Утешения не получилось – напротив, «Персик» разволновалась уже всерьез. Огляделась в поисках чего-то или кого-то, но не нашла и яростно пихнула соседа, который в пылу разрастающегося спора толкнул ее. Тот угрожающе развернулся, готовый дать сдачи оскорбителю. За спиной у зачинщика возникла сумрачная фигура с зажатой в зубах сигаретой – и бутылкой в руке. Вышибала занял свой пост у дверей, оттуда был виден весь зал, и удобно было исполнять обязанности.

- Что за… - прошипел сквозь зубы Дзиро, приблизившись к Рики.
Так, сейчас, скорее всего, парню достанется. И очень серьезно. К сожалению, доктор не играл в бильярд, не разбирался в правилах, но даже он видел, что назревает что-то очень нехорошее. А то, что Тацу-кун приползет домой с разбитым носом и проговорится, что видел сегодня человека, который вполне себе прилично собирался работать в клинике его отца – повредит репутации не только Кацуки- сенсея, но и самого доктора Кусанаги. Не повезло... Бросив сигарету на пол и придавив ее носком ботинка, он подошел вплотную к парню и сжал его руку:
- Ну, доигрался, Тацунори-кун?
Кажется, тот только-только распробовал новое (новое ли?) развлечение, и оно пришлось ему по вкусу. Мальчишка перехватил кий, словно клюшку для гольфа; в глазах – азарт и веселье. Все было готово к началу. В фильмах обычно дается секунда на паузу перед тем, как сражение покатится снежным комом к заведомому финалу; возможно, тут она тоже была, только очень короткая. Зазвенела первая разбитая о чужой череп бутылка.
- Ага, - кивнул Рики.
- Оно и видно, – с самым серьезным видом ответил Кусанаги. – А что ты скажешь, если в этом месиве тебе испортят личико? Что скажешь отцу?
- Как будто он что-то заметит! – пренебрежительно фыркнул его собеседник и чуть было не поплатился за невнимательность.

(и еще много кто))

Драка набирала обороты. Главным центром ее стал белобрысый чужак, людские водовороты кипели еще в тройке мест, но они уступали по силе и качеству. «Персик» держалась неподалеку от Чака, но вне основной кучи-малы. Она вопила в азарте, ловко подставляла подножки и уворачивалась от летающих кулаков и предметов. Коренастого возмутителя спокойствия в засаленной куртке уже грубо успокоили, и он отдыхал лицом на стойке.
- И не сомневайся, заметит, – почти прорычал доктор.
Ну что за идиот этот Кацуки-младший? Как мог у такого отца родиться такой сын? Людей стало больше, крики стали громче, и вскоре Дзиро понял, что Рики нужно срочно уводить отсюда, да и самому убираться…
- Поэтому, мы отсюда уходим. Сейчас же, – произнес он тоном, не терпящим возражений.
Что было легче сказать, чем сделать. Драка, словно живое существо, не желала отпускать добычу. На каждом шагу возникали люди с безумными глазами, чьи мысли растворились в животной жажде действия, немедленного и не жалеющего никого. Мимо лица Рики, чуть не располосовав его клыками-осколками от скулы до подбородка, свистнула разбитая о стойку бутылка. Из клубка в центре тесного помещения по нарастающей раздался боевой клич с сильным немецким (голландским, по уверениям хозяина глотки) акцентом. У стойки, закрывая спиной подругу, орудовала девица. От нее все старались держаться подальше.
Рядом возник давешний мрачный тип; недокуренная сигарета по-прежнему свисала с его губ, будто приклеенная.
- Послушай старших, Кацуки, - посоветовал он.
Рики растерянно кивнул.

(общая свалка из Даниэль, Биша, Далары, меня, еще кого-то неопознанного, ага)

«Персик» никогда и ни одному своему клиенту не обещала быть верной. Спутницей на вечер – чтобы дать ход в иначе закрытое для них заведение. Может быть, на два-три, если особенно приглянулась, и тот, кого она сопровождала, готов был платить немалые деньги. Большинство предпочитали разного сорта продажных девок, которых в обретающем новую жизнь городе собиралось все больше и больше. С теми можно было приятно провести не только вечер, но и ночь. «Персик» не позволяла такого никому.
Она сложила руки трубочкой и взвизгнула, перекрыв общий гам:
- Диа! Ты молодец! Победи!
И начала деловито проталкиваться к Рики, рискуя потерять многочисленные заколки и приобрести синяки

Как ни пытался Дзиро увернуться от крушащих все подряд людей, свое он все же получил. Неизвестно откуда взявшийся человек с лопатой обрушил свое оружие на голову Тацунори.
- Твою мать! – заорал доктор и, ударом отбросив Кацуки-младшего, получил по голове сам.
Рухнув на грязный, заплеванный пол, он схватился за рассеченный лоб, но, скривившись от боли, тут же вскочил, оглядываясь в поисках подопечного. Должно быть, судьба все же хранит юных безумцев, которые, наплевав на условности собственной жизни, шагают вперед, не задумываясь. Кто-то же должен... Сегодня провидение раздвоилось, и вторым ангелом-хранителем был все тот же тип с сигаретой. Он силой впихнул мальчишку в объятия Кусанаги.
- Выводите его отсюда, пока руки не повредил.
- Пошли, гений, – процедил Дзиро и, схватив мальчишку за шкирку, потащил к выходу.

(и продолжение следует... )))

Уклоняясь то от ударов, то от падающих тел, он все-таки вывел его на улицу. Отойдя на несколько метров от бильярдной, Кусанаги отпустил парня и перевел дух.
- Ну? – щурясь от крови, заливающей глаза, спросил он. – Что молчишь, Тацунори-кун?
Мимо них, заставив отступить в густую тень, проехала машина военного патруля; должно быть, кто-то все-таки позвал их на помощь. Но, скорее всего, они явились, ведомые безошибочным чутьем на потасовки. Рики, потупившись, изображал из себя невинного агнца... с минуту, наверное. Затем с досадой ударил раскрытой ладонью по стене дома:
- Сорвали такую партию, сволочи!
Лишь уважение к Кацуки-сенсею не дало ему наорать на Рики. Сидя на корточках, доктор прижимал к рассеченному лбу ладонь, пытаясь остановить кровь. Выглядело это в темноте жутковато, но кто будет обращать внимание на человека в крови? Да никому это не надо, в общем-то.
- Думал бы лучше головой… щенок, – Дзиро с трудом поднялся и, приблизившись вплотную к Тацунори, прошептал. – Ты хоть знаешь, что будет, если ты еще раз попадешь в такую переделку? Не знаешь… а пора бы уже повзрослеть.
Рики протянул ему платок.
- Давайте я вас до клиники провожу, - неуверенно предложил он. - Тут недалеко.

(и тут Даниэль меня все-таки спасает)

Приехавший еще днем, молодой человек поселился на втором этаже небольшой гостиницы, а после оставил вещи в номере, за исключением повешеной на шею зеркалки, и направился в город. Заблудиться Пирс - а именно так он представился девушке, выдававшей ему ключ от номера - не боялся. Он хорошо запомнил название улицы и при необходимости мог спокойно распросить прохожих. Да и взятый из гостиницы спичечный коробок, с названием и адресом той, мог помочь в случае необходимости. А в городе у Пирса оказались неотложные дела. Более неотложные, нежели статейка об одном госпителе. А именно - покупка более легкой одежды, ибо ходить в том, в чем приехал молодой человек, было жарковато. Немного обновив гардероб, переодевшись и пообедав в гостинице, молодой человек остался более-менее доволен, о чем свидетельствовала его полуубка и отрешенно-мечтательный взгляд, когда он вечером вышел еще прогуляться. Услышанные за обедом разговоры о некоем турнире, весьма заинтересовали его. Сам Пирс играть не умел, но не раз следил за игрой друзей. А с работой ему было не к спеху. Да и к то же на ночь глядя поедет в ту больницу? Нет, надо бы посетить игру. Поправив ремешок фотоаппарата и поудобнее перехватив небольшого вида, потертый чемоданчик, с ворохом бумаг, ручкой и блокнотом для записей, молодой человек не спеша пошел по улице...

В городе было темно – может быть, по недавней привычке, что легла на более древние обычаи. Вечерние сумерки прокатились стремительно, солнце нырнуло за далекие горы, и навалилась тьма. Душная южная кромешная тьма, когда день и ночь отличаются только наличием света, а ветер слишком ленив, чтобы принести прохладу с залива.
Впрочем, откуда-то пахло тиной, и шлепали о низкий берег волны.
- Осторожно, - предупредили из чернильной тени.
- Вижу - мгновенно и четко отозвался молодой человек, даже не подумав. Хотя в темноте на все сто и не видел. - Если я правильно шел, то именно здесь должен проходить турнир по бильярду - обратился он спустя мгновение к обладателю предупредившего его голоса, которого толком разглядеть не мог, но ни почем бы не признался...
В темноте щелкнуло колесико зажигалки, потом – еще раз. Огонек появился не сразу; должно быть, вещичку требовалось нести на дозаправку, но у хозяина то ли не было денег, то ли времени. То ли желания. Лицо собеседника было почти европейским. На втором этаже почти над его головой вдребезги разлетелось стекло.
- Должен был, - подтвердил незнакомец. – Но его только что перенесли на завтрашний вечер.
- Ай, какая... - молодой человек инстинктивно пригнулся, прикрыв голову рукой, от раздавшегося сверху звона и запнулся на полуслове, но, убедившись, что на голову ничего не свалилось - закончил фразу: - жалость. - Он еще раз посмотрел наверх - А причина в чем? И что там наверху? - имея ввиду источник шума...
- Драка.

(и Ясмик - первая наша совместка)

Незнакомец закурил, прикрывая огонек ладонью, костяшки на его правой руке были ободраны. В кладбищенской тишине ночного города звуки неутихающего побоища разносились по всей округе, заставляли обитателей квартала покрепче запирать двери и плотнее задвигать ставни. Зажигалка – американская, с металлическим блестящим корпусом, - погасла; в черноте, которая только стала гуще, плавали зеленоватые пятна, там, где только что горело пламя. Голос собеседника подошел бы для чтения заупокойной молитвы:
- Хотите сделать ставку?
- Мм... нет. Пожалуй, нет... А завтра точно? В это же время?
- Жаль, - искренне вздохнула ночная тьма голосом незнакомца.
В почти неподвижной речной воде отразился свет фар приближающегося автомобиля. Два ярких конуса на миг выхватили из мрака Пирса и его ночного знакомца.
- Знаете, не азартен, – молодой человек сделал равнодушный вид и даже пожал плечами. Хотя на самом деле ему просто не хотелось ввязываться в авантюры именно сейчас, на ночь глядя.
- Пожалуй, я пойду. Всего хорошего!
Он развернулся и уже сделал пару шагов, но замер и обернулся. Не факт, что в гостинице найдутся собеседники, способные дать ему сейчас ответ... И чего не сообразил днем разузнать все? Впрочем, попытка, не пытка сейчас. Спросить можно и у этого, раз уж рядом.
- Скажите, а вы здесь давно живете? Известна ли вам одна больница, про которую ходят слухи, что там это... ну духи обитают? Мне надо знать, когда она открывается утром...
- Клиника доктора Кацуки, - усмехнулся незнакомец, - открывается ровно в восемь.
- Вот как. Что ж. Спасибо вам. Приятной ночи – решив, что на этот раз узнал все необходимое на данный момент, молодой человек чуть поклонился, приподняв шляпу. После развернулся и зашагал к гостинице...

(+Bishop)

Клиника доктора Кацуки

Началось все с осторожного стука в стекло. Так бывает весной, когда парни запасаются мелкими камешками и устраиваются под окнами у девчонок. За одним исключением: здесь была мужская палата.
И, скорее всего, ночной гость ушел бы ни с чем, если бы не тихоня Ямаморо, который так боялся, что за ним придут каппы, что весь день отсыпался, а с наступлением темноты вооружался ручкой от швабры и садился в дозор. По той же причине Ямаморо не всегда посещал уборную (утверждал, что там живет особый вид капп, туалетный), а чаще ходил под себя, чем немало злил соседей, вынужденных по утру обонять его ароматы, и обслуживающий персонал, которому приходилось затем стирать постельное белье.
Сжав в руке импровизированную дубину, самозваный страж подкрался к окну и боязливо (а вдруг это все-таки каппа?) приоткрыл створку, готовый применить силу, когда ночной гость просунул руку между прутьев решетки (второй он цеплялся за них же) и зажал ему рот.
- Это я, идиот! – глаза Рики горели, как у охваченного мартовской страстью кота, а по лицу размазалась неподсохшая еще кровь. – Позови Куморо.
- Тык ведь фпит он.
- А утром уже будет поздно.
Ямаморо приготовился заскулить.
- Красную бумажку или синюю? – ухмыльнулся пакостник Рики.
- Заругают...
- Сейчас я отпущу решетку, - медленно, по слогам произнес неугомонный юнец. – Упаду и наверняка разобьюсь. В каком случае наказание будто строже? Позови Куморо, пока он сам не проснулся.

- От вашей возни уже вся палата проснулась, - послышался из угла сонный голос якудза, а спустя полминуты он уже стоял у окна, набросив на плечи серую рубашку. - Чего тебе надо, сын Инари и Кудзунохи?
Рики запустил было пятерню в и так встрепанную шевелюру, но вовремя спохватился, и только поэтому утром не состоялись похороны в ближайшем храме. Некоторое время младший Кацуки скреб ногами по кирпичной стене, повиснув на оконной решетке, пока наконец не нашарил спасительный карниз.
- Куморо-сан... мне опять деньги нужны...
- У меня станок печатный сломался, - зевнул в ответ якудза. - И краска кончилась. И время ты выбрал удачное больно уж...
От улыбки на круглом лице Рики ночь стала немного светлее:
- А днем меня отец с потрохами сожрет, если поймает... – он ухватился поудобнее. – Куморо-сан... завтра вечером в клубе в Мегуро... уй, ччерт!..
Его физиономия исчезла из расчерченного на квадраты окна, но вскоре появилась вновь, чуть более потная, но все так же ухмыляющаяся и веселая.
- В Мегуро будет игра, а мне не хватает на первый взнос... за участие. Одолжите, а? Серьезных противников – один-два, не больше, я справлюсь.
Из-под одеяла на второй койке слева вынырнула взлохмаченная голова, прислушалась и нырнула обратно.
- А если проиграешь, как рассчитываться будем? - невинно поинтересовался Куморо, почесывая шею.
Край распахнутой рубашки слегка загнулся, и на Рики теперь поглядывало желтым глазом какое-то существо. Разобрать что-либо кроме глаза при таком скудно освещении было трудно, остальная татуировка была выполнена в более темных тонах. Кацуки-кун постарался сделать вид, что его не притягивает рисунок на коже собеседника.

(& SonGoku)

- Придумаю что-нибудь, - пообещал он.
- Сколько? - вздохнул якудза, уже направляясь обратно к своей койке, заранее обдумывая упомянутое "что-нибудь".
- Пятьдесят долларов, - радостно сообщили из-за окна, шмыгая разбитым недавно носом. - И я знаю, кто совершает сделки по выгодному курсу.
- Ты это мне для чего рассказываешь? - нахмурился Куморо, вернувшийся к окну и отсчитывающий мятые черно-зеленые бумажки, замотанные до этого в чистый носовой платок.
Не отрывая взгляда от вожделенной суммы, Рики облизал пересохшие губы.
- Курьер господина Нирено ходит к другому прилавку. И я знаю, к которому, я видел.
Рука якудза отсчитала четыре десятки и две пятерки, но замерла на месте, сжимая бумажки.
- Расскажи это Капралу, он проявит благодарность. А я здесь не для этого...
Рики влез бы между прутьев, но помешали широковатые для его возраста плечи.
- Я устал тут висеть, - заканючил мальчишка. - Решайся уж поскорее...
- На, - Куморо протянул банкноты, стараясь выразить лицом, печаль по поводу расставания с ними, но получилось не очень. - А с долгами потом разберемся. Если, конечно, ты вдруг не выиграешь.
- Я лучший! - заверил его Рики, пряча добычу и стараясь не улететь от радости (нет, не в небеса, скорее, с третьего этажа на землю). - Куморо-сан не пожалеет!
- Куморо-сан - больной, - хмыкнул себе под нос якудза. - Ему можно делать глупости и не жалеть.

(с Греем, ага!)

Усталого и изрядно набравшегося Рики тянула за руку «Персик», выглядевшая не лучше. У двери недавно восстановленного двухэтажного домишки она долго искала ключ внутри рукавов, потом нашла за пазухой и с хихиканьем несколько минут пыталась попасть им в скважину.
- Жаль, что у тебя нет фонаря, - сообщила она спутнику так громко, что услышали жители половины домов на улице.
Рики прислонился к стене и запрокинул голову – не столько для того, чтобы полюбоваться, сколько любознательных соседей подглядывают из-за занавесок, стараясь выяснить, что за возня в темноте, сколько для того, чтобы кровь из разбитого носа не капала на рубашку.
- Да ты и при свете дня не справишься, - отобрав у спутницы ключ, он с досадой отпихнул ее от двери.
Получилось не лучше.
- Что будем делать?
- Звать на помощь сестренку, - не теряя отличного расположения духа, сообщила «Персик».
Ловким движением бедра оттолкнув Кацуки в сторону, она изо всех сил забарабанила в деревянную дверь кулачками. Если кто-то из соседей их не слышал раньше, то совершенно точно услышал теперь.
- Нэ-э-сан!
Загремел замок, стукнула отодвигаемая щеколда.
- Упс, - пихнула Рики чересчур веселая спутница. - Зря мы, оказывается, возились с ключом.
К ним вышла с фонарем женщина лет тридцати пяти в домашнем халате на американский манер и потертых шлепанцах. С отвращением оглядела поздних нежданных гостей. Вздохнула:
- Опять?
- Хороший был вечер, - уведомила ее младшая сестра.
- Что с вами делать... Проходите. Снова подрался? – старшая кивнула на парня. – Согреть воды?

(SonGoku soshite)

Они были похожи на заговорщиков. На очень неумелых юных заговорщиков, которым хочется казаться старше. На второй этаж вела узкая деревянная лестница, на которой и одному было бы тесно, а вдвоем они затеяли шутливый поединок, выясняя, у кого больше прав – у Кию подталкивать гостя сзади или у Рики втаскивать развеселую хозяйку наверх. Там они тоже устроили шум, спотыкаясь о коробки со сластями, корзинки и скатанные футоны.
- Эй, потише там, маленьких разбудите! – крикнула старшая сестра от подножия лестницы.
На стене ее черный силуэт был похож на раздраженное чудище. Монстр ходил на улицу тихо, в дом – под плеск воды.
Кию утащила футон в дальнюю часть тесной комнатушки, раскатала его там и с хохотом повалилась навзничь.
- Проклятие, он сломал мне нос... – Рики опасливо прикоснулся к распухшей переносице.
Беспокоился он напрасно, зато удалось картинно пострадать и выклянчить у хозяйки дома влажную салфетку. Рики уместился в кресле, задрав ноги на невысокий старинный комод. Внутри протестующе зазвенела посуда.
«Персик» наконец перестала валяться и принялась разворачивать ширму между своим углом и тем, который отвели Рики. Бамбуковая рама застряла, зацепившись за что-то, и никак не сдвигалась с места. Кию дергала ее все сильнее и сильнее. Рама скрипела, трещала, но не поддавалась напору. Откуда-то вынырнула толстопузая полосатая кошка, уселась на узлы с рисом и стала внимательно наблюдать за стараниями хозяйки.
- Оставь как есть, - посоветовал Рики, сдергивая с лица салфетку и проверяя, течет ли еще кровь из носа. – Я не буду насиловать тебя, обещаю.
Пришлось уворачиваться от метко запущенной в голову деревянной сандалии. Кошка саркастически промолчала.

(и Далара maa-ma!)

- Иди вымойся, Тацу-кун, - позвала снизу старшая из сестер.
- Вон отсюда, - велела Кию. – Не буду я раздеваться перед тобой.
Она уселась на своем футоне, скрестив ноги, с видом оскорбленного целомудрия.
- Так ты что, еще совсем невинность? – притворно изумился Рики, выкарабкиваясь из кресла. – Совсем-совсем и ни разу?
В него полетела прозорливо запасенная вторая сандалия. Досталось, впрочем, кошке. Та с громким возмущенным мявом прыгнула за коробки, решив, что разобраться с обидчиками можно и потом.
- Пшел отсюда, пурэибои!
Кию безнадежно дернула ширму. С тем же результатом.
- Тебя, между прочим, ждет ванна. И если придется греть воду второй раз, сестра будет очень зла.

Воду не пришлось греть. Обжигающая, с легким запахом каких-то трав и ароматических масел (похоже, сестрички заботились о себе, невзирая на обстоятельства), она понемногу растопила боль и усталость. Потянуло в сон и одновременно вернулось прежнее возбуждение; Рики откинул голову на край деревянной бадьи-офуро и закрыл глаза, вдыхая горячий пар. Сон упрямо избегал встречи с ним... и уже не первый день.
Хозяйка дома унесла одежду, но принесла старую юкату, в которую они с Ки-тян могли бы завернуться вдвоем. Закутавшись в нее, Рики опять залез по крутой лестнице на второй этаж. Под лоскутным одеялом сопели, чтобы показать, что уже спят и не надо лезть с разговорами.
- Эй, ко-ко...
- Ах ты!
Из-под одеяла выскочили, будто демон, которого посыпали солью. На распаренного парня обрушился прихваченный с пола полупустой тряпичный мешочек с рисовой мукой, к счастью, легкий.
- Ты чего? – изумился Рики.

(mo ichi-do)

По давней привычке Пирс проснулся в семь. Вернее даже за минуту до того, как в уши дребезжащим звоном ворвется поставленный с вечера будильник. Привычным движением отключив, так и не начавший звонить счетчик времени, молодой человек принялся приводить себя в порядок. Спустя пять минут он вышел из своего номера с зеркалкой на шее и чемоданчиком в руках. Подойдя к стойке, он привлек внимание стоявшей за ней девушки.
- Чаю, пожалуйста. И что у вас из закусок?
Круглолицая буфетчица, смущаясь, долго вытирала руки о клетчатый передник, прежде чем поставить перед необычным постояльцем высокую фаянсовую чашку с зеленого цвета напитком, от которого пахнуло резко и незнакомо. А пока Пирс принюхивался, с улыбкой перечисляла незнакомые блюда. Позже выяснилось, что все сводилось в основном к соленой рыбе. Зато ее разнообразие огорашивало.
Молодой человек несколько секунд молчал, обдумывая сказанное. После чего еще раз покосился на чай.
- Скажите, а это травяной чай? А другого у вас нет? А чего-нибуть кроме рыбы? Ну там хлеба или этих...
Нужное слово в запасе иностранных языков не находилось, в результате чего молодой человек поставил чашку и увлекшийся поисками оного в собственной памяти, даже щелкнул пальцами пару раз:
- Ну это как их... такие плоские... - он пару раз прижал ладонь одна к другой и добавил уже на английском - ну как блины по вашему будет?
Его с легкой обидой заверили, что чай вовсе не травяной, а самый что ни на есть настоящий. Затем с девушкой тоже случился языковой ступор.
- Панкеики?.. - недоуменно протянула она, но все-таки просияла, отыскав решение. - А! Господин хочет окономияки?
Разведенные в стороны руки дали понять, что ни то ни другое слово посетителю неизвестны. Но еще быстрее, чем привести их (то бишь руки) в обычное спокойно состояние, молодой человек нашелся:
- А вы покажите их. Эти ваши окономияки и что там первое сказали?..
Молодой человек оглянулся на столики. Заприметил свободный, взял свою чашку и кивнул девушке - мол, я подожду за столиком вон тем...
Та в ответ улыбнулась еще шире; между передними зубами у нее имелась небольшая щербинка. Буфетчица пропела-проголосила длинную фразу, из которой Пирс сумел разобрать только хвостовое растянутое до невозможности "пожааалуйстаааа", и снова подперла кулачком подбородок, чтобы сподручнее было наблюдать за улицей, на которой бурлила утренняя жизнь. Некоторое время ее отвлекал заигрываниями молодой человек в приличном костюме, заскочивший выпить чашку чая в перерыве между делами; он прижимал локтем раздутый от бумаг портфель.
Наконец, принесли заказ. Перед Пирсом стояла большая плоская тарелка с горячим дымящимся нечто, что более всего напоминало омлет с беконом. И с ростками каких-то бобов, а быть может, фасоли. И с грибами. И нарезанной соломкой и прожаренной до хрустящей корочки картошкой.
- Это и есть окономияки? - на всякий случай уточнил Пирс, придвигая блюдо к себе. Запах ему понравился. Надо же знать название: вдруг еще заказать захочется...
Это были именно они. Круглолицая буфетчица налила из пузатого чайничка еще чаю.
- Записать на ваш номер или расплатитесь сейчас?
- Эмм... Я сейчас расплачусь. А что там вы еще предлагали?
Девушка ушла за стойку и задумчиво уставилась в потолок, шевеля беззвучно губами и загибая пальцы: подсчитывала стоимость съеденного и выпитого. Запечатлев цифру на клочке бумаги, она вернулась и сунула «счет» в бамбуковую вазочку на столе.
- Панкеики, - просветила она Пирса, указывая на тарелку с омлетом.
Ее офисный воздыхатель рассмеялся. Сделав вид, что не заметил смеха, Пирс с самым невозмутимым видом разрезал омлет на три части. После чего достал деньги и попросил принести, во что бы завернуть часть омлета - мол, в дорогу надо будет. Девушка упорхнула, стуча деревянными подошвами сандалий.
Негромко звякнули подвешенные над входом «ветряные колокольчики», извещая о приходе еще одного посетителя. Затем звякнули еще раз, когда ушел клерк, заторопившись по делам. С улицы в помещение втекал горячий воздух, с небольшой кухни запахло жареной рыбой; старик, дремлющий в углу над газетой, вяло обмахивался старым выцветшим веером. Вернулась буфетчица с новой порцией чая и бумажным пакетом.
- Спасибо... - Пирс замешкался, соображая как назвать девушку - солнышко? милочка? - оба слова как ни странно оказались в его иностранном словаре, но уместны ли они здесь? Поэтому ограничившись улыбкой и повторенным: «спасибо», он принялся за еду...

(совместно с Сон)

...Их мир был крохотной искоркой, но - казался им безграничным. Здесь всегда было жарко и влажно, пахло свежей землей. Гирлянды разноцветных цветов свешивались с деревьев, меж камней булькал ручей.
Небо было расчерчено на застекленные секции, и когда вне мира шел дождь, внутрь не попадало ни капли. Зимний снег ложился пластом, укрывал вечно зеленый, вечно цветущий клочок иной жизни от непогоды. Тайфуны с барабанным боем дождевых капель пытались обрушить прозрачные стены, осень украшала их желтыми и красными листьями, выманивала троих обитателей странного мира наружу. Они не отказывались слушать ее зов, а под Новый год, когда взрослые отсылали их спать, выбирались из дома и, взявшись за руки, бежали через погруженный в ночь сад, чтобы полюбоваться на вечное лето, что ждало их за стеклом оранжереи.
Кроме них тут жили другие - невидимки. Иногда дети слышали их голоса за кустами - кто-то ухаживал за их джунглями. Иногда сюда вторгались посланники внешнего мира, от них весело прятаться в укромных уголках и - скандалить, будучи взятыми в плен...

Если закрыть глаза, то их можно увидеть. Они стоят в зимнем саду и смотрят на зеленое буйство через замерзшие окна. Вот старший из мальчиков прячет озябшие руки в карманы, это - Такайоши. Он умер. Вот девочка, что закутана в шарф, она - Уминеко. Она потерялась, как чайка во время бури. Вот младший мальчик, он шмыгает, а завтра сляжет с простудой. Его все зовут Така-кун... кто он?

НА ЧЕТВЕРТОМ ЭТАЖЕ

Еда притупила чувство голода, но не прогнала его. Впрочем, это не тревожило Шестую: теперь у нее есть Человек, он ее обязательно покормит. Не бывает такого, чтобы Человек бросил свою собаку.
Сейчас он спал на куче футонов, а Шестая охраняла его сон. Это было правильно, это было смыслом жизни, это заполняло пустоту, что завелась в груди после смерти Деда...
Воспоминания заставили тихо заскулить.
Да, все эти люди в белых халатах вели себя так, словно Шестая была их вещью. Но сама она признавала только сухонького, невысокого старика, который кормил ее, вычесывал шерсть, выводил на прогулки и подолгу с нею разговаривал.
Однажды Дед исчез, вместо него пришел парнишка с резкими движениями и неприятным, чужим запахом.
Шестая не заинтересовалась, что означает незнакомое слово "увольнение". Она перестала разговаривать, бросалась на каждого, кто подходил близко, и совсем не ела. Шерсть свалялась, ребра были видны сквозь шкуру.
Белые халаты толпились у клетки и яростно спорили. Одни говорили: "Неудача..." Другие: "Личность... боевой дух..." Но злее всех были голоса тех, кто говорили про деньги, вбитые в эту тварь...
Дед вернулся и отругал свою собаку за глупую злость и некрасивое поведение... какое же это было счастье!
Но теперь Дед не вернется. Шестая знала, что такое смерть...
Рядом кто-то чихнул. Шестая повернула голову и тихо зарычала в полумрак: не вздумайте разбудить моего хозяина!
Теперь собаку уже не пугала странная, незримая, несуществующая жизнь вокруг. Ни хрустом, ни перешептыванием, ни покашливанием ее уже было не заставить поджать хвост. Она помнила, как все эти невидимки оробели и притихли, когда пришел ее Человек. А значит, они не страшнее мышей!
Поохотиться на них, что ли, чтобы размять ноги? Она не уйдет далеко от спящего и сумеет вовремя заметить опасность...
Шестая поднялась на ноги и упруго пошла по коридору мимо закрытых дверей.
И тут произошло нечто невероятное.
Из-за самой дальней двери вдруг еле заметно пробился знакомый запах.
Центр... руки Деда...
Шестая яростно заскреблась в закрытую дверь.

Оставленный Кацуки – младшим во дворе больницы, Дзиро еще не понял, что к чему. Вечер не удался, да еще и по лбу успел получить… В общем, он был совсем недоволен проведенным зазря временем. Вытерев лоб рукавом, он с отвращением посмотрел на белоснежную до того ткань. Испачкал любимую рубашку… нет, вечер явно получился не очень. Отряхнув руки, доктор начал рыться в карманах в поисках денег на такси, или, на худой конец, носового платка, чтобы приложить к ране.
- Идиот… - процедил он, имея ввиду Тацунори – куна, из – за которого и попал в такую переделку. Тот куда – то запропастился, и доктор так и не успел высказать мальчишке все, что об этом думает.
Не найдя ничего в карманах, Дзиро спохватился о пальто, которого при более тщательном поиске не обнаружил. «Все осталось там… бака.» - ругал себя он, ощупывая лоб и морщась от каждого прикосновения собственных пальцев.
- Вам помочь?
Темноту кое-как разгонял фонаря у ворот, но тут опять распахнулась дверь клиники, и двор пересекла прямоугольная желтая полоса света. У девушка в форме медсестры было круглое лицо, ямочки на мягких щеках и немного нездешний взгляд.
- Ммм… - он кивнул. – Простите, что в такое время…
«Как она вовремя.» - подумал Дзиро, но вслух этого не сказал.
- Идемте.
У крыльца кто-то буянил, и добровольная помощница поначалу замешкалась, но центр гомона и ругательств (кто-то кому-то обещал чего-нибудь оторвать или что-то в этом же роде) втянулся внутрь и переместился куда-то наверх. Девушка облегченно улыбнулась.
Прислушиваясь к шуму, Кусанаги побрел следом за ней, пытаясь в неярком свете рассмотреть формы девушки. Конечно, получалось это у него не очень, но доктору было как – то все равно.
- Спасибо вам. – сказал он негромко, но так, чтобы она услышала.
Старое кирпичное здание чем-то напоминало замок, западный и восточный одновременно. Деревянные половицы едва слышно потрескивали и поскрипывали, кирпичные стены хранили тепло. Недавний шум доносился сейчас откуда-то сверху, с этажа третьего, наверное, а здесь, на первом было спокойно и тихо. На табличке над дверь было написано: "Процедурная".
- Сюда, пожалуйста, - девушка в форме медсестры отодвинула дверь и не глядя, привычным движением зажгла свет.
Юбка обтягивала ее аппетитные плотные бедра достаточно туго, ткань натягивалась при каждом движении.
- Садитесь, пожалуйста.
Поглядывая на выдающиеся формы медсестры, он уселся на кушетку и, прищурившись от бившего в глаза света, огляделся.
Во всяком случае, медсестра знала свое дело и быстро, без особых проволочек и вздохов, чем обычно раздражали нерадивые девицы на прежнем месте работы, обработала рану и наложила швы. Она даже не имела привычки болтать во время работы. Закончив, девушка принесла бумажный стаканчик с водой и пару таблеток.
- Примите, пожалуйста. Если хотите, я вызову вам такси.
Попытка улыбнуться доброй и очень профессиональной медсестре привела к не очень красивой гримасе. Дзиро, конечно, огорчился, но виду не показал. С благодарностью приняв обезболивающее из рук прекрасной дамы, он выпил таблетки, и, вновь криво улыбнувшись, сказал, что доберется до дома сам. Пешком.

(и SonGoku тоже))

Мегуро

Не спеша позавтракав, молодой человек спрятал пакет с частью омлета в чемодан, и снова подошел к буфетной стойке.
- Милочка, я вас еще отвлеку на минуточку. Наверняка вы должны знать клинику доктора Кацуки...
Девушка зарумянилась, потупившись. Оказалось, что клинику она знает, потому что когда они с подругой приехали в Токио на заработки, то сначала подрядились стирать белье. Подруга осталась работать там по-прежнему, а она нашла место почище.
- И платят тут лучше.
Пирс улыбнулся.
- Солнце, я не спрашивал вас, где платят лучше. Я спросил как туда добраться.
- О...
Она объяснила. Потом немного помолчала, разглядывая иностранца. Люди со странным цветом кожи и волос были девушке в новинку. Она достала листок бумаги и нарисовала маршрут: получилось коряво, но недалеко, если идти вдоль канала.
- Спасибо.
Молодой человек сунул бумагу в карман брюк, чуть наклонил голову и приподнял шляпу. После чего вернул панаму на место и сверил свои часы с настенными. Восемь утра. Попрощавшись, он развернулся, подхватил свои вещи со стула, и вышел на улицу. Задержавшись на мгновение на пороге, Пирс поправил ремешок на плече и зашагал в сторону клиники...
Добраться до канала не составило никакого труда. У самого берега Пирс еще раз достал листок, некоторое время повертел его в руках, оглядываясь. После чего, видимо решив, в каком направлении дальше двигаться, снова спрятал его в карман, и бодро зашагал вдоль берега. Настроение у молодого человека было лучше чем просто нормальное, и он начал насвистывать что-то себе под нос. Получалось не слишком хорошо и складно, да какое кому дело до того?..

(а это мы с Ясмик, она солирует, я подпеваю, ун )

Молодой человек с блеском в глазах проводил взглядом какую-то девушку, прошедшую мимо и едва не наткнулся на пожилого господина ведущего пса на поводке.
- Ой, - мгновенно позабыв о красавице, Пирс очень быстро отскочил в сторону от пса и его хозяина. После приподнял шляпу и добавил - извините... сенсей...
Господин был в преклонных годах, и поэтому его поклон мог служить образцом снисходительной, но не оскорбляющей чувств вежливости. Желтого цвета остроухая собака при нем смерила незнакомца подозрительным взглядом.
Сочтя, что приличия соблюдены, Пирс обернулся еще раз, но девушки и след простыл. А досадно. Пожав плечами, молодой человек пошел дальше, ступая по самому краю плит. Пару раз он остановился, пытаясь разглядеть свое отражение в зеленой воде. А при очередной остановке внезапный порыв ветра сорвал панамку и покатил вдоль берега...
- Стой, стоять! Куда? - не утруждая себя переводом, молодой человек закричал на английском и бросился вдогонку...
Как веселые обезьянки зашумели уличные мальчишки, стайкой вынырнувшие из-за деревьев. Каждый советовал, как сподручнее поймать убежавший от хозяина предмет. Поскольку говорили они быстро, Пирс половины слов не понял, а лишь отмахнулся - не мешайте, мол. Через какой-нибудь десяток метров ему, наконец, удалось, плюхнувшись на колени, а после на живот, припечатать панамку к земле. Сумка распласталась рядом. Зеркалка чудом оказалась не прижата к земле телом. Молодой человек вздохнул с облегчением и встал на ноги. Поднял сумку, не глядя сунул руку в карман и извлек оттуда платок... не заметив при этом, что вместе с ним вытянулась и упала на камни бумажка. Пирс вытер разгоряченный лоб, засунул платок обратно в карман, отряхнул панамку и вернул ее на законное место, то бишь на голову, да еще по самые уши.
Мальчишки взвыли от восторга. А женщина в традиционном заштопанном кимоно и фартуке (голова ее была повязана платком) прислонила метелку, которой она собирала старую траву в кучу, и поаплодировала ловкачу-иностранцу. Пирс слегка поклонился, впрочем, не приподняв при том шляпы. Пусть сидит там, где ей положено. А под ногами клочок бумаги чуть дернулся, а потом с легким шелестом соскользнул в воду...
"К счастью - подумал Пирс, продолжая шагать - ветер погнал панаму именно в том направлении, куда мне и надо. Не придется возвращаться". Настроение от этого снова поднялось и он насвистывая, бодро зашагал дальше...

(и Сон мне в помошь))

Ночь, 3-й этаж

Пухлая рука стремительно нырнула в тайник. Пальцы, не найдя препятствий, больно стукнулись о деревяшку пола. Не веря, судорожно обшарил тайник. Еще и еще. Как же так?! Кема тихонько взвыл, но прихлопнул рот ладонью. Получилось тоскливое сдавленное мычание. Которое вдруг оборвалось – толстяк понял, кого винить в пропаже. Кого еще? Кто ограбит несчастного, умирающего с голода человека? Только тот, кто уже раз ударил. Только Ньёро! Уж Кема ему отомстит...
В палате всегда оставляли ночник. В его приглушенном свете толстяк долго недоуменно разглядывал пустой футон. Затем неуклюже опустился на колени и обшарил постель. Когда вокруг столько психов, перестанешь доверять собственным глазам. Но и под руками никого не оказалось. Обжора в приступе злости разворошил простыню, закинул валик-подушку в угол.
- Что расшумелся? – поднял голову недовольный сосед.
Привстал, увидев перекошенное лицо, искривленные пухлые губы, почти звериный оскал.
- Сбежал, - как страшную тайну сообщил Кема. – Украл мой запас и сбежал. Сейчас-сейчас... Я на него нажалуюсь!
И метнулся в коридор, не разбирая дороги и чуть не затоптав спящих.
- Да ведь он...
Сосед плюнул и лег обратно, так и не сказав обжоре, что запас на спор утащил «сапер» из второй палаты.

По коридору третьего этажа неторопливо шел доктор Югэ, заложив руки в карманы белого халата. Воплощение надежности и спокойствия. Из-за «особой» двери у него за спиной доносились мычание и вялые, будто сквозь дрему, ругательства. Кема заметил, что сама дверь притворена неплотно, а значит, там санитары. Как бы этот буйный не выбежал и не начал разорять палаты. Тогда запасам придет конец... Может стать хуже, чем после бомб... Толстяк бросился к доктору, словно в укрытие.
Никто из больных никогда не интересовался, сколько лет их доктору, но все знали, что он добр и мудр и решит все их проблемы. На него можно и нужно было положиться, ему можно было рассказать обо всем.
Усталый врач заботливо, почти ласково посмотрел сверху вниз на взволнованного толстяка, который попытался спрятаться в его личном пространстве как ребенок под одеялом.
- Кема, почему ты не спишь так поздно?
Тот преданно заглянул в лицо и сообщил самое важное:
- Безымянный украл мой запас и сбежал!
Из всего персонала секрет тайников толстяк доверил лишь сенсею. И правильно сделал, как оказалось: тот, как и обещал, защитил их.

(меня еще нет)

Доктор положил теплую руку на плечо Кемы – знак доверия и близкой их дружбы, верил обжора, – и сказал:
- Возвращайся к себе. Все будет хорошо.
Кема с радостным облегчением закивал, но понурился вдруг.
- А как же мой запас? Я хотел его съесть...
Во взгляде мелькнула сумасшедшинка.
- Я должен его съесть сейчас, понимаете, сенсей?! Иначе я погибну! Я не хочу погибать. Но без него мне не дожить до конца войны! Дом, поля, вся деревня, все сгорело, негде брать еду...
Он сполз на пол безобразной грудой, обхватил себя руками и начал раскачиваться, горестно повторяя одно и то же, как заевшая граммофонная пластинка. Доктор сел на корточки рядом, отечески погладил по вздрагивающей спине.
- Слышишь? Больше не бомбят. Иди к себе, сестра принесет тебе еду.
Толстяк поднял заплаканное лицо.
- Но ведь это ее еда. Если она отдаст их мне, умрет она!
- С ней поделятся другие. А ты завтра прилежно все отработаешь в саду. И никто не останется голодным.
Успокоенный Кема размазал остатки слез по лицу, кивнул. Поднялся неуклюже, словно забыл, как это делается, и потрусил к себе в комнату.

(и пока еще тоже, но скоро будет)

Решение добраться домой пешком оказалось крайне опрометчивым. Мелкие капли дождя постукивали по воротнику рубашки и неприятно холодили шею. Едва шевельнув головой, Дзиро почувствовал головокружение и резкую боль. «Слабак.» - выругался он про себя. Однако, это не помогло. Прикинув сколько примерно добираться, доктор обнаружил, что будет там не менее чем минут двадцать, а то и тридцать. Недовольно хмыкнув, он поднял изрядно промокший воротник рубашки и, втянув голову в плечи, пошел в сторону дома, где его ждала теплая постель, горячий чай, долгожданная сигарета и крепкий здоровый сон. Это, конечно, он должен был сделать для себя сам.
Оказавшись, наконец, по прошествии получаса у своей родной двери, Дзиро начал рыться по карманам в поисках ключей. Они никак не желали находиться. Доктор порылся в карманах брюк, для верности заглянул в маленький нагрудный карман на рубашке, но ничего не было и там. Стараясь не впадать в панику, он осмотрел пол вокруг, опустился на корточки и еще раз осмотрел. Их нигде не было, стучаться к соседям уже было поздно, а взгляд, нечаянно брошенный на запертую дверь, порождал тоску, которую невозможно было описать словами. Усевшись на пол, Дзиро задумался, вспоминая, где мог их оставить.
«Пальто с деньгами, оставленное в бильярдной, где Кацуки – кун… так вот кто мог! Нет, нет… все же сын такого уважаемого человека…» - размышляя, он машинально сунул руку в карман. Что – то твердое и холодное в нем заставило доктора вздрогнуть и вытащить руку обратно вместе с ключами. Чертыхнувшись, он в спешке отпер дверь и ввалился в маленькую прихожую. Устало прислонившись к стене, разулся и, бросив ботинки у самой двери, прошел в комнату. Вытерев рукой мокрое лицо, Дзиро уселся в кресло и, расстегнув пару пуговиц на рубашке, закрыл глаза. Спать хотелось ужасно. Поднявшись, он сделал пару шагов до постели и, упав в ее мягкие объятия, закутался в покрывало и провалился в сон.

Глаза вытесанной из камня фигуры наполнились чернотой, будто слезами. Густые капли потекли по шероховатым серым щекам. Из трещины между заиндевелыми ступенями, которые вели к подножию статуи, потянуло морозцем.
Слов для описания не хватало, ближе всего было бы такое: "своенравный поток студеного воздуха"... если бы зимние сквозняки имели привычку по собственной прихоти менять направление. Как будто на цыпочках, едва задевая белесую взъерошенную бахрому тумана, ветерок пробежал над темно-зеленой непрозрачной водой Мегуро-гава и, покрутившись на повороте реки, вскарабкался по бетонной облицовке набережной. Его шаловливые собратья, которые раскачивали ветки уцелевших вишен, прекратили игру и расступились, давая ему дорогу, будто дети перед стариком.
На перекрестке, с которого к соседней заставе уходила необычно широкая улица (раньше она была много ýже, но, расчистив завалы, люди решили построить другие дома, каменные, а тем требовалось пространство), странный гость-невидимка надел новую маску. Ледяная сущность его не изменилась, но теперь необычный сквозняк был похож на измученного любопытством ребенка, который, сжимая в потной ладони ключ от запретной комнаты, ищет замок, к которому тот подошел бы. Огибая немногочисленных прохожих – хотя те и сами сторонились, а кое-кто посообразительнее делал охранный жест, - ветерок стек вниз по крутому, выложенному булыжником спуску, но на середине вдруг вильнул и устремился по узкой тихой улочке к трехэтажному кирпичному зданию с зарешеченными окнами.

ЧЕТВЕРТЫЙ ЭТАЖ

Он наблюдал за атакой, ему было холодно. Сверху не было слышно, что творится внизу, но рев пикирующего бомбардировщика он не сможет забыть до конца жизни, какой бы - длинной или короткой - его жизнь ни была. Вслед за ослепительной вспышкой – новый взрыв, волна обжигающего легкие воздуха сметает все с палубы... Пламя молниеносно пожирало кормовую часть авианосца, охватывая выстроенные крылом к крылу машины, начали рваться торпеды. Позади центрального лифта зияла дыра, а сам подъемник скрутило в спираль...
Машины противника – ниже по эшелону, выходят из пике, еще не набрали скорость.
Он уронил «зеро» к самой воде, под острым углом заходя на бомбардировщик со стороны фонаря кабины, и не стрелял до тех пор, пока действительно – или ему показалось? – увидел пресловутые заклепки на листах обшивки. Потом нажал на гашетку, так, что свело пальцы. Потом небо поменялось местами с океаном, еще раз, и еще...
...И надвинулось сверху черное, плоское на фоне пламени, вспоротое брюхо умирающего корабля. Уже треснувший при ударе об воду плексиглас фонаря выгнулся, угрожающе заскрипел; просочилась первая капля. Пилот облизал горьковато-соленые от пота - или морской воды? - губы...

...Белые чешуйки инея танцевали - раскаленные, когда ложились на кожу, ледяные потом, - были похожи на опавшие лепестки. Пряди иссиня-черных волос - на клубок спутанных водорослей, бледное лицо женщины, что наклонилась над спящим - на луну, которая отразилась в зеркале озера Ноджири у подножия Курохимэ. От белой фигуры, раскинувшей в стороны руки, как будто женщина собиралась заключить кого-то в объятья, веяло холодом, лиловые окоченевшие губы едва шевелились, беззвучно выговаривая слова. Одно слово – его имя. Ньёро попытался прочесть его, безуспешно.

(SonGoku to)

Кацура-дзака, Шинагава, Токио
утро

Ночь, какой бы длинной она ни была, не могла длиться вечно и всегда означала границу между прошлым и настоящим. Где ее ни проводи (дома под аккомпанемент отцовского храпа за тонкой дощатой стенкой, на газоне, на диванчике в бильярдной или, как сейчас, в тесноватой для них двоих комнатушке Ки-тян), все равно придется ждать, что заявится раньше, перламутрово-серый рассвет или тяжелый одуряющий сон. Сон был необходим, он являлся границей.
Вчерашние заботы и печали оставались в ушедшем дне, сегодня всегда начиналось с чистой страницы.
- Говорят, что Фудо-о в храме плакал смоляными слезами! – поделилась новостью сестра «Персика», готовя для Рики завтрак. – Не к добру это.
Ки-тян так и не спустилась, сонно пробормотав из-под одеяла, что вчерашние похождения требуют дополнительных часов сна. Для сохранения красоты и свежести кожи.
Рики подхватил толстый ломоть омлета и отправил в рот. На знакомой кухне всегда было мало места, а сейчас, оказывается, еще меньше. Он старался сидеть очень прямо на табуретке и ничего не задеть ни рукой, ни плечом... головой – тоже лучше не надо. На открытом в почти не существующий дворик окне шелестел яркий бумажный ловец ветра. Где-то пронзительно и весело кричали дети, их возгласы сверлами ввинчивались в голову. Старшая сестра, которую вслед за Ки-тян звал так и Рики, то и дело останавливалась, вытирала руки о передник и прислушивалась, не подаст ли голос самый младший.
- Скоро открывать лавку, - озабоченно сказала она, но, увидев, что тарелка гостя еще не опустела, поспешно добавила: - Ешь-ешь, не торопись!
Хозяйка принесла с собой в город деревенский уют, и легко было представить, что за дверью не полупустая улица Токио, а сельская дорога с частоколами и стогами сена на полях сразу за домами.

Запоздавший сон настиг Рики на половине дороги, когда возвращаться уже было поздно, а идти вперед еще далеко. Один квартал отпрыск доктора Кацуки упрямо заставлял себя переставлять ноги, героически преодолел еще три дома и сдался. Он устроился под раскидистым деревом, положив под голову футляр с кием. Справа безмятежно взирали на непрошенного гостя каменные изваяния бодхисатв, слева выстроились рядком полицейские машины из здешнего участка. Под двойной защитой небесных и земных покровителей Рики сладко уснул.

(мы с Даларой, ага)

Не оглядываясь на оставшихся позади людей, Пирс бодро шагал вдоль берега. Где-то тут скоро ему надо будет свернуть от реки. Ага, у большого пня, если он правильно понял пояснения девушки... Но минуты шли, а никакого не то что большого, а и маленького пенька не встречалось по пути. Молодой человек чуть замедлил шаг и оглянулся. Спросить бы кого...
Улицы здесь изгибались (и порой под прямым углом) не только в горизонтальной плоскости; они то и дело норовили то ухнуть вниз, почти под откос, то, наоборот, вскарабкаться на очередной холм. Река тоже петляла. Выстроенные в начале века дома сменялись деревянным халупами в полтора метра шириной, над покатыми крышами которых вдруг выпячивался черепичный конек храма. В одном здании безошибочно распознался полицейский участок, у дверей - ноги на ширине плеч, руки заложены за спину - в образцовой стойке застыл страж порядка.
Прошагав еще с десяток метров, Пирс решил отойти подальше от реки - ну не на самом берегу располагаться клинике! Человека в форме он заприметил еще издалека. И поразмыслив мгновение, повернул в его сторону...
Впрочем, спокойно и быстро дойти до стража порядка Пирсу не удалось. Прикрыв глаза рукой от сверкнувшего из-за дерева солнца - и панама не особо помогла - Пирс сделал пару шагов и едва не растянулся. Нога зацепилась за что-то... Чья-то нога? Стараясь удержать равновесие, молодой человек ухватился за ствол дерева. И только после этого заметил причину своего почти падения.
- Эй ты! Да я к тебе обращаюсь... - Пирс уже отпустил ствол, выпрямился и теперь буквально навис над молодым человеком; сделать это не представлялось трудным, учитывая сидячее положение последнего. - Нет, я конечно знал.. что страна отсталая, но чтоб тут бомжи под каждым деревом.. Эй, ты меня слышишь? Какого ты здесь разлегся? А?! Ты мне чуть туфли не порвал... - Пирс устал от хождений и очень хотел сорвать на ком-то злость. Почему бы и не на сопляке этом? В конце-концов жители этой страны в большинстве своем меньше ростом, а кричать сверху вниз всяко удобнее...

(и Сон)

Видимо, незнакомый сопляк считал точно так же, потому что он окинул Пирса взглядом, который мог бы быть назван оценивающим, если бы в нем не было столько безмерного изумления. Кажется, абориген не ожидал такой подлости от мироздания. Юный бомж потянулся и встал. Надо сказать, одет он был довольно прилично, на западный современный манер.
- Чего орете? - любопытством спросил он.
Сверху вниз.
Пирс на мгновение запнулся. Вопреки ожиданиям, "бомж" оказался повыше.
- Хочу и ору. Расселся тут - буркнул он уже не столь громко. - шел бы спать в приюты.. у вас же есть приюты? Клиники там для бездомных? Нет? Да и вообще, чего я с тобой говорю. Мне некогда. Дай пройти!
Долговязый абориген оглянулся на каменное изваяние, взиравшее на них с бесконечным терпением, как будто хотел попросить извинения.
- Кто мешает? - спросил он.
- А что нет? С дороги, щенок!
Последнее слово Пирс произнес на английском. Сделав шаг вперед, он выставил руку, чтоб припечатать малого к дереву и пройти...
...и почувствовал - не увидел, а именно почувствовал, - как зажатый в левой руке неожиданного противника узкий кожаный футляр совершает красивую дугу, чтобы врезаться ему, Пирсу в бок.
- Убивают! - Пирс на повышенных нотах, стараясь привлечь внимание общественности, а желательнее стража порядка, вскрикнул и отскочил. Сумку он ухватил за ремешок. Дернуло же его связаться с этим... Да что его? Чего он сидел тут, а? Чего прицепился? Последние слова журналист даже озвучил:
- Чего ты прицепился, а? Чего лезешь... Я.. Я за себя не ручаюсь, смотри! Пшел прочь! - для верности Пирс перехватил поудобнее ремешок чемодана и сделал вид, что замахивается...
- Итак? - спросили у обоих драчунов одновременно.
- Извините, - пробурчал молодой человек без единой ноты раскаяния.
Полицейский перевел доброжелательный взгляд на Пирса.
- Кацуки-кун приставал к вам? - пожелал знать служитель закона.
Юный бомж сделался совсем уж несчастным.
- Да! Он это... Он меня чем-то хотел ударить. Нет, я не видел чем, но почти уверен, что то был нож!..
- Кацуки... - укоризненно протянул полицейский, разворачиваясь к молодому человеку.
Тот продемонстрировал руки; одна ладонь была пуста, вторая сжата в кулак, но не на рукояти ножа, он по-прежнему держал свой футляр.
- Опять играл всю ночь напролет? - полюбопытствовал полицейский.
Юный бомж солнечно улыбнулся:
- Нет, не вышло, там всех разогнали.
- Слышал, - лаконично кивнул полицейский. - Иди домой, пока я не сообщил твоему отцу про твои похождения.
- Как будто ему есть до них дело...

(мы со Смик)

- Так где же нож? - страж порядка опять посмотрел на Пирса.
- А там что? - Пирс указал на футляр.
- Открой, Тацунори.
- А то вы не знаете...
- Открывай.
Молодой человек вздохнул и отщелкнул замки. Внутри в выдавленных углублениях лежал развинченный на две половины кий. Не из дешевых поделок, какие часто встречались в бильярдных.
- Где взял деньги на него, Кацуки? - полицейский легонько похлопал мальчишку по плечу, показывая, что можно не отвечать, вопрос был шутливый. - Так где же нож?
- Да откуда ж мне знать? Небось и выкинул уже...
Пирс подошел поближе и заглянул в коробку. Ножа не было. Он обошел молодого человека и даже заглянул за дерево.
- Да и потом я же сказал, что почти уверен... Скажите, а что бы вы подумали, если б на вас замахнулись? Уж во всяком случае в руках у него не мягкая подушка!.. И он замахивался, да! Так вы его задержите или как? Задержите его... пожалуйста. А то он... - Пирс замолчал и бросил красноречивый взгляд на парня. Даже отсутствие несуществующего ножа не давало Пирсу уверенности, что парень не найдет способ догнать его и побить...
Полицейский вздохнул с сожалением. Ему было далеко уже за пятьдесят, на помятом возрастом лице читалась досада.
- Вы хотите заявить на него?
Пирс оглянулся на молодого человека, после чего отошел и наклонился к полицейскому:
- Ну давайте вы его задержите. Так... Хорошо?
- Тацу-кун, ну когда ты за ум-то возьмешься? - вздохнул страж порядка.
Юный бомж весело пожал плечами; кажется, возбуждение у него начало проходить, и во взгляде появилась сонная поволока.
- Иди в участок, посиди там немного. Скажешь, что я тебя задержал... ну, для выяснения обстоятельств.
Мальчишка кивнул и в обнимку с футляром удалился к дверям участка.
- Итак? - повторил полицейский.
- Спасибо вам. - Пирс приподнял шляпу. - Скажите, а вы знаете клинику доктора Кацуки? Мне уже надо быть там, репортаж снимать, да... - он развел руки в сторону, показывая, что маленько заблудился.
- Так спросили бы у его сына! - усмехнулся полицейский, почесал, сдвинув фуражку, в затылке. - Вот по этой улице идите.
Пирс промолчал. Делать параллели между задержанным парнем и сыном доктора, а тем более связывать их как-то, он не собирался - не до того. Он опаздывает. Еще раз приподнял шляпу и зашагал по указанной дороге...
А полицейский посмотрел вслед иностранцу, вздохнул (каким-то шестым чувством он понимал, что конкретно этот гайдзин отличается от стада победителей, к которым он старался привыкнуть уже года два, но все никак не получалось) и направился в участок, чтобы спросить у отпрыска Кацуки-сенсея, доколе это все будет продолжаться, а заодно прочитать мораль, что спать надо дома в кровати, а не на газоне у полицейского участка.

(и все еще мы с Сон, ага)

ЧЕТВЕРТЫЙ ЭТАЖ

Шестая, увлеченная знакомым запахом (она уже признала свой ошейник), все еще царапала лапой дверь, когда вдруг сзади резко, словно плеть, ударил холод. Еще не успев обернуться, собака уже поняла, что прозевала, подпустила к хозяину врага.
В коридоре запахло морозом, опасностью, смертью.
Над проснувшимся хозяином нависла колючая морозная мгла. Она была живой - и не живой, она тянулась к человеку, словно хотела согреться его теплом, выпить жизнь по капельке...
Шерсть вздыбилась на загривке, верхняя губа, свирепо приподнявшись, обнажила мощные желтоватые клыки. Навстречу врагу хлынуло низкое рычание.
Будь на Шестой ошейник, рычание превратилось бы в гневные слова: "Не тронь! Уйди! Он мой!"
Морозное облако не всколыхнулось, но ответ пришел сразу. Шестая почувствовала небрежное, легкое, презрительное прикосновение невидимой ледяной руки. Холод пробрал до косточки, серая шерсть поседела от инея, парок дыхания потянулся из пасти.
Только теперь собака поняла, как велика опасность, грозящая ей и хозяину.
Больше она не колебалась...
Шестая, гордость Центра и лучшее творение проекта "Инугами", сделала то, чему учили ее люди в белых халатах поверх военной формы...
Собака коротко взвизгнула. Сигнал от голосовых связок был принят тончайшим устройством, вживленным в плоть. Меж крошечными контактами проскочила искра, свет ее пробежал меж линзами, усиливаясь и собираясь в тонкую нить...
Из стеклянного глаза вырвался добела раскаленный луч - и вонзился, словно клинок, в облако живого, злого, ненавистного мороза...

Тонкая алая нить, абсолютно ровная и прямая, рассекла пыльный воздух. Там, где она пронизывала инеистую взвесь, луч вспыхивал ярче и становился почти невидимым в квадратах солнечного света. Закрутились белесые жгуты, напоминая взметнувшиеся от неожиданного порыва ветра длинные волосы, широкими рукавами облако пыталось закрыться от неведомой угрозы. Снежинки таяли, и непонятное существо как будто съежилось от боли и обиды.
Инугами? прошелестел сквозняк. Если ты инугами, почему нападаешь на меня?
За тонкими фанерными перегородками заскреблись коготками то ли мыши, то ли невидимые обитатели четвертого этажа, в одной, затянутой старой пожелтевшей бумагой, открылся глаз. Потом еще один, потом целая сотня уставилась на незваных пришельцев.
- Она защищает хозяина! – пискнули из-под потолка.
Поднялся невнятный гомон, каждый старался перекричать каждого, чтобы все узнали известную только ему одному историю, а в результате в общем гаме никто не слышал никого. Человек на полу зажал уши ладонями.
Морозное облако зашипело, точно змея, сжалось еще больше, попятилось, признавая победу за бакемоно нового времени.

Прижав уши и вздыбив шерсть на загривке, Шестая налитым кровью глазом провожала исчезающее морозное облако.
Пущенное в ход человеческое оружие не утолило жажды схватки. Собака хрипела от древнего желания - вцепиться клыками во вражескую плоть и рвать, рвать...
Со стороны стеклянного глаза - постукивание, шорох, тихие голоса... Шестая развернулась, грозно рявкнула - и все разом стихло. Глаза на переборке закрылись, исчезли.
Шестая подошла к своему человеку. Легла рядом, оставаясь настороженной. Шерсть на загривке никак не желала опускаться, в горле еще жило рычанье.
"Мой, мой, мой... Никому не отдам, никому..."

Клиника, третий этаж
ночь

Деревянная лестница в клинике была особая. Все ее пролеты держали в идеальном порядке, чтобы даже не скрипела ни одна ступенька. Но вопреки всем стараниям, стоило кому-нибудь пройти на самый верх, раздавался громкий скрип.
Ночью света на третьем этаже было не больше, чем во всем остальном здании. Электричество старательно экономили, а потому тусклого света включенных через одну ламп едва хватало, чтобы не блуждать и не натыкаться на стены. Проход на четвертый этаж был открыт. Заградительная веревка с предупреждением «Прохода нет» понуро висела на перилах, бесполезная; ее сорвали на одном конце. Выше ритуальная веревка с бумажными зигзагами-шидэ оставалась на месте. Югэ скользнул по ней лучом фонаря и подавил желание отступить на шаг. Понизу бумага обгорела и свернулась хрупкими рваными завитками.
- Кто-то играл с огнем, - сказал он вслух, как будто голос мог избавить от тягостного холодка, что тек по спине. – Утром обратитесь в храм, пусть заменят.
Госпожа Юи торопливо кивнула; под ее ногами пронзительно взвизгнула рассохшаяся ступенька, и старшая медсестра растеряла недавний запал. Место за спиной доктора Югэ показалось ей намного безопаснее, чем любое другое (если не считать главного помещения того же храма). На пыльном деревянном полу остался влажный след, как будто провели мокрой тряпкой. След вел на четвертый этаж.

(SonGoku soshite)

Врач поднял фонарь повыше, чтобы осветить узкую (двоим едва разойтись) деревянную лестницу. Желтое пятно света медленно и неохотно ползло по ступеням и замерло почти на самом верху, когда выхватило из темноты продолговатый предмет. С него текли ручейки воды. Синеватый, он сыро поблескивал, одной стороной уходил во мглу, на второй разделялся на раз... два... – пять частей.
- Рука, - сказали Морихиро и госпожа Юи одновременно.
Полусогнутые пальцы, отчаянно вцепившись в ступени, застыли неподвижно. Доктор под яростный визг дерева под ногами в несколько шагов преодолел лестничный пролет и склонился над телом.
- Он замерз? – почти без удивления спросила медсестра, сама она не торопилась наверх. – Кто это?
Иней покрывал скрюченное в безуспешной попытке согреться тело толстым слоем. На посеревшем лице кристаллики льда образовали сложную картину. В свете фонаря они играли всеми красками спектра. Югэ пощупал пульс на шее, на запястье. Подышал на обожженные холодом собственные пальцы.
- Мертв.
Он еще раз посветил в на лицо умершего и отвернулся, когда в глаза ударил цветной калейдоскоп отраженных лучей.
- Думаю, это наш Ньёро, - сообщил он с легким сожалением.
Госпожа Юи зажала себе рот ладонью.

(в паре, ун)

Долго ли коротко, но, скорее всего, коротко, Пирс подошел к клинике. Приоткрыв дверь, он скользнул внутрь.
- Эй, есть кто?
В полутьме с яркого солнечного дня разглядеть что-либо было сложно, поэтому подтвердить свое присутствие голосом не помешало бы. Не вор же, по делу пришел...
- А кого вам нужно? – с легким недовольством спросили у него за спиной.
Выяснилось, что у двери, будто страж у ворот крепости, стоит невысокий плотный мужчина лет за пятьдесят. Поверх небеленых полотняных штанов прямо на голый торс у него был надет фартук, весь измазанный в чем-то темном. Полуседой ежик волос лип к голове. В руках было полотенце.
- А... Ой, я вас и не заметил, - молодой человек быстро обернулся - Я Пирс. Журналист. Мне бы... главного врача. Это ж он дает разрешение походить тут, поснимать. Репортаж сделать, одним словом?
Незнакомец закинул полотенце на плечи.
- Журналист, репортаж... Слов человеческих не знаете, что ли?
Мимо них промчался небольшой смерчик в униформе медсестры: улыбчивая Нодзоку с корзиной выстиранного белья спешила вывесить его сушиться на жарком весеннем солнце взамен вчерашнего. Девица была неопытная, и ей доверяли только самые простые вещи, зато их она выполняла старательно и без возражений. Как правило, больше всего ее мог обрадовать приказ Кацуки-сенсея провести уборку в комнате его отпрыска.
Пирс вжался в перила, пропуская девушку, и снова посмотрел на мужчину - мол, знает ли он, где доктор Кацуки.

(+ Сон и Далара))

Глядя на медсестру, суровый страж немного смягчился.
- Посторонних сюда не пускаем, - проворчал он. – Есть у вас рекомендации?
- Реком... а, да... конечно. Извините. Что ж это я... - Пирс быстро пошарил по карманам и вытащил сложенный, чуть помятый конверт, который передал мужчине. - Вот, возьмите... простите, не знаю вашего имени...
Нодзоку стремительно украшала неприметный уголок двора желтовато-белыми полотнищами простынь, среди которых ярко-алая спортивная рубашка с короткими рукавами выглядела неуместно, но именно ее медсестричка разгладила с особым тщанием.
- Доброе утро, Ягимори-сан! – с опустевшей корзиной под мышкой Нодзоку постаралась прошмыгнуть в открытую дверь, большую часть проема которой занимал собой собеседник Пирса.
- Вот вам и мое имя, - проворчал грозный страж и взял конверт одной рукой.
Видно было, что гостя за высокую персону он не считает и расшаркиваться перед ним не собирается. Повертел конверт, вынул оттуда бумагу – тоже помятую – и уставился в нее. Повернул так и сяк, но, очевидно, понятнее от этого не стало.
- Нодзоку-тян, поди-ка сюда, - наконец окликнул он успевшую уже сбегать за новой корзиной девицу. – У тебя глаза получше моих. Что они тут понаписали?
- Буковки какие-то... – определила с ходу медсестра, но послушно поставила тяжелую ношу на крыльцо и вытерла мокрые руки о юбку перед тем, как взять злополучную и непонятную записку.
Ветер дернул ее за подол, залепил мокрым краем белья по ноге Нодзоку взвизгнула и – разжала пальцы. Ягимори и не подумал бежать ловить мотыльком упорхнувшую бумажку. Щурясь, проследил взглядом за ее полетом во двор.

В участке его продержали совсем недолго, ровно столько, сколько требовалось, чтобы иностранец удалился на безопасное расстояние, а Рики выслушал короткую, но с чувством (и некоторой усталостью, потому что повторяли они это представление друг для друга раз в неделю, примерно) лекцию. И теперь Кацуки-сын стоял возле крыльца, держа в одной руке заветный футляр, а в другой выхваченную у ветра бумагу с иностранным текстом, и без восторга смотрел куда-то мимо двери. А из дверного проема с тем же самым выражением отвращения к жизни смотрел остановившийся у выхода доктор Кацуки.

Зато Пирс собирался ловить. Быстро процедив сквозь зубы - а именно о безруких молодых девицах, правда на английском - он бросился за бумажкой и едва не налетел на стоящего у крыльца Рики...
Ягимори отвел медсестру в сторону, хотя та порывалась выскочить на крыльцо поперек главы клиники. Придерживал ее за локоток, крепко, но не грубо. На лице было написано: ох уж эти влюбленные девицы...
- Не мешайся, - тихо посоветовал он. – Лучше гляди в окошко, целее будешь.
Назревала гроза.
- По-моему, это тебе, - не глядя на резвого иностранца, Рики протянул письмо отцу.
Тот взял бумагу. Для всего персонала оставалось загадкой – как эти двое ухитряются пройти одновременно в одну дверь, не коснувшись друг друга.
- Тацунори!

(SonGoku mo, Ясмик mo, Далара mo)

При виде недавнего "бомжа" Пирс слегка побледнел. Но все же нашелся.
- Вы доктор Кацуки, так? Добрый день. Мое имя Пирс. А это рекомендательное письмо. Я журналист... - стараясь не косить на "бомжа", вернее даже игнорировать его присутствие, затараторил Пирс.
- Согласен с тобой, - кивнул Ягимори, глядя поверх головы медсестры куда-то вбок, хотя там не было никого, - им бы сесть да поговорить. Но посмотри на них, разве они сумеют не загрызть друг друга при этом?
- А почему они всегда ругаются?
Дать бы этим двоим кровным родственникам «писмейкеры», и двор превратился бы в сцену времен Дикого Запада, разве что вместо высохших перекати-поле, ветер нес по дорожке пыль вперемешку с лепестками цветов. Воздух раскалился не столько от солнца, сколько от напряжения. На втором этаже пациенты осторожно приоткрыли окно. Даже на третьем кто-то высунулся сквозь решетку.
- Младший лишился матери и думает, что виноват отец, - пояснил Ягимори, который находился в клинике, кажется, с самого ее основания. - Старший боится потерять и сына. Считает, что тот идет пагубным путем. А язык друг друга они забыли.
- Тацунори! – повторил доктор Кацуки чуть-чуть спокойнее; жужжание чужого голоса отвлекало его, как муха, что бьется об оконное стекло.
- Что?
- Где ты был?
- А то ты не знаешь.
Пауза грозила перерасти в драку.

(вышеуказанная толпа, ага)

- Хотя бы на людях постарайся вести себя прилично.
- Хотя бы на людях перестань врать...
От пощечины зазвенело в ушах, кажется, не у одного Рики, Нодзоку даже зажмурилась. Когда она приоткрыла глаза, Тацунори скрылся за дверью, а Кацуки-сенсей невозмутимо повернулся к болтливому иностранцу.
- Прошу меня извинить, вы что-то сказали?
Вместо ответа молодой человек указал пальцем на листок в руках мужчины. Доктор Кацуки скользнул взглядом по строчкам.
- Чем обязаны? – спросил он.
- Я хотел бы спросить разрешения походить здесь, написать репортаж про... про вашу клинику...
Подтянутый, безукоризненно одетый – как манекен в витрине Вако на Гиндзе - Кацуки-сенсей удивленно приподнял брови, на миг сделавшись похожим на сына. Затем вернул письмо Пирсу.
- Не вижу причин вам отказывать, - сказал он.
- Да?.. Скажите, а... задать пару вопросов вашим врачам и... мм... - Пирс замялся на мгновение, припоминая. - Пациентам? Ну, там для статьи... из первых уст, так сказать?
- Нодзоку! – окликнул медсестру владелец клиники, глядя мимо журналиста на пламенеющую среди больничных простынь на веревке для сушки белья алую спортивную рубашку.
- Да, Кацуки-сенсей?
- Проводите нашего гостя к доктору Югэ. Пусть покажет ему больницу.

(+ Сон и Бишоп)

Ночь с 6 на 7 мая 1947 года
Клиника

Умершим оказался не Ньёро, один из санитаров. При свете ламп серое лицо со звездочками обморожения не оставляло сомнений. Его осмотрели и положили в морг, в подвале. Дежурной младшей сестре было дано задание сообщить утром в полицию. Морг клинике был не положен довоенными постановлениями, но во время бомбардировок пришлось устроить, и он так и остался к недовольству некоторых обитателей. Впрочем, даже те, кто настаивал на его существовании, предпочитали держаться от него подальше.
Когда госпожа Юи собралась уходить, чтобы успеть к отправлению последнего поезда, на улице зарядил дождь. Плотный, густой, смешанный с испарениями от не остывшей еще земли. Югэ долго смотрел на него через блестящее, недавно вымытое стекло на первом этаже. Могло показаться, что он заснул с открытыми глазами. Потом обернулся к старшей медсестре, которая складывала по порядку журналы учета в конторке регистратора, и предложил проводить ее до станции.
- Сейчас поздно, - сказал он. – Город не спокойный.
Она не отказалась, что, в общем, было не удивительно, госпожа Юи всегда уходила ночевать домой. Конечно, если у нее не было ночной смены. Остальные медсестры, задерживаясь после работы, норовили прикорнуть в подсобке. Но только не госпожа Киккава.
На крыльце она принялась возиться с зонтом, который почему-то никак не хотел открываться. Доктор Югэ положил ладонь поверх ее рук, мол, не терзайте несчастную вещь.
- Моего зонта хватит нам обоим.
У его голоса было два варианта мягкости. Один предназначался пациентам, другой – тот самый, что звучал сейчас, - госпожа Юи пока еще не слышала ни в чей адрес, кроме себя.

(вместе с СонГоку)

Дождь заставлял их обоих держаться ближе друг к другу, чем оба могли допустить. Когда они свернули возле полицейского участка на крутой спуск к станции, медсестра оперлась на облупленную чуть-чуть стену и сняла туфли. На работе на зависть остальным девушкам она носила чулки, шелковые, дорогие, купленные после нескольких месяцев воздержания и строгости в большом магазине на Гиндзе, но каждый раз перед уходом снимала их и прятала в сумку.
- Ночь стирает условности, - улыбнулась госпожа Юи, и на ее щеках появились две аккуратные ямочки.
Доктор следил за ней с непроницаемым выражением лица. Ответная улыбка существовала только в глазах. Он держал зонт над спутницей, и чувствовал, как по спине, по ногам бьют холодные капли. Черные капли, куда гуще обыкновенной воды. Нельзя было допустить, чтобы хоть одна попала на госпожу Юи. Они испортят безупречную гладкость кожи, принесут заражение, уродство... Югэ тряхнул головой, как мокрый пес, когда ветер вылил ему за шиворот пригоршню воды.
- Вы правы, ночь – особое время.
Издалека донесся приглушенный пока гул. Госпожа Юи непроизвольно ускорила шаг, не боясь оскользнуться на блестящих от дождя булыжниках мостовой. В самом узком месте круто уходящей вниз улочки с обеих сторон вместо домов поднимались шероховатые на ощупь стены; свет редких фонарей не добирался сюда. Госпожа Юи оглянулась:
- Кажется, это мой поезд...
Мгновение тишины в ожидании его слов. В темноте было непонятно, куда она смотрит, но кажется, слегка запрокинув голову, прямо в лицо спутнику.
- Тогда давайте поторопимся. Осторожнее, слишком легко оступиться в такой темноте.
Он предложил ей руку, опереться. Госпожа Юи быстро кивнула – как будто погасила свет.

(в паре, ун)

Сон был слишком глубоким, чтобы тихий сигнал наручных часов вытащил сознание откуда – то из глубины неизвестно чего. Услышав сквозь плотное покрывало попискивание, Дзиро промычал нечто невразумительное и перевернулся на другой бок. Будильник все еще продолжал будить и, протянув руку, мужчина со злости треснул по нему изо всех своих сонных сил.
Открыв, наконец, глаза, он протянул руку, и, взглянув на как ни странно живые часы, снова закрыл глаза. Время тикало, а доктор Кусанаги не спешил вставать. В конце концов проснувшись, Дзиро тяжело поднялся, и, и, оглядев себя со всех сторон, ужаснулся. Мятая, грязная рубашка, брюки, лишенные любимых стрелок… завершали картину полное отсутствие прически и перевязанная голова.
- Мда… - промычал он сквозь зубы и, выпутавшись из рубашки, бросил ее куда подальше. Для того, чтобы привести себя в порядок, потребовалось несколько больше времени, чем предполагалось, и, опаздывая больше чем на десять минут, доктор вылетел из квартиры.

Неудачно завязанный галстук немного давил шею, но у Дзиро, проспавшего в свой первый рабочий день, совсем не было времени об этом думать. Быстро шагая вперед, он на ходу поправлял лацканы пиджака и воротничок рубашки. И надо же было проспать! А все благодаря Кацуки – младшему.
Легкий ветерок играл волосами, старательно причесанными перед выходом из дома, а прохладный утренний воздух приятно холодил лицо. Все же, не смотря ни на что, у доктора было хорошее настроение. Мельком взглянув на часы, он прибавил шагу, а когда наконец оказался у дверей клиники, остановился перевести дух.
Рядом с ним негромко стукнула деревянная рама - кто-то решил проветрить комнату или впустить немного солнечного света. В помещении было темно, и поэтому молодая женщина в оконном проеме показалась изображением на полотне какого-нибудь западного художника. В темных волосах накрахмаленная наколка медсестры выглядела украшением, женщина улыбалась своим мыслям, не замечая ничего вокруг.
Ее лицо показалось Дзиро знакомым. Присмотревшись, он вспомнил медсестру, которая так замечательно вылечила его ночью, после драки в бильярдной. Не найдя ничего лучшего, доктор решил окликнуть женщину :
- Простите!
Она должна была вздрогнуть, как человек, которого внезапно выдернули из глубоких раздумий или застали за каким-то тайным занятием, но вместо этого она подняла взгляд от стола, на котором раскладывала инструменты, как будто неторопливо выныривала на поверхность.
- А, это вы, - она улыбнулась, и на мягких щеках ее появились детские ямочки. - Вам опять нужна помощь?
Невольно залюбовавшись на ее милое лицо, мужчина замешкался с ответом.
- Нет, я… - он как – то сразу растерял все приготовленные заранее слова. – Я работаю здесь с сегодняшнего дня.
Она на миг сосредоточенно сдвинула брови, как будто прислушивалась к чему-то.
- Вы должно быть, Кусанаги-сенсей! - она почему-то обрадовалась своей догадке.
- Ну… наверное, да, – смущенно улыбнулся доктор. – А вы… простите, я не знаю вашего имени.
- Киккава... - начала она; у нее был едва заметный акцент, выдававший уроженку не столицы и даже не этого острова.
Дверь за ее спиной открылась дверь в коридор и кто-то сунулся с вопросом:
- Госпожа Юи? - молоденькая девочка-медсестра закраснелась и исчезла.
- Простите… госпожа Юи, - бросив быстрый взгляд на закрывшуюся дверь, пробормотал Дзиро. – Могу я увидеть Кацуки – сенсея?
- Конечно.
Видение в темной раме окна исчезло, лишь золотистые пылинки танцевали в косых солнечных лучах, но их можно было разглядеть изнутри, не снаружи здания, которое вдруг нависло над пришельцем кирпичной громадой.
- Кусанаги-сенсей! - теперь, когда женщина стояла на крыльце, ее голос потерял налет старинности. - Добро пожаловать в нашу клинику.
Кивнув, доктор улыбнулся медсестре :
- Я буду рад работать с вами.

(и Сон))

ЧЕТВЕРТЫЙ ЭТАЖ

Запах пыли щекотал ноздри. А еще - нагретого железа, солнце еще не раскалило их, как в полуденные часы, когда приходится танцевать на месте, поджимая по очереди босые ноги, но жар все равно прошибает от пяток до затылка, словно копье. Занавеси паутины похожи на ожерелье из речного жемчуга и прозрачных, будто роса, отшлифованных камешков; маленький желто-черный паук, что завис на клейкой нити над головой Ньёро, торопливо вскарабкался в укрытие между балок, быстро перебирая лапками. К стене прислонены свернутые пыльные тюки, будто...

...женщины, что сидят, как прилежные школьницы, сложив на коленях руки. Кто - в бальных платьях из белого, розового, сиреневого атласа, кто в лучших цукесагэ*, яркие, похожие на цветы. Мужчины по западной моде в смокингах, и он - тоже, в первый раз сменил скучный черный школьный сюртучок, непривычно и боязно совершить ошибку. Разумеется, он делает что-то не так, брат смеется, отец презрительно кривит губы, а мать, чтобы отвлечь и успокоить, кладет руку поверх отцовской ладони. Галстук напоминает петлю-удавку - а он никак не вспомнит, в чем его нынешнее преступление, - сжимает шею, так что трудно дышать. Бокал в руке танцует так, что коктейль едва не выплескивается, от терпкого, очень крепкого напитка шумит в голове. Одно хорошо - сестра еще больше, чем он, неуклюжа в белом платье с открытыми плечами и туфлях на слишком высоких для нее каблуках. Гадкий утенок, который не верит, что вся лебединая стая слетелась ради нее...

...Ее лицо опять изменилось, настолько, что тем более боязно тронуть ее, чтобы не спугнуть. Вот на кого она была похожа - на белок в парке Мейдзи. Выглядывает из укрытия, но всегда готова убежать. И глаза - такие же блестящие и голодные, что не хочется, но отдашь последний орех. Жаль, пусто в карманах...

...Она была тощая, как некормленая селедка, ребра выпирали стиральной доской. Кажется, проведи по ним пальцем – получится звон...

Он пришел? раздался ниоткуда бесплотный голос. Ньёро оглянулся, но там лишь медленно – как от чьего-то вздоха - колыхнулась паутина. Это он? произнесли в противоположному углу под кучей выцветшего тряпья. Посреди коридора стоял большой серый пес. Послушаем инугами, предложил третий голос. Ньёро нерешительно протянул руку, чтобы погладить собаку.

------------------
* tsukesage - 付け下げ – традиционная одежда для официальных приемов, более скромной расцветки, чем хомонги, с узором лишь по подолу и краю рукава.

Пирс кивнул и спрятал в портфель возвращенный ему конверт. Разрешили исследовать здесь? Тем лучше. Чуть приподняв на прощание панамку, он скользнул ко входу в здание. И уже через мгновение, поднимаясь по лестнице на второй этаж, обратился к спускающейся медсестре:
- Милочка, не могли бы вы подсказать, где здесь кабинет доктор Югэ?
Услышав мужской голос, медсестра подняла голову и мило улыбнулась :
- Конечно, я покажу вам.
- Вот и замечательно. Скажите, а много у вас тут пациeнтов?
- М... я не могу сказать вам точно. - сойдя с последней ступени, девушка кивнула. - Пойдемте?
- Да. Идемте.
И они пошли по лестнице вверх. Немного пройдя по коридору, медсестра остановилась у одной из дверей :
- Пожалуйста, кабинет Югэ - сенсея.
- О, спасибо - молодой человек заглянул в кабинет - а где же доктор?
Удивленная девушка растерянно посмотрела на него :
- Возможно, он уже ушел.
- Ай, как жалко. Доктор Кацуки сказал, что он покажет мне больницу... - мужчина стоял в дверях и не спешил выходить из кабинета - скажите, милочка, а я могу подождать его здесь? А вы глянете - вдруг он неподалеку?
- Конечно, присаживайтесь. Я поищу его, и, если увижу. передам, что вы его ждете. - и, кивнув, девушка вышла из кабинета.
Оставшись один, Пирс некоторое время поразглядывал стены, затем подошел к столу и открыл какую-то папку... Строк на первом липсте было немного. Три, если быть точным. Хотя и те молодой человек разобрал не полностью:
"Имя неизвестно. Приведен соседом четвертого мая. Жалобы ???. Оставлен ???. ??? палату 304".

(и Даниэль, и Сон немножко)

ЧЕТВЕРТЫЙ ЭТАЖ

Вытянув голову и замерев, Шестая млела от хозяйской ласки.
Шерсть давно улеглась, рычать не хотелось, почти забыто было странное и опасное облако мороза. И ушел куда-то голод.
Для настоящей собаки нет ничего важнее, чем хозяйская рука, скользящая по шерсти.
Еще мгновение - и Шестая, созданное Центром орудие убийства, упала бы на спину и счастливо заскулила, подставив пузо человеку, чтоб почесал...
Но тут хозяин убрал руку - и разом вернулись заботы и тревоги.
И первая мысль - не о врагах даже, а об ошейнике. О найденном ошейнике, чей запах донесся из-за двери.
Шестая бросилась к заветной двери. Вот сейчас и начать скрестись в нее и скулить. Чтоб хозяин помог попасть в комнату...
Но знакомый запах исчез.
Шестая растерянно, по-щенячьи тявкнула. И тут же ощерилась не хуже волка.
Эти! Которых много! Которых не увидеть! Ошейник! Утащили!
Ррразорррвааать!..

Клиника доктора Кацуки, двор

На посетителя долго не обращали внимания, он никого не спрашивал, ни о ком не пытался разузнать, а стоял, прижимая к груди небольшой узелок – с неистребимой печатью деревни на широком плоском лице. На некогда выбритой, круглой, как дыня, голове топорщилась щетина отросших волос, и без того оттопыренные уши казались еще больше. Они просвечивали на солнце и как будто висели в воздухе отдельно от владельца двумя пионовыми лепестками. Зеленовато-серый, заштопанный на рукавах офицерский китель был чистый, но не слишком-то выглаженный, зато коричневые ботинки сияли, как будто их только что надраили до зеркального блеска.
Первой его заметила медсестра Нодзоку, когда вынесла последнюю корзину белья. Или садовник, который как раз превращал грядку с редисом в произведение искусства. Или кто-нибудь из пациентов клиники, выглянувший в окно. Человечек был невысок, зато крепок и широк в плечах. Он смущенно переминался с ноги на ногу, поглядывал украдкой по сторонам исподлобья - выбирал, к кому обратиться. И тогда садовник пожалел его, подошел к нему сам. Поздоровался вежливо, но по деревенской привычке проще, чем сделал бы коренной городской житель.
- Могу вам чем-то помочь?
Посетитель испытал облегчение, это было сразу заметно. Он достал из-за пазухи клетчатый большой платок, вытер лоб.
- Красиво, - сказал он, указывая на грядки. – Хорошо работать при таком красивом доме.

(совместка, ага)

- Спасибо, я стараюсь, - смутился Ягимори, что при его комплекции выглядело диковато. – Главное ведь, сохранить красоту. Что бы ни было вокруг. И дом у нас хороший, только холодный немного и... Но что же это я болтаю, вы же, наверное, пришли к кому-нибудь?
Он поправил завязанный вокруг головы белый в мелкий цветочек платок, еще недавно мокрый, но уже высохший на солнце. Остались землистые пятна.
- Я вот тоже думал найти работу, - коротышка опять вцепился в узелок, как будто ничего дороже не было на целом свете. – Дома, в Шичиригахаме, ничего подходящего нет. Думал, поеду в столицу, отыщу одного молодого господина, вдруг он поможет. Человек он хороший, и дом у него тоже большой.
Он был такой приземистый, что ему не нужно было садиться, чтобы напоминать вцепившийся всеми корнями в твердую почву пенек. Садовник рядом с ним выглядел почти великаном.
- И что же, нашли? – подтолкнул он рассказ.
И даже не пытался гнать предчувствие, что найти-то нашел того господина, но, по всей видимости, в этом вот самом красивом доме и без всякого понимания, кто, что, где и как. А может, и с пониманием, но таким, что лучше бы не соображал вообще ничего.
На башне часы пробили девять. Сложенная из красного, побуревшего от времени кирпича, она возвышалась над зданием клиники, будто пожарная вышка. С одной стороны у самой крыши ее давно чем-то подкоптило, там красовалось большое черное пятно с размытыми краями. Ягимори ратовал за то, чтобы пятно отмыли, но пока все оставалось по-прежнему. Его новый знакомый вздохнул.

(вместе, ага)

- Ни дома, ни человека, - он махнул рукой. – Так, половинка одна.
Он протянул свой узелок Ягимори.
- Отдайте ему, пожалуйста, а то как-то нехорошо получается, что у человека совсем никакого прошлого не осталось.
Тот скорбно склонил голову – от того, что предчувствие подтвердилось, стало гадостно на душе, захотелось зарыться в землю руками и не думать ни о чем другом. Садовник бережно принял легкий узелок. Похоже, внутри была коробочка. Слава ками, что не урна с прахом! И тут только Ягимори сообразил, что не знает, кому, собственно, отдавать.
- Простите, но как я его узнаю?
Коротышка еще больше смутился, опять вытер платком взмокший лоб. Он достал из кармана сложенную пополам фотографию, бумага на сгибе вытерлась, и тонкая белая линия, перечеркнувшая снимок, отделила двоих человек от третьего. Посетитель ткнул коричневым толстым пальцем в того, что был похож на мальчишку, каких можно встретить в закрытых школах для привилегированных семей. В обычных они тоже встречаются, правда – реже. Очень тонкие, почти мелкие черты аристократического лица, самоуверенная улыбка. Если бы не внимательный, тревожный взгляд, можно было бы принять за влюбленного в себя юнца.

(ун)

- Это вот он, - пояснил коротышка. – Только-только получил повышение, видите? А это вот – я. Третий – это Накаока, это мы возле его самолета как раз.
Округлый бок «зеро» был свежее покрашен, хотя несколько вмятин краска скрыть не смогла. Коротышка даже не фотографии улыбался смущенно, как будто ему было неудобно стоять рядом с такими юными и такими холеными офицерами, на фоне которых он казался еще старше и еще коряжистее. Садовник долго внимательно разглядывал фотографию: то ли припоминал, кто из пациентов похож, то ли его самого настигла пронзительная ностальгия. Наконец, он кивнул и неуверенно протянул картонный прямоугольник с обтрепанными краями владельцу. Жестяную коробку он теперь держал почтительно, словно действительно урну с чьим-то прахом.
- Я передам. Не волнуйтесь, все будет у него. – Помедлил, затем добавил вдруг: - А сами вы куда теперь?
- Да видно вернусь в Шичиригахаму, - теперь, когда поручение, которое коротышка дал сам себе, было практически выполнено, посетитель облегченно расправил плечи и даже как будто посветлел лицом. – Там привычно все-таки. Если соберетесь на море, то приезжайте, спросите Кабурагу в порту. Там меня каждый знает.
На том они и расстались. Ягимори проводил его до ворот и пожелал ему хорошего пути, спросив напоследок, как имя молодого господина. Коротышка собрался ответить, но тут на крыльцо выбежала госпожа Юи и, отыскав взглядом садовника, призывно махнула ему рукой несколько раз.

(ага)

Клиника доктора Кацуки, лестница

Может быть, Хацуэ нашла бы доктора Югэ раньше, если бы на половине дороге ее не схватили за руку.
- Т-сс! – Рики приложил палец к ее губам. – Не кричи.
- Тацунори - кун... - пролепетала девушка, увидев парня. - Что ты здесь делаешь?
- Краду тебя ненадолго.
Он потащил ее вверх по ступеням к сорванной веревке, ненадежному препятствию на пути на четвертый этаж.
- Ты же не против, верно?
- Я боюсь туда идти, говорят, там творится что-то странное, - отвечала она, крепко держась за руку Рики. - Ты только не бросай меня там одну!
- Здесь живут призраки.
Они прокрались (но только ли потому, что скрипучие деревянные ступени переполошили бы живых?) на верхнюю площадку. Налево и направо, как и на других этажах уходил длинный коридор, только окна были либо закрыты ставнями, либо покрыты уличной грязью и пылью так, что не пропускали дневного света.
Тацунори подмигнул:
- Смотри!
Он подцепил неприметную деревянную панель, и та отошла, открывая винтовую лестницу выше.
- Ты была когда-нибудь в часовой башне?

(а теперь с Даниель)