Четвёртое желание
Говорят, что Кашхар сотворил повелитель джиннов, когда прятал свои сокровища от жадных глаз сынов человеческих. Сотни лиг песков, таких горячих, что и луна не светила над ними, а посреди пустыни - Умбра-гора, под которой таилось несметное богатство: серебро, и золото, и самоцветы. Но Ишхун-чародей сразил повелителя джиннов в поединке, что длился восемь дней и восемь ночей. Кровь из мёртвого тела пролилась на песок и стала лазурной Арцат. Воды реки бежали через всю пустыню до самого Рассветного моря, остудили огненную землю, а на берегах выросли финиковые пальмы, зацвели лотосы и запели райские птицы.
У истока реки, у подножия самой Чёрной горы Ишхун построил сияющий город Пайлун, где правил до самой смерти ровно восемь сотен лет и один год и где потом правили его сыновья и сыновья сыновей.
Много воды унесла с тех пор лазурная Ацрат, но всё так же богат и славен Пайлун. Теперь правит им Арраджин, хозяин горы, и братья его: Тангут, глава городской стражи, и Джун, смотритель акведука. Процветает их семья, и чем выше тянутся к небу башни роскошных дворцов, тем заметнее горделивый блеск с глазах братьев. Кажется им, что сравнялись они по величию с древними властителями Пайлуна. И ждут братья подходящего случая, чтобы самим прославиться в веках.
Шёл последний день жаркого месяца ашнуб, когда по Пайлуну из уст в уста побежали слухи.
- В городе появился чародей! - шептались соседки, обмахиваясь веерами из листьев финиковой пальмы.
- Он перелетел через Кашхар на крыльях серой цапли, - судачили торговки на рынках.
- Высокий, худой, седобородый, одет в пестрый халат, на плече - сума, - пересказывали друг другу стражники.
- А поселился зачем-то на краю Сковороды, - пожимали плечами богатеи.
Вскоре слухи эти дошли до Арраджина. Не мешкая, тот послал за Тангутом и Джуном, рассадил за круглым столом и молвил:
- Это наш шанс, братья. Восемь поколений не появлялись чародеи на берегах Ацрат, но теперь боги дают нам знак.
- Но как ты хочешь удержать колдуна в Пайлуне? - поднял бровь вальяжный Джун. - Посулами, силой?
- Нет, брат мой, - улыбнулся Арраджин. - В наших жилах течёт кровь Ишхуна, величайшего из чародеев прошлого. Коли старик обучит нас премудростям колдовского дела, мы наконец-то возвысимся над прочими, как возвышаются башни дворцов над хибарами бедняков в Сковороде.
- Так бы сразу и сказал! - Тангут стукнул по столу увесистым кулаком. - Я пошлю стражников, чтобы нашли старика и приволокли к нам.
- Подожди, - хищно сверкнул Арраджин раскосым глазом. - Чародеи своенравны, упрямы и падки на лесть. Начнём приказывать ему, и старик тотчас сбежит из города, а то и разгневается. Нет, мы пойдём к чародею сами, и станем упрашивать его, умолять, восхищаться его мудростью, а будет нужно - и на колени перед ним упадём.
Старший брат повернулся к младшему:
- Джун, пошли своих людей выведать, где остановился старик. А я пока подыщу нам одежды понарядней.
Старик дремал на берегу Ацрат, положив бороду под голову, а река лизала его босые ноги. Точно таким он был, как говорили о нём - долговязый, высушенный временем, одетый в нелепый цветастый халат. И сума рядом с ним лежала - потрепанная, набитая чем-то доверху.
Братья по наущению Арраджина приблизились к чародею тихо, стараясь не тревожить его сон. Но когда Джун наклонился над стариком, всмотрелся в морщинистое лицо, то встретил взгляд светло-голубых, как воды Ацрат в погожий день, глаз.
- Приветствуем тебя в Пайлуне, о могущественный, - прокашлявшись, пропел младший брат. - Наш дом - твой дом.
- Позволь узнать твоё имя, о мудрейший, - добавил старший.
- Сулап моё имя, - ответил старик, не поднимаясь с земли. - А за радушный приём благодарю. Понравилось мне город ваш, не уйду, коли сами не прогоните.
Братья обменялись довольными улыбками: добыча сама шла к ним в руки.
- Но чую я, не любезничать вы пришли, - проворчал старик, поднимаясь на ноги. - Не таитесь, говорите, что надобно.
- Мы хотим, чтоб ты взял нас в ученики, - осмелев, выпалил Тангут.
Арраджин ожёг брата взглядом, но Сулап лишь почесал спутанную бороду.
- Что ж, это можно, - протянул он. - Но знаете ли вы трое, откуда мы, волшебники, черпаем силу?
Смолчали братья, даже начитанный Арраджин не смог ответить чародею.
А старик распустил завязки на суме - та оказалась доверху набита камнями.
- Вот она где, сила моя! - прокряхтел он и, взяв сверху три камушка помельче, вручил по одному каждому из братьев. - Держите. Придёт время, научу, как обращаться с ними.
Младший брат посмотрел на подарок с удивлением, средний - с непониманием, старший - с недоверием. С виду камни казались совсем обычными, какими усыпаны склоны Умбры и дикий правый берег Ацрат.
- Благодарю тебя, великодушнейший, - поклонился Арраджин, пряча камень за пазуху. - Но ты, наверное, устал с дороги? Прошу, отдохни в прохладе моего дворца.
- Э, нет! - замахал руками старик. - Я уже снял комнату на постоялом дворе. Уютное местечко, да и хозяйка радушная. Коли захотите, селитесь рядом, народу там не шибко много, лишнее место найдётся.
Переглянулись братья - все трое как молока прокисшего отхлебнули, да делать нечего.
- Веди нас, о справедливейший, - процедил Арраджин.
Постоялый двор располагался в дальней части Пайлуна, что прозвали Сковородой - через высокие дома богачей сюда не долетал свежий ветер с Ацрата, и Кашхар каждый день мучил улицы жаром. Жили здесь бедняки, воры и трудяги, что от рассвета до заката гнули спины в золотых и самоцветных шахтах Умбры-горы.
До того братья никогда не бывали на окраине Пайлуна, и теперь ступали по нищим кварталам неохотно, словно по настоящей сковороде. Хуже всего приходилось изнеженному Джуну: он поминутно донимал братьев жалобами то на зной, то на вонь, то на усталые ноги. А Сулап бодро нёс на плече суму с камнями, и лишь на лбу у него выступали капли пота.
Пыльные улицы казались немноголюдными, но волшебник в пёстром халате и троица правителей Пайлуна, послушно бредущих за ним следом, собрали зевак быстро, словно пожар или бродячий цирк. Наконец добрели они до постоялого двора, старого дома, сложенного из потемневшего от времени песчаника. А за спинами у них растянулась длинная процессия горожан.
На ступенях под выцветшей вывеской сидел калека и просил у прохожих милостыню. К досаде Джуна, который уже мечтал о кружке холодного ячменного пива, Сулап завёл с оборванцем разговор.
- Здравствуй, добрый человек! Почему сидишь ты здесь в полуденный зной?
- Прошу милостыню, чтобы прокормить свою семью, - отвечал калека. - Раньше я работал в самоцветной шахте, но и тогда денег нам с женой и детьми хватало лишь на еду. А потом упавший камень раздробил мне руку, и больше я не могу держать кирку. С тех пор и побираюсь на улицах.
Сулап прикрыл глаза и кивнул с важным видом. А потом повернулся к собравшейся у него за спиной толпе.
- Жители Пайлуна! Сегодня трое этих почтенных горожан захотели стать моими учениками, - возвестил он и повел ладонью в сторону братьев. - И знаю я, что не терпится им начать творить чудеса. А потому настало время для первого урока.
- Покажи камень, что дал я тебе на берегу, ученик мой, - обратился старик к старшему из братьев, и когда Арраджин достал камень из складок халата, продолжил: - А теперь брось его в миску для подаяний этому доброму человек и трижды повтори моё имя.
Арраджин хоть и без охоты, но сделал всё так, как велел чародей. Камень упал в миску с громким звоном.
- Теперь иди домой к жене и детям, - напутствовал Сулап калеку. - Если ещё не остыла в жилах ученика моего кровь Ишхуна-чародея, то когда вернёшься ты поутру, миска будет доверху полна золота и самоцветов, что добыл ты за годы честного труда.
Зашумела толпа, нахмурился Арраджин, но старик уже и думать забыл об уроке. Вошёл он в постоялый двор и весь вечер предавался праздности. Джун с Тангутом успокоили душу вином, и лишь старший из братьев сидел угрюм и невесел.
Когда полночь одарила город благословенной прохладой, и даже Сковорода перестала жарить дома бедняков, Арраджин вышел из постоялого двора. В неверном свете звёзд разглядел он миску для подаяний - всё так же одиноко лежал на дне чародейский камень.
Ужас охватил Арраджина. Что если к утру миска так и не наполнится золотом? Как опозорен будет властитель Пайлуна перед своим народом! А если братья справятся со своими испытаниями? Много ли времени пройдёт, как решат они, что городом сподручнее править вдвоём?
И тогда решился Арраджин на хитрость. Достал он из-под полы халата тугой кошель, набитый золотом и драгоценными камнями, и высыпал их в миску нищего.
С рассветом братьев разбудил радостный крик - калека рыдал от счастья над миской, полной золота.
- Истинный волшебник господин наш Арраджин, - голосил он на всю улицу. - Да наградят его боги вечной прохладой.
Новость свежим ветром пролетела через Пайлун, и скоро весь город только и говорил, что о чуде. Братья поглядывали на Арраджина с благоговением и завистью. Старший же гордо держал спину, но на душе у него скребли кошки.
Весь следующий день Сулап не казал носа с постоялого двора, и братья, тщетно ждавшие от чародея новых уроков, извелись от нетерпения. Но к вечеру старик заскучал.
- Хозяйка, - подозвал он дородную женщину, мастерившую розу из обрезков алого шёлка. - У тебя здесь от тоски умереть можно. Неужто во всем городе не нашлось лицедеев или музыкантов, чтобы развлечь твоих постояльцев?
- Пела у нас по вечерам одна девушка, Заин, - отозвалась женщина. - Чудесный был у неё голос, чистый, как у райской птички.
Она тяжко вздохнула и продолжила:
- Вот только влюблена была бедняжка до беспамятства.
- И что же, умер её любимый? - охнул Джун. Он мнил себя натурой тонкой и чувствительной.
- Нет, не умер, - покачала головой хозяйка. - Гулял по базару и на беду оказался рядом, когда воры стащили у торговки кошель. Та кричать начала, а стражники и не стали долго разбираться: сгребли беднягу, да и бросили за решётку. Пыталась Заин за него вступиться, много дверей обошла, да всё без толку. А потом онемела от горя. Слова вымолвить не может, куда там петь…
- А где она сейчас? - спросил Сулап как бы между прочим.
- Не смогла я её на улицу выгнать, - призналась хозяйка. - Тут она живёт, помогает мне, убирает в комнатах постояльцев.
- Позови-ка её, - деловито приказал старик и подмигнул братьям с заговорщическим видом.
Когда Заин спустилась к старику, Тангут поморщил нос. Если девица и пела, как райская птичка, то смотрелась серым воробушком: маленькая, неприметная, с понурой головой. Но старик улыбался девушке по-отечески тепло.
- Достань-ка мой подарочек, - кивнул Сулап Тангуту, и когда тот вытянул на ладони камушек, продолжил, - а теперь поднимись в комнату Заин, брось камень к ней под кровать и трижды скажи моё имя.
- Коли истинно, что ученик мой - плоть от плоти Ишхуна, - объяснил старик девушке, - с утра голос вернётся к тебе.
Заин только кивнула, не подняв лица. А Тангут бросился исполнять наказ учителя.
Близилась ночь, и чем дольше смотрел Арраджин на среднего брата, тем скверней становилось у него на душе.
- Что же ты сидишь тут, беспечный? - спросил он с желчью в голосе. - Ждёшь, что утром проснёшься великим чародеем?
- Получилось у тебя - получится и у меня! - кичливо отозвался Тангут.
- Увидим, - скривился Арраджин.
И сколько бы ни гнал потом Тангут дурные мысли, перед глазами у него стояла недобрая улыбка брата. Вспомнил он, что встречал Заин раньше - приходила девица в его дворец просить за жениха, но Тангут был не в духе и прогнал её. Не семи пядей во лбу был средний брат, а всё же смекнул, как помочь себе. Вышел он к стражникам, что стерегли правителей города у дверей постоялого двора, и велел с первыми лучами солнца привести жениха Заин.
Настало утро, учитель и ученики собрались за столом. Сулап с аппетитом уплетал завтрак, братья же то и дело поглядывали на лестницу. Наконец, наверху показалась хрупкая девичья фигурка. Заин спускалась вниз, всё так же не поднимая головы, и сердце Тангута ушло в пятки. Но тут в дверях показался изможденный юноша, одетый в пыльную серую робу.
- Заин! - бросился он навстречу девушке, не обращая внимания ни на кого другого вокруг.
А та замерла на ступенях, вцепившись в перила побелевшими пальцами.
- Риаз, - прошептала Заин, и голосу её вернулась былая сила. - Риаз, это правда ты?
Влюбленные упали друг к другу в объятия. Тангут же смотрел на них с самодовольной улыбкой, не скрывая своего торжества.
Вечером того дня в постоялом дворе было людно и весело. Горожане собрались послушать Тангута, который, кичась волшебным даром, рассказывал, как излечил бедную Заин от немоты. История эта с каждым разом обрастала всё новыми подробностями. Сама Заин, устав петь, дремала, прильнув к плечу жениха, Риаз меж тем проигрывал партию за партией Сулапу - чародей оказался сведущим в ча-рунге. За игрой с мрачным видом наблюдал Арраджин.
И лишь Джун не находил себе места от зависти и обиды.
Обмахиваясь надушенным платком, он смотрел в окно, словно бы нашёл что-то интересное в выжженном солнцем дворике, но на шёлк то и дело капали слёзы. Жуткой несправедливостью казалось ему то, что братья его уже стали великими чародеями, а он, Джун, так и остался простым смотрителем акведука. Будь он хоть каплю смелее, упросил бы учителя дать ему шанс отличиться. Однако боялся Джун всего на свете, а потому молча глотал слёзы и бросал иногда злые взгляды в сторону братьев.
Но вот старик, убрав с доски чёрного султана, рассмеялся и, хлопнув в ладоши, подозвал к себе хозяйку.
- Тешит душу твоё радушие, - обратился он к женщине. - Исполню я одно любое твоё желание. Проси, чего захочешь.
- Ничего не надо мне, чародей, - рассмеялась та. - И без колдовства твоего со всем управлюсь.
- Так уж и со всем? - прищурил глаз старик.
Подумала хозяйка и ответила:
- Вот разве что мечтала я когда-то, чтобы под окнами моего двора цвели розы. Но жар Кашхара губит цветы, а воды в Сковороде не хватает и на то, чтобы умыться.
- Будут тебе розы, хозяюшка, - возвестил чародей.
Он поднялся на ноги, подошёл к Джуну и положил ему руку на плечо.
- Пришла пора испытать и тебя. Брось мой камушек в землю на заднем дворе, повтори трижды моё имя, и если ты, как и братья твои, способен к чародейству, то утром под окнами хозяюшки зацветут розовые кусты.
Ринулся Джун выполнять наказ старика, да недолго длилось его радость. Земля рядом с постоялым двором была сухой и мертвой, словно камень. Не ведал Джун, каким сильным должно быть его колдовство, чтобы выросла там хоть травинка.
“Но что, если я немного себе помогу?” - задумался вдруг младший брат. И решился он на маленькую хитрость.
Затемно вернулся Джун во дворец и собрал садовников, что ухаживали за цветами и деревьями в его роскошном саду. А потом повернул огромный вентиль - и затихли мраморные фонтаны перед дворцом, и заструились воды великой Ацрат по акведуку, что вел к Сковороде.
Утром постоялый двор полнился благоуханием медвяных роз - алых, снежно-белых, золотистых. На лепестках ещё не просохла влага: воды в Сковороде теперь хватало не только людям, но и цветам. Джун спрятал надушенный платок в складках халата и смотрел на розы нежным взором. Чудилось ему, что кусты подросли за ночь - с тех пор, как пересадили их из дворцового сада к постоялому двору. А значит, сработало колдовство, значит, и правда был Джун потомком Ишхуна-чародея.
От сладких дум отвлек его голос Арраджина. Мрачен был старший брат пуще прежнего.
- Пойдем, - бросил он Джуну. - Потолковать надо.
Братья вышли из постоялого двора на залитую солнцем улицу - там под полотняным навесом их уже ждал Тангут.
- Братья, отпразднуем же! - пророкотал он. - Наконец-то исполнилась наша мечта, весь мир узнает о нашем величии!
Джун заулыбался было, но потом нахмурился.
- Но где взять нам волшебных камней?
- Попросим у чародея, - ударил Тангут кулаком о ладонь. - А не даст, так отнимем. Мы свою силу узнали, чар его не испугаемся.
- Нет у нас никаких сил! - рявкнул вдруг Арраджин.
- О чем ты, брат? - удивился Джун. - Я своими глазами видел золото в миске бедняка, своими ушами слышал голос Заин...
- А я видел, как ночью люди твои сажали розовые кусты. И слышал, как Тангут послал стражников освободить жениха девицы. А золото то было из моего кошеля.
Тангут и Джун переглянулись, устыдившись.
- Выходит, нет волшебства в камнях, а чародей провёл нас вокруг пальца? - растерянно пробормотал младший брат.
- Он не чародей, а пройдоха, который три дня жил за наш счёт, - прорычал Арраджин. - Разве видели вы, чтоб сотворил старик хоть одно чудо? Слышали от него хоть одну мудрость? Он только пил и ел за троих. И потел, как толстуха на рынке, а всем известно, что чародеи неподвластны ни жаре, ни холоду.
- Не обо мне ли ты говоришь, ученик?
Сулап ступил под навес, с плеча его снова свисала набитая камнями сума. Джун с Тангином отступили на шаг назад - лишь Арраджин выдержал насмешливый взгляд старика.
- Не ученик я тебе более, обманщик! - сказал старший брат. - Да и научить ты меня, видно, ничему не можешь. Никто из нас не сотворил чуда, ибо выдал ты простые камни за волшебные.
- Тебе ли звать меня обманщиком? - усмехнулся Сулап. - Не выполнил ты моего наказа и не дождался утра, как и братья твои. Но пусть не доверились вы мне, пусть сделали всё по-своему, а всё же чудо случилось: бедняк стал богачом, к немой вернулся голос, а на краю пустыни зацвели розы. Что с того, если чудеса эти сотворены не чарами, а руками человека? Разве стали они от этого меньше?
Молчал Тангин, и Джун не вымолвил ни слова, но гневно крикнул Арраджин:
- Глуп ты, если веришь, что мы дважды купимся на твою ложь! Убирайся из Пайлуна подобру-поздорову, не то стражники выгонят тебя взашей.
В тот же миг содрогнулась Умбра и поднялся песок над Кашхаром.
- Дал я слово гостить в Пайлуне, пока не прогонят меня, и сдержу его, - улыбнулся старик. - Будь по-вашему.
Вышел он на солнце, достал камушек, бросил перед собою - и обернулся большой серой цаплей. Расправила цапля сильные крылья, зажала в клюве суму и, оторвавшись от земли, полетела в сторону Рассветного моря. С тоскою смотрели братья ей вслед, да только поздно было горевать - сказанного не воротишь.
Долго ещё правили Джун, Тангут и Арраджин в прекрасном Пайлуне. Чтил их народ как великих чародеев, но знали братья горькую правду, и потому не кичились более ни могуществом, ни родством с Ишхуном-чародеем, а жили и правили по справедливости.
И ещё долгие века помнили их как мудрейших из властителей Пайлуна.