Моё почтение.
Поскольку ваш покорный слуга новичок на улицах города, то вполне возможно эта тема подлежит переносу. Но я возьму на себя смелость вычленить хрупкую золотистую вязь рубаи и свежесть касыд из общего поэтического Гольфстрима. Начну здесь, а там как получится.

Насмешник Момус потянулся на своём карнизе и ухмыльнулся налетевшему ветру.
- Странник, ты столько знаешь, расскажи мне о пустыне.
- Что может узнать слепой из рассказа зрячего - пропел ветер.
- Тогда, открой мне очи!
Ветер вдруг стих присаживаясь на карниз рядом с Момусом
- Повесьте уши своего внимания, на драгоценный золотой гвоздь моего рассказа, о благородные слушатели, ибо я поведаю вам о словах и славе беззвестного поэта и хабиба, что означает лекарь, о его странствиях и страданиях. О счастье дороги и прелести мгновений отдыха. Да будет милостив к вам Всемогущий, о достопочтенные, да вознаградит он вас и приветствует.

Касыда о радости
От салама до салама, уподобившись Хайяму,
Тонким росчерком калама, я Аллахом в мир введён.
От Туниса до Алжира, я бессовестный транжира –
Раздаю слова монеты, посягнув на вязь времён.
От Багдада до Магриба – веселись душа хабиба,
К новой жизни, как приливом, лаской гурий я рождён.
От Стамбула до Каира – пой душа абу Джабира,
Потемнел пергамент мира, моим следом измождён.
Что брильянты, что сапфиры, что, душистая, как мирро,
Похвала из уст эмира – жизнью я вознаграждён.
Я хабиб, быть может где-то, назовут меня поэтом,
Что отточенные бейты посылал в неверных жён.
Не укрыть песком бархана, не читать аят Корана,
Даже сталью ятагана, как-то был я пощажён.
Своего, не зная срока, я, цитируя пророка,
По своей иду дороге от зари и до зари.
Пой хабиб, твоя дорога – жизнь людей, а это много,
Значит, было в жизни проку! Я сказал – эль Бахари.

Небольшой комментарий, с вашего позволения.
Хабиб - лекарь.
Касыда написана от лица хабиба Мохамеда ибн Омара ибн Абд-ар-рахмана Акмаля абу Джабира эль Бахари, коего ваш покорный слуга отыгрывал на одной из историчек.

По ночам ко мне в гости приходит луна
И смеется: «Ты все же осталась одна!».
Но я этой обманщице глупой не верю,
Ведь в тебя она, видно, сама влюблена.
Вот и хочет тебя, друг мой, вдаль увести,
В ту страну, куда мне неизвестны пути.
Но тебя не отдам, пусть побесится сдуру –
Нам с тобой до утра еще долго идти.

Касыда на гибель Йорка (коей странствующий лекарь эль Бахари был свидетелем и невольным участником. Да пребудет с вами милость Аллаха, жители города приютившего хабиба с душой поэта, да сохранит он вас и приветствует!)

Помнишь, Йорк – холмы и травы?! Час величия и славы!
Кровь – струёй горячей лавы! Дым костров над головой?!
День скорбей – темнее ночи! У барона меркли очи,
И в петле верёвки прочной тело взмыло над толпой!
Город – плачь, давясь слезами! Помнишь – мир на время замер,
Когда граф, как хладный камень, падал в ров, сражён стрелой?!
Помнишь женщин?! Помнишь? Было! Помнишь, руки точно крылья,
Не опущены в бессильи, не ослаблены тоской!
Так за гнёзда бьются птицы! Та девчонка у бойницы!
Из-под пальцев кровь сочится, иссечённых тетивой!
Помнишь, девушку на стенах?! Непокорна, не смиренна!
Всё отпущенное время, не собой была – Тобой!
Помнишь, Йорк, рога шотландцев?! Чей-то шлем и чей-то панцирь.
Помнишь, как таран бросался, на ворота, как живой?!
Помнишь, Йорк, в крови и звоне - боль и ярость гарнизона?!
Что, в себе убивши стоны, принимал последний бой!
Слышишь, Йорк! Я был с тобою! Пеной на волне прибоя
Брошен блудною судьбой в твои стены, город мой!
Славься Йорк! Ты стал гробницей, но людей я помню лица!
Не устанет память биться, птицей в клетке золотой!
Город был! И Город будет, потому что Город – Люди!
Пусть, мой Йорк тебя осудят, кто в лицо, кто за спиной.
Йорк! Ты жил сплочённый дружбой! Где-то лучше, где-то хуже,
Значит, людям ты был нужен! Нужен, как не посмотри!
Вздор слова! Пускай на ветер, пеплом брошены наветы!
Город, я с тобой навеки! Я сказал – эль Бахари!

Посвящение неизвестному полководцу (написано в те времена, когда эль Бахари, ещё не был хабибом и ещё не дал обета не прикасаться к оружию иному, нежели для медицинского вмешательства).

Помню как в бою ужасном, он стоял с лицом бесстрастным
И блестел на солнце красным, свежей кровию доспех.
Помню как в тумане ночи, он стоял средь многих прочих,
А в железной клетке прочной, бился смех. Безумный смех!
Помню как на белых стенах, стоя в трупах по колено,
Был красив, одновременно, страшен был он, точно грех!
Помню как в крови и пыли – мы рубили, нас рубили,
Как слова над битвой плыли: «Ждёт могила! Ждёт нас всех!»
Помню ужас тот великий, помню шлем его безликий,
Как, теряясь, гасли блики, в темноте глазниц – прорех!
Память! Память! Эту память, не продать и не оставить,
Не пропить её, не спрятать, позабыв в пылу утех!

***
О хабиб! Веки смежь чтоб не видеть глупцов
Уши спрячь – избегая хвалы подлецов.
Лучше вольный шатёр и спокойная совесть,
Чем отравленный сон и покои дворцов!

***
Для того ли Аллах людям головы дал,
Чтоб в один чёрный день звонкий, острый металл,
Волей мудрых голов в ятаган превращённый,
С плеч людских эти головы прочь отделял

***
Ты не нужен пустыне, и память ее коротка.
Ты бредешь еще ныне, но память ее коротка.
Погляди, как белеют скелеты издохших верблюдов,
Словно вехи, средь бурого, мертвого, злого песка!..
(Бабка Гульда)

Над песками царит только ветер поэт,
И строка за строкой – заметает твой след.
Где когда-то ступала нога человека,
И намёка на след человеческий нет.

В одном псевдовосточном прикле мой перс Шер-эд-дах, некогда поэт и философ, а сейчас верблюд, писал псевдолюбовную псевдолирику:

Соловей своей песней прогнал мои сны.
Ветер тучку сорвал с лика полной луны.
Так же дерзко чадру с ненаглядной подруги
Мы срываем, когда влюблены и хмельны!

И на зов соловья я покинул свой дом.
Нет покоя влюбленным ни ночью, ни днем!
Я не видел, куда я бреду, как безумный, —
Как же я под твоим очутился окном?

Кто сказал, что я пьян? Я не так уж и пьян,
Но любовным безумьем мой дух обуян,
И любовь привела меня к окнам желанной,
Так в песках караванщик ведет караван.

Я глотками прохладу полночную пью.
За окном этим — гурия. Сам я — в раю.
Отвори поскорей, пока петь я не начал —
Вся округа сбежится на песню мою!

Как расцвечена звездными гроздьями ночь!
Отвори мне, о солнца и месяца дочь!
Отвори же скорей! Мы сплетем свои руки
И прогоним печаль поцелуями прочь!

И еще одно стихотворение того же автора... прошу прощения, верблюда...

КАСЫДА СТРАННИКА

Власть Всевышняя и Сила дивный мир нам подарила,
Изукрасив наподобье драгоценного ларца.
Но когда луна и солнце светят в тусклое оконце,
Не оценишь ты подарок Милосердного Отца.
Домосед влачит уныло скуку жизни до могилы:
Опостылеть может даже блеск султанского дворца!
Так не жуй уныло взглядом то, что близко, то, что рядом,
Как траву в загоне щиплет бестолковая овца!
В путь! Лови в зрачки озера, города, пустыни, горы –
Посох странника не бросишь ради царского венца!
Словно вышел из темницы – люди, травы, небо, птицы!
Так иди же и любуйся, не клоня к земле лица!
Кто судьбой избрал дорогу – стал немного ближе к Богу,
Ибо лишь через творенье постигаем мы Творца!..

Позволю себе еще одно стихотворение из "верблюжьего цикла". Шер-эд-дах читает стихи некоему священнослужителю. Если не ошибаюсь, это касыда с редифом:

Будь ты злодей или святой, к добру или злу тебя влечет,
В богатстве или в нищете влачишь свой путь, о человек,
Но путь твой вечно озарен незримой чистою свечой –
Не отводи от света глаз, спеши взглянуть, о человек!
Неважно, нищенским тряпьем, или серебряной парчой,
Иль одеянием святым укроешь грудь, о человек!
Будь ты хоть дервиш, хоть султан – у Бога все наперечет.
Он помнит каждого из нас – и в этом суть, о человек!

Правда, после этого Шер-эд-дах плюнул в священнослужителя. Ну, что с верблюда возьмешь? Скотина – она и есть скотина...

Тема закрыта ввиду почти двухгодичной неактивности.
Цензор Оррофин.