Доброе утро, Пэрри!
Девочка, оскальзываясь в грязи, выпачканной чем-то темно-красным (откуда кровь? она не ранена...), медленно поднялась и побрела по улице, не оглядываясь на дилера. С каждым ее неуверенным шагом он чувствовал, как в голову аккуратно вдевают иголочки боли - не стоять на месте! ни в коем случае не стоять, иначе произойдет тот самый, решающий шаг за проведенную невидимым мелом черту, и его голова треснет пополам. Идти за ней...
Идти за ней - сначала неохотно, отползая, держась как можно дальше - потом смирившись с необходимостью. Собаку приучили к поводку. Просыпалось беспокойство - она такая... странная, ее могут обидеть, а может быть даже, убить - это предположение выглядело отдельно пугающим. Сложно было сказать, при чем здесь логика, но если Эмилия умрет - с Парисом случится что-то еще хуже, чем разбитая вдребезги голова.

Странная пара - девочка, слепыми глазами обшаривающая прохожих людей, и парень, выглядевший так, словно только что проснулся после попойки, драки и групповой оргии сразу, старающийся не отстать от нее. На них косились. Некоторые оборачивались, и показывали пальцами.

Они хотели есть. И она тоже шла за поводком, правда, в отличие от Пэрри, эта нить была протянута ей самой к какой-то близкой, но скрывающейся цели. Эти, окружающие ее люди, во френчах, с галстуками, в перчатках и с ленточками в волосах, улыбающиеся и хмурые, идущие по строго выверенным маршрутам - были как орехи в скорлупе. Сложно разгрызть - особенно детскими, мягкими зубками - можно провертеть дырочку, забраться внутрь, и обнаружить там гнилое ядрышко, из которого кое-как высосать несколько капель влаги. Но так не хочется покидать тело Эмилии, ставшее таким родным, полумертвое тело, удобное... она шевелит ручками и беззвучно читает стихи, когда видит кого-то, она тоже хочет есть.
Где-то там. За поворотом.
Она шла по тротуарам, шлепая по лужам, которые поспешно обходил Пэрри. От нее разбегались, поскуливая, собаки, и дети - единственные, кто замечал подобное поведение животных - переходили на другую сторону улицы. Взрослым было не так - просто мимолетная мрачная странность, которую надо выгнать из памяти.
"Куда, черт побери, смотрит полиция, эта девочка едва жива, взгляните!" - негодует какая-то старая дева, натыкается взглядом на слепые глаза Эмилии, и не удержавшись, вскрикивает. Она даже не подозревает, насколько права.
"Пэрри! Эй, Пэрри, приятель, здорово!" - орет кто-то с другой стороны улицы, но, подбежав поближе, торопливо разворачивается и делает вид, что его здесь нет. Старина Парис явно перебрал с дурью. Говорили ему, что надо быть аккуратнее...
"Девочка, подожди минутку - ты заблудилась? У тебя есть родители?" - толстяк-полисмен. "Сэр, это ваша дочь, или сестра? Сэр? П-проклятье..." - отшатнувшись, снова вытягивается в струнку и изо всех сил старается не смотреть на них. Эту ночь ему будут сниться неуютные сны.
"Там улица, а за ней скверик..."

Вот он, обещанный скверик. И одна скамейка - та, которую люди стараются тщательно обходить, как грязного нищего или сумасшедшего. Теперь уже каждому ясно, куда идет - почти бежит, спотыкаясь и вытянув вперед руки - Эмилия. И Парис узнает недавнего знакомца, чье лицо встает из тумана вчерашнего дня.
Скверик пустеет, и - как будто небо темнеет над ним.


Артема встретил застегнутый человек, и это было далеко от описываемых событий. К его же собственному счастью.
Он тихо стоял в переулке - совсем еще мальчик, юный и очень скромный на вид. Левая рука его была перетянута ремнями - один, два, три, много... Кожа, сдавленная так сильно, что где-то кровоточили ссадины - но кажется, это не причиняло ему вреда.
- Что ты хочешь? - спросил его застегнутый, поманив к себе и сделав шаг назад, подальше от освещенной улицы и людей. - Расскажи, что ты хочешь. Ты хочешь взять мое тело?
Странно, он, кажется, смотрел сквозь Артема, как и другие люди. Совершенно безвольным взглядом, как будто его эмоции были сейчас где-то не здесь. Странное ощущение - он не принадлежит себе. Кто-то управляет им. И голос - пожалуй, слишком детский...
"Мистер, который сейчас час?"
Рэтти бы узнал этого мальчика, застегнутого на все замки.

Ларри

У духа не было собственных глаз, но он почуял ИХ приближение раньше Димитрия. Голод ТЕХ, кто занял тело Эмили был почти что физически ощутим… но это была физика нематериального мира. ОНИ тащили за собой взрослого, как ребенок тащит на веревке забытую плющевую собаку. Игрушка могла быть собакой в игре, но потом о ее возможных чувствах тотчас забывается. Именно поэтому часть щенков так боится детей. Но этот вот взрослый, похоже, уже испугаться не мог. В его глазах отражалось безумие, причем – так же очевидно, как небо отражается в лужах, а бутылки – в глазах алкоголика. При взгляде на такие вот взаимоотношения, так не похожие на их с Димитрием симбиоз (слово было извлечено из памяти мага) Ларри сделалось не по себе. Возможно, ОНИ съедят их с Кэтти носителя? Девочка не отзывалась уже давно, но мальчик искренне сомневался, что тут хватит пищи для целых трех духов. Обладая свойственной детям практичностью, Ларри решил, что Димитрий все еще был скорее живым как раз потому, что они с подружкой быстро прекратили свои развлечения с ним. Как бы то ни было, Димитрий уже стал для него «своим», как бывает своей одежда и обувь, и Ларри не очень-то хотел им делиться.
Мальчик не стал перехватывать управление телом, помня, чем это закончилось в прошлый раз, но в голове мага опять зазвучал его тоненький голосок… на сей раз – с недвусмысленным предложением смыться.

Артём Сидор.


Первым позывом духа было немедленно вселиться в тело. Так человек. Умирающий от жажды в пустыне, в порыве отчаянной решимости набрасывается на своего товарища, при мысли, что его вены полны вкусной, питательной и жидкой, чуть солоноватой кровью. Немногие способны удержать в себе подобный порыв, но Артём, не оставивший попыток вырваться из Клетки после всех кошмаров, что она на него обрушивала, сумел остановиться на полпути. Его прозрачные пальцы нежно, словно лаская прикоснулись к голове застёгнутого, наверняка вызывая у него неприятное покалывание в затылке и висках.
«Кто ты такой? Чей ты?» - раздался шёпот призрака, и от голода, что сквозил в нём, мороз продирал до корней волос.

По желанию мастера закрыто.