Вингульмерк. Эйнар и Эйрик
С Кошкой

К полудню для следующего, порядками ратевыми подходили к Гиллисбергу воины Эйнара и Харека, что с кораблей сошли, ибо перегородили реку свеи и не было возможности по ней до усадьбы добраться. Знали теперь все, что за костры горели возле селения - то не союзники, а враги жестокие грелись. Видели уже заместо креста над Гиллисбергом знамя Эйрика Свейского и Гаутского, да его ярлов стяги - Молот Черный, Вилы Наточенные, Росомаху и Ястреба. Много воинства было у захватчика коварного, но верил еще Эйнар в удачу свою и друга своего Харека, что ни одного поражения не потерпел за жизнь свою долгую.
До Эйрика же быстро сведения дошли о том, что возвращается ярл Вингульмерка с ратью своей. Войска, что конунг свейский возле Гиллисберга расставил собраны были - но не все, остались воины, чтобы за порядком следить в поселении - и выступили дружины под свейскими знаменами вперед, Эйнару навстречу: может, на битву, а, может, и просто разговор держать. Раз уж так повезло свеям, что плененная супруга Эйнара у них, авось и удастся договориться.
Сближались дружины - в каждой сила немалая. Коли сойдутся не на жизнь, а на смерть, так будет пир воронью на долгие недели. Впереди Эйнар однорукий ехал, а подле него Ратибор и Оттар, Харек же своей ратью верховодил, что хоть и шла вместе с вингульмеркцами, но все же обособленно, дабы в случае битвы с двух сторон можно было по врагу вдарить.
Вскинул руку ярл христианский, повелев дружине своей остановиться, да сам немного вперед подался со знаменем лишь и полководцами своими. Говорить хотел перед битвой, хоть и разрывалось сердце его от боли, церкви увидав остов обгоревший.
Увидев, что выехал вперед Эйнар ("Вот она, рожа предательская" - Свен прорычал глухо), Эйрик тоже войско остановил, да лишь с дружиной своей и верными помощниками - Вальгардом и Свеном - приблизился к норвежцам.
- Здравствуй, Эйнар-ярл, - с усмешкой молвил конунг. - Видишь, как опасно землю свою оставлять - не успеешь оглянуться, а там уже другие правят.
- Явил ты вероломство, Эйрик-конунг, - спокойно ему ярл отвечал, хотя и бушевала в душе буря великая и жаждал он покарать за деяния подлые свейского правителя. - Без объявления войны, без вызова напал на земли мои, клятву свою же нарушил, людей моих в усадьбе погубив. Неужели считаешь, что твои боги тебя простят за такое?
- А что за клятва, если дана она иноверцу? - молвил Эйрик. - Мои боги меня простят, ведь я предателей веры истинной покарал. А ты, Эйнар - ты отрекся от Одина, потому прощения у богов придется тебе просить, когда попадешь ты в Валгаллу.
- Ваши боги - мертвые истуканы из камня и дерева, - покачал головой Губитель Заговоренных. - Мне доводилось убивать тех, кто якобы был защищен силой Одина, и они были не сильнее обычных людей. Твоя вера - лжива и таков же ты сам, Эйрик-конунг. Лишь приняв сердцем Бога Живого, можно обрести мир. Я этот мир обрел здесь, в Вингульмерке.
Он вновь окинул взглядом руины домов, черный остов церкви, усадьбу с чужими знаменами.
- Ваши боги требуют лишь крови и захлебнутся в ней, как и все те, кто эту кровь проливает! - Добавил Оттар.
- Но удача покуда на нашей стороне, что бы ни рек ты о богах, которым мы молимся, - снова усмехнулся Эйрик. - Вот и мир, который якобы обрел ты, рассыпаться уж готов прахом. Не знак ли это свыше? Может, кто-то из нас двоих и ошибся верой... но боги сами за нас решат, кто именно. Впрочем, ежели будет толковать об этом, и за три дня с места не двинемся, а ты ведь, как и я, не стоять да языком трепать попусту пришел сюда.
Кивнул Эйнар, была правда в словах вражеских, а потому и херсиру Рваному знак сделал помолчать.
- Скажи Эйрик, дороги ли тебе жизни людей твоих?
- Конечно же, дороги - каждый воин ценен, сколь бы много их не было.
- Уходи с земли моей конунг, коли так, - твердо произнес Эйнар. - Возьми, что награбил и уходи. Видишь же - велика моя дружина и многие свеи падут, даже если и сумеешь ты верх одержать. Не сумеешь ты закрепиться в Вингульмерке, Эйрик, так что добром прошу - уходи.
Он вздохнул, дух переводя, не шли сейчас к нему слова добрые, с трудом произносил он их, тела повешенных вспоминая, каких с деревьев они снимали к Гиллисбергу подходя.
- Готов я тебе простить все обиды и с миром отпустить, если уведешь сейчас людей своих. Подумай, конунг - скольким людям жизни сохранишь, скольким матерям сыновей вернешь, женам - мужей, да детям малым отцов.
- Христианин... - покачал головой конунг. - Что, с Асмундом так же сражался - уговаривал его воинов поберечь?
Оглянулся Эйрик на рать свою, на дружинников верных.
- Коли биться будем, даже если победу не одержу я - то Вингульмерк в крови утопить обещаю. Неважно, в своей, в твоей ли... Ты только не забудь, ярл, что в плену у меня супруга твоя, что дитя во чреве носит. Твое дитя-то? Коли так, в первую очередь о нем ты задуматься должен, и глупостей всяческих мне не предлагать. Признай за мной Вингульмерк, ярл, и конунга своего заставь его за мной признать. А покуда не сбудется это - Сигрун я буду в плену удерживать. Захочешь прорваться сквозь войска наши, освободить жену свою, свеев победив - не выйдет это у тебя. Как только до воинов, что там остались, весть дойдет о том, что ты возвращаешься - они убьют ее, обещаю. Ее, ребенка... Подумай, надо ли тебе это.
Скрипнул зубами Губитель Заговоренных, всякой подлости ожидал он от язычника, но такого - нет. Как можно женщину и дитя невинное погубить? Только у такого подлеца, как свейский конунг мысль могла появиться эта. Но сдержал ярость ярл, не дал волю гневу - что проку сейчас словами бранными швыряться, когда Сигрун в плену у свеев, когда жизни ее и ребенка на кону.
- Далече конунг мой, - произнес Эйнар, наконец сумев с мыслями собраться. - Не один месяц до него весть эта идти будет, а без воли его не могу я признать Вингульмерк твоим, даже если и захочу того. Мне он Харальдом пожалован был.
- Ну коли Харальд далеко, так Рагхильда-кюна, мать его, всяко ближе будет, - возразил Эйрик. - Ее слово, верно, тоже многое значит. Ты передай ей, как дела обстоят - скажи, мол, свейский конунг, будь он трижды проклят, посмел беременную женщину в плен взять. Рагхильда тоже ведь женщина, уж она все поймет...
Он действительно издевался, чувствуя власть свою над ярлом в этот момент. Вспомнил на миг о собственной жене, задумался - а если бы Сванхильд и детей вот так захватил кто? Но тут же отогнал эту мысль. Враг - на то и враг, что против него все средства хороши.
Покачал головой ярл, не по нраву ему было решение такое:
- Не пойдет на это Рагхильда, лишь даром время потеряно будет, - отвечал он, хотя заметно ослабел его голос. - Назови цену любую, конунг, я за злато у тебя супругу выкуплю.
- За злато? - рассмеялся Эйрик. - Ты думаешь, в казне моей золота нет, что я согласиться должен? Не забывай, с конунгом разговариваешь. Нет, мне оно и даром не нужно, Однорукий. Я от тех условий, что предложил, отступаться не намерен.
- Когда-нибудь ты пожалеешь о своих словах, Эйрик-конунг, - вздохнул грустно Губитель, коня поворачивая. - Бог нас рассудит.
Зло зубы сцепил Оттар, что-то произнес тихо Ратибор, но понимали оба, что покуда в плену госпожа их, не станет сражаться Эйнар.
- Дозволь тела наших убитых забрать и похоронить как подобает, - произнес воевода, когда ярл его уже уезжать собрался.
- Забирайте, - безразлично Эйрик обронил. - Хоть что-то тут вашим осталось.
Вернулся конунг к войску своему, ликуя в душе - Эйнар сломлен был, а значит - окончательно побежден.

Леса Согна. Сольвейг и Альвир
(С Тельтиаром)

Две недели минуло с той поры, как Аудмунд купец привел Сольвейг к скрывавшемуся в лесу Альвиру Хнуве. Велика радость была влюбленных, что встретились они, однако и об осторожности забывать им не следовало. Братья Сольвейг желали погубить скальда и их люди рыскали по всей округе, а потом надобно было им тогда бежать прочь от Гаулара. Аудмунд указал им дорогу к одной лесной избе, в которой раньше жил кто-то из его слуг и сказал, что там они могут переждать некоторое время.
Долог и тяжел был влюбленным путь до домины той, однако преодолели они его и жить там остались, ожидая вестей от купца.
Тяжело из отчего дома уйти. В лесу жить тяжело, особенно если привык к богатым оружием завешанным стенам, к услужливым рабыням, если ни руки в студеной воде не ломишь, белье отстирывая, ни горшок тяжелый не поднимаешь, а уж нарядов – не каждую неделю меняй, фибулами серебряными закалывай.
Ничего не замечала Сольвейг, и с радостью жизнь новую принимала. Не нужны были ей кушанья богатые – речами милого сыта была; не нужны меха да обручья кованые – песни Альвира дороже были. Одно тревожило, что поперек воли отца пошла, гнев его и братьев навлекла, богов прогневила, да и не будет покоя на родной земле, до самого моря дойди. Потому нет-нет, да нападала на Сольвейг печаль, садилась тихо к окну и шила, с тоской за окно глядя: не спешит ли гонец от купца с хорошими вестями – да не несут ли йотуны братьев.
Да и Альвир тому рад был, что любимая с ним, но, хоть и привычен стал к работе тяжелой, покуда у Аудмунда находился, а все же уставал сильно - немного было у них запасов тех, что купец им дал, а в лесу пропитание найти нелегкой задачей стало. Да и сам скальд с грустью родной дом вспоминал, отца и брата, что от него отрекся, когда Хнува супротив воли отцовой пошел. Вспоминал он и Квельдульва старого, который его лучше других родичей понимал. Хотелось к ним поскорее вернуться да с невестою. Был уверен Альвир - примут дочь Атли Тощего родичи в семью как родную, не убояться гнева ярлова на своей земле. Но до той поры ждать следовало, пока не прекратит поиски ярл - повсюду люди его, везде разъезды конные, да соглядатаи. Заметят они, прознают где он скрывается - и все, прощай жизнь.
Темно было в тот вечер, необычно темно, рано слишком, лучина тусклая дрожала, света ее больного не хватало, чтобы нитку в иголку вставить. Отложила Сольвейг работу, вздохнула шумно.
- Клен струны, солнышко, может, простили нас в Гауларе, может, зря мы тут прячемся, будто слепые хорьки? Давай вернемся к людям? И отцу твоему буду я послушной дочерью? – протянула руки доверчиво, белые руки, от холода загрубели, а были мягкие, что лебединое крыло. – Что за дело до нас Аудмунду? Занятой он человек, завертелся, знать, некогда ему весточку подать. И без того много помог, до конца жизни, в чертогах Хель долг отдавать – не отдадим.
Обнял девушку Альвир, прижал к сердцу своему и прошептал ей ласково:
- Разве может вяз копий слово брошенное назад взять? Изгнанник я в Согне по воле ярла, а братья твои обещали с меня голову снять и чашу из черепа сделать, - поцеловал в ушко любимую скальд, вздохнул тяжело. - Не будет нам покоя в Гауларе, не простит меня Атли - но переждем до лета жаркого и в Фиорды направимся.
Села Сольвейг потерянно, с горечью справиться не в силах.
- Да, да, все ты говоришь, верно, да только.. – подняла на милого глаза, руку обняла. – доживем ли мы до того, как зацветет на холме липа? Страшно, страшно мне, и в лесу оставаться страшно, ну как уйду за хворостом, и медведя потревожу.. да и домой. – порывисто обняла Сольвейг скальда, прижалась доверчиво. – Как вспомню, что отец меня выдать хотел, пусть за славного воина, да против воли – словно хримтурс дохнет, так и опалит морозом. Не будь тебя – в волны бы, к Ньёрду в служанки бросилась – но как без тебя в его дворце жить буду? Тобой только и дышу, твоими словами только и живу. Скорее бы лето настало… а не послать ли Аудмунду весточку? Расспросить, что в фиордах делается?
- Не пущу я тебя к Аудмунду и сам не пойду, - головою покачал сын Кари старого. - Если узнает кто, так худо будет.
И снова тихий-тихий вздох, как вздыхает, погаснув, лучинка. Сольвейг спрятала лицо в ладонях любимого.
-Спой мне. Спой о том, как прилетают ласточки. Как на снег ложатся синие весенние тени, как неслышно человеческому ухо поет новенькая легкая снекка, не плывет-летит, едва касаясь волн..

Вигульмерк. Харек и Эйнар
Со Скальдом

Мрачным вернулся Эйнар к рати своей, да приказав Ярославу погибших у свеев забрать и погребение честное им обеспечить, сам к Хареку коня повернул. Совет ему требовался мудрый и знал он, что ни Оттар, в битву рвущийся да отомстить свеям желающий, ни Ратибор, полководец умный, но в дипломатии мало смыслящий, не помогут.
С тяжелым вздохом спешился ярл перед конунгом Ранрики, поникли плечи его могучие да взор потускнел. Не таким уезжал он на переговоры со свейским конунгом, да совсем разбитым вернулся. А дружина на рать выстроившаяся лишь приказа его ожидала, дабы в бой пойти за землю свою, за церковь сожженную, за убитых.
- Вижу я, нелегким был разговор со свеями, - сказал Харек, увидев приближающегося к нему Эйнара. - Что ты узнал?
- Сам ты, друг мой, видишь, что творится здесь, - отвечал Губитель Заговоренных, но голос его глухо звучал, почти безжизненно. - Не хочет добром земли отдавать свейский конунг, но и битвы честной не желает.
- Я удивлен, отчего он сразу битву не начал. -сказал Харек. внимательно рассматривая Эйнара и его спутников. - Ведь войска у него больше нашего в втрое, и это когда посевной сезон в разгаре. и многих бондов по домам нужно отпускать. Даже я, зная что нужно побольше войска. не решился всех бондов из своих владений забирать, иначе осенью будет нечего собирать с полей.
- У него хирдманы со всей свейской земли, и со всего Готланда и из Вермаланда, - покачал головой ярл вингульмеркский. - Сильная рать, опытная, хоть и мало битв на их долю выпало. А не нападает он оттого, что держит у себя жен и детей наших воинов, и Сигрун у него.
Тяжело слова давались Эйнару, едва мог он произносить их, все о судьбе жены размышляя:
- Негодяй этот обещает убить ее, если я силой вернуть себе Вингульмерк попробую.
- Тогда... Придется договариваться. Я бы попытался под покровом ночи пробраться в селение, освободить Сигрун и наших людей. кто попал в число пленных... А тем временем устроить переполох, поджечь свейский лагерь и само селение и устроить ночной бой... Но у меня самого мало людей, которые прошли Раумарики и Хригнасакр... И со мной нет финнов, которые умеют красться бесшумно...
- А мои люди - бонды в основном, мала дружина отборная, свеев же немало и крепки стены усадебные, - покачал головой Эйнар, руку положив на плечо Хареку. - Благодарен я тебе друг, но не хочу людей напрасно губить. Господь смотрит на нас с небес, что скажет он, когда настанет наш черед покинуть этот мир, если будем жизнями людским играть так?
- Ты так просто готов сдаться? -вспылил Харек. - Уйти, оставив жену в руках свеев? Нет уж. Они уже показали свое вероломство. Им нельзя верить.
- Если мы останемся здесь - он станет убивать наших людей, - огрызнулся Эйнар, тяжко ему было, не мог он уже себя держать в руках. - Пусть забирает себе Вингульмерк, лишь бы они остались живы! Харек, вспомни, Сигрун ждет ребенка! Моего сына, я пятнадцать лет ждал наследника и теперь не могу рисковать его жизнью!
- Тогда... Я думаю, нам нужно проявить твердость... Например, выкрасть его самого... И заставить выпустить твою жену и всех наших людей...
- Как ты себе это представляешь, Харек? Он сидит в моей усадьбе, окруженный десятками стражей!
- Но не сотнями. - заметил Оттар. - А раз так, то у нас должен быть шанс. Например, выманить его под каким-нибудь предлогом. Допустим, изобразить посольство. Ты, Харек, кажется удачно сделал нечто подобное в Ирландии.
- Оттар, - одернул его ярл. - Если у нас не выйдет - он убьет Сигрун! Харек - что бы ты сам сделал, если бы он удерживал у себя Гиллеад?
- Убил бы его на месте. - просипел Харек сквозь зубы. - Или сразу бы захватил его в плен.
- И ты не боишься, что его люди убьют ее?
- Потому что он н все равно ее убьет, рано или поздно. -сказал Харек. - Что ему стоит?
- Ему нужен Вингульмерк, - произнес Эйнар. - И он знает, что сможет получить землю, лишь оставив ей жизнь, иначе, я сам утоплю его в его же крови!
Впервые видел Оттар ярла столь разъяренным. Точно и забыл Эйнар, что крест носит на груди, таким гневом очи его пылали.
- Тогда... Пусть вернет Сигрун , и с ней всех наших людей, кто захочет за ней пойти. На наших глазах. Иначе не видать ему Вингульмерка... К тому же, ты только за Скауном этой землей владеешь, а на том берегу Асгаут ярл со своей ратью из Винугльмерка, Вестфольда и Эстфольда.
- Я пытался договориться с ним на этих условиях, - протянул Эйнар, приняв из рук воина одного копье, и оперевшись на него. - Но Эйрик желает, чтобы Рагхильда или Харальд подтвердили, что отныне эти земли принадлежат ему. Моего слова свею мало.
- Рагхильду он сам не видел. - сказал Харек. - А потому мы его можем провести. А тем временем... Сообщить ей, что свеи вероломно напали, без объявления войны, и земли наши заняли, пока ты Асмунда усмирял.
- А кто Асмунда взрастил? Торлейв с Асугаутом - напомнил Оттар.
- Да только пес этот себя конунгом объявил самозванно, - поспорил Эйнар. - Но скажи, Харек, добились ли успеха гонцы твои, что к Рагхильде отправились?
- Пока никаких вестей от них. Да мы и не дожидались гонцов своих. Едва ваш гонец к нам с вестями про Асмунда прибыл, я сразу собрал всех, кого мог за день собрать, и отправился тебе на подмогу.
- Хорошо иметь такого друга, как ты Харек, - улыбнулся ярл, даже в глазах его теплота вновь появилась, не смотря на испытания тяжкие, что ему выпали. - Сам я отправлюсь к Рагхильде, дабы усыпить бдительность Эйрика и поддержкой ее заручиться, ты же свой план попробуй в исполнение привести, коли получиться - до конца дней твоим должником останусь.
- Уж мы ему устроим, - потер ладони Оттар.
- Нет, Оттар, ты со мной поедешь, - осадил его ярл. - Горяч ты для дела такого, так что заместо себя я Ратибора оставлю.
- Главное женщину найти, которая статью и манерам знатной будет. А уж агдирские знамена и стяг с хригнарийским оленем мы как-то раздобудем, - сказал Харек.
- Уверен - у тебя они еще сохранились, - улыбнулся Эйнар, проходила тоска его. - И скажи мне еще - есть у тебя в войске священник?
- Нет, - ответил Харек. - Тот что у ирландцев был, так в Ранрики и остался. А те кто со мной из Камбрии и Нортумбрии пришли, те сами по себе.
- Надо Асмунда крестить, не хочу откладывать дело это.
- Отправьте его в Гардарики. - Сказал Харек. - Здесь эту змею нельзя оставлять. Я бы его казнил за все злодейства. Или Рагнхильде отдал, да уж незнаю - вдруг Асгаут найдет, чем его обелить перед кюной.
- И отправлю, но сначала при мне пусть крест примет, - твердо Эйнар произнес.
- А еще лучше, чтобы далеко не ходить, в Хедебю его отправить - сказал Оттар. - Там и храм есть, и священники. Уж они решат, что с ним делать. А крест пусть примет. Чтобы не посмел снова какую-то гадость нам устроить
- Вон река есть - пусть заходят все, кто креститься хотели, - то уже Ратибор добавил. - Ты их, ярл, мечом своим крести, тем у которого в рукояти мощи святые спрятаны.
- А я пока в селения пошлю... - сказал Харек. - Может на том берегу среди жен хельдов найдется добрая женщина, которая нам помочь согласится.

Земли английские. Конунг Гандальв.

Вои альвхеймарские налегали на весла, и драккары медленно плыли вверх по реке. Непогода, заставившая Гандальва задержать возвращение, временно уняла свою ярость, и викинги с интересом смотрели на берег. То тут, то там по дороге взгляд упирался в развалины: англы старались держать воду под денным и нощным надзором, зная, как любят норвежцы да даны нападать с водной глади, но не помогло то им удержать эту землю. Проводник, Снорри назвавшийся, с удовольствием хвастал подвигами Ивара – ибо слава вождя всех людей его бликами освещает. Немало слов было сказано им и про самого Рагнара, что когда-то дошел до градов франкских, собрав там обильную жатву мечем. По словам Снорри, Рагнар Кожаные штаны как раз возвращался с добычей, когда боги отвратили свой лик и позволили ему сгинуть в полоне. При словах этих юнец, еда вошедший в воинский возраст, глазами сверкал да меч сжимал дланью. Видно было, что рода хорошего и в битве обузой не будет. Гандальв сего слушал – да внешне оценивал.
«Хорошие вои у датского конунга. Сразу видно: не слабосильные да не трусливые. Викингу, что таких вот мужей из мальчишек воспитывает, руку пожать не зазорно».
- Элла, муж слабый да низкого рода, которого англы тогда над собою поставили, Рагнара Вальхаллы лишил. За то господин мой да братья его короля покарали примерно, да взяли себе его земли. С тех пор было здесь много битв и двигалось войско наше все далее. Жены саксов устали уже оплакивать воинов. Сейчас государь Ивар с братьями владеет здесь большими угодьями, а скоро, с благоволения Тора, и над всей землей встанет.
- Радуется сердце мое рассказам про доблесть Ивара да удачи военные, - отвечал на то Гандальв. – Буду рад я с ним встретиться ибо земля велика да мужами великих достоинств взор редко радует.
- То заповедано Хеймдаллем, что рабов да крестьян всегда больше, чем ярлов, - важно ответил юнец. Явно было, что себя он относит к роду высокому, и конунг Альвхеймара не спешил то оспаривать. Снорри и впрямь был похож на младшего сына, которого строгий отец, по обычаю, отправил в поход.
Впереди у альвхеймарцев был Бристоль, и Гандальв был уверен, что Ивар Рагнарсон уж ждет их прибытия. Даны не взяли бы эти земли у саксов, не будь умны и хитры: у них наверное способ был быстро весть донести.
И впрямь: голубь ручной уж спешил к датскому конунгу…

Вингульмерк. Эйнар и прочие

Не бросал на ветер слов ярл Вингульмерка - по приказу его все, кто желал в веру правую обратиться доспехи скинули и в реку вошли, было их не меньше четырех сотен человек - все больше те, кто раньше на стороне Асмунда воевал, а кроме них и некоторые из дружины Эйнара, кто не крещеные еще были. Асмунда же самого двое воинов в реку внесли, так как тяжело ему ходить было, да неприязненно он смотрел на окружающих, хотя и не сопротивлялся.
Встал на берегу сам ярл, поднял меч свой рукоятью кверху, да осенил знамением крестным их, так что на лезвии лучи солнечные заблестели.
- Во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, - завершил крещение Губитель Заговоренных. - Выходите из вод, братья во Христе!
Вышедшим кресты подарили деревянные, только что вырезанные - не было сейчас ни серебра у ярла, ни даже меди, лишь деревянные крестики на веревках простых мог он людям дать. Но те понимали тяготы ярла своего и с благодарностью этот подарок принимали.
Лишь Асмунду надел Эйнар крест серебрянный, на цепочке тонкой - раньше отцу Григорию крест этот принадлежал, теперь же хотел ярл, чтобы вера этого святого человека, принявшего смерть от язычников, передалась Асмунду. Тот лишь зубами скрипнул.
- Не забывай, клялся ты, что в монастырь уйдешь, - напомнил ярл.
- Как только в Норвегии монастыри появятся, - сплюнул сын Альхейма.
- В Дании уже есть, - покачал головой Губитель Заговоренных. - Туда и отправишься. Эй, Ратибор!
- Да, ярл, - воевода подле оказался.
- Стереги Асмунда до той поры, покуда не вернусь я.
- Не сомневайся, ярл, никуда он не денется.
- И за людьми его приглядывай, - добавил Оттар. - Хоть и крестились они, а доверия у меня к ним ни на грош.
Кивнул Ратибор, а вскоре уже попрощался с ним Эйнар да с Хареком и поспешил в Сарасберг во главе отряда небольшого в две дюжины воинов всего. Остальная же рать лагерем встала в переходе одном от Гиллисберга, дабы дальше не дать свеям пройти и план хитрый Харека Волка в жизнь претворить.
Но о том, удалось ли им это или же нет, не знал Эйнар, коня загонявший, дабы поскорее к кюне прибыть. Три дня спустя увидал он вдали усадьбу конунжию, в которой когда-то подарил ему Харальд Вингульмерк во владение за помощь в сражении против Гандальва. За битву ту, в которой потерял он руку, а Сигрун защищала Рагхильду от воинов Серого Конунга, когда там творила свое чародейство.
Должна кюна помнить службу верную и то, как не единожды спасали ей жизнь и Эйнар сам и супруга его. Должна помочь ему в беде, должна понять его, если у Харека не выйдет ничего.

Земли норвежские. Хаки Гандальвсон.

Пока корабли властелина Альвхеймара бороздили английские воды, его младший сын, потерявший и имя и род, шел по следам ярла Кровавого. Знал Хаки про планы лихие самозваного конунга и ожидал поле битвы увидеть. Хоть и не любы ему были агдирцы да прочие вассалы Харальда, но в деле этом к ним более сердце лежало. Довольно смотрел бывший конунжич на непотребство, Асмундом в селеньях творимое. Словно зверь в ярла вселился – так лютовал, не давай пощады ни женщинам на сносях, ни детям. Любой, кто дерзнул властелина Кровавого словом не приголубить, аль взором дерзким ожечь вмиг пищей ворон становился.
А этот день вышел Хаки на поле, следами истоптанное. Взор охотника цепко впился в траву, читая знаки событий с той легкостью, как родовые знаки на стяге. Трава говорила, что Асмунд встретил здесь рать чужую. Но тщетно альвхеймарец искал взором след битвы: видимо было, что гридни просто стояли напротив друг друга, смотря. Хаки вдруг вспомнил свой поединок с Харальдом, отдавший Саросберг в руки Агдира – и поспешил ту догадку проверить. И впрямь: битва была, но лишь предводители меч обнажили. Кто победил? Альвхеймарец стал всматриваться вдвое внимательнее. Пришли с разных сторон – а ушли в сторону от воев Кровавого, причем один шел сам. А другого, видать, на руках утащили. Значит, Один не дал Асмунду ратной победы. Хаки улыбнулся довольно: мудрость Высокого смертному непредставима, но в этом бою он, видать, глаз единственный с поединщиков не спускал. Оставалось узнать, кто был тем воем, что заборол самозванца. Хаки встал на ноги, штаны отряхнув да к селенью направился. Слухом земля полниться: уж вестимо, бонды знают кто с кем ратился неподалеку. А, ежели знают, то язык во рту не удержат: крестьян слишком манит мир воинский, мир острых мечей и блестящих кольчуг. Сын Гандальва на битвы уже насмотрелся. Но – не мерить же всех той же меркой.

Сарасберг. Торлейв, Асгаут и братья Вебьернссоны.
С Тельтиаром, да хранит его Фрейр!

Обещал Торлейв братьям Вебьернссонам, что скоро узнают они что-то - уж о чем точно жрец толковал, даже Сигтрюгг только догадываться мог. Только когда слуга в барак заглянул да передал, что жрец их к себе в хижину просит, они и подумали - сейчас-то и откроется им все.
- А может, и не о том вовсе речи он поведет, - возразил Халльвард брату, когда шли они к отшибу, где обитель жреческая располагалась, далеко от деревни.
- Нутром чую, так и будет, - упирался Сигтрюгг. - И как всегда мы за чем-нибудь понадобимся.
- Не привык еще? - рассмеялся Халльвард. - Так мы за тем и здесь, Харальду-конунгу служим. Ладно же...
И постучал он в дверь, дав знать, что пришли они, а после приоткрыл ее:
- По просьбе твоей явились, Торлейв-жрец! Дозволишь зайти?
- Да уж заходите, заждался я, - отвечал на то Торлейв, на полу сидючи. Была хижана жреческая не столь просторна как изба его бывшая, да только покуда в опале находился, пришлось комфортом пожертвовать. Зато уважение к жрецу возвращалось постепенно, пусть и любили припомнить похождения его селяне, да только Фредрика стараниями на нет слухи эти сходили.
- Спешили как могли,- вздохнув, соврал Сигтрюгг, вместе с братом внутрь входя. - По какому же делу ты вызывал нас, почтенный?
- Да по какому он вас мог вызвать, - хмыкнул из угла темного Асгаут ярл, что до этой поры незаметен был. - Все одно на уме у жреца...
- Не дерзи, - служитель Тора бросил. - Авы братья садитесь на шкуры, не стесняйтесь. Разговор долгим будет.
- Добре, - удивленно Халльвард кивнул, опустился на одну из шкур, и младший рядом с ним. Взглянули на Асгаута - может, хоть нмаек какой даст - но напрасно; тогда же просто слушать приготовились.
- Слыхали вы наверное - Эйнар в селение пожаловал, - разговор начал серьезный Торлейв.
- Теперь слыхали, - насторожился Халльвард. - И что же надобно здесь Однорукому?
- Одину то лишь ведомо, - вздохнул жрец, варево какое-то помешивая в котелке небольшом, что на огне посреди хижины находился.
- Расположился иноверец в домине с двадцатью людьми, ждет когда его кюна наша примет - скоро уж срок назначенный настанет, - Асгаут рассказ продолжил. - И Оттар Рваный с ним прибыл.
С укором слова эти прозвучали.
- Э... - запнулся Халльвард. - Так вы хотите, верно... чтобы мы начатое до конца довели?
"Еще чего", мысленно возмутился Сигтрюгг, "вон сколько уж выстрадали из-за них!"
- Не вздумай даже! - Привстал даже Асгаут. - Дядя ваш мертв, на кого теперь валить будете?
- Да уж... - почесал затылок Халльвард. - Но вы же нас сюда не за тем пригласили, чтобы просто весть такую нам сообщить?
Рассмеялся ярл, а жрец продолжал зелье свое варить, да так сказал, головы не поднимая:
- Так просто вас звать - это время тратить и мое, и ваше. Как рука твоя, Халльвард?
- Да ничего, затянулась почти - но рубец уродливый на всю жизнь небось останется, - юноша вздохнул, на ладонь свою глядя. - Впрочем, это ничего - его ж не видно почти.
- Плохо это, - покачал головой жрец.
- Почему - плохо? - не понял парень.
- Кюне надо бы рану показать было уродливую с ожогом, - пояснил Асгаут. - Тогда проще было бы обвинять нам мучителей этих.
- Что же сделаешь теперь, - пожал Халльвард плечами. - Вот странность-то, что мне хорошо, то вам плохо... Не жечь ведь мне ее второй раз, только чтоб кюне показать.
Задумался Торлейв, палкой железной угли поворошил в очаге.
- Готов ты пострадать за дело наше, Халльвард? - Асгаут спросил.
- Опять?! - воскликнул Халльвард. - Прежде враги пытали меня, а теперь свои же хотят на мучения толкнуть?
- Успокойся, пошутил ярл, - улыбнулся в бороду густую жрец. - Нам и шрама хватит, коли приложишь ты к нему все красноречие свое.
Облегченно вздохнул юноша.
- Уж это я смогу, постараюсь.
- А ты, Сигтрюгг, о чем мы уславливались помнишь?
Задумался тот на миг.
- Помню...
- Слово в слово, отрок, - добавил Торлейв. - Слово в слово и вид прими жалкий, дабы сердце кюны к тебе повернулось.
- Да знаю, не впервой уж, - заулыбался Сигтрюгг.
Довольный взгляд бросил на них Асгаут, видно было - рад он, что принял на службу их, не смотря на ошибки некогда допущенные.
- Поутру призовет к себе Рагхильда Эйнара для разговора, - продолжил он указания давать. - Сумел я к ней человека послать, который ее уговорил на совет этот позвать и Ассу старую, и Торлейва, и меня, и вас братья. Так что готовы будте, хитер иноверец, до сих пор не удалось мне дознаться, зачем он пожаловал.
- Ладно, - кивнул Халльвард.
- Расстараемся, вы уж поверьте, - хохотнул Сигтрюгг, - Эйнар сам поверит в то, что он такие зверства над нами вытворял. Утром, значит... Будем готовы, еще как будем!
- Жаль, Харека с ним нет, - ярл молодой добавил. - Расправились бы с обоими иноверцами сразу! И за руку бы твою поквитались, Халльвард.
- Ничего - уверен, ему воздастся еще, - старший брат отвечал.
Довольны были ответом таким и жрец, и ярл.
- А как там имение твое? Послал уже Торхаля управителем в Хисинг? - Асгаут на последок спросил?
- Только сегодня сказал ему; вечером отправится с кораблем он, - отвечал Халльвард.
Удовлетворенный, отпустил их жрец, и вернулись к себе братья.
- А Торхалля надо найти срочно, - улыбнулся Сигтрюгг, как к бараку они подошли. - А то ж не знает, бедняга, еще, что он на Хисинг поплывет.

Фьорды. Усадьба Кведульва. Торольв и его отец Ульв.

Славный драккар со снятой мачтой отдыхал от дальнего похода в корабельном сарае, ожидая заботливого осмотра и смолы, а в усадьбе Кведульва готовился для походников пир. Старый Ульв позвал Эйвинда и его людей погостить у него пару дней, послав весточку Кари-берсерку, и поселил их в просторном дружинном доме. Все радовались возвращению воинов и славной добыче.
Показал Торольв отцу награбленное, показал и своих пленников. Глядя на толстощекого Снорри, Ульв хмыкнул:
- От такого в доме проку маловато будет…
- Он выкуп в сундук серебра обещал за себя! – Торольв с прищуром посмотрел на купца, - Говорит, ценит его Сульки-конунг!
- Так то он обещал… - задумчиво произнес Кведульв, - Знаешь ли ты, сын, что приходили люди Аудбьорна-конунга сюда?
Молодой хёвдинг плотно сжал губы, затвердели скулы его:
- О чем говорил ты с ними?
- Конунг сильно недоволен тобой и Эйвиндом. Нам пришлось заплатить по пять марок серебром за каждого викинга, что ушел с тобой. За тебя я заплатил виру в пятнадцать марок. А затем они наведались к Кари-берсерку…
- Хель забери Аудбьорна! Это половина от того, что взяли мы в походе! Как он посмел…
- Он – конунг, и волей своей запретил он ходить в морские походы. Мы ослушались его и должны были заплатить.
Под спокойным взглядом отца Торольв постепенно остыл, гнев его утих. Кведульв тем временем продолжил:
- Если бы я не верил в твою удачу, не отпустил бы тебя. Ты привез много добра, и пленил хорошего кузнеца… дай мне меч, что на поясе у тебя висит!
Торольв протянул отцу меч Орма, вынув его из ножен. Матово поблескивала поверхность клинка, узорчатая рукоять удобно легла в ладонь старого воина. Кведульв не взмахивал и не рубил мечом – просто держал его в руках, любуясь игрой света и металла.
- Такие клинки оплачиваются серебром по весу…
- Какой толк от раба, который отказывается работать? А этот упрямец отказывается даже принимать у нас пищу! Он жив лишь потому, что ему дают еду другие пленники из Страндхейма. Тяжело же будет сделать Орма-трэля из Орма-кузнеца!
Кведульв посмотрел сыну прямо в глаза:
- Это оставь мне. Кузнец будет ковать для нас.
Что-то промелькнуло в его взгляде, что заставило Торольва опустить голову.
- Купца же возьми на свой двор – пусть работает по дому. Он будет нужен – мы отдадим его Аудбьерну.
- Не слишком ли много получит от нас конунг?! Серебра, которое он забрал у нас, хватит чтобы купить несколько десятков хороших рабов!
Кведульв покачал головой:
- Все-таки молод ты слишком … Очень скоро по фьорду пойдут слухи о плененном купце из Роголанда. И если этот торгаш не врет, то Аудбьорн сам пожалует к нам. Если же купец лжёт – пусть конунг сам разбирается с ним, мы же получим его благодарность.

Шумел дружинный дом – воины готовились к пиру. Доставали вышитые рубахи, готовили серебряные обручья и застежки – девкам дарить. Ставили дубовые столы низкие скамьи – всем хватит на пиру места!
Вздохнул Кведульв, нелегко было ему произносить эти слова:
- Наступает тяжелое время. Мы должны держаться Аудбьорна и уповать на богов. Хорошо, что ты привел всех воинов живыми. Возьми свой меч! - с этими словами хозяин усадьбы протянул Торольву клинок.
Кведульв ушел распоряжаться подготовкой к пиру, оставив Торольва обдумывать свои слова. Знал старый, что нелегко будет сыну понять и принять их. Молодой викинг присел на валун, повертел меч в руках. Затем резко поднялся и подошел к связанному Снорри, рывком поставив того на ноги:
- Подымайся, купец! В моем доме для тебя есть много работы, может найдется и малость еды. Шагай за мной!

Кюна Рагхильда. Сарасберг.

Рагхильда вошла в зал и посмотрев на конунжий трон села в небольшое кресло рядом. Обвела взглядом еще пустой зал длинного дома и покачала головой, отчего звякнуло серебро щедро украшавшее ее. Что-то запаздывали с разговором викинги. Кюна погрузилась в думы тяжелые. Уже вторую ночь она практически не спала после того разговора с Асгаутом. Да хотела она чтобы сын женился, и сама Ассу ему советовала, но не хотела власти над сыном терять. Это ее сын и ее власть. Не только над ним, но и над Норвегией. Тряхнула головой кюна, мысли отгоняя, но не желали они улетать вновь на голову садятся.
Так и застали ее в думах просители аудиенции.
Первым Эйнар вошел в сопровождении Оттара Рваного, что подозрительно на стражу у дверей косился. Потребовали гридни, чтобы все оружие за дверьми залы осталось и дотошно каждого пришедшего обыскали. Следом за Губителем Заговоренных появился и Торлейв жрец, бороду седую колечками завивший, да плащ узорчатый на плечи накинувший, а после него - Асгаут ярл, наместник Харальдов, так же севший недалеко от кюны Рагхильды. Молчала пока еще госпожа, лишь взглядом всех поприветствовала, точно ждала чего, а с нею вместе и остальные все ждали, не решаясь слово сказать до того, как кюна позволит.
Но вот вновь дверь отварилась и появилась Асса старая, на трость опираясь, а следом за ней, как пес верный, Тьодольв Каменная Башка.
Заняла старая кюна место так же возле трона, хотя по глазам ее видно было, что хотела она на трон сесть, дабы выше иных находиться.
- Да будет Один милостив к Вам вои славные, - приветствовала их Рагхильда. - Я жду тех слов, что сказать вы хотели.
Одновременно женщина сделала жест рукой, отчего звякнули браслеты тяжелые серебрянные, а тот что предплечье стягивал в свете факелов чеканкой богатой сверкнул, и рабыни мед гостям подали.
Неприятно было Ассе пренебрежение такое, что ей, первой по старшинству, невестка даже слова не сказала, но пока не стала спорить хитрая кюна, лишь лицо ее немного более хмурым стало, да Тьодольв напрягся странно. Опасен был ярл этот даже безоружный, а уж о верности его кюне уже байки по деревням ходили: мол и жену бросил молодую, и дитя малое, чтобы старухе прислуживать.
Эйнар с места своего поднялся, рукою увечной перед собою указав:
- Мудрая Кюна, издалека прибыл я, дабы вести поведать черные, - начал он. - Ярл Асмунд, что был поставлен Вестфольдом править с большой ратью вторгся в мои земли, нарушив мир, установленный сыном твоим Харальдом.
- Асгаут? - впился в ярла взгляд колючих как льды северные глаз. - Как это понимать?
Ярл провел ладонью по бороде, выдержав взгляд правительницы, а затем произнес:
- Асмунд лишился рассудка, но, вопреки словам этого христианина, - пренебрежительно отозвался он об Эйнаре. - Я могу заверить тебя, госпожа, что не мог добыть себе большой рати сын Альхейма, ибо Вестфольд за предательство свое утратил он, как и Раумарики, беззаконно им захваченную. Ты сама херсира Торварда назначила земель тех лендрманом. А то, что неблагодарный сын славного отца в Вингульмерк пришел - так не затем ли ты там поставлен был, Эйнар, чтобы от лихих людей фюльк оборонять?
Вслушивался Оттар в слова ярла, да кулаки сжимал от злости - утратил значит Асмунд свои владения, да и о предательстве его известно Асгауту было, но не стал он добивать изменника. Видать хотел, чтобы в ярости безумной Кровавый ярл Эйнару кровь пустил, не иначе!
- Ты, Эйнар, что скажешь?
- Одолел я в поединке Асмунда, - продолжил речь свою ярл Вингульмерка. - Войско его частью мне присягнуло, частью по домам вернулось.
- А сам Альхеймсон? - Торлейв нетерпеливо спросил.
- Крещение принял и ныне при войске моем остался, - отвечал ему Губитель Заговоренных.
- А почему же ты его, предателя, на суд кюны не привел? - Гневно служитель Тора воскликнул.
- Успокойся, жрец, наверное, веские основания у ярла были, - опасный блеск в глазах кюны загорелся.
"Христиане, будь они неладны со своим всепрощением. Этак и до бунта в землях сына недалеко, если каждого прощать", - пронеслось в голове Рагхильды.
- Асмунд грехи свои в монастырь уйдя замолит, - Эйнар добавил.
- Предателей на дереве вешать надобно, а не жизнь им оставлять, - Асгаут ярл слово взял. - Какое право у тебя было самолично суд вершить над ним, коли он не тебя, а государя нашего, Харальда, предал?
-Тихо! - приказала кюна, руку поднимая. И вновь свет факелов и очага сверкнул искрами на богатых украшениях, кои зависливый взгляд Ассы вызвали, ей должны были богатства сии принадлежать, так она считала.
"Ох, тяжко мне. Зачем в рядах наших христиане".
- Эйнар, а если бы ярл сей жену твою убил, да тебя предал? Ты его тоже простил бы?
- Асмунд много подлости совершил, да не он у горла жены моей нож держит, - спокоен голос ярла был, да один лишь Оттар знал, какая ярость в Эйнаре в этот миг пробудилась и скольких сил требовалось ему, чтобы гнев этот сдержать. - О другой беде хочу я поведать ныне...
- Что не слово, то известие черное, - хмыкнул Торлейв. - Нет удачи от этого человека. Удивлен я еще более, как это удалось ему, калеке, Асмунда в поеденке одолеть.
- На то воля Господа была, - сталь проявилась в голосе Губителя Заговоренных. И раньше не ладились отношения его со жрецом, а уж узнав, как опозорил Гиллеад Торлейв, и вовсе презирать его стал Эйнар.
"Что за день такой о, все боги Асгарда?", - вопрошала Рагхильда. - "Чем прогневили вас? Что не слово, то беда наша."
- Так о чем ты? - стараясь казаться спокойной спросила кюна.
Рабыни тем временем мясо пред гостями поставили да хлеб принесли.
Асгаут за угощение прянялся, вполуха слушая христианина, покуда тот речь продолжал:
- В то время, как я против Асмунда на границе с Хейдмерком сражался, вторглись в Вингульмерк свеи из Вермаланда с большим воинством и много деревень захватили. Рать моя и дружина Харека Волка навтречу им выступила, возле Гиллисберга с войском Эйрика Свейского столкнувшись...
- Скажет сейчас, небось, что силою своего бога и это войско одолел, - усмехнулся Торлейв, бородою поигрывая. - А Харек-то сам где? Али боится на глаза кюне показаться с той поры, как предал ее, на сторону Сигварта перейдя?
Не смог себя в руках удержать Оттар, с силой кулаком по столу стукнул, ярость выплескивая:
- Да как ты посмел, жрец ничтожный, напраслину на конунга Харека возводить?!
Рагхильда едва медом не подавилась, услышав такое, да только спросила холодно:
- Конунга? С каких пор?
- С тех пор, как он всю Ранрики под свою руку привел да морских конунгов к повиновению призвал, - процедил Оттар Рваный.
- Самым главным пиратом стал, - хмыкнул Асгаут. - Ну да немудрено с его то повадками.
Распалялся все больше Оттар, да только Эйнар ему ладонь на плечо положил, произнеся тихо:
- Сядь, друг, - а после сам ответил: - Нет человека в Норвегии честнее и благороднее Харека Волка, в том я на Библии поклясться готов. И при нем Ранрики славу пиратской вольницы утратит, но вернет славу торговую свою. А обвинения ваши пусты, жрец и ярл, и лишь в злословии вы здесь превзойти друг друга пытаетесь. Госпожа, - вновь к кюне обратился он. - Не завершил я рассказ свой, ибо не смотря на то, что велика была дружина моя и Харека, но битвы не случилось и до сей поры свеи Гиллисберг удерживают.
Рагхильда выдерживала паузу, затем слегка подавшись впере, спросила:
- Я женщина, ярл, почему я должна мужские проблемы решать? Вы воины.
- Госпожа, - впервые дрогнул голос Губителя Заговоренных. - Эйрик Свейский хочет, чтобы ты за ним признала владение Вингульмерком.
Рагхильда тихим, но от этого опасным голосом молвила:
- А на что мне и сыну моему ярлы такие, что не знают как мечем проблемы решать? Может мне пойти на поле боя валькироию из себя изображать? Почему до сих пор этот свейский прихвостень на моих землях?
Кюна ярилась, бесилась, но внутри. Внутри все кипело.
Молчал Эйнар, слова подыскивая, а Торлейв вновь привстал:
- Отвечай, иноверец, неужто ты по завету бога своего, без боя решил сдать владение?! Как тогда вообще посмел ты на глаза нам являться?!
Блеск злой в глазах ярла появился, на слова такие, но все же кюне он сдержанно ответил:
- Пленил Эйрик многих жителей Гиллисберга и среди них жену мою Сигрун, а в случае если бой ему дадим, убить их всех грозит.
Взгляд голубой огнем полыхнул, затопив им Эйнара.
- Ты мужчина? Воин? Или тряпка иноверская? Может христианство кровь твою в воду превратило? - почти шипела кюна на ярла.
Погасли глаза эйнаровы, опустил он голову:
- Госпожа, прошу, вспомни, что Сигрун не единожны жизнь твою спасала! Вспомни, как я и Харек из плена берсерка тебя с братом выручили, когда отец твой убит был! Никогда ничего не просил я за службу свою, лишь сейчас умоляю - позволь мне супругу свою от смерти спасти!
- Ценой Вингульмерка! - Поднялся тут уже в полный рост Торлейв жрец. - Не велика ли цена для бабы, в доспехи мужские рядящуюся?!
- Сядь Торлейв! - рявкнула кюна, затем голос понизился слегка. - Ты мне всегда вспоминать будешь, что спас от берсерка? Моя жизнь ценна, но не ценней земель и людей на них живущих. Твоя просьба неприемлема.
- Он убьет мою жену и ребенка, который еще не родился, если ты откажешь! - Воскликнул ярл, культей бесполезной взмахнув. - А с ними еще множество людей, которых рабами сделал.
- Убьет? Что ж они сами свою судьбу выбирали. Те кто чтят Одина рабами не станут, а жизни свои дорого продадут, - жестко ответила кюна. - А жена твоя? Крестилась и также безвольно за пленителем своим пошла.
- Неужели в твоем сердце не осталось милосердия, Рагхильда?!
- Времена нынче жестокие, - парировала Рагхильда, взгляд свой в Эйнара воткнув, словно клинок острый. - А ответь мне, в твоем сердце есть жалость? Али как оно называется? Смирение христианское? Кто двух отроков чуть не до смерти запытал? Родичей харальдовых?
- Ублюдков этих! - Не сдержался тут Оттар, хоть и бросал ему взгляд предостерегающий Эйнар. Сильна была злоба херсира к Вебьернсонам, что убить его не единожды пытались, вот и выплеснулась она. - За мною они, по пятам, словно волки следовали, да жизни лишить не единожды пытались. Или же к родичам своим у славной кюны иная мера, нежели к другим всем?
- На то суд конунжий есть! - отрезала Рагхильда.
- Помню я суд этот - попросту отпустить их ты приказала, кюна, - проскрежетал Оттар. - А они людей потравили!
- Клевета, - бросил тяжелое слово Асгаут ярл. - Довольно слушать их речи лживые, госпожа моя! Позволь отроков этих позвать и сами они расскажут все как по правде было.
- Зови! - не сводя тяжелого взгляда с Эйнара и Оттара, повелела кюна.

(с Тельтиаром)

Халагаланд,Брюнольв

Только светать начало, как к острову Лека причалил корабль Брюнольва. Песчаный берег приветливо встретил их, защитив завесой тумана от чужих взглядов. Вышел Брюнольв на брег, оглянулся кругом – сквозь матовую дымку тумана просматривался лес, а восточный краешек мягко светился розоватым светом.
-Покуда туман не спал, надобно до дома Харека и Хрерика добраться – коль успеем пораньше нагрянуть, то не испугаются они, да про всё расскажут нам. – зол был Брюнольв и мысли о предстоящей расправе предавали его голосу зловещую интонацию.
-Сигват, Хлёдвир, Мёрд, Гест – оставайтесь на корабле! Эгиль, Вестильд, Торви, Бьярни, Храфн и Асвальд – идите вперёд! Остальные идут вместе со мной…хотя, Хёгин и Торвальд, подойдите ко мне!
Два воя тут же оказались перед Брюнольвом. Он тихо, настолько, что даже вои еле различали слова, сказал:
-Отправляйтесь чуть позже нас, так, чтобы никто не заметил. А потом останьтесь в лемму и наблюдайте. Обо всем доложите мне.
А потом он сказал громче, для всех:
-Будете идти сзади, вдруг они нападут как трусы, из-за спины!
Брюнольв кивком отпустил их, и оба воина ушли к кораблю.
Сам лендрманн проследил взглядом за шестью воями, уже почти скрывшимися из виду в густом тумане.
Через пять минут он подозвал к себе всех воев, кроме остававшихся на корабле и Хёгина с Асвальдом. Через некоторое время и они растворились в белом мареве.
Следующими ушли двое наблюдателей – они прошли по следам остальных в лес, но через некоторое время свернули и обогнули бухту. Они спрятались за кустистыми низенькими деревьями, росшими так густо, что даже холодный назойливый утренний ветер не мог пробиться через него, хотя упрямые ледяные струйки-змейки холодного воздуха всё же пролезали сквозь тесно переплетённые ветви и щекотали затаившихся воев.

А тем временем, отряд Брюнольва уже почти дошёл до усадьбы Харека и Хрёрика. Та угрюмо смотрела на непрошенных, но жданных гостей холодными оконными глазницами, пустыми и оттого более зловещими. Сам дом насмехался над Брюнольвом, печально кривясь скрипучей дверью.
Брюнольву сделалось так погано на душе, что он чуть было не отдал приказ возвращаться – так гадливо и мерзко смотрели на него пустые окна застывшего в усмешке дома. Но тут дверь усадьбы распахнулась, и на порог вышел Харек.
-Надо же, какие гости! Никак братец мой пожаловал! Ну, проходи, гость незваный. Эй, мать, накрывай на стол!
Поёжившись, Брюнольв шагнул под неприветливую сень дома.


Через десять минут в просторной зале, окутанной полумраком и лёгким запахом тления, сидело трое мужчин и пили эль.
-Зачем же ты пришёл сюда, Брюнольв? Скажу честно, мы тебя не ждали. – сказал Харек, смешливо щурясь.
Брюнольв со злостью выдохнул через сжатые зубы и, разрубая короткими ударами слов воздух, процедил:
-Ты знаешь зачем…В усадьбу мою вы с братцем красного петуха запустили? Верные люди мне доложили, что слышали, как люди твои между собой о тебе говорили, да о наказе твоём – сжечь мой дом!- лендрманн почти перешёл на крик, но потом осекся, глубоко вздохнул и спокойно закончил, - Или ты посмеешь сказать, что это не так?
Хрёрик удивлённо приподнял брови:
-Брат, о чём он говорит? Разве это так?
Харек успокаивающе приподнял ладонь и, прямо смотря в глаза Брюнольву, сказал:
-Посмотри на мой дом, на мою усадьбу! Посмотри – дома пусты, не слышно ни смеха, ни говора! Как ты думаешь, отчего? Нас в прошлом месяце мор навестил. Почти вся деревня погибла. Ну а те, кто выжил, могут думать сейчас лишь о выживании. Да, мы с братом хотели отомстить тебе, но этот мор…времени не было прошлые обиды вспоминать. – голос говорившего был странно глух и хрипл. Он, казалось, с трудом выдыхал воздух и звуки. Звуки как будто хотели остаться в нём, не разрушать нелепо-грустный покой вымершей деревни.
Харек устало откинулся на спинку стула и безразлично глянул на брата, смотревшего на него удивлённо-извиняющимся взглядом.
-Извини, Харек. Давай забудем былые обиды! Не пристало братьям сориться.
Хрерик улыбнулся довольной улыбкой, впрочем, тут же стёртой болезненным пинком по ногам под столом.
-Давай, братец!
Беседа перешла в абсолютно мирное русло, в дом потихоньку, по лучику проникало солнце. Но вот оно осветило стол, сухие жилистые руки Брюнольва, игру пушинок и пыли под потолком. Лендрманн спохватился:
-Вот и солнце взошло. Пора мне, Харек, Хрерик – заждались верные вои меня. Жду вас в гости, заглядывайте!
Братья согласно кивнули и проводили Брюнольва к дверям. Мило попрощавшись с ними, уже седеющий мужчина походкой осторожного хищника двинулся к лесу, где его ждал десяток воинов.

А в доме Харека и Хрерика тем временем шёл тихий разговор:
-Зачем, Харек? Зачем? Почему ты отпустил его живым? Мы же хотели отомстить!
-Дурак ты! Если он умрёт здесь у нас, то не видать нам наследства, как собственных ушей! Мы сделаем умней!
-Как?
-Я послал Скегги с заданием – на борт пробраться незаметно!
-А если он выставил наблюдателей? Он ведь хитрый, как лиса!
-Ничего, всё продуманно, Хрерик! Мы ещё отомстим ему!
Харек устало тряхнул головой:
-А теперь всё, хватит! Я уже две ночи не спал, ожидая, что Брюнольв приедет. Так что я пошёл спать…
Звуки шагов растаяли в полутьме пустого дома.

Туман растаял уже давно. Но как желал Брюнольв, чтобы он появился вновь! С помощью тумана ему удалось бы отвязаться от этого Дунгада. Он прицепился к ним у кромки леса и тащился за ними всю дорогу, не понимая намёков. И оскорбить было нельзя – только-только отношения мирные с Хареком да Хрериком наладил, а из-за такого пустяка их портить неразумно.
Вот и спасительный берег показался! Теперь можно отвязаться от этого раздражающего одним своим присутствием человека. Он говорил постоянно, он говорил так визгливо и громко, что головы у всех были заморочены, а глаза – пусты. Он говорил так громко, что обрадованные наступающей тишиной воины так спешно погрузились на корабль, что не успели заметить, что среди них не хватает двоих – Хёгина и Асвальда.

А тела забытых товарищей уныло свербели стеклянными глазами небо. Солнце било им по глазам, но мёртвым все равно…

На море же волны вздымались до небес. Шторм пришёл внезапно и быстро.
-К берегу! Правим к берегу! – надрываясь, кричал Брюнольв.
К нему подбежал Скули:
-Мы двоих не досчитались! Асвальда и Хёгина нет!
-Что?-в глазах Брюнольва метался гнев и страх, и тревога в душе наконец-то переросла в предупреждение!
-К берегу! К БЕРЕГУ! – закричал Брюньольв, охваченный страшной догадкой. – Сигват, Мёрд – за мной! Скули, ты тоже!
Четверо мужчин поспешили в трюм. Под их ногами захлюпала вода, она сочилась из щелей в полу, из нескольких дырок. В глубине трюма слышался стук – кто-то мерно колотил чем-то тяжелым по полу. Вои во главе с Брюнольвом поспешили туда. На полу сидел невысокий человек со спутанными серыми космами, стучавший небольшим топором для рубки ветвей по полу.
Вои попытались схватить его, но тот со звериным рычанием откинул их и продолжал стучать. Тогда Скули вонзил лезвие меча в плечо человека. Тот, обиженно взревев, оттолкнул Скули и, поскуливая, сел на пол и начал раскачиваться из стороны в сторону.
-Он просто безумец…самый обыкновенный безумец! - прошептал Мёрд.
Брюнольв кивнул.
-Уже поздно…Мы не успеем к берегу. Для меня было счастьем воевать вместе с вами! Надеюсь, что мы встретимся в Вальхалле!
Брюнольв, постаревший разом, казалось, лет на десять, пошёл наверх – прощаться с друзьями по оружию.


Лишь через пару дней волны вынесут на берег острова Торгар обломки корабля и тела Брюнольва и его товарищей. Тоскливо будут шептать волны, ударяясь о каменистый брег. Но по прежнему будут петь птицы, шуметь кроны деревьев и на востоке будет заниматься нежно-фиолетовая, как цветки вереска, заря…

Суд да дело. Сарасберг.
Коллектив авторов

Отворилась дверь, и вошли братья Вебьернсоны, представ перед взорами и недавних мучителей своих, и двух правительниц - одна грознее другой, - и Торлейва с Асгаутом.
"Хоть какая поддержка..." - Халльвард подумал. "Ох и будет сейчас нам всем". Поклонились в пояс один да другой, но только Ассе и Рагхильде, взглядами Эйнара с Хареком едва удостоив.
- Здравия вам всем, - произнес Халльвард наконец, к пожилой кюне взор обратил, затем - к матери халльвардовой. - Вызвали нас, чтобы свидетельства свои мы дали - так велите же слово держать, всю правду поведать без утайки.
- Говорите же, - властно Рагхильда велела, на братьев двоих глядя. Давно уже не видала она их, с той поры самой, как благословила на поход против пиратов Мьюнских, да про Асмунда всю правду от них услыхала. Коли уж тогда братья ничего от нее не утаили, то и сейчас, уверена была кюна - все по правде расскажут.
- Не знаю, с чего и начать, - на самом же деле давно все знал Халльвард, ему историю эту не раз повторять приходилось уже (да и от Асгаута ее слышать - в его толковании). - Были посланы мы на крещение в Гиллисберг конунгом Харальдом - посмотреть, как проходит обряд, добром ли на него люди идут... Но несчастье случилось, вином церковным отравились люди, а среди них и сам Оттар Рваный, херсир.
- Потому, видно, и понадобилось виноватых найти, - вздохнул Сигтрюгг, речь брата продолжая. - Вот и оказались мы крайними... и правда, что с нас, иноверцев, взять? Обвинили в том, что отравили мы вино - а ведь не делали этого! Однако под пытками решили признание у нас вырвать. Разлучили меня и брата: Халльварда забрал Харек Волк с собой в Раумарики, я же у Эйнара остался... там голодом морил меня доблестный ярл, поборник христианства, и к вере своей склонял побоями, с Оттаром вместе. Впрочем, то, что я вытерпел, ничто по сравнению с мучениями брата моего. Покажи руку кюне, Халльвард!
Старший вздрогнул, словно не одидал, смутился... или только вид сделал, а после вперед, к кюне шагнул, руку вытянул.
- Сейчас затянулся шрам почти, ведь уже много времени прошло, - молвил он, - но ведь виден еще ожог. А представь себе, мудрая Рагхильда, каким он неделю назад был? Горячим углем, только из костра, прижег мне руку Харек... Хотел, чтобы я признался в том, что ему надобно от меня было. А после в бочке утопить пригрозил - и правда ведь, попытался! Но повезло нам, что узнал о злоключениях наших Асгаут-ярл, вызволил из плена, от смерти неминучей спас...
- Ничтожный лжец! - Вскричал Оттар, и так грозен вид его был, словно если бы не кюна, немедля бы разорвал Сигтрюга он. - Ни единого слова правды в твоих речах змеиных нет!
Все повествование кюна по подлокотнику пальцами барабанила, а второй рукой подбородок подпирала. Внимательно слушала слова отроков. Все мрачнее вид ее становился, грозовые тучи над головой сгущались, того и гляди молнии сверкать начнут. Когда закончили говорить родичи харальдовы, кивнула Рагхильда, но тут Оттар вскричал, лавину ярости у кюны вызвав.
- Хватит! - рявкнула женщина, по подлокотнику кулаком стукнув. - Ты, Оттар кажется забылся? Я выслушала и вас и их. Да вот что-то на них следы есть, они избиты чуть не до смерти, а вы цветете тут, что цветы весенние. Так на чьей стороне правда? Думаю ответ итак ясен. Да и что за ритуалы такие странные? А вы двое молодцом держались, награжу вас за стойкость верную.
Рагхильда взмахнула рукой отроков отпуская, обвела собравшихся взглядом на миг на каждом задержавшись.
- Но я еще раз оправдания твои послушаю, Оттар. И твои Эйнар. Только в ваших интересах дабы они правдоподобно звучали.
- Да они же лгут в глаза тебе, госпожа! - Херсир произнес, от злости едва способный на кюну голоса не повышать. - Людей добрых потравили...
- Хватит, друг мой, - тихо Эйнар произнес. Поникли плечи его в это мгновение, ибо увидел он, что не добъеться от кюны помощи и зря путь такой проделал. После на Сигтрюга взгляд бросил ярл, да во взгляде этом печальном упрек немой читался, но не стал Губитель Заговоренных ничего юноше говорить. Торлейв и Асгаута, что улыбки в бородах прятали и вовсе не удостоил Эйнар и взглядом.
- Причастия обряд то был, кюна, - речь свою продолжил ярл Вингульмерка. - Кровь и плоть Христову в образе хлеба и вина освященных люди принимают с благословением Божьим. То было хорошее вино - сам я его пробовал до обряда. До того не отравлено оно было, а во время обряда...
- То Одина гнев был, не иначе, великая кюна, - перебил Эйнара Торлейв. - Одним глазом видит все Высокий, и не скрывается от него мерзость та франкская, что учением бога белого названа.
- Отроки сии убить Оттара Рваного пытались, и потому были под стражу взяты и разделены, дабы могли мы правды доискаться, - на жреца неприязненный взгляд бросив, ярл однорукий произнес. - То моя была мысль - одного с Хареком отправить, другого же оставить в Гиллисберге. Пыток же к нему не применял никто и лишь под охраной в остроге содержали...
- А откуда же тогда следы эти? - закатал рукав Сигтрюгг, показал пятна желтоватые - синяки, проходящие уже. Больно крепко тогда его Оттар за руку схватил... - Еще губа разбита была, сейчас зажила почти, да и на теле еще...
Повернулся спиной он к трону, поднял рубаху. И на ребрах следы остались от побоев.
- Вот так-то, - заключил юноша, рубашку опустив. - Ложь слова твои, Эйнар ярл.
Кюна прожгла Эйнара взглядом:
- Отвечай, ярл! От слов твоих жизнь твоя зависит!
- Все по правде я тебе, кюна сказал, - вздохнул тяжело Эйнар ярл, в самое сердце его слова Рагхильды поразили, до мгновения этого не верил он, что так все обернется, надеялся, что жива еще память добрая в душе правительницы. - Быть может грубо его из острога вынимали, но пытать отрока не приказывал я. Да только, чувствую я ныне, что не поверишь ты словам моим, кюна, ибо не люб тебе крест, что я на груди ношу. Мне благодаря ты спасена из плена была и сын твой рожден, ему на помощь пришел я из Хольмогарда с дружиной и в самый тяжкий час ударил в спину подлому Гандальву, исход битвы при Хакадале решив. Но теперь, вижу я - ты позабыла о моей верной службе, кюна.
- Службе говоришь? Что ж спасибо тебе за нее. Да может я запамятовала и это не ты получил все те награды от сына моего за службу свою? И чем тебя еще наградить? А то у нас еще не все свеи землями одарены, а женщина чья жизнь Норвегии дороже жива еще, - Рагхильда чуть вперед подалась в лицо ярла взглядом впившись. - А может это от креста ты столь слабым стал? А?
- Это что, суд? - Воскликнул Оттар, с места вставая. - Не намерен я более здесь оставаться, да слова злые слушать о добрых людях и славной вере!
Направился он к выходу из горницы, да стражей двое копья скрестили, не желая пропускать херсира.
- Сядь на место, Оттар! Ты пока что в конунжьем доме, а я кюна твоя! - металлом звякнул голос о стены да потолок высокий, упал и рассыпался по полу к ногам викнга покатившись.
- Ложью и...
- Сядь, Оттар, - теперь уже Эйнар повторил, чуть слышно, ибо почти не подчинялся ему голос от горечи той, что сердце переполняла. Подчинился ему Рваный, хоть и злым взглядом смерил обоих Вебьерсонов. Ярл же тем временем вновь к кюне обратился: - О том, чтобы до правды доискаться, что братья эти юные скрывали, моя мысль была и я уговорил Харека и Оттара помочь мне в этом. Но не о том речь ныне, а о том, чтобы Вингульмерк от свеев освободить.
- А сдюжишь ли ты, ярл? - чуть насмешливо кюна молвила. - С твоим человеколюбием да любовью к жене безмерной? Побоишься же, щеку вторую под удар подставишь! Верно говорят, любовь христианская людей слабыми делает, воев безвольными. Я других людей найду чтобы Вингульмерк от свеев очистили. Один их руки направляет, там и ярлом их предводитель станет. Что же до Харека..., - кулаком щеку кюна подперла, - его судьба добрая, что сам сюда не пришел, ибо разговор о том что с родичами моими содеяли не окончен.
Тяжел был взгляд кюны, но все же не отвел глаз христианин, лишь улыбнулся грустно.
- В таком случае, кюна, позволь мне тебя покинуть, - надеялся он, что хоть эту милость последнюю ему окажет Рагхильда, в память о днях былых.
"Отпустить тебя? Нет, Эйнар, ты не получишь такой милости. А знаешь почему? Потому что ты не оправдал доверия моего и сына моего тоже. На былых заслугах далеко не уедешь. Кто сломал тебя, Эйнар? Девка, в доспехи рядящаяся, или бог твой слабый? Что же мне делать с тобой, викинг?", - в задумчивости Рагхильда смотрела на ярла, затем рукой знак стражам сделала, да произнесла мягко, по-кошачьи:
- Ты никуда не пойдешь, Эйнар.

Холодная ярость. Сельви Разрушитель

Ярость берсерка подобна пламени, в одно мгновение охватывающим душу, испепеляя разум и заставляя бросаться в бой, подобно неудержимому урагану, однако в этот раз Сельви не позволил гневу поглотить его - он действовал рассчетливо и холодно, непривычно для самого себя. И сейчас, вспоминая о той отчаянной и коварной ночной атаке, улыбался, решив для себя, что лишь такой войны достоин подлый Харальд, не решившийся даже показаться на поле боя. Войны жестокой, подлой и бесчестной, как и сам Агдирский конунг.
Тяжелую боевую секиру юный змей сменил на два коротких и легких клинка родом из ромейских земель, да и другим воинам приказал вооружиться как можно легче и затушить огни - ночная тьма стала им союзником гораздо лучшим, чем родные земли, ныне доставшиеся врагу. Совсем недавно они с дедом вели дружину к победе над вторгшимся врагом, а сейчас... после гибели великого Неккви, Сельви шел мстить... мстить и убивать.
В таком сражении необходимо сохранять трезвый рассудок, не ослепленный священной боевой яростью - юноша вспомнил свою первую битву, еще до похода на Оркнеи, где в нем открылся дар Одина. Тогда он сражался неумело, неуклюже, но все же контролируя себя. Быть может тогда он был еще слишком молод, чтобы познать неистовство берсерка?
Весь план нападения принадлежал Свейну, припомнившему, какую подлую штуку сделали люди Харальда под Хрингасакром и предложивший отплатить им тем же. Тем более что ни Харека, ни Гутхорма в том войске не было - их бы несомненно узнали по знаменам.
Две сотни ратников Мера набросились на спящий лагерь ближе к середине ночи, когда сонливость сморила даже часовых, уверенных в том, что после одержанной победы, они остались в безопасности и никто не посмеет на них напасть. Предусмотрительные слова Хакона о сбежавшем конунжиче никто не воспринял всерьез, вот и поплатились.
Сельви Разрушитель, теперь уже законный конунг Северного Мера и Раумсдаля жестоко отомстил убийцам своего деда. Первыми расстались с жизнями нерадивые стражи - прилетевшие из темноты стрелы пронзили их, не дав даже вскрикнуть, а затем появились и воины, обрушившиеся на спящих у костров оркдальцев - Сельви велел убивать лишь тех врагов, кто находился под знаменем Козла или Коршуна, посчитав, что с транделагцами он сведет счеты позже.
Один из воинов Сельви ворвался в шатер грютинга, подрубив опорный столб, и мечом проделав себе выход в упавшей ткани, а затем Разрушитель направил на рухнувший шатер несколько коней, стегнув последнего по крупу факелом, отобранным у кого-то из оркдальцев. Насколько хорошо растоптали оркдальского ярла лошади, внука Неккви уже не интересовало - он приказал своим людям отступать до того, как враги смогут дать достойный отпор. Он уходел, чтобы после вновь и вновь жалить врага, подобно змею, не сумевшему оплести слишком крупную добычу.
Сейчас, спустя два дня, Разрушитель жалел, что лично не добил Грютинга, но еще больше жалел он, что сыновья Рогволда ушли от его возмездия, а сам он слишком поторопился вернуться в Нидорас - ведь там он застал не опостылевшего отца, а ненавистное волчье знамя, развевающееся над усадьбой. Проклятый Харальд, сколько же у него войска, что он сумел разделить его на две огромные дружины и разом разгромить и Хунтьова и Неккви?
Разведчики готовы были поклясться конунгу, что видели на воротах Нидароса голову его отца, а чуть поодаль на шесте - матери. В бессильной ярости Сельви сжал кулак, тяжело вздохнув и отгоняя кровавую пелену, готовую застить глаза:
- Я вырву сердце из груди Рогволда и раздавлю его, и все его поганое семя за эту измену! - Наконец процедил он слова клятвы. - Я отсеку головы Грютингу, Гутхорму и Хакону, и прибью их к крыше самой высокой усадьбы, а затем вырежу орла этому мальчишке Харальду!
Голос молодого конунга звучал как никогда грозно, но при этом от него веяло холодом, словно от инеистого великана. Старый гридни припоминали, что таким был в лучшие годы Неккви, его великий дед.
- Клянусь Одином и Тором - не знать мне покоя, покуда жив хоть один из них!
Свейн молча кивнул, а затем велел воинам уходить от Нидароса, пока их не заметили соглядатаи Харальда. Небольшое войско двигалось на юг и в пути столкнулись с отрядом, чей предводитель назвался хельдом конунга Арнвинда из Южного Мера...

Южный Мер
Аудбьерн смерил сестру тяжелым взглядом, Арнвинд был в не лучшем настроении.
- И ты сделала что?
Хильд одарила родичей мрачным взглядом, гордо вскинув голову. То что она стояла посреди длинного дома как на суде прямо перед троном Арнвинда, нисколько ее не тревожило. Второй викинг стоял рядом, прислонившись плечом к высокой спинке и скрестив руки на груди.
- Угнала лодку, - девушка пожала плечами. – И пока мы не договорились не возвращалась. Он мне дал год.
- Год? На что? – это уже Арнвинд спросил.
- На то чтобы понять, - еще одно пожатие плеч. – А может привыкнуть. Не знаю.
- Хильд! – раненным медведем взревел Аудбьерн.
- Что? – ничуть рыка родича не испугавшись девица ответила.
- Ты что ж это нас позоришь, дура-баба?
- Чем это я тебя позорю, родич? – Хильд с вызовом на брата взглянула. – Тем что вышла по твоему настоянию, как приз в драке разыгранная? Так-то ты ценишь кровь свою? А ты? – Хильд не дала Аудбьерну продолжить и с Арнвинда на него переключилась.- Хирдмана в мужья мне прислал? Что бы сказал отец будь он жив?
Оба конунгов немного оторопели глядя на девушку, что отчитывала их как нашкодивших мальчишек, у Арнвинда даже виноватое выражение лица появилось. Рабыни с кубками замерли на пороге не решаясь войти, чтобы воины злость на них не сорвали, которую на сестру свою вылить не могли. Это противоречила принятому в доме сем, это показало бы слабость их. Так считали оба конунга, без зазрения совести Хильд этим пользовалась.
Звякнул кубок в стену рядом с ухом рабыни врезавшийся, то Аудбьерн пар спустил, брат его лишь в подлокотники да в драконов до белых костяшек вцепился, со свистом воздух выдохнув.
- И он согласился? – прошипел Аудбьерн.
- А куда б он делся, брат? Когда с острова один путь на лодке твоей, а она у меня. Да не могла я вернуться одна в усадьбу, сам бы меня не пустил. А так… с позиции силы я с ним говорила и он признал правоту мою, - Хильд явно горда была своим поступком.
- Уйди, Хильд, не гневи Одина, нас не гневи, - с трудом Арнвинд произнес.
Не заставила она дважды просить, покинула зал главный. Победительницей вышла из поединка сего, да не знала она во что выльется это. Эрик же остался женатым да без жены.

Сарасберг. Рагхильда, Эйнар, Асса, Торлейв и еще много кого.

Тельтиар, Sarina и я.

Сидела кюна старая, согбившись да левой ладонью щеку подперев. Тяжелым взглядом, фигурою грузною, похожа была Асса на скалу, непогодой и временем порченую, но все еще мощную. Улыбалась она, дерзким речам Оттара рваного внемля, и жестоким пламенем разгорались глаза ее.
Слишком мудра была старая кюна, чтобы не различить обмана в складных речах Вебьернсонов-братьев. Еще тогда почуяла Асса недоброе, когда Халльвард и Сигтрюг пришли помощи ее просить в дом конунжий, да сразу смекнула, что можно ложь их себе в выгоду обратить. Не любила старуха ни Торлейва-жреца, ни Гандальва Серого, но пуще всего невестку свою ненавидела, что всю власть в Сарасберге к своим рукам прибрала и ее, Ассу, почитать отказывалась. И не забыла, кто Рагхильду однажды в Сарасберг вернул, из плена вызволивши.
Злой обман братья удумали, и великую смуту мог он посеять в землях норвежских. Да только на все была готова кюна, чтобы Рагхильду с союзниками верными рассорить и тем погубить и Эйнара Губителя Заговоренных, и Харека Волка, и Оттара Рваного. "А коли после правда раскроется, - думала Асса старая, радуясь в мыслях своих да руки потирая, - то худо Рагхильде будет, без вины воинов смелых, недавних свои спасителей оклеветавшей. Не останется у ярлов к ней прежнего доверия, и уж это-то справедливо будет, видит Один".
Видела Асса, на чьей стороне скорая победа. Не будь столь яростны речи Оттара и столь горьки речи Эйнара - возможно, прислушалась бы невестка к их словам, поняла, что вовсе не на тех свой гнев обрушила... Но куда искреннее казалась обида Ситтрюга, а бесстыдный Халльвард даже шрам не побоялся Рагхильде показать. А та, ослепленная гневом и ненавистью к ложной вере франков, внемала речам родичей своих с большой милостью.
И задолго до того, как Рагхильдка знак стражникам подала, все ясно стало Ассе. И впервые обрадовалась старая кюна решению матери внука своего.

Но не одна Асса торжествовала внутренне, слова Рагхильды слушая. Торлейв жрец радости своей и вовсе не скрывал, ожидая решения последнего, да лишь глаза его с Эйнара угрюмого да разъяренного Оттара на кюн перебегали. Рагхильда речь свою держала все это время, Асса же молчала и молчание ее некую тревогу в сердце жреца рождало. Не знал он, что лучше будет - коли скажет слово тяжелое старая кюна или же и дальше молчать будет, другое ведал - лучше нынешнего шанса не представиться уже с Эйнаром покончить, ибо отпала ныне нужда в нем, так как потерян был Вингульмерк. Потому то и следил за тем, как поведет себя Асса, жрец, то зная, что не могла властная кюна совет весь просидеть, ни слова не сказавши.

Повинуясь одному лишь незаметному кивку голову, уронил Тьодольв трость госпожи своей, что прежде в руках держал - будто бы случайно, но так, что взгляды всех мужей и дев, что в зале собрались, мгновенно к нему обратились и к старой кюне, перед ним сидевшей.
- Вижу, готов здесь свершится суд правый да справедливый, - проскрежетала Асса громко, перекладывая голову с левой ладони на правую. - Но не возрадовался бы сегодня Один если бы не дочь моя. Вещая Дева она, правду говорят, и за лигу обман чует. Радуйся, Губитель Заговоренных, что сумел вернуть ее в наш дом.
- Теплом добрым сердце мое от того согрето, что сумел я некогда волю сына твоего исполнить и невесту ему привести, - глазами потухшими уже на кюну старую посмотрев, ярл опальный молвил. Никогда не искал он ссоры с матерью Хальвдана, да только с самого начала невзлюбила она тех воинов, что в поход хрингарийский ходили, и знал то Эйнар. - Вижу я, каков правый суд в доме Ингъяльда и тому рад, что Харальд не с вами ныне, а с благородным Гутхормом.
Поморщилась Асса, услышав имя это, и заблестели глаза ее еще злее, еще напористей.
- Вижу, хранишь ты память о Гудхорме. Добрыми друзьями будете вы на пирах в Вальхалле, когда придет твое время, Губитель Заговоренных.
Мог бы кивнуть просто Эйнар, слова эти неприятные услышав, да только вера ему дороже была, нежели жизнь собственная:
- Нет Вальгаллы, и богов кровавых, один лишь Бог есть, - чуть слышно произнес голосом слабым. Тяжело было на сердце у ярла, злом ему ныне платили за добро былое.
- То же и Харек говорил, бахвалился, что все боги в Рагнарек сгинул, а им на смену Белый Бог пришел, - Это уже Халльвард сказал, когда ему незаметно Асгаут знак подал.
Покачала седой головой старая кюна, будто опечалена была немыслимо словами этими.
- Что же тих так голос твой, Эйнар? Или Бог Лжи подарил тебе за верную службу шепот змеи подколодной? - усмешкой исказились ее лоснящиеся губы, а речь была сладка, но ядовита. - Слышала я также, что милосерден Белый Бог ко своим слугам, да вижу я, что не больно-то ты надеешься на его заступничество.
- Небесный Владыка, да правит над земными, - казалось окреп несколько голос Эйнара. - И не мне в милости его сомневаться.
- Верно говорят, кюна, что те кто к Белому Богу ушел духом слабы стали и врагов своих прощают теперь, щеку вторую под удар подставляют, - тихо Рагхильда сказала, на Ассудаже не взглянув. Взгляд ее к Эйнару прикован был.
- Ибо сказано: "Всем воздастся по делам их", - не было слышно страха или дрожи предательской в голосе ярла. - Бог все видит...
- Все видит лишь Один, отдавший око за свою мудрость, - вскинул ладонь Торлейв.
А Асса лишь улыбнулась в ответ всем речам этим - той улыбкой, что лишь одна она могла улыбаться.
Чувствовала старая кюна, что движется дело к концу и недолго жить остается Эйнару Губителю Заговоренных, но нужно ей было, чтобы последнее слово Рагхильда сказала.
Рагхильда миг задумчива была, потом в ее глазах задумчивость решением сменилась.
- Раз ты так веришь богу своему, Эйнар, вот мое решение. Пусть Боги рассудят, кто из них сильней. Судебный поединок по законам Одина назначаю. Как раньше у предков заведено было. Помнишь, Эйнар? Победит твой жеребец жизнь подарю, отпущу на все четыре стороны, решат иначе Боги умрешь Эйнар.
Поначалу, о поединке услыхав, усмехнулся Оттар, порешив что вновь на крепость мечей проверять их с Эйнаром будут, да только хитрее была Рагхильда, нежели Асмунд недалекий - о более древнем обычае вспомнила, однако же славный конь был у херсира Рваного и решил он коня своего ярлу дать, дабы тот состязался со скакуном конунжим.
- Хороший обычай это и богам угодный, - временем тем жрец Тора молвил. - Увидишь ты, иноверец, что ничего не стоит заступничество франкского бога пред лицом Одина суровым.
- Согласен я на испытание, - Эйнар отвечал, да только не слышно было в его голосе ничего, кроме грусти. - Господь, да рассудит нас.
- Против коня твоего будет мой жеребец биться, - ответила Рагхильда. - Ибо я обвинителем выступаю. До смерти бой сей будет. И да рассудит Один суд наш.
- Мудрый выбор, мудрый, - хохотнула кюна Асса, и непонятно было многим, чем ее веселье вызвано.
- Когда быть бою тому? - спросил херсир, на старуху покосясь недобро, за что взгляд злой Тьодольва заслужил.
- Завтра, - решительно вставая произнесла кюна. - После расвета и молитв к Одину.
Смех свекрови и замечание ее без внимания женщина оставила.
- Пойдем господин, - молвил не ответив кюне, Рваный. - В молитвах ночь эту проведем...
- В молитвах да остроге, - добавил Асгаут ярл. - Дабы сбежать не удумали!
Рагхильда под звон серебра, что ее украшало и статус определяло покинула зал в свои покои удалившись.
Вздохнула кюна Асса - захотелось ей на минуту сбить спесь с невестки и помочь Эйнару Губителю достать такого коня, что бой бы выиграл. Но переборола злая мудрость глупую досаду, ничего не сказала Асса. Помог ей верный Тьодольв подняться с кресла, и удалилась Асса вслед за Рагхильдой, бормоча себе под нос проклятья и молитвы Одину.

Земли Мера. Близ Нидораса. Хакон-конунг.

Умные люди учатся на ошибках – то истина со времен давних. Но сладость победы да облегчение оттого, что Харальд да Гутхорм сдюжили змею хребет преломить, сделали черное дело. Даже Хакон, до встречи с посланцем от зятя бывший настороже, этой ночью лег спать с легким сердцем. Да недолго его дрема длилась: ночь взорвалась криками да лязгом оружия. Впрочем, все кончилось быстрее, чем началось, и конунг Трандхейма мог лишь помочь гридням, извлекающим Грютинга-ярла из-под остатков шатра. Увидев, что стало с их предводителем, оркдальцы едва не кинулись в ночь, за коварным врагом. Тут и там слышались крики, что надо кровь лиходеев из жил выцедить да тела их волкам диким отдать. Понимал Хакон, что то - гнев праведный, но и другое видел отлично: коли бросятся эти мужи мести искать – будет врагу ночному пожива. Нет, тут не гнев яростный нужен, но хладный ум да месть ладно измысленная. Возвысил конунг колос, веля людям опамятоваться, и собравшиеся вокруг властелина воители транделагские тому хорошей причиной явились. Как не злы были оркдальцы, но поднять руку оружную на соратников не рискнули, Тем паче, что ярл Грютинг, из-под шатра извлеченный, был еще жив. Много ран было на теле его, но все неопасные. Видимо, Фрейа, любящая красивых мужей, смерть ярлову стороной провела, не возжелала отдать оркдальца в лапы соперницы-Хель. Гридни тому сильно возрадовались, мигом подняли Грютинга на руки да в другой шатер унесли, знахаря кликнув. Хакон с ними пошел: хотя воин, в боях опытный, уж видел, что раны союзника не смертельны, хотел конунг подробнее все разузнать. Рассказ целителя все подтвердил: жизни ярла оркдальского ничто не грозило, промахнулась дочь Локи, не морозить ей славного мужа в хладе царства подземного. Но раны должны были надолго приковать воителя к ложу.
«Не по нраву то Харальду будет, - мрачно подумал властитель Транделага, из шатра выходы. – Трудные битвы у нас впереди, и вой вроде Грютинга – потеря тяжелая. Ум ярла уж нас не раз выручал, а ныне болен он, да не в бою пал от ран – по беспечности покалечился. Видать, боги нам предупреждение шлют да заповедуют радоваться до времени. Лишь когда враг последний на дубу священном повиснет, можно нам будет кубки наполнить. Далече зять мой зашел – и нет войску нашему ныне обратной дороги. Ежели сейчас руку разящую остановим – окрепнут обиженные. Надо скорее с Харальдом да Гутхормом перемолвиться».
Но, невзирая на мысли такие, не стал конунг воителей в путь поднимать до утра. Лишь когда дева-солнце явила колесницу свою на востоке, потрепанная, но все еще грозная рать направилась к Нидорасу.

Прохладным ветренным утром Гутхорм-ярл смотрел, на обычное утреннее правило хирдманнов.
"Кто из них верен Харальду? - думал он. - Не отличить! Если предатель умён, то лишь великое везенье поможет изобличить его."
Берсерк тяжело вздохнул. В последнее время он всё чаще вспоминал те времена, когда предавать было некому, просто потому, что были лишь он, Рагхильда и враги. Тогда всё было проще - со звериным упорством беги, таща за собой сестру и не зная, что скоро на пути встретится лагерь вольных воинов и будет первый его настоящий бой с могучим Хьялли.
"Ужели старею? - удивился Гутхорм и расправил плечи. - Нет! Мышцы крепки ещё, а разум остёр!"
- Что-то не весел ты, ярл, - подле дяди конунжего другой гридень оказался - телохранитель харальдов Укси, здоровяк, каких мало. - Уж какую вражину одолели недавно, а ты кручинишься.
Гутхорм смерил дюжего телохранителя взглядом.
"Размяться что ли?" - подумал он, а вслух сказал:
- Сражение мы выиграли великое, но враги наши всё ещё сильны. Гандальвовой головы на шесте я пока не видел!
- Да уж, недалек тот день, когда и она там появиться, - во все зубы улыбнулся гридень. - Уж повезло очень конунгу Серому, что прогнал его со двора Неккви, а то бы сейчас уже клевало воронье труп его.
- Покуда не склевало, победа наша неполная! - Гутхорм нахмурился ещё сильнее. - Да и кто знает, какие мстители остались из родичей Неккви!
- Твоя правда, славный ярл, - присел на крыльцо Укси, вздохнул, плечи расправив. - Нет до сей поры вестей от Хакона, государь все гадает - удалось ли одолеть змея старого, али добивать придеться.
- А что поделывает конунг? - Гутхорм наконец задумался, что телохранитель, вообще-то должен быть рядом с Харальдом
- С Ульвом и Дагласом в кости играет, - решил берсерк, что можно дяде конунжему сказать, чем занят государь великий. - Время коротает он, вестей ожидая.
Усы Гутхорма разlвинула усмешка. Хоть и возмужал Харальд, но кое-где всё ещё оставались живы в нём юношеские привычки.
- Что же воин, давай и мы с тобой скоротаем время! Возьмёшь потешные мечи, али боевые обнажим?
- С потешными не бой - потеха одна, - усмехнулся тут и воин, немного недовольный, что только сев подниматся приходиться. - На задний двор пойдем, ярл - другие гриди мешаться не станут хоть.
- Пойдём! - ладонь Гутхорма привычно легла на обтянутый шершавой кожей черен меча.
Остановились воины позади усадьбы, да обнажил тут клинок Укси, взмахнул пару раз, руку разминая:
- Начнем, ярл? - Спросил, да ответа не дожидаясь удар нанес рубящий, в плечо метя Гутхорму.
Телохранитель был могуч и умел, но вот по опыту ему было далеко до Гутхорма.
"Кажется Хьялли покрупнее был, - думал ярл, пропуская могучее тело мимо себя и коротким ударом ноги, вышибая землю из-под супротивника. - Да нет, это я тогда был мельче!"
Повалился Укси, да тут же на спину перевернулся, пяткой в голень гутхомову ударяя.
Не успел ярл убрать ногу от удара и сам едва не повалился на земь, но сумел перекатиться через плечо и встать.
- Скажи мне, Укси, верен ли ты Гутхорму? - спросил он, обходя
- Я Харальду верен, - поднялся временем тем берсеhк, меч поудобнее перехватил.

- Хорошо, когда есть верные люди рядом! - меч Гутхорма, выписывающий в воздухе замысловатые восьмёрки, полетел вперёд, норовя достать здоровяка в грудь.
Однако Укси не зря был телохранителем конунга и сумел отбить выпад ярла, уведя клинок в сторону, а затем сделал шаг вперед, норовя ударить Гутхорма кулаком в грудь.
Гутхорм ждать страшного удара не стал и сильно боднул Укси в лицо. Из разбитого носа здоровяка потекла кровь.
Зарычал Укси, видно начинал он контроль над собой терять и все труднее ему было силу берсеркову сдерживать. Внось меч свистнул - косой удар в бок нанес здоровяк.
Гутхорм отпарировал косым блоком, так чтобы меч Укси унёсся в сторону, заставляя того тратить силы на возвращение себе власти над клинком, а затем резко дёрнул меч на себя, оставляя на руке телохранителя узкую резанную полосу.
Бросил что-то сквозь зубы берсерк о происхождении Гутхорма и матери его, и бабке с пробабкой, а после в другую руку меч перебросил, рубящий снизу пытаясь нанести.
Гутхорм в ответ на эти слова лишь обидно усмехнулся и...Укси, наверное, так и не понял, что случилось. Его меч столкнулся с ярловым, а потом рукоять вывернулась из пальцев телохранителя и устремилась к небесам, а мысок сапога Гутхорма пребольно вонзился ему под колено.
С криком рухнул Укси на землю, да так и остался, подниматься не став.
- Довольно, ярл уже, - произнес он, дыша тяжело. - Не хочу ярость берсеркову высвобождать.
Гутхорм многое мог бы сказать по поводу того, насколько помогла бы Укси эта самая ярость в схватке с более опытным берсерком, но промолчал и просто протянул руку телохранителю, помогая подняться.
- Служи Харальду верно, Укси! - сказал он, отдавая телохранителю меч, а мысленно закончил фразу:-
"А не то...ты видел, как я бьюсь!"
Тогда то и застал их страж один запыхавшийся:
- Гутхорм ярл! Вот где ты! - Прокричал он. - Тебя Харальд зовет спешно!
Гутхорм молча поспешил в покои Харальда
- Рогволд там... - поспешил добавить хирдман. - Вести принес с поля битвы.

Рогволд и Харальд
Я и Тельт.


На следующее после веселой пирушки в честь возвращения сыновей утро Рогволд решил лично наведаться к Харальду, что все еще гостил в Нидаросе, и сообщить ему радостную весть – Неккви-гадюка лишился головы, а вместе с ним и войско его разбито!
Вместе с собой захватил Рогволд Мудрый Хрольва да Ивара, едва отошедших от беспокойной ночи. Облачившись в одежы дорогую да опоясавшись мечами парадными, новые властители Мера важно, в сопровождении верных гридней, покинули усадьбу.
Час спустя стучались они уже в двери резиденции Харальда, черня ленивых стражников на чем свет стоит да обещая им плетей в количествах немерянных, ежели они, падаль харальдовск… то есть просто падаль, не откроет им ворот и не впустит Рогволда Великого вместе с сыновьями, возвратившимися с побоища великого, внутрь. Ибо разговор важный у них до Харальда имеется.
Неохотно отворяли ворота гриди - Нидорас весь ныне заполнили люди агдирские, тех же кто вы бойне недавней выжил прочь выгнали, в деревни окрестные, да там заставили присягу Харальду и Рогволду принести. Вот и сейчас хельд, что старшим у ворот поставлен был, медленно створки открывать велел, показать дабы, что не столь уж великая птица этот Рогволд, по сравнению с господином их - Харальдом Хальвдансоном.
Войдя Рогволд скорым шагом отправился прям в покои хозяина усадьбы и, громко стукнув в полуоткрытые двери, распахнул их настежь и прошествовал внутрь со всей своей свитой разодетой.
- Привет тебе, Харальд! - с порога бросил Рогволд Мудрый, - весть радостную с поля боя за Мер прими!
- И ты здоров будь, ярл, - молвил в ответ конунг, прядь белую, спутанную откидывая на затылок. Двое телохранителей его вытянулись позади стула конунжего, на рукояти ладони положив. - Что же за весть такая, что ты, в своей усадьбе сидючи, ее поперед меня узнал?
- Так сыновья мои, что чьими руками победа ковалась, вперед твоего войска и гонцов отправились, ибо невтерпеж им было батьке своему новость желанную донести, - с этими словами с гордостью взглянул Рогволд на сыновей своих, подле него стоявших.
- И давно ли вернулись они? - Харальд вопросил.
- Едва два дня минуло. Позволь, конунг, Ивар поведает тебе о битве мерской? Я уверен, ты захочешь услышать того, коий своими руками воев Неккви крушил.
- А что же тогда два дня долгих вы ждали, прежде чем до меня вести эти донести? - Сурово брови сдвинул Харальд, да на пальцами крепко подлокотники сидения своего сжал.
- Так ведь думали, твои гонцы работают справно, - подметил Рогволд, брови картинно вскинув, - али зазря хлеб едят?.. да и разве не слышно было песен веселых, коими наша усадьба вчера допоздна полна была? Неужто никто из людей твоих не поспешил доложить тебе?
- Холопы твои завсегда рады вместо работы - пьянствовать, - заметил конунг, но уже без прежней суровости. - Ну, что же, Ивар Рогволдсон, слушаю я тебя со всем вниманием.
И выступил вперед Ивар, взглядом отца подбодряемый, и рассказ о битве жесткой повел. Не обделили боги сына Рогволда Мудрого красноречием – весь в отца пошел. Покуда говорил Ивар, вои, что помоложе кулаки сжимали да терзали рукояти мечей добрых – так ладно лился рассказ, что прям пред глазами кровопролитие стояло.
Не упустил случая Ивар помянуть личные – и брата в том числе – заслуги перед викторией мерской, поскольку сам верил, что во многом их усилиями победа была добыта. Предательство свое расписал – прям ковер заморский, с востока далекого.
Как закончил рассказ свой сын Ровголда, так тишина в зале воцарилась.
- Вот как значит, - спустя время некоторое произнес Харальд, задумчиво прядь длинную на палец накручивая. - Что же, достоин ты большой награды Ивар, и ты Хрольв - славных сыновей Рогволд вырастил, стать отцова в них угадываеться.
Добрыми слова казались, да только проглядывал в них смысл скрытый: "Мол и сам предатель, и сыновья не лучше".
Оставшись глухим к намекам конунга, Рогволд так отвечал:
- Сыновья мои чтят слово отцовское, кое для них превыше всего, - чуть помолчав, он добавил, - Сигурд, брат мой, спрашивается о сыне своем. Раз выполнил я свою часть сделки, должно и тебе, Харальд, свою часть исполнить.
- И что же желает Сигурд? - С порога раздалось прежде, чем конунг ответил. То Гутхорм, дядя конунжий в горницу пришел.
- Вернуть сына своего, - обернулся на голос Рогволд.
- Неужели ему в дружине конунга худо так, что он уйти желает? - Улыбнулся ярл, на лавку садясь у стены, да взгляда с Рогволда не спуская. Не доверял никому Гутхорм, а уж перебежчику и подавно.
- Ему, может, и не худо, мне до того дела нет, а вот отцу без сына - тоска. Да и кто спрашивает мнения его? Раз сказал батька, значит, исполнять должно.
Рассмеялся Харальд на слова эти:
- Я гридней добрых силой не держу, захочет - так пусть возвращаеться к отцу своему, еще и драгоценными дарами пожалую за службу верную.
Смерил взглядом недобрым племянника ярл, да не сказал ничего.
- Прекрасно. Думаю, Сигурд сам придет да повидается с сыном своим - там и решит. Не все же мне его устами служить, - помолчав слегка, ярл Мера добавил, - итак, все, что я хотел до тебя донести, я донес.
- Гутхорм, собирай людей - встречь Хакону выступим мы, с победой его поздравить, - повелел конунг, с кресла поднимаясь. - Там и награду каждый получит достойную.

Сарасберг. Утро

Как и было приказано кюной вещей, привели конюхи лучшего жеребца, какой был только в Сарасберге - красавец то был вороной с одним лишь пятном белым на лбу в виде треугольников трех - поговаривали, что еще когда жеребенком он был - жрец Фредрик ему шерсть так окрасил и Одину его посвятил, а еще говорили, что конь этот от потомства Слейпнирова и нет ему равных на всей земле. Некогда хотела отдать сыну скакуна Рагхильда, да жрецы не велели, сказав что не для смертных зверь этот, но для богов лишь и дел им угодных.
Вот и в этот день на алтаре зарезал троих баранов Фредрик, у Одина прося взор свой направить на суд этот, а кровью жертвенной коню шерсть белую измазал, да напоил, желая злобу в сердце животного дремавшую, пробудить. Скалил зубы конь, Хальвниром прозванный, да улыбался жрец верховный, ожидая, когда приведут Эйнара и скакуна его.
Для поединка, богам угодного, избрали за Сарасбергом поляну большую, деревьями окруженную - немало людей собралось смотреть за судом Асов, да за тем, сумеет ли христианский ярл жизнь свою спасти. Наемники датские и личные гриди жреческие кругом встали, а после дружинники, одной Рагхильде верные привели Эйнара и Оттара, в стороне их поставив под охраной, дабы убежать не могли - лишь четверым воинам ближайшим доверила дело это кюна, да еще четверых ей Горм дал хускарлов ближайших.
Сам воевода датский подле трона кюны сидение свое поставил, желая зрелищем насладиться - не было дела ему до того, победит кто и будет ли христианин казнен, лишь развлечься желал дан после скуки многодневной. Большую часть войска его ярлы в Вестфольд повели, супротив братьев наумдальских Торварду лендрману на подмогу, сам же Горм в Сарасберге остался и оттого маялся бездельем.
Пришли и венды на обряд священный посмотреть и еще люда немало, а вскорости уже привели воины Эйнара и коня оттарова, что должен был с Хальвниром биться. Воззвал к Одину Фредрик, произнесли молитву короткую Эйнар сотоварищи, оттолкнули подальше зевак праздных хирдманы, поле расчищая для сражения коней свирепых - оба уж удила рвали.
Тогда-то, подле Фредрика и возник Торлейв, прошептавший что-то жрецу Одина. Кивнул благосклонно на слова эти старый служитель. Все лишь веления Рагхильды теперь ожидали.

Возле Гиллисберга. Асмунд Кровавый

- И такмо повелел Господь, не оставив на месте городов, рекомых Соддом и Гомора ничего кроме пепла и серы, а жена лотова, что обернулась тогда вопреки велению Божьему, в столб соляной обратилась...
- А дальше-то что было? - Нетерпеливо прикрикнул на рассказчика Асмунд. С тех пор как уехал Эйнар, пусть и держали мятежника пленного под стражей, да только утратили к нему интерес, один только отрок, бывший раньше у священника Григория убитого в услужении, подле конунга самозванного находился, писание ему пересказывая, Кровавый же, сам того не замечая, все больше интересоваться стал книгой этой священной. Отрок же был доволен еще того больше, что недавно крещеного сумел рассказом своим увлечь.
- Да все, - смущенно мальчишка произнес. - Покарал так господь за грех мужеложества жителей городов этих.
- Туда им и дорога, - сквозь зубы процедил Асмунд, по иному перед ним раскрылось учение христианское - коли раньше он слышал лишь о том, как слабости человеческие превозносят служители креста, то ныне истории, что больше ему по духу были узнал - про потом великий, да про смешение языков, да про Казни Египетские (хотя и не знал он, ровно как и рассказчик юный, что есть такое Египет этот) больше всего нравилось ему слушать.
"Не так уж слаб этот Бог, коли способен города в прах обращать, - пронеслось в разуме Асмунда. - А раз покинули меня Асы Светлые, то такому Господу служить мне не зазорно будет".
Вновь он на крест покосился, что на шее его висел.

Берег реки Эльв, возле Гилисберга. Лагерь Харека Волка и Ратибора
совметсно с Тельтиаром
Покуда вели телохранители Рагхильды Эйнара и Оттара в острог, где им предстояло поединка жеребцов Одина ожидать, успели они стакнуться с воином одним, что сопровождал их от Гиллисберга, и велел ему Оттар немедля послание Хареку Волку послать, дабы не медлил храбрый конунг Ранрики и делал дело то, о коем условились они с Эйнаром.
Поспешил хирдман верный к соратникам своим, поведал им, в какую беду попал их ярл, коварно оклеветанный и приказ Оттаров пересказал. Споро нашли хирдманы коней ладных, да самый быстрый из людей Эйнара послание заучил такое: "Не видать нам подмоги в Сарасберге. Действуй споро и как уславливались", и в путь отправился. Остальным же надеяться оставалось, что вовремя он до Харека Волка добереться.
Всадник ехал два дня и две ночи, ненадолго останавливаясь в хуторахна ночевку, и троих коней уже сменил в дороге, так что уже к вечеру дня второго был у Харека в лагере.

Тем временем на берегу Ран Эльва войско собранное Эйнаром, и рать приведенная ему на подмогу Хареком маялись от безделья. Уже три дня сидели они без дела, с тех пор как Эйнар ушел на поклон в Саросберг за помощью ратной. Более всех роптали воины Асмунда, которые присоединились к Эйнару после его поединка. С большим трудом Харек уговорил их остаться, намекая, что не избежать им сражения, лишьо подождать надо подмоги из Саросберга. Но чуял он уже неладное, что с Эйнаром что-то случилось...
Харек уже собирался лечь спать, когда ему сообщили о вестнике. Сам конунг Ранрики вышел ему навстречу, и выслушал послание Эйнара
- Вот такие слова передает господин наш, уповая на разум твой и дружбу, Харек конунг, - закончил рассказ свой гонец.
Харек поспешно созвал своих соратников на совет. Были это вожди, уже не раз испытанные в битвах, и ходившие с Хареком во все походы. Почти все они пришли с ним из Ирландии.
- Вот такие вести принес нам вестник. Не стоит нам ждать от кюны ни помощи, ни благодарности, а это значит, что мы сами остаемся один на один со свеями. Я собрал вас, чтобы держать совет, что нам делать. Скажу сразу, просто отойти в Ранрики, не попытавшись освбодить супругу моего товарища и союзника я не позволю. Посему, лишь одно мы должны решить - как нам вести себя со свеями, и что делать, чтобы освободить тех, кого свеи взяли в плен во время своего вероломного нападения... эйрик поступилне по законам воинским, и не по законам чести... А потому и я считаю себя свободным от них в отношении Эйрика и его войска.
- Верно то, - Ратибор первым молвил. - Злое дело свеи уделали, так неужто мы должны с ними по чести воевать, после всех злодеяний их?
- Только как нам их одолеть, и землю от них освободить, коли их трижды больше чем нас, и все у него воины опытные, в доспехах полных, и с оружием добрым?- произнес Гуннар, один из норвежцев, пришедший с Хареком из Ирландди, и которому харек доверил командовать воинами из Хейдемерка. -Даже если по покровом ночи нападем на свеев, то лишь доблестно погимнем мы сражаясь.
- Рановато нам умирать, - то уже Ярослав сказал, меч поглаживая. - Со свеями не поквитавшись. А что, если убить Эйрика?
- И что это нам даст? - возразил Харек. - Как толкьо мы убьм Эйрика, свеи убьют Сигрун, и с прочими пленниками церемониться не будут.
- Быть может ярлы его сговорчивее будут без конунга? - Поспорил хольмагардец.
- Может часть и уйдет - тех кто пришел из Вьярмаланда или Гаутланда. А вот те кто с ним - они мог ут быть не такими сговорчивыми. Нет уж, Эйрик пока нужен живым. Его нужно захватить. Сигрун охраняют слишком хорошо, чтобы ее освободить, не подняв переволох. Но вот сам Эйрик... Наверняка он, будучи хозяином положения, чувствует себя в безопансности.
- И что же ты предлагаешь? - Ратибор спросил. - В усадьбе и деревне свеев и гаутов немало, пусть они и не охраняют денно и нощно Эйрика, да все одно на защиту его встанут.
- Даже в отхожем месте? -спросил вдруг один из ирландцев, хохотнув. - Можно подумать, он и туда с охраной ходит.
- Кто его знает, - другой хирдман молвил. - То проведать надо, прежде чем говорить.
- А ты бы сходил и поглядел. Может он там золото набирает, чтобы хирдманам платить. Вдруг ему тролли секрет открыли, как навоз в золото обращать?
Хирдманы засмеялись.
- Он сам - отродье троллиное!
- А ведь хорошая мысль - подстеречь Эйрика и увести. - сказал Харек задумчиво. - Живым в наших руках он будет более ценным. А за освобождение коннунга своего свеи многое отдадут. А уж где его подстеречь - это уже слуги лучше всех знают. С ними бы потолковать как следует. Уж в конюшню к своему скакуну он должен хоть два раза в день за глядывать. Да и девок к себе он наверняка водит. Тоже охрана явно притом не присутствует. Мало кому из знатных вождей по нраву, когда кто-то на их утехи смотрит.
- И что, девкой переоденешься ты, Харек?
Хирдманы засмеялись. Харек густо покраснел.
- Ну уж нет. Я не Тор, а Эйрик не тупой великан, который на такую уловку попадется
Хирдманы засмеялись еще больше, вспоминая эту историю про то, как Тор переоделсяженщиной, чтобы убить великана, который позарился на его невесту.
- Тогда слуг надо поспрашать, а кто это сделать сумеет?
- Я сумею. - отозвался Ратибор. -Чай слуг этих я набирал, и вряд ли кто из них оружный был, когда свеи нагрянули
- Тогда как разузнаешь, так и решим, как нам змеюку подлую свейскую изловить, - с жаром Ярослав воскликнул.
- На том и порешим. - сказал Харек, хлопнув ладонью. - А в усадьбу проникнуть лучше во время, когда все спать ложатся, а выкрать его тоже лучше ночью, но ближе к утру, когда стража не такая бдительная. Потому идея выкрасть его у отхожего места, когда он оттуда возвращаться будет мне кажется весьма здравой. Если он там вообще бывает... Потому разузнайте у слуг все, что сможете. где бывает, куда ходит, когда спать ложится, когда встает, а там уже придумаем что с ним делать...

Сарасберг.

Много народу собралось посмотреть на суд Богов. Медленно обводила Рагхильда собравшихся холодным взглядом, ожидая, пока все будет готово. Вот привели коней, что сражаться должны будут, уже готовы они были к бою - слышится нетерпеливое ржание Хальвнира да всхрапывание коня Оттара. Встала Рагхильда, выпрямилась, статная и холодная, будто тело ее было из глыбы льда высечено, а в жилах вода морская текла, еще раз оглядела всех, и кивнув головой, села на место.
Тут же загомонили все собравшиеся, а конюхи повели животных к поляне.
Вылетел конь Рагхильды на поляну, стал взбрыкивать и топтаться по середине так, что те, кто еще минуту рвался поближе посмотреть на происходящее, отпрянули, дабы не попасть под копыта зверю.
Второй же конь, сделав круг, встал, прочно уперевшись всеми четырьмя копытами, и поднял уши, завидев своего противника.
Тогда и Одина конь обратил свое внимание на оттаровского жеребца. Пару минут стояли они, пристально друг за другом наблюдая и выжидая, что же сделает соперник. Видно было, что не успевший отдохнуть конь пленного не очень желал вступать в поединок с молодым, полным силы и пыла жеребцом. И что Хальвнир, если и бросится на противника, то будет биться неистовее, чем берсерки. Тут щелкнул кнут, и от неожиданности животное, кюне принадлежащее, встало на дыбы и замолотило копытами воздух.
Отшатнулся скакун Оттара, заржал и вбок скакнул, уворачиваясь от мощных ударов крепких мохнатых ног. Тут же опустился Хальвнир и бросился на врага.
Долго гонялись друг за другом кони, свирепо кусая друг друга за шеи, за крупы и бока, пытаясь раздробить острыми, широкими копытами противнику кости. Страшное это было зрелище, ибо беспощадны и безжалостны воины животных.
Смотрели, словно завороженные на схватку эту все собравшиеся - что норвежцы, что венды и даны, никогда раньше не доводилось им видеть суда такого, ведь древен обычай сей был и редко когда применяли его. Оттого и не могли глаз оторвать люди от коней взмыленных. Один лишь Эйнар стоял, глаза закрыв и молясь тихо, рукою левой крест на груди сжав. Не видел он сражения, но Бога Белого молил о помощи.
Рядом же с ним Оттар стоял, взглядом цепким шансы коней оценивая и кулаки крепкие сжимая до хруста, ибо видел, что его жеребец слабее оказался, нежели кюны скакун. Быть может и правда то была ворожба богов северных, что отступников от веры древней покарать желали?
Но вот наконец стал терять и без того немногочисленные силы храбрый и могучий конь Оттаров. Вскоре повалил его Хальвнир, и тот лежать остался, показывая, что проиграл он битву.
Но не остановился неистовый (а может, просто напуганный) конь, скакун Одина, стал топтать копытами дальше и кусать противника, пока не пришел тому конец.
С трудом потом поймали Хальвнира, увели в конюшню залечивать ему раны и приводить его в порядок.
Опустил голову херсир Рваный, видя гибель коня своего, знал он, что не последняя это смерть нынче. Усмехнулся Горм-воевода, исходом сражения довольный - любо было ему за битвой такой необычной наблюдать.
Тут встала кюна Рагхильда и обратилась ко всем присутствующим:
- Все свидетели, свершился Суд Богов! Асы не потерпят лживых учений почитателей Бога на кресте! И все тому свидетели!
- Неужто богам мы уже не поверим? - заметила громко Асса, вызвав своими словами гул голосов.
- Таково решение Одина, что карает неверных, тех, кто отрекся от истинной веры. Я сколь угодно благодарна тебе, Эйнар, за свое спасение, но предательство выгораживать не стану ни из благодарности, ни из-за чего другого. Отступники должны быть наказаны, такова воля богов. Казнь ожидает вероотступников!
С улыбкой грустной смотрел на кюну Эйнар ярл, да в глазах его печаль застыла, но сраха не видно было:
- Я прощаю тебя, кюна Рагхильда, - наконец произнес он, так чтобы все слышали. - Бог тебе судья и приговору твоему.
- Нет Эйнар, это тебя Боги осудили за то, что отрекся ты от них, - воскликнул Торлейв, вперед выступая. - Дозволь госпожа приговор твой исполнить немедля!
Сурово взглянула Рагхильда на жреца, как бы недовольная его восклицанием, но все же махнула рукой, равнодушно скользнув взглядом по осужденному. Весь ее вид давал ясно понять, что она свое последнее слово сказала, а угрозы карой чужого лживого бога до нее даже не долетели.
- А с этим что делать, кюна? - То уже Фредрик старый спросил, на Оттара указывая.
Кюна обернулась на Оттара, и на лице ее ясно читалось раздражение.
- А этого..Этого отдать жрецам и в жертву принести. Пусть прольется кровь веропродавцев, чтобы возрадовались боги и благословили нас.
Кивнул сдержанно верховный жрец в ответ на решение такое, у Торлейва же лицо просияло от радости, ровно как и у Асгаута ярла - да только на них все равно никто в момент этот не смотрел. Оттар же, слова кюны услыхав, бросился на стражей данских, одного с ног ударом кулака сбив, да тут остальные навалились на него, к земле прижав.
Хотели вмешаться хирдманы Эйнара, к мечам потянулись, но жестом остановил их ярл обреченный, не захотел, чтобы понапрасну люди его кровь проливали в схватке бессмысленной. А временем тем слуг двое веревку перекинули через ветвь крепкую дерева, что ближе всего росло - был то ясень могучий, Одиново древо. Бросил Торлейв приказ гридням своим, погнали они тычками копий Эйнара к дереву, тот же с каждым шагом к гибели своей приближаясь, вспоминал поход хрингарийкий, да Брана - ирландца, что так же повешен был жрецом Рунольвом Чертополохом на дереве.
Повторялось все. Но раньше были с ним Харек и Сигрун, сейчас же - один он остался. А петля уже горло его стянула туго. Стоял подле Торлейв жрец, ухмыляясь в бороду, да прежде чем приказать вздернуть Эйнара, прошептал ему:
- А после с женой твоей и Хареком так же поступлю я.
Забился тут Эйнар, бросился на жреца, да вдое воинов веревку натянули, поднимая над землей ярла обреченного. Напрасно хрипел христианин, гибель свою отдаляя - не осталось у него ни шанса единого вырваться из пеньковых обьятий. Но вот наконец перестал он дергаться, застыл навсегда, на ветви дерева покачиваясь.
Рагхильда не смотрела за приготовлениями, не смотрела она и на самого Эйнара. Словно ледяная скульптура, ожившая на пару мгновений, она снова замерла, вперив чуть усталый и, возможно, оттого суровый взгляд вдаль. И только когда все было готово и веревку уже накинули ярлу на шею, повернула она голову и пристально смотрела на христианина, бывшего сподвижника и спасителя, не отводя глаз. Она не слышала, что сказал Торлейв Эйнару, но могла предположить, и со скрытой тревогой поняла, что радует ее сие намерение, и что лично она проследит за казнью Сигрун.
Затих Эйнар, предатель своих богов, затихла и вся поляна. Рагхильда постояла еще пару минут, молча глядя на повешенного, потом повернулась и так же спокойно, как и появилась, отправилась обратно в свои покои. За ней же двинулась и Асса, храня чинное молчание.

Южный Мер. Арнвинд и Раннвейг.
Раннвейг сидела в комнате в доме, что конунг ей подарил и смотрела на двери длинного дома. Арнивинд... Сколько она не намекала, но дальше положения наложницы продвинуться не удалось.
Женщина вытянула руку, на запястье звякнули тонкие серебрянные браслеты украшенные сплетением рун. Только не было счастья от этих полосок металла, ведь у Хильд они лучше и дороже, да и делает она все что пожелает. И слова ей конунг не скажет.
А теперь вот из Эрика веревки вьет, а тот как собака побитая ходит. Эрик... Да взошла бы она на его ложе брачное, да конунг лучше ярла.
Скрипнула дверь, открывшись.
Арнвинд вошел достаточно тихо, взгляд у него был хмурый, на лбу показались морщины - видимо неприятные ему выпали нынче думы.
- По нраву тебе обучье новое? - Спросил он у женщины, видя, что та на украшения смотрит.
Раннвейг сначала вздрогнула от неожиданности, но увидев конунга заулыбалась ослепительно:
- Конечно, господин мой. По нраву, это ты мне подарил. А почему печаль чело твое омрачает?
- Потому, что сестра моя дура, - проронил конунг, невольно наложницей залюбовавшись. - Но полно о ней, пусть у мужа ее голова о том болит.
- Она девочка маленькая, - улыбнулась женщина, к конунгу подойдя. - Прими это во внимание и не суди ее строго. Нет в ней мудрости женской пока.
Произнося это, Раннвейг глаза от конунга прятала, ибо мысли свои взглядом не выдать.
- Альвхеймарцу ее отдать стоило, чтобы позора на ярла моего не навлекала, - вздохнул Арнвинд, за плечи обняв женщину. - Ты-то не скучаешь здесь?
- Тихо, не говори так, - Раннвейг палец к губам конунга прижала, слова злые сдерживая. - По тебе скучаю, а это от места не зависит. Вот если бы ближе к тебе быть.
Вновь завела свою песню наложница.
- Куда уж ближе, - прошептал Арнвинд.
- Под крышей твоей, - Раннвейг картинно вздохнула.
- Опять ты за старое, - вздох конунга был куда более убедителен.
- Хорошо, - покорно согласилась женщина. - Я уже привыкла к твоим объяснениям, - оттолкнувшись от мужчины она села на кровать. - Они всегда одинаковы.
"Может сейчас. Может получится", - изобразив опечаленную деву подумала наложница конунга.
- Родишь мне наследника - тогда и заведем разговоры о женитьбе, - непреклонен оставался Арнвинд, видно было, что после разговора тяжелого с сестрой не в настроении он. - Поскольку не пристало сыну конунга безродным быть, а до той поры ты мне и так люба.
Раннвейг губу прикусила, ища слова. "Что же сказать такого? Уйдет в поход Арнвинд и этой девке подчинятся?" - метались в голове мысли.
- А ежели тяжела стану, а ты в поход уйдешь? А Один в Вальгаллу тебя призовет. Что сыну твоему делать прикажешь? - пустила в ход последний аргумент.
- А мой ли то сын будет?
- Ты сомневаешься в верности моей, конунг? - оскорбленно Раннвейг спросила.
- Правителю пристало во всем сомнение иметь, - ответствовал Арнвинд, подле наложницы на кровать садясь. - Да и не тяжела ты пока, хотя это и поправить можно.
Отодвинулась Раннвейг обиженно от конунга, хотя скорее кокетливо сие выглядело.
- Ты в поход собрался.
- А вот это уже не твое дело, - отрезал викинг, рукою ее за шею обхватывая и к себе притягивая, да к устам припадая.
Резко сопротивление женщина прекратила, понимая, до каких пределов игру эту с конунгом играть можно. В тоже время торопиться надо бы, время не стояло на месте, а то, что про Харальда рассказывали внушало тревогу за будущее ее.

(в роли Арнвинда Тельтиар)

Сарасберг. Все-все-все.
(т.е. я и Тельтиар)

Пока Эйнара-ярла к дубу вели, братья Вебьернссоны, что со всеми вместе были, следили за ним, глаз не отводя.
- Так и должно поступать с предателями, - обронил Халльвард тихо, заметив брата глаза испуганные.
- Слишком суров ты, Халльвард, - почти умоляюще Сигтрюгг протянул, - ты ведь тоже слышал - у него жена, ребенок будет у нее скоро... Она домой его ждет, ждет спасения. Ты представь только, за помощью к кюне поехал, а нашел у союзников бывших смерть верную...
- Ты правильно сказал, - помрачнел Халльвард. - Именно среди бывших.
А на шею ярлу тем временем уж веревку накинули.
- Говорят, для них за веру пострадать, умереть за Бога своего - высочайшее блаженство, - продолжал старший. - Вот и пусть наслаждается...
Короткое падение.
Сигтрюгг закрыл глаза.
- Это ведь мы его убили, брат.
- Нет, Сигтрюгг. Он сам виноват. Только сам, - и Халльвард положил руку на плечо младшему брату.
- Красота, - со смехом раздался позади голос Асгаута ярла, за всем этим делом наблюдавшего, а ныне обоих братьев обнявшего крепко. - Коли не вы бы, братья, так опять ушел бы негодяй от расплаты.
Сигтрюгг вздохнул только, Халльвард же, к ярлу обернувшись, кивнул:
- Наконец-то свое он получил. Впрочем, куда больше радовался бы я, окажись на его месте Харек Волк сейчас.
- Помню я о том, что сделал он с тобой, - согласился Асгаут, улыбки торжествующей не скрывая. - И о том мыслю, что когда узнает он о казни Эйнара, сам придет мести искать. Вендов с ним стравлю.
- И ему, стало быть, уж не удастся от возмездия уйти? - Халльвард нахмурился. - Коли по чести, так не верится мне в это. Вон сколько всего нам вытерпеть пришлось, сколько всего повторить по нескольку раз, прежде чем Эйнар наказан был... Харек силен ведь, ярл.
- Конунг Харек, - с какой-то неприятной усмешкой произнес Асгаут.
- Да куда ему в конунги, - махнул рукой Сигтрюгг, пытаясь показаться все же таким, как и обыкновенно. - Так, свезло просто... Но вот то, что ряды прихвостней его пополнились - это дурно. Любопытно мне было б знать, что на все это Харальд-конунг сказал бы, если б слышал.
- То, что он объявил себя конунгом, нам на руку, - Асгаут говорил медленно, поучающе. - Харальд не потерпит других конунгов в Норвегии, как вражеских, так и союзных.
- Значит, быть войне в любом случае, - Халльвард не спрашивал, да и не утверждал, а как будто делал вывод, в котором и сам уверен не был.
- После. А сейчас порадоваться вам стоит, что кюна за вас дело ваше сделала, да Оттара к смерти приговорила. Теперь уже не сумеет он гибели избежать.
- Да мы и так рады, - улыбнулся Халльвард, следом за ним, через силу, и Сигтрюгг.
Заметил ли ярл, что украдкой младший обернулся, взглянул на кого-то, кто прежде Эйнаром-ярлом был, а теперь лишь в петле раскачивался, с лицом, уродливой гримасой искаженной?
Должно быть, заметил. Сигтрюгг спешно отвернулся.
Щеки его почему-то покраснели.

Бристоль. Конунги Гандальв и Ивар.
Совместно DL & Easterling.

Путь альвхеймарцев завершился, когда впереди показались стены Бристоля. Словно вежливые гости. Норвежцы подплыли не торопясь, и давая возможность себя рассмотреть. Гандальву не с руки было будить в данных думы лихие. Ивар Рагнарсон сам вышел на берег – встречать гостя. Властитель поплоще, может, и затворился от воинственного соседушки да ярла послал сперва меч гостя забрать да волю добрую подтвердить. Сын Рагнара был не таков. На причале толпилось много людей, и бондов и ярлов, он выделялся средь них, будто сокол в стае утиной. Этот воин был вождь не только по праву рождения, но и по ощущению нутряному.
Едва крепкие руки гребцов подвели к берегу драккары, а услужливые рабы сходни к ним подтащили, Гандальв первым ступил на землю английскую. Он подошел к датскому конунгу, что спокойно стоял без оружия, гостя с терпением поджидая. Когда стали они рядом, стало ясно, как день, что викинги датские и норвежские от одних богов род вели. Оба вождя были крепкими и закаленными, хотя Ивар был помладше летами. Впрочем, победы военные и земли, принявшие его властелином, позволяли сыну Рагнара смотреть на альвхеймарца ни как младший на старшего, но как благосклонный хозяин на гостя. И даже гордый Гандальв не почуял в том ущемления прав – первым склонил голову, дана приветствуя:
- Здравствуй и ты, Гандальв, - почти одновременно с гостем поклонился датчанин.
- Путь мой был долгим, но стоило пройти столько глади морской да речной под полосатыми парусами, чтобы встретить северных войной в самом сердце земель англов и саксов. Ты, видимо, слышал, что в Норвегии ныне усобица. Рад, что здесь оружие викингов служит преумножению богатств скандинавских, а не братоубийству. Юноша, что был мне проводником и рассказчиком, говорил, что ты и братья твои за отца своего славную виру потребовали, да не серебром, а вражеской кровью, - продолжил Гандальв. – Тихо ли ныне во владеньях твоих? Смирились ли саксы, что ныне даны над ними, или ножи потихоньку вострят?
- Слышал, - кивнул Ивар. Обернулся на мгновение - что и сказать еще, ясно, что тоже рад, и ни к чему бросаться пустыми словами - а о серьезных вещах не говорят с гостем, усталым от долгой дороги. Хотя - намекни на такое гордому викингу... - Успеем повести разговор об этом. Будь моим гостем.
- Благодарю тебя, славный сын Рагнара, за гостеприимство оказанное, - ответил на то конунг Альвхеймара. Ивар вполне мог послать гостя незваного обратно, не пригласив: не был он Гандальву родичем, и отцы их из одного рога меда не пили. Но Ивар был благороден, как истинный властелин, и Гандальв не желал уступать ему в щедрости: - Я не с пустыми руками пришел, но с дарами дружескими. Есть ли в доме твоем кюна, чтобы одарить ее, как подобает?
- Нет, - улыбнулся Ивар; ясно, что гость непременно принесет дружеские дары хозяину дома. - Но женщин в моем доме хватает.
- Ей, молодцы, тащите сюда сундуки! - возвысил голос Гандальв, обращаясь к норвежцам, стоящим у сходней. - Не одна дева в селении без подарка с пристани не уйдет - вот слово владыки Альвхеймара.

Казнь Эйнара Губителя Заговоренных. Хаки Гандальвсон.

От селян сын Гандальва прослышал не только о состоявшемся сраженье Асмунда с Губителем Заговоренных, но и подлости свейского конунга. А затем, пока Хаки под именем Ульв развлекал бондов баснями да сказаниями, коих еще мальчишкой прочитал весьма много, вести еще черней подоспели. Что суд божий кюна назначила. Не желал Хаки видеть Рагхильду да ей о себе напоминать. Хотя кюна агдирская младшего сына Гандальва видела только мельком на свадьбе, но зло затаила. Однако же, пропустить суд богов не хотелось, слишком хорошо помнил бывший конунжич какими путями порой ходит божеское благоволение. Эйнар, верящий в Белого Бога, едва ли мог рассчитывать на милость Обманщика, а без его помощи ой, трудно будет мужу сему голову сохранить. Уж коли Рагхильда столь далече зашла, чтоб старую дружбу презреть да от тех, кто за нее головы сложить рисковал, отказаться – не поможет Губителю ни правда, ни кривда. Коли конунгам хочется – они все знаки по желанию своему истолкуют: сын Серого конунга то много раз видел, как в доме отца, так и в хоромах других, дружных с домом Альвов властителей.
Хаки торопился. Как мог, но успел лишь к финалу. Видел он, как Эйнар с жизнью прощался. Хоть и безбожник он был, богов праотеческих отринувший, да и роду низкого, бывший раб, а перед смертью достойно держался. Другой муж, обреченный жестокосердием кюны на смерть, пытался бороться. То было правильно и хорошо по вере воинов Севера, но спокойный Эйнар поразил Хаки куда больше изрыгающего проклятья Оттара.
«Неужто это Белый бог дал рабу своему столько достоинства?», - поразился альвхеймарский конунжич. На Рагхильду смотреть не хотелось, но лик ее взгляд притянул помимо желания. Фрейа не оставила мать Харальда милостью: даже сейчас, взрастив сына, положившего к своим ногам пол Норвегии, она была дивно пригожа. Но в тот момент, когда Эйнар повис на суку, черты Рагхильды показались Хаки уродливыми. Наверное, так же искажались лица воителей в битве, когда ноздри их чуяли кровь, а сердце пело песнь смерти. Если в мужах это смотрелось привычно, то на лице женском отталкивало. Такая Рагхильда напомнила Хаки о Хель, в объятья к которой он сам не угодил только чудом. Может, полуживая дочь Локи, и впрямь, сейчас смотрит на мир глазами агдирской кюны? Иначе – чем пояснить ее черную неблагодарность, ее слепоту и жестокость? Сейчас младший сын Серого конунга искренне радовался, что потерпел неудачу в походе и не взял эту женщину под свой кров. Кому люба жена, у которой из-под лика людского злобное чудище, крови алкающие, вылезает?
«Харальд должен про это узнать. Колдовство ли тут в землях вершиться, или оговорили Эйнара с людьми его, иноверством воспользовавшись – но с кюной не все так, как должно».
Подумать легко. Но как найти Харальда, и, главное, убедить его выслушать эти речи? Рагхильда ведь – мать, а вот он…
Трусость, которой он некогда был обязан своим прозвищем «Малодушный», вновь подняла голову. Хаки сгорбился, будто старик – так тяжела была ноша, придавившая плечи. И побрел в сторону леса, обходя гридней агдирских, шумно радующихся кончине нелюбезного им белобожника.

Жертва. Сарасберг

О казненном Эйнаре уже вскоре позабыли - селян и воинов ожидали повседневные дела, которые нельзя было откладывать, в особенности бондам, поскольку шло время сева. А что иноверца предательского повесили - так это уже не важно было никому.
Вдали же от Сарасберга, в священной роще, где некогда Торлейв велел принести в жертву Хаки, готовился иной, не менее кровавый обряд - верховный жрец Одина Фредрик и служитель Тора собирались отдать Асам Оттара Рваного, приговоренного к смерти кюной Рагхильдой.
Шестеро дюжих учеников Фредрика, вооруженных короткими мечами шли позади жрецов, а еще двое волоком тащили связанного херсира по земле. Сам верховный жрец даже не оборачивался, слегка улыбаясь в седую бороду и ведя разговор с приемником:
- Вот видишь, Торлейв, каждого, кто отступает от воли богов, рано или поздно ожидает заслуженная кара.
- Эйнар и это рваное отродье, это еще не все отступники, - пальцы служителя Тора обхватили рукоять каменного жертвенного ножа, который он нес за поясом.
- Уж не хочешь ли ты украсить деревья Вингульмерка христианами, словно Асмунд?
- Было бы не плохо каждому иноверцу по кресту поставить, - проскрежетал Торлейв, но после добавил: - Хотя это все рабы и бонды, так что лучше будет просто брать с них большую подать.
- Золотые слова, - кивнул Фредрик, а тем временем они уже вышли к каменному алтарю, расположенному на поляне в сердце рощи. - Бросьте его на камень.
Воины исполнили приказ, положив Оттара на алтарь, а затем отойдя в стороны и образовав круг, в центре которого находились жрецы и жертва.
- Ярл достался Одину, херсир станет подарком Тору, а девку его отдадим Фрейру, - произнес Торлейв, покуда его старший товарищ готовился к ритуалу.
- Что, и ее тоже решил осчастливить? - Фредрик все же не удержался от колкой насмешки, но заметив, как помрачнело лицо Торлейва, добавил: - Помнишь, что я тебе говорил об ирландке?
- Помню, - хмуро кивнул жрец. - Харек еще пожалеет, что сумел вернуть благосклонность конунга.
- Да будет так, - довольно усмехнулся старик. - Я буду рад вздернуть Волка на том же суку, где сегодня отправился в Хель однорукий раб.
Торлейв рассмеялся, а затем взглянул в мрачное, покрытое синяками лицо Оттара, лежавшего на камне:
- Ты сам выбрал свою судьбу, херсир, - зло процедил служитель Тора. - Асгаут пытался предупредить тебя, но предателю Асов нет места среди живых.
Херсир сплюнул в лицо Торлейву, тот утерся рукавом и ударил Рваного в живот, заставив скрючиться на алтаре.
- Довольно, - бросил Фредрик, воздев руки к небесам. - Отец наш, Один, внемли!
- Обычно мы приносим Тору козла, - прошептал херсиру Торлейв с непритной ухмылкой. – Но думаю слуга распятого будет достойной заменой.
- Внемли! - Подхватили воины, подняв глаза - в темном небе клубились тучи, предвещающие грозу: Тор сам пришел забрать свою жертву.
- Отступник, сменивший молот на крест, отступник, презревший заветы предков, изменник, отрекшийся от Светлых Асов во имя чужеземного бога, да будет ныне наказан! Кровь его, да прольется во имя Тора-Громовержца! Жизнь его, да иссякнет, впитавшись в землю!
- Тор, прими же жертву сию! – Торлейв вознес молот над головой, призывая бога грозы.
- Тор!!! – Крики восьмерых воинов слились в непонятный гул, уносясь в небеса.
- Не спасет тебя ложный бог франков, Оттар, - в лицо херсиру рассмеялся жрец Тора.
- Тор херкоммен! – Приняв от Торлейва кинжал, Фредрик занес его над головой, целясь в сердце Оттара, но в следующий миг казавшийся беззащитным херсир подтянул колени к животу, с силой ударив пятками в грудь старому жрецу. Охнув Фредрик осел на землю не в силах дышать, а удивленный Торлейв так и застыл с поднятым молотом, должным раскроить херсиру череп – вскочив, Оттар сбросил с рук веревки, которые он успел истереть о камень алтаря, пока жрецы читали свои молитвы и перехватил руку Торлейва:
- Пусть теперь тебе твои боги помогают! – Проскрежетал он, бросая служителя Тора на землю. Ударившись о край алтаря головой, жрец дернулся и затих. Сам же Оттар схватил молот, выпавший из руки сраженного жреца, разворачиваясь к жреческой страже – нет, он не Эйнар, чтобы смиренно принимать гибель, он станет бороться до последнего, до того момента, пока из его груди не вырветься предсмертный вздох, и тогда уже, представ перед Творцом, ответит за каждый свой грех в полной мере, но сейчас, среди прислужников каменных истуканов он будет драться со всем неистовством.
- Убить его! – Прокричал один из воинов, выхватывая меч, но затем так и встал с разинутым ртом, а из шеи у него показался наконечник стрелы. Пошатнувшись, воин рухнул на землю, орошая ее кровью.
Двое других, не заметив гибели товарища, ринулись на Оттара, но тот, размахнувшись, метнул одному из них в голову молот Торлейва – железо с хрустом проломило череп, а затем херсир уклонился от удара второго противника, хватая его за руку, сжимающую меч и с силой ломая ее о колено. Клинок звякнул о камни, а пальцы Оттара сжались на горле воина, раздирая его плоть – ярость ныне застилала глаза воину и утраивала его силы, хотя он и не был берсерком. Тело жреческого гридя упало возле Торлейва, а позади раздался еще один гулкий стук – это рухнул еще один воин, пытавшийся подойти к херсиру сзади, со стрелой в глазнице.
Оставшиеся хирдманы бросились к лесу, откуда летели стрелы, один из них упал, пораженный в грудь, а затем раздался звон мечей, но Рваный не следил за той битвой, поскольку увидал перед собой медленно поднимающегося Фредрика. Рванувшись вперед, херсир схватил старика за бороду, притягивая к себе, он слишком хорошо помнил обещания жреца погубить Харека и других христиан, чтобы оставлять его в живых, да и казнь Эйнара все еще стояла перед глазами – ведь это не Торлейв, а именно Фредрик готовил поединок коней.
- Вы горазды убивать святых, - процедил он в лицо служителю Одина, наматывая бороду на кулак и слыша, как стонет от боли Фредрик. – Вот только с грешником у вас этого не вышло!
- Будь ты проклят, - донесся из-под спутанных седых волос слабый голос жреца. – Тор не простит…
- Ваши боги погибли в Рагнарок, - жестко отрезал херсир, бросая жреца на алтарь – А Белый Бог пришел им на смену! Так говорил Харек и теперь я вижу, что он был прав. Ты убил Эйнара, оклеветав его перед кюной и людьми!
Фредрик стонал и трепыхался в могучих руках Оттара, но вырваться ему было не под силу. Понимал это и херсир, хотя и опасался, что кто-то из гридей Торлейва вернеться, но был полон решимости довести дело до конца.
- Эйнар был праведником, отринувшим жестокость и злобу этого сурового края, - продолжал шептать Рваный. – Он мог принести мир в северные земли, но вы, жадные ублюдки, убили его! И как сказано в писании: «Око за око, зуб за зуб!»
Викинг вырвал из ослабшей руки жреца каменный нож и поднеся его к горлу Фредрика, резко надавив, сделал широкий надрез, вспарывая жрецу глотку.
- Теки кровь, теки по алтарю ушедшего бога! – Воскликнул Оттар, выпуская переставшее биться в конвульсиях тело и отбросив нож. – Бог Живой, да осудил вас, за ваши прегрешения! Горите в Аду, Торлейв и Фредрик, служители лживых и вероломных богов, не помнящих добра!
Подхватив один из мечей, Оттар направился к лесу, но в следующий миг раздался раскат грома, заставивший его вздрогнуть – и обернувшись, он увидал как горит на алтаре тело Фредрика, пораженное молнией.
А затем пошел дождь…

Оттар рассмеялся, обросив назад намокнувшие под дождем волосы, когда увидел людей, выходящих из-за деревьев: то были Фреолаф и Буревой, а по их клинкам медленно стекала кровь.
- Вы спасли меня! – Прокричал он, обрадованно. Надо же – он сам сначала поверил, что Фреолаф предал Харека, но сейчас видел, что это не так.
- Долг платежом красен, - отвечал венд, хлопнув херсира по плечу. – После гибели ярла, разве я мог позволить им убить еще и тебя?
- А я посмотрел на это дело и понял, что мои слова кюну не убедят, - добавил дан. – А потому ноги в руки и вперед, покуда Асгаут не заметил.
- Да вы хитрецы! – Бросил Оттар. – Остальные где?
- Ярл приказал заключить их в острог, - отвечал Буревой. – Я один сумел бежать.
- Мы должны освободить их, а затем отомстить за Эйнара, - сурово произнес Рваный. – Пусть мы не смогли спасти его жизнь, но я клянусь расправиться со всеми, кто причастен к его гибели: с подлой ведьмой Рагхильдой, которой он так доверял, с негодяем Асгаутом, но, прежде всего я вырву лживые языки из глоток этим щенков – Халльварда и Сигтрюга! Как только Эйнар мог отпустить их?!
- Нас трое лишь! – Предостерег его Фреолаф. – И я здесь не для того, чтобы героически умереть!
- Мы не сможем убить ярла и кюну, и них большая охрана, - покачал головой венд. – Нам должно бежать.
- Бежать? – Воскликнул херсир. – И оставить их наслаждаться этой подлой победой?
- Ты убил жреца, этого довольно, - молвил Буревой. – Нельзя добиться справедливости за одну ночь.
- Харек должен узнать о случившемся! – Добавил датчанин. – Если он начнет битву с Эйриком, но после станет беззащитен перед вероломной кюной!
- Да, и она убьет его так же, как Эйнара, - зубы Оттара скрипнули. – Освободим наших людей и уйдем.
- Необходимо вернуть меч Эйнара, - сказал Фреолаф. – Я слышал, что жрец отдал его кузнецу и велел перековать. Это святое оружие не должно пропасть.
- Ублюдочный жрец! – В рукояти меча Губителя Заговоренных были мощи святого, а Фредрик пожелал осквернить его. – Я сам пойду к кузнецу, а вы вызволяйте воинов и добудьте лошадей!

Саросберг. Хаки, Асгаут и труп Эйнара.
Совместно с Тельтиаром.

Хаки далеко не ушел. Как ни пытался бывший конунжич закрыть уши и разум, все же не вышло. Со смехом гуторили гридни, что тело христианина, мол, висеть на суку будет до Рагнарека, зверью да птицам поживой, а он только пальцы в кулак стискивал. Слишком хорошо помнил альвхеймарец Саросберг, помнил, как вошел сюда, как хозяин, и как вышел на битву с Харальдом. И то, как смерть свою под дубом священным встречал, не забыл. Ныне другой муж Иггу достался, и он умер взаправду. Даже коль был веры иной, а оставлять тело зверью да ветру – это неправильно. До ночи Хаки по лесу ходил, и кошки на сердце скребли. Чтобы отвлечься от дум, бывший конунжич костер растеплил, да шевелюру в порядок привел. Если ранее он старца длинноволосого напоминал, то теперь стал более походить на мужа тридцати зим от роду. В другое время подумал бы трижды, стоит ли делать себя узнаваемым врагу, но сейчас не до той мысли было. Промучившись до летних сумерек, викинг понял, что не будет покоя ему, коль малодушью уступит. Не спас он Эйнара – тому Один судья. Чай, не друзья они были. Но позволить над телом глумиться… нет, не бывать! И Хаки пошел на поляну, туда, где меж веток дубовых ветер раскачивал тело повешенного. К вечеру выпала роса и ветви священного древа стали мокры.
«Будто слезы на теле дерева, - Хаки подумал. – Видимо, сам Высокий видит, что черное дело вершат его именем, от того древо его – дуб – плачет в ночи».
Конечно, знал муж сей, что такое роса, но лес темный до мертвец, в ветках качающийся, любой трезвый ум сделают суеверью послушным.
Дорогой той и другой муж этой ночью шел - не спалось Асгауту ярлу, все не верилось, что сумел он наконец христианина со свету изжить, да и с Оттаром поквитаться. Из рук Фредрика никто еще живым не уходил, а потому обречен был херсир предательский, сам же ярл хотел вновь на тело Эйнара посмотреть - как бы не воскрес однорукий, точно бог его незваный. Да только, вместо тела одиноко на ветру качающегося, совсем иную картину увидал он.
Хаки влез на дерево, мысля веревку обрезать, да не удержался на нем, и рухнул наземь вместе с трупом Эйнара. Так и увидел их ярл – с дерева падающих. А потом Хаки поднялся, обхватив негнущееся уже тело под мышками. Холод царства Хель уж сковал Губителя Заговоренных, лишая члены подвижности. В виде таком муж казался вдвойне тяжелее, напоминая больше бревно, чем тело людское.
Пригляделся Асгаут, что твориться там и кто посмел тело, на поживу воронью оставленное утащить, да так и обомлел - стоило лишь луне лик вора ночного осветить: узнал сына гандальвова ярл, зубами скрипнул, ноги же словно к земле примерзли - ни шага ступить не возможно от страха его объявшего стало. Конечно доходили слухи до Асгаута о том, что Хаки дух в Раумарики явился гридям альвхеймарским да Дунгаля умертвил, но раньше то слухами они и были, а ныне - мертвец сам пришел и Эйнара-висельника с дуба снял. Не иначе, как колдовство черное смогло мертвяка поднять на месте том, где самого его прикончить должны были.
А Хаки был занят – недосуг конунжичу по сторонам глядеть было, когда тело, в смерти ставшее неподъемным, к земле придавить норовило. Тащить его волоком? То мертвецу неудобно, его бы стоило на руках к костру честному нести. Чай, не бродяга, но вой доблестный. Но на закорках тоже не очень-то понесешь, тем более – в чаще лесной, где тело негнущееся за каждый ствол будет цепляться. Уж не молвя про то, что видеть лицо посиневшее до распухший язык у своих глаз удовольствия мало. Смерть полководца агдирского отнюдь не украсила. Так что, подумав немного, Хаки все же склонился к идее «тащить». Но тут ему сиянье над дубом привиделось. То луна полная над древом взошла, а в ночи летние, когда мрак не густой, светило ночное странные мороки порой порождает. Помстилось Хаки, что меж ветвей люди оружные показались. Доспех чужеземный на них, плащи длинные да кресты на груди. И сверкают они, будто не лунный тут свет, но солнышко яркое. Впереди ехал благообразный муж с окладистой бородою. Он словно хотел что-то сказать – но Хаки не слышал. Может, потому что он ныне – создание Локи, а эти мужчины другого Бога творенья? Морок растаял, став сгустком тумана в ветвях, но альвхеймарец потом холодным покрылся. Рука против воли нащупала оберег – одну из вещей, доставшихся от дома отеческого да жизни ушедшей. Что хотели сказать призраки? Благодарили… или - предостерегали?
А вот херсир в том тумане иное узрел.

Асгаут ярл

Едва лишь ногам его сила вернулась, уже и не смотрел на Хель порождение наместник конунгов, да побежал от дуба того подальше. Одна мысль ему в голову пришла, когда уже далече оставалось место казни - что то жрецы колдовством своим мертвяка из царства Хель вызвали, дабы тот Эйнара с собой уволок. Конечно в то, что Торлейв на такое способен Асгаут не верил, но вот Фредрик... старый служитель Одина хранил немало секретов, а потому, дабы с души своей предчувствие тяжелое снять, да в смерти Оттара удостовериться, повернул к кругу жертвенному ярл, того не зная, что лишь страшнее станет ему, когда увидит он, что там содеялось.
Гридей тела увидал Асгаут, едва из рощи на поляну вышел, да груду бесформенную, обгорелую на алтаре - екнуло сердце у него в груди, бросился к камню ярл, меч обнажая - но не с кем было сталь честную скрестить. Подойдя лишь узнал он в мертвеце жреца верховного.
Но где тогда Оттар?! Неужели сумел один он столько люда погубить?! Не могло так быть, не иначе, как помогли ему Локи вероломный с дочерью своей! Не рискнул притрагиваться к Фредрику сожженному ярл, страшно было ему ныне - ужели боги от них отвернулись за то, что беззаконно они оклеветали и погубили Эйнара? Так ведь иноверцем он был и смерть его только в угоду богам. Так Фредрик говорил - теперь же мертв он.
А Оттар жив еще стало быть? И Эйнара с дерева Хаки призрак снял - но что же твориться в Сарасберге? И как защититься, коли и Эйнар в виде духа неупокоенного придет по его, Асгаута, душу?
Обошел алтарь на ногах негнущихся Асгаут, тело второго жреца увидал. Вот и Торлейва злая судьба не миновала... да нет же - дышал еще служитель Тора!

Жгучая ярость. Сельви Разрушитель.

Ненависть – вот единственное чувство, которое осталось в его сердце. Молодой змей Мера, в бессильной ярости сжимал рукоять секиры всякий раз, когда вспоминал о данной им клятве. Он жаждал мести, жаждал убить ненавистного Харальда, но прежде заставить его ощутить – каково это, потерять всех близких друзей и родичей, даже таких, как его отец. Впрочем по Хунтьову берсерк слез не лил, но мать – за ее смерть следовало взять кровавой вирой, головой Рагхильды, если только представиться случай, а после отправить эту голову Гутхорму и Харальду, дабы они страдали так, как страдал он, увидев отрубленную голову матери на копье у усадьбы!
Лишь месть – жестокая, кровавая и рассчетливая, могла затушить бушующий в его груди пожар! Острием кинжала юноша соскоблил начавшую было расти щетину – нет, пока не свершена месть, он не станет отпускать бороду, даже если его прозовут безбородым.
Две сотни воинов держали путь на Южный Мер вместе с людьми Арнвинда. Поначалу Сельви удивился, почему родич послал столь малый отряд, но узнав, что это прибыли лишь разведчики, посланные узнать, почему от Неккви до сих пор нет вестей – едва сумел сдержать захлестнувшую его ярость.
- Да к вам же отправлялся знатный херсир! – Воскликнул он. Голос звучал глухо и хрипло, совсем не по-юношески. За последние пять дней Сельви повзрослел даже больше, нежели, когда впервые вступил в битву.
- Отправлялся быть может, да не приезжал, - отвечал ему южанин.
- Рогволд… - проскрежетал конунг, внезапно осознав, кто был виной тому, что его дед погиб, ожидая так и не пришедшее подкрепление.
Дальше они ехали в молчании, до тех пор, пока недостигли небольшой деревеньки, расположенной почти у самого берега. Сельви помнил эту деревню – здесь он часто играл мальчишкой, учился удить рыбу, слушал сказки стариков, а порой и приятно проводил время с местными девами. Но это было словно в другой жизни, теперь же он видел лишь черную голову волка на алом стяге, что развевалась над домом старосты. Они предали его деда и присягнули на верность агдирскому щенку. И за это они должны были заплатить!
- Свейн! – Позвал викинга Сельви. – Ты моя правая рука и ближайши ярл! Готов ли ты исполнить мой приказ!
- Да, - сдержано кивнул воин, начавший понимать, что было на уме у конунга и, хотя это было ему не по душе, не решившися спорить.
- Возьми людей и вырежи в этой деревне всех до единого предателей. До последнего человека, каждую сволочь, переметнувшуюся на сторону Харальда.
- Там старики, женщины, дети, - вздохнул ярл, нервно поглаживая рукоять меча. – Их-то за что?
- За измену, - металлический голос Сельви не терпел пререкательств.
- У наших людей есть родичи в этой деревне, они могут…
- Тогда убей каждого, кто нарушит приказ. Мне не нужны воины, забывшие – кто их конунг!
В глазах юноши медленно разгоралось пламя, одни лишь слова о неповиновении едва не вывели его из себя и Свейн поспешил заверить его, что все будет исполнено в лучшем виде. Однако, Сельви решил лично возглавить эту резню.
Два десятка всадников первыми ворвались в селение – несколько брошенных копий пронзили находившихся на улице мужиков, Свейн походя срубил голову выскочивший из избы бабе, а двое гридней растоптали конями игравших на дороге детишек лет семи-восьми. Сам конунг, спрыгнув с коня, ворвался в дом старосты, тяжелым ударом свалив того с ног, а после пнув пару раз под ребра.
- Сельви… ты… - изумленно прохрипел мужчина, сплевывая кровь из разбитых губ.
- Да, я еще не умер, а вы уже отреклись от меня и моего деда! – Каждое слово сопровождалось сильным пинком, заставляя старосту корчиться на полу. – Проклятый ублюдок, ты забыл, кому всем обязан! А теперь ты присягнул Харальду!
- Если… мы не присягнули… агдирцы бы убили нас, - донесся хрип старосты.
- А теперь вас убью я, - сапог надавил на горло, ломая позвонки.
Расправившись со старостой, Сельви зарубил и его жену, и мать – старуху Ингиред, что когда-то поила его парным молоком и рассказывала о деяниях Асов, а после разбил черепа лежащим в колыбелях детям. Никто из них не заслужил прощения за то, что предал Мер!
Сердце гулко билось в груди, так что каждый стук эхом отдавался в ушах, стучал в голове, точно кузнечный молот. Конунг тяжело ступал по залитым кровью доскам, сжимая в руке обагренную секиру – самого верного друга, который у него остался. Проходя мимо очага, он вынул из него начавшее гореть полено и бросил на ложе, тотчас же занявшееся пламенем.
Деревню оглашали крики и предсмертные стоны, воины насиловали девок и баб, толи еще живых, толи уже мертвых, рубили беззащитных бондов и рабов. Сельви запретил брать пленных – предателям награда лишь одна – смерть.
- Сельви! – Послышался испуганный женский голос, конунг обернулся, увидав светловолосую девушку на год его младше, что часто согревала ему постель раньше.
- Вандис, - он словно сплюнул ее имя. Странно, что никто из гридней до сих пор не взял ее, но тем лучше.
- Прошу, останови это безумие! – Девушка упала на колени, смотря в полыхающие огнем глаза Разрушителя.
- Для чего?! – Прорычал он. – Чтобы ты стала подстилкой агдирцами? Конунг Мера тебя уже не устраивает?!
- Ты же знаешь, что я всегда любила тебя! – Воскликнула она.
- Полюби теперь мою секиру! – Резкий удар и крик оборвался. Две части того, что еще недавно было Вандис, теперь заливали кровью землю.
Деревня была сожжена до тла, а на пепелище Сельви водрузил змеиное знамя, тем самым напоминая Харальду, что это начало лишь мести жестокой.

Южный Мер. Конунг Аудбьерн и ярл Эрик
В то время, как Арнвинд с наложницей своей развлекался, Эрик ярл к брату его пожаловал. Хмур был ярл на вид, хотя несомненно понимал конунг причину настроения его невеселого.
- Здрав будь, славный правитель Фиордов, - косая усмешка на лице Эрика появилась.
- И ты будь здрав, ярл Эрик, - ответил Аудбьерн, кубок с медом хмельным на стол ставя. - Что хмур так?
- Есть причины, - рядом сел викинг, отпив меда, да бороду вымочив. - Вот и пришел я к тебе потолковать, коли уж брата твоего застать мне не удалось.
- Слушаю тебя, - милостиво кивнул конунг.
- Ты ведь помнишь конунг, чего ради столько воинов добрых этим летом в деревнях остались, - издали завел разговор Эрик.
- Помню. Да вести от Неккви не было.
- И не будет, сдается мне, - заметил, кубок опустошив ярл. - Эй кто там, браги!
- Тебе что-то известно? - наблюдая как рабы разливают мед, спросил Аудбьерн.
Прежде чем ответить, Эрик ополовинил еще один кубок, а затем произнес:
- Не таков старый Неккви, чтобы зазря воинов томить, да и если с годами тяжел на подъем стал, так у него внук есть, знатный берсерк, каких еще земля Мерская не рождала.
- Продолжай, - владетель Фиордов даже забыл отпить из кубка.
- Это не похоже на конунга, - еще раз повторил ярл, продолжая пить. - Он... я слышал что он хотел выступать против Харальда едва ли не после того, как прогнал Гандальва, он просил Арнвинда быть наготове - и вот ни единой вести из Нидораса!
- Разведчиков послать надо, - задумчиво погладил бороду конунг. - Может они что узнают.
- Да послал уже, - буркнул Эрик, подставляя кубок слуге. - Ты же с братом сам тогда пристутсвовал, - он скривился, словно едва удерживаясь от обидной фразы. - Тогда же ты мне предложил Хильд на этот злосчастный остров отвезти!
- Ладно, о сестре моей потом. Что разведчики?
- Нет их, - залпом выпив еще браги, ответил ярл. - Пятый день нет.
- А вот это уже плохо, совсем плохо, - забеспокоился Аудбьерн. - Отсюда до Неккви три дня ходу. Они на пять задержались или всего пять как ушли?
- Ушли как - но кони у них резвые, да и времени терять я им не велел - сегодня срок крайний вечером.
- Значит ждем. Коли не придут придется думу думать.
- Вам бы все думать, - проскрежетал викинг, вновь браги хлебнув, хотя уж добрую половину кувшина выпить успел. - Уже напридумывали.
- Что ж мы напридумывали?
- Да какая теперь-то разница, - скорее прорычал, нежели сказал Эрик.
- Нет уж. Говори! - бухнул по столу конунг.
- Уже говорил, да ты не слишком-то меня слушал!
- А теперь вот слушаю.
- Остров этот позорный кто придумал? - Поднялся из-за стола ярл.
- Помочь тебе хотели, - примирительно улыбнулся конунг. - Кто ж знал, что хитра Хильд.
- Да уж родичам такое знать следовало бы!
- Ну, для меня Хильд до сих пор до конца не понятна. Отец ее баловал, знаешь ли.
- Лучше бы он отдал ее на воспитание Неккви, - постепенно успокаиваясь, заметил ярл.
- Дочь единственную? Отец ее больно уж романтичным был, - усмехнулся Аудбьерн.
Во взгляде викинга читалось отчетливо "Дурак ее отец был".
Аудбьерн потеребил бороду в задумчивости и спросил:
- А может тебе ей цветов подарить?
- А может, конунг, мне их тебе в бороду вплести?
- Вот зря ты так. Я тебе дельный совет говорю. Она у нас романтичная, цветы любит. Пригласишь под луной прогуляться растает. А вот так вот мускулами пред ней играть это только мы с Арнвиндом можем.
- Ну да, - скептически заметил ярл, который был сложен крепче обоих конунгов. - Да только гулять до свадьбы положено, а не после. Ох, помяни мое слово, конунг, еще месяц и я пойду по гулящим девкам, коли жена не пускает меня на ложе.
- И тем самым убьешь все что только можно, - отсалютовал кубком конунг. - А любить жену и после свадьбы можно. В том о вся и соль, ярл.
- Да только жена меня не любит, сколько я ей ни дарил обручий раньше, сколько колец из походов ни привозил.
- Злато... Ну серебро наложнице, а не любимой дарят, жене нареченной, - усмехнулся Аудбьерн. - Так отец ее считал, так ее и научил.
При этих словах Эрик окончательно убедился, что дядя конунга был по меньшей мере глупцом, каких поискать.
- Не по обычаям это, - наконец промолвил он, когда злость поулеглась.
Возможно и дальше продолжался бы спор этот бесполезный, да ворвался в дом воин тут, волосы потные с лица убирающий, да дышащий тяжело. Обернулся к нему Эрик, от удивления даже рот разинув:
- Гудмунд, только о тебе говорили, а ты тут как тут! - Воскликнул он, обрадовавшись немного, что разговор о жене прервать можно стало. - Садись, сказывай...
- Да что тут... сказывать... ярл... - отдышавшись, гонец начал.
- На отпей, - протянул кубок воину Аудбьерн.
- Воды, - покачал головой воин, после чего его кубок тут же опрокинул себе в глотку ярл.
Рабыня, смущаясь, ковш воды преподнесла воину.
Тот часть выпил, часть на лицо себе вылил, а после уже по чести сказал:
- Встречу готовьте, едет к нам Сельви Хунтьовсон, конунг Северного Мера...
- Ты хотел сказать конунг Неккви, - поправил его Эрик.
Аудбьерн нахмурился, мрачные предчувствия его одолели.
- Да нет, Сельви-конунг, - покачал головой Гудмунд. - Неккви уже неделя как в Валгалле пирует.
- Погоди, хирдман, - Аудбьерн молвил. - Как пирует? Кто напал на него? Или он сам умер?
- Конунг, послушай совета доброго - вопросов таких Сельви не задавай, и без того в гневе он великом, что не пришли вы с дружиной на подмогу ему.
- Так вестей то не было, куда идти то? - сел Аудбьерн и кулаком по столу бухнул.
- Ты на меня не стучи, Аудбьерн, я гонец простой, - возмутился хирдман.
- И то верно, - согласился Эрик. - Надо Арнвинда звать да встречу готовить.
- Зови, Эрик. Я пока своих соберу.

(в главных ролях мы с Тельтиаром)

Фьорды. Усадьба Кведульва. Пир.

Через несколько дней после возвращения воинов в гости к побратиму приехал Кари-берсерк. Старого Кари ждали крепкие объятия друзей и самого Кведульва. Всех же крепче обнимал он своего сына Эйвинда. Два сына было у Кари, а теперь - один. Тем роднее стал он для отца, тем важнее было для него, чтобы живым и невредимым вернулся Эйвинд. Ради дорогого гостя Ульв велел готовить знатный пир, равный тому, который устроили походникам.
Двор Ульва слыл в округе богатым, и не зря. Хозяйство его спорилось, тут помогал ему младший сын Грим. Охотно спорилось в его руках любое дело – вот и сейчас к пиру наловил он много свежей сельди. Оживление царило повсюду: и в дружинном дом, который украшали к пиру, и в женском доме, где жёны и девушки наряжались к пиру, а малые дети играли в неустрашимых викингов. Шумел и дом рабов-трэлей – там варили вкусное ячменное пиво, готовили мясо и рыбу к столу, пекли свежие лепешки. Там же прислуживал полоненный купец-Снорри – Торольв приказал ему помогать трэлям. Таскал воду, помогал месить тесто, проклиная своих нынешних хозяев.
В назначенный час Кари вошел под кров дружинного дома. В длинном доме за вытянутыми столами хватило место всем – во главе стола восседал Кведульв, по левую и правую руку сидели двое его сыновей, здесь же рядом с Эйвиндом было теплое место и для Кари-берсерка. Дальше по старшинству сидели вперемешку сидели воины-походники, люди Ягненка и Торольва. Незамужние девы подносили им пенные роги, викинги лукаво подмигивали стройным красавицам, те заливались краской. Места хватило и рабам – они сидели ближе к выходу. Вот кареокая девица наполнила большой богато украшенный рог и поднесла Кари – настало время для праздничных речей. Тот высоко поднял рог:
- Пусть не переведется, Ульв, в доме твоем вкусное пиво, и пусть всегда на дубовых лавках сидят столь храбрые мужи, - опорожнил рог, и воины за столом зашумели – понравилась походникам речь старого Кари.
Следующим рог поднял рог Торольв:
- Я выпью за храбрых товарищей, с которыми мы рубились плечом к плечу, и за то, что мы все вернулись живыми и с добычей!
Вновь наполненный рог передали Ягненку:
- Я подниму рог за тех, кто пошел со мной. За Эйрика-топора, что на палубе кнарра уложил троих не получив ни царапины! За Халльгорма, что заслонил меня щитом от вражьего копья в Страндхейме! За младшего Сигурдсона, который подарил Одину левую десницу, его мы прозвали Гунульфом-скальдом…
- Скажи, Гунульф, скажи! – понеслось со всех сторон. За стол, где втроем сидели братья Сигурдссоны, перекочевала лютня. Олав, как и обещал брату в походе, приготовился подыгрывать нехитрую мелодию:

За славой в поход пошли мы
врага разить бесстрашно
на древах пенного моря
воины плыли в Роголанд.
Гадюка шлемов без промаха
разила врагов на палубе,
корчились в страхе раненые
в грозном тинге мечей!

Досыта крови напились
вождей клинки разящие,
пляска красная копий
гласу валькирий внимала.
Вернулись славные викинги,
огонь сундуков с ними!
На славном пиру пенными
звенят воители кубками!

Ближе к ночи викинги, что хотели плясать с красивыми девками, развели во дворе костры. Вышли во двор подышать свежим ночным воздухом и Кари-берсерк с Эйвиндом. С интересом глядел старый Кари, как Сигурдссоны развлекают здешних красавиц. Глядишь и привезут на подворье невест пригожие братья…
- Отец, я слышал от Торольва, что Аудбьорн-конунг великую виру взял за наш поход, и вы не перечили… - вырвал его из приятных мыслей голос Эйвинда. Берсерк ухмыльнулся и ответил так:
- Сегодня я слишком много выпил, чтобы говорить о том. И тебе советую веселиться и забыть о горестях – вы это заслужили.
В глазах умного Кари не было и следа хмеля, ноги держали его крепко.
- Как тебе та стройная девка, что подносила мне кубок, люба ли?
- Это Хильдис, на неё давно положил глаз Торольв. И мне она не дороже его дружбы.
Отец хитро посмотрел на сына:
- Ничего, скоро мы вернемся домой. Там ты подыщешь себе невесту, получше неё.
Ночь вступала в свои права, а пир продолжался…

НРПГ: прошу прощения за скверные висы, на хорошие нету ни сил, ни умения

Сарасберг. Вебьерссоны ™

К себе вернулись братья после казни той памятной. Весь вечер Сигтрюгг молча просидел, только к ночи решился с братом заговорить о том, что на душе у него лежало. Долго, едва не до рассвета проговорили они с Халльвардом - и об Эйнаре, и о том, какую роль в смерти его сами они сыграли, и о том, что так случиться и должно было. Заодно вспомнили, что должен Торхалль, на Хисинг отплывший (ох и удивился же он, когда узнал, куда и кем его отправляют, да причем так срочно!), уже там быть и делом заниматься.
- Сигтрюгг. ты мне вот что скажи… о дяде нашем жалел когда-нибудь?
Задумался тот.
- Разве что на одно мгновение, - младший ответил честно.
- Так почему же ты Эйнара жалеешь тогда? – посуровел Халльвард. – Он враг наш во всем: и по вере противник, и нам от него едва не досталось. А что до же…вдовы его, которая в Гиллисберге осталась… ну, на все воля Асов.
И не мог с этим не согласиться Сигтрюгг.

Под утро, только сомкнули галза они, как вновь их открыть пришлось – стук в дверь разбудил. Вышли братья, потягиваясь – на пороге слуга стоял, парнишка чуть старше их, может, или одного возрасту. Взволнованным было лицо его, и дышал он прерывисто – верно, бегом бежал. Понял Халльвард, серьезное что-то случилось.
- Что, Асгаут опять к себе идти приказывает? – спросил он. – Беда какая стряслась?
- Беда, господин, еще какая! – воскликнул юноша. – Оттар Рваный, которого в жертву должны были принести…
- Неужли сбежал? – ахнул Сигтрюгг.
- Сбежал, - подтвердил слуга, - да не просто так, а Фредрика жреца убил, прямо на алтаре, да и Торлейва вместе с ним едва к праотцам не отправил. Едва жив тот… Фредрика сгоревшим нашли – не просто зарезал его херсир, чтоб ему пусто было, а поджег тело вдобавок. А еще Оттар стражу всю перебил – не знаем, в одиночку ли аль помог кто - и воинов пленных освободил из острога. В кузницу вломился с ними, кузнеца избил…
- Где же херсир теперь? – бледнея, Сигтрюгг вопросил.
Юноша лишь плечами пожал.
- Опасаемся, что где-нибудь поблизости бродит… Впрочем, тут теперь бродит и что пострашнее, и след не Оттара бояться, а кой-кого другого.
- Это кого же?
- Так мертвец Хаки появился здесь! И тело Эйнара повешенного с собой уволок! Сам Асгаут видел это.
Халльвард прислонился к стене, почувствовав в ногах дрожь.
- Говорят, отвернулись боги от нас, - продолжал слуга, - видно, неправедное дело свершили мы…
- Довольно, - оборвал его хельд, - ступай. Спасибо за вести, пусть и недобрые…
Когда ушел тот, откланявшись, Сигтрюгг упавшим голосом произнес:
- Видишь, брат? Не зря переживал я. Загубили Эйнара, а теперь само небо на нас гневается, мертвецы Хель покидают, на землю выходят. Да еще и Оттар на свободе – того и гляди из-за дерева стрела пронесется смертоносная, он ведь нас так не оставит! Что же дальше-то будет, Халльвард? Что нам делать теперь?
- Не знаю, брат, - опустился на землю парень, руками за голову взялся, - не знаю…

Расчетливая ярость. Конунги Мера.
с Сариной

Спустя время некоторое выехали навстречу войску из Мера Северного конунги Аудбьерн и Арнвинд, которого Эрик едва не с ложа полюбовницы вырвал, дабы тот отряд возглавил. Взвились стяги змеиные - с зеленым и черным змеями, навстречу же рать со змеем золотым им направлялась, хоть и была рать эта невелика, да успел рассказать уже Гудмунд, что прознал он про сражения в Мере, да про гибель конунгов Неккви и Хунтьова, да про предательство ярла Рогволда. Не смолчал он и о расправе жестокой, какую учинил в деревне одной Сельви Разрушитель.
Братья конунги были мрачны, что небо в начале зимы. Тяжкие мысли их головы наполняли. Северный Мер потерян и не без предательства перешел в руки врага. Дядя погиб и пирует в Вальгалле, а они на земле этой остались дабы Одина и Тора славить.
Завидев встречающих, вскинул ладонь Сельви, велел людям своим остановиться, сам же с воином одним и знаменоносцем вперед направился, покуда не поровнялся с Арнвиндом и Аудбьерном.
- Ну, будьте здравы, дядья, - сухо произнес юноша, словно бы обвиняя их в том, что еще живы они, когда Неккви мертв.
- И ты будь здрав, племянник, - Арнвинд ответствовал, поводья натягивая.
- Конунг, - поправил его Сельви, брови светлые к переносице сдвинув.
- Твое положение родственные связи отменило? Узы крови скинуло? - Аудбьерн вступился.
- Крови нашей сполна пролилось у отрогов гор Оркдальских, да в Нидорасе, - казалось немного еще и не слова, а рык звериный из груди Разрушителя вырвется. - Да только не видел я, чтобы на помощь родичам вы спешили.
- А скажи мне, конунг, - последнее слово отчетливо Аудбьерн произнес, осуждающе. - Пришли бы мы по своему разумению, а там у вас свадьба на которую нас не звали, чтобы ты сказал?
- Видеть бы рад вас был, - вздохнул юноша, голову опустив. - И дед вас ждал, до последнего вздоха своего верил, что не бросите вы его.
- Не бросили бы, коли гонцы бы доехали, - уже спокойней Арнвинд ответствовал.
- Гонца моего, - особенно отчетливо слово это выделил конунг молодой. - Предатели подлые загубили. Кровь матери моей, сестры вашей на руках Рогволда!
- В Мер надо возвращаться. Там думу думать как мстить будем. да Северный Мер от собак очищать, - предложил Аудбьерн.
- Предоставь, Арнвинд кров людям моим и еды вдоволь, - кивнул на слова конунга Фиордов Сельви. - А после разговор этот продолжим. Утомился я с дороги.
- Мой дом твой дом, Сельви, - широким жестом обвел дорогу конунг.
- Конечно мой, - улыбка берсерка за оскал сойти могла. Наследник Неккви, пусть и лишился усадьбы родовой, да знал что ныне старшим среди всех конунгов Мера право имеет считаться.

Спустя время недолгое встали лагерем воины Сельви невдалеке от усадьбы, сам же он со Свейном вместе в палаты Арнвинда пришел, да там, после трапезы обильной, совет начали конунги и воеводы их знатные.
Арнвинд сидел в своем кресле на возвышении рядом еще два кресла стояло, в коих Аудбьерн и Сельви сидеть должны были. До тайного совета лишь Эрик и Снурри допущены были. Со стороны же внука Неккви, который с собеседников обещание взял, дабы его Хунтьовсоном не именовали более никогда, только Свейн был в ярлы произведенный.
- Земля наша в руках вражеских, - жестко разговор начал Сельви.
- И враг похоже дальше лапы свои тянет, - мрачно Аудбьерн проворчал.
- Отсек я уже ему лапу одну загребущую - Грютинга ярла, что словно пес сапоги Харальду лизал да так же по приказу его в бой с лаем бросался! - Молодой конунг проскрежетал. - Да только все одно - в Северном Мере беда случилась, значит и в Южном не долго ее ждать осталось. Скоро и сюда Харальд-щенок, что ни в одной битве меча не обагрил, явится. Ныне он сумел поработить и сделать слугами своими всех бондов и рыбаков Мера и Раумсдаля, людей, которых я с детства знал... и которые ныне предали нас.
Вздохнул Сельви при этих словах, вспомнил Вандис, вспомнил деревню разоренную, людей им убитых. Вспомнил, но ни на миг единый не пожалел о том, что сделал.
- Пришло время нам здесь защищать владения наши и свободу и вскоре уже будет случай у вас, дядья, испытать всех воинов своих на прочность, а друзей-союзников на верность и призвать всех, от кого ожидаете вы хоть какой либо помощи, - плавно текла речь конунга мерского, как никогда раньше не говорил он - так, словно сам Браги ему слова на ухо нашептывал. - Я и дружина моя выступят против насилия, агдирцами чинимого и несправедливости той, что принес с собой Харальд. И надеюсь я, что вы плечом к плечу со мной будете, а не участь оркдаля разделите, где воины славные по собственной воле под ярмо пошли и рабами Харальда стали. Деду моему казалось, что лучше конунгом умереть во славе бранное, нежели на старости лет мальчишке подчиняться!
Взглянул тут в глаза Арнвинду Сельви, и добавил:
- Сдается мне, что коли все мы рода одного, то и ты так думать должен, и ты Аудбьерн и другие знатные и уважаемые мужи. Должно нам ныне решительность проявить и жесткость.
- Обидеть видать ты нас, племянник хотел, али невольно это сказал? - нахмурился Арнвинд. - Никогда мы как побитые щенки к псу не побежим. Мы волки морские. Нас в самом Миклагарде боятся. А уж англы ди кельты паруса завидев бегут без оглядки.
- Англы и кельты - жалкий сброд, - процедил Разрушитель, вперед наклоняясь. - Я перебил оркнейцев всего с тремя дюжинами воинов. Но здесь - такие же северяне, как мы - и сражаться нам должно свирепо и безжалостно.
- Ты сомневаешься в нас, конунг? - то Снурри голос подал.
- Тебя я и вовсе в первый раз вижу.
- Так и не надобно тебе каждого воина знать. Конунгов наших ты знаешь, а они никогда не отступали, - не отступался старик.
- Только не слышал я о том, чтобы и прославились они сильно, - на сей раз Свейн слово взял, да так слова его прозвучали, что Эрик едва ли не в бороду ему готов был вцепиться, чтобы извинения вытребовать.
- А прославится, ярл, по разному можно. Конечно и воином знатным быть и трусом презренным. Тоже слава, - Арнвинд спокоен стал, да холоден как море северное. - А вот ты, ярл, кто таков будешь? Сколько походов за твоими плечами?
- Достаточно, чтобы быть моей рукой правой, - отвечал за ярла Сельви. - Так я мыслю, что великую славу все мы стяжаем, коли отделим от тела голову щенка агдирского.
- Так придержи руку свою, племянник, пока ее мой ярл не укоротил. Он в доме моем, чтоб оскорбления мне кидать в лицо, - южномерский конунг ответствовал. - А о том, что я с тобой на Мер пойду то знамо тебе.
Рассмеялся конунг юный:
- Коли будем мы тут меж собой обиды припоминать, то-то обрадуются Харальд и изменник этот Рогволд!
- Но и оскорблять союзников не гоже, - вступил в разговор конунг Фиордов.
- Довольно об этом уже, - властно разговор оборвал Сельви. - Решать нам надобно, как с ворогом бороться. В тяжких силах пришел агдирец, а с ним медведь из Хладира и олень из Хрингарики, не считая ярлов тех, что раньше под Гудбрандом ходили. Рабское племя.
- А что решать, - Снурри выступил. - Сейчас выйти в поле пред ними смерть верная. Надо ослабить ворога.
- Не по чести то будет, - головою покачал Эрик, желавший от позора своего семейного поскорее подальше уйти.
- А разве ж Харальд по чести с нами воюет? - В ответ Разрушитель спросил. - Умен твой старик, Аудбьерн. Та же мысль и у меня была.
- А толку, Эрик, с того что мы все поляжем, - вздохнул Арнвинд. - Дошли бы гонцы войско наше сравнилось бы с ним, а сейчас... Голову под топор отродья Хель да Локи положить добровольно?
- Да уж я бы... - проскрежетал ярл.
- И я бы, - согласился с ним Разрушитель, а после добавил: - Войско их на суше сильно непомерно, ибо все то люди из центра страны да с севера, в море же всегда Мер первенство держал. Должно нам на сражение корабельное их вынудить.
- Добрая мысль, Сельви, - конунг мерский племянника поддержал. - А в море мы их лишь покоя на суше не дав скинем. Да там и потопим.
- Прикажи людям своим драккары смолить да к бою готовить, - твердо велел молодой конунг. - Я же набегами дерзкими сна и отдыха лишу захватчиков. Рады будут они любому сражению крупному тогда.
- Добро, - пробасил Арнвинд.
- Об одном лишь жалею я, - молвил после этого Сельви. - Что кознями предателей поссорились мы с Гандальвом Альвхеймарским. Войско его - ныне кстати было бы весьма.
- Не мог я просто так сестру нашу ярлу тому отдать, - развел руками Арнвинд. - Уж слишком гадючья душа мне виделась.
- Тетка моя Астрид тоже не хотела за Гандальва идти, - повысил тут голос Сельви, да сталь в нем отчетливо прозвенела. - А ныне - весь удел ее, постель Рогволду греть - изменнику, коли еще жива осталась. Жертвовать надо было тогда гордостью сестры, дядя, тогда бы не в одиночку ныне стоять нам пришлось против Харальда.
- Хильд жена мне, и не смей говорить, что было бы для нее лучше! - Вспылил тут Эрик.
- А тебе полно с конунгом лаяться, муж жены не познавший, - осадил его Сельви словом обидным в самое сердце поразив.
- Не в гордости дело, племянник, - ожег Сельви взглядом Арнвинд. - А в надежности союзников таких. Змеиная душонка, подлая. На меч хочешь взглянуть, что он тут оставил? Одним глазком? Жрец торов в ужас пришел от этой вещички. Говорит прокятье на нем.
- Нам ли о том говорить, коли у самих змей на стяге? - Усмехнулся Сельви, на себе взгляд неприязненный ярла чувствуя. - Гандальв союзник добрый нам был, а что до ярлов его - так не в них дело.
- Хорош племянничек тетку за мечи продающий, - никто не видел как Хильд в дом вошла, да голос ее ушатом воды ледяной на всех обрушился. - Хотела вам путь верный предложить, да думайте теперь сами мыжи умные.
Последние слова такой насмешкой звучали, да ехидством разили, что поморщился Арнвинд.
- Змей змею рознь, - проводив странным взглядом девицу, что к главным дверям шла, Снурри ответил.
- Смотрю я и дивлюсь, сколь много воли ты бабе этой дал, дядя, - поморщился Сельви, вспомнив, что Астрид и слова не смела молвить против воли отеческой и замуж за Гандальва, всю подушку проплакав, пошла все же. - Тут и доплатить стоило, чтобы альвхеймарец забрал ее.
- Хильд сестра мне да клялся я Тором и Одином, что так все и будет пред дядей своим, Аудбьерн также клятвы дал, - ответил Арнвинд нехотя. - Али нам сей клятвы преступить? Да плетьми ее, чтоб рабыней в душе стала? Она ж как Астрид не пойдет постели агдирцам греть, глотки им перегрызет потом себя живота лишит.
- Жидка была кровь в младшем брате деда моего, Неккви должно было девицу эту воспитывать в строгости, - вздохнул с сожалением Сельви. - Но теперь уже не поделаешь ничего.
- Мы разве Хильд обсуждать собрались здесь? - поинтересовался Аудбьерн. - Мне вот ее решение верное интересно, глядишь что дельное скажет. Она девка умная, да хитрая, как оказалось.
Взгляд конунга в Эрика уперся.
- Пойду я воинов в набег соберу, - огрызнулся ярл, дом покидая.
- Ну раз уж одно место освободилось, пусть говорит девка, - вослед Эрику рассмеялся Разрушитель.
- Боюсь, племянник, что теперь ты от нее ничего не услышишь, - усмехнулся Аудбьерн. - С валькирией дело имеешь. Норов такой же, что и дев войны. Теперь только если я смогу разговорить ее. На Арнвинда она до сих пор зла, что волчица.
- Пошлем ее поперед войска агдирцев пугать!
Тут уж и Свейн расхохотался и даже Снурри в усы усмехнулся.
- Боюсь через время недолгое они под ее дудку плясать будут, - усмехнулся Арнвинд. - А все потому что взгляни на зрелище это.
Конунг подошел к окну, сквозь которое можно было видеть как летит по окрашенному в краски заката небу конь вороной, а на нем дева в белом платье да алом плаще и грива с хвостом, да косы девы по ветру стелятся.
Улыбнулся зрелищу такому Сельви Разрушитель, да зевнул после - усталость на него навалилась в этот миг вся, что с дороги скопилась, а потому завершили конунги совет в этот день, стали воинов своих к сражениям хитрым готовить, каких ранее не знала земля северная.

Гиллисберг. Эйрик и разные нехорошие люди.
(Тельтиар и Кошка, Кошка и Тельтиар)

Ввечеру поздно Эйрик конунг из усадьбы, захваченной им, вышел, к конюшне направился - скакуна свого верного проведать. Конь этот уж долгую службу сыну Эмунда прослужил, не подведя ни разу, и сейчас отдыхал в стойле - от многих верст, рысью проделанных, от нехватки сна да еды... А конунгу же свейскому и думалось легче, когда перебирали пальцы его грубые шелковую гриву, жесткую шерсть гладили на морде.
- Здравствуй, Быстроногий, - конунг произнес, у привязи остановившись.
Тихо вокруг, никого больше - только дыхание лошади слышно.
"Что-то запаздывает Однорукий с ответом", - похлопав по мощной шее коня, подумал Эйрик. "Неужто не дает согласия Рагхильда? Нет, Эйнар ради жены и ребенка будущего на все бы пошел, умолил бы кюну.Впрочем, вернется - что сделается ему? И чего волноваться мне о нем - все же я здесь хозяин полновластный теперь, земля эта моя, и моей останется..."
Временем тем скрипнула дверь в конюшню - показался мужик какой-то в тряпье ободранном. Конюх али золотарь, не иначе. Конечно и другого сброда полно было в Гиллисберге, да врядли кого пустили бы телохранители верные к конунгу своем. Этот же прямо к Эйрику направился.
- Здрав будь, славный правитель, - на колени бухнулся мужик.
- И тебе не хворать, - настороженно Эйрик ответил. - Кто ты и зачем пришел сюда?
- Имя мне Гуди, - отвечал мужик. - И есть у меня дело к тебе, государь... коня у меня увели и отдавать не хотят!
- Что же ты думаешь, конунгу больше заняться нечем? - грозно свей произнес. - Хотя... Коли взялся за гуж, не говори, что не дюж.
Холоп-то, видимо, из этой деревушки, а Эйрик здесь правителем теперь. Значит, должен и суд вершить - иначе что он за конунг?
- Как же они коня не отдают, если он тебе принадлежит, по твоим же словам? Что за люди такие?
- Дык эти вот, - головою кивнул на дверь Гуди, куда еще двое вошли таких же оборванцев как он. И куда только стража смотрела? - Коня моего увели, а теперь что же?!
- Не его это конь, государь, - один из вошедших тут же рядом на колени упал. - Не его, а мой, я вон и свидетеля привел!
- Уже и свидетеля нашли, - усмехнулся Эйрик. "Как будто знали, что не откажу". - Ладно же, говорите по очереди, а я выслушаю вас всех.
И с этими словами принял конунг вид мрачный грозный, руки сильные на груди скрестил да воззрился на мужиков.
- Не вели казнить, конунг! - Взмолился Гуди, руки протянув к государю, да за ладонь его правую хватая, так словно это словам его вес бы давало. - Украли они коня у меня!
- Не так все было! - Противник его поспорил, в свою очередь к левой ладони Эйрика прикасаясь. - Мой это конь, а Гуди - пьянь деревенская. Все то знают!
Отстранился конунг от них - вдруг резкая неприязнь к людям этим проснулась в нем.
- Замолчите, не то стражей позову! - воскликнул он в гневе. - Ишь чего удумали - конунгаруками нечистыми касаться!.. Что же, - обратился он ко второму мужу спокойнее уже, - коли все то знают, как ты говоришь, пусть три человека при всем народе честном подтвердят, что конь твой, а не Гуди. А их и тебя за ложь, коли неправдою слова твои окажутся, уже боги пусть судят.
Странно выпрямился тут при словах этих Гуди, рабскую личину сбрасывая, да грозным лик его сделался:
- Ну что же ты, Эйрик-конунг, стражу свою не зовешь? - Рассмеялся, в то время как другой, что свидетелем назвался, за спину конунгу зашел, с силой по голове его ударив палкой в кулаке зажатой.
Не ожидал Эйрик такого, а потому и не понял вовремя, что за коварство задумано было здесь. Тупую боль в голове почувствовав, тут же ощутил он - поплыло перед глазами, потемнело...
Упал конунг на землю, сознание потеряв - рядом с копытами коня своего.
- А ну вяжите ублюдка этого! - Властно Гуди приказал.
Вскоре уже накинули мешок на голову конунгу, да веревками его обвязали и вытащили из конюшни, точно мешок с овсом. Телохранителей же убитых и вовсе в яму выгребную бросили воины, под рабов обряженные. Были то люди Харека Волка и Ратибора лучшие, что уже не первый день по деревне в лохмотьях ходили да вызнавали чем и как живет конунг свейский, а прознав, решили его в конюшне ночью темной подстеречь, ибо перед сном всегда он коня своего навещал. И вышло все так, как хитрый хирдман задумал. А воины, припомнив, сколько обид нанес им Эйрик, сильно его избили, прежде чем на телегу бросить, в сено мешок зарыв, и так вывезли его поутру из деревни, несколько монет дав гаутам, что на страже стояли, дабы не стали они телегу их проверять.
Конунга же своего лишь к полудню воины хватились...

Бристоль. Конунг Гандальв.

Проследовал владыка Альвхеймара за радушным хозяином. Ивар пригласил его в дом дружинный, где жили только мужи, заслугами славные. Пара рогов английского эля, доставшегося сыну Рагнара вместе с саксонскими землями, быстро растопили ледок между датчанами и норвежцами. Гридни, пришедшие с Серым конунгом, разговорились с соседями по столу. Кто-то вспомнил походы своей молодости. Кто-то – нашел общих знакомых. Некоторые мужи, особо смекалистые, даже договорились о деле торговом.
Утолив голод, Гандальв заприметил близ дальней стены знакомый лик Снорри в одежде богатой. Но ныне юноша был не оружен, и вместо меча держал в руке инструмент. Видимо, проводник был ко всему прочему не чужд меда поэзии. Правда, петь его не просили, и норвежца то удивило. Ивар ныне был занят беседой другою, так что Гандальв, движимый любопытством, склонился к соседу по левую руку:
- Что же певец ваш молчит?
- Боги наделили его талантами, - нахмурился седобородый дан. – Но речи песни его часто печальны, и меж гридней слух ходит, что то неудачу сулит. Другие скальды нашего Севера поют о деяниях прошлых, а отрок сей дерзает складывать висы про то, чего не было.
- И впрямь, необычно, - удивился гость. Ему как-то сразу вспомнилась Рагхильда, прозванная Вещей за сны, и та ирландка из безымянной пещеры. – Ужели сбываются его песни?
- Не то, чтобы прямо. Но кому перед сражением хочется слышать не о серебре, утяжелившем карманы, а о сложенных за него головах? Впрочем, гость, коли желаешь… эй, Снорри!
Юноша вздрогнул и подошел к столу конунгов.
- Спой что-нибудь конунгу, - велел ему старший датчанин. И молодой скальд пропел:

Песне северной осенней
Рать угрюмая внимает.
Стыд позорных поражений
Нивы помнят и высоты.
Поросль поры весенней
Осень быстро забирает
Бывшие поля сражений
Нарушают судеб нити.

- Да уж, - выдохнул пораженный Гандальв. – С речами таким надо бы павших в бою огню предавать, а не на рать собираться. Ужели не можешь ты. Снорри, петь про доблесть и честь?
- Таких певцов в каждом конунжьем доме по три, - дерзко ответил молодой скандинав. – Вот, какова была бы их песня, рискни они сказать истину владыкам.
И Снорри запел второй раз. В ином темпе и иной манере, скорее, потешаясь, чем искусство выказывая:

Судит Один судьбы сечи,
Скальд же складывает речи.
Отворить Асгард не сдюжит
Но о том не шибко тужит.
Воев встретит Хеймдаль
Но певца ли в том печаль?
Крови Квасира кто пил,
Битвы быстро разлюбил.
Быть отрадою для слуха
Вот удел умельца духа.
Конунгам блистать в боях,
Скальдам славить то в веках.

- С последним я соглашусь, - молвил Гандальв, пряча усмешку в густой бороде. Этот малец ему нравился, ладный волчонок из которого выйдет матерый волчище. – Так что же тебе не по нраву?
- Я пришел в этот мир, чтобы биться в дружине, на не сидеть на полатях, - гордо сверкнул глазом Снорри. - Рука моя верно служит Ивару Рагнарсону, как и руки всех данов из моего рода.
- А язык, значит, служит тебе одному?
- Лжа моих уст не пятнает, - гордо ответил юноша. – А что я не как прочие скальды… так ведь и земли английские на наши отнюдь не похожи. И корабли данов и свей различаются, хоть и родня. Так почему слова певцов должны повторяться?
- Умен ты. Родитель гордиться, небось, - протянул конунг Альвхеймара.
- Отец его уж пирует в Вальхалле, - вмешался пожилой дан. – Когда господин наш и братья его воевали с королем Эдуардом, норны обрезали нить его жизни. Теперь конунг Ивар за мальчишку в ответе.
- То добрый обычай. В грядущем тебя воем великих достоинств, - сказал Снорри Гандальв. Тот поклонился, довольный.
А конунг норвежский до окончания пира больше в тарелку глядел. Не был он чуток к знамениям, да и верой жрецам меж гридней не славился. А что-то задело его в песне Снорри из данов. Словно то колокольчик судьбы снова звякнул.

Вестфольд. Херлауг и Хролауг
С Тельтиаром конечно же.
Опустошенные войной и правлением жестоким, вестфольдские земли стали легкой добычей для наумдальсокой рати - три дня долгих шли войска братьев-конунгов по разоренному фюльку, к Гокстаду приближаясь и ни в одной деревне не встречали они сопротивления, как впрочем и жителей - не иначе как вымер надел Инглингов древний, не сумев пережить власти Асмунда! Даже рабов не осталось в селениях. На четвертый же день донесли соглядатаи, что возле усадьбы большой лагерь воинский видели и стяги волчьи.
То Торвард лендрман все войска, что были у него в единую рать собрал, дабы отпор врагу дать и лагерь свой укрепил на совесть.
Войско, растянувшись несколькими колоннами. уже подходило к Гокстаду.
- Не нравится мне тут, - сказал Хролауг, щурясь от солнца.
- Ничего, когда захватим, понравиться, - усмехнулся старший брат. - Тебя здесь конунгом поставлю.
- А править то тут кем? -пробурчал Хролауг, оглядываясь. - одни вороны да собаки тут. И людей не видно. Или ушли сами
- Вернуться, или новых пригоним, была бы землица - народец найдется.
- Может ты и прав, - согласился младший брат. - Земля добрая не должна пустовать.
- Вот только ублюдков агдирских взашей выкинем, кто подчиниться не захочет, - процедил Херлауг, меча рукоять сжав крепко.
- Конунг, тут едет один... Всадник со стягом ворона, - хирдман подъехал на разгоряченном коне прямо к братьям, - говорит никак хочет.
- Ну пусть едет сюда. -ухмыльнулся Херлауг. - Послушаем что он нам скажет.
Вскоре уже и сам появился посланец вестфольдский - широкоплечий детина в добротной кольчуге и высоком шлеме, держащий над головой белое полотнище.
- Приветствую конунгов Наумдаля, - произнес он. - Торвард лендрман меня от имени своего и имени конунга Харальда говорить направил.
- Ну так говори, что тебе положено, и убирайся - просипел Херлауг. - А то давно мы никого на суку не вешали
- Господин мой вас спрашивает - зачем во владения Харальда Хальвдансона вы пожаловали, - чинно сказал хирдман.
- А что, господин ваш увечьем Вёлунда страдает? А то бы таких глупых вопросов не задавал бы. - ухмыльнулся Херлауг, а его брат хихикнул.
- Господин мой за речи такие дерзкие головы рубил еще когда вас на свете не было, - в ответ бросил вестфольдец.
Херлауг сплюнул сквозь зубы и занес кулак над посланцем, но младший брат перехватил его руку.
- Ты сдурел, братец? руку на посланца поднимать - богов гневить.
- Господин ваш каким правом тут правит? - спросил Херлауг, обернувшись к посланцу. - И у поди нас на эти земли прав не меньше. А то и побольше.
- Господин мой здесь кюной Рагхильдой поставлен, а земли эти Харальду сыну Хальвдана принадлежат по праву наследования и никто иной на них прав более не имеет, - помолчал хирдман, да добавил: - Убирайтесь вы, наумдальцы прочь, покуда бока вам здесь не намяли изрядно, а иначе можете и свою одаль потерять, на чужое позарившись
Оба брата захохотали, и вслед за ними все прочие хирдманы.
- У лендрмана твоего войска не густо больно, коли он за стенами прячется, - молвил, отсмеявшись Хролауг. - Смешно угрозы его слушать.
- Торвард достаточно оружных людей имеет, чтобы любого врага отвадить, - отвечал на то воин.
- Вот это мы посмотрим. - сказал Хорлауг.- Перескажи лендрману наш ответ. Пусть сам отсюда убирается побыстрее, а не то висеть ему на дереве. А мы все ранво получим то, зачем сюда пришли
- Я передам, но сдается мне - с места этого дальше ни на шаг вы не пройдете без крови большой, - поворотил коня вестфольдец. - Смотрите сами в ней не захлебнитесь.
Сказал так и прочь ускакал, точно и не было его.
- Какая наглость! - проворчал Хролауг, глдя вслед удаляющемуся всаднику.
- Да уж, самоуверенности ему не занимать.-задумчиво ответил - Херлауг. - Хороших хирдманов собрал этот лендрман.
- Скорее - надменных, - покачал головой младший. - Только прав он - если усадьбу приступом брать будем, кровью умоемся.
- Ты что, трусишь? с каких это пор ты битв стал бояться? Славная будет битва, и нам радоваться тому надо.
- Тебе радоваться, а мне землей этой править, - брат его отрезал. - Коли воинов всех положим, на кого мне опереться тогда?
- Дам я тебе воинов достаточно. - буркнул Херлауг. - И тут еще наберешь среди карлов. А нет так за злато наймем.
- Проще тех что есть сохранить, чем новых потом набирать, - покачал головой Хролауг. - Знаешь брат, есть мысль у меня одна, как нам выкурить негодяя этого из усадьбы в поле чистое.
- Ну? Бывает, здравые мысли тебя посещают. Говори.
- Да уж почаще, чем тебя, - вполголоса процедил младший конунг, а после уже громче произнес: - Окружим их, да подождем дня три - скоро уже загадят все под собой, а после и жрать им нечего станет, тогда либо на бой выйдут - либо прочь уберутся, а нам все лучше, чем на колья лезть.
- Было бы здесь что жрать. А то, того и гляди, придется волков забивать и ловить ворон.
- Сдается мне - за Гокстадом побогаче деревни найдутся, - хмыкнул Хролауг. - Дня на два у нас припасов хватит, а я пока людей пошлю, может найдут чего сьестного.
- На том и порешим. -согласился его брат. - Обступим лагерь, а там уже увидим, что они делать станут.
- И по ночам им спать не дадим, - добавил, подумав, младший. - Слышал я - Сульки так в Агдире победу стяжал.
- Как бы нам самим с Сульки не пришлось и здесь столкнуться.-проворчал младший брат, нахмурившись.
Плечами пожал на это Хролауг, да не стал отвечать. А вскоре уже войска наумдальские окружили Гокстад со всех сторон, лагерем встав, да выжидать стали, а сотню конную отправил конунг вглубь фюлька разузнать, где можно будет поживиться чем и вся ли земля эта так же заброшена и в запустении находиться, или же нет.

Сарасберг. Кюна Рагхильда.
Тяжелое утро было тяжелое, слухи по Сарасбергу поползли, что духи тело Эйнара с ветки сняли. Потом сообщили, что Отар сбежал, обоих жрецов убив да меч Эйнаров похитив. Тяжелые думы разум Рагхильды наполняли. Тягостные и тревожные. Наконец, яростным жестом смахнула со столика кувшин с водой да миску.
- Ярлов ко мне! Немедленно! - рявкнула Рагхильда на рабыню свою.
Долго ждать не пришлось кюне, поскольку Асгаут и сам к ней направлялся уже, после того, как в себя пришел от ночью увиденного да Торлейва жреца знахаркам передал на лечение. Бледен был ярл да зол, но все же смиренно в дверь кюны постучал, а после вошел.
- Звала меня, государыня?
- Звала, ярл, - когда Асгаут вошел, кюна зал шагами меряла, вокруг трона своего ходила. - Откуда слухи сии?
Голову склонил ярл, да на скамью сел:
- Моя вина, госпожа, что не сумел слухов этих удержать - да сама ты знаешь, что ныне правды в них больше, нежели выдумок.
- Рассказывай, - на трон кюна села, словно в Асгард попал ярл пред грозные очи богини.
Поднял взгляд Асгаут, чуть улыбнулся грустно:
- Уж не иначе, как Локи помогает ныне христианам, да мертвяков из чертогов Хель выпускаешь. Своими глазами видел я Хаки Гандальвсона, что снимал тело Эйнара с дуба того, где зимой этой повесили мы его! Бледен был сын Гандальва малодушный, да тело его тлен не тронул. А каким колдовством злым вызван он был из царства мертвых - о том лучше мне у тебя спросить, госпожа, ибо сдаеться мне так же был он оживлен, как при Хакадале ты на подмогу нам мужа своего, Хальвдана призвала!
Расхохоталась кюна, да горек тот смех был:
- Может и такое то колдовство было, да только нету в том колдовства и Хель не причем. Поверили вы в то во что верить хотели. Нельзя играть с мертвыми, а тем более из дружины Одиновой призвать, - и вновь взгляд стал тверд как скалы фьордов, да холоден как ледники Норвегии. - Что сделал ты, ярл, чтобы ошибку исправить свою? Где тело Эйнара?
- Своими глазами я Хаки видел, как раньше видел, что на копье его нанизали, и ты то видела кюна, и сын твой, а что до тела - так не вернуть его уже, - вздохнул викинг, вновь повинившись. - Молодцы мои поутру кострище нашли - видать сжег Эйнара сын Гандальвов.
- Слушай волю мою, ярл, - кюна встала и грозным взглядом Асгаута ожгла. - Три дня у тебя, чтоб ошибку исправить. А после к сыну моему отправишься, может толку от тебя там больше будет.
- Славно будет, коли за три месяца то поправим, что жрецы натворили, - особое подчеркнул это Асгаут, часть вины на Торлейва переваливая. - Ведь мало того, что бежал от них Оттар и ныне от правосудия скрывается, так еще и верховного жреца, точно барана на алтаре он зарезал.
- У тебя три дня, начиная с завтрашнего рассвета, - отрезала кюна.
- И что же ты хочешь чтобы я сделал? Из пепла обратно тело Эйнара собрал?
- Нашел того кто снял его, наказал сбежавших. Али ты Оттара отпустить с миром предлагаешь?
- Ищи теперь ветра в поле, - буркнул Асгаут. - Коли у него не весь ум еще крест отнял, так он уже к Хареку во весь опор скачет. А с ним и те, кто Эйнара снял.
Не стал больше про Хаки упоминать ярл, видя сколь неприятна тема эта кюне.
- Твоя ошибка, ярл, - змеей кюна прошипела. - Тебе и исправлять, коли хирдманами священную рощу окружить ума не достало.
- У Фредрика было восемь воинов - он сказал что ему больше того не нужно! - Воскликнул Асгаут. - С верховным жрецом у меня власти спорить не было.
Ледяной взгляд кюны пригвоздил его к месту. Она результат самонадеянности жреца и ярла видела и результат этот был опасен.
- Послушай меня, Рагхильда, - хоть и злился уже ярл, да голос его спокойно вновь зазвучал. - Оттара нам не поймать уже, хоть я о том и сожалею, но коли к Хареку он подался, так скоро этот конунг самозваный сам к нам явиться виру за Эйнара требовать. От мести его оборониться следует.
Рагхильда кивнула, но ярлу не ответила. Пришлось ему так поверить, что объяснение его приняла кюна и приказ свой отменила. "Только самонадеянный ярл, отправишься к сыну моему, пусть он с тебя спесь собьет", - подумала кюна, да в слух не сказала.
- Когда придет Харек, госпожа - постарайся его от войска его выманить да в домине убить, дабы крови большое не было, а ежели битвы он возжелает - так пусть венды наши с ним на бой выходят, чем больше умрет их - тем меньше нам платить за клинки их.
- Война твое дело, ярл, - спокойно кюна ответила.
- Только меня здесь не будет уже, госпожа, - поклонился Асгаут. - И еще прослышал я, что человека Харек к сыну твоему отправил. Боюсь - как бы худого чего не сотворил он, пользуясь тем, что предателю этому Харальд доверяет еще.
Кюна кивнула, показывая тем самым, что приняла к сведению и предпримет все возможное, дабы предателя нейтрализовать.

(с Тельтиаром, конечно)

Сарасберг. Асгаут, Халльвард, Сигтрюгг.
(угадаете с кем? Правильно, с Варлоком)


Когда настало обеда время, братья решили к ярлу отправиться, да его самого расспросить, что да как. И правда, в конце концов, кто им лучше расскажет, что произошло, да совет верный даст? Однако не оказалось Асгаута в усадьбе - слуга сказал, по делам, мол, отправился.
- Да, дел-то у него много нынче будет, - огорченно Сигтрюгг вздохнул, - такая кутерьма поднялась.
Старший брат его кивнул, задумчиво потолки разглядывая.
- Ну что, ждать будем?
- Будем... давай-ка на лавку-то присядем, в ногах правды нет.
Правда, не успели они еще начать ожиданьем томиться, как Асгаут вернулся.
- А, здесь вы уже, - с порога бросил ярл, плащ слуге отдав. - А я уж было за вами послать хотел.
По голосу да виду грозному судя, не в духе был Асгаут, однако не мудрено то было после событий ночных.
- Здесь, - Халльвард кивнул, - дошли до нас новости последние.
- Хотели вот с тобой самим поговорить, поспрошать тебя, - Сигтрюгг подхватил. - Как же так получилось, что сбежал Оттар?
- Потому что Фредрик, прибери Один все, что осталось от него, из ума выжил, - в сердцах высказал, что на душе у него накипело, Асгаут. - Но вы проходите за стол, слуги сейчас обед принесут.
С радостью приняли приглашение братья - ни у того, ни у другого со вчерашнего вечера маковой росинки во рту не было. Когда уселись они, и угощение расставлено было, Сигтрюгг, уже миску к себе придвигая, спросил:
- Так чего ж Фредрик содеял-то? Неужто Оттару бежать помогал он?
Множество предположений, одно безумней другого, в голове у юноши вертелось, но верным-то могло только одно из них быть... или одно не из них.
- Глупостью своей помог, уж и не знаю как то случиться могло, да прирезал Фредрика Оттар на алтаре торовом, а с ним еще восемь гридней, а уж кто ему помогал в том, а что помогал - то несомненно, и вовсе не ясно.
- Оттар силен, конечно, - озадачился Халльвард, - но с восьмерыми в одиночку справиться... Не знаю... А куда потом он подевался, куда отправился - тоже неведомо?
- Думаю я - к Хареку убежал, если не дурак, - произнес ярл, а после добавил: - Но коли дурак, то знамо мстить станет и вы, братья тогда в опасности большой окажетесь.
- Мы о том же подумали с братом, - помрачнел Сигтрюгг, из кубка отпивая. - Хоть из барака не выходи, он же где угодно притаиться может... Коли дурак - а дурости у него не меньше чем силы. Чего ж нам делать-то, из-за любого угла мести ждать, от каждого шороха вздрагивать? Погоню не послал ты за ним?
- Чтобы послать погоню - знать надо куда слать, - отрезал Асгаут, припомнив как кюна хотела, чтобы он херсира беглого изловил. Смешно как-то становилось от приказов таких. - Да и сам я уезжаю из Сарасберга.
Прозвучало так, словно он мести оттаровой испугавшись, уезжает, да и ладно.
- Как это? Куда? - поперхнулся младший Вебьернссон. - И зачем, коль на то пошло?
- К Харальду конунгу, надобно мне быть поближе к нему, дабы на сей раз не сумел Харек с ним замириться, - отвечал на то ярл. - Для того и на разговор вас я позвал, Вебьернсоны, что не скоро нам теперь суждено свидеться будет.
- Плохо это, - Халльвард лоб потер в задумчивости. - Одни останемся, выходит...
- Торлейв, когда на ноги встанет - вам поможет.
- Под его началом нам быть, значит? - промелькнула гримаса недовольства на лице младшего парнишки, но исчезла тут же.
- Да уж после того, что они с Фредриком учудили ночью, я бы его самого под ваше начало отдал!
- И представить себе уже боюсь, - покачал Сигтрюгг головой, пустую миску отодвинул. - А потому и не буду. Когда ты вернешься, ярл?
- Вполне возможно, год меня не будет, может дольше, - произнес Асгаут, сам к еде приступая. - Все от того зависит, куда рать свою Харальд повернет. Халльвард, ты не мальчик уже - но воин и херсир конунга, а потому запоминай, что скажу я тебе.
Тот кивнул и слушать приготовился.
- Верность вашу я долго испытывал и ныне сказать могу, что из всех людей, коим дело тайное доверить можно - вы многих надежнее будете. О том и конунг наш узнает. Более того - вы родичи ему, а значит и место ваше подле кюны и Харальда, хотя многим то не по душе будет.
- Да мы и так многим не по душе, я вижу, - вздохнул Халльвард. - Нет у нас здесь друзей, кроме тебя, ярл, а теперь и ты уезжаешь. Но не след на судьбу сетовать... - и серьезно добавил он: - Спасибо за все тебе.
- Главное - конунгу по душе быть, а иных, кто на пути твоем встанет, Халльвард, да и ты Сигтрюг - запоминайте, со свету сживать надобно безо всякой жалости и средствами любыми, - продолжил науку свою ярл.
- Жестокие слова говоришь ты, Асгаут, - молвил Сигтрюгг. - Но враги конунга - и наши враги, конечно, и не имеем мы права щадить их.
- Чтобы на вершине удержаться, необходима жестокость, а кто кроме родичей и друзей верных сумеет конунга от скверных людей оградить? - Улыбнулся младшему Вебьернссону викинг, видя, что тот смысл слов хорошо разумеет. - Большое будущее у вас, коли и дальше столь же расторопны вы будете, так скоро, глядишь, и ярлами станете.
Рассмеялся Халльвард, только невеселым был этот смех.
- Время покажет, - он произнес, - время покажет...
- Пока же, мнится мне, что достойному херсиру не к лицу с отрядом лишь в десять человек быть, - продолжал ярл. - Потому даю я вам еще полсотни гридней моих верных и испытанных. Они и от мести оттаровой, если появится он, уберечь вас сумеют, Эймунд тебя клинком владеть научит как подобает, Халльвард, а тебе, Сиггтрюг, мастерство стрелковое Торбранд Длинные Пальцы покажет, лучшие воины то в дружине моей.
- Полсотни? - ахнул младший. - И мы с ними всеми управимся?!
- Так придется нам, - с притворной грустью Халльвард руками развел.
Сам он не осознал до конца еще, насколько печалит его Асгаута отъезд, а потому старался не подавать виду, что расстроен хоть сколько-нибудь.
- И все же тяжело будет, - добавил хельд. - Но мы не подведем.
- Придет время - и большую рать в бой поведете, сейчас же, от войны вдали, будет у вас время научиться людьми управлять.
Перевел дух мужчина, выпил браги немного, а после так сказал:
- За тем, что в Вингульмерке происходите следите зорко, уверен я - при Хареке обнаружится Оттар, и тогда уж не теряйте его из виду. Да держитесь к кюне поближе - ее благосклонность щитом вам будет от врага любого, а ум да язык острый оружием лучше доброго клинка станет. Верю я, сумеете вы любого врага погубить так, как Эйнара сумели. Надели боги вас, братья, гибким разумом, и это дар более великий, нежели сила и ярость берсеркова.
Слушали его речь молча братья, да только себе дивились. Конечно, многое совершили они - были и удачи, и неудачи... но слова Асгаута заставляли повредить в то, что и в самом деле они все сумеют, все смогут.
- Такое напутствие - лучшее утешение нам в твоем отъезде, - серьезно Сигтрюгг произнес. - Почти всему, что теперь знаем мы, научил нас ты. Нам нечем отплатить кроме службы верной - а значит, службу эту нести будем с честью.
Улыбнулся ярл, были ему слова эти приятны. А после поднялся из-за стола, да на время некоторое покинул трапезную, когда вернулся же, на стол положил два перстня злотых, каменьями украшенных, да с печатками - не иначе, как в набеге с правителей знатных кто-то снял их:
- Это вам подарки на память за службу верную да то, что Эйнара со свету изжить помогли, - произнес он. - Других перстней таких во всем мире нет, а вы нынче все послания свои печатями скреплять сможете, а не рунами.
- Спасибо!
- Спасибо, ярл!
Тут же одели оба кольца свои, залюбовались невольно - щедрый то был подарок. Сигтрюггу же особенно ценен он был - он еще и грамоту не всю освоил, теперь куда как легче с письмами управляться будет. Впрочем, не так часто и писал он их.
- Ну, пора мне в дорогу собираться, хотела кюна чтобы еще три дня я тут пробыл, да только не с руки ныне медлить, - Асгаут тем временем сказывал. - Навсегда запомни Халльвард - кто бы на пути твоем не встал, какими бы подвигами славен не был - коли причинит хоть в чем ущерб тебе - раздави!
- Запомню, - пообещал юноша.
"На своем ведь примере воспитывает", подумалось ему.
- Ну идите, в хороших руках нынче я Сарасберг оставляю, - крепко обнял обоих Асгаут. - Надеюсь и братья ваши меньшие столь же славными воинами вырастут.

Гиллисберг. Допрос
Кошка, Скальд и немножко Тельтиара

Не успело солнце взойти над Гиллисбергом, а в повозка с волом запряженным уж к лагерю Харека подъехала, да Гуди хирдман и люди его груз свой ценный из нее вытащили, понесли к конунгу Ранрики ношу тяжелую, одного же воина послали за Ратибором - воеводой, дабы и он при допросе пристутсвовал.
В шатре Харека Волка утром этим не было никого, кроме самого конунга, ему-то под ноги и бросили пленника хирдманы.
- Смотри, конунг, какую большую рыбину мы нынче выудили, - усмехнулся Гуди, под ребра невзначай Эйрика пихнув. - С такой, глядишь, все войско прокормить можно.
- Ах ты... - взревел Эйрик, на ноги встать пытаясь. - Да как смели вы?!
Только под утро в себя он пришел, тогда же и понял, что случилось с ним. Похитили - его, Эйрика, конунга свейского, обманув, как мальчишку безусого! Голова болела нещадно - удар ему крепкий достался, но свей уж не обращал внимания на нее, весь во гнев обратившись.
Хирдманы засмеялись.
- Этакий боров в самом деле выглядит жирным. Да жира много слишком. Все выкипит.
- Ты как о конунге говоришь, турсово отродье! - яростью пылая, оборотился Эйрик. Покуда только сесть ему удалось.
На Харека взглянул он, пока продолжали хохотать ублюдки эти, да тоном повелительным произнес:
- Прикажи развязать меня людям своим, ты!
Даже плененный, Эйрик так же себя вести продолжал, как и всегда. Харек, глядя на неуклюжие движения связанного Эйрика, тоже засмеялся.
- Добро пожаловать, э... как вас величать теперь?
- Я Эйрик, конунг свейский и гаутский по-прежнему, - высокомерно (насколько веревки позволяли) тот ответил. - Этих титулов меня никто пока не лишил. А вот ты кто такой? Что-то не припоминаю я тебя, разбойник.
- Да, я разбойник, и конунг разбойников, волею разбойников Ранрики. Но я не нападаю вероломно, без предупреждения, захватывая беззащитные селения, зная что властитель пошел оборонять их от других врагов. А ты подлый трус. Еще имел наглость угрожать женщинами и детьми... Теперь ощути это на своей шкуре!
Так сказал Харек Волк, да Гуди от души вновь пнул Эйрика, на сей раз пониже спины. Только выругался конунг сквозь зубы, мысленно пообещав припомнить Хареку все в скором времени.
-А ты поборник честности, выходит? Видно, поэтому коварством похитить меня приказал прислужникам своим?
- Коварством? - Харек засмеялся. -О чем ты, великий конунг? Я поступил так же как и ты. Или ты хочешь сказать, что ты честно покорил эту землю?
- Разные вещи равняешь. Скажешь, не главное ли дело в жизни каждого конунга - державу свою расширять?За землю - всегда война, а война - всегда смерть. Но я как раз без лишней крови обходиться стараюсь... Да, угрожал я Эйнару Однорукому, но ведь ни волоска не упадет с головы его жены, если выполнит он уговор наш. А он что-то не торопится... только никак не уразумею я, - повел плечами Эйрик. расправить их пытаясь, - тебе-то что за дело до этого всего, и чего ты от меня хочешь?
- Хочу чтобы ты себя вел по чести, как положено истинному воину и конунгу. Так и быть, уж коли ты землю эту забрал, не буду я у тебя это оспаривать. Не под силу ныне с тобой тягаться ни мне ни Эйнару. Но я хочу. чтобы ты по чести вызов Харальду бросил, коли на земли его претендуешь. И встреться с ним с равными силами, как честному воину и властителю положено. Что жителей мирных не обижал -в том тебе честь и хвала. Но будь честен во всем и до конца, чтобы предков своих не срамить. Ведомо мне, что предок твой предка Харальда из страны Свеев изгнал обманом и коварством власть захвативши..
- Так Коварным именно Харальдова предка прозвали, Ингъялда, - усмехнулся Эйрик. - И вроде было за что - скольких конунгов погубил он, скольких родичей своих со свету сжил... Свои же слуги в доме и сожгли, но поделом ему досталось. И сам Харальд - предку под стать.
- Харальд до сих пор был честен , и за свои слова отвечал. И дядя его - Гутхорм Хригнарийский - пока он с ним,не даст ему проявить бесчестие. но вот слуги его... Разве о том речь мы ведем?
- Мог бы я о Хрингасакре тебе напомнить, - Эйрик криво усмехнулся. - Там как раз Гутхорм ночью победу воровал, как я слышал.
- А как же. А то что Хельги и Вёльсунги так врагов своих губили, и их как героев воспевали?
- Ты скажи мне наперво, как к нашему делу это относится, - процедил Эйрик. - Тебе со мной о высоком поговорить захотелось, потому и подкараулили меня твои прихвостни в конюшне?
- Именно так. -ответил Харек. - Я хочу, чтобы ты повел себя как честный воин. Выполнишь мою просьбу - отпущу тебя целым и невредимым к твоему войску. И даже сам клятву принесу на тебя впредь оружие не поднимать.
- А коли не выполню? - свей поинтересовался.
Впрочем, сам он знал уже, что выполнить придется - вряд ли Харек ему широкий выбор предоставит.
- Убью как собаку. На виду у всего твоего войска. Вряд ли втоя держава долго без тебя простоит. Да и вдова твоя долго траур носить не будет. Мне терять нечего. А тебе есть
Суров был взгляд Харека, видно было, что лишит жизни он конунга и глазом не моргнет.
- Почему-то так и думал я, - скривился Эйрик в улыбке. - Значит, не остается мне ничего иного как принять просьбу твою. Но будь покоен - слово тебе данное не нарушу, не ради себя, так ради жены с детьми.
- Хорошо. Я так и думал, что ты разумный муж, и с тобой можно договориться.
- Ну говори, чего желаешь?
- Тогда я скажу, что ты должен сделать. Первое - отпустить к нам Сигрун . Второе - все жители Гиллисбрга и окрестных земель . кто пожелает уйти, могут уйти к нам. Всех их я переправлю к себе в Ранрики. Согласен?
- Согласен, - нахмурился Эйрик. - Но сам Вингульмерк - за мной.
- Это ты Харальду доказывать будешь, а не мне. -ответил Харек. - Я не имею ни сил ни прав оспаривать твои претензии на эту землю. Потому слушай второе мое условие.
- Тебе мало того, что я Эйнарову бабу и других оборванцев отпущу? - Воскликнул свейский конунг.
- Мало. Ты выйдешь завтра перед своим войском. Принесешь клятву на кольце Тюра и молоте Тора. Что ты отправишь вызов конунгу Харальду, как положено по всем древним обычаям, как властитель властителю - либо потребуешь у него отдать ему земли, на которые претендуешь, либо пусть он сам принесет тебе клятву покорности со всеми своими землями, либо пусть явится защитить свое право на берега Скауна. ты пошлешь к нему вестника с посланием, где будет вызов. Можешь ему предка припомнить. Сам ты приносишь клятву, что покуда Харальд не примет твой вызов, и не явится с войском, ты не переходишь ни Скаун, ни Ран Эльв. Я же, в свою очередь, принесу тебе клятву не поднимать против тебя оружие, покуда ваш с харальдом спор не разрешится, и не буду ни мешать тебе, ни помогать Харальду оружием и людьми, разве что буду снабжать его припасами. По моему, это будет честное соглашение. И если Харальд победит, ты признаешь его законным владкой его земель, и поклянешься впредь не претендоват на его земли, и на мое владение в том числе, и не поднимать оружия ни против меня , ни против Харальда. И заключишь мир, чтобы каждый правил в своем законном владении, не претендуя на чужое.
- А если я одолею Харальда - то ты присягнешь мне, Харек, - добавил свое условие конунг Свеев.
- Согласен. - сказал Харек. - Это будет справедливо. При этом, ты должен оставить Харальду жизнь и отпустить его восвояси. Тогда я не запятнаю себя предательством по отношению к тому, чьему отцу я клялся служить верой и правдой.
- Если только он не погибнет в битве, - согласился Эйрик.
- Погибнет ли он в битве - это уже как боги решат - согласился Харек. - И еще. Ты не будешь посягать впредь на тех, кто носит крест и возносит молитвы Белому Богу, и на храмы его. Вы погребете, как положено по обычаю, всех, кого умертвили твои люди. Я же поклянусь чтобы никто из них не посягал на древних богов, на святилища их, ни возносил на них хулу и брань. Кто нарушит уговор - тех буду судить я. Аналогично, тех кто будет чинить обиды христианам, ты будешь судить по справедливости. Это мое третье условие . Договор скрепим рунами и кровью на священном камне, кольцом Тюра, как только ты выполнишь первые два условия. И затем я отпущу тебя целым и невредимым. В знак истинности и нерушимости моего слова, приношу клятву на кресте, кольце и молоте.
- Если я соглашусь на такое, меня мои же жрецы изменником объявят.
- Я могу поклясться в том, что тоже не стану изменять обычаи и верования в тех местах где я правлю. А это многое значит. Пусть люди сами выбирают, каким богам молиться, и какие жертвы приносить. пусть боги сами решают, кто из них сильнее. Разве так не будет правильнее?
Вздохнул конунг свейский, устал он от разговора этого, да и понимал, что сейчас за Хареком сила, а потому спорить бесполезно было:
- Я не стану притеснять носящих крест, - наконец произнес Эйрик.
- Пусть каждый молится своим богам и честно служит своим властителям. В моем войске есть и те, кто поклоняется Христу, но много бльше тех кто поклоняется асам, и никто не упрекнет меня в том, что я кого-то ущемляю, и что я кого-то насильно заставляю сменить веру. Что ж, если ты не будешь притеснять носящих крест, думаю этого будет достаточно. Надеюсь, мы пришли к соглашению?
- Пришли. Теперь развяжи меня.
- Рано. - ответил Харек. - Пока ты не принесешь все клятвы. как мы условились, я не могу тебе доверять. Я уже достаточно прожил на свете. чтобы полагаться на одни слова... Ты побоишься лишь гнева богов...
Харек повернулся к своим хирдманам.
- Развяжите ему ноги... И наденьте на руки кандалы и цепь. И следите за ним хорошенько. И проявляйте к нему должное уважение. Ни словом , ни жестом не оскорблять. Выполнять все просьбы, кроме тех, что способствуют побегу.
Он снвоа повернулся к Эйрику.
- Будешь вести себя честно - будет все, как было договорено. При любой попытке к бегству тебя убьют. Помни об этом. Я всегда держу свое слово. Потому, говорю тебе как конунг конунгу - я поверил тебе. Не разочаруй меня.
"Да какой ты конунг - главарь шайки разбойников".
- Неси кольцо Тюра, конунг, - сказал Эйрик, когда хирдманы Харека надели на него цепи. - Не станем откладывать.
- Что ж. Как пожелаешь.-ответил Харек. - Всем строиться! Идем к воротам усадьбы! Пусть все твои люди видят твою клятву, и наш уговор. И пусть все будет на глазах твоих людей. Но... сначала прими со мной трапезу. Негоже на голодный желудок и без глотка влаги принимать серьезные решения, которые вершат судьбы стран.
- Истинно так. - ответил Эйрик. В горле его пересохло. а вживоте урчало, и предложение Харека было как нельзя кстати...

Харек же был доволен достигнутым. Он был вовсе не так глуп, чтобы просто верить свею на слово. Он был уверен, что Эйрик только тогда не рискнет нарушить уговор, если произнесет слова клятвы перед своими соратниками, на глазах у своего войска и вождей. У него не было уверенности, что Эйрик испугается гнева богов. Но харек был уверен, что конунг свеев все же побоится потерять лицо перед подданными - кто станет служить вождю, который не чтит богов, и клятвы свои не исполняет?

Британские острова, Уэссекс
«Альфред, король английский… Насмешкой звучат эти слова… но только для меня. Видит Бог, я не стремился к трону, и не желал править. Но раз уж моя судьба сложилась так… я не стану отступать. Король, не уделяющий внимания стране – это хуже, чем отсутствие короля вообще».
Мало кто смог бы ощутить сомнение, давно поселившееся в душе Альфреда, сына Этельвульфа. Оно сопровождало его всегда… но никогда не прорывалось наружу. Никогда. Нельзя показывать слабость – ни друзьям, ни врагам.
Иногда Альфред с невеселой улыбкой сравнивал сомнения и внешнюю уверенность со слабым воином в несокрушимой броне. Хотя и признавал, что сравнение неточно – все же он одерживал победу над своими сомнениями, а никак не наоборот.
Иначе бы не удалось с момента восхождения на трон трижды сразиться – и вырвать у северян мир, пусть даже и за немалую плату.
– Вот оговоренное, сын Рагнара и храбрые вожди, – Альфред с умыслом не называет всех по именам. Долго это будет… да и пусть задумаются над тем, не много ли силы Рагнарсоны имеют.
Раздор в стане – отдых для врага.
– Хорошо ты сражался, конунг, – серьезно кивает Ивар Рагнарсон. – Удивляюсь даже: как верующие в Распятого нас побеждать могли?
– Я корону надел в день святого Георгия. Видно, он помог.
– Георг? – морщит лоб кто-то из вождей. – А кто он?
– Святой, покровитель воинов и земли английской.
– А, так бы сразу и сказал, что боги помогают… – хмыкает кто-то другой.
Хочется поспорить – благо в теологии Альфред знаток. Но не для этого собрались… да и как спорить с человеком, который вообще не верит? Наверное, кто-то из святых смог бы убедить.
Но он – не святой. Просто король… хотя, да простит Господь, сложно сказать, кем быть тяжелее.
Альфред встряхнул головой, отгоняя воспоминания. Главное – мир куплен, и на какое-то время в стране будет спокойно. А уж к новой войне они подготовятся… В чем король не испытывал сомнений – так в том, что новая война будет. Слишком уж беспокойны соседи.
И кое-что претворять в жизнь на такой случай король уже начал. Пока что все только в замыслах, да на столах… но вскоре и на земле будет построено.
А сомнения… есть по-прежнему. И это хорошо – поможет обдумать все замыслы со всех возможных сторон.

Англия, Йорк. Конунг Убби Рагнарсон

Убби Рагнарес у окна стоял крепостей своей на леса с холмами смотрел. Раскачивались кроны деревьев под ветра дуновением и, и травы гладь казалось изумрудным морем. Долго ли останутся такими они?! Долго их не тронет меч и пламя?! Убби сжал кулаки. Мир этот с Альфредом слабостью считают все англы. Сыны Тора трусы для них теперь. И отвернулся Убби от окна, в которое смотреть ему было в тягость, и взглянул на карту земель здешних. Сколь обширны владения его из окна и как малы на коже гладкой. Нарушь Алфред мир, он сметет всех конунгов одного за одним. Лишь вместе выступив они стяжают славу, лишь вместе они вернут былую славу и захватят землю всю британскую.
Тут пал взгляд Убби на славный город Бристоль, где был брат его Ивар.
- Квист, друг мой верный, готовь лучших дружинников моих - брата еду повидать я.
- Да, мой конунг, - откликнулся Квист и пошел во двор дружинников собирать. Вернулся Убби в покои свои и стал платье дорожное надевать, но тяжело было оно, как и думы его.
Но вот дружина собрана. Выходит Уббе статно, подавая пример младым.
- Позови мне Скейва, Квист, - распорядился конунг, пока к нему коня подводили. Во дворе к тому времене столпился народ. "Конунг уезжает!" - все твердили.
Вернулся скоро Квист, сопровождаемый херсиром Скейвом.
- Звал, мой конунг? - спросил Скейв, к Убби поступаясь.
Но не ответил конунг. Смотрел он на одно из окон, за которым стоял ярл его Хавр.
- Да, - взглянул конунг в лицо Скейва. - Управляй Йорком пока в отъезде я, да смотри зла не твори.
Удивился Скейв речам Убби, но лишь поклонился и пожелал конунгу легко пути.
Дал знак Убби дружинникам своим и поехали те к воротом. Сам же Убби задержался на миг и взглянул в то окно, но пустота была лишь в нем.
- Посмотрим что ты сделаешь, змея подлая - прошептал конунг и поехал прочь.

спасибо за помощь Тельтиару

Вингульмёрк -Эстфольд, Восточный берег реки Скаун близ Гиллисберга. Харек Волк, Оттар Рваный, Фреалаф, Ратибор, и Ярополк
спасибо за помощь и участие Тельтиару
Ближе к полудню Харек Волк и его ближайшие дружинники, а так же приближенные Эйнара привели Эйрика конунга обратно в Гиллисберг, где он в присутствии всех своих ярлов и многих херсиров поклялся на кольце Тюра и молоте Тора во всем, что обещал конунгу Ранрики, а затем немедленно велел отпустить всех знатных людей, которых держал в усадьбе. Один за другим, покидали Гиллисберг старики, женщины и дети, шли, едва переставляя ноги уморенные в погребах и острогах воины, последней же, поддерживаемая служанками вышла Сигрун, бледная и ослабшая, с грустной улыбкой на лице.
- Теперь отпусти меня, - молвил Хареку Эйрик.
- Иди с миром и не забывай наш уговор, - ответил Харек. - Снять с него цепь, - скомандовал он хирдманам.
- Забирай свое войско и возвращайся в Ранрики, Харек Волк, - произнес на прощание конунг свеев. - Мои люди вас не тронут, но лучше не оставайся здесь дольше, чем тебе то требуется.
- В этом можешь не сомневаться. - ответил Харек. - А теперь обратно в лагерь, и готовимся к отходу.
- А разве мы не будем ждать вестей от Эйнара и Оттара? - Удивленно спросил Ратибор.
- Разумеется, будем, ответил Харек. - Но этих нужно отправить в безопасное место как можно быстрее. Сдается мне, вместо помощи мы можем от Асгаута получить удар в спину. Слишком долго нету Эйнара
- Тем более после тех вестей, что принес гонец, - добавил Ярослав. - Мы останемся на своей земле Харек, а ты собирайся в путь. Вингульмерк не сможет прокормить всех, пока половина его остается в руках свеев.
- Я тоже буду ждать вестей. Мои ярлы сопроводят карлов, женщин и детей в мои земли. Это теперь и мой бой...
- Ты же поклялся, что не поднимешь оружия на Эйрика, - хмыкнул воевода.
- Если он не поднимет его на нас. Я должен проверить. А если он решит использовать слова клятвы буквально, и нападет на вас, едва я уйду? я как-то сразу об этом не подумал. А ведь он может...
Ратибор задумался, нахмурив лоб, Ярослав воскликнул:
- А ведь мы второй раз его в конюшне не поймаем!
Но тут воевода, словно что-то вспомнив, произнес:
- Так ведь он поклялся не притеснять христиан.
- Но это не значит. что он станет мешать э то делать своим жрецам - хмуро заметил Эдмунд.
- Теперь-то уж себя не дадим в обиду, - сжал кулак Ратибор, а после бросил Ярославу: - Иди, присмотри за госпожой, и смотри - ни на шаг от нее!
Юноша кивнул, побежав к Сигрун, оставшиеся же продолжили спор о том, что делать и насколько можно было доверять клятве свейского конунга и можно ли ей верить вообще.
- Верить можно только себе. и Тому, что он побоится нанести урон своей чести в глазах своих воинов. Ное сли он что-то сможет сделать скрытно, и сможет надеяться на безнаказанность, то скорее всего он это сделает. - сказал Харек. -Я много чего слышал об Эйрике Свейском. Он хороший правитель для тех, кто принял его покровительство, не притесняет бондов, не требует слишком многого, не берет дань больше чем принято, и рне требует больше чем люд готовы ему дать. Но к своим врагам он беспощаден, и не всегда благороден, предпочитая хитрость. Там , где он может обойтись малой кровью, он действует решительно и стремительно, даже если это не всегда честно. Поэтому нужно быть начеку...
- Я скажу людям, чтобы были на готове, а потом дождемся Эйнара и решим что станем делать, - согласился с конунгом Ратибор. - Надеюсь по крайней мере этот день мы сможем провести спокойно.
- Надеюсь ... -сказал Харек. - Мы слишком его утомили, чтобы он стал думать о мести сразу же. Мы нанесли ему оскорбление, выкрав его, и заставили поступить не так, как он хотел... И он этого так не оставит... Единственный способ помириться я с ним - стать его поданными. так что единственное на что мы можем расчитывать - что Харальд победит его в честной битве.
На том и порешили, а после разошлись, дабы завершить дела свои. Ближе к вечеру же разведчики сказали Хареку, что видели десяток всадников под знаменем эйнара, спешащих к лагерю.
- Встречать надобно, - молвил Ратибор, бывший в ту пору у правителя Ранрики. - То-то Эйнар обрадуется, узнав, что ты вызволил его жену.
- Встретьте, как подобает, - сказал им Харек. - Может и сам Эйнар с ними вернется.
- Хорошо бы, - воевода задумчиво покрутил ус, пока его люди отправились устраивать встречу.
Однако вскоре уже в шатре появился запыхавшийся и злой с виду Оттар, за спиной которого стоял Фреолаф.
- Ну здравствуй, херсир, - улыбнулся ему Ратибор.
- И тебе не хворать, храуст гардск дренгир - сказал Оттар, спешиваясь, и переводя дух.
Харек устало опустился на мешки с припасами, внимательно прислушиваясь к разговору, но продолжал молчать. Его взгляд бегло осматривал прибывших воинов. Эйнара среди них не было.
- А где ярл? - Первым озвучил повисший в воздухе вопрос молодой Ярополк, только что вошедший в шатер.
- Эта ведьма его повесила, - проскрежетал Рваный, едва ли не сплевывая каждое слово.
- Кто?Асса? - Харек тут же вскочил на ноги, слегка пошатываясь - напряжение последних суток давало о себе знать - его слегка мутило от усталости.
- Ты что шутишь? - Выдохнули разом оба хольмагардца, уставившись на херсира.
- Рагхильда, - ответил Волку Оттар, переведя дыхание. - А старуха сидела рядом и ухмылялась.
- Одна другой стоит. -произнес Харек. - Быстро же она забыла, кто ей спас жизнь и честь. была бы она женой разбойника, кабы не мы...
- А теперь она вдова конунга и за былое добро платит злом, - казалось, еще немного и Оттар разразиться такой бранью, что даже у йотунов уши завянут. - Эйнар пришел просить у нее помощи, а она обвинила его в том, что он отдал Вингульмерк свеям!
- Или она ума лишилась... Или Асгаут с Торлейвом ее слух отравили речами лживыми.
Рваный нервно прохаживался по шатру, словно пытаясь сбросить всю злобу, что в нем накопилась в движении, однако сердце все еще бешено колотилось, а перед глазами то и дело появлялся раскачивающийся на дубу Эйнар. Тогда, ночью они с Буревым приехали, дабы дать ему достойное погребение, но кто-то успел их опередить - тела ярла на дубу уже не было, а невдалеке был разложен погребальный костер. Их господин был сожжен, как язычник, но не получил упокоения в честной могиле.
- О, эти двое были там и злословили, настраивая кюну против Эйнара и тебя, Харек, - наконец проронил он, остановившись и подняв взгляд на Волка. - Да, не удивляйся - Рагхильде не по нраву то, что ты стал конунгом.
- Они же сами меня отправили в Ранрики, чтобы я привел эти земли к покорности. А то что меня народ конунгом выбрал - не отказываться же мне было. Меня бы тут же самого на дереве распяли... А если и отбился бы, много крови бы пролилось напрасно. Я выжидал, чтобы принести присягу Харальду уже не как простой ярл, а как конунг большого и обильного фюлька. А теперь... они сами показали свое вероломство... Теперь я не знаю что мне делать... Не идти же на союз с Эйриком Свейским... Я должен отомстить за Эйнара... Но и предавать Харальда я не хочу. Я знаю Гутхорма... И пока еще надеюсь на благоразумие Харальда. Он такой же, как его отец Хальвдан... Он не станет уничтожать своих верных слуг и призовет к ответу и Асгаута, и Торлейва... Или у этих змеиных языков иных дел нет, как против нас интриги плести? им ведь Агдир и Вестфольд поручили охранять!
- Как же, жди, - сплюнул Оттар, резко раздавив плевок носком сапога. - Придет Харальд и кому он поверит? Тебе или собственной матери?! А Торлейва я уже к ответу призвал, раскроив ему череп о тот алтарь, на котором меня приказала принести в жертву наша справедливая и мудрая кюна! Да только, спасибо за помощь Буревою и Фреолафу, я прямо на камне и Фредрику глотку перерезал - раз уж любит Тор бородатых козлов в жертву получать, так я ему самого длиннобородого подарил.
В конце фразы херсир невольно рассмеялся, а его смех подхватили Ярополк с Ратибором, хотя голоса их звучали не слишком весело.
- Жаль что эта змея Асгаут не последовал к своим богам в преисподнюю- пробормота Харек. - А пока он жив, нам не будет покоя. Тогда нам надо решить, что делать будем. Если смотреть на вещи здраво, то Эйрик куда меньше зла совершил... Хоть я и не склонен... предавать свои клятвы. Да и в войске моем здесь есть люди Харальда. Что будет, если они про мой уговор с Эйриком узнают? Не сочтут ли они это предательством? Надо срочно посылать кого-то к Харальду в Транделаг... Пока нас в Вестфольде не опередили...
- Вот и напиши ему оо всем, пока враги сведения о происшедшем здесь не извратили. - сказал Фреалаф. - Да только поможет ли это нам?
- Тебя теперь называют предателем и конунгом пиратов, - добавил Оттар, с силой сжав кулак так, что хрустнули костяшки. - В любом случае нам надо уходить в Ранрики, всем - здесь житья христианам не будет!
Он некоторое время помолчал, переводя взгляд с конунга на воеводу и обратно.
- А Сигрун? Как мы ей расскажем о гибели мужа? - Произнес Ратибор.
- Расскажем как есть. -ответил Харек. - Но скажем, что он погиб в поединке как воин, отстаивая свою честь, и тело его сожгли на костре. Она сильная женщина, но нужно вести себя с ней осмотрительно. А что до вестей - пусть называют... Я сам выйду на суд, пока же идите переоденьтесь, поешьте уху, расскажете, что и как. А я пока пойду послание Харальду писать... Позже, выслушав ваш рассказ, еще что-то добавлю.
- Только если пошлешь гонца, а еще лучше не одного и не двух, то лучше чтобы они назвались гонцами Эйрика свейского. Тогда можно быть уверенными. что никто их в пути не тронет, - сказал Фреалаф. - Не забывай как с нами люди Асгаута обошлись.
- Попроси у Эйрика его знамя, - тут же присоветовал Ярополк. - Не думаю, что он в этом откажет, тем более что он все равно обещал послать Харальду вызов.
- Хорошая мысль - Харек аж просиял. - Таким образом, мы убьем двух зайцев. И послание от Эйрика доставим, и про последние события сообщим. И еще... наверняка Асгаут кого-то пошлет через Хейдемерк и Гудбрандсдалир. Надо своим людям дать задание их перехватить. Пора отвечать своим врагам тем же.

Встреча в Мере
С Дарки

Не стал дожидаться Харальд, пока придет войско Хакона победное к стенам Нидораса, сам собрал людей оружных и навстречу тестю выдвинулся. Всем дружинникам своим повелел он надеть лучшие одежды, какие были у них, да поднять все стяги, дабы видел Хакон, какую встречу торжественную зять приготовил ему.
Впереди дружины отборное сам Харальд ехал - не на рать чай собирались, потому и не прятался он за спинами телохранителей. По правую руку от него Гутхорм находился, по левую же - Рогволд, а позади ярлы иные и сыновья их, херсиры и гридни наиболее знатные, отдельно же от них, да к конунгу поближе скальды - Тормунд, Торбьерн и Бард, после смерти Аудуна, место его занявший. Повелел им уже висы хвалебные сочинить в честь победы славной над Неккви конунгом Харальд, оттого оживленно переговаривались скальды.
Вот только, когда рать долгожданная вдали показалась, не то конунг увидел, что ожидал. При свете солнца сделалось явно, что вороги, подкравшиеся в ночи, нанесли ущерб знатный. Лики воителей Транделага и Оркдаля были мрачны. Едва ли так выглядят победители. А воев Агдира и вовсе Харальд не видел – и брови нахмурил.
Хакон подъехал к зятю и молвил:
- Я вез тебе весть о победе, но вид воинства моего говорит: много врагов наших досель не в Вальхалле. И, пока живы они, не время нам почивать на лавках, насаждаясь победами. Старый змей пал – и Грютинг вез тебе его голову. Ныне же ярл раной сражен, забыл, что и змееныши малые могут быть ядовиты. Так что трофей его ныне я отдаю.
И по знаку конунга Транделага седобородый гридень из оркдальцев подтащил мешок с головой старого Некки.
- Владей, зять, и пусть все враги наши так сгинут! – торжественно провозгласил Хакон.
Принял Харальд голову старика, за волосы вынул из мешка ее да поднял высоко над собою:
- Смотрите, воины! Отсекли змеюке подколодной голову!
Разразились криками радостными воины Харальда, в щиты бить стали рукоятями мечей, Рогволд же у конунга забрал трофей да на копье насадил так чтобы словно знамя над головами дружинников борода седая старого владетеля развевалась.
Тормунд Лисий Язык вперед выехал, вису хвалебную прочитать желая, да жестом его остановил сын Хальвадана.
- Так что же случилось тут, - уже иным, суровым голосом спросил конунг у тестя. - В тех вестях, что мне ярл мой сказывал ничего про ранение Грютинга не было? Али за ночь одну переменилось все?
- Воистину так, - мрачно кивнул конунг Транделагский. – Рады мы были – да так, что бдительность потеряли. Даже я, медведь старый да много охотников переживший, опасности не заметил. Не добили мы Сельви, исчез с поля бранного внук старого змея. Наша вина: не мыслили мы, что сей воитель младой, вместо того, чтобы силы сбирать мстить сразу кинется. Вот и вышло все так, как ты видишь.
- Вижу уж, - сквозь зубы проскрежетал Харальд, вновь воинство потрепанное оглядывая. - Побили вас вами же битые мерийцы. Грютинг сам где?
- С лекарями. Мужи знающие говорят, что жить будет, но на коня сядет не скоро. То знатный убыток нашему делу.
- Меч-то хоть держать сможет? - Вновь конунг спросил, скривившись немного. Нехорошо то было, что ярл доверенный в такое время увечным стал, когда подмога его необходима была, но причудливо норны нить свою плетут. Одного ярла надолго потерял он, зато другого в земле этой обрел. Подумав так на Рогволда взгляд бросил Харальд - ярл мерский с сыновьями хорошим подспорьем станет в войнах грядущих.
- Сможет, но ныне слаб, как котенок, - поморщился Хакон. - Грютинг - муж крепкий, но после того, как он едва в Хель не попал, любому время дать надо.
- Без него поход на Мер Южный отложить придеться, - то уже Гутхорм молвил, до этого молчание сохранявший. - Да и остальные воины крови немало пролили, дело наше отстаивая, как я погляжу.
- Ждать предлагаешь, покуда Арнвинд сам к нам пожалует? - Острый взгляд конунжий в дядю впился.
- Нет, Гутхорм, - поддержал Харальда тесть. - Нельзя нам позволить врагу силу набрать. Один раз я на деле этом людей потерял - во второй буду умнее. Нет нам дороги обратной: слишком много противников против себя ныне настроили. Ежели по одному им хребет не сломаем - все в лодках погребальных окажемся. Да хорошо, коли там, а не в царстве подземном у Локи отродья постояльцами.
- Свою силу сначала в кулак собрать бы, - на то Сигурдсон отвечал, задумчиво бороду поглаживая - небольшая, по сравнению с гриднями иными была борода Гутхорма, часто он ее стриг, дабы в битве не мешала, да только мало кто посмел бы подшутить над ним по поводу этому. - Край сей враждебный, не во всех деревнях еще власть Харальда приняли, а где приняли - там за спинами кинжалы вострят, слабину покажем - мигом меж лопаток воткнут. Да еще Сельви выжил...
- Упустил ты змееныша, тестюшка, - пожурил Хакона конунг молодой. - Теперь тварина эта немало крови нам попортит за семью свою загубленную.
- Сам знаешь, родич, что гуще боя за всеми не уследишь, - развел раками Хакон Трондский. - Тебе Гандальв врагом более лютым доводиться, а ведь смог волк серый дважды от смерти уйти. Так что - примем то волею норн и начнет действовать. Ибо проливать слезы по утекшей воде - удел жен, но не конунгов. Пусть Сельви приходит - мы будем готовы.
- А быть может, милостью Локи, погрызутся змеи за власть мерскую меж собою, - то уже Рогволд Эйстенсон сказал. - Сельви горяч и несдержан, а Арнвинд с Аудбьерном наглости его терпеть не станут. Соглашусь я с Гутхормом здесь - выждать нам надобно немного, покуда всех селян к покорности в Мере приведу.
- Харальду решать, - молвил на то Хакон, давая понять, что слово последнее. Не по нраву ему Рогволд пришелся, и слова его, внешне мудрые, к сердцу пути не нашли. Знал конунг, что предатель сей меньше всего выгоды в возвращении Сельви имеет, а все же - не верил. Змей - он змеюка и есть. Лишь себе служит, только себя в сердце холодном лелеит.
- После решим, - властно голос конунга звучал, да взглядом суровым обоих ярлов и тестя вновь обвел владыка. - Ныне же следует нам в Нидорас вернуться, да отпраздновать победу сию славную.
Замолчал Харальд, а после добавил:
- Скажи мне еще вот что, Хакон - где агдирцы мои, что в войске твоем были? Что-то не вижу их я ныне.
- Про то не в поле рассказывать, - нахмурился Хакон, не желая праздник Харальду испортить да раскол в войске их поселить. - Дай время - поведаю, как все было.
Нахмурился на то конунг, но не сказал ничего, лишь коня поворотил. Невеселые то были вести, что Разрушитель жало свое змеиное уже вонзить успел в воинство его, но горевать о том поздно было, месть же вершить - рано еще. Правы были Гутхорм с Рогволдом, необходима дружине передышка, но ведь и Хакон старый прав - нельзя ворогам дать все силы стянуть. Странная-то война была - вроде бы победа за победой, а с какой стороны не глянь - на тонкой нити все добытое в битвах тяжких подвешено, того и гляди порвется она.

(с Тельтиаром)

Леса Согна. Альвир и Сольвейг.

Говорят - ожидание тянеться медленно, но - это не всегда так, ведь если при этом день занят тяжелой работой, время идет быстрее. Так было и с Альвиром - тягостное ожидание хоть каких-либо вестей от купца стало для него почти незаметным, ведь он должен был содержать в порядке обветшавший дом, чинить прохудившуюся крышу, рубить дрова для очага и искать пропитание. За прошедший месяц молодой скальд научился выслеживать дичь, читать следы и устраивать хитроумные западни для животных. Однако сердце его разрывалось надвое - одна часть навсегда хотела остаться здесь, с любимой, другая же - тянула к родным Фиордам...
Сольвейг с тоской смотрела на исколотые пальцы. Гордость и краса были руки, мягкие, теплые, гладкие, что пушистый ноябрьский снег, и сама не ходила – летала, птицей свободною, драккаром по водам моря, от работы любой свободная. Смотрела и плакала, и не могла задушить голос, что домой звал, бросить все, к отцу и братьям в ноги упасть, прощенья просить. Родной дом – кто его заменит?
-Скорее бы Альвир вернулся.. – вслух сказала, чтобы альвы услышали, чтобы не морочили.

Не стали духи светлые томить девицу - вернулся Альвир, дверь скрипнула не смазанная - то вошел скальд в дом, положил добычу - зайцев двух на лавку, да к Сольвейг подошел, приобнял за плечи.
- Скучала без меня? - Произнес он ласково.
Сама себя не понимая, отстранилась Сольвейг.
- Где же скучать, если еще на рассвете с тобой виделась?
Подобрала добычу, едва не всхлипнув, во двор вышла, за ножом да корытом.
За нею выбежал Альвир, неладное почувствовав:
- Постой, стряслось что пока не было меня?
Выронила Сольвейг из рук но и зверьков мертвых, бросилась на грудь милого.
-Не могу больше. Не для того матушка в косы мне бирюзу вплетала, не для того отец на руках носил, лебедем величая! Домашняя я, холеная, не в лесу жить – в просторном доме конунга жить приучена! Смотрю на тебя, и верю, что смогу это бремя снести. А как уходишь – хоть завыть да в колодец броситься. С собой бы меня брал, я бы тебе стрелы носила, добычу подбирала, я бы тише ветра по тропам шла, тише тени твоей!

Посмотрел ей в глаза скальд, улыбнулся, обняв покрепче, да так сказал:
- Завтра поутру вместе в лес пойдем - покажу я тебе, как зверя хитрого ловлю... а может и куницу на воротник тебе сыщем, коли уж меха все твои у Атли в сундуках остались.

Словно йотун на спине повис, лапами мохнатыми в сердце вцепился, а теперь свалился, и легко стало, тепло, что руки задрожали.
- Не надо мне куницы на воротник. Не уходи далеко. И меня с собой бери – другие украшения зачем?
Тоскливо подняла глаза на бледное солнце.
- когда же лето наступит?
И потянула вдруг Альвира за рукав, сверкнув синими глазами, ярче неба над морем в солнечный день.
-Пойдем-ка, покажу что? Вчера ходила на речку повыше, там вода чище. Ты умеешь слова в оды складывать, ты умеешь ручьи заставлять в словах течь, деревья в их струях ветви окунать, пойдем, там листья зелены, как иногда бывают только в Гардарики, отец сказывал, там солнца столько, что его можно набрать вот в это корыто, и еще останется.
И скальд, увлекаемый возлюбленной своею, за нею последовал, да только сам поежился невольно, когда слова ее про лето услыхал - холодным ныне июнь выдался, хоть и растаяли льды по весне, а все же не было тепла долгожданного, так словно и действительно Рагнарок уж близился.

Над маленькой речкой, по камням бегущей звонко, на высоком сухом берегу, села Сольвейг, за руку к себе милого притягивая.
- Грустен ты. Тревожит что?
Сжал пальцы ее в ладонях своих Альвир, вдаль взгляд бросив:
- Не ко времени холода такие, будто сама земля траур несет. Старики говорили - такое лишь когда Бальдр убит был случалось.
Спрятала Сольвейг лицо на плече Альвира.
- Не к добру. Не об освобождении ли Локки говоришь? Не время еще. Не время. Еще с тобой мы пожить не успели, меда из рога не испили.

Южный Мер
С Сариной

После появления в усадьбе Сельви Рарзрушителя, и без того неспокойная жизнь в Южном Мере стала попросту безумной, так словно берсерк заразил своим неистовством всех воинов, каких только видел. Повсюду слышались крики: "Убить Харальда!", "Отомстим за Неккви!", "Освободим Раумсдаль!", юноши постоянно дрались в потешных поединках, сбрасывая напряжение, старики потрясали оружием и качали головами, припоминая, что раньше такого не было, чтобы ближний ярл ко врагу переметнулся и конунга своего предал. Но все как один сходились на том, что необходимо отвоевать Северный Мер, предать позорной смерти Рогволда, а Харальда либо изгнать, либо тоже убить. Более того, прослышав о том, что Сельви спасся, многие жители Раумсдаля и Северного Мера, в тайне от захватчиков, бежали в Южный, дабы встать под его знамена.
Эрик редко к ним присоединялся - последний раз, когда какой-то юнец попробовал подшутить над ним, он переломал наглецу хребет, и хотя после выплатил виру родичам увечного, Сельви запретил ему драться с кем бы то ни было до похода на Харальда. Поэтому чаще всего ярл просто наблюдал издали за молодецкими забавами, вспоминал как и сам он раньше красовался перед девками, повергая своих противников, теперь все это было в прошлом, а у него была жена, которая не желала его даже видеть.
Хильд тяготилась шумом, что привез с собой Сельви Разрушитель. Девушка все чаще уезжала за пределы усадьбы верхом на своем рыжем коне. Но у весего этого переполоха был один большой плюс, Эрик все меньше появлялся дома.
Вот и сейчас, несмотря на поздний час она собиралась уехать на любимый утес. Копыта лошади легко взрывали утоптанную землю, потом под ними захрустели камни, конь перешел с рыси на шаг. На самом краю, в одном шаге от неба он остановился. Хильд легко спрыгнула с лошади и замерла на краю обрыва.
Шум копыт позади раздался не сразу - девушка довольно долго смотрела на плещущиеся внизу волны, омывающие крутой берег. Море - все меряне были его детьми, оно оберегало и одаривало их, посылая к берегам косяки рыбы и купеческие суда. Не было во всей Норвегии мореходов лучших, нежели жители Мера и скальды не раз пели, что в их жилах течет не кровь, а морская соленая вода, хотя конечно же - это было не так.
Эрик спешился шагах в двадцати от супруги, не желая подбираться к обрыву столь близко - храбрый викинг не любил высоты.
Девушка не обращала внимания ни на что, слушая шепот волн, далеко внизу.
- Хильд, - негромко окликнул ее Эрик, приближаясь. Он давно уже заприметил, что его жена едва ли не каждый день уезжала куда-то на коне и сначала даже подумал, что у нее завелся полюбовник, но сейчас он был несколько озадачен тем, что она просто стояла на краю обрыва. Что здесь было делать молодой женщине?
- Эрик? - девушка повернулась, на звук его голоса. - Что ты тут делаешь?
- Да вот, - он слегка замялся, делая еще один шаг вперед. - Тебя искал.
- Зачем? - отступая назад и опасно балансируя на краю, спросила Хильд.
- Поговорить, - ярл и раньше не слыл краснобаем, но сейчас слова на язык вовсе не шли. - Мы с тобой совсем не говорим с того дня...
"Как ты украла лодку и выставила меня дураком!"
- Ты зол, да и время не для разговоров, - пожала плечами девушка. - Неккви погиб, Мер потерян, какие уж тут разговоры.
- Да, самое время у обрыва стоять, - хмыкнул на это викинг. - Или ты жаждешь присоединиться к старому конунгу?
Хильд полыхнула на Эрика взглядом.
- Да хотя бы и хотела, тебе то что?
- Ты моя жена, - на этот раз голос не дрогнул. - Так что мне есть дело.
- Хорошо, - норвежка устало вздохнула. - Я не собираюсь прыгать во фьорд. Ты доволен?
- Почто ты так зла ко мне? - Эрик произнес.
- Я нисколько к тебе не зла. Почему ты так думаешь? - удивилась Хильд.
- Мы не живем как муж с женой, ты всячески меня избегаешь, - покачал головой ярл.
- А что ты хотел, Эрик? Я не рабыня и не дворовая девка чтобы меня как приз за службу выдавали, да и брали, - гордо носик вверх взлетел, а серебро в косах звякнуло, тускло в свете луны сверкнув.
- Разве брак с ярлом достоинство твое уязвляет? Или не достаточно я сватался к тебе, мало подарков дарил?
- Подарки и рабыням дарят. Да и не в выгодности брака дело, - Хильд головой покачала, да на обрыв села, ноги в бездну свесив. - Эх, Эрик, не хочешь ты понять.
Остановился в трех шагах позади нее ярл, вздохнул тяжело.
- Чего желаешь ты от меня? Проси - все сделаю.
- Хочу чтобы ты понял. Сам.
Не повернула головы Хильд, взгляд ее на дорожку лунную, что фьорд пересекала, устремлен был.
- Завтра я ухожу с Сельви Разрушителем, - казалось, Эрик сменил тему. - Мстить агдирцам. И возможно уже не вернусь.
Хильд молчала, лишь ветер трепал несколько выбившихся из прически прядей. "Не понять тебе меня Эрик, к сожалению, моему и твоему", - подумала лишь в ответ девушка.
Ярл развернулся, видимо поняв, что разговор более не имеет смысла этот, да сказал лишь на последок тихо, с горечью в голосе:
- Я хотел, чтобы ты родила мне сына.
- А я хотела,чтобы меня и правда любили, а не видели во мне игрушку, да кобылу племенную, - с горечью прошептала Хильд, наклонившись вперед, в черные волны вглядываясь.

Рогволд, наверстывая упущенное

Как вернулся Рогволд с сыновьями в имение, так сразу в покои личные удалился, приказал двери запереть да привести к нему деву Астрид, что вырвал он лап Гандальва. Ивар да Хрольв тогда в трапезной сидели, делились впечатлениями о встрече Харальда с войском, якобы победоносным, а на деле – побитым Сельви.
- Видишь, брат, - сквозь широкую улыбку плескал Хрольв гордость, - без наших мечей ни на что не потребны харальдские вои.
- Ты б потише, - оглянувшись, произнес Ивар, - а то ведь конунг этих горе-вояк ныне и над отцом стоит, вдруг доложит кто?.. Жди беды.
- Да толку то! Доложит! Чай не крестьяне мы с тобой какие!.. – и помолчав Хрольв чуть добавил, - а Харальд стоять над нами будет лишь дотоле, пока отец наш тому препон не чинит.
- Что ты говоришь! – с удивлением воззрился на младшего брата Ивар.
- Да уж не мне растолковывать такие вещи, - откинувшись в резном деревянном кресле, зевнул Хрольв, - сам прекрасно знаешь, что отец будет мириться с чужой властью лишь до толь, покуда не соберет силы достаточной, дабы сокрушить власть сию.
Покачав головой, Ивар усмехнулся.
- И когда только ты рассудительным таким стал… а ведь знаешь, многие харальдские псы поговаривают, что де предатель отец наш, мол, путями нечестными воюет, славу добывает.
- Эх, брат, чувство такое, словно мы с тобой местами поменялись, - хохотнул младший сын Рогволда, - ты ведь сам знаешь, сколько гнилья у подножья всякого трона – что Неккви, что Харальда, что отца нашего, Рогволда Великого. И вопрос не в том, у кого гнилья то поболе, а в том, чей трон выше – чтобы взгляд людей не в говне плескался, но сверкал на златом челе сидящего на троне.
В сей момент показалась процессия из двух гридней да девки какой-то, в которой Ивар узнал Астрид. Понуро, но не сопротивляясь шла дочка Неккви. Лишь когда проходила мимо сидящих сыновей Рогволда, голову подняла да взглядом, до краев жгучей яростью наполненным, обожгла братьев.

- Вот, батьку, привели мы ее, - приоткрыв дверь да втолкнув деву, доложил гридень. Дверь за ним сразу затворилась.
Стоявший у окна, прикрытым ставнями резными, Рогволд Великий, ярл Мера всего, обернулся. Искривились губы тонкие его в оскал звериный. С ужасом Астрид подумалось, что хотела сама за коршуны черного за муж идти – почти ничего от прежнего ярла не осталось. Не осталось даже малой толики тепла, с коим обычно взирал на дочь Неккви Рогволд Мудрый. Он все еще желал ее, он уже не так, как ране. Ныне взирал коршун на нее, словно на незавершенную месть Неккви, которая завершится, как только коршун овладеет потомством змеиным.
- Приветствую тебя, о светлая дева, - сладким тягучим голосом молвил Рогволд, звериный оскал все играл на устах его.
Ничего не ответила Астрид, опутанная оковами гордости и ненависти.
- Молчи, светлая дева, молчи, - надменно задрав подбородок, прохаживался вокруг черный коршун, - меж нами дело есть, неоконченное…
Астрид почувствовала дыхание Рогволда на затылке, вздрогнула, сжалась вся, дрожа от страха. До боли сжала она кулаки, когда когти острые смахнули прядь волос светлых с чела ее да провели по щекам горящим.
- И я, ярл Мера всего, Северного и Южного, намерен закончить его, - уж дрожа от нетерпения шепнул на ушко деве коршун.
Астрид, чтившая отца своего, еще когда заметила Хрольва с Иваром, дала себе слово – никак не противится Рогволду. Пусть овладеет ею безжизненной, словно куклой тряпичною – не свершится месть его, коли она безвольною да покорною во всем будет. Легко пообещать было, но исполнить обещанное сложнее было.
Как острые когти коршуны стали рвать одежи на ней, тут же испарился весь настрой ее, стала кричать да вырываться она. Несколько раз Рогволд вырваться ей позволял, раз за разом настигая ее и тем удовольствие свое растягивая.
И, пылая ненавистью жгучей, взял Рогволд Великий светлую Астрид. Взял силой, растоптал, уничтожил гордость ее, ибо покорилась дева гордая ярости его звериной да желанию пламенному. Против воли своей покорилась, поддалась блаженству телесному, теплой волной сладких стонов члены ее поглотившему.
Свершилась месть Рогволда Великого.

Транделаг. Хладир. Асса.

Там, где еще недавно было столько народа, что впору дивиться: как кормят столько мужей норвежские земли, безлюдно. Гости, прибывшие со всех уголков здешних угодий на свадьбы трех конунгов, разъехались кто куда. Часть бондов – ушло в поход с Хаконом, другая – пахала землю да сеяла хлеб. Во Хладире кроме женщин остался лишь небольшой гарнизон. Хакон млад, которому конунг строго наказывал беречь сестру, как ока зеницу, часто наведывался в конунжьий дом, развлекая девиц да женщин замужних рассказами и разговорами. Время тянулось здесь медленно, переливалось, как густой мед из горшка. Вести о битвах приходили в Хладир редко и с опозданием, так что многие в вотчине Хакона места не находили от беспокойства. Особенно тяжким было ожидание возвращения войска для новобрачных, так быстро утративших мужей обретенных.
Пока отец да муж младой кюны добывали славу секирами, сама Асса покорно сидела в усадьбе, теша себя рукоделием. Воспитанная строгим отцом, потерявшим одного за другим трех сыновей, она и не мыслила требовать то, что на что право имела. Много слушая и замечая, Асса уж поняла, что не люба Харальду, только ради земель до благоволения Хакона Трондского взял он ее в жены законные. Из разговоров своих с мачехой, что была ей почти ровня по возрасту, кюна зеленоглазая поняла, сколь мало заинтересовала она супруга законного. Все в сравнении познается. Мачеха не скрывала от «дочки» довольства мужем своим и в похвалах ему не скупилась. А вот юный Харальд, хоть и не смел бегать от Ассы к рабыням под кровом у тестя, все ж редко ее лаской одаривал. Но сегодня у кюны была своя новость для агдиркого конунга, и сердце нет-нет, да екало. Вдруг перемениться Харальд, узнав про наследника?
Гонец в сторону войска выехал в тот же день.

Хладир. Жрец Трюгви

Верно говорили старые бабки, что при кюне молодой состояли, что тяжела она стала и наследника ждет. На то жреца верховного транделагского помощник руны кидал, да по крови гадание проводил. Все знаки сходились на том, что будет великим вождем сын Ассы и Харальда, коли звезда его восходящая в тени иного правителя не угаснет, молодого и дерзкого. Но имени правителя того Асы не называли, да только навело это жреца амбициозного на мысль дерзкую и жестокую. Позвал он старух-ведуний, да повелел им не только за Ассой, но и за Эйсван, Хакона женой присмотреть, о том узнать, не ждет ли женщина эта дитя от конунга старого.
Не молод уже был Трюгви жрец, четвертый десяток разменял, да седина в бороде его появилась, однако ж как и раньше мечтал он место жреца верховного занять, да только нынешний, хоть и богат годами был, но крепко за жизнь держался и добром место свое не уступил бы никому, а потому возжелал коварный асов служитель интригою хитрой сбросить его, да самому ближе стать к правителю Трандхейма.
О том размышляя, отправился он в рощу священную и там принес в жертву барана, дабы Асы помогли ему задуманное исполнить.

Лагерь Харека возле Гиллисберга. Асмунд Кровавый

Закованный в цепи сын Альхейма сидел на земле, а возле него кругом сидели его воины, перешедшие на службу Эйнару, всего их было около двадцати человек, все принявшие новую веру. С упоением слушали они отрока, что в крещении имя Велимир принял. Юноша сей нашел как время с пользой провести и пересказывал бывшим язычникам истории из Писания Священного, тому радуясь, сколь жадно внимают они словам его.
- И тогда конунг Египта, земли что лежит за Скаггераком и землями франков, и дальше за землями фризов...
- Да нет таких земель! - Воскликнул один викинг. - Все фризскими владениями заканчиваеться!
- Нет - есть, - другой с ним поспорил. - Оттуда ромеи рабов чернокожих привозят.
- Ты продолжай, мы внимаем, - тихо Асмунд произнес и гридни тотчас же притихли. Хоть и закован был конунг самозванный, а все же по старой памяти подчинялись ему воины.
- В гордыне своей, конунг Египта запретил народу Израилеву покидать земли его, где как траллов их держал он и тогда пророк воззвал к Богу и попросил явить знак, дабы египетский конунг узрел все величие Господа нашего.
- И что же? Он испепелил конунга? - Воскликнул самый нетерпеливый из слушателей, молодой Агни.
- Нет, - покачал головой Велимир. - Господь обратил воды великой реки в кровь, предупреждая гордого конунга, но тот не послушал и вновь отказал Мозесу. И тогда Бог умертвил каждого первенца на египетской земле, не пощадив ни грудных детей, ни птиц, ни скот, ни собак.
Асмунд рассмеялся, услышав эти слова, и смех его подхватили остальные воины. Затем он вскинул руку, бренча цепями и сказал:
- А я-то считал христианского бога слабым и малодушным, но теперь вижу, сколь глубоко было мое заблуждение. Господь, что карает гордыню и мне преподал жестокий урок смирения.
Ладонь Альхеймсона сомкнулась на серебрянном кресте, некогда принадлежащем убиенному священнику Григорию.
- Господи, даруй мне силы искупить грехи мои тяжкие, дабы мог я с гордостью взывать к силе и могуществу твоему!

Вингуьмерк. Лагерь Харека у Гиллисберга.
(с Тельтиаром)
После скромной трапезы, Оттар херсир вернулся в шатер к конунгу, где тот аккуратно писал руны на куске кожи.
- Ничего не забыл конунгу сказать, Харек? - Спросил его Рваный, подходя ближе и заглядывая через плечо Волка. Рун он не знал, так что просто подивился их обильности и кучности.
- Лишь бы он столько прочесть удосужился, - сказал Харек со вздохом, откладывая резец и перо. Потому еще попрошу посланника пересказать все слово в слово.
- Хорошо то, - кивнул херсир, рядом с конунгом садясь. - Всегда ты к делу подходишь обстоятельно, Харек, не то что мы с Эйнаром, сами шеи в петли сунувшие, да своими же руками узел затянуть помогшие. О погибший плохо не принято говорить, но все же - слишком добр и доверчив был Эйнар для земли этой суровой. Не доброту здесь в людях ценят, а лишь сталь каленую.
- Оттого хитрость бывает важнее доблести, а угодливость и лесть важнее верности. - вздохнул Харек . - Ведь никто не иной, как Асгаут с Торлейвом Асмунда взрастили, и амбиции в нем подняли. А потом все на Эйнара взвалили - мол жизнь предателю оставил. А то что сами они сидели и смотрели как он против Харальда войско собирает и конунгом себя провозгласил. Сказывают еще люди, с ним бывшие, что отца родного убил, ибо противился тот мятежу. Дыма без огня, вестимо не бывает...
- Хоть в на исходе жизни Альхейм себя человеком порядочным показал, - на то в ответ молвил херсир. - Да только было главное их обвинение не в том, что Асмунда пощадил Эйнар, и даже не в том, что жизнь супруги он дороже Вингульмерка поставил. Доброта его сгубила, послушай же Харек то, о чем я тебе раньше не говорил.
- Говори. - кивнул Харек. - Я обо всем должен знать, иначе что-то недоглядим, и пропадем все, как Эйнар.
- Помнишь отроков двоих этих, семя ублюдочного, что убить меня возжелали?
- Еще бы их не помнить. Я этого , как его, старшого, чуть было на чистую воду не вывел, но прибыли хирдманы с приказом от кюны, пришлось отпустить. Что-то они про испытание огнем и испытание водой не вспомнили. Мне ведь тоже самое пройти предстоит, если оправдываться к ним поехать вздумаю.
- Еще как вспомнили, - мрачно Оттар произнес. - Недоноски эти супротив Эйнара речи говорили, о том, как он их христианство принять принуждал и погубою грозил, и что все обвинения наши - ложь, и что ты Харек старшего едва ли не до смерти замучил. А кюна, словно и рада тому была, да кивала лишь словам их лживым.
- Асгаута надо будет уничтожить. Покуда он жив, будут против нас худое замышлять. Ни я, ни Эйнар никого насильно веру менять не заставляли. Тут есть в моем войске четверо ярлов Харальда из Агдира, и они мои слова подтвердят. И люди, набранные мною в Хейдемерке, тоже старым богам поклоняются, и никто их крест принять не принуждал. Надо будет кого-то из них отправить, чтобы они правдивость слов моих подтвердили. Вот мучаюсь я выбором - кого отправить?
- Харек, той ночью, когда я смог бежать, я поклялся на мече Эйнара, - процедил Оттар, вынимая из ножен меч в рукоять которого были закованы мощи святого. - Поклялся, что не успокоюсь, пока не отомщу каждому, кто повинен в его смерти. Фредрик и Торлейв были убиты моей рукой, остались Асгаут, эти двое ублюдков - конунжих родичей, и лживая ведьма Рагхильда, обрекшая ярла на погибель.
- Что скажет Харальд, узнав что на жизнь его матери покушается его вассал? Вернее сподвижник его вассала. Я не хочу воевать с Харальдом.
- Он этого никогда не узнает, - отрезал Оттар. - Харек, ты бы видел, как горели ее глаза, когда она приговорила Эйнара.
- Но про это узнаю я... -произнес Харек еле слышно.
- Мы должны быть решительны, конунг.
Оттар встал, с силой вонзив меч в землю под шатром, и после опустился рядом с оружием на колени.
- Что, если она станет настраивать Харальда против тебя? Я не говорю о себе - я уже приговорен к смерти.
- Я не позволю им тебя тронуть, - ответил Харек решительно. - Теперь ты служишь мне. Как и все сподвижники Эйнара. И я за них в ответе.
- И все же будет лучше, если я сменю имя. Отныне называй меня тем именем, что дали мне при крещении, дабы враги не прознали, что я ищу у тебя защиты до поры.
- Да будет так. Пусть эта неблагодарная ведьма получит сполна. Но, пока Харальд не назовет меня своим врагом, я не буду делать ничего против него. И как только он явится к границам Ранрики, я сразу поклонюсь ему и признаю над собой его власть.
- Это будет мудро, Харек, - Оттар опустил голову, что-то прошептав мечу, а затем сказал: - Клянусь до той поры не причинять вреда Рагхильде, но Асгаут, Халльвард и Сигтрюг должны заплатить сполна за свое вероломство.
- Так и будет... Хольгер из Хадебю.
- Стоит тебе рассказать и о вероломстве родичей Харальду, - добавил нареченный Хольгер, а после еще сказал: - И гонец твой наперед с Гутхормом поговорит, я надеюсь. Пусть сестра его черную неблагодарность явила, но сам он - воин честный и благородный.
- В честности и благородстве Гутхорма у меня сомнений нету. Но вот насколько он теперь влияет на Харальда, и насколько его слово весомо ныне?
- Тяжкие времена настали ныне, раз лжа и корысть чашу доблести перевешивает.
- Было так и раньше, если сагам о древних временах верить. разве не коварство сгубило Сигурда, и Хельги, и Беофульвфа,и прочих героев? Во все времена у трона было много льстецов и подхалимов, которые как змеи в клубках сплелись, и кусают всех, кто не похож на них...
- Надеюсь я, что Господь даст Харальду мудрости уберечься от их яда.
- Пусть все, кто носит крест в земле норвежской о том помолятся. И пусть его потомки воспримут истину.
Хольгер поднялся с колен, убирая меч в ножны:
- Харек, дозволь мне клинок этот у себя оставить, дабы мог я им месть совершить, а после отдать сыну Эйнара, когда тот подрастет.
- Дозволяю, - ответил Харек с улыбкой, пожимая руку товарища. - Ступай, делай что должно, и возвращайся под мой стяг поскорее. И береги себя... Мне не нужно, чтобы ты раньше времени сгинул... И еще... Венды то добро, что ты им сделал, наверняка еще помнят... Попробуй к ним пристроиться, и у них помощи для дела справедливого попроси. Я слышал. что они люди чести, и добро не забывают...
- Пока я останусь с тобой, - отвечал на это Оттар. - Враги наши сейчас ожидают нападения, но пройдет время и они ослабят бдительность, тогда-то я и ударю. Но сейчас - сейчас я отправлюсь с тобой в Ранрики и там пережду пару недель.
- Что ж, будь по твоему. - Харек поднялся с лавки, наспех сколоченной из грубо обструганных досок, и перевязал послание бечевкой, сделав на свертке оттиск воском.
- А сейчас позови сюда Ратибора и... Гуннара ярла.
- Конечно, - кивнул Оттар и скрылся за пологом шатра.

Эйрик. Гиллисберг.

Да уж, наглости Хареку, конунгу новоиспеченному, не занимать было – мало того, что принудил он Эйрика клятву эту позорную перед всем войском принять, так теперь еще и знамя просит!
- Возьми у отряда любого, отдай ему, - ответил слуге Эйрик хмуро. Когда вышел тот, со злости выхватил кинжал конунг, в косяк дверной загнал его едва ль не по самую ручку, от ярости взревев.
"Обманом Харек с сообщниками своими действовал, так нельзя ли считать и клятву эту потому недействительной? " – о том Эйрик думал, еще когда с Волком в Гиллисберг ехал. И каждый раз, задумываясь, убеждался в том, что нет, нельзя. При всем войске-то… как быть потом, если нарушишь данное слово? И неизвестно ведь, что страшнее: гнев богов или презрение собственных воинов. Тор с Тюром коли прогневаются, так хоть в Хель отправят – не страшно, а тут, на земле – как оплеванному ходить под взглядами косыми да градом упреков в спину.
И тогда дал себе Эйрик еще одну клятву, уж вторую за сегодня; только в этот раз про себя, а не на виду у всех, да не пред богами, а пред одним собою. Обещал свейский владыка себе, что непременно Хареку отомстит, во что бы то ни стало – неизвестно, каким путем и когда, но отомстит. И, пожалуй, уж для одной этой мести стоило пока соблюдать обет данный.
"Впрочем, ежели есть в нем лазейка какая", подумал Эйрик, "отыщу я ее". Нет, вовсе не искал он любого способа обмануть "конунга пиратского"
. Скорее все ж самому себе доказать хотел, что и Харек – с его хитроумным похищением, с его уговором, с его величием новым и такой, казалось бы, неслыханной удачей, сейчас ему сопутствующей – что Харек тоже может ошибаться.
И первой его страшной ошибкой стало то, что перешел он конунгу свейскому дорогу.
А ведь можно было и его понять, и Эйнара.. всего и дел – себя на их место поставить. Часто не гнушался Эйрик и хитростью, и подлостью, но вот редко задумывался: а что, если и он однажды не в честном бою побежден будет, но точно так же – неправдой, корыстным умыслом? А теперь вот не только представить, но и действительно ощутить пришлось; и радости от чувства сего конунг отнюдь не испытал. Только на воззрении его даже это никак не сказалось.
Урок, который надо запомнить, преподанный судьбой… Те, кого ты считаешь слабее, не всегда оказываются таковыми. И это следовало крепко-накрепко запомнить.
С такими мыслями тягостными и улегся, чтобы заснуть Эйрик – на ложе, что некогда, верно, согревали Сигрун с Эйнаром и что теперь несколькими покрывалами брезгливо застлано было, словно не хотелось никому к простыням прикасаться. Да впрочем так оно и было: когда спишь, простыня к телу ближе всего, все впитывает – и тепло, и тела запах… А духу христианского конунг и переносить уж не мог. Вот уж в чем труднее всего было ему поклясться, так в том, что не станет христиан притеснять он. Самым главным считал Эйрик на землях завоеванных искоренить заразу эту, едва ли не быстрее ветра распространявшуюся… Белый Бог – вот еще выдумали! Хотя в этот раз почему-то не уберегли Эйрика Асы, а Христа прислужники наоборот в выигрыше оказались. Значит, чем-то Эйрик и в самом деле не угодил богам.
"Распорядиться надо будет о приношении Одину да Тору", подумал он, ко сну отходя уже. "Обещал я не трогать чужих богов, но от даров своим – не отказывался".

Мер. Нидорас.

Не захотел Хакон зятя с ходу печалить, про воев агдирских с ним говоря, да только делом худым то обернулось. Гридни Грютинга-ярла, утратив предводителя своего, в дурном настроении были, так что первый же рог с напитком хмельным им языки развязал. Припомнили вои оркдальские воям Харальдовым и то, что, лечась в землях Грютинга, они лагоде предавались, и то, что напора Сельви в бою не сдержали.
- Упрекнул конунг ваш Хакона Трондского, что, мол, змееныша упустил. А ведь, кабы агдирцы дрались, как мужи – голова Сельви рядом с отцом бы да с дедом на тыне повисла, - говорили гридни всем слушающим. – Они только всему виною. Да то и понятно: ужель муж, что работы чурается да конунга приказов не слушает, доблесть берсеркову в битве покажет?
Слушатели головами кивали: жителям Мера, раньше ходившим под Неккви, было любо думать, что все агдирцы трусливы да вероломны. Ведь самые знатные достижения Харальда не в бою добыты, но обманом достигнуты. Часто ему за спиной Гудбранда поминали, не считал люд честной то победой достойной. Да и то, что Харальд юный лишь один раз меч обнажил, мужи помнили. Велика ль честь повергнуть такого, как Хаки? Сына Гандальва за воя достойного никто не считал, так что сражение с ним агдирскому конунгу славы воителя грозного отнюдь не стяжало.
Не успели войска Транделага да Оркдаля в доминах, им отведенных, устроиться, а слухи о битве с Сельви да Неккви уж поползли по всему Нидорасу.
И не могло то Харальда порадовать.

Нидорас. Харальд

Покуда гридни оркдальские воев агдирских хаяли, конунг Харальд проведать Грютинга зашел в жилище лекарское, да картину увидал не радостную: крепко досталось ярлу оркдаля ночью той, удивительно было, что выжил Грютинг, столь тяжелы раны его были. Ребра изломанны, лицо в кровоподтеках, ухо одно оторвано было напрочь, да рука левая плетью висела, а пальцы скрюченные в стороны разные торчали неестественно.
- По нему что, табун коней потоптался? - Скривившись, Харальд бросил. Неприятно ему было видеть ярла доверенного в состоянии жалком таком. Лекарь кивнул лишь, подтверждая, что верна конунга догадка.
Бесполезен стал Грютинг для дела военного, не скоро еще сумеет не то, что в битве учавствовать, а хотя бы дружиною руководить. Решил тогда Харальд, что как только здоровье ярла укрепится, в Оркдаль его отправить, дабы там наделом он правил. А дальше уж Гутхорм с Рогволдом и Хакон подспорьем достаточным в войне с Южным Мером станут.
Лекарю повелев, чтобы он ценою любой жизнь ярлу сохранил, вышел из домины конунг. Тут-то ему и донесли люди верные, какие речи ведут оркдальцы хмельные про агдирскую дружину. Услыхал то, зубами скрипнул от злости Харальд, да процедил еле слышно:
- Хотел я уже по домам распустить оркдальскую рать, да уж коли в ней храбрецы такие - пойдут они со мной до самого Альвхеймара. И ярл их увечный тоже.
Вздрогнул воин, что слухи эти конунгу пересказал, отпрянул, да только за ним шагнул Харальд и приказал все о битве той рассказать, как было, а после к Хакону отправился для разговора нового.

Фьорды, усадьба Кведульва. Кари, Ульв и сыновья.

В дружинном доме уютно потрескивал очаг. Сегодня здесь собирали хустинг, домашний сход. В тесном кругу сидели Кведульв, сыновья его Торольв и Грим, Кари-берсерк и Эйвинд-Ягненок. Поводом послужила доставленная накануне заезжим купцом весть – Харальд-конунг захватил Северный Мер и смерти придал Неккви. Больше всех горячился Торольв:
- Мало того, что Аудбьорн запретил в походы ходить нам, так теперь тянет Харальд лапы к нашим землям! Харальд славный вождь – тем больше чести его одолеть! Неккви был родичем Аудбьорна – тот его смерти Косматому не спустит. Скоро наш конунг пустит стрелу, с ним должны мы выступить!
Пришедшему из удачного похода молодому хёвдингу всё казалось по плечу. Грим косо на брата посмотрел, но промолчал. Не нравилась ему поспешность Торольва, но поперек брату говорить не стал, знал: не пойдет тому впрок. Сказал тогда Кари:
- Надобно нам думать о том, что будет с Фьордами, если наши воины полягут в чужом краю. Стоять за Арнвинда - все равно, что подставить голову под секиру. У Харальда много людей и удача его велика. Ты хороший воин, Торольв, ты выстоишь против десяти. Но против сотни?
Торольв опустил голову – и рад был, что похвалил его старый берсерк, и стыдно было ему - как яростные волны разбиваются о прибрежные скалы, разбились его горячие слова о спокойную речь Кари.
- Но если против Харальда поднимутся все викинги Южного Мера и Фиордов, мы победим! В этой битве и хорошую добычу, и благодарность Аудбьорна сможем мы получить, – это поддержал Торольва Ягненок. Грим и его наградил враждебным взглядом.
Поднялся Кведульв, хозяин:
- Многие ли поддержат Аудбьорна? Не всем по нраву наш конунг. Скажу прямо, чужаков здесь нет: и мне он не по нраву. Не хочу я служить и Харальду Косматому, но скажу так: не вернутся
победителями те, кто пойдет биться в Мере.
Все замолкли - слово старого Кведульва значило много. Он решать будет за себя и своих людей. Наконец поднялся и Кари:
- Скажу и я тебе побратим: по мне, так пусть Харальд владеет Меером и Фьордами – не будет он хуже Аудбьорна править!
Кведульв хмуро на него посмотрел:
- Не будет добра от этого конунга ни мне, ни тебе, ни родам нашим. Он задумал большое дело, да только часто шагает через тела людей, что служат ему!
Весь вечер говорили побратимы и их сыновья. Только Грим все молчал и слушал.