Пальцы устали? Клавиатура стёрлась? Уже 40 тысяч в рассказе, а всё равно скажут, что сюжета нет? Есть перерыв! Есть КСТ!
Теперь банановый Теперь с улучшенными правилами.
Коротко, как всегда.

Правила

Темы:
1) Это всего лишь рок-н-ролл, но мне нравится
2) В Рождество и обратно
3) С ног на голову

Сроки приёма миниатюр:
С 00:00 по Москве 16 декабря по 23:59 по Москве 22 декабря (7 дней).
От одного автора до трёх работ (в том числе соавторских) на любую тему. Объём — не более 2000 знаков с пробелами. В теме письма не забыть указать «КСТ», в теле — тему, на которую написана миниатюра. Присылать личным сообщением мне. Приём миниатюр завершён. Голосование завершено. Итоги: посмотреть.

Миниатюры в файлах

Список работ:
1. ...и веселого Нового Года
2. "В это Рождество они будут счастливы"
3. “Родина-Эйрлайнз”
4. «Пикник» круглый год
5. 4i4ikофф: фейс-off
6. We, "The Marzians"
7. Антиподы
8. Вечерний блюз
9. Звезда
10. Зимовка
11. Лучшее лето на земле
12. Метрождество
13. Молчание – золото
14. Моржовый клык
15. Муж
16. Не жалко
17. О, этот светлый день!..
18. Плод больного воображения
19. Праздник
20. Представьте, что нет рая
21. Рик
22. Рождество Zака
23. С ног на голову
24. Фейритейл

Голосовать тут

Вау! У нас 24 миниатюры!
Проверяйте пока список, если вашей нет - напишите мне личное сообщение, разберёмся, куда исчезла.


...и веселого Нового Года
"В это Рождество они будут счастливы"
“Родина-Эйрлайнз”
«Пикник» круглый год
4i4ikофф: фейс-off
We, "The Marzians"
Антиподы
Вечерний блюз
Звезда
Зимовка
Лучшее лето на земле
Метрождество
Молчание – золото
Моржовый клык
Муж
Не жалко
О, этот светлый день!..
Плод больного воображения
Праздник
Представьте, что нет рая
Рик
Рождество Zака
С ног на голову
Фейритейл

Миниатюры в файлах.
Авторская редакция сохранена.
ПДФ
ДОК
ДОК ИКС

...и веселого Нового Года

С каждым шагом ельник становится гуще. Куда ни иду, стволы всё ближе, а воды под ногами всё больше.
Ветки начинают касаться лица, цепляют одежду. Смолистые шишки прилипают и остаются. Снимаю, но их всё больше. Откуда у ёлок смолистые шишки?
Становится тяжело двигаться, просветы меньше и меньше, уже почти протискиваюсь. Воды по колено.
Останавливаюсь, закрываю глаза, перевожу дух. Открываю - ели отступили, окружив меня плотной стеной на расстоянии в несколько метров. Пытаюсь сделать шаг, но чуть не падаю. Вместо воды ноги увязли в плотной земле.
Поднимаю взгляд выше. Звёзды в безоблачном небе сложены в слова - "Счастливого Рождества".
Шишки вспыхивают.
Кричу.

"В это Рождество они будут счастливы"

В этом году Рождество выдалось бесснежным. Мелкая морось, делавшая крышу опасно скользкой, ни шла, ни в какое сравнение с оледенением и снегом. Осторожно ступая, Клаус перелез через фронтон и, закинув мешок за плечо, двинулся к каминной трубе. У всех домов, которые он посетит этой ночью (довольно дорогих домов), есть каминные трубы и поздний час гарантировал, что камины не горят. А рано утром хозяева обнаружат в каминной золе “подарки”. Сегодня, как и в прошлый раз, Клаус одел костюм своего святого тески. Лучшая маскировка для преступника в Рождественскую ночь.
Он запустил руку в мешок и достал круглый сверток с надписью: “Стефан Смит. Карнаби стрит 8”. Клауса не интересовало, кто такой этот Смит, когда и как он перешел дорогу мафии и чем заслужил такую участь. Об этом лучше не думать. Завтра все газеты будут пестреть заголовками о “Кровавых находках”, и расскажут в чьи семьи пришло горе. Но их Клаус тоже не прочтет.
Он взял голову из свертка за волосы и, стараясь не смотреть на мертвое лицо, шагнул к трубе.
Возле дымохода кто-то уже был. Он наполовину влез в трубу, в руках - две подарочные коробки, а рядом стоял такой же, как у Клауса, мешок. На человеке была такая же как на Клаусе одежда, а по ветру развивалась седая борода, не оставляя ни тени сомнения. И Клаус все понял. Даже раньше, чем увидел, висящие в воздухе, сани.
- Здравствуй, Клаус - сказал Санта - Ты был плохим мальчиком в этом году и не получишь подарков. Но дети Стефана их заслужили.
Он замолчал. Молчал и Клаус.
- Может не стоит сегодня? Обождешь день-два? - сказал, наконец, Санта.
- Не могу... - проговорил Клаус, с трудом сдерживая слезы.
- Деньги? Много пообещали за работу?
- Не только. Все не просто. Да и что это изменит?
- Понимаю. Подумай, ведь для них отец все еще жив. Потом, конечно, они узнают, но в это Рождество дети будут счастливы. В любом случае решать тебе - сказал Санта и скрылся в трубе.
Клаус простоял на крыше до утра, пока его не обнаружила полиция.

“Родина-Эйрлайнз”

- И что говорят пассажиры?
- Пассажирам какой-то идиот сказал, что у нас в кабине спрятан запас парашютов. Золотых. Если прислушаетесь, услышите, как они ломают дверь огнетушителем.
- И что говорит дверь?
- Скрипит. Думаю, они так провозятся до самого “приземления”. Тем более, что парашютов у нас нет - радист пропил в прошлом месяце. Как будто тут бы помог парашют…
- Радист?
- Мм?
- Осталось что-то или ты всё до вылета уестествил?
- Мм!
- Спасибо. Если верить приборам, падать нам ещё минут десять, так что предлагаю связаться с…
- Мм!!!
- Тоже пропил?!
- Мм.
- Талант, мать твою. А как я тогда с управлением на земле говорил?
- А он смартфон вам туда подключил, только сейчас от смартфонов толку… Тем более, он его сирийцу из первого класса продал уже.
- Тогда извини, радист, но бутылку я тебе не отдам… Первый?
- Буду, что за вопросы. Жаль, стюардесса осталась с пассажирами... Гениальные планы есть?
- Есть. Дружно становимся на голову и молимся, чтобы гравитация поверила и мы упали вверх.
- А сработает?
- Первый…ты совсем тупой?
- Мм?
- Вот, радист тоже поверил! Уже на голове стоит.
- И ты готов поверить каждому слову капитана? Так ты тогда один из пассажиров, Первый.
- При всём уважении, капитан, но пошли вы… жить захочешь, и не в такие бредовые идеи поверишь. Так что лично я готов хоть на голову, хоть биткойны купить! Вот сейчас встану и всё будет хорошо...
- А знаете, что самое интересное? Мы за время полёта обратно на час вернулись, так что… ещё раз с Рождеством, что ли.
- С католическим Рождеством и наступающим новым… а, ну его нахрен, этот ваш новый год. Останемся в старом, если ваш план не сработает.
- Мой?!
- Ну ка, давайте на раз-два перевер...нулись.
- Поз-драв-ля-ем!
- Мм!
- И к новостям катастроф...

«Пикник» круглый год

1. Спасаемся от праздников, гоним сон. Лепим снежки-секунды. Разливаем по термосам Пикник, с корками вдохновения, с гвоздикой, согреваемся на катке. Мне опять захотелось тепла, и я жду…
2. Скучное небо и сугробы цайтгайста. Одна забава: рюмка Пикника, под масляный нарративный блин с икрой смыслорыбы… Будет всё то же: печаль и любовь.
3. Зима не кончается, сбежать бы к пальмам, ловить соленый ветер перемен. И не знаем пока, кто из нас на рассвете, станет ждать...
4. Всё тает, под ногами хлюпает эпоха, от простуды Пикник по столовой ложке натощак, сперва горчит, мягкое травяное послевкусие. Отступает лихорадка - за спиной остался город из стекла и камней…
5. Зеленеет и распускается, соловьи, сирень, ночь напролет тянем Пикник из горла, на расшатанной лавке, все такое настоящее, сердце замирает: страх, что будет потом, это чьи-то шаги за углом, это...
6. Тополиный пух и пыль времен - нечем дышать, невыносимая жара, в запотевшем графине Пикник со льдом, с терпкой веточкой нарратива, ещё миг — и взорвётся джаз…
7. Сбегаем на дачи, коптим смыслорыбу, поливаем лимоном, вращаем мгновения на шампурах, грузим Пикник ящиками… И нет звезды еще в небе и нет закона пока…
8. Под густой звон шмелей, тянет к реке, черпать Пикник ладонями, холодный – зубы сводит… Была бы под ногами земля, да то, что забыть нельзя.
9. Желтеют листья, по окну барабанят секунды, повсюду разлита меланхолия. Разбавляем кофе Пикником. Жаль, не греет в пути звезда, Нарисована, что ли? Да.
10. Меланхолия доходит до пика. Поэтому вместо Пикника мы употребляем дэт-метал и Шевчука.
11. Трепещут голые ветви. Последний кленовый лист прицепился к пальто, стряхнуть с крупицами воспоминаний. Хорошо, есть фляжка с Пикником. Не познана даль… Ну да и пусть - будь навсегда.
12. Живем предвкушением волшебства: мишура, ёлки, смыслорыба под шубой, нарративный винегрет, суета… Звон фужеров, Пикник щекочет ноздри пузырьками, цитрусовый привкус вдохновения… А дальше? Не до того - несется в рай, играй шарма-ма-ма, моя шарманка играй.

4i4ikофф: фейс-off

Енотьки, в эфире Женя Котик, «Фалафель-FM». Репортаж с самой закрытой пати сезона. Мы на спецпоказе постановки Гамлета Арумяна «Чичиков: фейсофф». Маэстро добрался до знакомых по школе «Мертвых душ»! В разгаре фуршет – стерлядь с дымком, белужья икра, шампанское Арман де Бриньяк. Тут весь столичный бомонд! Пикантность в том, что селебритиз узнаваемы лишь по бейджам. Главная фишка мероприятия – дресс-код.
Слово критику Симе Язю. На Симе персиковый пиджак Кензо, горчичные слаксы Прада, лицо скрыто телесного цвета чулком от Сен-Лоран:
- Реально, прорыв. Арумян прыгнул выше головы. Небывалое что-то… Реально это надо всем культурным людям смотреть.
Мы подходим к светской львице Беладонне Фламберг. На ней шубка из рыси Луи Виттон, сапоги Гуччи; лицо скрывает ажурный чулок от Агент Провокатор.
- Гамочка не подкачал! Не котирую скучную классику, но его артхаусное прочтение перевернуло воспринятие объяснимого…
В окружении поклонниц - Даня Бурмант. На нем синяя двойка Бриони, кроссовки Пума, на голове – строгий темный чулок Брависсимо. Чтобы получить главную роль, Даня пошел на настоящие жертвы:
- Прочел пьесу, и такой – вау! Чичиков – он пухлый! Что делать с весом? Каждый день ел пиццу, спагетти, мороженое ведрами. Стоило того…
А вот сам Арумян. На нем шерстяной дафлкот Барберри, джинсы и кирзовые сапоги. На лице - эпатажный леопардовый чулок от Кайзер-Рот.
- Сперва тема показалась неподъемной… Тогда я вспомнил великого Эда Вуда. Как бы он поступил? Он даже на Гуадалканале носил под формой женское белье. Я пошел и купил упаковку чулок. Не успел открыть, как пришло решение… Увидел, как надо это ставить. Пусть все будут голые, да? А на головах чулки, как у грабителей. Считываете отсылки? Эта безликость чиновной Руси… Безличность нравственная… Понимаете, как это важно?
«Чичиков: фейсофф». Пьеса-скандал. После нее мы не будем прежние.
С вами Женя Котик, на мне нитка жемчуга, короткое черное платье от Шанель и красный сетчатый чулок от Филодоро. Оставайтесь на нашей волне, енотьки!

We, "The Marzians"

На самом деле никакие мы не музыканты.
Я, например, не отличу си-бемоль от ре-мажора. За остальных не поручусь. Ноты? Вы шутите.
Чья была идея? Полагаю, это все Кейтилин. Она непоседа, прикидывающаяся тихоней. Ей легко заскучать, но при этом скуки она не приемлет.
Когда полет длится год, все штатно, за всем приглядывает ЭММа – свободного времени уйма. Читать, смотреть видео, играть в симуляторы интересно только первые пару месяцев. Даже секс интересен немногим дольше. Мы все попробовали, поверьте. Потом Кейтилин стало совсем скучно, ну и понеслось.
Инструменты смастерил Конрад. Он у нас мастер на все руки. Не Страдивари – ну так и мы не Паганини, знаете ли. Кейтилин досталась арфа из проводов и тросов. Конраду – что-то вроде варгана из запасных лезвий от киберхирурга. Лизе – синтезатор из переделанной запасной панели контроля.
Я сразу забил ударные. В ход пошел упаковочный пластик и прочая чешуень. Пришлось пристегиваться ремнями. Свободное падение, третий закон Ньютона, ага.
Наша музыка – творчество коллективное, с миру по нитке. Больше энтузиазма, чем умения. Стихи, каюсь, мои. Грешен. Звучали, конечно, адски. Самая настоящая гаражная группа, только гараж в ста миллионах миль от дома и стоит сотню миллиардов. Мда…
К моменту прибытия с десяток песен у нас было готово. На радостях сразу после посадки дали все это в эфир. Трансляция была открытой, слушали ее три миллиарда человек. Первая экспедиция, как-никак. Отыграли программу и завалились спать. Проснулись уже знаменитыми. В почте контракты от звукозаписывающих лейблов лежат, один заманчивее другого. А мы что? Мы ничего. У нас работа. Но…
Год здесь длинный. И обратно пилить еще ох как долго… Так что еще пару альбомов мы точно насочиняем. Будем запускать в сеть свежачок, чтоб «Марсиянцев» не забывали. Я это к чему? На пенсию астронавта особенно не пошикуешь, а вот на гонорары от мегамультиплатиновых продаж – вполне.
Ну, нас вроде любят. Песни у нас хорошие, хоть и простые.
О доме. О Земле.
А о чем еще петь здесь, на Марсе?

Антиподы

Цивилизация антиподов людям не известна вовсе не потому, что она обитает в далекой галактике или другом измерении. Наоборот, она находится очень близко от нас, а именно в атоме железа, из которого состоит гвоздь, вбитый в стену панельного дома в одном из городков Норвегии. В самый современный микроскоп невозможно разглядеть даже планету антиподов, не то, что города и отдельные строения. А жаль. Антиподы очень похожи на нас, за одним исключением - вектор морали. Человек с самого детства воспитывается в стремлении к добру. Типичный ребенок-антипод, напротив, должен стремиться к злу. “Нет ничего проще!” - скажите вы, и окажетесь неправы. Даже банальнейшее “не убий” человеку, при должном уровне безответственности, нарушить очень просто. А вы попробуйте совершить убийство, когда все с самого детства стремятся тебя убить, да еще и предпринимают меры, дабы не получить нож в спину. С “не укради” у антиподов дела обстоят еще хуже. В условиях тотальной паранойи и при тамошнем уровне развития охранных систем воровство практически сошло на нет. И так со всеми возможными грехами. “Но тогда они давно должны были вымереть, перебить друг друга!” - скажите вы, и снова будете неправы. Ведь не у каждого антипода хватает силы духа противостоять искушениям сил добра. Тлетворное его влияние проникает в детские сердца достаточно рано и иногда родителям стоит больших усилий снова направить чадо на путь зла. “Но как же в таком обществе вообще выживают дети? Зачем их рожают?” - снова спросите вы. Одна из причин - безрассудное прелюбодеяние. Эта причина спасла не одну цивилизацию во Вселенной. Вторая причина… Позвольте, я не буду её называть. Поверьте, зачем антиподы рожают и растят детей вам лучше не знать. И даже не думать на эту тему, если вам дорог сон.

Вечерний блюз

Я люблю заходить сюда. Здесь всегда есть местечко у розетки. Рядом с ней удобно коротать время перед сменой. Небольшое помещение нарезано на крошечные полукабинки, а по его центру располагается микроскопическая сцена. Лёгкий полумрак и музыка помогают настроиться на рабочий лад.
Музыка.
Каждый вечер на сцену поднимается пожилой негр с грустными глазами бездомного пса. Он садится на шаткий стул и начинает терзать видавшую виды гитару. Узловатые пятнистые пальцы ловко скользят по ладам, толстые губы приоткрываются, обнажая белые зубы. Негр то скулит, перемежая ритмичный перебор душераздирающими проигрышами, то лает под резкий рок-н-ролльный бой. Голова его мотается из стороны в сторону, с губ срываются капли слюны, пятка левой ноги, отбивающая ритм, вихляется в завораживающем танце.
Я помню его ещё молодым парнем. В глазах блестел огонь, а энергия била ключом, выплёскиваясь в музыке. Как и все люди, он с надеждой смотрел в будущее. Много воды утекло с тех пор. Мир изменился. В пламени войны сгинуло большинство людей. А он продолжает выходить на сцену и петь свои песни. Я всё так же прихожу сюда и слушаю его.
Мне легче сосредоточиться под его музыку. Я пропускаю стаканчик синтетического люкс, сортирую и подчищаю воспоминания предыдущих суток. Лишнее должно быть уничтожено. Я сам, как и этот негр, уже порядком устарел и способен только на примитивную работу. С моей зарплатой нечего надеяться на расширение памяти в ближайшее время.
Я отключаюсь от розетки и, потрепав негра по холке, неизменно сбрасываю ему на карту пару кредитов. Музыкант кивает, в его глазах стоят слёзы, но он не отстраняется от моей твёрдой и холодной руки. Возможно, я единственный, кто даёт ему на чай, позволяя влачить убогое и бесполезное существование.
Мы два пережитка, две развалины, белковая и композитно-полимерная. Ещё каких-нибудь десять-двадцать лет и он сгинет, как и все остальные люди, оставив меня в одиночестве. А пока пусть играет, путь льётся под низким потолком его тоскливый вечерний блюз.

Звезда

Рей отдал всё, что в нем было, остался выжатым, как лимон - пел с остервенением, тряс головой с длинными волосами, танцевал, как в последний раз. Он уверен, что это было его лучшее выступление. Он превзошел себя и оставался последний штрих. Рей встал и разбил гитару, как делали прежде многие до него, но ему всегда хотелось повторить эту глупую, но эффектную выходку. Теперь он раскинул руки и устремился в зал, чтобы получить награду. Но ему ответила лишь застывшая тишина.
Рей вздохнул и поднял переломанную швабру. Ему ещё нужно помыть между рядов кресел и выплеснуть грязную воду.

Зимовка

Говорят, немощным и путешествующим разрешено послабление поста. Путешествие закончилось в сентябре – шхуну сковали льды. Немощь и хвори одолевают, по-нашему это: «чуточку простыл». Мы держим пост… До первой звезды - молимся горячо и безумно, мечтая, что молитвы растопят лёд.
Рацион: каша-каша-каша… Спасибо чиновникам Гидрографического Управления - треска и солонина сгнили, лампы не горят, ни одного целого чайника.
Праздничный ужин: сушеная моржатина. Мутит, едва подумаешь, но это спасает от цинги.
Еще в Архангельске ты вручила мне три свертка. Подарки впрок – на день Ангела, на Рождество… И на случай, если отчаюсь, если станет совсем невмоготу.
В первом свертке были наташины рисунки: папа-капитан, в черной шинели с золотыми погонами, папа-путешественник – в тельняшке, верхом на рыбе-пиле. Особенно удались подкрученные рыжие усы. Теперь меня не узнать: к усам - колючая борода, совершенно седая.
Я открываю второй сверток. В нем засахаренные померанцы. Такие ярко-оранжевые, солнечные, что больно смотреть. От запахов корицы и имбиря кружится голова.
Я разделю их между командой. Всё делаем вместе: раскалываем лед, латаем обшивку, мерзнем и голодаем. Вместе – против зимы, мороза, Арктики… Неплохие шансы. Две дольки - для Нейзенбаха и Шардонина - от их успеха зависит всё.
Померанцы будто светятся изнутри. В заиндевелой кают-компании кратковременное лето. Чувствуете это, милостивые государи? Рождество! А помните, в Питере? Поросенок с хреном, гусь с яблоками… А глювайн с ромом? А пряничные козули? Полноте, сколько можно о еде…
Мы выходим на корму. Ждём. Вихри пурги расступаются – две сутулые фигуры в кухлянках тянут привязанную к нартам косматую тушу. Нейзенбах и Шардонин вернулись. Вот Чудо, которого так ждали: вместо клюквенного пунша нас ждет горячая медвежья кровь. Это придаст сил, чтобы рискнуть прорваться сквозь снег.
Я беру твой третий подарок. Не гадаю, что внутри. Не собираюсь открывать. Если повезёт - распакуем его с тобой и Наташей.
Нам обязательно должно повезти.

Лучшее лето на земле

Тем летом Лида в первый раз оставила босоножки в шкафу.
В кедах было жарковато, зато ее шаг стал быстрее и легче; Лида скакала, как щенок хаски, пытаясь успеть все и везде, подняться на каждую гору, собрать каждую ягоду в лесу. Жаль, искупаться толком не выходило, разве что смочить руки или побрызгать водой на лицо, но ведь купание – не главное в лете? Ей и так повезло. Мало кто обращал внимание на ее кеды, мало кто начинал подозревать: она все еще носила шорты и юбки, открытые майки, смеялась и загорала. Что бы она делала, если бы все началось зимой?
Везучая, говорила мама, ее самая обычная, нормальная мама, ты тоже пока что можешь побыть нормальной, без чужих взглядов, без шепота за спиной. По утрам, натягивая Лиде носки, как маленькой, – каждый раз на полсантиметра, на сантиметр, на строчку выше, – мама подолгу рассматривала ее шуршащие стопы. Читала. Лиде исполнилось пятнадцать. Ее история писалась так быстро, что у нее оставалось только это, последнее лето. К августу она перейдет с носков на гольфы, потом на колготки. Осенью так будут ходить все, это тоже будет нормально, но вряд ли она сможет часто выходить из дома, если зарядят дожди. Да и разве сравнить скучную серую осень с летом? Ее летом?
Иногда она заглядывала к отцу. Подходила к кровати: мама так и не решилась поставить его на полку. Присаживалась на край, поглаживала хрустящие листы. Вдыхала библиотечный запах. Читать не читала: эту историю Лида давно знала наизусть. Вторую, которую он успел начать своим последним летом, она услышит от мамы. Лежа на собственной кровати, когда строчки, исполосовав ее всю, доберутся до головы. Если у книг есть уши. Если книги вообще умеют слушать.
Впрочем, даже если нет – что с того? Лида и так знала, что это будет хорошая история. Этим последним летом она боялась только промочить ноги. И больше ничего.
У нее было лучшее лето на земле.

Метрождество

Роботы ждали.
Под Рождество принято избавляться от надоевшего хлама. Раньше из дома выгоняли старых собак и беременных кошек. Теперь переключились на ВР-приставки и устаревших роботов.
Роботы не сопротивлялись.
Чаще всего их оставляли в метро – заблудившись в переплетении цветных веток, роботы не могли вернуться домой. Они стояли у мраморных колонн и терпеливо ждали, когда хозяева за ними вернутся.
Роботы любили.
Иногда к такому роботу подбегала маленькая девочка с рыжими кудряшками или двумя хвостиками, и звонко восклицала: «Мам, давай возьмем себе этого робота! Ну даваааай!» Матери хмурились, хватали ребенка за руку и утаскивали прочь, на платформу. Роботы безмолвно провожали их взглядами.
Роботы ждали.
Иногда роботы влюблялись. Кто знает, была ли это настоящая любовь или взбалмошный бег электронных импульсов? Но на прошлое Рождество трехмерная фотография парочки роботов, стоящая на «Белорусской», трогательно взявшись за руки, облетела весь мир. На какое-то время вспыхнул интерес к роботам, и даже возникло движение против их утилизации. Потом все стихло.
Роботы продолжали ждать и любить.
Нейрит тоже был влюблен, хотя никому и никогда в этом бы не признался. Его механическое сердце захватила хозяйка, тридцатилетняя Елена. Еще совсем недавно они наряжали елку, и тонкие пальцы-манипуляторы Нейрита осторожно прикасались к хрупким шарам из папье-маше. А сегодня он стоял посреди станции «Красные ворота», прижавшись к темно-бордовой арке.
Он вспоминал, надеялся и ждал. Как сошел с конвейера, как его привезли к Елене домой, и как она его встретила – в коротком халатике и с яркой солнечной улыбкой. Как она улыбалась, когда они играли в Скрэббл. Как она за руку спустила его в метро и оставила на скамейке, попросив его немного подождать. Тогда она не улыбалась, но он улыбнулся ей.
Двадцать четвертого декабря его увезли на переработку. Он не сопротивлялся, как и другие. Нейрит безропотно поднялся по эскалатору и лишь раз обернулся – на новогоднюю елку, стоящую на площади.
Роботы прощали.

Молчание – золото

...мальчик, не старше восьмого класса, с кем-то в маршрутке по телефону говорит про Тургенева. Говорит громко, хохочет, собеседника тоже старается рассмешить:
- А он говорит, типа, я не понимаю, зачем он эту корову утопил! Ну и все сразу понимают, что он не читал, потому что это же про собаку, не про корову...
Тетушка на соседнем сиденье улыбается, понятно, ее такие ребята умиляют, а потом она натыкается на взгляд молодой женщины напротив. Он ледяной, и женщина та, кажется, тоже.
- Замолчи, - говорит она. – Или потише.
И мальчику, и тетке на соседнем сиденье явно обидно, мальчику за себя, ей за него, но мальчик уже взрослеет, он уже немножко нахал, поэтому продолжает в полный голос по телефону.
Молодая женщина дает ему полминуты на передумать. Мальчик громко смеется в трубку. И она говорит, тоже в голос:
- Травить таких надо.
Он затихает, удивленный этой настоящей злостью. Тетка-соседка возмущается, разом вспыхивая, будто ждала:
- Ты своих роди сначала, потом воспитывать будешь!
А молодая женщина говорит:
- Родила уже своих. И отравила.
В полной тишине она выходит на следующей остановке, прячет лицо в шарф, а руки в карманы. У нее давно болит голова, еще с Коринфа, но на это Медея вслух никогда не жалуется.
Ее дети всегда вели себя тихо.

Моржовый клык

Костяной кинжал застыл над самой грудью обнажённой девы, лежащей на алтаре.
- Что ты сказал, Широкий Лоб? – резко спросил вооружённый им мужчина в маске.
- Ты неправильно прочёл скрижали, жрец.
Скажи это кто другой, жрец бы рассмеялся ему в лицо, но Лоб, не смотря на молодость, имел большой вес на совете. Он был настолько умён, что сам исправил себе зрение.
- Пусть моржовый клык вонзится в тело девственницы, и кровь обагрит жертвенный камень, - процитировал жрец. – Что тут можно прочесть неправильно?
- Испокон веков моржовым клыком называли мужской уд, - пояснил Лоб, поправляя стёкла на носу. – Нужно не убить, а объездить деву.
- А кровь?
- Не зря же написано «девственницы».
Племя вокруг них загалдело. Засуху не прогоняли уже давно, и никто не помнил, как это делается.
- Допустим. – Жрец снял маску и почесал нос. – Но какой в этом смысл? Богам нужна жизнь.
- Богам нужна новая жизнь, посвятим им её начало – и они оживят наши всходы.
Жрец посмотрел на вождя. Тот едва заметно кивнул.
- Будь по твоему, Лоб. Но смотри, если не выйдет…
Договаривать жрец не стал. Если не выйдет, выживут единицы.
- Если твой клык не твёрд, - быстро предложил Лоб, – я сам могу провести обряд.
- Нет уж, - ехидно усмехнулся жрец. – У меня даже в гробу будет твёрже, чем у моржа.
Он нюхнул что-то из мешочка на шее, и его уд оттопырил тогу впереди.
- Я попытался, любимая, - произнёс Лоб одними губами. Дева понимающе моргнула в ответ.
Жрец сбросил тогу и взобрался на камень. Дева лишь ойкнула, когда он вонзил в неё клык.
Жрец приносил жертву, будто рубил дрова: резко, грубо, ритмично. Дева тихо стонала и повизгивала. Племя уважительно шепталось. Лоб ушёл в самом начале обряда.
Когда потный жрец слез с камня, дева осталась лежать, бессильно раскинув руки. Племя, галдя, начало расходиться. Жрец подхватил тогу и направился прочь.
- Стой, - тихо приказал вождь. – Проведи обряд ещё и по-своему. Пусть боги сами выберут, какая из жертв им больше по сердцу.
Глаза девы, лежащей на алтаре, расширились, рот застыл в немом крике.

Муж

Никита быстро закупился в супермаркете - тележка заполнилась до краёв. Он загрузил покурки и сел в машину. На перекрестке его заметили люди и презрительно фыркнули:
- Обезьяна.
Парень смутился, ему стыдно, что он получил права.
Дел невпроворот.
Пока он в фартуке стоял на кухне, звонил любовник жены. Говорил, что Никита её не достоин. Угрожал, истерил.
А вот и жена. От неё несёт перегаром и чужим одеколоном.
- Что пожрать?
- Котлетки.
- Тащи.
Напилась и опять избила. Забралась на свой любимый диван и захрапела. Никита всплакнул о своей судьбе, но уйти не мог. Страшно и жить не на что. Да и кому он нужен в свои 37?

Не жалко

Вообще, он через этот торговый центр просто так проходил, покупать уж точно ничего не собирался, потом услышал - девочка плачет. И не просто плачет, а истерика, натурально, мать ее за руку тянет, лишь бы с глаз увести (все смотрят!), а девочка упала на попу, сидит и ревет. Он тоже постоял тихонько, посмотрел, послушал, и оказалось, что во всем виноват тот огромный плюшевый медведь. Ну и мама, конечно, тоже виновата, потому что «слишком дорого, Санта принесет другого мишку». Он подумал немного - по времени нормально, даже запас есть, точно успеет, - взял чемодан в левую руку, а медведя в правую, и сказал маме с девочкой, что один рождественский эльф только что вышел с ним на связь и передал сделать кое-что чудесное. Они расстались у касс - девочка, которую за огромным медведем почти не было видно, растерянная мама со словами благодарности и не сказанным вслух «откуда деньги?», и этот странный мужчина в комбинезоне рабочего. Но мама с дочкой и медведем потом пошли к метро, а он - к грузовому лифту, показав охраннику бейджик. Поднялся на крышу, открыл чемоданчик, свинтил все вместе - платформа, прицел, глушитель, - и стал ждать. Стоянка отеля была как раз напротив.

О, этот светлый день!..

К полуночи город уснул.
Кривопутье улиц завалило до подоконников грязным от сажи снегом. Окна едва теплились тусклым пламенем свечей. Часы на ратуше разразились скрипучим перезвоном, отбивая последнюю четверть последнего часа.
За дверями церквей расстроенные каллиопы визгливо наигрывали гимны. Кресты на шпилях нависали над морем крыш зловещими глаголями шибениц. Непорочные девы в ладанном сумраке привычно лили кровавый воск слез, а рядом, над алтарями, умирал и не мог умереть на распятии тысячекратно повторенный в своих отражениях Спаситель.
Олени, увязая в снегу, влекли сани по безлюдью улиц. На дне возка слабо шевелился изрядный мешок. Возница, до глаз заросший куделью бороды, незло пихал мешок сапогом; тот ненадолго утихал.
- О-хо-хо, –вздыхал возница и кутался в доху, расшитую серебряными костяками. – Ну что за место, что за ночь? Что за работа?..
За поворотом колченогой улочки открылась площадь. У подножия ратуши, рядом с эшафотом, дремала понурая ель. Снег лежал на головах соломенных кукол, свисавших с ветвей. Гирлянды выбеленных черепов безглазо таращились в ночь. Над площадью висел тонкоголосый костяной перестук.
- Тпр-ру-у!
Олени послушно встали, опустили головы и вкусно захрустели снегом. Возница вытащил из саней мешок, отволок под ель. Приглядевшись, разбросал курившийся паром сугроб. Отыскал там солового сторожа, растер снегом, влил в синие губы остаток недопитой сивухи. Сорвал с гусиной шеи здоровенный ключ. Нашел на поржавевшем стволе замочную скважину, завел пружину. Зажужжал, просыпаясь, часовой механизм.
Ель встрепенулась, расправила ветви, жестяно лязгнула хвоей. Полыхнули, зажигаясь, красные огни. Побежали по площади, кружась в танце, кровавые сполохи. Мрачнокрылый ангел на верхушке ели поднес к губам горн, и в ночи, вторя бою часов, зазвучала мелодия хорала «И Спаситель придет».
- Другое дело, – сказал, довольно крякнув, возница. – Н-но пошли!..
Олени уныло потащили возок в темный лабиринт улиц.
Вслед им несся из-под ели приглушенный мешком детский плач.

Плод больного воображения

За столом небольшого кафе сидели трое, и один из них, самый крепкий, смеялся так заливисто и громко, что на троицу стали неодобрительно оглядываться.
- Так, значит, скоморохи – самые важные люди в той стране? - спросил здоровяк, отсмеявшись, и вытер пот со лба. Вены на его мускулистой шее опали, кровь начала отливать от щёк.
- Совершенно верно, - сидящий слева от него худощавый и взъерошенный юноша, неистово закивал. – Народ ловит каждое их слово, следит, как одеваются, с кем спят и что едят. А если кто-то из них женился или замуж вышел – на месяц разговоров будет.
- Ой, не могу. Это плод какого-то больного воображения. Ну, ладно бы силачи. Тут сразу понятно, кто чего стоит, но скоморохи. Один писклявый, другой – басистый, а третий не поёт вообще, а вирши декламирует. И как тут определить, кто из них важнее? Или всех скопом во властители дум записывать?
- Система тут хитрая. Краля вообще без голоса и слуха может певицей прослыть и миллионы подписчиков иметь. Всё попаданием в эфир определяется.
- А это что за зверь?
- Что-то вроде чудесного зеркала из сказок, в одном месте показываешь – на всех зеркалах страны видно.
- Ох, и горазд ты врать, брат. Как и твой писака, этакую чепуху удумавший.
- И ничего не чепуха, - обиделся щуплый, – а социальные фантазии. Вполне научная вещь.
- Согласен с Андреем, - подал голос до того молчавший третий. – Социальные фантазии – вещь точная и сугубо научная. У нас вполне могло к тому пойти, если бы история не туда свернула.
- Тебе виднее, - мигом посерьёзнел здоровяк.
- Да мне виднее, - третий лукаво посмотрел на остальных. – Даже не понимаю, что я, интеллектуал четвёртого ранга, делаю тут среди простого люда.
- Ты наш брат, забыл? – подыграл ему щуплый.
- С вами забудешь, - улыбнулся третий. – Раз так, спрошу: не надоело вам, безранговым, на чёрной работе прозябать? Вечером жду у себя. Будем тренировать мозг, это никогда не поздно.
Братья ничего не ответили и вернулись к трапезе. Силу и важность интеллекта никто из них оспаривать не собирался.

Праздник

Меч сияющей молнией рассёк последнее чудовище. Оно рухнуло ошмётками, забрызгав кровью рыхлый снег. Марк оглянулся. Горы поверженых врагов доходили до горизонта. На вершине холма, следуя по дороге, вымощенной прозрачными камнями, испускающими тусклый свет, он нашёл сундук, полный монет и украшений с россыпью самоцветов. Подбежала Марго с посохом в руке, подлечила, обняла и порадовалась победе. Марк подарил ей лучшую диадему.
Сидя в своём поместье под пышной красавицей ёлкой, они болтали. Любимый питомец, мохнатый пёс, радовался своим хозяевам и махал хвостом. Пришли друзья и подарили редкие шарики. Ими украсили ёлку, а на верхушке уже сияла звезда. Но ещё сильнее блестели голубые глаза Марго. Она уткнулась в плечо парня. За окном сияли и трещали богатые фейерверки.

Что-то обхватило ногу и требовательно запищало. Дергало за юбку. Нина выключила компьютер и взяла сына на руки. Он опять обделался. Смыть это, переодеть. Разогреть еду и покормить. На столе гора посуды. Никто не услышал её просьбы помочь. Уборка. Шторы постирать. Муж вернулся и разбросал одежду. Всё развесить, носки в стирку. Требует внимания и поддержки. Три часа рассказов о его проблемах. Требует еды. Сам не может. Разогрела. Котлеты не вкусные. С ребёнком сидеть занят. На праздник никуда идти не хочет. Дома отмечать привычнее. Хочет любимый торт и салат и ещё три блюда. Придут его друзья. Выжала тряпку и орудует шваброй. До полночи только четыре с половиной часа.

Представьте, что нет рая

Родственники обычно ничего не знают, даже не догадываются. Ты вроде как спишь и спишь, главное утром - вспомнить, в каком времени находишься. Тем, кто привык уходить надолго, лучше, конечно, вообще семью не заводить.
Паспорта нам меняет Густав, у него уже сотню лет этот бизнес. Может, чуть меньше. Его работники не в курсе про нас, так спокойней.
Друг с другом встречаться мы любим, но выходит редко. Обычно все в разных уголках света. Но есть пара мероприятий, куда принято выбираться компанией - ребята ездят на падение Берлинской стены, например, а я с друзьями на Вудсток.
Правила у нас простые. Назад можно ходить куда хочешь и когда хочешь. Вперед ходить нельзя, потому что будущее непредсказуемо. Аннеке вот вернулась, но рассказала, что ее в будущем убили, и теперь она знает, когда и где умрет. И ей придется там быть, ничего не попишешь. Бедняжка.
А третье правило самое очевидное - быть осторожным и ни во что не вмешиваться. Джек-Стюарт вот бредил мыслью о том, что надо спасти Кеннеди. Мол, тогда-то Америка и станет снова великой. Далась ему, гражданину мира, эта Америка… Убит охраной. Я ходил в тот день пару раз - и понимал, что нет, нельзя было спасти Джека-Стюарта. А Кеннеди и подавно.
Юсуф иногда бывает на крестовых походах. Вот это чертовски опасное дело, но кто его ни отговаривал - все одно, Юсуф уходит, а потом возвращается. И никому не рассказывает, на чьей стороне сражался.
Я, как и все, думаю иногда, что бы я сделал, если бы это было можно. Кого бы спас, что бы поменял. Куча всего, конечно, приходит в голову - и Безье, и Титаник, Хиросима. Но если честно, то спас бы Джона Леннона.
Иногда я хожу на их ранние концерты. И думаю - черт, ребята, вы же еще ничего не знаете!
Но когда поет Джон, я не думаю ни о чем. Просто слушаю. И представляю.

Рик

Брысь, я сказал. Знаю я таких: хватают в руки всё подряд и начинается… Дым над водой, пустота в голове. Вона, на соседней полке Гибсон лежит, его и мучай. Ему не привыкать. Нет, ну что за молодёжь пошла… Как ты держишь? Куда ты руки ставишь? Что за… Нет, только не это, только не Лестница! Вот тебе, понял! Мне струны ради такого не жалко. Порезался? И поделом. Если ещё раз кто-то попробует сыграть на мне Дирижаблей, я взорвусь, и пусть считают хоть террористом, хоть Телекастером. Хендриксом клянусь.

А ты что хочешь? Что, если магазин твой, то и со мной можно делать что угодно, да? Фигушки. Меня такие руки держали, что не твоим чета. И делали это с уважением! Куда ты меня тащишь вообще? Что значит, старая рухлядь?! Ты это о ком? Эй, к тебе обращаюсь, морда татуированная! Эй!

Темно. Тихо. Не как в футляре, когда тебя перевозят во время тура. В футляре безопасно и тепло, а тут пыльно и страшно. Страшно, когда не понимаешь, куда и зачем везут. И струну так и не заменил, подлец. Был бы ты нашим роуди, тебе бы за это ребята руки оборвали. Зачем тебе руки, если они растут из… Приехали. А вот кто ты вообще такой и куда ты меня тащишь? Что это вообще за бардак? Мебель какая-то, холодильники, мусор… Эй, вы с этим из магазина совсем головой поехали? Это же свалка! Эй, ты куда?! Эй!!!

Что надо? Брысь от меня, я на растопку не гожусь. Ни на что не гожусь, если честно так, но тебе до этого дела нет. Заросший, худой… Ни разу ты не дитя цветов, просто пончо где-то спёр, небось. А теперь и меня со свалки утащить решил. Преступление века.

Ха, да у тебя даже квартира есть. И струны?! А я думал, бездомный. Один живёшь? Вижу, один… Ну и зачем тебе, ворюга, понадобился старина Рик? Давай, признавайся. Только помни, про Лестницу я не шутил!
Подключил? Надо же, с первого раза даже… Куда ты… А, ладно. Сойдёт. И руки более-менее правильно поставил. Так что это будет-то? Серьёзно? Правда? Я сейчас расплачусь… Ну, давай тогда на два голоса:
«Ah look at all the lonely people…»
Как раз про нас.

Рождество Zака

Привет, меня зовут Зак, и я люблю Рождество. А ещё, знаете, мне по душе вот эти все нафталиновые традиции с оленями, семейным ужином, камином, подарками. Когда всё предсказуемо. Это же отлично, когда всё предсказуемо. Сидишь и по часам предсказываешь, когда хозяйка – милейшая Полли с длинными шпильками в волосах – принесёт пирог, когда маленький ангел Мэри Грин встанет у пианино, чтобы спеть песенку. И мне это дико нравится. Не то что в моём безумном две тыщи сорок восьмом. Там вообще хрен знает, что случится через минуту. Так что считайте, это мой персональный рай. Маленькое чужое Рождество, куда я могу отправиться, если всё в конец осточертело.
Не знаю, почему семейство Грин пускает за стол хрен знает кого. Гнать гостя в святой праздник – дурная примета?
– Отменная индейка, миссис Грин, – как всегда улыбаюсь хозяйке, и она скромно поправляет шпильки.
Маленькая Мэри иногда фальшивит, но за её смех и прыгающие пружинки золотых кудряшек можно простить всё.
За окном бахают фейерверки, весело смеются и кричат люди. А потом кричат ещё и уже не так весело. Истошно, надрывно. Полли и её муж бросаются к окну, малышка Мэри так и застывает с раскрытым ртом.
Кто-то рычит там, снаружи. А потом ещё и ещё. Много глухих жадных голосов. И вот уже разноголосый рёв бьётся в стены. Мёртвые гниющие лица смотрят в окна с улицы. Им очень хочется внутрь.
Хозяин достаёт дробовик, я хватаю топор, которым ещё недавно кололи дрова для камина.
Дверь слетает с петель, зомби уже внутри. Выстрел – и первый отлетает на метр. Я разбиваю голову другому. Топор на пару с дробовиком расчищает вход, но монстры прут в окно. Вижу, как Полли бездумно тыкает острыми шпильками в гнилостную морду. Я прорубаю башку ещё одному зомбаку, потом ещё. Кричит маленькая Мэри. И золотые кудряшки липкие, красные. Её опять не успели спасти.
Пора возвращаться, а то и меня… Всё же люблю я, когда всё предсказуемо. Не то, что в моём безумном-безумном будущем.
Прощайте, ребята, и спасибо. Это всего лишь Рождество, но мне нравится.

С ног на голову

Три часа ночи. Чем я занимаюсь? Записываю очередной рецепт настойки, втыкаю в окно. Лучше бы спала.

Я сижу в лаборатории в окружении книг, свитков, чернил, перьев, человеческих внутренностей и неприметного котла. Последний скоро вернется в офис, потому что я отказалась от работы с Анон Аноновичем — основным заказчиком эфира. Я варила его месяца три, и практически нашла идеальный рецепт варева, который при правильной дозе не убивает и вызывает качественные галлюцинации. После употребления этого «зелья» людям кажется, что они стали популярными. У них берут автографы/просят сфотографироваться/поцеловать ребенка. Нужное подчеркнуть. Мир становится искаженным: кажется, что с неба начинают падать лайки, комментарии, реакции «ух-ты!», «супер», «ха-ха». Видимость популярности, чтоб её!

У зелья, правда, есть побочный эффект. Оно вызывает привыкание и через месяц человек готов отдать все свои деньги, чтобы эфир всегда был доступен. Анонович сам не раз норовился попробовать варево, но отказывался каждый раз, как я напоминала, что не хватает лабораторных исследований (и на них нужны деньги, которые этот жмот не даст).

Сколько ночей ушло впустую! За это время меня обвинили в алкоголизме и чрезмерной трате говна (главного ингредиента «эликсира популярности»). Подумаешь! На других производствах мои траты вообще не считаются, а жаловаться на пьющих ведьм бесполезно. Такие уж у нас особенности.

Мне хочется обнулиться. Перевернуть всё с ног на голову и обратно. Сбросить старое, вздохнуть полной грудью. Разумеется, у меня на это нет шансов. Потому что тонны говна лежат в танках для хранения. А тысячи людей ждут, когда я его вылью в котел, смешаю с внутренностями и сделаю из этого эфир. Ведь им так хочется обмазаться им, выпить его, занюхать и чувствовать себя популярными. И я им это дам, конечно. А потом уеду на зимние каникулы.

За окном лежит снег: он укрывает землю и готовит её к Рождеству. Я тоже готовлю, чтобы всем было хорошо лежать под эфиром. Зачеркнуто. Ёлкой.

Фейритейл

Мне досталась комната между двумя семьями, и в каждой из них были дети. Хотите секрет? Я ненавижу детей. Я не любил их всегда, но настоящую ненависть я испытал впервые, когда ночь перед Рождеством застала меня в пути между безымянными городами. Когда я свернул с трассы и попал в мотель.

В обед меня разбудила горничная. За остывшим омлетом я узнал, что снег мёл до утра, засыпав единственную дорогу к трассе. Во всяком случае, погода была праздничной.

Под вечер снег уже не мёл, а легко посыпал собравшихся во дворе у ёлки. Мы, конечно, не знали, друг друга, но претерпевали похожее бедствие: мы все были неудачниками, которым предстояло встречать Рождество в мотеле.

Казалось, в этот вечер дети вели себя особенно плохо. Младшие завернули в снег мандарины и бросались ими. Старшие запускали фейерверки, и один из них попал в ёлку. Всё наладилось, когда пришло время дарить подарки.

Маленькая девочка, лукаво улыбаясь, протянула коробку мне. Это было неловко. Внутри оказался небольшой мешочек с завязками.

– Где ты это достал? – спросил мужчина.

Он держал точно такой же мешочек, уже раскрытый.

– Тебе не нравится мой подарок? – обиженно ответил сын.

Из мешочка мне на ладонь посыпались золотые монеты. Я ещё не успел удивиться этому, когда младшие дети сорвали гирлянду и, набросив её на шею отцу, стали бегать вокруг него. Старшие привязали к ёлке фейерверки и подожгли её. Портье попытался всё затушить, но дети толкнули его в огонь. Девочка, подарившая мне мешочек, смотрела на меня. Я сунул его в карман и побежал.

Дорогу расчистили лишь отчасти, и мне пришлось бросить машину на последней расчищенной миле. Я позволил себе отдохнуть лишь когда перестал замечать огни этого городка. На маленьком взгорке я заметил упавшее дерево. Сев на него, я достал из кармана мешочек. Сперва он показался пустым, но когда я потряс, из него посыпались хлебные крошки. Падая на снег, они превращались в золотые монеты.

Рядом со мной опустилась маленькая девочка с четыремя крылышками.

– Тебе не понравился мой подарок?