20 июля, Ктеж

Наддежана чихнула, когда ей показали пудру. Принцесса отрицательно покачала головой и попросила, чтобы ей помогли одеться. Король предоставил ей возможность сверкнуть на приеме изумрудным ожерельем, которое состояло из множества небольших изумрудов и одного огромного посредине. Желтое золото ожерелья прекрасно сочеталось с ее светлыми волосами, которые, к сожалению Наддежаны, пришлось забрать в высокий пучок и украсить золотой заколкой-цветком. Приталенное шелковое платье цвета солнца - не слишком откровенное, но в тоже время позволяло показать ожерелье во всей красе. Рукава платья узкие и отделаны стилизированной вышивкой на растительные мотивы.

Герольд объявил о появление Натаниэль, Наддежаны и сопровождавшей их свите. Наддежана промолчала, что не ее объявили первой, и поджала губки. Она тут же перестала расстраиваться, взглянув на Лариэля. Уже само пребывание на приеме радовало девушку. В Ульмаре ей порядком наскучило, а здесь новые лица, значит новые знакомства, интриги. Задумываться дольше необходимого о причине их приезда в Ктеж она не хотела. И так все очевидно. Нельзя не сказать, что принцесса была рада подобному обстоятельству, но она все же принцесса и... Не хотела Наддежана воспринимать происходящее как должное!
Они вошли в зал и Наддежану захватили звуки музыки, яркие краски платьев. Сердце затрепетало...
- Танцы... - выдохнула она. Девушка взглянула на короля, и ей едва не стало дурно. Грация, осанка и выдержка помогли не заострять внимание сторонних наблюдателей на эту секундную слабость.

Славия. Ночь после гибели Драгомира.

Доброгнева проснулась задолго до рассвета. Темно-русые, с порядочным количеством седины, волосы растрепались, на лбу блестели бисеринки пота. Нашарив в темноте огромный платок козьей шерсти, старуха накинула его на плечи. В темноте нечетко прозвучало несколько слов и лучина на столе разгорелась, осветив деревянные стены и пучки трав, висящих под потолком.
Боги снова послали ей сон… Деревянная лавка в избе, тело старца, над которым склонился молодой паренек. Плакал? Наверное…
«Не надо печалиться, отрок, Драгомир уже шагает по Небесному Саду, молодой и здоровый. Пройдет совсем немного времени, душа его отдохнет от земных забот и снова вернется к нам, провозглашая младенческим криком торжество жизни. Не плачь, мальчик…»
Вздохнув, старая ведунья проворно слезла с лавки и, достав кузовок, с которым обычно отправлялась в лес за травами и ягодами, принялась укладывать туда нехитрый скарб. «Боги ничего не делают зря, а значит мне нужно отправиться в этот… Ульмар, кажется.» Очень скоро сборы были завершены: сменное платье, шерстяная понева, теплый тулуп и еще кое какие мелочи, но большую часть кузовка занимали травы, порошки и мази из тех, что нельзя купить в любой лавке, но которые так необходимы чтобы изгонять лютые хвори.
В свои пятьдесят девять лет Доброгнева была вполне здорова, впрочем ничего удивительного для ведуньи в этом не было. Невысокая, полнотелая, но ничуть не грузная, ведунья была матерью семерых детей, а уж внуками Род и подавно не обидел. Любимый муж, Миролюб, погиб семнадцать лед назад, повстречав в лесу оголодавшего шатуна. Той же ночью пришел проститься во сне, запретил идти за ним на погребальный костер и обещал быть рядом, ждать, чтобы рука об руку войти в Небесный Сад. Дети давно выросли, уверенно встали на ноги и воспитывали уже своих детей, двое из дочек унаследовали дар и давно уже справлялись с любой хворью без материнской помощи. Не пропадут.
Прощаний и объяснений не хотелось, хватило короткой записки углем по бересте «Отправилась в Ульмар, вернусь не скоро, но с гостинцами. Узнаю, что Ратибора не слушались – уши оборву». Прихватив клюку, Доброгнева шагнула за порог…

20 июля, Волчья крепь, Ульмар.

Волчья крепь встретила угрюмым ожиданием – свет-князюшка, тяжело израненный, уже не одну неделю упрямо сражался со злой девкой Мораной. Хворь сдалась, но было не ясно оправится ли не молодое уже тело, войдет ли в прежнюю силу? Витязи молились… кто богам своих предков, а кто и иноземной Великой Матери. Но молились истово, чтобы любимый вождь снова встал на резвы ноженьки, взял в руки верный меч и повел в бой. Некоторых из бравых витязей Доброгнева помнила еще совсем молодыми воинами, с горящими глазами шедшими за Мстиславом в огонь и в воду, а затем и прочь из Любгорода на чужбину. Вспомнили и кмети ведунью, что часто врачевала на пару с волхвом Драгомиром, провели в терем, накормили, коротко поведали обо всем, что произошло после того, как князь с малой дружиной покинули родную землю. Впрочем, большей частью рассказывали о событиях недавних: неудачной охоте, нападении орков и чудом спасенном Ульмаре, да о тяжелых ранах воеводы. Надо ли говорить, с какой радостью Доброгневу согласились доставить к «Славийской заставе»? Пусть и немало уже ухаживали за Мстиславом, да все же старушка СВОЯ... Родной стороной от нее веет, родные боги стоят за нею, авось и поможет чем…
Медлить с повозкой старая ведунья не пожелала, на удивление сноровисто устроившись в седле у одного из кметей, лукаво подмигнула начинающему седеть богатырю: «Ну что, молодец, довезешь красну девку до города?» «Молодец» лишь ухмыльнулся в усы, да осторожным шагом отправил коня в сторону Ульмара, тщательно следя, чтобы почтенных лет «девку» не растрясло дорогой. А та вдруг звонко свистнула и конь перешел на рысь, а затем помчался галопом. Кметь сначала тихо выругался в усы, а затем раскатисто захохотал, глядя как умело держится в седле ведунья. Время, проведенное в дороге пролетело незаметно, старушка без устали рассказывала о Славии, но, как не странно, ее слова рождали не глухую тоску по родной стороне, а покой и тепло в сердце.
Во дворе корчмы Доброгнева увидела молодую глазастую девку, с каким-то потерянным выражением лица шагающей прочь. В ту же минуту откуда-то сверху раздался густой и чуточку ворчливый голос: «Эй, Алена батьковна, начальник очнулся, видеть Вас желають. Уж не прогневайтесь, что без эскорта». В глазах у девицы блеснул странный огонек и она чуть не опрометью вбежала в избу. Кметь, тем временем, ссадил старушку на землю и, подозвав мальченку прислуживающего при корчме, наказал ему накормить коня, а лишь после этого неторопливо повел Доброгневу наверх, в комнату к Мстиславу.

Завидев принцессу, придворные опять расступились поближе к стенам, но официальная часть не спешила начинаться - Брэдгер и гвендорец еще не закончили разговор. Откуда-то из-за портьеры вынырнул высокий мужчина с длинной шеей и орлиным носом, и склонился перед принцессой в поклоне.
- Ваше высочество, позвольте представиться, граф Сечен.
- Рада знакомству, - сказала принцесса, кивком поприветствовав подошедшего. - Что вы задумали? - уже на несколько тонов тише спросила она с улыбкой.
- Оказать посильную помощь в ознакомлении с обстановкой, - в тон ей понизил голос граф. - Молодой человек рядом с королем - принц Гартан, он из Гвендора. Постарайтесь произвести на него впечатление - он вам очень пригодится как союзник. Помните, обращаться к вам могут только графы и принцы, обращение нижестоящих - недопустимая вольность. Попробуйте сделать вид, что их не существует. Это завоюет вам репутацию. Если понадобится справка о ком-либо - найдите меня. Желаю приятного вечера.
Граф поклонился и вернулся на свой наблюдательный пункт.
Принцесса слабо улыбнулась на прощание. Перспектива скучать на таком важном мероприятие в процентах все возрастала, что не прибавляло ей счастья. Совет граф Сечен дал дельный, было бы глупо им не воспользоваться, или воспользоваться советом отчасти... Вопрос оставался только в том, а найдет ли она его? Не подойди он к ней сам, она бы и не заметила его за портьерой. К чему такие предосторожности? Нельзя не сказать, что подобное поведение интриговало.

(и Маришка)

Кто этот? Нет, не убийца. У него вгляд не такой, как надо. А тот? Нет. Не подходит. У такого рука скорее под топор палаческий, чем под стилет в тёмном углу. А вот ОН... этот может. Легко сможет. И полуэльф чуть сместился, чтобы оказаться щитом между жрицей и носатым хъюманом, который что-то нашептывал на ухо юной принцесске.

Отставить. Носатый отходит. Эйренор кинул быстрый взгляд на Хока. Бравый капитан сверкал глазами, выставив на всеобщее обозрение широченные плечи, всем своим видом обещая свернуть шею любому, кто покусится на его госпожу.

Бесполезно, мысленно покачал головой полуэльф. Боец неплохой, и командир отряда тоже, но здесь... Зарежут Вольдемара в коридоре, и за меч схватиться не успеет.

Лариэль, стоя за спиной Эйренора, заметил, как напряглась спина полукровки. Тот явно не расслаблялся ни на минуту, анализируя все вокруг. Подобный натянутой струне, полуэльф, казалось, должен был всем телом звонко, судорожно пропеть, если неосторожно коснуться его плеча.. - Нет, не струна, тетива.
Эльф не стал проверять свою догадку. Из-под длинных полуопущенных ресниц он наблюдал за Наддежанной. Принцессочка была хороша. Она ведь даже не понимает, как очаровательна, когда одета скромно, когда непослушная золотистая грива целомудренно убрана в замысловатую прическу. Но взгляд девицы говорит о том, что она далеко не настолько невинна, как кажется. Жаль, что на этом балу не удастся с ней потанцевать, украдкой поцеловать нежное ушко... Говоривший с ней царедворец и так смотрит коршуном. Как надоели в свое время эти дворцы! Налететь бы сейчас вихрем, ухватить девчонку и...
Эйренор качнулся к жрице, и в потемневших было глазах Лариэля, взорвавшись тысячей солнц, снова прописалась ясность горного озера в солнечный день.

(я и Иннельда) мурк

20 июля, Ктеж
Принцесса вышла на балкон, пока «представление» не началось, чтобы осмыслить полученные советы. К ее несказанной радости там она встретила Лариэля. До приема им не удалось переговорить, а теперь она не упустит преставившуюся возможность.
- Возможно, все же потанцевать удастся? - коварно произнесла принцесса, подходя к любующемуся луной эльфу.
- Не знаю, - Лариэль хитро прищурясь, посмотрел на принцессу.
Принцесса сделала вид скромницы и отвела взор, - Даю время подумать.
- Да. Мне потом, боюсь, придется срочно уносить ноги из дворца, и ты никогда меня больше не увидишь. Неужели ты этого хочешь, Наддежана? - эльф грустно взял принцессу за руку и поцеловал ее ладошку.
Наддежана взглянула эльфу в глаза, а потом на свою ладошку и с трепетом ощутила поцелуй Лариэля. - Нет... - взволнованно произнесла девушка. Ей вдруг подумалось, как она выглядит со стороны, как оценят придворные Ктежа, заметив ее благосклонность к эльфу? Уже сейчас она не воспользовалась советом Сечена. - Может быть в другой раз, - и подмигнула Лариэлю.

20 июля, Ульмар
Гном только усмехнулся и, не торопясь, направился к дверям:
- Очнулся твой, посмотри уж за ним, пока не убежал.
- Алёна, - приклушённо донеслось с кровати, - Куда это ты собралась? Не ладно девице одной нынче по миру ходить. Много люда праздного недоброго, да и нелюди распоясались.
- Кто распоясался? Ты, воевода, говори, да за языком следи! Эх, свиньи неблагодарные... - донеслось с лестницы.
Надо было уходить. Вот и этот - "нежить!". Лечишь их, выхаживаешь, а они, как что - нос задирают. Эх, люди, люди.
- Да погоди ты, эк ведь сболтнул, не думавши. Не гномов имел я в виду И даже не эльфов. Орков окаянных. Язык мой - враг мой. Вернись, друже...
Дошли последние слова до гнома или не дошли осталось покрытым мраком, ибо в комнату назад Торнач не поднялся.
- Ну вот, обидел ненароком, - улыбнулся Мстислав девушке, - Не хотел ведь. И так на всеобщем не дока, а тут так... А ты садись. Говорят - собралась куда-то? Что же одна? Вот поправлюсь, гном говорит: всё к этому, двинемся всем отрядом. Надо и к своим путь держать. Вдруг и там резня? Нехорошо это всё. Не время сейчас до личных дрязг. Все вместе должны держаться перед общим врагом.
Рука князя упала на одеяло и он, устало, облокотился о подушку. Выздоровление хоть и шло, но темпы его оставляли желать лучшего.

Спускаясь по скрипучим ступеням, Ломовик заметил, что молодой гридень из дружины ведёт по направлению к крыльцу какую-то бабку.
- Ну и куда? Девка у него. Пущай поворкуют, - бросил Ломовик кмету, - накорми пока гостью, а уж после и к воеводе. Да и кто она такая, не врагами ли заслана?
Кмет пытался, как мог, дать Доброгневе лучшие рекомендации, на что гном дишь иахнул рукой, мол, сам не маленький и развернулся в сторону крыльца.

20 июля, Ктеж.

Хок возвышался за хрупким плечом Натаниэль как скала над замерзшим водопадом. Капитан сдерживался из последних сил и время от времени проверял, не слезла ли с онемевших от напряжения губ вежливая улыбка. Похоже, для Натаниэль все происходящее действительно важно. А значит Хок готов был терпеть и заунывную музыку, и галдящих как сороки гостей, и слащавых аристократишков, то и дело подкатывающихся к верховной жрице с предложением потанцевать. Впрочем, глядя в мрачные глаза Хока и оценивая ширину его плеч и вес кулаков, в которые сжимались сами собой лопатообразные ладони капитана, поклонники долго не задерживались возле Натаниэль.

- Позвольте... - вдохновенно начал было тощий как палка то ли баронет, то ли граф с прилизанными волосенками и даже протянул было Натаниэль маленькую потную ладошку.
- Кхм... - многозначительно выдал Хок.
- Ээээ.... - узкая физиономия сделалась бледно-голубой. - По-по-звольте...

Аристократ видимо прикинул соотношение кулака грозного телохранителя и своей головы, потому что слегка вспотел.
- По-по-звольте откланяться! - проблеял наконец тощий, сломался пополам в нижайшем поклоне и поспешно ретировался.

Хок с мрачным удовлетворением кивнул и снова нацепил на лицо положенную по этикету улыбку.

Полуэльф мучительно отдёрнул руку от пустых ножен. И как, скажите, защищать Натаниэль в случае нападения - разве только использовать Хока в качестве щита. Бравый капитан, конечно, не переживёт атаки, но разве он сам не мечтает отдать жизнь?

Непросто убивать голыми руками. Особенно, когда все вокруг кольчуги под камзолами таскают....да и вообще убивать в столице неудобно. Сложно подгадать время, все время рискуешь встретить любопытного прохожего. Сложно отгадать, куда пойдут волны от одного-единственного броска ножа. А ещё... так напрягает, так гнёт к полу всё это обилие стали вокруг. Вон и Лариэль уже сбежал на балкон.

20 июля, Ктеж

Снова прием. И не где-нибудь, а в столице, из которой в свое время пришлось уехать по приказу короля в провинцию. По приказу короля, который не имеет никакого права на управление королевством, о подданых которого совершенно не заботится. О Шеан, как же запутались люди в своих сетях придворных интриг и праздности! Твоей милостью все это возможно изменить...

Фигура жрицы, окруженной аурой могущества и ледяного спокойствия, притягивала взгляды тех, кто собрался сегодня на королевском балу. Молодая волшебница была одета в традиционные цвета своей богини - белое приталенное платье со свободными, расширяющимися к низу рукавами. По их краю, а так же по краю свободно спадающей юбки, шла золотая вязь, гармонировавшая с золотым же шелковым поясом. Неглубокое декольте, воротник, окаймленный золотой вышивкой... На шее - медальон. За плечами - самоназначенные телохранители.
С первых же секунд, после объявления геральда, Натаниэль закружил поток придворных. Практически сразу она потеряла из вида свою подопечную, впрочем, особо о ней не тревожась. Уж о ком о ком, но о юнной Надежанне сегодня позаботятся.

20-е июля Ульмар

- Ваша правда, - ответила Алена, раздумывая над гномьим выражением "очнулся ТВОЙ", - перед общей бедой надо вместе держаться. Но я то дна. Деревню мою спалили давече и ни родственников, ни друзей не осталось. А кому и чем могу помочь? Травами да заговорами? Обуза одна.... В Славию хочу - свои небось не обидят.

Почему-то было очень тяжело смотреть на воеводу. Сильный мужчина, а прикован к постели, как дитя малое. Хотя прорезались у Мстислава и командирские замашки. Видимо память возвращается....

Алена подошла к тому месту, где стоял гном и выглянула в окно. Торнач со свойственной ему любезностью ворчал на какого-то славийца. Рядом стояла почтенная женщина. Лица её травница не помнила, но что то родное шевельнулось внутри, словно нечаянно подслушанная колыбельная, знакомая с детства от матери. Алена улыбнулась....

(Совместно с Торвиком)

20 июля, Ульмар.

Доброгнева слышала о гномах, но никогда не видела так близко. А вниз по ступеням спускался именно гном, ворчливо бросив: « Ну и куда? Девка у него. Пущай поворкуют, накорми пока гостью, а уж после и к воеводе. Да и кто она такая, не врагами ли заслана?»
Старая ведунья улыбнулась, встретившись взглядом с Торначом, ведь доподлинно известно, что в глазах человека (да и гнома тоже) отражается его душа. А душа у гнома была добрая, широкая, хоть и ершистая, да настороженная. Такой не враз тебе поверит, но коль уж назвал другом – не предаст.
Старушка ободряюще подмигнула витязю: «Ну, раз уж с девками воркует, знать не так хвор, как вы сказывали. Прав молодец, не гоже беседу прерывать», - и обратилась уже к уходящему гному, - «не серчай, добрый гном, на бабку старую, раздели лучше со мной трапезу, а я расскажу какого я роду-племени. Там уж сам решишь, к Мстиславу меня отвести, или в погреб сырой».
Гном усмехнулся и, отослав парубка, сам повёл бабку в трапезную. Трактирщик, едва заметив гнома, кивнул стряпухе и вот уже на столе перед Торначем с гостьей стояли миски с неплохим жарким из козлятины. Ломовик изрядно отъелся в последнее время, бока округлились, щёки залоснились. Всё объяснялось просто - во время болезни князя гном как бы невзначай принял на себя полномочия "дядьки" отряда. Он гонял молодых войтов, даже обучал желающих хитроватым приёмам с секирами, сам выходя против двоих, а то и против троих в учебных ратных стычках. За что и питался из общего котла со славийским войском, не ущемляя себя в пище телесной, пока была такая возможность.
- Ну что же, ешь, составь компанию, да и о себе расскажи. В погреб тебя сажать не будем - боюсь Вогр, любезный хозяин сего заведения, рад не будет, если ты у него всю карусту попортишь, - ухмыльнулся Ломовик и принялся за еду, на этот раз не торопясь, ибо временем никто не ущемлял, а беседа предстояла, по ощущениям гнома, не на пять минут.
Доброгнева лишь вздохнула: не те времена пошли, измельчали люди, измельчал мир… Предки баяли, как в былые времена гости дня по три обживались, присматривались, подбирали верные слова, а уж потом сказывали по какой нужде прибыли. А теперь… не успела на порог ступить, как надо разговоры заводить. Изменились времена, ох изменились. Нет теперь лишнего дня к гостю присмотреться, не дух ли, не подменыш ли темный в дом пожаловал? Ну да что теперь сетовать, жить надобно. С другой стороны пищу гном разделил, значит зла не держит. Хотя кто их, гномов, знает, может и пустое это для них – хлеб преломленный?
Принявшись за еду, ведунья неторопливо поведала Торначу о родной деревеньке под Любгородом, о дружбе с волхвом Драгомиром, о знакомстве с молодым тогда еще князем. Помедлив, поведала и о сне, богами посланном, о дороге до Волчьей Крепи. Рассказ завершился когда тарелки уже опустели и теперь уже старуха с любопытством поинтересовалась у гнома:
Судя по вашей бороде, уважаемый, гномьему народу ведомо не хуже, чем нам, что в волосах и бороде заключена жизненная сила и стричь власы без важной причины могут лишь неразумные юнцы, мудрости предков не чтущие.
«Да уж это само собой. Не гоже срезать то, что богами послано. Не понять нам людское племя, что повадилось в теперешние времена гладкомордыми ходить. На оркский манер. Так у тех и волос не растёт. А то! Нашли, кому подражать. На руднике говорили, что у эльфов совсем непотребство сплошное, что не только на лице, но и в иных потаённых местах всё состригают, как на поросе перед разделкой. Даже и не знаю, верить или нет. А сны... Сны разные бывают. Только вот веры в них у меня нет. Что не пригрезится на набитый желудок. Хотя в последнее время были и у меня сны-не сны видения-не видения. Ну да что о пустом? Там красотка уж столковалась с хворым нашим или как? Можешь и навестить, коли что. Пусть о родной стороне услышит. Может скорее на ноги встанет. Ладно - выкарапкался.»
И гном махнул привычным жестом трактирной служке, что, мол, трапеза закончена.
Доброгневу так и подмывало продолжить расспросы о дивном гномском народе, но прав был Торнач, надо бы проверить как там Мстислава лечили, а уж потом разговоры заводить. С девками княже беседует, а может сам и пошевелиться не в силах. Прихватив оставленный кметем у лавки кузовок со скарбом, старушка кивнула гному: «И то верно, засиделись мы».
«Ну, лады, если что - я на воле», - кивнул гном и, вытирая взмокший после обильной трапезы лоб, показал старушке путь к воеводе. Сам же, выйдя во двор, оглядел, прищурясь, коновязь, и гридней, что несли круглосуточный дозор возле харчевни.
Ведунья же неторопливо поднялась вверх по ступеням и нарочито громко постучала клюкой по двери: «Войти дозволите, Мстислав Военежич?»

20 июля, Ульмар
- Поедем в Славию. Вот немного оклемаюсь и поедем. Погоди недельку. Да и тебе с нами всё сподручнее будет. А тут нам уже делать нечего. Надо и свою Родину защищать. Небось, оркские полчища не станут стороной родные наши земли обходить. Да и сколько их может по окрестностях бродить? Вот и я не знаю. А ты одна решилась... Какие вы смелые, однако.
Воевода слегка присел, оторвав руку от бока,боль в котором ещё давала о себе знать и, чуть улыбаясь, посмотрел на девушку.
- Просьба у меня к тебе одна. Понимаешь, самому спускаться в трапезную мне ещё один ворчливый гном не велит, а вот аппетит проснулся. Не принесёшь ли чего, раз уж ты тут. Дабы я не мотал туда-сюда по мелкой нужде своих. Я знаю, что они готовы на всё, но - не удобно как-то. Вроде я не дитё неразумное, вожак их. А тут так. Уж не обессудь, что прошу. Вопрос больно деликатный.

20 июля, библиотека Совета Семи, Ахторон
Два месяца метаний по свету. Или больше? Неважно. Два месяца с тех пор, как Ахторон обнаружил, что он остался один из Семерки. Точнее – единственным человеком, а еще точнее – йиркманцем… Остальные уже давно ими не были. Маг бежал от них подальше и больше не собирался соваться в Башню Совета, не имея могущественной поддержки.
За эти бурные месяцы он многих видел и много узнал, но больше было вопросов, чем ответов. Последних было совсем мало, а ситуация требовала немедленных действий – иначе будет слишком поздно. Камень, сорвавшийся в глубокую пропасть, уже не остановить, хотя пройдет еще немало времени, пока он рухнет на дно и расколется на куски.
Но что является главной угрозой? Эти твари, точнее, Твари, или все же не они? Много намеков, обрывков знаний, смутных угроз и происходящих сейчас событий, но соединить в единую картину их никак не удается.
Сейчас он ненамного ближе в поисках разгадки, чем тогда, когда покинул Ктеж – именно для того, чтоб отыскать ее, ибо признаков того, что дела плохо и будут еще хуже, оказалось слишком много. Сидя при дворе мальчишки, много не узнаешь, и пришлось бросить там все недоигранные комбинации. Одна надежда, что Брэдгер не разрушит все, и в этом ему поможет Каий – хотя еще неизвестно, к добру или ко злу то, что произошло. Чего ждать от некогда послушного орудия, архимаг не знал, а от надежды вернуть его на время пришлось отказаться.
Лишь теперь Ахотрон осмелился вернуться сюда, на расстояние полудня пути от башни Совета, где находилась библиотека Семерки. Как оказалось, ее уже давно никто не посещал – наверное, ИМ не нужна библиотека.
Конечно, такое расстояние было не совсем обычно, но место было хорошо защищено магией, а из самой башни хранилище книг было решено перенести, когда часть его погибла от пожара при одном из магических экспериментов.
Может быть, здесь он найдет ответ? Книга за книгой, на скорости, недоступной обычному человеку, перелистывались и возвращались на места. Предсказания… карты звезд… Многое обещало гибель мира, но предсказывалось, что придет она не извне, а будет делом рук рожденных в Йиркмане, но нигде не указывалось ничего, что могло бы помочь узнать и предотвратить какое-то конкретное событие.
Прошел день, и глубокая чернота ночи уже владела миром за стенами здания, а он все сидел среди манускриптов и свитков. Библиотекарь косился на него и, судя по всему, начал терять терпение и думать что-то неладное. Невежа, знал бы, кто перед ним!
Но лучше ему не знать, хватит и медальона. И так непонятно, почему сам Ахторон еще не стал жертвой охоты Тварей, которым вряд ли смог бы противостоять. Они не спешат, ведь могли бы приказывать от имени совета, но чего-то ждут. Чего? Того самого, обещанного, что подточит ткань Йиркмана изнутри? Что им нужно?
Не отрываясь от чтения, архимаг погрозил хранителю книг пальцем, и тот, ворча что-то, во что колдун не вслушивался, занял свое место.

Мяв & Маришка
... А если девчонка что-то натворит эдакое, то её наставнице скажут много "тёплых" слов. И плохо, что Лариель в своём репертуаре.
Кивнув Хоку - не оплошай! - полуэльф как мог быстро выскользнул на балкон.
- Не хочу нарушать идиллии, Ваше Высочество, - Эйренор чуть заметно поклонился принцессе, - но вам не стоит пренебрегать приёмом.
- Да, конечно, - опомнившись сказала принцеса, смотря на Лариэля. - Идемте, - и направилась в зал.
Наградив барда более чем красноречивым взглядом, самозваный телохранитель Натаниэль поспешил вернуться в зал.

(Я и MjavTheGray)

Лариэль, догнав полуэльфа, дружески пихнул того под ребра.
- Эй, ну чего ты сверкаешь глазами? - прошипел он.
Тот поморщился. Настроения шутить не было.
- Не хочу, чтобы нас повесили на воротах. Только и всего.
- Да ты что? Я просто поцеловал малышке ее очаровательную ручку. С каких это пор такое запрещено? - ехидно улыбнулся эльф.
- Запрещено проявлять неуважение к королевской крови, - И Эйренор снова впустую провёл рукой над осиротевшими ножнами. - Здесь каждая тварь с радостью вцепится нам в глотку, хотя бы потому, что мы остановили орков, а они - нет!
- Ну знаешь ли! - загремел Лариэль, но тут же осекся, опасаясь, что его услышат посторонние уши. - Еще неизвестно, у кого кровь королевскее.. тьфу.. королевнее... в общем, древнее и родовитее! Может, я вообще этой человеческой девчонке делаю милость, снизойдя до не..
- И ты безоружен,- прервал его Эйренор, -ты в десятках лиг от
ближайшего леса, а вокруг стали больше, чем комаров на болоте! Всё. Успокойся. Тебе ещё короля очаровывать.
- На что только не пойдешь ради друзей, - эльф картинно присел в заискивающем реверансе.- Хотя король немного не в моем вкусе!

20 июля, библиотека Совета Семи, Ахторон
Эта книга – не то, следующая – тоже. Похоже, закон о том, что если что-то нужное и имеется, то оно находится последним, именуемый также законом всемирного и даже межмирового свинства, срабатывал гораздо лучше всех прочих магических законов. Сколько можно? Неужели за все эти тысячелетия так и не написали ничего стоящего? Зачем тогда такая библиотека, в которой найти то, что нужно, не легче, чем иголку в стоге сена?
Раздражение архимага росло, хотя он прекрасно понимал, что оно не способствует успеху. Очередную книжку он просто отшвырнул, и она упал на пол. Ветхие страницы посыпались, переплет отвалился. Библиотекарь возмущенно вскочил, но взгляд, в котором было какое-то ледяное бешенство, пригвоздил его обратно к месту.
Едва овладев собой и отказавшись от искушения сорвать злость еще и на человеке, Ахторон поднял книгу. Вложив страницы, он что-то прошептал, и они приклеились на место. Чародей перешел к переплету, но тут его заинтересовала торчавшая из него бумажка, даже не желтая, а коричневая от времени.
В развернутом виде она оказалась страницей совсем из другой книги. Подивившись, кому пришло в голову тут портить имущество – себя, разумеется, он не считал, – бывший придворный маг Брэдгера вчитался в строки.
«…гда хлынут орды орков, а государства утонут в пучине войн, когда великие маги потеряют струны мира, на которых играли, чтоб обрести силу и ощутят на них чужие руки, когда кровь и огонь подтолкнут Йиркман к падению туда, откуда ему не подняться – тогда придет Она. Она будет казаться одной из многих, но при свершении предначертанного Прародительницей золотом на черных скрижалях судеб поведет за собой. Ей поверят люди и нелюди, могучие мужи, их жены, старики и дети, и возвысится она своей чистой верой. Никому неведомо ее имя, но ей станут ведомы слова, которые будут произнесены там, где должны быть произнесены, и в час, определенный неумолимой судьбой. И тогда, когда никто из людей не будет в силах предотвратить гибель Йиркмана, на зов достойной ответит Богиня, ибо этим зовом миру надлежит заслужить спасение. И милость Богини накроет своим покровом мир и живу…»
На этом текст обрывался. Брошенное тут же заклятие поиска по сродству однако, быстро привело к книге, из которой лист был выдран. Больше ничего интересного за пределами этой страницы не было, ибо начиналось пророчество в конце предыдущей страницы, а заканчивалось в начале следующей. Остальной текст, правда попорченный временем и крысами, представлял собой рассуждения умершей полторы тысячи лет назад волшебницы Элинн по толкованию пророчества, комментарии к нему, а также рассуждения об упадке нравов в нынешний век и сентенциях, что раньше вода была мокрее, а маги – магичнее.
Неужели это – то, что он искал?

Ктеж, 20 июля, прием
Наконец, по знаку короля заиграли звонкие рожки, привлекая внимание. Придворные расступились, оставив на сине-зеленых разводах ковра только Брэдгера, его собеседника, и приезжих. Снова возник из ниоткуда Сечен и сделал спутникам Натаниэль и Надежанны отступить, при этом Эйренору кивнули с уважением. Люди в зале притихли, и вскоре тишина нарушалась лишь тихими переборами струн. Откуда-то из-за спин появился разряженный распорядитель - сюртук старика идеально гармонировал с убранством комнаты.
- Его Величество король Аргодора Брэдгер Первый приветствует Ее Высочество принцессу Надежанну в Ктеже, - проговорил он неожиданно зычным, сильным голосом. Король рассеянно кивнул. - Также и ее наставницу, Натаниэль. Его Величество рад представить Его Высочеству принцессе Надежанне Его Высочество принца Гартана, доверенное лицо Его Величества короля Гвендора Хенрика Третьего, а также его сына, Его Высочество принца Хенрика Гвендорского. Его Высочество принц Гартан счастлив приветствовать Ее Высочество принцессу Надежанну.
Речь придворного лилась сплошным потоком, пересыпая титулами. Брэдгер нетерпеливо нахмурился. Болела голова и выкрики прямо под ухом здорово раздражали. Волосы Натаниэль почему-то не отливали золотом. Девушка была почти красивой - пепельные волосы, белая кожа... Такие редко посвящали себя богам. Только выражение лица было неприятным - так выглядели фанатики и смертельно оскорбленные. Принцессу Брэдгер смутно помнил еще по перевороту, и сейчас она выглядела почти не повзрослевшей - только в движениях появилась некоторая непривычная при дворе раскованность. Старик определенно знал свое дело - золотистое платье Надежанны невольно делало ее центром внимания, сосредотачивало взгляды на ней. Сейчас она выглядела намного эффектнее самого Брэдгера, не потрудившегося надеть что-нибудь яркое даже на прием.
Принц Гартан, приятный молодой человек с длинными светлыми волосами, почтительно кивнул девушкам. Признаться, первые мгновения он колебался - строгая осанка жрицы выдавала привычку к подчинению, и даже настоящая принцесса рядом с ней начинала выглядеть ребенком. Но потом гвендорец обратил внимание на одежду жрицы и сумел вздохнуть с облегчением - сговариваться предстояло о второй. Надежанна была красива, юна, а главное - не выглядела по-настоящему властной.
Наконец, распорядитель огласил все приветствующие случаю приветствия и король сделал принцессе и ее наставнице знак подойти ближе. Зал понемногу возвращался к прерванным беседам.

Граф Сечен тем временем взял на себя свиту приезжих. Подойдя к настороженным мужчинам, он кивнул всем сразу.
- Доброго дня, господа. Я отвечаю за безопасность этого зала и всего происходящего в нем. Если вам понадобится какая-нибудь помощь, я всегда к вашим услугам.

20 июля, Ульмар. (Совместно с Торвиком и Кэтти)

Доброгнева открыла дверь и шагнула в светлицу. Мстислав лежал на лавке бледный и исхудавший, на открытых взгляду участках тела розовели свежие шрамы, а кое-где еще и не вполне затянувшиеся раны. Но запах в комнате был добрый, не было и следа той тяжелой вони, что распространяется от самых худых и страшных ран, зато витали ароматы лечебных трав и отваров.
Неподалеку от князя стояла та самая глазастая девка, что встретилась еще во дворе корчмы. Своя, славийская, это сразу видать, а еще знающему глазу не трудно распознать в ней целительницу: легкая, едва уловимая дымка, которую лишь краем глаза и можно разглядеть, окружала стройный стан девушки. «Она, что ли, за раненым ходила?»
Поставив кузовок на пол, ведунья поклонилась: «Здрав будь, княже. Помнишь еще старую Доброгневу?»
Мстислав вгляделся в вошедшую и глазам своим не поверил:
- Доброгнева Любозаровна? Какими судьбами? Сама Макошь послала тебя мне на утешение. Теперь точно на ноги поднимусь меньше, чем через неделю. А то лечат меня, лечат, а всё что-то никак. Да ты садись, в ногах правды нет. Поведай скорее, что там у нас, какие вести с родной стороны, а то изболелось сердце. Здесь ведь, знаешь, какие дела. Орки лютуют. Не видели ли этих тварей в наших краях. Да ты с дороги, что это я... Оттрапезничай со мной. Алён, ты вот женщину тоже не забудь, будь ласкова. Она как тётушка мне. Да и знахарка известная. Всякая хворь от неё бежит, как мысль от куницы.
Доброгнева неодобрительно покачала головой. Не гоже так про лекарей, что, почитай, из рук Морены вырвали. Ох, князюшка, когда ж ты научишься с девками-то ласковей быть, а не только с бабками старыми? Седина вон уже в волосах, а все без жены, да без деток. Не дело это, когда славный род продолжения не имеет, ох и не дело.
Старушка повернулась к притихшей Алене: «И тебе поздорову, девица, ты ли князюшку нашего выхаживала?». Девица потупилась: " Здравы будьте, матушка, - почти прошептала она. - Но не мне благодарности выслушивать. Без чудодейственного снадобья, которую приносил господин гном, воевода сейчас с вами не разговаривал бы"
Доброгнева, не слушая никаких возражений, принялась осматривать раны Мстислава, ворчливо приговаривая: «Не слушай ты его, воя неразумного, у него еще головушка, видать, от ударов орочьих не отошла. Только и знают, как мечами размахивать, да нас, лекарей, хаять, что лечим медленно.» Алена молча стояла в сторонке, ничем не выдавая своего присутствия, но Доброгнева чувствовала, что девица внимательно следит за ее действиями, то ли не доверяя умению, то ли запоминая все движения рук. Пальцы ведуньи проворно развязывали повязки, скользили вдоль ран. Обнаружив на одной из повязок какую-то незнакомую вязкую синюю массу, старушка хлопнула в ладоши: «А гном-то не прост, и не лекарь, а вот знает средство, что и нам не ведомо. А девка-то умница, знатная лекарка тебя лечила, Мстислав Военежич, вот только травами, да отварами тут бы никто не справился. Небось свои силы отдавала, тебя, неблагодарного, питала. А что до трапезы, так меня ваш почтенный гном накормил уже, благодарствую. А тебе, княже, есть надо, да поболее, а то живот щупаю, а спину под пальцами чую».
- Да ты щупай, матушка Доброгнева, да меру знай, - немного морщась, произнёс воевода, - Чай не коня стреножишь. А то вот начала кулаками тыкать по местам разным. Тут мёртвого подымешь, не то что живого...
Мстислав ворчал, но всё же позволял знахарке ощупывать его тело, заметно ослабевшее после болезни.
«Так мы тебя, Мстислав Военежич, на ноги и ставим, а коли для того надо пару раз кулаком тебя ткнуть, так не серчай, не велика плата за моготу телесную.»

1 августа, Ульмар.
Пробежала неделя, началась вторая. Лечили Мстислава что называется "всей семьёй". Доброгнева готова была и дневать и ночевать у постели больного, лишь бы поставить его на ноги. Тот, естественно, гнал её, но это не очень-то помогало. Знахарка возвращалась вновь и вновь. Даже гном махнул на неё рукой и шепнул гридням, дабы впускали последнюю к воеводе в любое время дня и ночи. Сам же, видя, что его лечение уже сделало своё дело, гном от участия во врачевании устранился, справедливо решив, что тут две женщины обойдутся и без него. А, устранившись, Торнач не перестал делать работу сотника и поддерживать дружину в постоянной боевой готовности и отличной форме. Но наступил и тот час, когда славийский воевода сомолично вышел во двор, где проходили тренировкеи под руководством Ломовика и, критически оглядел дружину. Придраться было не к чему. Никто не распустился, не спился и не потерял боевого настроя.
- Что ж, завтра по заре в путь. Сбирайтесь - только и промолвил Мстислав и тут же все засуетились. Кто побежал в очередной раз осматривать упряжь, кто - собирать вещевые сумки.
- Ну вот и чудненько, - проворчал себе под нос гном, - И мне значит, пора уходить.
- А ты куда пойдёшь, Ломовик? - Мстислав, расслышав слова гнома, стоящего у его за спиной, повернулся к последнему.
- Куда, куда... А я знаю, куда? - неожиданно зло проговорил гном, глядя прямо в глаза воеводе, - В рудники мне возвращаться прикажете, ваша светлость или к храмовникам дорогу искать?
- А ты езжай с нами. В Славию. Секира твоя ой как нам там помочь может. Да, я смотрю, ты и с молодцами моими неплохо поладил. Или что не так? Сотником поставлю. И плату кладу, как положено. Со дня битвы.
- Эх, князь. Ничего ты не понял. Ну да ладно. Жизнь ещё не закончена, - проговорил Торнач, но, криво глянув из под кустистой брови, поспешил добавить. - А деньгу выплатишь - не откажусь. Под ноги не швырну.
- Так за чем же дело стало?
- Ладно, воевода, уговорил. Поеду пока с тобой. Может в твоей хвалёной Славии воздух почище и народ помягче. А то жить в Брэдгаровском гнойнике притомило уже меня.
- Ты на короля-то давай не слишком. Не тебе его судить.
- Мне, не мне, только мне лично он уже вот где, - провёл гном ладонью по горлу и, развернувшись, пошёл по направлению к харчевне, дабы собрать и свой нехитый скарб в придорожную суму, оставив Мстислава наблюдать за суетой во дворе.

Наддежана сдержалась, чтобы на лице не отразилось никаких эмоций, когда она слушала затянувшийся монолог герольда. Устремленные к ней взгляды придавали уверенности, и она делала вид, что не замечает их с высоты своего социального статуса.
Принцесса поприветствовала короля, как приветствуют друг друга равные по статусу, и сделала вид, что не заметила пронесшихся шепотков придворных. Она так же старалась скрыть свое нежелание не то, что его приветствовать, но и дерзкие мысли, которые все время возникали в голове относительно королевской персоны. Она смотрела на Брэдгара не так, как если бы бросила ему вызов, а скорее с уверенностью, что не допустила никакой ошибки. Ее внешность вполне позволяла ей такие вольности, ну если и не внешность, то юный возраст.
Свитой занялся Сечен и, славно, а ей еще придется общаться с принцем. Что ж, в этом разговоре будет главная она, а не Натаниэль. Больше она никого не допустит к жезлу управления ее судьбой. В памяти пронеслось воспоминание давнего разговора о заговоре против нее.
Интересно, и какой бы ход сделать на этой доске? Пешек у нее осталось мало, а вот ладьей вполне даже... Наддежана дала знак слугам, чтобы ей принесли резной стульчик. Пока танцы не начались, она не хотела утруждать себя стоять перед его светлостью. Все эти манипуляции вызывали неподдельный интерес, и принцесса не завела разговор первой пока не присела. Отметить стоило исполнительность слуг, когда спустя мгновенье ей уже принесли требуемое. Она присела, демонстративным ловким движением пальцев распахнула веер под цвет платья и стала обмахиваться им.
- Брэдгер, - обратилась принцесса непринужденным тоном, как будто они всю жизнь знакомы, - а вы невеселы. Плох же ваш шут... Может она повеселит меня чем-нибудь?

1 августа. Ульмар.

День шел за днем, воевода потихоньку поправлялся, начал вставать и ходить, сначала покачиваясь, как молодое дерево на ветру, а затем все уверенней, тверже. Гном решительно отстранился от дел лекарских и посвятил себя наукам воинским. Старушку страсть как подмывало вызнать у Торнача секрет синей мази, но каждый раз, натыкаясь на холодный, с какой-то затаенной обидой, взгляд гнома, начинать разговор она передумывала. На кого, или на что обида Доброгнева не ведала, а посему рассудила, что со временем чуть примелькается ершистому гному и тогда, глядишь, можно будет и разговор задушевный завести, узнать что за печаль у того на сердце, что за червь его изнутри гложет. А сейчас она ему кто? Бабка чужая, неизвестно с какой стороны прибывшая. Может и не человек вовсе, а дух из навьего царства в обличье, знакомом наивным славийцам. Вот как узнает что сокровенное, так разом свою волю над тобой обретет… Или мечту какую загубит. Кто их, духов, знает? Тем более гномьи верования… И по всему выходило, что к Торначу нужно подход искать осторожно, да со временем. Хотелось только выяснить, а будет ли оно, то самое время? Воевода с ближниками желал вернуться в Славию, а значит и старой ведунье с ними к родному дому. Куда дальше держит путь гном старуха не представляла.
Аленка ходила ни жива, ни мертва. Какое дело не находила, все-то у нее не ладилось, все-то не спорилось. Тут впору о глазе недобром подумать, но Доброгнева как не приглядывалась, какие слова не шептала, а порчи чужой не видела. Знать на душе у девки не спокойно, вот и тело с мыслями врозь живут, никак на одном занятии сойтись не могут. А тут еще дочка корчмаря, которой ведунья заговорила разболевшийся зуб (да еще и жениха нагадала молодого, да статного), рассказала всем соседям о могучей иноземной лекарке (от язык девичий, лишь бы болтать всякие выдумки) и пошли оные соседи к старушке кто с болезнью какой, а кто и на суженого погадать. Доброгнева сначала дивилась, нешто у них своих знахарей да ведунов нет, а потом смекнула, что иноземное да чужое все краше кажется, чем свое да привычное. Прогнать человека, с бедой пришедшего, старушка не умела, да и не хотела, а потому помогала всем желающим, если и беря плату, то лишь за те травы и снадобья, запас которых не так просто было пополнить. Но благодарный люд и сам не забывал одарить старушку монеткой, кто уж сколько мог. Не сказать, чтобы ведунья бедствовала, но через седьмицу ее кошель стал раза в три увесистей, чем был по приезду. Помятуя о обещанных гостинцах, Доброгнева сговорила одного из витязей прогуляться с ней по торговым рядам, разумно предположив, что одинокая старая женщина в чужом городе, да еще и на базаре, все равно что упитанная курица в лесной чаще.
Наверное во всех городах, во всех уголках мира торг выглядит одинаково: бойкие купцы нахваливают свой товар, народ шумит, нищие жалостливо сетуют на судьбу-злодейку, ловкие воры срезают кошели с поясов зазевавшихся людей… Вспомнив о последних, ведунья навела легкий морок, скрыв от сторонних глаз кошель на поясе. Вот сделать неприметной себя всю Доброгневе никогда не хватало сил, а чаровать, скрывая маленький кошель, она могла хоть весь день на пролет. Впрочем, широкоплечий гридень рядом со старушкой и так отбивал всякую охоту испытывать удачу, но боги любят заботиться о тех, кто сам не забывает позаботиться о себе.
Торговые ряды пестрели товаром, но родни много, а вот места в кузовке не слишком. Даже если ехать с княжеской дружиной, лишний скарб брать не хотелось. На дно котомки опустились мешочки с диковинными яркими красками (выкрасить ткани, да нашить праздничные одежды), дивная доска с резными фигурками и длинным описанием мудреной игры (всем будет развлечение) и куль с невиданными сладкими сушеными ягодами, которые продавец назвал ви-ног-ра-дом, но сушеные они почему-то звались и-зю-мом. Остановившись у лотка с веселыми разноцветными бусами, Доброгнева призадумалась, пересчитывая всех дочек, внучек и невесток. Потом добавила внуков, которым уже глянулись невесты. А потом вспомнила пасмурные глаза Алены и купила еще одни. Нешто какая девка не порадуется разноцветным бусам? Куль получился увесистый, но вполне подъемный. Купив сладкий пряник своему добровольному сопровождающему (и носильщику куля по совместительству), старушка пересчитала оставшиеся монетки (жили и с меньшим), и прикупила еще несколько медовых пряничков (мальца в корчме побаловать, да и мало ли еще кого, чай не пропадет).
В «Славийскую заставу» вернулись едва ли не к закату, уставшие, но довольные прогулкой, покупками и разговорами, которыми тешились дорогой. На крылечке корчмы сидела Алена и, судя по выражение лица, одолевали девку невеселые думы.

1 августа Ульмар (совместно с Аэртан)

Алена сидела на крыльце и откровенно скучала. С появлением Доброгневы надобность в её заботах практически отпала. Да и если обращался кто, то у девушки все валилось из рук: то травы перепутает, то посуду разобьёт. А все дело в том, что не было в душе покоя. Мстислав и уйти не давал и ничего толком и не говорил. Обычно, если девка парню нравится, то он вокруг неё так и вьется: то песни поет, то ленты с бусами дарит… Впрочем, в свои 19 лет Алена была уже далека от подобной романтики, но даже элементарного «за косу и в дом» от воеводы ждать не приходилось.

Травница отвлеклась от невеселых дум только когда мимо прошла Доброгнева с огромным кулем в руках. Женщина похоже куда то спешила, но девушка все-таки решилась её остановить.

- Матушка Доброгнева, - позвала её Алена, - Может найдется минутка посидеть со мной?

Доброгнева улыбнулась теплой, материнской улыбкой и кивнула Алёне: « Конечно посидим, милая. Я как раз тоже с тобой потолковать хотела, красавица». Старушка лукаво подмигнула молодой знахарке: «Случилось что, дитятко, или душу отвесть хочется, словом сокровенным перемолвиться?»

Алена на минуту замолчала , не зная с чего начать, но потом собралась с духом и выговорила.

- Нет, не случилось, просто... Скажите, ведь вы уже давно знаете воеводу… почему он до сих пор неженатый ходит?

1 августа, Ульмар.

«А ты себе представь долю-то воинскую, деточка. Воин земли не пашет, хлеба не сеет. Труды его ратные, семья его – дружина хоробрая, а отец – воевода. Вои, они ведь не как все люди, они посвятили себя богу воинскому и требу ему кладут не караваями, а потом своим и кровью вражеской. С воинами пребывает милость грозных богов и едва ли всякая девка с радостью родит ребенка от кметя, приманивая в дом благословение богов. Да и женихи к такой девке слетятся – от воина родила, удачу в семью принесла. А вот замуж за него… Сегодня он рядом, а завтра по первому зову снимется с места и уйдет в поход. И не удержат ни малые дети, ни вспаханные поля. Разве ж за таким мужем женщине спокойно за дом и детишек?»
Доброгнева сунула печальной Аленке медовый пряник: «Скушай, деточка, от сластей и на душе легче становится… В былые времена, говорят, девки за любым своим и в навье царство спускались и суженого выручали. И за слепых шли, коли люб был, и за калек. А нынче… Никто не желает пол жизни мужа дожидаться, да одной вечера коротать… Что до Мстислава – одно доподлинно знаю: зазнобы в Славии у него не было. Уж больно занят он был делами княжескими, да дружинными. А как на чужбину пришел, так, мне кажется, и вовсе о женитьбе думать перестал. Чужие люди, обычаи, вера… Он-то знает, что краше наших, славийских, девок ни в каком краю не сыскать». Доброгнева ободряюще подмигнула, а затем вновь посерьезнела: «Тебе в Славии есть куда податься-то, деточка?». Алена лишь покачала головой, подтверждая догадку ведуньи. «Ну тогда уважь старуху, девица, у меня и оставайся, как доберемся. Семья у нас большая, дружная, никому в обиду не дадим, как родную примем. Да и воевода наш, сдается мне, захаживать к нам будет, к воям хворым звать, а то и просто погостить заглянет…».

1 августа, Ульмар
Тем временем на шум воев, собирающихся в неблизкий пункт заглянула пара стражников, делавших обход городской территории и привлечённая звуками сборов и ржанием лошадей. Один из них, горбоносый и лопоухий, с трёхдневной щетиной, опираясь на пику, подошёл ко Мстиславу, стоящему в центре двора и отдающему распоряжения и, явно признав в нём лидера славийцев, криво щеря рот проговорил:
- Что эт за сборы у вас, воевода? Ка-то уж расшумелись вы. Вона, от самой Базарной площади слышно.
- Выезжаем завтра. А к чему собственно все эти вопосы?
- Так, вы же подрядились город охранять. Разве нет?
- Подряжались. А теперь уезжаем.
- Так это ж пахнет предательством
- А ты называй, как хочешь. да и начальству передай. Атака орков отбита? Отбита. Для вашего города опасности нет. Считаем себя свободными от обязательств и отбываем. Всё.
- Но городской стражи не хватит, чтобы сдержать волну орков...
- ...Если она будет, - прервал князь стражника на полуслове, - А если нет, то в другом месте мы нужнее. И вообще это уже не мои проблемы.
Стражник отошёл. Потом о чём-то, сильно жестикулируя, поведал своему напарнику, толстяку с чёрными длинными усами и они удалилиcm от таверны быстрым шагом, направляясь, по всей видимости, напрямую к своему руководству.
- Предательство, предательство, куда не кинь, везде предательство, проворчал Мстислав и , уже громко, прокричал сбиравшимся воинам, - Торопитесь! Выезжаем вечером.
И, хмурясь чему-то своему, молодой мужчина пошёл, слегка прихрамывая к таверне. Заметив на крыльце Алёну, Мстислав слегка улыбнулся, кивнул ей и последовал дальше. В узком коридоре он наткнулся на Торнача, уже собравшего свои пожитки и выходившего во двор, чтобы раскурить трубочку.
- Вечером выезжаем. Проследи.
- К чему спешка, утром же хотели?
- Стража может вмешаться, а лишние конфликты нам ни к чему.
- Откуда стража?
- Ходят тут всякие не во время, а потом... Ладно, давай. Нечево зря языками трепать.
И князь скрылся на лестнице.
- Ну что же, как всегда, ровняем и строим, а Торнач - разгребай, - и гном, выйдя на крыльцо, стал искать по карманам кремень, чтобы раскурить-таки свою старенькую трубку.

Так значит Мстислав и думать не думает создавать семью… Возможно, Доброгнева и не это имела в виду, но Алена, утомленная постоянными сомнениями и переживаниями, пришла именно к такому выводу. Девушке вдруг стало стыдно за все свои поступки: за то, как смотрела, как говорила…. «За гулящую, небось, принял» - резанула по сердцу злая мысль. И даже улыбка воеводы, проходившего мимо, показалась ей лишь насмешкой. Алена отвела взгляд.

- Тебе в Славии есть куда податься-то, деточка?. – продолжала говорить меж тем Доброгнева. Травница хотела рассказать доброй женщине и про сожженную деревню, и про погибшую семью, и про нелегкие скитания по миру, но слова застряли в горле. Душевных сил хватило лишь отрицательно покачать головой.

- Ну тогда уважь старуху, девица, у меня и оставайся, как доберемся. – неожиданно предложила Доброгнева - Семья у нас большая, дружная, никому в обиду не дадим, как родную примем. Да и воевода наш, сдается мне, захаживать к нам будет, к воям хворым звать, а то и просто погостить заглянет….

И тут уж Алена не смогла сдержать чувств. Слезы отчаяния вместе со слезами благодарности брызнули из глаз. Девушка уткнулась головой в колени собеседницы и громко зарыдала.

1 августа. Ульмар. (Совместно с Торвиком)
Старушка поглаживала рыдающую Алёнку по голове и тихо нашептывала что-то ласковое. Плачет, это хорошо. Слезы они сердце облегчают, не дают бедам и горестям накопиться и сломать хрупкую душу под своей тяжестью. Не раз и не два приходили к ней вот так дочки, внучки, а то и соседские девки. Выплакаться, а потом о горе поведать. Или просто помолчать. Слова ведь только тогда и нужны, когда души не могут коснуться друг друга, завести беззвучный разговор которому слова лишь помеха.
Через несколько минут, когда слезы иссякли, Доброгнева вспомнила о подарке и мысленно хлопнула себя рукой по лбу. По мнению ведуньи, новые украшения обладали удивительным свойством исправлять девкам настроение и возвращать бодрость духа. Ей точно всегда помогало. Выудив из котомки весело искрящиеся бусы, Доброгнева вложила их в ладошку Алёне: «Не дело это, что моя внучка без бус ходит. Примерь пока, а я узнаю у нашего почтенного гнома что за суета вокруг». Ободряюще улыбнувшись, старушка ненадолго оставила девицу и направилась к хмурому Торначу, как раз проходившему мимо: «Скажи, почтенный гном, что за суета кругом? Али случилось чего?»
- Собираемся. Вечером едем. Вот все и носятся, как угорелые, а я гляжу, чтобы носились в нужном направлении, - хмыкнул гном и пустил колечко дыма к голубым небесам. Скорее всего, он был уверен, что и без него все справятся превосходно, ведь не в первый же раз войско покидало место своей дислокации и отправлялось в поход. И, если и он будет суетиться, как базарная торговка, то не поможет, а только повредит скорости последних приготовлений, как мешает грязь хорошо смазанному механизму.
Доброгнева только охнула: «На ночь глядя? Мы что, тати лихие от народа честного таиться?»
- Лихие-не лихие, а видела стражников, что заходили? Боится князь, мне сдаётся, что могут не выпустить так легко, как впустили в город. А лишней крови не хочет он. Вот оно мне что сдаётся. Но - это так. Ты к нему подойди сейчас, попробуй. Ишь как зыркает. Неровен час дыру глазищами в камзоле просверлит. Тревожен сильно. Ну, так он за всех думает. Не только о себе. И нас с тобой в них прихватывает.
Гном затянулся и, крякнув, выпустил дым из ноздрей.
Ну что тут скажешь? Всплеснув руками, старушка со всей поспешностью, возможной в ее годы, бросилась к Алёне, в двух словах объяснив что происходит, и отправилась собирать кузовок. Вот ведь… И поговорить не дали…

Ктеж, 20 июля, после приема.

Хок беспокоился. Собственно говоря, это беспокойство не покидало его уже давно, с самого приезда в Ктеж. Хотя поводов вроде и не было. До этого вечера не было. Потому что по окончании официальной части приема Натаниэль вдруг решительно потребовала идти домой пешком. Для того, видите ли, чтобы поближе увидеть, как она выразилась, "несчастных, лишенных самых простых радостей жизни, и влачащих скорбное существование".

Ну насчет скорбного существования жрица, пожалуй, несколько преувеличивала. Улица, которую Натаниэль почтила своим присутствием, была довольно широкой и чистой, горожане одеты добротно, даже нарядно. Попадались, конечно, и нищие, и вороватого вида оборванцы, но не так уж и много их было - нарушителей благопристойного облика города.

Натаниэль изо всех сил старалась хранить невозмутимый вид, но была очень бледна, а маленькие изящные ладошки сжались в кулачки. Время от времени она что-то еле слышноговорила. Хок разобрал несколько тихих слов жрицы:
- Ужасно!.. Как они могут?.. Когда так несчастны... А они - в роскоши... Бедные дети!

Кучка "бедных детей", вызвавших сочувствие жрицы, тощие, чумазые, нахальные оборвыши числом около десяти уже давно следовали за Натаниэль, Хоком и Эйренором. Сначала на почтительном расстоянии, потом, осмелев, подошли ближе. Задираться начнут, решил Хок. Будут прыгать вокруг, свистеть и орать. А потом будешь удивляться, куда делся кошелек и золотые пряжки с мундира. Поэтому Вольдемар поспешно сделал шаг в сторону, чтобы оказаться между жрицей и мальчишками. И правильно сделал, как оказалось в следующую секунду. Потому что вместе с пронзительным свистом предводителя в сторону Натаниэль полетели мелкие камни. Осколки гранита градом ударили в мостовую у ног капитана.

Хок, плюнув на приличия, подхватил жрицу за локоть и ускорил шаг. Натаниэль подчинилась, побледнев и сжав губы. Эйренор по-волчьи глянул, но кидаться на малолеток не стал. Прикрыл Натаниэль с другой стороны. И троица твердым скорым шагом двинулась прочь. Но мальчишки не отставали. Свистели, орали непристойности, кидали мелкие камни, явно не стараясь попасть в кого-либо - метили под ноги или повыше. Пару раз острый обломок проносился в локте от головы Хока. Капитан молча бесился, но понимал - кидаться на пацанов глупо. Убегут, не успеешь повернуться. Только сам себя дураком выставишь. Да и не убивать же сопляков!

Жрица вдруг ахнула и схватилась за щеку. Из-под тонких пальцев побежали, сливаясь в дорожку, капли крови. И Хок не выдержал.
- Кто? - прорычал он, повернувшись к мальчишкам.

Оборванцы замерли. Кидаться камнями, чтоб напугать - это одно дело, а вот попасть в кого-нибудь, да еще до крови - совсем другое. Мальчишка, швырнувший злополучный булыжник, распахнул огромные глаза.
- Я тебе, мразь, сейчас руку сломаю! - взревел Хок, кидаясь на паренька.

Мальчишка охнул, схватился за грудь и начал оседать на мостовую. Пальцы его судорожно стиснули рукоятку метательного ножа, глубоко и основательного вошедшего под сердце. Беспризорники бросились врассыпную, оставив товарища потихоньку растекающейся луже крови. Эйренор подошел к трупу, вытащил нож и брезгливо вытер о лохмотья убитого.

1 августа, Ульмар

В дорогу Алена собралась быстро. Все-таки её насильно привезли в город, хорошо хоть котомку с плащом и травами успела захватить. В Ульмаре её нехитрый скарб пополнился еще бусами Доброгневы. Девушка, скрепя сердце, положила их на самое дно котомки – подарок дорогой, красивый, только неуместный к её дорожному платью.

На улице раздавался недовольный голос Мстислава: он что-то кому-то приказывал, кого-то подгонял. Значит, время еще есть. И Алена, присев на краешек кровати, позволила себе отдаться воспоминаниям.

- Надо же, как оно все опять повернулось, - прошептала она воздух, - второй раз уже все теряю, и второй раз начинаю снова….

Ей вспомнились все друзья и знакомые, которых она нашла за последние две недели: гордая и самоотверженная Натаниэль, хмурый полуэльф (имени она не запомнила), бывший ранее рядом с гномом, ну и конечно благородный Лариэль, не раз спасший её жизнь… Где они сейчас? Что с ними? Встретятся ли вновь? Нет. Не встретятся. Что им делать в Славии?

Алена вздохнула и, подхватив котомку, вышла на улицу к Мстиславу.

- Ну что, я готова в путь… - сказала она воеводе.

1 августа, Ульмар
Есть моменты, когда слова застревают в глотке и при попытке их извлечения на свет божий они лишь скрипят, как несмазанная телега. Вот и в жизни Мстислава настало такое мгновение. Вроде, ничего особого девушка и не сказала, а... Воевода как-то растерянно оглянулся, сперва покраснев, потом побледнев. Потом князь всё же взял себя в руки и нахмурил брови, дабы казаться более значительным, чем есть на самом деле. И в самом деле, что это с ним случилось. Чего такого сказала девушка, что вдруг проняло его до глубины души? Он же ей руку и сердце не предлагал, не вокруг свадебного костра водил, не в ночь на Купалу букет дарил. Что такого. Может, ощущение того, что она не просто готова проехать вместе с войском по окрестным хуторам, а готова идти с ним по всей жизни, сквозь все треволнения и сполохи, уже готова, даже не смотря на то, что им не было, вроде бы, сказано к этому решающего мужского слово. Или это время такое, что самые незначительные слова понимаются так неадекватно, что даже малое слово так волнует, терзая грудь?
- Вот и дОбро, - наконец выдавил из себя Мстислав, - Торнач! Строй отряд!
Вот так-то легче. А то ещё скажут, что слаб князь, мешкает в критический момент. Если всё пойдёт, как надо,то завтра и в Волчей Крепи будут. Как там Твёрд? Отломленные ломоть, а всё свой, славиец. Пусть и не блюдёт веру предков, но всё же. Вот к чему всё это привело. Орки по улицам бегают. Не дело это. Как там, у своих? Душа болит. Ну ничего. Ещё немного и увидим и узнаем. В Волчьей Крепи, если дорога гладкой будет.

1 августа, Ульмар

Во дворе было просто столпотворение: славийцы и дворовая челядь седлали лошадей, нагружали телеги, ссорились. Мирились, прощались – в общем суетились как могли. Алена, с детства привыкшая к тишине и покою леса, сначала пыталась просто стоять молча в сторонке, но затем, когда её пару раз нечаянно толкнули, отошла поближе к воротам.

Здесь было заметно тише. Настолько тихо, что Алена даже смогла услышать какой-то стон неподалеку. Может, плохо кому? Разумеется, лекарка не могла не проверить не требуется ли кому помощь. Совершенно забыв о собственной безопасности и предупреждения Мстислава, девушка вышла со двора и, идя на звук, повернула за угол.

Она даже не поняла откуда на неё напали. Чья-то огромная потная лапища зажала её рот, а еще две пары рук подхватили и потащили прочь, к каким-то переулкам.

- Тише, тише, - расслышала она незнакомый мужской голос, - Воевода услышит – всем не сдобровать.

- Ты лучше рот ей покрепче зажимай, - прошипел кто-то в ответ, - Она ж ведьма, хоть слово брякнет – сгоришь.

- А на кой черт она нам далась?

- Спятил? Это ж его баба! Без неё ни Мстислав, ни его треклятые славийцы из города не уйдут. Пошли кого-нибудь, чтобы передал наши условия.

Тут Алена удачно вывернулась и укусила руку. Мужик чертыхнулся, но ладонь не убрал.

- Да угомонись ты, - рявкнул он, - Не тронем. Вот вернется жрица в город, так и отпустим. И езжайте куда угодно: в Славию, к Черту на рога… А покуда город без защиты не останется.

Алене эти уговоры показались не убедительными, и она постаралась укусить руку снова. В результате нарвалась на такую затрещину… что очнулась уже некоторое время спустя в каком-то подвале. Разумеется связанная и с кляпом во рту.

1 августа, Ульмар
Когда Мстислав узнал, что всё уже готово, но нет только девушки, он подозвал к себе Торнача и, свесившись с седла, обратился к нему:
- Гном, где Алёна?
- А я знаю? – Ломовик упёр руки в боки и, нахмурив брови, ответил воеводе взглядом на взгляд, - Мало мне этих сборов да за лошадьми присмотра, так я ещё Ваших, Мстислав Военежич, барышень пасти должен? Я что тут, в няньки тут нанялся или в сотники? Вон, Доброгневу спросите, что ли. Я их тут вот как раз и видел, когда девка на крыльце рыдала о чём-то.
- О чём?
- Вам виднее, княже.
Поняв, что сам спрашивает что-то лишнее, Мстислав отпустил Торнача кивком головы и принялся искать глазами Доброгневу, которая единственная могла пролить хоть каплю света на внезапное исчезновение девушки. Найдя её фигуру, воевода слез с коня и, немного прихрамывая, подошёл к старушке:
- Где Алёна, любезнейшая? Она же с нами хотела ехать, досель тут была. Не уследила, старая? Где теперь девку искать? Вещи её где хотя бы?

Не сказать, что Натаниэль питала какие-то иллюзии относительно королевского приема. Нет напротив - она ожидала, что это будет торжество лицемерия. И все же долго еще после она не могла отделаться от гадливого ощущения. Ведь ей пришлось сыграть роль, которую написали за нее. Не было никакой возможности вот так сразу избавить страну от бездарного короля, допускавшего в своих владениях ужасы, подобные Ульмарским.
Именно поэтому, жрица пожелала еще раз выйти на улицы города, посмореть на тех, кем управляла рука праздного монарха. Только здесь она могла найти дополнительные силы, питавшие ее ярость и желание бороться до конца. Ради простых ни в чем неповинных людей, наперекор бумагомарателям, выдумщикам ложных законов.
Когда щеку словно обожгло онем, а по пальцам потекло что-то горячее, девушка непроизвольно вскрикнула. Она никак не ожидала, что те, ради кого она живет, могут вот так ни за что поднять на нее руку. И все же...
- Он же только ребенок! Ты... Ты чудовище! - не обращая внимания на кровь, капавшую со щеки на белое платье, Натаниэль чуть ли не с кулаками бросилась на полуэльфа, убившего мальчишку. Присела на корточки возле мальчишки, но только для того, чтобы убедиться, что убитому уже ничем не поможешь. Кинжал Эйренора убил мгновенно.
Медленно опустившись на колени, прямо в городскую пыль, девушка подняла глаза на полукровку, стоявшего рядом.
- Я не понимаю - кто ты. Я не понимаю - почему ты остаешься рядом со мной, а я до сих пор не выдала тебя страже. Но кто бы ты ни был и почему бы ты не оставался подле меня - не смей. Не смей, слышишь? Убивать неповинных. - глаза Натаниэль затуманились, пока она торопливо проговаривала эти слова. Боясь признаваться себе в том, что испытывает к полуэльфу нечто вроде симпатии, если не сказать больше, она сейчас чувствовала себя ужасно. Мало того, что он был наполовину нечеловек - более чем достаточное основание для презрения и безразличия, так он еще был жестокой тварью, способной убить ребенка. Другое дело - Вольдемар. отважный, доблестный человек, заслуживший всеобщее уважение. О, великая Шеан, почему жить так сложно?

Ведунья в очередной раз перебирала в памяти все проделанные перед отъездом приготовления, когда к ней, прихрамывая, подошел воевода:
- Где Алёна, любезнейшая? Она же с нами хотела ехать, досель тут была. Не уследила, старая? Где теперь девку искать? Вещи её где хотя бы?
Доброгнева растерянно оглянулась, ища Алёну, а затем обернулась к нависшему над нею мужчине. Сказать хотелось многое, но не распинать же здорового мужика при его дружине: - А пойдем-ка у ворот посмотрим, Мстислав Военежич.
Отойдя на достаточное расстояние от чужих ушей, старуха, не чинясь (а пусть хоть голову снесет, свое уже отжила) напустилась на воеводу, как мать на непутевого сына, разве что за ухо не ухватила: - Прости уж за правду горькую, княже, но совсем тебе орки ум дубинами отшибли. Или ты считаешь, что во дворе, полном справных молодцев-дружинников, за охрану девки с старой бабки спрашивать надобно? Она, чай, из детской рубашонки давно вылезла, за ручку ее водить не треба. Если уволок кто, то старушка для нее самая лучшая обережь, вот прямо сейчас меч из-под поневы вытащу. А ежели сама сбежала, то только оттого, что один князь ей жилы тянет! – Доброгнева укоризненно посмотрела в глаза Мстиславу: - Или не ты девку упрямо подле себя держишь, не отпускаешь, а сам и слова ласкового вымолвить не хочешь. Или ослеп совсем, не видишь что люб Алёнушке? Девку молодую незамужнюю заставляешь среди молодых мужиков без видимой причины седьмицами ходить, а что о ней срамное подумают и как ей людям в глаза смотреть – это тебя не волнует! Бабка старая ей бусы дарит, дожились… Эх!.. – Махнув рукой, Доброгнева лишь покачала головой: - Пока поперек лавки лежал, мало пороли, а как вдоль не умещаешься – так и поздно учить-то. Рожоного ума нет, не дашь и ученого.

На долю секунды на бледных губах Эйренора появилась слабая улыбка - больше похожая на гримасу боли.

Никто не смеет тронуть тебя... - так хотелось сказать.
Никому тебя не отдам... - так хотелось закричать.
Убью любого, кто посмеет!... - рвалось из груди.

Но вслух полуэльф лишь твёрдо ответил, недобро сузив глаза:

- Желающий пролить чужую кровь ради потехи пусть не обижается, что будет однажды пролита его кровь!

Наддежана вертелась среди придворных, выведывая все о короле, но задавала вопросы большей частью косвенные или с двойным смыслом. Ей не очень-то хотелось, чтобы Брэдгер, которые тоже был тут, догадался для чего ей все это. Наддежане нужно было знать настроение двора, ведь именно двор управляет быдлом... этим сбродом. А принцесса тоже почти стала никем благодаря вынужденной ссылке. А теперь ее еще и пытаются скинуть совсем со счетов. Но теперь силы можно резко поменять. Натаниэль ей не мешала на приеме, разве что присмотр Сечена заставлял быть осторожной. Больше внимания Наддежана уделяла молодым офицерам, так как поддержка армии, хоть и основанная на страсти... значила многое. Старые леди хороши только в получении сведений. Наддежана крутилась более в мужском обществе, так как в мире мужчины значат больше женщин. Даже если придется устроить переворот с кровопролитием, то она не стеснялась мыслить подобным образом.

После приема, Натаниэль и ее телохранители «сморщили носы» при виде кареты. И сделав вид, что выше всех, направились пешком на прогулку. Принцесса раздобыла трофейный веер и потому прикрыла усмешку, не желая сдерживать более эмоций. Ей понравилось при дворе, и она хотела теперь им руководить.
- Ты, надеюсь, не пойдешь с ними? – сложила Наддежана белый перьевой веер, и приятно улыбнулась эльфу.

1 августа, Ульмар

Идрису очень не хотелось идти к воеводе. Он даже подумывал, провести с полчасика в пабе, а потом сказать ребятам, что никого не смог найти. Но Руадан – стреляный воробей. Он, несомненно, узнает, где был Идрис, и, не задавая лишних вопросов, отшибет башню. В общем, неизвестно чей гнев хуже, Мстислава или старейшины города.

Сомнения Идриса развеялись, когда он увидел воеводу. Последний стоял, понурив голову, и почтительно молчал, пока его, словно недоросля, отчитывала какая-то женщина. Великий и могучий Мстислав казался каким-то потерянным и не таким уж страшным. Поэтому Идрис, дождавшись пока старая ведьма сделает перерыв в своей проповеди, смело подошел к нему.

- Приветствую, воевода, - сказал он как можно более хамоватым тоном, - Девка твоя у нас… и не боись… ниче с ней не сделается. Если, ты конечно, со своими ребятками, дурковать не будешь. Оставайся в городе, охраняй его, покуда жрица со свитой не вернется и мы принесем бабу на блюдечке с голубой каёмочкой.

Идрис подумал чего бы еще добавить, но тут заметил, что у воеводы начали наливаться кровью глаза. «Ну, вылитый волк, - успел подумать наёмник, - была б шерсть, встала б дыбом на загривке». Придя к мысли, что сейчас будут бить, Идрис затараторил так быстро, как только мог.

- Эй, эй, ты чо? Да если я не вернусь, девку по кусочкам в Ульмар отправят. – затем, снова осмелев, наемник выпрямился во весь рост и даже залихватским жестом поправил волосы, - Да! И не вздумай за мной следить! Увидят слежку и…. – Идрис подмигнул, - сам понимаешь…. Девка молодая… не целованная.

А затем, осознав, что только что сказал, парень решил больше не испытывать судьбу и рванулся прочь так быстро, как только мог.

Несколько минут шли молча. Натаниэль кусала губы, на щеках её горел румянец гнева и ... чего-то ещё. Хок накручивал на палец усы - тоже переживал. Впрочем, поглядывать по сторонам не забывал. А полуэльф? А что полуэльф? Ну убил одного мелкого хьюмана, который наверняка вырос бы дрянью, убивающей слабых ради развлечения. И что? На гневные взгляды жрицы Эйренор отвечал пожиманием плеч. Убил. И снова убил бы. Потому что не человек был. А так... дрянь, тяфкающая в спину.

1 августа, Ульмар
- Молчи, старая, - чуть ли не оттолкнул Доброгневу Мстислав, услышав подобные новости, - О бусах она заботится... Тьфу. Вот, бабье отродие! В голову твою вставить бы, да и Алёне тож, хотя речь о ней пока не идёт, что не место в таком вот городе о делах любовных задумываться, - Мстислав развёл руками, - Видишь, до чего эти ваши задумывания привели? Теперь стращать нас будут, увидевши слабость людскую за нами. Ой, не просто всё это. Ладно, сами подсказали, где лису искать. Торнач! Бери десяток и - к пороховой башне. Быстро. И чтобы без жертв. Остальные - на коней и к воротам. После ультиматумов нас ничего с ними не связывает. А я иду к местным остаткам воинства. Эти барсуки отдадут нам не только Алёну, но ещё и ефимков, что должны нам за охрану их городишки. Одинец, Бориско, за мной. Ставр, выводишь всех. И чтобы вот эту женщину, смотри мне, тоже не потеряй.
Черноволосый Бориско и Кучерявый Одинец двинулись ближе к князю. Торнач проворчал что-то, по своему обыкновению, себе под нос, но тут же принялся отбирать тех гридней, что пойдут с ним по воле князя.

В погребе, куда поместили Алену, пахло сыростью и грибами, сверху, сквозь узенькое окошко доносился шелест листьев и пение птиц. Поэтому девушка пришла к выводу, что хижина находится в лесу.

Неподалеку она обнаружила свою котомку, так удачно захваченную похитителями.

«Что же, ну что же может разрезать путы?!»,- думала она, неловко пропихивая связанными ногами и руками котомку себе за спину. И тут сквозь грубую ткань котомки проступил жесткий диск застежки от плаща. Дешевый. Очень грубой работы, а оттого с острыми зазубрившимися краями. Алена сама не раз об него резалась…

Однако острая на первый взгляд пряжка резала (скорее даже рвала) жесткие волокна веревки очень медленно. Это заняло у Алены несколько часов.

К вечеру, когда полумрак погреба прорезали золотистые лучи садящегося солнца и в них заплясали светящиеся пылинки, девушка уже почти освободилась. Внезапно в помещении стало темно.

1 августа, вечер. Ульмар.

Услышав, что Алёна жива и здорова, Доброгнева облегченно вздохнула. А князь… Он много чего сгоряча наговорить, да наделать может – такой уж норов. И жалеет потом, а исправить не всегда может. Оттого, может, и Любгородский стол потерял. Зато как глаза-то загорелись, как услышал, что девка в беде. Любит ведь, этого не скроешь. И опять горячку порет, эх…
- Погоди, Мстислав Военежич. Ты, конечно, воин опытный, да вот только тут не честная битва меч в меч предстоит. С подлецами о чести думать сложно, они и девке кровь пустить не побрезгуют, Алёной от мечей прикроются. Давай-ка лучше я пичугу за посланником пошлю, она и разведает где у них полоненная схоронена. А там я Торначу дорожку укажу, может и с охраной тихонько управимся.
Князь сжал кулаки так, что побелели костяшки, и лишь сумрачно кивнул. Ведунья его понимала, тяжело мужчине чувствовать себя бессильным оборонить близкого человека.
Воробушек с соседней крыши проворно слетел на палец ведуньи и тут же ринулся вдогонку уходящему стражнику. Торнач, послушный приказу князя, с небольшим отрядом кметей последовал за Доброгневой. Отпускать птицу больше, чем на версту означало разорвать тонкую ниточку связи, попадаться же на глаза нервничающему стражу – убить Алёну. Но боги смилостивились и отряд шел уверенно до самых ворот Ульмара. Вот только оружные мужчины во главе с гномом и старой бабкой не могли не вызвать подозрения, а посему идти через ворота было нельзя – только стражу полошить. А кто ведает, может они знают о сговоре и похищении?
Ответ пришел в виде босоногого мальчонки подозрительного вида, шнырявшего неподалеку. Несколько монеток и короткая просьба вызвали на лице пацаненка довольную улыбку – еще бы, не каждый день можно неплохо заработать, да еще и досадить наглым стражникам, то и дело поколачивавших малолетнего вора. Выскочив из ближайшей подворотни, он побежал к зевающим стражникам с криком: «Там на жрицу напали! Скорее!». Доверять шпаненку у стражи особых оснований не было, но коли не соврал, то Хок по приезду снимет с них головы за то, что стояли сложа руки в то время, как убивали священнослужительницу. Решив, что пару минут ворота как-нибудь простоят и без них, два стражника бросились за пацаном, а ехидно ухмыляющийся Торнач махнул рукой и отряд покинул город. За мальчонку никто не волновался – он знал город как свои пять пальцев и уж точно быстро оторвался от медлительных обленившихся мужчин.
Прощальные лучи солнца обагрили облака кровью умирающего дня, на мир ласково опустились сумерки, в которых растворились и стражник с воробушком, и его преследователи. Доброгнева уверенно вела отряд в сторону леса.

1 августа Ульмар

Огромные ноги в широченных грязных сапогах перегородили маленькое окошко Алениной темницы.

- Похоже воевода не собирается играть по правилам, - донесся до неё густой бас.

- Да он... он чуть не убил меня! - вторил ему второй, менее внушительный мужской голос. - Да может... и не нужна ему девка то? Кто сказал, что нужна?

Алена подползла к окну настолько близко, что снизу ей стали видны и лица говоривших. Приземистого сухощавого блондина, которому принадлежал второй голос, она не знала. А вот обладателем запыленных сапог оказался ни кто иной, как сам старейшина города Руадан. Этот великан в своё время считался лучшим воином. Но старейшиной он стал благодаря своему уму и изворотливости. В городе его уважали и боялись практически все, в том числе и Алена.

- Знаешь что, Идрис, - выдал Руадан, почесав свою заплетенную в две косы бороду, - навести ка девочку... скучает небось.... И... принеси- ка мне её пальчик. Отошлем воеводе, дабы не ерепенился!

Сказав это, Руадан зашагал прочь, раздавая какие-то приказы. Алена же в панике старла рвать веревку с удесетяренной энергией. Пряжка выскальзывала из трясущихся рук, рвала кожу, но к тому моменту, когда ухмыляющийся Идрис ввалился в подвал, веревка все еще связывала руки девушки.

- Ей... киска, - прохрипел мужик, присаживаясь на корточки перед травницей, - не хочет твой Мстислав тебя спасать... Поэтому придется его немножечко припугнуть.... Но ты не плачь, воевода не утешит, так найдется кому приласкать.

Рука Идриса недвусмысленно легла на лодыжку девушки и начала продвигать вверх под юбку. От этого Алена дернулась так, что веревка на запястьях наконец то лопнула, оставив после себя глубокую, забитую порванными волокнами, рану. Но это волновало траницу меньше всего. Она рванула кляп изо рта и выпалила первое же пришедшее на ум заклинание - лед!

Раньше она пользовалась им только, чтобы заморозить неудачно расположившуюся на дороге лужу, или чтобы остудить и сохранить пищу, но только не так... В первую очередь покрылись мелкими кристалликами льда глаза Идриса, затем и лицо его закаменело и, не теряя жизнерадосного розоватого цвета, подернулось легким инеем. Мужчина даже ничего не успел сказать... так и упал на земляной пол.

А Алена подхватила котомку и все сильнее раздирая раны на руках, пачкая и портя платье выбралась через окошко навех. Своих похитителей она не видела, но чувствовала, что вокруг их не менее 30 человек. Из последних сил она наложила на себя заклятие отвода глаз и побежала в лес.

Она бежала покуда не стемнело, тратя на отвод все свои магические, а затем и телесные силы. Через несколько часов, упав в мокрую от росы траву она заснула до следующего утра.

ночь с 1 на 2 августа. Ульмар
Когда отряд, ведомый Доброгневой, её воробушком и доблестным гномом подошёл к избущке в лесу, уже смерккалось. Птица чирикнула и упорхнула куда-то под стреху.
- Значит тут, - проворчал гном и принялся сквозь густой орешник и сгущающиеся сумерки всматриваться в происходящее возле домика. Ему, с гномьим умением видеть и не в такой мгле, это удавалось лучше других. Сперва около домишки было спокойно. Переодически мелькал Руадан, старейшина города, посулающий то одного, то другого своего человека по каким-то незначительным поручениям. Место было дикое, необжитое. Казалось, что люди пришли сюда не так уж и давно и ещё сами толком не знают, как в этой глуши лучше обустроиться. Никаких намёков на то, что тут ведётся хоть какое-то хозяйство не было и в помине. Видимо, избушка служила тайной заимкой старейшины, используемая им по мере необходимости время от времени для своих неафишируемых делишек.
Внезапно из-за угла выскочил взволнованный ратник при полной выкладке и заорал так, что даже из леска славийские воины явственно услушали ккаждое из двух произнесённых тем слов.
- Девка сбёгла!
Торнач хмыкнул и знаком велел воинам быть готовыми. И правда.
Старейшина принялся махать руками рассылая своих людей в разные стороны. Несколько человек побежало прямо на группу, засевшую в кустах. Гном дал отмашку и стрелы славийцев сразили на бегу троих из шести бегущих. Ещё один повалился, раненый в ногу.
- Да что ты делаешь? Они ж Алёну погубят! - коршуном налетела на Ломовика Доброгнева.
- Прочисти уши, женщина. Сказали же - сбёгла. Значит - сбёгла. И отойди. Кабы не зашибли, - и гном, выйдя из-за укрытия, крутанул секиру над головой.
Атаку славийцев тут точно никто не ожидал. Воинов Руадана били мелкими группками, били по одному, били в избушке и возле неё. Жалости не было. После пленения девушки, которая стала ратникам почти сестрой, решимость славийцев и их благородная ярость нашли достойный выход. Руадан умер последним. Умер как воин, с мечом в руке. Он не молил о пощаде, не ползал на коленях. Он ухмыльнулся навстречу воинам и обнажив меч произнёс лишь одно слово:
- Поединок.
- Велика честь для дерьма, - хмыкнул гном, - Тоже мне, поиграться, тварь в благородство решил, - Годинец, стрелой его.
Круглолицый лучник кивнул и выпущенная стрела вошла в горло старейшины. Бывшего старейшины.
- Всё. Теперь ищем. Следы должны быть, - и Торнач сам принялся разглядывать избушку и все подсобные помещения.
- Торнач, тут чтой-то странное, - Дранко Шустрый внезапно влетел в помещение и потянул гнома за рукав. За ними последовали и остальные. Странное, значит : нужно быть настороже. Но то, что увидели славийцы, повергло в трепет даже их очерствевшие в битвах сердца. На полу поклети, куда и привёл их Дранко, лежал человек. И человек таял. Таял, словно только что, часа два назад, был мзвлечён из ледяного торосса. Даже в условиях дикого севера, гогда Моряна шалит, такое увидеть жутко. А уж на исходе лета - и подавно.
- Что встали? Жмуриков не видели? Вон на раме клок юбки и кровь. Нам туда. - Резким окриком прервал гном установившуюся тишину.
- Дык, юшки окрест много... - донёсся с заднего ряда чей-то голос.
- Много, но не тут. Мы их били где? С фасада. А сбежала она вт из этого окошка. Давай-давай, факелы зажигай, темно уже.
Пространство вокруг заимки наполнилось огнями. След от крови был мал, но заметен. Где по каплям крови, где по помятой траве, славийцы искали девушку.

2 августа Ульмар

Новый день пришел вместе с мелким холодным дождем. Однако даже под острыми злыми каплями Алена еще долго не хотела просыпаться. Ей снилась милая и родная Доброгнева, которая гладила её по голове и приговаривала "Поплачь, дитятко, слезы-вода, смоет печаль и с лица и с сердца...." И уже придя в себя, девушка так и не поняла, от чего было мокрым её лицо - от соленых слез облегчения или от дождя.

А вскоре девушку охватил ужас. Она бежала по лесу всю ночь, не разбирая дороги, а теперь не могла понять гле именно находится. Лес, всегда родной и знакомый, теперь показался ей холодным и злым. Здесь нет ни знакомого батюшки-лешего, ни добрых берегинь, которые всегда выведут к реке. Здесь за каждым деревом прятался чуждый дух, а звериные тропы вели в непроходимые топи. По крайней мере девушке показалось именно так...

Но все же нужно было куда то идти. Алена порылась в сумке и достала оттуда уже изрядно промокший плащ. Вместе с ним на траву вывалились янтарные бусы, подаренные Доброгневой.

- Ох, беда, беда... - пробормотала травница, с великой осторожностью поднимая скользкие от дождя бусы плохо гнущимися пальцами, - кто бы мог подумать, что в глуши вы мне пригодитесь...

Девушка на мгновенье закрыла глаза, сжимая в ладони дорогой подарок. Ей даже показалось, что от круглых желтых бусин исходит еле уловимое тепло, но...

она не задумываясь разорвала нитку и швырнула одну из бусин себе под ноги.

- Надо же чем то отмечать дорогу....

Спустя три часа последний янтарный шарик упал уже на утоптанную тропинку, идущую вдоль кромки леса. Еще через несколько минут Алена с радостью поняла где она находится. Ноги сами несли её: мимо раскидистого дуба, трех сросшихся стволами сосенок, малинника, который облюбовала детвора.... прямиком в деревню, которая стала такой родной за последние годы.

Сейчас вот сейчас покажутся дома, соединенные песчанными дорожками, старый колодец и священное дерево, раскинувшее свои ветви на холме. Но... из-за пелены дождя выступила совсем другая картина.

Полуобгоревшие скелеты домов словно выплевывали из себя остатки домашней утвари и своих погибших обитателей. Вещи, которые армия орков не захватила с собой, валялись в беспорядке в равной степени покрытые грязью, золой и кровью. А воздух в деревне, пропитанный кислым запахом потушенного пожара и приторным привкусом разлагающейся плоти можно было ножом резать.

Алена склонилась над телом женщины, лежащей лицом в желтоватой луже посреди всего этого кошмара. Тело было уже твердым и одновременно рыхлым. Почему-то девушке было важно понять кто лежит перед ней, веселая Раварта, или хотя бы ненавистная ей кумушка Айлин... Алена потянула тело за плечо на себя и от неожиданности упала на спину, закричала и, закрывая глаза руками, попыталась отпозти назад. Оказалось, что лица у женщины попросту не было . Судя по характерным отпечаткам клыков, орки не гнушались и человечиной.

- Эй, ты кто? - вдруг раздался за её спиной хриплый голос.

Спала Натаниэль просто ужасно. Никогда не бывало с ней такого - чтобы вскакивать среди ночи с криком, и утирать ледяной пот с лица. Стоило закрыть глаза - и опять, как наяву, видела она мальчишку, падающего на мостовую с кинжалом полуэльфа в груди. Переворачивалась на другой бок - и видела, как все те же мальчишки, которых она так защищала перед полуэльфом - насмерть забивают камнями нищего. Закапывалась лицом в подушку - и вновь перед ней оказывалось равнодушное лицо короля. Ложилась на спину - и мрачный полуэльф вытирал кинжал об одежду убитого мальчишки...

Очередное пробуждение оказалось ещё ужаснее - кровью запахло прямо в спальне. Натаниэль спустила на ледяной пол босые ноги, отдёрнула штору - и только чудом сдержала крик ужаса. Эйренор был здесь -в спальне. Лицо его было ... ужасно, а в руке полуэльф сжимал окровавленный кинжал.

- Нам нужно уезжать отсюда, госпожа - услышала потрясённая жрица. На пол перед ней сползал кто-то, затянутый во всё чёрное. Это именно ему перерезал горло её сумасшедший защитник. - Король не оставит нас в покое.

Голос принадлежал одному из десяти мужчин, внезапно появившихся из-за разрушенного дома. Выглядела эта компания более чем диковато: в грязном, промокшем рванье, с всклокоченными волосами и бородами, вооруженные кто граблями, кто вилами. Алена даже не нашлась что ответить, как вдруг из-за спин новых знакомых выскочил какой-то парень. Травница с трудом узнала в исхудавшем и мокром оборванце своего хорошего знакомого Аэнгуса.

- Эй, тише, тише, - замахал руками парень и бросился к девушке, - Это наша. Местная. Это ж… Аленка моя.

Девушка бросила на Аэнгуса непонимающий взгляд. Словно из сна к ней стали приходить картины из вроде бы недавнего прошлого, а на деле из совсем другой жизни. Аэнгус- один из многочисленных внуков благородного Морка – в свое время он собирался свататься к Алене. А Алена даже собиралась согласиться. В свое время.

В следующее же мгновенье Аэнгус прижал девушку к себе. Травница ткнулась носом в скользкую от дождя, костлявую грудь парня, но сил , чтобы вырваться из этого дурно пахнущего плена в себе не нашла.

- Сбегла чтоль? – расслышала она. – А я думал всех перебили….

- Это Брандэгор, - пояснил Аэнгус, наконец выпустив девушку из объятий, но настойчиво подталкивая в спину, задавая направление. – Он у нас главный. После нападения орков многие деревни погибли. А оставшиеся собрались здесь. Здесь местность хорошая, чтобы прятаться.

Они стали удаляться от деревни по направлению к лесу. Собственно согласия Алены никто не спрашивал, да и не в том она была состоянии, чтобы что-то сейчас решать. Аэнгус меж тем продолжал свой рассказ.

- Орков же не всех перебили, они все еще ходят мелкими шайками. В осеновном в поисках еды. Плюс мародеры всякие, разбойники… Мы даже трупы не можем похоронить, чтобы никто не догадался, что остались выжившие.

Жалкая процессия меж тем подошла к пещере. Алену, не церемонясь втолкнули внутрь, а смрад, стоящий внутри чуть не вытолкнул её обратно. Здесь находилось около 50 человек из всех окрестных сел. Они спали в этой пещере, ели, тут же испражнялись. Женщины лежали рядом с мужчинами, здоровые рядом с ранеными… Травница даже заподозрила, что один из обитателей этого убежища уже скончался, причем довольно давно, но никто из местных этого так и не заметил.

- Это… это… - она попыталась дать какое-то название всему этому ужасу, но шок, усталость и страшные раны наконец дали о себе знать. Девушка упала в глубокий обморок.

с Aertan
2 августа Ульмар
Ночь выдалась темная, безлунная, даже звезды и те были прикрыты рваными мешковинами облаков. Искать едва заметные следы по такой темени не могли и матерые следопыты, так что отряд, скрепя сердце, устроился на ночлег. Куцые облачка не обещали дождя, а потому сыскать пропажу с рассветом получалось быстрей и надежней, чем освещая неверным светом факелов необъятный лес. Кмети, привычные ко всему, улеглись спать прямо в траве, сберегая силы для утренних трудов. Жизнь приучила кметей оставлять тревоги и волнения, положив все силы на достижение заветной цели. А коли уж выдалось время отдохнуть, хоть посреди сечи лютой, хоть средь конца мира – увалятся спать, будто в родной колыбели. И то верно, усталая дрожащая рука и воспаленные очи – не лучшая подмога в тяжелое время. Доброгнева же похвастаться подобной выдержкой не могла. Доведись ей резать живое нутро умирающего человека, упрямо отгоняя скалящуюся в ожидании добычи Морену, не дрогнула бы рука, не закралось бы в голову сомнение, ибо на все воля мудрых богов, несущих исцеление через старые, но еще ловкие руки. Но сидя в ночном лесу, ставшим вдруг чужим и неуютным, материнское сердце сжималось от мыслей о Алёне, гоня сон и покой. Торнач сам взялся за охрану лагеря первую половину ночи и теперь зорко вглядывался в темноту, вслушивался в звуки ночного леса. Рассудив, что уснуть все равно не удастся, да и за беседой время пролетит быстрее, Доброгнева подсела к хмурому гному и тихо спросила: - Не прогонишь?
- Сиди. Не спится? - гном осматривал окрестности и даже не взглянул на подошедшую знахарку.
- Не спится – согласила старуха. Присев рядом с Торначом, Доброгнева тихо вздохнула: - Все думаю, как там Алёна-то… Сил нет ждать, сердце болит.
- Вот и я о том. Куда попёрлась? Заныкалась бы где рядом - всё б уже с нами была бы. А теперь ищи девку в лесу. Ладно - не грибок, под лопухом не скроется.
Бояться было особенно нечего, ночной лес хоть и шумел вокруг о чём-то своём, но это был мирный шум. Даже случайные орки не напали бы сейчас на спящих дружинников, не говоря уже о зверье лесном, что шугалось сейчас любого стороннего звука и запаха.
- Так откуда ж ей знать, что по ее следам мы пойдем, а не тати? Вот и утекла как могла далеко. Это вам, мужикам, легко рассуждать «спряталась бы, пережидала», а ты подумай как девке молодой страшно. У нее ж нет никого, сирота она. А человек без рода – как краюха отрезанная, как деревце без коешков. Некому защитить, некому отомстить, некому утешить. Сиротку обидеть каждый может, знает ведь, что нет за ней широких спин братьев, отцов, дедов, никто не пойдет правды доискиваться, что случилось. Захотели – умыкнули, продали куда-нибудь за море – некому выручать. Вот и остается – бежать без оглядки… - старушка совсем закручинилась.
- Найдём, - Ломовик сдвинул брови, - Будет ей ещё и семья и детки малые. Зря что ли мы тут с тобой кукуем? Посуди сама, стал бы воевода за кем попало гридней слать? Вон у Мирко рука на перевязи после стычки, а тож идёт Алёнку твою искать. Да за неё все наши горой. Любой бы готов был хоть нынче сватов заслать, если бы... Эх, куда вы, бабы, вечно спешите? А?
- Спешим, спешим. Алёнке уже девятнадцатое лето идет, а ты «спешим». Ежели Мстислав так и будет тянуть, то и помрет одинцем, как и жил. Я в ее возрасте уже второе дитя носила, а девка через годик уже перестаркой будет без роду и племени. И угораздило же девочку в князя опального влюбиться, совсем всякую совесть растерявшего. Он бы ей хоть улыбнулся тишком, раз от людей лихих молчанием уберегает, она б хоть знала чего ждет. Эх… - старушка в сердцах махнула рукой. – Вот дождется Мстислав, возьму девку в род по приезду в Славию, да выдам за самого пригожего из его кметей. Пусть потом локти кусает. Может поймет, где ждать и таиться надо, а где теплое слово, пусть и на ушко, сказать.
- Ну так на то в Славию и едем. Не в чужих же краях княже ваш сватов засылать будет. А? Ты вот, вроде умная баба, а туда же - "что не глянет, да не глянет?". А до того ли ему было? Сколько пластом валялся. Ладно, на ноги встал. А как встал, так и начал говорить, едем, мол. Вон, и меня даж сподвиг. Хотя я в ваших краях ничего не потерял. Прирос, просто, душой. Э...
Гном махнул рукой и задумался о чём-то своём, вспоминая свою лавку в Ульмаре, жизнь на рудниках, родню, от которой отделился не один десяток лет назад и нечто такое, что даже в дружеской беседе оставалось за бровкой повествования. Доброгнева тоже молчала, кутаясь в шерстяной платок. Торнач травнице нравился: кряжистый, не торопливый, обстоятельный, надежный – таким и должен быть мужчина, чтобы парой спокойных слов мог прогнать волнения и страхи, вернуть в сердце покой и уверенность. Сразу вспомнился Миролюб, рядом с которым любая беда казалась пустяковой и пустой. Чем-то они были похожи – славийский охотник и этот гном…
Сама того не заметив, ведунья уснула, привалившись боком к гному. Травница заснула, а Торнач всё сидел и, не шевелясь, смотрел на притихший лес. В полночь его сменили и он ушёл, перенеся перед тем пожилую женщину поближе к костру. С рассветом отряд двинулся в путь. Роса ещё не выпала, а славийцы уже вновь искали девушку. След был чёткий. Кровь девушка так и не смогла остановить и она ещё виднелась на траве, сырой от росы и начинающегося мелкого дождичка.Ещё не подошло время обеда, когда пещера, где скрывались окрестные жители, открылась взорам славийцев.

Хок не спал. Ворочался на непривычно роскошной постели, несмотря на открытое окно, маялся от духоты. Слушал ночные шорохи. Комната капитана примыкала к спальне жрицы. И слышимость в ней была отличная. Хок по звукам мог понять, когда Натаниэль вставала или делала несколько шагов.

А теперь до Вольдемара доносился шорох одеяла, сердитые шлепки по подушкам и сдавленные вздохи. Натаниэль, видимо, тоже не могла заснуть. Хок гнал от себя непотребные мысли, но разум сам по себе рисовал бросающие в жар картинки. Вот Натаниэль сбрасывает с себя одеяло, сердито поворачивается на бок, тонкая ткань ночной сорочки обтягивает стройное бедро... Капитан беззвучно застонал и вцепился зубами в угол подушки.

И тут новый звук вплелся в шуршащую ткань ночи. Осторожные, крадущиеся шаги в коридоре. Шаги, приближающиеся к спальне Натаниэль. Беззвучным барсовым прыжком Хок оказался у двери комнаты. Тихо приоткрыл дверь, густо смазанные петли не скрипнули. Перед дверью жрицы маячил темный силуэт, похожий на нечисть в дрожащем свете факелов и свечей. В руке неизвестного матово поблескивал длинный узкий кинжал.

Хок и не вспомнил о своем оружии. Просто в два прыжка оказался возле злодея. Тяжелый кулак капитана свалил убийцу с одного удара.

- Леди Натаниэль! - Хок запоздало вспомнил, что не постучался, уже ворвавшись в спальню жрицы. Перепуганная Натаниэль с в одной рубашке забилась в угол огромной кровати. Эйренор с окровавленным кинжалом в руке задумчиво разглядывал бездыханное тело у своих ног и даже не обернулся на капитана.

Глаза Натаниэль были до краев полны черным ужасом. Лямка тонкой ночной сорочки дрожала на плече девушки и грозила вот-вот сползти. Хок понял, что покраснел.
- Вам холодно, леди Натаниэль! - бравый капитан старательно глядел в сторону, пока неловко нащупывал одеяло и осторожно укрывал жрицу.
- Нужно уезжать, - равнодушно бросил Эйренор.
- Да... - Хок с трудом перевел дух и теперь уже спокойнее посмотрел на жрицу, чьи прелести были надежно скрыты одеялом. - Надо уезжать, леди Натаниэль.

2 августа. Пещера в окресностях Ульмара.

Вид неприбранных гниющих тел, валяющихся под жарким августовским солнцем, и тяжелая трупная вонь повергли Доброгневу в ужас. Мужчины, женщины, дети валялись непогребенными, подумать страх какая зараза уже блуждает по вымершей деревне, а при мысли о том, что молодая девка бродит тут с открытой кровоточащей раной, у старой лекарки начинало болеть сердце. Бестолково торопя и без того спешащих следопытов, старушка то и дело останавливалась, успокаивая то и подступающий к горлу комок. Видавшее всякое гридни лишь прикрывали тряпицами лицо, стараясь не вдохнуть отвратительный смрад, да зорко поглядывали по сторонам, ища следы девушки. Разговаривать не хотелось никому, так что путь к лесу прошел в напряженном молчании.
Завидев пещеру, Доброгнева бросилась вперед, желая убедиться, что с Алёной все в порядке, но Торнач ловко перехватил старуху, шикнув: - Куда лезешь вперед мужиков, старая? А может там есть кто, кроме девки-то? – и кивнул воинам, мол, проверьте. Мужчины тихо, как коты, прокрались ко входу в пещеру и нырнули внутрь, практически тут же вернувшись и призывно махнув рукой отряду. Тут уж ведунья припустила не хуже ребятёнка, увидавшего медовый пряник, и едва ли не первой вбежала в убежище. От вони застарелой грязи, болезни и немытых тел потемнело в глазах, благо один из мужчин вовремя подхватил старушку под локоть. С пол сотни человек заживо гнили, по другому и не назвать, в небольшой пещере. А самое страшное, что посреди всей этой мерзости, прямо на полу, неподвижно лежала Алёна, над которой склонился какой-то грязный мужик. До боли сжав руку гридня, ведунья со слезами на глазах прошептала: - Заберите ее отсюда… Сейчас же! На воздух, в лес, куда угодно! И всех, кто может ходить, выгнать наружу. Живых вынести…
Больше всего старушка жалела о том, что с ней нет ни трав, ни порошков, ни даже кипятка и чистого тряпья.

2 августа. Пещера в окресностях Ульмара.
- Давай парни, делай то, что она говорит, - Торнач был категоричен. Он повидал на своём веку немало. И на рудниках королевских и в горах, и в то время, когда ещё владел оружейной лавочкой. Но такой антисанитарии не было нигде. Казалось, что набеги орков так деморализовали местных жителей, что первая половина из них потеряла интерес к жизни, а вторая пребывала в таком состоянии, что им было уже не да санитарии. При этом вторая половина пополнялась за счёт первой.
- Эх, мази нет и взять неоткуда, - проворчал гном себе под нос и, подняв Алёну, осторожно понёс ту на выход, обходя тела обитателей пещеры. Ратников был всего десяток, но и этого хватало, если дело творить с умом и смекалкой. Разбиение походного лагеря с брустверами из деревьев и земляными завалами занимает у сплочённого дисциплинированного отряда час-полтора. Здесь и этого-то не требовалось. Требовались тенты, требовался уход, требовалась организация отхожих мест и мест для приёма пищи. Этим и занялись славийцы при помощи тех пареньков из местных, кто стоял на ногах покрепче прочих. Торнач самолично руководил разбиением лагеря, посчитав, что ничего не случится, если Мстислав подождёт пару лишних часов. Людям же они помогают. Дело правильное творят. Женщин, способных делать хоть что-то полезное для сообщества, было совсем мало. И то: либо бабки слабосильные, либо молодухи, своей семьёй ещё не жившие.
- Займись ими, мать, а то вымрут, как пащенки, - кивнул Торнач Доброгневе, хоть и был уверен, что та и без него своё дело крепко знала.
- Да, Легкоступ, дорогу помнишь? Бегом к воеводе. Расскажешь обо всём. И так он заждался.
Расторопный узколицый русый юноша с длинными ногами кивнул гному и, прихватив своё оружие, рысью устремился назад. В город. Мстислав должен знать, чем занимаются его воины, знать, что девушка в надёжных руках и её жизни теперь ничего не угрожает.