Хардаланд

Первый пробившийся лучик солнца нежно Гюды коснулся, в постеле сладко потянуться заставляя. Слегка на локте приподнимаясь, отогнала дева остатки сновидений мрачных. Не в родном доме же очнуться суждено было, не привиделось ничего ночью, правдой всё оказалось. Колдуна хижина пробужденную в объятья приняла вместо комнаты привычной. Повела головой дева в сторону другую. Так и есть: Витгейр рядом лежал, сквозь сон улыбкой сладкой мыслям своим отвечая, слезу одинокую из ока девичьего вырваться заставляя по щеке к губ уголкам неспешно скатывая. Не любимый рядом лежал, как недавно совсем мечталось, не тот, кто ночами бессонными грезился.
“Видно, так и было судьбой назначено, коль случилось так. Пусть противен колдун, но уж лучше с ним ложе раз разделить, нежели отца побежденным видеть да пленницей у Харальда томиться. Может и есть он тот, кого ждала я, непризнанный мной лишь остался, - вновь Гюда взгляд на любовника своего перевела, как ни приглядывалась, для себя достойного ничего в нем не находя”.
- Заплатила я цену обещанную - за тобой, колдун дело стало, - смахивая слезу еле слышно прошептала дева с ложа поднимаясь, да шкурой оборачиваясь от взгляд сторонних скрываясь.
Желание огромное было в каждый уголок хижины заглянуть, секреты, от посторонних скрытые, разглядеть, каждой мелочи, каждой вещи назначение угадать, пока спит колдун сном крепким. Лишь пройтись себя Гюда уговорила, опасностей пугаясь. Не поймёшь его, лжёт ли, правду ли говорит, а уж с вещей волшебных и вовсе спроса никакого нет. Пересилило чувство страха любопытство девичье.
Неспешно вещи собрав, оделась дочь конунга, Витгейра разбудить страшась. Ни к чему время лишнее на разговоры тратить, и так уж переполох в усадьбе начать могли, пропажу обнаружив.
Практически бесшумно выбравшись из дома, в обратный путь Гюда двинулась. Опасно затемно идти было, с появлением солнца вдвойне дорога опасней стала. Просыпаются жители деревни, с любопытством странника одинокого разглядеть стремясь, чтоб языки о чём почесать было, да опасность вовремя не проглядеть. От взглядов таких под плаща капюшоном запросто не скрыться, к усадьбе по дороге открытой не пройти.
Путь весь дева тряслась, любое укрытие при виде людей найти пытаясь, сквозь лаз в заборе усадьбы, одной ей известный пробираясь.
С недоверием выслушала заждавшаяся в комнате нянька историю о желании юной госпожи ранних прогулок, никогда ранее незамеченного, пообещав лишь Эйрика-конунга пустяками не тревожить, от дел важных проказами дочери не отвлекать, но глаз с той лишний раз не спускать.

Войско Харальда конунга в Альвхеймаре. За один день пути до усадьбы Гандальва Серого. Эйвинд Ягнёнок с товарищами и Альвир скальд.
(при морально-материальной поддержке Тельтиара)

Войско Харальда Косматого было велико и двигалось медленно. Эйвинд весь извёлся – первый раз шёл Ягнёнок в такой большой и важный поход и битвы, что обещал знатную славу и добычу, не мог дождаться. Всё время старался он со своими людьми покинуть основные силы конунга и в стычке с альвхеймарцами доблесть свою показать. Это стремление молодого викинга приметил Харальд, да зарубку в памяти сделал. Когда остался до усадьбы Гандальва один дневной переход, вызвал он Эйвинда к себе и дал ему поручение: верхами подобраться к усадьбе Серого Конунга, да разузнать, как подготовился тот к войне, да много ли людей собрал вокруг себя. В тот же вечер, пока воины Косматого разбивали лагерь и готовились ко сну, Эйвинд Ягнёнок, Эйрик Топор да с ними двое братьев Сигурдссонов оседлали коней и уже к рассвету добрались до усадьбы. Эйрика послал Ягнёнок в ближайшую деревню, чтобы узнал тот, прикинувшись человеком Гандальва, о чём говорят люди и как относятся к Серому.
Усадьба вражья укреплена была на совесть: городище окружали три насыпных вала, ощетинившихся тут и там острыми кольями, но даже преодолев их, осадчики наткнулись бы на толстый частокол в два человеческих роста и крепкие ворота, что не всякий таран возьмёт. Под стеной приметил Эйвинд палатки да землянки, жмущиеся друг к другу – немало, знать, собрал Гандальв воинов, чтобы отпор дать Харальду. Вскоре вернулся Эйрик и рассказал товарищам, что деревенские только и судачат о том, как долго осада идти будет, да о том, пожжёт Харальд их дома или нет. Ещё сказал о том, что ярл Асгейр увеличил дань, чтобы прокормить всех викингов, которых собрал Гандальв, и о том, что рыщет ярл со своей дружиной по окрестным лесам и ловит волков - показалось это диковинным викингу из Бердлы, и Ягнёнок решил, что непременно о том расскажет конунгу. На том и поспешили они обратно: за частокол всё равно не пролезть, а поблизости ошиваться только глупец станет, которому шкура недорога.

К полудни встретили они передовой отряд войска своего, и Эйвинд сразу к конунгу направился, чтобы обо всём ему рассказать. Признав сына Кари, телохранители пустили его в шатер Харальда, и правитель внимательно выслушал все, о чем сумел Эйвинд разузнать, после же велел позвать ближайших ярлов, а храброго хельда наградил серебрянными монетами и отпустил. Тогда-то и попался на встречу Эйвинду его брат Альвир, с видом потерянным по лагерю бредший.
- День добрый тебе, Альвир! - подошёл к скальду Ягнёнок, - Почему невесел ты перед битвой? Неужели тревожит тебя то, что не можешь ты ныне поднять меча? Так не печалься, брат: в любой дюжине найдётся по двенадцать храбрых воинов, зато умелый скальд, что сложит о них красную вису - один на добрую сотню...
- Порой, одна виса больше беды принести может, чем целый хирд, - вздохнул Альвир скальд, но все же приветственно брату улыбнулся.
- Самая большая неприятность, что может случиться - если скальд отведал мёда не из клюва Ворона, а из под хвоста, - улыбнулся Эйвинд в ответ, легко было у него на душе после конунжьей похвалы, - тогда виса его может в бегство целую армию обратить, как только возьмёт в руки арфу. Но тебе это не грозит, Альвир…
- Идем, - Хнува взял за плечо родича и повел его в сторону, где палатки фиордцев стояли. - Ты слышал уже, что Хакон Хладирский погиб?
Прошептал он, шага не сбавляя.
Нахмурился недоверчиво Ягнёнок:
- Неужели проклятый Атли осмелился поднять руку на человека Харальда? На самого Хакона Медведя?
- Да не только осмелился - на берегу Ставанессвага настоящее побоище случилось, - торопился Альвир, быстро слова произносил. - Грютинг ярл уж на что хитер был, а тоже не ушел от погибели, и великан этот Ахти, - помнишь, которого у усадьбы сожженной приметил бонд беглый, - с ними сгинул.
- Выходит, что все те погибли, кого подозревал отец в поджоге усадьбы Рогволда ярла! - удивился Эйвинд, - Постой, брат... не себя ли ты винишь в том, что Харальд на гибель их отправил?
- А кого еще винить можно? Сын Хакона на меня зуб точит, говорит, чужими руками я свою месть свершил! Видел бы ты тот блеск злой, каким глаза его сверкали!
- Но ведь кроме правды ничего не сказал ты! Если младший Хакон удумает недоброе - конунг защитит тебя. И мы с отцом не дадим тебя в обиду!.. Да и наверняка сгоряча он то говорил, ведь не мог ты знать, что Хакон и Атли свару устроят.
- Атли тоже мертв, брат.
- А кто же теперь станет править в Согне?
Пуще прежнего помрачнело лицо Альвира:
- Халльстейн, старший сын Атли стал ярлом, - много злости было в словах этих, казалось - вновь боль почувствовал юноша, будто вновь увечья претерпел от недруга. - По слухам судя - сам он Ахти в бою заборол.
- Неужели люди пошли за ним, после того преступления, что он с братьями совершил... - Эйвинд осёкся, не хотел он лишний раз говорить о горе Альвира.
- Память людей коротка, - отрезал скальд. - Утопили Херстейна, так и показалось многим, что достаточна плата.
Положил тогда Эйвинд брату руку на плечо:
- Послушай, Альвир... Лучше будет тебе пока держаться рядом с нами и сторониться Хакона. Ни к чему свара перед битвой, конунг тому не обрадуется. А что до Халльстейна - не у всех память короткая, как у жителей Согна. Вспомнится ему всё и звонкой монетой отольётся.

Альвхеймар. Известно кто
С Дарклайт

Асгейр ярл в ярости великой смотрел на охотников - те истребили почти всех волков в округе, но беловолосого слепца так и не нашли. Сбежал, сбежал убийца, вокруг пальца их обведя - не иначе, как сам Локи помогал негодяю! Конечно, и от такой охоты прибыток был, поскольку у дружинников конунжих новые плащи из волчих шкур появились, да только за облавой об ином деле совсем запамятовал ярл, о приказе конунга. Теперь же поздно было что-либо предпринимать, еще день и у ворот усадебных воинство вражеское будет с Харальдом ненавистным во главе и не миновать тогда сечи лютой. Потому-то, едва вести добрые гонцы принесли, как поспешил к Гандальву Асгейр, желая расположение господина вернуть.
Гандальв был мрачен, как туча. Ведьмин внук оказался быстрей, чем надеялся конунг, и опять шел не в ногу с традицией. Вместо того чтобы отдыхать после сражений, празднуя победу и теша себя пивом и женщинами, проклятый волчонок спешил отдать долг. Серому конунгу и самому надоело бегать от молодого агдирца, коего он, отчасти заслуженно, почитал трусом. Вот только три ночи последних конунг альвхеймарский почти что не спал: наваждение злое отнимало у него отдых, и не могли помочь тут ни прогулки вечерние, ни объятия ласковых дев. Каждую ночь являлась ему утопленная ни за что Хедвиг с младенчиком на руках, да другой его сын, что был ее мужем. Выходцы молча стояли рядом, будто семья, и смотрели на Гандальва осуждающе. Конунг, не боявшийся на медведей, ни лютых волков, ни секир вражеских перед взглядом тем бледнел и терялся. А в конце сна молодое лицо Хедвиг искажалось, становясь уродливым ликом кельтской колдуньи. И снова звучали слова предсказания… надо ли говорить, что вошедший Асгейр получил взор, приязни отнюдь не исполненный.
- Явился-таки? – нелюбезно молвил властелин своему ярлу. – И что теперь скажешь?
Потупил взор воин, но для того лишь, чтобы не видел Гандальв его злого взгляда, хоть и знал Асгейр, что за дело на него конунг гневается, а все же противился.
- Моя вина, государь, - наконец, гордыню смирив, произнес он. - Но получил я весть, которая тебя обрадует.
- Что за весть? - на лице усталом лице Гандальва появилось вялое любопытство. Хорошие новости были нужны, будто воздух, но бессонница измотала владыку Альвхеймара, подтачивая его силы, как кабан - корни могучего дуба в поисках желудей.
Не стал долго томить конунга Асгейр, да и самому ему нетерпелось поскорее рассказать услышанное:
- Хладирец мертв, Хакон сын Гротгарда!
- Как? - конунг невольно подался вперед. - Кто... - он не стал договаривать, спохватившись о конунжьем достоинстве, но смысл вопроса был ясен.
- Поехал в Согн, да там и сгинул, - губы Асгейра расплылись в столь плотоядной улыбке, что ее и под бородой видно было. - Атли ярл его прямиком в Хель отправил.
- Атли? - брови Гандальва удивленно взлетели вверх. - Не думал, что ему это под силу. Хладирский медведь, видимо, и впрямь выстарился.
- Не иначе, сам Один благоволит нам, раз отнял у Харальда столь мудрого советника, - продолжал ярл. - Слухи говорят - большая битва была, и с обеих сторон едва ли не по десять сотен воев полегло! Знатная жатва валькириям - да и ворога нашего рати обескровлены ныне!
- То славно, - уронил конунг Альвхеймара, привычно запустив пятерню в бороду. - Но почему атли не ответил моим гонцам? Мы могли бы выступить против Харальда вместе, а ныне Согн, хоть и показал себя врагом роду агдирскому и транделагскому, молчит и дружин в битву не шлет.
- Сдается мне - то Атли сделал, чтобы бдительность Хакона усыпыть...
После паузы небольшой, задумчиво Асгейр процедил.
- Но то раньше, теперь уж не проведаем.
- Кто ныне стал во главе Согна?
- Халльстейн Атлиссон, - воин даже не удивился, что Гандавльв с полуслова понял про гибель Атли Тощего. - Перед смертью ярл простил его и обязал дружину признать его власть. Молва идет - в битве Халльстейн проявил большую доблесть, своими руками погубив многих витязей Хакона.
- Отрадно видеть, что кровь викингов еще не стала ключевою водицей. Но у нас ныне другие заботы. Даже если новый владыка Согна решил выступить против Харальда, он не поспеет к Альвхеймару до сражения.
Гандальв не сказал: "Если он того хочет", - но то было понятно.
- Значит встретим волчонка своими силами, - уверенно бросил Асгейр, кулак сжав.

Недалеко от усадьбы Гандальва Альвхеймарского. Харальд, молодой Хакон и прочие.
Мы с Тельтиаром.

Ничего не ответил на слова гневные осиротевшему конунжичу Альвир, лишь с глаз его долой поспешил убраться, а Хакону вскоре не до того стало - нашли его люди Харальда и велели поскорее к конунгу идти, поскольку тот ближников всех на совет собирал.
К тому времени, когда поспел к шатру юноша, речи многие сказаны уже были, однако же приветливым взглядом встретил его Харальд и велел за стол усаживаться подле ярлов и херсиров иных. О том разговор шел, как сподручнее усадьбу гандальвову брать - штурмом неистовым или же осадой длительной.
Как не велика была печаль Хакона, а все ж кровь горячая да молодая черную скорбь одолела. Пришел сын Медведя Хладирского на совет бледный, что выходец из царства Хель, а тут оживился, и даже свое слово сказал:
- Решать тебе, конунг славный, но мыслю я, что усадьбу Гандальва лучше брать сразу. Враг наш хитер и наверняка послал мужей за подмогой. Вои твои зорки, как соколы, но даже орлу не под силу поймать сразу несколько дюжин мышей: одну скоготит, прочие разбегутся. Мы так быстро шли на Альвхеймар, что опередили зов Серого Конунга, но - кто знает, сколько врагов твоих возжелают в битве участвовать да скольких бондов соберет вскорости клич своего властелина?
- Вот они, слова настоящего удальца!
Харальд довольно улыбнулся, точно и не ждал иного от молодого Хакона.
- Все наши победы были добыты в бою - какую усадьбу заполучили мы долгой осадой? Нет такой! А сколько взято земель доблестью нашей и клинков остротой?
Несколько седобородых ярлов о чем-то зашептались, молодые воины одобрительно загомонили, и только Рогволд с братом своим Сигурдом сохраняли молчание, точно им все равно было, какое решение конунг примет.
- Дозволь мне вести воинов в бой! - глаза Хакона засверкали, будто острая сталь на северном солнце. Осиротевший конунжич жаждал крови. А желанье стяжать ратную славу, живущее в каждом мальчишке с младых ногтей, указало ему нужный путь. Смерть врагам конунга!
- Твой отец гордился бы тобой сейчас, Хакон.
Взгляд Харальда немного осуждающе пробежался по присутствующим и остановился, смягчаясь, на молодом воине. Коль скоро Хакону не терпелось доказать свою преданность и выпустить накопившуюся ярость - то зачем отказывать ему?
- Ты возглавишь штурм!
Не смог транделагец скрыть радости от такой милости властелина, бросил довольный взгляд на других ярлов да гридней – и поклонился Харальду:
- Сделаю все, что возможно, конунг. И пусть звон наших мечей донесется до стен славного Асгарда, радуя предков.
«И Хакона».
Молодой викинг то не сказал, но все мужи понимали, чьи уши желает усладить звоном оружия молодой транделагец. Судя по тому, как спешил Хакон в битву, многие жены в Альвхеймаре не дождутся мужей с поля битвы, и много раз Хеймдалю придется отворить ворота крепости асов. И все во славу Харальда, любимца мудрого Одина.
Викинги разошлись готовиться к штурму. Не всем седобородым ярлам пришлось по нутру веление Харальда, многие, уходя, шептались, что у Хакона лишь недавно стала рости борода, а про себя добавляли и про незаконность рождения конунжича. Но ныне слава агдирца была такова, что никто не осмелился сказать слова против решения Харальда. Тем паче, что Хакон был старше конунга на несколько зим…

Перед битвой.
(с Варлоком)

Окончился совет, и стали мужи, один за одним покидать шатёр конунга. Лишь Гутхорм-ярл остался, но пока молча, внимательно рассматривая новый боевой нож.
- Спасибо, дядя, - удостоверившись, что никто у полога не стоит, кроме телохранителей верных, Харальд молвил. Благодарен был конунг, что Гутхорм не стал решений его оспаривать при ярлах, хотя, несомненно, имел что сказать.
- Хакона потерять не боишься? - кивнув спросил ярл, проверяя балансировку клинка. - Юн он и горяч, полезет ведь в самое пекло.
Конунг улыбнулся.
- Худшее, что случится может - это его смерть, а коли выживет, так будет мне до конца жизни благодарен, что я ему доверил войска вести.
- Приставь к нему пару испытанных воинов, да вели негласно беречь и прикрывать. Лучше слугу верного получить после битвы, чем труп хладный. Но, речь не только о Хаконе. Что ты думаешь делать с крепостью? Я имею ввиду, как ты хочешь её штурмовать?
- Воины мои окружат ее с трех сторон, и от деревни отгородят - коли там затаились еще враги, то они не смогут на помощь придти Гандальву.
- Да. они смогут ударить в тыл, - согласился ярл.
Конунг немного помолчал, размышляя.
- Думаю я - послать Рогволда разорить деревню. После на него ненависть бондов обескровленных обратится.
- Тоже хорошо, - кивнул Гутхорм. - Вели доставить Гандальва живым. После битвы сойдёшься с ним в поединке. В твою победу я верю, а славы тебе это принесёт куда больше, чем просто отдача велений на поле боя.
- Велю, несомненно.
Конунг кивнул, но в глазах его нехороший блеск отразился.
- Куда меня отправить думаешь?
- Подле меня останешься.
- Хорошо, - Гутхорм несколько раз подбросил нож на ладони и неожиданно спросил: - Не боязно родича близкого убивать?
- Мои родичи - это ты и мама, - холодно заметил Харальд.
- Верно, племянник, - Гутхорм улыбнулся, поднялся из-за стола и положил руку Харальду на плечо. - И мы с тобой придушим Гандальва. Вместе.
Конунг с силой стиснул родича в объятиях, точно пытаясь показать, что стал не слабее дяди за прошедшее время.
- Когда он умрет - вернемся в Сарасберг, и я вырву свои земли из лап этих стервятников из Рагаланда.
- И пророчество будет исполнено?
- Будет.

Альвхеймар. Перед первым штурмом усадьбы Гандальва.

Гордый оказанной честью, Хакон Хаконсон велел воям строиться, да и сам снарядился для битвы. В скором времени он и еще пара викингов знатного рода выехали вперед, чтобы с возвышения осмотреть вражьи порядки. Гандальв защитил усадьбу на славу: дома конунгов редко были легкой добычей, северяне слишком привыкли нападать на других, чтобы быть легковерными да беспечными. А властитель Альвхеймара, которого научили осмотрительности военные неудачи, не жалел для защиты родового гнезда ни звонкого серебра, ни сил бондов. В итоге перед Хаконом со товарищами возвышался частокол из заостренных бревен в два человеческих роста. Земля за частоколом была перекопана ямами, таившими смертельно опасные сюрпризы. Со слов соглядатаев да перебежчиков нападающие уже знали, что впереди еще два частокола, да и сама каменная усадьбы была ныне укреплена, будто крепость в земле англов.
Хакон поправил дорогую броню, прежде принадлежавшую знатному ярлу из Мера, и призадумался. Даже трудность задания, ныне представшая его взору в полной красе, не охладила энтузиазма молодого воителя. Но Хакон бы не был сыном отца своего, если бы не рассуждал перед действиями.
- Хорошо укрепился Альвхеймарский волк, - сказал он попутчикам, - но любое зверье можно выкурить из норы дымом да пламенем. Конунг наш поручил деревню Рогволду и брату его, так что нам остается усадьба.
- Их дело легче… - протянул один из ярлов.
- Зато нам больше славы, - оборвал речи крамольные молодой Хакон. – Однако же, личники за частоколом, мыслю я, не все кривые да полуслепые. Так что – вперед пусть идут союзники новые, что набрал Харальд в Мере да в землях Фьордов. Должны мы узнать, можно ли голову с ними одним шитом прикрывать… «и, коли Один их заберет – не столь жалко», - закончил он про себя.
- Как мыслишь ты взять усадьбу? – спросил между тем второй ярл.
- Мыслю я, что с одного раза не выйдет, - признал Хакон Хаконсон. – Не сдюжим повалить сразу три частокола. Так что – пойдем ныне вперед. Я с отрядом моим прямо на усадьбу пойду, а ты, Свен, обойдешь слева. Тогда с тем отрядом, что ныне стоит на опушке по правую руку от нас, мы сможем врага взять в тиски, да сдавить его крепко.
- Слева деревня, - заметил помянутый ярл.
- Истинно так. Не будет Рогволд долго воевать с бондами. Как разберется с деревней – к вам подойдет, укрепив силы.
- Подойдет ли?
- Он – викинг, а, значит, кровь его тоже кипит при звуках начавшейся битвы, - начал было Хакон. Но потом запнулся, и ответил по существу: - А, коли решит тут чужими руками угли загребать – то конунг голову снимет.
Все невольно оглянулись назад, туда, где за спинами удальцов в сияющих бронях вилось алое знамя Агдира с волчьей головой. Конунг выбрал хорошее место: рассмотрит все, что ему нужно. А глаз у Харальда острый, впрочем, как и топор его дяди. Так что едва ли кто-то сегодня рискнет проявить лишнюю осмотрительность. Даже Рогволд.

Бой продолжается. Рогволд с присными
Тем временем, пока войска молодого Хакона поднялись на штурм, Рогволд, исполняя приказ конунга, направил свои силы на захват деревни, что близ усадьбы лежала. Хитроумный ярл не хотел участвовать в самом штурме, понимая, каких жертв ему это стоит, и приказал выдвигаться пешими, да щитами прикрываясь, если стрелять будут.
Четыре сотни бойцов, ведомые лично Рогволдом, добрались до самого частокола, что окружал поселение и остановились, повинуясь властному взмаху руки ярла.
- Лучники, стрелами с огнём! - коротко скомандовал он, и десятники разнесли его приказ среди своих подчинённых.
Хмурое небо над Альвхеймаром осветилось сотней маленьких огоньков, которые по пологой дуге миновали частокол, и обрушились на деревню. Тут и там заполыхали пожары. Из домов и амбаров стали спешно выбегать люди, толпясь и толкаясь, а хирдманны Коршуна, тем временем, беспрепятственно прошли через частокол, подрубив его в нескольких местах.
- Бей! - взревел Рогволд, и его воины лавиной устремились на смешавшихся и почти безоружных бондов.
То был не бой, но резня, ведь что могут противопоставить наспех вооружённые землеройки опытным воинам, при полном боевом снаряжении? Верно, ничего, и они гибли, словно пшеница, под ударами косы.
Однако, когда хирдманны Рогволда вошли в деревню, простая жизнь закончилась. В центре поселения, надёжно защищённые с боков горящими домами, ощетинились мечами и топорами почти две сотни воинов Гандальва, перестроившихся в боевой порядок. Их круглые щиты были сомкнуты, над ними поблёскивали покатые бока шлемов, а от оружия прямо-таки исходила жажда крови.
- Сдавайтесь, вои! - воззвал Рогволд, не столь надеясь на добровольную сдачу истинных хирдманов, сколь на то, что ещё время потянуть сможет.
- Иди в Хель! - мрачно ответствовал кто-то из строя. - А мы дорогу укажем...
Рогволд вздохнул и махнул рукой, посылая воинов в битву.
Навалилась одна стена щитов на другую, крякнули воины, удерживая натиск, из задних рядом ударили мечами, и первые бойцы Рогволда упали на Альвхеймарскую землю, но их собратья не сдавались, числом и силой тесня Гандальвовых хирдманов к горящему общинному амбару. Поняли воины, что отступать скоро некуда и разорвали стену, завязав настоящий бой, когда кровь горит в жилах священным огнём, ярость полощется в глаза Торовым плащом, а руки не знают усталости, вздымая оружие! Меч схлестнулся с топором, топор с хрустом врубился в щита, а щит, направляемый твёрдой рукой, врезался в вражьи рёбра. Люди смешались, неистово рубя друг друга, страшась не смерти, а лишь того, что уйдут в Валгаллу не прихватив с собой как минимум пятерых. Увы, Рогволд не мог позволить себе такого размена, а потому его хирдманнам заранее был дан приказ - беречь свои жизни и жизни своих товарищей. Стоило какому-нибудь альвхеймарцу увлечься схваткой, как в его спину врезался меч, или топор раскраивал ему шлем с затылка, а то и копьё пропарывало насквозь. Мало чести было в таком бою, но упрёков не было. До них ли, когда направляешься прямо за пиршественный стол к Одноглазому?!
Вскоре всё было кончено. Воины добивали последних верных Гандальву и пытались найти что-нибудь ценное в развалинах, но тщетно. Всё мало-мальски могущее заинтересовать алчных воев был заранее вывезено и укрыто в окрестных лесах. Ищи, если не лень!
- Хирд! - скомандовал Рогволд, видя неудовольствие среди бойцов своих. - Двигаемся на усадьбу! Покажем молодому Хакону, как бьются зрелые мужи!
Он успел заметить, что сын Медведя уже прорвал первый частокол и рвётся дальше, а потому собирался на его плечах дойти до очередного рубежа, а там показать конунгу Харальду, кто тут верный слуга, а кто неумелый мальчишка...

Усадьба и рядом
Принадлежит перу ДЛ

А в это время по другую сторону частокола, Гандальв тоже держал совет с приближенными. Основную надежду в грядущей битве альвхеймарцы возлагали на крепость частокола да коварство вырытых рвов, которые, по замыслу конунга, должны были уменьшить число нападающих. Но такой большой армии у своих стен Гандальв не ожидал, и это стало неприятным сюрпризом. Ярлы снова стали шушукаться по углам, вспоминая плохие знаменияда неудачи, словно преследовавшие род конунгов альвхеймарских с самого совершеннолетия Харальда. Один лишь Асгейр не участвовал в тех разговорах, и это мсягчило сердце владыки. Гандальв, разумеется, был зол на ярла за скверно исполненный наказ: по сути, именно из-за охоты Асгейра на волчье племя дружина, защищавшая ныне усадьбы, была столь малочисленна. Но конунг всегда склонен был оправдывать поступки своих людей, вызванные чрезмерным радением или жаждой сражения, и, напротив, презирать осмотрительность да осторожность. И Асгейра Гандальв любил. С его точки зрения, ярл был почти идеальным викингом, чем выгодно отличался от его вот, гандальвого, отпрыска Хаки. А потому сегодня конунг промолчал об оплошности ярла, не став корить его перед братьями по оружию, а вместо того заговорил о сражении:
- У Харальда ныне много людей, вовсе не нужных агдирцу. И он может бросить их на наш частокол, словно скот на убой, не считаясь с потерями. Один готовит нам славную битву, и в этом для нас честь. Но кровь наших людей требует личной мести Харальду, а этот трус снова намерен вести войну, не махая секирой.
- Ты вызовешь его на поединок, Гангдальв? - спросил один из ярлов.
- Ну, разумеется, - снисходительно улыбнулся конунг, - агдирцу везет. Не знаю, кто помогает ему: Один или Локи, но в битве против меня он не сдюжит. Однако же, Харальд подл, и, мыслю я, вряд ли стоит слать вызов, когда его рать превосходит нас в несколько раз.
- Он может счесть, что мы испугались.
- Он может судить по себе всех. Но я не отворю ворот, положившись на слово конунга, что нападает на конунгов по ночам, а в честном бою - прячется за дружиной.
Если кто в этот миг и вспомнил перемирие, нарушенное альвхеймарцами в Сагасберге, то у ярлов хватило ума промолчать. Тем паче, что с тех пор Харальд показал себя конунгом хитрым и изворотливым, получившим от Локи удачливость в смеси с жестокостью.
Конец совещанью в усадьбе проложил тревожный звук рога: враги на приступ пошли. Альвхеймарцы похватали с лавок шлемы да со всех ног бросились к частоколу. Даже Гандальв в усадьбе не усидел: планируя вызов на поединок, конунг не желал ныне идти впереди войска. Стрелы направляют норны, а властитель Альвхеймара слишком долго ждал своей мести, чтобы умереть, не забрав с собой ненавистного Харальда. Нет, ведьмин внук должен умереть от его руки, видя отраженье собственной смерти в глазах Серого Конунга.

Пестрая волна нападающих скатилась с холма и ударилась о частокол. закипела жаркая битва, послышались крики раненых и умирающих. Но эта схватка лишь скрывала движение нападающих, обходящих усадьбу со стороны деревни. Гандальв мог только скрежетать зубами, глядя на легкий дымок, что потихоньку начал куриться в той стороне. Будучи окруженным с трех сторон, он никак не мог помочь своим воям, оставшимся в той деревне, да и мирным селянам - тоже. Конечно, селяне, наученные опытом междоусобиц, наверняка уж попрятались в лес, бросив имущество на поживу захватчикам: жизнь ведь дороже чем серебро. Но все равно, кровь прольется, и будет она дополненьем к гигантскому долгу, что накопился за Харальдом.

Сражение длилось несколько часов, альвхеймарцы дрались, как звери, прижатые загонщиками к обрыву: чувствуя за спиной пропасть, они не щадили сил для сражения. Но все же, большое число нападающих, и ярость предводителей - прежде всего, молодого Хакона, в которого будто вселился сам Тор, сделали свое дело. Первый частокол пал и обороняющиеся поспешили укрыться за вторым, оставив врагу тела убитых. Сражение временно стихло: Хакон Хаконсон оставил отряд зализывать раны да оттаскивать прочь мертвецов, дабы живые в бою не спотыкались об их ноги, и направился к Харальду.
Как раз в этот-то миг появились из селения воины Рогволда, к усадьбе спешащие - их завидев, многие рати, до того в резерве остававшиеся, так же на штурм ринулись, в бою сменяя усталых и раненых. Свежие силы навалились на альвхеймарцев!
Конунг Агдира же в тылу на жеребце вороном восседал, спокойный и собранный. Казалось, он знает нечто, неведомое другим. Спешивший к нему Хакон счел это зримым проявленьем величия.

Битва за альвхеймарскую усадьбу, продолжение. С Тельтиаром.

Когда Хакон миновал ряды щитоносных дружинников, конунг сам выехал ему навстречу, заставив телохранителей посторонится - все едино, стрелы из-за вражеского частокола не долетели бы так далеко:
- Воды поднесите герою, - небрежно бросил он слуге, а после обратился к Хакону:
- Видел я, как ты приступом стены взял - отец твой, несомненно, гордиться таким сыном, наблюдая из Валгаллы.
- Спасибо, конунг, - Хакон низко склонился в поклоне. - Твои воины, ведомые мной, бились, будто берсерки, но враг наш силен и упорен. Каковы будут твои повеления?
- Передохни, да посмотри, как другие сражаются - надо же и им дать возможность славу стяжать.
Молодой правитель рассмеялся, указав на усадьбу: новые отряды уже миновали проломленный Хаконом частокол, и теперь крушили землянки, в которых укрылись не успевшие отступить за вторую стену враги. Таких было немного, конечно, однако из-за частокола то и дело высовывались лучники, стараясь хоть ненадолго сдержать наступление харальдовой дружины.
- Благодарю за заботу, конунг, - еще раз склонил голову Хакон. - Но - ты же сам знаешь, как тяжко стоять в стороне, когда вои стяжают ратную славу. Я, словно скакун боевой - покоя не ведаю, слыша звон стали. Прошу: дай мне самому завершить штурм.
- Завершишь, - сын Хальвдана обвел широким жестом несколько сотен отборных воинов, все еще не вступивших в сражение, то были его лучшие дружинники: агдирцы, прошедшие через всю Норвегию, следуя за конунгом; халейги, во главе с Бардом; хирдманы, некогда служившие Гудбранду - все в добротных кольчугах и с дорогим оружием. - Им тоже не терпится в битву вступить, но не время пока.
Харальд замолчал, взглядом найдя Рогволда, чьи отряды как раз добрались до подножия холма:
- Посмотри - те, кого ты вел на первый штурм - мерийцы и люди фиордов, к ним у меня нет доверия. Как и к их ярлу, а потому пусть он сначала докажет свою верность, а уже после ты принесешь мне победу.
- Как скажешь, конунг, - отозвался молодой транделагец. Харальду пришлась по душе такая покорность: большинство советников, включая и Гутхорма, и покойного тестя, были заметно старше агдирского конунга, а потому он не получал от ни того, что хотел - подчинения. Харальду, уж вкусившему власти, хотелось править самостоятельно, а потому поведение Хакона молодого было ему, что мед сладкий.
Альвхеймары оборонялись яростно, не подпуская врагов к ограде так долго, как только то было возможно - многие дружинники провалились в волчьи ямы, а иных сумели достать коварные стрелы, или клинки не сумевших отступить воинов Гандальва, однако войска у Харальда было что травы в поле, а потому - сколько с скашивали их альвхеймарские ратники, но на место каждого убитого по двое новых вставали. Реяли знамена ярлов и херсиров уже возле самого частокола, щиты сомкнув шли дружинники, неся тараны, а то и вовсе топорами себе путь прорубить желая через заграждения вражеские.
Рогволд же вперед иных не шел - людьми его в гуще битвы Ивар и Хрольв управляли, а сам ярл только приказы отдавал, за действиями всех отрядов штурмующих следя, да волей единой действия их сковывая. Вот уже то там, то здесь проломы появились в частоколе, и пусть не могли пока в них пробраться нападавшие, а все же пришлось альвхеймарцам многих людей отозвать, чтобы натиск этот сдерживать - и стрел ливень поредел заметно.
Тем не менее, битва длилась до самого вечера. Харальд Хальвдансон имел возможность послать в бой свежие силы, пока викинги, участвовавшие в первом штурме, отдыхали. А альвхеймарцам было что защищать, и то удесетеряло их силы. Ко всему прочему, частокол был сделан на совесть, и нападающим приходилось платить жизнями на каждый вынутый кол да засыпать ямы трупами, чтобы подобраться к врагу. Но, едва над полем битвы стала сгущаться вечерняя тьма, оба войска прекратили сражение и разошлись - раны зализывать. Второй частокол тоже пал, и теперь костры армии Харальда горели почти у порога Гандальва.

Переговоры

В эту ночь Харальд велел выставить множество часовых - преимущество его воинства было очевидным, однако конунг не хотел, чтобы под покровом темноты, альвхеймарцы устроили вылазку и нанесли хоть сколько-нибудь ощутимый урон его ратникам. Впрочем, опасения его были неоправданны - гандальвовы люди слишком устали держать оборону, и едва на ногах держались, а потому ночь использовали для того лишь, чтобы силы восстановить, и не думая даже о дерзком ударе. Да и мало осталось воинов у конунга Альвхеймара после сражения, едва хватало, чтобы последний частокол охранять, у Харальда же людей было, что капель в море, фиорды омывающем.
Потому, мало кто удивился, увидав поутру дружинника под белым стягом, что усадьбу покидал осажденную.
- Вон, сдаваться идет, - кто-то в усы усмехнулся.
- Попробует жизнь свою выкупить, как Грютинг, - другой воин согласился. С той поры, как погиб ярл Оркдаля, все чаще стали нелестным словом его вспоминать харальдовы ратники, до того опасавшиеся грютингова гнева.
Харальд сам ему навстречу вышел, предвкушая, как милости его будет альвхеймарец просить, но нет - гонец не упал на колени, и даже головы не склонил.
- Чего надобно? - Презрительно бросил конунг.
- Гандальв Альвхеймарский поединка от тебя требует, Харальд из Агдира, - отвечал воин. - И если не трус ты, то принять должен вызов этот и в честном бою с ним сойтись, дабы решить сражения исход!
Хотел было в лицо наглецу рассмеяться сын Хальвдана, но слишком уж хмурыми стали лица окружающих, так словно ждали они согласия своего правителя на поединок, и потому глаз с него не спускали. Откажись он сейчас, и потеряет уважение воинов, но если согласится, то у Гандальва будет шанс победить, а Харальд не желал давать врагу ни единого шанса, и уж тем более подвергать собственную жизнь угрозе!
- Обговорим условия.
Конунг развернулся, и пройдя мимо удивленных воинов, скрылся в шатре. Вскоре туда же пропустили и альвхеймарца, а за каждым его движением внимательно следили двое телохранителей Харальда.
- Итак, какого поединка желает мой родич? - Юноша опустился на резной стул, жестом велев гонцу занять табурет, однако тот остался стоять.
- Пеший бой на любом оружии в круге протяженностью пять шагов, - отвечал воин. - И, если он одержит победу, твои люди должны снять осаду и уйти.
- Пусть будет так - завтра на рассвете я сражусь с Гандальвом, - резким движением Харальд отбросил с лица спутанную прядь грязно-серого цвета (верный клятве, он давно уже не расчесывал волос, и почти столь же долго не мыл их). - А когда твой конунг умрет, я не оставлю в усадьбе ни одной живой души.
При этом в глазах Харальда застыла столь холодная решимость, что альвхеймарец не посмел усомниться в истинности этих слов.
- Так и передай своему господину, Асгейр ярл.
Гонец едва заметно вздрогнул, когда враг назвал его по имени, но догадался, что не иначе, как кто-то из дружинников агдирца узнал его и сказал о том Харальду.
- Теперь иди, - юноша дождался, пока альвхеймарец окажется у выхода и произнес, будто бы самому себе, но так, чтобы Асгейр услышал: - Но если бы кто избавил меня от Гандальва, то я высоко ценил бы этого человека.

Перед поединком. Шатёр Харальда

(с тем, чей профиль стоит оценить!)

После того, как посланец Гандальва ушел, Харальд велел слугам разнести по лагерю весть о предстоящем поединке. Все воины должны были знать, что их правитель решил лично отсечь голову конунгу Альвхеймара и этим положить конец древнему противостоянию. А заодно сын Хальвдана велел дать хирдманам немного браги, но ровно столько, чтобы они не захмелели.
- Что думаешь, дядя, растерзает молодой волк старого?
Харальд улыбнулся родичу, до этого лишь молча наблюдавшему за ходом переговоров.
Гутхорм не поддержал лёгкого тона племянника и нахмурился.
- Подготовься, Харальд, - посоветовал тот. - Оружие проверь и себя. Богам принеси жертвы. И, если Гандальв падёт, даруй жизнь тем, кто тебе присягнёт. Не лей кровь своих же воинов понапрасну!
- Кто станет служить мне - выживет и сохранит свое добро, а непокорные сами станут жертвой Одину.
- Пусть так и будет. А теперь, вспомни, что знаешь про Гандальва. Что может помочь тебе в бою?
Призадумался юноша, о враге старом не так много он знал, да и в бою его не видел ни разу.
- Говорят, силен еще альвхеймарец, хоть и стар.
- Силён, да левая нога, говорят, к холодам его беспокоит, - заметил хитроумный ярл. - Чем биться будешь?
- Мечом, - тут же ответил Харальд, про давний трофей Асгаута припомнив. - Золотой Рукоятью.
- Нет. Возьми своё оружие, верное, а не трофей. Преломится клинок силой взятой.
- Этот меч кольчугу рассекает, что ткань! - Оспорил совет дядин конунг. - К тому же, по праву меч этот принадлежит моему роду, и лишь подлостью вражеской ранее украден был.
- Харальд, возьми верный меч и испытанный! - стоял на своём Гутхорм. - Бился ли ты Золотой Рукоятью ранее?
- Раньше я и вовсе не бился, - ничуть не смущаясь, заявил Харальд, поскольку кроме них в шатре теперь никого не было. - Разве что тренировки были.
- Тогда доставай свою Рукоять! - сказал Гутхорм и набычился. - Посмотришь сам!
Молодой конунг рассмеялся, и отошел к сундуку, в котором хранил оружие - уже вскоре он вынул из деревянных ножен меч, с рукоятью, которую оплетали золотистые драконы. Острие смотрело прямо в горло Гутхорму.
- Бей, - сказал ярл, вытянув из ножен свой не раз испытанный в боях меч, что с ним от самого Агдира шёл.
Размахнувшись, конунг нанес простой рубящий удар в голову Гутхорму.
И бывалый воин отразил этот удар также просто - ударил навстречу движущемуся клинку конунга. Знал ярл - не выучку племянника испытывает, но меч в его руке.
Оба лезвия со скрежетом скрестились, но Харальд, вместо того, чтобы разомкнуть клинки, сильнее надавил, точно стараясь пересилить дядю.
Рука Гутхорма окаменела, застыла, удерживая меч так. что, казалось. проще низвергнуть гору соломинкой, чем передавить его.
Стиснул зубы молодой воин, хрип натруженный из глотки его вырывался, так не хотелось ему признавать, что слабее он, однако уже мышцы изнывать стали от напряжения этого и пришлось юноше отступить на шаг, но с тем лишь, чтобы выпад сделать в грудь берсерку.
- Посмотри на клинок, - посоветовал Гутхорм, отступив и опустив меч.
- Чего на него смотреть?
Вместо ответа, ярл просто указал в ту часть клинка, где красовалась широкая зазубрина.
- Оружейники справят.
- Решай сам, Юный конунг, - Гутхорм специально употребил старое прозвище племянника, - да вспомни, часто ли тебя мои советы подводили?
Сказав это, ярл покинул шатёр конунга, убирая меч в ножны. Харальд остался один.
Со злостью вбросив меч в ножны, правитель так же покинул шатер. В голове его уже иная мысль зрела, пусть тоже к поединку обращенная

Конунг и Воин.
С Дарки

Покинул шатер конунг, и телохранители тенями следовали за спиной его, а вои расступались - и удивленно смотрели на конунга. Сын Хальвдана Черного не имел обычно привычки разгуливать по лагерю, придерживаясь мнения о том, что место бонда - у походного костра, а конунга - в теплой избе... или - хотя бы в походном шатре. Хакон Хаконсон сыскался вскорости. Сын транделагского Медведя в одиночестве сидел под деревом в стороне от дружины, и грыз веточку. Харальд увидел в его хмуром лице отражение собственных невеселых дум: если конунгу не хотелось битвы с Гандальвом, то Хакона, очевидно, печалили иные вещи. И, не в последнюю очередь, - мачеха. За делами военными Харальд как-то забыл обсудить новости из Хладира. Но сейчас, глядя на Хакона, вспомнил о нерожненном наследнике старого конунга транделагского. Все это придало мыслям агдирца совсем новое направление: когда Хакон, завидев Харальда, вскочил с земли, конунг махнул рукою - сиди, мол - и присел рядом, заботливо расправив нарядный плащ, отороченный волком.
- Невесел ты ныне, - сказал повелитель.
- Да и ты тоже, конунг, - эхом откликнулся Хакон. - Скажи, отчего ты меня не позвал, а пришел сюда сам, будто простой воин. Случилось что важное?
- Твоя отвага сломила дух Альвхеймра, - Харальд хлопнул воина по плечу, подбадривая его. - Гандальв более не может отсиживаться за стенами и зовет меня на поединок, видя в этом последний шанс сохранить свою пошатнувшуюся власть.
- Но тебя то не радует? - ответил вопросом Хакон. Вообще-то молодой викинг не отличался особой чувствительностью к чужим огорчениям, да и знатоком людских душ, подобно отцу, пока не был. Но этим вечером чувства транделагца были странно созвучны тем, что родились в сердце агдирца. Может, поэтому молодой Хакон был столь проницателен?
- Потому что это - шанс для Гандальва и риск для меня, - молодой конунг попытался улыбнуться, но уголки губ едва поднялись. - Продолжи мы осаду, и усадьба пала бы к нашим рукам, а здесь - я и проиграть могу, а что тогда станет со всей той силой, которую я собрал? У кого хватит власти, чтобы удержать мои земли и чести, чтобы передать их моему сыну?
- Твоя правда, конунг, - мрачно кивнул Хакон. - Старые обычаи устерели. Я воюю всего несколько зим, но никто не упрекнет меня в трусости. Однако же, мыслю я, что победа по праву принадлежит более мудрому конунгу и ныне споры судит сам Один, а не Тор, что ранее благоволил к рубаком, а не к мудрецам.
- И все же, он - родич твой, - продолжил после паузы транделагец. Плохо будет, если его убьют твои вои. Уж лучше... - взгляд Хакона красноречиво метнулся на обгорелый частокол, скрывавший альвхеймарцев.
- С тех пор, как я взял тебя в дружину, все более убеждаюсь, - на этот раз улыбка конунга была искренней: - Что ты волю мою понимаешь лучше иных ближников.
- Надеюсь на то, - в улыбке Хакона была гордость с крохотной толикой самодовольства. Жизнь незаконного сына - не мед, поэтому транделагец давно научился быть... полезным властителям.
- Вызов мне принес некий Асгейр ярл, может слышал о таком?
- Люди многое говорили, - туманно ответил молодой Хакон. - Да только не ясно, где правда в тех россказнях. Лучше бы самому посмотреть, что за зверь этот ярл: медведь, волк али белочка.
- Вот и съезди к этой белочке, условия поединка обсудить.
Кивком указал правитель на частокол, усадьбу окружающий.
- Сдается мне, хочет он предать своего конунга.
- Как мне представить себя, конунг? - спросил Хакон. Вопрос далеко не праздный: одно дело - просто ворон от властелина Агдира, другое - его родственник, пусть и не кровный.
- Братом назовись, - понимал Харальд, сколь приятно то будет услышать сыну рабыни - потому и произнес.

Альвхеймар. Возле усадьбы Гандальва. Хакон и Асгейр.
На сей раз – только я, без Тельтиара.

У некоторых людей трудности лишь стимулируют природную живость ума, и молодой транделагец был как раз из таких. Беседа с Харальдом вытряхнула Хакона из столь чуждой ему кручины и побудила к кипучей деятельности. К тому моменту, когда он подъехал к остаткам альвхеймарского частокола, молодой викинг уж знал про Асгейра все, что смогли рассказать вои Агдира - и домыслил для себя остальное. Судя по россказням гридней Харальда, не раз сталкивавшихся с ярлом Гандальва, Асгейр был доблестен, но тщеславен и склонен к жестам, которые можно было назвать скорее красивыми, чем полезными. Хакон с удовольствием отметил, что, если не брать разный цвет знамен (да его, Хакона, сомнительную законность рождения), у них с альвхемарцем много общего, включая сложности с женщинами. Транделагца это порадовало, ведь всегда проще найти общий язык с тем, кто смотрит на мир почти так же, как ты. Не так давно мать преподала ему первый урок коварства, надоумив соблазнить мачеху. Сейчас, время спустя, сын отчетливо понимал, что это было на руку больше матери, чем ему, но урок был усвоен. За время, проведенное с Харальдом, семена дали всходы: молодой человек понял, что хитрость порой берет то, перед чем сила бессильна. И собирался применить свое новое знание против альвхеймарского конунга.
- Что надо? - нелюбезно окликнули Хакона из-за частокола. То, что приветствовали его голосом, а не стрелой, значило, что знак ворона на полотнище, что нес транделагец, враги все же приметили. Хакон на всякий случай поднял полотнище повыше: будет жаль, если вся их с Харальдом задумка сорвется по глупости полусонного гридня.
- Я - сын хладирского конунга и родич Харальда Агдирского, - проорал в ответ молодой Хакон. - Пришел говорить с властителем вашим о поединке.
- Наш конунг слишком славного рода, чтобы якшаться со всякими... - страж не договорил, но смысл был очевиден. Надо сказать, что уязвимое место у любого незаконного отпрыска очевидно и дураку, но транделагец был слишком хитер, чтобы вступать в пререкания со слугой. Тем более, сейчас, когда за ним стояли Харальд и его войско.
- Ваш конунг прислал вызов. Мне передать Харальду Агдирскому, что Гандальв испугался? - Хакон вложил в эту фразу долю издевки, и почти услышал скрип зубов собеседника. Наверное, так хищная птица слышит движение мыши в норе.
- Жди здесь. Я передам конунгу речи Харальда.
Побуждать людей исполнять свою волю оказалось проще, чем он предполагал. Сердце Хакона застучало быстрее, как порою бывает в предвкушении битвы. Да и что это было, если не поединок пусть даже в нам сражались отнюдь не секирами, а в собеседника летели не стрелы, а речи.

- Конунг, - гридень протиснулся в дверь боком, опасаясь недовольства Гандальва. После дня боев властитель был явно не в духе. - Пришел посланник от Харальда, хочет беседовать.
- Значит, волчонок все же решил постучаться в Вальхаллу,- хохотнул конунг. - Правда, едва ли его туда пустят, ведь в жизни агдирца не было доблести. Кого он прислал?
- Младшего Хакона.
Гандальв нахмурился:
- Хитрец... Хакон ему, вроде как родич, так что не придерешься. Но вместе с тем - мне ли, конунгу славного рода, на равных беседовать с непонятно чьим выродком, у которого возможных отцов больше, чем эйнхириев в дружине у Одноглазого?
- Позволь мне конунг, - вскочил с лавки Асгейр. Ярл помнил свою вину и хотел побыстрей помириться с Гандальвом. - Ты сам говорил, что тебе я, как сын.
- Истинно то, - усмехнулся Гандальв в усы. - Иди же, беседуй. Можешь даже сделать волчонку пару уступок: я побью его даже одною рукой да после ночи с парой красоток.
Альвхеймарцы с готовностью засмеялись. Асгейр ярл вышел из горницы и направился к частоколу.
Хмурый Асгейр подошел к частоколу, и какое-то время молча смотрел на Хакона. Супротив тайных ожиданий альвхеймарского ярла, молодой транделагец не выглядел смущенным нерадушным приемом. Ярлу пришло в голову, что слуги агдирца уж возомнили себя победителями. Это, конечно же, не улучшило и без того скверное настроение Асгейра.
- О чем ты желал говорить? - прокричал он.
Хакон хмыкнул:
- Я кричал про это так громко, что слышали даже вороны Вотана. Может, выйдешь сюда?
"Или боишься?"
Невысказанный вопрос молодого нахала заставил шею ярла налиться багровую краской. Никто никогда не обвинял его в трусости, напротив - владыка Альвхеймара всегда ставил в пример ярлову храбрость. Да и впрямь: не приглашать же лазутчика вражьего прямо внутрь частокола? Разумность меж тем говорила, что едва ли для Харальда или его соратников есть какая-то тайна в расположенье строений в усадьбе. Но посланник Харальда мог счесть, что ярл просто боится выйти в открытое поле, из-под защиты бревенчатой стены - и это соображение заставило ярла согласиться без долгих раздумий.
- Жди, бросил он - и поспешил к воротам, звеня кольчугой.
Хакон Хаконсон улыбнулся: ему только и надо было, чтоб ярл был один. Что же, пока его предположенья о нраве Асгейра полностью оправдались.
После недолгой возни (вороты были укреплены, добротно завалены бочками да для верности подперты парой телег), альвхеймарский ярл предстал перед вороном Харальда. И с недовольством отметил, что транделагец мало того, что держится отнюдь не смиренно, как в понимании ярла было положено полукровке да незаконному отпрыску, но и не ниже его ростом. Асгейр привык смотреть на людей сверху вниз. Ваны, боги плодородия и здоровья, не многих в Альвхеймаре благословили сложением, позволяющим быть не только выше - вровень с ярлом. А уж его спесь, казалось, росту еще добавляла: собеседникам так и хотелось голову опустить да, может, еще и шапку скинуть долой. А Хакон нагло смотрел прямо в глаза да еще, стервец, ухмылялся. Асгейр не славился железную выдержкой и в более мирные времена: в Альвхеймаре и особо в тех землях, что ложились под ноги воям Гандальва, хорошо знали горячий нрав ярла. руки так и чесались стереть эту усмешку с лица транделагца... но это значило - лишить конунга поединка. Для Харальда этот "брат" - что собака: одной больше, одной меньше - без разницы. А вот как повод отменить честный бой - вполне подойдет. И без того странно, что агдирский трус согласился на поединок.
Все эти мысли привели к тому, что ярл сделал-таки над собою усилие - и заговорил тоном спокойным:
- Ты желал говорить.
- Ты слишком молод для конунга, - откликнулся Хакон. - С каких пор речам властителей внимают не конунги?
Он потряс стягом со знаком ворона, напоминая обычай: что говорит ворон, говорит конунг.
- Мой властелин уже высказал свою волю, послав вызов Харальду. У властителя слишком много забот, чтобы вникать в тонкости. Пославший тебя тоже не пришел сам.
- Харальд послал меня, Гандальв - тебя. Значит, начнем?
Асгейр скрипнул зубами от того, как ловко Хакон поставил их двоих на одну доску: и не придерешься ведь, не ударив лицом в грязь.
Какое-то время викинги чинно обсуждали детали грядущего поединка: где проводить, сколько мужей с каждой стороны нужно, дабы признать законность божьего суда. В ходе беседы каждый из ярлов показал себя знатоком оружного боя, и Асгейр, скрепя сердца, признал, что, отпрыск транделагского конунга удался в северную породу. Хакон выбрал именно это время для коварных речей:
- В тебе, ярл Асгейр, вижу я знатока ратного дела и жаль мне, что вражда конунгов ныне заставила нас быть врагами. А еще жальче - что время, когда все решала честная сталь, видимо, кончилось.
- Что ты имеешь в виду? - нахмурился ярл, мигом заподозрив коварство. Асгейр был, разумеется. прав - не может опытный зверь не чуять ловушку - да только не там он ее видел, где надо бы.
Хакон тяжко вздохнул, изображая кручину:
- Конунг твой силен и все в войске знают: Гандальв победит Харальда. Только - что дальше? Отец мой, ревнитель устоев, мертв ныне. А подле конунга - коршун из Мера, что уже раз предал своего конунга. Как думаешь, что значит для Рогволда договор, заключенный Харальдом?
- Есть еще Гутхорм,- напомнил Асгейр. В душе его вскипело смятенье: Хакон говорил дельные вещи. И потом... разве альвхеймарцы сдержали слово, данное Хаки Харальду? Ужель от мерийцев можно ожидать того, на что не пошли даже вои Гандальва?
- Гутхорм силен, но он - один. Войско хочет сражаться, а у Рогволда достаточно хитрости, чтобы направить желание викингов биться в русло мести за конунга. К тому же, дядя конунга - берсерк. Едва сеча начнется, его захватит безумие. Кто потом вспомнит, что он был против? Да и будет ли - утратив сына сестры, который вырос у него на глазах? - юноша вздохнул, показывая, что опечален. - У Гутхорма нет сыновей, он все вложил в Харальда.
Асгейр слушал Хакона, и чувствовал, как почва уходит у него из-под ног. как будто он ступил с твердой земли в трясину. Прав был конунжич транделагский, кругом прав.
- Вот и говорю я - прошли времена чести, завершил речь Хакон Хаконсон. Асгейр выглядел задумавшимся, так что транделагец какое-то время прикидывал, додумается ли он сам до очевидного выхода, или же мысль ярла стоит еще чуть подтолкнуть. Тут следовало осторожность блюсти: гордый ярл не прости попыток внушить ему чуждые мысли. Ну ничего: сыну рабыни не привыкать к изворотливости.
- Сам я не знаю, как сложиться жизнь моя с Рогволдом в конунгах, - задумчиво сказал Хакон. - Харальд к тем, кто ходил под его стягом, был всегда щедр. И к врагам суров, как потомок Одина. Да что говорить: они же с Гандальвом одной крови, я ваш конунг, слышал я, крепок в отеческой вере и часто асов жертвами радовал?
- Правда то, - подтвердил ярл Асгейр и обдумал ловко поданную идею, что Харальд и Гандальв похожи, как братья. И бранятся как принято среди родичей. - А вот ваш конунг с белобожниками дружбу водит, - нашел-таки изъян в сужденьях альвхеймарский ярл.
- Один с тобою, Асгейр, разве то дружба? Когда приходит беда, даже славные конунги ищут помощи. Вы же искали подмоги в Мере, и, помниться, даже родниться с детьми Змея думали?
Удар попал в цель: позор сватовства к Хильд и оскорбленья, полученного в Южном Мере, терзал Асгейра до сей поры. Да и неудачная свадьба Гандальва на дочери Неккви, что ныне грела ложе Рогволда, как простая наложница, тоже было сложно забыть.
- Полагаю, надо нам обсудить с конунгами то, о чем мы договорились и время для поединка назначить, - сказал между тем Хакон, чуя. что семена сомнения упали на плодородную землю. - Позволь же еще раз высказать сожаление в том, что не могу я стоять рядом с тобой в ряду воев и внимать твоей мудрости, как младший - старшему.
Так, медом полив на самолюбие Асгейра, транделагец надеялся укрепить возникшее между ними доверие.

Лагерь Харальда

День клонился к закату, молодой Хакон еще не вернулся из вражеской усадьбы, и Харальда начали одолевать неприятные предчуствия. Быть может, действительно придеться сойтись в схватке с Гандальвом, а тогда он вполне может погибнуть. В прошедших битвах Харальд ни разу еще не скрестил оружия с врагом - его всегда окружали верные телохранители, к тому же он старался находиться вдали от сражения - но теперь, видимо, поединка было не избежать.
Спрашивать совета у дяди было бесполезно - заместо себя другого бойца не выставишь, а уж коли Гутхорм столь легко отражал его удары - то и Гандальву это будет не в тягость. Оставался, правда еще один человек, чьей помощью было необходимо заручиться - служитель асов, Торлейв. К нему-то и направился молодой конунг. Жрец, казалось ждал его, хотя скорее - он просто ждал что к нему кто-нибудь придет, поскольку в последнее время, из-за штурма, о Торлейве позабыли. Более того, даже жертвы перед боем приносил Бедвар, и это, несомненно, сильно ударило по самолюбию служителя Тора.
- Конунг, рад видеть тебя, - привстал со шкур, Торлейв.
- И тебе долгих лет, - хмуро ответил юноша, усаживаясь напротив жреца. - Слышал уже о Гандальве?
- Как не слыхать, о чем весь лагерь судачит.
Служитель асов криво усмехнулся, проведя пальцами по бороде.
- Все поди уже доблесть твою прославляют, да в неминуемую победу верят.
- Хорошо это, что столь преданные воины у меня, - кивнул Харальд. - Но что люди говорят - это одно, а что Асы думают о поединке сем?
Быстро смекнув, чего пожелал Харальд, Торлейв снял с пояса мешочек с рунами, вырезанными на костях.
- О том самих Асов и спросим - никогда еще не оставляли они потомка своего без ответа, и без поддержки! - Взгляд жреца остановился на лице правителя: - Всем ли богам мне задать вопрос или же Отцу Ратей?
- Пусть Один ответит мне, - не раздумывая решил Харальд.
- Ансуз, - изрек Торлейв, достав из мешочка руну. - Получение. Владыка Асгарда говорит тебе, что желаемое близко, стоит лишь руку протянуть - и взять.
- Дальше, - велел сын Хальвдана, едва скрывая охватившую его радость.
Жрец разложил перед собой наугад четыре руны, и улыбнулся, прочитав их значение:
- Руна Судьбы - знак Одина, добрый знак, - он показал Харальду пустую кость. - Случиться то, что предначертано, и никто уже не в силах этому помешать. Тебе, конунг, следует довериться мудрости Всеотца, и позволить ему вести тебя - уже скоро, он даст тебе ответ на все вопросы.
Правитель мотнул головой, отбрасывая грязные космы с лица, на губах его застыла торжествующая улыбка.
- Далее, Гифу, - продолжал тем временем Торлейв. - Союзник, друг. Носитель Шлема не даст тебе остаться в одиночестве, однако и ты должен будешь проявить щедрость по отношению к тому, кто поможет тебе.
"Хакон, не иначе - это он про Хакона говорит, - понял конунг Агдира. - Что же, значит он не подведет меня, а уж за наградой я не постою".
- Третьей легла Лагу, перевернутая - предостерегает она от поспешных решений, да о том говорит, что велик соблазн с правого пути на более легкий, но бесчестный свернуть. И путь это, может не просто ошибочным, но гибельным стать!
- Ты жрец, обвинять меня решил?
Процедил Харальд, вперед подавшись.
- То не я, а Один устами моими говорит, и не обвинение то - предостережение лишь. Конунг же в своем праве любой путь избирать, какой верным считает.
- Вот и помни об этом всегда, жрец, - правитель велел. - Дальше.
- Тир-руна, большую силу она обещает и разрешение ситуации благоприятное, - не зря на последок оставил этот знак хитроумный Торлейв, знал он, как умилостивить повелителя. - Решимость нужна здесь и вера безоговорочная в правоту свою и могущество - тогда, и только тогда все, о чем желаешь ты, сын Хальвдана, твоим станет! Однако, предупреждает Тир, что после придется ответ держать за поступки, коими цель достигнута была.
Презрительная усмешка по губам конунга скользнула:
- Не впервой мне это. Но благодарю тебя, славный жрец - успокоил ты сердце правителя, развеял сомнения последние. А за то, завтра награду получишь, едва только умрет Гандальв.
- Мне в радость государю услужить, - голову склонив, Торлейв отвечал.
Харальд рывком поднялся со шкур и направился к выходу из шатра, однако уже приподняв полог, обернулся:
- Еще руну брось, - слишком уж гладко все шло, если сладким речам жреческим верить, а потому хотел повторить свой вопрос Одину юноша.
- Лагу, - немного удивлен был велением таким служитель асов, но все же вытянул знак из мешочка в скорости: - Имеешь ты, конунг, власть над думами других людей, способен их воле своей подчинять и использовать, как тебе одному надобно. Так Отец Воинов говорит.
Кивнул Харальд, да наружу вышел - стемнело уже, покуда он у жреца находился, время урочное близилось и одна надежда оставалась - на изворотливость Хакона и гордость Асгейрову.

Иными думами ныне объят был Асгейр ярл - все слова ему вспоминались, пасынком хаконовым сказанные. В благодатную почву семя сомнений упало, и с часом каждым все более вызревал росток крамолы, бережною рукою хладирца посаженный. Не раздумывал ранее о подобной подлости ярл альвхеймарский, а ныне все обиды вспомнились, какие Гандальв причинил ему, даже самые незначительные.
Верен был до этого часа конунгу Асгейр, но сумел хитрый Хакон мелодию подобрать такую, чтобы на душе его, точно на гуслях сыграть, умелой рукой струны перебирая. К гордости взывал, да к желанию выжить ценой любою - ведь ему, отступнику, пусть даже в битве падет он, нет пути в Золотые Залы, ибо сам он отверг заступничество Асов, да словами последними поносил их. Не задумывался тогда, речи злые говоря - но теперь осознание пришло к Асгейру, что до гибели мира будет он в Хельхейме томиться. И захотелось ему жить дальше, как никогда раньше не хотелось - жить, всему вопреки, жить, пусть даже имя его навсегда опозорено будет!

Кипели раны,
От влаги бранной,
При Хрингасакре
В ночи коварной.
Грядет расплата,
Даритель злата
Ценою станет
Для жизни ярла.

Прошептал он ссохшимися губами. Любой скальд засмеял бы его за подобную вису, однако Асгейр и не гнался за красотой слоги и изяществом сравнений - просто так ему проще было думать о том, что еще предстояло сотворить. Ярл уже не сомневался, в том, что сделает это, но на душе все равно остался неприятный осадок. То, что он собирался сделать, спасет ему жизнь, несомненно:
- Прошли времена чести, - мрачно повторил Асгейр слова Хакона. Сейчас главное самому уцелеть, а после, вне ловушки гибельной оказавшись он уж решит, что дальше делать.

Альвхеймар. Утро поединка. Харальд и все, все, все.
С Тельтиаром и Оррофином, конечно.

Утро окрасило усадьбу осажденного властителя Альвхеймара золотисто-алым цветом, словно предвещая кровопролитие, однако дружинники и с той, и с другой стороны знали - сегодня предстоит сражаться не им, но их правителям, должным в смертельном поединке, как того требовали древние законы, разрешить свой спор.
В урочный час, как и было оговорено, конунг Харальд подошел к подножию холма, где два дня назад кипело сражение. Агдирца сопровождало два десятка знатных мужей, в числе коих находились и Гутхорм, и Бард, и Рогволд, и Эйвинд и Хакон, с которым сын Хальвдана успел перемолвится поутру. Именно разговор с юным ярлом Транделага, а так же гадание Торлейва, сейчас придавали уверенность Косматому, несколько нервно сжимавшему золотую рукоять подвешенного на пояс меча (не смотря на совет дяди, конунг все же взял трофейный меч, поскольку тот с легкостью рассекал кольчуги и рубил шлемы). О нет, не сражаться пришел Харальд, не жажда битвы в его льдистых глазах светилась, но лишь нетерпение, с каким весть важную ожидают.
Позади воинов Бедвар шел, должный поле для поединка оградить - не стал конунг Торлейва брать, а младшему жрецу такую честь оказал.
Гутхорм ярл был в полном боевом доспехе, как и пятёрка телохранителей, молчаливыми тенями застывших чуть позади конунга.
Напряжение так и витало в воздухе, все ждали прихода Гандальва.
- Не доблесть мужа - это, опаздывать на Божий Суд! - раскатил над окружающими своим зычным голосом Гутхорм. - Неужели, конунг Альвхеймара струсил?
Слова эти взвились над агдирцами, и унеслись куда-то за частокол, там затихнув, однако ответа не последовало. Над полем грядущего боя воцарилась гнетущая тишина, изредка нарушаемая язвительными, но пока еще негромкими, насмешками харальдовых дружинников. Бедвар, как и было положено, обошел оговоренный круг, воткнув несколько кольев и натянув меж ними веревку, после чего сын Хальвдана спокойно шагнул в огороженное пространство, уложив к ногам щит и шлем, а копье воткнув в землю, и в так застыл, ожидая противника.
- Неужели и правда испугался Гандальв? - Прошептал Бард из-за спины хрингарийца. - Но ведь он сам поединок назначил.
Повинуясь знаку Гутхорма, двое телохранителей со щитами встали по бокам конунга, чтобы защитить его, если альвхеймарцы решатся на вероломство.
- Смотрю, ты не удивлн, племянник, - тихо сказал ярл, подойдя к племяннику сзади. - Не оборачивайся, я и так услышу.
- Теперь-то вижу я, в кого уродился Хаки Малодушный, - усмехнулся Косматый, тряхнув головой. - Но даже он не посмел избегать поединка, освященного асами.
- Если только он уже с Хель не беседует, ну, или не готовится к этому...
На мгновение конунг сдвинул брови, но затем рассмеялся в голос:
- К ней-то я его прямиком и отправлю, уж тогда наговорится вдосталь!
- Харальд! Харальд конунг!
Закричали, повинуясь знаку Хакона, дружинники, ударяя по щитам рукоятями мечей.
- Альвхеймар! - снова возвысил голос Гутхорм. - Выйдет ваш конунг, или послед от штанов отскребает?!
Ворота неспешно отворились, являя хмурые лица защитников обреченной усадьбы. Впереди дружинников стоял ярл Асгейр, вчера приходивший оговаривать условия поединка - он был бледен, а в глазах его, прежде злых, теперь застыло безразличие. Кто-то из гридей толкнул его, и ярл сделал несколько неуклюжих шагов, припадая на левую ногу. Затем, остановившись шагах в десяти от обозначенного круга, он на вытянутой руке продемонстрировал агдирцам то, что скрывал до этого за спиной:
- Вот тебе ответ, Харальд Косматый, - процедил Асгейр.
Пальцы его за волосы держали отсеченную голову альвхеймарского конунга, чья седая, перепачканная кровью борода развевалась на ветру.
Гутхорм молчал, ожидая дальнейших слов. Он верил, что его племяннику хватит мудрости проявить милость в необходимом количестве. Но не сверх того...

Упали песчинки в чести часах
И золото смоет в памяти быль.
Победу прославя в саги слогах
Правду сказать скальд позабыл.
Уснула она в холмах да кострах
Даже земля пылью скрыла следы
Там, где доверье рассыпалось в прах,
Там, где конунг тихо выдохнул: ТЫ?»

Агдирцы не знали подробностей и могли только домысливать то, что случилось за частоколом. А было все так…
В тот вечер, ожидая Асгейра, Гандальв почему-то не находил себе места. Он давно уже не волновался перед боем. Чай, минули времена, когда был он безусым юнцом, желающим славы да боящимся посрамить честь недостаточной доблестью. Завтра один поединок решит, быть ли Харальда владыкой Альвхеймара, или же правосудие все же свершиться, и кара за все бесчестные вещи, свершенные Харальдом и его родичами, все же настигнет агдирца. Гандальв был уверен в своем мастерстве… так жнее, как и в том, что в бое перед двумя дружинами Харальд жульничать не посмеет: как бы ни хорошо он кормил своих воев да не осыпал их чужим серебром – викинги чтили силу. Так почему же сегодня ему вспоминалось… нет, на сей раз – не пророчество кельтской колдуньи, но клятва, которую зиму назад исторгла из его уст ненависть. Проклятие Харальду и его потомкам, пожелание убивать друг друга за власть и не найти мира с родовичами. Над родом инглингов, к которому принадлежали и Харальд и Гандальв, итак тяготело бремя убийства родичей. То, что случилось с отцом и братом Гандальва Альвхеймарского было подтверждением действенности старой волшбы, хоть мудрые жрецы и не нашли тогда вины Ассы в содеянном. То ли – не предполагая такого коварства в юной женщине, то ли – будучи соблазнены посулами да звоном монет. Но, даже если тот случай счесть спорным, ибо ведьма все же не принадлежала к инглингам, то сам Харальд отправил на смерть столь нелюбимого Гандальвом Хаки. Какие бы чувства не испытывал к сыну конунг Альвхеймара, он все же не мог выцедить свою кровь из жил этого труса. По всему получается, что древняя ворожба сильна по сей день. Так какова же будет сила его, Гандальва, проклятия? И, когда завтра он отнимет жизнь Харальда, не падет ли его удвоенная сила на потомков от его нового брака? В том, что он еще даст жизнь множеству сыновей, Гандальв даже не сомневался, но с богами шутки плохи. Знать, вовсе не головой думал он там, в лесу, проклиная Харальда кровью, текущей в его жилах. Их общей кровью, если уж на то пошло.
От раздумий конунга отвлек шум: дозорный у входа попытался остановить гостя, говоря о том, что конунг уж почивает, но властный голос Асгейра оборвал разговор. Гандальв с гордостью подумал, что ярла асы наделили всеми достоинствами, коих, по велен6ию Тора и Одина был лишен его собственный сын. Асгейр был вождем и умел приказать. Наверняка, он показал транделагскому выродку, что такое настоящий воин скандинавского Севера, заставил его скулить как собака и изнывать в зависти. С улыбкой Гандальв поднялся навстречу ярлу… и та же улыбка застыла на его лице. Нож воина, привыкшего убивать, быстро сделал своре подлое дело. Конунг умер даже без оружия: не желая риска, Асгейр отказал своему властителю в праве стучаться в ворота Асгарда. Проклятье колдуньи из далекой английской земли исполнилось, но странным образом: могучий враг не вырезал твердой рукой сердце из груди конунга. Нет, в него вонзил нож тот, кого Гандальв при жизни любил больше родных сыновей. И этот же человек, заглянув в мертвые глаза властелина, одним движением отрубил ему голову.
***

Вашего конунга больше нет!
Едва сдерживая торжествующую усмешку бросил альвхеймарцам Харальд. Тяжело ему было сейчас не рассмеятся, видя, что вернейший из людей Гандальва поступил в точности, как то задумывалось сыном Хальвдана.
- Вам более не за что сражаться, воины, но я ценю вашу доблесть, а потому: всякий, кто пойдет под мою руку, сохранит все, чем владеет, иным же я дозволяю беспрепятственно покинуть усадьбу и пределы моих владений в течении трех дней, забрав с собой все, что сумеет унести одна лошадь!
Еще во время этой речи, Харальд подал знак хладирцу, и молодой Хакон, обойдя оказавшийся ненужным, круг, забрал голову конунга из рук Асгейра, наградив того презрительной улыбкой, мол "вот так все сложилось, что ты - знатный ярл, теперь ниже собаки подзаборной".
- А что до этого убийцы, поднявшего руку на своего конунга, - голос юноши здесь стал тверже стали.
- Но ты же сам обещал мне, Харальд... - прошипел Асгейр, почувствовав, как тянуться к нему ледяные пальцы старухи Хель.
- Скажешь может, что это я тебя на убийство надоумил?
- И рабеныш этот твой, - от злобы бессильной скрипел зубами ярл, однако в следующее мгновение Хакон ударил его кулаком в лицо, ломая нос, и убийца Гандальва рухнул на землю, под хохот дружинников.
- Убирайся с глаз моих, - властно велел правитель Агдира. - Даю тебе полдня срока, а после того, коли кто из людей моих тебя встретит, так сможет убить невозбранно.

Сарасберг.
Вебьернссоны и Ко.

Месяц в Сарасберге прошел, да не прошел, а пролетел с тех пор, как определила кюна Рагхильда верных слуг своих, братьев Вебьернссонов, под присмотр Хемунду. Братьям искать его долго не пришлось – сообщил тот через воина своего, что сам их найдет.
Про мужа этого до сих пор только слыхали братья, да и то самую малость. Отчего-то не любили про него говорить, а может, просто и не знали о нем достаточно для разговоров.
.. А не знают о ком обычно? Про кого и знать не хотят. Не потому что неприятен; а просто оттого что помнишь – есть здесь, неподалеку, один такой человек, и уже от одного этого не по себе становится. Вроде и не представляет из себя ничего особого, так, простолюдин, даже в пятом колене знатным происхожденьем не отличается, но к трону близко находится… и хорошо, если не ближе, чем всякие прочие. Там, за троном, самое место тем, кто глотку за конунга зубами кому угодно порвет. Впрочем, Хемунд не из таких, зубами для него – слишком просто.
Когда вошел он в дом Халльварда и Сигтрюгга (вот тоже подарок от кюны – переселили братьев из барака, мол, негоже конунжим слугам на соломе ютиться; да и дружине их места там же отделили) – сразу и не подумали братья, что это он и есть, преданный слуга Харальдов.
Худой, даже тощий Хемунд никак не производил впечатление хоть сколько-нибудь крепкого воина, и братья, увидев его на пороге дома, переглянулись недоуменно – этот ли?.. Оказалось, что этот. По сравнению с ярлом Асгаутом, рослым, плечистым, сильным, Хемунд, зябко кутавшийся в длинный плащ, и мужем-то не смотрелся.
- Вот вы какие, - произнес он тихо. Голос шелестел, как гадюка в траве. – Добре.
- Такие, - согласился младший, по обыкновения заговорив прежде брата. – А ты, видно, тот самый…
- Тот самый, - перебил знакомец новый. - Ну что, намного искуснее стали вы в бою с тех пор, как начал вас учить Асгаут? Нем удивляйтесь, мне Рагхильда о вас все рассказала.
- Сразу испытать хочешь? – поднял бровь Халльвард. – Что же, проверь, мы оружие возьмем только.
- Вам не понадобится.
И тут же, неуловимо быстро двигаясь, он ударил старшего Вебьернссона в грудь – вернее, попытался: Халльвард увернулся, но вот подставленной тут же подножки не заметил и растянулся на полу. Сигтрюгг, как более увертливый и ловкий, удачно избегал посыпавшихся на него ударов, но скоро Хемунд перехватил его правую руку и заломил ее за спину.
- Да уж, - усмехнулся Хемунд, поймав удивленный взгляд поднимающегося Халльварда, - вот и испытал. Слыхал, что нет в Сарасберге воинов, кто будучи в вашем возрасте слыл бы столь метким, быстрым да сильным… или обманули меня живые слухи, или без оружия не так вы и хороши, как кажетесь.
- Так где же нам без оружия-то драться придется? – возмутился Сигтрюгг. – Стрелок без лука – что за воин?!
- А безрукий – что за воин? А оскопленный – что за муж? Нет, братья, так дело не пойдет.
Он еще раз обвел их внимательным взглядом.
- Завтра, как светать начнет – чтобы у крыльца стояли, - мягкой была речь, но чувствовалась в ней не просто суровость, а приказ, который чем нарушить, лучше уж на ближайшей осинке удавиться.

После тех боев – вернее, побоев, - которые Хемунд отныне стал каждодневно братьям устраивать, прежняя жизнь им медом показалась. Халльвард в шутку сказал однажды, мол, и у Харека Волка в плену не так худо было, но потом вспомнил про плен Харека Волка, да язык прикусил.
Учил их сражаться без оружия воин, да не так, чтобы на силу рассчитывать, но – на хитрость, на подлость, на различные уловки, которых сам он знал множество: как двигаться неслышно да неприметно, как по лесу пройти, чтобы ни человека, ни животное не насторожить, как следы заметать за собой… После того, как пообвыклись Вебьернссоны (обоим тяжко эта наука давалась, но старшему все ж тяжелее – это Сигтрюгг хитрить был мастер, а Халльвард больше напрямик привык действовать), стал учить их и с оружием драться, по-новому – не честно, не яростно, а чтобы наверняка победить.
Вот только зачем, для чего их натаскивает – не говорил.

Вкус победы

Едва лишь альвхеймарские дружинники сложили оружие (а что им еще оставалось, после гибели конунга - если теперь, ближайшим родичем его, имевшим все права на владение фюльком стал Косматый), Харальд в окружении приближенных разместился в усадьбе, заняв те самые покои, в которых этой ночью Асгейр совершил убийство своего господина. С пола даже не отмыли пятна крови - слуги так торопились спасти собственные шкуры, что бежали прочь, едва только конунг позволил всем желающим покинуть усадьбу. Впрочем, агдирца кровь убитого родича занимала мало, ведь он не жить здесь собирался, а лишь одну ночь провести.
Хмурой тенью позади ложа конунга стоял Олав, возле двери на табурет уселся Укси - конунг рассудил, что двоих телохранителей ему сегодня будет достаточно, тем более, что перед сном он собирался переговорить лишь со скальдами. Все четверо уже собрались, и теперь сидели перед ним на медвежьей шкуре, а Харальд гадал, кто из них более достоин исполнить его волю. Бард был верным человеком, но скверно складывал висы - видать мало великаньего пива довелось ему испить; Альвир же напротив скальдом показал себя знатным, вот только темы для того, чтобы талант свой явить довольно странные выбирал.
- Вот что решил я, - говоря так, конунг протянул Хнуве серебряное обручье. - Родич твой, Бард, хорошо сражался в нынешней битве и никто более не посмеет упрекнуть его том, что он, лендрман, клинка в руках не держал. - Здесь властитель перевел взгляд на напрягшегося сына Брюнольва. - Помню, помню я уговор, что лишь в сражении себя показав, возьмешь ты красавицу Сигрид в жены, а потому даю тебе на то свое дозволение, и чтобы никто не смел права твоего оспорить, родич твой, Альвир сложит вису о твоей доблести.
Оба родича переглянулись, довольные решением конунга.
- То честь для меня, владыка, - склонил голову сын Кари-берсерка.
- Это не все еще, дабы отблагодарить Альвира, ты Бард, воспоешь подвиги его брата Эйвинда.
- Мне это в радость, повелитель, - в свою очередь согласился лендрман Халагаланда.
- Когда исполните мое повеление вы оба - явитесь ко мне, а пока - идите!
Он властным движением отослал обоих из светлицы. Теперь остались лишь скальды, достойные большего внимания: Тормунд Насмешник и Торбьерн Хорнклови - оба, без сомнения, лучшие сказители Норвегии, вот только Тормунд не раз уже являл свое пренебрежение к желаниям покровителей и норов вольнодумный демонстрировал, Ворон же напротив всегда в точности исполнял веленое.
- Ты, Лисий Язык, - указал на Тормунда конунг. - Большой похвалы достоин, как скальд и как мой человек, а потому хочу я, чтобы ты брата моего названного, Хакона, порадовал. Всем известно, что именно он большую доблесть проявил, хребет сокрушив альвхеймарскому воинству, а потому сложи о нем вису.
- Как желает даритель злата, так скальд и сделает, - хитро сверкнули глаза Насмешника, однако Харальд разгадал немудреный намек и дал ему перстень с драгоценным камнем, а затем отослал. - Вы двое, тоже выйдете.
Так велел он телохранителям, и дождавшись исполнения приказа, улыбнулся Торбьерну:
- Тебя особое поручение ждет, скальд.
Тот молча кивнул, ожидая разъяснений.
- Я слышал твою драппу о покорении Рогволдом Фиордов, - Харальд слегка насупил брови, наблюдая за реакцией Ворона, однако тот продолжал невозмутимо смотреть в глаза конунгу. Это понравилось сыну Хальвдана - Торбъерн обладал умением переплетать ложь и правду столь ловко, что никто уже не разобрал бы где одно, а где другое, и что более важно, скальд сам начинал верить в придуманное. - Мне понравилось, а потому, хочу я от тебя услышать драппу о захвате Альвхеймара, о храбрости моих дружин, о коварстве врага и подлости Гандальва. Но запомни, ни слова... ни слова не должно быть в песне твоей про отрубленную его голову и Асгейра этого.
- Потомок Фрейра доволен будет словами скальда, - легкая улыбка коснулась губ Торбьерна. - Скальд все скажет, что он видел, и ни слова не прибавит.

Близ границы Альвхеймара. Альвхеймарцы (новые и почти позабытые старые).

Вести о битве за альвхеймарскую усадьбу и предательстве ярла Асгейра быстро разлетелись по сторонам на крыльях молвы. Долете ли они и до крохотной деревеньки, притаившейся в ельнике близ самой границы земли альвов. Селение это было достаточно бедно, чтобы избегать внимания своих ярлов, и достаточно неприметно, чтобы чужие войска обходили его стороной. Так вышло, что большинство событий, потрясших Альвхеймар с возвращения Гандальва: и гонения на "раскольников", желающих отбежать под руку Харальда, и поборы ярла, оставленного конунгом надзирать за землями, и его смерть от волков, - не смутили покоя крохотного селения. Лишь недавно тут появились вои Асгейра. Но тогда они охотились на волков, и на людей внимания не обращали. А зря.

Грязный оборванец, в котором, судя по остаткам яркой одежды,струдом, но можно было узнать воина богатого и уважаемого, закончил рассказ. За его спиной переминалась с ноги на ногу женщина, прижимая к себе белокурую девочку. Они жили в селении, и муж поспешил схоронить жену с дочерью в дебрях лесных при приближении вражьего воинства. Живя на свете не первую зиму, он хорошо понимал: ничем добрым поход Харальда в земли родича не закончиться. Но сам вернулся к защитникам, невзирая на плач жены, хватавшей кормильца за ноги. И видел все, что случилось в то утро. Когда потрясенные жители Альвхеймара потянулись к развалинам своей прошлой жизни, он не пошел вместе с ними. Вернувшись на поляну, где ждала его жена с дочерью, Рагнар поспешил прочь от Альвхемара. В честь врагов, принимающих с охотой победу, купленную предательством, он не верил. Старший сын, уже вошедший в возраст, решил остаться с Харальдом. Отец перечить не стал.
Шли путники лесом, не выходя на дорогу - этим и объяснялось плачевное состояние одеяний. На второй день здоровье девочки заставило воя замедлить ход. Тут и показалось меж елей селение - будто вынырнуло ниоткуда. Кабы не сбавили ход, желая передохнуть, - и не заметили бы, как мимо прошли.
Белобородый муж, бывший старшим в деревне, выслушал печальную повесть молча - да велел женщинам позаботиться о пришедших. Семью Рагнара увели в ближайший дом, сопроводив это действие традиционными вздохами да причитаниями. А сам Рагнар рассматривал оставшихся мужчин. В деревеньке их было всего пятеро. Рядом со старейшиной стоял еще один муж, похожий на него, как отражение в озере. Такой же дородный, плечистый и кряжистый. Сразу видать - брат. Еще двое были мальчишками, едва отрастившими пух над верхней губой. А пятый воин заставил Рагнара присмотреться к себе повнимательнее. Хотя бы потому, что он, Рагнар, сразу подумал о нем, как о вое - даже здесь, среди бондов. Если четверых остальных мужей явно объединяли как общая кровь, так и работа на земле, от которой мускулы делаются бугристыми, а фигура наливается негибкою могутой, то этот, похоже, был пришлым. Что же, немирие многих заставило покинуть насиженные место. вот сам он, Рагнар, пришел под кров к Гандальву аш от самых владений Гудбранда , присоединившись к отряду Асгейра после ночной резни. Скорее всего, зять старейшины: мужи в таких вот маленьких селениях, где все друг другу братья да сестры, с охотою отдавали дочек пришлым мужчинам. Сказывали, что таков был завет самого Хеймдалля, основателя родов.
Итак, пятый был воином. И, судя по бледности на лице, вести Рагнара были для него не просто страшным отзвуком чужой беды: не задела, и ладно. имена "Гандальв" и "Харальд" не были пустым звуком даже в этой глуши: бонды знали, в чьих землях стоит и дом, но, по большому-то счету, не ждали больших перемен со сменою конунга. Кушать-то все хотят. А вот этому мужу, похоже, было отнюдь не плевать. Так что Рагнар нисколько не удивился, когда он задержался после ухода остальных.
- Ты рассказал страшные вещи, Рагнар. Но скажи: как вышло, что никто из дружины альвхеймарской не поднял оружия на предателя? Харальд - грозный вождь, но ведь Гандальв был им как отец. Ты говорил, что еще с вечера мужи, защищавшие частокол были готовы лечь в битве все поголовно, и занять одну скамью в Вальхалле, чтобы сподручнее было бы обсуждать подвиги.
Рагнар наморщил лоб, вспоминая то утро. Честно сказать, сейчас, услышав вопрос он тоже счел это странным: как не сильна была оторопь от чудовищности злодеяния, кто-то же должен был опомниться вовремя. Там было много мужей... но у них не нашлось вожака. Однако же, говорить о том, что никто не решился первым нарушить приказ Харальда, давшего Асгейру возможность убраться живым с его глаз, было обидно. Так что викинг нашел-таки иное объяснение:
- Не думал про это. Наверное, никто не хотел прослыть трусом: Асгейр был побежден в состязании воль, а Хакон так даже сломал ему нос. Какая честь поднять на него меч?
- Он потерял право говорить слово честь год назад, - откликнулся собеседник. - Когда позволил себе измываться над безответной. А теперь потерял также и совесть. Наверное, ты прав, воин: Асгейр не заслуживает того, чтобы доблестный муж убил его добрую сталью, и он бы попал на радужный мост. Пусть лучше какой-нибудь трус удавит его упряжью из корысти, ради доспеха, когда в руке у него не будет меча.
- Асгейр - отличный воин. Сейчас он как раненый зверь, и это сделало его много опаснее. Едва ли трусы осмелятся подойти к бешеному хищнику. Так что твое пожелание, не скрою, милое моему сердцу, вряд ли исполниться... - Рагнар сделал паузу, сообразив что собеседник до сей поры не назвался.
- Ульв, ты мне нужен, - раздался с крыльца властный голос старейшины.
- Отдыхай. После договорим,- доброжелательно кивнул Рагнару названный "волком". И поспешил на зов.

Уппсала. Конунг Эйрик и Оттар Рваный.
Естественно с Кошкой



Уппсала, темная твердыня язычества. Если верить древним сказаниям - этой землей правил сам Один, а после него Фрейр, когда они были людьми. Точнее - они и были людьми! Ведь Бог один, и глупы те, кто не принимает этой истины! А Один и Фрейр покоятся в своих курганах, почитаемые глупцами, сотворившими себе кумиров вопреки божьей воле!
И все же, Оттар чувствовал неприятный холодок, пробежавший по его спине. Неуютно было воину находиться в этом языческом оплоте. Да и жрецу увечному, что с собою привел Рваный, тоже не по себе было - он то волю богов всегда к своей выгоде обращал, а здесь древний дух чувствовался, дух магии отвратительной, в коей, если тем же сказаниям верить, весьма преуспел Один.
"И было искусство, в котором никто не мог с ним сравнится - называлось оно волшебством. Так мог он принимать облик любого зверя или человека, и проходить сквозь стены домов, и брать все, что желал..."
Вспомнились Оттару слова одного скальда, которые он слышал еще в детстве, но лишь теперь, приняв крест, осознал он истинную суть этих слов. Один не был божеством, но лишь простым колдуном, обманувшим доверчивый народ и введшим людей во грех идолопоклонничества. Но когда-нибудь этому настанет конец, и люди поймут, что есть только один бог. Иезус. Белый Бог.
Оттар Рваный прибыл в Уппсалу два дня назад, вместе с гаутскими торговцами, к которым он попал под видом верманландского дружинника, сопровождающего больного родича. Уж коли гауты не распознали в нем вестфольдца, то свеи и подавно не смогут - для них все норвежцы одинакого выглядят, а из тех, кто в лицо его знал, врядли кто выжил после набега ругов. И все же, воин предусмотрительно убрал крестик под рубаху - узнать не узнают, а уж всяко не стоит язычникам показывать, какой он веры на самом деле.
Сегодня же, встав поутру и расплатившись с хозяином дома за гостеприимство, направился Оттар прямо в усадьбу конунга. Не так давно, как слышал он, вернулся Эйрик из набега на Руян остров, а значило то, что хоть и поугасла в нем жажда мести, но можно еще попытаться разжечь ее. Для того и вел он с собой жреца, для того жрец этот вообще в живых оставлен был.
Конунг же последние дни занимался хозяйственными да распорядительными делами. Новых походов не предвиделось пока, с тех пор, как за разгром руянам они отомстили, и время воцарилось спокойное. Вот только - омраченное, пасмурное, серое, как дождливое утро.
Казалось ему сначала, что уже не печалится Сванхильд, но нет - то и дело мелькала слеза в синеглазом взоре. Никак не могла забыть женщина о потерянном сыне, а если упрекал ее в том Эйрик, еще больше горевала и в ответ пеняла ему, что жизнь ребенка, пусть нерожденного, для него ничего не значит. Не знал, что отвечать на это, конунг. мог только надеяться - со временем, быть может, отпустит, затянется рана.
Чтобы поменьше бывать рядом с супругою, ибо никак ей это не помогало, а даже вредило последнее время, Эйрик то держал с Вальгардом какие-то советы касательно содержания земель, то отдавал распоряжения – беспредельно скучно и просто. И ни в коем случае не предвидел того, что скоро уготовала ему судьба, сплетенная, свитая нитками норн.
В этот час и подошел к воротам усадьбы Оттар Рваный, Рагнаром сыном Свена представился, да велел стражам передать, что желает лично конунга видеть, а чтобы не выгнали его прочь, добавил: мол дело его напрямую отношение к погибшему в Гиллисберге Свену ярлу имеет. Переглянулись стражи, словно думая - сразу взашей гнать наглеца или же правителю о нем доложить, но вот один во двор усадебный пошел. Тут дух перевел Оттар - узнает все же Эйрик, губитель христиан, о визите его.
Конунг, от стражника весть услыхав странную, задумался. Это кто же, в самом деле, пожаловал, чтобы свет пролить на свенову гибель? разве что кто-нибудь, после набега ругов уцелевший объявился... вот и проверить можно догадку. К незнакомцу сам Эйрик не пошел, в сени велел провести его, сам стал ждать там, на лавку усевшись да руки на коленях сцепив напряженно.
Вскоре привели Оттара, да спутника его в плащ закутанного. Оба головы склонили почтительно перед конунгом.
- Дня доброго, пришельцы незваные, - хмуро конунг рек. - Ну и кто же из вас Рагнар-то будет, с кем разговор вести о смерти моего херсира?
- Со мной, владыка, - ответствовал воин. - Друга моего языка лишили палачи жестокие, с ним никто уже поговорить не сможет.
- Вот как... - еще больше помрачнел конунг. Встал с лавки, подбоченился, вперил взгляд в говорившего. - Так чего же ты мне нового скажешь? Думаешь, я не знаю, как умер Свен? Докладывались мне уже воины, кому бежать удалось живыми - в поединке пал друг мой верный, за главного мною там оставленный.
- То верно, что в поединке, - кивнул Оттар. - Но с кем тот поединок был, сказывали тебе?
- Не сказывали, - покачал конунг головой.
"Еще бы, иначе бы струги твои не на Руян поплыли".
Такая мысль мелькнула в голове Рваного, но сказал он иное:
- И кто ругов привел к усадьбе твоей, о бедственном положении защитников зная, тоже, конунг, никто не сказал тебе?
- Руги - народ вольный да разбойный, - отчеканил Эйрик. - Или ты в том убедить меня хочешь, что ими кто-то со стороны командовал? И не надейся, что я поверю, коли доказать не сможешь.
- И все же, до наглости такой обычно не доходят они.
Уверенно воин произнес, вперед подавшись.
- Чтобы так глубоко забраться в земли чужие, да еще на кораблях, нужно проводников держать знающих, да уверенными быть, что никто тебя не остановит ни сейчас, ни на обратном пути, с добычей-то.

(и-и-и... продолжение следует!)

Озадачился Эйрик.
- Пожалуй, что и так... мыслишь здраво. Так что же? - не томи! Кто же так зуб на меня точил, что на такую дрянь отважился - чужими руками жар загрести, да заодно и в крови их омыть по локоть?
Помолчал немного гость, обменялся взглядом со спутником немым, а после так сказал:
- Ты ведь, конунг, и этими словами располагая, можешь ответ найти - коварный то человек был, подлый безмерно - сумев и ругов натравить разбойных, и месть твою по следу ложному направить, к вящей своей выгоде. А выгода в том была, что не осталось свейских воинов в Вингульмерке.
- Вингульмерке... - напрягся конунг. Мысль смутная, неясная пока, блуждала в уме, точно хвостом заметая след... а чтобы ухватить за хвост, кажется, только руку и надо протянуть, вперед потянуться, да покрепче ее, чтоб не ускользнула окаянная... - Уж не о Хареке ли сказать пытаешься?
Искривились губы Оттара, словно в улыбке, да только в сердце как иглой кольнуло - ежели не переубедить свея, так не ровен час войной в Ранрики он придет, а тогда получиться, что на своих же братьев-христиан он ворога натравил! Нет, не бывать этому!
- Владыка, слухи ходили, что большая неприязнь есть между тобой и Хареком, - вздохнув, молвил Рваный. - Но то - не он привел рать разбойную под стены Гиллисберга. Харек Волк слово свое чтит более других вождей в Норвегии, а меж вами мир. Да и выгоды ему мало за Вингульмерк воевать. К тому же, фиорды и острова, через которые, несомненно, руги плыли - не ему принадлежат.
Немой тут промычал что-то, и в глазах его лютая злоба сверкнула.
- Да так, - одобрительно по плечу хлопнул спутника Рваный. - Имя врагу твоему - Харальд Косматый, славный конунг.
- Мальчишка?! - полыхнула ярость в глазах Эйрика.
И тут же угасла, сменившись ледяным холодом. Ведь не такой уж он и мальчишка, Харальд этот... а если ума ему или, быть может, советникам его не занимать, вполне мог придумать и такое.
- Ты не ошибаешься ли...?
- Покажи ему, - только и бросил Оттар, а спутник его плащ распахнул, изувеченную руку являя. - Его зовут Трюггве, раньше он был жрецом Одина и советником кюны Рагхильды, женщины коварной и жестокосердной, ныне правящей всеми землями конунга Харальда, своего сына. Именно она задумала вопреки всем законам чести и традициям древним, ругов на твое владение натравить.
Жрец в подтверждение вновь замычал.
- А Трюггве против бесчестья этого был, потому и учинили с ним такое злодейство. Только чудом уцелеть жрецу удалось!
- Это он тебе рассказал уже после того, как у него язык отрезали? - скривился конунг. Это злость проснулась, голову подняла... и все равно, поверил он людям этим, хоть и странен, неожидан был их рассказ.
Помолчал он, потом такой вопрос задал:
- Ты мне это для чего донести решил? На награду заришься али еще какие цели преследуешь?
- Справедливости ищу! - Воскликнул Оттар, и искренне его слова прозвучали. Действительно, изыскивал он способа с Рагхильдой коварной счеты свести, только не за Свена, а за казнь Эйнара поквитаться желал. - А что же до Трюггве - так есть умельцы-охотники, что по губам читать могут. Пришлось, правда, жрецу почтенному пришлось бороду сбрить для того. А не веришь мне - позови своих следопытов, пусть они рассказ служителя Асов тебе передадут.
- Знаю, знаю про таких людей... - махнул рукой владыка свейский. - И у самого есть при дворе, только что толку их звать. Небось товарищ твой рассказ этот повторит. Впрочем, - помолчал он, добавляя напряженности тишине повисшей, - я верю тебе. Награду получишь - оба получите. Правда, она такая... за нее воздавать надо. Как и за обиду. Как и за коварство и ложь.
- Благодарю, владыка, - склонил голову Оттар.
"Неужели, действительно получилось? Так просто? Один язычник раздавит другого! Кто бы из них не победил - победим мы!"
- Если позволишь, я бы хотел быть в твоей дружине, когда она выступит к Сарасбергу. Я знаю там тайные тропы и видел укрепления - так уж вышло, что раньше я служил Харальду... пока он не стал нарушать заветы богов!
- Какие заветы? Только их нарушение Харальдом тебя на предательство толкнуло, признайся? - Эйрик в лице изменился, вновь подозрительным стал. - Как я отношусь к предателям, это во всей Уппсале знают... пусть ты добро мне сделал, а двуличности - не терплю. Чем докажешь, что не слуга больше Харальду?
- Если потребуется - я сам мать его убью, - процедил воин. - А как еще доказать тебе искренность свою - не знаю. Коли желаешь - испытай меня, конунг, как сочтешь нужным.
- Испытаю, - кивнул он, - когда придумаю способ. А покуда же оставайся, зла причинить вы вдвоем все равно не сможете здесь никому.
- Благодарю тебя, владыка.
Оттар поклонился, и вышел, с собою жреца забрав. Все вышло, как Асмунд сказал - теперь только дождаться следовало, когда Эйрик войско соберет, чтобы в земли Харальда нагрянуть. Хитрый план сын Альхейма удумал, и не со всем согласен был Рваный, вот только другой возможности отомстить Рагхильде он не видел, кроме как чужими руками. И хорошо будет, если действительно, именно он жизнь ведьмы агдирской оборвет.

Ранрики

Зимняя сталь незряче-сонных волн дрожащего от сквозняка моря бежала рябью к берегу. Такая же рябь бежит по небу, белесой каймой по серым облакам. Будто солнца не бывает вовсе, будто придумал его слепой безумный скальд. Промокли сапоги, черпнув неприветливых здешних волн через меховой край. Арне сплюнул в неприветливую воду. Отчего здесь не багровы небеса, а? И разводы моря не кровавы? А должны бы, ведь отсюда лапищи голодные тянет жадный ненасытный зверь, разоряющий Эйре. Купцам вот все равно, плывут и плывут, грудью кораблей моря утюжа, им-то что, золото везде золото. А если кроме тканей в трюме полны мешки сплетен и новостей, тем более гости желанны. Охране же такие плавания столь же скучны, сколь и противны. Арне вытер лицо ладонью.

- Что? – Лиам будто спал все время и только теперь проснулся, хотя внимательно слушал речь купца. Ирландец закатил глаза, будто подавляя неимоверное раздражение невнимательностью хозяев. Да для чего он тут красками-радугой рассыпается?
- Руян пеплом засыпан, - медленно, как для ребенка пятилетнего, повторил купец. – И кровью. И телами мертвыми. И над островом смех мрачный свейского конунга.
- С чего бы Эйрику Руян жечь?
- А вот про то молчит молва. По-всякому знак богов толкуют люди, а единого ответа ни у кого нет. Может, вам про то больше известно?
- Может.. может и известно, а много ли вина привезли вы в Ранрики?
- От ответа уходишь, Душитель? – прищурился купец.
- А прозорлив ты, только не там, где в полотнище глазок, все больше в цельное полотно смотреть пытаешься, - ответно прищурился Лиам, - выгружай-ка сперва бочки, оно с пивом-то всегда легче идет, переговоры то будь или праздник Морриган-матери. Так ли?
Пошевелил купец губами сумрачно, но не стал спорить, вышел с поклоном.

- Эйрик в Хадебю на торгах был.
Гиллеад вздрогнула, на советника не глядя.
- Да?..
- Похвалялись воины его, будто ругов пожгли.
-Да? – принцесса перебирала четки, лицо восковое, глаза мертвые.
- Ругов Эрик что сухой хворост в огонь бросил, легко, со смешком да висой похабной. Никого не пощадил. За Свена мстил.
- Да?
Лиам сердиться начал на равнодушие госпожи.
- А людей, говаривают, привел он столько, что земли для них было мало, и что части пришлось на кораблях остаться. И зол крепко Эйрик на тех, кто в Руане долг святой творил.
- Послушай, Лиам, то, что ты мне говоришь сейчас, важно, и не мне, глупой женщине, то оспаривать. Но, свидетели ангелы, раскалывается с раннего утра голова, и едва половину слов твоих я понимаю. Прости.
- Конечно, госпожа.
Воин вежливо простился и из покоев вышел. Решив в свои руки дело взять. А для того поймать Ярополка да к Хареку на беседу идти. А как хотел позволения у Гиллеад получить, чтобы рукам посвободнее было…

Где-то в лесах Альвхеймара.
(Совместное творчество с Ви-Зетом).

Неспешно, но и неостановимо двигался Эгиль вслед последнему врагу. Не сразу он снова к людским поселениям приближаться стал; понимал вожак стаи, что ищут сейчас хозяина волков. Может, и не стоило отпускать тех, кого Ормод обучал... да только вины у них перед Эгилем не было. А убивать без вины слепец не привык; этот обычай он у серых братьев своих перенял.
Но, приближаясь к деревне очередной, почуял он, что не только с врагом может встретиться.
Обряд, который сохранил жизнь сыну Гандальва, связал его и лесного жителя незримой нитью. Не мог Эгиль не почувствовать, что здесь Хаки, и не мог не пойти ему навстречу.
Ибо оба они давали обещание отомстить.

И Хаки чувствовал приближение друга. Альвхеймар, как и большинство владений конунгов, отнюдь не имел правильной формы квадрата, что на посуде рисуют. В одну сторону до границ его можно было идти недели, в другую – было довольно и пары дней. Асгейра, первого среди ярлов Гандальва, не знали в Альвхеймаре разве что старцы, лишившиеся разума с годами. А потому навряд ли предатель решит схорониться здесь, близко от дома. Это он, Хаки, все же вернулся в родные леса: за бывшим конунжичем худых дел не водилось, а что, как не лютая обида заставляет запоминать лица, позже всплывающие в кошмарах? Кроме того, в отличие от Асгейра, не прятавшегося от людей, Хаки еще со времен неудачной поездки за невестой усадьбу альвхеймарскую покидал редко. Все это крепко утвердило Хаки в мыслях, что ярл будет выбираться из Альвхеймара в земли, пока не принявшие руку Харальда. На юг. А, по случайности ли, или – по умыслу Локи, Хаки сейчас жил как раз в тех краях.

Пропустив Ульва вперед, Ингвар затворил дверь поплотнее.
- Видел я, как блестели твои глаза, когда Рагнар рассказывал о предательстве, - старейшина не любил лишних слов, а потому перешел сразу к делу. – А потому скажу я тебе – остынь, и подумай. У меня и моего брата не по одному глазу, как у Одина, но мы давно живем на земле и отличим воя от бонда.
- Коли так, то знаете вы, что есть честь, - хмуро откликнулся Ульв.
- Ты оставил битвы и решил жить мирно, поднимая лук лишь на зверей, - Ингвар был взволнован, а потому – непривычно красноречив. – А сейчас, вижу, решил вспомнить прошлое. Для чего?
- Я думал, что отдал все долги, - процедил его собеседник сквозь зубы, - но прошлое не спешит отпускать. Я мог покинуть конунга в славе, а мог – по несогласию с решениями, но предки прокляли бы меня, повернись я спиной к подлости.
- Там было много воев. Тот же Рагнар – почему не поднял оружия? – старейшина и не думал сдаваться.
- Я не могу говорить за других. Боги не дали мне достаточной проницательности, чтобы видеть то, что происходит в сердцах у людей. Будь я там – может, тоже стоял бы, не двигаясь, пораженный, как громом. Но ныне я здесь, и знаю: нет иной дороге предателю, кроме как в южную сторону. Если Рагнар здесь – Асгейр опередил его ненадолго.
- И ты решил бегать за ним по лесу? Ярл – не лесной человек, но отыскать его здесь без собак – трудное дело. Да и Харальд, наверное, уж снарядил погоню.
- Наказанье Асгейра – дело альвхеймарцев, - возразил старосте Ульв. – Он предал вовсе не Харальда.
- Ты не слишком-то спешил доказать свою верность Гандальву, даже когда чужие войска вторглись в Альвхеймар.
- Вышло так, что наши пути разошлись, - кивнул Ульв. – Но мои предки были с предками Гандальва, два моих брата пали в борьбе с его врагами. Пусть я – не самый доблестный из сыновей своего отца, но я хочу спать по ночам без укоров злой совести.
- Асгейр тебя просто убьет. Подумай хоть о жене!
- От смерти никому ней уйти. Ужели тебе, Ингвар, было бы радостно знать, что у тебя в родичах – трус?
- Не радостно, и потому я не стану держать тебя силой. Вижу, ты все решил.
- Да. Выхожу на рассвете.

Выйдя из дома, Хаки полной грудью вдохнул стылый воздух. Он не сомневался в том, что отыщет Асгейра: нюх у волков даже тоньше собачьего. Стая Эгиля уж рядом, он ощущал это, как будто в чаще лесной горел огонек. Огонек приближался. Они догонят предателя. Но – Ингвар прав: Асгейр – воин, устоять против которого в поединке потешном и раньше могли лишь немногие гридни. То было еще до последней войны, в которой Асгейр, судя по словам Рагнара, тоже не сидел на полатях. А он, Хаки, не брался за меч со дня своей «смерти». Можно было бы оставить Асгейра волкам. Но воинская честь требовала предложить ему поединок. У Хаки с Гандальвом были сложные отношения, однако норны сплели нити так, что нелюбимый отпрыск оказался единственным, кто мог отомстить за отцовскую смерть.

Альвхеймар, усадьба Гандальва Харальда. Эйвинд Ягнёнок и Хольмстейн Атлиссон.
(с Тельтиаром... или с тем, кто за него сидит в асе))

По велению конунга (а конунга теперь лишь одного знали альвхеймарцы) был собран в усадьбе, что столь недолго удерживала войско Харальда под своими стенами, пир для победителей и тех, кто присягнул Косматому после смерти Гандальва. Уже к вечеру потянулись к огромному лагерю, что раскинулся близ усадьбы, из окрестных деревень обозы со снедью, пивом и мёдом. Расставляли длинные столы и скамьи, запаливали кострища. Когда солнце скрылось за горизонтом, лагерь уж полнился пьяным гомоном, песнями и хохотом викингов.
Эйвинд, что в самом первом штурме участвовал, был невредим и, хоть потерял четверых под стенами усадьбы, сейчас веселился за столом среди ближников Харальда: по душе ему пришлась первая победа в крупной битве. Хоть и приходила время от времени ему на ум мысль, что коли был бы тут Кари – небось, ни одного человека бы не потеряли бердловцы под его началом! Так и вышло, что к полуночи был Эйвинд не вполне трезв, и скорее даже пьян изрядно. Уже давно косился он на Хольмстейна, что за соседним столом сидел: не мог он спокойно смотреть на ожог на руке его, что напоминал об увечье брата и о том горе, что Альвир перенёс, когда невесту потерял. Сильно хотел Ягнёнок рожу ему набок поправить, да только понимал краем ума, что на пиру не годится отношения выяснять - конунг осерчать может… А вскоре гауларец и вовсе пропал куда-то. Собрался и Эйвинд к своему столу, где пировали воины из Бердлы. Да только спьяну дорогу подзабыл и в другую сторону направился – да прямо на Хольмстейна и наткнулся.
Сын Атли так же нетрезв был, победу господина своего празднуя, да о том помня, что обещал Харальд его властью над Согном наделить в скором времени за службу верную. Ведь ради этого лишь поспособствовал Хольмстейн убийству Хакона конунга и Грютинга, впавших в немилость к Харальду, и паче того - отца собственного гибель приблизил. Потому теперь и радовался Хольмстейн, что считал, будто позади служба тяжкая, и скоро уже сможет он пожинать плоды усилий своих, в отцовскую усадьбу господином придя.
- Эй, гауларец! - окликнул его сын берсерка, - Нужно нам с тобой поговорить лицом к лицу. Посмотри в глаза мне, коли воином себя считаешь! Или лучше будет тебя назвать женоубийцей?
- Да что ты несешь?
До того смотревший себе под ноги, чтобы не упасть, ненароком споткнувшись, Хольмстейн поднял взгляд на викинга. Сын Атли сразу узнал Ягненка, и тут же огляделся по сторонам, словно поддержки ища, но никто в их сторону не смотрел.
- Во лжи меня уличать станешь?! - Ягнёнок заметил страх Хольмстейна и больше ещё взъярился, - Никто тебе здесь не поможет - нет здесь человека, который не знал бы о суде, на котором отметину свою ты получил! Ответь прямо мне, помнишь ли сестры своей слова последние?!
- За тот суд я уже расплатился, - гауларец вскинул руку, показывая покрывающие ладонь ожоги. - И перед богами, и перед людьми! А тебе что за дело до того?
- Расплатился? А за что брат мой расплатился!? За то, что невесту свою потерял?! - почти кричал сын берсерка. Хольмстейн заметил, как рука его зашарила на поясе в поисках рукояти.
- Я человек конунга, не забывай об этом! - Назад подался сын Атли Тощего.
- Лишь благодарен будет мне Харальд, когда узнает, что избавил я его от такой мрази, как ты! - пальцы Эйвинда наконец сжались на рукояти, он стал вытаскивать клинок.
- Да ты пьян! - Процедил, Хольмстейн, еще на шаг отступая, едва лезвие блеснуло в лучах луны. - Убийства на пиру конунг тебе не простит!
- За спину чужую прячешься, отрыжка Локи?! - голос воина дрожал от гнева, глаза застилала пелена. Всколыхнулось в нём та необузданная ярость, которую глубоко спрятал в себе ныне Кари, за которую прозвали его когда-то берсерком. Сжимая в руке кинжал, быстро пошёл он прямо на Хольмстейна - тот снова попятился и, развернувшись, попытался бежать, но Эйвинд настиг его и ударил прямо в спину. Гауларец коротко вскрикнул, дернувшись от боли, и упал на живот. Сын берсерка прижал его коленом к земле, приподнял ему голову, приставив к горлу нож:
- Попроси напоследок прощения у своей сестры, падаль!
- Будь ты проклят и весь твой род, Эйвинд Ягненок, - прошипел Хольмстейн, чувствуя, что близится его погибель.
- Эй, ты что делаешь?!
Чей-то голос со стороны послышался.
Но Ягнёнок уже резал горло гауларцу, как наловчился в походных грабежах - чтобы кровь била не на одежду, но в сторону. И слов тех не разобрал.
Дергаясь в предсмертных корчах, Хольмстейн испустил дух к тому моменту, когда вокруг убийцы и его жертвы собрался народ. Кто-то попытался обезоружить Эйвинда и заломить ему руки, другие с сомнением смотрели на тело гауларца, размышляя, можно ли ему еще помочь.
- Да это же сын Кари-берсерка! - Воскликнул один викинг. - Предводитель рати из Фиордов.
- К конунгу его! - Тут же порешили. - Пусть судит!
- А убитый кто?
Ответа на этот вопрос собравшиеся не знали, однако сошлись на мнении, что то был человек не знатный, коли уж никто не мог имени его вспомнить.

Бегство

Это не он, нет... это все колдовство, наваждение! Он был под действием чар, не иначе! Его руку направляла злая ворожба, когда она вонзила лезвие в сердце конунга! Он не мог, не мог сам совершить такое злодеяние!
Бледный, измождённый, ярл Асгейр брел от усадьбы, слегка пошатываясь и не разбирая дороги - все равно куда, лишь бы подальше от того места, где он лишил жизни господина. Но стоило ему только закрыть глаза, как он видел перед собой окровавленного Гандальва, тянущего к нему руки. Это видение преследовало ярла с того самого момента, как он нанес роковой удар, и казалось страшнее всей рати Харальда, страшнее даже той волчьей стаи, что загрызла его товарищей. Если уж выбрался из Хельхейма мертвец, то не успокоится, покуда не отведает крови своего убийцы. Но ведь, он не виноват! Так обстоятельства сложились!
- Это все Харальд... и его колдуны! - Процедил сквозь зубы Асгейр, обращаясь то ли к незримому Гандальву, то ли к самому Одину. Однако, боги давно уже отвернулись от него... или скорее сказать - он от них, а потому сейчас уповать на помощь Мудрого было глупо.
И альвхеймарец брел прочь по дороге, не важно куда - лишь бы подальше от усадьбы, от убитого Гандальва, от пролитой конунжей крови. В Теламерк? Потом в Хардаланд и на корабле прочь из северных земель? Да, именно так! Мертвец, что идет за ним по пятам не посмеет войти в воду! Он уплывет из Норвегии, павшей к ногам агдирского щенка, уплывет в Британию или страну Франков, а может даже к Ромеям, им ведь нужны умелые воины! Все равно куда, лишь бы прочь от альвхеймара, где он совершил худшее из злодеяний.
Но ведь это не он, нет! Это из-за Харальда! Колдовство, наговор, черные чары! Иначе бы он не поднял руки на своего повелителя!
Асгейр бежал прочь, спотыкаясь, падая, но не прекращая движения, ибо стоило ему только остановиться, закрыть глаза - как вновь видел он мертвого Гандальва.

Уппсала, Эйрик.

О словах пришельца, поселенного к дружине, долго еще размышлял конунг Эйрик – и было над чем. Возжаждав справедливости, приходят к нему эти двое, калека и воин, да говорят ровно то, что ему сейчас и нужно было услышать.
Так это Харальд-предатель, обнаглевший юнец, строящий козни против него вместе со своей матерью-ведьмой! А ведь Харек Волк, будь он неладен, обещал, что покуда не вернется Харальд, не будет за Вингульмерк войны. Кто первый нарушил клятву, тот пусть и платит по счетам – теперь владыка свейский чувствовал себя так, будто тяжелые ковы спали с рук и ног его. Не нужно больше блюсти проклятый договор… можно отомстить. Всем, всем, кто заслужил!..
Но сначала проверить слова Трюггве (тьфу! Немого-то – «слова»… проверить, не лгал ли приятель его) следовало. Коли тот был жрецом, решил Эйрик, пусть его жрецы же и испытают. Были призваны несколько служителей Асов в этот же день в усадьбу, да следопыты, что умели по губам читать неслышные звуки. Вещал калека что-то в ответ на вопросы жрецов, что обрядов различных касались, рассуждал о вере, чертил какие-то знаки тайные, известные только посвященным, да руны в заклинания складывал. Подтвердили жрецы – так и есть, не лжет немой.
- И как только, - сказал один из старцев конунгу, усадьбу покидая, - поднялась рука у правительницы на мужа, к богам приближенного! Жреца обидеть – вызвать гнев на голову свою, кару божескую. И как не убоялась…
- Будет ей кара, - пообещал Эйрик сурово.

… на следующий день, прежде чем известить о сборе свою дружину, которым изложить конунг хотел, как повернулось дело, он столкнулся со Сванхильд. Властитель Уппсалы того не хотел, как и всегда теперь, нарочно выскальзывая из-под одеяла как можно раньше утром, пока она еще спит, и ложась тоже рано, до того, как придет супруга в спальню.
Что-то в ней появилось такое, чего хотелось избегать. Обреченность? Безнадежность? Не хотел видеть этого конунг в Сванхильд, не хотел замечать, как любимая превращается в нелюдимую, чужую. А может, и не превращалась? Может, только кажется ему все это?
- Куда ты? – спросила она. – Словно встревожен чем-то. Что случилось?
И ответить было тяжелее, чем выстоять в самой сложной, самой кровавой битве.
- Хочу дружину собрать. Надо войско вести… на Харальда Косматого. Пусть за гибель Свена поплатится – в том его вина.
- Опять? Опять уйдешь? - воскликнула женщина. Ожидал конунг затем рыданий, криков – может вцепится в ворот, идти не даст, причитать будет… Нет. Не было. Вновь стало спокойным лицо ее, бесстрастно-спокойным.
- Ступай, - безразлично обронила она и посторонилась с пути.
И тут – накатило, пробрало до самого сердца, точно ядовитым клинком вонзилось. Обнял конунг жену крепко, к себе прижал стоял так долго-долго. А когда подняла она голову, то улыбнулась… как когда-то прежде.
И немногим позже, когда стоял конунг перед дружиной своею верной, он точно знал – когда отправится в поход против Харальда, будут ждать его здесь, в Уппсале, не как слабовольного мужа, который бежит от судьбы, от бремени, от жены и детей, но как любимого супруга и владыку могучего.
- … но сам Харальд, коварство замыслив, покусился на земли, что вы и воины ваши завоевали в Вингульмерке! И с помощью ругов, направив их туда, когда меньше всего была защищена земля эта, обагрил ее кровью – кровью ваших друзей, ваших родичей! – выкрикивал Эйрик. – Так для чего же, скажите мне, приносил я клятву? Для того ли, чтобы козни чьи-то забрали у меня и земли, и славу, и ближайшего друга?!
- Долой клятву! – первым воскликнул Вальгард, за ним и другие подхватили: - Верно! Долой!
- Отправитесь ли со мной на харальдовы земли? Согласны ли проучить наглеца молодого, вероломного обманщика?
- Согласны, конунг! Согласны!
- Добре, - обвел вглядом Эйрик своих херсиров. – Значит, собираемся. И скоро – вновь на Вингульмерк.

Альвхеймар. Эйвинд берсерк с родичами-скальдами и Сам.
(конунг тоже бывает милостив... когда это выгодно. А кто конунг - сами знаете)

Тело Хольмстейна еще остыть не успело, когда двое крепких дружинников уже провели убийцу в ворота, да мимо столов для знати, прямо к дверям усадебным. Кто-то успел разнести по лагерю весть, что Эйвинд Ягненок злодеяние совершил, а потому собрались вокруг фиордцы, готовые, если потребуется силой вождя своего отбивать. Пока же только в сени провели юношу, да на лавку усадили - ждать, пока соблаговолит конунг к нему выйти, дабы суд вершить.
Долгое время просидел так Эйвинд, не спешил Харальд правосудие являть, а может желал, чтобы истомился ослушник, чтобы страх в сердце его гнездо свил, и на все согласен стал сын Кари, лишь бы только ожидание это прекратилось. Но вот появился из покоев своих Харальд конунг, взглядом осуждающим окинул Ягненка, да невзначай по волосам спутанным ладонью провел.
- Омрачаешь ты, Эйвинд, праздненство мое, - произнес медленно. - Недоволен я.
- Прости, конунг, что пир твой оскорбил кровью. - Эйвинд склонил голову, - Мерзавца, которого я убил, звать Хольмстейн Атлиссон из Гаулара - и, клянусь честью своего рода, не достоин был он зваться твоим человеком и силой твоей прикрываться от кровной мести!
- Пошли вон, - махнул рукой воинам, приведшим сына Кари, властитель. Те переглянулись, но ослушаться не посмели - все же, если уверен конунг, что покорно примет наказание Эйвинд, так не им спорить с тем. - А мне хирдманы сказывали - холопа убил сын берсерка. Точно то Хольмстейн был, или хмель очи твои заволок?
Эвинд поднял глаза на конунга:
- В том я поклясться могу! На руке его шрам, как у брата моего, Альвира - то след той самой тяжбы, после который был Хольмстейн изгнан с позором из Гаулара. Он женоубийца, и лжесвидетель пред людьми и богами!
- То мне известно, - отрезал Харальд, ладонью по губам проведя, словно вытирая их, но на деле усмешку скрывая. - Я слышал уже историю эту и от него самого, когда на службу брал Атлиссона, и от брата твоего Альвира, коему запретил мести искать.
Некоторое время Эйвинд не находил, что сказать, и чуть ли зубами не скрежетал оттого, что отца нет рядом с ним - уж тот бы нашёл, чем правителя урезонить... Наконец викинг заговорил:
- Рука моего брата теперь ложку держит с трудом, и мести искать он не станет. Но когда я вспоминаю, каким был он в молодости и как его согнула немочь и печаль по убитой невесте... Ярость нашла на меня, конунг - потому и зарезал проклятого Атлиссона. Если повинен - наказывай.
Некоторое время смотрел с укоризной на провинившегося дружинника Харальд, словно размышляя, какому наказанию подвергнуть его.
- Берсерка судить за то, что неистов он - против закона Одина идти, - рассудил, наконец, конунг. - Не за Хольмстейна тебя расплата ждет - за то, что приказ мой нарушил, немирьем и кровью триумф мой осквернил. Ты знай, и другие пусть знают - если кто в рати моей самоуправство чинить вздумает еще - головы лишиться, каковы бы мотивы ни двигали им. Среди моих людей только мне решать, кто прав, а кто смерти повинен. Мне, и тем, кого я судьями поставлю. Понял ты меня, Эйвинд, сын Кари?
Понурил Ягнёнок голову:
- Понял и запомнил, Харальд Хальвданссон, асы тому свидетели.
- Хорошо, - смягчился тон властителя. - За голову Хольмстейна дяде моему виру уплатишь, какую потребует - то его хирдман был...
Не успел договорить Косматый, распахнулись двери усадьбы, да ввалились в нее запыхавшиеся Альвир и Бард Брюнольвсон, растрепанные оба и хмельные, но видом решительные.
- Не казни родича, конунг! - Первым Бард воскликнул, до пола склонившись.
- Из-за меня то убийство, - Хнува ему вторил. - Мне и ответ держать.
Оглядел их обоих Харальд, да улыбнулся:
- Крепка, смотрю я, в роду вашем дружба, раз уж один брат за другого жизнь отдать готов. Так же и мне служите, живота не щадя - тогда вознесетесь над другими.

Альвхеймар. Харальд и Хакон .
Мы с Тельтиаром.

В то время, как в раскинувшемся вокруг захваченной усадьбы лагере веселились воины, празднуя победу над Альвхеймаром, Харальд пировал вместе с ближней дружиной и знатными мужами в длинном доме. Однако, сам конунг в этот раз не злоупотреблял хмельным, а посреди ночи и вовсе покинул соратников, удалившись в отдельные покои, да велев в скорости привести к нему Хакона Хаконсона.
Хакон явился, не медля. Молодого транделагца распирала законная гордость за доблесть, проявленную в бою. Предки явно опрокинули не один рог в его честь, наблюдая, как ладно Хакон прокладывал врагу дорогу в Вальхаллу. Но более всего распирала хладирца их с Харальдом общая тайна. Род транделагских конунгов славился тем, что даже бочка с пивом не могла свалить с ног его представителей. Хакон выпил немало, но болтливым не сделался. Воистину, Харальд знал, кому поручить щекотливое дело.
Представ перед конунгом, Хакон Хаконсон поклонился:
- Ты звал меня, властелин?
- Да звал.
Кивнул конунг, указав юноше на сидение напротив.
- Ты сослужил мне хорошую службу, Хакон. Любой конунг желал бы иметь такого соратника, а потому я хочу, чтобы ты не просто разделил со мной триумф этой победы. Отныне ты будешь править Севером Норвегии, как до этого твой отец, все ярлы и лендрманы должны будут подчинятся тебе так, как подчинялись бы мне.
- Благодарю тебя, конунг, за великую честь, - Хакон даже не ждал подобной милости, а потому - не скрывал радости. - Есть ли еще что-нибудь, чем я могу быть полезен тебе, как могу доказать верность? Что скажешь - все сделаю.
Тут Хакон неожиданно помрачнел, припомнив кое-какие подробности:
- Сам я хотел спросить тебя про судьбу Согна. Атли мертв, но живы те, кто шел с ним на убийство моего отца . Пролитая кровь требует мести и я был бы плохим сыном, отказавшись слушать ее голос.
Харальд в задумчивости потеребил кончик грязного локона:
- В гибели твоего славного отца есть и часть моей вины - я отправил его в Согн с малой дружиной, нести мое слово ярлу Атли, но гауларская гордыня оказалась больше, нежели я мог предвидеть. Ты прав, родич, они должны заплатить за содеянное!
Конунг до хруста сжал кулак и ударил по колену.
- Завтра же ты возьмешь своих транделагцев, всех, кому дорог был конунг Хакон, сколько бы ни было их в моей рати и отправишься в Согн. Моим именем ты восстановишь порядок и приведешь непокорных под мою руку. Дарую тебе право судить любого в тех землях и назначать наказание по своему разумению.
Лицо Хакона расплылось в улыбке, но во взоре притаилась жестокость. Было ясно, что "усмотрение" нового посланника Харальда отольется Согну женскими слезами да мольбами о милости. Впрочем, молодой викинг не собирался повторять отцовских ошибок и ходить в поход с малой дружиной. Да и Харальд явно не имел в виду, что восстанавливать справедливость сын транделагского конунга будет без войска.
- Щедрость твоя не знает границ, конунг славный, - он еще раз поклонился, чествуя властелина Агдира а теперь - и Альвхеймара. - Что бы не пожелал - все для тебя сделаю, - он подчеркнул слово "все".
- Заботу следует проявить о вдовах и сиротах тех, кто подлостью гауларской погублен был...
Не договорил конунг - отворилась дверь, да заглянул хирдман раскрасневшийся:
- Государь, беда! - Воскликнул он. - Убийство совершено на пиру!
- Кто? - Коротко бросил Косматый, хищным взглядом впившись в принесшего худую весть. - И кого?
- Эйвинд, сын Кари из Фиордов, - тут же ответил мужчина, а после замялся: - Жертву его никто не узнать не смог... холоп чей-то боевой, видать. Может к утру признают, тогда и...
- Не важно это, - головой покачал владыка. - Кровь пролита. Что Эйвинд?
- Привели сюда злодея! Ждет воли твоей, великий конунг.
- Вот и пусть ждет, - Косматый рукой махнул. - Иди, я к вам выйду, когда время настанет.
Поклонился хирдман, и скрылся за дверью. Продолжил разговор прерванный конунг:
- Вот так дела творятся, Хакон: мои же люди, что псы грызутся! Какое бы ты убийце наказание определил?
- За смерть холопа большое виры не полагается, - задумался Хакон. - Однако же, то, что убил он под кровом твоим бросит тень на конунжье гостеприимство. Едва ли тому виной только хмель. Может, холоп тоже что непотребное учинил, вот и не снес обиды Эйвинд? Надо бы расспросить ослушника.
Хакон помнил, что Эйвинд - брат Альвира, на которого он был давеча зол и за вису, и за вину его некую в гибели старого Хакона. Но Эйвинд и отец его были доблестны в битве. Не хотелось терять таких воев из-за кого-то мертвого бонда.
- Хорошо, - милостиво Харальд кивнул. - Ну да подождет пока, не след нам разговора прерывать. Так же, велю я тебе вдову отца твоего взять в жены, не должна женщина без мужа оставаться.
Хакон вздрогнул. Харальд будто прочел его тайные мысли. Но даже в мечтаниях не думал он жениться на Эйсван, слишком велика была разница между правительницей Транделага и сыном рабыни. - Согласиться ли кюна? - спросил он.
По губам Харальда пробежала улыбка, словно говорившая "да, я знаю, что только того ты и желал":
- Посмеет ли кюна нарушить волю Харальда Хальвдансона? Это не просьба моя, но твой долг перед отцом - о жене его позаботиться.
- То верно, что древний закон велит младшему брату взять в жены вдову старшего, да оставить детей в роде родительском, - медленно кивнул Хакон, как бы забыв, что не признал отец его сыном при ярлах и бондах. – Ныне я – старший мужчина в транделагском роду. Но и кюна у нас с норовом. И прав у нее достаточно. Вспомни, что, когда твоя мать решила повесить Эйнара, чуть не поссорив тебя с союзными воями, ее поддержала дружина. Эйсван – такая же вдова конунга.
«И такая же мать наследника Транделага». Это не было сказано, но предполагалось. В глазах Хакона застыло ожидание.
- Когда ты вернешь на родину останки отца и принесешь головы виновных в его гибели, дружина поддержит тебя, - уверенно заявил конунг. - Запомни, Хакон, Транделаг важен для меня, для моей державы, и я хочу, чтобы там ты правил от моего имени - Ярл Хакон сын Хакона, герой сражений, в возрасте двадцати зим покрывший себя славой, сравнимой с самим Сигурдом.
- Я рад исполнить твою волю, - Хакон чуть замялся, - но с некоторых пор боюсь я недооценивать женское коварство. – Сразу две из них – мать, родившая меня на свет, и возлюбленная, ради которой нарушил я долг почтительного сына, играли мной, как ребенок игрушкой. Хотя, несомненно, любили меня. Был бы я благодарен, коли ты, конунг, изложил бы свое повеление на пергаменте, чтобы кюна прочла и поняла: ты за мною стоишь. Кто знает, как сильно любит она власть, столь внезапно свалившуюся в ее руки? А напуганная – станет сговорчивее.
- Коли уж убоялся баб, будет тебе все на рунах изложено, - чуть усмехнулся конунг. - Далее вот еще, Эйсван - сестра ярла Грютинга, так же погибшего в Согне, а значит теперь должны ей Оркдальские земли отойти по праву.
- Твоя правда, конунг.
- Жена Грютинга, слышал я, так и не понесла, а потому возвращай ее в отчий дом со всем имуществом, какое ей принадлежало. Но после, чтобы обиду не держала - найди ей мужа знатного, поскольку, помню я, что отец ее - человек не чуждый коварства.
- Может, есть у тебя кто на примете?
- Пусть то ярл Хроальд из Фьяллира будет, - после некоторых раздумий распорядился правитель. - Если, конечно, невеста по нраву ему придется.
Тут Хакон несколько с запозданием смекнул, что ныне можно славно свести старые счеты.
- Хроальд, несомненно, достойный муж, - вкрадчиво сказал он. – Но вот подумал я, что ждет тебя за стеной сын Кари-берсерка. И, коли выйдет он виновным, то, хоть и свершиться все по правде, а выйдет, что берсерк за свою помощь убыток семье получил. Так, может, предложим мы вдовицу в родню Кари… да в жены Альвиру. Муж он славный, полно уж кручиниться о дочери недостойного Атли.
- И то верно, - конунгу мысль эта по душе пришлась, поскольку с одной стороны Альвир - человек из ближайшего его окружения, да рода знатного, но с другой реальной власти не имеет, а потому с ним вдова Грютинга опасности представлять не будет. - Тогда велю я Альвиру тебя сопровождать в Согн и Хладир.
Хакон Хаконсон еще раз поклонился, скрывая улыбку. Знал он, что не забыл Альвир Сольвейг, крепко заноза любви в сердце сидела. Но, коли откажет он Харальду – снова в немилость впадет. Да не один – так, глядишь, и весь род свой поссорит с могучим властителем. А ежели не откажется – что ж. Пусть живет с немилой вдовой да впредь думает, что рифмовать в висах.
- Пойду, посмотрю, кого там Ягненок убил, - Харальд усмехнулся. - Ты, родич, здесь побудь, пока.
К двери подойдя, придал конунг лицу выражение суровое, да вышел суд вершить над Эйвиндом сыном Кари. Прошло времени порядочно, прежде чем вернулся он, да не один - следом Альвира привел (тот, несомненно, брата защищать в усадьбу пришел, сам не зная, что для него правитель приготовил).
Хакон вопросительно посмотрел на властителя, ожидая, что тот расскажет про суд и решенье свое.
- Убитым был Хольмстейн, сын Атли из Согна, - бросил ему конунг, зная интерес юноши к этому делу. - Эйвинд заплатит виру, а Альвир отправится с тобой.
Транделагец перевел взор с Харальда на Альвира, явно вспоминая «какого-то холопа», кем, по мнению свидетелей, был убитый. Вот, значит как… ну, что же, старший сын Кари выполнил за него часть работы.
- Как скажешь, славный конунг. Когда нам велишь выступать? И куда сперва путь держать: в Согн, иль в земли Оркдаля?
Поежился скальд от взгляда хаконова, но головы не опустил - коли на то воля конунга, так значит придеться им этот путь совместно преодолевать.
- Через Согн к Оркдалю - там дорога хорошая проложена, а в Хладире к вам Бард сын Брюнольва присоединиться, он морем этот путь проделает...
Дверь скрипнула, внутрь еще один воин заглянул, да что-то прошептал конунгу и исчез. Переменился в лице Харальд:
- Слишком велика гордыня у родичей твоих, Альвир, - сурово произнес он, заставив скальда вздрогнуть. - Квельдульв из Фирдира отказался идти ко мне на службу. Быть может, я слишком мягко к вам отношусь, что всякий бонд смеет мне перечить?!
- Может, висы Альвира заставят родню его взяться за ум? - в словах Хакона было участие и лишь ухо скальда распознало в сочувствии толику яда. Транделагец хорошо помнил висы Альвира и явно не собирался прощать бывшего друга.
- Великий конунг, не держи зла на Квельдульва, - тут же использовал слова хладирца сын Кари, решивший избежать неприятной поездки в Транделаг. - Он стар и не сможет тебе служить, а Грим всегда был домоседом - его рукам привычнее плуг, нежели меч. Но есть у Квельдульва старший сын - Торольв, который, я уверен, с радостью будет сражаться в твоем войске. Позволь, я сам отправлюсь в Фиорды и передам ему твою волю?
- Если и он откажется, я посчитаю это изменой, - предупредил юношу Харальд.
- Торольв охоч до славы и битв, - заверил правителя скальд. - Он не упустит случая поступить на службу к самому могущественному владыке Севера.
- Если этот род хочет доказать тебе свою верность, государь, - снова вмешался Хакон, то ужели Торольв откажется приехать туда, куда велишь ты? Пусть встретит нас в Транделаге, там и обсудим его службу с учетом склонностей. А после – все вместе вернемся. То лучше, чем откладывать свадьбу – родовичи невесты и осерчать могут.
- Вот Альвир ему это и передаст. И запомни, скальд - Хакон должен застать в Хладире и тебя, и Торольва, когда сам туда прибудет. А Хакон туда прибудет в скорости, так ведь? - Он посмотрел на воина.
- Именно так, - подтвердил молодой викинг.
- Иди, - правитель махнул рукой, и Альвир поспешил удалится, а Харальд немного тише, сказал хладирцу: - Если будешь в усадьбе раньше, чем эти двое, или же застанешь там лишь одного - можешь считать, что род Кари предал своего конунга.
- Клянусь, это будет последнее предательство в его жизни, - Хакон погладил нож, висящий у пояса.
- Эти фиордцы хорошие воины, но их гордыня чрезмерна.
Косматый вздохнул.
- Надеюсь, все же, до кровопролития не дойдет, но я уверен - у тебя рука не дрогнет.
- Не сомневайся. У меня нет жалости к врагам моего конунга.
- Потому и ценю я тебя выше других, - правитель сжал Хакона в объятиях. - Иди, родич - завтра поутру в путь отправишься, а вместо Альвира, пусть тебя скальд Тормунд сопровождает - будет кому потом воспеть, как ты Согн на колени поставишь.

Альвхеймарский Марш
Висы, естественно, написаны Скальдом

Внемли Браги пляски копий:
Звон клинков у врат усадьбы!
Вязы битв пришли в Альхеймар
Волю конунга исполнить.
Воин прозванный ягненком,
Эйвинд с Фьордов несравенный,
Род поклялся свой прославить
Рать Альвхеймара сломивши...

Славно сталь тогда звенела,
Сладок звон был девам битвы,
Много воинов достойных
Хеймдаль встретит на Бивресте!

Если на утро кто-то и поговаривал об убийстве - то лишь шепотом. По приказу Харальда, еще на пиру Эйвинду Ягненку устроили чествование, как герою прошедшей битвы, а Бард Брюнольвсон спел прославляющую его вису. Превозносили и других отважных воинов, но, казалось, фиордцу были оказаны наибольшие почести. И было от чего, ведь Ягненок, сам того не зная, убил единственного человека, знавшего о том, кто на самом деле запланировал резню в Согне, унесшую жизни великого конунга и двух могущественных ярлов. Хольмстейн был Харальду, словно кость в горле, и вот хмельной Эйвинд неловким движением вынул эту кость.. невзначай... мимоходом.
Уже утром лагерь покинул Альвир, спешащий исполнить волю Харальда и потребовать от названного брата службы конунгу, а вместе с ним уехал и Бард, ведь от Фиордов было сподручнее добираться до Халагаланда. Затем, во главе рати, состоящей из оркдальцев и трендов, покинул правителя молодой Хакон - он должен был пройти тем же путем, что и его отец совсем недавно. Пройти, и призвать к ответу ярла Гаулара - Халльстейна Атлиссона.
Сам Харальд покинул усадьбу погубленного недруга еще через день, унося в суме, притороченной к седлу, отделанный золотом и драгоценными камнями кубок из черепа Гандальва (один из бондов, спешивший явить покорность новому господину оказался искусным мастером-ювелиром). Именно этот кубок и считал Харальд главным своим трофеем, полученным в Альвхеймаре.

Копий лес привел к воротам,
Кровью вражьей окропивши
Жала броней, что на солнце
Жаром горнов гор пылали...
Кари сын, берсерк могучий
Как губитель великанов
Стену снес что ограждала
Псов альхеймарских усадьбу!

Силой Эйвинд не обижен,
Снес с плечей он веж немало,
Много пало вязов битвы,
Ныне слезы льют их вдовы.

Ярлы были назначены Харальдом из числа склонившихся перед ним знатных альвхеймарцев, а сам Альвхеймар был раскроен на три фюлька по числу оставленных наместников - Вальдрес, Хаддингъядаль и Ардаль. Называть же эти земли Альвхеймаром конунг запретил, более того - он хотел, чтобы сама память об этой земле стерлась, чтобы через десять, двадцать лет никто не вспомнил что когда-то три фюлька были одним целым.
"Ярлы будут соперничать друг с другом за каждый клочок земли, за каждую милость, которую я могу им оказать. Три части бывшего Альвхеймара станут друг другу чужими очень скоро". А значит, того, что Альвхеймар восстанет, можно будет уже не опасаться. И все же, правитель Агдира оставил подле наместников верных людей, должных следить за каждым их действием - доверять бывшим врагам он был не намерен.
Огромная армия, точно Йормунгард, тянулась по дорогам захваченного фюлька. Мерно ступали отряды из Фирдира и Фьяллира, из Южного Мера и Раумсдаля, из Северного Мера и Оркдаля, из Гаулардаля и Стринды, из Спарбюгвы, Скауна и Эйна, Трандхейма и Верадаля, Гудбрандсдалира и Хейдмерка, Вестфольда, Раумарики... и Агдира. Воинство, кажущееся бесконечным, воинство проделавшее с Харальдом путь через всю Норвегию, воинство, ни разу не терпевшее поражений, привыкшее к победам. Воинство, знающее, что сокрушит всякого, вставшего на пути, поскольку их конунгу предначертано править всей Норвегией.

В страхе со стены бежали
Вои конунга Гандальва!
В гневе был подобен Тору
Воин прозванный Ягненком,
В место где клинки гремели
Вперед всех бросался Эйвинд,
Бегство вороги спасались
Перед храбростью и силой.

В битве той почет и славу
Эйвинд прозванный Ягненком
Получил, теперь пирует
Подле конунга по праву.

Согн. Халльстейн и Хакон.
Совместно Тельтиар и ДЛ.

Гауларцы в тот день похвалялись своими подвигами у Ставанессвага, да количеством убитых трендов (за последнюю пару недель численность рати Хакона и Грютинга выросла в их рассказах до тысячи воинов, а потому каждый бонд хвастал, что погубил не меньше троих ворогов). Ярл Халльстейн лишь поощрял эти речи - его войско было готово сражаться, жаждало крови и не желало терпеть на своей земле никакого пришлого конунга, а потому весть о приближении очередного Хакона с дружиной, сын Атли Тощего воспринял без опаски.
- Хаконом больше, Хаконом меньше - еще один тренд в Валгалле лишним не будет, - рассмеялся он, собрав знатных людей со всего Согна, должных решить где встречать посланную Харальдом рать. Все понимали, что Косматый будет мстить за убитого тестя, но не ждали вражеской дружины так скоро - гауларцам казалось, что молодой конунг надолго завязнет в Альвхемаре, но по другому вышло.
- Говорят, с ним теперь большое войско, - опасливо произнес старый херсир.
- Пусть говорят, да не заговариваются, - процедил Халльстейн. - Нас тоже не мало, мы на родной земле! И уж коль скоро отец мой убил старого Медведя, то кому, как не мне - прикончить молодого?!
Спорить с ярлом, известным своей свирепостью, решались не многие даже из ближнего окружения Атлиссона, а потому скоро уже дружина гауларская, да собранные бонды людно и оружно выступили навстречу хладирцу. Халльстейн жаждал боя, однако даже его пыл поугас, когда увидал он приближающееся воинство с медвежьими и волчьими стягами - слишком уж много было врагов на сей раз, больше гораздо, чем когда старый Хакон пожаловал. Да и не говорить - сражаться пришли теперь тренды.
Хакон сам выехал навстречу врагу. Теперь, когда Харальд его обласкал и сделал правителем многих земель – почти конунгом, судя по почестям, сын рабыни утратил привычку держаться не в первых рядах, дабы глаз не мозолить. Более того, сейчас он вполне мог заставить любого, кто в шутку али всерьез помянул бы ему незаконность рождения, вдоволь наесться земли. Вновь приобретенная уверенность проявилась и в развороте плеч, и во взгляде, которым он одарил Халльстейна. То не был взор сына, потерявшего разум от горя – скорее, взгляд купца, рассматривающего новый товар. А все от того, что за спиною у Хакона вился стяг с головой волка, и победы Харальда покрывали его людей дополнительным слоем брони. С новой манерой держаться молодой викинг стал очень похож на покойного отца, даром, что волосы и глаза его были темнее, выдавая примесь южной крови.
- Не желаю тебе здравия, ярл Согна, ибо не для заздравных речей пришел я сюда, но для того, чтобы спросить с вас за деяния лиходейские. Да волю Харальда передать.
- Говорили уже отцу твоему, - проскрежетал Халльстейн, желая хотя бы видимость уверенности на глазах войска своего сохранить. - Что коли желает Харальд волю свою говорить людям Согна - пусть сам приезжает!
- То, что сказали вы отцу моему, он смог передать только Вотану, - сверкнул глазами Хакон. – Убив его, вы не только показали себя вероломными отродьями Локи, не ведающими гостеприимства, но и плюнули в лицо Харальду, не ответив на его щедрое предложение. Что же, Косматый взял в свои руки Альвхеймар и без ваших мечей. Вы все так же хотите, чтобы он лично поступил так же и с Согном?
- Щедрость Косматого - в цепи нас заковать и отнять отцовские земли, как в Мере произошло?!
- Харальд предлагал вам союз и добычу богатую. Ежели вы желаете себе судьбы конунгов Мера, что в гордыне своей протянули руку Гандальву, и не Харальду - в том воля ваша. А тех, кто убивает послов, в Норвегии издавна карали позорною смертью.
- Харальд одной рукой дает, а другой отбирает, - покачал головой Халльстейн. - Он не союзников видел в Согне, а слуг!
- Согн хотел есть с двух мисок, - презрительно скривил губы Хакон. - Ты здесь говоришь слова гордости, а брат твой столовался у Харальда, тому много свидетелей. Да и кому говорить о чести. Атли - быть может, но не тебе. Или память людей слишком коротка, а глаза близоруки и не видят они клейма женоубийцы у тебя на челе? – транделагец махнул рукой, не давая побагровевшему от гнева врагу достойно ответить. – Все же, устал я спорить с тобой понапрасну. Отец мой был одарен мастерством сказывать речи, да так, что порой скальды были хуже его в состязаниях. Но вы не желали слушать слова. Что ж, ныне слушайте звуки оружия! – Хакон выпрямился в седле, став несколько выше. – Конунг, победивший могучих врагов, господин Агдира и Мера, хозяин Фьордов и владыка Альвхеймара говорит, что земля Согна была во владении Хальвдана Черного, и не род Атли здесь конунги. Довольно пользовались вы милостью, которой не заслужили. Ныне велит вам Харальд признать его власть да уплатить виру за погубленных транделагцев. А, ежели и ныне гордыня ваша над умом победу одержит, Харальд сочтет вас врагами и возьмет добро свое силой. Здесь видите вы лишь малую часть тех, кто пошел за Харальдом, - он обвел рукой суровых бородатых мужчин, явно не бывших бондами, - но и их хватит против вашей дружины.
И добавил уже другим тоном:
– Поверь, ярл, я более всех хочу, чтобы ты отказался признать власть Харальда. Ибо велел конунг взять виру с вас серебром, а я, как почтительный сын, очень хочу выпить крови предателей.
В последних словах Хакон Хаконсон был поразительно искренен, и сопровождавшая их ухмылочка многих проняла до дрожи в коленях.

Судьба Горностая. Наумдаль. Лето 873 года.

Херлауг конунг всмотрелся вдаль, на запад, где уже клубилась по дороге пыль, поднимаемая многотысячным войском, вторгнувшимся в его земли. Бонды и карлы из приграничных селений сами выходили навстречу вражеской рати, кланялись Косматому до земли и просили стать его людьми, но мог ли Херлауг обвинять их за это? Желал, очень желал конунг назвать предателями всех, по доброй воле пошедших под руку Харальду, но не мог. Ведь то не воины были, способные свободу свою и честь с оружием в руках отстоять, а люди подневольные, люди, которых он, конунг, клялся защищать. Защитил он их? Нет, лишь погубил многих в войне, года назад им начатой - друзей своих погубил, соратников отца на гибель послал. Казалось Херлаугу, что собственными руками он мощь военную Наумдаля сломал, когда против Харальда пошел, и теперь час пришел за ошибку эту платить, властью платить, землями, кровью своей и, быть может, самой жизнью.
С вершины кургана смотрел Херлауг конунг, как приближается к нему воинство вражеское, можно уже было знамена различить, над дружинами поднятые - Медведя, Козла, Коршуна, а впереди всех - Волка. Что мог противопоставить такой силе сейчас конунг Наумдаля? Едва ли две сотни дружинников смог бы он собрать теперь, когда потрепали его в Хрингарики и Вестфольде, а этого слишком мало было, коли уж могущественные правители - Неккви и Гандальв - поражение потерпели.
Херлауг конунг смотрел на врага с вершины кургана. Того самого кургана, который он с братом строил в течении десяти лет, величайшего кургана во всей Норвегии. Ведь обещала же провидица, что когда будет курган этот достроен - станет непобедим Наумдаль, но не сбылось пророчество это - судьба Харальда сильнее была, раздавил Волк Горностая, вонзил клыки в горло самое. Уходило время, последние мгновения оставалось править Херлаугу землею предков своих - приближался Косматый, уже подчинилась ему половина фюлька, лишь немногие верные с законным конунгом остались, до конца готовые стоять, до самой смерти.
Вскинул голову гордо Херлауг, да с кургана направился к людям своим. Медлено спускался он, каждый шаг болью отзывался в сердце правителя, но не опускал взгляда наумдалец, смотрел на воинов, что у подножия распоряжений его ожидали, да только не знал, что повелеть им конунг, слова на языке замерзали. Последний приказ остался, на другие не будет уже времени.
- Прав ты был, брат, - прошептал он Хроллаугу, к нему подошедшему. Младший конунг кивнул лишь, ни слово не произнося, да в глазах его решительность застыла - готов был, если потребуется, первым меч обнажить. Вот только не хотел напрасно людей терять Херлауг. - Во всем прав, губительна для нас эта война стала.
- Слава конунгу! - Внезапно воскликнул молодой воин, впереди других стоящий, и небольшая рать наумдальская вторила ему криком дружным.
Все они, собравшиеся здесь, готовы были умереть за него, вот только сам Херлауг понимал, что гибель эта бессмысленна будет.
- Воины! - Вскинул он руки. - Вы сражались за меня в Хрингарики и Вестфольде, вы покрыли славой свои имена! Вы - гордость Наумдаля, самые верные сыны своей родины!
Зашумели оружием хирдманы, стали в щиты бить рукоятями мечей и древками секир, требовать битвы стали.
- Но теперь я призываю вас сложить оружие! - Через силу выдохнул правитель. - Многие тысячи врагов идут по нашей земле, и нам не под силу остановить их! Мы уже лишились нашей свободы, но зачем лишаться жизней на потеху агдирскому щенку?! Я приказываю вам склонить головы перед Харальдом Косматым!
Замолчали воины, десятки взглядов удивленных уставились на конунга.
- Сдайтесь сейчас ради будущего! То не трусость будет, ибо пока живы те, кто готовы умереть за свободу - будет жива надежда на возрождение Наумдаля! Пусть через двадцать лет, пусть через полвека, но вы вернете себе то, что сегодня отнимет Косматый! Вернете, и заставите его кровью заплатить за то, что он превратил в рабов свободных людей!
Херлауг перевел дух, глядя на своих людей - никто не посмел сейчас спорить с ним.
- Решайте - сейчас умереть, или остаться жить ради мести! Сами решайте, ибо я более не конунг вам!
Сбросил плащ правитель, да шагом быстрым под курган спустился, туда, где отец его погребен был. С грохотом плита каменная рухнула, вход закрывая - остался правитель Наумдаля замурован внутри.
Вскоре уже, у этого самого кургана, Хроллауг конунг и с ним воины все присягнули на верность Харальду, а за то Косматый оставил Хроллауга править фюльком как ярла, а людям его притеснений не чинил. Малой кровью откупился Наумдаль, став частью необъятных владений агдирского правителя.
Харальд же, дав отдых войску, дальше двинулся - в Хрингарики.

Согн. Халльстейн и Хакон, продолжение.
Мы с Тельтиаром.

Халльстейн со злостью смотрел на предводителя вражеского войска. За такие слова принято было кровью брать с обидчика, и ярл явно не хотел сейчас идти наперекор традициям.
- Неужели, думаешь ты, Согн и Гаулар добровольно позволят на себя ярмо надеть? Не бывать тому!
Обернулся к дружине свой Халльстейн, замер, будто Мьельниром пораженный - опускались знамена, да потупили взгляды бывалые воины, не хотели сражаться с врагом, настолько в числе их превосходящим.
Хакон зло улыбнулся:
- Видишь, ярл: люди твои мудрее тебя и понимают: ярмо на шее все ж лучше, чем шея без головы. Тем более, что вы сами отвергли дружбу Харальда. С врагами Агдирец не церемониться: ты еще благодарен быть должен, что он явил милость сыну убийцы своего тестя.
- Твоя взяла, - процедил, видя, что дело его проиграно, Атлиссон. - Назначай виру, выплатим.
- О том не сговариваются в поле, - ответил на то транделагец. – Явись вечером в мой лагерь с доверенными воями… и останки отца моего привези. Люди сказывали, что не дал ты славному конунгу из Хладира погребения, достойного великого война и не снарядил в путь боевой драккар. Коли то правда, и отказал ты отцу моему в посмертных почестях – вира твоя возрастет, ярл Халььстейн.
Проскрипел зубами Халльстейн, да не мог он спорить, не имея за спиной войска верного. Потому поворотил коня и скрылся за спинами дружинников, взгляды недобрые на себе чувствуя. После же отрядил четверых воинов к берегу Ставанессвага, чтобы там останки Хакона они нашли. Мужи эти под вечер вернулись, в ящике деревянном привезя кости обгоревшие и череп раздробленный. С ящиком этим и явился Халльстейн к Хакону в лагерь.
Посмотрел сын на останки отца – и горло на миг сдавила рука горя. Слишком мечтал Хакон получить одобренье отца и стоять по его правую руку, как наследник и доверенный человек. Но то, о чем молодой викинг еще зиму назад видел лишь сны, дал ему другой конунг, и теперь Хакон Хаконсон решил твердо чтить только его интересы. А отец уж пирует в Вальхалле, здесь только кости, а не он сам.
- Вижу, правду сказали люди, - тяжело уронил он, сверля ярла недобрым взглядом. Глаза Хакона, и без того вовсе мне небесно лазурные, сейчас совсем потемнели от гнева. – Что ж… в этом случае конунг Харальд повелел доставить останки тестя в Хладир, к его вдове. И ты, ярл Халльстейн, сам объяснишь властительнице Транделага, почему она стала вдовою так рано и почему муж ее не получил должных почестей.
- Мне в Хладир ехать? - Голос ярла дрогнул.
Транделагец кивнул, скрывая под личиной праведной ярости внезапно нахлынувшее злорадство. Еще день назад этот ярл ходил распушив хвост… а сейчас дрожит, как побитая шавка.
Не было у Халльстейна выбора, потому согласился он везти кости Хакона (хотя, может то и не Хакон вовсе был, а люди посланные чужие чьи-то кости собрали) в Транделаг.
А Хакон и не думал уняться, напротив, подливал масла в огонь, при этом – следя, чтобы ярл медленно закипал, но не взорвался. Ему не нужен был поединок, нет, молодой викинг решил снова испробовать власть речей, так хорошо сработавшую с Асгейром. И запугать ярла Хальстейна до полусмерти при том, вроде бы, и не угрожая.
- Даже богам приходилось держать ответ за содеянное, - сказал Хакон. – Вон Локи, к примеру, связали кишками собственного сына и повесили для вечной пытки после убийства светлого Бальдра, даром что бог и друг Тора-воителя. А Харальд лишь просит тебя утешить вдову.
О том, что вдова, вероятней всего, будет отнюдь не рада подобному утешению, Хакон молчал, но то было ясно, как день.
- Я выполню волю Харальда, - ярл хотел придать голосу твердости, но не вышло.
- Вот и славно, - улыбнулся ему Хакон. – Харальд любит, когда приказы его выполняются быстро, так что советую выехать на восходе. А я тем временем посмотрю, чем богат Согн да определю размер виры. Не хочу разорять земли Харальда, но и взять мало серебра за жизнь честь не позволит. Так что я тут задержусь.
Ярл лишь скрипнул зубами, с ненавистью глядя на ненавистного полукровку. Но все же кивнул. А что ему оставалось?

Альвхеймар. Эгиль и Хаки Гандальвсон.
Совместно Ви-Зет и ДЛ

Когда пересеклись две дороги и слились в одну, то никто не замедлил шага. Эгиль мог говорить на ходу, да и любому, немного привыкшему к странствиям, это было легко.
Хотя и говорить было сложно - дела человеческие вожака не слишком волновали, а то, что творилось в лесной жизни, словами людей пересказать было непросто. Даже тому, кто блистал красноречием... а этим вожак стаи не отличался.
Лишь о том, что было именно с ним, о том, как он завершал свою месть, Эгиль с удовольствием рассказал.
Они шли вперед, сквозь леса, в том направлении, которое определил рассудок Хаки и чутье Эгиля. Вожак передал запах Асгейра своим братьям, и постоянно то один, то другой скрывались в лесу, пытаясь напасть на след.
И в конце концов один вернулся с радостным блеском в глазах.
Эгиль опустился на колени, обняв мохнатую шею, и ласково взъерошил шерсть.
- Молодец. Молодец, нашел его... Не так уж далеко наш враг, Хаки. Если поторопимся - то нагоним.
У Хаки было достаточно времени для того, чтобы обдумать дальнейшее. Привычная трусость скреблась в уголочке души и малодушно скулила, прося не делать глупостей. Даже повод хороший нашла коли ярла загрызут волки, то он попадет прямиком в Хель. И Гандальв, руками Асгейра отправленный в царство дочери Локи, сможет сводить с ним там счеты до самого Рагнарека. Но Хаки, "при жизни" прозванный воями отца "Малодушным" на сей раз смог одолеть столь презираемую викингами осмотрительность.
- Я его вызову, - сказал он Эгилю. - Твой отец умер с мечом в руке, а вот моему Асгейр задолжал честный бой. Но, если он убьет меня - вы знаете, что делать, - Хаки скользнул взглядом по волкам. Серые братья Эгиля ощетинились и скалили зубы, чуя отношение вожака к преследуемой ими дичи.
Слегка помедлил вожак, обдумывая сказанное. Потом медленно кивнул.
- Хорошо. Но похорон ему все равно не достанется; не заслужила эта тварь… Пойдем тогда. Нам надо спешить.
Теперь впереди шел тот волк, что напал на след Асгейра; Эгиль приказал ему провести стаю к добыче. Сам вожак шел чуть позади, вместе с Хаки, и улыбался, ускоряя шаг.
И глядя только на эту улыбку – мало бы кто поверил, что идет человек. Так улыбаются только хищники, преследуя жертву – давно намеченную, долгожданную.
Хаки проверил, хорошо ли выходит из ножен его меч. То не была дорогая игрушка, украшенная самоцветами, которую некогда дал сыну Гандальв, отправляя в поход до Сарасберга. Поход, закончившийся поединком с Харальдом и его, Хаки «смертью» в дар Одину. Тот меч сейчас, вероятно, лежал где-нибудь в закромах, для торжественных случаев: сражаться им было жаль, да и качества его боевые значительно уступали радости, приносимой глазу лишь любованием. Самое то чтобы пускать в глаза пыль иноземным посланникам.
Сегодняшний меч Хаки позаимствовал по дороге, когда, расставшись с Эгилем, искал, где бы остановиться. Предыдущему владельцу оружия не повезло: сын Гандальва нашел его мертвое тело. Хаки надеялся, что он6 все же будет удачливее. Ведь правда сегодня на их с Эгилем стороне: они шли за Асгейром, чтобы сдержать сразу три клятвы. Оба викинга потеряли отцов по вине злокозненного ярла, но клятва, данная Эльдис заглушала даже долг пролитой крови. Ран на лице девы уже было достаточно для того, чтобы предать ярла смерти.
Связь, возникшая между двумя викингами после спасения Хаки заметно окрепла, стоило им опять оказаться так близко. И именно потому сын погибшего конунга улавливал настроение стаи. Пусть смутно, но для того, чтобы понять: враг уже близко, было достаточно и такого.

Альвхеймар. Поединок Асгейра и Хаки.
Совместно ДЛ и Тельтиар.

Лес начинал редеть, а это означало, что граница с Теламерком уже близка - когда-то Гандальв отобрал замечательные охотничьи угодья у Хроальда Понурого, оставив ему лишь самый клочок этих земель. Правитель Теламерка, как всегда, стерпел оскорбление, да и как он мог тогда оспорить притязания самого могущественного из северных владык? Теперь же, Асгейр спешил как можно скорее оказаться в овладениях Хроальда, ведь, быть может, так его наконец прекратят преследовать мертвецы! Порой, ярлу казалось, что Гандальв следит за ним в образе серого альвхеймарского волка, что не отстает ни на шаг и вот-вот прыгнет на спину да зубами в шею вопьется! В такие мгновения на бег срывался Асгейр, спотыкался о корни, падал, вставал и дальше бежал.
Ночами ему тоже покоя не было - конунг убитый снился, приходил из темноты, держа в руках голову отсеченную и смотрел осуждающим взглядом... и немело от взгляда этого тело ярлово, кровь в жилах льдом оборачивалась. А затем просыпался он, крик утробный из глотки исторгая, на весь лес слышный.
Потому и спешил ярл - не живых боялся, но повелителя погубленного.
Волки выскользнули из подлеска, как серые тени. И ярл между двумя ударами сердца понял: конец. Вспомнился живо наместник Гандальва, вот так же загрызенный рядом с усадьбой… и другие, с кем его связывала многолетняя дружба и пролитая когда-то кровь. На секунду Асгейр даже почувствовал облегчение: может, в холоде Хель он найдет спасение от выжигавшего грудь пламени стыда и вины. Но после опамятовался, пальцы сжали секиру. Слишком уж он, викинг, боялся такого посмертия, боялся встать в Рагнарек не с дружиною Одина, а с изгоями, не павшими в битвах, сжимая оружие.
Дрожащая рука стиснула рукоять меча - волков слишком много, и с оружием не отбиться, но, по крайней мере можно было, прежде чем клыки на горле сомкнуться, хоть одного серого убийцу зарубить. Все, не такой позор, как покорно на смерть идти! Только, вряд ли, сочтет Хозяин Копья эту схватку со зверьем достойной, чтобы ворота в Золотые Залы для ярла открыть, особенно если вспомнить, как хулил Одноглазого Асгейр в былые дни.
Тут дрогнули лапы у елей, пропуская на поляну двоих людей. Но, если они из них еще мог быть мужем из плоти и крови, хоть и было в том некоторое сомнение, то второй явно был выходцем. Хель, видимо, тоже не чужда была некая милость… или, быть может, унаследовала она коварство отца? Но, как бы то ни было, навстречу Асгейру шагнул не Гандальв, которого он видел в кошмарах, а Хаки. Презренный малодушный трус, давно гниющий в земле, ибо не заслужил он огненного погребения. Может быть, Хель так шутила. Выходец шагнул вперед, достав меч. Других объяснений не требовалось.
- Я другого мертвяка по свою душу ждал, - процедил Асгейр зло, но заметно было, как краска от лица его отхлынула. Оружие в руке ярла слегка подрагивало в такт его прерывистому дыханию. Не хотелось ему от клыков и когтей погибать, но еще меньше - от руки труса из Хельхейма выползшего. Не хотелось, но иного пути не было уже.
- Там встретитесь, - процедил Хаки сквозь зубы, пытаясь унять внезапно накатившую ненависть. Он не берсерк, чтобы сражаться под влиянием всепоглощающей ярости, но… как же трудно смотреть в глаза убийце отца, на его свалявшиеся космы и лицо, на котором отражались звериные устремления, и оставаться тем, кем он считал себя всю жизнь: просвещенным мужем, забывшем о дикости прошлого. Он замахнулся мечем. Асгейр, хоть и был он не в себе, и, похоже, даже не счел противника своего человеком из плоти и крови, легко отвел от себя лезвие. Сталь стукнула о сталь.
- Ты все так же плохо сражаешься, Хаки, - прошипел ярл. Несколько волков подались вперед, но были остановлены знаком Эгиля. Это привлекло к нему вниманье Асгейра.
- А, и это отродье здесь, - мечи снова звякнули, высекая искры. Асгейр был уставшим, голодным и рассудок его пошатнулся, только это и оставляло Хаки шансы на победу. - Говорил я Барвайгу, чтобы не отпускал мальчишку! И чем он Красному за его доброту отплатил? Зверьем затравил ярла!
Убийца конунга, отражая удары противника отступал, стараясь не подпускать ожившего мертвеца близко. Когда он отошел слишком далеко, волки угрожающе зарычали, и ярлу пришлось сместиться вправо, двигаясь по кругу.
- А чем ты сам отплатил своему благодетелю? – вопросил Хаки. Ему было трудно сдерживать удары Асгейра: даже в сегодняшнем состоянии, он был прекрасным бойцом. О сыне Гандальва такого не говорили никогда.

Фьорды. Усадьба Кведульва. Ульв, Бард и Альвир-скальд
(в роли поэтически одарённых гостей - Тельтиар)

В один из погожих дней в начале лета Ульв обходил подворье, когда на северной дороге показался трэль, что водил пастись скот на дальний склон. Он, отдышавшись после долгого бега, сбивчиво рассказал о том, что на дороге показалась большая дружина – люди конные, при оружии и со знамёнами. Знамёна парень разглядел плоховато, заметил лишь какого-то морского зверя на синем поле.
- То халагаландцы, - смекнул Кведульв, - они не враги нам, мы служим теперь одному правителю. Но на всякий случай лучше нам быть настороже. Скажи людям.
Через некоторое время вышел Ночной Волк с пятёркой викингов за ворота, навстречу гостям.
По дороге большой отряд ехал - не меньше полусотни воинов конных, да за ними несколько повозок с волами запряженными (не иначе, как добычу военную везли). Впереди, стяг подняв, знаменоносец, а подле него в дорогом плаще и сам лендрман Бард - ростом и статью сын Брюнольва выделялся среди своих людей.
Ульв издали признал дальнего родича и руку в приветственном жесте поднял. Воины, заметив жест Кведульва, приободрились: знать, не будет сегодня драки.
- Здрав будь Квельдульв, - поближе подъехав, сказал халагаландец. - Принимай гостей.
- Да согреет тебя огонь моего очага, Бард Брюнольвссон! Сейчас мои люди распахнут ворота пошире, и я приму тебя, как подобает встречать самого желанного из гостей! - Ульв подал знак, и створки ворот со скрипом стали раскрываться, - Какой добрый случай привёл тебя сюда?
Лендрман спешился, встав рядом с хозяином усадьбы, а коня передал одному из людей дружинников. Не смотря на то, что Бард был выше многих людей, он едва достигал до плеча Квельдульву - не зря же ходила о нем слава, как о потомке троллей.
- Надобно мне морем владений своих достичь, родич, - признался Бард. - А поскольку корабли мои нынче под охраной Кари из Бердлы, то решил я - то повод хороший обоих вас навестить.
- И верное решение принял ты, - рассмеялся Ульв, сжимая халагаландца в медвежьих объятиях, - Что в моей усадьбе, что у старика Кари ждёт тебя и твоих людей знатная попойка! Только в обмен придётся тебе поведать мне о своих подвигах в альвхеймарской битве, о которой слышал я лишь краем уха. Но то потом, а сейчас позволь мне проводить тебя в свой скромный дом.
Ульв махнул рукой, приглашая родственника следовать за собой.
- Погоди-ка, - Брюнольвсон обернулся и прокричал: - Эй, Альвир, выезжай к нам!
Из-за спин халагаландцев действительно показался младший сын Кари, так же спешившийся, подъехав к родичам.
- Приветствую тебя, Квельдульв, - произнес он негромко.
Ульв всплеснул руками:
- Воистину боги благоволят мне - заполучил я на свой пир не одного скальда, а сразу двоих! Здрав будь, Альвир! Уж сколько зим тебя не видел, да только слышал такое, что в пору мне челом бить тебе... только не стану я ломать шапку перед молокососом, что пелёнки пачкал у меня на глазах! - Альвира обнял Ульв осторожнее, чтобы не потревожить его рану.
- Ничего, переживу как-нибудь, - рассмеялся в ответ Хнува. - Чай не конунг, чтобы особого почтения требовать.
Когда прошли во двор родичи, Альвир так сказал:
- Так вышло, Ульв, что сильно осерчал на тебя конунг.
Кведульв нахмурился:
- Я покорился воле Харальда и признал его власть над собой. Чего же ещё надобно ему?!
- Он хотел не только дани, но и службы, - отвечал на то скальд. - Я видел, как зол он был, когда принесли ему весть о твоем и Грима отказе.
Понизил голос Ульв, чтобы не слышал его никто, кроме скальда:
- Грим домосед, и битвы не привлекают его, а я слишком стар, чтобы служить в дружине. И... пойми меня, Альвир, не думаю я, что сможем мы принести конунгу большую пользу, - и совсем тихо добавил, - как и он нам.
- Он не простит, не простил бы и тогда, не случись меня рядом, - так же шепотом пояснил Альвир. - Те, кто спорят с Харальдом - не живут долго.
Немного подумал Ульв, затем заговорил по-прежнему тихо:
- У меня такое предчувствие, что нам с сыном не будет счастья от этого конунга, и я не поеду к нему. Но когда Торольв этим летом вернется домой, его нетрудно будет уговорить явиться к конунгу, а также пойти к нему на службу. Скажи конунгу, что я ему друг и что все, кто прислушивается к моим словам, будут держаться дружбы с ним. Я буду управлять и распоряжаться здесь по его поручению, как раньше при прежнем конунге, если Харальду угодно, чтобы это было так. Позже видно будет, как мы поладим с конунгом... Скажи также, что Торольв с людьми приедет к нему сразу, как вернётся из похода.
Кивнул на то скальд, обрадовавшись, что внял словам его старый Ульв.
- Уверен я, что такой воин, как Торольв, в большом почете будет у Харальда конунга, поскольку правитель ценит доблесть и не скупится на награды. Те, кто верно ему служат, ни в чем не ведают нужды - я сам свидетель щедрости его.
Кивнул и Кведульв:
- Теперь же давай в стороне оставим заботы и хорошо отпразднуем нашу встречу. Уже давно я не брал секиры в руки для дела, но с великой радостью послушаю рассказ славных скальдов о знатной сече!
- Добрая мысль, - Бард улыбнулся. - Много я с собой привез из Альвхеймара богатств, так что вели всем своим людям на пиру быть - подарки получат.

Хрингарики. Возвращение в родные палестины

(конечно же, с Тельтиаром)

Миновало войско Харальда границу Хрингарики, и Гутхорм Белая Прядь украдкой вздохнул, обозревая родные места. Совсем недалеко отсюда была та самая поляна, где погиб Сигурд Олень, а они с Рагхильдой попали в плен к Хаки-берсерку. Как же давно всё это было! От воспоминаний его отвлек тихий голос одного из берсерков:
- Ярл, посмотри, нас встречают.
Гутхорм приподнялся на стременах и обнаружил, что прямо навстречу войску движется толпа бондов. Все как один не вооружённые и одеты празднично, а впереди всех шествует кто-то смутно знакомый.
- Стоять! - скомандовал Гутхорм зычно, подняв десницу.
Воины привычно замерли, но ярл не опускал длани, и лучники приготовились к стрельбе. Этот знак был выработан давно, и теперь стрелы незаметно легли на тетивы. ну а вскинуть лук и дать залп - дело мгновенное.
- Харальд, ты спросил бы, чего хотят, - тихо проговорил Белая Прядь, лишь слегка повернув голову к племяннику.
- Посмотрим сейчас, - юноша улыбнулся, на шествие это глядя. Что-то подсказывало ему, что то не враги, да только помнил Харальд и то, что без боя почти сдалась Хрингарики наумдальским братьям, пока был он в дальнем походе - а то иначе как изменой назвать нельзя было. - Укси, спроси, чего им надобно.
Телохранитель могучий вперед выехал, да голосом зычным прокричал:
- Властитель Агдира, Транделага и Мера, Гудбрандсдалира и Альвхеймара, Харальд сын Хальвдана внук Гудреда спрашивает, с чем явились вы?!
При упоминании Альвхеймара на лице конунга злость появилась на мгновение.
- Слава великому конунгу! - заорал в ответ хитроумный Хринг, всегда умевший найти дорогу между самых сложных обстоятельств.
- Слава!!! - откликнулись бонды.
Харальду приятно было то слушать, но за последний год войн непрерывных уже привык он к лести подобной, а потому вновь подозвал к себе Укси.
- Иди к ним, да скажи чтобы предводители их вперед вышли - с ними говорить буду.
Сам Харальд, в окружении телохранителей так же вперед подался, покуда верный воин приказание его исполнял.
Хринг не стал дожидаться приказа и сам пошёл к конунгу, всем своим видом изображая радость от лицезрения его величия.
- Слава тебе, освободитель Хрингарики! - крикнул он, подойдя ближе и низко поклонился Харальду.
Глаза Гутхорма, тем временем, медленно, но верно превращались в два кусочка льда. Он вспомнил этого человека и его изворотливость во время битвы с Гримкилем. Ох, не понраву этот Хринг был ярлу, но пока Белая Прядь хранил молчание
- Расскажи мне, как дела обстоят в фюльке этом и по какому праву ты говоришь от лица свободных людей? - Велел Харальд. Улыбка на его губах казалась приветливой. Пока.

- Свободные бонды избрали меня, чтобы держать перед тобой ответ, ибо знают и уважают, - ответствовал Хринг, не сморгнув. Большая часть бондов имела перед ним те или иные долги и просто не посмела возразить. - А что до дел фьюлка, то мы уже вернули почти всё разграбленное завоевателями, земля вспахана, и скоро ты получишь достойный урожай, о конунг! Ты видишь, мы остались верны тебе и радостно вверяем свои жизни и земли твоей воле!

- Отрадно мне видеть, что на родине матери моей люди остались верны мне.
Конунг сказал эти слова нарочито медленно.
- Прими же наши дары! - воскликнул Хринг нарочито громко, и в толпе бондов возникло некоторое шевеление.
В скоре, появилась телега, запряжённая чалой лошадью и гружённая разной одеждой, украшениями и оружием.
"Последнее выскребли", - отметил Гутхорм, оценив количество и разнообразие подарков
- Принимаю, - благодушно ответил Харальд, осмотрев подношения. В Альвхеймаре большим откупались пришедшие под его руку, и в Наумдале так же щедрее дары покорившихся бондов были, однако то враги, а здесь - люди, деду его служившие и дяде, и немало тягот вынесшие за годы войны и разорения. - Пусть люди знают, что я с радостью принимаю их службу и беру под свою защиту Хрингарики, как то было раньше.
- Позволь же, конунг, зазвать тебя и твоих людей на пир!
Прищурился правитель - помнил он уже, чем одно приглашение такое завершилось, но и подозрительность выказывать не должно было на людях конунгу - за трусость расценить могли, за неуважение. А потому, подумав для порядка, кивнул юноша, движением резким откинув пряди спутанные с лица, так чтобы мог увидеть во взгляде его бонд предупреждение молчаливое.
- Иди теперь, Хринг - вечером же жди нас в усадьбе своей.
- Турсово семя, - прошептал Гутхорм, когда Хринг удалился. - Змея подвалунная!
- Подарки его дружине раздай, - согласился Харальд, на дядю взгляд переведя. - Вели людям, когда в дом его прибудем, лишнего не пить и в еде быть разборчивыми. Да кольчуги пусть под рубахи оденут, нет у меня доверия к Хрингу этому, но и обвинять его пока не за что.
- Ни за что значит, - ярл наклонил голову. - Эх, племянник, было бы время. так я бы крепко его поспрашивал бы, где это его Йотуны носили, когда я Гримкилю горло тут рвал?
- После, дядя. Сейчас важно, что Хрингарики в наших руках, и путь к Вестфольду свободен.
- Вот и я о том же, - тяжело вздохнул Гутхорм. - Ладно, ехать надо!
Харальд несильно ударил коня пятками.
- Уже скоро в Сарасберге будем, дядя. Почти два года прошло, два года...
Гутхорм молча направил лошадь за конунгом.

Альвхеймар. Продолжение поединка.
ДЛ и Тельтиар в ролях Хаки и Асгейра.

Яростный удар обрушил на конунжича ожившего Асгейр, так что едва сумел блокировать его Хаки, отступить под таким натиском вынужденный.
- Ты! Ты виной всем поражениям нашим! - Выплеснул злобу на него ярл. - Подменыш Локи!
Да и не просто брань то была - пусть и омрачен был рассудок Асгейра страхом и видениями, но не оскудел полностью - а потому уязвить хотел сына гандальвова воин.
- Я виноват в том, что ты стал предателем? – язвительно ответил на то Хаки. Он заметил, что ярость лишает замах ярла точности, хоть и умножает силу удара. Сам сын гандальва давно привык к насмешкам, и они не язвили его так же больно, как стрелы – тело, не скрытое под кольчугой. А вот всеобщий любимец Асгейр не привык к поношениям. Хаки решил это использовать.
- Это все воржба!
Рык звериный вырвался из горла ярлова, да вновь удар жестокий нанес он, желая рассечь от плеча до пояса Гандальвсона.
Хаки ловко увернулся: сказывались привычки человека лесного, охотника. Замах ярла пропал даром, а самого его развернула. Противник чуть не достал его лезвием, но все же Гандальв не зря столько лет кормил первого среди своих воинов: Асгейр умудрился отпрыгнуть, заработав только царапину.
- Нет. Ты просто подлец,- отозвался Хаки. – Скажи, что же пообещали тебе за измену?
- Жизнь, - скрипнул зубами убийца конунга, взглядом мимолетным удостоив рану пустяковую. - И ты ее не отнимешь, Хаки Малодушный.
Несколько мгновений они друг напротив друга стояли, ожидая, кто первым выпад сделает, словно крепость воли испытывая - да только не выдержал Асгейр, вперед шагнул, руку с мечом выбросив, прямо в сердце нацелившись врагу.
Хаки поднырнул под оружие, оказавшись неожиданно близко от ярла. Он понимал, что ярл значительно массивнее, и переводить поединок окружный в рукопашную схватку – не в его интересах. Но правая рука, держащая меч, уже начала потихоньку неметь от ударов секиры Асгейра, а на лезвии меча появились зазубрины. Видимо, сталь в оружие ярла была лучше, и, немного промедлив, Хаки рисковал оказаться со сломанным оружьем в руках. Потому он решил завершить все как можно быстрее, путь и идя на риск. Клинок полоснул по ногам бывшего ярла. Потекла кровь, Асгейр пошатнулся.
- А ты сможешь так жить? - с запозданьем ответил Хаки на слова своего врага.
- Еще как! - Злоба смешалась с болью в голосе ярла, и он рванулся вперед, здоровой ногой оттолкнувшись. Да вот только вышло так, что рана старая, еще при Хрингасакре полученная, о себе дала знать - подломилась нога Асгейрова, и мимо удар прошел, а сам он грудью прямо на клинок Хаки напоролся. Пальцы слабеющие древко выпустили - упал топор боевой на землю. В глазах ярла безумных пламя вспыхнуло искрой и угасло тут же. Потянулся он руками к горлу убийцы своего, да не было сил уже в теле измотанном, быстро кровь стекала, а с нею и жизнь ярлова.
Хаки отпрыгнул назад, выпустив из рук собственный меч. А Асгейр, напротив, схватился пальцами прямо за лезвие, будто не веря в случившееся. Он хотел сказать что-то, но изо рта вместо слов потекла кровь. Наконец, ярл упал, еще глубже напоровшись на меч. Умирал альвхеймарец долго, так, словно сама Хель не могла поверить в то, что Хаки сумел оборвать чью-то жизнь. Но все же, по прошествии времени, тело его перестало дергаться, и Асгейр наконец испустил дух. Клятвы были исполнены - и Хаки, и Эгиль теперь были свободны от обетов.

Эйрик. Сбор войска

Для войны, к которой Эйрик готовился сейчас, необходимы были все люди, каких только можно собрать под начало владыки свейского. Со всей Уппсалы, вплоть до самых окрестных земель, были собраны способные держать оружие – от юнцов до мужей, чьи годы уже к закату клонились. Харальд Косматый, хоть и мальчишка, а все же рать у него сильная и многочисленная, и немало крови пролить придется, прежде чем дойдет он… до Гренмара, к примеру. Почему бы и нет? Только земель стяжать, сколько у Сигурда Кольцо было – чем он-то, Эйрик, хуже, наконец?
Всего и дел – пройти заново по Гаутланду, затем в Вермаланд... и снова на Вингульмерк. Судьба замыкается в кольцо, конунг, - шептали в ухо незваные невидимки-тени прошлого. Но он старался не слушать.

Сколько месяцев прошло, пролетело, с тех пор, как поехал Эйрик на тинг в Вестерготланд? Много, уже и со счета сбиться легко – не десяток, а больше. Скрипел снег под резными санями, разбивали лед конские копыта, одна за другой падали к ногам свейского конунга, потомка знаменитого Ивара Широкие Объятья, жители окрестных деревень – уже тогда прекрасно зная, или догадываясь, чья установится ныне власть. И Свен Черный Молот, с черной же бородищей, на черном коне ехал рядом, ворча на ярла Храни, мол, больно льстивый, собачий сын.

Надо будет, думал Эйрик, проезжая по Гаутланду, собачьего сына-то снять с насиженного места. А то как бы не отсидел себе Храни Гаутский… от Свинасунда до Гаут-Эльва.

А восточный Гаутланд еще прежде того подчинился свеям. Откупались все это время податями – так пусть послужат теперь добрую службу делом, а не звонкой монетой.
И гауты, ощетинившись оружием, отправляются за сыном Эмунда. Во главе дружины их отборной – Храни, ни слова поперек не сказавший конунгу, когда тот приказа ему выступать с ним вместе, быть одним из главных помощников его. В благодарность ли за подаренный когда-то Вестерготланд? Как знать.

Помнится, тогда, занятый пролитием крови, на тот же путь он потратил едва не вдвое больше времени. Теперь же обход этих земель – уже своих земель – занял месяц и еще половину. Встречали ведь не топорами, не копьями, а хлебом-солью потчевали, зазывали погостить подольше. Да гостить было некогда – время-то ждать не будет.

Вермаланд встречал поначалу милосердно, северо-восток его стелился под копыта коней, отдавался, как девица на сеновале, но когда перешли границу между фюльками – тут и начались трудности. Горные перевалы, холмы; будто сама земля, из ровной превратившись в сплошные ухабы, не желала, чтобы топтали ее сапоги захватчиков. Хитрая засада на перевале, в которой немало воинов поплатились за беспечность, не угадали уловки… и все же Вермаланд был взят. С бондом тамшним, хитрым лисом Аки, договорились, считаю, полюбовно – пошлину собирать необременительную, в войско людей набирать по их собственной воле.

Нынче по собственной воле к Эйрику желание пойти изъявили сотни три вермаландцев, совсем уж отчаянных.
- Чем богаты, тем и рады, - ухмылялся Аки, у которого конунг гостевал, покуда они находились в западнй стороне. – По доброй воле ведь, сын Эмунда, как и сговаривались. Да ты наливай себе еще браги, не завтра ведь тебе выступать.
- Не завтра, - согласился Эйрик, рукавом вытирая усы. – Но скоро.

Согн. Хакон Хаконсон.

Спровадив последнего отпрыска Атли долой с глаз, Хакон обосновался в его доме и стал неспешно осматриваться. То время, когда старый конунг, отправляясь за славой, оставлял сына управлять Хладиром, не прошло даром: конунжич поднаторел в делах хозяйства до степени, которой обычно не достигали люди конунжьей крови. Большинству людей старшего рода было важно только одно: чтобы хватало серебра на походы да изредка – на торг с купцами заморскими. «Плох тот викинг, что не может взять, чего хочет», - так говорила дедовская мудрость. Ну, так с ней Хакон давно уже распрощался, и не древние законы привели его сюда, в Согн, в личине властителя.
С точки зренья полезности, Харальд едва ли мог бы выбрать лучшего управителя: уже через пару часов Хакон точно знал, сколько можно взять и с кого. Чувствуя в вопросах хозяйственных себя, как рыба в воде, транделагец вместе с тем не забывал и об удовольствии. А что может быть слаще мести?
Первым делом позвал он писца, обученного мудреной науке письма, да повелел составить список всех, кто участвовал в том сражении, где пал старый Хакон. Кости отца уж отправились во Хладир, но сын считал, что задолжал кое-что его духу, и решил рассчитаться по-своему. В полном соответствии с новыми убеждениями. Конечно же, он твердо знал, сколько можно потребовать с того или иного жителя Согна. Потери были значительными, но они не нанесли бы непоправимых ран хозяйству этой земли, ран, которые оставляют захватчики, забирая последнее. Но кое с кем Хакон намерен был поступить по-иному. И кто после докажет, что размер виры был превышен намеренно, что сын все учел… а не просто оценил жизнь отца в великие деньги?
- Возьми сей пергамент, - сказал он писцу, когда работа была закончена. – И собeри всех на заднем дворе ближе к ужину. Чтоб не одни пришли, а с женами и детишками. Скажи, коли кто не придет – изменой Харальду сочту.
- А что молвить, коли ярлы да гридни спросят, зачем их сбирают? – рискнул спросить юноша. Хакон на то усмехнулся:
- Сами смекнут. Впрочем, чтоб не боялись… - он побарабанил пальцами по столу, улыбаясь каким-то своим мыслям. А после продолжил: - Скажи, будем про виру гуторить.

Усадьба Кведульва. Ночной волк и его сын.
(при помощи "Саги об Эгиле")

Так случилось, что ранний морской поход к берегам Рогаланда не обернулся для Торольва большой удачей, потому вернулся он раньше, чем предполагал Кведульв – через четыре дня после того, как Альвир и Бард со своими людьми покинули усадьбу и направились в Бердлу. Из шести десятков воинов на двух кораблях не досчитался сын Ночного Волка полудюжины, еще с десяток оказалось раненых - с пиратским кораблём англов не смогли моря поделить. Корабль тот привёл Торольв в родную гавань с полупустым трюмом – то и была ныне его добыча. Вечером того же дня был пир, и когда помянули доброй песней викингов, ушедших служить Одноглазому, Ульв заговорил с сыном:
- Не многое привёз ты нынче из похода…
- Много ли удали надо, чтобы потрошить посудины купцов! – вскинулся Торольв, - Асов же радует честный воинский бой, когда воины друг против друга насмерть стоят!
Среди людей за столом прокатился шум:
- Песню!
- Про Альвхеймар!
- Вису об Эйвинде!
Скальд тронул струны арфы и лукаво спросил:
- Ужель стоит мне соперничать с исполнением сладкоголосого Альвира из Бердлы?
Воины засмеялись:
- Мы тебя больно бить не станем!
- Только руку покалечим, чтобы на Кариссона похож стал!
После того, как прозвучала песнь про альвхеймарскую битву, что прославляла удаль Эйвинда-Ягнёнка, задумался Торольв. Отец не мешал ему. Наконец спросил сын Ульва:
- С чем же приезжал сюда Альвир? Почему сразу к отцу в Бердлу не направился?
Вздохнул Ульв – пришло время тяжёлый разговор заводить:
- Конунг Харальд послал скальда сказать, что требует он от нашего рода не только дани, но и ратной службы. Один из нас – я, ты, или Грим - должен поехать во Хладир как можно скорее, иначе Косматый разгневается на нас и на род Кари.
- Что же ты ответил? - спросил Торольв.
- Я сказал то, что у меня было в мыслях - что я никогда не пойду на службу к конунгу Харальду, и так же поступили бы и вы, если бы я мог решать за вас. Я думаю, что в конце концов мы погибнем из-за этого конунга.
- Тогда все пойдет совсем не так, - ответил Торольв, - как мне подсказывает предчувствие. Я думаю, что заслужу у конунга большие почести, и оттого я хочу поехать к нему и служить ему. Мне точно известно, что в его дружине - самые выдающиеся мужи. Я очень хочу попасть в их число, если только они пожелают меня принять. Этих мужей уважают больше, чем кого бы то ни было здесь в стране. – Не давала Ульвссону покоя слава побратима, завоёванная в Альвхеймаре, - Про конунга мне рассказывали, что нет его щедрее на дары своим людям, и что он не скупится, когда возвышает и наделяет властью тех, кто ему кажется достойным. И напротив, я слышал, что ничего хорошего не выходит у тех, кто поворачивается к конунгу спиной и не хочет дружески расположить его к себе. Одни из них бегут из страны, а другие делаются слугами. Меня, отец, удивляет, что ты - такой умный человек и охотник до почестей - не хочешь принять с благодарностью честь, предложенную тебе конунгом. Если же ты, как тебе кажется, предвидишь, что конунг этот принесет нам несчастье, то почему ты не отправился на битву против него вместе с конунгом, под властью которого ты был раньше? А теперь, я думаю, совсем не подобает не быть ни другом конунгу, ни его врагом.
Квельдульв ответил:
- Как я предчувствовал, что не вернутся победителями те, которые бились в Мере против Харальда Косматого, так и вышло. И так же оправдаются мои слова, что Харальд причинит много зла моему роду. Ну, а ты, Торольв, поступай как знаешь. Я не боюсь, что ты, хотя бы и среди дружинников Харальда, отстанешь от других или не сравнишься мужеством с самыми лучшими. Смотри только знай меру и не тягайся с более сильными, чем ты! Впрочем, ведь ты все равно никому не уступишь.
Через два дня, когда Торольв с отдохнувшими воинами собрался во Хладир, чтобы встретиться там с младшим Хаконом, отец проводил его на корабль, обнял и пожелал счастливого пути и благополучного возвращения.

Эх, дороги...

Дорога ложилась под копыта лошадей, отдаваясь каждым ударом в шлемах хирдманнов. Гутхорм на сей раз не мог разделить их мучений – пиры, слившиеся в одну бесконечную, смазанную вереницу, давно надоели, и вино совершенно не лилось в горло, так что, ярл был трезв. Наверное, именно поэтому он не пропустил некоторых интересных деталей, например долгого, обстоятельного разговора конунга с Хрингом и последующего уединения Харальда в клети, куда вскоре проскользнула дочь хозяина усадьбы.
«Как бы не ещё одну женитьбу справлять не пришлось бы», - подумалось Гутхорму с неожиданной тоской. Его давно грызло то, что Харальд, несмотря на всю напряжённость последних лет, успел жениться и даже оставить потомка, а он, ярл, до сих пор на свете один.
«И у меня жена бы могла быть. И сын тоже…», - ярл никогда не признавался себе, что Харальд давно уже стал ему тем самым сыном, о котором он мечтал. Нет. Каждому своего отца и каждому свою судьбу. Недаром говорят некоторые странные волхвы, что Норны берут нить для судьбы из отцовских портов. Ох, не зря…
Неожиданно откуда-то спереди раздался перестук конских копыт.
- Стоять! – приказал Гутхорм, и ему не надо было оборачиваться, чтобы знать – пятёрка берсерков уже прикрывает Харальда щитами.
Вскоре из-за гряды показался одинокий всадник. Видимо, он правильно оценил напряжение застывшей на дороге армии, или просто разглядел Агдирский флаг, реющий по ветру, и остановился за несколько шагов.
- Харальд-конунг, ты ли это?
- А ты кто? – ответил Белая Прядь.
- Гутхорм-ярл? Я Снорри-гонец! Вас ищу! Кюна Асса ушла в Хель!
Гутхорм понял, что ещё немного, и он выпадет из седла…

(вместе с ДаркЛайт)
Эгиль медленно подошел к телу; услышав звук падения и предсмертный вздох, понял он, что произошло.
Опустился на одно колено и коснулся шеи Асгейра, жилу нащупав. Улыбнулся все той же волчьей улыбкой, убедившись, что не встанет уже враг.
– Вот и закончено, – почти печально произнес он. – Мы с ним расплатились, Хаки. А теперь можно и идти; серые братья о теле позаботятся.
- Даже не вериться, - Хаки, как зачарованный, смотрел на свои руки, залитые еще теплой кровью Асгейра. Нельзя нанести врагу серьезную рану, перебить важные жилы с рудой, не испачкавшись. – Я думал, что он победит, - альвхеймарец улыбнулся Эгилю, хотя и знал, что слепец не увидит. Все равно: поймет. Не важно, по голосу ли, или благодаря той странной связи, что соединила двух столь разных мужей кровью и местью. – Но, видимо, Боги судили быть по-иному.
Взгляд Хаки переместился с рук на тело Асгейра, обреченное быть пищей волкам. Страшное помертие. Викинг содрогнулся, думая о том, какие муки претерпит дух при такой судьбе тела, но после решил, что предатель и лиходей то вполне заслужил. Бывший конунжич не собирался спорить с Эгилем. Вместо того, он спросил об ином:
- И что дальше, Эгиль? Месть свершилась: все убийцы твоего отца отправились в Хель. Как ты теперь будешь жить?
- Сложно сказать, - вздохнул тот, опершись на ствол дерева, и проводя ладонью по шершавой коре. – Сперва я жил ради братьев и Ворона. Потом – ради мести… Теперь же месть завершена. Пожалуй, я буду просто жить, как привык; тем более, что мои братья здесь.
Он ласково погладил державшегося рядом волка, и тот довольно оскалился.
– А еще есть Эльдис, которая, надеюсь, меня примет… А ты что будешь делать, Хаки?
- Я не знаю, - бывший конунжич Альвхеймара осторожно вытер окровавленное лезвие, чтобы клинок не тронула ржа. – Мне казалось, что я нашел себя. Другая жизнь, другая женщина, люди, более простые но и более искренние. Но теперь я смотрю вот на это тело – и понимаю, что прошлое догнало, не отпустит. Альвхеймара больше нет, - слова оцарапали горло. – Пусть меня не любили там, но… - он не стал заканчивать. Эгиль, наверняка, понимал все без слов.
– Харальд меняет все, к чему прикоснется. Север меняется. Можно построить дом в лесу, и не выходить к людям. Но – может быть, это не выход?
– Не знаю, – пожал плечами Эгиль. – Мне жизнь в лесу мила, и иной я не вижу. Впрочем, у меня иной быть и не может.
Слова повисли в воздухе; и в самом деле, что тут мог посоветовать брат волков, сроднившийся с лесом? Ему иного пути, кроме как со стаей, не было. Да и не хотел он иного; такая жизнь Эгилю была по душе.
– Слушай сердце, – добавил вожак стаи, помолчав. – Когда не понимаешь, куда податься – слушай сердце. Оно не подведет.
В ответ Хаки взял в руки его кисть и благодарно пожал. Они оба понимали, что теперь их дороги расходятся - скорее всего, навсегда.
- Береги себя... и ее. Надеюсь, у вас все хорошо сложится.

Согн. Хакон и убийцы его отца.
С Тельтиаром.

К назначенному времени жители Согна собрались на заднем дворе бывшего дома Атли, а ныне вотчины Хакон Хаконсона. Сам транделагец велел вынести во двор кресло, и уселся туда, дабы не трудить ноги во время чтения подготовленного еще днем указа. В пергаменте скрупулезно перечислялись главы семей, участвовавших в ночном нападении на старого Хакона – и размер виры, требуемый сыном усопшего. Викинги сохраняли равнодушные лица, но вот женщины были менее сдержаны. По мере того, как ясный голос глашатая произносил имя за именем, то тут, то там в толпе раздавались стоны и причитания, скоро слившиеся в сплошной шум.
Было видно, что недовольство толпы все возрастало. Именно поэтому главный удар Хакон оставил напоследок. Глашатай ровным голосом зачитал:
- Ежели кто недоволен волей Харальда, передаваемой в этом пергаменте, то пусть будет он и объявлен врагом агдирского конунга. Хозяйство его отойдет Харальду, а сам он будет предан казни, как предатель законного властелина этих земель.
Ответом была гробовая тишина. Виры, которые назначил Хакон, разоряли жителей Согна. Но не платить – значило неминуемую казнь для мужей, и долги для жен и детей. Большая часть таких вот жен заканчивала век свой наложницами у более удачливых ярлов, и это, конечно же, заставляло мужей скрежетать зубами в злобе бессильной. Уже сотню раз прокляли они свое скудоумие, заставившее послушаться Атли и сына его. Вспоминали речи старого Хакона, ныне уж сбывшиеся. Но ничего нельзя было уж изменить.
- Ты же нас так по миру пустишь!
Откуда-то из толпы голос одинокий раздался. Слабый голос, надорванный.
- Я лишь возьму, что положено, - ответил Хакон. - Вы отняли у меня больше, чем скарб.
- Наш ярл тоже погиб!
Гауларцы расступились, являя взору харальдова посланника крикуна, и тот сразу вжал голову в плечи.
- А кто в том виновен? - Хакон повысил голос. - Али то Локи заставил вас взять в руки оружие и убивать тех, кто пришел к вам искать союза и предлагать совместные битвы с врагами?
- Пощади, ярл, - другой бонд добавил, глаза пряча. - Последнюю же рубаху снимаешь.
- А чего же вы ждали? Награды? - зло ощерился Хакон Хаконсон. - Впрочем, довольно. С голоду не помрете, а о вашем достатке печься - не забота моя.
- Теперь твоя, ярл, - то уже старый законоговоритель голос подал. Тот самый, что Херстейна на смерть осудил, а иных сыновей Атли - на изгнание. - Коли разорятся бонды, на которых раньше весь достаток Гаулара был, кто богатую дань конунгу Харальду платить станет?
- Я не отнимаю последнего, и ты, старец, видел бы то, коли не туманила бы твои очи обида, - ответил Хакон. – Скажи сам, хорош ли конунг, прощающий без виры убийство посланников, к тому же – родственной крови? Чай, вои ваши не на бонда топор подняли – на конунга. Ужели хотите вы, чтобы ради блага убийц отказался я от священного права взять виру за кровь? Ежели кто слишком жаден – пусть так. Я готов был удовольствоваться серебром, но могу требовать долг и кровью убийц.
Тут Хакон повернулся к законоговорителю и продолжил, глядя ему прямо в глаза:
- Скажи, что я не достаточно мягкосердечен, оставляя кормильцев семьям и отцов детям. Это много больше того, что получают люди в завоеванных землях, а вы, жители Согна, своим вероломством испытывали терпение нашего властелина. Благодарите же ванов за то, что приехал сюда я, а не Харальд Косматый.

Похороны Ассы.

(с Тельтиаром)

Кюна Асса умерла, и умерла совсем недавно. Как сообщили доверенные люди, посланные Харальдом к Гокстаду, едва только владычица услышала вести о том, что ее внук покорил Альвхеймар и Наумндаль, а теперь с триумфом возвращается в родные земли, как сердце старой Ассы переполнилось радостью и от того с ней случился удар. Поначалу слуги боялись даже говорить о ее смерти, помня, как в прошлый раз она высвободилась из объятий Хель, но, спустя несколько дней стало ясно, что уж теперь-то дочь Локи уже не отпустит кюну.
Велев воинам встать лагерем возле усадьбы, сам Харальд с ближайшими соратниками вошел во двор, куда слуги уже вынесли тело кюны. Ассу, по приказу конунга, нарядили в лучшие одежды и положили в повозку, запряженную могучими волами.
Гутхорм смотрел на тело ассы со смешанными чувствами. Это была единственная женщина на всём свете, которую неустрашимый ярл боялся, хотя и не признался бы в этом никому. Гордая, властная, опасная, как не всякий берсерк, теперь она была мертва. Некстати вспомнился бой в Агдире, когда из могилы восстал Хальвдан...
- Харальд, - нарушил молчание он. - Твоя бабка в жизни любила лишь власть и золото. Воздай ей такие почести, чтобы все конунги древности в Валгалле изумились! - и добавил, много тише. - И чтобы не встала, не дай Один!
- Думаю это будет справедливо, - ответил ему сын Хальвдана, так же меньше всего желавший, чтобы Асса вернулась из Хельхейма требовать свое.
Он подозвал управителя усадьбы и отдал распоряжения так, чтобы слышал только тот. Старик почтительно поклонился, а затем поспешил исполнять волю правителя. Сам Харальд же оседлал коня и направился прочь из усадьбы, жестом позвав за собой дядю и телохранителей.
Гутхорм, помянув сквозь зубы Харальдовы умственные способности, быстро распорядился о караулах, обустройстве на привале и последовал за племянником

- Вон там, дядя, видишь холмы? - Указал конунг, когда они отъехали от частокола.
- Там Ассу думаешь хоронить? - спросил Гутхорм, прищурившись и обозревая окрестности
- Именно, - Харальд кивнул, и несколько грязных прядей упали ему на лицо. - За ними небольшая усадьба, так что сразу и помянем бабушку. Я велел рабов туда направить, чтобы копать начали, а гонцы пока к реке отправятся и подходящий корабль найдут, кюны достойный.
- Рабов потом там же и заколем, - немного подумав добавил Гутхорм. - Чтобы всё по древнему обряду.
- Четверых и не больше, - отрезал Харальд. - Хроальд и Сульки сейчас всем рабам свободу и землю обещают, если я своих резать начну - не ровен час сбегут в Теламерк.
- Пусть будут четверо, - кивнул Гутхорм, не собираясь спорить из-за таких мелочей.

- Бабка уж всяко не обидится.
Они вернулись в лагерь, поскольку конунг не хотел проводить ночь под одной крышей с мертвой Ассой. Наутро же управитель сообщил, что все, о чем просил правитель сделано, а потому Харальд, не откладывая, приказал седлать лошадей и запрягать повозки. Тело Ассы к тому времени уже начало подгнивать и это послужило еще одной причиной, по которой ее внук хотел поскорее завершить погребение.
Уже пролилась кровь коня, окропившая корму погребальной лодьи, и уже стояла на краю ямы служанка Ассы. которую избрали для сошествия с госпожой в царство Хель. недрогнувшим голосом, дева прочла слова отхода, глядя прямо в глаза Гутхорму, по праву старшего родича застывшего с обнажённым мечом. Она смотрела ему в глаза, но видела совсем другое, и от этого взгляда становилось так зябко, что ярл испытал что-то вроде облегчения, ударив точно под левую грудь. Тело упало наземь у самого края могилы, и в этот момент показались хирдманы, несущие Ассу.
Помимо дорогих одежд - на мертвой кюне в достатке было и украшений: шею ее обвивали ожерелья из жемчуга и драгоценных камней, янтарные бусы, пальцы - унизаны перстнями, запястья - золотыми и серебряными обручьями. Не поскупился Харальд, много добра велел снарядить в дорогу великой кюне - трюм драккара доверху загрузили слуги: и мебелью, и утварью разной, даже сани и резную кровать поместили, чтобы ни в чем недостатка у Ассы не было.
Вот, по приказу конунга, хирдманы разбили шатер на палубе корабля и торжественно внесли в него умершую. Жрецы прочитали необходимые заклятья, после чего позволили собравшимся проститься с правительницей. Харальд шагнул вперед:
- Асса, кюна Агдира и Вестфольда, была великой женщиной, - произнес он. - Когда еще в Норвегии была правительница, способная удержать власть в столь обширных владениях? Многие знают, что в молодости Асса сама водила дружины в сражения и говорила на равных с любым конунгом, посмевшим посягнуть на ее земли! Я искренне почитал кюну Ассу и глубоко скорблю о ее гибели, как любящий внук и как правитель, поскольку с ее смертью осиротела вся наша земля.
- Иди в Хель, Асса-кюна! - искренне взревел Гутхорм, потрясая мечом. - на заслуженный покой к кюне мёртвых, да будешь ты ей достойной подругой!
Следом за ним и другие закричали, а у иных на глазах навернулись слезы - кто-то действительно оплакивал умершую правительницу, кто же просто пытался услужить Харальду таким образом. Рабы, по знаку конунга, начали забрасывать корабль землей - работа им предстояла долгая,
Гутхорм смотрел, как скрывается тело Ассы под землёй и понимал, насколько многое ушло вместе с ней...
Неожиданно, воспоминания хлынули потоком, словно жертвенная кровь из горла коня. Вот он впервые видит Ассу, в Агдире, куда приехал на свадьбу сестры. Властная, немолодая женщина, от которой так и веет силой. Вот она, именно она, принимает его в дом, усадив себе на колени. К тому времени, тогда ещё конунг Хрингарики, Гутхорм уже оправился от ран и набрал ещё большую телесную могуту, чем раньше. Скамья тогда прогнулась под двойным весом, но Асса даже не изменилась в лице. Её воля всегда была твёрже любого меча, а ещё...ещё жило в её глазах какое-то тайное знание. Недаром, ох, недаром говорили, что когда-то сама Гульда. древняя вещунья, сделала ей предсказание...
"Покойся, Асса, - вздохнул Гутхорм мысленно. - Покойся!"

Согн. Хакон и его люди.
Мы с Тельтиаром.

Еще несколько человек пытались спорить с Хаконом или же взывать к его жалости, но ничто не возымело действия - хладирец оставался непреклонен. Самой тяжкой вирой обложил ярл людей влиятельных и богатых, херсиров и состоятельных бондов, что привели свои дружины к Ставанессвагу по зову Атли Тощего. Сами воины отделались легкой платой за свое участие в сражении, и то было сделано не спроста - большинство гауларцев предупреждение поняли, и готовы были любым делом доказать свою верность конунгу Харальду, дабы он простил их и не карал более. Настоящему же разорению подверглись все те, кто составлял ближайшее окружение гауларского ярла, цена, которую взял с них за голову отца Хакон, оказалась поистине непомерна. Хирдманы хладирца врывались в усадьбы знатных людей, забирали их драгоценности и утварь, выносили резную мебель, угоняли стада. Один только Хегни Шрамованный, могущественный бонд с юга Согна, давший Атли почти три сотни воинов, лишился в один день и тучного стада коз, и рабов, и даже земли, так что вынужден был отныне еще и за аренду владений обширных платить. Поняв, что Хакон отнял у него все, Хегни той же ночью повесился на собственных воротах.
По иному вели себя некоторые другие бонды. Кто-то из них попытался под покровом ночи вывезти все ценное за пределы Cогна, доверху нагрузив телеги добром - таких дружинники Хакона ловили на полпути, отбирали поклажу и били плетьми, чтобы не повадно было против воли конунга идти. Несколько знатных людей заплатили колдунье, чтобы она навела на Хакона порчу и лишила его телесной могуты. Одно за другим сыпались на голову хладирского ярла проклятия гауларских богачей, да такие, что если бы сбылась хотя бы десятая часть из ими произнесенного - то Харальдов побратим бы сам возжелал умереть. Некоторые же, самые лихие, попытались и вовсе убить хладирца - их головы украсили частокол ярловой усадьбы.
Но Хакон, видать, родился под счастливой звездой, ибо проклятия, равно как и ворожба, не оказывали на него ровно никакого влияния. Люди шептались, что тому, мол, виной то, что отец и мать хладирца молились разным богам, а потому все они охраняли их сына. Как бы то ни было, Хакон был жизнью вполне доволен, а прибитые на частокол головы лишь поднимали его настроение. Не доверяя жителям Согна, чье недовольство было ясно, как день, равно как и полуграмотным дружинникам, хорошим в бою, но не умеющим считать серебро, посланец Харальда велел привозить телеги с добром на задний двор дома Атли, где и был оглашен приговор. Там их стерегли бородатые вои, нарочно – агдирца, транделагцы и несколько жителей Согна вместе, чтоб не было соблазна поживиться за конунжий счет. А сам Хакон лично пересчитал все добро, да повелел мальчишке с пергаментом, который после чтенья указа боялся отойти от транделагца дальше, чем до нужника, записать все по порядку – для сообщения Харальду. На исходе четвертого дня были переписаны последние подвозы, прибывшие с самых окраин фюлька - к этому времени дани собралось столько, что она уже не помещалась в приусадебном дворе и для ее хранения пришлось огораживать отдельное место крепким частоколом. Тормунд, как-то наблюдавший за переписью отобранного у бондов добра, в шутку назвал добычу неисчислимой (впрочем так оно и было для всех, кроме Хакона). Теперь настал час отправить часть богатств конунгу, другая же полагалась самому хладирцу, как выкуп за убитого отца.
Понимая это, на исходе четвертого дня Хакон собрал в доме Атли всех знатных мужей из прибывших с ним, и спросил их совета:
- Вира, взятая нами в Согне, велика. Сейчас, когда земли Норвегии лишь оправляются от войны, она привлечет много внимания. Сейчас нас много, и едва ли кто посмеет попробовать отнять добро конунга. Но Харальд велел мне ехать в Хладир, да и часть виры, положенной мне за утрату поедет туда же. Хватит ли нам воев, чтобы безопасно переправить остальное добро Харальду, или же лучше оставить его в Согне, вместе с мужами из адирской дружины?
- Гауларцы уже оголодавшими волками смотрят на отобранное у них по праву, - взял слово седобородый херсир из Мера. - Добра здесь много больше, чем все войско Харальдо взяло в Фиордах и Альвхеймаре, а вероломство жителей Согна нам известно. Думаю я, коли оставим здесь добытое, пусть даже и под охраной - велика возможность, что попробуют гауларцы силой отнять свои богатства.
- С другой стороны, путь до Харальда далек, ведь конунг, поклявшийся покорить всю Норвегию, не будет сидеть на месте, - возразил Хакон. – Подводы тяжело гружены, и будут идти медленно. За время пути на них может польститься куча народа.
- И что ты предлагаешь, ярл?
Несмотря на то, что здесь собрались мужи много старше и опытнее, чем Хакон, никто из них не хотел на себя брать ответственность за конунжие богатство, ибо то сопрягалось с большой опасностью.
- Оставим добро здесь, - решил Хакон. – А, чтобы мне во Хладире спокойно спалось, поручаю вам поговорить с местными воями. Ярлы потеряли почти все, но простые викинги обижены не были – в конце концов, они только выполняли веления высокородных. Возможно, они с радостью пойдут на то, чтобы начать службу Харальду зная, что конунг щедр и, наверняка, одарит их за хорошую службу серебром из того, что храниться в подводах. Так мы увеличим число глаз, что будут смотреть за собранной вирой. А заодно – внесем смуту в сердца жителей Согна, пусть следят друг за другом.
- Тогда надо назначить кого-то лендрманом этой земли, чтобы пригляд держал, покуда ярла в Гауларе нет, - другой длиннобородый хирдман сказал.
Советники же заулыбались в усы, предчувствуя что одного из них Хакон оставит за фюльком следить.
- Пусть Атли и опозорил себя деянием подлым, а все ж есть на дереве мего рода ветвь, не тронутая гнилью, - ответил Хакон. – Хастейн Атлисон показал свой истинный лик дважды: на божьем суде над Альвиром, которого все вы так хорошо знаете, и потом, пытаясь, по словам слуг Атли, отговорить отца от ссоры с Харальдои и моим отцом. Конечно, каждый из вас достоин быть наместником фолька, но ныне в смутные времена мне нужна ваша поддержка. А Согн сейчас похож на растревоженный улей, и кому успокаивать пчел, как не сыну человека, кинувшего туда камень? Так сказал бы Высокий, если бы судил подобный поступок. Я предлагаю поставить наместником младшего сына Атли. Пусть он принесет вассальную клятву Харальду, а мы будем свидетелями.
Воины и советники переглянулись, пожимая плечами, а после согласились - конунг поставил Хакона старшим над ними, и никто не хотел выступать против его воли, ведь хладирец не единожды показал, что способен крепко держать власть.

Агдир, усадьба Кьятви Богатея

Добрые вести приходят быстро, худые - еще быстрее, а уж если вести эти несут люди, от лютой смерти бегущие, так и вовсе, точно на крыльях вороньих будут они доставлены. Потому, едва ли неделя прошла с момента того, как убит был Гандальв Альвхеймарский, как про то известно стало в Агдире и Теламерке... и великий страх объял конунгов, что правили теми землями.
Хроальд Понурый, едва только узнал о том, как в покоях своих заперся, с собою бурдюк браги хмельной взяв, да несколько дней на людях не показывался. Хадд, брат его и служитель Тюра, велел гридям двери ломать - тогда лишь конунг засовы отпер и жреца впустил. Жалко выглядел правитель Теламерка - лицо его от возлияний обильных оплыло, волосы растрепаны были, борода клочьями во все стороны торчала, под глазами же синяки появились.
- Пощады просить надо... пощады, - конунг едва языком ворочал, и Хадд аж поморщился от омерзения. Эта орясина, этот бочонок пивной назывался его братом и конунгом... порой жрец не мог в то поверить. - Людей слать к Харальду, вернуть ему земли и дорогими подарками откупаться!
- Перед мальчишкой спину ломать вздумал, тварь бесхребетная!
Хадд с размаха залепил конунгу пощечину, и тот едва смог удержаться на ногах.
- Я... умирать не желаю! - Вырвалось у него в пермешку с бессвязным мычанием. - Я ему не... Гандальв!
- Это уж точно, - хмуро бросил жрец. - Гандальв бы рати собирал, а не с бурдюком обжимался!
- Да какие рати?! Где мне столько людей взять, чтобы Харальда забороть?
- Сиди дома, трус несчастный, - устало выдохнул Хадд. - Я разберусь со всем сам.
Развернулся жрец, да прочь вышел. Не могло быть мира с сыном Хальвдана, с выродком традиций не чтящим, обеты нарушающим, победы по ночам крадущим. Только бой смертный.

Те же думы невеселые одолевали и другого конунга - Кьятви Толстошеего, самозванного правителя Агдира. Едва только дошли слухи до него, что Гандальв пал, а Хроллауг склонился перед Харальдом, как о том задумался, чтобы покинуть завоеванный край да в Роголанд вернуться. Вот только гнева брата старшего слишком страшился Кьятви, чтобы замысел этот в исполнение привести. Сын его Торир же напротив, только рад был, что вскоре придется им воевать с Харальдом - давно хотел берсерк сразиться с сыном Хальвдана и Гутхормом, о котором ходила слава лучшего воина Норвегии.
К Ториру-то и прибыл в скорости Хадд жрец, да повел с ним речи о том, что надобно им объединить рати для борьбы с Харальдом, как до того вместе они с матерью его и бабкой бились, да победу стяжали крупную.
- Правда в словах твоих, - улыбка кровожадная на губах берсерка появилась, отчего лицо его еще больше сходство с мордой лошадиной получило. - Большую славу стяжаем, коли одолеем его.
- До того как побеждал Харальд? Всей силищей наваливался на одного противника, а затем на другого и по одиночке врагов бил, - продолжал служитель Тюра говорить. - Союзников меж собой ссорил, посулами лживыми людей привлекал и слабых духом находил среди окружения конунжего.
- А коли во всем могуществе своем против него Роголанд, Агдир и Теламерк выступят, - оскалился Длиннолицый, понимая к чему клонит жрец. - Так не будет победы вероломному! Раздавим! Сокрушим! Изничтожим! Под корень изведем его род поганый!
Кивнул на то Хадд, довольный что смог с союзником давним язык общий найти, однако то пока не полный успех бы, ведь Торир - лишь младший из владык Роголанда, а последнее слово за Сульки оставалось, тот же всегда был осторожен и рассчетлив, а значит и его убедить следовало доводами взвешенными и резонными.
Пока же послал гонцов Торир к дяде своему Сати ярлу, дабы тот приезжал из Роголанда, так рассудив, что уж коли тот их сторону примет - то смогут они убедить Сульки дать Харальду бой.

Халльвард и Сигтрюгг, Сарасберг

Весна началась, расцветив землю новыми красками, которые, пусть и были они поначалу тусклыми, но с отступлением холодов, медленным, но верным, разгорались все ярче. Сходил постепенно снег, оставляя глубокие ручьи за собой – такие, в которые братья лет восемь-девять, должно быть, назад, запускали кораблики из щепок. Еще дома, на Хисинге.
Больше не было ни дома, ни корабликов; давно уже не было. Как не было и отца, взявшего юных сыновей с собою однажды в битву, не было позорного плена и ярла Асгаута, этот плен превратившего в службу Харальду-конунгу, почти такому же мальчишке, как и они тогда. Не было барака с усыпанным соломой дощатым полом, где тепло было спать даже в лютый мороз…
Впрочем, нет, подумал Сигтрюгг, выдергивая стрелу из нароста на коре дуба, барак-то еще остался и даже солома на полу такая же. Вот как придет в дом их новый Халльвард вечером, нет-нет, да обнаружится пара соломинок в длинных светлых его волосах. Ну и на штанах сзади где-нибудь, понятное дело – с девкой-то вдвоем поди теплее на сене лежать… на ехидные замечания младшего брата молодой херсир отшучивался, но уши у него при это краснели. Хотя чего там стесняться, можно и в утехах часок-другой провести, пока Хемунду до них дела нет. А в последнее время Хемунду до них дело было всегда : и днем, и даже ночью по несколько раз заставлял их воин с оружием упражняться на новый лад – похитрее, поизворотливей, так, чтобы следующего удара именно оттуда не ждал противник, откуда он наносится. А то и не соружием учил сражаться – с камнем подобранным, или снятым поясом с тяжелой пряжкой.
- Вы всегда должны помнить – можно использовать все, что есть под рукой, - говорил Хемунд. Поначалу верилось слабо, но когда тот показал (что примечательно – на Халльварде, который сомневался более младшего братца), как ремнем обезоружить противника, да еще и придушить его потом, - тогда Вебьернссоны в этом убедились. Уж что-что, а убеждать Хемунд умел.
Заодно стрелять переучил он братьев обоих – чтобы не только в цель они точно попадали, но и с наложением стрелы на тетиву не мешкали. Показал и как ножи метать, как драться на них, в какие места бить, чтобы наверняка…
Знать бы только – зачем? Вот сейчас, вытаскивая еще одну стрелу из ствола дерева, Сигтрюгг думал, что готовят их, видно, для чего-то важного. Вот только для чего, было непонятно по-прежнему.

В то время, как постигали Вебьернссоны боевые науки, в Сарасберге обстановка потихоньку менялась. Венды наемные мрачнели день ото дня, недовольные чем-то, да ссорились с норвежцами не иначе как от безделья. Затеял один из них драку с кем-то из Халльвардовой дружины, только сам потом не рад был что связался – еле-еле растащили их в разные стороны. А Сигтрюгг однажды воеводу их застал от Рагхильды выходящим – причем был муж сей чернее тучи, так что оставалось только гадать, что его так опечалило.
А Горм-ярл вместе со своими датчанами так вообще в отшельники подались – поселились в форте, что построили недалеко от Сарасберга, и выходили оттуда только за продовольствием.
И все это было бы ничего… кабы не явился однажды, много позже, в середине мая, Хемунд к братьям. Когда поприветствовал он их, с разу юноши поняли – что-то неладно, хотя лицо его, как всегда бесстрастным оставалось.
- Новости, что ли, принес, Хемунд? – спросил Халльвард того.
- Новости, - протянул мужчина в ответ. – Хардакнут, конунг датский, приказал долго жить. Ну, - обвел он Вебьернсонов взглядом, - помер, стало быть. Кончилось веселье, братцы.
- С чего это оно кончилось? – нахмурился Сигтрюгг, начиная, впрочем, догадываться, к чему он клонит.
- А с того, что неясно, чего теперь от датчан ожидать. Ну, чего глядите на меня, как в последний раз? Может, и прирежут кого наемнички ночью… от избытка, стало быть, чувств… да только не Хемунда, - и он усмехнулся.

Сарасберг. Возвращение джедая... конунга
С Оррофином

После погребения кюны Ассы, армия Харальда заметно уменьшилась в числе: конунг отпустил по домам вестфольдцев, позволил вернуться на родину части жителей Долин, а еще раньше его покинули отправившиеся с Хаконом воины Оркдаля и Транделага. После двух лет изматывающих походов и непрерывных сражений, люди хотели вернуться к семьям, похвастать трофеями и даже сын Хальвдана не мог им этого запретить. Но все же - дружина Косматого даже сейчас представляла значительную силу, а ведь он собирался пополнить войско вендами и датскими наемниками, которых еще год назад призвал Асгаут.
Сейчас же воинство Харальда приближалось к месту, где все началось, где юный конунг одержал свою первую победу - к Сарасбергу.
- Хороша погодка! - проворчал Гутхорм, мёрзнущий на пронзительном ветру несмотря на тёплый плащ. - Харальд, где мы должны встретить этих данов, йотуна им в задницу!
- Они под Сарасбергом лонгфорт отстроили, - мрачно заметил конунг, которому датское укрепление было явно не по душе. - Так что никуда не денутся.
- Точно, - кивнул ярл. - Сколько уже прошло, с тех пор, как мы их призвали?
- Год с излишком.
Харальд попытался вспомнить точнее.
- Асгаут и Гуннар с Хардакнутом дела вели... сначала форт поставили, а потом еще землицы захотят.
- Они нам нужны, - Гутхорм попытался закутаться в плащ. Получилось плохо, от холода начала болеть давным-давно раненная ладонь. - Значит, можно будет их наградить землёй.
- Нет. Датчане не получат ни фута норвежской земли, - отрезал конунг, а после еще добавил: - Вот только они узнают об этом только тогда, когда станут мне не нужны.
- Помнишь, как с Хладирцем случилось? Отчего бы и не повторить?
Улыбнулся Харальд, но головой тряхнул, так что волосы спутанные взметнулись:
- Не вспоминай о том дядя - Хакон убит и сожжен, - в глазах только две льдинки застыли. - Кроме нас двоих о том, что смерти его причиной стало никто знать не должен.
- О том и речь веду, племянник, - сейчас эти двое были похожи, как никогда, особенно из-за льда в глазах. - То и с данами пусть случится.
- Говорят, Горм хитер как лис и изворотливее змеи. Посмотрим, так ли это.
Пока скрашивали вожди беседой путь наскучивший, показался из туманной дымки форт данов. Да уж, обустроились иноземцы здесь всего за год на славу! Основание было из каменных глыб, скрепленных друг с другом, а верх деревянный.
- Говорят, - сказал ярл, - что даны пропитывают брёвна в своих крепостях особым составом, чтобы не горели. Врут, наверное.
- Проверять не станем, - после некоторых раздумий произнес конунг. Слишком уж ему понравилось сооружение датских наемников - ни у Неккви, ни у Гандальва не было такой твердыни - все в усадьбах оборонялись. - Отсюда я править буду, когда все закончится.
- Место хорошее, - одобрил Гутхорм. - А устроение крепости и перенять неплохо бы!
- Конунг!
Зычным голосом окликнул правителя Олав, подъезжая. Следом за ним еще один воин ехал, лицо под капюшоном от ветра укрыв. - Гонец из Сарасберга, вот.
- Кто таков?
- Гуннар Одноухий, - посланник представился, телохранителя конунжего объезжая. - Меня Хемунд тебе навстречу послал, господин, едва узнал, что ты возвращаешся. Предупредить чтобы.
Промолчал Гутхорм-ярл, внимательно изучая новоявившегося. Сейчас время Харальдово, ему и говорить.
- Предупреждай тогда, - дозволил правитель, понимая, что Хемунд не стал бы зря человека слать. Не таков советник, чтобы лишь из желания господину угодить что-либо делать - всегда причины более серьезные им двигали.
- Хардакнут Датский умер, - коротко доложил Гуннар.
Вдрогнул Косматый, живо вспоминая, что ему Асгаут говорил за несколько дней до битвы при Сольскьелле. Свершилось... а значит смотрел он, Харальд, сейчас не простому гонцу в глаза, а убийце конунга данов.
- И что же даны? - спросил Гутхорм, видимо, у неба или форта. - По прежнему помнят призыв конунга Харальда?
- Они не знают еще, - отвечал Одноухий, так же - словно в пустоту. - Надеюсь - не знают.
- И не должны узнать, - твердо велел конунг. - Олав, вели воинам шаг ускорить, следует нам вскорости достичь Сарасберга!
Гутхорм молча двинулся вперёд, лишь отметив, что Одноухий держится так, чтобы бок Харальда был ему открыт.
"Не ударит, - понял ярл. - Не сейчас, потому что не верно это будет."
- Возвращайся к Хемунду, - велел херсиру сын Хальвдана. - Скажи, чтобы ждал меня в доме, да взял верных людей, скорых на дело.
- Исполню, - кивнул Гуннар, коня по бокам ударяя, да в тумане скрываясь.
- Так вот, дядя, сбывается пророчество, - льдинки-зрачки сверкнули так, словно внутри них пламя Муспеля горело.
Гутхорм чувствовал себя странно, как...ножны, в которые вдруг вернулся клинок, долгие годы бывший вне их.
- Нужно собрать конунгов вместе, - неожиданно для себя самого сказал он. - Самых важных и могучих, что остались. Так и исполнишь сво. клятву, сын Хальвданна и вещей Рагхильды, в ком есть кровь Асов!
- Зачем мне их собирать? Думаешь - все они, как Грютинг, готовы будут головы склонить?
- Головы их не склонятся - покатятся. Собери их на бой там, где сочтёшь нужным и режь. После такой битвы ни у кого во всей Норвегии не повернётся язык оспорить твою власть!
Рассмеялся властитель, но взгляд его холоден оставался все равно.
- Нет, - пригладил он ладонью грязные, нечесаные космы. - Так они много ущерба смогут нанести моей державе, даже если и падут. Хоть и велик соблазн одним ударом врагов раздавить, но для того мне нужна будет дружина много большая, нежели имею.
Промолчал Гутхорм, но по виду его было понятно, что идея о великом бое запал ему в душу. Как если бы кто вложил это в него, а вытащить позабыл
- Датчане... их армия велика... - похоже, Харальд уже сам с собой разговаривал. - Но после Хардакнута - это войско стало моим, на то договор есть, по коему я наследую датскую державу...
- Не все признают твою власть.
- Значит будет раскол, и кто-то из ярлов все равно пойдет под мою руку, - пожал плечами властитель. - Часть Дании тоже хороший прибыток, так ведь?
- Так.
- А у Хардакнута детей законных нет - только брат, которого он сам изгнал, да этот выродок Горм - а он сейчас в моей власти.
Харальд бросил неприязненный взгляд на форт, чьи могучие стены защищали хардакнутова бастарда.
- Сперва надо войти в форт, а потом он будет в твоей власти, - покачал головой Гутхорм.
- Послушай вот что, дядя, - кони родичей сблизились и конунг наклонился к уху берсерка: - Если успею завершить задуманное - к вечеру Горм сам из форта выйдет, и люди его.

Воссоединение семьи

(с Тельтиаром)

Воинство, вернувшееся в Сарасберг, встречало все селение - как то раньше было в Хрингарики, так и сейчас, люди вышли нарядившись в праздничные одежды, кто вел детей за руки, кто нес младенцев, поднимая над собой - чтобы те лучше смогли разглядеть конунга, ехавшего во главе дружины. Однако, дети, едва завидев Харальда плакали и отворачивались - слишком уж страшен был Косматый, длинные, ниже лопаток, нечесанные волосы, спутанными грязными прядями падали ему на плечи, закрывая лицо. Даже цвет волос его, некогда светло-русый, теперь стал темно-серым от грязи и дорожной пыли. Отросшая с ладонь борода клочьями торчала в разные стороны, придавая конунгу еще большее сходство с троллем.
- Страшен ты, Харальд, - усмехнулся в светлые до белёсости усы Гутхорм. - Смотри, дети плачут, жёны отворачиваются! Надо тебе быстрее клятву выполнять, а то сына своего заикой косноязычным сделаешь!
- Враги пусть бояться, - Харальд быстрым, и как могло бы показаться ярлу, привычным движением раздавил вшу, выпрыгнувшую на его щеку.
Тем временем, они въехали в деревню, где их уже ожидала, в окружении жрецов и знати, сама кюна Рагхильда. Вот только, на лице ее вместе с радостью удивление сильное застыло, когда увидала она сына своего. Конечно, ожидала кюна, что возмужает Харальд, и о клятве его слышала, но вид конунга даже ее испугал.
Гутхорм внимательно рассматривал сестру, словно подозревал тролля-обманщика на её месте и стремился изобличить его. Да, постарела вещая кюна за этот год, проведённый ей почти что в осаде! Морщины у глаз и на лбу залегли жёстче, статные плечи сникли, а тяжёлые золотое запястья висели на истончившихся руках Рагхильды.
- Здравствуй, сестрёнка, - прошептал Гутхорм. - Вот и свиделись...
- Гутхорм, вернулся! - Воскликнула правительница, но бросилась не к брату, а к сыну, который уже спешиться успел, и заключила его в объятия.
- Вот я и вернулся, мама, - прошептал конунг, крепче прижимая к себе женщину, так, словно она могла исчезнуть.
Хирдманы и ярлы, удивленно взирали на эту встречу - одни не привыкли к тому, чтобы их властная кюна волю чувствам давала, другие же не ожидали, что правитель их грозный, хоть на мгновение вновь в юношу, по ласке материнской соскучившегося, превратиться.
Гутхорм спешился рядом, бросив знак телохранителям, чтобы те не теряли бдительности, и подошёл ближе. Впрочем, он не обратился ни к сестре, ни к племяннику, не желая мешать им после столь долгой разлуки.
Харальд и Рагхильда простояли так долгое время, и со стороны могло показаться, что женщина плачет, уткнувшись в грудь сына, но это было не так - кюна говорила юноше что-то важное, что-то что слышал только он, и правитель отвечал ей столь же тихо.
Наконец, конунг разомкнул объятия и обернулся к людям, окружавшим его.
- Жители Сарасберга, мои верные подданные, - торжественно произнес он. - Я вернулся, чтобы оградить вас от опасности! Я знаю, что многие из вас претерпели великие обиды от врагов наших, что точно стервятники, набросились на мои земли, едва только узнали, что меня нет в моих владениях! Всех их ожидает кара, грозная и неотвратимя, словно удар Мьельнира! За то притеснение, которому подвергли вас вероломные конунги Теламерка и Роголанда, они заплатят золотом, землями и кровью! Вы же получите назад все, что принадлежит вам по праву, в том моя клятва вам, жители Агдира и Вестфольда!
"Всё же, наш удел - мечами махать, да черепа крушить, - подумал Гутхорм, уважительно кивнув сестре. - А хитрить и мыслить окольно - бабье!"
Произнеся необходимые слова, Харальд направился к усадьбе, все еще продолжая держать кюну за руку. Почти два года не хватало ему ее присутствия рядом, и теперь он не желал расставаться с матерью ни на одно лишнее мгновение, да и Рагхильда, столь долгое время сына не видвшая, более отпускать его от себя не желала, покуда можно это.
- Дядя, - позвал Гутхорма правитель.
- Здравствуй, сестра моя! - поклонился Гутхорм в пояс Рагхильде. - Прости своего сына, что не даёт мне тебя приветствовать, как следует, но не верю я, что просто так он зовёт. Что тебе нужно, конунг?
Кюна улыбнулась в ответ брату, а Харальд сказал:
- Сегодня в Сарасберге будет большой пир по случаю моего возвращения, но это ты и сам понимаешь. Есть у меня к тебе просьба одна, которую вряд ли кто иной сможет выполнить.
- Говори, сам знаешь, исполню.
- Заметил я, что даны встречать меня не пришли, - с едва заметной неприязнью произнес конунг. - Хочу я, чтобы ты на пир их пригласил от моего имени, да о том сказал, что сильно обидят они меня, если не придут.
- Сделаю, - очень нехорошо улыбнулся Гутхорм. - И на лица их полюбуюсь!
- Только осторожен будь, - Рагхильда попросила. - Их вождю я не доверяю, особенно теперь.
"Когда Хардакнут мертв" так и осталось недосказанным.

Оркдаль. Хакон и местные.
С помощью Тельтиара.

Оставив младшего сына Атли блюсти в Согне интересы Харальда, и укрепив его верность парой дюжин агдирских мечей, Хакон Хаконсон отправился в Оркдаль, дабы, по слову своего конунга, сговориться о судьбе этих земель – и вдовы ярла Грютинга. Всю дорогу гридни, сопровождавшие хладирца, не снимали броней и даже спали вполглаза, ибо Хакон вез с собой немалые ценности – свою часть виры за гибель отца. Но все прошло благополучно, видимо, боги по-прежнему благоволили к делам агдирского конунга и его верных людей.
Пути из Согна в горную долину были проторены куда как лучше, нежели дороги из Гудбрандсдалира, к тому же сейчас было лето, а потому особых трудностей, переходя горы, дружина Хакона не испытывала. На исходе десятого дня, с того момента, как они покинули Гаулар, дружинники подошли к ярловой усадьбе.
Оркдальцы не посмели затворить ворот перед отрядом, несшим стяг Харальда, так что Хакон и его люди без всяких помех вошли в усадьбу. Их было больше, чем воев, оставленных Грютингом охранять родовое гнездо, и молодой транделагец подумал о том, что это значительно все упростит. Вдова Грютинга – всего лишь женщина – в ответ на сообщенные вести залилась было слезами, но Хакон, за время своих встреч с мачехой поднаторевший в лукавстве, разлился соловьем, хваля ей Альвира. Так что в итоге вдовица даже повеселела, справедливо решив, что новый муж все же лучше чем одиночество, хоть и в богатом оркдальском доме. Больше проблем было с роднею вдовы, уж примерившей длань на богатые земли Грютинга. Но тут свое слово сказали клинки воев, пришедших с Хаконом, и еще – почти суеверный страх перед Косматым. Оркдальцы, с войском Хакона пришедшие, рассказами своими о походах воинских да жестокости молодого конунга, страх тот и вовсе в ужас обратили. Да и с правителем Транделага никто спорить не советовал, об участи Согна напоминая. Хакон Хаконсон, разуметься был в курсе подобных речей, и даже, как мог, способствовал распространению слухов о своей и харальдовой суровости. Сыну рабыни нравился затаенный страх в глазах тех, кто еще зиму назад смотрел на него с небрежением.
Наведя в Оркдале должный порядок, и убедившись, что власть Харальда в этих землях крепка, молодой транделагец велел вдове Грютинга собирать вещи. Харальд не любил ждать, да и самого Хакона более беспокоили дела во Хладире. Ему хотелось быстрее утвердиться в правах наследника власти отца, пусть и на правах не конунга, но ярла, подчиненного Харальду. И посмотреть, как встретят там сына Атли с его грузом. Хоть отпрыск ярла из Согна и был редкостным подлецом, но Харальду эта подлость могла пригодиться, а потому транделагец спешил прибыть в дом отца прежде, чем молодая вдова прикажет его четвертовать. Вдова ярла Грютинга, как и большинство женщин, собиралась медленно, с обилием суеты и беготни. Зная, что в Хладире ее встретит жених, она вбила в голову сразу же ему приглянуться. От того рабыни так и сновали по дому с гребнями, лентами да отрезами дорогих тканей. Хакон на то лишь презрительно ухмылялся: по воле Харальда Альвир возьмет за себя даже рабыню, так что все усилия вдовицы казались ему смешными. И только чуточку раздражали, особенно, когда девушки забывали понижать голос перед его дверью.

Харальд, Хемунд, Халльвард и Х... Сигтрюгг)
(Тельтиар и Кошка)

День выдался пасмурный, над Сарасбергом нависли тяжелые тучи, готовые в любой момент пролиться дождем, утренний туман не рассеялся до конца даже к полудню - но жители селения не обращали на это внимания. Весть о том, что вернулся конунг заставила всех - и бондов, и дружинников, и уж тем более знатных людей, - идти навстречу победоносному воинству Косматого. Одни только даны остались в своем форте, толи ожидая подвоха, толи считая, что могут проигнорировать появление Харальда Хальвдансона.
Хемунд, впрочем, тоже остался в Сарасберге, и более того - велел братьям Вебьерссонам не медля придти в его жилище.
Услышав приказ этот от хемундова посланца, тотчас собрались братья и на окраину деревни отправились, где проживал муж сей.
- Как думаешь, зачем зовет нас? - Халльвард спросил у младшего.
- Явно не новым видам боя учить, - пожал плечами Сигтрюгг.
Так в неведении и подошли они к домику невзрачному, как нельзя более подходившему хозяину своему по внешнему виду; постучались в дверь.
- Заходите, не стойте на пороге, - тихо велел конунжий советник, братьев впуская. - Слышали уже, что Харальд возвратился?
- Слышали, как не слышать, - кивнул Халльвард, дверь за собой затворяя.
- Асы щедро одарили конунга удачей, - сказал на то Хемунд, когда они за стол сели.
- Но ты не для того ведь призвал нас, чтобы говорить об этом? - нахмурившись, задал вопрос Сигтрюгг, наставнику в глаза глядя внимательно.
Хемунд скупо улыбнулся:
- Харальду нужна ваша служба сегодня.
Халльвард кивнул.
- Конунгу послужить - дело благое. И что же требуется от нас?
- Он вам о том сам скажет, скоро уже.
Худощавый агдирец опустился на скамью ближе к выходу, сложив ладони на животе.
- Славно, - одобрил Халльвард.- А скоро - это когда же?
- Скоро - это когда угодно ему будет, - Хемунд пояснил. - Вам же ждать велено.
Недолго, вопреки опасения, пришлось братьям томиться в ожидании - пришел конунг, как то и обещал Хемунд, вот только – вряд ли могли бы признать его Вебьерсоны, если бы советник первым поклониться не поспешил.
Халльвард едва удержался, чтоб не присвистнуть, уж больно изменился владыка - клятву принеся, соблюдал ее он точно, как государю и положено... и был сейчас весь заросший волосами, спутанными, нечесанными, грязными, да еще и борода отросла. Глядя на него, и поверить невозможно было, что Халльварда он совсем немного старше.
- С добрым возвращением, конунг, - поклонился Сигтрюгг, подтолкнув брата: нечего, мол, пялиться.
- Приветствую вас, Вебьерсоны, - где-то между спутанных волос, закрывавших лицо властителя, мелькнула улыбка. - Значит, вас Хемунд лучшими считает, похвально.
Ладонь правителя легла на золоченую рукоять меча, что он на поясе носил.
"Лучшими?" Подивился Халльвард, но виду не подал. Хемунд их успехи никогда не поощрял словами, кивнет, бывало, сухо - ничего, мол, справились... а вот оно как.
- На то мы усилия и прилагали, - произнес младший из братьев в это время, - дабы не оплошать, показать, на что способны. И надеялись, что службу добрую тебе, владыка, сослужим однажды.
- Сослужите, я верю.
"Да и куда денетесь теперь от меня".
Харальд за скамью уселся, непослушные космы с лица отбрасывая.
- Какой науке Хемунд обучил вас?
Советник было хотел что-то сам сказать, но сын Хальвдана ладонь вскинул - молчи, мол. Хотелось ему от родичей услышать, как они возможности свои оценивают и на что готовы уже. С последней встречи помнил о них Харальд то лишь, что служить верно клялись ему братья, но талантами особыми не блистали. Теперь же два года минуло - многое измениться могло.
- Многому обучил, - вступил и Халльвад в разговор, - как двигаться неслышно, как след за собой в лесу заметать, как без оружия смерть сеять, как стрелы из лука без задержки пускать, метанию ножа выучил... многому.
- А мы все гадали, - вставил Сигтрюгг, - и зачем же нам это все пригодиться может...
- Про данов что знаете? - как будто тему сменил конунг.
- Да они туда, в свой форт ушли все, - махнул рукой младший Вебьернссон. - Недовольные чем-то, аж страсть, все споры тут с нашими затевали, а воевода их вроде с кюной поспорил о чем-то... может, и не поспорил, но в чем-то они не сошлись явно. Теперь только за едой выходят оттуда, и такие же хмурые.
- Хемунд, - повернулся к советнику властитель. - О чем у Горма с матерью моей спор возник?
- Земли хотели и платы, - спокойно ответил тот, слегка улыбнувшись. - Кюна ему ответила, что о земле следует с тобой и только с тобой говорить, но золота им дала на откуп. Так в тот же день даны всю плату на корабль погрузили и в Роскильде отправили.
Нахмурился Харальд, однако же Хемунд добавил тут же:
- Рыбаки говорили, что пираты на тот корабль напали и разграбили.
- Надо же, - покачал головой Халльвард.
Сигтрюгг лишь посмеялся про себя, глянув на брата: "Действительно, какие пираты ловкие, прямо как будто знали, что корабль с золотом пойдет. Ну и хитра кюна Рагхильда... небось назад свой откуп получила уже."
Конунг так же в лице переменился, слова Хемунда услышав - улыбка на губах его вновь заиграла.
- Ты всех воевод Горма в лицо знаешь?
- И по затылку узнаю, если на то необходимость будет, - пообещал советник.
- Хорошо, - кивнул правитель, вновь к братьям обернувшись: - Асгаут о вас хорошо отзывался, а ему я склонен верить.
Сказав так, конунг от пояса открепил клинок в узорчатых ножнах и на стол его положил.
Взглянул на клинок херсир юный, да так похолодело у него все внутри. Золотом блестит рукоять, скалится мордами драконьими... Давно, очень давно видел он этот меч в последний раз - еще отец был жив тогда.
- Гуллинхьялти... - прошептал он. - Золотая Рукоять... откуда, владыка Харальд?!
- Значит, не ошибся Асгаут, и меч этот действительно вам по праву принадлежит, - спокойно конунг ответил. - Считайте его прощальным подарком ярла и залогом вашей службы мне.
Как ни жаль было правителю расставаться с чудесным мечом, но он давно осознал, что верность достойных людей дороже стоит, чем оружие.
Преклонили братья Вебьернссоны колени перед конунгом.
Утерять родовой меч считалось велиикм позором, об этом Халльварду не раз напоминал Асгаут. Говорил, не простят боги, станут мешать во всем, пока не вернется оружие в те руки, из которых утеряно было... и вот же, вернулось! Неужели все теперь к лучшему обернется? Впрочем, чего еще желать, как не достойной смерти за Харальда-конунга после долгой верной службы.
- Да хранят тебя боги, конунг, - склонил голову херсир.
- Да не опустеет чаша Асгаута-ярла в Вальхалле, - добавил Сигтрюгг тихо.
- Носите оружие с честью, родичи, - упомянул о родстве конунг, дабы струны гордости в душах молодых воинов затронуть. - Верю, что в достойные руки этот меч отдаю. Вечером же, должно вам придти на пир, так что готовы будьте.
- Мы будем, - пообещал Халльвард, - мы будем там.
Благосклонно кивнул конунг, и дом покинул – видимо, к празднеству готовиться пошел. Хемунд же с прищуром хитрым посмотрел на Вебьерсонов:
- Кольчуги под одежду наденьте и пить не вздумайте, - предупредил он. - Харальд от вас действий ждет решительных на пиру этом.
- Славный, видно, намечается, пир, - с понятием заметил Сигтрюгг. – Ну… быть посему, пойдем, брат.
Молча кивнул старший Вебьернссон. Он все держал Золотую Рукоять в руках, вынув из ножен, бережно касался лезвия пальцем, смотрел на игру бликов на металле, и все никак не мог насмотреться…