- Ой, да скажете тоже, хозяин! - тут Маготаро, спохватившись, вернулся обратно в роль. - Молодой господин забыл маску!
Возле полосатого агемаки* случилась небольшая давка - все хотели взглянуть.
- Ты что, пьян?
Оскорбленный подозрениями Маготаро (он любил пропустить стаканчик в хорошей компании, но не перед спектаклем!) молча указал пальцем на сундучок, в котором хранил принадлежности новичок. Ничего необычного, все, как у других: бронзовое старинное зеркало, коробочки с цветной пастой, кисти для подводки глаз, маска-аякаши*...
Слуги тем временем приводили в порядок кагами-но ма, по которой за короткий перерыв словно прошелся тайфун. Один из них недоуменно поднял зеленую с коричневым изгибистым, будто древесная кора, узором бумажную куколку-оригами.
- Может быть, ее оставил тут, в углу, кто-то из актеров? – пожал плечами второй слуга.
Но вот загадка – никто в труппе не увлекался ими.


------------------------
*agemaki - 揚幕 – буквально «поднимающийся занавес», полотнище, которое отделяет кагами-но ма от сцены. Пять разноцветных полос символизируют пять основных элементов – дерево, огонь, землю, металл и воду. К нижнему краю с двух сторон присоединены бамбуковые палки, чтобы занавес можно было поднять, выпуская актеров.
*ayakashi-nomen - 怪士能面 – буквально «маска странного человека», маска, изображающая призрака командующего армией, чья ярость во время гибели переродилась в проклятие. Такая маска считается произведением искусства, так как воспроизводит и благородство черт, и сжигаемую глубокой печалью душу.

Оповещение появилось рано утром и - пусть не сразу, лишь спустя пару часов после рассвета, когда солнце висело уже над головами, а дорогу заполнили люди, - привлекло к себе внимание. Перекресток у моста и без того был оживленным, а теперь, когда все столпились, вытягивая шеи, чтобы лучше видеть, у столба с новой табличкой стало и вовсе не протолкнуться. Только крестьяне на ближних полях с согнутыми в три погибели спинами как возились, укрыв от солнца головы широкополыми соломенными шляпами, по колено в черной вязкой грязи, так и продолжили в ней копошиться. Внешний мир не затрагивал их крошечного существования, и до тех пор, пока он без вопросов и разрешения не врывался в их хижины, они предпочитали не замечать, что творится вокруг.
В толпе, собравшейся у моста, выделялось двое прохожих. Первый, в необычной черной одежде, с глазом, закрытом повязкой, провел в воздухе большим пальцем черту, и сорвавшийся с ветки влажный от ночного дождя лист мазнул по татэфуда*, стирая часть имени в извещении. Порыв ветра растрепал его длинные, похожие на конскую гриву волосы. Второй, весело ухмыляясь, разглядывал людей вокруг, словно только ради них и стоял здесь.
- Что говорит многоуважаемый столб? - спросил он у Одноглазого, не отрывая восторженного взгляда от толпы.
- Ты не умеешь читать? - усмехнулся спутник, разглядывая надпись.
На табличке осталась лишь "тройка" и "девятый сын" там, где раньше было проставлено имя.
- Оно ему больше не понадобится, - пробормотал необычный шутник. - Тут сказано: подкрепляя молитву богам и во исполнение сокровенного желания, некто клянется забрать тысячу жизней как величайшее подношение.
-----------------
*tatefuda - 立て札 - буквально «стоячее объявление», доска, на которой писали или вывешивали различные сообщения, правительственные и местные указы. Татэфуда устанавливались на палке на людных перекрестках, у переправ и мостов.

(и Фенька)

- Я умею читать, но не читаю все подряд, подобно тому, как, умея ходить, не иду куда попало, - отозвался его собеседник и склонил голову набок, словно прислушивался к чему-то, что не было доступно посторонним.
Люди подталкивали друг друга, громко шушукались. Кто-то предложил доложить властям, и хоть его слова были встречены с одобрением, никто не поспешил претворить их в жизнь.
- Твои проказы так... по-человечески бестолковы, - пробормотал улыбчивый мужчина с легкой укоризной. - Разве ты ребенок?..
Одноглазый беспечно взмахнул рукой, и словно послушный его жесту ветер закружил по дороге пыль и опавшие листья.
- Я никого не заставлял следовать моим словам, - возразил он. - Я лишь указал путь.
- Ты выглядишь как человек, достигший осознанности так давно, что успел позабыть о том, что вообще был человеком, - Хозяин Цикад говорил без обычной ухмылки, разглядывая своего длинноволосого спутника с отстраненным интересом. - Но действуешь так, словно все еще чей-то сын и брат, чей-то друг и враг... Словно человек. Как сумел ты сохранить участие к миру, обладая осознанной силой? Я не понимаю, не могу представить, что должно было произойти, чтобы ты сохранил в себе человеческую глупость... Ты очень необычное создание, - заключил Дземи-мон. - Я благодарен судьбе за встречу с тобой.
И он поклонился Одноглазому с непривычно серьезным и оттого еще более торжественным видом. Где-то в кроне старого вяза у них над головами залился насмешливым карканьем ворон.

Показания Гэнкая, подручного господина Ясухару, торговца сластями, чья лавка находится неподалеку от вторых ворот Хачиман-тенмангу

"Не то, чтобы хозяин всегда заставлял работать и после заката, но в тот вечер кто-то опрокинул сито, в котором выставили охладиться только что приготовленные данго*. Липкие разноцветные шарики собрали всю пыль с пола, отчистить не удалось, так что пришлось все выбросить. Даже соседским мальчишкам, что таскают обрезки и неудавшиеся изделия, ничего не досталось. А господин Ясухару сказал: будет лишь справедливо, если мы все сделаем заново, потому что с утра покупатели ждать не будут. Вот и пришлось заново вымесить тесто и поставить его вариться на пару...
А потом нужно было отнести готовые сласти в заведение госпожи О-Хару, откуда накануне прислали большой заказ, так как ждали богатых гостей. Потому и случилось, что возвращались домой в час крысы, едва разбирая дорогу при свете старого фонаря.
По другому берегу им навстречу полз еще один светлячок - желтый, круглый чочин* на длинной палке, - припозднившийся гуляка возвращался домой. Поравнялись бы на мосту Омидо, там, где Намеригава превращается в реку Дзадзен, да как раз и случилось несчастье. Там деревья у самой воды, тени - будто живые, а одна так и вправду отделилась от остальных и шагнула навстречу жертве. И вот могут что угодно говорить, но только убийца - демон. Демонов ни с кем не перепутаешь - грива дыбом, оскаленные клыки, рога в путанице длинных белых волос и блестящая красная кожа.
А дальше ваш покорный слуга так перепугался, что убежал, а потому больше ничего и не видел..."

- Ну, что скажете? - Санума Кихэй поболтал в воздухе фаянсовой, без украшений бутылочкой, чтобы проверить, не осталось ли там немного сакэ.
Молодой Канадзава, надув по-детски пухлые губы, перечитывал свиток.
- Ненадежный свидетель.
- Других нет.
Других, верно, найти не удалось, зато имелся раздосадованный даймё*, а в придачу к нему - перепуганный управитель, взбудораженные горожане и труп. Некий безымянный умелец перерезал нить его жизни.
Кумигашира* Санума как-то незаметно прикипел душой к этим двоим: юному «Канадзаве» и его заботливому охранителю, тоже не слишком взрослому. И без особых хлопот отыскал их в одной из мешийя, которыми полна Камакура. Своих детей у Кихея не было, да и не приходила как-то в голову такая мысль, а тут впервые задумался – а что если были бы? Но свиток этим двоим принес, чтобы последить за тем, как воспримут. У них, каждого по отдельности, не получилось бы вытворить такую проказу, но вот вместе... Хотелось верить, впрочем, что это не они.
Кьёскэ сидел на широкой лавке вполоборота к «дядюшке» и был занят каким-то письмом, которое усердно переписывал уже в третий раз.
- А что нас-то спрашиваете, будто мы тут при чем? – поднял голову молодой детина; вот опять, как с именем, слишком уж у него правильные черты для безродного деревенщины, да и, приглядевшись, можно найти сходство с Хошио. – В наши времена хоть демона признают монахом, хоть монаха демоном, были бы грива и рога. Дядюшка Санума никак официальный расследователь? Или ему просто нравятся такие истории?
И глядел испытующе, словно от ответа зависело многое.

---------------------
*daimyo - 大名 - буквально «большое имя», трансформация из daimyoden (大名田), «большое поместье», крупные феодалы, отвечающие только перед сёгуном и управляющие обширными землями. Часто этим термином обозначались главы кланов, несмотря на размер их владений. Различали шуго-даймё (守護大名), которые вышли из наместников-шуго, и сенгоку-даймё (戦国大名), поднявшихся от вассалов-шугодай и кокуджин (国人), «деревенских самураев», к власти в период Воюющих государств. После битвы при Секигахаре и последующей реорганизации осталось лишь двести даймё – те, на чьих зелях могли собрать 10 000 и больше коку риса в год. Так же ввели новые обозначения: шимпан (親藩), «родственный клан», фудай (譜代), вассалы сёгуна, служившие ему из поколения в поколение, и тодзама (外様), «посторонние», те, кто не был союзником Токугава, но и не воевал против него.
*kumigashira - 組がしら – буквально «командир отряда», ранг, при котором самурай имел право заниматься тренировкой рекрутов, действовать от имени и с полномочиями непосредственного начальства.

- Умный больно... – добродушно проворчал Кихэй, сворачивая и пряча свиток в рукав. – Меня вот что смущает... На земле рядом с телом кто-то написал единицу.
Он посмотрел на недоумевающую парочку.
- Вы что, не были у моста?
- Того, где висит объявление? – ответил за обоих Кьёскэ прежде, чем Канадзава успел раскрыть рот. – Подумаешь, кто-то во всеуслышание заявил, что заберет тысячу жизней во исполнение желания. Мало ли кто чего наобещает, не каждый способен убить даже одного.
Но похоже было, что сообщение детину задело и никак не даст покоя. Он смял третий испорченный лист и принялся за четвертый, резко макая кисть в чернила.
Здесь было шумно, как и несколько дней назад, когда они ужинали после неожиданного и бурного знакомства. Впрочем, не настолько людно, больше не пришлось никого скидывать с лавки. Даже удалось занять отдельный стол. Девчонка на подхвате охотно и с намеком поглядывала на рослого могутного детину. Тот жадно оглядел ее с самого начала, но быстро потерял интерес. Возможно, поэтому их стол обслуживали в последнюю очередь, и только сейчас мальчишка с кухни принес, наконец, добавку сакэ для Санумы.

Камакура, Саскэ-Инари
17 день 7 месяца 3-го года Кан'эи

Дело было не в том, что в городе появился чужак. После Секигахары, после двадцати пяти лет относительного шаткого мира такого добра хватало по всей Канто*, а в провинции - и подавно. Кто никак не угомонился и искал применения заскучавшему в ножнах мечу, кто пресытился постным существованием и, не зная лишений, полагал, что вне дома их ждут развлечения.
Дело в том, как он себя вел.
Обветренную физиономию чужака тонкость черт не отличала - грубоватое, загорелое его лицо выдавало незнатного воина откуда-нибудь из Эчиго или Айдзу, - но смотрел он, точно придворный, волею обстоятельств застигнутый вне столицы. Плотная добротная ткань неприметной одежды выцвела на солнце, и края кое-где обтрепались; сразу видно: давно в дороге и нет денег, чтобы принарядиться, как положено самураю. Рукояти мечей - от дождей, морских брызг и туманов - были обмотаны тряпкой, а соломенную амигаса*, что лежала рядом с чужаком на широкой скамье, проще было бы выбросить, нежели починить. Если что-то этот странный бродяга и берег - это длинный сверток из пестрой оленьей шкуры, который он носил за спиной.
Тамаго, здешний кот, встретил чужака неприветливо, но, подкупленный ломтем жареной рыбы, сменил гнев на милость. Сейчас он смотрел на пришельца круглыми нефритовыми глазами, время от времени протягивал лапу и когтил обтрепанные, серые от дорожной пыли хакама - намекал на подачку. Кот носил это имя не только потому, что был толстобок и бел (с несколькими оранжево-черными округлыми пятнами), но еще обожал воровать птичьи яйца*.

----------
*Kanto - 関東地方 – или, точнее, Канто-чихо, буквально «пространство на восток от заставы», большой регион острова Хонсю, включающий равнину Канто и часть предгорий.
*amigasa - 編み笠 - круглая, сплетенная из соломы шляпа для защиты от солнца и дождя.
*tamago - 卵 – яйцо (яп.)

Танцующий с Цикадами смотрел из окна вниз, на запруженную улочку. В комнате их было только двое, отчего-то никто более не покусился на территорию Дракона. Дземи-мон улыбался и подкармливал одну из своих цикад. И смотрел на улицу.
Людей было много, сверху были видны их макушки. В головных уборах и простоволосые. Черные, блестящие, бритые налысо, нечесанные. Всякие.
Вечерний жаркий воздух звенел. Сначала казалось, это обычный звон поступающих сумерек, где равно растворены людские голоса и движения, но Танцующий с Цикадами все сидел подле окна, склонив голову набок.
- Нечто... неумолимое, - сказал он вдруг. - Я слышу это явно, как последний свист меча над головой.
Его собеседник (если можно так назвать второго участника посиделок в молчании, которое нарушали лишь монотонные завывания уличных торговцев) прикрыл единственный глаз; он раздувал ноздри, словно боевой скакун, почуявший первую кровь сражения.
- Неужели?.. - пробормотал он. – Быть не может...
Но усомнился, похоже, не в словах Дземи-мон, а в собственных ощущениях.
Танцующий с Цикадами поднялся на ноги - быстро, текуче, в своей обычной манере, демонстрируя почти нечеловеческое владение телом.
- Не следует ли нам спуститься? - вкрадчиво произнес он. - Подкрепиться... Укрепиться в подозрениях...
Договаривал он на ходу, торопливо пересекая комнату, поспешно обуваясь уже в коридоре, сажая на плечо одну из своих крылатых спутниц. Вторая выскочила в окно и пропала из виду.
- Неумолимое, - прокатил Танцующий с Цикадами по языку и нахмурился, впервые за долгое время потеряв непременную полуулыбку.

Его друга вымело в коридор, как порывом зимнего ветра. Лишь взметнулись длинные волосы, которые он против всяких приличий носил распущенными по плечам. Вниз по лестнице обитатели угловой комнаты скатились, оттирая друг друга локтями. Там, на нижней ступеньке, Докуган сел, вытряхнул из-за пазухи новенькие вараджи и, затягивая соломенные завязки, потянул носом воздух.
- Странно.
По обеденной комнате, под столами и лавками, между ног посетителей пробежал сквознячок, заглянул и на кухню, и в отхожее место, переворошил золу в камадо*. И послушной собакой вернулся к хозяину.
- Пахнет лисами, - Одноглазый дракон почесал нос. - Но здесь нет ни одной.
Цикада, та, что выбросилась в окно второго этажа, скакнула на плечо Танцующему и мужчина на миг склонил голову, словно выслушивая доклад. А затем поднял голову, округлил глаза, уставившись на что-то впереди, и негромко произнес:
- О!
Объект его изумления маячил в дверном проеме. Одноглазый - еще один! - высоченный, со свертком. Танцующий поспешно отвел взгляд, и улыбка привычка устроилась на его тонких губах.
Мимо них проскочил бочком-бочком пучеглазый хозяин, торопливо отвесил несколько поклонов чужаку - у хозяина был нюх на деньги. Докуган проводил его взглядом.
- Как бы он не спутал мне планы...
- Как бы мы не спутали его, - проговорил Дземи-мон со сдержанным восторгом. - Что за чудесное время выдалось нам!

-------------------
*kamado- 竈 – глиняная, утопленная в земле печь для приготовления пищи.

Чем пришелец не приглянулся местной гопоте, сказать трудно, но хозяин миншуку* Уцува и приказчик Хираку из лавки торговца тканями, что напротив, через дорогу, обсуждая потом происшествие, сошлись на том, что парням просто требовалось выпустить пар. Кто-то изрядно поколотил их накануне.
Ситуация раскалялась - только односторонне. Чужак то ли не хотел, то ли, правда, не замечал опасности, а парни были пока не настолько пьяны, чтобы ее презреть. Они перетаптывались, переглядывались (может, кто начнет первым?), и в их головах жерновами неуклюже ворочалась мысль "что же дальше?". Местный кот Тамаго посмотрел на них сокрушенно - удивлялся, должно быть, недальновидности, - и беззвучно вздохнул.
- Бесполезные твари, - пробормотал Докуган, наблюдая за неторопливым, как улитка в разморенный полдень, развитием событий.
- Отчего же, - Танцующий с Цикадами прищелкнул языком. - Очень полезные. Просто немного не готовы... Но это поправимо. Дорогой друг, - Дземи-мон покосился на спутника, - быть может, нам несколько ускорить то, что произойдет и так?
Один из парней вытер пот и нервно облизнул пересохшие губы. Внутренний огонь - тот, что зовут искрой жизни, жаждой действия, агрессией, - разгорался все сильнее. Танцующий с Цикадами хлопнул раскрытой ладонью по ступеньке лестницы, на которой сидел и голоса парней стали чуть громче, а дыхание их участилось. Дылда-ронин - на пыльной, выгоревшей одежде монов* не было, - как раз решал, что ему сейчас ближе к сердцу, выспаться или все-таки поесть перед этим.
- Сгиньте, - посоветовал он беззлобно. - Мне сейчас неохота.
Докуган зашипел - точно водой брызнули на раскаленные камни.
- Chikusho... нет, я должен увидеть его!
Парни заволновались; кое-кто обменялся растерянными взглядами. Распиравшее их желание беспокоило, оно было чужим.

-----------------------
*minshuku - 民宿 - буквально «народное поселение», дешевая придорожная гостиница для путешественников, как правило, в чьем-то частном доме, где несколько комнат отводят для проживания.
*mon - 紋 - буквально «знак», или камон (家紋), «знак дома», клановый герб, хотя гербом в общем смысле этого слова не является, так как не представляет собой геральдической эмблемы. Это, скорее, символ, отличительный знак какого-либо клана, семьи или достаточно выдающегося человека. Считается, что моны берут свое начало от узора на ткани, который отмечал принадлежность к той или иной аристократической семье. На поле сражения моны служили военными штандартами. Глава клана может даровать своим вассалам, не связанным с ним кровными узами, разрешение носить мон своей семьи как награду. Как и позволение использовать имя клана это рассматривается как очень высокая честь. Самурай, который носит на косодэ моны одного клана, а на хаори другого, подчеркивает, что хоть он и служит второму клану, но не связан с ним кровным родством.

- Что может быть интереснее... - усмехнулся Дземи-мон и, сжав кулак, ударил по ступеньке еще раз.
Костяшки пальцев впечатались в древесину; руки у одного из тех, кто сейчас стоял, насупившись, и недобро смотрел на гостя, задрожали. Будь рядом с парнем кто-то из тех, у кого разум чист - почувствовал бы волну жара, прокатившуюся от него. Как круги на воде после брошенного в нее камня.
- Эй, ты! - крикнул Тощий Сого, утирая покрывшийся испариной лоб. - Глазастый!
Дземи-мон глянул на своего товарища и разулыбался еще шире.
Сого смерили взором - сокрушенным и горьким, как будто чужак разуверился в людях. Толстый кот Тамаго, умело лавируя, просочился между человеческих ног и устроился на широкой скамье рядом с долговязым ронином. Парни неуверенно переглянулись, мимо шмыгнула было служанка, но была отловлена за одежду и теперь скребла ногами по полу, стараясь не опрокинуть поднос.
- Oi, о-джочу*...
Перед гостем под оранжевым в желтую клетку косодэ ходуном ходила круглая аппетитная попка, и потребовалось усилие чтобы не ущипнуть за нее.
- Наверху есть свободная комната?
Парни все-таки пришли к пониманию, что, похоже, их не замечают. Осознание не принесло им ни радости, ни довольства, одни лишь вопросы. Раньше им не доводилось попадать в столь неопределенное положение. Слышно было, как натужно перекатываются в головах неповоротливые жернова их мыслей.
- Каков, а? - Дземи-мон восхищенно качнул головой. - Не прост наш гость. Ну, иного ожидать и не следовало, не так ли?

----------
*o-jouchu - お女中 - буквально «дева», обращение к незнакомой молодой женщине. Служанке польстили, к ней следовало обращаться «сестра».

- Он владеет мечом, собирающим облака, а не меч им, - Докуган прижал пальцы к вискам. – Это странно.
Сверток из оленьих шкур словно гипнотизировал его.
- В безымянные времена, когда эра Хакучи уже завершилась, а Шучо еще не началась*, монах по имени Догьё украл меч из храма Ацута, - голос его стал даже ниже, чем обычно. – И попробовал уплыть морем с островов в Шираги*, но не смог из-за невиданной доселе бури. Монах умер, а меч отвезли в Императорский дворец в Наре. Но затем император Темму заболел и едва не скончался... Почему же проклятье меча не оказывает влияния на простого ронина?!
- Может, они недавно вместе, - Дземи-мон погладил кончиками пальцев спинку цикады. - А может, дело в том, что наш гость не ведает о том, что ему доверено. Скажи, друг мой, доведись тебе хранить Сокровище - ты был стал останавливаться в дешевой гостиничке, где тебя могут обокрасть, убить и кинуть холодное тело в ночном лесу? Случайности случаются, пусть они и не случайны... Знай он - стал бы подвергать хоть малейшей опасности свою высокую миссию? Я думаю, знай он - он бы спал и ел в обнимку с Сокровищем, подальше от лихих людей, камнепадов и пожаров.
Тем временем Тощий Сого, которого не покинуло странное ощущение, что он – не он, а кукла-бунраку в умелых руках невидимого кукловода, попытался ускорить события.
- Уй-ёй-ёй!!! – он согнулся в углу, дуя на распухающие пальцы.
- Может, и стал бы, - медленно произнес Докуган. – Если бы не хотел привлекать к себе внимания. Либо он глуп, либо очень умен.
- Между безумием и высшей одаренностью грань - не толще крыла цикады, - кивнул Дземи-мон и в подтверждение своих слов тронул прозрачное крылышко одной из своих подопечных. - Что теперь? Мы взглянули на него, убедились в истинности своих предчувствий. Слух не подвел нас. Дальше?

----------------------
*то есть между 654 и 686 годами н.э.
*Корея.

За них все решил странный пришелец – он порылся за пазухой, морща лоб, и извлек на свет бережно завернутый в тряпочку, потертый и обмахрившийся по краям и пропитанный потом свиток. Развернул на колене, расправил.
- Во... – он нахмурился, разбирая каракули. - Сейшин Киёмори и Кинджо Такамори заключили между собой соглашение решить свои разногласия в честном бою. Подписано в деревне Фуджихара девятого месяца в третий год Кейчо.
Он засунул драгоценную бумажку обратно.
- День там уже не разобрать, но договор-то все равно пока не исполнен, - долговязый ронин потянулся. – Так что придется вам обождать.
Дземи-мон хмыкнул:
- Что ж, он явно не торопится... Но картины это не проясняет.
- Собирающий облака меч всегда просит крови и толкает хозяина на безумства. Только Такэхайя Сусаноо-но микото способен обуздать этот меч, - Докуган будто сник, улегся и разгуливающий по комнате сквознячок.
Вернулась отпущенная на волю служанка с известием, что ночлег предоставят, но хозяин просит деньги вперед.
– Что ж, - Одноглазый дракон опять воспрял духом. - Думаю, что и мы подождем. Что-то мне подсказывает, что ждать не так уж и долго!

Дом управителя Камакуры
18 день 7 месяца 3-го года Кан'эи, утро

Издали все выглядело пристойно – да и как иначе, ведь это семья управителя Камакуры. Зато внутри коробка с пауками. Токуми и не стала бы туда соваться, но матушка решила, что здесь самое подходящее место, дабы сломать горделивый и своевольный нрав дочери. В ход пошли упоминания о каких-то незапамятных родственных связях, и вот уже О-Току приставлена младшей служанкой к госпоже О-Имако. Похоже, хозяева согласились, только чтобы избавиться от настырной женщины. Их не в чем винить.
Глава семьи строго требовал, чтобы каждый знал свое место, но баловал дочурку. Она, в свою очередь, не ведала ни забот, ни границ. Простоватой О-Току у нее в услужении перепадало всякого – и подарков, и гадостей. Не доводилось лишь видеть у юной госпожи такого лица...
Токуми всегда держала уши востро и нос по ветру, а потому знала о тайном воздыхателе. Даже видела его один раз – не здешнего полета птица, подумала тогда О-Току, ему бы в столицах подвизаться, снискать большую славу военными достижениями. И что он только нашел в круглой беленькой и очень домашней Имако? Загадка. Одно точно: парень не охотился за положением и деньгами папаши госпожи. Он как будто был ему равен, а то и выше. Служанка была заинтригована. Даже позволила себе помечтать.
Сегодня поутру Токуми, которая привыкла подниматься рано, уже переделала все положенные ей дела и придумывала, как разбудить любящую поспать до полудня госпожу – аккуратно и получить благостное расположение или резко и получить удовольствие от непонимания и тревоги на холеном личике.

Но не успела решить, когда, шурша многослойными одеждами и распространяя запах благовоний, будто хэйанская принцесса, по коридору прошествовала госпожа Румиэ.
Вот уж гадюка среди ужей. Бывшая наложница господина, ныне старшая служанка, жестокая, морщинистая и старая, по мнению Токуми, совсем некрасивая. Помните коробку с пауками? Это один из главных пауков.
О-Току, сидя на коленях, глубоко поклонилась, выражая смирение. Поди не вырази... Недовольное «Пфэ» означало, что отметили присутствие младшей. «Чтоб тебе вечно скитаться по Желтой долине», подумала Токуми. И, дождавшись, когда старшая войдет в комнату госпожи О-Имако, раздвинула перегородку ровно на один сун.
Медное зеркало – небольшое и безумно красивое, появилось вчера. Оно притягивало взгляд. Сразу ясно, кто его подарил. Ну, почему ей? Токуми же гораздо лучше! Хотя из нее точно не выйдет жена самурая. Вот же напасть.
Госпожа Румиэ действовала так, будто комната принадлежит ей. Будто нет там никакой О-Имако. Перебирала вещи, что-то прятала за пазуху. О-Току, подглядывая снаружи, зажимала себе рот ладонью. Будь ты хоть сто раз бывшая наложница господина, неужели не видишь этого мертвенно-белого лица, похожего на маску театра Но? Или... Что если это она убийца?
Токуми едва дождалась, когда уйдет госпожа Румиэ, мысленно желая ей всяческих несчастий, и только потом вошла в комнату, коснулась уже холодной щеки... и закричала.

19-й день 7-го месяца 3-го года Кан'эи

Ждать второе убийство не пришлось - через день на задворках лавки "Киёмидзуйя", в которой торговали бумажными веерами, обнаружили тело. Визг подняли кухарка и служка из соседнего дома, и зеваки все еще спорили, кто был громче.
- Значит, просто черта? - Санума Кихэй (он, посвистывая сквозь зубы, сидел на корточках возле трупа) поднял голову и внимательно посмотрел на Кьёскэ. - Ну, теперь наш безвестный убийца оставил здесь две черты.
Молодой Канадзава подтолкнул стоящего истуканом долговязого приятеля локтем.
- Ну, дык... а чего?.. Похоже на двойку, - неохотно признал тот; странно звучала у него деревенская речь, как будто нарочито.
- А свидетели есть? - быстро осведомился деловитый мальчонка.
Все же как-то не вписывалась эта парочка в рамки. Если братья – почему верховодит малой? Может, старший рожден от наложницы? Любопытство Кихэя распалилось уже не на шутку.
Нет, на этот раз не повезло. Всех соседей уже опросили, но народ, словно сговорившись, талдычил одно: как закрыли, ложась спать, замки и ставни, так до утра было тихо. Зато сейчас их тут было в избытке – изо всех щелей блестели глазами, шушукались, обсуждали. Даже с соседней крыши свешивалась чья-то голова. Санума Кихэй ожег ее владельца грозным взглядом и опять повернулся к убитой.

Не первой свежести и костлявая, точно ёрш, эта женщина знала лучшие времена, но от прежнего великолепия ей остались только пара заколок и сплетенный из некогда алого, уже кое-где вытертого шнура нагойя-оби. Смерть обезобразила увядшее годы назад лицо, обокрав на те жалкие крохи благородства, которые "торговка весной" так отчаянно пыталась сохранить при себе. Кихэй подобрал монетки, что выкатились из разорванного, испачканного в крови рукава, завернул в лист бумаги.
- Отнесу в храм монахам, пусть помолятся за нее, - пояснил он.
- А вот не похоже, что убийца хитро заманивал ее пойти с ним. – Кьёскэ указывал на скатанную в рулон изрядно потертую, кое-где до дыр, соломенную циновку. - Скорее, она к нему липла и увязывалась. Добилась вот – он ее... "засчитал".
- А зачем она? - немедленно поинтересовался любознательный юнец. – Ну, циновка...
Санума Кихэй поперхнулся. В лавке рядом за перегородкой - в желтовато-коричневой от времени и масла бумаге провертели уже столько дыр, что казалось, на трех дознавателей пялилась многочисленными глазами мокумоку-рен* - захихикали. А затем прозвучала звонкая оплеуха.
Юный Кандзава прижимал к раскрасневшейся щеке ладонь. Рослый и внезапно ожесточенный, похожий на раздраженного тигра, Кьёскэ опустил руку. Деревенская его простоватость куда-то делась, хотя обычно из крестьянина ее не выгонишь ничем.
- Мал еще знать.

---------------
*mokumoku-ren - (目目連), буквально «много-много глаз», йокай в виде множества глазных яблок, которые селятся в любой поверхности в доме, обычно в перегородках-сёджи, иногда в татами или стенах. Остается неизвестным, зарождается ли йокай от единственного глаза, а затем разрастается или сразу же появляется кластером. Как бы то ни было, ведет он себя традиционно.

ночь с 20-го дня на 21-й день 7-го месяца 3-го года Кан'эи

Ночь раскинулась, будто толстая небутори*; город прел под нею, как под стеганым одеялом. Обитатели развалюх возле Ясака-дайджин исповедовали фатализм: пусть то будет, что будет, а излишние треволнения вызывают несварение или изжогу. Они рано ложились спать и не запирали дверей - вору в их домах делать нечего, а убийца, сколь ни прячься, все равно найдет вход.
Одна из теней вдруг отделилась от хлипкой, в щелях, стены; ночной гость, бесшумно ступая, шел по неширокой грязной улочке вдоль хибар. Мог совсем не таиться - тишина здесь царила относительная. Попрошайка Хейдзу не добрался сегодня до дома, сморенный пьяным сном, и теперь оглашал громким храпом округу, с ним соперничал хор лягушек, а в бамбуковой роще за храмом лисы завели долгий вдумчивый спор.
Лысый, точно колено, Ремпэй, вор и пьяница, отодвинул перегородку, чтобы оросить угол своего жилища мочой, так и не добрался до сути дела. Он открыл было рот, формируя пронзительный вопль: "демон!!!", но пришелец из Йоми* - один рог сломан, а глаза горят, точно угли, - приложил палец к застывшим в оскале губам. Ремпэй кивнул и втянулся обратно в лачугу. Он впоследствии сумел облегчиться, но пришлось сушить вымокшие лохмотья.
Гость не выбирал - было не из чего. Все равно, что рыться в отбросах. Покосившиеся сараи были словно припорошены серым пеплом, под дырявыми крышами из подгнившего тростника копошились в грязи двуногие существа. Так какая разница, чью из них жизнь он оборвет этой ночью?
- Стой.

------------
*nebutori - 寝ぶとり - йокай, который вселяется в ленивых красоток, после чего они невероятно толстеют, целый день валяясь в постели, тогда как мужья таких женщин, наоборот, хиреют и чахнут, словно жена выпивает из них жизненные соки.
*Yomi – 黄泉 - буквально «желтые источники», подземный, погруженный в вечную ночь мир, в котором обитают вынужденные вечно гнить там мертвые. Если съешь любую пищу, находясь в Йоми, то в мир живых уже не вернешься. В Йоми нет наказания или поощрения за то, как человек провел жизнь; вне зависимости от количества добрых и злых дел, все умершие влачат здесь жалкое мрачное существование. Часто Йоми ассоциируют с мифологическим царством Не-но куни (根の国), «Страной корней». Входов в Йоми несколько, но главный из них, в провинции Идзумо, закрыт огромным камнем Чибики-но ива (千引の岩), «Скалой тысячи толчков».

Тишины не стало больше, чем было, но все звуки словно просели, погрузились по колено - не глубже - в болотистую почву. Выцвели. Темный человеческий силуэт замер, словно неподвижность могла сделать его невидимым, отвлечь от него внимание на что-нибудь другое, более интересное. Кто-то за стеной быстро и неразборчиво заговорил во сне, но тут же умолк.
Луна выглянула из-за тучи и немедленно нырнула обратно, в серебристо-ватную мглу, но успела все-таки на мгновение выхватить из темноты двоих; вороная грива одного из них в ее свете блестела, будто смазанная маслами. Наконец, человек в маске демона пошевелился.
- Они все бесполезны.
Слова прозвучали глухо, но в тишине, которую боялись нарушить, притворяясь по-прежнему спящими, даже обитатели хижины.
- Верно.
- Они выбрали нищету и пальцем о палец не ударили, чтобы выкарабкаться из грязи.
- Это правда.
Совсем рядом застрекотала цикада - громко и высоко, с холодным металлическим звоном. К ней присоединилась вторая, пониже тоном, с противоположной стороны. Дунул ветер, сметя с улицы пыль.
- Ты намерен торговаться с Тенма-о, предлагая бесполезные жертвы?
- ...
- В жизнях этих людей мало смысла, - обладатель длинных волос сделал шаг вперед; один глаз его был скрыт повязкой. – Смерть едва ли добавит цену.

Третий бодрствующий, пропавший в тишине Хозяин Цикад, выскользнул из хибары, сжатый кулак изнутри освещался красным - угольку, похищенному из очага, будто не требовался воздух. Дземи-мон уселся на порожек, не взглянув на беседующих, и разжал ладонь. Уголек, проснувшись, загорелся ярче, заметался, словно лисенок разыгрался на сухой мужской ладони. Дземи-мон протянул палец, и огонек перескочил на него, мазнув в воздухе хвостом, голубоватым на конце.
- Такая смерть - уж точно, - сказал Дземи-мон язычкам пламени, пляшущим на его указательном пальце.
- Тогда что помешает мне забрать ваши жизни?
Докуган улыбнулся:
- Мы так просто их не отдадим.
- Ну и что? - человек в маске демона безразлично пожал плечами; рукав старого косодэ был разорван и не слишком умело зашит. – Ты же сам говоришь – так ценнее.
Танцующий с Цикадами разулыбался и поднял взгляд на товарища:
- Тут он тебя поймал, друг мой.
- Ну что ж...
Ветер закрутился в смерч, вздыбил алую гриву «демона», но не убавил решимости, ни замедлил движений. Меч в умелой руке чуть было не отправил одноглазого весельчака к праотцам. Докуган изумленно отпрыгнул.
- Сопротивляйся, - глухо донеслось из-под маски. – Не убегай.
- Да уж, - признес Дземи-мон, - сделай одолжение.
И рассмеялся. Огонь вспыхнул ярче, словно смех придавал ему силы, и охватил уже всю кисть колдуна. Обитатели этих трущоб обожали дармовое зрелище, но сейчас никому из них не пришло в голову высунуть на улицу нос. Только лысый Ремпей, вор и пьяница, осторожно подглядывал в щелочку.

- Моя смерть в замысел не входила... – Докуган нырнул за кривой, кое-как ободраны от коры ствол, призванный изображать столб.
Меч противника оставил на деревяшке зарубку.
- Кто в этом виноват? - философски протянул Дземи-мон, наблюдая за "схваткой" со своего удобного порожка. - Замысел, скажу честно, прихрамывал с самого начала. Или же был подслеповат...
И он снова рассмеялся. Одна из цикад, не боясь гудящего огня, скакнула на колено Хозяина и затихла.
То, что началось, как забава, вот-вот могло кончиться очень плохо. Докугану хотелось остаться в живых, но ему не давали ни времени, ни возможности сосредоточиться, и поэтому ветер не мог защитить своего повелителя. Его преследователь, наоборот, о своей жизни не думал – и почти животная страсть придавала ему сил.
- Пст! – окликнул Дземи-мон осмелевший Ремпей.
- Чего тебе? - спросил Хозяин Цикад, бросив на того быстрый взгляд и тут же вернувшись к созерцанию мечущихся по улочке двоих.
- Не мое эт’ дело, но шли бы вы ну вот хотя бы к реке, - он икнул. – А то подпалите дома, а поймают-то нас, разбираться не будут!
Чуть было не лишившийся головы Докуган бы, похоже, согласен с пропойцей.
- Не твое эт' дело, - доброжелательно произнес Дземи-мон жутким деревенским говором. - Да ты не боись, разберемся. И обязательна подпалим!
Затем Танцующий с Цикадами встал с порожка, наставил указательный палец на демона и - чисто, без всякого акцента - сказал:
- Гори.
Пламя в руке Дземи погасло и некоторое время ничего не происходило, но вдруг красная грива демонической маски засветилась в темноте, начала тлеть, а потом вспыхнула ярко и затрещала, как маленький лесной пожар.

- Горит! - завопил Дземи и, давясь хохотом, всплеснул руками. - Горожане, поберегись! Горим!
Он принялся орать и носиться кругами, как безумный, и вскоре это возымело действие. Пламя перекинулось с гривы на сухую солому и тростник, начали дымиться крыши. Люди, разбуженные сначала дикими криками, а потом и запахом дыма, повываливали из лачуг; улочка наполнилась плачем и руганью. Вдалеке поплыл по ночному воздуху будоражащий звон колокола-ханшо на ближайшей хиноми-ягура*, внес, скорее, сумятицу, чем успокоение. Басовитее и громче отозвался колокол в храме Ясака.
- Шошо-бикеши*! – истошно заорал кто-то. – Шошо-бикеши идут! Спасайся, кто может!
Вскоре улица опустела, лишь метались какие-то тени, и стоял – будто собрался вернуться туда, откуда пришел, прямо в огненный ад – человек в маске демона. От одежды и гривы его шел дым.
Запыхавшийся Докуган укрылся за спиной у товарища.
- Хорошо, - убийца указал мечом на них. – Я приду за вами потом, когда вы меньше всего будете ждать меня.
Взорвалась мириадами искр тростниковая крыша, а когда Докуган протер свой единственный глаз, ночной гость исчез.
Дземи-мон вздохнул и повел перед собой левой рукой, правую прижав к груди. Повинуясь его жесту, огонь на крыше пригас, и затем умер, оставив после себя выгоревшие черные пятна, удушливый запах дыма, провалившуюся крышу и людскую панику - ей одной искры хватит, чтобы вспыхнуть.
- Мой друг Дракон воистину был слеп на оба глаза, когда пробудил безумное пламя в этом человеке, - произнес Дземи-мон без обычного веселья. - Истинное мастерство не в том, чтобы уворачиваться от удара, а в том, чтобы никогда не оказаться на пути клинка.
Цикады трещали в высокой траве, топот десятков ног, звон колоколов и крики их не спугнули.
- Время завтрака, - сообщил Дземи, повернувшись к Докугану. - Знаешь, кто будет платить?..
- Он готов идти в тьму ради света, - его товарищ, как ребенок, склонив голову набок, смотрел в полосатую тьму бамбуковой рощи, куда канул убийца в маске-джя* вместо лица. - Любопытно, что он будет делать, когда выяснит, что больше не может снять маску?

------------
*hinomi-yagura - 火の見櫓 – буквально «башня для наблюдения за огнем», деревянная башня с площадкой наверху и колоколом, звоном которого предупреждали горожан об опасности.
*shosho-bikeshi - 所々火消 - пожарные. За поджог арестовывали даже тех, кто случайно оказался на месте, а наказанием была смертная казнь.
*jya-momen – 蛇能面 - буквально «маска змеи», маска для театра Но, она изображает змеиный аспект разгневанного божества, в которое верили в древней Японии. Впоследствии на основе этой маски появилась маска-ханнья.

Камакура, Саскэ-Инари
21 день 7 месяца 3-го года Кан'эи

Ночью, ближе к утру, хлынул ливень. Тучи принесло с океана, над которым они стояли теперь, заслоняя все небо темной сизой стеной. Дождь наполнил каналы и речки, превратил недавнее пожарище возле Ясака-дайджин в небольшое болотце и принес ненадолго спасительную прохладу и свежесть.
Небольшая гостиничка-миншуку господина Уцувы переполнилась праздным народом. Кто пришел насладиться горячим источником (за отдельную плату, втрое больше, чем с постояльцев), большинство просто выпить. На внешней галерее на втором этаже, выходящей на внутренний дворик, а через высокую стену – и на кладбище при монастыре, стоял Одноглазый дракон. С длинных мокрых волос срывались тяжелые капли, через шею было перекинуто дешевое полотенце, а дорожное одеяние Докуган сменил на легкую юкату в бело-голубую крупную клетку. Он подставил лицо сквозняку, и со стороны казалось, будто он пьет ветер, как воду.
Рядом с Одноглазым сидел Дземи-мон, тоже принарядившийся. Прямо на порожке сидел, прислонившись спиной к стене, и посматривал то на людей, то на своего спутника, то на затянутое тучами низкое небо. Словно не мог подолгу удерживать внимание на чем-то одном и все время скакал взглядом вокруг.
– Далеко ли сейчас мысли уважаемого Дракона? – спросил Танцующий-с-Цикадами. – Так много всего здесь, так много голосов, ног и желаний…
– Люди сплетничают про зеркало, – не сразу, но все-таки отозвался Докуган. – Ходят слухи, что оно вновь собирает дань. Вот и дочь управителя будут хоронить, не открывая ее лица.
С загнутого карниза на бамбук внизу пролился целый водопад дождевой воды.
– Найдется ли кто-нибудь, кого зеркало не одолеет?


вдвоем

Дом управителя Камакуры
21 день 7 месяца 3-го года Кан'эи, утро

От потери любимой дочери господин управитель Камакуры разом постарел. К нему приходили разные чины, чего-то добивался помощник, а он лишь сидел, опустив взгляд, и будто не слышал никого. Токуми он показался неожиданно сгорбленным и стареньким. Она жалела его. И каждый раз, проходя мимо его комнаты, она задерживалась на мгновение, на два. И все не могла собраться с духом войти и сказать, что из комнаты госпожи О-Имако пропали некоторые вещи, в их числе и прекрасное зеркало.
Было решено никому не сообщать о трагической смерти, пока преданные вассалы не отыщут причину. Такое пятно на лице управителя... Знали только домашние и доктор, надежный человек. Его позвали буднично, словно у кого-то просто разболелась голова. Он осмотрел тело и развел руками: никогда прежде не видел ничего подобного и не читал в книгах.
Обычно по утрам на кухне хозяйничала госпожа Румиэ. Она пробовала готовящиеся блюда, подгоняла повариху и ее помощниц, раздавала приказы – как будто стирала пыль с только что отдраенного пола.
- О-Току, сестрица... – младшая помощница, деревенская простушка со смуглым личиком и грубым говором, новенькая, робко тронула Токуми за плечо. – Проснись, пожалуйста.
Та села на футоне.
- Что случилось?
- Странно как-то... Уж на что мы рано встаем, но старуха, госпожа Румиэ, стало быть, на кухне всегда первая. А не видать ее сегодня-то. Иль случилось чего... Только я к ней в комнату ни ногой.

Черепаховый гребень, заколка-кандзаши, благовония какие-то, платок-тенугуи из Киото... Все принадлежали госпоже О-Имако. Токуми сидела на коленях и перебирала разложенные полукругом по полу вещи. И старалась не смотреть на страшную гримасу синеватого без единой кровинки лица.
Гримасу запредельной ненависти.
Не заправлять больше госпоже Румиэ на кухне. Поделом старой ведьме. Хоть и нехорошо так думать.
Зеркало тоже было здесь. Такое красивое, с изумительным узором – О-Току не удержалась, провела пальцем по тончайшим линиям выгравированного рисунка. Теперь-то господин управитель Камакуры и без нее узнает о пропаже.
А как же воздыхатель О-Имако? Он ведь, наверняка, хотел бы сохранить хоть что-нибудь на память о ней. Что бы отнести ему? Может быть, как раз зеркало? Токуми заглянула в безупречно отполированный бронзовый овал.

Гостиница господина Уцувы
Камакура, Саскэ-Инари
21 день 7 месяца 3-го года Кан'эи

Над молочно-зеленой водой стоял пар. Дождь стекал по стене, барабанил по глянцевым листьям и с того края, где тростниковая крыша не прикрывала купель, рисовал на поверхности сложный, постоянно меняющийся орнамент. Служанка принесла еще один деревянный поднос с токкури*, в которых соблазнительно плескалось подогретое сакэ, и сбежала еще до того, как на нее обратили внимание. Пузатые с длинными узкими горлышками бутылочки привлекали гуляк куда больше, чем сомнительное удовольствие гоняться по мокрым скользким камням за прыткой деревенской девахой.
Здесь, в онсене, все были равны – пожилой воин с аккуратной прической и покрытым шрамами торсом, два приказчика из лавки напротив, тихие, витающие где-то мыслями паломники, а еще Тощий Сого из игорного дома господина Макино здесь же, в Саскэ-Инари.
- ...а все зеркало это проклятое, - говорил негромко один из приказчиков. – Все оно. Поначалу-то не верилось, люди брешут, чем им еще заняться... Но теперь – дело другое. Что-то дальше будет.
- Ничего хорошего, - отозвался другой и махнул рукой, разгоняя пар перед собой. – Одни похороны пройдут, скоро уж и следующих дождемся. Люди слабы, никто не устоит. Так было в сказании, так и случится.
Шлепая босыми ногами по деревянному настилу и прикрывая болтающееся достоинство ладонями, из помывочной вынырнул приказчик Хираку из лавки, в которой торгуют тканями, и заторопился в воду.
- А не расскажи тот одноглазый про то, где оно спрятано, так и жили бы тихо и мирно, как раньше, - вставил он по дороге.

----------------------------
*tokkuri – 徳利 - буквально «ценное приобретение», глиняная или фаянсовая пузатая бутылочка с узким горлышком, в которой подается сакэ.

- И ведь правда, - подхватил первый оратор. – Я уж и позабыл, с чего все началось, а вот оно как... Зачем бы ему все это рассказывать. Если не было у него злого умысла?
- А вы взяли и уши развесили... – пробормотал себе под нос самурай.
Тощий Сого вылез на камни вокруг купели, оставив в воде только ноги. Прикрылся полотенцем и подставил скуластое лицо ветру.
- Много у нас в округе азартных людей, - сказал он со знанием дела. – Видно, на то у одноглазого и был расчет. Кто готов много поставить на кон, не побоится и зеркало вытащить. Этакую-то ценность.
- Так зачем же ему такое злодейство? – покачал головой второй приказчик. – Ему-то какая от того выгода?
- Какая-то, да есть. Может, сердце его черное радуется, когда хоронят красивую девушку, - мужчина резко дернулся в возмущении. – Потешается над нами теперь, безнаказанный. Да и как докажешь, что его вина…
- А не тот ли это одноглазый, что на днях поселился в гостинице господина Уцувы? – булькнул погрузившийся по самые уши Хираку. – Вот злодей каких мало!

Докуган перегнулся через перила, чтобы лучше слышать; волосы залепили ему лицо.

- Да вот ему самому бы это зеркало... Пусть полюбуется, авось, второй глаз себе вообразит.
- Где его теперь найдешь, зеркало?
- Зеркало – не знаю. Зато одноглазый – известно где. Бока ему намять, того мало будет. Сколько народу погубил, сколько еще погубит... Голову снести!
Небольшая купель вскипела, точно забытый над огнем чугунок, кто-то в суматохе уронил на дно бутылочку с недопитым сакэ и теперь шарил вслепую под водой, натыкаясь то на голые тела, то на камни. Самурай отпихнул чересчур взбудораженного соседа.
- Полотенцами собрались его закидать, что ли?!

Тощий Сого, держа недопитую бутылочку высоко над головой, пнул от души перекочевавшего к нему растеряшу.
- Числом задавим. Камнями забьем.
- Ну-ну...
Откинув плотную короткую занавеску в дверях, вошел еще один посетитель... Приказчик Хираку уставился на него и икнул.
Лет так десять назад Сануме Кихэю, тогда еще молодому и не очень-то рассудительному самураю, довелось оказаться на Хачиджо-жиме (не подумайте чего дурного!), где вулкан, рассердившись, стер с лица острова несколько деревень. Многое подзабылось, но та мертвая, оглушающая тишина перед тем, как вершина раскололась почти надвое, выбросив в небеса столб огня, прочно врезалась в память.
В общей бане при гостинице господина Уцувы воцарилась такая же. Да и сам дюжий парень был подобен горе Асама среди пологих холмов. Санума никогда не жаловался на ширину плеч, но, пожалуй, этот громила был покрепче него. Шрамы – давние и новые – выделялись на темной от солнца коже, руку стягивала чистая тряпка, на которой проступала кровь. Черные распущенные волосы спускались ниже лопаток; левый глаз закрывала повязка.
- Это он! - зайцем заверещал Хираку.
Первым к действию перешел Тощий Сого. Залпом опрокинув сакэ в себя – видно, для храбрости, – он вскочил и швырнул бутылочку в одноглазого. Та не причинила вреда, но словно развязала руки горожанам и приказчикам. К атаке присоединились прибежавшие на крик слуги господина Уцувы.

И потом все пришло в движение, словно вопль разрушил какие-то темные чары. Кто-то бросился на одноглазого. Кто-то - от него; двое, один потолще, второй потоньше, одновременно подскочили к бамбуковой изгороди, отделяющей купальню от дворика.
- Подсади, - взмолился раскрасневшийся толстяк, но тощий молча повис на руках, зацепившись за изгородь, и полез наверх.
Пузан, охнув, принялся карабкаться следом. Бамбучины затрещали, опасно накренились, и тощий, оглянувшись, попытался спихнуть толстячка, но было поздно. Веревки лопнули, и заборчик обрушился. Толстяк упал на пузо - точно жаба! - и задергал ногами, словно хотел уплыть от маячащей где-то позади, покрытой шрамами угрозы. Тощий же бодро вскочил и дал деру.
Потасовка удалась на славу. Летала немудреная утварь, трещали доски, лбы и ребра. Одноглазый громила - центр сражения - не скупился на зуботычины и оплеухи, а при случае отвешивал щедрые пинки по распаренным голым задницам.
Пьяненький с самого утра бондарь Фусата ползал на четвереньках, пытаясь у всех под ногами, и искал, не осталось ли в какой бутылочке недопитое сакэ. Поскользнувшийся приказчик Хираку зашиб голову, свалился в воду и пошёл бы ко дну, булькая и пуская крупные пузыри, да спасибо приятелям - вытащили. Два паломника бормотали молитвы в уголке, а на галерейке беззаботно, по-детски хохотал благодарный за представление зритель.
- Поспешим! - Докуган оглянулся на товарища. - Надо обыскать его комнату, пока старый лис занят здешними дураками. Я хочу видеть Меч богов!

- Это даже лучше, чем придумал бы я сам! - Танцующий все утирал слёзы и хлопал себя по коленям. - Это даже лучше! Идём посмотрим... Но каковы! И до чего отзывчивы боги! Невероятно...
Одна цикада скакнула на плечо Дземи-мона, вторая осталась сидеть на перилах.

На шум в помывочную сунулась давешняя служанка - у оранжевого в крупную желтую клетку косодэ рукава были подвязаны лентой, - и визгом оповестила хозяев о творимом непотребстве. Затем вооружилась метелкой и принялась охаживать по голым спинам и головам тех, кто пытался трусливо бежать из боя, загоняя их обратно в купель.
- Эй, сестренка, да на чьей же ты стороне? - возмутился Санума Кмхэй, потирая ушибленный лоб.

Танцующий-с-цикадами вошёл в маленькую комнату после Докугана и с любопытством огляделся. Ничего особенного тут не было. Беспрерывный же ровный гул невероятной силы был слышен по-прежнему, но откуда - неясно. Им была пронизана вся гостиничка и гудела, как барабан. Дземи-мон даже привык ощущать голос Меча. Должно быть, после он почувствует пустоту...
- Я хорошо слышу его, Дракон, - рассеянно произнёс Танцующий. - Хотелось бы ещё и взглянуть.
- А уж мне как...