А Пегая тем временем невозмутимо продолжала отщипывать понемногу сено из своей кормушки и прядала ушами.
Стоило этому в высшей степени наглому и лишенному всяких манер жеребцу заговорить… вы только подумайте!... через круп ее, достопочтенной лошади, уважаемого жителя этого дворца, словно здесь никого нет, как пегая с видом крайнего осуждения фыркнула и демонстративно взяла на соломку больше, чем собиралась поначалу.
Вся ее поза выражала осуждение. Как можно! Разве так следует начинать знакомство? Где же теперь те старые добрые времена, когда настоящие скакуны знали, как найти верный подход к сердцу дам? Где галантное постукивание копытом? И почему вы болтаете хвостом, сэр, когда разговариваете с дамами? И самое ужасное, порядок знакомства. Нет, не участвовать вам в парадных смотрах, не ходить под очаровательными попонами и блестящими доспехами перед дамами…
Пегая все глубже и глубже удалялась в собственные мысли, составляя при этом весьма нелестное мнение о своих новых соседях, когда этот неотесанный конь осмелился заговорить с ней. Увы, он по-прежнему чересчур сильно помахивал хвостом. Пегая демонстративно всхрапнула, сделала шаг вперед, начиная с заднего правого копыта и вновь занялась кормушкой.
Шум, производимый конюхами, конюшенными мальчишками, слугами знатных персон и прочим людом постепенно затихал. Приближался вечер. Пару раз подходили конюхи. Один раз добросили села. Еще заходил дядька Бром. Он подкрутил ус, подмигнул гнедому, затем улыбнулся дамам и ушел.
Где-то в закутке за загоном Альфонсины раздался легкий шум, поначалу не слишком заметный. Он раздавался то с правой, то с левой стороны от, гм, крупа кобылы. Там что-то явственно двигалось. Большое. И почти невидимое.

Альфонсина-де-Аллюр брезгливо жевала сено. По ней нельзя было сказать, что она была ужасно голодна. Наоборот, любой, кто взглянул бы в этот миг на благородную кобылу, понял бы, что ей, привыкшей трапезничать отборным ячменем, нанесли оскорбление, насыпав в кормушку сушеной травы, годной лишь для крестьянских кляч...
На самом деле Альфонсина была недовольна тем, что не знала, как ей вести себя с гнедым Фар Лапом (безымянную старуху-соседку она попросту проигнорировала).
С одной стороны, она видела (не слепая же она!), что конь явно "не от сохи". Благородный боевой конь, чего уж там говорить... более того, Альфонсина понимала, что эти волнующие стати не оставили ее равнодушной, что еще больше злило кобылу.
А с другой стороны — что за манеры?! "Меня зовут Фар Лап..." И всё? А от кого он происходит? Да и всадника на себе терпит какого-то странного... мужик мужиком... чего стоит эта сцена с гусем!
Внезапно Альфонсина вскинула голову, прислушалась и коротко, тревожно всхрапнула.

Жеребец с явным сочувствием покосился на свою престарелую соседку и не стал настаивать на ответе. Вон какая заморенная, поди и сена хорошего не видела давно... пусть отъедается, пока гости на конюшне. Он бы охотно поделился с пегой овсом, если бы мог - рыцарь Фар Лапа берег, хоть и покрикивал, и латной рукавицей промеж ушей огрести можно было, если перегнуть с поучениями... Но в том, чтобы поваляться в шелковой траве на опушке во время привала, коню никогда не отказывали, а сочный сладкий клевер на опушке неподалеку от замка, которым подкрепился Фар Лап, достаточно сытная еда даже для такого сильного коня. Потому овес он только потрогал бархатистыми губами, а сено благожелательно понюхал. Хорошее сено, вот придется зимой в каком-нибудь придорожном трактире соломенной трухой пробавляться - вспомнит благородная дочь Алькасара Третьего это сено, ой вспомнит... Поди, из родной конюшни первый раз выбралась, дальней дороги и не нюхала... ну ничего, хорошая кровь - она себя покажет.
Тревожный всхрап Альфонсины заставил боевого коня подобраться. Вскинув голову так, что кончики острых ушей почти задевали потолок, Фар Лап горящими глазами уставился в темноту. Гулкий всхрап и короткое угрожающее ржание раскатились по конюшне.

-Кхе-кхе, - где-то за крупом Альфонсины раздался неприятный кашель. Затем шум перебрался за стойло Фар Лапа. Но если бы одна из кобыл или жеребец вздумали проверить, кто же это там метким попаданием копыт, ждало бы их разочарование – они ни в кого бы не попали.
-Так-так, сссвежие лошади, - шептал голос. – Аааа, я чую их запах здесь, да. На вас ездят эти гнусные людишки, смевшие вырвать клятву у моего народа. Хашшш…
Из тени наконец-то показалась невысокая уродливая тень.
-Шшшто мне ссс вами сделать? Привязать нить нехорошую в гриву или подбить копытоооо?
Голос неприятно шипел, завывал, а иногда срывался на бульканье.
-Нехорошшшие люди, не умеют весссти себя в гостях… а может… да! А напущу-ка я на васс сонливость и потеряй-направление.
Голос начал премерзко похохатывать.

Фар Лап прижал уши. Это его-то, боевого рыцарского коня, сонливостью и неумением найти дорогу стращают???
- А ничего смешнее тебе в голову не пришло? - ехидно осведомился жеребец, оглядываясь назад. По-человечески спросил. И добавил несколько таких выражений, от которых у любого кролика уши свернулись бы в трубочку, а петух поперхнулся бы собственным кукареканьем. Сэр Хантер сильно бы удивился, обнаружив, что его конь знает такие слова. - Ты еще поди вон на землю что-нибудь наколдуй, люди ж по ней ходят. И на воздух - они им дышат. И на воду - пьют ведь ее, сволочи! Или кишка тонка? На тех, кто послабее, отыгрываешься? Кто за себя постоять не может? Ай да вояка! Знаешь, как у нас в табуне про таких говорили? Молодец среди овец, а на молодца и сам овца! В точности про тебя!
Фар Лап прекрасно знал, на что идет, вызывая на себя гнев разозленной нечисти. Если повезет, мерзкая тварь займется им одним, забыв про кобыл... или устыдится, во что верилось плохо, и вообще уйдет. Но попытка того стоила. Хотя бы потому, что искаженное заклятие, напущенное на него тем магом, имело очень нестабильную структуру, и при попытке навести на коня ворожбу могло дать... какой-нибудь очень непредусмотренный эффект.
- Ну давай, давай, на безответных лошадках отрывайся! - продолжал благородный скакун. - Раз только на нас храбрости хватает!

На пару мгновений над стойлами повисла неприятная тишина. Слова Фар Лапа завязли в ней как в паучьей паутине. Затем тот же голос заговорил снова. На этот раз в нем слышалась явная издевка.
-Благородные. Что хозяин, что жеребец. Смелости хватит на целый замок, а вот разума. Что ж, - голос удалился к стойлу Альфонсины. - Сначала рассссправимся с мелочами, а затем займемся несссносным грубияном…
Пыльная, занозистая стена конюшни - прямо за спиной Фар Лапа - внезапно дрогнула. Тени качнулись - одна из них как-то чересчур самостоятельно отделилась от стены и выплыла в проход между стойлами.
У тени явственно обозначились четыре ноги, круп - к слову, довольно изящный, - аккуратная сухая голова с заплетенной в косички гривой и ровно подрезанный хвост.
- Уи-и-инни!!! - звук походил на ржание, как если бы оно звучало откуда-то издали - или во сне. - У-и-и-и!
Но на этом представление не закончилось. Вслед за первой тенью появилась и вторая, вернее, второй дух. Высокий и статный игреневый жеребец. Он не издавал ни звука, если не считать странно приглушенного поступа копыт. Он будто появился из воздуха прямо перед носом пегой кобылы, словно спускаясь откуда-то сверху. Вот его копыто дотронулось до земли, жеребец остановился, гордо тряхнув головой.
Серая кобыла тоже дернула головой - как кивнула в ответ - и решительно направилась в ту же сторону, что и обладатель скрипучего голоса.
- Уи-и-и! - снова заржала она.- Опять! Ты! Здесь! Тварь! А ну - пшел вон!
-Мерзкие духи! Я еще вернусссь, - боггарт сделал шаг назад, а затем еще один перед лицом наступающего призрака. Да будет ваш-ше проклятие вечным, - боггарт вскинул руку вскинул руку прямо в морду лошади-призрака. Странноватый серебристый порошок вылетел ей навстречу. Боггард, злорадно хихикая, принялся отступать.
Этого не мог вынести спутник серой. Он сделал совершенно невозможный прыжок через стойла и стоявших там Альфонсину и Пегую, приземлился на все четыре копыта прямо перед кривящимся от злости боггардом:
-Тварь! - удар копытом - и король брауни отлетел к стене. Ударился об нее и упал на солому. Зашипел, затряс головой, а затем резко дернулся в сторону и исчез.
Серая лошадка, мягко ступая, подошла поближе и заботливо оглядела своего спутника:
- Цел? - и тут же сконфуженно опустила голову. - Прости, никак не привыкну... Еще проклинать нас вздумал, поганец мелкий! Этих-то он, кажется, не успел?...
- Вроде бы нет, вроде бы… - игреневый повернулся к своей даме и с нежностью потерся носом о ее шею.

Мадам Филиппа и сэр Сейден Инъяр - совместно.
А также благодарю сэра Сейдена за чуткое руководство

Альфонсина-де-Аллюр отнюдь не была труслива. Но не каждый день ей, молодой и не очень опытной, приходилось сталкиваться с боггартом и оказываться под угрозой проклятия.
Альфонсина повела себя так, как и любая благородная, тонко чувствующая кобыла на ее месте: ударилась в панику.
Это было душераздирающее зрелище. Альфонсина грозно ржала, рыла копытом землю в деннике, пыталась копытами разнести заднюю стену, кидалась грудью на дверь, с храпом вскидывалась на свечку...
И вдруг произошло нечто странное. Кобыла опустилась на все четыре копыта, перестала храпеть. На нее снизошло странное спокойствие и умиротворение, словно она на зеленом лугу тыкалась мордочкой в теплый мамин живот...
Поверх двери денника глядела она на двух дивных призрачных коней, что шествовали к ней по проходу.

Серая шла первой – шерсть на ее крупе отливала лунным серебром, а когда невидимый луч луны уходил – теплым каштановым цветом.
Остановившись в нескольких шагах от Альфонсины, она критически оглядела ее:
- Надеюсь, ты-то не считаешь нас ночным кошмаром? – спокойно осведомилась призрачная лошадка. - И не станешь больше закатывать скандал и звать конюхов?
И, не дожидаясь ответа, продолжала:
- Люди! Служишь им верой и правдой, а потом тебя ни с того ни с сего обзывают ночной кобылой – и все потому, что я, видите ли, не той масти! Глаза бы разули! Ну разве я серая? Верно, милый?
Игреневый жеребец подошел поближе и молча кивнул – похоже, он не отличался разговорчивостью.
- И даже будь я серой – что с того? Обязательно хватать, резать горло и закапывать прямо здесь, под стеной? Дураки! Они думали, что уберегут конюшню от чар, а получили эту тварь – она всегда приходит на страх и боль... а мне было так больно, так страшно!
Игреневый конь, успокаивая, положил голову ей на спину. Серая обернулась к нему:
- Конечно, если б не ты, я и не знаю, что со мной случилось… Что ж, не самая плохая судьба, верно? Хотя я бы не возражала попасть в те бескрайние поля, куда,говорят, уходят все лошади…. Но если мы будем хорошо оберегать конюшню, то, может, когда-нибудь и попадем?
Игреневый конь тихо фыркнул в ответ.

Признаться, пегая очень сильно струхнула, когда боггарт шипел где-то в районе ее, гм, с позволения сказать, крупа. Расширенные ноздри, широко открытые глаза, нервно зыркающие по сторонам – так должно быть выглядела почтенная кобыла в те минуты. А еще ее била мелкая и противная дрожь по всему телу и особенно сильная в ногах.
Когда же появились привидения – пегая просто-напросто потеряла сознание. Очнулась она уже в тот момент, когда с ними заговорила серая кобылка.
Да, пегая уже слышала ранее про этих духов от соседки напротив. Но видеть воочию! И тем не менее она с достоинством тряхнула головой в приветствии и не спеша переставила копыта сперва вправо, затем влево, представляя привидениям своих соседей. Как и полагается, сначала юную даму, затем сэра рыцаря.
После чего принялась с подобающей вежливостью выслушивать историю кобылы, в нужных местах вздыхая и сочувственно кивая.
О да, как несправедливы эти двуногие, какую суматошную и бессмысленную жизнь они ведут. Как печальна судьба нынешних и предыдущих поколений. А уж о будущих и подумать страшно! Увы, молодежь еще не понимает, в каком мире она живет.
О как мы благодарны вам! Конечно, я и сама смогла бы в случае чего защитить этих двух милых детей, но все же приятно, что еще не перевелись благородные рыцари и прекрасные дамы, которые готовы стать на защиту ближних.

Фар Лап, после неудачной попытки вынести задними ногами дверь денника, в бессильной ярости наблюдал, как злодей направился к мечущейся Альфонсине. Слишком высокие стены... не перепрыгнуть, тем более без разбега, с места... но не смотреть же, как ее будут мучить, не двинув копытом ради спасения дамы?! Жеребец с утроенной яростью набросился на дверь, и тяжелые дубовые доски затрещали под его ударами.
Появление призраков коней он воспринял как чудо - кто бы они ни были, они спасли их от немалой опасности. Когда гнусная тварь исчезла, а призраки поведали свою историю, Фар Лап заговорил прерывающимся от волнения голосом, поглядывая на успокоившуюся Альфонсину.
- Благодарю вас, сударыня, и вы, сударь, простите, не знаю ваших имен... вы избавили дам от ужасной участи. Мало ли что мог натворить этот...
Фар Лап передернулся всей шкурой от омерзения и ужаса - не за себя...

- Уинни - так меня зовут! - серая тряхнула заплетенной в косички гривой. - И мой несравненный Фабио!
Игреневый поклонился, тревожно кося глазом на дверь.
- Что? - вскинулась серая. - Уже?
Жизнерадостность ее - если так можно сказать о призраке - тотчас же испарилась, и Уинни грустно понурилась.
Игреневый Фабио встал поперек прохода, словно желая удержать подругу.
- Не пущу! - и, предупреждая недоумение и вопросы живых лошадей, - выдавил:
- Заклятье... Ее опять убьют.. Каждую новую луну - ее убивают!
- Ничего, милый, - чуть слышно сказала серая. - Ко всему можно привыкнуть, да? Хотя неприятно, конечно, и так некрасиво - эти путы на ногах и на морде, и нож такой острый! Но я всегда возвращаюсь к тебе - я выдержу, не бойся!
Игреневый заржал, гневно раздувая ноздри.
- Правда, я слышала, что ржанье живой лошади способно разрушить заклятье - но проверить все случая не было - ведь лошадь-то должна видеть то, что происходит - а как она выйдет из денника?
Серая оглядела спасенных:
- Вообще-то здесь не так далеко - им... этим... обязательно нужна была полянка с березами, и чтобы ветки у них непременно росли не в сторону, а вверх - это на краю леса, хорошим галопом можно...
Договорить она не успела - какой-то темный вихрь словно подхватил и окутал ее, игреневый шарахнулся в сторону - прямо сквозь загородку - и Уинни исчезла. Фабио вскинулся, точно хотел рвануться вслед - но было поздно.

Фабио в отчаянии встал на дыбы и заколотил копытами по воздуху. Затем приземлился обратно на землю.
-Вы должны ей помочь, должны! О Уинни! Моя несравненная Уинни! Прошу вас, вы слышали, что она сказала. Помогите ей! - Жеребец в отчаянии побежал вдоль стойл к выходу, словно потеряв в безумии голову, в отчаянной попытке помешать проклятию. Лежавший на мешках у входа конюх, завидев призрака в ужасе вжался в стену. А Фабио уже исчез во дворе.
Пегая не могла подобного перенести. Да, конечно, она всего лишь лошадь. Не благородных кровей да и возраста почтенного. Но быть неблагодарной скотиной, которой дорога только ее собственная шкура пегая не собиралась.
Сосредоточенно просунув между досками морду, кобыла подцепила зубами стальной болт и морщась, вытащила его из задвижки. Затем толкнула дверцу и очутилась на свободе. Благодарность благодарностью, а вот помощь когда кого-то спасаешь всегда пригодится. Пегая проделала ту же самую процедуру с дверями сначала Фар Лапа, затем и Альфонсины.
Затем отступила на пару шагов назад, мотнула головой, заржала и поскакала вслед за призраком.

- Леди, благодарю! - одним ударом Фар Лап вышиб снятую с запора дверь денника и ринулся следом за призраком и неожиданно резво припустившей пегой кобылой. Краем уха он вслушивался в топот копыт Альфонсины, раздающийся за спиной, и одобрительно фыркнул - хорошая кровь. Впрочем, особо некогда было оценивать качества кобылицы - зыбкий силуэт призрака мелькал впереди, все удаляясь, и Фар Лапу пришлось вспомнить, чьих он сам кровей... Благородный потомок Ксара и Зиль Кадира, прижав уши и распластавшись в стремительном беге, летел, словно ветер, не чуя земли под ногами...

Альфонсина-де-Аллюр и в самом деле поскакала следом за жеребцом. Она бежала, словно в тумане, ничего не видя перед собой, кроме лоснящегося гнедого крупа, пышного темного хвоста и мерно бьющих по земле задних копыт..
По земле? Ну да, позади остался деревянный настил конюшни и выстланный булыжником замковый двор. Но за ворота они не выбегали. Призрачный вожак вел их куда-то между замком и крепостной стеной. И вот уже серый замшелый камень сменился деревьями — тонкими березами, легкими, словно свечи... да от них и идет свет, словно от свечей, иначе ничего бы и не увидеть вокруг, ведь сейчас новолунье...
Альфонсине было страшно, но она ни разу не засбоила, бежала легко и размеренно, словно несла всадника в бой...

А пегая неслась практически наравне с Фар Лапом.
Фабио с безумным ржанием скакал все вперед и вперед, но неожиданно словно налетев на незримую преграду попятился назад. В глазах его горел безумный блеск, но вся фигура словно подернулась рябью, готовясь исчезнуть. Повернув голову к Фар Лапу он едва слышно прошептал:
-Мне дальше нельзя, она... там. Там...
Призрак Фабио задрожал и начал испаряться. Пегая всхрапнула и сделала несколько безрассудных шагов вперед, прямо сквозь кусты.
Нервно глянув по сторонам кобыла видела лишь непонятный туман, пугавший ее до колик в брюхе.
На поляне, под лучами луны стояла толпа призрачных людей. Они окружали Уинни. Один из них, по виду священник, держал в руке нож.

Не помня себя, Фар Лап, не слишком хорошо разобравшийся в том, что говорили призраки и что происходило вокруг, вломился на поляну следом за пегой кобылой. Исчезновение Флавио заставило жеребца завертеть головой, оглядываясь по сторонам в поисках провожатого. То, что он увидел, повергло боевого скакуна в такую ярость и гнев, что Фар Лап не разбирая дороги ринулся на людей. Они собирались обидеть Уинни!
То, что спасительница - призрак, как-то потеряло значение. Как и то, что собиравшиеся убить ее люди - такие же призраки. В несколько скачков преодолев разделявшее их расстояние, Фар Лап с гневным ржанием вломился между Уинни и призрачным священником, отбрасывая грудью в разные стороны убийцу и жертву.

Вслед за Фар Лапом на поляну серой молнией промчалась Альфонсина. Отчаянный бег не давал ей прислушаться к своему страху, а теперь и вовсе было не до того, чтобы трусить.
Ночь, неизвестные недобрые люди, нож, поднятый над лошадиной шеей...
Альфонсина взвилась на свечку и с безумным ржанием обрушила копыта на голову ближайшему жрецу. Копыта прошли сквозь человека, как сквозь лунный луч...

А призрак в сутане продолжал что-то говорить. До ушей лошадей доносился лишь отдаленный гул, бормотание. Непонятный шум. Все те звуки, которые присущи живой материи, здесь словно бы исчезали. Даже ржание Альфонсины и Фар Лапа, а также стук копыт всех троих лошадей получались какими-то приглушенными.
Один из призраков покрепче ухватился за веревку, которая была обвязана вокруг шеи Уинни, и потянул ее на себя. Кобыла была вынуждена повернуть голову. Призрак в сутане занес нож и, кажется, повысил голос. Но ржание лошадей заставило его замедлить движение. Даже остановиться с занесенным ножом. Затем, встряхнув головой, он опустил нож и словно во сне принялся заново повторять молитву.
Увы, ничего не изменилось. Фар Лап и Альфонсина лишь отсрочили неизбежное. Нож снова начал подниматься над шеей Уинни.

(мы с сэром Хантером)

Всем известно, что петухам положено кричать трижды за ночь, последним, третьим заливистым криком приветствуя восходящее солнце. На птичнике королевского замка, как и на всяком уважающем себя птичнике, тоже имелся свой певец зари. И он, как полагается всякому петуху, в такое неурочное время сладко спал на своем насесте, прикрыв янтарные глаза белесыми пленочками век и упрятав клюв в пышном оперении на груди, как вдруг его слуха достигло пронзительное ржание. Встрепенувшись, петух привстал, тревожно оглядываясь и встряхивая алой бородкой. Неужели случилось невозможное и он проспал?! Быть того не может... рано еще... но с другой стороны - а вдруг и впрямь уже утро на носу, а он не кукарекал?! Ишь лошади заливаются...
Решив в итоге, что от него не убудет, и лучше перебдеть, чем недобдеть, доблестный горлопан приосанился, вытянул шею, выгнул грудь колесом, и выдал такое заливистое "Ку-ка-ре-кууууууууууууу!!!", что очумевшие со сна квочки с кудахтаньем посыпались на пол.
Исполнив свой петушиный долг, крикун гневно встряхнул гребешком в ответ на причитания своего гарема, устроился поудобнее на насесте, цыкнул сквозь перья на грудке в адрес взволнованных дам - и снова сладко уснул...
Пегая в ужасе жалась на самом краешке поляны, боясь смотреть на то, что разворачивалось перед ее глазами. Несчастная, как она поносила сааму себя за отсутствие смелости и решимости, но ничегошеньки, совершенно ничего не могла с собой поделать. Призраки пугали ее до чертиков.
Шаг вперед, еще. Пегая шкурой чувствовала, что если поднимет сейчас глаза – уткнется взглядом в спину одного из призраков – краешком глаз она видела его ботинки. С усилием пегая подняла голову и открыла глаза. Оправдались ее худшие ожидания. Да, тот призрак, что стоял перед ней, стоял спиной, но тот что рядом с ним смотрел прямо на нее и словно бы пронзал пегую взглядом.
Лошадь открыла рот, чтобы в ужасе заржать, но вместо ожидаемого ржания раздался оглушительный петушиный крик. Пегая чуть было не подавилась, в ужасе уставившись на собственный нос.
«Это… я?»
А тем временем с призраками начало твориться нечто неладное. Они поблекли, бессильно опустили руки.
-Мы… не сумели… - один за другим они стали словно исчезать. Марево, окружавшее поляну наконец поддалось дыханию ветра и поплыло прочь. Уинни дернулась, освобождаясь из рук державших ее людей, вырвалась на волю и призывно заржала. На звук ее голоса из-за деревьев появился Фабио. Чары, заставлявшие одно и то же проклятие повторяться из ночи в ночь многие века, спало. Игреневый освободился от них и поспешил к своей подруге, приветствуя ее освобождение.
-Спасибо вам, спасибо!
Последнее, что могли видеть Фар Лап, Альфонсина и пегая – это Уинни и Фабио, нежно прикасающихся друг к дружке носами. А затем они исчезли в ночном воздухе.
«Свободны…»

И тут же вокруг начали таять, исчезать призрачные березы. Жеребец и кобыла оказались возле распахнутых ворот конюшни... но как же так? Ведь Альфонсина помнит долгую скачку...
Вслед за Фар Лапом кобыла прошествовала по проходу между денниками, не обращая внимания на сжавшегося у двери потрясенного конюха, и заняла свое место у кормушки. Волнение медленно отпускало Альфонсину, она всхрапывала, постукивала копытом по доскам, пританцовывала в деннике.
И еще ее мучила мысль: показалось ей или нет, что в ужасные минуты появления боггарта гнедой Фар Лап говорил по-человечески?
Наверное, показалось...

Фар Лап с легкой грустью проводил взглядом призрачную пару и понурив голову в поэтической задумчивости, побрел в свой денник. В его голове уже складывались первые строки новой баллады...
Забывчивостью Фар Лап отнюдь не страдал, предупреждение о том, что язык следует держать за зубами, помнил прекрасно, но как всякий истинный поэт, считал, что вдохновение ограничивать нельзя. А потому, как только баллада обрела законченный вид, неплохо поставленным для лошади голосом запел:

Нам ворон разлуки прокаркал прощанье,
И бабочкой с губ упорхнуло рыданье,
И ветер забвенья унес обещанье
До смерти любовь сохранить.

Мне слепит глаза небосвода пыланье,
Подстреленной птицей трепещет дыханье,
Почти перетерлась о грани страданья
Нас вместе связавшая нить.

Какое меж нами легло расстоянье,
Куда занесли тебя крылья скитанья,
Когда нам даровано будет свиданье -
Кто сможет меня известить?

Почти позабылись мечты и признанья,
Почти что погасло надежды сиянье,
Но все еще живо во мне упованье
До встречи сужденной дожить.

Вздохнув, рыцарский конь уронил голову в кормушку, и по его благородному... лицу скатились две огромные слезы. Его глубоко тронула сцена прощания с призрачными конями...

(Сейден и я)

Пегая пошатнулась и достаточно слышно икнула. Мало ей было страстей с призраками, так теперь еще и ее собственный спутник решил на ровном месте с ума сойти. Кобыла в отчаянии посмотрела на Альфонсину: случаем, это только у нее, пегой, такие галлюцинации слышатся или же Фар Лап действительно распелся? По поведению Альфонсины пегая поняла, что рассудок потерял все же жеребец, а не она, уважаемая кобыла.
Во взоре, обращенном пегой к жеребцу, читался невысказанный вопрос: что с тобой такое?

При звуке человеческой речи Альфонсина-де-Аллюр встревоженно всхрапнула и затанцевала. В первый миг ей показалось, что злобные жрецы с ножами пришли сюда, в конюшню. За нею!
Но голос был совсем не страшным. И доносился... доносился из соседнего денника!
Он гневного изумления серая в яблоках красавица разом забыла только что пережитое ужасное приключение. Забыла чувство боевого азарта, веселого отчаяния, ненадолго объединившее ее с этим... этим поэтом!.. Который, разумеется, в ее глазах упал ниже подковы!
Тряхнув гривой, Альфонсина звонким ржанием высказала свое презрение к разным гнедым фиглярам, которым только в бродячем цирке выступать! К тем, кто унизился до того, чтобы подражать низкому человечьему хрюканью!

Углубившийся в свои переживания Фар Лап даже ухом не повел - для него окружающий мир просто перестал существовать. Он не видел выразительного взгляда почтенной матроны, не слышал презрительного ржания Альфонсины. Утром придет его рыцарь, и они наконец окажутся на свободе - там, где нет преград для песни. И он споет своему седоку... что-нибудь задорное и веселое. Только не эту балладу. То, что было рождено преданной любовью призраков, останется похоронено в его седце... пока не найдется та, которой он сможет его подарить...

Так закончился тот вечер для лошадей. Кто-то из них раньше, кто-то позже, но постепенно нервное напряжение оставило их, навалилась усталость, и они заснули.
-Харрис, вы свинья!
Пегая повела ушами и причмокнула губами. Ей снился особенно вкусный овес, который услужливый бард, стоя рядом с большущим мешком в руках, насыпал в кормушку. Ах, что это был за сон!
-Да-да, и я не возьму свои слова назад. Вы типичнейшая свинья, Харрис!
Пегая негромко заржала, чтобы назойливый голос поскорее убрался из ее сна. К сожалению, результат оказался обратным. К первому голосу присоединился и второй.
-Благодарю вас, сэр Фрэнсис, вы все такой же гусь, а ваше поведение по-прежнему высокомерно.
-Это благородство крови, Харрис! Имейте уважение к моим почтенным предкам! – голос странно скрипел.
-Ну да, ну да, а помните, как ваш незабвенный папаша ущипнул меня в зад? – насмешливо завизжал в ответ второй джентльмен… Постойте, завизжал?
-Что?!
Пегая открыла глаза, как раз в тот момент, чтобы увидеть, как прямо перед ее носом принялись выяснять отношения дородный гусь и хряк. У первого не хватало одного из перьев, у второго отсутствовал хвост-пружина.
-Вот вам, вот вам, Харрис! – гусь наскакивал на своего уважаемого собеседника, намереваясь защипать того в пятак. При этом гусь размахивал крыльями, поднимая с земли пыль и солому.
-Катитесь вы на жаркое, сэр Фрэнсис, - хряк низко опустил голову и как живая ощетинившаяся крепость двинулся на гуся.
Пегая против всех законов природы чуть было не взвыла на первые лучи солнца, пробивавшиеся в конюшню через открытые двери. Одно и то же пробуждение уже третий день подряд!

Тем временем многими этажами выше маг растолкал Флавия-Октавия и сэра Хантера, задремавших под утро.
-Вас уже ждет внизу ваш спутник, сколько можно спать? Вставайте, вставайте! – и не слушая возражений, лишь коротко попеняв на то, что вообще-то книжки рыцарям были даны чтобы читать, а не чтобы на них спать, сэр Рональд, гм, распрощался со своими гостями.
Витая лестница несла наших героев вниз с сумасшедшей скоростью, явно вознамерившись проверить рыцарей на устойчивость, а если они по какой-то причине не смогут устоять на ступеньках, тогда и на прочность.
Внизу возле лестницы рыцарей уже ждал бард,
-Маркиз, сэр Хантер, - Даниель по очереди кивнул обоим рыцарям, а затем сделал приглашающий жест рукой. - Пойдемте скорее. Чем раньше мы уберемся, гм, выйдем в поход, тем будет лучше.
Заметив несколько голодный отблеск в глубине глаз своих спутников, Даниель поспешил добавить:
-Завтрак устроим на первом же привале, доберемся только до края Медянок.
И бард повел рыцарей прочь из замка. По дороге им попадались отряды стражников, сменявших на посту ночную смену, а также слуги знатных лиц, спешивших прямым курсом на кухню, за водой либо же, с позволения будет сказать, на задний двор с миссией весьма деликатной и в то же время крайне будничной.

*Медянки – три небольшие деревеньки на дороге между замком и лесом, возле первого поворота речки Веретеницы. Названы в честь, не к ночи будь упомянутых, не вполне безобидных змей, еще в прошлом веке обитавших в этих местах.

Сэр Хантер только головой покачал. Задерживаться в гостеприимном дворце ему ничуть не хотелось, и будь такая возможность, его уже вчера бы след простыл...
- Придется позаботиться о пропитании самостоятельно, - хмыкнул рыцарь, шагая к конюшне. - На такой подвиг, как завтрак с королевской кухни, меня уже не хватит.
Он не особо расстоился тем, что приходится ехать натощак. В бытность свою лесничим он привык жить охотой, а образ жизни странствующего рыцаря не позволил растерять свои навыки. И сэр Хантер ничуть не сомневался, что на первом же привале устроит своим спутникам завтрак, которому позавидовал бы и король.
Фар Лап встретил своего спутника бодрым ржанием. Голова жеребца подпирала потолок конюшни, уши стригли воздух, бархатные ноздри раздувались в предчувствии дороги, и лиловые глаза задорно блестели из-под расчесанной челки.
- Ну, как спалось? - осведомился рыцарь, похлопав скакуна по атласной шее.
Жеребец повертел головой, не увидел поблизости никого, кроме спутников рыцаря, и негромко пожаловался:
- Конюх - лентяй! Он плохо вычистил мне левый бок, и холка чешется.
Сэр Хантер хмыкнул и потрепал конскую гриву.
- Ничего, на первом же привале пущу тебя поваляться по травке, почешешься.
И, не обращая внимания на окружающих, принялся седлать жеребца - это дело он не доверял никому.

Конечно, юный маркиз был предупрежден о том, что гнедой жеребец умеет разговаривать. Но убедиться в этом лично...
Случись такое дома, в фамильном замке, Флавий-Октавий был бы потрясен до полуобморочного состояния. Но после бесед с боггартом и превращения паука в человека юноша уже начал воспринимать чудеса как нечто такое, обо что приходится спотыкаться на каждом шагу...
Седлая серую кобылу, он тихонько сказал ей на ухо (надеясь, что при этом он не выглядит законченным идиотом):
— Здравствуй, моя хорошая... Ты тут... э-э... разговаривать по-нашему не научилась?
Вскинутая голова и оскорбленный храп ясно объяснили ему, что благородная Альфонсина-де-Аллюр подобной дурью не мается.

-Хэбби!!! – молодой человек подлетел к своей лошадке, той самой почтенной матроне, и со всего размаху чмокнул ее в ноздри. Кобыла взвыла нечеловеческим голосом и попыталась стряхнуть Даниэля со своей шеи. Но не тут-то было. Бард с таким самозабвенным удовольствием прижался щекой к холке своей спутницы, что той не осталось ничего иного, кроме как стоически пережить возникшую пикантную ситуацию, извиняясь взглядами перед Альфонсиной и Фар Лапом за этого необразованного юношу.
Впрочем, подобная ситуация продлилась недолго, молодой человек неожиданно отстранился от своей любимицы и оттолкнувшись от земли взлетел Хэббот на спину.
Копыта пегой послушно подкосились. Сначала передние, потом и задние. И в довершение картины Хэббот попробовала завалиться на бок.
-Эй, это нечестно, ты что делаешь? – во взгляде пегой читался аналогичный вопрос к Даниэлю. В конце-концов бард был вынужден подняться на свои две ноги, надеть и застегнуть как полагается седло, а еще угостить лошадь специально захваченной морковкой. – Держи, вымогательница.
После этого Хэббот снизошла до милости подняться на все четыре конечности и позволила Даниелю взобраться вновь на ее спину.
Бард приподнялся в седле и взмахнув рукой вошедшему в конюшню Биму, принялся декламировать:


Прощай, мой сад,
До встречи, дом.
Смотрю назад,
На все кругом.
Здесь лязг колес
И стук подков,
И капли слез,
И крики сов
Милее дальних рубежей,
Милее стрел чужих путей.
Но час пришел,
Всего! Друзья…
Последний вздох -
И в путь. Спустя
Года вернемся,
Может быть.
Каким застанем?
Как решить
В душе последний приговор,
Сказать «адью!»,
Покинуть двор…

Бим замер на месте и, мученически морщась, выслушал барда. Затем, когда Даниель замер, прислушиваясь к замирающим словам у него в голове, а Хэбби в крайнем смущении опустила голову вниз, делая вид, что она всего лишь лошадь и ничегошеньки из этого карнавала не понимает, стражник обратился сразу ко всем троим:
-Милорды готовы?

Проверив со всей тщательностью, нет ли на спине и холке жеребца соринки, способной натереть шкуру, сэр Хантер накрыл крутые бока скакуна тончайшим полотном с вышитыми по углам гербами. Этот кусок ткани, вальтрап, каковых было несколько, он менял каждый день, и при возможности отдавал выстирать прачкам, а если таковых не находилось, сам выполаскивал едкий конский пот в ближайшем ручейке и сушил, развесив у костра на ветках. Пару раз это спасало разбойников, желавших поближе познакомиться с его конем, от знакомства с мечом рыцаря. Колыхавшуюся на ветерке ткань в неверных отсветах тлеющих углей они принимали за привидение, а сатанинский хохот, летевший им вдогонку, надолго избавлял их от страсти к приключениям. Впрочем, сэр Хантер, которого будил гогочущий жеребец, этому не слишком радовался, и после очередной воспитательной беседы с конокрадами Фар Лап начал объясняться исключительно на казарменном жаргоне. Это было не менее действенно, зато куда более тихо...
Поверх тщательно разглаженного ладонями, чтобы не образовалось ни единой морщинки или складочки, вальтрапа лег потник из войлока, толстого посередине и сходящего на нет к краям. И только после этого на лошадиную спину наконец было водружено седло.
Многим лошадям свойственно надуваться, кгда им затягивают подпруги. Сэр Хантер этот фокус хорошо знал, и при первой же попытке проделать такой финт как следует саданул латной перчаткой под брюхо жеребцу. А при второй сделал вид, что ничего не заметил, да еще не слишком плотно затянул ремни. Фар Лапа хватило только на две мили - болтающееся седло немилосердно набивало ему холку. Третьей попытки не последовало. Поэтому сэр Хантер без проблем затянул подпруги - ровно настолько, чтобы седло не мешало жеребцу дышать, не ерзая при этом по спине, привесил щит, колчан со стрелами и лук, и лишь после этого взнуздал своего коня и вскочил в седло, уперев в стремя пятку копья.
Все эти приготовления как раз заняли то время, которое длилась песня, и потому сэр Хантер, не сочтя даже нужным отвечать на вопрос о готовности - будто и так все было не очевидно, чуть сжал колени, давая Фар Лапу знак двигаться вперед. Гнедой жеребец выгнул шею колесом, всхрапнул и плавной рысью вынес всадника к воротам.

Путники выехали во двор, а дальше к воротам. Бим не спеша вышел вслед за ними. Благородные не обратили на него внимания (бард тоже), но стражник по этому поводу не расстраивался. Сейчас они уедут, а значит и проблем, и шума станет на порядок меньше.
Выйдя на двор, он поднял руку. Бом, дежуривший на колесе кивнул и принялся вращать его, поднимая решетку.
Перед самыми копытами Фар Лапа пробежал громко визжа от возмущения Харрис. За ним несся сэр Фрэнсис, но он уже явно не успевал проскочить, поэтому, размахивая крыльями он резко затормозил и прокричал Харрису вслед нечто явно не лицеприятное. А путники уже проехали мост и выехали на развилку. Одна дорожка вела на север, в горы, другая на запад. Где-то там плескалось море. А третья дорога вела на восток, мимо деревень и холмов, к старому сказочному лесу.
Туда-то отряд и направился.

-Я вот чего не понимаю, дядька, - Бим и Брам сидели на зубце стены и покуривали трубки, лениво осматривая окрестности. – Вот скажи, ну благородные, ну ответственности на них много. Но чего им не сидится? Как будто зудит под доспехами, а почесать нельзя…
Бим выпустил колечко дыма, которое тут же подхватил ветерок и понес прочь от замка.
-Ты это к чему? – дядька хмыкнул и довольно зажмурился. Рука потянулась к лицу, чтобы по привычке подкрутить ус. – Им по-другому нельзя. Это ж не просто благородные да лорды. Это рыцари. Им если не совершить в день хоть одного подвига, так лучше и на свет не родиться.
Бим покачал головой:
-Да нет, дядька, я про другое. Ты же видел ночью странную тень, бродившую по двору? А вот сейчас как будто кто шастнул вслед за ними?
-Ясно кто, - дядька усмехнулся в ус. – Боггарт это. Они его за собой сманили.
-Но зачем?
-Да кто их знает. Может, жизнь спокойная приелась. Вот и ищут развлечений на свое, да, на свое седло. Зато его величеству полегчает. Эти-то может не видели да вот только у меня глаза находятся там где положено. Когда рыцари выехали во двор, я этими самыми глазами видел, как в окошке королевских покоев отдернулась занавеска, а затем появилась рука, которая благословила рыцарей, - Брам со значением поднял вверх указательный палец. А Бим засмеялся.
-Да уж, спасать принцесс то еще развлечение.
Дядька тоже усмехнулся и дружески толкнул локтем Бима под ребро:
-Не нашего это ума дело. Ты стой себе на страже, пропускай кого надо. Кого не надо угощай смолой или пикой... Да, постой тут, - Брам вздохнул и поднялся на ноги. – пройдусь немного, а то чего-то засиделся.

Замок остался за спиной. Высокие башни, грозные стены, флаги, слегка подрагивающие на ветру. Бард вздохнул и вновь повернулся к дороге.
Они ехали по широкой проторенной дороге, по которой и две телеги могли бы спокойно проехать, не зацепившись осями.
Впереди ехали маркиз и сэр Хантер, Даниэль чуть поотстал, увлеченно разглядывая окрестности.
Поля, травы, холмы. На горизонте угадывалась черная полоска. Но бард знал, что это еще не лес, а лишь большая роща. Возле нее расположилось село.
Меж холмов петляла речка Хлебенка. К полудню, глядишь, и доберемся до моста через нее. А речка изгибается дальше и снова пересекает дорогу. Но уж до этой петли доедем только к вечеру.
А дальше, уже за рощей, почти у самого края леса, а вернее прямо из него вытекала речка, называемая Хрюшкиной Радостью.
Но ближайшей целью отряда были деревни Медянки, расположившиеся на полторы мили восточнее замка, в небольшой низине. Там даже было маленькое озерцо, вернее, большая лужа, которая почти никогда не пересыхала. Даниель наклонился к уху своей лошади и негромко зашептал:
-Нас ждет замечательное приключение, Хэбби. Мы снова в компании блистательных рыцарей. И я буду не я, если с нами ничего интересного не произойдет.
Хэббот фыркнула и подпрыгнула повыше, чтобы бард от нее отстал, а лучше смотрел на дорогу. Все равно от него никакой пользы не было. На Даниель лишь покрепче вцепился в поводья и продолжал:
-На дракона, ты представляешь? Мы идем на самого дракона! Пока сэр Хантер будет мужественно отбивать удары монстра, защищая потерявшего сознание от собственной храбрости маркиза, мы с тобой атакуем зверя с боку. Ты его будешь бить копытами, а я разить своим мечом. Хо! А потом, мы с полагающейся скромностью выслушает похвалы наших спутников. А потом сложим целую балладу, в которой приуменьшим собственную роль и упомянем о их деяниях. А?
Даниель уже представлял себя в центре внимания десятков благодарных глаз, а еще короля, ведущего к нему под руку принцессу. По монаршему лицу катится слеза умиления и счастья. И маркиз, и сэр Хантер будут стоять рядом и тоже получат каплю славы барда.
И тут в своих фантазиях бард заметил один внимательный и хмурый взгляд. Барон фон Фандалин.
Бард поежился, потряс головой и подстегнул лошадь, чтобы поскорее догнать своих спутников, успевших оторваться уже на приличное расстояние.
Нехорошие молоточки стучали в голове барда.

Альфонсина-де-Аллюр любила эти первые мгновения пути. Мгновения, когда еще нет усталости, от которой тупеешь. Мгновения, когда тебя не бесят садящиеся на самые глаза насекомые, когда видишь не только дорогу перед собой, но и ту красоту, что расстилается по обе ее стороны... да-да, лошади тоже умеют видеть красоту, хотя не всегда находят ее там, где человек.
И сейчас Альфонсина не шла, а танцевала... нет, шла-то она красивым легким шагом, не приплясывая, но каждое движение ее было выразительным, как па танца. Кобыла гордилась собой и своим всадником, и эта наивная гордость словно светлым ореолом лучилась вокруг серой в яблоках красавицы.

Походный аллюр для лошади - шаг, время от времени сменяемый легкой рысью. Единственное преимущество такого способа передвижения перед пешим ходом - вместо двух ног устают четыре, и вместо человеческой спины болит лошадиная.
Ехать до моста на пустой желудок сэр Хантер вовсе не собирался. Уже через час после выезда из замка рыцарь схватился за лук. Тетива была натянута в мгновение ока, стрела сердито взвизгнула, рассекая воздух, и упитанный кролик кувыркнулся в густой траве и затих. Сэр Хантер перегнулся с седла, подбирая добычу за древко, выдернул ее, сунул кролика в седельную суму и звертел головой, вытирая наконечник стрелы.
Местечко в придорожном кустарнике у ручья приглянулось ему обилием сушняка, и рыцарь решительно повернул туда.
- Здесь привал и завтрак, - сообщил он своим спутникам. - Собирайте хворост.
О том, что ивняк и проточная вода - неподходящее место для нечисти, он говорить не стал. Но напомнил себе не забыть нарезать ивовых прутьев в дорогу. Мало ли... пригодится.
Быстро освежевав и выпотрошив кролика, рыцарь в несколько ударов тяжелого ножа порубил тушку на куски, сложил их в добытый из переметной сумы котелок и сходил к ручью - промыть мясо и набрать воды. По пути прихватил несколько пучков душистых трав, и когда из собранного хвороста разгорелся веселый костерок, а над ним в котелке забулькал кролик с травами, щепотью соли и горстью диких луковиц, сэр Хантер наконец расседлал своего жеребца и выполнил обещание - отпустил его поваляться на травке.
Чем Фар Лап и занялся, взбрыкивая всеми четырьмя ногами со свекающими на копытах полумесяцами подков.

Даниель не стал ни предлагать своих услуг рыцарю, ни безмолвно вмешиваться в процесс приготовления завтра. Да, иногда чутье подсказывало барду, что лучше оставить все как есть, положившись на опытность путников. Так что вместо каких бы то ни было необдуманных действий, бард устроился в самом эпицентре разворачивающихся баталий, то есть возле котелка, не сводя с побулькивающего варева глаз.
-А все-таки странный он какой-то, - бурчал бард себе под нос. - Вроде бы нормальный рыцарь не задумываясь освежевал бы тушки, на прутики да над огнем поджарил бы. Ну недожарил бы или наоборот, превратил бы в уголья - так на то ж он и рыцарь, чтоб подвиги совершать, а этот уцже и суп организовал, и травы какие-то достал. Словно не на заднем дворе отца своего, сеньора какого-нибудь влиятельного проводил детство, а на кухне.
Разумеется, бурчал это Даниэль исключительно, когда сэр Хантер отлучался от котелка. Вот рыцарь наконец оторвался от котла и занялся своим Фар Лапом.
-Хэбби, а ты не хочешь поваляться на травке? - бард немного понаблюдал за резвящимся Фар Лапом. Его Хэббот уже была избавилена от походного мешка и теперь довольно щурилась от солнечного света. На слова Даниэля она лишь пробормотала что-то себе под нос и переступив с ноги на ногу продолжила наслаждаться утром.
Бард же принялся потрошить свой походный мешок. К слову, перед походом Хардинг предложил каждому из рыцарей захватить по сумке с провиантом. Так что тот, кто пожелал, теперь имел при себе запас сухарей, а также свежего хлеба, который со временем тоже имел шанс превратиться в сухари. Остальное бард решил не инспектировать, разве что по запаху определил, что там есть нечто мясное.
-Мда. Такими темпами, думаю, к завтрашнему полудню доберемся до рощи.
Кто-то рядом согласно скрипнул. Даниель повернул голову в сторону звука, но там никого не было. Лишь невысокий куст дикой смородины да трава.
-Гм, странно...
Кто-то еще раз согласно скрипнул. Звук исходил из-под куста. Бард наклонился, присмотрелся и не поверил своим глазам. На листе подорожника сидел зеленый кузнечик и с плотоядным выражением на физиономии смотрел в сторону котелка. Бард бросил взгляд на своих спутников, но кажется, никто из них гостя не заметил.
-Гм, а разве кузнечики питаются супом? - Даниель наклонился к своему собеседнику, разговаривая в полголоса.
Кузнечик утвердительно скрипнул и вдобавок качнул головой. Усики на его голове согласно закачались в такт мыслям насекомого.

Дорога между замком и рощей представляла собой широкий, часто используемый тракт. Даже в столь раннее утро наши путники успели уже повстречать тяжелогруженную повозку, которую упорно тащили двое волов. Погонщик дремал на козлах. В одной руке он держал кнут, второй подпер щеку, а из-под широкополой шляпы выглядывала длинная травинка, которую погонщик пожевывал.
Сама дорога петляла меж полей и холмов, дважды пересекала речку и заканчивалась в селе Швецеров, примостившемся у самого края рощи. Там же по краешку проходила речка Свинячья Радость. Если пересечь ее и пройти сквозь рощу, можно выйти к отрогам южного горного хребта. Вернее, можно их увидеть если смотреть на юг в ясную погоду. Сама же по себе местность за рощей представляет из себя болотистую низину, с крутыми впадинами, забитую валунами. Слабая дорожка петляет по этой странной долине, пока не приведет путника к последнему поселению на востоке, где живут странные люди. Поговаривают, что они высокие, гибкие и изящные. Любят посмеяться и не чужды поэзии. А еще, что они прекрасно чувствуют себя в лесу. Правит этим поселением уже с незапамятных времен герцог Сэнделл (Sandall).

Тут кусты бесшумно раздвинулись, к костру выкатился юный маркиз. Мордаха его была такой довольной... за все время, что знали юношу бард и сэр Хантер, им не доводилось видеть на его физиономии такого безоблачного счастья.
— Ночью был маленький дождик, грибы так и прут! — сообщил он, прижимая к груди завернутую полу рубахи. То, что при этом наружу светило голое пузо, маркиза явно не смущало.
Альфонсина-де-Аллюр оторвалась от вкусного клевера и неодобрительно фыркнула. Маркиз этого попросту не услышал.
— Ууу, опоздал я! — на миг огорчился он при виде котелка с супом. Но тут же снова засиял: — А вот мы их сейчас над огнем, на прутиках!..
Ловко насаживая грибы на острый прутик, Флавий-Октавий пояснил:
— У нас в деревне был один... ох, ну скажем прямо — браконьер... он меня и следы учил читать, и грибы собирать, и рыбу ловить, и силки ставить... Если бы мама узнала — ой, рассердилась бы!
Тут до юноши дошло, что он ведет себя несколько несолидно, и он закончил "взрослым" голосом:
— Уже в те годы я готовил себя для стези странствующего рыцаря и обучался всему, что может быть полезным на сем благородном поприще!
Альфонсина-де-Аллюр недоверчиво фыркнула. Этот звук переводился на человеческий язык так:
"Стезя, рыцарство... как же!.. Скакал себе по лесу, как жеребенок!.."

Юному маркизу достался весьма одобрительный взгляд рыцаря.
- Вот это серьезный подход к делу! - усмешка, скользнувшая по губам сэра Хантера, на сей раз не имела ничего общего с язвительностью или иронией. - И даже ни одного мухомора нет. Сплошь добрые грибы. А вот насчет рыбки... думаю, найдем, где ее половить.
Между делом была развязана переметная сума, на свет явился мешочек, и сэр Хантер, сев верхом на седло, отмерил в котелок три пригоршни крупы. Помешивая свежеочищенной палочкой будущую кашу, рыцарь поглядывал на грибы. Браконьер явно знал свое дело - мальчишка укрепил жарево как раз на нужном расстоянии, чтобы грибы и пропеклись, и не подгорели. И можно было даже не проверять, свежие ли они - крепкие упругие шляпки говорили сами за себя.
Вода понемногу выкипала. Вскоре рыцарь снял котелок с огня, накрыл его крышкой и набросил сверху попону.
- Пусть пока допреет, - пояснил он глотающим слюнки спутникам, добывая из той же сумы плоские деревянные тарелки с как бы слегка обкусанными краями и такие же деревянные ложки. Маркизу досталась самая маленькая. Легкий аромат от нее подсказывал, что когда-то ею, видимо, отмеряли перец...
Быстро распределив по тарелкам кашу, рыцарь выдал каждому его порцию, уселся снова на седло, и принялся уплетать за обе щеки свое варево, обжигаясь и дуя на ложку.

Кусты снова вздрогнули, ветки закачались - и на поляну выбрался тощий рыжий пес. Казалось, он нарочно производил как можно больше шума и треска - словно желал, чтобы его заметили. Так же медленно - что давалось ему не просто - пес приблизился к сидящим и замер, помахивая недлинным хвостом с подвесом - когда-то роскошным, а теперь изрядно свалявшимся и полным репьев и колючек. Пес разительно отличался от деревенских шавок - и все-таки вряд ли кто-нибудь взялся бы определить его породу: если в нем и текла благородная кровь, то далеко не одна.
Несмотря на ободранный вид, впалые бока и сбитые лапы, пес не выглядел жалким - лишь взгляд, намертво прикованный к полупустому котелку, выдавал его с головой - взгляд домашнего пса, оставшегося без хозяина.

— Ка-кой рыжий! — умилился Флавий-Октавий, который с раннего детства обожал собак. — Кролика будешь, бродяга? Погоди минутку, горячее. Наш псарь в замке говорил, что вашему брату нельзя лопать горячее, можете заварить нюх.
Маркиз помахал в воздухе кроличьей ножкой, чтобы она быстрее остыла. Взгляд пса по сложной траектории следовал за ножкой, и это окончательно растрогало юношу.
— Господа, а ведь этот зверь бродяжит совсем недавно! Если бы одичал, к костру бы не вышел, побоялся бы... О, остыло! Держи, лохматый!
И кроличья ножка взлетела в воздух.

Естественно, ножка была поймана на лету и съедена почти мгновенно. Пес поднял голову и широко - во всю пасть - ухмыльнулся. Хвост его ходил ходуном, ероша траву.
Кажется, он всерьез рассчитывал на добавку. Когда же таковой не последовало, пес, уткнув нос в землю, покружил вокруг костра, заглянул в соседние кусты и вполне грамотно сделал стойку - словом, принялся отрабатывать ужин.

(мы с сэром Хантером)

Флавий-Октавий пришел в такой восторг, что решил обойтись вообще без каши, одними грибами. Его порция была немедленно вывалена на лопух и предложена рыжему симпатяге.
Маркиз расхохотался, когда пес чихнул от запаха перца.
— Лопай-лопай, ничего... ах, славный зверь! Господа, а ведь он обучен... стойку как сделал — а, сэр Хантер?
Рыцарь сощурился на пса, молча выгреб из котелка остаток каши и плюхнул на тарелку маркиза.
- Зверь, может, и славный, - хмыкнул он, - но тебе еще до обеда в седле трястись, живот подведет не хуже, чем у этого охотника. Мне вот интересно, кого он там чует такого, что его даже наш гвалт не согнал с места. Наверняка наседка на яйцах. Ну-ка, Фокси, нечего тревожить почтенную мать будущего семейства...
Свистнув псу, сэр Хантер показал ему недогрызенный кроличий бок.
— Фокси? — поднял маркиз нос от каши (в которую уткнулся без уговоров). — А что, славная кличка!

-Фокси? – Даниель пренебрежительно фыркнул, поворачивая голову то так, то эдак, каждый раз разглядывая животину с нового ракурса. – В такой благородной компании, где есть и маркизы, и рыцари и их сопровождает лучший бард всего королевства - и Фокси?! Нет уж! Иди сюда, - бард повелительно взмахнул остатками своей доли крольчатины, приманивая пса. При этом кузнечик, до этого момента как примерный гвардеец сидевший возле Хардинга, жутко обиделся, чиркнул своими ножками напоследок и одним могучим прыжком исчез в листьях и ветках куста смородины, возле которого пристроился бард.
Но Даниель уже совершенно забыл о своем недавнем сотрапезнике, в запале вдохновения поднялся с земли и, встав перед псом на одно колено, окрестил его кроличьим боком.
-С сего момента нарекаю тебя главным охотничьим псом при нашем походном дворе. И имя тебе будет Фоксирнаульд Отважный!.. – бард замер в моменте воодушевления, упустив мясо из рук. Затем резко встряхнулся. - Можешь подняться с колен, Фокси.
И сам же последовал своему совету, резво вскочив на ноги.
-Ну, а раз с формальностями и завтраком покончено, не пора ли в путь? – свой вопрос Даниель адресовал сэру Хантеру, как наиболее, гм, ответственному по виду из всей компании. За исключением, разумеется, Хэббот, но уж собственной лошади бард не собирался давать права голоса – и так слишком много болтает по поводу и без. Вы еще не слышали? Как вам повезло, а вот мне пришлось. Еще в доме моих родителей, Лай и Стэнли. И потом в дороге. Гм, давняя история да и что-то опять сбиваюсь на речь от первого лица. Итак…
-Мм, - бард неожиданно дернулся почесать руку. Присмотрелся. – Что?
И в возмущении перевел взгляд на пса.
-Блохастая животина!

Пес не отрицал обвинений - напротив, уселся и принялся ожесточенно скрести задней лапой за ухом - клочья рыжей шерсти так и полетели во все стороны. Потом вскочил и закружился, снова и снова пытаясь поймать свой хвост. Охота его увенчалась успехом далеко не сразу - наконец, лязгнув зубами в последний раз, рыжий виновато склонил голову - словно просил прощенья за столь некуртуазное поведение.
Он даже подскуливал чуть слышно - дескать, все понимаю, это ж не я, это они, проклятые...

(сэр Хантер и Филиппа)
- У кого покончено, а у кого и нет, - сэр Хантер сощурился на барда. - Котелок надо помыть, тарелки тоже, да и чаю попить не мешало бы, а? Но если вы так торопитесь... то я охотно предоставлю вам на следующем привале отдирать с тарелок и котелка присохшие остатки каши. А пока...
Сэр Хантер свистнул псу.
- Пойдем, Фокси! Составишь мне компанию!
Спустившись к ручейку, рыцарь быстро ополоснул тарелки, отскреб пучком травы и пригоршней крупного песка котелок, вымыл его, набрал чистой воды для чая и огляделся. А вот и нужные травки... пучок чабреца и несколько стеблей душицы, корзинка глазастых ромашек и листья дикой смородины... все сойдет в душистый и бодрящий отвар.
Пес радостно - как же, простили! И гулять позвали! - ринулся следом. Ручеек, как ни странно, его не заинтересовал, даже пить он не стал - другое дело кусты. Досконально исследовав и пометив их, рыжий вернулся к сэру Хантеру, обнюхал каждый сорванный стебелек и забавно сморщил верхнюю губу - я это не ем!
Зато мы это пьем, - сэр Хантер потрепал рыжего по загривку и подался назад к костерку - пристраивать котелок над огнем. Брошенные на уголья сухие ветки весело затрещали, занимаясь жадными язычками пламени, и вскоре в булькающий кипяток отправились травы, превращая простую воду в целительный напиток. Пока вода закипала, сэр Хантер сводил напиться своего жеребца, снова заседлал его, тщательно протерев спину тряпочкой, и разлил по грубоватым деревянным же чашкам пахучий отвар.
Пес на этот раз решил не сопровождать его – то сидел на безопасном расстоянии от огня, то и дело принимаясь чесаться, то совершал очередной обход окрестностей – словом, проводил время с пользой.

«Еще и посуду мыть», - бард уныло посмотрел на свою тарелку, но, к счастью, рыцарь тут же забрал ее с собой и пошел к ручью. Пса сэр Хантер также забрал и это не могло не радовать. Потом, когда компания сидела и пила настой, Даниель то и дело поглядывал на Фокси. Глаза барда при этом недобро горели, словно он уже задумал каверзу. Впрочем, так оно и было.
«Сейчас, конечно, не время, но вот на вечернем привале не избежать тебе, голубчик, кардинальной чистки».
А тем временем на дороге послышался стук копыт. Даниель с любопытством приподнялся со своего места, чтобы рассмотреть путника, при этом от излишней поспешности чай из кружки пролился прямо ему на колени. Не весь, но все равно неприятно. Бард вскочил на ноги и принялся отряхиваться. Ну и разумеется попал в поле зрения путника с дороги.
Был это монах на ослике. Оба, и осел и монах, окинули барда проницательными взглядами, затем обратили внимание на двух рыцарей, а затем монах перекрестил их.
-День добрый, дети мои! – голос монаха легко преодолевал расстояние, при этом не срываясь на крик. Чувство внутреннего достоинства, похоже, сделало святого отца сильнее духом. – Вы едете на восток? Одумайтесь, там сейчас властвует большой бунт еретиков. Я еду к королю просить у него солдат. Если вы подождете, через несколько дней великое воинство сынов церкви пройдет по этой дороге, дабы истребить заразу.
Монах еще раз перекрестил рыцарей и, после секундной задержки, барда, а затем стукнул ослика пятками. Тот покорно потрусил далее по дороге на запад, к замку. Уже отъехав на порядочное расстояние монах крикнул на прощание.
-Берегитесь лягушек, падающих с неба, и кузнечиков!

(Мы с Сэром Хантером)

- Лягушки, кузнечики... - хмыкнул сэр Хантер, допивая травяной чай. - Вот сейчас и посмотрим, чему тебя твой браконьер учил. На лягушку сом хорошо берет, а на кузнечика кто, а, ваше сиятельство?
Маркиз ни на миг не задумался.
— Голавля на них хорошо ловить, иногда и плотва клюет. Да не на зеленых, а на сереньких таких, они уловистее! Больших по одному на крючок сажать надо, а маленьких — по несколько, букетиком этаким!
- Молодец! - Рыцарь одним глотком опустошил кружку, дождался остальных, сложил в суму посуду, подвесил к седлу не слишком тяжелый мешок с походной утварью и тщательно затоптал почти погасшие угли. Тушить их общепринятым походным способом он в такой компании не рискнул. Спустя несколько минут пучок ивовых прутьев оказался в колчане вместе со стрелами, а сам сэр Хантер - в седле.
- Ну что, на сытый желудок путешествовать веселее? - с лукавой улыбкой спросил он у спутников. - Тогда вперед, к лягушкам и кузнечикам, чтобы добыть на ужин свежей рыбки!
Маркиз не тронулся с места. Он все еще был полон сладкими воспоминаниями детства.
— Так днем же мы их не наловим! — сказал он. — Их утром надо цапать, у них по росе крылышки намокают, они не прыгучие... может, хоть одного поймаем, чтоб про запас был...
Флавий-Октавий не договорил. С проворством, совершенно не подобающим для аристократа, у которого за плечами сорок два поколения благородных предков, он растянулся на пузе на росистой траве и сомкнул на чем-то руки лодочкой.
— Есть! Ух, какая кобылка здоровенная! Таких я ловил и в пустой горшок сажал, так они друг друга жрать начинали!
Сэр Хантер весело и с явным одобрением рассмеялся.
- Нам не придется их ловить, если верить святому отцу, они сами на нас посыплются, к вящей голавлиной радости! Но запас карман не тянет. А теперь не пора ли все-таки в дорогу, господа?
Альфонсина-де-Аллюр при словах "какая кобылка!" заинтересованно потянулась к ладошкам маркиза, но сразу опомнилась и неодобрительно фыркнула. Она тоже считала, что пора в путь.

Вскоре маленький отряд уже скакал дальше. Изловленный кузнечик был увязан в носовой платок и лежал в седельной суме Флавия-Октавия.

На большом тракте меж замком и рощей, у подножия самого высокого холма, которому его жители даже дали когда-то имя одного древнего мудреца, а потом это имя благополучно позабыли, аккурат друг напротив друга, разделенные достославным (то есть уже упомянутым) трактом, расположились поселение ткачей и поселение гончаров. Ни что им не мешало стать городом, тем более, что и крепость была у них общая, а за товарами к ним со всех окрестных и даже дальних мест съезжались. Ничто, кроме ихнего собственного упрямства. И ткачи, и гончары мнили себя наиважнейшими жителями во всем округе. Ну, лет двести назад доходило и до рукоприкладства, а потом как-то прижились, сговорились и каждое лето начали устраивать большой фестиваль, по результатам которого и решалось, кто же будет главнейшим весь следующий год, бургомист-ткач или же бургомистр-гончар. Беспристрастными судьями были призваны ремесленники-краснодеревщики, но не в том суть.
Все дело в том, что в день, когда наша славная тройка путников проезжала мимо этих двух поселений... Назовем их для краткости Подворьями. Так вот, в этот самый день случилось страшное.
Впервые за сто девяносто восемь лет фестиваль не решил спора о главенстве. В поединке на кулаках победил гончар Альрик, самым лучшим пловцом оказался ткач Илья, а в соревновании сказителей обе стороны так постарались, что почтенная публика до глубокой ночи слушала и смотрела за представлениями, а потом разом уснула, так и не в силах выбрать лучшего.
И вот в этот самый день, аккурат посередине тракта собрались по большой толпе народа с обеих сторон. Да и другие ремесленники и просто окрестный люд подтянулись в качестве зрителей. В общем, затор получился не шуточный. Здесь не то что телегу - короля не пропустят. А еще и снимут с коня и предъявят сопернику в качестве аргумента.
К полудню, когда и солнце поднялось высоко вверх, спор вместо того чтобы затихнуть, разгорелся настолько, что от одного вида спорящих можно было обжечься.
Путники издали увидели толпу народа, но решили не сворачивать, а подъехать поближе и посмотреть, что да как.
Не знаю ничего про остальных, но Даниель был пожалуй даже рад подобной задержке, острый глаз барда различил, что в задних, зрительных рядах помимо самой толпы наблюдались разносчики чего-то прохладительного, а еще закуси.

При виде толпы на тракте маркиз гневно приподнялся в стременах, готовясь разразиться речью о своих сорока двух поколениях предков, из уважения к которым чернь должна немедленно расступиться и дать ему дорогу.
К счастью для юного аристократа, его кобыла соображала молниеносно, как приказчик, подсчитывающий в лавке сдачу.
"Ах, бестолковый стригунок, он ничему не научился в деревне Большие Коряги, где коряжинцы у нас на пути устроили драку с соседями из-за заливных лугов, а мой дурень возжелал проехать прямо сквозь толпу... Нет, его не побили, я бы не позволила, не каким-то коряжинцам меня догнать, но камни вслед — это так неприятно..."
Полагаете, Альфонсина так и подумала? Ничего подобного. Ее умная головка не позволила себе такие длинные размышления, ибо некогда было. В мозгу ее возникло лишь одно слово, ёмкое и выразительное, включившее в себя все вышесказанное:
"Дурак!!!"
После чего Альфонсина-де-Аллюр рванула в сторону так резко, что маркиз вновь плюхнулся в седло. Свернула налево и пошла красивым шагом вдоль толпы. Причем на ее выразительной, гордо поднятой морде ясно читалось, что она ни за что не снизойдет до соприкосновения с этой грязной оравой...
Боевого коня не так-то просто смутить и втрое большей толпой, да еще в броне и при оружии. На то он и боевой конь. Собственно, Фар Лап без особого труда мог пройти насквозь это сборище, как горячий нож - масло, но как оставить без защиты кобылу, которая явно настоящего сражения не нюхала и хорошо, если хоть слышала без поэтических прикрас? Хорошо хоть додумалась не лезть в самую гущу, обошла краем... Опытный наездник мог бы возместить этот недостаток умением управлять конем в бою, но откуда было маркизу набраться такого опыта? Примерно схожие мысли бродили и в голове у сэра Хантера, потому рыцарь не стал возражать, когда гнедой жеребец решительно втиснулся между серой кобылой и краем толпы - во избежание. А то мало ли что могло прилететь из взбудораженного людского муравейника?

(Мы с СХ...)

От удивления бард даже привстал в стременах, глядя вслед удаляющимся рыцарям. Пожалуй, в этот момент Хэббот тоже разделяла беспокойство своего хозяина, что-то странное фырча по-своему, по-лошадиному.
-Мда. Ну ладно, Хэбби, - бард вновь опустился в седло, жизнерадостно улыбнувшись. – Давай устроим маленький сюрприз.
Лошадь одобрительно дернула ухом. И в самом деле. Ну и что, что толпа. Уж кого-кого, а ее, Хэббот, точно не прибьют. А этот щеголёнок выберется из любой ситуации, хоть в пустыне его привяжи к камню.
Поэтому Хэббот неспешно направилась в самую гущу толпы. Некоторые из зрителей, мимо которых проезжал Даниель с недоумением или безразличием посматривали ему вслед, но в основном лишь недовольно уступали дорогу и возмущенно хмыкали подобной наглости.
К сожалению для барда, кольцо зрителей очень скоро сменилось кругом участников спора.
А там в самом центре стояли два здоровенных детины и по наущрениям своих более умных соратников, осыпали друг дружку оскорблениями.
-Чтоб я когда-нибудь подчинился тому, кто пачкается в земле!
-А я близорукой сове, не видящей за иголкой белого дня!
-Что?! Значит одежа тебя не устраевает, да? Ту что у меня купил, я помню! А ну сымай, поганец, для нее найдется и более подходящий владелец!
-Ах так! Тогда гони сюда всю посуду, что у тебя в доме, а! Небось, ни одной-то чашечки деревянной нету. Все в узорах, а тарелочки так и вообще красота! Не про тебя и не про таких как ты созданы!
-Рожа воровская!..
Даниель смело вломился в ту толпу.
-Посторонись! Разойдись! Пропусти! Дорого королевскому барду!
Увы, его крики тонули в общем шуме, выглядя на его фоне слабыми и лишенными какой-либо значимости.
-Кому я говорю! – Даниэль окончательно завяз в толпе. Хэбби подняла голову вверх и заржала. Спокойствие-спокойствием, но если этот лопух сейчас чего-нибудь не придумает, у почтенной матроны может случиться нервная истерика.
-Я тебя по земле размажу, подельщик рванья! – не на шутку разошлись спорщики
-Собери сначала свою глиняную голову! – они уже закатали рукава, до драки оставались считанные мгновения
-Горячие смажни! – один из продавцов решил сорвать, похоже, последний барыш перед всеобщей потасовкой.
Бард вскинул вверх голову, смахнул волосы, прилипшие на капельке пота к щеке и как можно громче и беззаботнее запел:
-…
Хмелеет чья-то голова
От вида юных дев,
Ну а другим милей война –
Вот под вино припев!

И горячится кровь в сердцах
Под звуки труб и лир!
Гуляет ветер в головах,
Нам смерть и счастье - пир!

Беспечно день прошел – ура!
Нет против дурака.
Но подвиг есть – за ним пора!
Разгонится тоска.

И горячится кровь в сердцах
Под звуки труб и лир!
Гуляет ветер в головах,
Нам смерть и счастье – пир!

Но помним древних лет завет:
«Жизнь может быть любой».
И в ясный путь, и в жизнь во вред
Будь честен пред собой.

И горячится кровь в сердцах,
Под звуки труб и лир…
Но кем ты будешь там, в годах?
И после - будет мир?

Сомнений груз и бед толпа
Шагают об руку рука,
И поцелуй прекрасных дев
Cменяет плакальщиц припев.

И у дорожного столба
Представишь след свой сквозь века
И чудо – слышишь звуки лир.
И смерть, и счастье – пир!

Удивительный эффект от этой походной бесшабашной песенки дополнила Хэббот, аккомпанировавшая барду копытами по земле в такт мелодии. Ну
-А что такое «жизнь во вред?» - в задних рядах начались негромкие пересуды.
-Дурень, это значит вести лиходейский образ жизни!
-А…
-…Кажется, я такое уже где-то слышал…
-Да замолчите вы!
Толпа расступилась перед певцом, пропуская его в центр. А Даниель даже не притрагивался к поводу и не подстегивал лошадь. Хэббот сама спокойно и неторопливо направилась в образовавшийся проход.
Их встретили старейшины ремесленных цехов.
-Давненько в наших краях не появлялся королевский гонец. Хотя, почитай, под самым крылом замка и живем. Что нынче творится в замке? – голос взял седобородый старец, у которого была на удивление темная кожа, длинный нос и густые брови. Руки как раз прятали в этот момент во внутреннем кармашке большую швейную иглу, которую почтенный старец намеревался несколько минут назад пустить в бой.
-Ну, - Даниель смущенно отмахнулся. – Да, мы по поручению его величества, но ваше замечательное поселение лежало на пути еще более ответственного задания правителя.
-Мне выпала честь сопровождать двух замечательных рыцарей в их героическом походе по спасению принцессы из лап дракона… Вот они, кстати.
И бард махнул рукой в сторону рыцарей. Толпа заволновалась.
-Дракон?..
-Принцесса?..
–Где?..


*как автора меня мучают сомнения, что некоторые строки могли быть у других поэтов, даже точно были. Вот такая вот литературная кража. Но общая конструкция данного стиха выдает его с головой – мой. Исправления ацких кошек, Хэлиши и Иннельды.

Сэр Хантер чуть дернул щекой. Чтоб этому барду... Но что взять с человека, которому без внимания толпы жизнь не мила? Однако, разворачивая жеребца к толпе, рыцарь постарался оттеснить конским крупом кобылу подальше от толпы - чтобы в случае чего мальчишка мог унести ноги.
Сообразив, что лавры быстроногого пращура скорее всего привлекут юного маркиза в последнюю очередь, сэр Хантер тихо выругался сквозь зубы (Фар Лап с интересом прислушался, запоминая незнакомый оборот речи редкостной заковыристости) и указал на не в меру разговорчивого спутника.
- Я не речист, об этом лучше поведает наш провожатый. На то он и бард, чтобы красно говорить. А наше дело маленькое - избавить дракона от принцессы. То есть наоборот.
Легкий прищур давал понять, что оговорка не была случайной.

Маркиз де Разорилль был занят тем, что пытался справиться со своей кобылой. (Обычно он этим себя не утруждал, совершенно справедливо полагая, что Альфонсина сама знает, что ей делать... но сейчас на них смотрело столько глаз, что просто стыдно было идти на поводу у собственной лошади!)
Когда Альфонсина наконец подчинилась, Флавий-Октавий гордо вскинул голову — и успел услышать конец песни, ответы утихомирившейся толпы и реплику сэра Хантера.
Правильно! Так и должен вести себя истинный рыцарь, суровый и немногословный! А переговоры ведет бард!
Юноша украдкой бросил взгляд на своего мужественного спутника и расправил плечи, точно копируя манеру сэра Хантера сидеть в седле.

Даниель засиял как золотая монета, которую только что вынесли из горнила казначейства на божий свет, к солнышку. Ведь действительно, как это мило со стороны блистательных рыцарей предоставить столь ответственный и, безусловно, жизнеопределяющий разговор ему, барду.
На этот счет многоуважаемая Хэббот имела несколько иную точку зрения. По ней сейчас лучше всего было бы добраться до какой-нибудь гостиницы (все равно, похоже, дальше двигаться никто не собирается), сдать мальца на руки трактирщика-человека, а самой прошестовать в конюшню, где можно было б перехватить чего-нибдуь и послушать утренние новости. К сожалению, несмотря на весь такт, харизматичность и очарование Хэбби, лошадь не могла вот так просто взять и покинуть толпу. Похоже, вьюноше придется выкручиваться самому.
А Даниель любовно поправил шапочку, показывающую его принадлежность к цеху певцов, вздохнул, еще раз улыбнулся представительству обоих цехов и ляпнул.
-Велики подвиги, оставшиеся за плечами нашей дружины. Большие потери мы несли, изгоняя демонов с земель, верных руке королевской. И лишь трое нас осталось после последней схватки с чудищем многоголовым. Вот и сейчас ждет нас битва с драконом, королевскую дочку похитившим.
Старейшины хмуро переглянулись.
-Королевские, значит, - переспросил один из них.
-Глаза, Слово и Руки, - важно уточнил бард.
-Ну, - глава цеха гончаров посмотрел на главу цеха ткачей и развел руками. - Чего уж тут?
-Ась? - с не совсем успешно затаенной хитринкой в глубине глаз переспросил тот.
-Чего уж тут, - повторил первый. - Раз вы королевски, вам и решать, судари мои. Велики Подворья и знатны историей своей. И хлеб у нас, и ремесла не забыты. Да вот покоя нету. Должен же этим кто-нибудь заправлять? Раньше-то удавалось мирно решить. Но, видать, не всегда коту масленица.
Местные закивали головами, сочувственно завздыхали словам старейшины.
-Вот мы и надумали. Может кто из вас, благородных, решит стать головой города, а? Мы ж сразу с документами к королю. Он наш статус-то и подтвердит. Глядишь, недельки через две мы вас и бургграфом сделаем. А?
Бард счастливо покачал головой.
-Как чудесно-то. А я как бард разнесу весть об этом по всему королевству, а еще сложу песнь в честь столь мудрых жителей и их славного правителя.
-Не откажите уж, судари, а? - простой народ как-то незаметно, но безостановочно перемещался и вот уже рыцари оказались если не в кольце, то по крайней мере в окружении ремесленников, с надеждой смотрящих на них.

Чем дальше заходило дело, тем острее становилось желание рыцаря свернуть шею барду. Предварительно....
Мечтать о том, что будет предшествовать сворачиванию означенной шеи, сэр Хантер не стал - надо было срочно выпутываться. А хотелось, ох как хотелось...
- Благодарю, почтенные, за столь лестное предложение... но как вы думаете, что скажет король, узнав, что мы еще не выполнили его поручение, не спасли королевскую дочь? Что ближе отцовскому сердцу - страдания своего чада, или назначение на должность городского головы? Как бы вы на его месте рассудили, почтенные? Давайте уж лучше так сделаем. Королевское дело прежде всего. Вот им мы пока и займемся. А как принцессу освободим, так все одно через ваши Подворья проезжать будем - вот тогда, без спешки, все и обговорим... Что скажете, почтенные?