Никаких обсуждений. Никаких квент, тьфу на это нечистое слово. Просто выбери гроб и полезай в него, приятель. Если ни один не приглянулся, или все уже заняты, не бойся - там хватит на всех. Доверься мне, и я откину твою прядь очень, очень далеко.

Этот поезд умер прежде, чем оборвались его рельсы. Он умер на бегу, с рёвом и скрежетом, с визгом, с огнём. Хорошая смерть.
Если хочешь умереть так же, торопись, скоро конечная станция.
Вагоны полны тех, кто успел. Смотри под ноги, здесь липко от крови и звонко от гильз, и душно, и дымно. Поезд дорого отдал свою жизнь, так что сними-ка шляпу. Да, вон с того парня. Он прикорнул в уголке. Отстреливаться очень утомительно, но теперь ты его убил, и он наконец-то отдохнёт. А ты работай в поте лица. Грабь могилы.
Ребята вносят инструменты. Ребята выносят ребят. Их было много, ребят. Кое-кто ещё откашливается свинцом, кое-кто уже не слышит. Это хорошая смерть.
В поезде было полным-полно солдат. Тоже ребята. Одинаковая незнакомая форма. Одинаковая знакомая смерть. Один как раз писал домой письмо. Его уже никто не отправит. И письмо тоже не отправят.
Один ещё давится алым смехом.
- Не завидую... - шепчет багровым, липким голосом.
Правильно. Завидовать - грех.
Ребята трудятся, выдавливая из поезда последний лязг и скрежет. Падают на землю обессилевшие запоры. Там, внутри, наш приз. Мы заняли все призовые места.
Я пойду принесу магнитофон, а ты пока смотри. Внимательно смотри, и не забывай считать.
Вот и первый гроб. Старый, ветхий и бесстыдный, как твоя мамаша, разве что лак на ней лучше сохранился. Поставьте в тени, ребята.
Ну-ка, встряхнулись! Я принёс вам музыку! Музыка, сукины дети! Поживей, до заката половина плёнки.
Второй гроб тянут лебедкой, доски и кости хрустят под ним. Ребята пыхтят от натуги, особенно Гадкий Луи, который даже и не помогает - он просто взволнован. Стальное чудовище, перевитое цепями, охваченное скобами. Придётся повозиться. В гуле генератора, в визге шуруповёртов мне чудится ещё какой-то звук - изнутри. Пусть открывают, не будем им мешать.
Пойдём, откроем вон тот ящичек, он на вид попроще. И-раз, навались!.. Кто тут у нас?
- Кто я? - приятно, что парня в ящике заботят те же вопросы. Он стонет, и жмурится, и не хочет нас видеть, но не помнит, как закрыть глаза и снова уснуть. - Где мы?
Посмотри вокруг, бог из коробки. Небо оставило для тебя щёлочку света напоследок. В щёлочку видно степь. Послушай, как она беспокойно дышит. Нет, это Гадкий Луи.
Ты не знаешь эти травы, да? Эти звёзды, светлые на светлом? Это чёрное вдалеке - там очень много деревьев, а где-то за ними лес.
- Какая это... часть света?
Не тот вопрос, приятель. Но ты и сам уже понял.
- Какой... какой это свет?
Посмотри лучше, какой у меня дробовик. Он хочет знакомиться.
- Я... я помню, кажется... меня зовут Гарри?
Значит, нашего главного героя зовут Гарри! Что скажешь, дробовик? "Бах"?
Нет, нашего главного героя определенно зовут не Гарри. Закапывай.
Третий гроб нарядился в чужеземные флаги. В глазах рябит от полос. Здесь у нас никаких флагов, так что ребятам в диковину.
Четвёртый - нагой, только металлическая табличка сверху, непристойная, как грех: 3227. И большущий крест. Оторви, не люблю.
Ребята трудятся не покладая рук. Гробы всё прибывают, всё убывают те, которые внутри. Как-как, старина? "Бах"? Да, именно "бах". Нам не нужны какие попало. Каких попало мы можем наделать и сами.
Пятый гроб - прозрачный, точно в сказке, но там всё кончилось хорошо. Ребята толпятся вокруг, ничего не разглядеть. Луи взволнован.
Вот с шестым возиться неохота. Шестой какой-то несуразный. Гвозди торчат наружу, словно их забивали изнутри. Многовато гвоздей. Очень много.
Седьмой утопает в бархате, точно кровать для молодожёнов. И у него два изголовья. Одно пахнет сиренью, другое - ладаном, и принеси-ка мне лучше ещё дробовик.
Осталось много гробов, а кассета вот-вот закончится.

Это был не седьмой гроб, но он тоже пах сиренью и не просто пах, неувядшие ее ветви его заполняли. В сирени спала прекрасная дева в розовой футболке, черных джинсах и почему-то босая. Светлые волосы обрамляли спокойное лицо неземной красоты. Когда ее гроб открыли, дева громко чихнула и открыла глаза, на миг показавшиеся тоже сиреневыми, но оказавшиеся банально зелеными с коричнивыми прожилками. Посмотрев на направленный на нее дробовик, дева вздохнула и зажмурилась.

(Совместно с Элис)

Со скрипом и треском начала приподыматься крышка одного из самых необычных гробов, что можно было бы увидеть. Гвозди гнулись и вылетали, изредка - вместе с парой-другой щепок - под действием силы кого-то или чего-то, что было внутри. Женская рука с обломанными ногтями ухватилась за край гроба, рядом с ней - еще одна, неуловимо схожая, но в чем-то отличающаяся... Тоже левая. Чьи-то губы, приникнув к щели, жадно хватали воздух.
- Арепо, почти, - прошелестел голос девушки.
Ее собрат по обиталищу лишь рыкнул, напрягая последние силы, и крышка, лишенная последних соединений с самим гробом, упала сбоку. Два существа, похожих едва ли не до дрожи, одинаковыми ярко-синими глазами уставились на дробовик. Все, что можно сказать о различии двух пепельноволосых близнецов: платья. На одном - женское, на другом - мужское.
- Свершилось, - глухим голосом постановил второй, отряхивая с себя пыль и дурно пахнущее крошево лежалых, застарелых благовоний. Озираясь вокруг, названный Арепо медленно вынимал из карманов крошки, сушеные цветы и бросал в гроб. - Все не так плохо.
С этими словами мужчина подал руку спутнице.
- К новой жизни, Опера.
- Они нас... - начала девушка.
- ...убьют? Еще раз? - с благожелательным сарказмом перебил Арепо. - Хотя, конечно...
- ... кто их знает?.. - окровавленные губы Оперы искривились в той же усмешке, что и у брата.
- Да. Кто их знает.
Обратившись к тем, кто вокруг, Арепо добавил:
- Правда, кто вы?
- И где мы? - добавила его сестра.

Мужчина поморщился. Просыпаться с похмельной головой - не самое приятное в мире занятие. Ещё менее приятным оно оказывается, если при этом посчастливилось обнаружить себя в каком-то грёбаном замкнутом пространстве. Если добавить ещё и то, что сволочной ящик издавал странные, но удручающе действующие на своего постояльца звуки - это было вообще пипец. Полный. Кстати, о звуках. Какого долбаного хрена кому-то могло прийти в голову вскрыть ко... гроб?! Так или иначе, но ещё из терзавшей слух какофонии можно было сделать вывод о том, что гробик-то металлический. Что ж, пусть открывают, а потом можно будет и выяснить. И что за нафиг, и как посчастливилось попасть внутрь, и "где мои вещи, в конце концов, дети шелудивых собак?" и прочее. Очень многое прочее.
Правда, когда крышка гроба с визгливым скрежетом подалась, и Марк высунул свою черноволосую голову наружу, то он дружелюбно был встречен дулом дробовика в лицо. Это, конечно, предполагало, что в беседе придётся быть вежливым, чтобы не угостили упоительным блюдом, а именно свинцовым горохом. Сузив светло-серые глаза, брюнет с ног до головы оглядел ближайшего представителя приветственной делегации, и только потом хрипло произнёс:
- Это у вас так принято поступать, или ты просто очень рад меня видеть?

Это был необычный гроб. Шире, чем для человека, немного длиннее, чем для ребенка. Ярко-зеленая крышка и крупная надпись "Made in China" на одном из бортов приятно радовали глаз. Когда крышку откинули, взорам джентльменов с дробовиками предстала большая панда. Да, да, именно панда. Такая, знаете, черно-белая. Лапы панды были сложены на груди, из пасти торчал стебелек молодого бамбука, убывавший прямо на глазах. Как только он исчез, панда открыла маленькие хитрые глазки и вежливо сказала:
- Добрый вечер. Где здесь обучают боевым искусствам?

(совместно с тем, с кем мы неразделимы)

- Арепо, мне страшно, - не в силах дождаться хоть одного ответа, девушка прижалась к брату. - Ты помнишь...
- ...все, что происходило? Нет. А ты, получается...
- ...тоже ничего. Глухо. Есть только мы, одни во всем мире. Но какой этот мир?
- Спокойно, без лишних нервов мы все поймем, так или иначе, - ободряюще произнес молодой мужчина, продолжая, сощурившись, пытаться рассмотреть побольше всего, что во мраке. - Например, когда закончится эта музыка. Если она тут кому-то нравится, то...
- ...явно не нам. Здесь плохо пахнет. И я голодна. И дробовик раздражает, не правда ли? - Опера повела плечом и снова немигающим взглядом уставилась на оружие, словно забыв о том, кто его держит.

- Если госпожа голодна, у меня имеется порядочный запас бамбуковых побегов, - вновь подала (или подал?) голос панда. - Кое-кто добавил бы "в правом рукаве кимоно" и был бы неправ: я не ношу кимоно... Не желаете ли, о луноликая? Нежнейшая сочная поросль, какую не стыдно подать к столу самого императора!

Лежать зажмурившись было глупо. Никто не стрелял. Дева в гробу открыла глаза и села. Посмотрела вокруг. Вылезла из сирени и глубоко вздохнула. Только сейчас обнаружилось, что прекрасный образчик женской половины человечества к людям собственно и не относилась. На голове у нее имелись лисьи ушки, а из разреза в джинсах струился почти до земли шикарный рыжий хвост.
- Ой! Говорящая панда! - Испугалась дева.

Дева, обнаружившаяся в унылом гробу, обитом черным бархатом, прекрасной не была. Собственно, и девой она не была тоже. Бледная, черноволосая с рыжими прядями, чернобровая женщина лет двадцати восьми отнюдь не хрупкого телосложения, но и не в теле, скорее поджарая, как хорошая немецкая овчарка. Первое, что бросалось в глаза - заляпанные зеленой краской камуфляжные штаны от энцефалитки, заправленные в берцы. На черной футболке изображен Пятачок с ружьем, рядом с изящно-узкой ладонью - черная же бандана. Скомканная.

Садиться, едва распахнули гроб, женщина не спешила. Лениво распахнула серые глаза. Лениво изучила дробовик и его обладателя. Лениво приподнялась на локтях.

- На Харона ты не очень похож, - сообщила она стрелку, - равно, как и на Анубиса не тянешь. Скорее, на Бомжа с дробовиком. И еще - вы тут гробик с собакой не находили?

- Что-что, какая панда? - переспросил означенный зверь, садясь в гробу и с некоторым изумлением окидывая взглядом окружающий пейзаж. - Ах, нет, не бойтесь! Я всего лишь рыцарь, по чужой злой воле принявший этот облик. В самом деле, где вы видали говорящих зверей? Разве что в детской сказке!

Крышка пятого гроба съехала набок, звякнув хрустальным бокалом, уколов осколками слух и пальцы. Белые шёлковые простыни расцвели красными пионами, когда девушка ухватилась за них руками. Её белоснежная кожа тут же покрылась мурашками на открытом воздухе – ребята с дробовиками очень хорошо могли рассмотреть это, ведь из одежды на девушке была только золотая диадема и хрустальное ожерелье.
Девушка несколько раз глубоко вдохнула, будто вынырнувшая на поверхность из-под воды, и посмотрела на людей с оружием, на каждого по очереди. Глаза у неё были хрустальные с маленькими чёрными зрачками.

Грохотала музыка, соседние гробы открывались один за другим, являя своё содержимое, тут же вступающее в странные беседы между собой, а чувак с дробовиком, к которому Марк обратился с вопросом, так и не соизволил отреагировать. Негромко выругавшись, мужчина принял сидячее положение, и окружающие получили возможность оценить его костюм, состоявший из уже не новой кожаной куртки поверх плотной рубашки из синтетики. Ноги в чёрных джинсах и обувь, которой была пара ботинок того же цвета, пока могли заметить только близстоящие. Кстати, кто? Впрочем, с этим вопросом можно было разобраться и позже.
- Лыцарь, панда или как там тебя. А попить ничего нету? Вообще, у кого-нибудь тут есть хоть что-то выпить? - брюнет обратился к окружающим, - башка жуть как трещит.

- Хороший вопрос, - отозвалась Кира, не спуская глаз со своего охранника, - учитывая, что все тут в гробах. "Золотой фазан" есть. Будешь?

Плоская бутылочка с яркой этикеткой лежала в правом кармане штанов. По странному стечению обстоятельств, Кира купила ее перед тем, как...Перед чем? Воспоминаний не было. Нет, женщина отчетливо помнила, как покупала настойку, помнила продавщицу, этакую пышную матрону в кокетливой синей пилотке. А после - ничего. "Амнезия", - память, словно в насмешку, подсунула термин, - "и где, черт возьми, мой пес?"

Дон, рослый кобель немецкой овчарки, был неизменным спутником Киры.

Ну, собственно здесь (видимо) и появился я.
Точнее сперва появился гроб в котором я лежал, но поскольку я лежал в нём, я не мог знать что это гроб.
Это потом, когда придя в себя в тёмном, хоть глаз выколи, душном и далеко не самом комфортабельном (а комфорт я люблю, ценю и идите в жопу если комфорта нет) "сейчас", ваш покорный слуга заорал благим и обычным матом и сделал то, что сделал бы любой нормальный джентльмен, типа тех, что описаны у Бонфльоли - пихнул нависающее сверху, дабы пролить малость света на грешное "настоящее", ибо без света, не комильфо...
Так вот, это потом, после всех телодвижений, я воссел в, о-ля-ля, гробу, и малость успокоившись принял суетность этого мира, вместе с зрачком (и взгляд такой недобрый) дробовика пристально пялящегося прямо мне в лоб, отвалившейся в сторону, точно капот паккарда, чёрной лакированной крышкой с надписью "Привет от Шрёдингера" и разных представителей невнятного социального слоя разной степени обнажённости.
Сказать, что я прям отчаянно смел - нельзя, а по сему дуло ( в смысле часть дробовика) нервировало, а ещё хотелось кофе, "Richmond cherry gold", шот"Бренди Александр", послать всех на хер и роллов.
Но поскольку, мажордомов вокруг не наблюдалось (а мальчики с оружием явно больше походили на помощников апостола Петра, нежели вышколенных дворецких), а я был хоть и вынужденным, но гостем, следовало соблюсти видимость приличий и представиться.
- Моё почтение. Не будете ли вы столь любезны, отвести в сторону, свой оружейно-фалический фиксационный символ в сторонку, любезнейший? И доброго времени суток, всем присутствующим.

Музыка умерла прежде, чем закончилась плёнка. Её агония перешла в скрип, потом в шорох - и оборвалась еле слышным щелчком. Страшная смерть.
Небесная щель почти захлопнулась, забрав остатки света. Теперь ребята зажигают лампы, отгоняя голодную ночь. Но она не уйдёт далеко.
Ну-ка, смотрите под ноги, пассажиры. В ореолах света - мёртвые руки, мёртвые лица. Багровое стало чёрным. Если думаете, что вам не повезло - посмотрите под ноги. Они лежат вповалку, умиротворённые ребята. У вас так много гробов, а у них никогда не будет могилы.
Луи, подними лампу повыше.
- Я не Харон, не Анубис и не рад вас видеть, - голос этого человека заставляет электрический свет трепетать, а звёздный - разгораться чуточку ярче. А может, только кажется. - Я Плотник.
Сейчас, в тусклом свете лампы Гадкого Луи, это кажется очевидным. Он мог быть только Плотником, этот человек. У него добрые глаза и белые одежды. Мотыльки слетаются к нему из мрака, садятся на грудь, думая, что поймали луну. У него красивое лицо, тёмное от испарины, светлое от прозрения. Голова и ладони его перевязаны, и ночь сочится из-под грязных бинтов.
- Я не стану учить вас искусствам, - продолжал Плотник, и работа замирала, когда он говорил. - Но я сделаю вас ловцами человеков.
Ночная птица, резвясь, катает по небу чей-то неприкаянный плач. Все взгляды устремлены на вас, пассажиры, но теперь - только взгляды. Вас больше не держат на прицеле, но и в этих взглядах довольно свинца.
- Времени почти не осталось. Вы долго спали, может быть, даже видели сны. Но теперь сны могут увидеть вас, и тогда - берегитесь. Сворачиваемся, ребята! Закончим по дороге.
Пройдя между пассажирами, Плотник указал ещё несколько гробов, и ребята бросились прилаживать к каждому волокушу.
- Позови своего пса, Жжёнка, - бросил он Кире мимоходом. - Разбуди. Ему снятся волки. Разбуди, пока они нас не почуяли. Мы уходим!
Уходим! Уходим! Ребята молча подхватили клич. Они знают, что нужно торопиться, что не нужно шуметь. Тяни! Тащи! Ремни от одной волокуши молча вручают рыцарю, от другой - Марку, от третьей - близнецам. И от четвертой - близнецам.
- Ещё одну тебе, Шрёдингер, - распорядился Луи. - Сирень, Белоснежка - осилите шестую? Придётся поднажать, хе.
- За мной, мои неоперившиеся птенцы! - возгласил Плотник. - Отряхните с себя скорлупу и шагайте! Не потому, что вы мне должны. Не потому, что я вам нравлюсь. А потому, что кроме меня здесь только ночь, и вы с ней не подружитесь. Я знаю, вы спросонок. Вы сбиты с толку. Но я расскажу вам простые правила, и вы сами всё поймёте. И да, парень, - он глянул на Марка через плечо, - если у тебя всё ещё болит голова..
Плотник потянул бинты со лба, и они опали безжизненным ворохом. Сквозь зияющую дыру в его черепе можно было увидеть чужое небо и незнакомые звёзды.
- ...то дыши полной грудью. Здешний воздух - просто чудо.

Плотник, он, ага, как же. Если он Плотник, то я - Морж. И ремень, это, от чего джентльмены (вроде описанных Бонфльоли) не отказываются только в клубах, что означены в путеводителях по греху четыремя весёлыми буквами. И что меньше всего напоминает кофе там или роллы.
Однако если ночь ещё более негостеприимна, как вещает хозяин этого неудачного нью-орлеанского танцпола (а что-то мне подсказывает, что лучше поверить ему на слово, нежели проверять лично и искать развлечений на область седалища), то пожалуй джентльмену стоит и поступиться привычными принципами.
- Эм-м, господин Плотник, есть ли какая-то надежда... Господи, это что глаз на полу... был... так о чём я.. Ах да, есть ли некая надежда узнать хотя бы о месте нашего пребывания, раз уж мы оказались столь удачливы, что имеем шанс подружится с вами, вместо того, чтоб не подружиться с ночью?

Брюнет, так и не успевший воспользоваться предложением незнакомки насчет выпить, хмыкает над словами непонятного фаллоса с горы, назвавшегося Плотником. Впрочем, его передразнивание речей сына другого плотника можно оценить по достоинству. Человек, даже мысленно сейчас называющий себя Марком, не религиозен, но кое-что трудно забыть. Пожалуй, даже слишком трудно. Что ж, раз нам предстоит быть ловцами человеков, то можно и пойти за этим чудаком без мозга в голове и его свинцововзглядовой братией. Хотя, кому это я втираю? Самому себе? Зачем? Ясен пень, если бы не слова папы Карло о негостеприимности ночи, можно было бы забить на все эти приглашения, и остаться тут. Или же свинтить куда-то ещё, в одиночку. Без всей этой странной компании с хвостатыми девами, говорящими животными и прочим.
Впрочем, помимо росказней Плотника мужчина и сам чувствует, что тут что-то да не так. В конце концов, сколько-то там десятков лет проживания в деревушке золотодобытчиков на Аляске (равно, как и в куче других мест) не проходят даром. Подхватив ремни доверенной ему волокуши, Марк шагает вслед за предводителем в бинтах и неким джентльменом, которого назвали Шрёдингером. Правда, вряд ли это тот самый учёный.
- Если я верно догадываюсь, - отвечает брюнет на вопрос "Шрёдингера", - мы немного на том свете. Вот уж не ожидал, что когда-либо сюда попаду. Видимо, кому-то там взбрело в голову, что отказ в гостеприимстве - это не так уж и страшно.

Прежде, чем Плотник договорил, девушка поднялась из хрустального гроба, обернувшись в белую с красным простыню. Она не узнавала ни людей, ни места. Страшно болели глаза, и даже тьма, смазавшая свет, не принесла облегчения.
Что было до того? Где прошлое?
Белоснежка взяла в руки — с виду нежные как у принцессы — толстый ремень. Он жёг огнём из-за порезов, но девушка стиснула его что было сил. Гроб очень тяжёлый, но вряд ли тяжелее того, в котором она лежала. Кто-то нёс его — когда и куда, и почему он оказался здесь, на неведомой земле. Девушка стиснула ремень ещё сильнее, сильнее, чем было сил, и не задала ни одного вопроса.

- Таки, сэр рыцарь, вы - панда. Меня можно звать Ней и я - светлый друид, лисица. - Сказала дева с рыжим хвостом и повторно оглядела окрестности. Трупы, останки паровозов, гробы. Общее настроение. К разбуженным наконец обратился с речью мужчина в белых одеждах и лисица внимательно его послушала. Когда все пошли и она отправилась пешком по здешней земле босая, но одетая... Вообще она подумала позвать ездового ската, даже ненадолго его вызвала, проехалась пару секунд верхом и отпустила. Не хотелось излишне выделяться. Ней проверила доспехи и инвентарь. Все было на месте, кроме некоторых ненужных вещей. Они куда-то пропали.
- У меня с собой есть вода, если кто пить хочет. Много воды. - Сказала она в пространство.

Мелодия скрипа и скрежета за Белоснежкой вдруг прервалась, обогатившись новым, - это из гроба, который она волокла за собой на ремнях, послышался стук. Неровный, нервный и рваный, исполненный отчаяния, он заполнил собой всю тишину, которая здесь была.
Потом доски заскрипели и затрещали вновь, но уже иначе. Ломаясь изнутри, как ломаются вызревшие птенцами яичные скорлупки.
Это был старый, трухлявый гроб, смотревший гвоздями наружу. Кажется, его обитательнице все равно не повезло, раз пришлось выбираться наружу.
Она выломала две доски и протиснулась в лаз, оставляя на гвоздях и защепах обрывки кружевного подвенечного платья.
Ноша Белоснежки стала легче. Впрочем, ненамного.
Девушка, похожая на куклу, в некогда белом платье и некогда целых чулках, захромала следом за своим гробом, на ходу поправляя фату.
Так, чтобы кружевная вуаль закрыла то, что было у нее вместо правого глаза.

Белоснежка зачем-то прошла несколько шагов, таща за собой опустевший гроб. А потом внимательно посмотрела на девушку в подвенечном платье, будто бы могла удивиться ей. Теперь не нужно тащить гроб. Опустились руки в растревоженных ранах, а горящие глаза тронула спасительная прохлада. Белоснежка заплакала. От горя или от облегчения, ей было не важно, но катящиеся слёзы не давали глазам пылать иссушающим огнём. Девушка отпустила ремни и оставила раскуроченный гроб в покое. Теперь уже не важно как и куда идти, главное, что утихла боль в глазах, и не нужно больше впиваться больными руками в ремни. Белоснежка кивнула невесте, и в кивке её читалось "Спасибо".

- Я панда, и я же рыцарь, как скажет госпожа с превосходным хвостом, - поклонился панда, подхватывая ремень того гроба, что был потяжелее , обитого свинцом. - Друидами же западные варвары называют лесников, если мне не изменяет память.

(совместно с той, кто разделит)
Блондин не сразу понял, что означает пара ремней, которые он держал в руках. Обернувшись к гробам, он прикинул вес и тряхнул головой.
- Осилю, - решительно заявил Арепо, перехватившись поудобнее.
- Я буду делать то же, что и ты! - возразила Опера. Закинув лямки одного из гробов на плечи, она решительно направилась вперед. Из трех шагов два были на месте, но каждый третий все-таки давал хоть немного продвижения. - Я хочу пить, братик. И так болит живот...
- Вода у девочки-лисички, - лаконично ответил брат. - Только поспеши, нам говорят, что времени почти нет, и я верю им.
На какую-то секунду, во время представления с цитатами из Евангелия, Арепо показалось, что и правда - вот Он, пришел весь в тусклом сиянии. Но... дробовик?

(совместно с тем, кто вечно рядом)
- Девочка-лисичка, панда говорящая, прочие сказочные... - девушка замялась.
- ...долбо...
- ...существа. Пусть будут долбосущества, - перебила его сестра. - А обстановочка-то...
- ...не сказочная, - согласился мужчина, продолжая тащить. Плечи сводило от привычной усталости, и безумно хотелось пить.
- Хотя зря мы так про тех...
- ...кто смог бы нам помочь. Арепо, я не хочу, чтобы сны увидели нас. Вдруг мы им...
- ...не понравимся? Да, видок тот еще. Хорошо, конечно, что тут...
-...темно. Свет не будет резать глаза, - тело девушки свело судорогой. - Я не могу, я хочу есть! - завопила она.
- Потерпи, - умоляюще зашептал Арепо. - Или догони лисичку, я справлюсь. Ну же, Опера, решайся. Или помогай. Мне, как ты знаешь...
- ...все равно? Нет, я буду идти наравне с тобой. Я знаю, что ты тоже голоден, а еще сильнее хочешь пить. Но мы все делаем вместе, так что я не отдам свою ношу, - неясно, откуда в хрупком теле взялись силы, но Опера стала продвигаться быстрее. - Лисичка! - закричала она. - Пожалуйста, дай нам воды!

- Друидами называли хранителей мудрости у островных племён, - буркнул мужчина, шагавший уже рядом с пандой-рыцарем. Непонятно было, это зверь так поддал газу, или сам брюнет где-то подзадержался. Впрочем, затылки Плотника и Шрёдингера маячили в пяти-шести шагах впереди, так что ничего не было потеряно. - И большинство из них больше зазнавались, а не что-то там хранили. Кстати, что ваша память говорит насчёт представиться?

- Пожалуйста. - Протянула Ней две небольших бутыли с водой. - Пейте, у меня ее много. У меня и другая еда есть. Может быть, вы хотите мяса? Трава вроде была у уважаемого панды. Ней повернулась к рыцарю.
- Друид - это лишь перевод на западный лад. Я - кицуне. - Сказала она панде.

"Разбуди свою собаку", - сказал он, - "разбуди". Больше Кира ничего не слышала. Она не сможет выжить в этом аду без Дона. Она обязана его найти.

Резкий свист заставил вздрогнуть даже ее саму - слишком уж громко прозвучал он в этой неверно-зыбкой темноте.
- Дон, - крикнула она в сторону поезда, - иди ко мне, мальчик!

Чуда не случилось - пес не возник, словно по волшебству. И лишь когда Кира, обреченно вздохнув, взялась за лямку, за спиной она услышала знакомый лай. Дон мчался со всех ног, раззявив пасть и вывалив язык, отчего его обычно суровая морда приняла дурашливое выражение. Когда-то давно Кира, насмотревшись сериала "Комиссар Рекса", научила свою служебную собаку запрыгивать на руки с разбега. И вот теперь, черно-подпалый кобель, счастливо повизгивая, буквально влетел в объятия женщины.

Дон пах домом - духами "Императрица", шампунем для собак и борщом. Кира уткнулась в мягкую холку лишь на мгновение, потрепала уши и снова принялась догонять ушедших. Дон был с ней - все остальное ее волновало мало.

- Таки шо, хвостов прямо именно девять? - удивился брюнет, не дожидаясь ответа рыцаря или же учтивого господина, - кстати, раз уж я завёл речь о знакомстве. Вы можете называть меня Марком или же Агасфером. Как вам будет угодно.
Хотя, полагаю, что будет угоден первый вариант. И ещё мне будет интересно узнать, как среагирует наш бесценный Плотник. По лицу не признал. То ли это какой-то другой офигевший Божий сын, то ли я за всё это время сильно изменился.

- О, хвост и уши - это декорация, просто иллюзии. - Улыбнулась Ней Агасферу и повторила. - Меня зовут Ней. Я что-то про вас читала, но не помню... А это что отец Того Самого Святого? - Воззрилась она в немалом удивлении на Плотника. Потом она взглянула на девушку с псом. - Надо же, человек с питомцем... Тут все удивительно, хотя мрачновато.

- Если вы об Иосифе, то навряд ли, - произнёс мужчина, приостановившись, чтобы поправить съехавшую лямку, - в конце концов, это может быть и сам его сынишка. Тот тоже промышлял плотничеством до того, как ввязался в дурную компанию. Точнее, основал её. Прямо, как в современных сетевых шутейках, - Вечный Жид хмыкнул, то ли одобряя, то ли осуждая, и двинулся дальше, - правда, я не уверен, знаете ли вы, о какой сети идёт речь, и смогу ли я объяснить, если нет.

(совместно)

Схватив одну из бутылок, а вторую сунув брату, Опера стала жадно пить, но ни голод, ни жажда почему-то не отступали. Прохладная жидкость лишь дразнила, напоминая о какой-то стародавней пустоте.
- Хорошая была попытка, - заметил Арепо, продолжив тянуть лямку. - Стало немного легче.
- Зачем ты лжешь? - тихо спросила сестра. - Ведь тебе все так же плохо. Мы отстали. Все уже впереди и...
- ...общаются. И мы подключимся, обязательно, но в более...
- ...подходящей обстановке. Нагоним их? Я боюсь...
- ...снов? Я тоже. Но еще больше опасаюсь того, что мои сны...

(совместно с тем, в ком моя душа)
- ...покажутся мне? Я думала, мы видим одни, иначе почему мы одновременно просыпаемся от...
- ...кошмаров? Опера, хватит думать о них. Тот человек сказал, что сны могут появиться из ничего. Незачем...
- ...дразнить и звать их понапрасну, - застонав от напряжения, девушка ускорила шаг, нагоняя лисицу, панду и того мрачного типа.
Арепо поспешил, сравняв темп шагов. Как обычно, это оказалось легче легкого. Ходить в унисон, дышать одновременно, засыпать и просыпаться в одном часу. Что за злая шутка - одному человеку родиться в двух телах?
Услышав обрывок разговора, Опера попешила исправить хвостатую:
- Не Отец, а Сын. Нам пришлось изучить Писания... - тихо, с горечью добавила она.
- Сын, именно. Если не лжет, конечно, - добавил Арепо. - Хотя ничего прямо он так и не сказал.

- О, я помню, что такое сети. В прошлой жизни я была мальчишкой компьютерщиком, сети как раз развивались. Затем попала в Идеальный Мир... Это место выглядит иначе. Но я почему-то осталась собой. Возможно потому, что в бытность джин янг прикоснулась к Вечности. Извините, я проверю, что с питомцами...
Рыжехвостая сосредоточилась и в рычании и молниях рядом появился трехметровый каменный голем.
- Иди к мамочке маленький.
Голем подошел и показал, что готов защищать. Ней отозвала питомца обратно. Небо опять тихонько зарычало и голем огненных скал расстаял.
- Уф... И с этим порядок. - Вздохнула лисичка. - Сын? О... Он - великий святой! Второй после Будды.

Дон кружил вокруг людей (и хм... не людей), похоже, перейдя в режим окарауливания группы. Он то подбегал к Кире и в его по-волчьи светлых глазах (за что его чуть не отбраковали в питомнике) возникал вопрос: "Я все правильно делаю?", то снова рысил справа, на некотором отдалении, как пастух, оберегающий свое стадо.

Кира слышала разговоры. И они ей не нравились. В той, догробной, так сказать, жизни она мнила себя атеисткой. Нашумевшую историю с женой плотника Иосифа презрительно именовала сказкой. Встретить дитя, родившееся в результате этой сказки, в ее планы не входила. Впрочем, в ее планы не входило также оказаться здесь. Инструктор-кинолог из военной части приморского городка хотела всего лишь съездить в отпуск.

Услышав от пары близнецов об изучении Писания, Агасфер пробормотал себе под нос что-то о рыболовном клубе и офигительной истории аж в четырёх версиях. Прошло много лет, но мужчина всё так же скептически относился к написанному Симоном и компанией, хотя и сам вроде был подтверждением того, что в их рассказах было нечто реальное. Ходячим подтверждением. А ещё - бухающим, жрущим и зачастую после этого уже ползающим. Ладно, не суть.
- А вас, молодые люди, как угораздило получить такие имена? - произнёс мужчина уже погромче, заодно краем глаза заметив пса, побежавшего в очередной раз оббегать всех по кругу. Не то, чтобы брюнет вслушивался специально, но уже пару раз сумел уловить то, как девушка и парень называли друг друга.

(неразделимо)

- Родители, - отозвался Арепо. - Когда рождается... этакое, фантазия начинает зашкаливать.
- Даже имя, в каком-то смысле, одно на двоих, - подтвердила Опера. - Как и все остальное. Различен лишь пол. Одни мысли, одни желания...
- ...страхи, сны, события...
- ...болезнь, - девушка умолкла. - Природа не пощадила ни одного.
- Ну почему же, - возразил ее брат. - Родители избежали. Прадеды тоже. И так, через поколение, как зебра...
- Кровавая зебра у нас получается, - усмехнулась Опера. - И теперь мы, выходит, умерли. Помнишь, мы шутили, что нас похоронят в одном гробу? Кто же знал...
- Интересно, кто так пошутил, - озадаченно сказал Арепо. - Или же, наоборот, оказал почтение. Это не так странно, как Агасфер, оказавшийся хоть на какое-то время мертвым.

(совместно с ним)
- То есть Агасфер-алкоголик тебя не смущает? И все эти существа? - она мотнула головой в сторону лисицы. - Неужели мы и собачница...
- ...самые нормальные здесь? Не исключено. Шредингер тоже, пожалуй. Вопрос в другом: не станет ли...
- ...нормальность недостатком? Черт. Я все еще хочу пить. Кто запихнул Сахару в наши глотки?
Брат только покачал головой.
- Все потом. Продержишься? Я так думаю, что нам не очень далеко идти.
- Ты же знаешь, что продержусь. Если рухнем...
- ...то вместе. Как тогда...
- ...когда умерли? Но мы не помним.

- Вы считаете меня странной? - Удивилась Ней. - Конечно, я не умею летать на мече или вызывать огненную бурю, как люди, у меня другие способности, но я - обычная. Самая обычная лисица. Могу спрятать хвост, если он вас смущает.
Вообще Ней, кажется, любила поговорить или же была просто любопытна. Она спросила панду.
- Сэр рыцарь, а расскажите, кто вас заколдовал?

- О госпожа, не стоит так расстраиваться, - промолвил панда, обращаясь к Белоснежке. - Позвольте, я что-нибудь сыграю вам на свирели?
- Прошу прощения за невежество, хранитель, - здесь он отвесил Ней неглубокий поклон. Какие удивительные узоры выкладывает из нас судьба! Всякого мог я ожидать здесь, но только не встречи с островным демоном. Что же касается рыцарства, то боюсь, это была всего лишь шутка, не воспринятая должным образом. Дабы не претендовать на то, чем в действительности я не владею (все еще не владею!), спешу заверить вас, господа и госпожи: я, несовершенный, всего лишь панда - не более и не менее того.
- Что же касается моего имени, - поклон Агасферу, - то здесь здесь моя память говорит следующее. В мире духов имя - одна из немногих ценностей, оставшихся с вами. Поэтому истинное имя не следует раскрывать здесь никому, особенно в присутствии... - снова поклон Ней, - ...многоуважаемых демонов. Надлежит использовать клички и прозвища. Меня вы можете звать По...Полуэктом. - На этот раз панда поклонился всем присутствующим.

Панда, цитирующая Стругацких и раскланивающаяся, точно на приеме у императора, Киру добила. Вечный Жид, девушка-лиса, говорящая панда...Одним словом - паноптикум. Точно попала в плохое аниме. Женщина улыбнулась, хотя ситуация к улыбкам не располагала. Дон, подчиняясь едва заметному хлопку ладони по бедру, пристроился к левой ноге и засеменил, приноравливаясь к шагу хозяйки.

Лямка волокуши немилосердно давила на плечо и, чтобы отвлечься, Кира принялась считать шаги, прислушиваясь к разговорам.

- О, нет. Я - не зловредный дух. Я - лиса. Но ничуть не менее иных людей разумна. Не надо сравнивать меня с демонами. - Ответила Ней панде по имени Полуэкт. - Таки да, у меня девять хвостов и серебряный мех... У всех свои особенности. Впрочем, не буду с вами спорить. Сама впервые вижу разумную панду.

Агасфер-алкоголик? Ну да. А периодически ещё игрок, бабник и многое другое. Когда впереди, казалось бы, вечное существование (язык не повернётся сказать про жизнь) - чего только не испробуешь. Кстати, ложился я спать отнюдь не в гробу, и не один. Вот только куда потом делась эта темноволосая милашка, которая назвалась Бриной и сказала, что она пилот военной космической базы из будущего? Или это была не Брина, но белочка вкупе со звёздными волками? Странно. Непонятно. На этот момент - не так уж и важно.
Куда интереснее было другое. Я-то сам когда-то не то, чтобы старался попасть в загробный мир, но был бы этому достаточно сильно рад. Когда-то. Ещё пару-тройку веков назад, пожалуй, орал бы и прыгал до крыши вагона. А теперь - ничего. Безразличие. Посмертие. И что? Странный парень, именующий себя Плотником и цитирующий Иешуа, раздолбая и бунтаря. И что? Но вот остальные в этой компании, по крайней мере - некоторые из них, должны были стараться отдалить свою смерть. А в случае неудачи, как с ними и вышло - отреагировать хоть сколько-то эмоционально. Но... ничего. Никто. Возможно, не все ещё поняли, где они находятся? Или же я не прав, и мы где-то ещё? Хотя, где ещё могут разгуливать люди с такими дырами в черепе?
- Полагаю, вашего сына, если он есть, звать Янусом? - поинтересовался брюнет у панды. - Можно ли узнать, что за болезнь вы подразумеваете, или это достаточно личное? - этот вопрос был адресован уже близнецам.

Вереница огней плывёт по ночной степи. Душистые травы шелестят под печальным грузом. В черепе Плотника роятся звёзды.
Присмотрись к тому, кто освещает тебе путь, пассажир. К тому, кто держит лампу на вытянутой руке. Помолчи и прислушайся. Они напевают себе под нос, эти хмурые ребята. Заунывная мелодия рождается где-то внутри, между ребрами и душой.
У них плохие зубы, и глаза тоже плохие. Нехорошие рты. Они наполовину из оружия, эти люди. Отбери у них последний патрон, последнее лезвие - останется калека.
Они шагают, как мертвецы. Как призраки парижских соборов в полуночном шествии. Словно не видят вас и не слышат. Или сыты вами по горло.
Кроме Луи. Слышишь его дыхание, Невеста? Где-то справа.
Остов поезда растворяется во мраке. Мрак растворяется в огне. Когда первые рыжие цветы начинают распускаться у вас за спиной, когда первые отсветы нарождающегося пожара бросаются вам под ноги, Плотник начинает говорить:
- Правила очень просты. Не я их выдумал. Может быть, они выдумали меня. Если вам что-то кажется, значит, так оно и есть - умоляю, не нужно креститься. Но то, что кажется - не истина. В этой юдоли есть смерть, а есть смерть. Есть реальность, а есть истина. Есть выбор, но нет выбора - пока нет. Когда вы увидите истину, вы сразу её узнаете. Что делать дальше, решать вам, я могу только дать совет. Не пытайтесь схватить истину грязными руками. Перед ней вы все равны - пока равны. Ей не важно, что и кому кажется.
- Мне кажется, что я дракон, - сказал Луи низким грудным голосом, и его тень мгновение затмила путь впереди. Потом он выдохнул колечко дыма, пахнущее горькой землёй, и наваждение исчезло. Кто-то похлопал его по плечу.
- Истина может быть оружием, может стать другом, даже спасением. Но ещё истина - это смерть. От смерти не просыпаются. Помните об этом, и всё у нас получится.
Огонь безмолвно ползёт вдоль рельсов. Ребята передают друг другу папиросы, прикуривают от мечущихся теней.
- Теперь лекция окончена. Каждый может задать мне вопрос, но в обмен на вопрос. Здесь вам придётся платить за всё, но, к счастью, вы все богачи. Шрёдингер! Ты спросил, и я отвечаю: это место - дом. Оно может стать вашим домом, если вы захотите и если сможете... убедить Хозяев. А вот чего вы хотите - это и есть мой вопрос. Подумайте хорошенько. Это единственное, что сейчас важно.

(в том же составе)
Заслышав вопрос Агасфера, Арепо улыбнулся.
- Это хороший повод прояснить многое из того, что касается нас.
- Начнем с того, что мы - не вампиры. По меньшей мере, не были ими...
- ...при жизни. Было бы совсем не смешно узнать о себе новые факты. Наша болезнь - это источник вдохновения для всяких суеверий о кровопийцах. Порфирия. Боль, усталость и много прочего. Но все это меркнет по сравнению с другим нашим свойством. Стоит оказаться на солнце - и все, пора самозабвенно корчиться, а потом пересчитывать новые волдыри. Наш род полнится историями о том, как такие сцены воспринимались необразованными обывателями.
- Уже никто не помнит, когда это началось, - Опера тяжело вздохнула, чувствуя нехватку воздуха, после чего продолжила волочь гроб и говорить. - Всегда, через поколение, эта болезнь настигает нашу семью. Всегда, какой бы век на дворе ни был, находятся те, кто считает нас исчадиями ада, кровососами... Да как только не обзывают. В школе мы с Арепо получили прозвище "бледные поганки". До первого приступа...
- ...кровавой рвоты. Сначала кто-то шепнул "Ой...", затем вперемешку смешки "Перебрали, видать" и угрозы расправиться. Деда лет двадцать назад такие же люди вытолкали в полдень на улицу, а дальше обработали по всем канонам. Кол, обезглавливание, сожжение. Их осудили, но друзья и родные...

(совместно с неизменным)
- ...провожали их в тюрьму, словно героев, которые пожертвовали собой, но избавили мир от скверны. Даже родители, хоть и знали, что у них родится...
- ...сторонились нас. Да, им было понятно, что мы не виноваты, что мы не прокляты вечной карой. Просто боялись. Они были людьми из уважаемого, древнего рода с загадочной тайной. А мы этой тайной и были. Старшим сочувствовали, нас...
- ...ненавидели и боялись. Поэтому наша связь, явная еще при рождении, с каждым часом, прожитым в этом враждебном мире, крепла. Нас двое, но...
- ...мы - одно, - закончил мужчина.
Близнецы умолкли, слушая Плотника.
- Арепо, наш вопрос... - девушка с тревогой посмотрела на брата.
- ...мы постараемся задать, как следует обдумав.
- Возможно, позже? Когда ответ будет нужнее, чем сейчас. Вопросов - тысячи, но какой из них...
- ...верный? Думаю, вот какой.
Взглянув на Плотника, близнецы хором спросили:
- Кем теперь являются все те, кто вылез из гробов?

И однако вечеринка, и так без намёка на веселье, откровенно переставала быть томной.
То что, Плотник, может и не вёл всех на па морской кадрили, ещё не означало, что все собравшиеся не недальновидные (мягко говоря) устрицы.
Если брюнет пот имени Марк... времена такие, мон ами, что любой может назваться Агасфером, а я так лично знаю пару людей, которые такие документы сделают, что апостолу Петру показать не стыдно, не говоря уж о плохо понимающем любой иной язык, кроме древнегреческого, Хароне... Да что далеко ходить. не так давно я и сам выдавал себя за Агасфера в одной авнтюре...
Так вот, если брюнет по имени Марк прав, и мы в местах, где у лихих джентльменов (сродни тех, что описаны у Флеминга), принято покоиться в мире, пока с той стороны двух метров гундосые лабают над ними Шопена, то резонны вопросы, вроде "С хера?" и "Ну почему я?", ну и разумеется "Сейчас?" (последний с соответствующими интонациями).
Нет, спору нет, несмотря на не самую весёлую обстановку и антураж в стиле Бёртона (откуда бы мне знать эту фамилию, мне по стилю более пристал, скажем... Борис Карлоф), на дам просто приятно смотреть. Но вряд ли это прямо таки полноценная замена той уютной юдоли, которую я подсвечивал вспышками софитов своих выходок, поелику весь мир - театр.
И понятно, что у мистера Бога своеобразное чувство юмора, особенно когда дело касается планов человека... И всё же...

И вот пока внешне я тащу волокушу, а ремень, будь он не ладен (точнее лучше бы он более ладен и пригнан по моей не самой атлетичной фигуре) впивается мне в плечо, а внутри себя разноображиваю услышанное со стороны диалогом с самим собой же, мне точно томагавк войны прилетает вопрос доброго (ну, окей, не злого с первого раза) хозяина, про бартерную систему, который следует, в рамках диалога строящегося по той же системе, вернуть бумерангом...
- Эмм-мм, чего я хочу... речь ведь не чашке кофе по арабски, верно... честно говоря, я бы очень хотел знать, кто на самом деле убил Кенни, тьфу, Кеннеди, но куда более насущным будет всё же вопрос... точнее ответ... что я бы хотел чуть больше уверенности в будущем, если оно здесь вообще есть...
И пока я всё это произношу, голову мою посещает очень странная мысль: "А что если всё это, вот всё-всё - не более чем какая-нибудь игра?! Даже не игра, нет! У этого же может быть какое-нибудь странное, непонятное другим название... как шифр! Какое-нибудь сокращение имеющее смысл только для тех, кто в игре. Какой-нибудь Авант или Путеш... или, хрен его знает - Ючение! Что если все мы ( и я в том числе), какие-нибудь персонажи. Тот же Плотник - это выдумка, скажем молодого человека, с недюжинным талантом и чувством юмора. Скажем у него даже прозвище есть, какой-нибудь Ортодокс... или, не знаю... Ортодонт! А та рыженькая с собакой - просто описывает себя и свою жизнь, в перерывах... ну например занятием с дочерью!"
Но это мысль в голове, а так я стою ожидая ответа, слушая других и украдкой пялясь на доступную обнажёнку...

Вопрос, как монетка, брошенная в щель автомата на ярмарке, ненадолго пробудил Плотника к жизни, привёл в возбуждённое движение.
- Прямо сейчас вы все - чужаки, в первую очередь. В вас меньше истины, чем в моей голове после генеральной уборки. Такими дом вас не примет. Сторож захочет выставить вас вон. Но если вы решите остаться...
Плотник замедлил шаг, подмигнул через плечо. В его добрых глазах отражалось недоброе пламя.
- Это можно устроить. Жизнь не ко всем бывает ласкова. Она всё суёт вам свои дурацкие лимоны, а вы мечтаете о любви, смерти или забвении. Или о яблоках. Там для вас нет яблок, но здесь - всё в ваших руках. Дом будет таким, каким сделают его Хозяева. Даже... солнце... восходит по их воле. Или не восходит.
Отзвучав в ушах, слова опускаются в позвоночник.
Погляди на свою сестру, Арепо. Другие не видят, а ты гляди. Как она прекрасна в своём царственном венце из рябины! Я преклоняю колени у подножия ваших тронов, и следом за мной, в едином порыве - тысяча других. Изгоев и сирот, обретших приют в вашем новом доме. Мы все принесли молодым Хозяевам дары - истину в наших сердцах. Потому что истина...
...исцеляет любой недуг. Загляни в глаза брата, Опера. В них отражается солнце. Доброе, ласковое солнце. Совсем ручное. Вы дома. Впервые по-настоящему дома.
- Теперь я знаю, чего хочет Шрёдингер. У него спрос, у меня - предложение, на том и стоим. А чего вы хотите, Близнецы? Чего вы по-настоящему хотите?

Да, это вполне может быть старый добрый Иешуа. Выглядит незнакомо ( как и я сам, скорее всего), но привычка произносить пространные и высокопарные речи на тему "не всё тут так однозначно" осталась при нём. Кроме уже упомянутой неоднозначности ещё можно вычленить неких Хозяев. Точнее, не их самих, а то, что о них сказал Плотник. Эти... хм, личности если и не всемогущи в своих владениях, то хотя бы вполне могут показаться таковыми. Вот только не совсем понятен пассаж насчёт преклонения колен и прочего, что прозвучало в ответ на вопрос близнецов (кстати, интересная у них история, надо бы попытаться вспомнить, встречал ли я таких вот болезных в своих странствиях). Они - из эти самых Хозяев? Могут стать таковыми? Странно.
А ещё этот вопрос. Чего я хочу. Честно говоря, никогда не был уверен, является ли какое моё желание именно желанием, а не капризом. Но это в прошлом, когда можно не заморачиваться подобными проблемами, а просто идти дальше. Здесь же, как мне кажется, пока все не совершат торг - мы вряд ли двинемся куда-то ещё. А, как сказал парень с пустым черепом, если мне кажется - значит, так оно и есть. По крайней мере, для меня. Значит, надо подумать. Все эти столетия я скитался по Земле, будучи неспособным умереть. Полагаю, именно из-за этого развлечения, в которых так хотелось забыться, доставляли не так уж много удовольствия. Одно дело, когда человек знает, что завтра его может и не быть, и надо спешить как следует использовать отведённое тебе время, и совсем другое - когда впереди вечность. Дни сливаются в серый поток, все занятия приедаются и наскучивают, уже мало что радует.
Но теперь - всё иначе. Я каким-то образом попал сюда, и Плотник говорит, что могу склеить ласты ещё раз, причём - окончательно. Это что-то давно забытое, а значит - новое. Это увлекательно. Это будоражит. Что ж. Думается мне, вполне подойдёт в качестве желания. Но вначале вопрос.
- Эти Хозяева, о которых ты говорил. Каковы они? - интересуется Агасфер у человека в белом. Хотя, человека ли?

Белоснежка не могла понять, холодная ночь или душная: плечи её мёрзли, а на груди выступила испарина. Шелестели под ногами травы, если и знакомые, то всё равно не разобрать в неверном свете. Люди шли, упорные, шаг за шагом. Люди спрашивали. А Плотник отвечал.
– Мне кажется, что у меня не болят глаза, – сказала Белоснежка негромко, не зная, услышат ли её.

- Хозяева? - Плотник пробует вопросы на зуб. Наверняка он без труда распознает фальшивку. - Хозяева очень разные. Между ними никогда не было согласия, их ссоры сотрясали дом до основания. Есть тот, кого называют Отцом... Свирепый гигант, хотя я помню, как он пришёл сюда совсем мальчишкой, баюкая за пазухой крупицу истины. Сперва он хотел быть плотником, как я, но дом сделал его воином. В его руках истина - всегда оружие. Все чужаки для него - враги, захватчики, разрушители. Отец чтит лишь мёртвые законы, и не сомневайтесь, вы уже нарушили их все, или нарушите скоро.
Огонь далеко за спиной мечется в безмолвии и бессилии, царапая самый краешек неба. В пляске теней можно различить фигуры - одна, громадная и рогатая, крушит, сметает все другие. Запрокидывает голову в беззвучном рёве, от которого трепещут звезды.
- Хозяйка, которую зовут Матерью, не жена ему. Она похоронила тысячу мужей, выпив их истину до капли. Безумная, ненасытная блудница. Она желает всех вас, и всех вас пожрёт. Её истина коварнее лжи - она станет вашей истиной, стоит только зазеваться. Во тьме Мать плетёт свои сети из рыданий и шёпота. Ступайте осторожно, чужаки.
Позади снопы искр поднимаются к небу, попадают в путы теней - и одна тень, что чернее неба, слизывает их с жадностью и трепетом. Она тянется вверх, к звёздам - или ждёт, когда они начнут падать ей в пасть.
- Слышите? Так воет ветер в сырых балках. В такие ночи у него особенный голос. Он передразнивает Хозяина Пса. Другие Хозяева бросили дом - но не Пёс. Жуткий Хозяин. Однажды он был пастухом, но агония дома превратила его в волка. Его истина - страх, и мучения, и отчаяние. Берегитесь Пса, чужаки, не то будете вечно мчаться в его стае.
Тени гонятся друг за другом. Тени корчатся и умирают в огне. Лишь одна остаётся, и мечется, и зовёт, но никто не приходит, и тень наливается мраком. Холодом. Ночью.
- Четвёртая - Хозяйка Агнец, и не проси меня говорить о ней дурно, - ветер играет с болью Плотника, прежде чем унести её в небо. - Она хотела вдохнуть жизнь в то, что мертво, но сама надышалась смертью. Её дети и сейчас бродят в ночи, их сиротская истина одинока и голодна. Им показали жизнь, самую желанную игрушку, но так и не отдали насовсем. С тех пор моя Хозяйка печальна, и степные травы проросли из её костей.
Огонь становится дымом, дым - ночью, и ночь смыкается за спиной. Тени не исчезли - они, осмелев, подступили ближе, и ребята беспокойно задирают лампы над головой. Чёрная степь хрипло дышит, рычит и стонет. У самой кромки света мелькают фигуры, блики голодных глаз вспыхивают и гаснут в темноте.
- Рассказывают ещё о хтонических Старых Хозяевах - шепотом. Сторож будто бы видел их, спящих у корней фундамента. Говорят, их раны сочатся истиной, но им не познать смерть. Говорят, поэтому дом нельзя снести, нельзя прекратить его страдания. Долгие годы я верил, и раз за разом укреплял их темницу. Я чинил то, что было разрушено. Я поддерживал свет в самых жутких уголках дома. Стены хрупки. Наш друг Шрёдингер слегка ковырнул Четвёртую, и глядите-ка, незваные гости тут как тут.
Из рук в руки - лампы и ружья. Из уст в уста: "Дурные гости".
- Так чего ты хочешь, Странник? - он не оглядывается на Агасфера, на ребят, на Белоснежку, у которой больше не болят глаза. - Чего ты хочешь на самом деле?