Много лет скитается по дорогам труппа Алессандро Момуса. Города, замки и деревни многих стран помнят четыре больших, пестро раскрашенных фургона.
В первом едут лишь два человека -- сам хозяин с дочерью. Но в фургоне не повернуться -- он до крыши забит реквизитом. Главным образом дешевым или самодельным.
Дочка охотно убежала бы из-под бдительного ока папаши во второй фургон, где прямо на полу, на тюфячках, устроилась женская половина труппы. На потолке пристроены занавески. Если их опустить -- каждая из женщин словно в своей комнате. Но занавески почти всегда подтянуты к потолку: вместе -- веселее!
Так же -- в тесноте, но не в обиде -- едут в третьем фургоне мужчины труппы. Почти все, кроме двоих укротителей.
Оба дрессировщика устроились в последнем фургоне, половину которого занимает клетка с медведем. А еще там весело катят молодой кабанчик, обезьянка и беспородный пес по кличке Дофин.
Да и сами лошади -- все четыре -- тоже артисты. Не только возят фургон, но и проделывают разные трюки на потеху невзыскательной публике.
Так и скитаются циркачи по свету -- в жару и в холод, в дождь и в грязь. На зиму перебираются к югу, летом откочевывают в северные страны. Не сытная у них жизнь, зато дружная и полная приключений.
Если записать их, одно за другим, получится толстая книга.
Попробуем же перелистать страницы этой ненаписанной книги.

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ
ЗНАТНАЯ БЕГЛЯНКА

День склонялся к вечеру, небо затянули нехорошего вида тучи, а до постоялого двора было далеко. Поэтому бродячий цирк остановился на привал прямо в лесу -- неподалеку от дороги, у лесного ручья, на землях графа ар-Леда. Поглядывая на небо, актеры поспешно выпрягали лошадей и собирали валежник, надеясь приготовить горячий ужин до начала дождя.

А в это время на постоялом дворе прижалась к стене бледная, в кровь закусившая губу девушка. Она была потрясена подслушанным разговором, который грубо и бесповоротно зачеркнул ее последнюю надежду...

Ночевать решили на большой поляне. Дорога приглашающее выгнулась, словно слегка недоумевая, отчего смешные люди не следуют дальше, но никто не внял этому призыву.
Лошади лениво щипали траву, да помахивали хвостами, отгоняя докучливых комаров, которых в преддверии грядущего дождя было вдвое против обычного.
Сумрак приближающейся ночи заворачивал угасающий день в нарядную обёртку, только вот не было ребёнка, которому можно было бы вручить такое чудо.
Лето уже вступило в пору зрелой женственности. Над землей, в ароматах созревших яблок-дичек и в звонком пении птиц – царил август. А ещё пахло тем напряжённым испуганным воздухом, который всегда бывает перед летним ливнем.
Момус потянулся, с неудовольствием и лёгкой грустью ощущая тяжесть лет. Надо всё-таки было остаться на ночлег в том селе. Хотя всех преимуществ, что трактир с дрянным прогорклым пивом. Правда тому, у кого двое суток в глотке кроме родниковой воды… Да ладно.
Стоит задуматься о дальнейшем. Ещё пара месяцев и надо поворачивать назад, к морю. А там и на юг. Хорошо бы конечно тенты на фургонах подновить. Да и краски уже не столь яркие. Да ещё… и ещё… и …
К морю. Туда где народ весел, даже когда нужно плакать. Где всегда найдётся звонкая монетка, для артиста. А в кабачках – стаканчик андалийского, для уважаемого синьора.
И никаких осенних гастролей, как тогда, в Сиалусе. Даже вспомнить страшно пар от разгорячённых зимней дорогой лошадей, пар изо ртов замерзающих в полотняных фургонах людей. И даже медведь цирковой, уж на что северянин, а тоже был не в восторге – Олаф впервые с трудом находил с подопечным общий язык. Хотя какой там язык да ещё общий с медведем.
Цирковой люд тем временем занялся привычными делами. Филя, под чутким руководством Катрины выпрягал лошадей отводя их к ближайшему ручью.
Из, названного насмешником Эриком женским, фургона выпрыгнула Нира, костеря на того все корки.
Опять чего-то не поделили! Костром занялся… Ну конечно, Огневик никому не уступит почётного права разжигания огня.
Маленький мирок бродячего цирка… Целый мир, если вдуматься!

...Опять разболелось колено. В последнее время это случается всё чаще и чаще. Годы пока ещё осторожно, но всё настойчивее стучаться в твои окна, да Спиридон. Хотя какие у фургона окна. И эта привычка разговаривать с самим собой, когда тебя никто не видит… И пейзанки, которые раньше строили тебе глазки, сейчас улыбаются и убегают дальше.
Ты стареешь, Спиро. Я старею!
Всё чаще я просыпаюсь по ночам и гляжу бессонными глазами в то матерчатое небо, которое бессменно висит надо мной. И бегут перед моим глазами волны с пенными барашками и играют на них блики. И врывается в память гул морского прибоя, о причалы. И плывут сквозь ночь рыбачьи лодки, уходя в море, на берегу которого я когда-то родился.
Алессандро Момус… Деус великий, не мне… не о себе…
Я смотрю на своих товарищей, словно полководец на маленькую, но победоносную армию. Деус, ты видишь всё, насколько ещё хватит полководца. Я двуличен, прости меня. Я взываю к тебе, а сам мечтаю о кружке пива. Хотя бы той разбавленной дряни, которую предлагал хозяин постоялого двора.
Взять себя в руки. Ну ка. Брависсимо Момус. Представление начинается. Туш.

Первым делом после того, как выбрали место для ночевки, Катрина занялась лошадьми, которых следовало оберегать и хранить как зеницу ока, ведь если падет хотя бы одна из них, то цирк не сможет двигаться вперед, навстречу новым выступлениям.
Напоив лошадей с помощью Фили, Катрина попросила потом их стреножить, чтобы те не смогли убежать ночью, и проверить, все ли в порядке с копытами у животных, и, если с подковами что-либо не в порядке, перековать лошадей.
Зная, что Филя позаботиться о лошадях, Катрина отправилась к Огневику, который разводил костер, чтобы после успешного начинания помочь в готовке.

-- Я зачем сушила малину? Нет, я спрашиваю: зачем я сушила малину? Чтоб заваривать ее зимой, если кто простудиться вздумает? Или для того, чтоб ее сожрала твоя лохматая скотина, которой лень добрести до ближайшего малинника?!
Нира, подперев руки в бока, стояла у "звериного фургона". Вид у нее был такой, что отступила бы в панике дюжина бывалых наемников.
-- Олаф, не прячься! Я знаю, что ты меня слышишь! С какой стати ты вздумал угощать свою зверюгу моей малиной? Я для нее ягоды собирала, а? Тебе, видите ли, побаловать медведя захотелось, ты, звериный герцог!..
Голосом Ниру Деус не обидел: выцветший тент трепетал, как под порывами ветра.
В ответ из фургона рявкнул медведь.
-- А тебя, прожора, не спрашивают! Слопал малину, сладкоежка, так помалкивай! Не суйся в чужой разговор!.. Эй, Олаф, выходи!

Джилл вгляделась в темнеющее небо и вздохнула. Намечалась гроза. Танцовщица сидела на поваленном ветром дереве и лениво болтала ногой, наблюдая за работой друзей. Все были заняты делом, на Змейку (так Джилл частенько называли в труппе) никто не обращал внимания. Решив, что было бы полезным заняться общественной работой, Джилл соскочила со ствола и огляделась. На полянке работников и так хватало, поэтому танцовщица тихонько удалилась в сторону леса: наловить лягушек для своих змей да заодно нарвать чего-нибудь съестного.
Лес притих в ожидание грозы. Лишь изредка перекрикивались одинокие птицы. Ветви высоких деревьев грозно нависали над головой Змейки. Они казались исполинскими колоннами, поддерживающими своды из грозовых туч. Вдалеке раздался приглушенный удар грома. Джилл поежилась. Живность в лесу, казалось, вымерла. Лягушек не было и в помине. Зато Змейка наткнулась на дикую яблоню. Ярко-красные плоды на ней хоть и не были крупными, но оказались очень сочными, правда, с кислинкой. Съев с удовольствием пару яблок, Джилл принялась забивать ими тряпочную торбу собственного пошива. Перекинув полную торбу через плечо, девушка собралась повернуть к лагерю, но ее внимание привлекло какое-то шевеление в траве. Подняв ближайшую палку, Змейка тыкнула ей в шевелящуюся траву. Раздалось шипение.
- Всего лишь змеи. – Сказала в пустоту Джилл и раздвинула руками траву.
Три змеи свились в клубок. Две из них явно были обыкновенными ужами: черные с желтыми точечками на голове. А третья змея… Такой танцовщица еще ни разу не видела: длинной в два локтя, с красными глазами и абсолютно белого цвета. Даже не задумываясь, ядовитая змея или нет, Джилл схватила шипящий клубок. Драчливые ужи оказались на земле и спешно скрылись в высокой траве. Белая змея тоже пыталась вырваться из крепкого захвата танцовщицы. Змейка с интересом изучала такую невидаль и пришла к выводу, что это просто уж, только почему-то белоснежный. Радуясь своему улову, Джилл поспешила к лагерю.
Выйдя на поляну, Змейка направилась к костру. Поставив торбу с яблоками на землю, Джилл объявила:
- Угощайтесь, яблоки – объедение!.. Кстати, у нас новый артист! – Змейка подняла ужа над головой, чтобы его все видели, - это простой уж. Только Деус знает, почему он белый. Думаю, зверь приживется у нас! Красивый-то какой!..

Огонь… с одной стороны это просто слово… Слово, да? Только слово? В этом слове целый мир, но никто его не сможет объяснить, никто не сможет объяснить что такое огонь… раньше ему поклонялись, кто-то считает его символом благодати или гнева божьего, кто-то просто другом любого путешественника. Как можно описать что такое огонь? Тлеющий фитилёк свечи, пламя костра, большой лесной пожар. Это огонь, всё это. Он даёт жизнь и он же её отбирает… можно ли его сравнивать с богами? Неизвестно. Огонь более реален и не менее непостижим чем любой из богов…
Огневик вздрогнул, оторвал-таки взгляд от завораживающего танца пламени и подбросил заранее заготовленного хвороста и поленьев, чуть улыбаясь. Он знал, что при этом неверном свете выглядит как дух, но не как человек. Илок еле слышно вздохнул, достал флейту и заиграл медленную задумчивую мелодию, вспоминая все те ночи, проведённые вот так, у костра, посвящённые обучению. «Ворон, учитель мой, я многому тебе обязан… ты многое мне показал и открыл…» - думал Огневик, играя на деревянной флейте, подарке учителя. Вечер только начинался и впереди была вся ночь…
Игра его не прервалась даже в тот миг, когда вернулась торжествующая Змейка с "новым артистом". Илок встретил появление обоих пожиманием плечами, есть хотелось не так чтобы сильно, но терпимо, а змея... что ж, главное чтобы она никого не покусала, а в остальном... да пусть живёт, жалко что ли? Это не его, Огневика, заботы...

Мирабель была погружена в свои мысли. Когда обустраивали лагерь, она весьма отстраненно реагировала на остальных, нехотя выполняя чьи-то указания из серии подай-принеси.
Девушка еще злилась на себя из-за последней репетиции. Всего лишь тень сомнения, едва дрогнувшая рука – и тонкая цепь с закрепленным на конце горящим шаром меняет траекторию, задевает вторую, вся конструкция летит в дорожную пыль, сопровождаемая бранью хозяйки. Ей бы успокоиться, да с мыслями собраться, глядишь, и дело бы лучше пошло. Но раздосадованная циркачка не желала прерываться и совершала ошибку за ошибкой, да за отведенное время так и не смогла совладать с эмоциями.
Вся надежда была на этот вечер, но, похоже, собирается нешуточная гроза.
Мирабель так и бродила по поляне с кислой физиономией, пиная камешки и срывая травинки, когда из лесу вернулась Змейка, да не просто так, а с целой котомкой яблок и… новой змеей. Что ж, у каждого своя страсть.
А яблоки-то загляденье! Маленькие, кругленькие, так сами в руки и просятся. Просто чудо, а не яблоки!
Мирабель не надо было приглашать дважды. Быстрое движение рук – и вот несколько плодов уже кружатся в воздухе, а сама Мирабель пританцовывает, насвистывая под нос какую-то мелодию. Оказывается, не так много надо, чтобы вернуть себе бодрость духа.

Еще один день подошел к концу. Инесса нехотя поднялась со своего места в фургоне, распрямила затекшую спину. Женщины уже высыпали наружу, откуда-то слышались голоса и веселая перебранка людей, вырвавшихся на свободу после нескольких часов заточения в душном фургоне. Инесса подошла к краю настила и медленно, осторожно спустилась на землю. Удивительный сегодня был воздух. Словно вся сладость отцветающего уже лета была собрана в нем. Как жаль, что Андалию они увидят только зимой! Ни в одной стране нет таких жасминовых садов, и северное море никогда не пахнет так, как теплые прибои юга. Инесса искривила губы в нерешительной полуулыбке - воспоминания вызывали грусть, но грусть эта была приятна.
Когда женщина поравнялась с последним фургоном, под ноги ей бросился комок светлого меха. Дофин, как всегда, соскучившийся за время разлуки, юзом ходил вокруг Инессы и выражал свои эмоции настолько громким лаем, что временами даже слов Ниры не было слышно. Клоунесса наклонилась, чтобы потрепать загривок пса - такое выражение привязанности одновременно и смущало и радовало ее.
- Тихо, тихо, малыш. Так еще и меня с ног собъешь. Тут я. Пойдем с тобой траву рвать?
Понял ли ее Дофин, или просто угадал знакомые интонации, но вскоре уже придорожный кустарник вздрагивал от звонкого лая, а сквозь просветы в листве тут и там виднелись клочки светлой шерсти. Неискушенный наблюдатель мог бы подумать, что там десяток собак. Намного медленнее добралась до леса андалийка. Дофин поприветствовал ее очередной порцией лая и опять скрылся в кустах. Здесь, в лесу, темнело быстрее, и Инесса прощупывала каждый шаг. Зайдя достаточно глубоко, подозвала собаку.
- Дофин! Ищи адский корень. Адский корень ищи!
Особенность Дофина запоминать слова она обнаружила уже очень давно. Когда девушка только подобрала его голодным грязным щенком на улицах Деладены, пес уже прекрасно различал "Иди сюда" и "Пошел вон", сказанные когда угодно и как угодно. Вскоре он уже понимал множество других команд, сказанных или показанных ею, команд, часто незаметных нетренированному глазу. Умная собака вскоре стала единственным другом Инессы и основным элементом ее немудреного представления. Вот и сейчас, порыскав по кустам, Дофин залаял ровно на том месте, где произрастала целая семья чахлых кустиков с массивными корявыми корневищами, прозванных в народе "адским корнем". Так же безошибочно он нашел и заросли беляники, и даже куст мелиссы для чая. А потом и вывел Инессу прямо к стоянке, несмотря ни на темноту, ни на беспорядочность их поисков.

Эрик прогуливался мимо фургонов, медленно потягиваясь, разминая свои затекшие от безделья суставы и разогревая мышцы. Нельзя запускать тело, которое тебя кормит. Хм? Звучит пошловато, но это факт. Жители бродячего цирка уже занимались своими делами, а значит, и его сейчас напрягут что-то делать. Момуса еще не было видно, значит можно немного похалявить и заняться любимым делом. Кто же сегодня будет его жертвой? И ответ пришел сам собой. Нира орала на медведя, а значит, была достаточно взвинчена для его острот.
- Нира, ты рано начала орать. Медведь на представление и так придет. Его зазывать не стоит, - Эрик подошел к девушке и, склонившись к ее голове, прошептал на ухо. - Ну, съела скотинка ягодок не много, что с того. Вон, лес кругом. Мы можем сходить вместе и набрать еще, а?
Сказал и тут же отпрыгнул на пару шагов назад. Крутой нрав Ниры он знал, а уж как она умеет орать и подавно. Аж уши закладывало.
Встав на руки и скрестив поднятые вверх ноги, он сделал задумчивое лицо.
- А так, Крапива, ты смотришься гораздо лучше, - Эрик прошел несколько шагов на руках и снова встал, смотря на Ниру. – Вот смотрю и удивляюсь, как ты с твоим языком и не работаешь со Змейкой. Вы бы обе поладили.

Фургон перестал раскачиваться и подпрыгивать на ухаба; значит, конец сегодняшнего пути, Кунаи открыл глаза, молча выскользнул наружу. Потянулся, разминая затекшее от долгого пребывания в неподвижности тело. Справедливый закон бродячей компании «не работаешь – последний на раздаче еды» он признавал и не оспаривал, но – делал из него свой вывод. И, следуя выводу, не принял участия в общей суете, деловитой, ежевечерней, но все-таки суматохе. Прихватил из повозки кожаную перевязь с короткими ножами – не теми, что брал на выступления, те были тяжелый, большие, неудобные в работе, некрасивые, к ним он долго привыкал и все равно каждый день требовал очередных тренировок, а легкими, удобно ложащимися в ладонь, единственная вещь, что осталась ему с прошлой жизни и дала имя.
Кунаи перешагнул границу между оранжевым светом костра и предгрозовой темнотой и пошел прочь от большой поляны, подальше от шума и смеха.
Его хватятся - если вспомнят – много позже, а спохватившись, махнут рукой; не маленький, сам о себе позаботится. Кунаи рассмеялся. Если не возрастом, то ростом в труппе он действительно был самым маленьким. В этой варварской земле ниже него только дети и карлики.
Азарт, что охватывал его спутников по вечерам, Кунаи был недоступен. Он знал, что привлекает зевак одним своим видом, что... слово, которым его называют, ему не выговорить вовек, и добросовестно отрабатывал свой кусок – до недавнего вечера, когда девице-ассистентке вздумалось завизжать для пущего эффекта... Baka.
Он замер в тени большого дерева, переждал, пока Джилл поймает очередную змею. Вот странная – таскать с собой то, что можно съесть на месте. А затем двинулся дальше. Ноги в мягкой обувке – носить тяжелые башмаки Кунаи отказывался наотрез – бесшумно ступали по земле. Он перестал быть человеком, превратился в безголосую тень, серый призрак без знания, чувств и привязанности. В того, кем на самом деле стал, когда очутился здесь, странник на странной земле.

Нира легко и непринужденно переключилась на нового собеседника. Тон немного сбавила (потому что всерьез на Эрика не злилась), но голос все же остался резким и пронзительным:
-- Во-во, правильно, постой на руках, может, мозги в голову из другого места переместятся... По малинку со мной захотел, а?
Ну, разве что завести тебя в малинник да в кустах и оставить, чтоб обратной дороги не нашел!..
Тут перед женщиной мелькнуло воспоминание. Глаза ее стали серьезными, задумчивыми. Голос снизился, как она считала, до заговорщического шепота (то есть примерно до нормальной громкости).
-- Слышь, Эрик... насчет прогулок по лесу... если вы с парнями вздумаете по лесу сегодня-завтра побродить, то можете сегодня-завтра подбить глухаря или зайца. В общий котел.
Хоть собеседник и продолжал стоять на руках, на его лице явно читалось удивление. Еще бы! Всякая охота (даже мелкая) бродячему цирку была строго-настрого запрещена. Все леса кому-нибудь да принадлежали, а лесники, сволочная порода, везде и всюду не любили бродяг. Так и норовили возникнуть возле вставшего на привал цирка да запустить глаз в котел: не запрыгнул ли туда заяц из господских угодий?
Правда, циркачи все-таки охотились, но втихаря, с опаской и лишь тогда, когда труппе было совсем нечего есть. Кому охота из-за паршивой тетерки угодить в замковое подземелье?..
Нира села на траву, глянула в перевернутое лицо Эрика.
-- Это земли графа ар-Лейда... то есть были... В той деревне, что мы утром проехали, нам сказали, что граф обвинен в измене, а имущество его конфисковано. Пока еще в столице разберутся, пока кто-то из вельмож выклянчит у короля такую подачку... Они бесхозные, эти леса! А значит, и лесники из кожи вон лезть не станут. Не для кого им пока стараться!

- Охота? – Эрик подпрыгнул на руках, перевернулся и мигом оказался на ногах. – Охота в графских угодьях? А почему бы и нет.
Эрик почесал затылок. Кого бы взять с собой, что бы и охотник был хороший и время весело можно провести. Клоун? С этим занудой он еще разберется. Тупоголовый силач Филя в роли напарника не подходил. Тогда кто? Нужен человек, хорошо владеющий оружием. Эрик про себя усмехнулся. Он владел оружием хорошо, но это другой случай.
Кунаи! Ответ пришел сам собой. Кто еще лучше метателя ножей сможет подбить белку на лету или бегущего зайца.
- Говоришь, что земли графа ар-Лейда? – Эрик прокрутил в памяти это имя, но нужной, а точнее важной информации об этой персоне он припомнить не мог. Значит все нормально. – Да, запросто. А из шкурок белок я сошью тебе шубку, что бы в зимние холодные времена было теплее коротать ночи…в одиночестве. Если, конечно, ты не захочешь их скоротать со мной.
Сказал и бросился бежать, надо было найти метателя ножей и побыстрее. Подбежав к мужскому фургону и отворив дверь, он заглянул внутрь, но Кунаи там не было. Закрыв дверь, он отошел от фургона.
- Опять этот прохвост играет в прятки. А мне его искать? – Эрик покрутил головой, но лес кругом, а где искать Кунаи он не знал. Поэтому, доверившись своему чутью, он закрыл глаза и покрутился вокруг своей оси то в одну, то в другую сторону. Открыл глаза и…
- Вот туда я и пойду, - сделал шаг и вспомнил, что в лес лучше ходить вооружившись. Быстренько вернулся к фургону, залез в него и, покопавшись в своих вещах, нашел парочку простеньких, но острых кинжалов. – То, что надо.
Через несколько минут он уже брел по лесу. Прислушиваясь к любому шороху и присматриваясь к любому движению он пробирался все дальше вглубь графских угодий.

Я всегда любил лошадей. Хвостатые, теплые, добрые и с огромными глазами, что выразительнее даже очей Катрины – хотя ей об этом лучше не говорить. Катрина, она странная, хотя такая же добрая как и ее лошади... Кстати, зачем было меня лягать?.. К тебе обращаюсь, лопоушка. Брала б пример с чернявой, вот кто давно понял, что точить подковы проще о фургоны.
Она странная, что часто разговаривает с нами – мной и лошадками, - но когда впервые дождалась ответа, очень удивилась. Зачем, спрашивается, тогда говорила? Хотя лошадок любит тоже как-то странно. Рассказывает про других скакунов, у которых у ноги длиннее, и хвосты пышнее, и глаза еще краше. А про нрав ни слова. И где эти длинноногогривые тоже молчит. Зачем любить кого-то далекого, да еще за что-то? Лопоушка, не подлизывайся, все равно я тебя стреножу. Какая балда тебе сказала, что мои волосы вкусные?..
Оставив кобылке клок шевелюры (которую она, убедившись что путы никуда не делись, быстро выплюнула), я угостил Ночь метелкой и взглянул на копыто. Чернявая обижено цапнула за ухо – не нравиться ей, когда без спросу за ноги хватают. Впрочем, это никому не нравиться, разница только, может ли обиженная потом лягнуть, или просто надуется.
Меня не лягают.
Кстати, о дующихся. Нира тоже странная. Лягнуть может, а все равно только шумит. Хотя, конечно, шумит от души. Правда, никогда не понимал, почему – все равно ведь косолапый ничего не вернет. А малины в самом деле вокруг...
Вокруг…
Малины...

Уф. Эти красивые, странные, добрые и очень озабоченные всем подряд девушки иногда просто сводят с ума. Тоже как кобылки – лягнут мимоходом, и не посмотрят что подкованные. Век бы смотреть, как Мирабель жонглирует...
Что?
Под носом обнаруживается белая змеиная башка. Вы что, сговорились мою шевелюру объедать?.. Пониже видна макушка Джилл. А, ясно. Извини, Змейка, все равно я не умею яблоки есть как вы. Там и есть-то нечего – на один зубок и черенок потом прожевать. Там была лягушка?.. Эк я не заметил. Еще раз извини, наловить тебе других?
Извиняюще пожав плечами, показываю на ручей, у которого поил лошадок. Там были и другие лягушки. Потом пожимаю плечами снова. Нет, вкус у того яблока был самый обычный. Наверное. Все равно я в это время смотрел на Мирабель... И не надо так удивленно меня рассматривать.
Отодвинув белую змею от носа, топаю к фургонам. Ведро на шест, котел с шеста, к ручью за водой, на обратном пути – отдать лягушку Змейке. Незаметно от этих странных и красивых – они не любят, что в котелке побывали зеленые. Опять же странно – в ручье-то они все равно все вместе в воде плескались, и притом не только лягушки. Еще головастики, мальки и прочие жуки. Да, о жуках. Они точно сговорились поужинать моими волосами... Нет, я не против, ешьте на здоровье, но как раз таки здоровья вам не прибавиться.
Выкидываю усача, отдаю котел Катрине. Тэ-эк... Кажется жука я выкинул немного не туда. Не все так нормально относятся к насекомым в волосах. Нира, я, честное слово, не хотел!

Не то чтобы Нира так боялась жуков, но если есть повод пошуметь, так зачем же его упускать?
-- Филя! Колода ты светийская! Ты соображаешь, что кидаешь на голову приличной женщине, честной вдове?! Ну, может, малость растрепалась прическа, так что ж теперь -- мусор мне на голову высыпать? Если бы этот жук меня укусил, я б тебя сама укусила, клянусь Деусом! Тащишь воду, так и тащи себе, а жуками кидаться... мне теперь из-за тебя косу переплетать!.. Вот повыдираю те заросли, что у тебя на башке торчат, будешь тогда знать...
Никто не оборачивался на вопли Крапивы. Шум Ниры на привале -- это что-то привычное, мирное, уютное. Вроде шума дождя за матерчатой стенкой фургона, когда осенью ложишься спать.
Все знали: если случается что-то всерьез плохое, Нира не кричит...

- Нира, успокойся! он ни в чем не виноват. Подумаешь, жук. Какая невидаль. Спасибо, Филя, за помощь! Куда я без тебя? - весело пропела Катрина, подойдя к силачу, и чмокнула в щечку. Очередной порыв. Как всегда. В бродячем цирке все к этому уже давно привыкли. Даже животные.
- А малина... Что, тебе для зверя жалко что ли? Ведь их выступления приносят неменьше денег, чем наши. Их холить и лелеять надо. Кстати, где тут яблоки были, а... - Катрина начала озираться вокруг в поисках упомянутого выше и, лучезарно улыбаясь, пошла к торбе за лакомством для лошадок, которые усердно тащили весь день фургоны вместе с циркачами, животными и инвентарем, крикнув по дороге другим артистам:
- Согрейте воды, ребята! Котелок остался возле торбы! Я сейчас вернусь.

Услышав позади чужие шаги, Кунаи прижался к дереву; один из ножей - наготове, мишени осталось только шагнуть в просвет. В последнее мгновение рука дрогнула, нож остался там, где был, не ушел в цель. Кунаи продолжал наблюдать, скрываясь в густой тени. Над верхушками деревьев уже рокотала негромко близкая гроза, воздух пах травой и влагой.
Подождав, когда охотник пройдет мимо, Кунаи окликнул его.
- Что понадобилось?
Он старательно выговаривал слова чужого ему языка, поэтому получалось слишком чисто, и на таком ясном фоне невозможно было не услышать неправильности речи. Кунаи нравилась такая нелепость.

- Фу, ты чертяка-в-Деуса-не-верящий, - Эрик так и подскочил на месте. Нет, этого варвара следовало проучить, чтоб честных людей в темном лесу не пугал. Он аккуратно, а главное медленно повернулся к источнику голоса.
- Пошли, поохотимся, а то ложиться спать с пустым животом ну ни как не хочется. Только не перепутай меня со зверьем лесным, а то глазеньки вон какие маленькие, – он пальцем, ах как не культурно однако, показал какие у Кунаи маленькие глаза, слегка преувеличив, то есть, приуменьшив их. - Ненароком прибьешь, и никто не поставит свечку за упокой моей души грешной. Не успею опомниться, а меня уже будут наши фаршировать яблоками.
Эрик улыбаясь подошел к метателю ножей и положил руку на плечо.
- Нет, ты только представь себе, как удивиться Нира, когда я ей принесу десяток белок, а? – Эрик задумчиво посмотрел на небо, которое скупо просматривалось сквозь густую листву. – Вот, видишь, глазастенький, даже само небо говорит нам, что чем быстрее мы наловим лягушек, тем быстрее окажемся возле костра, - сказал и сам рассмеялся, представив, как девчонки будут визжать при виде квакающей братии. - Нет, Нира найдет в них своих родственников, таких же квакающих без делу, как и она сама. Все все, хватит пустой болтовни. Пошли.
Эрик подтолкнул рукой Кунаи и, опередив его с видом, что он точно знает, где водится живность пошел вперед.

"Опять. Вот, опять. Вечно они так - соберутся, и - орут, орут, орут... Чего теперь орут? Поспать не дадут, честное слово. Вот не буду просыпаться. Не буду и все тут!" - думал Олаф сквозь сон. Совесть подсказывала, что неплохо бы и поучаствовать в полезной работе, вон как раз кто-то и об охоте речь завел... - "Ничего, с голода чай не помрут. А то малины им жалко! Ишь... Нет, нечего зазря зверьё бить. Вон пускай яблоки трескают. Или малину".
- Кр-р-рапива! - раскатисто возвестил Самсоний где-то над самым ухом.
- Знаю, - буркнул Олаф, не открывая глаз.
- Кр-р-ричит! - продолжал ворон непреклонно.
- Она всегда кричит. Не бери в голову.
Кто-то подергал укротителя за волосы, потом за ухо... Чи! Недовольно бурча, Олаф попытался повернуться на другой бок, там обиженно заворчал Ёж.
- Пр-р-роснись!
- Ни-за-что! Я не спал... не спал уже... ну, не знаю... много.
Но Самсоний был непреклонен. Переместившись на голову хозяина, он клюнул Олафа в лоб. Легонько.
- Тебе бы в инквизиции работать... - проворчал укротитель, уже понимая, что поспать все равно не дадут.
Возмущенно каркнул Самсоний, должно быть, Чи опять выдернула у него перо из хвоста. Кто-то ткнулся Олафу в лицо. Приоткрыв один глаз, укротитель обнаружил, что это Федя, уже успевший на стоянке разыскать какую-то пакость, принести и торжественно положить на грудь хозяину.
- Федь, это не трюфель, - поведал Олаф тоскливо, открывая оба глаза. - Это... о, сорок пять копченых змиев! Ну зачем ты мне приволок дохлую лягушку? Это подарок, да? Спасибо. Зиза, не грызи мои сапоги, новых не предвидится.
Вздохнув и все-таки поднявшись, укротитель вылез из фургона. Филя уже хлопотал среди лошадей, Нира снова шумела, теперь про жуков... Потянувшись и оглядевшись по сторонам, Олаф, стараясь не попадаться на глаза увлеченной перебранкой Нире, побрел через стоянку, усиленно делая вид, что ищет упомянутый Катриной котелок. Ясон, возмущенный тем, что хозяин его проигнорировал и порядком уставший от сидения в клетке, утробно заревел, как делали это игрушечные мишки искусных городских мастеров, только в десятки раз громче. Олаф горестно вздохнул и отправился к Крапиве с повиной.
- Ты не серчай, подумаешь, малина... вон, хочешь, я тебе сейчас наберу малины, тут ее в лесу небось много... и суши себе на здоровье. А я ж только Ясона угостил, уж очень он ее любит... Ты ж знаешь...

Начистив каких-то овощей, Алессио кинул их в котел с водой, который притащил Филя. Вот ведь интересный тип. Живой, стремительный в мыслях и движениях, он сам был полной противоположностью силачу, и относился к нему... Скорее всего,со странным уважением, с каким смотрят на непостижимое. хотя оно было рядом и имело вполне земной и весьма растрепанный облик.
Впрочем, что на Филю долго смотреть? Парень завертел головой, выглядывая, что делает Майа и где сейчас ее папаша. Стоит тут рядом, смотрит. Отвлекся б, что ли, разве у него забот мало.
Тем более дел уже нет, и можно быть свободным, как птица. Хотя нет, больше, чем птица. Птицы, они ведь на одном месте живут, и даже перелетные, один ученый умник говорил как-то, летают по одному пути. А он бродит разными дорогами.
Впрочем, поразмышлять в другой раз можно, а сейчас лучше перекинуться парой словечек с девушкой... Ну может и не парой, а может, и не только словечек...

Привычная суета вокруг, лошади, фургоны... крики Ниры, замечала ли их Майа? А разве человек замечает, что дышит? Только если обратить на это внимание, а иначе ведь и не задумается, о том, как раздуваются легкие от хлынувшего в них воздуха, и как потом сжимается грудная клетка на выдохе. Это жизнь, иной она и не знала никогда. Пробежавшись по тонкой ветке, попавшейся на пути, канатная плясунья уселась у костра, разглядывая алые язычки, танцующие на поленьях. Её взгляд переместился с полыхающего огня на тёмно-серое небо, которое сулило скорый ливень и на лице появилось огорченное выражение. Проливной дождь мог сорвать её и без того нечастые, "благодаря" папочке, свиданья с Алессио. Майа украдкой глянула на юношу, который явно искал её взглядом и едва заметно улыбнулась. Если бы отец узнал... ух, что бы тогда было... Сложный выбор: когда он напивался, то не так пристально следил за дочкой, и девушка получала определенную свободу, но как же больно смотреть на родного человека, который забывается в бутылке! Но выбор этот не зависел от неё к сожалению, или к счастью. Просто идти по канату, идти до конца... и не сорваться.

Не жизнь, а пёстрая залатанная миаханская юбка, ей-её. Момус ещё раз оббежал взглядом лагерь. Пора и самому поучаствовать.
Грузный, чуть припадая на одну ногу - проклятое колено - он двинулся к Мирабель.
На лице хозяина цирка блуждала ироничная улыбка, с безрассудством степных наездниц древности ломающая губы, как легендарные луки, которыми наездницы и прославились.
А в глазах каплями воска со свечи замутневала тоска.

... - Мирабель, девочка моя - что-то у меня сегодня с голосом, хриплый какой-то, как труба восьмого побережного маяка - скажи старому дураку, когда ты наконец вырастешь совсем большая, и станешь почтенной матроной и матерью выводка в восемь детей, мал-мала меньше... О-о! Я искренне мечтаю дожить до тех времён, потому что у кого иначе старый глупый Момус будет клянчить милостыню на пороге!... Так вот когда твой муж, толстый как я, и богатый как Светийский государь, у которого даже ночной горшок из золота с бриллиантами, принесёт тебе домой мешок с деньгами, ты тоже первым делом станешь жонглировать монетками или всё-таки накормишь своего супруга, своей необычайно вкусной стряпнёй?...
Движения руки не заметил никто. Но из вертящейся карусели яблок, приводимой в движение чуткими руками Мирабель, одно оказалось в толстых, как силаусские сосиски пальцах Момуса.

... Вот так, спасибо Деусу. Ещё что-то могу. И пусть помнят, что Алессандро Момус, не только старый пьяный дурак, по недоразумению судьбы трясущийся в фургоне по дорогам бродячих артистов. Но и фокусник.
И главное, это помню я сам...

Хрустя кислым яблоком, Момус подошёл к Нире. Девушка, хотя какая там девушка - женщина, в полном соку. На побережье, если в её возрасте нет семьи и детей, значит либо ведьма, либо порченная. Либо дура!
Правда в слух хозяин цирка, этого бы никогда не сказал... Слишком уж свежи были воспоминания о неслабой руке Крапивы, приложившей его однажды тёмной ночью. Хвала Деусу, следов не осталось. Ну подумаешь, ущипнул за зад. Хотя бесспорно, лучшего объяснения, придумать невозможно. Всяким фразам: "Ах я не такая!", Момус давно не верил.

...Встречаясь взглядом с Нирой, я каждый раз понимаю, что она знает, что я о ней думаю. И я знаю. что она знает. Эта дуэль взглядов длится уже давно. И хорошо, что без победителя. Воистину хорошо!
- Нира, что ты опять вопишь, как почтенная старая дева, обнаружившая под кроватью молодого мужчину. Ну жук и жук. Бедняга давно бы оглох, будь у него уши.
Я понижаю голос, дабы спросить о более насущном
- Скажи мне, остроязыкая, куда ты тишком отправила Эрика? Ой, я тебя умоляю, с таким удивлённым лицом, будешь собирать милостыню, на паперти омулского собора. Что, сильно не хватает неприятностей с лесниками? Или я чего-то не знаю?
И вот тут я перехватываю взгляд Перекати-поля...
Майя, доченька, радость моя!
Нет как мужчина, я вполне понимаю Алессио. Но как отец! Его не спасёт даже то, что он муриец. Клянусь всеми ветрами и летним безрыбъем, ещё один такой взгляд, и я вырву эти зелёные глаза, что так завораживающе действуют на девушек и заставлю парня сказать мне спасибо, на гортанном миаханском наречии!...

- Филя! - рев Момуса перекрыл даже отдалённый гром - первого вестника приближающегося ливня - Филя, светйское бревно, где ты? И ты - взгляд хозяина цирка упирся в Алессио, как остриё мурийской даги в бок недругу - марш за хворостом!
Майя! Ласточка! А ну иди сюда, негодная девчонка. Если бы рыбаки с моей улицы узнали, что дочь Момуса отлынивает от хозяйства, весь бембоский причал умер бы со смеху, а дядюшку Гургена хватил бы удар, даром что ему девяносто девять лет и столько не живут!

... - Нира, я прошу редко, ты знаешь. Крапива, пожалей старого глупого отца, страдающего от двух бед, боязни за дочь и отсутствия выпивки, пригляди, чтоб этот зеленоглазый не увёл мою девочку...
Хотя так я никогда не скажу. Момус не может быть слабым.
Поэтому я скажу проще
- Нира, ну ка, бери Майю и эту дочь миаханских шатров и начинайте ка готовить гуляш, благо крупа ещё есть.

Я все еще рассеяно потирал щеку, где коснулись губы этой почти-такой-же-глазастой-как-лошадки Катрины, когда в клетке заревел медвежка, а голос Ниры сменил тон. За жука она возмущалась как флейта, а зарокотавший барабан не сулил Олафу ничего хорошего. Оглохнет, бедный.
Впрочем, раз Нире так охота, то деуса ради. Они все слегка странные, все что-то слишком любят или не любят, постоянно разговаривают – и понять эти странности никак не можно. И даже пытаться не нужно – сразу становиться еще страньше и кричать на нириной громкости начинают сразу все. А это очень неприятно. В шее звенит.
Вспомнив про тент, что надо с одной стороны скатать, с другой – раскатать, а с середины стащить олафову зверьку, наконец отпускаю щеку и принимаюсь за работу. Зверька упорно не желает стаскиваться, а я, помня, что в прошлый раз нечаянно опрокинул весь фургон (не пойму только, чего почтенный Спиридон так ругался. Все равно ведь я сразу же обратно и поставил?..), не сильно пытаюсь. Вдобавок, оттянутая жердь и так неприятно трещит – еще чуть звоньче и треснет. Проверял.
Что мелкое и легкое шубуршит мимо. Майя... Йя!!!

...Говорил же батька еще когда жив был – не заглядывайся, Филька, за работой на девиц. Говорил и сам себе – не смотри на них вообще. Иначе то лягушку чужую съел, то жердиной треснуло, а ведь даже не заглядывался. Просто очень у Алессио глаза смешные, когда он Майю видит.
Ясон отвечает сочувственным бурчанием. Намного тише и меня, и... легок не помине, почтенного Спиридона.
Смотрю на костер, где уже булькает котел, на жидкую кучку веток рядом, потом перевожу взгляд на тент в руках. Спиридон страньше всех, любит эту названную горчицу... нет, горькую, и единственный, кто тоже путает лягушек с яблоками. Но почему-то никогда этого не признает. После сладкой. Однако он еще умный... Ну кто еще меня, вместо колоды, бревном назовет? Никто. Так что раз отправили за хворостом, так уже иду.
...Нет, Олаф, я не хотел убить ни тебя, ни твою зверушку и ни тем более медвежку! Но тент ты все равно раскатай.
Пожав плечами и придержав жердину с намотанным полотнищем, пока с Олафа сваляться обезьяна, Нира и вторая жердь, снова вручаю груз и топаю на край поляны. То есть, вроде бы топаю туда, но когда Алессио огревает чем-то по плечу и усердно заворачивает обратно, понимаю, что иду как-то не того. А все Мирабель со своими жонглированиями... Алессио, честное слово, не надо меня тащить. И тебе неудобно, и мне шагать мелко. И рубаха, кстати, на рукавах латанная-перелатанная. Я уже все понял, я иду в лес, иду мимо всех девушек, иду не спотыкаясь об тебя и ид...
Д-д...
...Ду!
- Гх, - с трудом изрекаю, отклеив лоб от березки. Потом, погладив пришибленное дерево, нагоняю предсказателя и пожимаю плечами. Я не хотел кренить эту симпатичную березку, просто, это, она... А, не важно. Хворост.

Делать нечего, дальше пошли вдвоем. Кунаи мог сказать, что зайца собирался ловить только для себя одного. Дележ небольшой добычи в его планы никак не входил. Но - во-первых, его не станут слушать, этим большим, шумным варварам нравиться звук только собственных голосов, они не придают значения тишине. Во-вторых, не хотел нарушать красоту ночи, уже подпорченную несмешными шутками Эрика. Ну а в-третьих... В-третьих, какой смысл выслеживать зайца в ночи самому, если подвернулась возможность свалить эту часть дела на "охотничью собаку"?

- В детстве меня водили на охоту, и я кое-чему научился, - Эрик остановился и внимательно осмотрелся, принюхался. Присев на корточки он сорвал некую травку и, пожевав ее, проглотил. – Кислятина, но зато полезная. Это заячья капуста, редкостная гадость, хоть и съедобная.
Быстренько нарвав травки и перевязав тоненькой ниточкой, он запихал ее в карман куртки. Надо потом не забыть отдать ее Нире, глядишь и пригодиться.
- Там, где заячья трава растет, там Эрик и зайца найдет, - слагать стихи у него никогда не получалось, да он и не старался. Пусть этим занимаются доморощенные бумагомаратели. Но вот иногда сказать что-нибудь в рифму ему нравилось.
Принюхавшись еще раз, он почувствовал еле уловимый запах помета. Не вставая с корточек, он по-гусиному сделал несколько шагов и опустил взгляд к земле. Так оно и есть. Зайцы здесь водились.
- Поставим силки или так будем выслеживать добычу? Нет, для ловушек нужна веревка, а у нас, ее нет. Значит, ловить будем голыми руками.
Прошло еще немного времени, и Эрик наткнулся на дерево, кора которого была содрана самым грубым образом, а рядом валялись оленьи рога.
- Олень, правда, он здесь был сто лет назад, - Эрик повернулся к своему молчаливому спутнику. – Но факт остается фактом, они здесь есть.
И зачем он только согласился на это безнадежное дело? Да, убить оленя в графском лесу означало подвергнуть себя огромному риску. Но ему не впервой было рисковать. Вся его жизнь, начиная с двенадцати лет, это один сплошной риск. И зачем он тогда согласился…

- Эрик, тебе придется отработать сегодняшний ужин, - голос произносил слова ласково, но выражение лица, говорившее это, было как у каменного истукана.
- Что я должен сделать? - светловолосый мальчуган судорожно сглотнул. Теперь всем сердцем он жалел, что поддался на уговоры собственного желудка, но на тот момент он не ел два дня.
- Сущая малость…

…которая выросла не в один год постоянно страха быть пойманным. Он всегда был на их крючке. И стоило им только захотеть, как он выполнял любой их приказ…
Он поймал себя на том, что уже некоторое время остекленевшим взглядом смотрит в одну и туже точку. В последнее время это стало происходить чаще, чем обычно. Надо быть очень аккуратным. Но на что он смотрел?
Показав Кунаи жестом, что нужно соблюдать осторожность, он пошел к кустам. Да, там стоял олень с небольшими рогами. Самка? Возможно, отсюда это видно не было. Аккуратно вытащив кинжал, он, молниеносным движением, кинул его в олениху.
- Черт! – нога наступила на ветку и шум спугнул оленя, заставив того двинуться с места и вместо того, что бы попасть в живот, кинжал попал в левую заднюю ногу. Олениха испугалась шума, а когда кинжал возился в бедро, то она, почувствовав боль, рванулась бежать. – Кунаи!

Руки движутся привычно и уверенно, в таком простом упражнении усиленной работы мозга не требуется. Но эта кажущаяся простота достигнута годами упорных тренировок. Зато как приятен завороженный взгляд зрителей!
Вон и Филя снова засмотрелся. Хотя это еще вопрос, на что именно смотрит Филя. А вообще, он добрый, милый. Мирабель подмигивает силачу и улыбается. Для Фили улыбки никогда не жаль. А чего Нира опять сердится? Ничего удивительного, конечно, но просто любопытно.
О, хозяин появился. Ишь, снова мрачен, бродит, точно призрак неприкаянный, даром, что улыбается…
Что за черт?.. Ах ты! Ловок же ты, старый хрен, болотный дух тебе в печенку. Движений старого фокусника и вправду не заметишь, но того, что яблок в ее руках вдруг стало меньше, не почувствовать Мирабель, конечно, не могла. Да разве ее этим смутишь?
Не сбившись ни на мгновение, лишь слегка изменив ритм, Мирабель повернулась вслед Момусу, хихикнула да язык хозяйской спине показала.
Но хватит играть! Мирабель ловко поймала свои снаряды, последний, задрав голову, схватила зубами, острыми и белыми, точно литенисский жемчуг. Ссыпала яблоки обратно в котомку, а то, что в зубах держала, стрескала с хрустом.
Кажется, надо изобразить усердие, а то еще решат, что она бездельничает. Мирабель подскочила к костру. Интересно, кто у нас сегодня по кухне главный, не надо ли помочь? Не то чтобы очень хотелось, но…

От стены тихо отделился бледный призрак, который минуту назад был пусть и не веселой, но не терявшей надежду девушкой. Риона ар-Леда нетвердой, заплетающейся походной пересекла комнату и в горьких рыданиях упала на кровать. Заглянувший было слуга этого ублюдка, который обещал стать избавителем, но все перечеркнул двумя словами, списал ее слезы на непреходящую печаль об отце.
Ах, отец...
Сильный, умный Кей ар-Лед, ну как же мог ты быть столь беспечен? Не видеть, не слышать, будто бы залив глаза и уши воском... Люди, которые назывались твоими друзьями, плели заговор против короля, и все это в доме, который раньше назывался нашим... А теперь твоя девочка вынуждена скрываться, как какая-то преступница. И ведь я чуть было не совершила фатальную ошибку! Этот змей, он был так предупредителен, нежен... "Ради тебя, Риона, я готов выступить против короля. Спаси мою душу, стань моей женой".
Но сейчас его голос звучал по-иному, да и слова, что слетали с губ юноши, уже не были ласковыми, хоть и остались не менее страстными. Ее "спаситель", захмелев от выпитого вина, насмешливо говорил своему советнику: "Деннис, она - это мой шанс, мой лакомый кусочек, считающий, что теперь она невеста! Я был первым, Деннис, первым, кто нашел ее, понимаешь? Никто еще и не знает, что дочь ар-Леда осталась одна, единственной наследницей, понимаешь?!.. Даже жаль будет с ней расстаться вскоре после женитьбы. Но верность королю и наследство графа - такие вещи, что, по сути, я совершу богоугодное дело, покарав дочь предателя, да еще и воссоединю ее с отцом!".
Итак, теперь она совсем одна.
Дождавшись темноты, Риона пробралась на конюшню. Жених, утомившись от обильных возлияний, храпел в комнате, а слугам было плевать на девушку. Она представляла для них куда меньший интерес, нежели породистые кони или собаки их хозяина.
В конюшне наследница графа выбрала спокойного каурого жеребца, на котором ехала всю дорогу до этой таверны. Еще раз мысленно поблагодарив отца за то, что он никогда не препятствовал ей в выборе занятий, она взнуздала лошадь и тихо вывела ее из конюшни.
Добравшись до леса, Риона легко взлетела в седло. Ее угнетала оставшаяся позади темная глыба таверны, и она поспешила углубиться в лес. Ах, почему эти летние ночи так коротки?
Каких-то 3-4 часа, и рассветет. Ар-Леда пустила коня вскачь.
В голове ее подобно мелькавшим вокруг деревьям проносились лихорадочные мысли.Что делать? Куда бежать? Да, отныне она одна. Что же ей делать, ведь она практически беспомощна в этом мире. Денег у нее нет, пара украшений, спрятанных в поясе, скорее выдаст хозяйку, чем прокормит. Никчемная игрушка, маленькая кукла Риона не умеет ничего, что могло бы помочь выжить...
Впереди показался далекий отсвет костра. Лошадь заржала и еще больше увеличила темп. Девушка попыталась натянуть поводья, но животное не послушалось. Риона закусила губу. Ей нельзя сейчас выходить к людям. Если ее кто-нибудь узна...
Большая ветка, молниеносно мелькнувшая впереди, положила конец мучительным мыслям. Рвавшаяся вперед лошадь наклонила голову, а девушка, не успевшая ничего сообразить, подобно тряпичной кукле, сметенной со стола кулаком, упала на траву.
Отец... Улыбка моего отца медленно погасла во тьме.

Нира Крапива проворно крошила на доске заранее замоченную в глиняном горшке солонину. Крупа уже булькала в костре.
Дожидаться охотников она, ясное дело, не будет. Если и добудут зайца, то он уже пойдет на завтрак.
Только бы не пожадничали, не польстились на дичь крупнее. Если завалят что-нибудь с рогами -- цирку грозит беда, как бы там не сложилась сульба здешних лесных угодий и кто бы ни стал их хозяином...
Может, зря она сказала Эрику про охоту? Славный парнишка. Жаль будет, если вляпается в неприятности. И вдвое жаль -- если по вине Ниры...
Хозяин слоняется по лагерю, как пастуший пес, сторожит свою овечку... м-м, плохое сравнение, на овцу Майа ни с какого боку не похожа. Даже на сказочно-пасторальную, с розовым бантиком и расчесанной шерстью...
Ой, сторожи не сторожи... ее, Ниру, тоже когда-то отец крепко сторожил, а что вышло?
Но сейчас Спиридон может быть доволен: его лапушка чинно помогает стряпать...
Олаф притащился с извинениями...
-- Ладно, Вражина с тобой, живи на этот раз, я сегодня добрая. Только после ужина наточи вот этот нож, да так, чтоб был не хуже тех, которые у Кунаи. А то маюсь с этой солониной...
Бу-у-ум!.. Что это? А, все нормально, Филя в березку вляпался...

Он бесшумно шел следом, повторяя про себя: они другие, просто – другие, не их вина, их беда, что они даже не сознают, в чем дело. Привычная для него приговорка. Может, и он для них точно такой же?
Олениха была красива – такие бывают только здесь, стремительные, непостоянные, похожие на ветер. Дома на них охотятся с луком, один на один.

- Кунаи!

Зверь сорвался с места, от него хлестнуло болью и страхом. Кунаи не успел ни о чем подумать – короткий, остро заточенный клинок полетел по горизонтальной дуге, что соединяла его ладонь и горло добычи. Олениха еще несколько шагов пробежала по инерции, потом всхлипнула и осела на влажную траву. Из рассеченного горла хлестала кровь.
Над головами охотников раскатисто загудели громовые барабаны. Кунаи закрыл глаза. Прости нас, пожалуйста, не хотел обрывать твою жизнь. Но нам нужно мясо.

Угостив своих подопечных яблоками, катрина вернулась к костру. Приготовка ужина шла во всю, и женщина решила, что ей не стоит вмешиваться в это дело, так что она стала искать себе другое занятие.
Увидев и услышав, что Филю отправили за хворостом вместе с Алессио. Катрина сорвалась с места и побежала их догонять, не спрашивая разрешения у Момуса. Зачем оно ей, вольной птице из вольного народа?
Из-за того, что Филя стукнулся головой об бедное дерево, женщина догнала пару еще до того, как те зашли в лес. Остановившись рядом с оглушенным силачом, Катрина тихо спросила:
- С тобой все в порядке?

- Деннис! - голос всё еще слегка "плыл", интонации были какими-то дерзкими, вольными, будто не существовало на свете никакой преграды для его желаний, никакой силы, которая бы смогла остановить молодого начальника канцелярии... - Деннис, пьяный ты осел!
Денниса рядом не оказалось, и Вильберт, тихо ругнувшись себе же под нос, поднялся из-за стола. Хозяин дремал, положив голову на руку и опершись на стойку. Два запоздалых путника что-то бубнили в своем углу, будто совершали тайную сделку. Сидящий у входа Алех сонно водил точильным камнем по своему клинку. Его светлые, будто солома, волосы выбились из-под тесемки, носимой Алехом на лбу, и водопадом рассыпались по плечам. Заметив, что хозяин поднялся, светиец проворно сунул меч в ножны и подобрался, готовый встать и помочь. Правда, помощь Вильберту не требовалась, но Алех всегда любил предупреждать события.
Вильберт величаво прошелся мимо сопящего трактирщика, остановился у нижней ступеньки и глянул вверх. По лицу юноши пробежала некая едва уловимая тень, но он быстро оправился и, улыбнувшись, начал подъем.
- Милая, ты спишь? - мягким голосом спросил Вильберт у двери, за которой он оставил Риону. Дверь не ответила, и юноша, раздраженно поведя плечами, дернул ее на себя.
Комната была пуста. Ставни, раскрытые настежь, впускали лунный свет, который обволакивал растрепанную постель, отражался в белом белье и будто смеялся - тихо-тихо, словно ребенок на площади колокольчиком из стороны в сторону машет...
Несколько долгих мгновений Вильберт смотрел на постель, упершись спиной в дверной косяк. Алкоголь, под действием мыслительного процесса, испарялся, убегал из головы человека, считавшего, что просчитал все ходы наперед. А затем Крельтиа рявкнул на весь трактир заветное имя:
- Риона!!
Трактирщик очнулся, испуганно подняв голову. Два путника затихли и переглянулись с немим вопросом в глазах: "Бежим?". Во дворе залаяла собака. Лежащая рядом с Деннисом на сеновале кухарка тихо охнула и подобрала платье, натянув его на оголенную грудь. Второй крик заставил Денниса вскочить и, чертыхаясь, подтянуть штаны:
- Деннис!!!
Когда последний взбежал по ступеням на второй этаж, выхватив из ножен широкий кинжал, Вильберт сидел на полу прямо в дверном проеме и смеялся. Алех, хмуро взиравший на высунувшего голову постояльца, посторонился, пропуская Денниса, и тот припал на колени возле Крельтиа.
- Что с ней? - одними губами произнес бородатый мужчина, что заставило Вильберта прекратить смех, а рот превратиться в тонкую линию:
- Седлай коней. Я найду эту маленькую тварь. Найду и нацеплю на ее голову свадебный венок, чего бы мне это ни стоило.

«Эх, как старик-то глянул, небось углядел, как мы перемигиваемся! Не, он мужик нормальный, но сам, в его-то годы, ой как не против при случае девчонок цеплять, а тут не нравится... На себя бы посмотрел, тем более уж я-то от Майи не собираюсь прочь укатывать. Никогда! Ну и ладно, послал, так и пойду за этим хворостом, не велик труд!», – чуть обиженно размышлял Алессио, дергая Филю за рукав. Это ж надо было додуматься – давать им совместное поручение…
Впрочем, долго размышлять и дуться парень не умел, тем более, что встреча силача с березой переключила внимание на другое. Тревога крылом накрыла лицо юного мурийца, и тут же улетела – кажется, дерево пострадало больше, чем товарищ, который идет дальше. Алессио засмеялся, тут же оборвал себя – нехорошо таки, тем более их в этот момент нагнала Катрина.
Если честно, очень хотелось отпустить пришедшую в голову шутку насчет того, что Филя перепутал, им не бревна нужны, а хворост, поэтому деревья валить не надо, но – небывалое дело – неугомонный парень сдержался, прикусив язык.
- Нам помогать, Катрина? – крикнул он, уносясь вперед и вихрем подбирая подходящие ветки. При этом юноша умудрялся вертеть головой, чтоб не терять из виду товарищей.

Джилл молчаливо наблюдала за суетой вокруг и поглаживала ужа.
«Как же хорошо, что они у меня есть! Замечательные они все», - улыбнувшись своим мыслям, Змейка приняла лягушек и благодарно кивнула. Белый уж, которого она успела окрестить Снежком, извивался в руках танцовщицы, но укусить не пытался. Чмокнув змею в нос, Джилл направилась к женскому фургону.
Из-под тряпичной завесы Змейка извлекла большую плетеную корзину, составленную из пяти корзин поменьше. Три из них пустовали. В самой верхней, свернувшись, лежал длинный угольный уж. При виде хозяйки он приподнял голову и начал «пробовать» воздух языком.
- Уголек мой, - улыбнулась Змейка, - и чего говорят, будто змеи ничего не понимают? Все они понимают не хуже собак. Ну, на скорее, свежие лягушки.
Джилл запустила в корзинку лягушку. Уголек метнулся стрелой – и зеленая оказалась в его зубах. Отставив корзину с ужом в сторону, Змейка достала вторую корзину. В ней сидела серая гадюка. Ее так и звали – Гадюка. Змея была уже старая, поэтому кусала только добычу. Кинув ей пару лягушек, Джилл опустила Снежка в третью корзину и ему тоже закинула лягушку на всякий случай. Вдруг уж голодный. Водрузив корзины на место и плотно прикрыв «змеиный дом» крышкой, Джилл выскочила из фургона.
- Помощь кому-нибудь нужна? – Вопросила танцовщица, выпуская на свободу последнюю лягушку.

-- Помощь всегда нужна, -- отозвалась Нира на вопрос Джилл. -- Скоро дождь хлынет... вытаскивай миски -- они на тележке.
За последним, "звериным", фургоном шла на прицепе легкая тележка без бортов, к которой веревкой были привязаны две гигантские корзины с утварью и наименее ценным реквизитом. Когда корзины снимали, тележка превращалась в сцену.
-- Ой, а девчонка-то где? -- спохватилась Нира, споласкивая в ручье руки. -- Как в пути ее разморило, так до сих пор и спит? Алиса, паршивка, вставай, ужин вкуснее лопать наяву, чем во сне!
Несмотря на грозное "паршивка", голос Ниры заметно подобрел. Чувствовалось, что Алису она любит.

(Bishop mo)

Эрик подбежал к упавшей оленихе и вытащил свой нож из нее.
- Меткий бросок, - он одобрительно улыбнулся варвару. – Не зря тебя Момус взял в труппу. Теперь у нас мяса дня на четыре хватит. Хотя как женщины готовить будут. Эти болтушки, - Эрик вытер кинжал о траву и засунул обратно за пояс, - могут все мясо израсходовать и за два дня. Как же нам это теперь перенести в лагерь?
Эрик почесал свою голову. И почему он не взял с собой веревку, тогда бы они обвязали ноги оленихи и, просунув между ними палку, спокойно принесли дичь к фургонам. Вот, что значит спешка.
Кунаи - как и прежде, молча - присел возле убитого зверя, погладил кончиками пальцев теплую шею оленихи. Выдернув нож, обтер клинок.
- Освежуем здесь, завернем в куртки, отнесем, - сказал он, не поднимаясь с корточек. - Или бери тушу на плечи и пошли.
- Ты шутишь, - Эрик посмотрел сначала на Кунаи, а затем на тушу оленихи, - а шутить это моя привилегия.
Конечно, нести олениху ему было не так сложно, как он говорил, но…просто было влом. Но еще больше ему не хотелось оставаться здесь в лесу и разделывать тушу, когда в любой момент мог пойти дождь.
- Ладно, придется обходиться тем, что есть, - Эрик ухватился за передние ноги туши и, кивнув головой Кунаи, что бы тот присоединился. - Чертяка-в-Деуса-не-верящий, хватайся за ноги и…помоги в общем, а то наши, небось, уже от голода опухли. Да и погодка мне совершенно не нравиться. Не хочется, что бы дождь застал нас с тобой в лесу.
Кунаи хотел сказать, что вовсе не шутил, но - воздержался. Способ, предложенный охотником, был гораздо неудобнее; может, у них так принято? Отдуваясь и пыхтя, они волокли тяжелую олениху к лагерю. Беловолосый варвар не умолкал, потом выяснилось: он хотел, чтобы Кунаи помог ему взвалить тушу на плечи. Что тот и сделал - с большим облегчением.
Пока он тащили тушу оленихи, которая оказалась вовсе не пушинкой, Эрик, сквозь зубы, разглагольствовал о том, как артисты труппы будут их хвалить, что они принесли целого оленя. Момус всплакнет и назовет его своим «горячо любимым сыном», а Нира броситься со словами любви, «Эрик, ты мой герой навеки! Я буду твоя навсегда! Я никогда больше не буду говорить, что твои мозги находятся ниже пупка и выше колен!», поцелует его. А он сделает такой простецкий вид, якобы это дело для него привычное. Раз плюнуть. «Господа, не стоит благодарности. Эрик Великолепный всегда выручит вас в трудную минуту.» Потом заключит Ниру в объятия и страстно поцелует ее в губы. Точно как герой одного любовного романа, что он однажды читал в юности.
- Много говоришь, - хмыкнул Кунаи; он то и дело поглядывал на небо, сколько не представляй себя героем, а мокнуть никому не хочется. - Наверное, потому что мало думаешь.
В его представлении артисты без лишних слов и дел накинутся на еду, хорошо, если успеют пожарить мясо. Голодные люди не думают о поцелуях.
Когда впереди оранжевым фонарем высветилась большая поляна - еще не близко, но уже и не так далеко, Кунаи вдруг остановился, пробуя на вкус воздух.
- В чем проблема? - хрипло произнес Эрик, его ноша явно начала доставать. – Тут осталось идти пару шагов, а ты решил устроить привал? Видите ли, я много болтаю, а я говорю за нас обоих. Ты ведь у нас молчун.

Майа вскочила на ноги, дерзко улыбнувшись отцу, и побежала помогать Нире. Работы она не чуралась, даром, что дочка хозяина цирка, а то ведь будешь вести себя как особенная, так станут все тебя сторониться, да за глаза принцессой называть, и вовсе не в хорошем смысле этого слова. Нет тут слуг и господ, все - одна большая семья.
- Ай! - капелька крови блеснула на пальце девушки, когда нож неосторожно скользнул по коже. Майа приложила руку к губам, слизнув языком алую влагу с металлическим привкусом. На секунду оторвавшись от приготовления ужина из-за своей неосторожности, канатная плясунья поглядела на Ниру: крепкая, молодая, но уже зрелая женщина, повидавшая жизнь. Дочка Момуса невольно подумала о своей матери, которую так никогда и не видела, как же Майе иногда не хватало женских советов и помощи... Возможно, поэтому девушка неосознанно потянулась к Крапиве, хотя та и славилась крутым нравом:
- Нира, вот к тебе мужики так и липнут, ты уже знаешь, как с ними сладить, так лихо их на место ставишь. А ведь не всегда так было, наверное, была и первая любовь, и робость, и нежность? - голосок Майи был чуть приглушенным из-за порезанного пальчика у рта. - Расскажи, как тогда было?..

(С Хидеки)

Кунаи поднял ладонь в просьбе затихнуть, не может на пять минут, так хотя бы на минуту, потом достал нож, зажал его между пальцами. И осторожно двинулся куда-то в сторону. По пыльной дороге, жестким августовским листьям, высохшей траве ударили первые тяжелый капли дождя. Горизонт обрисовала вспышка. Кунаи вновь остановился, пихнул ногой какую-то небольшую кучу тряпья. Наклонился над ней.
- Женщина, - сказал он. – Тут бросим или скажем в лагере?
При упоминании женщины у Эрика открылось второе дыхание и быстро, как только мог с тушей оленихи, подошел к лежащему телу.
- Совсем молоденькая и симпатичная, - глаза акробата загорелись, - а главное, что она аристократка. Ты посмотри на ее платье. Аристократка? Одна в темном лесу? Бедняжка.
Мысль быстро забегала в, как считал Кунаи, пустой голове. Аристократки и тем более красавицы, не должны гулять так поздно в лесу. Дело явно не чисто.
- Возьмем ее с собой, - в голосе Эрика слышалась серьезность. Балагур и сумасброд исчез и теперь перед Кунаи стоял совершенно другой человек, правда, с тушей убитого животного. - И чем быстрее мы уберемся отсюда, тем лучше. Чувствует моя шея, что по ней начинает плакать веревка.
- Как только унюхают жареное мясо, веревка заплачет по всем нам, - резонно возразил Кунаи, но нож спрятал.
Поднял так и не приходящую в себя девушку на руки и зашагал к лагерю. Мнение, что лучше было оставить все как есть, а стоянку перенести дальше в лес, он оставил при себе. Все равно никто не станет слушать, хотя никто из ничего них не понимает в искусстве скрываться.
- Вот мне всегда так везет, - весельчак вернулся. - Кому-то красивых девушек нести на руках, а кому-то дохлую «корову» на плечах.
С этими словами Эрик, изображая из себя главного страдальца, поплелся в лагерь. Тело начало уставать, а мышцы ныть. Ему хотелось поскорее избавиться от «коровы» и заняться прекрасной незнакомкой.
В лагере Кунаи сгрузил девушку у костра, предоставил одним с криками хлопотать вокруг нее, другим радоваться удачной охоте Эрика, а сам устроился у повозки, там, где у народа меньше всего была шансов на него наткнуться.

Без особого энтузиазма Джилл принялась за посуду. Быстро вытащив миски, танцовщица составила их в ровную «башенку» и потащила к костру.
Вернулись Эрик и Кунаи. Один тащил оленя, а другой девушку. Змейке поплохело. Олень – это тебе не заяц, под подушку не спрячешь. Девушка (а еще и аристократка), это тебе не олень, в супе не сваришь.
- Ни… Нира… Ой! – Змейка чуть не врезалась в Крапиву засмотревшись на охотников, - Ой, вот, посуду принесла.
Джилл вздохнула и поставила «башенку» рядом с костром, внимательно наблюдая за реакцией артистов на «улов».

Сначала Нира увидела не девушку, а оленя. И всплеснула руками:
-- Эрик! Идиот! Да кто ж тебе про оленя-то говорил? В замковом подземелье хочешь насидеться? Нас всех под графский суд хочешь подвести? А вот сейчас этой ложкой в лоб...
Тут она увидела вторую ношу. Всплеснула руками и тут же забыла об олене.
Растолкала циркачей. Опустилась на колени возле девушки. Потрогала пульс. Подняла на охотников суровые глаза.
-- Это вы ее?..

- Вот, нет, что бы спасибо сказать, нет, надо наорать, – Эрик явно не ожидал такого приема. – А она сразу драться. Ей тут годовой запас продуктов, а она ложкой по голове. Ну, спасибо. Вот и отблагодарили вы меня за труды мои тяжкие.
В Эрике могла кипеть обида, но сам-то он прекрасно понимал, что натворил бед. Но ведь Нира сама сказала, что на данный момент эти земли бесхозные.
- А эту красотку мы подобрали по пути сюда. Лежала на земле без сознания, - он засунул руки в карман и обнаружил в одном из них пучок заячьей травы, что он так бережно перевязывал ниткой. А ведь он совсем забыл о ней. Надо будет, потом отдать Нире, главное не забыть. – Видно, что она аристократка. Надо быть с ней поаккуратней, это не убитый в графских угодьях олень. Это уже посерьезней.

Появление Кунаи и Эрика было сродни звону колокола омулского собора. Кто слышал - тот поймёт. Кто не слышал... Как объяснить слепому, красоту радуги?
Момус не стал орать и размахивать руками, предоставив квохтание женщинам.
Но весь как-то подобрался, в грузное тело налилось силой. Тоска плескавшаяся в глазах уступила место сдерживаемому гневу, проницательности и бесшабашной весёлости. Старый толстый хозяин цирка исчез. Но поляне средь гвалта и суеты стоял пират. В такие моменты Момуса боялись. Очень уж легко было представить, что если бы не пыльные дороги и цирковые фургоны, то Папаша Спиро стоял бы сейчас на покачивающейся палубе "чайки" и таким же взглядом смотрел, как его посудина берёт на абордаж какого-нибудь купца, чтоб подрезать его пузатое рыбье брюхо и тряхнуть долгую купеческую мошну.
- Я с-с вами потом поговорю - змеистый шёпот не сулил добытчикам ничего хорошего.

Ниру давно следовало отходить возжами. Распустил чересчур. Мать-атаманша, три вражьих отродья в печень.
- С твоих ручек лёгких? Ну что, Крапива, донауськивалась, ухожёров своих? Не смотри на меня, как андалийка на потерянную подкову, я про Эрика говорю. Теперь понятно. куда мальчика погнала. Мясца захотелось.
Я посмотрел на принесённую девушку. Явно аристократка. На бембосском причале, такие никогда не появлялись. Зато появлялись на представлениях Гастона. И первые швыряли в него огрызки фруктов, которых никто из труппы Гастона никогда бы не смог себе позволить, если им становилось скучно. А скучно им становилось часто. Особенно, когда Гастон рвал душу играя какую-нибудь трагедию.
А шум вокруг, как на рыбном рынке.
- А ну ка заткнитесь все!
Так-то лучше. А теперь, слушайте сюда, дети фургонов и не перебивайте, загрызи вас Вражина. Джилл, дуй за Филей. И быстрее, Змейка, пока злой дядя Момус не стал чёрным от злости, как твой драгоценный Уголёк.
Кунаи, быстро разделываешь тушу. Быстро, очень быстро! Потом будешь недоумевать и крутить пальцем у виска, если захочешь.
Все внутренности, где Олаф, все внутренности Ясону, понятно? И тут же купать отведи.
Выразительный взгляд в наливающиеся грозой небеса, взбесить меня уже не мог. Олаф, ещё мальчишка, тем более со зверьём больше общается, чем с людьми. Может и к лучшему. Не надо ему знать, как могут и любят разговаривать, с нашим братом. И не только разговаривать.
- Так, женщины, не заставляйте меня своими глупыми распросами, срываться на светийские прозвища. Все дружно марш, за яблочными листьями. Кунаи, разделанную тушу, делишь на небольшие порции. В листья обмотаем, чтоб дольше не пропало. Часть в котёл.

Деус великий, мало нам неприятностей. Артистов ведут всего два бога - Кассовый Сбор и Неожиданная Пакость. И не надо гневить одного и призывать второго.

Десять лет, срок не маленький. И за десять лет жизни между бембосским причалом и рыбным рынком мальчишка Спиридон выучился многому. В том числе и тому, что дно хоть иногда, но должно быть двойным.
- Когда Филя вернётся, запрячем мясо в чуланчик. Сгниёт, так и Враг с ним.
А красотку пока не трогайте. Розовая, дышит, значит всё нормально. Сначала с добычей, будь она трижды не ладна.

Полководец в маленькой армии!? Капитан пиратской "чайки"!? Нет, я всего лишь старый толстый Момус.
Хозяин цирка. Но сйчас, от меня, больше чем от кого либо зависит, будут у нас неприятности или нет. Станет ли армия победоносной. Возьмёт ли пират - купца.

- Давайте, ребята. Играем аншлаг, для важных персон. Вуаля!

Потирая лоб и прикидывая, вырастет шишка скорее на мне или березе, я не сразу заметил катринину макушку. Чуть удивленно моргнув, сообразил, что черноглазая спрашивала про порядок и меня. Странная и добрая. Хотя... заметно, что когда такие странные спрашивают про порядок, да еще смотрят... э-э... в общем, смотрят, шишки расти перестают. Даже на березах.
Пожав плечами, утвердительно киваю Катрине (их на мгновение становиться две), и отправляюсь следом за Алессио. Тот явно с деревьями не обнимался, а так как и сам по себе странный (тоже), как выразилась один раз Нира, с шилом... э-э... что-то крепкая березка была, две Катрины конечно хорошо, но, а как спутаю потом?.. – в общем, с шилом, и уже мельтешил где-то впереди.
Впрочем, оно же лучше. Собирать хворост толпой дело столь же умное, как кормить Ясона лягушками – есть будет, но потом от Олафа наслушаешься по самую лесопилку – а раз тот впереди, я... мы... я... Нет, это просто возмутительно.
Беру обе Катрины ладонями и аккуратно собираю в одну. Вместе с объединением черноглазых березы и головы алессио тоже устанавливаются в нормальном количестве. Катрина, правда, удивилась, но не объяснять же ей что ее было две, и обе хорошие. Причем ее-то две, а хворост собирали как одна. Иначе б давно мне полную охапку навалили...
Топаю следом за почти-такой-же-глазастой-как-лопоушка, придерживаю растущую на руках груду веток. Где-то ржет лошадь, и это не наши. А если не наши, то ржет наверное не поенная, не кормленная, и вообще совсем не ухоженная. Да еще гроза скоро, совсем худо лошаденке.
По носу щелкает очередная ветка, и я замечаю, что Катрина уже накидала мне целую гору. Значит сейчас как обычно спросит про порядок и тяжесть, а потом можно возвращаться. Еще б знать куда, справа пень, спереди обо что-то спотыкается, а виден один хворост под носом...
Н-да, и никакой Мирабелы не надо. Все равно в березу. Вот только почему у березы голос Змейки и в хворосте начинает появляется просвет..?

Все вопросы, которые у неё были для Ниры, куда-то подевались, как только к фургонам вышли Эрик и Кунаи. "Добыча" до крайности поразила Майю, и если олень вызывал хоть какие-то позитивные чувства, особенно у её желудка, то девушка на плече метателя порождала лишь тревогу и чувство опасности.
- И кого вы притащите в следующий раз? Может быть самого графа ар-Лейда?
Правду говорят: заставь дурака Деусу молиться - лоб себе расшибет. Впрочем, может быть эта девушка в лесу заблудилась, а за её находку и помощь его дочери какой-нибудь богатый аристократ щедро отблагодарит бродячую труппу? Время покажет, к добру, или худу попала эта девушка к походному костру циркачей.
Голос отца прервал размышления Майи, и она вытянулась в струнку на речь Момуса. В такие моменты он вызывал её искреннее восхищение и гордость за то, что она его дочь. Властный, сильный, знающий, что нужно делать... ах, папочка, еслиб не трижды проклятое вино, каким бы великим человеком ты был!

Вот таким хозяин просто восхищал Ниру. Не смешной старый пропойца, у которого дочь отбирает и прячет бутылки, а полководец во главе своей армии! Как-то разом любая беда перестает казаться неодолимой грозовой тучей и разбивается на кучу маленьких, с которыми вполне можно совладать.
Не выпуская из своей руки ручку незнакомки, Нира снизу вверх взглянула на Момуса и с неожиданной робостью подсказала:
-- А может, мясо -- в мешок и в воду? Ну, в ручей, ниже по теченью... на веревке... Вода холодная, мясо не пропадет, а если кто заявится искать -- ничего не найдет... а?

Джилл без лишних вопросов метнулась в лес, словно стрела, спущенная с нового лука. Если у хозяина такой тон – значит, все вопросы-расспросы откладываются. Сначала дела. Собиратели хвороста двигались не слишком быстро, поэтому шустрая Змейка их мигом догнала.
- Филя, Катрина, Алессио! Быстро в лагерь! Момус злится, того и гляди начнет молнии метать не хуже грозовой тучи. – Наткнувшись на удивленные взгляды, Змейка пояснила. – Вернулись Эрик и Кунаи. Принесли с охоты целого оленя. Теперь его спешно разделывают. Но кроме оленя они принесли с собой девушку. По одежде смахивает на аристократку. Ох, и зол же Момус! Да не стойте же идолами! Быстрее! – Змейка бросилась обратно к лагерю, морально готовясь к чему-нибудь не слишком радужному.

Мысль была конечно здравая, но что-то скреблось в душе - мышью в амбаре. Что-то...
- Пожалуй, да. Только... Филя, где тебя носит. Спрячем в воду, а сверху чем -нибудь прижмём. Инесса! Где хромая? Пусть какую-нибудь травку кинет, когда прятать будем. Не хочу из-за собак отношения с графом выяснять. И его чичисбеями.
Да, и затащите уже девчонку в фургон. Не лежать же ей на земле, в самом деле

Катрина усердно собирала хворост, через каждую секунду кидая новую ветку в гору, которую нес Филя, не замечая, что вскоре та скроет его с головой. Но тут она почему-то остановилась, посмотрела на силача и улыбнулась. Тот еле разбирал дорогу.
И тут на них выскочила Змейка и стала рассказывать неожиданные новости. Олень - это, конечно, хорошо, но момус прав в том, что такая добыча была слишком опасна для их трупы. А вот девушка - это уже интересно. Надо было бы на нее взглянуть побыстрее. Но сначала стоило помочь Филе добраться с ношей до лагеря.
Обхватив руку силача, Катрина осторожно повела его через лес, чтобы тот не наткнулся на очередную березу.

- Кипяток нужен, - кивнула Инесса. Без лишних расспросов женщина пошла к фургону за травами, спиной чувствуя раздраженные взгляды. Желтоцвет, дубовые листья, полынь... Что еще запах отбивает? А, мелисса. Еще петрушки, но с ней отдельный разговор. Вернулась. Взяла миску предусмотрительно согретой кем-то воды, острым охотничьим ножом нарезала в нее трав. Поставила ближе к огню - чтобы взялось крепче. Вдохнула неяркий, но цепкий и терпкий аромат настоя.
- Девочке помощь нужна? - голос Инессы был будничным, она даже не подняла глаз от отвара. Худые руки клоунессы, привычные к работе вслепую, тем временем мелко-мелко нарезали кустик дикой петрушки, по счастью еще почти свежий.

Ох, какие новости! Алессио чуть не выронил хворост, но опомнился вовремя. Это сейчас Момус занят, а потом, если конца света не будет, все равно вспомнит про топливо, и если того не окажется, использует, как повод, чтоб за ухо выдрать. Хотя настоящая причина-то в другом! Небось к Филе не подойдет, какой он ни есть спокойный, словами ограничится.
Впрочем, пока не до Момуса, не каждый день в лагерь приносят оленей, а еще реже – неизвестных девушек в богатом платье. По чести, эта первая была…
Муриец, сбросив хворост на землю, уставился, разглядывая незнакомку. Красотка, однако! Хотя Майа лучше, но то – Майа! Интересно, как девушка в лесу оказалась-то? В мозгу сразу возник десяток различных героико-романтических версий. Хоть бы правда не оказалось скучной…
- Сперва о человеке надо подумать, а вы – мясо!.. - возмутился он. - Если нам припишут, что мы девушку украли или поранили, то всем будет по самое не могу, как за оленя и не снилось! И вообще, если его так уж надо быстро спрятать, отдайте сразу медведю, он за день надежно спрячет.
Алессио захихикал, надеясь на поддержку Олафа.

-- Ой, а девчонка-то где? Как в пути ее разморило, так до сих пор и спит? Алиса, паршивка, вставай, ужин вкуснее лопать наяву, чем во сне!

Алису подкинуло из положения лёжа строго вверх. Ещё бы, Нирин голос мёртвых поднимет! Кто спит? Я сплю?! Я не сплю! Девчушка замигала сонными глазками и сла-а-адко потянулась. Нет, нет, нет - я не сплю!
Теперь только Алиса заметила, что привычного покачивания фурона она не чувствует... Это мы уже на привале значит. И все делами заняты, одна я валяюсь. Стыд обжёг Алиске щёки и она кубарем выкатилась из фургона.
Перекат, несколько секунд на одной руке простоять, выгнуться, как рыбка и встать на ноги - вуаля! Кто бы чужой со стороны смотрел - забавляется малышка, энергии хоть отбавляй, вот и скачет - эх, детства чистые глазёнки! Да если бы. Лискино-Алискино детство кончилось давно, и кувыркается она, чтобы после сна мыщцы растянуть и согреть, чтобы не стыли.
А что это вы все здесь делаете?... Ох, Момус злой, куда бы деться... И все бегут - Змейка вон как рванула! Ой, как здорово - оленя добыли!! В животе у девчонки забурчало и она едва не облизнулась, глядя на тушу. И женщина лежит, ох, платье какое... Алиска привстала на цыпочки, и всплеснула руками:
- Ой, мамочки!
Кого бы спросить, чтобы не злить и под ногами не путаться? Инесса - самая спокойная!
- Инессочка, миленькая, - Алиса подбежала к женщине, - кто это такая? И чего все бегают? А помочь чем надо? А кто оленя принёс? Платье красивое у неё, да? А откуда она взялась? А... я не много вопросов задаю??

Мирабель решала очень сложную задачу. Разглядывая странного вида овощ, откопанный среди прочих нехитрых запасов, она размышляла, нужно ли это чистить или прямо со шкуркой нашинковать. Кухарка из нее была так себе. От раздумий жонглерку отвлекло возвращение Кунаи и Эрика и последовавший за этим возвращением переполох.
Понаблюдав какое-то время за всеобщей суетой, Мирабель приблизилась, чтобы рассмотреть получше незнакомку. Овощ из ее рук куда-то исчез. Вполне возможно, что он таки отправился в котел таким, как есть, то есть, нерезаным и нечищеным. Отвлекшись от подобной мелочи, Мирабель не помнила наверняка.
Появилась Алиска и ну тараторить, вопросы задавать. Мирабель улыбнулась. Кажется, многие хотели бы получить ответы на некоторые из них.
А девушка красивая. Очень даже.
Вернулись и те, кого за хворостом посылали. Ага, и каждый свои два слова непременно желает вставить. Так как последнее утверждение никак не могло относиться к Филе, стало быть, пресловутые два слова принадлежат мурийцу.
- Алессио, ну раз ты такой человеколюбивый, так и не стой столбом, помоги ее в фургон отнести. А то того и гляди дождь хлынет, и будет наша таинственная гостья вдобавок ко всем своим несчастьям еще и мокрая.