Если бы была Алиска повыше ростом, она непременно стукнулась бы сейчас головой о крышу фургона, набила бы себе шишку и наверняка разревелась бы. Вот как хорошо быть маленького роста - можно совершенно безнаказанно вскакивать на ноги, когда в голову приходит неожиданная мысль:
- Ох, потерялся!
Что у неё потерялось Лиска объяснять не стала - выскочила из фургона и обежала вокруг него. Ничего. Пропажа обнаружилась чуть погодя - споткнувшись на склизкой траве Лиска не удержала равновесия и проехалась пузом по земле, а когда подняла голову - уткнулась взглядом в расположившегося под фургоном Кунаи.
- Ку-на-и! Я тебя нашла-нашла! Я так и знала, что ты опять где-то прячешься!
Девчушка заползла под фургон и уселась рядом с метателем ножей.
- Ты всегда прячешься, а я тебя всегда нахожу. Я думаю, что так и должно быть, чтобы всегда тех, кто прячется кто-нибудь находил. Только кто-нибудь хороший, а не кто-нибудь плохой... Эрик вот нашёл Риону, а тот злой - не нашёл. Эрик хороший, но и Риона хорошая... Кунаи, а я хорошая? Потому что если тебя нашёл кто-нибудь плохой - так лучше бы он тебя не находил! И вообще, если уж находить, так...
Лиска болтала без остановки, вытирая мокрое лицо ладошками и вынимая из волос травинки.
Затем голос её неуловимо изменился:
- Я вот думаю, что я хорошая. И Кунаи тоже хороший. И ещё Кунаи всё время грустный, но зато у него красивое имя и сам он красивый.
Алиска посмотрела на островитянина и скорчила ему рожицу:
- Только не задавайся!
Лиска потёрла нос.
- На самом деле ты хорошо спрятался, никто кроме меня тебя бы не нашёл. Ты хорошо прячешься... но... можно я всегда буду тебя находить? Это очень грустно, когда тебя некому найти, правда, Кунаи? Сегодня было очень страшно, да? Когда они пришли - я не боялась. Я думала, что каша стынет. А потом я поняла - они приезжали чтобы нас убить, да? И Риону и нас всех.
Лиска закусила нижнюю губу, чтобы не расплакаться и сжала кулачки:
- Я наверное совсем глупая, если бы они нас тогда убили - я бы так и не поняла, что нужно бояться. А сейчас страшно. Нет, - Лиска замотала головой, - я знаю, что они сейчас не придут. Но они потом придут, завтра. Я бы иногда хотела спрятаться очень хорошо, Кунаи. Что меня не нашли злые люди. Никогда-никогда.
Лиска чувствовала, как чувствуют животные, что Кунаи сторонится прямых контактов с другими циркачами. Он ни к кому не прикасался без причины, и она не хотела причинить ему неудобств. Но отчего-то сейчас всё стало неважно и Лиска-Алиска, уткнувшись в плечо Кунаи, тихо и горько заплакала, вздрагивая худыми плечиками и отчаянно жмуря глаза.

Дождь зачастил так, что шиноби, не шиноби, а лучше бы спрятаться еще лучше, как хочет этого девочка. Кунаи не сразу разобрался, какого она пола, долгое время называл ее про себя “anou”. Только двигаться совершенно не хотелось, вылезать из укрытия. А девочка все тарахтела и тарахтела, трещала и трещала, как сорока, без остановок и пауз. Даже не делала перерывов, чтобы вдохнуть – хорошие легкие, видать.
Кунаи боялся шевельнуться, чтобы не потревожить ее. Еще никто не решился довериться ему вот так – безоглядно и безоговорочно. Островитянин осторожно прикоснулся к волосам девочки. Как будто боялся спугнуть птицу.
- Онага, - произнес он. – Если бы ты жила у нас, тебя звали бы Онага. Если хочешь, могу научить тебя хорошо прятаться. Так, чтобы плохие люди тебя не нашли.
Он не стал поправлять девочку, что нашел аристократку не Эрик, а он. Какая теперь разница? Нашли и нашли, и теперь у всех неприятности. Предлагал же – оставим там, не наше дело.
- Ну, так что?

---
Онага - сорока

Джилл сидела в фургоне с остальными и невольно прокручивала в голове произошедшие события. Все время, пока незнакомцы находились в лагере, Змейка пролежала в зарослях густой травы. Скорее всего, ее не заметили. Танцовщица грустно вдохнула. Впереди ждала ночь, готовая принять любого в объятья сна. Но как раз спать Джилл не хотела. Ее терзали странные предчувствия.
- А что, если завтра они и вправду придут смотреть представление? – Тихо заговорила Змейка, - что же им покажет Мбене?
Джилл быстро покончила с остатками похлебки и невидящим взором уткнулась в стенку фургона.

Лиска глубого вдохнула и переспросила почти не дрожащим голсом:
- Онага? О-на-га... У вас на острове красивые имена. А ты правда-правда сможешь меня научить? И никто не найдёт?
Девчушка потёрла глаза кулачками:
- Ой, Кунаи, я так и знала, что ты хороший. А я скоро научусь? А что для этого нужно? Постой, постой... я даже знаю. Во всём слушаться и вести себя хорошо, - мрачно закончила Лиска.
- Слушаться я умею, честно-честно, хоть у Ниры спроси... А вот вести себя хорошо... Я могу вести себя так, чтобы на меня не очень сильно ругались - идёт?
Лиска светло улыбнулась Кунаи:
- Я знаю, ты не будешь на меня ругаться! Я буду очень стараться и научусь очень скоро. Правда?
Лиска хотела было улечься под бок к Кунаи - благо так теплее, но опять подскочила на месте и на этот раз маленький рост на спас её от шишки.
- Ой... Пойдём есть, в общем.. Я совсем забыла и ты забыл, а там каша совсем остыла...
И Лиска потирая шишку и морщась поползла из-под фургона.

Так на четвереньках они и появились на свет - сначала девчонка с непроизносимым здешним именем и с подходящим ей именем с островов, следом Кунаи.
- Дай посмотрю.
Она была такая маленькая, что ему без труда удалось раздвинуть ей волосы на макушке, там, где начинала натекать шишка.
- Подожди... - Кунаи приложил к больному месту лезвие ножа, подержал так, убрал оружие обратно. - Но лучше попроси какое-нибудь лекарство.
Отвечать на ее вопросы было невозможно, она сыпала ими, как бобами из мешочка с дыркой. Еще не придумал ответ на первый - уже горку насыпала.
- И успокойся, не потребуется вести себя хорошо, - от воспоминания о собственных тренировках Кунаи чуть не расхохотался, несмотря на привычную угрюмость. - А не будешь слушаться - получишь по шее.
Из фургона, из-за распахнутого полога пахнуло теплом и едой.
- Пойдем.

С Heires$

Девушка тесней прижалась к плечу Алессио и прикрыла глаза. Почему нельзя было сохранить этот миг и остаться в нем навсегда?
- Как ты думаешь, наступит такое время, когда мы сможем вот так открыто сесть у общего костра, обнявшись? Мне кажется, отец никогда не перестанет считать меня маленькой…
Парень задумался, прижимая Майю к себе.
- Мне трудно сказать, потому что не помню своих родителей. Но, судя по тому, что видел и слышал – он будет считать тебя малышкой, сколько бы лет тебе ни было, даже когда у тебя появятся свои дети.
Алессио спохватился, не заденет ли Майю последнее замечание, но он часто говорил быстрее, чем думал.
Щёки девушки покрылись лёгким румянцем, который, впрочем, вряд ли был заметен в темноте.
- Если мой папа будет вести себя так же, как сейчас, то детей я смогу завести только в старости, или когда он будет уже настолько немощен, что не сможет оторвать уши тому, кто на меня "не так" посмотрит. - Майа тепло улыбнулась, подумав об отце, несмотря на свои годы, она понимала, что все его поступки лишь следствие безграничной любви к своей дочери.
- Твой отец, наверное, хочет для тебя жениха побогаче и посолиднее, - с горечью высказал догадку муриец. – Чтоб ты не скиталась по свету в фургоне. Ведь не одинокой же он, наверное, надеется тебя видеть.
- Глупости! Отец же сам провел жизнь в дороге, в этом цирке весь он! - горячо зашептала Майа, - И для меня нет иного дома, кроме этих фургонов, да и не нужно мне ничего другого. Не хочу я быть птицей в золотой клетке… да и не по мне она… не соловей я, а Ласточка.
- Знаю, любимая, а еще ты птица моей мечты, прекраснее самых диковинных и пестрых, что я видел - Алессио потерся подбородком о волосы девушки. – Но почему он тогда так относится к моей любви?
- Может быть, не верит? Он боится за меня и не знает, что у тебя на уме, точней, как раз думает, что знает… И эти мысли ему совсем не нравятся. - Девушка невесело усмехнулась.
- Боюсь, что убедить его будет трудно, - задумчиво сказал предсказатель.
- Если не сказать больше… Всему нужно время, когда-нибудь он смирится. - Тихо прошептала Майа.
- А мы будем годами выжидать подходящей минутки для разговора, - вздохнул Алессио. – Ладно, пока ничего не поделаешь, что о том говорить… Как ты думаешь, чем кончится все это дело с графской наследницей?

(совместно с Хигфом)

- Для нас только одна развязка годится, чтобы на представлении эти головорезы ничего не заподозрили, при всех других не сносить нам головы. Видел, как один из них Ниру ударил? А уж если не погнушался женщине боль причинить, то что уж говорить об остальных? – девушка тяжело вздохнула, - Боюсь, беду мы накликали на себя тем, что в это дело впутались, но теперь уже отступать поздно. Прогоним «Мбене», значит, завтра на представлении заметят пропажу и уж тогда нам точно не избежать внимания «жениха».
- Будем надеяться… Видела, как этот голубоглазый мерзавец на тебя смотрел? Если он завтра будет на представлении и поведет себя не как положено, я ему шею сверну, - воспоминание заставило мурийца разгорячиться и он даже чуть повысил голос, так что пришлось оборвать себя и оглянуться на спящих.
Несмотря на явную злость, бушевавшую в Алессио, Майе почему-то стало очень приятно, что его так взбесил этот взгляд голубоглазого.
- Я знаю, что ты можешь, но лучше держи себя в руках, в любом случае… - девушка подняла голову с плеча юноши и посмотрела в его глаза, которые едва различала в царящей темноте. - Мне они ничего не сделают, а если ты начнешь драку, то это может плохо закончиться. Их много, и они все опытные воины, а я с ума сойду, если с тобой что-нибудь случится!
Глаза в глаза, почти в полной темноте… на эти слова можно было ответить только одним образом - еще раз поцеловать девушку, ибо иногда слова бессильны.
- Я давно сошел с ума, когда впервые увидел тебя и предложил погадать. Помнишь?, - шепнул Алессио после поцелуя.
- Ещё бы… - мечтательно прошептала она в ответ, - Разве это можно забыть?
Последние слова девушки потерялись в очередном слиянии губ.
Тогда, предложив девушке рассказать о будущем после выступления, он вдохновенно вещал о долгой жизни, дальних дорогах, множестве поклонников и зеленых глазах большой любви, и все это время смотрел девушке то в лицо, то на руку, за которую и держал ее, читая узор линий…
И снова пришлось нехотя прерывать поцелуй.
- Я сейчас потеряю и остатки разума около тебя, Майя…

(С Heires$)

Несмотря на пережитый за вечер страх из-за вооруженных незнакомцев, жгучую ревность, тревогу за отца, Майа чувствовала себе самой счастливой на свете. Все волнения были уже позади, а сейчас ей было так хорошо в объятиях любимого... и он говорил такие слова, что хотелось просто разлететься на тысячу маленьких осколков от переполнявшей её радости.
- Я не хочу, чтобы наступало завтра... - едва слышно прошептала девушка, - Не хочу, чтобы этот вечер заканчивался.
- Я тоже… - ответил Алессио. Шум дождя создавал какую-то особую атмосферу, в которой казалось, что они вдвоем в целом мире, а сейчас был именно тот момент, когда этот мир хочется, хотя бы на время, сузить до себя самого и еще одного человека. Когда они еще побудут так спокойно почти наедине? – Но впереди у нас еще целая жизнь. Мы ведь никогда не расстанемся, любимая?
- Никогда! - Майа обвила руками шею юноши, не отрываясь глядя в его глаза, - Я очень хочу, чтоб так и было… всегда!
Ощущение, когда тебя обнимает любимая – непередаваемо. В этом состоянии человек готов свернуть горы… Только, как правило, испытывает совсем не это желание.
- Будет! – сам Алессио не испытывал в этом полной уверенности, но мужчина должен служить опорой… – Ты мой ангел, иногда мне кажется, что у тебя в самом деле есть крылья, как у посланника небес или птицы… – Муриец провел-погладил ладонью от худенького плеча по спине и лопаткам девушки. – Но пока не выросли, как ни странно, или ты их прячешь!
Он тихо засмеялся.
Колокольчик её смеха мягко вплелся его голос и, затихая, потерялся в шорохе дождя.
- Прячу, и тебе не покажу… пока! - хихикнула Майа, - Когда-нибудь, танцуя на канате, я их расправлю и улечу высоко-высоко под ахи и вздохи толпы!
- А потом? – заинтересовался парень.

(Совместно с Хигфом)

- А потом… потом сложу их и буду падать вниз быстро-быстро, и все будут думать, что я сейчас разобьюсь, снова их голоса застынут, а я раскрою крылья у самой земли и снова окажусь в небе!
Юноша представил себе эту картину и засмеялся.
- Тогда мы все можем перестать работать, сборов хватит на всю труппу!
- А вдруг меня кто-нибудь выкрадет, как диковинку? – Майа склонила голову набок, изучая очертания лица Алессио.
- А ты в конце каждого представления будешь опускаться мне на руки, и я буду тебя охранять, - не задумываясь, ответил парень, с улыбкой смотря на лукавое лицо собеседницы.
- Договорились! – заключила девушка, закрепив уговор поцелуем.
Увы… или не увы? Как бы то ни было, время невозможно остановить, и за ночью должен был последовать новый нелегкий день.
- Давай спать, - разомкнув в очередной раз объятия, предложил неохотно Алессио, кинув еще один взгляд на Момуса, затем на Ниру, спавших буквально в двух шагах. - А то не проснемся…
- Да, ты прав, - ещё с меньшей охотой ответила Майа, по-прежнему не размыкая руки. – Почему нельзя остановить время? – шептала она, расплетая, сцепленные за шеей Алессио, пальцы.
- Потому что мы потеряли бы то, что ждет нас впереди, - ответил он, целуя ускользающие руки девушки.
Майа не удержалась и, порывисто обняв возлюбленного, прижалась губами к его губам. Одно короткое, но безумно сладкое мгновение, и девушка уже исчезла в темноте фургона.
- Спокойной ночи, милый мой Алессио. – долетел до юноши тихий шепот.
- Спокойной ночи, любимая, - так же тихо ответил он и, вытянувшись в фургоне у самого входа, погрузился в сны, в которых было очень много Майи…

Он уже задремал, но не тут-то было. Живо растормошили:
- Кунаи-Кунаи, давай играть в прятки? Или в догонялки?
- Догонялки? - островитянин протер кулаком сонные глаза; и, не открывая их, понял, кто это бродит среди ночи. - Ну уж нет, нас потом все ругать будут. Уж лучше в прятки.
Лиска хмыкнула:
- Ну да, конечно. В прятки. Ты сейчас так спрячешься, что тебя вся труппа будет неделю искать. И заметь - нет никаких гарантий, что найдут.
- Не будут, - рассмеялся Кунаи, спохватился, зажал рот ладонью. - Разве что перед выступлением...
Он потянулся. Сон, и, правда, как сдуло, как будто не было суматошного дня и такой же ночи.
- Хорошо, тогда ты прячься, а на этот раз я тебя буду искать.
- Договорились! Только ты глаза закрой и не подглядывай, а то так не честно... Да не усни опять! А то я в тебя шишкой кинусь!
Кунаи послушно закрыл глаза рукой, отсчитал до пяти, вылез из фургона. На поляне, где стоял лагерем их цирк, было тихо; только в ручье квакали лягушки. Для вида заглянул под фургон, поозирался.
- Так... здесь нет... на крыше нет...
"Шишкой, значит, кину? Ну-ну..." Он запрокинул голову.
- А кто сидит на сосне на ветке?
- Может, белка? – донеслось сверху.
- Какие крупные белки в этом году уродились, - притворно удивился Кунаи, разглядывая девчонку, что покрепче вцепилась в ветку. - На каких кормах только?
- Вот только не надо кидать в белок ножами, это всё-таки графские угодья, мы ещё за оленя огребём пятнадцать раз...
Островитянин скинул обувь – мокрая от дождя трава защекотала босые ступни, - затем, цепляясь пальцами за выступы на коре и сучки, проворно вскарабкался на дерево, расположился на соседней ветке.
- Может, перепрячем мясо? – предложил он. - Придут с собаками - все равно найдут. Если не закинуть на дерево, конечно. А ты здорово лазаешь.
- Да нет, - проворчала маленькая акробатка Инессина травка кому угодно нюх отобьёт, собаки забудут как их звали... а лазаю я хорошо, ага! потому что это моя работа, в конце концов... если акробат будет плохо лазать и прыгать - он будет голодать, а если я буду голодать - я никогда не вырасту!... правда, грустная история?...
Взгляд ее был печален.
- Но если ты вырастешь, - философски заметил Кунаи, - тебе будет труднее быть акробатом.
Он ухватился за ветку над своей головой, повис на руках. Сосны здесь высокие, выше, чем дома, и почти прямые, не залезешь. Дома их сгибает ветер, не найдешь ни двух одинаковых.
- А почему ты так хочешь стать большой?
- Ну и вопрос! – фыркнула девчонка, встала на ветку ногами и, расставив руки в сторону, легко прошлась туда-сюда. - Потому что когда ты маленький - тебя никто не замечает. это хорошо, когда нужно спрятаться, но мне же нужно будет выходить замуж когда-нибудь, вон, слышал, как Ласточка с Алессио шептались? ну вот... представляешь, если мой будущий муж меня возьмёт и не заметит - это же будет очень-очень грустно, и как же мне тогда жить?
- Тогда это действительно грустная история...
Кунаи принялся раскачиваться на ветке, как на перекладине.
- В моей стране ты скорее бы вышла замуж, чем Цубамэ-кими... а вообще - зачем думать об этом сейчас? Сколько тебе лет?
Лиска села, спустив ноги вниз.
- Нира насчитала целых двенадцать, это не очень мало, правда? нет, я не то, что бы хочу немедленно замуж, но если я не буду хорошо есть сейчас - то тогда я не вырасту и потом... если я буду такого роста - я всегда буду акробаткой, это тоже здорово, наверное, лучше, чем замуж... но мне интересно попробовать!
- Двенадцать? - все еще раскачиваясь и примериваясь, сумеет ли допрыгнуть до следующей ветки или сверзится наземь, переспросил эниец. - Да тебе пора проводить ритуал "обращения в женщину"... Когда захочется есть, скажи мне, поймаю тебе какого-нибудь кролика. Они... – он кивнул на фургоны внизу, - и не узнают ничего. Они никогда ничего не замечают, потому что не приглядываются.
Он все-таки решил, что расстояние между ветками великовато для прыжка.
- Знаешь, чего мне хочется?
- Да, я тоже думаю, что я большая... – Лиска взялась болтать ногами в пустоте. - А чего тебе хочется?
Кунаи подтянулся, оседлал ветку.
- Найти самое высокое дерево, забраться на самую вершину и посмотреть... может быть, оттуда видно наш остров?
- Он так далеко? Хм... а в какую сторону надо смотреть? давай ты заберёшься на самую вершину и поднимешь меня повыше, и тогда я увижу и скажу: «Видно, Кунаи! Видно остров!» Правда, я не знаю, что нужно смотреть... расскажи мне?
Эниец повернулся лицом в сторону востока, привалился спиной к шершавому стволу.
- Смотреть нужно туда, где встает солнце. На рассвете вершины гор становятся золотыми, а ниже горы темно-зеленые от сосен. У нас там только и есть, что горы, лес и речки, и почти не ровной земли, как здесь. Тут все плоское. А еще у нас много святилищ, некоторые храмы очень большие, почти деревня, но почти все - маленькие. Зато много... А еще - кругом море.
- Наверное, там все ловят рыбу?... я бы хотела посмотреть... наверное, цирк не поедет так далеко... жалко... – Лиска вздохнула.
- Рыбу? Да, все равно там ловить больше нечего. Смотри, отсюда какой-то замок видно.
А еще оттуда был виден рассвет. Ночную грозу унесло прочь, небо было предутреннего серого цвета.

(+Веселый Роджер)

Утро выдалось туманным, холодным, сырым. Деревья, обступившие поляну, глядели на фургоны неприязненно, явно ожидая, чтобы эти людишки поскорее убрались прочь.
Нужен был талант огневика, чтобы в этой сырости развести костер! К счастью, у Илока такой талант был. Поэтому труппа не просто позавтракала, а поела весьма основательно: из ручья была извлечена оленина и кусками зажарена на огне.
Тронуться в путь оказалось не так-то просто: фургоны ушли по самые оси в сырую землю, кони не могли стронуть их с места.. Филя цыкнул на циркачей, что суетились вокруг фургонов, и деловито помог лошадкам вытащить из грязи их ношу.
Момус все еще лежал в первом фургоне: лекарство, приготовленное Инессой, было еще и сильным снотворным. Поэтому меж фургонами, проверяя, все ли готово в путь, крутились Майа и Нира.
Крапива чмокнула в щеку силача Филю, отругала Алиску, которая где-то бегала ночью, вся промокла и перемазалась. Заглянула в "звериный" фургон, перекинулась парой слов с обоими укротителями и убедилась, что зверье спокойно.
Тем временем Майа заглянула в женский фургон (где, кстати, провела свою первую "цирковую" ночь графская дочь). Деловито окликнула мужчин, спросила, не пропали ли куда-нибудь эти шатуны -- Кунаи и Эрик.
Все оказались на месте.
Медленно и тяжело выехал цирковой караван на дорогу. Первым фургоном правила Нира, рядом сидела Майа.
(Девушка намекнула было, что ни к чему Нире утруждать себя, фургоном может запросто править... ну, хотя бы Алессио! Но Крапива возразила, что плутоватая физиономия предсказателя -- не то лицо, которое хотел бы увидеть Момус, когда проснется...)

(Совместно с Гульдой)

В такое утро, как это, вставать было безумно трудно, сон опутывал своей липкой паутиной, утягивая обратно в мир грез. Сырость и серость за стенами фургона в обмен на теплый уют одеяла? Ну кто же согласится на такое? И, тем не менее, пора было отправляться в путь, а значит вырываться из объятий подушки.
Впрочем, утренние заботы и сборы быстро прогнали сон, а начало нового дня развеяло мрак от вчерашних тревожных событий. Лошадки, хорошо отдохнувшие за ночь, бодро покачивали хвостами впереди фургона, и Майа, сидя рядышком с Нирой, слегка раскачивалась в такт им. Она любила дорогу, любила смотреть вдаль, которая приближалась с каждым шагом коней, будто бы не они ехали, а деревья и равнины двигались им на встречу.
- Нира, - задумчиво произнесла Майа, нарушая гармонию мерного стука копыт, - Как думаешь, уживется ли с нами «Мбене»? – даже наедине девушка не осмелилась назвать аристократку настоящим именем, - Придется привыкать к совсем иной жизни…
-- Захочет себя спасти -- привыкнет, -- отрезала Крапива и замолчала. Но, видно, бурая лента дороги и мерный топот копыт по грязи располагали к неспешной беседе. И Нира усмехнулась. -- Не она первая, не она последняя. Я, например, тоже не в бродячем фургоне родилась... ну, и не в графском замке, -- поправилась она справедливости ради. И вдруг тихонько засмеялась. -- А знаешь, со мной забавно вышло. Отец и мать видели для меня в жизни две дороги, каждый -- свою. И тянули меня на эти дороги -- чуть пополам не разорвали. А вышло-то что? Еду я себе тихонечко по третьей дороге, какая моим родителям и во сне не снилась!
Майа улыбнулась, подумав о том, что она-то как раз чуть ли не в фургоне и родилась. Дорога – её дом, дорога – её мать…
- А каких дорог для тебя родители желали? – уцепилась Майа за возможность затронуть любопытную тему, тем более, что поскрипывание колес так славно аккомпанировало разговору.
-- Отец был смотрителем королевской библиотеки... -- Нира не отрывала взгляда от дороги впереди. -- И растил себе преемницу. Любил говорить, что мужчины -- негодяи, женщины -- змеи, а вот книги -- настоящие друзья, не продадут и не предадут. И что быть смотрителем библиотеки лучше, чем хранителем сокровищницы, потому что заключенная в книгах мудрость принадлежит ему не меньше, чем королю. Учил красивым почерком снимать копии с книг, лечить пострадавшие свитки, узнавать по почерку знаменитых писателей и поэтов. А мать...
Нира обернулась к своей юной собеседнице и спросила с видом человека, который собрался показать фокус:
-- Слышала такое имя -- Сальтарина?
- Это, как в той поговорке? «Поет, как Сальтарина? – припомнила Майа.
-- Не "как", а она и есть. Придворная певица, сладчайший голос страны. И мечтала из меня тоже сделать такую певицу, чтобы по всем землям обо мне молва прокатилась. Да не вышло, голос не тот. Громкий, это да, кого хочешь переору... а красоты нету! Но мать не сдалась и стала меня учить играть на нескольких музыкальных инструментах сразу. Мне шести лет не было, а я уже выступала перед королевской четой: "ребенок-оркестр"!
Нира вздохнула.
-- Сколько помню родителей, они всегда ругались из-за меня. Отец упрекал мать, что та делает из родной дочери дрессированного пуделя. А мать кричала своим потрясающим голосом, что отец, дай ему волю, засушит меня в библиотеке, как цветок меж страницами старого фолианта...
Майа с сочувствием посмотрела на Ниру, невольно подумав о том, что, возможно, её мать могла бы пожелать иной судьбы для своей дочери. Это отец не нарадуется, видя свою Ласточку, балансирующую над толпой, а мать? Она бы, пожалуй, запретила ей все циркаческие дела и выдала бы поскорей замуж, в каком-нибудь из городов, которые они проезжали.
- И как же случилось так, что ни одно из их желаний не сбылось?
-- А как, по-твоему, поступит девчушка, за которую все решили еще до рождения, и которая стала в семье яблоком раздора? Разумеется, сбежит с первым встречным, будь то принц или бродяга. Мой оказался бродягой...
Нира искоса взглянула на юную собеседницу и добавила с непривычным для себя смущением:
-- Ну, дура я была, сама знаю, что дура. И знаю, что почти всегда побег из дому заканчивается для девушки борделем. Мне просто повезло: мой Робер потерял от меня голову надолго. Ну... на достаточно долгий срок, чтобы я успела пройти хорошую школу в разбойничьей ватаге. И в один прекрасный день приставила своему дружку нож к горлу и спросила: "Сердечко мое, так мы венчаемся или не венчаемся?.."
- И что он? – развеселилась Майа, увлеченная удивительной историей Крапивы.
-- А что скажешь с ножом у горла? Я ведь не шутила... Так что я не вру, когда называю себя вдовой. -- Нира помрачнела. -- Его повесили три года назад. И почти всю шайку. А тех, кому удалось уйти, травили собаками, как зверье. Мы по болоту уходили, по грудь в трясине. У меня дочка грудная на руках была -- умерла, потому что молоко пропало... Ну, кто уцелел -- разбрелись. Я побродила немного по стране да и прибилась к цирку. Вот и всё...
Лицо Майи помрачнело, и она опустила глаза, следя за тем, как над землей мелькают лошадиные подковы. И сказать-то было нечего… А что тут скажешь?
- Как ужасно… - наконец, прошептала Ласточка, - Но я рада, что ты выбралась и теперь с нами. - Девушка снова помолчала и неуверенно продолжила, - А ты любила своего Робера? Или так… только чтоб из дома убежать?
Ответом было продолжительное молчание. И когда Майа уже думала, что не дождется ответа, Нира промолвила хмуро:
-- Любила... больше, чем он того заслуживал!
- А он тебя тоже любил?
-- Меньше, чем я того заслуживала! -- вновь повеселела Нира.
Майа вздохнула, и задумалась о том, чем обернется их любовь с Алессио: счастьем ли, или бедой, как у Ниры…
- А сейчас ты жалеешь о том, что было? Если б назад вернуться можно было, сбежала бы снова с ним? – спросила Майа, задумчиво глядя вдаль.
Нира не ожидала вопроса. Задумалась. А потом сказала твердо:
-- Если бы назад вернуться -- многое в жизни поменяла бы. Много раз поступила бы умнее, чем тогда. Но сбежать... да, все равно сбежала бы!
«Вот и я сбежала бы, предложи мне такое Алессио…» - про себя подумала Майа.
- Представляешь, если бы я от отца убежала? – Хихикнула Ласточка, - Он бы все города на уши поставил, а когда бы нашел… ух, даже представить страшно!
-- Э-эй, -- встревожилась Нира, -- ты что мелешь, глупая? Тебе-то с какой стати удирать? Ох, ничего сказать нельзя! А вот представь себе, что убежишь ты с... -- Крапива проглотила имя. -- Ну, с самым лучшим на свете парнем. А он в пути подхватит лихорадку, сгорит в одночасье -- и что ты будешь делать совсем одна посреди белого света? Нет уж, милая, держись-ка ты цирка, здесь тебе пропасть не дадут!
- Я знаю, - Майа обняла себя руками, - Да и люблю я то, чем занимаюсь… Слишком люблю. И отец… куда ж он без меня? Кто будет за ним следить, чтобы не пил? Нет, нельзя его оставлять.
Ласточка оглянулась назад внутрь фургона, где спал Момус, и нежная улыбка тронула её губы.

Ночные похождения с Онагой не прошли даром. Кунаи отыспался в фургоне, сунув под голову свернутую куртку. Тряска ему не мешала, как и время от времени падающие сверху предметы и чей-то ботинок, что подкатывался к нему при каждом новом крене. Разговаривать было не с кем и не о чем. А если вечером все-таки придется выступать - лучше, чтобы руки не дрожали от усталости. Впрочем, выступление - еще большой вопрос. Публике не нравится просто смотреть, люди хотят видеть, как ножи летят в другого человека и втыкаются в мишень, никого не поранив. Нет помощника - нет номера, так говорит хозяин. А нет номера - нет работы. Кажется, хозяин только и ждет города, чтобы выставить Кунаи на улицу. Все не так жестоко. Спасибо, что не посреди леса.

Увы, утром фургон пришлось покинуть и переселиться в законный, мужской. Алессио вызвался им править – обычно разговорчивому и общительному парню хотелось побыть одному и еще раз вспомнить поцелуи, аромат волос Майи, тепло объятий и жаркий шепот. Поскольку впереди ехал фургон Спиридона, а кони были обучены, дорога почти не отнимала внимания мурийца, и он мог свободно предаваться своим мыслям, продолжающим ночной разговор. Вся суета утром была вполне обычной, повторяясь в разных вариантах чуть ли не каждое утро, а потому сразу же выпала из памяти.

(Вместе с Гульдой и Ириской)
Желтоватые рыбы с гибкими телами кружаться в мутноватой жёлтой воде... Мама, спаси меня, мама! Мне страшно!

Холодная вода льётся в рот. Странно, но пахнет она ландышами...

Белые чайки с пронзительными криком базарных торговок падают к воде и взмывают вверх держа в красных лапках серебристые тела рыбин. Серебро льётся и бъётся...
Базарные торговки устроившие гвалт словно чайки... Цепкие руки выхватывают живое серебро из корзин. И оно быстро буреет, словно заплёвывая руки торговок ядовитой слюной.
Над бембосским причалом смрад.
Душно, мама!

- Это называется аквариум, Спиро - Гастон картинным жестом выкидывает руку указывая на стеклянный ящик полный застояшевшейся воды с прозеленью. В ящике висят в неподвижности две бойцовые рыбки из каких-то ваврварских стран. Снулые рыбки.
Я тоже снулая рыбка, мама...

Лодка покачивается. Я лежу на дне между банок и смотрю в бездонное небо. Небо курит, как дядя Капаникадис. Оно курит и несутся дымки облака.
Лодка покачивается... Покачивается? Лодка???

Деус, я что спал?! Брезентовое небо над моей головой трепещет в такт движению и лёгкому ветру. Ну что, Спиро, ты ещё жив. Даже крысёнок в сердце успокоился. Деус, сегодня день выступления! Ничего ещё не кончилось...

Момус с трудом повернул голову смахивая со лба вонючий пот столь присущий ночным кошмарам порождённым болезнью.
С не меньшим трудом приподнялся на четвереньки и осел всем своим весом привалившись к борту.

Деус, да я сейчас ложки с кашей не подниму. Но это ничего. Главное жив. А это, как говаривал Гастон: "Уже не есть мало!"
Мы ещё пово... хм, повыступаем.

Из зеркала, до которого я всё же дотянулся на меня смотрел мертвец. Ну или почти мертвец. Сервато-желтоватая кожа, лицо отекло. Даже бородка и та выглядит, как страх вражий.

Нира - - голос хрипловат, но вроде не подводит- Нира, иди сюда

Крапива встрепенулась, сунула Майе поводья и одним ловким движением очутилась внутри фургона.
-- Очнулся, хозяин? Ох, хорошо... -- И громче: -- Майа, твой отец пришел в себя!
И снова -- к Момусу:
-- Ох, хорош! Украшение вашего фамильного склепа! Ты пей, пей больше, еще и не до такого допьешься!
- Крапива, не бухти. Ты знаешь, что жизнь, сама по себе штука вредная и люди от неё дохнут, как мухи. А если ещё и думать, то в два раза быстрее.

Ты слишком много думаешь, моя милая Нира. Иногда это спасает нам жизнь. Спасибо тебе.

- Где мы? И что было. Только вкратце. Да и пожрать есть что-нибудь?
-- А с этим запросто! Даже останавливаться не надо. Я тебе в миске оставила жареной оленины. Запивать будешь водой -- вино кончилось, а наши охотнички ни одной бутылки не заполевали...
Сунув Момусу в руки миску и запихнув под его подушку барабан, чтоб озяину удобнее было сидеть, Крапива скороговоркой изложила все, что произошло после того, как его хватил приступ.
-- Так что вроде все обошлось. Меня тот холуй плетью вытянул -- ну и дай Деус, чтобы все наши неприятности были не страшнее этой!

Не будут, Нира, я тебе обещаю. Ты знаешь, иногда я держу свои обещания. А с тем, кто вытянул тебя плёткой... Забудь о нём, моя жгучая Крапива. Просто забудь!

- Последи за лошадьми, пожалуйста - последнее слово пришлось выдавливать через силу- я хочу с Майей поговорить

Нира кивнула, вернулась на прежнее место, приняла у Майи вожжи:
-- Отец тебя зовет.
У Майи отлегло от сердца, отец очнулся... Значит они снова под надежной защитой.
- Папочка, с тобой всё в порядке? Я так волновалась... - поспешно протараторила Ласточка, оборачиваясь в темноту фургона.

Да, моя девочка. Теперь всё. Простишь ли ты когда-нибудь своего старого глупого отца?

Момус улыбнулся, словно помолодев и привлёк себе дочь проведя рукой по её волосам.
- Всё хорошо, моя радость. Уже всё хорошо. Ты у меня молодец. Ладно, сейчас я окончательно приду в себя и мы решим, что делать дальше. Хорошо? Ты умничка, моя Ласточка.

Риона!.. - голос отца уплывал, хотя она, покачиваясь на волнах, все продолжала тянуться к нему, пытаясь обогнать ненавистное время...

Ресницы затрепетали, разрушая последнюю возможность отгородиться от нового дня.
Темный низкий потолок. Мерный перестук. Качка.
Где я?
И тут же события последних суток нахлынули на девушку, грозя утопить ее в огромном водовороте часов, минут и поступков.
Что же будет дальше? Риона тряхнула головой, и на руку ей упало несколько косичек.
Что же будет дальше?

Хмурое мокрое утро. Таким утром самое верное занятие – спать. Змейка приоткрыла один глаз, потом другой и уставилась в потолок фургона. Танцовщица после завтрака решила еще немного поспать по пути к городу. Но вот сон уступил место не самому приятному пробуждению. Голова гудела. Так всегда после непродолжительного сна при дождливой погоде. Джилл нехотя поднялась и потянулась. Стоило размять тело перед предстоящим выступлением, ведь танцовщице придется выгибаться не хуже любой из ее змей. Змейка запрокинула голову назад и еще раз потянулась, затем начала разминать руки. Из корзины рядом со змейкиной «кроватью» (спала она в самом углу фургона) раздалось приглушенное шипение.
«Это Уголек», - безошибочно угадала танцовщица.
Достав из корзины ужа, Джилл повесила его на шею, словно шарф. Уголек блаженно зашипел и, обвившись вокруг шеи Джилл, замер.
- Пусть новенький еще посидит в корзине – привыкнет к обстановке, - зашептала Змейка ужу – ох, сегодня нас ждет еще одно представление. Нужно быть настороже, но не показывать этого! – наставляла Змейка Уголька. Уж равнодушно молчал…

Когда меня очередной раз разбудили, я только вяло отмахнулся, решив, что уж теперь-то высплюсь по-настоящему. Увещевания сразу перешли в ругань, по которой легко определилась Крапива, а чуть позже (когда я отмахнулся второй раз) – Эрик. С трудом вспомнив, что Нира не заходит в наш фургон без особой нужды, а раз нужда настала (с первого раза догадаюсь какая – мясо надо выловить, камень слишком тяжелый), уже утро, и все таки проснулся.
Вымокнув сверху от дождя росы (и как только все остальные ходят между этими тесными деревцами и кусточками...), а снизу от ручья, окончательно взбодрился и отправился к лошадкам. Ясноглазые прятались под тем же деревом, что присмотрели вчера как укрытие от грозы, и на мое предложение отправляться из-под сухой кроны в сырь и хомуты ответили неласково. Пришлось уговаривать. Когда все вместе добрались до фургонов, кто-то рассмеялся. То ли Катрина, то ли Алиска – очень их веселило, как я волоком "уговариваю" этих большеоких и красивых. Но если гривастым охота развлечься, почему отказывать?
После завтрака вытряхнув колеса из грязи и прихватив оставленные на оглобле лапти, устроился на бортике нашего фургона и вспомнил, что вчера в караване появилась новенькая. Стремительно раскрашенная странными-добрыми-и-красивыми в непойми что, и наряженная так, что мне при виде нее хотелось глаза протирать. За ужином я услышал, что наглые всадники чужих лошадок приезжали за ней, и понял, что те не смогли узнать новенькую в ее страннейшем наряде. Тоже, конечно, странно – как будто людей по одежде можно распознавать, но всадники вообще типы ненормальные. Нормальные так с Крапивой не обращаются...
При мысли о Нире снова замутилось в глазах, и спохватился я лишь услышав треск. Определенно, почтенный Спиридон снова меня отругает, стойки нашего фургона ломаются чаще всех остальных. Собрав щепки и кое-как приладив их обратно, я решил при встрече держаться от почтенного хозяина подальше, а к всадникам поближе. А то, что встреча будет... Она будет и обязательно. Знаю, хоть что-то же в этом мире может быть не странным, и понятным.
Разобравшись со всеми связанными с новенькой странностями (которые стоили разбирательства), взялся за свои гири. Остальные любили, когда мои игрушки блестели, и перед выступлениями я всегда чистил их. Правда, куда-то делась тряпка... делась... гм. Посмотрев на рукав и оценив, что больше чем на три гирьки рубахи не хватит, я оттянул полотнище задней стенки и выбрался из фургона. Потом посмотрел на оставшейся в руке груз, упавшее обратно мокрое полотнище, пожал плечами и быстро догнал вторую повозку.
Аккуратно и осторожно постучав по борту, спустя пару вдохов сунул голову между ткаными стенками. Показал случайно, но весьма кстати прихваченную гирю, мотнул головой... Глаза привыкли к полумраку фургона и я сообразил, что новенькая может не знать, что мне надо чистить гири и для того нужна тряпка. Тотчас вспомнив все странности непривычных, смущенно кашлянул, и поскорее выбрался из-за колышущихся тентов. Лучше догнать первый фургон и попросить тряпку у Ниры, она знает, а объяснять иначе с самого начала-сотворения... Проще и лучше попросить у Крапивы.
Через несколько шагов гирька мелькнула перед Крапивиным лицом.
- ...пка? – чуть запыхавшись спросил я.

Крапива сообразила, чего хочет от нее вышагивающий рядом с фургоном Филя.
-- Погоди, сейчас что-нибудь найду... -- И обернулась внутрь фургона: -- Хозяин, нам еще нужна юбка унгрисской царицы? Ну, которую моль побила?.. Ой, да не жмоться, нельзя ее уже залатать, она сама только на заплатки годится!
Протянув руку, она вытащила из подвешенной к потолку деревянной фигурки дракона (чье пустое чрево служило хранилищем для всякого хлама) пеструю яркую тряпку, некогда служившую украшением царицы Унгриса (которая, как и подобает царице, в свое время жонглировала горящими факелами на лошадиной спине).
При виде этого таборного великолепия у Ниры вдруг сверкнули глаза.
-- Ой, хорошо, что вспомнила... -- Она бросила взгляд назад, приподнялась на козлах и закричала Катрин, правящей "женским фургоном", который ехал следом: -- Эй, миаханочка! Скажи там Мбене, чтоб перебирался к мужчинам! Хватит ему среди баб сидеть -- деревня близко!

Ой, как здорово Филя лошадей тащил! Нет, всё-таки без Фили было бы скучнее и страшнее, чем с ним, Лиска всегда ужасно радовалась, когда в который раз осознавала, как хорошо с остальными и насколько хуже было бы без них. А то, что Нира отругала с утра пораньше, так это не страшно, ну измазалась, ну отмылась. Делов-то. Не в первый раз вся чумазая в лагерь прибегает.
Впрочем детская мордашка в мгновение ока сменила счастливую мину на деловую и маленькая акробатка принялась разминаться. Пора было уже трогаться, а пока лошадей запрягают можно успеть попрыгать и покувыркаться. Пока размахивала руками и ногами Филя кажется снова что-то сломал, но оборачиваться нельзя - ну как снова станет смешно, и вся зарядка пропала. Впрочем решение ни в коем случае не ообрачиваться сыграло с Лиской-Алиской злую шуточку - уже двинулись фургоны, и если бы в этот момент акробатка не ходила на руках - пришлось бы ещё бежать следом, догонять. А так отправление было замечено, хоть и вверх ногами.
Лиска вернула себя в предусмотренное Деусом для людей положение "стоя на ногах" и влезла в фургон уже на ходу, как только из под тентов выбрался Филя - что он там искал в женском фургоне?
- Доброе утро, Уголёк!
Джилл с Угольком на шее тоже разминалась, руками вращала точно как её ужи - гибко и ловко. Алиска тоже так умеет, правда по-другому, ага. Запыхалась, устала чуть-чуть, зато тепло и весело. А если сытно, тепло и весело - что ещё нужно... ай! Кто тут ещё?!
- Ой, Мбене, я тебя и не увидела! Чернущий ты, хорошо тебе прятаться! Ночью никто тебя не увидит, даже если искать будут...
Вспомнив свой уговор с Кунаи Лиска прищурилась - то ли хитрила, то ли копировала самого Кунаи, то ли всё сразу.
Лиска уселась поудобнее и замурлыкала песенку без слов. Хорошо, когда все вместе. Интересно, как там дядюшка Момус? Выспался он после той Инессиной заварки? Сбегать что ли до фургона, пока не пригрелась сидя? Да, точно! Сама сбегаю, потом ещё остальным расскажу, а потом ещё раз наверное сбегаю - убедиться.
Из фургона через край прыжком не глядя... и прямо в грязь. Ох, опять Нира ругаться будет!...

Ранним утром (до отъезда)

Ноги просто отдыхали. Казалось, что они стали жить своей собственной жизнью. А все потому, что не было ничего лучшего, чем пройтись босиком по сырой траве, которая омылась ночным дождем и утренней росой. В такое утро понимаешь, что жизнь прекрасна и нет никаких проблем, которые могут испортить такую красоту.
Под ногами квакнула лягушка и, видимо испугавшись, отскочила от Эрика. Ему стало весело, и он рассмеялся от всей души. Пробежав небольшое расстояние от лагеря циркачей до речки, где лежало мясо за несколько минут, он остановился возле берега и опустил правую ступню в воду.
- Бррр! – вода была прохладной, но это именно то, что ему требовалось. Раздевшись и как попало, бросив одежду на берегу, он зашел в реку и окунулся. Тело акробата моментально покрылось мурашками от головы до пят, но он мужественно вытерпел холод и еще пару раз окунулся в воду с головой. – Бодрит…
Он вылез из воды и, как был «в чем мать родила», стал делать мостик и другие акробатические трюки. Под легким ветерком тело быстро высохло и, Эрик, быстренько одевшись, вернулся к труппе.
- Лежебоки и сони! Просыпайтесь! – крикнул он.

Крик Ниры довольно грубо вернул Риону к реальности. Действительно, отныне она юноша и должна жить в мужском фургоне. По крайней мере, это должно выглядеть так в глазах людей.
Щеки девушки заалели ощутимо лишь для нее самой. От остальных пожар был надежно скрыт толстым слоем краски. Не успела она встать и направиться к выходу, как появилась Лиска. Девчоночка поздоровалась с змеиной танцовщицей, а потом хитровато прищурилась:
- Ой, Мбене, я тебя и не увидела! Чернущий ты, хорошо тебе прятаться! Ночью никто тебя не увидит, даже если искать будут...
Все циркачи молча приняли свою новую роль. Они, казалось, забыли о том, что под экзотической внешностью скрывается юная аристократка, которую они по непонятному порыву взялись защищать от врагов. "Мбене" робко улыбнулась девочке и стала перебираться в мужской фургон.
Неловко переступая босыми ножками, Риона догнала мужской фургон и призадумалась. Каково это будет - проводить долгие часы наедине с мужчинами? Одно дело слуги в замке, они были чем-то вроде мебели, бессловесные и пугливые, не смеющие поднять глаз, хотя и Кей ар-Лед, и Риона были добры к своим людям. Однако в каждом из циркачей горело видимое даже неопытному глазу юной графини пламя свободы. Как же вести себя с этими людьми? И что делать, если на нее снова так жарко посмотрит этот гибкий юноша с яркими глазами оленя?
Риона прикрыла глаза и быстро влезла в мужской фургон.

Шум, произведенный влезающей в их фургон новой спутницей, точнее спутником, стал для Алессио стуком в дверь – окружающая реальность заявляла о своих правах на внимание. Ну что ж, Риона с ними. Нет, Мбене, даже думать иначе нельзя, старик Момус на этот раз прав. Иначе выдашь себя нечаянно, а в свои слова надо верить. Сам муриец, как истинный актер, всегда верил в собственные предсказания… пока их произносил, разумеется.
- Устраивайся поудобнее, Мбене, - надо помочь освоиться новому члену труппы. – И не бойся, тут все свои, а не своих ест Ясон. Ребята! Раздвиньтесь-ка, не толстые мы вроде, кроме Родерика, так что освободите место пареньку.
И Алессио улыбнулся загримированной девушке.

Тем временем Нира Крапива увидела мелькающие сквозь листву крыши. Она приподнялась на козлах и убедилась, что не ошиблась.
Проворно бросила вожжи Майе. Нырнула в фургон, вернулась с гитарой и плоским унгрисским барабаном, в который полагалось бить ногой.
И в небо рванулся мощный, сильный голос, который далеко обогнал фургоны:

Эгей, и старцы, и юнцы,
И дети, и родители --
Бросайте всё! Приехал цирк!
Теперь вы -- наши зрители!
Скорей бегите, зрители!
Такого вы не видели!

Песня эта, как боевой марш, встряхнула все четыре фургона. Началось лихорадочное приведение в порядок себя и реквизита. А гитара и барабан вторили песне:

Здесь колесом пойдет медведь
По слову укротителя,
Собаки здесь умеют петь --
Такого вы не видели!
Почтеннейшие зрители,
Такого вы не видели!

Даже лошади при этих звуках приосанились и пошли бодрее, словно на них уже таращились десятки глаз. А циркачи, выглядывая из фургонов, дружно подхватили песню Ниры:

Завьется в узел акробат --
Не расходитесь, зрители!
Здесь в воздух факелы летят --
Вы видели? Вы видели?
Почтеннейшие зрители,
Такого вы не видели!

Лиска уже успела сбегать к первому фургону, осторожно заглянуть туда, чтобы не заметила Нира, вернуться обратно и забраться "домой", в свой фургон.
И тут Нира запела - значит уже подъезжаем к деревне! Все засуетились, заметались по фургону в радостном возбуждении - скоро будут зрители! Надо быть при параде! Лиска лихорадочно начала приглаживать мягкие кудряшки, тереть нос и щёки, чистить одежду, намурлыкивая несложный мотив Нириной песни и выглядывая на улицу из-под тента. А потом и вовсе высунулась из фургона чуть ли не пояс, так, что чуть не свалилась носом на дорогу, пытаясь разглядеть дома и людей сквозь деревья, и подпевала Нире высоким голоском, по-детски громко и старательно, и даже, кажется, нигде не фальшивя:

- Почтеннейшие зрители,
Такого вы не видели!

Хэй, ведь и правда не видели! Разве каждый день мимо них проезжает бродячий цирк, в котором есть Самый Настоящий чёрный мальчишка Мбене в цветной одежде!

Послал Деус голосочек!
В труппе незабвенного Гастона, в своё время, был парень - Пауль Сирена. Но и тот ведь не всегда такие фуги выдавал.
Мать-атманша. Если она так на свою шайку орала, то они как шёлковые видать ходили.
Куда бы Мбене пристроить...
Деус вседержитель вразуми старого глупого Момуса, куда приткнуть новоиспечённого мальчика с очень благородными, а по сему бесполезными корнями? Молчишь! Я бы тоже молчал.
Глотнуть бы чего-нибудь, а то в башке, как в бочке из под макрели в летний неулов. Пусто в башке!

Забавное это было зрелище, когда толстяк хозяин, воровато огляделся и проявляя воистину чудеса грации, тихонечко подкатился к сундучку, что скрывался под его койкой.
Вот откинута крышка...

Пусто! Ласточка постаралась! От ведь..., хм.

Мучительные поиски, после ряда разочарований, увенчались таки сомнительным успехом. Сомнительным, потому что в последнем из тайничков, нашлась бутылка, где выпивки было ровно на два с половиной глотка.

Эх... Хорошо! Но мало. Пора новый тайник делать, а то про все уже вызнала.
Эх, Ласточка. Прости своего отца. Он старый пьяница, но он тебя любит. Слышишь, доченька - я люблю тебя.
Понимаешь, мир он не только чёрный и белый... Чёрный и белый... Чёрное и белое!
Прав был Гастон, до не икнётся ему в чертогах отведённых Деусом для артистов... если такие есть конечно... Истина в вине!
Теперь я знаю что сделать с Мбене.
Только бы не оплошать..

Сердечко Майи радостно забилось при виде макушек деревенских крыш и пинялась усердно подпевать Нире. Хоть грядущее выступление могло грозить им бедой, но девушка не могла преодолеть то трепетное волнение, которое охватывало её каждый раз при виде очередного города или деревеньки.
Новые люди, новые лица, но всё те же звуки восторженной толпы, те же испуганные вздохи, когда Майа делает неосторожный шаг. Её всегда охватывал такой азарт, что никакой страх не мог пробиться в сердце канатной плясуньи.
Девушка оглянулась на отца: сможет ли он вести представление после вчерашнего приступа? А куда деваться? Сможет...

Пока труппа привычно суетилась, скидывая поклажу с небольшой тележки без бортов, что шла на прицепе за последним фургоном (она служила сценой), и натягивали меж двух высоких деревьев канат, Крапива отправилась на разведку.
Наметанным глазом выделив в толпе крупную растрепанную толстуху, весело болтавшую с приятельницами, Нира приблизилась к ней с видом скромным и учтивым.
-- Простите, сударыня, нельзя ли купить у вас стакан молока? Очень хочется пить...
Толстуха, недовольная тем, что ее оторвали от занятного зрелища, хотела было огрызнуться, но почтительность Ниры ее обезоружила.
-- Козье годится?
-- Так козье же еще вкуснее!..
Оказавшись в домике своей новой знакомой, Нира мелкими глоточками пила молоко, а попутно расспрашивала хозяйку о житье-бытье, о муже, о детях. Та отвечала охотно, а когда перешла на соседей -- вообще затараторила так, что Нира запоминать не успевала...
Допив молоко (хозяйка даже забыла взять деньги с приятной собеседницы), Крапива вернулась на околицу, где почти все было готово к представлению, подошла к мужскому фургону и заговорила с Алессио:
-- Значит, так. Здешнего лавочника зовут Бернар, узнаешь по расплющенному носу -- в юности поймали у чужой жены. Но с тех пор остепенился, женился в городе. Жену взял красивую и вроде верную, но балованную донельзя. Требует, чтоб у нее была служанка... это в деревне-то! К лавочнице пытается клеиться графский егерь, но вроде пока ему с того никакой радости. А у здешнего кузнеца Рене -- ты его тоже ни с кем не спутаешь, он тут самый здоровенный -- сплошные сердечные неурядицы со старостиной дочкой Лауренсией. Четыре раза сватался, четыре раза ему кукиш. Отец хочет в городе найти зятя побогаче...
И пошла, и пошла пересказывать деревенские сплетни, которые могут пригодиться предсказателю в работе...
Но вдруг замолчала в тревоге.
Неспешно подъехав, почти у самой тележки-сцены остановилась небольшая группка верховых.
-- Давно их не видели, успели соскучиться... -- злобно шепнула Нира Алессио.
На лице подъехавшего лорда не было ничего, кроме скуки и легкого любопытства. Но Нира, охваченная недобрым предчувствием, так стиснула кулаки, что ногти до крови вонзились в кожу.
-- Хоть бы не выдержал и уехал до конца представления! Иначе придется все-таки выпускать Мбене... кем угодно, хоть дрессированной собачкой!

Клоун нанес последний мазок грима и, кряхтя, направился к выходу. Едва лишь он высунул голову из фургона, недовольную гримасу сменила ухмылка до ушей.
Будущих зрителей неплохо бы повеселить стойкой на голове...
Родерик прислушался к организму.
... однако после дождя мой позвоночник вполне может показать им фокус "Трагическая гибель клоуна, свернувшего себе шею из-за внезапного приступа ревматизма."
Придя к выводу, что хорошего понемножку, Опёнок вприпрыжку двинулся к Нире, размахивая руками и улыбаясь во весь рот. Следовало чего-нибудь спеть, однако в голову пока ничего не лезло.
- Ну что, ценные указания будут? - поинтересовался у Крапивы клоун, не убирая улыбку с лица и маша руками побыстрее средней мельницы. Руки уже болели, однако создавать образ перед зеваками следовало с самого начала.

Нира была рада оторваться от мрачных мыслей. Ну, приехали и приехали. Смотрят и смотрят. Пусть таращатся, пока глаза не вылезут. Да чтоб они этим смутили артистов? Не дождутся!
-- Указания? -- переспросила Нира клоуна, который крутился перед ней. -- Стой! У тебя костюм на плече по шву порвался. Погоди, я сейчас...
Выдернув из корсажа длинную иглу с намотанной на нее ниткой, она поймала Опенка за плечо и прямо на нем начала латать прореху...

Кунаи проснулся - от того, что фургон остановился. Значит, приехали, город, выступать. Ну да, вот все забегали, засуетились, как будто нет ничего важнее. Он тоже вышел наружу - оглядеться, размяться. Подумал, что надо размять кисти и пальцы, но не стал. Зачем - в столб он и так попадет.
Занятно - все заняты чем угодно, но каждый при деле.
Кунаи присел у колеса фургона, достал нож из чехла, взвесил его на ладони. Надо бы поточить...

Стреножив лошадей, муриец тоже занялся подготовкой к работе, только она у него заключалась в разминке не мышц, а мозга. Предсказатель осматривал домики деревни и выглядывавших людей, запоминая лица и примеченные особенности. Вот эта толстуха в зеленом выглядывает из окна дома побогаче прочих. Судя по недовольному лицу скряги, будет гадать либо на деньги, либо на верность мужа. Видели, знаем.
А вот тут и думать не надо – девчонка лет шестнадцати, встав на цыпочки, пялится на фургоны, а парень сзади нее – на девчонку. Можно туманно предсказать удачную любовь и удивить рыжими волосами и невысоким ростом суженой.
Кто знает – кто подойдет к нему, а кто нет, нужно узнать побольше. Памяти прорицателя позавидовал бы шпион, впрочем, большую часть он по мере истечения надобности забывал…
А вот тот мужик на Майю уставился. Вот скотина, мало ему баб! Если полезет за советом, получит такой, что навек заречется на чужое глаз ложить!
Алессио с благодарностью выслушал сведения, раздобытые Нирой – Крапива сильно выручала его, у нее был дар разговорить людей и внимательно слушать. Вот если б она его почаще применяла но своих, но увы – тут обычно приходилось слушать ее.
– Давно их не видели, успели соскучиться... – шепнула ему вдруг женщина.
Алессио уставился на недавних знакомцев. Голубоглазый был тут, и злость на деревенского мужика мигом прошла, сменив объект. Приперлись, надо же, не поверили.
- Не уедут, - тихо, качая головой. – Эти из упрямцев, по ним видно, так что надо думать, кем пускать.

Катрина проверила всех лошадей и подошла к черной кобыле, которая выступала вместе с ней.
- Ну что, подруга, покажим этим крестьянам, чего мы стоим? - прошептала женщина своей верной соратнице на ухо. Лошадь в ответ заржала, словно поняла все сказанное мханкой. А почему бы и нет. Народ Катрины верил в то, что лошади такие же разумные существа как и люди.
Отойдя с кобылой в сторону от фургонов, на более-менее открытое пространство, Катрина вспрыгнула в седло и начала тренировку перед выстцплением.

НРПГ По просьбе Хидеки выкладываю его пост -- и тем самым начинаю представление!

Его номер был первым, а значит, задающим тон всему представлению. Уже не один год выступавший, он каждый раз волновался. Разогретое разминкой тело было готово выполнить любой трюк. Он готов был показать зрителям все свое мастерство.
Деревянные отполированные поленья были уже приготовлены. Он их специально хранил в недоступном для влаги месте, что бы они не потрескались и не развалились у него под… руками.
И вот час пробил. На него устремлены множество взглядов, но он их не замечает. Ни к чему отвлекаться на пустяки.
Эрик кладет на землю поленья и делает поклон «почтенной и уважаемой публике». Для начала нужно немного покрасоваться перед публикой. Пусть будут слегка заинтригованы. «А зачем ему эти поленья?» Пусть помучаются. Зато эффект будет, что надо. Момус будет доволен.
Для начала – прогиб спины в арабеске. Где-то на юге, в одном из бесчисленных городов, которые они посетили, его прозвали «красавчиком без костей». Нира тогда язвительно добавила, что язык у него точно без костей. Да, тут и впрямь стоило удивиться природной гибкостью Эрика, который вытворял со своим телом, что только хотел.
Флейта Ниры вторила его выступлению мелодией, такой же гибкой и причудливой, как движения акробата.
В свою очередь вся эта гимнастика была лишь еще одной разминкой. Разминкой перед основным номером. Он, как стоял на руках, так и остался стоять на них, подошел к своим деревянным поленьям и руками встал на одно из них. Потом стоя только на одной руке, он взял еще одно и положил его поперек первого…третье полено было поставлено вертикально… а четвертое он снова положил горизонтально. При всем при этом он умудрялся сохранять равновесие на этой импровизированной пирамиде, что и впрямь изумляло зрителей. И вот, когда последнее полено оказалось на своем месте, он, стоя на руках, сделал шпагат.
Публика перестала болтать. Заинтересовалась.
Оттолкнувшись руками, Эрик немного приподнялся над землей, но этого ему вполне хватило, что бы перекувырнуться и встать на ноги. «Пирамида» само собой разрушилась, но зрители это не заметили, ибо были заняты акробатом, который кланялся публике.
Откланявшись, он собрал свои поленья и освободил арену для следующего номера. Вспотевший и разгоряченный, радостный, он с улыбкой на лице пошел к мужскому фургону.
- Эрик, как давно я тебя не видел, - от этого голоса у акробата по спине побежали мурашки, несмотря на то что он был весь в поту. – Ты держишь себя в форме. Это очень хорошо.
- Что тебе от меня надо, Пунс? – Эрик старался, как мог придать своему голосу твердость и безразличность. Словно это и не с ним разговаривали.
- То же, что и всегда Эрик, – говоривший обошел Эрика и теперь он смотрел тому в лицо. – Время идет, а мир как был, так и остался. Работы нам с тобой будет предостаточно.
- Я же ясно выразился, что больше этим не занимаюсь.
- Зря, зря обижаешь старого друга… - Говоривший, явно был из купеческой гильдии, о чем говорила его одежда, а главное, золотая цепь со знаком гильдии. Неизвестно, откуда он тут взялся, в этой лесной деревне. Только что не было его в толпе -- и вдруг возник...
- Ты мне не друг и никогда им не был, - перебил его Эрик. Опять прошлое его настигает, причем сейчас, когда труппе и так приходится несладко.
- Ты забываешь, с кем разговариваешь, циркач. - Голос Пунса изменился до неузнаваемости. Из мягкого и лилейного он стал таким же острым и холодным, как нож, а это, Эрик точно знал, не сулило ничего хорошего. – Ты забыл, что тебя связывает с «Алой Розой»? Напомнить?
- Нет, - холодный пот пробил акробата, - я сделаю все, что от меня потребуется.
- Вот и прекрасно, - голос снова стал ласковым и приветливым. – Пройдемся, я тебе все расскажу. Мы так давно не виделись, а у меня столько новостей…
Никто не заметил, как акробат с незнакомцем отошел за фургоны -- все взоры были устремлены на арену, где начинался следующий номер...

Клоун появился, едва лишь стихли аплодисменты акробату. Белое лицо с ярко-рыжими щеками и ярко-красным носом излучало такую важность, какой хватило бы двум императорам, трем эрцгерцогам и одному среднего пошиба барону. В руках Опёнок нес два полена; ногами он выпинывал на сцену третье. Поленьями он разжился перед выступлением; их бывший хозяин - местный крестьянин - согласился отдать их в аренду бесплатно. Клоун потратил некоторое время на выбор и отобрал самые толстые, какие только нашел.
Приобщиться к высокому искусству приятно каждому.
В центре сцены Родерик замер и глубоко поклонился зрителям. Естественно, уронив правое полено. Естественно, себе на ногу. Схватившись за поврежденную конечность, Опёнок принялся прыгать по сцене, изрыгая неразборчивые проклятия. Второе полено выскользнуло на третьем прыжке. Аккурат на левую ногу. Клоун взвыл в два раза громче и упал на арену.
Первый этап прошел удачно. Поленья упали настолько близко, чтоб зрители поверили в полученную клоуном "травму". И настолько далеко, чтоб травма не стала реальностью. Падения же были для Родерика столь же неотъемлемой частью работы, как и грим на лице.
Поднявшись, клоун отряхнулся и еще раз поклонился зрителям.
- Почтеннейшая публика! Вы только что наблюдали выступление нашего акробата. Далее вы увидите еще многих моих коллег ... и вот что я вам скажу. Гнать их надо в шею! Всех их вполне может заменить один человек, - Опёнок ударил себя в грудь. - И этот человек - я! В качестве демонстрации этого утверждения, я сейчас повторю все эти фокусы с бревнами.
Клоун потер руки и взялся за первое полено. Поставив его торчком в центре арены, он сверху горизонтально пристроил второе и потянулся за третьим. Приготовившись же водрузить его на самом верху, он обнаружил, что второе полено скатилось вниз. Сделав лицо в стиле "всё-так-и-задумывалось", комик положил имеющееся в руках полено горизонтально на первое и потянулся за упавшим. Подняв его, он вновь увидел перед собой вертикальный пенек и катящееся в сторону зрителей "горизонтальное" полено. Скорчив недовольную гримасу и поставив полено из рук вертикально на первое, клоун погнался за убегающим. В процессе погони он задел носком ноги с таким трудом построенный двухэтажный столбик. Разумеется, уронив на землю и его.
Две минуты клоун делал то, что заняло бы десять секунд у самого немощного из зрителей - собирал раскатывающиеся поленья в кучу. Однако, в конце концов беглецы были возвращены в центр арены. Опенок обошел их кругом, почесывая в затылке, после чего широко усмехнулся и тихо пробормотал себе под нос фразу, которую, тем не менее, услышали даже в последних рядах.
- Ах, вы значит так ... тогда я вот так!
Два полена полетели в сторону. Третье легло горизонтально. Родерик подошел к нему, примерился и встал сверху.
Опыт мировой клоунады утверждает - чтобы делать что-то так плохо, чтобы это смешило людей, нужно делать это очень хорошо. Исходя их этого утверждения, Опенок очень хорошо умел балансировать на катящемся полене. Со стороны, впрочем, это было незаметно. Больше походило на то, что кругляк дерева вышел из-под контроля и сейчас катит истошно верещащего и машущего руками клоуна к неминуемой гибели.
Проверещав пару кругов по арене, Родерик решил, что пора завязывать. В роли неожиданного спасителя выступило одно из отброшенных ранее поленьев. Напоровшись на него, непокорный скакун остановился. Клоун, впрочем, двинулся дальше и пролетел около метра.
Поднявшись и отряхнувшись, Опенок подошел к чуть не убившему его куску дерева и, в порядке мести, погрозил ему кулаком и отвесил хороший пинок. После чего вновь принялся прыгать на одной ноге и кричать от боли.
Когда "боль в ноге" сошла на нет, клоун приступил к кульминации. На сей раз, поленья были установлены в стабильную позицию - в центре арена, торчком, рядом друг с другом. Со второй попытки клоун забрался на получившуюся тумбу, и воздел руки вверх.
- Та-дам! Как я и говорил, я вполне в состоянии повторить эти примитивные трюки. Прошу любить и ...
Однако глаза зрителей были направлены не на клоуна. Система из трех взаимоподпирающих поленьев на поверку оказалась не столь устойчивой. Когда два из трех рухнули наземь, понял это и сам Опёнок. Было принято решение прыгать. И решение это удалось реализовать почти удачно.
Многовато падений. Надо будет подработать сценарий номера. Зритель может заскучать.
Поднявшись и отряхнувшись, клоун еще раз поклонился зрителям, после чего взял два полена в руки, а третье попинал ногами к кулисам. Лицо его по-прежнему излучало такую важность, какой хватило бы двум императорам, трем эрцгерцогам и одному среднего пошиба барону.

Почтеннейшая публика...
Сколько лет эта фраза слетает с моих уст и врывается в мои уши?
Эхо. Эхо в пыльных коридорах актёрской души.
Геена, куда бросаются, подобно душам грешников гнев, любовь, страсть.
Беспокойное, вечно голодное дитя, требующее новых и новых порций смеха, восторга, страха в сладком замирании сердца.
Или не ребующее ничего.
И тогда уже ты ищешь внимания этого невероятного создания. Ты идёшь к нему на поклон, как Деумольцы к святыням, как крестьяне - в поле. Как ловелас к ещё не совращённой девушке.
Почтеннейшая публика!
Хорал, под сводами собора! "Ах!" - и восхищённые глаза зрителей, сотни глаз, выводят тебя на вершины блаженства.
Мы ради них. Но ведь и они, ради нас.
Или нет?! Или всё это бредни старого глупогопьяницы, так и не ставшего взрослым, а на всю жизнь оставшимся мальчишкой с бембосского причала, замиравшим от восторга, когда светийский пришлец дядюшка Божен, отрывал и вновь приставлял себе палец.
Скоро выход.
Ты ждёшь меня, почтеннейшая публика?
Нет? Это ничего, я заставлю себя ждать.
Да?Это ничего, я тоже жду встречи.

Хозяин цирка чуть прихрамывая подошёл к Кунаи. Взглянул в его ничего не выражающее лицо.
- Вот что... возьмёшь в номер Мбене. Для пущего эффекта поставишь его не к столбу, а на фоне белого холста, подойди к Нире, она выдаст. И ещё, кидать будешь из зрительских рядов, чтобы они видели всё до мелочей.
Я - голос толстяка слегка сел - я в тебя верю, варвар.

Я верю в тебя, мой маленький варвар, хоть тебе это и не нужно. Сегодня ты, на своих детских плечах, будешь нести жизни всей нашей труппы. И ты это знаешь. Говорят в вашей стране, есть рыцари, у которых нет ничего более святого чем честь.

- Это дело чести, Кунаи. Сделай им красиво. Пусть они замирают, словно каждый твой нож. летит в них. И ещё... Кидай так, чтобы Мбене, не понимал, когда полетит следующий нож.
Давай, скоро твой выход.

Скоро и мой выход. Я рад, что ты приехал крысоглазый. Гастон, светлая ему память, учил - работай для одного человека. Зрителей нет. Есть ты и он. И вы двое - это целая вселенная. Но лишь от тебя зависит, буде ли она столь же гармонична, как та, что сотворена Деусом.
Люби своего зрителя, даже если ненавидишь!
Я люблю тебя - крысоглазый. Сегодня Аллессандро Момус будет работать для тебя.
Скоро! Совсем скоро.

Мирабель наблюдала за выступлениями циркачей, стоя среди фургонов. Размяться и повторить элементы своего номера она успела сначала утром, и еще раз - когда приехали. Возможно, кому-то другому надо сосредоточиться перед выступлением в одиночестве, но только не ей. Мирабель всегда проще и веселее работалось после того, как она видела, насколько красиво и легко выступают другие. Циркачка прекрасно знала, какими трудами достигается эта обманчивая легкость, она видела все номера, когда они еще не были столь привлекательны и отточены. Но всякий раз, когда кто-то из товарищей выходил на сцену, начиная свое выступление, сопровождаемое завораживающими звуками инструментов и голоса Крапивы, Мирабель забывала про все падения, неудачи, склоки и испорченный реквизит. Весь мир сжимался до размеров их маленькой арены, не оставалось ничего более захватывающего, чем то, что происходило в данный момент. В сердце Мирабель просыпался восторг, азарт и огромное желание быть достойной своих замечательных и самых талантливых на свете – в такие моменты она в этом не сомневалась – друзей.
К тому моменту, как подошла ее очередь, Мирабель была уверена в своих силах. Танцуя под музыку Нириной флейты, девушка появилась перед зрителями. Стройная фигурка в красном трико, расшитом искрящимися блестками, и в короткой юбке из разноцветных кусков ткани с замысловатым неровным краем могла бы принадлежать сказочной фее. Тот факт, что некоторые злосчастные блестки костюма «феи» как всегда оторвались в самый неподходящий момент и торопливо пришивались перед самым представлением под аккомпанемент приглушенной брани, теперь уже не должен был, да и не мог испортить настроения.
Ее номер начинался с простого жонглирования разноцветными мячиками.
Сначала мячей было только четыре, но вот на краю сцены появилась еще одна девушка, то была Майа*, подбрасывающая в руках еще четыре снаряда. Улыбнувшись почтенной публике, Майа дождалась, пока жонглирующая в танце Мирабель поравняется с ней, и выверенным, отточенным движением подбросила один из мячей в руки жонглерке. Казалось бы, что может быть проще, чем просто кинуть мячик, но от точности этих бросков зависел успех ее номера, потому Мирабель всегда тщательно выбирала, кому доверить это занятие.
Пролетев по дуге, мяч попал аккурат в руку Мирабель и тут же продолжил движение, занимая свое место в разноцветном хороводе таких же снарядов. Музыка сделалась более энергичной, движения рук ускорились, более быстрым стал танец. Один за другим в руки Мирабель перекочевали оставшиеся три мяча, и в завершении этого номера девушка жонглировала уже восемью снарядами. Казалось, бешенное вращение может продолжаться бесконечно долго, но вот Мирабель принялась избавляться от мячей, отбрасывая по одному, когда их снова осталось четыре, она поймала по два в каждую руку, тем самым завершая этот номер. Флейта смолкла. Но лишь для того, чтобы уступить место унгрисскому барабану и бубну. Именно эти инструменты из коллекции Крапивы обычно сопровождали жонглирование небольшими горящими факелами. Разумеется, факелов не могло быть так же много, как мячей, но эффект от этой части номера всегда был неизменно выше, а от артистки он требовал большей собранности. Зрители заворожено следили за причудливыми узорами, которые рисовал движущийся огонь, а Мирабель сосредоточилась на отбиваемом Нирой ритме, который был отнюдь не случаен, ибо помогал жонглерке не сбиться со счета. Лишь бы не сбиться, не уронить!
Но вот и последний удар барабана, все факелы пойманы один за другим и водворены на подставку. Еще одно выступление для нее уже позади. Мирабель радостно улыбнулась публике, помахала рукой. Ей еще надо будет обдумать и проанализировать свои ошибки, которые, хоть и незаметные зрителю, были прекрасно видны ей самой. Но все это потом, а пока она просто счастлива.
---
* с разрешения Heires$ ))

Девчушка выскочила на арену и поклонилась зрителям. Совсем ещё крошка, маленькая, худенькая, но озорница – это сразу видно. Лиска почувствовала теплую бесплотную волну дружелюбия от зрителей – при виде маленькой танцовщицы в женщинах начинал не шептать даже, а в полный голос говорить материнский инстинкт, о чём сама Алиска была прекрасно осведомлена. Её всегда старались подкормить дородные крестьянки, глаза их были добрые-добрые и ладони, которыми её гладили по голове, были тёплые-тёплые. Надо ли говорить, что Алиска любила свою публику!
Нира забила в барабан и Лиска, поймав нить музыки, с ходу нырнула в Танец. Маленькое сердечко, кажется, поменяло ритм, Лиска вытянулась в струнку, дробно забила пяточками, вышагивая по дуге, развела руки и, крутанувшись вокруг своей оси, встала на обе ладошки. Больше ничего, кроме собственного тела и нириного барабана не существовало. Вытянуть каждую мышцу, старательно, нигде не жульничая, чтобы зритель видел и сам чувствовал, какая Лиска молодец. Танцевать – это не просто скакать по арене, махать руками и улыбаться зрителям. Это древнее и высокое искусство. Так учила Лиску мама много лет назад, а Лиска всё помнит. И каждый танец на арене перед почтеннейшей публикой – это не только для денег, хотя без них и не проживёшь. Это Лискина память о матери, а от матери – к бабке, и дальше, до самых первых танцовщиц. Мама говорила, что танец – это всё равно что молитва Деусу, только не словами, а всей собой, всем, что в тебе есть, всей душой и телом. Лиска не очень верила, что Деус каждый Лискин танец смотрит, но мама лучше знает, на то она и мама…
Прыжок, кувырок, постоять на одной руке, развернуться, чтобы спина прямая, чтобы от носа но пятки прямая линия, и локти прямо держать, и кисти выгнуть и держать по-хитрому, большой палец отставить противоположно остальным, чтобы со всех сторон красиво было смотреть – разве это сложно? Очень просто. А попробуйте повторить – ноги в узел завяжутся, спина заноет, руки отвалятся. Это только смотреть просто, и никто не знает, сколько растяжений и ушибов у Лиски зажило, сколько синяков сошло, чтобы один танец разучить. Сколько слёз выплакано над каждой разбитой коленкой – это никто из почтеннейшей публики не знает, и знать не хочет, и знать не должен. Потому что Лиска пляшет сейчас не чтоб её жалели, а чтобы хлопали в ладоши, да так, чтобы все отбили!
Лиску взял азарт – опасная вещь, на сцене работать надо, а не забавляться, она знает, знает, но так хочется, чтобы хлопали громче, чтобы хвалили больше, чтобы свои гордились, главное, чтобы свои сказали – умница ты, Лиска-Алиска, хорошо пляшешь, никуда мы тебя не выгоним, как с тобой уже было, и никогда одну не оставим…
Прыжок, кувырок, сейчас подломится ручка, да и свернёт себе Лиска шею! Что, страшно, почтеннейшая публика? Прыжок, разворот, на «мостик» опрокинуться, ножками в воздухе махнуть и встать, как ни в чём не бывало. И поклониться. И улыбаться и ещё помахать и упрыгать.
Танец кончился, а руки ходуном ходят и ладошки и пятки горят, и дыхание сбилось. Устала Алиска, да где ж ей усидеть в фургоне, отдышалась да вылезла – надо и на публику поглазеть и на своих полюбоваться!

Катрина, приготовив лошадь к выступлению, стояла и наблюдала за выступлением циркачей. В ее глазах горели азарт и жажда оказаться там, на арене. Женщина хотела поскорее очутиться на месте выступающих. И вот пришел ее черед.
Катрина вскочила на лошадь и галопом помчалась на арену, где, пустив лошадь по кругу, миаханка вскочила на спину кобылы и принялась танцевать под игру на гитаре Крапивы.
Это было словно ходьба по канату или по острию лезвия. Нужно было все ее умение и сосредоточие, чтобы не допустить ошибки, иначе могло случиться падение и саоме худшее - смерть.
Со стороны танец Катрины смотрелся словно танец по воздуху. Ее движения были стремительны и в то же время плавно. Яркие юбки мелькали в воздухе словно всполохи огня.
А кобыла все неслась и неслась по кругу.
Прошло всего минут десять-пятнадцать, а Катрине показалось, что целая жизнь. Она скользнула обратно на спину кобылы и перевела ее на рычь, а потом и во все на шаг, и показала все, на что была способна обыкновенная лошадь. Под конец лошадь поклонилась зрителям и увезла свою наездницу за фургоны.

Танцы и змеи. Змеи и танцы. Практически все, ради чего уже пару лет жила Джилл. Ради зрителей, которые восхищенно следят за каждым изгибом тела, за каждым движением руки. Медленный танец гипнотизирует, как змея. Да-да, говорят, что есть змеи, которые гипнотизируют свою жертву… А быстрый танец. Он как шторм. Яростный, но завораживающий своей мощью и красотой… Когда танцовщица подносит гадюку к губам и целует ее… Толпа замирает, а потом взрывается аплодисментами. Вот ради этих аплодисментов, ради этой любви, пусть и мимолетной, до появления следующего циркача, и жила Джилл.
- Ну вот, Уголек, пошли танцы. После Катрины выступаем мы с тобой и Гадюка. – По привычке разговаривала с ужом Змейка.
Сегодня Джилл выбрала медленный танец. Достав из корзины Гадюку и переложив ее в корзинку поменьше (Уголек устроился на плечах девушки), Змейка направилась к месту выступления.
…Лошадь Катрины поклонилась зрителям и увезла свою хозяйку.
- Теперь мы. – Джилл поставила на землю корзину с гадюкой и с Угольком на плечах вышла на сцену. На выступление Змейка оделась в облегающий костюм из темно-зеленой ткани, волосы собрала в высокий хвост. Поклонившись зрителям, Змейка уселась на землю, обхватив руками коленки. Заиграла флейта Ниры. Медленно, воздев руки к небесам, Змейка поднялась и пару раз крутанулась на месте. Уголек оставался невозмутимым. Затем Джилл начала медленный танец. Движения были мягкими, плавными, словно струящаяся вода, словно музыка флейты. Уголек послушно перебирался с руки на руку, обвивал шею или талию танцовщицы. Музыка флейты прервалась, Нира взялась за барабан. Четкая дробь оповестила о смертельном номере. Джилл достала из корзинки гадюку, а ужа положила на ее место. Сытая змея лениво «пробовала» языком воздух.
- Да она мертвая! – Выкрикнул кто-то из задних рядов.
Джилл улыбнулась и спустилась со сцены, демонстрируя ближайшим зрителя змею. Гадюка даже пару раз лениво зашипела, оскаливая ядовитые клыки.
- Сам ты мертвый! Эвон какая змеюка злющая! Зубища – как ножи! Гадюка! – Выкрикнула женщина в пестром наряде в ответ, а сама сделала шаг назад – подальше от змеи. Больше ни у кого сомнений не осталось – змея не только живая, но и опасная.
Змейка вновь поднялась на сцену. Дробь барабана стала совсем устрашающей. Джилл поднесла морду змеи к своему лицу. Зрители замерли, кто-то громко охнул. Танцовщица провела пальцем по голове змеи и поцеловала ее в нос. Настало молчание, словно на похоронах. Словно люди не верили, что после такого поцелуя танцовщица осталась жива. И тут толпа взорвалась аплодисментами. Люди улыбались и хлопали.
Змейка поклонилась, забрала своих змей и отправилась к фургонам…

Дурацкий, надо сказать, костюм. По мнению Алессио, он походил не то на пугало огородное, не то на шута, изображающего служителя Деуса. Судьба, она ведь может приходить в любом виде и наряде! Но нет, Момусу непременно требовалось, чтобы муриец вышел в черном, расшитом блестками разного цвета, вида и размера балахоне с капюшоном. Все это должно было как придавать таинственность, так и скрывать в тени слишком молодое и непредставительное, как выразился хозяин цирка, лицо гадателя. Впрочем, Лемен не терял надежды когда-нибудь переделать номер по-своему.
Но это потом, а сейчас надо выступать как есть. Представление уже перевалило за середину, и перед финальными трюками зрителям надо передохнуть от мелькающих перед глазами танцоров, жонглеров и акробатов. Музыка Ниры стала медленной, немного тревожной, она повисла в воздухе невидимым туманом, настраивая зрителей на мистический лад.
Алессио вышел медленной, плавной походкой, пряча руки в широкие рукава, где умещались разные полезные мелочи. Он медленно опустился на землю, спиной к фургонам – чтобы охватывать взглядом всех или почти всех зрителей, и заговорил – первый из артистов во время номера, кроме клоуна.
– Я прибыл к вам из дальних стран Востока, где постигал тайны ясновидения. – Почему Восток считался набитым тайнами мудрости, ведал один Деус. Видимо, чем дальше место, тем больше простора воображению. – Мне открывается прошлое, настоящее и будущее, о которых могу поведать желающим.
Толпа молчала – то ли пока не верила предсказателю, то ли не желала узнавать тайны прошлого, настоящего и будущего. Придется воспользоваться для начала сведениями Ниры. А вот и кузнец Рене, о котором она упоминала. Действительно, минимум на полголовы выше остальных.
- Вот ты, парень… – Предсказатель умел, в зависимости от слушателя, изъясняться как высокопарно-запутанным стилем, так просторечным языком. В данном случае зрители скорее могли понять второе. – У тебя на сердце тяжесть. А камень этот от мыслей о девушке, имя которой на «Л» начинается, а дальше я говорить не буду.
Бычья шея здоровяка покраснело, как и лицо. Он изумленно уставился на предсказателя – действительно, угадал, хотя ему про дочку старосты знать неоткуда! Зрители тоже зашевелились, одобрительно шушукаясь, ибо про неудачи кузнеца знала вся деревня.
– А что меня ждет-то? – не успев толком подумать, выпалил Рене.
– А это от тебя зависит. Можешь продолжать пустую руду плавить, только вряд ли найдешь что-то. А можешь посмотреть в сторону и увидеть ту, что на тебя иначе смотрит.
«Да уж, тут ошибиться трудно. Это старостина дочка нос воротит, а так-то полдеревни на такого здорового парня с надежной профессией заглядывается. В какую сторону ни глянет – вряд ли ошибется».
Непосредственный кузнец начал оглядываться по сторонам. Ему ответил не один взгляд…
Начало было положено. К Алессио подошел человек, по одежде резко отличавшийся от прочих деревенских обитателей и назвался Райнаром. В нем несложно было угадать купца не очень высокого полета. Молодой муриец (которого грим делал менее молодым) «увидел» у него дальние дороги, а потом, разложив появившиеся из рукава карты, рекомендовал поменьше доверять компаньонам и приказчикам, которые хотят его обмануть. Совет на бдительность и недоверие в таких случаях беспроигрышный.
На время выступления он выкинул из головы их недругов, даже голубоглазого. Нет, не так – не выкинул, а запихнул в дальний уголок, где мысли о непрошеных зрителях не мешали работать.
Появилось еще несколько любителей узнать прошлое и будущее. Алессио отвечал им, используя добытые Крапивой сведения, а также собственные наблюдательность и сообразительность, в меру туманно и красиво, а в случае чего ссылался на туманы в магическом зрении, насылаемые Врагом или занятость духов, с которыми якобы говорил. Один раз он даже прибег к использованию спецэффекта из внутрирукавного запаса. Дородная девушка гадала на жениха и, красиво сделав пассы рукой и прошептав несколько слов, Алессио создал между ними облачко фиолетового дыма – спасибо огневику и каким-то травам, каким, муриец еще не запомнил. В расплывающемся облаке, по уверениям мага, она должна была увидеть лицо жениха. К словам предсказателя – «Вот оно!» и указующему персту воображение легко дорисовало желаемое, выдавая его за действительное.
«Вот и чудненько, разбирайся теперь, может и повезет, а нет, так сама подумаешь, что не доглядела».
Наконец Алессио объявил, что магическая сила кончается и ему необходим длительный отдых. Концовка номера была эффектной – медленная музыка, служившая фоном в течение всего номера, вдруг набрала громкость, оглушая присутствующих, а в середине поляны, за несколько шагов от удалявшегося ясновидца, на секунду вспыхнуло яркое пламя – еще один подарок Илока. Вспыхнуло, обращая внимание всех присутствующих на себя, и исчезло, но пророка уже нигде не было.
В точно рассчитанный момент медленный шаг сменился тремя стремительными прыжками, и он вновь в фургоне и пристраивается у щели наблюдать за продолжением представления.

У Ниры Кунаи просто ткнул пальцем в нужную ткань - без объяснений, без лишних слов, молча. Не захочет, не даст, и пусть тогда сама разговаривает с хозяином. Потом сходил к "Мбене", сунул белый сверток в руки мнимому пареньку. От пестрых тряпок, в которые рядились его спутники перед выступлениями, он отказался давно. Мешают работать - и точка.
Пока остальные отрабатывали свой хлеб, островитянин проверил кинжалы, переоделся, не уходя в фургон, прикрепил чехол с клинками на пояс и на левую руку. Последнее приготовление - завязать волосы широкой лентой. Кунаи быстро улыбнулся Лиске, что проскакала на одной ножке мимо, вся блестящая от пота, раскрасневшаяся.
Кивнул.
- Пошли.
Проходя мимо хозяина, коротко поклонился.
Зрителям тоже поклонился - не так, как остальные, сдержанно, спокойно, словно никого вокруг нет вовсе. Первый нож сверкнул на солнце, полетел в мишень еще до того, как Мбене привязал холст. Ассистент отскочил, хорошо, что не взвизгнул - клинок подрагивал у самого его лица.
Теперь главное - не думать о Мбене как о женщине, вообще ни о чем не думать. В мире остались существовать только ножи, послушные его рукам.
Напоследок Кунаи выудил из чехлов сразу два. Он уже стоял среди публики; короткое движение - вскрикнула женщина, клинок рассек ленту на ее фартуке, рядом охнул мужчина. Стремительный замах. Мбене замер с приоткрытым ртом - два клинка разрезали белый холст по обе стороны "его" головы.
Кунаи опять поклонился и пошел собирать ножи.

Тонкая серебряная рыбка клинка взорвала терпкий воздух и, сверкнув чешуей, ушла на глубину совсем рядом. Она совсем не ожидала, что он начнет до того, как натянется ткань. Только бы не закричать... Риона прикусила губу.
Прикрыть глаза и не плакать. Не думать, как тогда, когда пришли за отцом. Успокоить сердце, обернуть его в черный бархат и утопить на дне Вселенской Мглы. Последний лучик света жадно слизнула чернильная тьма.
Риона ар-Леда, бывшая графиня, недавняя наследница земель и огромного состояния, стояла одна на арене, глядя в непроницаемо черную глубину глаз Кунаи, молчаливого жителя далеких островов.
Серебристый стриж располосовал белое облако холста. Девушка скорее почувствовала это, чем увидела. Сытый звук рвущейся ткани напоминал улыбку подонка Крельтиа...
И еще одна металлическая молния. И струйка крови из прокушенной губы.

Деннис чуть подался вперед, едва слышно прошептав:
- Вот она...
Вильберт перевел взгляд с хорошенькой дочки местного винодела, с трудом напомнив себе, для чего он уговорил Денниса притащить его сюда.
- Милорд? - следопыт оглянулся, удостоверившись, что Крельтиа смотрит.
- И? - надменно протянул Вильберт. - Кажется, ты говорил, что этот чернозадый не выйдет?
Деннис сглотнул родившиеся слова, перевел взгляд на Мбене, вновь открыл рот - и нож, пронесшийся к парнишке, заставил того дернуться в сторону. Крыс засмеялся, вставил в рот два пальца и пронзительно и осуждающе засвистел. Мол, дешевка.
Ящер, дежуривший с Агнцом неподалеку от сцены в случае непредвиденного побега, обернулся, чуть кивнул Деннису - мол, тот самый. Откуда-то сбоку возник Повар и быстро шепнул помрачневшему следопыту, что-де, все на месте, он лично пересчитал. Алех невозмутимо оглядывал людей, завороженно глядевших за действиями метателя ножей. Какая-то женщина вскрикнула, когда два ножа из публики полетели к черному пареньку. Вот на секунду показалось, что странный циркач промахнется, что сейчас срежет голову этому иноземцу... но ткань затрещала, доказывая, что ножи попали туда, куда и нужно.
- Здесь что-то не чисто, - прошептал Деннис, прищурившись и наблюдая за пареньком, который до крови закусил губу. Однако толпа, восхищенная меткостью, этого явно не замечала, решив криками и хлопками поблагодарить метателя.
- Твоя рожа, вот что, - расслышав слова следопыта, рявкнул Крельтиа. - Мы потратили уйму времени, чтобы понаблюдать за тупой возней каких-то вшивых циркашек, вместо того, чтобы искать Риону! Есть иные предложения, о великий ум Деннис?!
- Милорд...
- Заткнись! - выходя из себя, перебил его Вильберт, рванул поводья, разворачивая коня. - Надеюсь, ты доволен? Может вы были с ней заодно, а?
- Нет, милорд, - угрюмо ответил Деннис, отцепляясь взглядом от паренька.
- Можешь забыть о своем жалованье на два месяца, - угрожающе прошипел юноша. - Может, это заставит тебя лучше думать, старый дурак.
Следопыт промолчал, поигрывая желваками. На какой-то момент циркачи вылетели из его головы, а страх остаться без денег встал перед внутренним взором Денниса в полный рост.
- Уходим! - взмахнув рукой, скомандовал Крельтиа. - Не желаю оставаться в этой дрянной деревне дольше положенного.

Ящер тронул Торриля за плечо, крутанул головой в сторону уезжающего отряда.
- Погоди... - протянул Грегори. - Точнее, я... я быстро. Только за кулисы. Эта акробатка настолько...
Загоракис сложил руки на груди - быстро, так быстро. Мол, я буду нетерпеливо ждать, и если ты задержишься...
- Я честно быстро... - уже будто в пустоту сказал Агнец и, протискиваясь меж людьми, устремился за кулисы.

Когда "Мбене" отпрянул от ножа, Нира прокусила себе губу -- даже струйка крови потекла по подбородку. Но пальцы не сбились с ритма, который они негромко выбивали по золотому донцу тамбурина.
"Ничего, — шепнула себе Нира, — это она от неожиданности... сейчас возьмет себя в руки..."
И действительно — два ножа легли возле черного лица, словно возле обсидиановой статуи.
— Видел? — обернулась Крапива к Момусу с такой гордостью, словно сама бестрепетно стояла под ножами. — Графская дочь, не графская... она наша, понимаешь, наша! Цирковая! А эта волчья стая собралась отсюда убраться! Смотри, смотри...
Тут слова замерли на губах Крапивы: наблюдательная женщина углядела, что смазливый голубоглазый мерзавец, который ночью щупал глазами Майю, отстал от своей компании и покинул седло.
Ох, не хватало, чтобы Алессио сцепился с этой дрянью...
— Майа! — крикнула Крапива куда строже, чем обычно. — Ты что прохлаждаешься, лентяйка? Тебе канат натянули? Натянули! А ну, брысь наверх!
И через несколько мгновений в круг зрителей солидно вступил великан Филя. Он вытянул перед собой руку — и на ладони стояла Майа, словно бабочка, опустившаяся на широкую лопату. Филя неспешно направлялся к деревьям, меж которыми был натянут канат...
— Вот и ладно, — тихонько сказала Нира. — Пляши подольше, девочка моя. А я пока...
Она обернулась к Момусу, сунула ему тамбурин:
— Подыграй дочке, а я пока отойду!
И бегом — к "звериному" фургону!
Работать с Ясоном мог только Олаф. Но открыть медвежью клетку и вывести зверя — это укротитель часто доверял Нире, у которой со зверем были отменные отношения.
Она уже не раз замечала, что присутствие громадного зверя, распахнувшего черную клыкастую пасть, охлаждало романтические порывы у самых предприимчивых и шустрых мужчин...

НРПГ (потом уберу): за Филю я отписала с разрешения Латигрэт.
Эрис, прошу -- твой выход! На канат! Алле!

Грегори быстро преодолел подобие "кулис" и оказался позади импровизированной сцены, в кругу тележек и фургонов. Его глаза быстро забегали из стороны в сторону, стараясь найти эту прекрасную волшебницу, что буквально дышала вчера вечером своею красотой, заставляя Агнца теряться в мыслях и возвращаться к ней взглядом. Он должен с ней поговорить! Должен!
Торриль провел языком по пересохшим губам, ощутил, как внутри распространяется приятное тепло, и уверенно шагнул дальше. Низкий, утробный рев, долетевший до Грегори сбоку, заставил Агнца замедлить шаг и удивленно оглядеться. Рядом с раскрытой клеткой стояла какая-то непонятная не то женщина, не то старуха, быстро стирая самодовольную улыбку со своего лица. А на поводке у женщины, стоя на четвереньках, подвывал медведь, распахнув внушительную пасть навстречу Торрилю.
Агнец усмехнулся. А после почувствовал, что идти дальше как-то неловко. И даже облик прекрасной канатоходки дрогнул и пошел рябью. Он помотал головой, приходя в себя, положил руку на эфес меча - в конце концов, медведю он ничего не сделал, пусть себе там кричит, - и медленной поступью двинулся мимо.

Ящер, хмуро глядящий на вышедшего гиганта с девушкой на руке, покачал головой и тронул коня пятками, не забыв прихватить лошадь Агнца. Медлить, покуда Торриль будет искать девушку, которая на канат собирается, было глупо. И Загоракис собирался намекнуть на это не в меру глупому идиоту, что полез за кулису.

Не успела Майа вздохнуть с облегчением, заметив, что чужаки собираются убраться прочь от места представления, как от группки людей отделился тот голубоглазый... Девушка вздрогнула и замерла в оцепенении, хорошо Нира прикрикнула, приводя Ласточку в чувство. Дочка Момуса юркнула к дереву и, подсаженная Филей, оказалась на толстой ветке.
Тугой канат прогнулся под легкой девушкой и послушно замер. Взгляды толпы обратились вверх туда, где им улыбалась хрупкая циркачка. Страх растаял сам по себе, как бывало каждый раз, когда Майа видела сотню глаз, устремленных к ней одной. Ловкая, в ярко-синем трико в тон глаз, волосами стянутыми в высокий хвост, она смело шагнула вперед. Сделав пару шагов, девушка пошатнулась, замахав в воздухе руками. Публика замерла и гробовая тишина повисла в воздухе. Никто из циркачей не шолохнулся - все знали про этот излюбленный трюк Майи. Зато зрители на секунду поддались панике, чтобы дружно вздохнуть с облегчением - канатная плясунья выровнялась и звонко засмеялась, разрывая натянутую сеть напряжения.
Циркачка, точно маленькая синяя пташка, вспорхнула на середину каната и начала свой воздушный танец. Движение были не слишком сложными, но казались невероятными на такой ненадежной опоре. Майа отдалась пляске, забывая о чужаках внизу, о пережитых накануне страхах.. Здесь, наверху, всё это не имело значения, была только она и струной натянутый канат, который стал частью тела плясуньи. Ласточка танцевала самозабвенно и легко, будто её ноги никогда и не ступали по твердой земле.
Под занавес представления девушка сдернула яркую ленту с волос и изящным движением руки отправила её в толпу зрителей.
Кто поймал её подарок, Майа не смогла рассмотреть, потому что уже спускалась со своей воздушной сцены.

Закончив номер, Алессио внимательно наблюдал за продолжением. Неожиданностью стало участие Мбене – он не знал, что гостью… гостя успели включить в номер. Впрочем, это было остроумно, учитывая обстоятельства, и решало сразу две проблемы – номера Кунаи и незваных гостей.
Майя приготовилась к выступлению, а парень – к его просмотру, как вдруг он заметил, что от отъезжающей группы их недругов отделился тот самый голубоглазый красавчик, и скользнул к фургонам. Вспомнив его взгляды, Алессио не усомнился в целях, даже не подумав, что у того могли быть иные дела.
Впрочем, для любого человека он сам и его близкие являются естественным центром собственной Вселенной.
Майя в этот момент уже взбиралась на канат. Отлично! Ее выступление он не раз видел и еще увидит, а вот преподать наглецам урок – дело, угодное Деусу!
Муриец, уже одетый в обычную одежду, выскользнул из фургона. Никто из зрителей не узнал бы в нем таинственного мага-предсказателя. Его глазам предстали Нира, державшая Ясона, и спина, явно принадлежавшая чужаку. Тот как раз двинулся вперед.
– Вы, наверное, заблудились между нашими фургонами? Показать дорогу? – тоном холодной вежливости осведомился молодой человек.

Грегори, которого тормозил вид медведя в поводу у не слишком сильной женщины, изящно изогнул бровь и обернулся на звук голоса:
- О-о, если среди этих фургонов можно заблудиться, то ты, парень, никогда не был в Медрасе, на его главном рынке, - усмехнулся Агнец. Дружелюбно оглядел мурийца с ног до головы, при этом лицо Торриля мало изменилось. - А пришел я вполне с определенной целью - где та богиня с синими, чудесными глазами и темными волосами, стянутыми в хвост? Я видел ее вчера у костра и хотел бы обмолвиться парой слов.
В тупоумии Грегори не мог обвинить ни одна из его прежних жертв. Но именно облик "дурачка" вкупе с невинными глазами, глядящими на собеседника, вводила в заблуждение остальных. В голове у Агнца уже разворачивался исход этой "миролюбивой" беседы, а рука сама собой погладила эфес меча - лишний раз напомнить, кто здесь может диктовать положение, было, по мнению Торриля, разумно. Однако рев медведя позади заставил юношу слегка дрогнуть, а поглаживание меча, должное быть легким и уверенным, вышло слишком нервным, чем планировалось.

Конечно, при такой поддержке Алессио не боялся. Он может и не справиться с вооруженным воином, тем более если тот схватится за меч, но он не один. С другой стороны, не стоит навлекать неприятности на цирк зря. Все зависит от меры наглости голубоглазого.
– Дама занята, и к тому же не думаю, что найдет время на эту беседу, – тон Алессио тоже стал великосветским. – Вы ведь не будете навязывать ей свое общество?