злого духа, который как раз оказался к Старое Солнце спиной, подбираясь к все еще сцепившемуся с другим злым духом, ронину.

С почерневшего, как обугленного клинка на землю медленно стекали тяжелые капли, ударялись, застывали, будто деготь. Мицуке не стал ждать. Рядом взвизгнул коротышка, царапая скрюченными пальцами обритую голову, но бродяга уже не смотрел на него.
Огонь был настоящий - иначе ничего не получилось бы, и не так-то просто было решиться. Мицуке оглянулся на спутника. Как тому объяснить, что нужно сделать, если сам не решаешься на поступок? Роши не знал - те же ритуалы на родине у наньбуси. Видимо, какие-то иные...
Он собирался подняться на вершину этой горы - и боялся пройти сквозь огонь. Мицуке сделал шаг. Он ждал, что вспыхнут волосы или начнет тлеть одежда, но прикосновение оранжевых языков показалось холодным. Словно зимой на горном перевале притрагиваешься к обнаженному клинку.

Индеец уже не смотрел на коротышку-злого-духа, а отбивал удар за ударом наседавшего противника, отчего-то ускорившего атаки и старающегося покончить с Старым Солнцем как можно скорее. Но, не смотря на необходимость уклоняться и уворачиваться, шаман увидел, как самурай шагнул вперед, вступая в выросшие из капель крови мальчишки, языки пламени. Индеец ожидал чего угодно - громкого вопля боли, быстро прерываемого яростью волшебного пламени, и падающего на землю обугленного тела ронина. Или вспыхнувшей как факел одежды самурая и покрывающих его ожогов, но он и предположить не мог, что пламя, мощь которого он чувствовал за несколько шагов не окажет на одноглазого роши абсолютно никакого эффекта. Быстро сообразив, что, скорее всего, это могучее заклинание направлено исключительно против злых духов, а людям из плоти и крови причинить вреда не может, Старое Солнце собрался с духом и выжидал удобный момент, что бы повторить поступок самурая. Единственная мысль, этакий червячок беспокоила его, - мысль о том, безвредно это заклинание для всех людей, или только для тех, кого считал людьми создавший его мальчишка? Но времени на взвешивание всех "за" и "против" было крайне мало, шаман отразил топориком очередной выпад оскалившегося злого духа и тоже шагнул сквозь пламя.

Уцелевшие монахи кинулись было следом. Один – завертелся волчком, пытаясь сбить с одежды многочисленные язычки, второй – успел остановиться. Мицуке кивнул спутнику.
- За нами они не пойдут, но и нам не стоит медлить. Как только мальчишка потеряет сознание – преграда исчезнет, - он улыбнулся, стер тыльной стороной ладони грязь и кровь с лица. – Никогда не думал, что смогу пройти испытание.
Сияющий чистотой меч отправился в ножны.

(по-прежнему)

(Bishop+Reytar)
Пока еще там же...

Идти, значит идти. Индеец коротко кивнул и спрятал топорик со странно чистым бойком под рясу, в петлю у пояса, где ему самое место находиться. Ножа оставшегося в теле самого низкорослого и пухлого из злых духов было жаль, но возвращаться за ним не рискнул бы никто, даже сам учитель Большое Крыло, по этому не стоило сожалеть о потере даже такого полезного предмета как отличный стальной нож. Недолго думая, индеец осмотрел себя, все ли прочее на месте и не получено ли нуждающихся в лечении ран, которые мог не заметить в горячке боя, после чего произнес:
- А как с мальчишкой быть? Идти сам он вряд ли сможет - и так еле на ногах стоит. Разве что нести его придется, по очереди. Кто из нас будет первым?
Вместо ответа Мицуке подхватил беглого чиго - тот оказался легким, словно бумажная кукла; невесомее, чем прошлой ночью. Как будто колдовство вытягивало из него не только силы. Взвалил на плечи, как вязанку хвороста.
- Удержишься?
- Ага... - промямлил мальчишка.
- Пошли.

Хида, Такаяма

Вечер окрасил горы розовато-золотым, воздух стал холоднее и прозрачнее, а торговцы один за другим закрывали лавки, стремясь успеть до захода солнца. Даймё провинции Хида возвращался в свой замок Высокая гора - Такаяма. Темнота накатывала, затапливала низины, подгоняя всадников. И вот уже виднеются знакомые стены замка, стражники с факелами, оклик и привычный ответ. Родной дом... Правитель этой земли, унаследовавший ее вместе с замком девять лет назад, спешился и пошел в комнаты, не дожидаясь, когда слуги последуют за ним или зажгут факелы.
Мирэи сидела, прислонившись щекой к деревянным перегородкам-седзи, и обрывала листья с какой-то ветки. Красивое лицо исказила гримаса тревоги.
Он остро почувствовал ее состояние, несмотря на усталость. Сел рядом, коснулся рукой.
- Что случилось?
Пыль с хаори тонким слоем легла на циновки, покрывающие пол.
- Садаро... Найди его, пожалуйста, - тихо.
Непонимающе:
- Найти? Но он должен быть здесь. Почему его нужно искать?
Такамори склонился к жене, пытаясь посмотреть ей в глаза.
- Скажи мне, что произошло.
- Я рассказала ему, - голос дрожал от напряжения, но вины в нем не было. - Он... в саду.
Беспомощный жест рукой.

(И Китти)

Что-то промелькнуло на лице мужа и отца, слишком быстро и неуловимо, чтобы описать. Он встал.
- Не беспокойся, я найду его. Объясню... Он должен все знать, он уже взрослый.
Сомнение в голосе.
Кивок, подбородок тоже едва заметно дрожит. Словно пытаясь придать уверенности, коснулась руки своей.
Через полчаса, когда обыскали весь замок и даже призамковую деревню, стало ясно, что наследник даймё пропал, словно в воду канул, и никто не знает о его судьбе. Все, кто его видел и говорил с ним, указывали время более раннее, чем разговор Садаро с матерью. Несмотря на поздний час, в доме никто не спал, даже семилетний Койда. Его слуга поймал за приготовлениями к путешествию и привел к Мирэи, где мальчик, хлюпая носом, объяснил, что собирается идти выручать брата. Саэри печально сидела подле матери, позабыв об играх.
Отодвинулись седзи, вошел Такамори. На его лице усталость прочертила глубокие морщинки. Нежным взглядом окинул свое семейство.
- Я отправил троих людей искать по провинции. Он не мог уйти слишком далеко, они должны будут скоро его найти.
- Да, - взгляд Мирэи был бы ободряющим, если бы в самой глубине не пряталась тревога. - Они найдут его.

(и Далара)

Solo, part 4

Несколько рыб уже лежало на берегу речки, протестующе трепыхая хвостами в деревянном ведерке, но самолюбие Себастьяна-Фердинанда не было удовлетворено – намеченная и облюбованная им форель, от которой прямо-таки слюнки текли, упорно ускользала от всех попыток поимки. Муджина был до того разозлен, что чуть снова не превратился в тигра, и остановило его то, что под водой быть тигром не слишком-то удобно и выгодно.
Вылезя на берег, обаке постарался успокоиться и помолился сорока святым мученикам о поимки форели. Однако, как известно, толпой в сорок человек ловить рыбу не очень удобно, скорее можно распугать. То ли мученики об этом знали, то ли у них были другие, более важные дела, но очередная попытка тоже не удалась, а охвативший запал не позволял азартному выдру отступить.
Он по очереди призвал деву Марию, своих покровителей – святого Себастьяна и святого Фердинанда, не забыл Аматэрасу, Суйдзина, Инари и кого-то из будд, пригодных, по его мнению, для помощи в рыбной ловле и упорно принялся повторять попытки.
Кто сжалился над несчастным рыболовом, так и осталось неизвестным, но после третьего нырка выдр торжествующе выбрался на берег с рыбиной в зубах. Шлепнув ее с к товаркам в ведро, он торжественно вынул и поцеловал висевший на груди крестик, затем, спрятав его обратно, исполнил несколько па какого-то никому неизвестного танца и… зацепил лапой посудину, та перевернулась и покатилась к речке. Предполагаемый запас рыбы оказался у самой воды и усиленно и дружно заплескал хвостами, пытаясь вновь оказаться в родной стихии.
Рыболов испустил дикий вопль, не носивший никакой смысловой нагрузки, и бросился на траву, собой накрывая добычу. Ему удалось удержать и спасти для стола почти всех рыб, кроме одной, в том числе и предмет своей гордости, но ведерко уплыло по течению. Отбросав переливающийся чешуей и еще трепыхающийся улов подальше от берега, Себастьян-Фердинанд задумался над возникшей проблемой – донести несколько рыб просто в лапах не представлялось возможным, даже подключив зубы, а оставлять с таким трудом добытое и убереженное было жалко.
Крути-не крути, а выход напрашивался один. Муджина горестно взглянул на валявшийся на траве яркий джубан, который будет испорчен. Жаль ведь такую яркую вещь! Но этот улов стал для него, как честь для самурая – чем только не пожертвуешь! Под вздохи рыба была собрана и увязана в импровизированный мешок.

(Bishop+Reytar)
Склон горы Асама

Они поднимались все выше и выше по отрогам горы, сквозь заросли невысоких кустарников, каких Старое Солнце ни разу не встречал на родине, но в изобилии видел здесь, мимо молодой бамбуковой поросли, мимо часто растущих, невысоких, покрученных, словно застывших в диком танце, сосен. Они торопились, так как понимали, - стоит мальчишке еще немного ослабеть, устать и перестать держать заклинание, как жадные до крови духи снова пойдут по их следу. А что потусторонние создания не знают усталости и могут преследовать добычу помногу дней, что бы взять измором - известно всем. Они шагали и шагали, все вверх и вверх, не обращая внимания на колючие кустарники и скользкие, поросшие мхами камни под ногами. Но чем выше они поднимались, тем ниже опускал голову беглый чиго, тем больше он заваливался на спину несущего его самурая, постепенно сползая, так, что ронину приходилось склоняться вперед, поудобнее устраивая слабеющего мальчишку, что бы уберечь от падения. Наконец, когда от злосчастных развалин был пройден немалый кусок пути, а впереди начали маячить просветы в зарослях, Старое Солнце, идущий след вслед за самураем, произнес:
- Он теряет сознание, воин. Так он скоро совсем обессилит и или сам свалится, или, если склон станет круче, вынудит упасть тебя. Давай устроим короткий привал, позаботимся о мальчишке и как-нибудь закрепим его у тебя на спине, если ты собираешься нести его до самой вершины.

Мицуке не стал спорить. Шаман знал его недостаточно, поэтому не удивился; сам ронин только хмыкнул, смеясь над своей непривычной покорностью. Уложил почти невесомую ношу головой на подушку из зеленого мха, похлопал мальчишку по щекам. Хаяши что-то пробормотал и закрыл глаза. Мицуке ударил сильнее.
- Не сейчас, - попросил он.
Потом сгрузил с себя все остальное. Постанывая сквозь зубы, размял затекшие плечи. Одежда на спине намокла в крови, но настолько плохо ронин себя не чувствовал. Наверное, натекло из раны мальчишки. Мицуке прислушался: где-то неподалеку журчала вода.
- Это еще половина беды, - сообщил он, разглядывая неглубокие порезы на руках. – А вот что будет ночью?
- Ночью? Да. Ночью нам не стоит быть здесь, а уж тем более, если среди нас раненые.
Шаман скрестив ноги присел около мальчишки, осмотрел рану и долго рылся в привязанных на поясе мешочках, перебирая сушеные травы, отмеряя и смешивая их. Наконец, получившуюся массу он смочил своей слюной, приложил к ране на груди мальчишки и обмотал последним куском чистого полотна, который у него был. Прополоскав рот после этой операции и немного попив, Старое Солнце отвязал от пояса два куска веревки, внимательно на них посмотрел и отложил в сторону.
- Когда пойдем дальше - закрепим ею мальчишку, что бы его нести было легче. И носильщик тратить меньше сил будет, и мальчишка не свалится. Только вот еще что…

(futari desu)

(Bishop+Reytar)
там же, ибо мы заняты... шаманим-с

Индеец еще раз взглянул в лицо паренька, приподнял одно из век, прижал пальцами кисть его руки и подождал немного, после чего покачал головой:
- Он слишком много своей энергии отдал заклинанию. Всего себя вложил в это колдовство, почти без остатка. Если не ему удастся хоть немного подпитаться силой в ближайшее время, скорее всего мальчишка погибнет, хотя тело его почти невредимо. Насытиться такой энергией можно в намоленных, святых для человека местах, там, где случилось что-то великое, какое-то доброе для людей деяние силы. Это может быть храм, или даже дом, где человек жил и где ему было очень хорошо. Так же ему бы помогло побыть в кругу любящих его людей - родственников или родных, но он сирота, так что этот вариант не подходит. Ты не знаешь, здесь поблизости могут быть святилища, не пришедшие в запустение и не занятые злыми духами?
- На вулкане Асама? - от изумления Мицуке чуть не съехал ниже по склону, удержался за кривой корень, что выпирал из земли. - Кто же будет тут жить?
Но если подумать, до склонов Асама-сан они еще не добрались, иначе вместо леса видели бы вокруг только пепел и камни. Ходили слухи про монахов, что где-то здесь устроили себе храм. Вдруг они еще не ушли никуда?
- Ясно… - Старое Солнце помолчал, что-то обдумывая, посмотрел на облака, на деревья, ползущие вверх по склону, и произнес:
- Есть еще один способ отсрочить гибель мальчишки, а может быть и помешать ей. Я могу попытаться помочь ему, знаю один способ, но что будет в результате - не могу даже предположить. Риск того, что мальчик утратит разум, велик. Дело в том, что сила жизни очень тесно связана с личностью человека, с тем, кто он и что он. Будь юный воин моим соплеменником, я мог бы обещать, что все получится. У людей одного народа сходные дух и мышление, такими уж их создал Гитчи-Маниту - Великий Дух. А вот если человек одного народа поделится силой с человеком иного народа, что произойдет - не знает никто. Может быть, все будет в порядке, и мальчик сможет впитать часть моей силы и моего знания, став лишь сильнее. Может он сможет видеть шире, чем будь он тем, кем был до этого. Но может быть и так, что две силы, его и моя, вступят в противоборство, которого не сможет выдержать его разум. Ты назвал себя опекуном юного воина, поэтому без твоего согласия, я не возьмусь проводить ритуал.
Индеец вопросительно взглянул в лицо ронину.

Мицуке потрогал лоб мальчишки - беглый чиго приоткрыл глаза, попытался что-то сказать. Нет, пацан не дойдет никуда, зря они его с собой взяли.
...Забери его с собой.
И что мне с ним делать?..
- Какой смысл бегать от смерти? Что тебе требуется для ритуала?
- Ничего особенного, всего лишь немного тишины.
Старое Солнце замолчал, прищурил глаза сосредотачиваясь, и начал сквозь губы напевать мотив одной из самых древних священных песен, - песни Первого Ворона. Он напевал то быстрее, то медленнее, то громче, то чуть тише, постепенно вводя себя в транс, раскачиваясь в такт незамысловатой мелодии. Он напевал долго, и ронину уже начало казаться, что эта монотонная песня длиться целую вечность, когда, не прерывая пения и раскачивания, Старое Солнце положил ладонь на горячий лоб мальчишки. Беглый чиго слабо дернулся и тихо застонал, но индеец не прерывал песни, все ускоряя и ускоряя скорость течения мелодии. Индеец раскачивался все сильнее, напевал все громче, пока, в конце концов, не издал дикий боевой клич, убирая ладонь со лба мальчика, который резко дернулся вверх и упал спиной на землю, часто дыша. Некоторое время ничего не происходило, наконец, шаман открыл глаза, устало взглянул на ронина, обвел потускневшими глазами окрестности и произнес:
- Я сделал все что мог… Пусть немного отдохнет, а потом можно будет разбудить его, что бы убедиться, удалось нам ему помочь, или случилось то, чего я боялся.

(те же герои)

Часть 5 соло, приложение к части 4

Со склона чуть выше был прекрасно виден берег, а также слышны в тишине молитвы католика-оборотня. Пожилой священник стоял, привалившись к сосне, и с иронической улыбкой наблюдал за усилиями своего подопечного, как раз закончившего вспоминать известные ему пантеоны.
- И чего стоит такая его вера? – послышался голос сзади.
Европеец обернулся, рассматривая собеседника. Любой удивился бы, увидев в лесу мальчика лет десяти в одежде буддийского монаха, с обритой наголо головой и одного. Правда, его не всякий бы и увидел – только тот, кому хитоцумэ-кодзо хотел показаться. Однако для человека подобные собеседники явно не были новостью.
- А что ты называешь «такой верой»? – спросил он.
- Как только ему надо, он призывает родных богов, чуть не забывая о ваших святых, разве это не ересь у вас, наньбан? – мальчик прищурился, очертания фигуры стали не очень четкими, будто прошла волна горячего солнца, хотя стоял он в тени дерева.
- Не все могут глубоко видеть промысел Создателя, - покачал головой седовласый мужчина. Имена – лишь форма, а суть веры в том, чему она учит. Творца славят даже те, кто не думает об этом…
- Ты хочешь проповедовать мне? – резко прервал младший из собеседников оппонента. – Не стоит.
- Каждый может услышать Слово Божье, если хочет и готов к этому.
- Я не готов и не хочу слушать твоего ками, варвар! – расхохотался призрак и быстро растаял в воздухе.
- Бог-Творец един для всех, - произнес священник задумчиво, не очень заботясь, услышат ли его, и поднял сумку, в которой лежал вытащенный из силков заяц.

Киото. 2 июля 1582 года

Пропажу наследника обнаружили не сразу. Посчитали, что женщины утащили мальчишку к себе, чтобы тоже рассмотреть со всех сторон. Дали им время потискать его, поахать и повосторгаться – чем раньше они утихнут, тем скорее можно начинать воспитание. Спохватились, когда в женской части дома начался переполох, а до возвращения главы клана домой оставалось ждать совсем недолго. Опросили слуг и охрану, предположив, что своенравный наследник мог сбежать – пока с ним знакомились остальные, Шичиро больше дулся и отмалчивался. Но ни охрана у ворот, ни прислуга не видели, чтобы мальчик перелезал через стену. Опросили других детей. Пятилетний Кацу молча покачал головой, девочек больше интересовали камешки в ручье, а самому младшему был всего год, он не умел говорить.
Послали даже на улицу, там обязательно – если беглец не успел добраться до людной Итиджо – заметили бы маленького мальчика в парадной одежде. Все впустую. Приближался вечер, неотвратимее становился вопрос: как объяснить все главе семьи? Но кто-то из старших поинтересовался другим. Как все объяснить клану Фудзивара, когда те поинтересуются, что стряслось с одним из их отпрысков? Пусть даже и не совсем законным.