День второй. Раннее утро.
(Номихин, уподобляясь истине, как обычно, где-то рядом)))

Утро, наступавшее в прозелени неба за кормой барки, застало Хэна пребывающим в глубоком раздумьи. Тяжелый взгляд его зеленоватых глаз медленно и пытливо блуждал вокруг раскрытой вышитой сумки. Сумка согласно естеству хранила безмолвие и безмятежность. Хэн мрачнел, с изумлением прислушиваясь ко внутренним ощущениям, сводившимся к болезненным сомнениям, неуверенности, опаске… нерешительно, словно бы и не он, протянул руку и поворошил содержимое. Окованный сундучок, пара книг, плотные черные кожаные перчатки с серебрянного цвета шипами, серебрянная же цепь, оснащенная грузом. Какие-то мешочки, одни мягкие, подающиеся под рукой, другие - сухо шелестящие.
Когда от напряженных размышлений, попыток отловить и задержать хоть ненадолго смутные воспоминания, заломило в затылке, Хромец закрыл клапан сумки. Затянул шнуры. Встал, превозмогая понятное желание закряхтеть. Назло ноющей боли решил пройтись.
Ветер усиливался, паруса, изредка мягко хлопая, исправно тащили барку за очередной мыс на полночном берегу. Что характерно, нетопыри с рассветом не сгинули, однако стали носиться не в пример оживленнее и беспорядочнее. Хромец легко уклонился от одного, особенно быстрого, и отправился на корму. Высокий сухощавый шкипер там о чем-то толковал с не менее рослым, но субтильным и много более изящным эльфом.
- Утра доброго, уважаемые! – сказал Хэн еще с верхней ступени трапа. Шкипер – немолодой человек с рассеченным надвое глубокими складками морщин лбом и покрасневшими после недолгого сна глазами, беззвучно ворохнул седой бородой и кивнул. Эльф неторопливо обернулся, посмотрел на наемника-дх'ойнэ, да так и замер, не закончив приветственного легчайшего кивка.
- Нет, - почти сразу прошептал он, замигав и качнув головой. - Почудилось... Показалось...
Хромец молча подошел и встал рядом, так, что почувствовал запах соленой рыбы и почему-то – сапожного дегтя. Теперь и ему было видно небольшие, с низкими бортами лодчонки, закидавшие сети поодаль, у южного берега.
- Рыбу, что ли, ловят? - кивнув в ту сторону, спросил Хэн, убедившись, что прежний разговор умер с его появлением; равно как и в том, что собеседники отнюдь не ищут продолжения такового, вероятно, почитая его оконченным. Шкипер неопределенно повел рукой. – И хорошо здесь ловится?
- Когда как. Чем дальше, тем хуже. Рыбы-то, что ни год, все меньше.
- Неужто ундины проказят? – поинтересовался Хромец невинным голосом.
- Да какие ундины? Их тут лет, почитай, сто не видывали уже, разве что так, байки травят. Просто – отходит рыба. Хотя - у местных-то дела пока идут еще очень даже положительно. Это вниз по реке вода ни на что не годится… Из каждой мелкой речушки-притока одна дрянь-то и тянется. Какая нормальная рыба в таком бардаке жить-то будет?
- Ваши ж мануфактуры, - негромко констатировал эльф, внимательно следивший за полными текучего живого серебра сетями, выбираемыми кметами в длинных широких плоскодонных лодчонках. – Ваши ж, говорю, мастерские ремесленные, да и жилые кварталы любого города, в сочетании с вечным человеческим желанием обрести все сразу, не думая и не беспокоясь даже о самых очевидных последствиях…
- Не упомню я за собой ни мануфактур ремесленных, ни домов каких городских… - скептично заметил шкипер. – Разве вот оружного человека спросить – мож, у него что такое за душой имеется? А, наемник?
Хэн скупо ухмыльнулся.
- Нету? Вона как, Телуньелль, выходит… не тем ты речи свои изрекаешь, - продолжил речнИк. - Сколь ни было бы у меня, к примеру, желания заиметь все и сразу, наплювавши на последствия, одно и то ж мне выпадет – хороший пинок под зад, да еще хорошо, ежели таковым все и ограничится.
- Человечьи вообще мануфактуры имел я в виду, Конор, а вовсе не твои, конкретно говоря, потайные капиталы… - усмехнулся легонько эльф, ничуть не задетый насмешкой и не удивленный пикировкой. - Сколько лет меня знаешь, а привыкнуть никак не можешь? Или скажешь, не понял, к чему я клонил?
- Не скажу. То-то ж, что я – знаю, ибо и впрямь – привык, - негромко, но басовито заржал шкипер. – Ну а ежели услыхает такие речи человек несведущий, да еще – Боги упаси! – темный, словно винный погреб маркиза Меттербина? Возьмет, да и воспылает желательством пощипать с меня мои скрытые богатства? Как мне ему объяснить, что это ваша манера сказать, дескать, люди попросту гадят где ни попадя, да еще, не в пример иному коту, не смущаются оставить наваленную кучу под ногами, ни разу не думая хоть как-то прибирать за собой? А он в ответ клещи какие-нито вытащит и спросит поприлежнее…
Хэн покачал головой, ухмыльнувшись помимо воли. Эльф тоже смягчился, во взгляде плеснулось тепло. Конор отвлекся на рулевого, что-то бурно и интенсивно ему втолковывал, затем вернулся к релингу.
- Дивлюсь я тебе, дружище, - сказал он. – Сколько тебе уже лет миновало, а все так же по-детски всех людей в один мешок скидать норовишь. Хоть знаешь, что и эльфы не все одинаково благонравны да светозарны. Помнишь, как Аданнель говорил… - тут Конор резко осекся, налился краской и смолк, стараясь не глядеть на собеседника.
Теперь Телуньеллль казался целиком вырезанным из каменной глыбы. Глаз его Хромец не видел, но понимал, что вряд ли ему этого так уж хотелось бы. Скорее, наоборот.
- Прости, Телуньелль. Прости, - выдавил шкипер.
- Конор, - сухо заметил эльф. – Тебе не за что извиняться. Я знаю, что ты не желал никого задеть, да и не задел, по большому счету. Разве я не знаю, что Аданнеля убили скоя'таэли? Так что кругом ты прав в этом случае. Это я не к месту мудрствовать стал.
- Друже… - начал было шкипер, но эльф качнул головой.
- Достаточно. Ты извинился. Я принял извинения.
Хэн, наскучивший картиной рыбаков, оторвал взгляд от речных волн, а мысли – от ноющих костей, и повернулся к эльфу.
- Дозволено ли мне спросить, милсдарь Телуньелль, кто та девушка из ваших, что ночью оплакивала этого паренька… Аданнеля? Которая пела ему что-то? Слепая она еще была…
Эльф молча уставился на Хэна. Шкипер же реагировал более бурно – отшатнулся на шаг и вперил расширившиеся глаза в кошачьи зрачки наемника.
- Нету у них никаких эльфок, сынок, - пробурчал нехотя Конор. – Одни мужики, прости, конечно Телуньелль… но ведь правда. И потом… ты говоришь, пела? Слепая?
- Дх'ойнэ, с нами нет женщин нашей крови, и не было от самого Ард Каррайга, - подтвердил эльф. – Ты не мог видеть на этом суденышке эльфку; нет здесь ни одной из них.
- Пела? Что она пела? – не унимался Конор, рукой крепко сжимая какой-то кошель на поясе.
- Не знаю я… не вслушивался. Что-то вроде "Старое племя уйдет на закате дня, Мы не оглянемся, но вороны будут в следах…" Дальше подошел я и ей помешал, она петь и перестала…
Эльф быстро напел какой-то мотив; речь была только отдаленно узнаваемой… вовсе не обычной для перворожденных Старшей Речью, скорее, решил Хэн, каким-то архаичным диалектом таковой.
- Этот?
- Ну да. Очень похоже.
- Святые Боги! – выдохнул шкипер, колеблясь, отступить подальше от борта, или все же попятиться от Хэна.
- Что с тобой такое? – поинтересовался Хромец, недоумевая. Вид у капитана был еще тот: брови и борода топорщились, глаза, слезясь, пытались раздвинуть тесные границы орбит…
- Да то, что это Рискильда! – выкрикнул Конор, выпучив глаза до предела. Парень у руля испуганно уставился на беседующих.
- Кто? – озадаченно поглядел на эльфа Хэн.
- Рискильда. Это… это он о старой легенде, – эльф не отличался многословием, как и стремлением просвещать ближних.
- Это слепая ундина, обитающая в здешних краях, - снизошел до пояснения Конор. – Она приходит оплакивать умерших на реке… вроде бы. Давно я ничего о ней не слыхивал. Ты что, ничего и вовсе не знаешь?
- Да не был я здесь никогда, и не слышал ничего подобного! Просто поговорили с ней…
- Она… Она что-то говорила? – перебил Хромца Телуньелль, выказав вовсе даже не эльфью спешку.
- Да. О том, что можно не помнить себя и жизни, а вот свои битвы помнишь всегда, и того, кто шагает сквозь пламя рядом... и о том, что многое не хотелось бы помнить… о том, что возврата погибшему нет.
- Рискильда… - простонал эльф, пряча лицо в ладони. – Заплатившая глазами за право помнить своих родных, когда ей выпал жребий стать духом вод… Лунед…
Эльф стал неожиданно немыслимо далеким, чуждым, поглощенным каким-то своим, старым, вроде бы погребенным, но внезапно воскресшим горем. Хэн остро почувствовал, что он внезапно оказался лишним, что его присутствие совершенно неуместно… и взглянув на Конора, понял, что совсем не одинок в этом ощущении. Он отвернулся – и вдруг увидел дымы позади, где-то в верховьях реки.
- Капитан, - жестко сказал он, - как думаешь, что там может гореть?
- Это, вроде, вырубки в той стороне… - побледнев, шкипер пытался что-то разглядеть там, за холмистой грядой. – Может, смолокурню спалили?
- Тогда уж не иначе, как вместе со всей просекой. Ты на дым посмотри. Видишь, какой столп? Деревня горит, не иначе. Я что ж, по-твоему, даром хлеб в дворовом войске Роттадбора ел? Не видел, думаешь, белочьей работы?
Шкипер зло и растерянно покосился на него.
- Там Посколаки еще есть… - выдохнул он, и быстро повернулся к рулевому. – Держи посередке, курва мать! Не ровен час, выйдут к реке!
- А что, скажи, им помешает взять лодки у тех вон рыбарей? – поинтересовался Хэн, поправляя меч.
- Эльф на реку только по большой крайности пойдет, особенно тот, что на битву идет. Вот ежели бы мы им надобны были зачем-то – мож, и пошли бы по воде. А так-то – разве с берегов попытаются дострелить…
- Так, Конор… так. Пойду-ка я погляжу, кто чем тут вооружен… привычки – вещь, понимаешь, ненадежная, как и предпочтения… меняются они, смотря как ляжет карта и какая будет на то нужда…
Шкипер тем временем отправился к своим матросам, не обращая больше внимания на наемника.
Хэн слетел по трапу неподражаемой иноходью охромевшего верхового коня, задумавшего подражать танцору в разгар тарантеллы. Подскочив к Бестии, он толкнул того под бок.
"Кветтака самэн Анхор! Дивхуса мека Понтар! Тэк миса Тонно кет Асванга!!!" – прорычал Джулвек, и попытался, не открывая глаз, выдернуть из ножен одну из саберр. Хэн перехватил руку, и тряхнул.
Глаза Бестии раскрылись, в левой руке мигом оказался кривой нож.
- А… - пробормотал он. – Бледнолицый… Ты так и не ложился?
- А как ты думаешь? – спросил Хэн. – Вставай! Некогда разлеживаться! А не то скоро можем встретиться с нашими недавними знакомцами…

с Тотом
Подойдя к таверне, откуда вышел на рассвете, Томас втянул чутким носом воздух. Да, судя по всему, пирожки удались на славу. Когда хотели, тут готовили очень даже неплохо. Надо бы для Паутинки пирожок прихватить, да и узнать, не отправились ли в путь ещё до него. Но нет, нет, судя по всему - нет. Фургон ещё стоял во дворе. Лошади мерно жевали свой овёс. К одним из яслей бард приставил и лошадку, теперь его лошадку. Ничего, не обедняют, если его Паутинка легко позавтракает из чужой сумы. А самому бы надо показаться перед краснолюдом, дать понять, что он тут и слова своего держится, что бы не случилось. И правда, тот трапезничал, заняв тот столик в зале, откуда не только открывался лучший обзор, но который был выгодно расположен ещё и с точки зрения близости к камину.
- А вот и я! - Томас лёгким перебором по струнам домры подтвердил своё появление из толстых дверей, ведущих в общую залу, - Мы собираемся или сперва совместная трапеза ждёт наш отряд?
- Проснулся, песнопевец, - кивнул Варсага. – Садись.
Что же, раз зовут, как не присесть...
- Я, как пташка ранняя, уже давно в полёте. Пою, играю, люд честной забавляю...
Томас присел на лавку напротив краснолюда, аккуратно сложив плащ рядом. На него он опустил свой инструмент и пристроил его так, чтобы тот случайно не упал на пол.
- Ешь, - снова кивнул Калеб. - И пей, - добавил он после недолгого раздумья.
Томас положил в миску из котелка несколько черпаков вчерашнего лукового супа, ту еду, которую уж никто точно не пожалеет, дабы не показаться уж слишком невоздержанным в еде и объедающим работодателя. Что-что, а субординацию он знал чётко. Знал, когда можно и лучший кусок в рот положить, а когда выгоднее довольствоваться малым. Потом бард придвинул к себе пару пирожков из тех, что источали поистине непередаваемый запах и, вытерев ложку, приступил к трапезе. Ел он неспешно, откусывая от пирожка маленькими кусочками, смакуя каждую ложку супа так, словно ест во дворце на позолоченных тарелках.
- Спасибо за щедрость, хозяин, - улыбнулся менестрель, когда первый тот отвлёкся от своей тарелки и поглядел на барда, - А с меня - весёлая и неспешная дорога.
Когда дно тарелки уже просвечивало сквозь тонкую слюду нежирной жижи, Томас отодвинул её в сторону и налил из кувшина в одну из кружек, стоявших на столе, третью часть. Бард поднёс кружку ко рту, втянул воздух над ней, желая насладиться запахом вина, которое, по его прикидкам, должно было быть в кувшине, но не почувствовал ничего, словно в кружке была простая вода. На долю мгновения задержав кружку в этом положении, Томас выпил содержимое с таким видом, будто не пивал ничего вкуснее в своей жизни, затем рукавом промокнул рот и улыбнулся хозяину, словно ничего неожиданного и не произошло:
- Что же, ещё раз спасибо за трапезу, любезнейший. Пойду во двор, к лошадям...
- Что ты там не видел, э? Еще находишься, успеешь. Расскажи лучше о себе, - предложил Калеб.
Краснолюд поднял кружку, отпил и усмехнулся трубадуру.
- Хороша водица, - причмокнул Варсага.
- О себе? (Ох и хитёр краснолюд, как шилом бреет, так ведь подспудно и сболтнёшь что лишнего). Любой бард наплетёт о себе столько, что где там разобраться, что из сказанного правда, а что и близко не лежало. Но, не буду таиться, какая разница, всё равно в одной упряжке ехать, так или Иначе - всё ясно станет, кто есть кто и на ком какие пятна... Родился я в цирковой семье и долгое.. долгое детство странствовал по дорогам. От Редании до Цинтры и обратно, заезжали и на восток и на запад...
А вы думали, что свою историю нельзя превратить в пре забавнейший рассказ с чудесами странными, диковинками и приключениями такими насытив её, что и десять трупп цирковых не обретут. Да и где распознать, что реально было, а что почерпнуто из привальных рассказов и цирковых баек. Нет, любой купец мог бы с живостью придраться к мелочам, касаемых того или иного города им ранее посещаемого, но ведь где-то можно свалить на издержки памяти, а где-то, просто улыбнувшись, дать понять собеседнику, что, мол негоже придираться к таким незначительным деталям посреди интереснейшего рассказа...
- Хорошо ты рассказываешь, трубадур, захватывающе, слушать приятно, - сказал Калеб. - Так бы и слушал. Да только разнообразие во всем нужно. Поэтому сейчас и я тебе историю расскажу. Случай, однажды со мою произошедший.
И рассказал. О том, как довелось ему искать ночлега в одном трактире захудалом. Постояльцев там, окромя Калеба, совсем не было, а остальных, четыре человека - хозяин, жена его, крепкая еще старуха, девушка молодая, родственница и сын-идиот. Вечер уж поздний, сели за стол ужинать, как вдруг в дверь стучат. Хозяин смотреть пошел и оказался то старец чахлый. Волосы темные всклокочены, борода длиннющая встопорщена, глазки бегают, одежа чистки просит. Хозяин удивлен, конечно, но приглашает пройти. И тут шут этот гороховый бухается хозяину в ноги и молит помочь ему, непутевому. Рассказывает, будто гонятся за ним друзья рыцаря одного (фамилие запамятовал) и хотят голову с него снять и рыцарю тому, обесчещенному, в подарок привести. Хозяин в ступоре, старуха в обмороке, молодуха в краске, сынок-идиот в носу ковыряет. Встаю я тут из-за стола и говорю, что нам здесь рыцари разгневанные ни к чему, помочь мы все одно не сможем, а проблем у нас самих полон дом. Тут выясняется, что прелюбодей тот - волшебник знатный, за помощь он заплатит щедро (так бы и сказал сразу!), а нужен ему кадавр, оболочка, в которую он с помощью волшебства непомерного силу сумеет вдохнуть необоримую. Сыпанул деньгами колдун, делать нечего, решили, что следует подсобить, раз человек хороший. Волшебник оглядел нас, указал на сынка-идиота и говорит, что этот пойдет в самый раз. Ему отвечают - не пойдет он. Он вообще не ходит почти, а все чаще лежит. То на печи, то на лавке, а то и вовсе на земле. С детства такой. Колдун кричит, чтоб воды ему принесли, колодезной, а сам в сумке ковыряет, порошки да амулеты волшебные перебирает. (Мне, кстати, он множество амулетов позже подарил, не интересуешься?) Не знаю, что он там делал, какие чары накладывал, но успел в самый раз. За окном топот конский. Сынок-идиот встал, по комнате прошелся, взглядом непонимающим округ себя посмотрел. А в дверь уже колотят – отворяй, кричат, собака, а ни то вместе с халупой спалим. Колдун порозовел, улыбнулся, парню говорит – иди мол, и надери этим поджигателям задницу. И тут происходит самое интересное - парень, бывший идиот, хватает волшебника за бороду и говорит, что проще он миром все порешит. Рыцарям тебя отдам, говорит, пусть сами разбираются, а добро чужое нечего портить. Колдун в крик, в слезы, рваться пытается, да разве у такого вырвешься. Отворяют дверь, выводят волшебника прямо за бороду во двор, к рыцарям и тут…
- Ты представь себе, Томас, летит по небу колдун, верещит, а под ним, держась за бороду и тоже вереща, мужик здоровенный. Впрочем, - закончил свою историю Варсага, - не далеко они улетели. В реку упали, и течением их унесло.
- Чудно, чудно, - рассмеялся бард, - А от амулетов своих уволь. Сам ничего в магии не смыслю, да и желания связываться во мне, меньше, чем монеток в кружке у нищего. Года полтора назад вляпался я в одну историю, так до сих пор отойти не могу. А начиналось всё казалось бы буднично, ну как и нынче вроде. СтрЕльнуло мне из Цинтры податься, к каравану красно людскому примкнуть. Может и ты их, хозяин, знаешь, ну да речь не о том. А заковырка была в том, что среди всяческих безделушек была у них золочёная чаша. Да чаша-то не простая, а артефакт известный. Ну и, само собой, о том, что да как, никто из караванщиков ни ухом ни рылом. А тонкость тут была в том, что, стоило налить в чашу хоть что-нибудь и она исторгала из себя монстра. Всё бы ничего, так бы и довезли всё до места назначения, не раскурочь один из охранников тот багаж, будучи ранен клятыми скоятелями и находясь в полубессознательном состоянии. Вот тут-то и началось...
Бард взял домру и заиграл мелодию, такую знакомую каждому краснолюду, но вместе с тем и несколько изменённую, вплетая в неё замысловатые аккорды, приукрашивая и расцвечивая её звуковыми переливами.
Калеб слушал. Он был доволен и улыбчив. Прикрыв глаза, Варсага, уже было предался мечтаниям о шпилях и башенках Алого Мамонта, о подъемном мосте, винтовых лесенках и анфиладах…
- Привет, Томас, - сказали над ухом голосом Руги Бинкмаера. – Расплачивайся, Калеб, поехали.
- Ну, а что было дальше... Я уверен, что сия история придётся по нраву всей нашей пёстрой компании.
Томас взял ещё несколько аккордов и, кивнув полуэльфу, стал подниматься из-за стола. Песни песнями, басни баснями, а вот желания находиться рядом с расплачивающимся почтенным краснолюдом у Томаса не было совершенно. Пара реплик о его финансовой несостоятельности со стороны хозяина могли изничтожить на корню весь тот кредит доверия, который он уже успел приобрести у нынешнего покровителя. На крыльце уже стояли Катрина и Смит, о чём-то оживлённо беседующие между собой.
- Ну что, красотка, кибитка скоро тронется, вот только наш дорогой хозяин дебиты с кредитами сведёт, - подмигнул девушке Томас, - Так что – по коням и лошадкам, И бард двинулся к Паутинке, маня её хозяйским пирожком со стола, пока никто не прочухал, что заправлялась та к чужих яслей.

До поры до времени, предположительно до осени.