Расставшись со своими товарищами, возвращавшимися в Сайлс, Робин, Джон и Тук ускорили бы шаг, если бы не старая Генриэтта. Самым разумным было бы ей не спеша добраться до лагеря самой, ведь в Шервуде нечего было опасаться шерифовой стражи. Да и кто, кроме Гисборна и его людей, знал, что старуха приговорена?
Но не успел Робин окончательно прийти к такому решению, как из-за деревьев показался Мач. Он вел девушку, в которой стрелок не сразу узнал его сестру – Эвелину. Всего лишь пару раз случалось Робин Гуду видеть девушку, а сейчас ее нелегко было узнать даже человеку, чаще встречавшему Эви.
Платье на несчастной было разодрано, она с трудом переступала ногами, а на лице было выражение отрешенности. Увидев лесных стрелков, девушка чуть не упала, а Робин замер на месте, смешавшись. Он знал бы, что сделать, увидев врага, знал, как помочь раненому другу, но что касается женщин…
Отважный атаман тут несколько терялся, что не удивительно, учитывая не столь богатый опыт общения с ними. Кэт Лисичка, недавно появившаяся в отряде, была боевым товарищем. А когда он говорил с девушками иначе? Хотя было, было же, было!
Мэриан… Оставшись в глубине души Робина, девушка стала далекой сказкой, тайной мечтой. Разве становятся такие реальностью? Не один год прошел за время его сперва одиноких скитаний по лесам, потом встреч с товарищами, борьбы с шерифом. А она в Ноттингеме, и если еще не вышла замуж, так скоро выйдет.
С чего красавице, дочери сэра Ральфа де Моллара, помнить об объявленном вне закона лесном бродяге, по которому плачет веревка в руках шерифова палача? Нет уж, лучше светлая память да легкая грусть, поднимающаяся в редкие минуты, не занятые борьбой с шерифом и Гисборном да добычей пропитания.
Конечно, сейчас такие мысли не мелькали в голове Робина, и вообще лесной стрелок не облекал свои чувства в такие слова. В этот миг он просто смутился и растерялся. Как помочь девушке, подвергшейся, судя по всему, насилию? Что сказать?
Однако положение спасла старая травница. Генриэтта повела себя спокойно и уверенно, и Робин испытал некоторое облегчение, перешедшее в гнев против тех, кто так обходится с женщинами. Наверняка это проклятые норманны, надменные завоеватели! Они до сих пор ведут себя не как хозяева, а как грабители в покоренной стране.
Атаман сжал зубы, на щеках заходили желваки. Они заплатят за все. Однако сейчас девушке вряд ли нужны мужские взгляды, это было понятно.
- Отсюда не так далеко до лагеря, Генриэтта, - заговорил Робин, отводя взгляд. – Ты была там и знаешь дорогу. Проводите с Мачем девушку, приведите её в порядок и осторожно расспросите, если она сможет отвечать. Паренек тебе поможет, а потом должны вернуться люди из Сайлса. Пожалуй, будет лучше, если мы сейчас втроем направимся к «Зеленому Рогу» как можно быстрее.
Он обменялся взглядом с друзьями. и вот они уже шагают по лесу втроем, приближаясь к заведению Джейн.

(Совместное с Дамианой)

- Вы хотели поговорить откровенно, сэр Аскольд; ну что же, вы видите, я – сама откровенность, - леди Матильда была взбудоражена, говорила быстро и отрывисто, и в ее оживлении было что-то странное, лихорадочное. Норманнка даже не подумала сесть, вместо этого заходила по комнате, вскользь касаясь рыцаря взглядом. Несмотря на волшебную, еще не виданную храмовником ухоженность, она походила на дикую кошку, которая настороженно пробует лапой холодную воду в лесном ручье.

- Прежде чем начнете меня обличать, - она криво, нервно усмехнулась, - выслушайте, что мне удалось сделать. Шериф обещал заняться делами де Тайбуа и Гисборна... кстати, он усомнился в том, что вы действительно эмиссар Ордена, а не выдаете себя за такового, - усмешка Матильды стала более явственной. – Я убедилась, что он сделает все возможное, чтобы разрешить эти вопросы.

Подняв брови, сэр Аскольд глядел все тем же знакомым леди Матильде внимательным взглядом светящихся по-волчьи глаз. Он был безусловно поражен гладкостью кожи и приятной для глаза ухоженностью, аккуратностью вида норманнки, но только чуть упрямее наклонил голову, глядя - и не поддаваясь чарам.

- Вы говорите, что сама откровенность? Если ваш муж действительно сказал такие слова и усомнился, то зря он этого не сделал в лицо... Полагаю, это бы не выглядело так глупо и несерьезно, - взмахом руки сэр Аскольд отмел прочь предположение о возможном подлоге. - Если он решится сказать мне это в лицо, - опасным тоном продолжил он, - то сильно испортит отношения с теми, кто меня послал.. Они не дают повода сомневаться в своих мотивах и возможностях, в чем шерифу придется убедиться. Благодарю вас за эти сведения, - чуть усмехнувшись, тамплиер коротко наклонил голову.

- Будем надеяться, что шериф Ноттингемский умеет делать дела с подобающей скоростью. У нас есть немного времени, - Статли сделал паузу, думая о том, что разговор, который он затевал, был слишком открыт, но... Леди явно ждала его. Совести в неё проснуться не могло, но зачем она пришла? Ей нужен совет?

- Вам нужен мой совет? - бесхитростно спросил крестоносец, выпрямляясь и сопровождая взглядом движения дамы.

"Что же она с собой сделала? Ведьма?.."

- Я хотела поговорить с вами.

Норманнка остановилась; тамплиер мог заметить, что одну руку она держит напряженно, не показывая ее из-под плаща.

- Будьте снисходительны к шерифу: он не видел ни вас, ни бумаги, поэтому его сомнение относилось не к вам или к Ордену, а к моей наблюдательности. Уверяю вас, что это сомнение мне быстро удалось рассеять. Я так же хорошо вижу, что вы принесли обет делу Храму, как и то, что вы человек благородный, древней норманнской крови... – ноздри женщины слегка подрагивали, словно она чуяла эту кровь и хотела попробовать ее на вкус. В сумраке потайной комнаты ее глаза, искусно подведенные черным, казались дикими и древними...

Вавилонские глаза.

- Я напомню то, что сказала раньше. Мне ничего от вас не нужно... но в Ноттингеме редко бывают гости, с которыми я могу вести беседу на равных. Вы сказали, что я вам не интересна и вы не хотите иметь со мной ничего общего. Повторите это сейчас? – она шагнула вперед и немного в сторону, готовясь то ли приблизиться, то ли уйти прочь.

- Нет уж, останьтесь, - храмовник замораживал тоном, оставаясь почти неподвижным, словно в противовес состоянию Матильды, - мы с вами действительно не договорили... Но зачем вам слышать о себе то, что вы и так знаете? Ведь вы взялись хозяйствовать в Ноттингеме, значит, вам и отвечать... Или вы думали, власть - это удовольствие?

Он сделал шаг вперед, показывая, что не боится вызова, а глаза его мрачно придавливали своим выражением даму, словно требуя отступления, к стене:

- Пусть вам повезло, и вместо монастыря вы оказались замужем за шерифом, так отчего вы не помогаете тем, кому повезло меньше вас?

- Да, мне отвечать, - подбородок молодой норманнки был высоко поднят, словно она чувствовала тяжесть блестящей копны волос. Взгляд тамплиера Матильда утопила в огненных озерах своих зрачков – не отвела глаз, не прикрыла их ресницами. – И когда спросят ответа, отвечу, не прикрываясь волей супруга. Но я вижу, вы успели многое обо мне разведать.

На губах женщины мелькнула довольная, обличающая усмешка. Значит, не интересна?..

- Я помогаю шерифу не потерять место, и это сполна оплачивает его... милосердие, - госпожа де Моллар, не сдержав своих чувств, произнесла это слово особенным, глухим тоном, но мгновенно взяла себя в руки и беспечно продолжила. – Надеюсь, вы не будете спорить, что в браке ему повезло меньше, чем мне, так что на ваш упрек я ответила. Но мы, сэр Аскольд, не договорили не только обо мне, но и о вас. Меня всегда удивляло до крайности, что храмовники с легким серлцем принимают Устав, в котором так много запретов. Скажите мне откровенно, вы видите смысл в каждом из них? О, вы горды, можете отказаться вести разговор о делах Ордена и о теософии с какой-то... женщиной. Пожалуй, это даже грешно...

Глаза леди Матильды насмехались, кололи – и продолжали заманивать.

Видя, что его пытаются изучить, Вилл невольно подумал: она ищет уязвимые места. Не дождетесь, госпожа.

- Разведать? Некоторым плоды сами падают в руки, как в описании рая. Но далеко не каждый плод будет вкушать добрый христианин, памятуя о том, к чему приводит любопытство, - Статли намекал, будучи уверен, что леди де Моллар его поймет.

- А спорить с вами я не стану, разумеется. Но пояснить - почему нет? Вы образованны и умны, этого не отнять, но внутри вы порчены. Поэтому любое слово или значение вы способны исказить, преломить. Есть женщины не столь деятельные или живые умом, но куда чище душой, вы уж простите. А что ещё имеет значение, если не внутренняя чистота? - с вызовом вопросил "храмовник", остановившись рядом со столом, всего лишь шагах в трех от норманнки.

"Держись, Вилл... Ты же сейчас храмовник, а не лесной парень... Давай, вспоминай Устав..."

- Запреты даны для тех, кто слаб сердцем, леди Матильда. Сильные сами выбирают непростые пути.

Он не стал пояснять, думая, что она и сама может понять, о чем идет речь.

- Значит, вы опасаетесь со мной спорить? – Матильда развернулась к храмовнику и так посмотрела на плиты под их ногами, словно до последнего дюйма вымеривала расстояние. «Вы отошли подальше? Что ж, понятно... Может быть, перекреститесь?»

- Считаете, что я сумею убедить вас в чем-нибудь... искаженном, неправедном? Вы мне льстите, сэр де Мурье. Я только лишь задаю вопросы; другое дело, если вы сами же усомнились в ответах, которые привыкли давать. Но этот, последний, мне по душе...

Женщина с вызовом улыбнулась.

- Я слышала, что тамплиеры толкуют Устав так, как им заблагорассудится. Да, на вашей стороне сила, а сила дает право принимать решения за себя, - в этом ее ее главный соблазн.

Голова госпожи де Моллар наклонилась к плечу, свешивая густые волосы набок; острый взгляд полоснул храмовника наискось. Сделав шаг навстречу, норманнка тихо произнесла:

- Так вы хотели говорить со мной, но не спорить? Может быть, проповедовать? Или хотите исповеди – чтобы я обнажилась перед вами?..

Разве бывает такой голос у смертных женщин? Разве может человек придать обычным словам столько потаенного смысла? Дьявольщина…

- Поверьте, сэр Аскольд, я хочу того же, чего хотите вы, - каблуки стукнули еще один раз, запах розового масла стал сильнее. – Глубокого взаимопонимания. Ведь вы могли бы войти в мое положение.

- Нет, - рубанул тамплиер, - в искаженном убедить не сможете. Но в таком разговоре нет смысла. Но другое дело, если вы готовы... открыться. И задавать вопросы... без подвоха. Или вам нравятся именно двусмысленности? О, я не сомневаюсь, что вы умеете играть словами и людьми. Но не со мной.

Он сказал это так спокойно, что Матильда могда быть уверена - сейчас он поставил незримую стену между ними.

- Думаете, толкуют Устав? Из-за силы? Вы мыслите так, как поступаете сами. Не стоит, право... Я уже понял, что вы норовите всех представить не лучше самой себя. Отвечу вам просто - есть люди, которые способны различать, например, чревоугодие - и необходимость поддерживать силы; вы знаете, что в пост храмоники едят мясо и убивают, если того требует жизнь, война? Мы не ставим глупых законов, и не принимаем их. Это касается всех грехов. Но чтобы стать человеком, сначала надо научиться сдерживать свои желания. И когда у вас действительно появляется выбор - как поступить, вы становитесь свободным и можете жить именно так, как хотите, без слабостей, за которые потом стыдно. Уж если вы что-то делаете, но не попусту, ради непонятных амбиций или дурманящего, обманывающего чувства удовольствия, - сэр Аскольд прошелся взглядом по струящемуся шелку одеяния Матильды, - а потому что видите все последствия в полной мере.

Глаза леди Матильды сузились. У нее не было времени – эмиссар Ордена вот-вот должен был отбыть, не завтра, так послезавтра. Но отпустить его, не сломав его воли?.. Ведь она потом не найдет покоя, изведется, думая об этом проклятом храмовнике! И так он завладел ее мыслями, настолько, что…

Рассудительность госпожи де Моллар исчезала, как вода, выплеснутая на песок. Лютый, волчий нрав норманнки сейчас явился во всей красе.

Хочется – взять.

Никто. Не имеет. Права. Отказывать.

- Удовольствие – самое искреннее чувство, - ее томная улыбка была почти страшной – настолько напряженным казался взгляд. Леди Матильда наощупь отстегнула пряжку, бросила плащ на скамью. Золотой скипетр, зажатый в ее руке, ярко засверкал, отражая огоньки свечей. Норманнка мельком посмотрела на драгоценность – с каким-то брезгливым удивлением, словно не понимая, зачем несла сюда такую тяжесть, - и сделала еще один шаг, вплотную приблизившись к столу и к тамплиеру. Сияющий жезл с глухим стуком улегся на доски.

- Ну, сдерживайтесь, - отрывисто бросила норманнка, ощупывая лицо храмовника дикими, горящими глазами. – А я не буду.

Так, как она хватала за шею норовистого коня – забросила руку ему на плечо, поднялась на носки, будто готовясь плясать в каменном фейском круге. И совсем бездумно, отчаянно бросаясь в пропасть, с торопливой жадностью впилась в губы, чуть раньше стегавшие ее ледяными словами.

Лишь на миг настороженному воину почудилось, что под плащом леди Матильда хранит оружие...

Он был заворожен этим простым, понятным, не лживым желанием в её глазах. И это было самое страшное! Ей просто хотелось получить удовольствие, а разве мужчина может отказать женщине в этом?..

Может. Это больно, но женщины же отказывают мужчинам?.. Потому ли, что ценят себя высоко, потому ли, что боятся принадлежать, из-за того, что им нравится эта власть, это ощущение...

Какие пустые причины, если вдуматься. С мужской точки зрения. То ли дело - отказаться, потому что видишь, что аманте хочет минутного удовольствия - и ощущения того, что она была права относительно того, что все люди тянутся только к одному, на самом деле, какими бы красивыми словами это не прикрывалось?

Нет. Удовольствие и близость - это разное. Кто же захочет попреков? Если ты уж доверяешься, переступаешь "запрет", то делаешь это так, чтобы это перестало быть запретом, а честным выбором. Выбором, который разрешен любому человеку, и за который надо отвечать.

Всё это было внутри Вилла Статли, но он был не настолько сложным, чтобы тратить время на обдумывание и размышления; он жил интуитивно, и когда желание леди Матильды захлестнуло его, он остался стоять, ещё не приняв решения, только чувствуя, как тепло её жадных, теперь беззащитно честных - и оттого столь неостановимых губ истоньшает стену, выставленную между ними.

Вилл сейчас не думал о том, как взвилась бы гордая норманнка, узнав, что целует сакса. И о том, что искомый скипетр лежал совсем рядом, он тоже не задумался. Он думал о ней, возжелавшей на время заполучить его, всего его целиком... Нет. Плохим девочкам нельзя верить. Они разобьют твое сердце, при этом так и не наполнив своё, только временно почувствовав себя сильной. Это - закон, многократно проверенный многими людьми, и проверять правдивость этого на себе вовсе не обязательно. Осколки сердца некоторые потом собирают всю жизнь... Так не перечеркивай её.

Сэр Аскольд не собирался быть подмостком для амбиций власти леди Матильды, но сил отодвинуться у него тоже не было, слишком искренним и будоражащим был поцелуй; рыцарь застыл, чувствуя, как маятником гуляют его чувства - от желания немедленно отодвинуться до сжигающего ответного порыва, которым мог бы стать крушением... В зыбком равновесии, Аскольд был готов принять своё решение, и всё время ждал - в какой момент леди Матильда победно отодвинется, решив, что завоевала?

А леди Матильда продолжала целовать его так, как целуют первый и последний раз в жизни – чтобы помнилось. Как ни была уверена в себе норманнка, в глубине души она опасалась, что тамплиер сразу же ее оттолкнет, и поэтому накинулась на него с враждебной страстью; сейчас же, минуту спустя, губы женщины стали мягче, а пальцы перестали вдавливаться в шею Аскольда и с упоением, самозабвенно гладили ее. Матильда так увлеклась тем, что чувствовала в эти мгновения, что позабыла о намерении не переступать черту. Скользнув свободной ладонью по спине храмовника, она прильнула к нему, впечатывая кольца кольчуги, надетой под коттой, в свое тело.

Поцелуй должен быть стать последним и безотказным средством: да, откровенность - почти за чертой, зато какой мужчина устоит перед этим? Но когда захваченная желанием норманнка осознала, что тамплиер ей не отвечает, что он остается напряженным и неподвижным, как гранитное изваяние, - не отстранилась в гневе, не хлестнула его оскорблением. Не смогла. Хотелось и дальше ласкать безответные губы: не препятствует – и хорошо...

Ему было плохо. Потому что ему приходилось сдерживаться, сомневаться - в то время как женщина рядом смело шла вперед. Она - не боялась ни позора, ни ошибки; потому, что ей было меньше терять, чем ему? Ровно наоборот. Он же не был рыцарем Храма, нарушающим клятву... И ему стало неприятно. Ведь обвинив её во лжи про себя, он словно забыл, что сам пошел на обман; и сейчас она искренне считала, что целует обладающего реальной и невидимой властью крестоносца... Поэтому её и тянуло. В этой ситуации Вилл был лгуном, а не Матильда. Но скажи он слово правды, смогла ли бы она понять?

Нет, он знал ответ, и поблагодарил Господа за то, что ешё не окончательно потерял разум. Откроется - испортит всё. В том числе и удовольствие ей... Казалось бы, почему не наказать её жестоко за бесчеловечное отношение к подданым как к скоту, к мешкам зерна? На секунду Вилл представил, как сильно мог бы он унизить её. Картины голой леди Матильды, выставленной на поругание и осмеяние - неверная жена, связавшаяся с разбойником, - пронеслись в его голове, и Статли представил, какой сладкой была бы месть, как радовались бы те десятки, если не сотни людей, пострадавших от непосильного труда, жестокого обращения стражников, вечного голода и накопившие немало обид. У того дочь изуродовали ни за что, здесь отняли последнее и дом сожгли, выбросив на улицу, этот не успел уйти с дороги - и был убит, оставив семью без кормильца... Ответ за деяния подданых несет власть. И здесь её представляла леди Матильда де Моллар...

Но стрелок под личиной храмовника откинул подобные мысли, какими бы справедливыми они ему не казались. Сделать так, опозорить, отомстить, - означало бы только ухудшить ситуацию. Власть перейдет к Гисборну, и что тогда? Стало бы только хуже. Тот целенаправленно наказывал всех, кто смел иметь свою точку зрения. И он был проще, понятнее - врагом.

А сейчас ему предстояло обманывать. Да, горько подумал Статли, твой план, парень, тебе и расплачиваться... Думал выйти чистым, хлопнул в ладоши, заполучил цацку - и готово? Все спасены, честные люди торжествуют?

Не ври себе, сквайр. Восстанавливаешь справедливость - быть может; но твои методы - не рыцарские. Ты недостоин быть настоящим рыцарем, и живи с этим.

Ещё одна мысль была в его голове - а как бы поступил на его месте настоящий рыцарь, но это была мысль не для этого момента.

...

Бетти лукаво посмотрела на недоумевающих подружек и рассмеялась, потом вздохнула - раз уж она услышала, что хотела, то нужно идти выполнять свою повседневную работу. А то - как бы не влетело снова от старших слуг. Девушка глянула в лицо Уиннифрид и сказала: "Леди интересовалась - есть ли у вас избранник... Я чуть позже зайду." - и выпорхнула из комнаты.
Помнится, приказывали прибрать комнаты для гостей... Но (тут Бетти дернула носом, словно заправская гончая) из кухни доносятся такие аппетитные запахи... Значит - чихать на уборку, идём на кухню. Бетти заглянула в царство жара и вкусных запахов, где священнодействовала царица котелков, котлов, чугунов и прочих труднооттираемых вещей. Увернувшись от мокрой тряпки, запущенной всевидящей толстушкой Фанни, служанка прихватила со стола неплохой кусочек копченого окорока и, довольно урча, быстренько удалилась. Кары за сие преступление она не очень-то опасалась, потому как была с кухаркой в хороших отношениях, да и к тому же подозревала, что кусочек этот был приговорен к съедению самой Фанни и её конопатым дружком со скотного двора.
Девушка тенью проскользнула через многолюдные помещения для слуг, прошла на хозяйскую половину, где было гораздо спокойней, и завернула в маленькую каморку, служившую кладовкой, а теперь и столовой для проголодавшейся Бетти. Сарацинка присела на сундучок и собралась, было, вонзить зубы в сочный окорок, как вдруг заметила позади какое-то движение. Девушка скорее раздосадовано, чем испуганно, обернулась и обомлела.
- Ма... Ма... Марцелл... - просипела Бетти, медленно отодвигаясь от приближающегося пса, на морде которого угадывалось весьма хищное выражение. Чудовище остановилось и слегка приподняло верхнюю губу в ехидной усмешке, как бы говоря: "Ну что? Съела?"
Такого зрелища нервы впечатлительной восточной девушки выдержать не смогли и она, завизжав, опрометью кинулась вон из комнаты, успев накинуть на собачью морду какую-то тряпку (видимо в надежде, что пёс запутается). С отменной скоростью преодолев пару лестниц и слыша гневное сопение зверюги, идущей по следу, Бетти заскочила в одну из неубранных гостевых комнат, задвинула хлипкую щеколду и присела за спинку кровати, поминая про себя попеременно то божью, то собачью матерь. За дверью послышались мягкие шажочки широких лап. Потом дверь содрогнулась от удара, и щеколда приготовилась выбросить белый флаг... Бетти зажмурилась, гадая, чем собака долбится в дверь - лапами или головой (всё ж таки об этом думать было приятней, нежели о том - зачем собака столь настойчиво пытается добраться до одной скромной особы, полумертвой от страха). Щеколда, последний раз протестующе звякнув, отлетела, и в дверном проёме возник пёс - Бетти заскулила и постаралась максимально уменьшиться в размерах. Марцелл, явно наслаждаясь чувством хозяина положения, неспешно подошел и начал обнюхивать жертву, практически не подававшую признаков жизни. Найдя уворованный кусок копчёного мяса, по прежнему завёрнутый в передник, пес деловито извлёк его на свет и отточенным движением проглотил, лязгнув полуторадюймовыми клыками. Презрительно посмотрев мимо окаменевшей служанки Марцелл поскрёб лапой за ухом и прошествовал к выходу.
Бетти осмелилась, наконец, открыть один глаз и, завидя спину уходящей собаки, прошептала:
- Чтоб ты сдох.
Правда, интонации попыталась смягчить из некоторого опасения, как бы песик не вернулся. Затем Бетти, пребывая в весьма мрачном настроении, взялась за уборку, лелея планы о страшной мести. И в частности предвкушая, как хорошо будет смотреться шкура Марцелла вместо коврика.

Вы когда-нибудь чувствовали себя настолько не уютно, что бы хотелось провалиться сквозь землю и никогда больше не появляться на свет Божий. Такое обычно испытывают дети, когда отец-настоятель застукает их за не богоугодным делом, за которое, по словам все того же отца-настоятеля, они попадут прямо в ад, минуя чистилище. Они понуро стоят и пытаются продырявить своим взглядом пол, ведь нужно же провалиться. Их лица заливает густая краска стыда, а изо рта вырываются хриплые возгласы, что они больше никогда не будут делать того, что сделали. Мерное покачивание головы святого отца, убеждает их, что они прощены и могут идти дальше. Единственное их наказание это прочтение десять раз «Отче наш» и каких-нибудь еще молитв, очищающих совесть провинившихся шалопаев. Но это все хорошо для детей. А когда в такую ситуацию попадают взрослые, то здесь чтение молитвы не обойдешься, да розги покажутся желанным наказанием.
- Теперь я слушаю вас. – произнес сэр Гай Гисборн, смотря на троих стражников, но в первую очередь на Жиля, который был за старшего в силу своей опытности и возраста.
- Милорд, мною в лесу были замечены подозрительные движения, да и крики лесных птиц, говорили о том, что в лесу твориться что-то не ладное. – Жиль на ходу придумывал искусную ложь, сам не подозревая, что практически говорит правду.
- Взяв с собой Дрейка и Билла, мы пошли в лес на разведку. Но…да я признаю, что это не достойно воина…это оказалась ложной тревогой, а точнее сказать отвлекающим маневром со стороны лесных разбойников. – Жиль приложил руку к груди и … Оберег со святыми мощами. Его не было на шее. Видать, он потерял его, когда возился с этой деревенщиной в лесу. Но как он мог потерять? Наверное, эта шалава сорвала его, а он дурак и не заметил и теперь святыня, не раз выручавшая его в разных бедах в руках у обычной деревенской шл..хи. Что же делать, он должен вернуть его любой ценой. Ответ и план действий пришел неожиданно.
- Милорд, в лесу нами была замечена одна деревенская девчонка. Это она подавала ложные сигналы из леса. Она наверняка связана с разбойниками и до сих пор думает, что ее маленькая тайна не раскрыта. Прикажите своему верному слуге…сэру Ричарду Уайту найти ее. Как опытному воину, ему не доставит это ни каких проблем. А ему в помощь дайте нас троих. Ведь мы знаем эту деревенщину в лицо и сможем ее опознать.
Жиль мысленно улыбался. Этот грязнокровка провалит операцию и его понизят, а то и выгонят из замка, а уж он, Жиль дЭрве, приложит к этому максимум усилий. Но мешочек с мощами святого Бенедикта нужно вернуть. Этого он просто так не оставит.

Эвелина подняла глаза на стрелков, и ей захотелось просто умереть на месте. Позором покрыта теперь её жизнь, честь поругана… И так тягостны мужские взгляды, хоть и полные понимания и сочувствия.
- А ну-ка, что с тобой, девочка? Пойдём-ка куда-нибудь, где тут можно присесть? – Услышав заботливый голос Генриетты, девушка вновь разрыдалась, уткнувшись в плечо целительницы.
Её тело было лишь утомлено, настоящую травму пережила её душа, и вряд ли кто-то мог сейчас ей помочь. Разве что заботой не дать утонуть в бездне отчаяния.
Рука Эвелины по-прежнему крепко сжимала кожанный мешочек, принадлежавший Жилю. Лишнее напоминание о пережитом, но вера не позволяла избавиться от святой вещицы.

Брат Тук, опираясь на свою палку-посох, мерил, казалось, неторопливыми шагами лесную тропу. Однако, при этом, он умудрялся и на фут не отстать от остальных своих спутников. Дорога в «Зеленый Рог» была монаху хорошо известна, и он почти не отвлекался на окружающее, думая о чем-то своем, пока полы рясы шуршали по стоптаной зверями траве.

Менестрель поймал серебряный кругляшок и согнул спину в поклоне:
- Всенепременно, сэр рыцарь!
Аллен изрядно повеселел и, расправив плечи, прошел в замок, оставив за спиной двух жлобов из шерифовой стражи. Жлобы с явным неудовольствием смотрели вслед тамплиеру, который лишил их намечавшегося развлечения. Оказавшись внутри, Аллен хотел было проверить монету на зуб, но тут же устыдился своего порыва - если уж рыцарю Храма нельзя доверять, то кому можно? Затолкав неожиданное приобретение поглубже в кошелек, менестрель направился вперед по сводчатому коридору.
Однако, не успел Аллен сделать и пары шагов, как перед ним, словно поганка из земли после грибного дождика, возник крепкий старичок, смеривший певца хмурым взглядом.
- Ты, что ли, орал, что желаешь петь нашему почтенному шерифу?
Аллен передернул плечом, отчего ремень лютни соскользнул и инструмент приземлился в руки владельца:
- Отчего ж не я?
- Так уж хорошо ты поешь, что не боишься предстать пред благородным шерифом и его высокими гостями?
- Сам судить не берусь, но люди говорят, что голос у меня слаще меда - особенно после кружечки доброго пойла. А один добрый барон так меня нахваливал, что не пожалел плаща со своего плеча, - менестрель растянул ткань, демонстрируя все достоинства упомянутого предмета. Старик повернулся к Аллену спиной и, бросив через плечо "Идем", пошел с неожиданной для его почетного возраста скоростью.
Хитросплетения коридоров и переходов привели Аллена во внутренний дворик замка, где его ожидал с десяток слуг. Старичок, неожиданно оказавшийся за спиной менестреля, подтолкнул его вперед:
- Спой-ка для начала нам, а то негоже подавать к ужину нераспробованный товар.
Аллен ответил с дружелюбной улыбкой:
- Ставлю свой плащ против дырявого ботинка, если ты так пробуешь каждый бочонок вина, который идет к столу, в нем остается не больше половины!
С этими словами певец ударил по струнам. По двору полилась мелодия, столь задорная, что даже лавки, услышав ее, должны были пуститься в пляс. Да что лавки, знаменитое шерифово кресло и то не устояло бы и со скрипом станцевало бы что-нибудь эдакое! Под эту задорную мелодию Аллен завел разухабистую песню о молодой вдове и горбуне, положившем на нее глаз. Когда певец на два голоса изображал то напуганную девицу, то горбатого грубияна, слуги покатывались со смеху.
Неожиданная мысль посетила Аллена когда он уже подходил к концу своей песни - концу, сказать, такому, что у парочки служанок на щеках вспыхнул румянец. Уиннифрид! Она ведь должна быть где-то совсем рядом. Может, она и сейчас стоит у окна и слушает его. Конечно, слушает - не могла же Уинни не узнать его голос и его игру! Так почему бы не подать ей знак, что ее возлюбленный не забыл о ней и не отступился, что он тут как тут? Менестрель придержал расшумевшуюся лютню и начал наигрывать незамысловатую песенку, от которой словно пахло сеном, медом и прочими радостями вилланской жизни - как ее рисуют певцы и поэты. Слова же в песенке были такими:

Крис шел по дороге, внимательно глядя себе под ноги. Вот уже второй раз за день они проделывали этот путь. И второй раз не нес он ничего, кроме тягостных раздумий, натянутого молчания и смутного предчувствия беды. Но тогда с ними шел Робин. И это вселяло в сердце надежду. Надежду на лучшее - на новую маленькую победу. На хоть какую-то справедливость. Робин Гуд в глазах Криса был именно олицетворением всего этого – надежды на лучшую жизнь. Будь Крис таким же умным как Тук, наверняка ведь смог бы объяснить - как оно это. А так не мог – слов таких не знал. Просто сердцем чувствовал.
И сейчас его сердце сжималось в предчувствии беды.
Он тихонечко скосил глаза вправо – сбоку от него шла Лисичка. Так же как и он, глядя на дорогу под ногами. Обычно Кэт не такая – она веселая и разговорчивая. Но не сейчас. Она ведь то же из Сайлса. Так же как он знает – беда случилась. Не бывает такого дыма, коли просто стог сена под солнцем загорелся, или костер кто запалить решил.
Нет, тут дым совсем другой – плохой он. Крис это сердцем чуял. Да и что хорошего может в деревне приключиться, куда люди шерифа наведались?
Крис шмыгнул носом и ускорил шаг. Ничего его сегодня не способно было обрадовать – не солнечные зайчики на дороге, ни промелькнувший в кустах кролик. Даже рука к стрелам не потянулась – не до того сейчас.
…почему все так? – размышлял он. – Ведь Тук говорил – бог всех создал равными. Почему же одни богаты и злы, и обижают других, если перед богом все равны? Надо спросить у Тука. Потом.
А теперь лучше б еще прибавить шагу.

В сопровождении Кэт и Криса Скарлет двинулся в сторону пожарища, ибо, что это было пожарище, не смог бы сомневался теперь и младенец. Хорошо это было или плохо? Конечно, плохо. Особенно для тех, чьи постройки подверглись нашествию красного петуха. Ладно бы на лес огонь не перекинулся. Да и теперь надо было тушить. Пока не поздно.
- Бежим. Хоть местным поможем. С огнём в лесу не шутят, - крикнул Скарлет, переходя с быстрого шага на лёгкую рысцу.
"Так, кто же мог поджечь", - мысли Скарлета продолжали работать в заданном направлении, нее желая успокаиваться, - "Шериф? . Его ратников уже не осталось в Сайлсе. Вернулись, разве. Местные? Так они не с луны же свалились, себя поджигать. Странно, очень странно. И главное - ясности мало. Может на месте что поймём"
Скарлет натянул на бегу шляпу аж на самые уши, дабы ветер не сорвал её на бегу и достал кинжалы. Это на всякий случай. Лучше быть подготовленным к худшему, нежели оно само найдёт тебя невзначай.

Услышав любимый голос под окном, Уиннифрид вскинулась, бросила иглу воткнутой в черный драконий нос и шепнула:
-- Аллен! Мэриан, это ж Аллен!
И подбежала к окну, распахнула его...
Нет, не закричала во весь голос, увидев внизу, в толпе слуг, певца в знакомом алом плаще. Хватило ума сдержаться. Только шептала в такт бешено стучащему сердцу: "Взгляни же, взгляни, подними голову..."
А родной голос пел:

Пусть выйдет под окошко
Девчонка вечерком...

"Выйдет, Аллен! Еще как выйдет!.."
-- Мэриан, если меня начнут искать -- я не то в часовню ушла помолиться, не то в кладовке приданое перебираю... И дай мне скорее то твое платье, самое простое... про которое шериф говорил, что ты в нем как кухонная замарашка!.. Бетти, куда убежала Бетти? У нее платок такой яркий, приметный, его весь замок знает... и еще корзинку нужно, с какой Бетти на рынок ходит...

- Ах, какая трогательная история, - скривил губы Гай. - А знаешь, где ты ошибся, Жиль?
Гисборн заговорщически склонился в седле.
- Ты сказал, что эта вилланка подавала отвлекающие сигналы. Ты сказал, что вы ее видели... - рыцарь вновь выпрямился, и по его лицу пробежала тень, а глаза сверкнули недобрым огнем. - Так какого черта ее не вижу я?..
Наверняка, будь на месте Гисборна какой-либо иной рыцарь, он бы последние слова постарался сказать с максимально доступной ему громкостью, придал бы голосу рыкоподобное звучание, ударил бы солдата по лице рукавицей или снес бы ему голову... Гисборн же, выражая свой полыхающий, будто пламя в камине, гнев, говорил ядовитым и тихим голосом, проникающим в самое нутро слушателя, заставляя того невольно съеживаться от страха перед неминуемой расплатой. Гай Гисборн, казалось, не умел прощать. Он просто ждал подходящего момента, когда упомянутая расплата будет иметь наивысшую эффективность.
- Дабы доказать свои слова, д'Эрве, ты должен был умереть, но привести эту девчонку ко мне, предоставив доказательство ее существования. Ты не подумал своей соломенной головой, что ее можно допрашивать, а? - командир всё-таки не выдержал и повысил свой голос. - Ты не подумал, что она могла бы вывести нас на этого... Робин Гуда?
Он выплюнул имя разбойника, как в далеких восточных странах выплёвывают кислый виноград. И если бы Гисборн мог, он бы с удовольствием потоптался по этому имени, а после - пронзил бы его мечом.
- Милорд... она... убежала... - неуверенно пробормотал Дрейк, стараясь глядеть на носки своих сапог.
- Убежала? - Гисборн усмехнулся, и его ухмылка казалось еще хуже, нежели недавние слова. - Убежала от гордости Ноттингема, от стражников шерифа? Вы заслуживаете пасти кур и мыть свиней, а не носить эту форму. Я еще подумаю над вашими словами, а пока - марш в Ноттингем, простолюдины!
Гисборн рванул поводья коня, разворачивая его в сторону замка и пришпорил животное, отрываясь от своего отряда. Тодд, обернувшись на пеших солдат, тяжело вздохнул и поскакал вслед за своим сеньором.

Разобравшись со всеми делами в казармах, Ричард вышел во двор славного замка Ноттингем и глубоко вдохнул свежий, по сравнению с душными и затхлыми бараками, уличный воздух. Как же всё-таки хорошо здесь, на родине! Даже несмотря на все её недостатки и внутренние проблемы, вражду и распри между саксами и норманнами, трудную повседневную жизнь, Уайт всей душой любил Англию и относился к своей стране с редкостным патриотизмом. Ричард всё ещё не хотя вспоминал свои не слишком счастливые дни на чужбине, когда каждый раз, останавливаясь на привал, он всем сердцем желал, чтобы следующее утро встретило его не знойно палящим, слепящим глаза светилом, а ласковым, лишь слегка пригревающим солнцем, а то и лёгким английским дождичком.
И вот, война закончилась, и Ричард вернулся домой, где его за проявленную отвагу и доблесть ждало повышение по службе. Казалось бы, жить себе, да радоваться, однако всякий знакомый Уайта скажет, что в последнее время, не смотря на счастливое и столь долгожданное возвращение, юноша стал хмуриться ещё больше, чем обычно, и больше молчал, чем говорил, хотя ещё всего пару лет назад молодому Уайту рот было не заткнуть...
А дело было в том, что Ричарда всё чаще начинали одолевать сомнения. Иной раз, наблюдая за более чем скудным хозяйством крестьян, за их тяжелой, безрадостной жизнью, Уайт спрашивал себя: а за правое ли дело он служит? Действительно ли он несёт военную службу на благо родины, является ли он настоящим защитником простых граждан от разбойников? Приносит ли он пользу Англии?
Ричард с угрюмым видом обходил по периметру двора, проверяя караулы и каждый раз, когда младшие по званию стражники вытягивались в струнку при его появлении, старался как можно быстрее скрыться с их глаз, сообщив, что никаких особых приказов нет. Хотя Ричард уже успел привыкнуть к своей новой должности, сейчас ему не очень хотелось слышать фальшивые заверения подчинённых о своей безграничной преданности. Как будто Уайт никогда не слышал, как солдаты шепчутся у него за спиной! Как же, ими командует полукровка, какой стыд! Эх...
Тут внимание Ричарда привлёк стоящий под окнами замка менестрель. Парень мастерски играл на лютне и пел весёлые, задорные песни. Как же всё-таки музыка способна поднять настроение! Ричард, едва сдерживаясь от того, чтобы не подпеть менестрелю, невольно улыбнулся.
Бросив на парня последний, немного грустный взгляд, Ричард продолжил свой рутинную и абсолютно бесполезную (с его точки зрения) проверку сторожевых постов.
Улыбка с его лица тут же исчезла.

Скромное серое платье. Яркий цветастый платок, уворованный из сундучка служанки Бетти и повязанный по самые брови -- так, как повязывала Бетти-Лейла, выходя в город, под посторонние взгляды. Низко потупленный взгляд, мелкая походка -- ну, Бетти, да и только! Поздновато собралась за ворота, да какое до того дело стражникам...
Девушка пересекла двор. В стороне, совсем рядом, в кольце слуг еще продолжал петь Аллен -- теперь он затянул грустную старую балладу.
И ведь нельзя даже знака ему подать!

Ричард старался как можно быстрее разделаться с нудной работой, чтобы потратить остаток дня на себя, как обычно, проведя свободное время в раздумьях. А может, даже удасться найти хорошего собеседника? Всё-таки, хандра солдату ни к чему, нужно хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей, а не киснуть, как барышня.
Кстати, о барышнях. Внимание Ричарда внезапно привлекла девушка, замотанная в яркий платок. Кажется, это служанка-сарацинка из Ноттингема, Бетти. Интересно, что ей понадобилось в такое время во дворе замка? Хотя ничего странного, ей ведь могли поручить сходить на рынок или ещё что-нибудь.
И прошёл бы сейчас Уайт преспокойно мимо, если бы... Если бы не приметил рыжую прядь, которая ненароком выпала из-под платка! Но ведь Бетти сарацинка, она жгучая брюнетка!
Ричард остановился, внимательно смотря на беглянку, которая явно старалась держаться поближе к менестрелю. Кто же она такая? В замке обитают преимущественно норманны, кому же там носить огненно-рыжие волосы?...
Ну конечно! Ведь совсем недавно в замок прибыла дочь барона де Тайбуа, чтобы найти себе достойного жениха! И у неё были как раз именно такие красивые рыжие волосы! Господи, неужели девица решила сбежать из Ноттигема? О, она даже не представляет, какую беду навлекает на себя и на других! Какой переполох поднимется в замке из-за её излишнего свободолюбия! Под горячую руку попадут все, да и у самой Уиннифрид могут быть большие неприятности. Её нужно остановить во что бы то ни стало!
Не медля ни секунды, Ричард стремительно направился в сторону девушки, стараясь не слишком привлекать к себе внимание и делая вид, что просто совершает очередной обход...
Как он и ожидал, Уинни не обратила на солдата внимания, что позволило Ричарду с лёгкостью приблизиться к беглянке незамеченным.
Ричард крепко, но как можно спокойнее взял девушку за предплечье, словно приветствуя старую знакомую. Уайт не хотел, чтобы у Уинни были проблемы, а потому не собирался поднимать шум.
- Приветствую вас, леди де Тайбуа, - дружелюбно, но с лёгким укором произнёс Ричард, всё ещё держа юную дочь барона за руку. - Не гоже молодой благородной девушке гулять одной по вечерам. Да ещё зачем-то наряжаться служанкой... - Не смотрите на меня так! - он улыбнулся. - На вашем месте, перед тем как выйти из замка, я бы тщательно проверил, хорошо ли завязан платок и скрывает ли он мои огненно-рыжие локоны полностью... - с этими словами Уайт быстрым движением сдёрнул с головы девушки платок. Яркие волосы рассыпались по её хрупким плечам. - Чтобы вы сейчас не планировали, поверьте, для вас будет лучше, если вы вернётесь в замок. Никому из нас не нужен переполох, поэтому давайте сделаем всё тихо и мирно, хорошо? - Ричард посмотрел на Уиннифрид с надеждой.

Девушка поднесла ладошки к вискам, словно с опозданием пытаясь удержать на голове платок, которого там уже не было...
Этот бдительный негодяй, пропади он, стоял так, что загораживал ее от стражников у ворот. Взгляды столпившихся слуг обращены к менестрелю, никто не обернулся поглядеть, что там произошло за их спинами.
А вот Аллен... Аллен стоит лицом к ней! Аллен все видит!
Только бы не наделал глупостей, только бы не выдал себя...
-- Да, -- глухо сказала Уиннифрид, -- я вернусь...

Ноттингем.


Шериф поставил последнюю точку в очередном письме, и блаженно потянулся в кресле.
« Уффф… всё, это последнее на сегодня, больше бумаг нет, - шериф залпом допил остатки вина и поднялся из кресла и начал раскрадывать бумаги, счета и доносы отправились в аккуратный ларец для бумаг, а текущие распоряжения и письма в нарядный мешок, что висел на его кресле.
Взяв мешок, шериф решительно отправился к дверям, нужно было отдать его секретарю, чтобы он раздал письма гонцам…
« Ох! Надо найти стюарда, узнать, как продвигается подготовка к пиру! – шериф вышел из своих покоев и направился в большой зал, налево, направо, через галерею, снова направо, как же огромен Ноттингемский замок. Наконец, сэр Ральф вышел в большой зал, в котором уже вовсю кипела работа по подготовке пира, стюард выполнил порученное ему, уже были поставлены столы и подготовлены скатерти, а слуги старались, натирали до блеска чеканную посуду, что предстояло поставить на столы.
« Хоть что-то в этом замке делается нормально… - шериф позволил себе улыбку – надо будет не забыть отблагодарить стюарда… хоть он и сакс, но вполне толковый… Может, стоит сказать Тильде, что всё в порядке?»
Шериф поглядел по сторонам и заметил жену стюарда, Аделину, которая отдавала приказы другим слугам.
- Аделина!
- Ваша милость… – женщина склонила голову перед сэром Ральфом.
- Как идёт подготовка?
- С Б-жьей помощью, всё будет готово к сроку, как и хотела ваша милость…
- Отлично! Я рад, что на тебя и твоего мужа можно положиться! – шериф чуть улыбнулся.
- Ты знаешь, где сейчас моя супруга? Я хочу обрадовать её этой новостью.
- Что вы ваша милость, откуда ж мне это знать, когда я видела её в последний раз, она была в своих покоях – Аделина опустила голову, будто сожалея о своём незнании.
- Хм, хорошо. Я пойду, проведаю её – шериф достал из своего кошеля пару монет и подал их женщине, - вот тебе за труды, и не забудь, пир уже скоро, уж потрудитесь чтобы всё было как надо…
- Не извольте беспокоиться ваша милость, всё сделаем…
Шериф кивнул и вышел из залы, проходя по одной из галерей, он краем глаза заметил небольшое столпотворение во внутреннем дворе замка, заинтересовавшись, шериф подошёл к ближайшему окну и поглядел вниз.

К тому времени, когда шериф выглянул в окно, Уиннифрид во дворе уже не было. Уайт молча и твердо проводил барышню в ее покои и сдал на попечении служанки Бетти, уточнив, что служанка с этой минуты за юную госпожу головой отвечает.
И теперь -- после его ухода -- Уиннифрид, до сих пор гордо молчавшая, дала волю слезам...
-- ...И я взяла твой платок... и уже была почти у ворот... а тут этот... этот... говорит -- прядка выбилась...
И конец рассказа утонул в горьком плаче.

Когда Бетти наконец-то выгребла из гостевых спален кучу мусора, удивляясь - какие же всё-таки свиньи эти знатные норманны, солнце потихоньку заваливалось за черепичную крышу дома и на Ноттингем опускался развеселый английский вечер. Развеселым он был из-за доносившейся со двора песенки и Бетти выглянула в окно, пытаясь разглядеть поющего, голос звучал где-то рядом, но, похоже, за углом. Служанка высовывалась из оконного проёма всё сильнее и вдруг едва не выпала от увиденного - по двору легкой походочкой целеустремленно шла куда-то... она сама! И платок её, и платье, и походка... Перепуганная сарацинка присмотрелась внимательнее...

- Спаси и сохрани, святая дева Мария, - зашептала Бетти, заламывая тонкие пальцы и пуская слезу горькую, - ну что за день! Сначала мяса кусок изо рта вырвали, а теперь вот платок последний приличный забралииии! Креста на вас нету!

Впрочем, разглядев воровку платка, Бетти столь же горячо принялась молиться за успех побега (ибо она сразу же раскусила смысл маскарада Уиннифрид). Но, увы, беглянку перехватили. Разочарованная зрительница плюнула в сторону растреклятого стражника и побрела в свою комнату... От всего пережитого её ощутимо потряхивало.

Через некоторое время она поглаживала рыдающую у неё на плече Уинни и шептала:
- Ну ничего, ну успокойся... У меня вот сегодня мясо отобрали - я же не плачу... Мы что-нибудь придумаем.

Аллен пел старинную песню, которая звучала по старой доброй Англии уже почитай сотню лет. О чем была эта песня? Как и все другие, о любви и о смерти. Лютня тихо и печально вторила менестрелю, то звеня как весенний ручей, то завывая подобно ветру в пустом доме. Люди слушали певца, думая о чем-то своем, и их взгляд туманила печаль.
Аллен отвлеченно теребил струны, обшаривая взглядом каждую башенку и каждый перход. Казалось, замок подслеповато щурился узкими окнами, пытаясь разглядеть, кто мешает его каменному сну. Певец пытался разглядеть Уинни и сердце его замирало каждый раз, когда в оконном проеме мелькала чья-либо фигура. В каждой служанке мерещились ему огненные кудри и летящая походка милой сердцу Уинни. Вот и у той замарашки, семенящей вдоль стены, волосы - точь в точь, как у Уиннифрид.
К служанке, привлекшей внимание Аллена, подошел стражник - да видать непростой. Схватил за руку, что-то сказал. Певец захотел отвести глаза - не любил он подобных сцен. Посмотришь на эдакого мужлана - и сам как в грязи вывалялся. Но засмотрелся Аллен на рыжий завиток - и понял что пропал. Стражник, будь он трижды неладен, сорвал с девшки платок. Уиннифрид!
Если бы сейчас менестреля растягивали на дыбе трое - боль не была бы и вполовину такой сильной, как та, что пронзила его сердце. Всей душой он устремился к возлюбленной - помочь, защитить, закрыть собой. Но как удар плети загоняет дворового пса в конуру, так и Аллена остановил голос разума, стоном отозвавшийся в груди. Нельзя! Можно лишь скрежетать зубами и ловить взгляд Уинни. Можно проклинать свинью-шерифа и его свору. Но нельзя себя выдать. Никак нельзя. Ты ничем не поможешь Уиннифрид, если твоя шея почувствует на себе вес ягодиц, Аллен-э-Дейл!
Порыв схлынул, как отступает жар от больного лихорадкой. Только тогда Аллен понял, что смолкла песня, что он стоит под взглядами слуг и так всцепился в струны скрюченными, что еще чуть-чуть - и они лопнут с жалобным стоном. Менестрель рассмеялся , глаза сверкнули безумным весельем:
- Ну да полно горевать, будем танцевать!
Лютня ответила хриплым хохотом.

За окном, толпа прислуги внимала какому-то менестрелю.
« Чернь… - подумал шериф и скривился – тоже мне… а может, стоит пригласить его на пир, всё веселее будет...»
Сэр Ральф отошёл от окна пошёл дальше к покоям леди Матильды, поднявшись в комнату своей супруги, шериф обнаружил, что его жены нет в своей комнате.
« Хм… интересно, куда она пошла? Внизу её нет… здесь тоже… может в часовне? Или ещё где… - шериф хмыкнул и почесал щеку – а может…»
Когда шериф вышел из комнаты супруги, его стали одолевать мысли о том, куда могла пропасть его благоверная, подозвав ближайшего стражника, он спросил:
- Ты не видел, куда пошла моя жена?
- Я… ваша милость… я…
- Ну, отвечай же!
- Никак нет! Не видел! Видел, что выходила, а куда, не могу знать ваша милость!
- Хм… - лицо шерифа чуть помрачнело – значит, она вышла из комнаты?
- Так точно! В плаще, видать погулять одна захотела!
- Погулять… - лицо шерифа помрачнело ещё больше – свободен, хорошо служишь!
- Рад стараться! – стражник вытянулся перед сэром Ральфом.
Шериф дал солдату мелкую монетку, кивнул и пошёл дальше.
« Ох, как мне это не нравиться…»
Остановившись на памятной галереи, шериф снова посмотрел вниз, менестрель всё играл, на этот раз мелодия была веселой, а в песне пелось про очередного рогатого супруга…
Глаза шерифа впились в менестреля и начали сужаться, повернувшись, шериф махнул рукой стражникам:
- А ну-ка выкиньте этого фигляра из замка! Тут ему не трактир! Где он может развлекать народ! Пускай убирается, если он слишком горд, чтобы самому предложить свои услуги хозяину этого замка! Ему тут не место! Живо!
Стражники кивнули и бросились исполнять приказ сэра Ральфа…

Уиннифрид собралась и умчалась настолько быстро, что Мэриан едва успела сказать ей пару ободряющих слов и дать платье, о котором та говорила. И только когда дверь захлопнулась за подругой, Мэриан прижала руки к груди и горячо помолилась за нее. После этого она несколько минут стояла словно в растерянности, затем, будто очнувшись, направилась к окну, где тут же нашла взглядом Уинни. О, маскарад безупречен!
Но его все же смогли распознать. Мэриан до боли стиснула кулаки, но помочь подруге в любом случае ничем не могла. Как жаль... как жаль! Уинни быстро ушла, и Мэрион порадовалась хотя бы тому, что вряд ли кто-то еще успел заметить эти огненно-рыжие волосы, по которым так легко распознать леди де Тайбуа!
Но бедная Уинни! Как ей, наверное, сейчас тяжело! Мэриан буквально бегом направилась в покои Уинни, где застала ее и Бетти: служанка успокивала рыдающую девушку. Мэриан тихо присела рядом и сочувственно положила руку на плечо Уинни. Говорить ей сейчас ничего не хотелось, да и слова были бы бесполезны, но пусть подруга чувствует ее поддержку.

Ноттингем

Когда леди Матильда выходила из дверей церкви, солнце уже застряло в зубцах донжона, от домов ложились длинные, косые тени. Площадь была пустынна, а на паперти скособоченным изваянием застыл городской сумасшедший, человек без возраста и без народности, одинаково бессвязно лопотавший на трех языках. Здесь, в Ноттингеме, его называли Таном: кто с насмешкой, а кто и с суеверным подобострастием.
Красавица шагнула вперед, и нелепая статуя ожила, замахала рваными рукавами, одной ладонью отводя с грязного, в темных разводах, лица спутанные сосульки волос, а вторую протягивая к женщине.
- Тили-тили-тиль! – к заплатам, прикрывавшим локти дурачка, были пришиты железные бубенцы. – Тили-тиль! – вторил он звону скороговоркой, жалко кривя безгубую расселину рта. – Тиль, Тильда, монетку доброму человеку! Одно пенни голодному человеку!
Госпожа де Моллар качнула головой, отворачиваясь; от юродивого шел очень тяжелый дух.
- У меня нет при себе денег. Приходи к вечеру в замок, я прикажу, чтобы тебя накормили.
Громко хлопнув в ладоши, дурачок закивал с такой силой, будто хотел вытрясти вшей из свалявшихся колтунов. Широкая улыбка показала бурые корешки зубов.
- Тиль-тили-тиль! Тан зван, Тан зван, будет обед. А обета нет, нет как нет. Тиль-тиль! Тебя подменили – раз, его – два.
Гордая норманнка вздрогнула, словно ее наотмашь вытянули кнутом. Проколов дурачка встревоженным взглядом, она с открытой угрозой вздернула припухшую губу.
Наверное, искусала ее невзначай, увлекшись ученым диспутом.
- Тан только тебе, только тебе, - горячо зашептал юродивый, оглядываясь по сторонам и тряся лохмами. – Вижу, тиль-тиль, шла с одной заботой, идешь с другой. Эта – лучше! Эта – лучше! Хороша подмена, тиль-Тильда. Гроза в другой. Тан поест и помолится, не за грехи помолится, от греха!
Госпожа де Моллар еще долго не отпускала его взглядом, потом медленно кивнула. Глаза норманнки заволокло холодным спокойствием.
- Бог с тобой.

... Она знала, что выглядит безупречно. Может, в линиях крупных век появилась сытая, утомленная тяжесть – но кто отличит ее от той, что навлекают заботы? Талантливый скульптор подметил бы, каким древней загадкой дышит лицо норманнки, какая тайна прячется в уголках ее рта, лениво изогнутых кверху. Вот только святой из нее все равно не вышло бы, а языческих богинь давно перестали ваять... А разве надменная уверенность Матильды не походила на ту, прежнюю? Парой часов раньше хозяйка города шла сражаться и побеждать, а теперь она бросала вызов – всем.
Жена правителя выше подозрений.
И кому какое дело до странного блеска ее зрачков?

---
(to be continued)

Ноттингем, замок шерифа

Матильду остановило робкое «э-э...» воина, который нес караул у ее двери.
- В чем дело? – отрывисто спросила норманнка, замерев на пороге.
- Госпожа, его милость спрашивал, куда вы пошли.
- Вот как?..
Холодная улыбка вышла слегка натянутой. «Надо учиться новой игре», - устало подумалось женщине. Приподняв подбородок, она продолжила вслух:
- И что ты ответил?
- Что... я не знаю, - произнес стражник, запинаясь. – Что вышли в плаще, прогуляться, должно быть...
Глаза госпожи де Моллар опасно сузились.
- Никогда, - свистящим шепотом сказала она, - никогда не позволяй себе домыслов на мой счет. Ясно?!
- Да, госпожа...
Больше всего на свете караульному хотелось провалиться сквозь камень до самых винных погребов и там напиться так, чтобы забыть про этот кошмар.
- Вот так, - кивнула Матильда и, погрозив напоследок взглядом, скрылась в своих покоях.

Стражник размашисто вытер со лба пот, тихо ругнулся – стальные кольца исцарапали кожу.
- Нечего было язык распускать, - сочувственно буркнул его напарник. – Знаешь же, ее милость не любит, когда лезут в ее дела.
- Я как лучше хотел, - уныло пробормотал караульный. – Если б его милость ее не сыскал, она потом сама б и сердилась... вдруг какая срочная надобность?
- Ну и пень ты, Хью, хоть и хороший человек, - хмыкнул второй стражник. – Сразу видно, молодо-зелено. Ты сколько при госпоже, недели две? Поймешь еще, что у ее милости не бывает «как лучше». Только «как надо». Или же «как приказано». Усек, парень?
- Еще бы, - Хью передернул плечами, понуро уставился в пол.

***

Не минуло и получаса, как госпожа де Моллар вышла из своей комнаты, одетая, как для пира – в густо-зеленом бархате, расшитом серебряными нитями, и с волосами, уложенными короной. Переплетение темных прядей покрывала жемчужная сетка, крупные морские перлы украшали и мочки ушей, освещая живым перламутром их матовую белизну. Когда норманнка подносила к груди надушенные амброй пальцы, поправляя изумрудную брошь, по ее обнаженной руке с мелодичным звоном катались тонкие браслеты.

- Поздравьте меня, милорд.
Зайдя к шерифу, она опустилась на деревянное кресло, счастливая и утомленная – не скрывающая ничего.
Неслыханное нахальство. Потрясающая дерзость.
И единственный способ утаить ложь.
- Мне удалось добиться того, чего я хотела, - глаза Матильды излучали торжество. – Я настроила эмиссара благожелательно, и хотя сперва его присутствие в Ноттингеме означало для вас угрозу отставки, теперь об этом речь, скорее всего, не пойдет... если вы будете вести себя как подобает и не исхитритесь прогневать посланника Ордена. Сэр де Мурье милостиво согласился принять приглашение на обед...
Госпожа де Моллар приподняла руку так, чтобы закатные лучи играли с крупным алмазом в ее кольце, повернула кисть, любуясь разноцветными брызгами света.
- Этот человек очень силен духом, - продолжала она, - и может стать опасным противником. Он умен, образован, не чета заросшим щетиной вепрям, которые будут и на столе, и за ним... поэтому никогда не окажется с вами на короткой ноге. Даже мне – мне! – было несказанно трудно заручиться его расположением.
Леди Матильда бросила на шерифа холодный взгляд.
- А что можете мне поведать вы, милорд? Чем вы занимались в то время, как я спасала вас от немилости и разорения?

Стоя на пороге комнаты, которая теперь стала его личной, Вилл оглянулся, убеждаясь, что вода сменена, новые свечи - в подсвечниках, а комната прибрана. По ряду причин он предпочел все сделать сам; честный труд не тяготил его.

Сейчас, в полном снаряжении, с белоснежным плащом скрывающим котту и кольчугу, размеренно шагая, он вышел из церкви и, не заходя в конюшню за своим боевым конем, направился мимо выпрямившихся стражников к замку; прохожие косились или оборачивались вслед, а одна женщина даже протянула своего замызганного ребенка для благословления, чьё испуганное лицо сэр Аскольд быстрым жестом перекрестил походя.

Одежда храмовника была тщательно вычищена, волосы расчесаны; теперь была его очередь носить при себе реликвию - скипетр, а его левая рука, привыкая, легла на рукоять кинжала, ощупывая навершие...

"Свет ноттингемского общества... Познакомимся."

- Ну-ну, моя хорошая, не плачь... - заботливо пробормотала целительница, гладя Эвелину по волосам. - Ну, всё будет хорошо... ты теперь среди друзей, тут тебя никто не обидит... Вот, видишь, и брат тут с тобой, никому в обиду не даст...
- Мач, где тут лагерь? Ну-ка, веди нас... - попросила Генриэтта.

Гай Гисборн

Копыта скакуна впечатали грязь на дороге, обдав нищего попрошайку, тянущегося рукой за развевающимся плащем рыцаря, брызгами. Нищий закашлялся, одернул руку, когда новая порция брызг, на сей раз - от Тодда - вновь испачкала его лицо.
Ноттингем жил своей собственной жизнью, дым из труб, слабый свет из окон и пьяные возгласы из переулков и трактиров. Гисборн не стал задерживаться на улицах города, сразу же направив коня в сторону замка. Два всадника быстро достигли ворот, где ленивый сержант, нахлобучивший шлем на голову, тут же вытянулся по струнке, ошалело выпучив глаза и попытавшись дрожащей рукой приложить кулак к сердцу.
- Сэ... сэ... сэр Гисборн! - губы солдата дрогнули, стараясь изобразить улыбку. - Р-рады вашему приезду!
Гай скользнул по нему взглядом, по вытянувшимся солдатам караула и уже собрался пришпорить коня, когда взгляд его задержался на дальнем стражнике, который был в кожаной куртке, с наброшенной поверх туникой с гербом де Моллара. Страж сразу понял, что сэр Гисборн поймал его взглядом, стушевался и попытался отступить в сторону, дабы скрыться с глаз долой. Сержант, проследивший за взглядом командира, судорожно сглотнул.
- Сэр... ведь... того... жарко было, ну и... - сказал он. Гисборн сверкнул глазами.
- Будете патрулировать город всю ночь, сержант, - спокойно бросил рыцарь, на лице которого вновь застыла бесстрастная маска. Ярость, снедавшая его в Сайлсе, улеглась по мере того, как деревня оставалась позади, а Ноттингем - становился всё ближе.
- Но, сэр...
- Всю ночь, - Гай тронул поводья, и лошадь въехала в замок.
Когда к ним выбежали грюмы, склоняясь в поклонах, Гисборн взглянул на Эдильена и, помолчав, произнес:
- Найди сэра Уайта и сообщи ему, что он не справляется со своими прямыми обязанностями. Попросишь его в мои покои для обсуждения этого неприятного случая.
- Конечно, милорд, - Тодд склонился отдал честь и скрылся.
- Милорд, вы не будете на пиру? - спросил один из конюхов, беря поводья коня рыцаря.
- На пиру? - Гай бросил взгляд на главную башню замка, где в окнах мерцали огни зажигающихся факелов.
- Да, милорд. Шериф устраивает пир.
- Ох уж мне этот... эти пиры, - поправился Гисборн и, взметнув полами плаща, быстро направился в свои покои - запыленным с дороги являться на пир даже к такому человеку, как шериф, не следовало. Тем более, что там должна быть прекрасная леди Матильда и... Гай мотнул головой, отгоняя непрошенные мысли.

Когда он шел по двору замка, мимо командира протащили какого человека в красивом плаще и с лютней в руках. Гисборн взглянул на лицо жертвы, задумчиво пробежался по нему глазами и зашагал далее.

Когда ребенок напроказничает и получает заслуженную порку, он обижается, надувает свои губки. Его глаза наполняются слезами, а мысли ненавистью к наказавшим его людям. Но родители или воспитатели, видя, что ребенок раскаивается в своем поступке, могут обнять провинившегося ребенка и, растрепав волосенки, ласково улыбнуться. Ребенок, почувствовав, что прощен, что его любят сразу забывает все свои мрачные мысли, которые его посещали в темном чулане или подвале, и нежно обняв за шею старшего, еще больше убедиться в своей неправоте. Но когда в такую ситуацию попадает взрослый мужчина, которому по положению не положено совершать не простительных ошибок, то мрачные мысли могут оставаться с ним на всю жизнь. Обида, нанесенная давным-давно, будет только расти. Она будет превалировать над всеми остальными чувствами.
- Пошел прочь, - Жиль со всей силой толкнул нищего, который вытирал лицо от грязи, которая появилась после проезда мимо Гай Гисборна. Тот полетел в лужу, отчего все его попытки привести себя хотя бы в относительный порядок прошли даром.
Жиль был зол на себя, на Дрейка с Биллом, на Эвелину, на весь мир. Ему хотелось выместить на ком-то, накопившуюся за время дороги от деревни в замок, свою злость.
- Да, милорд, - это единственное, что он мог сказать, когда его отчитывал Гисборн.
Придя в замок, Жиль направился в казарму, где намеривался провести остаток дня в раздумьях. Если он понадобиться, то его позовут.

Шериф уже был готов для пира, тщательно вычищенный наряд, аккуратно причесанные волосы, обхваченные золотым обручем, а от гладко выбритого лица исходил легкий аромат розовой воды. Но, не смотря на всё эти приготовления, лицо шерифа было мрачнее грозовой тучи. Сэр Ральф сидел за своим рабочим столом и, подперев могучим кулаком щеку, предавался тяжким раздумьям.

- Поздравьте меня, милорд.
Лицо шерифа, чуть прояснилось, в своём зеленом наряде, леди Матильда, была великолепна. Он положил руку на стол и устремил взгляд на вошедшую жену.
- Мне удалось добиться того, чего я хотела, - глаза Матильды излучали торжество. – Я настроила эмиссара благожелательно, и хотя сперва его присутствие в Ноттингеме означало для вас угрозу отставки, теперь об этом речь, скорее всего, не пойдет... если вы будете вести себя, как подобает и не исхитритесь прогневать посланника Ордена. Сэр де Мурье милостиво согласился принять приглашение на обед...

Шериф чуть вздрогнул.
« Вот значит, где она была! С тем храмовником! И он ещё явится на пир! Господь-Вседержитель!!! – дыхание шерифа стало более медленным, одна только эта мысль, пронзала его, хуже всех ножей Нюренбергской девы, - Но, нет! Она не такая! Ха! Как его? Тот магистр Ордена, как она его обхаживала, я думал, что всё… а он уехал с такой миной, будто его публично выпороли, да на виду всех сарацин Палестины…»
Шериф улыбнулся, глядя, как его жена играет алмазом на своём кольце, как свет преломляется в десятках граней, и падает на её лицо.

- А что можете мне поведать вы, милорд? Чем вы занимались в то время, как я спасала вас от немилости и разорения?
- Я? – шериф засмотрелся на жену и немного потерял нить разговора. – Подгонял слуг, чтобы быстрее готовились к пиру, но это оказалось лишним, на нашего стюарда можно положиться! Хотел, обрадовать вас, но вы сударыня уже удалились…

Ноттингем, замок шерифа

- Ну хорошо, - тоном ниже отозвалась леди Матильда. Кроткий ответ шерифа настроил ее на беззлобный лад, и красавица скупо улыбнулась ему.
Говорят, что неверные жены становятся ласковы со своими супругами, швыряя скудные подачки зубастой совести. Но совесть госпожи де Моллар спала так же крепко, как объевшийся мясом волкодав Марцелл, и единственной причиной ее благосклонности было радужное настроение.
«Он знал, что я выхожу за него без любви, - подумала женщина, с неприязнью глядя на полное лицо де Моллара. - Знал... и купил. Не прощу. Не простила бы и раньше. А теперь...»
Мысли о «теперь» она отложила в сторону - вызывать в памяти образ храмовника, расположившись в кресле на виду у супруга, было...
Циничным и бесчестным, но дело не в том.
Просто леди Матильда сберегала эти мечты для себя одной и не хотела, чтобы шериф видел ее другое, незнакомое ему лицо, - чувственное.

- Мне надо сделать кое-какие распоряжения, - норманнка легко поднялась, не опираясь на подлокотники, - а затем я пойду в зал. Думаю, что мы уже припозднились, и гости начали собираться. Убедитесь, что ваша дочь и ее подружка одеты как следует.

В дверях она, как и в прошлый раз, обернулась и самым обыденным тоном добавила.
- А о ведьме из Сайлса мы еще с вами поговорим, милорд...

***
Распоряжение, о котором госпожа де Моллар сказала шерифу, она передала одному из слуг:
- Если увидите у ворот нищего по имени Тан, не гоните его. Впустите на кухню и накормите как следует – я пообещала ему ужин.
Прислужник молча поклонился, ничуть не удивленный; леди Матильда иной раз щедро сыпала милостями, а однажды бросила в ладонь бродяги золотой перстень – только затем, чтобы раздосадовать супруга.
И объяснить ему, что подарки надо выбирать с большим вкусом.

Проводив взглядом слугу, женщина задумчиво кивнула. Все дела сделаны, пора к гостям.
К себе в покои норманнка заглянула только затем, чтобы окликнуть дремлющего пса. В пиршественный зал она собиралась явиться не под руку с толстяком Ральфом, а в сопровождении грозного стража.
Хват Марцелл, черный душегуб...
Под стать ей.

Ноттингем, замок шерифа

Сумерки еще не наступили, но факелы в пиршественной зале уже пылали вовсю: слуги не поленились обойти с горящим трутом все железные кольца, вделанные в стены на равном удалении друг от друга.
На возвышении, предназначенном для хозяев замка и почетных гостей, высился стол, похожий по форме на крест без навершия или виселицу о двух перекладинах, говоря же для людей грамотных – на букву «Т». За другими столами, сколоченными погрубее, должна была разместиться баронская челядь, там же угощали несановитых монахов, оруженосцев и менестрелей.
Морис Годефрой, стюард, самолично стоял в проеме черного хода, поводя носом за каждым аппетитным дымком, поднимавшимся с проносимых мимо него блюд. Судя по тому, как жестко и подозрительно кривился его толстогубый рот, он готов был вступить в бой и с гашишинами Горного Старца, попытайся те пронести к столу пережаренное мясо.

Шерифа города Ноттингема упрекали во многом, но скупым на угощение его не смог бы назвать никто. На алой скатерти (белым накрывают столы только те, кому в радость смотреть на винные пятна) грудились подносы с начиненными дичью и птицей пирогами, олениной, печеной рыбой, паштетами и румяными караваями; расторопные кравчие разливали по кубкам темное хиосское вино, разносили кувшины с крепкой мальвазией, подавали игристый сидр и отменный эль: напиток хоть и простого звания, но приходящийся по вкусу даже королям.
Под столами вяло грызлись собаки, ожидая щедрых подачек; все они притихли и поджали хвосты, когда в дверях показалась леди Матильда, возложившая руку на вздыбленный загривок чудовища. Да и гости примолкли, только барон Вальдемар де Гравиль, уже успевший опробовать все, что лилось и опаляло горло, продолжал громко хвастать соседу, как он голыми руками сломал медведю хребет. С четверть часа назад этот медведь был поменьше размером, с длинным хвостом и в серой шкуре, но всякий знал, что с де Гравилем случаются порой и не такие чудеса.

Не глядя ни на кого, госпожа де Моллар прошла к резному креслу, которое высилось во главе стола, и с величавой неторопливостью села на вышитую подушку. Огромный волкодав привычно улегся в ее ногах, распугав сторожевых псов и разномастных гончих.
Блюда, стоявшие перед гостями, еще пустовали, хотя у кое-кого из приглашенных красноречиво лоснились подбородки: ожидая хозяев, они тянули сочные куски прямо с подносов.
- Его милость, шериф Ноттингемский, скоро почтит нас своим присутствием, - негромко промолвила леди, обращаясь к тем, кто ее слышал. После этого она выстрелила взглядом из-под ресниц, оглядывая сидящих, - искала среди пышного многоцветия белое с красным.

Дойдя до комнаты своей дочери, шериф остановился и пару раз стукнул костяшками кулака по двери. Подождав какое-то время, шериф повторил этот приём, но по прежнему из-за двери не последовало никакого ответа, наконец, сэру Ральфу надоела такая ситуация - он открыл дверь, и вошёл в комнату к Мэриан, в комнате было пусто.
« Наверное, она у этой Тайбуа, - подумал шериф. – Если она тоже сбежала, да ещё в канун пира, я даже не знаю, что я ней сделаю… дрянная девчонка!»
Шериф сверкнул глазами, и вышел из комнаты, даже не слишком притворив дверь.
Подойдя к комнате Уиннифрид, шериф чуть прислушался, за дверью явно кто был!
« Уже хорошо! – и шериф сильно постучал в дверь.
- Это сэр Ральф! Могу я войти?

Храмовник шел по коридору спокойно, его повсюду пропускали; не зря в народе говорят, что встречают по одежке.

У сэра Аскольда был безусловный интерес к предстоящему ужину; ведь на нем он мог посмотреть вблизи на тех людей, которые делили власть и земли. Учитывая, что земли Ордена были в стороне от Ноттингема, если не считать "временно занятых" земель де Бара, тамплиерам нечего было делать в этом городе.

Однако, сэр де Мурье был живым напоминанием о возвращающихся из Святой Земли воинах и это читалось во встреченных взглядах: любопытство, прикрытое нежеланием тревожить...

Его появление объявили, хотя слуги и так сбивались с ног, и когда облаченная в неизменные орденские одежды появилась на пороге, храмовник почувствовал с полдюжины взглядов местной знати; кто-то изучал вооружение, другие смотрели на выражение его лица, третьи постарались вовсе не обращать особого внимания.

Спокойными шагами миновав сидящего барона в черно-синих одеждах, перед которым громоздилось уже несколько блюд и осмотревшись, сэр Аскольд подошел и сел сбоку, чуть в стороне от леди Матильды, в соответствии со своим... неопределенным статусом то ли гостя, то ли ревизора.

Отсюда он мог видеть большую часть стола, сам оставаясь чуть в стороне; видимо, скромность не позволяла храмовнику оказываться в центре внимания. Она же, видимо, согласилась с тем, что начинать прием еды до прибытия всех ожидаемых участников ужина будет невежливым.

Осматриваясь, сэр Аскольд вел себя так естественно, что вскоре его присутствие перестало привлекать особое внимание собравшихся рыцарей, пока наклонившийся к уху слуга тихо рассказывал крестоносцу, кто есть кто из собравшихся за столом.

Услышав стук в дверь, Уиннифрид испуганно взглянула на Мэриан. Приводить себя в порядок, скрывая следы слез, было поздно: сэр Ральф был не из тех, кого можно остановить робким: "Зайдите попозже, пожалуйста!"
Оставалось надеяться, что этот противный Уайт не донес шерифу о неудавшемся побеге юной родственницы...
Уиннифрид быстро сунула служанке злополучный платок:
-- Спрячь!
Бросила быстрый взгляд на свое скромное серое платьице, больше подходящее прислуге, чем дочери барона:
-- Дома в чем хочу, в том и хожу!
И возвысила голос:
-- Конечно, сэр Ральф, войдите!

-- Конечно, сэр Ральф, войдите!
« Ага! Они там! – шериф толкнул дверь и вошёл.
Зрелище, которое ему открылось, вызвало самые противоречивые эмоции. В какой-то момент ему показалось, что в комнате находиться только его дочь, сарацинка Бетти и ещё какая-то горничная в замызганном платье не слишком интересовали шерифа. Но уже в следующее мгновение шериф узнал в замарашке, Уиннифрид де Тайбуа!
- Уиннифрид… вы… как вы одеты!? Вы что позабыли, что сегодня пир! – удивление в голосе шерифа стало таять, его начинало заменять раздражение – Вы должны… нет, обязаны быть на этом пиру! И что с вами? Вы… плакали? Что ещё случилось?
« Ого-го только этого ещё не хватало!»

Уинни опять вздернула подбородок. На сей раз этот вызывающий жест был не таким уж и смешным, скорее трогательным.
-- Нет, я не буду на пиру! Если вы хотите, чтобы я была там, сэр Ральф, вам придется приказать слугам тащить меня силой! И привязать к стулу!..
Тут ее голос упал, слезы выступили на глазах:
-- Потому что... мне сказали... потому что там сейчас -- барон Ревенсворд!

-- Нет, я не буду на пиру! Если вы хотите, чтобы я была там, сэр Ральф, вам придется приказать слугам тащить меня силой! И привязать к стулу!..
« О, Господи, что такое, ну вот за что мне всё это! – шериф чуть нахмурился, ему совсем не хотелось получить скандал на глазах у всех соседей - Небось, нахваталась этого у моей дочки!»
-- Потому что... мне сказали... потому что там сейчас -- барон Ревенсворд!
Шериф нахмурился.
- Барон всё-таки прибыл? Это новость… - проговорил сэр Ральф – но ведь вы, кажется, обручены с ним?

-- Я не обручена с ним! -- взвизгнула Уинни, теряя даже подобие величественности, свойственной ее любимым героиням баллад. -- Я не буду с ним обручена! Никогда не буду!
Она воинственно шмыгнула носиком, утерла вновь набежавшие злые слезы тряпкой, которую ей заботливо подсунула Мэриан, и заявила совсем уж по-детски:
-- Чтоб он у вас за столом гусиной костью подавился, этот барон!

Ноттингем, пиршество

Первым заговорил длинноносый Рауль д’Арси, изнеженный кутила, мечтавший о славе рыцаря-трувера. Здесь, в Ноттингеме, он слыл образцом красноречия и знатоком куртуазных манер.
- Клянусь небесами, во всей Англии нет лучшего охотника, чем Ральф де Моллар!
- Вот как? – с безучастной вежливостью отозвалась леди Матильда, глядя на свои скрещенные запястья.
- Он поймал в силки саму Диану, пронзающую сердца стрелами. Запиши, Обри.
Паж, стоявший за плечом своего господина с дощечкой и пергаментом, расторопно застрочил облезлым пером. Из его кармана уже показывал краешек свиток, исписанный мелкими буквами, - как видно, д’Арси прибыл одним из первых.
Позабытый всеми де Гравиль оторвался от чаши с мальвазией.
- Угу. И оттого шериф п-почивает на лаврах, когда н-надо л-вить другого стрелка, - буркнул он с пьяной неучтивостью.
- А, прославленный Робин Гуд! – Ревенсворт оперся локтями на стол. – Да что там ловить! Выйти из города с отрядом, прочесать лес...
- Проще отыскать сакса под его длинным плащом*, чем разбойника в Шервудском лесу. Обри!
- А если сакс и под п-плащом, и в лесу? – уныло сострил де Гравиль. Никто не нашелся, что на это ответить, и за столом повисло молчание. Сэр Вальдемар опять поднес к губам чашу, Рауль д’Арси ломал голову над новой остротой, угрюмый Ревенсворт просто сопел.
Негромкий голос госпожи де Моллар уверенно разрезал тишину.
- Это значит, что у него нет крыши над головой – или что над ней сгустились тучи. К Робин Гуду уходят нищие и преступники. Его хваленая вольница - всего лишь отребье, шайка бродяг, но в народе их любят. И пока простой люд стоит за разбойников, шерифу их не поймать.
Бароны слушали внимательно, даже с почтением. Другая женщина удостоилась бы только презрительных взглядов и насмешливых шепотков за спиной, но – не леди Матильда, хозяйка города Ноттингема.
- И что, миледи, вы предлагаете делать? – спросил Ревенсворт.
- Толпа изменчива, - медленно проговорила Матильда. Ее взгляд, спокойный и отстраненный, блуждал по лицам гостей. – Сегодня носит героя на руках, славит его как пророка, а завтра готова закричать «Распни!». Почему Робин Гуда так любят и почитают защитником? Потому что ноттингемские стражи бесчинствуют, а не исполняют приказы. Им нужна хорошая муштра. За грабеж и убийство отсекать руку, за насилие...
Вальдемар де Гравиль поперхнулся вином и, скорчившись, хрипло закашлялся.
- ... карать на площади, чтобы люди знали - шериф печется о них. Sed lex. Один для всех. Но правитель должен быть и милосердным: тех, на ком не очень тяжкая провинность, следует иногда прощать... пусть благодарят. По праздникам надо выставлять бочки с кислым вином – эта щедрость окупится. А когда сердца людей обратятся к законным властителям, то...
Быстрый взгляд норманнки обвел очертания креста на белом плаще. Она гордилась собой: сэр де Мурье должен быть восхищен ее мудростью...
- Робин Гуд может и оступиться. Как-никак, он только разбойник. Наживается на деньгах богатых путников, отдавая беднякам лишь самую малость. Если его самого или зеленую вольницу уличить в непотребном деле...
Прозорливый д’Арси откинулся на резную спинку и восторженно поцеловал кончики пальцев. А де Гравиль удивленно вскинул голову:
- Т-так они же... н-ничего такого?..
- Случаются и недоразумения, - безмятежно ответила госпожа де Моллар, опустив густые ресницы. – Ведь главное, чтобы прекратился разбой, купцы начали странствовать без опаски и Ноттингем зажил спокойно...

---
*Норманны носили короткие плащи. Длиннополая одежда саксов вызывала их постоянные насмешки.

Аллен покинул замок шерифа через ту же дверь, посредством которой он попал внутрь. Разница была в том, что входил он по собственному желанию, да и своим ходом, а вот обратно он вылетел как снаряд из требушета - не без помощи двух молодцев из числа шерифовой стражи. Последнее укрепило менестреля во мнении, что все его беды от собаки-Ральфа и его людей.
Собственно, полет был еще ничего. Но вот приземление Аллену совсем не понравилось. Рядом кто-то заботливый положил лютню - а ведь певец даже и не заметил, как ее выронил. Аллен поднялся, отряхнул с плаща пыль, с презрением посмотрел на гогочущих жлобов у дверей, сплюнул себе под ноги и поплелся. Куда? Да никуда! Вернее, куда глаза глядят. По правде говоря, менестрелю сейчас было совершенно все равно, куда идти. Безумное веселье покинуло Аллена, как выветривается под утро алкогольный дурман, оставив после себя головную боль и тошноту. В нашем случае их роль играла глухая, сосущая пустота, заполнившая собой все внутри. Тоска сжала грудь Аллена, как стальные обручи обжимают бочку старого вина.
Менестрель вырвался из плена мрачных мыслей только за воротами Ноттингема. Аллен обнаружил не так далеко от кабака, в который собирался зайти по пути в город. Подойдя ближе, певец, напряженно шевеля губами, прочитал название и криво ухмыльнулся:
- "Простак"! Гляньте-ка люди добрые! Простак! Это точно про меня! Погнался, дурак, за птичкой - да не учел, что такие пташки живут сугубо в золотых клетках. Полез куда не надо - получи по рукам! Некого винить, такова уж жизнь! На себя обижайся, Аллен-э-Дейл!
С этими словами менестрель и переступил порог. Пересек заведение и рухнул на стул, как будто земля ушла у него из под ног. Осмотрелся. Народу было немного, людей же вообще не было. Менестрель с отвращением посмотрел на жующие, полупьяные, смеющиеся рожи - и те слились для него в одну, удивительно похожую на сэра Ральфа. Пальцы Аллена взъерошили волосы когда он уронил голову на руки. Делать было нечего - отнюдь не в смысле нечем заняться. Жить не хотелось.

- В последнее время в стражу тоже набирают непотребный люд, - прокатился по залу вошедшего сэра Гая Гисборна, облаченного в черную тунику, из-под которой выглядывал кольчужный ворот, и алый плащ с золотыми застежками. Черные волосы рыцаря были гладко зачесаны назад, с лица смыта дорожная пыль и накинуто некое покрывало невозмутимости и спокойствия, которые сквозили в глазах Гая. Лишь самые зоркие могли углядеть маленькие огоньки сходящей на нет ярости в зрачках Гисборна. - А разбойники существуют и помимо этого крестьянского выродка, носящего имя Робин Гуда. Хорошая стража не везде поспевает, и приходится, скрепя сердце, давать меч вчерашним землепашцам, дабы они несли слово шерифа до отдаленных деревень.
Он прошествовал до своего места, склонил голову в приветствии и бросил выразительный взгляд на леди Матильду:
- Мое почтение, госпожа, - затем расторопный слуга чуть отодвинул стул, Гисборн уселся, и ему тут же налили полный кубок.

Кэт припустила за Скарллетом со всей мочи. У нее на душе было тревожно, ой как тревожно. Она не могла никак взять в толк, что ж случилось в Сайлсе после ухода Робина со стрелками. Неужто посланцы шерифа решили отомстить разбойникам, устроив в деревни погром. При этой мысли сердце сжалось в комок. В деревне жили родители, много родственников. Главное, чтобы они не пострадали.
Кэт бежала изо всех сил, чтоб не отстать от своих спутников и чтобы поскорее узнать, что же произошло в их тихой деревеньке.

Ложилась под ноги сперва лесная трава, потом дорожная пыль. Сколько раз уже пройден чуть ли не каждый клочок земли ноттингемской, сколько миль прошли крепкие башмаки, сколько дорог осталось позади!
Робин любил дороги. Оставалось у него такое ощущение, что остаются позади неприятности, и впереди ждет что-то новое, радость и удача. И в этот раз, хотя груз мрачных мыслей о произошедшем в Сайлсе, с девушкой и тревога о Вилле не исчез вовсе, все же он стал как-то легче.
Как и все дороги, позади осталась и эта. и вольные стрелки оказались на пороге веселого заведения Джейн.
Шедший первым Робин отворил дверь и осмотрел зал. Статли видно не было, шерифовых людей вроде бы тоже. Стрелок кивнул Джейн, которая была на своем месте за стойкой и хотел было сразу подойти к хозяйке. Однако внимание его сразу привлек выделявшийся среди других посетителей человек, в котором по лютне, лежавшей рядом, нетрудно было признать менестреля.
Он сидел один за столиком, уронив голову на руки, нарядный плащ был помят и запылен. Робин Гуд вместе с Джоном и Туком пересекли зал и уселись за тот же столик. Джон направился к стойке, взять доброго эля, а Робин положил руку на плечо сидевшего.
- Что с тобой, менестрель? Неужто эль чересчур крепок?

Ноттингем, пиршество

Леди Матильда сдержанно кивнула в ответ, слушая, как шумно приветствует Гисборна цвет окрестного рыцарства, и выгнула красиво очерченные губы в прохладной улыбке:
- Удачно ли завершился ваш крестовый поход, сэр Гай? Я слышала, вы отправились воевать с травницей из Сайлса. Хотелось бы знать, что побудило столь доблестного рыцаря скрестить меч с метлой деревенской старухи...
- Да, походы, - некстати ввязался барон Ревенсворт. – Походы и забирают лучших. Не из кого набирать отряды, ваша правда, Гисборн. А войне все не видно конца. Что говорят, сэр храмовник, долго ли продлится перемирие? – внезапно обратился он к рыцарю Ордена. – Я –Конрад Ревенсворт, - он приложил руку к золотому шитью на груди, - к вашим услугам.

Дослушав подробное описание владений де Гравиля, тамплиер с непроницаемым видом слушал беседу и обсуждение планов изничтожения Робина Гуда с его людьми. Ничем не выдавая своих собственных мыслей, он скользил взглядом по говорившим, с легким, вежливым интересом взвешивая мысленно обсуждение.

"Матильда, какая же ты... опасная, и к чему ты свои таланты тратишь на такое?"

Взгляд де Мурье был одобрительным, но на душе у воина поселился туман: было очевидно, что его задача становилась все запутаннее. Тесный клубок личного и необходимого...

Когда вошел Гай Гисборн, храмовник взглянул на того с вежливым интересом, лишь немного приподняв бровь при виде кольчуги, надетой на сэра Гая. Тот тоже чувствует себя чужим в этих стенах и предпочитает стальную вязь колец наивным надеждам на доверие?

Осознав, что леди де Моллар не зря с иронией отзывается о "крестовом походе в Сайлс", храмовник приготовился было выслушать ответ черноволосого рыцаря, но вопрос барона Ревенсворда потребовал его внимания. Задумчиво окинув взглядом увешанную перстнями кисть барона, прижатую к груди, он ответил размеренно и внятно, сдержанно наклонив голову в ответ:

- Сэр Аскольд де Мурье, брат-рыцарь Ордена Храма Соломонова и эмиссар Тампля в Англии. Отвечая на ваш вопрос, барон, перемирие началось в сентябре тысяча сто девяносто второго года анно домини, и заключено было сроком на три года, три месяца и три дня. Сейчас многие отправляются в родные края из Святой Земли, - звучный, чуть хрипловатый голос де Мурье был хорошо слышен за столом, - и надеются застать их в полном порядке и покое. Уверен, разбойникам никто не удивится, но вот их отсутствие и разгром несомненно вызовут одобрение... короля.

Проглотив "кем бы он ни был", сэр Аскольд спокойно предложил:

- Думается, перемирие может и затянуться, если вернувшиеся по тем или иным причинам предпочтут больше не покидать своих земель.

Мач крайне обрадовался, что он и сестра встретились с Робин Гудом и его стрелками. Вон и знахарка тут же...
Мальчик, кивнув в знак согласия на поручение Робина, помог Генриэтте отвести Эвелину в сторону от тропинки на небольшую полянку и усадил сестрёнку на траву возле замшелового пенька. Получилось, что она сидит как в кресле, только спинка, конечно, жестковата...
Мач заметил, что с Робин Гудом вернулись не все стрелки. В другое время он бы, конечно, спросил, где все остальные, но это его сейчас мало волновало, так как все мысли мальчика были только о сестре.
- Вы сможете, помочь Эви? - робко поинтересовался Мач у знахарки.
Он чувствовал себя лишним в женском обществе и не знал оставаться ли ему на полянке или на время покинуть её, чтобы не мешать лечению.
- Сестрёнка, как ты?..

(совместно с Хигфом)
Менестрель поднял голову и рассеяно посмотрел на Робина:
- Не родился еще тот пивовар, что сумеет сварить эль, который свалит Аллен-э-Дейла! - бравада певца звучала неубедительно.
- Душа у меня болит, добрый человек, - вздохнул певец.
- Какая же беда с тобой случилась, Аллен? - Аллен из лощины… Немного странное имя… - Меня зовут Робин
- Стыдно мне Робин, ты и не знаешь, как стыдно. Видит Бог, я и не знал раньше, что смогу так сильно стыдиться за себя. Я трус, понимаешь, Робин? Я струсил и предал лучшее, что у меня было. Я предал свою любовь.
Менестрель с неподдельной болью посмотрел на собеседника. Казалось, еще чуть-чуть - и у него внутри лопнет какой-то стержень, тренькнув напоследок как порванная струна. Лопнет стержень и не станет прежнего Аллена.
Лицо собеседника выдавало его чувства. Робин почувствовал, что имеет дело с искренним горем, которое просто нет сил сдержать, а Аллен не принадлежит к тому сорту людей, которые любят, слегка выпив, пожаловаться на жизнь первому встречному. Стрелок понимающе смотрел в глаза менестреля.
- Настоящий мужчина тот, кто не переваливает вину со своих плеч. Но всегда ли можно справиться с бедой, тем более в одиночку?
Певец замотал головой:
- Не с этой, Робин, не с этой. Знаешь, говорят, каждый человек - кузнец своего счастья? Я же оказался для него могильщиком. Я позвал ее, а едва почудилась опасность - отвернулся. И теперь моя любимая уже никуда не денется из цепких шерифовых лап. Уж поверь мне - человек, готовый задушить за медяк честного виллана, не расстанется с таким сокровищем, как моя Уиннифрид!
При упоминании шерифа Робин помрачнел. Снова этот паук выпивает соки чьего-то счастья! Кто из саксов в Ноттингеме еще не потерпел от него обид?!
- Нет такого горя, которому нельзя было б помочь, кроме печали об умерших, друг Аллан! - твердо сказал он. - Расскажи-ка мне обо всем подробнее!

(с Locke)

- Уиннифрид! - воскликнул менестрель, словно это все объясняло, - Уиннифрид, она дочь барона де Тайбуа. И ее почтенный отец, как и все благородные, конечно, смотрел на меня как дворовый пес на крысу - лишь потому, что у меня в кармане негусто. А Уинни, Уинни меня действительно любит! И вот, он отправил ее в Ноттингем - исключительно, чтобы нас разлучить. Но не тут-то было! Старый шакал плохо знает Аллен-э-Дейла! Я примчался к шерифову логову так, будто у меня вместо ног были крылья! Но разве сдвинет муравей гору? Она узнала меня, она хотела сбежать - и сбежала бы, если бы не один стражник, будь он трижды неладен! А я, вместо того, чтобы сделать хоть что-то - я ушел!
Певец сокрушенно покачал головой, словно сам не верил, в то, что мог так поступить.
Лесной стрелок покачал головой.
- Нет, менестрель, ты поступил правильно. – Тут по лицу Робина мелькнула новая тень, как старое, потаенное воспоминание. – Лютне не тягаться с датскими топорами шерифовой стражи! Но подожди отчаиваться. Может быть, еще не все потеряно. Я попробую помочь тебе.
Аллен невесело улыбнулся:
- Кто же ты, если говоришь такое? Святой Николас, покровитель странников?
С ответом Робин не замешкался, хотя говорил вполголоса, чтоб не влетели слова в лишние уши. Было очевидно, что этот парень – не шпион шерифа…
- Святым мне вовек не бывать, от рождения меня звали Робин из Локсли, а ныне люди кличут Робин Гудом.

-- Чтоб он у вас за столом гусиной костью подавился, этот барон.
- Довольно! – шериф внимательно смотрел на девушку – Хватит этих капризов!
Сэр Ральф чуть сузил глаза.
- А теперь выслушайте меня, юная леди - в голосе шерифа стали проскальзывать железные нотки – Если вы сейчас же, не прекратите реветь, и не начнёте собираться к пиру, а через двадцать минут я не увижу вас входящими в зал. Вы завтра же обвенчаетесь с бароном Ревенсвордом, и без всякого промедления отправитесь в его родовое поместье!
Де Моллар повернулся к Бэтти.
- А ты! – палец шерифа указал на рабыню, - проследишь за тем, чтобы леди де Тайбуа была чистой и опрятной на пиру, а не то всю спину на ремни пущу.
Скороговоркой бросил шериф и пошёл к двери, встав у двери, он снова повернул голову к девушкам и добавил:
- И без глупостей!
С этими словами шериф захлопнул за собой дверь и отправился к гостям. Дойдя до дверей пиршественной залы, лорд-шериф принял значительный вид и величаво вошёл в залу, гости чуть смолкли и принялись подниматься со своих мест, чтобы поприветствовать сэра Ральфа, прошествовав к своему месту, шериф кивнул жене и повернулся к гостям:
- Я рад приветствовать всех вас в своём замке, я сердечно рад, что вы приняли моё приглашение и присоединились к нашему скромному пиру. Неотложные дела не позволили мне сразу присоединиться к вам, но сейчас уже ничто не помешает нам начать! Пусть же начнётся пир!
Шериф поднял кубок с хиосским вином, поданным расторопным слугой и сделал большой глоток, после чего плюхнулся в кресло.

Уинни подняла заплаканные глаза на служанку.
Если бы шериф грозил наказанием ей самой -- она бы хуже разревелась, и будь что будет!
Но чтобы милую, славную Бетти высекли по вине Уиннифрид!..
-- Неси воду, Бетти! -- несчастным голосом сказала Уинни. -- И помоги причесаться... Скорее, а то нам влетит... Мэриан, солнышко, ты со мной, да? Вместе не так страшно...

Эвелина прижалась спиной к старому пню и обреченно опустила голову. Волосы, всегда такие яркие, казалось, потухли, как и огонь жизнелюбия в её глазах. Только где-то внутри теплился уголек оставшейся гордости, силы духа. Ей было ради чего жить, и она будет жить дальше.
Её пальцы, действуя сами по себе, пытались собрать вместе обрывки платья - платья, так похожего сейчас на её честь.
- Сестрёнка, как ты?..
- Я справлюсь... - побелевшие губы Эвелины едва шевелились, но её взгляд, обращенный на брата, стал яснее. Потом глаза девушки обратились на Генриету
- Спасибо... лучшее, что для меня можно сделать - это другая одежда... Боюсь, что травы от душевных травм не помогают...