(Bishop+Reytar)
Глубоко и горестно вздохнув, Хидэтада не стал впадать в уныние, запил обильный завтрак, и обед похоже одновременно, водой, после чего отправился седлать Демона. Демон так же неплохо покушал и был благодушно настроен, но сдаться и позволить себя оседлать вот так просто - без борьбы, было бы недостойно такого прославленного воина как он: при попытке оседлать, жеребец хитро прищурился и лягнул обоими задними ногами сразу, но попал только одной и то по седлу, которое Хидэтада держал в руках. Сквозь зубы наградив коня дюжиной цветастых эпитетов, десятник зашел чуть сбоку и обидно хлопнул коня ладонью по крупу, а когда тот, донельзя возмущенный таким поведением, опять лягнул, уклонился от удара копыт и с размаху нахлобучил на спину вреднющего коня седло, спешно затянув подпругу. Жеребец зло фыркнул и крайне многообещающе покосился, но сразу мстить не стал, явно поджидая более удобного момента, позволив себя беспрепятственно вывести из конюшни и привязать к столбу у крыльца чайного домика.
Совершив это, во многом примечательное деяние, и почесывая синяк от удара седлом на животе, Такеда отправился одеваться и облачаться в доспехи, уложившись в стандартные пять минут, после чего вышел из домика в полной боевой готовности и со шлемом под мышкой.
- Ну, отправляемся? - Спросил он, поудобнее прицепляя шлем к передней луке седла и подсаживая в него Олури и расплачиваясь за завтрак с служанкой: - Все готовы, ничего не забыли?

Все были готовы и никто ничего не забыл, что само по себе - удивительно. И Олури больше не боялась коня; видимо, считала что она и кот против Демона-У - лучше, чем она без кота. Мицуке оставил завернутый в ткань меч ее брата у себя, перевязал обрывком веревки и закинул за плечо. Чужестранный святой человек тоже путешествовал налегке.
Пожарище с чайным домиком посередине осталось позади. Иногда путники обгоняли крестьян, что решили переселиться в места получше; те косились на странную компанию, но просто кланялись, давали дорогу.
Почему всем вдруг понадобилось в Шиобару - Мицуке не знал. Но - либо туда, либо в другую сторону, больше дороги тут не было.

Рыжая уже чуть было второй раз не разочаровалась в бренном человеческом существовании, как из-за очередного поворота показалась группа людей. К уже знакомым ей Олури и Мицуке прибавился грозного вида самурай и кто-то уж совсем странный. Как будто какой-то веселый бог вздумал лепить человека заново и не слишком утруждал себя изучением оригинала. Оружия странный человек не носил, и вообще выглядел вполне мирно, так что кицунэ уверенно окликнула Олури.
- Прошу прощения, а не у вас ли есть маленький брат воот такого роста?
Девочка вздрогнула.
- Вы видели Тото?! Где он?
- Его забрал с собой даймё Акаихигэ. Я случайно видел, он меня просил сообщить... В Шиобару увез.
- Ак-к... Увез?! Вот... - из уст юной девушки вылетело такое слово, что у Мицуке, наверное, уши свернулись в трубочку.
- В Шиобару? - по привычке переспросил Мицуке.
- Еще с вечера, - парень потер глаза. - Всю ночь почти шел. Вы знаете, про этого даймё слухи такие ходят...
- Если он хоть пальцем тронет Тото, я его... он у меня...
Несмотря на красивую одежду, позаимствованную в чайном домике, сейчас Олури больше походила на рассвирепевшего ежа. Даже волосы встопорщились.
- А чтобы не тронул, поторопиться надо, и так уж вон сколько прошло, - вздохнул мальчик-кицунэ. - Так даже следов не застанем.
- А ты, значит, нас проводишь? - уточнил с подозрением ронин.
- А что тут провожать? Одна дорога, чай не заблудишься... - Паренек волком посмотрел на Мицуке. - Коли мое общество не нравится, вы только скажите, я сам пойду.
Бродяга расхохотался, поманил к себе неожиданного помощника, наклонился к его уху.
- Общество нравится, - негромко произнес он. - Вид нынешний - не особо.
Кицунэ не то зашипела, не то фыркнула - если бы взглядом можно было убивать, Мицуке бы уже лежал под копытами лошади. Но уже через секунду лицо мальчика приняло прежнее простоватое выражение. - А что вид? В дороге и не так перемажешься...
- Пусть он идет с нами! - встряла Олури. То ли ей стало скучно в компании взрослых, то ли показалось, что Мицуке слишком несправедлив к незнакомцу, но она решила встать на сторону неожиданного встречного. - И вообще, он же сказал, где Тото, а вы с ним, - девочка укоризненно посмотрела на ронина. Парень не упустил момента и укоризненно посмотрел на ронина тоже.
Мицуке поскреб небритую скулу, сделал вид, будто крепко задумался. Ну ладно, Олури смотрит на него почти сверху вниз, на лошади сидит. Но эта пигалица - вернее, пока этот - туда же? Если еще и Демон-У начнет его укоряющим взором мерить...
- Да мне-то что... - проворчал бродяга, уступая. - Не я тут командую...
Олури заулыбалась. Тут ей в голову пришла совсем уж интересная идея, и она протянула к руку мальчишке со словами:
- Залезай ко мне.
- ...а она, - завершил мысль Мицуке.
Парень не заставил просить себя дважды. Постаравшись не слишком тянуть Олури за руку, он забрался в седло если и не с грацией воина, то вполне неплохо для своих лет. Отсюда укоризненно смотреть на Мицуке оказалось еще удобнее, но кицунэ не стала злоупотреблять этим, тем более что кот ее кажется узнал. И в подтверждение того - попытался укусить нового седока. Или в лучшем случае разодрать на нем одежду. Уши Чиру прижал к голове так плотно, что та стала круглой, как пушистый шар.

(+ Grey)

На рассвете первым ожил попугай и тут же вообразил себя петухом – огласил воздух громким приветствием солнца. От резких звуков Такамори вздрогнул. Рука сама поднялась, чтобы легонько стукнуть вредную птицу, но та была научена опытом и от руки ускользнула.
- С добрым утром, - засмеялась Амэ. – Хорошо спалось?
- Бывало и лучше, - честно признался ронин и потянулся.
Мару от греха подальше слетел на ближайшую ветку, взирая оттуда большим круглым глазом.
- У тебя неплохо получается ходить во сне, ни разу не сбился с дороги, - с долей ехидства в голосе похвалила девушка.
Он хотел что-то ответить, но Амэ вдруг вскрикнула и остановилась. Такамори, пытавшийся подозвать обратно осторожничающую птицу, повернулся к спутнице и увидел, что позади девушки стоит квадратный плохо одетый мужичок и с жадностью глядит на фуросики. Лезвие большого полуржавого ножа поблескивало у смуглой шеи Амэ. Глаза на ее неподвижном лице были устремлены на Такамори.
- Деньги давай, - прохрипел бандит.
- Может лучше чего-нибудь съестного? - раздался рядом спокойный голос.
Монах стоял у края дороги, опираясь обеими руками на свой посох. Бандит казалось был немного ошарашен вопросом, но не настолько, чтобы потерять контроль над ситуацией.
- Сколько дней ты не ел нормальной пищи? - продолжал тем временем Ки. - Четыре дня? Нет, скорее шесть. Наверное, уже болят десна от лесных кореньев.
- Как? - грабитель удивленно воззрился на монаха.
- Ты слишком пропитался лесными духами, они овладевают твоей душой, ты почти на самой зыбкой грани, голод и страх только приближают неизбежное, - монах вдруг улыбнулся. - Но ты еще можешь остановиться, если не позволишь жадности затопить свое сознание.
Взгляды Ки и бандита встретились, время словно приостановило свой бег, примолкли ночные насекомые...
Лезвие ножа дрогнуло, и оружие упало в траву. Разбойник отпустил Амэ, и та быстро отскочила назад к Такамори. Ки прошел к человеку, опустившемуся на колени в придорожную пыль.
- Хорошего гайдзинского вина не хочешь глотнуть? - поинтересовался монах протягивая свою расписную флягу. - Только не пей сразу много, ударит в голову.
Кин Ки повернулся к своим спутникам.
- Юджи-сан, этот человек некоторое время будет идти с нами, надеюсь вы не против?

(Reytar, Китти, Далара, я... может, сразу уж всей толпой писать начнем? хотя а мы чем заняты)

Хидэтада задумчиво покосился на мальчишку и ничего не сказал. Его ноздри уловили еле-еле слышный странный запах... Очень странный и почти незаметный, но навевающий воспоминания запах. Однажды, корейский проводник впал в панику и поскорее увел разъезд самураев из небольшой долины, в которой точно такой же запах был явственно слышен. Он что-то нес про каких-то злых духов в обличье зверей, про то, что они могут принимать любой облик и всякую чушь в том же духе. Неизвестно, бывают ли оборотни прикидывающиеся мальчишками и сообщающие путникам о тех, кого они ищут, но приглядывать за этим парнем определенно стоит, что бы не убил ненароком Олури-химэ. Времена нынче бурные, под личиной мальчишки может и синоби скрываться, нечего делать...
- Я Олури. А тебя как зовут? - спросила девочка новое прибавление к компании, стараясь удержать кота и не оказаться при этом расцарапанной. - Ну Чиру, что с тобой?
- Я.. Юки, племянник коменданта Шиобары. Двоюродный... От меня, наверное, барсуком пахнет, я в норе спал.
- А мы с Тото тоже спали в норе, только там жила лиса, - немедленно поведала Олури. - Кыс-кыс, Чиру, не кусай Юки.
- Мааааооооо! - высказался кот.
Мицуке отказался приближаться к животному, объяснив, что он лично сам себе - может, и оболтус, но не враг, на что Юки проворчал, что только оболтус мог завести такого злого кота.
- Чиру не злой, - вступился за любимца ронин. - Он разборчивый.
- Как он еще с голоду не помер при такой разборчивости? - удивился парень.
- Так то - в еде, а то - в... людях.
Олури еще несколько секунд боролась со ставшим абсолютно диким котом, потом разжала исцарапанные руки. Чиру попытался одновременно прыгнуть в сторону и укусить ненавистного ему мальчишку. Кот дугой взлетел в воздух и приземлился сбоку от коня. Кицунэ не удержалась и фыркнула в кулак, наблюдая за полетом несговорчивого зверя.
- Он хороший, просто иногда странный, - заступилась за любимца и Олури, пытаясь разобраться, что теперь делать с изодранными в клочья рукавами и кровоточащими царапинами на руках.
- Эк он тебя... - озадаченно произнес парень-лиса. - Нету кусочка ткани?
Рыжая бы охотно оторвала полосу от своей неудобной одежды, но вот будет ли иллюзорный ситец хорошим бинтом?...
- Кусочка? - девочка растерянно оглядела себя, коня, мужчин. - Разве что оторвать от моего подола...
Ну и нечего на него теперь смотреть. Мицуке демонстративно отвернулся. И без того, нижнее кимоно у него годится разве что рыбу ловить - вместо сетки.
- Видимо придется, - мельком глянув на Мицуке, кицунэ пришла примерно к такому же выводу, как и он сам. А спрашивать грозного самурая или этого странного попутчика было боязно. - Сама справишься?
- Угу.
Олури наклонилась, взялась обеими руками за край косоде и изо всех сил дернула ткань. Руки скользили, но она упрямо дергала. В какой-то момент уже начала примериваться к хакама - вдруг их легче будет порвать, но тут наконец получилось. Кусок оторвался неровный. Девочка протянула его Юки.
- Поможешь?
- Угу, - в тон ей откликнулся мальчик. Он уже сам разорвал кусок ткани на несколько более узких полосок, и замотал руки Олури так, чтобы прикрыть царапины, а заодно и уменьшить необходимость в рукавах. - Вот. Не туго?
- Нет, как раз. У тебя хорошо получается, часто приходилось такое делать?
- В первый раз, - честно смутился парень. - Но я видел, как это делается.
- Хочешь есть? - Олури достала из свертка рисовый колобок.
- Немного. - И это тоже было вполне честно. Однако, у Рыжей вошло в привычку объедать этих детей. На всякий случай кицунэ попробовала уклониться, - Если голодна, то ешь сама.
- Нет, что ты, мы совсем недавно завтракали. Держи.
Девочка протянула колобок пацану, разве что в руки не пихнула. Юки покорно взял комок риса и благодарно, хотя и без лишней поспешности, съел. Подумал было вытереть руки о шерсть Демона-У... Но вовремя раздумал - еще одного врага о четырех ногах ему здесь не хватало. Так что в ход напоказ пошло косодэ, а украдкой - седло и.. таки-шерсть лошади. Ну, вдруг он подумает, что это его гладят?..

Чего именно добивался своим представлением молодой ронин, так и осталость для иезуита загадкой, об ответе на которую он решил при случае непременно спросить. В суматохе сборов случая так и не представилась, как и в начале пути, ибо вскорости у них появился новый спутник. Встреча с мальчишкой и его принятие в отряд сопровождалось очередной суетой, во время которой святой отец помалкивал и наблюдал за остальными.
От его внимания не укрылось перешептывания Мицуке с мальчишкой, но о содержании их разговора священник, конечно, догадаться не мог. Ничего не сказало ему и поведение кота, ибо в духов он не верил. Точнее, верил, но, как и положено доброму христианину, считал их посланцами дьявола, за исключением ангелов господних, но те приходили обычно во снах. Увы, как известно, дьявол - князь мира сего, а господь зачастую награждет лишь после окончания нашего бренного существования.
Так что отец Андрео спокойно наблюдал происходящее, пытаясь примечать обычаи, привычки и новые для себ обороты речи. Лишь когда все улеглось и отряд вновь двинулся в направлении Шиобары, португалец подошел к ронину и задал вертевшийся на губах вопрос, завязывая разговор:
- Мицуке-сан, если не секрет, для чего вам понадобилась вся эта вода на крыше нынче утром?

(и дон Алесандро)

Их провели коридором с деревянными, гладко выскобленными стенами и деревянным же полом (только у стен, где стояли лампы, была уложена речная галька) в комнату, где можно было снять дорожную одежду и отдохнуть, дожидаясь банщицу. Тото то принимался озираться, то смущался и стыдливо прятал глаза, особенно, когда служанки с веселым хихиканьем принялись стаскивать с него одежду. Мальчишка вцепился обеими руками в новое косодэ и оглянулся на господина, который привез его сюда; тот уже возлежал на плоских удобных подушках, обмахиваясь веером.
- Ну что же... не стесняйся их - аристократ чуть улыбнулся - неужели ты никогда не занимался омовением себя?
Даже находясь в бане, Акаихгэ не расстался со своим веером, однако назвать его потешным не повернулся бы язык, даже нагим, дайме из дома Тайра сохранял величественность и достоинство, словно тигр, он возлежал на подушках, ожидая когда, наконец, явятся слуги, которые будут дальше заниматься гостями. И они не заставили себя ждать.
С одеждой пришлось все же расстаться, и теперь Тото переживал по другому поводу. В деревне его удавалось время от времени отловить, чтобы засунуть в бадью, да и то, как правило, обманом и хитростью, на которые он регулярно ловился. Но купаться Тото все равно предпочитал в каком-нибудь ручье, он бы и в реку залез, но его к ним не подпускали. Мальчишка попытался отбиться от девушек, он был мокрый, а потом еще и скользкий вдобавок, и хотя служанок было больше, ему удавалось какое-то время избегать окунания в горячую воду. Но тут его прихватили за руки и за ноги и с хохотом опустили в деревянную бадью. И воспользовались ситуацией, не только искупали, но еще и волосы ухитрились вымыть, а потом все еще возмущенно орущего, царапающегося, извивающегося, с залепленными распущенными волосами глазами препроводили в небольшую каменную ванну, доверху наполненную горячей водой. Тото вынырнул и обнаружил, что находится в ванне не один.
В комнату, легко переступая с ноги на ногу, прошли новые слуги, четверо девушек, что несли в руках легкие закуски, напитки ароматические масла и благовония, и двое юношей-музыкантов, у одного в руках была флейта, второй же принёс столь нежно любимую дайме биву. Акаихигэ, долго и оценивающе глядел на музыкантов, потом чуть кивнул им, будто разрешая начать играть, и обратил свой взор на девушек с подносами. Молодые люди же поклонились, присели в угол и принялись играть, медленную, расслабляющую мелодию. Воздух комнаты тем временем наполнился ароматом сандала и розового масла, а также иными ароматами, что помогали быстрее достичь расслабления мускулов и приводили разум в гармонию.
Одна из банщиц приблизилась к Тото, держа в руках мочалку и коробочку с мылом, подойдя почти вплотную, девушка с поклоном подала их пареньку.
- Это еще зачем? – ощетинился мальчишка.
Ему объяснили, что с этим нужно делать; даже не объяснили, а вежливо напомнили. Возможно, уже сегодня вечером будут обмениваться впечатлениями, что племянник господина не слишком-то обучен манерам, но столь миловиден, что все находится в равновесии.
Тото сглотнул, но раз надо, значит, надо, и в конце концов, он здесь действительно самый младший.
- Только тебя я мыть не буду, - предупредил он девушку.
Девушка звонко рассмеялась.
- Если пожелаете, я сама могу вас помыть - глаза банщицы на мгновение сверкнули, но девушка мгновенно их опустила и добавила - после...
- Нет уж!!!
Тото посмотрел на мочалку, на даймё Акаихигэ, на мочалку, на даймё...
- С чего начинать? – спросил пацан.
Дайме, наблюдавший всё это, на мгновение прикрыл лицо веером, мгновение и лицо снова открыто.
- Со спины - спокойно проговорил аристократ и легко поднялся с подушек, при этом веер так и не покинул его руки.
Тото решил, что терять ему все равно больше нечего, и взялся за дело со всем рвением и энергией детства. Было необычно, страшно и любопытно ощущать под ладонью чужую кожу, прикасаться к кому-то незнакомому и ожидать ответного прикосновения.

(и higf, с кем продолжим начатый разговор, и Китти)

- Мицуке-сан, если не секрет, для чего вам понадобилась вся эта вода на крыше нынче утром?
Вопрос не застал врасплох, скорее – заставил смутиться. Как объяснить?
- До водопада идти далеко.
И не обязательно хмыкать, Мицуке и сам понял, как глупо звучит ответ. Он начал путано объяснять вопросы техники, с каждым словом понимая, что уводит беседу все дальше и дальше. У его собеседника не было меча, не похоже, чтобы он владел оружием.
- Кто первым вынет меч, тот побеждает в схватке, - наконец, сказал ронин. - Нужно добиться такой скорости, чтобы поток воды не отлонялся, когда его разрубает клинок.



***

Дорога стала шире, утоптаннее, следы повозок на ней уже не так выделялись, народа прибавилось. Перед необычной процессией – боевой конь с двумя ребятишками в седле, самураем в доспехе, оборванцем-ронином и странным человеком в необычной одежде – почтительно расступались, пропускали, начинали перешептываться за спиной. Впереди – крошечный предводитель маленькой армии - трусил кот.
Возле моста через быструю реку они остановились.
- «Долина глициний», - прочитал Мицуке выцветшую надпись на деревянной дощечке, хмыкнул. – Либо от развилки пошли не по той дороге, - пояснил он в ответ на вопросы. – Либо кто-то из нас дружит с лисами.
- Либо кто-то из нас связался с блудными ронинами, - проворчал Юки. - Лисы по дорогам не ходят.
- Заметно, - согласился бродяга. – Ну, что будем делать?
Лично он высказался за то, чтобы не возвращаться, передохнуть здесь и уж после решить, как быть дальше.
- Спросить у кого-нибудь встречного, - беспечно предложил мальчик-кицунэ. - Они-то наверняка в курсе, откуда идут...
Встречных не было, все шли в ту же сторону, что и они – в деревню. Мицуке взял одного из крестьян за шиворот, развернул к себе лицом и поинтересовался: далеко ли до Шиобары. Выяснилось: пять ри, если есть крылья и умеешь летать, а по дороге – все десять будут. Бродяге захотелось кого-нибудь немедленно убить, для успокоения.
Почувствовала ли Рыжая это, или просто прочитала по лицу, но комментарии были на время приостановлены, сменившись насмешливым взглядом из-под длинной челки.
Деревня готовилась к осенним праздникам, деревянные ворота-тории украсили белыми и красными бумажными лентами, повсюду развесили заклинания от злых духов, а торговцы зонтами, масками, шляпами, деревянными фигурками богов и разнообразными сластями во весь голос, перекрикивая друг друга, расхваливали свой товар.

(и немножко Grey)

Не против ли он? Какое-то время, может быть, и не против, если бродяга будет идти под присмотром монаха и желательно как можно дальше от Амэ.
- Пусть идет, если не попытается сделать какую-нибудь подлость, - согласился Такамори вслух.
Монах кивнул и снова пошел по дороге. Разбойник, бросив исподтишка косой взгляд на самурая и девушку, кинулся догонять. Очевидно, из всех зол монах казался ему наименьшим.
- Кин Ки-хоши - истинный священник, - полусерьзено, полусмеясь сказала Амэ.
Она опять взяла Такамори под руку. Попугай вдруг спикировал на плечо, покосился на девушку, попереминался и выдал длинную тираду, которую никто не понял. Потом ронин с девушкой ушли вперед, угрюмый бандит плелся позади, а монах шел так, словно старался на всякий случай отгородить его от окружающих, или же окружающих от него.
Вскоре на дороге стало появляться все больше людей, потом пошли возы, доверху нагруженные всевозможными товарами. Несколько торговцев пользовались случаем и пытались продать какую-то мелочь прямо в пути. Между людьми и повозками бегали детишки и предлагали купить у них ленточки, гребешки или даже маски. У одного паренька лет восьми от роду на спине висела целая связка масок, отчего казалось, что в толпе скачет карлик с обращенным назад лицом тэнгу.
Однообразная река людей и повозок переливалась через деревянный мост с давно облупившейся краской, если таковая там вообще была. Табличка сообщала всем желающим знать, что в этой долине растет множество глициний.
- У них праздник, как замечательно! - обрадовалась Амэ. На ее лице было написано желание начать танцевать прямо сейчас.
- Пожалуй, стоит найти свободные комнаты и отдохнуть, - предложил Такамори.
Монах, несмотря на видимую бодрость, явно тоже был не прочь отдохнуть, да и приложиться к своему напитку, но разбойник что-то шепнул ему, отчего Кин Ки принял деловой вид.
- Юджи-сан, - сказал монах. - Боюсь мне и нашему новому спутнику придется оставить вас на некоторое время.
"Юджи-сан" согласился на такой план, и четверка разделилась. Монах с неудавшимся бандитом скрылись за ближайшим углом, а Такамори и Амэ направились к вывеске, говорящей, что в этом доме сдают комнаты.

Олури, разглядывавшая все это великолепие, приоткрыв рот, вдруг громко заявила, показывая на лоток с нарядными куклами:
- У меня была такая химе, только еще красивее.
Рыжая некоторое время недоуменно рассматривала кукол.
- А зачем они?..
- Как это, зачем? - поразилась Олури. И тут же авторитетным тоном объяснила необразованному, по ее мнению, мальчишке: - У каждой девочки должна быть хотя бы одна. Лучше много. Богатым и знатным их дарят каждый год, чтобы к свадьбе у них был целый императорский двор. Это очень хорошее приданое. А совсем без химэ бывают только нищенки.
- А сейчас у тебя их много? - Ничтоже сумняшеся уточнил Юки.
- Ни одной, - сильно погрустнела Олури. - Наша деревня небогатая, у меня была только одна химэ, но она... И деревня...
Девчонка была готова снова разреветься, но пока держалась.
Был бы здесь барсук, он бы моментально узнал выражение, с каким прищурились нечеловеческие глаза мальчишки. Именно такое выражение было написано на морде одной рыжей лисы, когда той неожиданно начало везти в игре. Сейчас же парень только пробормотал что-то извинительное и скатился с лошади. Уже через секунду его не было - юркнул в какой-то переулок.

(вместе с Бишем)

Олури так удивилась, что позабыла про слезы и огорчение.
- Юки, погоди, ты куда?
Но пацаненка и след простыл.
- А что с деревней? - лениво полюбопытствовал Мицуке; у него имелись кое-какие предположения.
На глаза попался даже с виду ухоженный дом, в котором бродяга учуял еду, ночлег и кое-что получше.
- Уже больше ничего, - ответила Олури, переключившись опять на яркие украшения вокруг. - И не будет ничего, кто остался, уйдут куда-нибудь в другое место.
Мицуке вполголоса выругался.
- Знакомое дело, - он кивнул на приглянувшийся ему дом. - Ждите меня здесь, скоро вернусь.
Олури пришла к выводу, что все как-то слишком активно разбегаются, а ей надоело сидеть на коне. За этим выводом последовал прыжок из седла на землю (дуга, как у кота, не получилась, хотя девочка очень старалась). Рискуя быть сбитой прохожими, она ринулась через толпу к ближайшему лотку со сладостями.
Кот Чиру был об уме хозяина крайне низкого мнения, но знал точно, когда надо бежать и спасать его, а когда - не путаться под ногами. Но когда попытку побега совершило второе подопечное существо, Чиру возмутился, попытался ухватить девчонку за подол, а когда не получилось, побежал за ней следом, задрав хвост оранжевой в полоску трубой.

Продолжение разговора на дороге - до прихода в деревню

(C Бишопом)
- И что, удавалось вам это? - с любопытством спросил священник, которому все же подготовка показалась слишком громоздкой.
Мицуке чуть не брякнул: "частенько", да прикусил язык.
- В нашей стране есть много великих воинов, не мне с ними тягаться.
Кот Чиру оглянулся, на рыжей морде была написана издевка: "Скромность вдруг одолела?"
- Не сомневаюсь, - пробормотал португалец, созерцая высокомерно смотрящего на хозяина кота. - А без водопада упражняться никак? Надеюсь, падающие с неба камни не надо упражняться отражать?
- Ну почему? - ронин пожал плечами. - Впрочем, не обязательно с неба. Могут и так бросать.
Олури придержала коня, тоже прислушивалась к разговору. Такеда шагал по другую сторону, устремив взгляд к невидимой вдали цели, с неотвратимостью близкого цунами.
- Вода - самый опасный противник, - вдохновляясь, Мицуке заговорил громче, увереннее. - Все остальное имеет форму. Говорят, только великий Масамунэ сумел победить воду.
Очередная языческая легенда! И тем не менее надо изучать их, чтоб прогнать тьму, в которой пребывают здешние жители, светом христианства. Да и потом, просто любопытно. Надо сказать, священник собирал и записывал самые интересные легенды, мифы и песни народов, среди которых водила его капризная судьба. Очевидно. сказывалась связанная с морем юность - какой моряк не любит потравить и послушать байки.
- Расскажите, - попросил Андрео, отпихивая ногой с дороги небольшой камушек.

(и higf)

Ронин вежливо поклонился.
- Масамунэ-доно делал мечи, которые теперь носят его имя, о клинке его работы можно только мечтать, - Мицуке не стал упрямиться; идти им далеко, а поговорить (и послушать других) о легендарных мастерах он любил с детства.
Такеда, хоть и делал вид, что ему все равно, подслушивал с интересом.
- Его ученик, Мурамаса, вызвал его на состязание, каждый из них сделал меч, оба погрузили клинки в горный поток - лезвием против течения. Клинок Мурамасы разрезал все, что попадалось, литья, рыб, стрекоз без малейшего усилия. Клинок его учителя разрезал только воду, рыбы безбоязненно подплывали к нему. Тогда Мурамаса стал насмехаться над мастером, а тот только улыбнулся, вытер меч и ушел. Мурамаса все смеялся и смеялся. Проходящий мимо монах сказал ему, что его меч жаждет крови, но не может победить тех, кого убивает. Клинок же Масамунэ настолько острый, что ему нет нужды разрезать то, что не заслуживает смерти. Даже вода расступилась перед ним.
- А разве меч ученика не рассекал воду точно так же? - уточнил европеец.
Мицуке отрицательно покачал головой.
- Нет. Совсем по-другому.
- Наверное, это нелегко объяснить?
Бродяга рассмеялся.
- Невозможно. Можно только почувствовать.
- Пожалуй, над этим надо подумать, а еще я позже хочу записать эту притчу. Надеюсь, поможете мне освежить детали, Мицуке-сан, если я что-либо позабуду. Люблю подобные предания, - улыбнулся иезуит, сверкнув белыми крепкими зубами.

День явно выдался насыщенным. Не в меру глазастый старик, встреча с дайме и та странная девушка. Мысли обо всем этом не хотели покидать его голову, поэтому, оставив коня в заботливых руках слуг, Итачи решил немного отдохнуть в чайном домике, поскольку провести остаток вечера за ужином, больше напоминающем дипломатическую беседу, ему совершенно не хотелось. А заведение госпожи Сакурада как нельзя лучше поможет самураю восстановить душевное и моральное равновесие без помощи долгих тренировок по нахождению внутренней гармонии, приступать к которым сегодня у Итачи не было ни малейшего желания. К тому же мудрая женщина приложит все усилия, чтобы обслужить молодого господина на высочайшем уровне.
***
Несмотря на поздний час, недостатка в посетителях не было, впрочем, как и всегда.
-Мне бы хотелось немного отдохнуть в вашем заведении, и желательно не в компании этого сброда, - как обычно самоуверенно произнес сын управителя, - Пожалуй, меня устроит одна из комнат для высоких гостей. Естественно, отужинать я хотел бы там же. И еще… сегодня я хочу испробовать напиток, называемый саке, - и Хикари посмотрел на госпожу Сакурада, всем своим видом показывая желание скорейшего прихода служанок, которые сопроводят его в положенную ему комнату.
Служанки появились незамедлительно, и буквально через пару минут Итачи сидел в окружении самых красивых девушек заведения, прислуживающих ему за столом. Вот одна из них наливает из небольшой бутылочки саке, и протягивает его молодому господину вместе с ломтиком белой редьки. И рисовое вино уже теплыми волнами расходится по телу Итачи, будто погружая разум Хикари в баню на одном из целебных ключей Шиобары.
Когда же сын управителя допил остатки саке, его тело было полностью расслаблено, а тревожные мысли, еще полчаса назад одолевавшие его, постепенно исчезли, уступив место новым, спокойным и неторопливым. Само это чувство было очень странным, но достаточно приятным. «Может это и есть та самая гармония, к которой постоянно должен стремиться самурай?» лениво подумалось ему. Он не мог ответить себе на этот вопрос, да это ему и не требовалось. Все тревоги и переживания остались где-то далеко, и Итачи просто наслаждался подобным состоянием.
-Уберите здесь все, и приготовьте меня ко сну. Наверное, я проведу здесь весь завтрашний день. И еще… никто не должен знать, где я провожу время, вы всё поняли?

(начинал - Хикари, дальше - вместе)

Когда солнце поднялось достаточно высоко, идти стало совершенно невозможность. День выдался жарким, к тому же сказывалась усталость. Хаку, с тоской посмотрев на солнце, произнес:
- Пора делать привал до вечера. Если мы двинемся в путь с закатом, то думаю, к утру достигнем Шиобары.
Духи только устало кивнули. «Мне кажется, или эти двое многому научились от людей? Несмотря на то, что у них есть тела, оборотням незнакомо понятие усталости. Надо будет поразмышлять над этим. После привала», - с такими мыслями шаман свернул в сторону ближайшей рощи.
- Тануки-сан, развесь, пожалуйста, вокруг лагеря эти заклинания. Кицуне-чан, приготовь чего-нибудь. Я скоро вернусь.
Если его западные коллеги не врали, то на существ из другого мира, будь то духи или демоны, очень сильно действует пыльца роз. Правда, найти их можно было разве что в садах очень знатных и уважаемых семей, встать в один ряд с которыми у рода, правящего маленькой Шиобарой нет ни единого шанса, но для его целей сойдет и обычный шиповник, в изобилии растущий в округе. Именно поэтому перед отдыхом шаман решил побродить по округе в поисках столь неприметного, но очень полезного куста этих диких цветов. Однако шорох из ближайшей рощицы отвлек Говорящего от поисков. В руках Хаку моментально появился свиток с отпугивающим заклятием, на случай появления враждебно настроенного духа, и он очень осторожно направился в сторону подозрительного шума.
На огромном валуне среди деревьев сидел человек - не человек, демон - не демон, дух - не дух. Посмотреть со стороны - обычный бродяга, распущенные волосы торчат нечесаными патлами, белая одежда старинная, из дорогой ткани, но он в ней как будто в золе спал. Он подставил лицо осеннему солнцу, жмурился от удовольствия и улыбался.
- Считаешь, что на меня подействует заклинание? - с любопытством спросил он в пространство, не открывая глаз.
От одного взгляда незнакомца шамана передернуло. Все его существо излучало невероятную силу, по крайней мере, сравнимую с силой тенгу.
К сожалению, знаний шамана не хватало на то, чтобы определить, кто же перед ним находится. Что делало незнакомца еще более грозным.
- Глубочайше извиняюсь, просто я услышал шорох и решил, что заинтересовал не в меру шустрого духа. Вот и приготовил заклинание на всякий случай. Очень извиняюсь, не хотел отвлекать вас от вашего дела, сенпай.
Четки на руке буквально сошли с ума.
Мужчина соскользнул с валуна - как огромный кот перетек из одного положения в другое. Бесшумно ступая по пружинящему мху, втягивая носом воздух, обошел шамана кругом. В раскосых желтых глазах то сужался, то расширялся вертикальный зрачок.
- Духи здесь живут в каждом камне и при каждом изгибе дороге, - промурлыкал незнакомец. - Ты хочешь изгнать каждого из них?
- Никогда не ставил перед собой цели изгнать всех духов. Напротив, их общество для меня гораздо приятнее людского, - Хаку был удивлен тем, что может говорить в присутствии этого… даже и не понятно, как называть его, - Это заклинание отпугивает, а не изгоняет.
- Позволишь взглянуть? - незнакомец в белом каригину протянул к шаману раскрытую ладонь.
- Хорошо, - Хикари протянул ему свиток, боясь даже прикоснуться к собеседнику.
Мужчина с интересом развернул о-фуда, пробежал взглядом письмена.
- Забавно... - пробормотал он, щелкнул пальцами.
Заклинание взвилось с бумаги стайкой светляков, незнакомец помахал ладонью, разгоняя их.
- Кое-что не меняется, - с удовлетворением произнес он. - Надеюсь, это был не последний твой свиток?
- Конечно же, нет. Тем более, обычно мы пишем их сами, - к шаману понемногу начала возвращаться уверенность. По крайней мере, незнакомец не был агрессивным, - Можно узнать, что делает столь могучий странник в наших краях?
В густом подлеске захлопала крыльями разбуженная птица. Странный собеседник шамана стремительно повернулся на звук - будто собирался рукой поймать беглянку. Опомнившись, смущенно наморщил нос.
- Мир начинает меняться, - сказал он. - Нужно ли, чтобы он изменился неузнаваемо?
- К сожалению, Ками скрывают от меня ответ на этот вопрос. А может и к счастью. Главное - сохранить то, что дорого нам из сегодняшнего дня.
Четки на руке наконец-то совсем успокоились, как и сам Говорящий с Духами.
Мужчина бросил на него быстрый взгляд.
- Так тебе что-то дорого? - хмыкнул он и зашагал туда, где шаман со спутниками разбили лагерь.
Правда, скоро остановился, оглянулся через плечо.
- Не уверен, но то, что ты ищешь... - он опять втянул воздух, будто пробовал его на вкус, удовлетворенно кивнул. - У ручья, на том берегу.
Шаман совершенно не знал, что ответить. К тому же, слова и не требовались - собеседник, казалось, знал совершенно все.
-Я почту за честь, если столь могучий странник составит нам компанию на какое-то время. Также хотелось бы узнать, как мне называть вас, сенпай?
- Зови меня... - он зачем-то понюхал пропыленный рукав каригину, раскатисто чихнул. - Зови меня Катсукесуми.

За оградой Шиобары росло старое высоченное дерево, которое Кайо посчитала невероятно удобным. Она уселась на толстую ветку, облокотилась на соседнюю, другой рукой отмела в сторону листья. Отличный наблюдательный пост. И пусть попробуют ее тут разглядеть. Стрелять из лука отсюда было бы неудобно, слишком густая листва, зато следить - лучше места не найти.
В некотором отдалении от ворот, но все еще отлично различимый, ехал юноша, наследник Хикари. Люди провожали его взглядами не столько почтения, сколько страха. Надменный, желающий власти, но в то же время юный и неопытный. За таким будет интересно понаблюдать, а может и поиграть с ним.
Хм, не идет в дом... Ох не нравится ему Акаихигэ. Кайо улыбнулась. Так значит, Итачи, власти ты жаждешь, а вот общения с собственным дайме - не слишком. Смотри, как бы он тебе не припомнил отсутствие. Чайный домик? Ай-яй-яй, променял дайме на девочек, хотя судя по твоему виду, ты еще толком и не знаешь, что с этими девочками надо делать.
Кайо хихикнула в красно-рыжий рукав. Встала, взметнув тучу листьев. Через несколько минут ее уже не было рядом с деревом.

(и СонГоку)

- С чего начинать? – спросил пацан.
Дайме, наблюдавший всё это, на мгновение прикрыл лицо веером, мгновение и лицо снова открыто.
- Со спины - спокойно проговорил аристократ и легко поднялся с подушек, при этом веер так и не покинул его руки.
Тото решил, что терять ему все равно больше нечего, и взялся за дело со всем рвением и энергией детства. Было необычно, страшно и любопытно ощущать под ладонью чужую кожу, прикасаться к кому-то незнакомому и ожидать ответного прикосновения.
Дайме подался чуть вперед, энергия, с которой пацан тер спину аристократу явно пришлась ему по душе, что-то было завораживающие в этой картинке, совсем молоденький мальчик трёт спину зрелому мужчине, и, похоже, обоим это нравится…
Тото зачерпнул горячей воды деревянной бадейкой, с трудом поднял обеими руками, но опрокинуть, чтобы смыть пену, силенок ему не хватило. Мальчишка пыхтя, забрался с ногами на маленькую скамеечку внутри о-фуро и все-таки окатил Акаихигэ водой.
Аристократ только чуть повел плечами от наслаждения, горячая вода явно только усилила чувства, что он испытывал. Дайме повернул голову к мальчику и проговорил:
- Ну что… теперь мои черед… или ты предпочитаешь услуги банщиц? – чуть иронично вопросил Акаихигэ.
Тото опасливо покосился на улыбающихся девушек и замотал головой, так что собранные на затылке волосы закачались из стороны в сторону.
- Я им больше не дамся, - предупредил он, протягивая мочало мужчине.
Тот усмехнулся и махнул рукой, веер, с которым он не расстался даже в о-фуро, легко сложился и аккуратно лег в заботливо подставленные руки служанки
- Положите его тут…
- Будет исполнено, проследим за веером, князь подхватил мочалку, и повернулся к Тото.
- Приступим…
Мочалка принялась тереть грудь, живот, бока, руки, темп то ускорялся, то снова становился расслабляющим, движения князя были ловкими и умелыми, было видно, что он не раз и не два проделывал такое, мочалка порхала по телу мальчика не пропуская не одной складки его тела. Творчество дайме нашло выход и тут, мастерство и опыт несли в себе заряд энергии не меньший чем молодость и желание, было что-то почти магическое в этом действе.

Я плохо помню, какой была когда-то. Помню сад за раздвинутыми сёдзи и ароматы, что приносил оттуда ветер. Помню жаровни в полу, вокруг которых вечерами собирались женщины. Помню ширму с желтой тигрицей, причудливо одетых кукол и те чудесные гаку, что рисовала, говорят, моя бабушка. Но среди этих воспоминаний нет ни моего восторга от сада, ни моих рук над жаровнями, ни желания учиться искусству суми-э. Словно бы уже тогда была я призраком - не знала ни восторгов ни бед, не бежала людей и не искала их общества. Помню и Такамори - но воспоминаний о моей любви к нему, даже о встречах наших, словно бы и не было. Только страх последних дней и боль от удара мечом - их я помню хорошо... и темноту, что наступила потом.
Сейчас я чувствую, что у меня был выбор. Я могла бы стать другим. Изменить... Себя? Себе? Окунуться в свое новое естество, его покой и безразличие, его гармонию. Стать этой гармонией. Но тогда я еще помнила все, и у меня не было сомнений. Он, Такамори, был рядом, за гранью такой тонкой, что я, не замедлив, перешагнула ее. Быть всегда с ним, хранить его покой, помогать во всех делах... О чем еще могла я мечтать тогда? Счастливая, что могу остаться, я не придала значения тогдашним ощущениям – боли, как от крапивных листьев, внезапной слабости и холоду. Ведь никто не сказал, что переход назначенных мертвым граней должен даваться легко. А близость любимого делала их и вовсе незначительными.

Но слабость и боль не ушли, ни к рассвету, ни через много-много дней. Я была словно без кожи - мир ранил меня, занявшую не свое место, каждым порывом ветра, каждой каплей дождя. Всем существом ощущала я неестественность этого состояния, то, какой рябью подергивается зеркало мира там, где ступала я. И отдача больно, больно жгла. Я старалась быть тем, чем хотела, старалась помогать, но с каждым днем забывала все более. Вот и любовь к Такамори ушла, последним призраком той меня, что была когда-то. Я стала пустой и глубокой, и нечему было заполнить мою душу, дать мне сил и жизни. Я тянулась ближе к живым - и сопротивление их душ почти убивало меня. Я пыталась уйти обратно - но сил моих не хватало на это. Я понимала, что догораю, что погибаю как Азака, что становлюсь иным, не собой - холодным и пустым существом, знающим лишь свою тоску и свой голод, забывшим вкус жизни, не видавшим покоя смерти... Но не могла ни остановить этого горения, ни отвести от когда-то любимого человека. Никогда раньше не тяготила меня эта связь с ним, невидимая, непреодолимая связь, поддерживающая самое мое существование. Я вбирала в себя все, что могло быть вобрано, в надежде отсрочить превращение, но...

Оно все-таки пришло. В тот вечер мир был непривычно ясен мне - едва способная различать формы обычно, я отчетливо видела закат и луну, и проступающие на небе звезды. Свет луны был почти осязаем, он отражался в воде озера сотнями бликов, и, завороженная их танцем, я коснулась воды... Я почувствовала что-то там, в глубине. Силу, спокойствие... И уже скоро вода окружала меня со всех сторон. И я уже была не пуста. Тягучая, темная сила переполняла меня, не давала утоления жажды, но давала силы сопротивляться. И я сама отчасти стала этой силой, этой водой. Здесь было холодно, но холод не пугал, он тоже был мой. Здесь было темно - но и темнота была моя. Я растворилась в этой темноте, в этом холоде, в этой силе... И я бы осталась здесь навсегда, но желание покоя, не притупленное теперь ничем, гнало меня обратно. Я точно знала, что теперь эта сила никуда не уйдет. Что именно это - то самое перерождение, которого я боялась. Почему боялась?... Теперь я была свободна, свободна от страхов, от боли и уязвимости. Не всесильна, но вооружена. И готова.

Миру живых я теперь была чужда более, чем когда либо. Даже беззаботные ками, отринувшие жизнь сами, легко с ней ладили - леса, в которых духи водились в изобилии, росли густо и изобиловали зверьем. А под прикосновением моей руки желтели и опадали листья. Животные страшились меня, люди болели, если я ночевала в одном доме с ними. Только Такамори о том не ведал - хорошо ли, нет ли, но связь наша делала его неуязвимым для моего дыхания. Только во сне могла я коснуться его души, только в глубоком винном забытьи чувствовал он меня - а наутро уже не помнил. Но он был единственным в ком я нуждалась. Слишком сильна была связь меж нами, и только взяв его с собой, могла я вернуться к покою. Я училась вбирать в себя лунный свет – солнечный жег меня, я училась вторгаться в чужие сны и ставить спящих на грань, я убивала детей и сводила с ума стариков – но мощь моя росла медленно, мучительно медленно. И я научилась быть терпеливой.
И вот тогда пришла она. Девушка с дождливым именем – скольких их видел Такамори. Когда-то я ревновала, потом тосковала... Сейчас мне все равно. Но эта девушка...

Цену за комнату запросили немалую, объясняя это праздником. Желающих много, говорил коренастый хозяин, подкрепляя слова взглядами на защищавшую тылы жену – искал поддержки. Поэтому уважаемые гости могут либо брать комнату за такую цену, либо поискать пониже, да только к тому времени свободного места может не остаться вовсе. Через некоторое время цена оказалась сброшенной вдвое, а Такамори и Амэ получили в свое распоряжение небольшую комнатку на втором этаже с видом на внутренний двор. Хозяин в накладе не остался, хоть жена и ворчала, что иметь у себя в доме самурая дело весьма хлопотное.
В комнате даже имелась ширма, простая и местами потертая, но все же сохранявшаяся аккуратно. Попугай немедленно оккупировал ее под свой насест, и теперь зорким оком взирал на людей и их возню с немногочисленными пожитками. Едва Такамори успел положить на пол фуросики, как в дверь поскреблась девочка, вероятно, хозяйская дочь.
- Простите, - залепетала она. – Мне велели принести...
И она втащила стойку для мечей. Поставила у стены, кинула на Амэ завистливый взгляд и исчезла за перегородкой. Такамори переставил стойку, как ему показалось более удобным, и меч занял на ней положенное место. Амэ танцующим шагом прошлась по освещенному солнцем квадрату пола, выглянула из окна наружу, потом подошла к спутнику. Заглянула ему в лицо с выражением воплощения заботы.
- Тебе нужно отдохнуть.
Он резким движением стряхнул с себя ее заботу.
- Я здесь по делу.
- Дело может подождать, отдых – нет. На тебе лица нет.
Она погладила его по щеке. В его глазах на мгновение мелькнуло что-то странное, похожее на тоску по полузабытому воспоминанию. Мелькнуло и пропало. Амэ помогла снять верхнюю одежду. Пока складывала, пока разворачивала футон, Такамори снял остальное и забрался в постель.
- Забирайся... – предложил он.
- Нет, - Амэ склонила голову набок с легкой улыбкой. Вытащила веер. – Я буду следить, чтобы никто не потревожил твой сон.
Она принялась обмахивать самурая. Через минуту его лицо расслабилось, жесткие складки у рта разгладились, дыхание стало глубоким и ровным. Амэ приложила веер к груди, разглядывая спящего, потом переместилась к фуросики. Тонкие пальчики ловко развязали один узел, потом еще один на платке поменьше. С кошачьим любопытством она вынимала и разглядывала вещи. Попугай на ширме переминался и покряхтывал, пристально следил, но голоса так и не подал.
Руки девушки нащупали и вытащили из самой глубины одежду из дорогой ткани, дороже той, которую обычно носил Такамори. При свете солнца Амэ несколько долгих минут рассматривала темные пятна. Потом она нашла моны. Перевела взгляд на лицо спящего мужчины, потом снова на пятилистник. Шевеление на футоне, и Амэ поспешно уничтожила следы преступления. Нет, не проснулся, просто пошевелился во сне. Девушка села прямо, раскрыла веер и, глядя на него, произнесла:
- Из интересного места ты родом, "Юджи-сан"...

Остаток дороги до деревни португалец размышлял над рассказанной ронином легендой, очень характерной для здешних жителей. Пожалуй, в Европе вряд ли могла бы родиться такая…
Однако вскоре шум близ деревни отвлек его внимание, и европеец завертел головой, рассматривая детали празднества. Ну что ж, в половине дня пути горе и пожар, здесь радость и веселье - такова жизнь.
Прерывая философские рассуждения иезуита, так пока и не нашедшего случай для проповеди, сперва смылся мальчишка-проводник, потом ушел Мицуке, а затем Олури бросилась в толпу. Но если первого искать было бесполезно, а второй явно знал, что делал, то девочка вполне могла затеряться в толпе.
Святой отец оглянулся на Хидэтаду. Он еще до конца не разобрался в отношениях членов отряда и не знал, что свело их пути в один и с какой целью.
- Девочка не потеряется? И кот тоже… - улыбнувшись, добавил он.

Разумеется, в первом же безлюдном переулке парнишки не стало. Зато появилась молодая девушка в торжественном черном кимоно с оранжево-красным поясом. Кицунэ присела, чтобы подобрать из придорожной пыли несколько камешков, а потом неспешным шагом пошла к главной улице. Остановилась на видном месте, оглядываясь с любопытством - по привычке ли, из осторожности, но крестьяне обходили ее, даже не касаясь черного шелка. Через секунду взгляд ее упал на лоток с куклами. В самом дальнем конце его была бережно усажена фигурка придворной дамы, явно предназначенная для покупателя получше, чем деревенский житель - перед богатством ее кимоно блекли даже кукольные императрицы, а тонкое набеленное личико выражало непередаваемую смесь надменности и кокетства. Секунды - и девушка-лиса уже была рядом с лотком, а вместо камешков в пальцах ее перекатывались золотые и серебряные монеты.
- День добрый, почтенный. Сколько вы желаете за вот эту куклу?

Мицуке вернулся к мосту, лучше места не нашел, да и не трудился особенно. Он спустился к самой воде, сел, привалившись к влажной опоре, сунул руки в рукава и стал ждать; сквозь щели в досках над головой пробивались клинками солнечные лучи, резали полумрак, гладкие скользкие валуны с длинными буро-зелеными прядями водорослей напоминали головы утопленников. Порой через мост проезжала крестьянская повозка, сверху сыпались пыль и сухая труха. Мицуке озяб и почти задремал, когда тень на воде подсказала: идет тот, кто ему нужен.
- Эй! – окликнул он разносчика, выглядывая из-под моста. – Помоги мне! Да не бойся ты, я не каппа!
Зашуршала сухая трава, мелкие камешки запрыгали по мокрому песку, негромко ругнулся торговец, только сейчас, должно быть, подумал, что короб лучше бы снять. Судя по звукам, он как раз развязывал веревки. Мицуке отодвинулся дальше в тень; большой палец уперся в цубу, выдвигая меч из ножен. Ронин подождал, когда разносчик, моргая после солнечного света, заберется под мост, шагнул к нему за спину, одной рукой зажал ему рот, запрокидывая голову, второй – коротким движением перерезал горло. В ноздри ударил солоноватый запах, взбудоражил так, будто вскипела собственная кровь, даже пот прошиб. Мицуке стоял, прижимая к себе умирающего, пока тот не затих. Потом, выпустив тело, вытер меч рукавом и отправил обратно в ножны. Прислушался – кажется, все тихо, никто ничего не заметил.
С намокшего рукава сорвались тяжелые капли, легли дорожкой на мокром песке. Мицуке посмотрел на испачканную руку, на темные липкие пятна на одежде... вот и повод раздобыть другую. Сколько он ни смывал кровь в холодной мелководной речке, ничего не получалось. Бродягу трясло – то ли от ледяной воды, то ли предсмертные судороги жертвы передались ему, как проклятие. Мицуке торопливо пробормотал молитву над убитым, перевернул его тело.
Короб не тронул - к чему ему безделушки? - взял только деньги; не велико богатство, но хватит. Мертвеца он бросил под мостом, не ломать же голову, куда девать тело. Отошел подальше, свернул в первый же попавшийся проулок, сел в тени большого дерева, разложил на платке монеты, пересчитал. Да, не так уж и много, но лучше, чем совсем ничего.

Лес кажется бесконечным; деревья, деревья, деревья, поляна, снова деревья. Толстые стволы обступают со всех сторон. Солнечные лучи иглами пронзают листву. Ноги утопают во мху, норовят зацепиться за корни. Под пальцами бьется пульс на тонком запястье. В ушах колотится прерывистое дыхание. И только одна мысль владеет сознанием – быстрее! Бежать, не останавливаться, не оборачиваться!
Лошади, ведь у них были лошади... Что-то случилось. Что? Неважно. Теперь остается рассчитывать только на собственные ноги. Позади бежит она, медленнее, ей тяжело. Он буквально тащит ее за руку. Она старается изо всех сил.
Погоня. Стук копыт, крики. Звон оружия. Метнуться в сторону. Ручей, найти бы ручей... Споткнувшись, Азака чуть не падает. Он буквально волочет ее за собой. На ее лице страх. Хочешь вернуться? – спрашивают его глаза. Она мотает головой. Снова бег.
Догнали на поляне. Пока лишь один из погони, самый неистовый. Обманутый жених. Его черные глаза пылают яростью. Не задумываясь ни на секунду, он выхватывает меч. Беглецы скрываются за стволом; преследователь спешивается. Там, вдали, есть еще кто-то, но их голоса кажутся заблудшими в тумане, словно нет их вовсе, только трое на поляне. Два пятнадцатилетних мальчишки с обнаженными мечами и одинаковой ненавистью в глазах стоят друг против друга. Они не думают о смерти, только об обуявшей их жажде. Азака напугана, но полна решимости, так ей несвойственной.
Схлестываются мечи. Нет хладнокровия, никакой красоты битвы – драка двух разъяренных котов. Шипение и вой. Тонкий крик, мелькание ярких одежд. Девушка вдруг между ними. Никто не успевает понять. Кровь и снова крик, на этот раз другой. Этот крик ранит. Лицо бледнеет, большие удивленные глаза. Мальчишки смотрят на нее, скованные моментом.
- Убийца! – кричит Такамори и бросается на противника. Теперь ярость глубока и безмерна.
Блеск, звон. Верчение. Все силы уходят на бешенство, то само ведет руки, ноги, все тело. И снова кровь и снова крик и недоумение в глазах. Оказывается, это больно. Обоим.
Лицо Азаки совсем белое, кровь хлещет из раны, и ее не остановить. Невидящие глаза уставились в небо. Он прижимает ее к себе, но ее здесь больше нет. Почему ее нет?! Она должна быть!
Снова стук копыт...
Комната? Откуда комната, почему? Где лес?
Обеспокоенное женское лицо. Амэ... Гостиница. Сердце все еще бешено колотится.
Такамори резко встал, оделся. Амэ попыталась заговорить с ним, но он не ответил, будто не слышал. Снял меч со стойки, схватил что-то из вещей и вышел из комнаты.
- Суж-жо! – выкрикнул попугай вслед. Такамори не обернулся.
Амэ вопросительно посмотрела на птицу, но та нахохлилась и сделала вид, будто в комнате никого нет.
Не обращая внимания ни на кого, ронин быстро покинул гостиницу, словно пытался сбежать от этого сна, от памяти. Ничего не получилось, разумеется. Как всегда. Когда надоело шагать по улицам, пугая прохожих мрачным видом, Такамори остановился у моста. Безлюдное место как нельзя лучше подходило к настроению. Он вытащил трубку, набил, раскурил и повернулся лицом к воде. Быстрое течение реки разбивало отраженный мир на осколки, а рядом спокойно лежал темный мокрый песок. И дорожка пятен. Кровь?
Не выпуская трубку изо рта, Такамори спустился под мост, чуть не поскользнулся на траве, неудачно ступив. Водопад камешков. У самой опоры моста лежит короб, не тронутый, даже не пытались открывать. А у кромки воды, макая рукав клетчатого косоде в реку, застыл хозяин короба. Мертвое лицо повернуто к доскам моста, глаза закрыты. Еще теплый.
Курить расхотелось совершенно. Вытряхнув содержимое трубки в реку, Такамори прочитал молитву над умершим и пошел прочь от тела. Сообщить в полицию или сами найдут? Ронин свернул в ближайший переулок, но пройдя несколько шагов, остановился. Под высоким раскидистым деревом сидел самурай (по одежде не скажешь, но у кого еще может быть меч?) и пересчитывал разложенные на грязнющем платке монеты.
Мокрый рукав, на котором даже отсюда видны пятна, монеты, неряшливый вид, само присутствие сейчас в этом месте – сразу понятно, чьих рук дело тот труп под мостом. Пробормотав что-то о самураях и достоинстве, Такамори развернулся и ушел обратно к реке.

Много ли мечей требуется затачивать в небольшой горной деревушке, что втиснулась в узкий лог между двумя речками, вопрос спорный, а потому здесь не воротили нос от серпов, домашних ножей и тесаков. Но на скромной вывеске все равно значилось «Мастерская по заточке мечей». А на подставку, которую каждое утро выносили из дома на веранду перед домом, заботливо выкладывались образцы другого толка. Владелец мастерской, уроженец Долины глициний, несколько лет жил в столице и держал заведение на Санджо-дори у моста и теперь почитался соседями как городской житель.
Расстелив небольшие циновки и разложив на них все необходимое, подмастерья (их было немного, всего двое) принялись трудиться над кухонной утварью, воображая, будто затачивают и полируют мечи знаменитых мастеров. Хозяин – господин Дзирокичи – сидел на веранде, любовно обновляя хамон* на клинке, который привез с собой, когда на исходе смутного времени вернулся в родную деревню.
Ветер лениво раскачивал сложенные змейкой полоски бумаги и гонял по улице оранжевую пыль. Толкая перед собой тачку, подошел сосед, чтобы поприветствовать и вдумчиво побеседовать о видах на урожай (куда же без них?), о пожаре в деревне, что во-он за той горой (оттуда как раз пришло несколько погорельцев), о скором празднике полной луны, ну а в итоге сошлись на том, что в округе вновь стали пошаливать разбойники и надо что-то с этим все-таки делать, а то жить станет совсем уж невмоготу.
- Сами не справимся, - рассудительно заметил господин Дзирокичи. – Лучше бы нанять кого-нибудь, кто в этом деле больше нас понимает.
- Да, сейчас часто можно встретить странствующих воинов, - согласился господин Даичиро, подбирая несколько клубней, что выпали из тачки. – Вот недавно рассказывали про схватку Икигами-доно и господина Сукетсунэ Кодзиро, не слышали? Так вот господин Икигами опоздал почти на три часа, а когда наконец-то явился, господин Сукетсунэ был так зол, что начал выкрикивать оскорбления и проклятия, на что его противник только улыбнулся. И тогда господин Сукетсунэ в ярости набросился на него...
Заслушавшиеся подмастерья побросали работу, а старший из них даже осмелился поинтересоваться, что же было дальше. Рассказчик выдержал должную паузу.
- И тогда Икигами-доно убил его одним ударом! Стукнул по голове деревянным мечом и убил.
- Откуда же он взял деревянный меч? – недоверчиво спросил старший из подмастерьев.
- Вырезал из весла, - не моргнув глазом отвечал Даичиро. – Это ж сколько сил надо, чтобы выстругать из твердого дерева меч!
- А чем строгал?
- Говорят, что вакидзаси**.
Владелец мастерской отложил клинок и взял в руки бамбуковую палку, подмастерья вернулись к работе.
- Что же это за самурай, который вместо меча пускает в ход дубину? – усомнился хозяин мастерской. – Да и где ему было взять весло в наших горах?
Разгорелся спор с привлечением посторонних лиц и свидетелей, если не самой схватки, то по крайней мере рассказа о ней, в результате чего пришли к выводу, что убийство и в самом деле имело место, но вот с деревянным мечом Даичиро, если можно так выразиться, все-таки перегнул палку.

***
* хамон - своеобразный рисунок на лезвии меча, который образуется еще при ковке и является уникальным для каждого мастера, а порой и для каждого меча.
** вакидзаси - меч короче 2 сяку (приблизительно 60 см), пара к катане.

Монах и разбойник остановились в маленькой роще на краю деревни.
- Что дальше, хоши-сан? – поинтересовался грабитель.
- Дальше выбор за тобой, - Ки оперся двумя руками на свой посох и посмотрел человеку прямо в глаза. – Судьбу нельзя предугадать, но ее можно направить. Монахи-китайцы называют это учением Пути. Каждый человек может выбрать свой Путь из предоставленных ему вариантов, сейчас ты стоишь на таком распутье. И я лишь попробую объяснить это тебе.
Бандит слушал очень внимательно, что-то словно заставляло ловить его каждое слово этого странного монаха.
- Выбор всегда за тобой. Там на дороге ты мог бы не послушать меня, и та девушка была бы возможно уже мертва, и ты был бы мертв, поскольку Юджи-сан рассек бы тебя на несколько частей. Но ты сделал выбор, и сейчас ты здесь со мной.
Из складок одеяния Ки появилась связка ножей.
- Возьми это, - разбойник неуверенно принял «подарок». – А что делать решай сам. Можешь выйти с ними обратно на дорогу, а можешь пойти и продать в какой-нибудь лавке, этого хватит на хороший обед. И если ты не захочешь вдруг оставить себе один из них, для того чтобы продолжать заниматься своим прежним ремеслом, то ступай на север, на западном склоне горы Сендай есть обитель, настоятель которой примет тебя, когда ты опишешь ему нашу встречу, - Монах достал свою флягу и сделал несколько глотков. - Там ты сможешь очистить свою душу от злых духов, поселившихся в ней, там ты сможешь искупить грехи это и других своих жизней. Выбор за тобой.
Кин Ки просто повернулся и зашагал обратно к деревне, провожаемый взглядом молчащего разбойника. Или, если точнее, то уже бывшего разбойника.
Как ни странно, первым местом, которое посетил Ки, стала ближайшая чайная. Из псевдо-оранжевого рукава одеяния, бывшего видимо в дальнем родстве с Рогом Изобилия, появилась золотая монетка, расположившая к монаху прислугу и хозяина заведения.

По дороге на Шиобару шагала странная компания, шесть человек шли молча один за другим, не разговаривая и не глазея на окрестности. Четверо были одеты в простую серую одежду, какую можно увидеть у вполне зажиточного крестьянина или ремесленника, их головы и лица скрывали белые дилнные платки, закрученные так, что открытыми оставались только глаза. Все четверо были вооружены странными короткими мечами с чуть скривленными лезвиями, деревянные рукояти мечей по длине равнялись самим железным клинкам. Двое путников других были одеты совсем по-другому. Первый был высок и плечист, облачен в полный доспех, а могучий но-дачи был закреплен у него за спиной, так чтобы рукоять торчала из-за правого плеча, еще один самурайский меч висел у пояса в паре с коротким клинком. Другой, более низкий и худой, носил только панцирь-до и одежду, как и четверка в платках. Вооружен он был колчаном со стрелами, луком и двумя вакидзаси, висевшими у пояса. Как ни странно, ни у одного из них не было сумки или другого походного мешка, только небольшая торба покачивалась на плече лучника.
На горизонте стали появляться первые признаки деревни, тонкие столбики дыма, поднимающиеся вверх и уносимые ветром. Шестерка ускорила шаг.

Хидэтада шагал, ведя на поводу Демона-У и слушал рассказ ронина, так похожий на одну из джатак последователей Чань. Слушал с абсолютно непроницаемым лицом, про себя легонько ухмыляясь и размышляя как объяснить нанбану, чем отличается вода благословенного источника от воды зимнего холодного ливня, - вроде бы ничем. Обе - мокрые, но ведь мокры-то они совсем по разному, по разному холодят тело и освежают, по разному действуют на настроение того, кто чувствует прикосновение их струй… Ронин прав, это сложно объяснить, это можно лишь почувствовать, как можно лишь чувствовать стоит ли убивать врага, или он недостоин удара отточенной сталью, или же его время умирать еще не пришло, и он должен топтать травы этого мира. Это не объяснить, это можно лишь почувствовать, причем далеко не каждый и не в любой момент может почувствовать это.
Хидэтада шагал, тяжелые доспехи, как всегда, давили на плечи, а вес нагинаты почти не ощущался, настолько привычным было чувствовать в ладонях ее, увитое кожаной лентой, древко. Хидэтада шагал и вспоминал земли Коре, долгие утомительные походы и осады замков, ярость схваток и холодок внизу живота при отступлении, звериную ярость и жажду крови, при удаче в бою и штурме, и, конечно, взятые города и села. Хидэтада шагал и вспоминал молодых самураев, обычно из малозначительных и бедных родов, которые чрезвычайно кичились своими гербами, на всех смотрели косо, подозревая в проявлении непочтительности, и горели желанием доказать каждому, что уж они-то - истинные и самые правильные самураи, самые могучие воины, опасаться которых обязаны даже соратники из иных кланов, не говоря уж о жителях завоеванных земель. Десятнику эти молодые самураи напоминали бойцовых петушков, способных гордо квохча, вышагивать с миной презрения ко всем и вся, и при этом, мгновенно сорваться в неистовый боевой клич и драку, по поводу, а куда чаще и без оного. А еще, именно эти молодые самураи прославились просто неутомимой фантазией в грабежах и насилии, пытках и мучениях, которым предавали плененных врагов, что с ними не могли соперничать в этой "известности" даже недисциплинированные воины-асигару. Такеда шагал и думал, что люди мало отличаются от клинков, а клинки от людей. Что жажда возвыситься над кем-то, унижая его, лишь унижает самого желающего возвышения, особенно если он и так сильнее. Унижает и ведет к потере чести, не давая ничего взамен, кроме более чем сомнительной "славы" дикого зверя, а так же ненависти тех, с кем ты сражаешься. Именно по этому Такеда, не смотря на то, что война, это война, никогда не поощрял чересчур дикие "забавы" своих подчиненных, а бывало и не подчиненных, втолковывая им свое понимание того, что значит быть "сильным", с помощью слов, личного примера, а иногда и тяжелого кулака, или бритвенно острого клинка нагинаты. Втолковывал и никогда не сожалел о последствиях…

Наконец, вдали показались домишки какой-то деревни. Довольно большой и многолюдной деревни, но почему-то никакого замка, которым славилась Шиобара, не было видно. Озадаченно покрутив головой, кавалерист заподозрил что вся компания свернула куда-то не туда, и соответственно это селение никакая не Шиобара, но пока он соображал, пока собрался выразить свои подозрения словами, ставящими под сомнение искусство ронина как проводника, но при этом не задевающие его чести, произошли несколько важных событий… Во первых, ведомая котом долпа дошагала до селения и уже двигалась по людной, уставленной лотками с всевозможной утварью и товарами улочке. Во вторых, когда Такеда все обдумал, взвесил и уже открыл рот, что бы высказаться, высказаться в тему: "Какая же это Шиобара, во имя всех ками?!", среди навесов торговцев и спешащих по своим делам простолюдинов растворились ехавший в седле мальчишка, Олури, убежавшая куда-то в сторону лотка кукольника и сам ронин, исчезнувший так мимолетно, словно когда-то был, а то и являлся, одним из синоби.
В третьих, Демон-У, для которого двое детей на спине не шли ни в какое сравнение с тяжело вооруженным и бронированным седоком, начал задорно гарцевать, все более косясь на вспотевшего и покрытого дорожной пылью всадника. Жеребец косился с таким злорадным ехидством, словно собирался не только громко заржать, насмехаясь над превращенным в пехотинца тяжелым кавалеристом, а при возможности еще и усесться сверху ему на плечи, что бы на сей раз Хидэтада нес его к бодрой рысью к неведомо где затерявшейся Шиобаре. Такеда ответил коню спокойным и многообещающим взглядом, словно говорящим: "Насмехайся-насмехайся! Придет война - попросишь хлеба! А на счет того что бы меня оседлать - даже и не мечтай!"
По этому, когда смешно одетый нанбан посмотрел на него и изрек мудрую, в общем-то, мысль, не потеряются ли с таким трудом найденная девчонка и кот, Хидэтада вздохнул всем телом. Он подумал, что кота, вообще-то плевать, но раз уж он дорог все той же девчонке, то придется озаботиться поисками и рыжего хвостатого мурлычущего субъекта, к которому тем более привязан ронин. Еще раз вздохнув, кавалерист вручил нанбану поводья крайне злорадно оскалившегося Демона и произнес:
- Держи-ка его покрепче, святой человек. А если он будет кусаться - сам его укуси!
После чего, Такеда словно бурав ввинтился в толпу, расталкивая нерасторопных простолюдинов рукоятью нагинаты и озираясь в поисках Олури и кота, рассудив что ронин никуда не денется, не детя все же малое, вернется…

(и Далара)

Тот, кто назвал себя Катсукесуми, спустился к поляне, но не спешил на нее выйти. Скрываясь в подлеске, пристально наблюдал прищуренными желтыми глазами за толстяком-тануки, что улегся под криптомерией, облепился с ног до головы зелеными листиками и делал вид, что его тут нет, за невысокой девушкой, что деловито хлопотала вокруг костра, помешивала в котелке длинной деревянной ложкой. В воздухе переплетались ленты запахов – еда, дым, перегар и мускус, не пахло только женщиной. Катсукесуми усмехнулся мыслям.
И - раздвинув ветки кустов – шагнул к костру. По-хозяйски уселся, даже не подумав поприветствовать оборотней. В янтарного цвета глазах отразилось пламя, зрачки сузились в тонкую линию.
В густой листве над поляной раздался едва слышный шорох. Качнулось несколько маленьких веток. Потом на траву обрушилось что-то в ворохе листьев. Встало, отряхнулось и оказалось девушкой в такой яркой одежде, будто зажгли второй костер. Она обвела взглядом поляну, издала смешок и уставилась на Катсукесуми.
- Чего принесло? – нелюбезно буркнул тот, запустил пальцы в спутанную шевелюру, подергал, вдруг получится привести в порядок.
Безуспешно.
- Ну ты как всегда, сама вежливость, - съязвила незнакомка. - И аккуратность тоже. Дело есть.
Ее собеседник лениво зевнул, не трудясь прикрыть лицо рукавом; блеснули крепкие зубы.
- Излагай.
Черные глаза стрельнули в сторону девушки у костра и тануки с его листиками.
- Разговор только к тебе. И нечего скалить зубы.
Катсукесуми неохотно поднялся, прошел мимо огненной гостьи к берегу недалекого ручья. Не оглядывался, знал – она все равно пойдет следом. Раз явилась, теперь не отвяжешься. Он сорвал стебелек еще не пожухшей травы, сосредоточенно пожевал, выплюнул, сморщившись.
- Ну, если ты потревожила меня попусту... – без угрозы произнес он.

(with Bishop)

Позади фыркнули.
- Ты невероятно грозен сегодня. Неужели еще слишком тепло?.. - было ясно, что ответа она не ждет.
Она забралась в заросли высокой травы и стала бродить там, водя руками по стеблям. На лице появилось полумечтательное выражение.
- Есть четыре времени года, - начала она нараспев, будто читала стихи. - Есть четыре времени суток. Есть четыре стороны света. Есть четыре окончания у иероглифа "десять"...
- А еще есть значение «смерть» у иероглифа shi, - оборвал ее излияния Катсукеуми.
Девушка в красном остановилась посреди травы, утопая в ней, похожая на большой яркий цветок.
- Такое тоже есть, - согласилась она. - Только я про цифру "четыре". Нас всегда было четверо, и это меня тревожит.
Ветер гнал по траве желто-зеленые волны. Катсукесуми нахмурился, сосредоточенно высчитывая в уме.
- Тебя тревожит, что нас было четверо? - уточнил он.
- Меня тревожит, что теперь нас трое, - пояснила она с тяжелым вздохом. - И я не помню, как звали четвертого.
Складка между темными бровями стала глубже. Катсукесуми раздраженно ударил рукой по метелкам высокой травы, во все стороны полетели легкие семена. Он поймал одно, огляделся по сторонам, взглянул на небо.
- Синий...
На листья кленов.
- Красный...
На рукав собственной одежды.
- Белый, - произнес Катсукесуми с сомнением. - Чего не хватает?
- Зеленый, фиолетовый, желтый... Могу всю радугу перечислить, толку-то.
Яркая одежда снова замелькала среди травы, разметая ее в стороны. Пальцы раздраженно теребили жесткие стебли.
- Не мельтеши, - попросил собеседник. - Откуда тебе запомнить имена - с твоими птичьими...
Он неожиданно замолчал.
- С хозяином дождя я виделся совсем недавно. Его имя я помню... А вот... давай так. Кого не помнишь ты?

деревня Долина глициний

Услышав шаги, Мицуке поднял голову, лишние свидетели ему совсем были не нужны. Но лишний свидетель – из «аристократов в затруднительном положении», сейчас таких что в столице, что в округе, что в любой провинции пруд пруди, - не торопился кричать «караул» и звать стражей порядка. Посмотрел пустыми глазами, что-то пробормотал неодобрительное (Мицуке не расслышал, но при его виде еще никто ничего одобрительного не говорил), развернулся и ушел. Чтобы не искушать судьбу – вдруг кликнут стражников, если такие найдутся? – бродяга завернул монеты в платок и поднялся на ноги.
Раздобыть денег на куклу девчонке (и что они ему сдались обе, кто бы объяснил?) – легче, чем саму куклу. Как оказалось.
Мицуке напряг память. Дома осталось, кроме брата, которому хватило мозгов никуда не убегать, остаться в семье, жило еще три младших сестры. Старшая из них... ну хоть на голову встань, а не вспоминается, чтобы Аканэ с чем-то еще играла, кроме укороченной нагинаты и метательных ножей-кунаев. А жизнью младших Мицуке особо не интересовался.
Торговец нахваливал кукол. Ронин маялся желанием прирезать и этого разносчика – только чтобы заткнуть его излияния, - затем плюнул, ткнул пальцем наугад.
И попал... В общем, на косоде, конечно, тоже хватило, даже осталась пара монет. За одежду захотели больше, чем она того стоила, но взглянули на покупателя – и чуть не отдали совсем без оплаты

(и Бишоп, разумеется)

- Как я могу сказать, кого не помню, если я его не помню? – подняла брови девушка. – Лучше я скажу, кого помню. Тебя, разумеется, иначе не пришла бы. Еще помню нашего синего друга, который все куксится, что я у него отобрала время...
Катсукесуми высказал предположение: если бы у него отобрали время, он бы тоже дулся на весь белый свет.
- Ну хорошо, а я - помню тебя и помню хозяина дождя. Говорю тебе - кого-то не хватает.
Он снова раздраженно хлестнул рукой по траве.
- Это я тебе говорю, что кого-то не хватает! – яростно возразила девица, топнув ногой. Правда тут же успокоилась и приложила руку к губам в раздумье. – Ты, между прочим, тоже каждый раз отбираешь у меня время, я же не дуюсь... Мелкие пакости не в счет. А вот кто отбирает время у тебя?
Катсукесуми открыл рот, но имени в памяти не сформировалось; попробовал еще раз - с тем же результатом.
- Аотатсу? - растерянно предположил он, тряхнул спутанной гривой волос: нет, не то. - Я... я не помню.
Огненно-красное кимоно скрылось в траве, а через мгновение сидящая скрестив ноги девушка руками разгребла стебли в стороны. Немного встрепанные и как будто наэлектризованные волосы цеплялись за растения. Случайно склонившийся цветок казался вплетенным в прическу.
- То-то и оно. Думаю, дождевик тоже не помнит. Ни имени, ни внешности, ни ощущения, ни голоса. Что делать будем?
Катсукесуми расхаживал из стороны в сторону - словно метался по клетке; слишком длинные рукава белого в серых полосах грязи хитатарэ* задевали траву. Потом неохотно сказал:
- Спросим.
- Кого ты собрался спрашивать? Если тех, кто повыше, так у них самих бедлам и разброд.
Катсукесуми горько вздохнул.
- Иногда полезно поговорить и с обычными звездами, - сказал он, уселся в траву, сорвал несколько стебельков, разгладил на ладони. - Или с ветром. Или с водой.
- Ну, такие разговоры больше по твоей части. Так что ты и разговаривай.
Девушка опять вспорхнула на ноги.
- Кстати, здесь-то тебя как зовут? Два имени забыть сложнее, сам понимаешь.
Ее собеседник сдул с ладоней остатки золы.
- Вспомнишь, - пообещал он. - Если посмотришь на то, что ты любишь больше всего.
Она вдруг захохотала, заливисто, во весь голос. Волосы выбились из прически и разметались по плечам. Отсмеявшись, она проговорила:
- Как ты любишь эти игрушки! Два варианта, но первый не про тебя, значит... Катсукесуми.
Он зажмурил желтые с вертикальным зрачком глаза, подставляя лицо солнцу.
- Вот видишь, - промурлыкал лениво. - Думать не так уж и сложно...
- Кто бы говорил, - надула губы девица, но в глазах все еще плясали задорные огоньки.
Она хотела было сказать что-то еще, даже рот открыла, но вместо этого принялась срывать цветы и вить из них венок, мурлыкая себе под нос. Закончив, она водрузила венок на лоб Катсукесуми.


* хитатарэ - сначала одежда только для дома, типа пижамы, потом - верхняя одежда, часть кирагину; как правило - одного цвета и типа ткани со штанами-хакама. Без запаха, боковины не сшиты. Рукава сначала были узкие, потом были сделаны более официальные - широкие.

(Далара+Китти+Рейтар)
На лотке оказалось столько всего манящего и волшебного, что у Олури потекли слюнки и разбежались глаза. Она медленно пошла вдоль выложенных на всеобщее обозрение сладостей (хорошо хоть, теперь можно было смотреть на них, не подпрыгивая, как в последний раз, когда они ездили на большой праздник). Все хотелось потрогать руками, а еще лучше тотчас запихать в рот. Ногу что-то задело, девочка посмотрела вниз и увидела кота, полным безмолвного укора взглядом смотрящего на нее. Коту досталось несколько поглаживаний, и Олури опять отвлеклась на дивные запахи и цвета невероятного богатства, разложенного перед ней.
Такеда ворвался в толпу, как кабан в камыши, он расталкивал простолюдинов нагинатой, вертел головой, стараясь поверх голов и плеч рассмотреть девочку, одетую наряднее чем обычно одеваются крестьянские дети. Он крутился около лотка кукольника, но никого похожего не увидел. Мало того, сам торговец, на вопрос, проходила ли тут только что нарядно одетая девочка лет пятнадцати, лишь развел руками, ответив, что если не считать таковой 75-летнюю старушку, мать сельского старосты, никто больше к его товару не приценялся и не рассматривал его. Словно опровергая его слова, красивая девушка в черном кимоно с оранжево-красным поясом приблизилась к лотку, позванивая монетками, сжимая их в кулаке и поинтересовалась:
- День добрый, почтенный. Сколько вы желаете за вот эту куклу?
Естественно торговец тут же расцвел и начал расхваливать свой товар,
Напрочь игнорируя верзилу в полном доспехе, проявляющему такой подозрительный интерес к совсем еще юным девушкам, почти что детям. Хидэтада скрипнул зубами, но смолчал, продолжая озираться по сторонам.
Кот, которому надоели постоянные попытки наступить на роскошный рыжий хвост, забрался на ближайший забор и взирал оттуда. Понял, что глупое человеческое существо не вразумить. Олури продолжала, открыв рот, разглядывать выложенное на прилавке. Торговец начинал беспокоиться и не сводил с нее глаз, наверное, боялся, что эта странная хорошо одетая девочка без спутников что-нибудь украдет. Она уже хотела сказать, что не собирается ничего красть (наглая ложь, но ему-то об этом знать незачем), когда кто-то грубо схватил ее за рукав. Развернули. В ноздри ударил запах спиртного.
- Какая на тебе красивая одежка! Где твои родители, девочка?
Олури состроила обиженную мину.
- Здесь.
Мужчина присел и теперь смотрел на нее снизу вверх.
- Хочешь что-нибудь сладкое, да? Дядя может тебе купить. А если пойдешь, со мной, получишь очень много всего интересного.
- Никуда я не пойду!
Олури шатнулась прочь, но страшный незнакомец вдруг выпрямился и крепко схватил ее. Девичьих силенок явно не хватало, чтобы вырваться, да и врезать никак – держат как дикого звереныша, не достанешь.
Хидэтада в очередной раз оглядывался, надеясь увидеть прическу или часть рисунка на кимоно, в которое была одета Олури, но девчонка как сквозь землю провалилась - скорее всего потому что была мелковата ростом, а толпящиеся на площади торговцы и покупатели изрядно возвышались над ней. Такеда уже начал потихоньку закипать - шум и толкотня рынка злили его, а больше всего злила беспечность, с которой Олури исчезла в неизвестном направлении и своя собственная нерасторопность, из-за которой он не успел помешать взбалмошной соплюшке. В довершение всему, кто-то наступил кавалеристу на ногу, и чьи-то умелые руки попытались срезать кошель с деньгами, висящий у пояса Такеда. Десятник очень не хорошо оскалился, как это так, его пытаются ограбить среди бела дня. Его - участника трех больших сражений и доброй полусотни мелких стычек, пытаются облапошить как какого-нибудь сельского олуха?! Тут же широкая лапища кавалериста накрыла обхватывающую его кошель ладонь и сжала ее, раздался короткий хруст, длинные тонкие пальцы обмякли, а чей-то высокий голос взвыл в толпе, совсем рядом. Коротко рыкнув, немногим хуже разозленного тигра, Хидэтада воздел над головой нагинату с жутким свистом рассекаемого клинком воздуха, завертел ею над головой и двинулся вдоль лотков, заорав на всю площадь:
- Где моя хозяйка, вы, плебеи неумытые?! Ложись, сволочи! Разбежись, корявые! Поубиваю к Янь-ло всех и родовых имен не спрошу! Где Олури-химэ, куриные души?!

Народ, не будь дураки, подались в стороны, спеша убраться подальше от рассерчавшего воителя. Никому не хотелось лишиться головы или какой другой части тела. Возникла суматоха. Не пытались сбежать лишь торговцы, они стойко защищали с таким трудом завоеванные места. Через несколько секунд толпа значительно поредела, и стало можно разглядеть коренастого мужичка средних лет в тускло-синем косоде и явном подпитии. В его руках, тщась вырваться, билась тоненькая девчушка.
Торговец опять зацокал - точно белка. Горько вздохнул.
- Ну хоть еще два мона надбавьте! Она не ветшает, она очень древняя. а потому - ценная!
- Один мон. - Девушка принялась отсчитывать деньги. В тот момент, когда она протянула торговцу нужную сумму, за ее спиной раздался рев, способный принадлежать только самураю или демону. И судя по страху окружающих - демонами даже не пахло. Заполучив куклу, Рыжая оглянулась - теперь и ей самой было интересно, где Олури. Увиденное ее напугало, но не слишком - сейчас тот самый крикливый самурай отрежет негодяю голову и все будет отлично. Девушка выступила вперед и оказалась почти рядом с Хидэтадой.
Десятник увидел коренастого и простоватого на вид мужичка, схватившего Олури и сощурился еще более пакостно, так что его глаза выглядывали в узкую щель век, словно лучник из бойницы осажденного замка. Несколькими длинными прыжками, Такеда метнулся к коренастому в синем косоде и широким взмахом, раскрутив нагинату над головой, хлестнул ее утяжеленным подтоком над головой девчушки, попав точно по голове мужичка. Громкий треск удара слился с коротким свистом и гулким падением недостаточно летучего подпитого субъекта, над которым через секунду вырос кавалерист, уперев острие нагинаты во впадинку между ключицами потерявшего сознание мужичка. Было ясно - достаточно неловкого движения лежащего, или малейшего желания десятника и коренастый отправится в гости к предкам быстрее, чем сможет вздохнуть.
- Олури-химэ, с вами все в порядке? - Хидэтада внимательно взглянул на девочку. - Он ничего вам не сделал? Не обидел вас?
Та стояла несколько бледная, но в глазах уже не было страха.
- Хотел обидеть, только не успел. Говорил что-то про чайный дом и «хорошее пополнение». А вы, - Олури перевела восхищенный взгляд на Такеду, - вы так красиво и быстро все сделали! Я хочу тоже так уметь.
Рыжая еще приблизилась. Нда, раньше она не сочла нужным задуматься о том, с чего бы незнакомой даме дарить девочке куклу. Но обстановка предполагала какие-то объяснения - иначе и Рыжую запишут в похитители. Наконец, уже подойдя и протянув Олури куклу, кицунэ сбивчиво промямлила что-то про "Мицуке-сан очень просил меня выбрать для вас", и поспешно скрылась в заново сгущающейся толпе.
От этого неожиданного подарка девочка обалдела окончательно. Она лишь хлопала глазами и недоуменно смотрела то на куклу, то на Хидэтаду, то вслед одетой в черное незнакомке. С гортанным мявом кот снялся с забора и очутился у ног Олури. Разве что не зашипел вслед дарительнице.

(те же трое)

- Ваше желание - закон, Олури-химэ. - Кавалерист смерил презрительным взглядом все еще валяющегося без чувств мужичка и глубоко задумался, что же с ним делать. С одной стороны - он покусился на честь особы, которую доверено защищать, но с другой, пачкать лезвие нагинаты кровью вот этого... Хидэтада скривился еще больше и задумался еще сильнее: будь все дело в лесу или на дороге между деревнями, где нет никого, этот "любитель маленьких девочек" моментально лишился бы своего "хозяйства", так что никогда уже ни с одной маико не смог бы иметь каких-либо контактов, кроме сугубо деловых. Но устраивать экзекуцию под взглядами доброй трети жителей деревни, при том что неудачливый похититель скорее всего родом отсюда же, десятник рискнул бы лишь в случае, если бы за спиной стояла готовая к бою полусотня бравых кавалеристов, а еще лучше - усиленная хотя бы двумя десятками конных лучников. Взвесив все "за" и "против", Такеда прошипел в лицо потихоньку приходящему в себя мужичку:
- Будет тебе наука на следующий раз - думать сперва той головой что на плечах, а не той, что в фундоси, свинячий ты выкидыш! После этих слов Такеда выпрямился, мгновенно распорол верхнюю и нижнюю одежду на лежащем, бритвенно острым клинком верной нагинаты, остановив его четко напротив скрытого фундоси "достояния" неудачливого похитителя, а когда тот испуганно пискнул, обрушил на голову лежащего чуть менее сильный чем в прошлый раз, удар подтока. Мужичек тут же снова обмяк, теряя сознание, а кавалерист присел на корточки перед неподвижным телом и извлек из небольших ножен на поясе короткий походный нож. Задумчиво хмурясь и бурча под нос чередование слогов, чтобы ничего не забыть, Хидэтада хираганой нацарапал на лбу мужичка слово: "Насильник", после чего вытер лезвие ножа об одежду лежащего. Еще более угрюмо покосившись на него и располосовав на мелкие кусочки низ косоде коренастого и его фундоси, так что пьяница ничем кроме ладоней не мог прикрыть свой срам, когда придет в себя, Такеда поднялся в полный рост и еще более угрюмо и многообещающе, словно бойцовый пес, покосился на стоящих и толпящихся вокруг простолюдинов. Взгляд десятника сулил море неприятностей любому, кто рискнет хотя бы криво посмотреть на него или доверенную охране девочку, не говоря уж о том, что ожидало бы того, кто рискнул бы проявить непочтительность или, береги его ками, обнажить оружие.
- Если кто-нибудь тут еще захочет рискнуть - попробуйте! - Проворчал Хидэтада как кот, увидевший жирную мышь. - "Улыбка Вечности" уже несколько дней не пила крови, проголодалась и я с радостью напою ее здесь, если найдется еще хоть один столь же глупый и верящий в свою безнаказанность плебей.
Еще раз окинув предельно подозрительным взглядом притихших крестьян и торговцев, кавалерист поудобнее перехватил нагинату и развернулся к Олури, с удивлением увидев у нее в руках роскошную и дорогую куклу, которой до того, Такеда готов был поклясться, у девочки не было. Подойдя к ней, десятник спокойно произнес. - Откуда у вас эта кукла, Олури-химэ? Разве пристало девице вашего сословия и рода заниматься воровством?
Сначала до ее сознания дошли слова «сословия и рода», на что она тут же возразила, что не такое уж великое сословие у приемной дочери деревенского старосты, а уж про род и говорить нечего. Потом уже разобралась, что спрашивают о кукле.
- Я не украла. Как вы могли такое подумать, Такеда-сан? Мне подарила та красивая женщина, сказала, что ее попросил Мицуке-сан, а потом быстро ушла.
Девочка прижала куклу к груди, всем видом показывая, что отбирать бесполезно – не отдаст ни за что.
- Мицуке-сан? - Такеда удивленно округлил глаза, про себя сравнивая стоимость куклы с потрепанностью одежды ронина и прикидывая, как он мог так ошибиться в давшем согласие помогать ему только ради денег Мицуке, при этом дарящем такие дорогие подарки. Откровенно удивленно, Хидэтада попытался почесать затылок, совсем забыв что этой рукой сжимает древко нагинаты и еле-еле успел остановиться, чуть не сбрив себе ухо.
- Ну, если это подарок от Мицуке-сана, тогда другое дело, Олури-химэ. Я ничего не имею против, только очень прошу вас впредь не вести себя так безрассудно. Мне поручена ваша охрана и сопровождение, ваши родственники очень волновались о вашей безопасности и думаю не без повода, так давайте же сделаем все, что бы вы живой и здоровой предстали перед радостным взором моего Господина и вашей родни. Если хотите что-то купить, или куда-то пойти - скажите мне. Я куплю вам то, что сочтете нужным, или буду сопровождать вас, Олури-доно.
Десятник вежливо и коротко поклонился, боковым зрением осматриваясь, что бы в случае нападения заметить резкое движение даже когда смотрит на девчонку.

Надо сказать, не самый предпочтительный получился вариант. Конь уставился на португальца настолько злорадно, что, казалось, решил подтвердить свое демоническое имя, которое священник успел услышать от владельца. Португалец ответил взглядом хотя и спокойным, но гораздо более дерзким, чем положено смиренному служителю Божьему. Разумеется, Демону-У это не понравилось и он, выполняя предсказания своего хозяина, попытался тяпнуть зубами за державшую поводья руку. Однако, как известно, кто предупрежден – тот вооружен, и Андрео отдернул служащую мишенью конечность. Конь крутнулся за ней, слегка напомнив большую юлу явно неправильной формы.
Священник рассудил, что позволение кусать коня включает в себя и иные формы воздействия и подставил под зубы черной бестии свой посох. Конь, надо сказать, из принципа попытался перегрызть палку, но потом понял, что это все-таки не сено и недовольно выпустил ее из зубов. Иезуит и скакун вновь уставились друг на друга, и неизвестно, чем кончилось бы дело, если бы в этот момент над рынком не разнесся громовой голос Хидэтады. Оба соперника, забыв о своей борьбе, уставились туда, и, кажется, подумали примерно одно и то же – «никак, крыша поехала». Самурай вращал оружие над головой и орал на весь рынок. Вскоре. однако, обнаружилось, что это было не зря. Демон-У и отец Андрео следили за дальнейшим развитием событий со всем вниманием.
- Так тому мерзавцу и надо, но дикие, однако, нравы, - пробормотал про себя священник. – Будем считать, что десятник – орудие правосудия Божьего. Главное, чтоб большой драки не вышло.
Однако желающих связываться не нашлось.

В единственной на всю деревню маленькой гостинице – питейное заведение по совместительству – из двух имевшихся комнат одну кто-то занял. Мицуке заинтересовался: а вот если бы кого-то другого послали с этим поручением, ему бы так же повезло? Потом сообразил – а его никто и не посылал. На всякий случай дал одну из двух оставшихся монет в задаток, растолковал, как выглядит девочка и ее спутники, рассудив, что Хидэтаде хватит здравого смысла посторожить дверь, а чужеземный монах сам сказал, что уповает на своего господина. За себя Мицуке не тревожился, ночи еще теплые, в крайнем случае поспит в чьем-нибудь сарае или напросится переночевать внизу, на первом этаже.
Хозяин напомнил про праздник, Мицуке притворился, что не понимает. Хозяин попытался втолковать молодому крепкому дубу (осторожно, так как юный дуб был вооружен мечами) суть вопроса, Мицуке поглупел на глазах. Хозяин в лоб сообщил, что комнаты нынче дороги, Мицуке ответил, что все вопросы ни к нему, а к...
А потом – они услышали глас богов... одного бога – только у одного голос мог походить на раскат грома в бурю. Только неизвестно, знает ли Сусаноо-но микото те слова и выражения, что громыхали сейчас на улице. Впрочем – возможно, что знает, учитывая его репутацию.
Следом за любопытными ронин вышел наружу. Повелителя грозы и бури временно замещал вооруженный нагинатой Хидэтада.
- Ну и глотка! – восхитился Мицуке, подталкивая локтем хозяина. – Вот с ним и будешь обсуждать плату за комнату.
Вмешиваться в сражение он не стал – Такеда сам справился, - заинтересовался, когда тот вынул нож и занялся выводить на лбу поверженного врага какую-то надпись. Так вот кто тот безграмотный писарь, что привязал разбойников к дереву. Любопытно, сейчас он тоже ошибется или все сделает правильно? А еще любопытно, откуда девчонка раздобыла желанную куклу? Купленная им до сих пор завернута в фуросики вместе с новой одеждой. Ну что ж, будет у Олури две игрушки вместо одной... хотя немного жаль, что кто-то успел его опередить.
Ронин подождал, когда стихнут волнения толпы, подошел к спутникам, кинул взгляд на коренастого мужичка, который то ли не вернулся в сознание, то ли притворялся. Мицуке хмыкнул, прочитав надпись. Что ж, Такеде виднее... В конце концов, раз уж не получилось задуманное - наверняка слабак*.
- Там в гостинице, - он кивнул на хозяина, что все еще топтался у дверей заведения, - имеется комната. Но только одна.
Чиру потерся о его ногу, как обещание, что не бросит хозяина и придет в холодную ночь согревать своим телом.
- Это мы еще увидим, - сказал ему Мицуке.

***
* okasu "насиловать" и akasu "терять силы, слабеть", написанные хираганой, отличаются только первым, очень похожим значком. Легко перепутать.

(и плем.. и СонГоку)

Дайме и его спутник сидели в комнате для отдыха и одевались, вернее, позволяли одевать себя, дайме избрал для себя кимоно красного цвета, на котором белели редкими пятнами белоснежные бабочки, и теперь он восседал на подушках, и ожидал когда миловидная прислужница закончит укладывать его волосы, веер снова был у него в руке, и он лениво обмахивался им, в комнате всё также стоял столик с легкими закусками, и играли молодые музыканты. С молодым «племянником» тоже занимались слуги, но там успехов было меньше.
Гораздо меньше, о чем свидетельствовали приглушенные и чуть ленивые попытки мальчугана отбиться от банщиц, смех прислуги и советы держать крепче, пока не убежал. Его уже сумели уговорить, что приличествующая его положению одежда его не укусит, и теперь расчесывали спутанные и совсем не по-детски отросшие волосы.
Наконец, последняя прядь в причёске князя была уложена. Акаихигэ поднялся.
- Который уже пошёл час?
- Час Крысы господин.
Дайме на мгновение задумался и проговорил:
- Я желаю чуть-чуть подышать ночным воздухом, перед ужином с Кантаро-саном, проводите меня к воротам, я хочу посмотреть на спящий городок…
Банщица склонилась в поклоне и показала на дверь.
- Как вы пожелаете господин, прошу за мной,
- Нобору, ты можешь не сопровождать меня… вижу, у тебя есть не законченные дела здесь

***

Дайме стоял у раскрытых ворот и обозревал окрестности, четверо его телохранителей молча стояли сзади, внезапно, его внимание привлёк быстро приближающийся огонёк, очень скоро показался молодой паренек, который бежал с факелом к дому.
- Там! Идут! – прохрипел задыхающийся гонец, добежав до даймё он повалился на колени
- Кто идёт? – голос дайме был спокоен как мельничный пруд
- Воины!!! Прямо по дороге!!! Человек сорок! Надо предупредить Кантаро-саму!
- Не надо, лучше покажи мне их
- Но… они же…
- Они идут, открыто, не так ли? Значит, нападать они не будут.
Паренёк замялся.
- Пойдём же! – Акаихигэ махнул веером и первым шагнул из ворот.
Телохранители тотчас тронулись вслед, двое последовали за князем, а ещё двое ловко подняли коленопреклоненного парня и поставили его на землю.
- Показывай путь!
Парень с сомнением подчинился и повёл сиятельного князя ко вторым воротам Шиобары, они успели как раз вовремя, отряд воинов подходил к воротам, их действительно было довольно много, первыми на красивых, откормленных конях ехало десять конных самураев, за ними шли воины вооруженные мечами и луками, их было почти две дюжины человек, а центре шли воины вооруженные необычным оружием – мушкетами, варварским оружием огромной разрушительной силы, всю эту колонну сопровождали несколько человек носильщиков, которые замыкали колонну войск. Мушкетёров было совсем мало, всего шестеро, но уже это показывало, дайме Акаихигэ куда как близок к самым возвышенным покоям власти.
- Вот и моё маленькое подкрепление – на лице аристократа заиграла улыбка, - как раз во время…

Несение караульной службы - дело муторное и безнадежное, к каковому выводу пришла троица, поставленная охранять ворота... да какие тут ворота, одна видимость. Частокол, скрепленный полосами бамбуковых листьев и веревками, не устоит не только перед армией, но и перед захудалым отрядом. Два столба, перекладина да обязательная дощечка с призывом всем путникам в исполнение приказа сегуна предъявлять на заставе надлежащим образом выправленные документы, удостоверяющие личность. Три стражника жарились на осеннем солнце, лениво переругивались и черной завистью завидовали своим товарищам, которым повезло дремать в тени навеса. Спор шел принципиальный, считать или нет (а следовательно, спрашивать или нет цель визита и документы) путниками тех, кому по делам приходилось отлучаться по делам в другой город или просто соседний лес? Всех этих людей они знали в лицо, если не по именам. Разумеется, времена нынче страшные, но так всегда бывает после большой войны, что тут удивительного?
Но сегодня проверяли чуть ли не всех подряд, даже местного кузнеца, которого знала вся Шиобара плюс окрестности. В гооде знатный гость, не грех подсуетиться.
Высокого самурая в дорожной накидке и широкополой соломенной шляпе-амигаса стражники заметили издалека и долго не могли разобрать, что же он несет в руках, лишь потом разглядели, что биву.
- Ну и ну... - проворчал Киичиро, самый младший из троицы. - Меч за поясом, а на плече дорожная сумка, как у монаха! Будь он бива-хоши, так одет не по порядку, ну а если он самурай, то зачем ему сума?
- Знаешь его?
- Вижу впервые в жизни...
Подозрения окрепли, когда незнакомец даже не повернул головы к табличке, и короткого пренебрежительного взгляда не бросил; толи не умел читать, то ли не считал нужным обращать внимание на досадные мелочи.
- Эй вы! - сорвался на высокие ноты Киичиро, которого подталкивали локтями, понуждая проявить характер. - Остановитесь!
- Именем сегуна! - поддержал его второй стражник, не придумав фразы получше.
- Но не именем хозяина этих мест? - усмехнулся пришелец.
Он склонил голову к плечу, как будто прислушивался; на крупных четко очерченных губах заиграла тень улыбки. Стражники выставили перед собой копья, но незнакомец остановился, только когда на шум из-под навеса выбежал начальник караула, на ходу вытаскивая из ножен меч. Почувствовав у горла прикосновение холодного, острого, как бритва, металла, странный путник был вынужден подчиниться.
- Назовите себя! - потребовал начальник караула.
Самурай по-прежнему улыбался своим мыслям; стражникам показалось, что он вот-вот сделает еще один шаг, последний в своей жизни, потому что тогда меч наверняка распорет ему горло. Старшой поспешно отодвинул клинок, заглянул незнакомцу в лицо, затененное широкой шляпой, и попятился, встретившись с путником взглядом. Никогда еще он не видел у людей таких глаз, разве что у новорожденных котят и щенков, - голубовато-серых, безмятежных, по-детски незрячих к бедам окружающего мира.
- Я - Иэмон с мыса Данноура, - произнес незнакомец, как будто повторял заученную давно фразу или повторял за кем-то невидимым. - Услышал, что господин Акаихигэ любит игру на биве, и осмелился предложить ему оценить мое умение. Расступитесь.
Онемевшая стража не посмела его остановить.

Тот, кто назвал себя Катсукесуми, достал из-за пазухи квадратный лоскут разноцветного шелка, расправил перед собой на земле; пять отполированных рекой плоских камешков сойдут за тарелочки. Щепотка земли, растертый в пыль сухой лист, монетка и капля воды, а на пятом камешке – ничего. Катсукесуми переплел длинные пальцы, опустил ресницы. Запах сухой травы и поздних осенних цветов вместо благовоний, царапины палочкой на земле вместо триграмм. Басовито мурлыкая заклинания, Катсукесуми ждал, с какой стороны придет ветер; он был терпелив, хотя к тому времени, как по луговой траве прогулялась волна, уже почти решил сбегать и попросить у шамана или его спутников бумагу, чтобы наделать амулетов для вызывания ветра.
Сначала ему послышался топот копыт – будто из леса вниз по склону промчался табун, затем шорох травы наполнил шипение волны, набежавшей на берег, а потом ветер взвыл, точно конаки-джиджи*. Катсукесуми вздрогнул, открыл глаза.
- Вот оно как...
Пространство вокруг него было усыпано алыми кленовыми листьями.
- Грядет великая смута, - озабоченно пробормотал себе под нос гадатель, запрокинул лицо к небесам. – Ну, чего вы еще придумали?
Услышал за спиной удивленный вздох, смел рукавом разложенный предметы, оглянулся. Невысокая девочка с острым носом торопливо поклонилась ему.
- Бьякко-сама, а я думала, для гадания нужны особые места, - застенчиво произнесла лисичка. - Старые храмы, пещеры и кладбища... и обязательно нужно гадать ночью или на закате.
Катсукесуми отмахнулся пыльным рукавом.
- Это – чтобы посторонние не мешали. Пустяки.
Девушка осмелела, заглянула ему через плечо.
- Что ты видишь? – полюбопытствовал Катсукесуми.
- Ничего...
Он со вздохом снял с себя забытый венок, напялил на голову лисички.
- Ну что, готова еда?

***

*конаки-джиджи - чудовище из префектуры Токушима, напоминающее старика весом от пятидесяти до ста кан (от 188 до 376 кг). Подражая крику младенца, он заманивает добросердечных путников далеко в горы, а когда жертва поднимает на руки призрачного младенца, принимает свой истинный облик и расплющивает несчастного насмерть.

(и СонГоку)

Киичиро чуть не ляпнул, что такую подозрительную личность не то что к дайме, в чайный дом играть не пустят. И сказал бы, но старшие товарищи, увидев ошарашенное выражение лица начальника, на всякий случай оттеснили младшего за спины, пока чего не вышло. Старшой махнул рукой, мол, пропустите, и сам сделал шаг в сторону.
Поблагодарить хотя бы кивком головы, вместо поклона, самурай мог бы, но не стал, возобновил путь, переложив тяжелый инструмент из затекшей руки в другую. Стражники чуть-чуть успокоились, теперь у музыканта была занята правая рука, так что, наверное, у них будет шанс убежать, если он передумает и все-таки схватится за меч.
Кто-то попятился еще дальше, наткнулся спиной на Киичиро и от неожиданности выпустил копье, которое упало поперек дороги прямо под ноги путнику. Младший не сдержался и громко пискливо ойкнул. Растяпа, оказавшийся без копья, хотел дать ему подзатыльник, даже руку поднял, но по затылку будто дунул холодный ветерок, и рука непроизвольно прикрыла шею.
Самурай чуть не оступился, но успел остановиться прежде, чем перешагнул через выпавшее оружие.
- Уберите, - приказал он. - Это не меч и даже не нагината, но оскорблять его я не хочу.
Он помолчал, улыбка его стала шире.
- Я бы тоже хотел на это посмотреть, - весело добавил он.
Хозяин копья, тихонько выстукивая зубами неровную дробь, кинулся подбирать оружие. Он подхватил древко и отшатнулся в сторону, подальше от странного высоченного самурая, который, и в этом стражник уже не сомневался, водится с призраками. Ему казалось, что тяжелое дыхание заглушает даже громкий шорох гравия под ногами. Так заслушался, что чуть не столкнулся с Киичиро второй раз.

(И Сон...)

Сиятельный Акаихигэ предавался медитациям чтобы настроиться на нужный лад, перед ним лежала рисовая бумага, кисть и несколько баночек с разноцветной тушью, и множество скомканных и изорванных листов измаранных тушью, он хотел написать стихотворение или балладу, но мысль как на зло не шла в голову, вдохновения не было и в помине, и что бы он не начинал, всё было не так... ритм подкачал, размер не тот, всё было не так... даже музыка выходила мерзкая и недостойная такого небесного таланта как глава дома Тайра, но Акаихигэ был не из тех что легко бросает высокие искусства, поэтому он уже в который раз пытался настроиться на волну вдохновения. Стража, что охраняла покой господина, казалось даже не дышала, можно было услышать как летит муха, или дует ветерок...
Поэтому быстрый топот пяток по доскам услышали издалека; к господину подполз на коленях слуга, присланный от ворот дома.
- Там пришел бива-хоши, странствующий музыкант из Уэда, утверждает, что хочет предложить вам свои услуги. Прикажете прогнать? - протараторил слуга, уткнувшись лицом в пол и от себя добавил: - Какой-то он странный...
Акаихигэ медленно повернул голову на слугу, что трясся рядом смерил его взглядом, несколько раз обмахнул себя веером и проговорил, будто через силу:
- Странный... и хочет показать мне своё искусство... пусть пройдёт, я милостиво послушаю его игру.
Князь лениво махнул веером и прикрыл глаза.
Дальше веранды их все равно не пустили, велели сесть на землю перед открытыми створками дверей. Иэмон неторопливо достал из-за пояса меч, протянул суетливому слуге; в последнее мгновение самурай чуть было не сжал пальцы на ножнах, до того непривычно ему было расставаться с оружием. Рядом Самми, должно быть, готовил флейту, продувал ее и придирчиво осматривал. Иэмон подкрутил колки на биве, еще раз пробежал кончиками пальцев по туго натянутым струнам и достал из монашеской сумки дощечку-медиатор.
- Амигаса не хочешь снять? – засмеялся Самми.
Музыкант покачал головой.
- Что господин хочет услышать? – спросил он.
Дайме немного удивлённо посмотрел сначала на музыкантов, потом перевёл взгляд на склонившегося в поклоне слугу, несколько раз обмахнул себя веером, принял обычное выражение лица и проговорил:
- Сыграйте мне что-нибудь для поднятия настроения... что-нибудь из песен Восточных провинций.
Иэмон согласно опустил ресницы.
- Не вздумай... – едва слышно прошипел Самми.
- Не беспокойся, - улыбнулся Иэмон. – Я знаю и восточные песни.
Басовитому голосу хэйке-бивы вторила настроенная на тон выше гаку в руках их молчаливого товарища, Самми вплел в общий рисунок мелодию флейты.

Облака вскипают над далекими горами,
Полная осенняя луна прогнала дождь,
Воистину мирное время настало...

(В одиночестве, как ни странно это в прикле)
Все пропавшие возникали из-под земли, будто по воле Божьей. Сперва нашлась девочка, потом Мицуке. Теперь, наверное, еще мальчик-проводник отыщется…
Тем временем священник счел нужным двинуться в сторону своих спутников, хотя и не слишком близко – еще опять начнет махать нагинатой, кто их, язычников, знает. По крайней мере, теперь видно, что он грамотный, хотя, кажется, перо и бумага среди орудий письменности не на первом месте.
Демон-У после победы Хидэтады пришел в доброе расположение духа, видимо, это повышало его самооценку, и позволил подвести себя. Однако Андрео был на недостаточном расстоянии, чтобы расслышать слова Мицуке о комнате и священнику оставалось только гадать, что ронин сказал спутнику.
В голове иезуита промелькнула мысль, что надо таки выбрать время и поговорить со спутниками об учении Христа. Конечно, вряд ли он сразу достигнет успеха, да и из столицы уже глядят на веру косо, запрещая подданным принимать ее. Но когда запреты останавливали посланцев Божьих? Ведь он здесь не только для того, чтобы смотреть и слушать!

Выпустив пар в споре и помирившись, Дзирокичи с соседом все еще сидели под навесом и вели неторопливую беседу. Юные подмастерья затеяли возню с большими кухонными ножами. Хозяин мастерской время от времени опасливо косился на них, как бы не покалечили друг друга и добро не попортили. Дал бы по ушам, но мальчишки почти все сделали, почему бы не дать им порезвиться. По возгласам можно было судить, что один из них притворялся великим воителем Тойотоми Хидейоши, а второй, сосредоточенно поразмышляв несколько минут, вследствие чего на щеке остался явственный след грязного пальца, заявил, что тогда он будет Ода Нобунага. Так они и носились по небольшому открытому двору, взметая рыжую пыль голыми пятками.
Носились, пока один из них не наткнулся на посетителя. Хозяин лавки, занятый благородным делом подливания вина господину Даичиро, поднял голову, когда подмастерья вдруг смолкли. У входа во двор стоял молодой человек лет двадцати пяти в темно-синей одежде и из-под полуприкрытых век разглядывал лавку. Старший и более бойкий из мальчишек спешно бросил острое орудие забавы и подскочил к посетителю.
- Если вы хотите поточить меч, лучше нашей лавки не найти во всей округе, - звонко принялся расхваливать он.
Самурай посмотрел на него, потом оглядел весь двор и направился к господину Дзирокичи под навес. Второй подмастерье тотчас опустил полотнище занавески, отгораживая эту часть двора от посторонних взглядов.
- Мне нужно заточить меч. Сколько возьмете?
- Все зависит от металла, из которого он сделан, да и от степени изношенности.
Было продемонстрировано лезвие. У хозяина загорелись глаза, словно две свечки в темноте. Рассудив, что у человека с таким мечом должно быть много денег, хозяин заломил цену во много крат выше обычной. Глаза самурая еще больше сузились, и в них мелькнула угроза. Дзирокичи снизил цену вдвое. Клиент презрительно поджал губы; господин Даичиро принялся искать способ быстро покинуть своего соседа. Подмастерья подслушивали с живейшим интересом. Наконец, цена устроила господина буси, и меч перекочевал к хозяину лавки вместе с задатком. Остальное было обещано по окончании работы.
Едва клиент покинул пределы двора, как господин Дзирокичи обнажил меч, жадно исследуя его. Особо пристальному вниманию подверглись клеймо мастера и цуба. Последняя оказалась ничем не примечательной, а вот клеймо мастера заставило обоих соседей посмотреть вслед самураю.
- Думаю ли я о том же, о чем думаешь ты, Дзирокичи? – спросил сосед.
- Думается мне, что мысли наши схожи, - задумчиво проговорил хозяин лавки.
Хотели сначала отправить подмастерье, потом решили, что староста не будет слушать какого-то мальчишку, да и нельзя такому разгильдяю доверить важное дело, а потому к старосте отправился сам господин Даичиро. Не выдержав дольше одной минуты, Дзирокичи присоединился к нему.

Когда мелодия и песня закончилась, дайме мазнул взглядом по странным музыкантам, несколько раз обмахнул себя веером и проговорил:
- Вполне приемлемо... кто был вашим учителем? - дайме обвёл взглядом охрану.
Иэмон опустил руку с медиатором. Значит, "вполне приемлемо..."
- Едва ли господин слышал о Мими-наси Хоичи, - произнес он, надеясь, что флейтист смолчит. - Но мне выпала честь называть его учителем.
Флейтист оправдал надежды, но при этом его лицо стало не выражающим ровным счетом ничего, как у каменного изваяния.
Князь перевёл взгляд на веер и принялся изучать, как будто он нашёл на нём что-то новое.
- Никогда не слышал о таком... и где же он проживал? - дайме чуть отвлёкся от созерцания веера, и снова обратил свой взор на музыканта.
- Далеко отсюда.
Иэмон отложил медиатор и перебирал струны пальцами, звук получался очень тихий, напоминающий перезвон бубенчиков в храме.
- В Акамагасеки, что на западе от страны Ямато.
Аристократ потёр переносицу и продолжил.
- Нет, я не слышал о таком... я удовлетворен вашей игрой, и предлагаю вам показать своё искусство за сегодняшним обедом у управителя Шиобары, - Акаихигэ перевёл взгляд на листы бумаги, что лежали перед ним, и взял один из листков, особо густо исписанных тушью.
Флейтист и второй музыкант с бивой одновременно посмотрели на Иэмона, потом обменялись быстрыми взглядами. Оба кивнули. Самми убрал флейту, а Масанари ослабил хватку ловких пальцев на грифе. Ни один из них не сдвинулся с места, предоставляя Иэмону самому решать, как быть дальше. Тот неторопливо убрал медиатор-бачи в сумку.
- Господин очень добр, - признал музыкант, едва сдерживая смех, и согнул спину в поклоне; когда низко кланяешься, не видно выражения твоего лица.

- Нам нужно попасть на обед к управляющему, - негромко сказал Иэмон, предупреждая вопросы Самми, когда они оказались в отведенной им небольшой комнате. – Я чувствую, нам недолго осталось искать.
Он замолчал, услышав, как отодвигается перегородка; слуга принес его меч и спросил куда положить.

(и снова Сон)

Староста выслушал точильщика мечей и его соседа, на то он и староста, и погрузившись в размышления, что-то долго взвешивал в уме, вычислял и рассчитывал. Его решения ждали в почтительной тишине и облегченно вздохнули, когда наконец-то услышали:
- Тот человек...
Староста покачал головой, просители затаили дыхание.
- ...говорят, его услуги стоят недешево.
Хозяин мастерской по заточке мечей господин Дзирокичи и его сосед Даичиро обменялись радостными взглядами. Если бы староста хотел отказать, то сразу бы отрезал: «нет, не пойдет», а раз начал торг, то и дело на мази. Староста надул щеки, точильщик подтолкнул соседа локтем.
- Можно собрать деньги по домам, - высказал мысль Даичиро.
- Ну-у... не знаю... сейчас время сбора урожая... еще не все продали... – затянул староста.
- Пообещаем заплатить ему после осеннего праздника, когда у всех будут деньги...
- У кого же останутся деньги после праздника?
Сосед Даичиро робко подал идею, что рассчитаться можно не деньгами, а натурой. Едой, например. Такие бойцы, как тот молодой самурай, которого они видели в мастерской, должны хорошо питаться; едва ли он откажется, по нему сразу видно, что голодать он не любит.
- И у него наверняка есть женщина, - поддакнул точильщик.
Обсудили и этот вопрос, прийдя к выводу, что такой представительный господин не может долго обходиться без женского общества. Староста задумчиво пощипывал себя за край эбоши, заглаживая складку на ней.
- Часть платы можно дать подарками для его женщины, - удовлетворенно кивнул он в конце концов и переплел пальцы на животе, словно пояса уже не хватало, чтобы поддерживать объемистое брюшко.
Степенную беседу прервал запыхавшийся и раздувавшийся от гордости (послали с важным поручением!) мальчишка, сын бочара, с сообщением, что под мостом нашли мертвеца, и все напуганы, потому что раньше еще ни на кого не нападали среди бела дня.
- Неслыханное дело! – возмутился староста. – Поступим вот как. Пусть объявят о награде. Кто принесет голову разбойника, то получит пять мон. Кто приведет его живым, получит десять мон или один хики. И того самурая тоже надо нанять, мы пообещаем ему больше денег. Если кто-то опередит его, нам не придется много потратиться, если нет...
Староста сделал паузу и отдышался, он был тучен и не любил длинных речей.
- Раз его меч так хорош, как ты говоришь, Дзирокичи, этот самурай обязательно избавит нас от разбойников. В любом случае деревня окажется в выигрыше.

Два монаха неспешно приближались к Шиобара. Оба уставшие и голодные, особо не насытишься, питаясь дарами леса, они шли по дороге.
- Вы ведь в курсе святой отец, что Шиобара это не простое селение, - после долгого молчания разговор начал ямабуси, который решил попрактиковаться в своем знании латыни, поэтому весь последующий разговор между отцом Иоанном и Хирохата состоялся на латыни.
- Да, отправляясь сюда я попытался узнать об этом месте побольше. Это ведь курорт? – францисканец посмотрел в спину шедшему впереди японцу. Он был явно удивлен, что его спутник завел разговор на латыни, но постарался скрыть свое удивление, и как ни в чем не бывало продолжить беседу. Ему тоже надоело идти молча, а начать разговор первым он не осмелился. Особенно после событий прошедшей ночи, когда он во время своего дежурства уснул. О том, что произошло дальше, он даже не хотел вспоминать. И теперь чувствовал свою вину перед ямабуси.
- Да, это курорт, куда приезжают влиятельные даймё, что бы отдохнуть, - Хирохата повернул голову в сторону отца и улыбнулся, но эта улыбка не предвещала ничего хорошо. – Вы действительно надеетесь вести свои проповеди в Шиобара?
- Нести свет Божий мой прямой долг. Бог направил меня сюда, дабы свет истины озарил эту темную страну, - отец Иоанн перекрестился.
- Это может плохо для вас кончиться, - Хирохата уже не в первый раз пытался предупредить священника об опасности, что может грозить ему, если тот начнет свою бурную деятельность в Шиобара. Но священник был глух к его словам.

(вместе с Хикари)
Небольшой временной перескок – следующее утро.

Перегородка отъехала в сторону, и в образовавшийся проем ступила юная девушка, одетая в усыпанный мелкими цветами небесно-лазоревый комон*. В руках она несла поднос с набором для сакэ и небольшой миской, в каких обычно подают лапшу. В сложной высокой прическе девушки звонко позвякивали вплетенные украшения с подвесками.
- Доброе утро, Итачи-доно, - ласково улыбнулась Кайо.
Сын управителя непонимающе смотрел на гостью:
- Они**? Kuso… этот напиток…
Когда же Итачи понял, что это действительно его вчерашняя знакомая, а не насланное демонами видение, он снова заговорил:
- Кайо... Что ты здесь делаешь? Ты тоже работаешь здесь?
- Конечно, нет, - улыбка стала лучезарной, - я лишь пришла помочь молодому господину преодолеть страшного врага, заставляющего лежать бездвижно, словно малого ребенка. Попробуйте, что я принесла. Douzo***.
Она села поблизости от Итачи и подвинула к нему поднос-столик.
Самурай нерешительно смотрел на угощение. Он пил сакэ вчера, и хоть тогда оно успокоило его, сегодня его действие явно не было приятным. «Ну да будь что будет».
Почему-то Итачи хотелось довериться этой девушке. Просто довериться.
- Но почему ты вернулась? Ты же знаешь, что я отлично понимаю, что мой отец не посылал тебя. И, поскольку ты знаешь, кто я… - мысли путались в голове, и поэтому сын управителя не смог договорить до конца.
Первая порция саке наконец достигла цели. Кайо залилась веселым девичьим смехом.
- Не стоит употреблять горячительные напитки, не поев.
Она подвинула миску поближе к юноше, сняла крышку. Из посудины поднимался пар, внутри обнаружилась целая гора горячей лапши-рамэн с приправами. Девушка буквально вложила палочки в руку сына управителя.
- Итачи-доно так мил, когда не знает, как следует поступить, - как будто про себя проговорила она, взмахнув длинными ресницами, и тут же кокетливо покосилась на Хикари.

-------
*Комон - женское кимоно с мелким рисунком
**Они - одно из названий демонов.
*** douzo - прошу вас (яп.).

(и Далара)
Если бы Кантаро-сан увидел сейчас своего сына, возможно, он не один раз подумал бы о правильности своего решения отречься от родства с Хаку, который по всем законам должен бы был занять его место в будущем. Недостойно самурая, тем более будущего управителя вести себя так перед женщиной.
Итачи опустил голову, боясь встретиться взглядом с девушкой. «Неужели саке столь пагубно меняет людей? Или дело не в нем? Что вообще со мной происходит?»
-Примите мою сердечную благодарность, Кайо-сан.
Ваша благодарность греет мое сердце, Итачи-сан.
Девушка встала и мелким семенящим шагом подошла к кучке одежды Итачи, сложенной вечером служанками. Там было все, кроме хитатарэ и фундоси, в которых юноша спал. Кайо принесла одежду и положила рядом с футоном.
- Я могу отвернуться, пока Итачи-сан будет одеваться.
Сын управителя рассеянно повертел в руках одежду, очевидно пытаясь припомнить, для чего она все-таки нужна. Когда же ответ все-таки посетил его голову ( которая после новой порции саке мгновенно перестала болеть), он так же отрешенно оделся.
-И все-таки, почему ты вернулась?
- Мне нравится Шиобара. А кто как не Итачи-сан сможет помочь одинокой девушке не пропасть?
Когда Кайо повернулась к уже одетому юноше, на ее лице больше не было улыбки.
-Хорошо, какого рода помощь тебе требуется? - взгляд самурая моментально прояснился. Вернулась вечная уверенность и надменность, правда к Кайо они не имели совершенно никакого отношения, - Я готов сделать все, что в моих силах.
- Может ли Итачи-сан помочь мне встретиться с мальчиком, что приехал с дайме?
«Вот оно что. Значит, ее интересует мальчик. И что в нем такого особого, если все так озабочены им?». Но обещание есть обещание, тем более, что сын управителя действительно хотел чем-либо помочь девушке.
-Хорошо, я сделаю это. Но можно задать один вопрос? Что такого особенного в этом мальчике?
Теперь Кайо казалась задумчивой и даже немного грустной.
- Это как раз то, что я хочу узнать, - что особенного в этом мальчике.
-Тогда предлагаю узнать это вместе Кайо-сан, - взгляд Итачи стал гораздо мягче. Эта девушка была вторым человеком (хотя человеком ли?), видевшим этот взгляд.

- Господин! Господин! Постойте, господин!
Такамори не сразу услышал зов, а может, просто не принял его на свой счет. Но прерывистый голос позади не думал замолкать. Самурай остановился и повернулся к запыхавшемуся точильщику мечей. Добежав, тот некоторое время пытался отдышаться, потом буквально потащил самурая в закуток между заборами.
- У меня важное дело к господину. Ваш меч так хорош, просто загляденье, в наших краях нечасто встречается видеть такое великолепие. И мы с Даичиро рассудили, что у такого превосходного оружия и хозяин должен быть сильным и благородным...
- Ты говорил о важном деле, - оборвал его излияния Такамори.
- Да, да, конечно. Как раз о деле. Может быть, вы слышали, а может быть и нет, но у нас в округе в последнее время завелось много разбойников, проходу от них никакого. Все страдают, а ведь сейчас праздник. И вот сегодня староста объявил, что тот, кто принесет голову разбойника, получит пять мон, а кто приведет его живьем – целых десять.
Короткая пауза, чтобы перевести дыхание. Убедившись, что самурай все еще слушает, а значит, ему интересно, Дзирокичи продолжил:
- И вот мы с соседом рассудили, что если у самурая такой меч, то этот самурай без сомнения сможет избавить нас от разбойников. И нам польза, и он не останется в накладе. А староста, как услышал про вас, господин, так сразу сказал, что вы достойны большей оплаты. Сказал, что для вас не пожалеет даже двенадцати мон вместо десяти. Вот я и спешил рассказать вам это.
Точильщик хитро улыбнулся и даже подмигнул.
- Соглашайтесь, староста всегда платит, коли обещал.
Такамори взвесил все за и против (последних, впрочем, было немного) и согласился. Деньги, тем более, честно заработанные, никогда не бывали лишними. Смущало лишь временное отсутствие привычного меча, но вакидзаси тоже пригоден.
Довольный Дзирокичи вернулся к себе в лавку, где тут же шуганул подмастерьев, чтобы не лентяйничали, и сел обсудить такой поворот событий с соседом.

В горах неподалеку от Долины глициний, вечер

Место как специально подбирали - чтобы нагнать уныние и тоску, лучше не найти. Стоило свернуть с тропы к развалюхе-хижине под корявым мертвым деревом, как из низины дохнуло прохладной сыростью. Болотистая почва упруго пружинила под ногами, протертые на подошвах вараджи тут же промокли. Лягушки с цикадами устроили последнее осеннее соревнование - у кого громче голос.
Мицуке огляделся. У неба был гнилостно-желтый цвет, кривые ветки дерева казались руками призраков. Ронин не стал подходить ближе - вдруг это действительно джюбокко, схватит и высосет всю кровь. Под трухлявыми досками веранды кто-то копошился и пищал, негодовал из-за вторжения смертного.
Мицуке нашел себе кочку, что показалась ему суше других, уселся, скрестив ноги. Если противник заставит себя ждать - чего доброго, пустишь корни, сам сделаешься деревом. Ладно чем-то приличным, но откуда на болоте не чахлая растительность? Ронин бросил взгляд на небо, из грязно-желтого оно становилось фиолетовым; еще чуть-чуть - и стемнеет. Когда взойдет луна, он будет как на ладони посреди открытого пространства.
Под чужими шагами зашуршала блеклая трава.
- Погибнуть от руки оборванца - невелика честь! - произнес за спиной Мицуке насмешливый голос. - Неужели не могли подыскать человека опрятного? Меня так низко ценят?
Ронин молча вытащил из-за пазухи ленту, подвязал рукава, чтобы не мешали. И только затем поднялся на ноги, повернулся. Раз противник заговорил - не станет бить в спину... хотя вот в этом Мицуке вовсе не был уверен.
Шум ветра напоминал голос моря, с таким звуком волны накатываются на берег.
- Сколько тебе заплатят за мою голову? - продолжал смеяться противник; его было уже видно, темная фигура посреди жухлой травы. - Хватит, чтобы заплатить за выпивку сегодня вечером? Или потратишь все на женщин? Опасаюсь только, что тебе недостало ума запросить достойную сумму, чтобы купить услуги хорошей женщины...
- Как доказательство я отрежу тебе не голову, - обронил Мицуке, - а язык. Тебя все равно признают.
- Попридержи собственный язык, оборванец!
Теперь их разделяла шагов десять, противник тоже начал готовиться к схватке: подобрал рукава, перевязал голову, сложил в отдалении лишние вещи.
- Какие условия? - деловито осведомился противник.
- Одно и простое, - Мицуке указал на узелок, что заранее снял с плеча и оставил у перекошенной хижины. - Если мне не повезет, передай то, что в свертке, Олури-химэ. Отыскать легко, она сейчас в деревне, ее сопровождает самурай из рода Такеда.
Противник кивнул.

Болото пахло старостью. Не сухой и пряной старостью осени, монахов и мудрецов, а другой, гнилой, затхлой - старостью одинокого скупца. Рыжая подняла лапу, понюхала, брезгливо отряхнула. Кажется, она начинала понимать человеческую страсть к обуви. Но менять облик на болоте было страшно - мало ли какой дух... Фигура Мицуке почти скрылась из виду и лиса нерешительно ступила в вонючую жижу. Не так уж и страшно... Если не дышать.
Болото все начиналось и начиналось, не думая перерастать в настоящие топи, и даже запах, кажется, поутих. Самурай пару раз огляделся - каждый раз Рыжая едва успевала скрыться за чахлыми хилыми деревцами. У какой-то старой хижины ронин, наконец, остановился. Как раз по соседству с лисой оказалась отличная наблюдательная точка - невысокий, но относительно сухой холм, какой-то кустарник на нем, и даже закуска в кустарнике. Там Рыжая и устроилась.
Ждать пришлось недолго. Тот, кто пришел, явно знавал лучшие дни. И явно не боялся - или очень хорошо делал вид. Странное место для переговоров! А вот для драки в самый раз. Чем люди и занялись - почти без лишних долгих разговоров, обменялись парой фраз и достали мечи.
Рыжая вскочила на ноги, спугнув какую-то неосторожную мелочь. Это совершенно не входило в ее планы - ни один соперник не казался ощутимо слабее или неискуснее другого, а это значило, что ее, ее! жизнь находится под угрозой. Впрочем, под мечи соваться всяко не следовало - Рыжая снова легла и наклонила голову на бок, обдумывая дальнейшие действия. Глаза кицунэ закрылись - сейчас обычное зрение только мешало ей видеть. А другое - внутреннее - безошибочно распознало и крохотных древесных духов, и голодных, обиженных на все и вся духов болот, и - самое главное - сильное, старое, и страшно недовольное нечто в самом основании заброшенной хижины. Всего чуть-чуть помощи, и Рыжая уведет как минимум одного из нарушителей покоя. Всего чуть-чуть...
Все произошло так быстро, что Рыжая почти засомневалась, что это был ответ на ее просьбу. С жутким, пронзительным скрипом балка, чудом оставшаяся на своем месте, упала на самый край веранды и, неловко отскочив (Рыжая могла бы поклясться, что балки так не отскакивают), полетела прямо в противника Мицуке. Увы, инерции не хватило на то, чтобы обеспечить ронину быструю и легкую победу, но приложило неизвестного самурая по затылку достаточно. Теперь была очередь Рыжей вступать в игру. Уже через пару мгновений прямо перед Мицуке стоял Юки - волосы растрепались, лицо в пятнах от быстрого бега.