Имя и кровь
Этого вельможу Тэй представил мне как Джента Фермонда, графа Хаттон-Кенн. Видно, его предупредили о том, что имена мне называет исключительно мой воин: гость не выказал никакого удивления.
– Приветствую вас, достопочтенный граф, – поклонился я. Самое нейтральное из скарделльских обращений, что я смог выбрать; «милорд» бы не подошел – я не могу стать его подчиненным, титул с именем – тем более.
– Добрый день, Ланада… таншен, – ответил граф.
Я мысленно одобрил его поведение. Не каждый скарделлец позаботится выучить хотя бы пару слов из языка Самоцветной Империи, даже когда отправляется к ее уроженцу.
Учтивым жестом я пригласил его сесть; граф опустился в кресло и невольно покосился на Тэя, безмолвной белой тенью застывшего у двери. Кажется, мой клятвенный воин его нервировал, и трудно было винить. В Скарделле очень редко видят мирит: люди-тигры живут лишь у нас, в Империи. А уж белые мирит и на имперских землях встречаются нечасто.
Я кивнул, и Тэй бесшумно удалился. Граф едва заметно выдохнул и чуть наклонился вперед:
– Полагаю, ми… Ланада таншен, вы знаете о том, что я могу предложить.
Скарделльской знати далеко до игры намеков и смыслов, принятых при дворе Янтарного Государя, но и по здешним меркам граф был исключительно прямолинеен. Я лишь изогнул бровь, заново оценивая гостя: то ли он не считает нужным вести себя по-настоящему учтиво, то ли считает, что у него нет времени.
А раз он изучил правильное обращение – видимо, второе.
– У вас репутация очень состоятельного человека, – учтиво ответил я.
– Это так, – кивнул граф. – И потому…
Он замолчал, когда Тэй возник рядом, поставив на столик между нами дымящиеся чашки. Пить илан просто так, без должного обряда – оскорбление напитка, но Скарделл есть Скарделл.
– И потому я могу предложить… – он поднял чашку к губам, сделал быстрый глоток. Удивленно поднял брови и сделал еще один.
В Скарделле не умеют заваривать илан. На это способны лишь мы; наверное, что-то с воспитанием.
Я молча поднял свою чашку и медленно отпил ароматный напиток, наслаждаясь вкусом. Граф следил за движением моей руки, за тем, как я пью и как возвращаю чашку на место; он явно делал выводы.
– Моя благодарность будет крайне велика, – произнес он вместо цены, которую собирался изначально назвать.
Правильные выводы. Правильное изменение мнения обо мне: чужестранец, но не простолюдин.
Граф умеет видеть.
– Но прежде чем я продолжу… Прошу простить меня, Ланада таншен, но о вас говорят, что вы принадлежите к имперским магам.
Я молча поднял левую руку; запястье охватывал серебряный браслет, его гладкую поверхность покрывали полосы насечек – десять, сгруппированы по пять. В центре каждой группы мягко сияли камни: один рубин, один алмаз.
Знак мага. Знак того, какими Чистыми Искусствами я овладел и насколько хорошо.
Видно, граф как минимум читал о нас: он удовлетворенно кивнул.
– Простите, но я буду краток, – он очень осторожно поставил чашку. – Моя дочь больна; болеет с детства, но теперь болезнь достигла… да, кризиса. Врачи разводят руками. Наши маги – тоже; их формулы бесполезны. Никто не может совладать с ленагвой.
Название мне ни о чем не говорило. К своему стыду, прожив в Скарделле уже три года, я по-прежнему не усвоил многих местных названий. Они просто не желают задерживаться даже в отточенной Искусствами памяти.
– Поэтому я… хотел бы попросить вас о помощи; бывает так, что необычные для Скарделла методы оказываются действеннее давно известных.
Мне понравилось то, как граф обошел слова «вы – последняя надежда» и «может, ваша чужеземная магия…», которые звенели в воздухе, но так и не прозвучали.
– Здесь и сейчас я ничего не смогу сказать.
– Но вы согласны хотя бы попробовать? – на сей раз в его голосе скользнула смесь надежды и невыносимого напряжения.
Я подумал и медленно кивнул. Мне не так уж часто доводится лечить, а для любого Именователя и кровного мага такая практика необходима.
Комната мне понравилась: теплые тона, изящные округлые линии мебели. Девушка на постели – не понравилась; она была бледна как снег, и разум ее блуждал где-то вдалеке от реальности.
Я положил на столик у кровати чистую ткань и осторожно извлек из футляра отточенный ланцет, слегка сияющий изнутри. Шаньское серебро, металл, к которому не пристает никакая зараза, видимая или незримая; любой уважающий себя кровный маг пользуется только такими инструментами.
Острие укололо кожу девушки, на белом шелке ее руки проступила алая капля. Я подхватил ее тонкой пластинкой того же металла, прикрыл глаза и прижал каплю подушечкой пальца.
Кровь может сказать о человеке куда больше, чем десяток самых тщательных осмотров; конечно, чтобы вопрошать кровь, нужно владеть одним из Чистых Искусств.
Воцарилось молчание. Стоявший позади граф нервно стискивал пальцы, Тэй бесстрастно замер у двери. Я – задавал вопросы и получал ответы; долгая беседа с кровью, уместившаяся в несколько минут.
– Хайенфэй, – наконец негромко сказал я.
– Что? – переспросил граф.
– Так эту болезнь называют у нас, – я осторожно вытер кровь с пальца и отложил ткань в сторону.
– Но вы можете ее вылечить?
Я повернулся к нему и посмотрел в глаза – не в глаза вельможи королевства, богатого и влиятельного человека; в глаза отчаявшегося, почти потерявшего надежду.
И сказал:
– Если со мной пребудет вдохновение предков.
Граф моргнул, потом медленно кивнул. Умный человек; он понял, что более близкого к «да» я сказать не мог.
– Что вам потребуется? – спросил он. Отчаяние ушло в глубину взгляда, сменившись сосредоточенностью воина… нет, скорее властителя, рассчитывающего на воинов.
– Тишина, – сказал я. – Одиночество. Имена. Назовите мне имя вашей дочери, ее матери и ваше собственное.
Многие скарделльцы боятся таких просьб, и нельзя сказать, что у них нет на то оснований; однако граф не колебался ни секунды.
– Ее зовут Илена, я – Джент. Мою жену зовут Фрала.
Я на мгновение опустил веки. Отданные таким образом имена продержатся недолго, но времени мне хватит.
– А теперь, лорд Хаттон-Кенн, – произнес я, – расскажите мне все, что знаете о своей дочери.
Он снова не колебался.
Джент Хаттон-Кенн говорил долго и пространно; он был не из тех дворян, что передают заботу о детях слугам, и дочь действительно росла у него на глазах. Детские игры, беседы с родителями, перепады настроения юной девушки, взросление, смущение, поведение в обществе, друзья, знакомства, любимые книги… Диагноз врачей. Время, которое она проводила в постели, время, в которое она забывала о болезни.
Он говорил обо всем – а я молчал и слушал. И лишь когда разум уже начал содрогаться от обилия новых сведений, я мягким жестом остановил графа Джента.
– Достаточно. Теперь, если вы не возражаете…
Он помнил о сказанном ранее, и безмолвно покинул комнату.
Тэй плотно закрыл дверь; я вернулся к кровати Илены и усилием воли отрешился от мира. Медленно, размеренно произнес то, что не стал бы говорить при чужом:
– Ланада Фано, сын Омодари и Фэйнин, брат Хаттакасая и Камоэ, маг Империи, золотой изгнанник…
Я открыл свое имя, готовясь сплести его с чужим и сосредотачиваясь на задаче.
Врачи-Именователи стараются излечивать болезни и увечья как можно скорее. Чем старше рана или недуг – тем сильнее они вплетаются в имя, тем вернее становятся его частью, и тем сложнее Именователю отделить их от тела, вернув человеку здоровье.
Целители из кровных магов тоже стараются работать поскорее – пока болезнь не пропитала плоть, пока она не вышла за пределы подвластного крови.
Хайенфэй слишком укоренилась в плоти Илены; ни Именование, ни кровная магия не исторгли бы ее, и другие Чистые Искусства не сумели бы помочь – разве что Поток… Но ни одно Искусство не сотворит в одиночку то, что возможно для двух, слитых вместе.
Я потянулся вперед; ланцет из шаньского серебра снова уколол бледную кожу, мои пальцы снова коснулись крови девушки. На этот раз – не отделяя ее от тела, для воздействия мне нужно было чувствовать все потоки в ее теле.
– Илена, дочь Джента и Фралы, дева из Хаттон-Кенна…
Говорят, что когда Именователь произносит такие слова, его голос звенит неразличимо и странно. Неудивительно – ведь в каждом слове заключены десятки других.
«Джент» несло в себе все, что я успел понять и узнать о графе Хаттон-Кенне, его внешности, характере, поведении, отношении к дочери. «Фрала» – все то, что я понял о его жене по тому, как выглядит этот дом, и с какой любовью обставлена комната девушки. «Хаттон-Кенн» заключал в себе все, что окружало Илену с самого рождения, что от нее ожидалось и что на нее влияло.
А в «Илене» подобно озерному дракону свилось все то, что я узнал о ней, о той, кого поразила хайенфэй.
Такова сила имен.
Конечно, знания были несовершенными. Я мог сложить воедино лишь то, что видел и то, что рассказал граф Джент – но разве может один человек полностью познать другого? Сами люди себя не знают полностью.
Но на то и мастерство, чтобы преодолеть такую преграду.
Сейчас я не видел и не воспринимал ничего вокруг себя; вздумай кто ударить в спину – я бы не смог защититься и умер бы, не поняв случившегося. Конечно, именно потому в такие минуты со мной всегда был Тэй и его быстрые как ветер мечи.
Сейчас я был кровью и именами, своими и Илены. Я читал ее кровь, я слушал ее имя, беспрерывно бьющееся в моем теле, разуме и душе.
А себя можно изменить. То, что стало частью тебя, пусть и временно – тоже можно.
Мое сознание раздвоилось: одна часть скользила по множеству сосудов и потоков в теле Илены, другая звенела в унисон с ее именем. Я искал корни хайенфэй в ее крови и те отметины, которые болезнь оставила в имени, как определила ее жизнь и как на нее влияла. Я вычищал первые и исправлял вторые, заменяя глухой и надтреснутый звон больного имени радостным и здоровым. Слабым – но несомненно здоровым.
Именование не может этого сделать. Кровная магия – не может. Но силы крови и имени, направляемые волей имперского мага – могут.
Закон Гармонии. То, что ведомо любому самоцветному магу, заслуживающему своего серебра.
Исцеление началось с имени Илены, прозвучавшего в моем голосе.
Исцеление завершилось ее мягким, полным облегчения вздохом во сне.
Мир снова обрел четкость, а тело налилось неимоверной тяжестью. Так всегда бывает после долгой работы; каждый имперский маг хотя бы раз переживает подобное, хотя Воплотители – чаще всего.
Тэй мгновенно подхватил меня, не давая упасть; я вгляделся в лицо Илены, касаясь ее имени ослабевшим восприятием и проверяя, не осталось ли корней хайенфэй. Кивнул, и лишь потом позволил себе спросить:
– Сколько?
– Почти сутки, мой господин, – отозвался Тэй. – Еда и постель ждут вас.
Я кивнул, опираясь на руку мирит. Хорошо прошло. Я думал, что придется работать дольше.
– Я в долгу у вас, – сказал граф, когда я покидал его дом на следующий день.
– Да, – не стал скрывать я. – Однако я не потребую от вас ничего, что повредило бы вашему дому.
Он кивнул: то ли слышал о правилах долга в Империи, то ли просто согласился с оговоркой.
– Я надеялся, что ваша магия сможет помочь; к счастью, не ошибся.
– Не она, – поправил я. – Магия дает лишь силу для исцеления, лечит уже сам маг.
Кажется, графа не полностью понял различия. Но не стоило его за это винить.
– В любом случае, Ланада таншен, – заверил он, – я всегда буду помнить о том, что вы сделали для нас.
Когда экипаж повез нас с Тэем обратно к выбранному мной в Скарделле дому, я ненадолго задумался: граф мог бы и спросить, почему я согласился. Что бы я ему сказал? Он наверняка понял, что не деньги лежали в основе решения.
Имперский Кодекс не одобряет ложь, так что я бы ответил правду: что тот же Кодекс обязывает меня помогать больным, что мне было интересно попрактиковаться, и что мне просто стало жалко девушку, которая сейчас ничем не отличалась от дочери любой бедной крестьянки. В конце концов сложнейшее имя носит каждый человек, а кровь всех живых существ равно алая… и эти силы одинаково сплетаются с волей мага. Разницы нет.
Думаю, какая-то из этих причин графа могла бы обидеть. А может, и не обидела бы – смотря сколько он знает об Империи и Кодексе.
Но все-таки хорошо, что он не спросил.