Много лет назад Вселенная не имела границ. Удивительные миры появлялись и множились с каждой стихотворной строкой - написанной или произнесенной вслух. Все те, кто рождался с поэтическим даром, становились демиургами - творцами миров. Их фантазии порождали целые земли, океаны, народы и катастрофы. И жизнь продолжалась бы своим чередом в бесчисленных мирах и в бескрайней Вселенной...
...если бы один из Поэтов не пожелал уничтожить все, что было создано до него.
"Поэты не обладают равной силой, - решил Камархан из Мира-Без-Страха. - И слабовольные рифмоплеты создают не приспособленные к жизни миры, бессмысленные, пустые и только уродующие мироздание. Если я один могу разрушить дюжину, сотню, тысячу миров, то зачем им существовать? В чем их цель? Существования достойны лишь миры, созданные Поэтами-мастерами, - величественные и нерушимые, неотъемлемые части самой Вселенной".
И Камархан, прозванный Певцом Разрушений, слагал баллады о гибели земель и народов. Ни один из созданных другими Поэтами миров не выстоял под мощью воинственных слов, тяжелых строк, разлагающих смыслов. Во всей Вселенной воцарилась мертвая пустота, в которой эхом звучали баллады Поэта, не знающего поражений.
В затхлости опустошения, в безнадежности, под гнетом бесстрашного разрушителя выжил один-единственный мир - Мир-Без-Лица. В нем на какое-то время обрел приют Камархан, уставший петь о руинах.
И совсем рядом с ним, в безжизненной пустыне под черным небом, лишенным солнца, поселились четыре Поэта - последние из многих тысяч творцов, канувших в небытие вместе со своими мирами. Кто-то из них смог пережить гибель родного мира, кто-то только нашел в себе удивительный дар и еще не успел стать творцом. Они никогда не были вместе - но теперь во Вселенной просто не осталось других живых душ, кроме Певца Разрушений, способного петь только о смерти. И единственный выход для Четверых - это создание мира, который смог бы отразить, пережить или задушить в горле самого Певца его гибельную балладу. Они могут работать вместе, они могут действовать самостоятельно.
Но иного выхода нет, ведь вся их жизнь, надежда и чувство, мысль и деяние, инструмент и оружие - это Поэзия.
...И когда Певец Разрушений проснется, во Вселенной зазвучит Баллада о Гибели Мироздания, несущая смерть всему.

Пустота. Руины, хаос, светопреставление и... Нет, лишь иллюзии.
Равель знал себя, знал свое окружение. Это улица, это дома. Но... какие они? Страшно представить себе неупорядоченные конструкты, невозможно быть спокойным, пока ситуация не под контролем.
Но есть знание. Знание об инструменте, который обеспечит контроль. Властный и четкий, как хлопок ладонью. Еще. И еще один. А к ним добавить четко и просто:
"Мир без лица -
Не напиться водицы.
Чист, как лист,
Как простынь
Невинной девицы.
Но не томиться
долго
в девицах
Ни одной.
Мир превратится,
Испортится,
Цветанет! Запестрит!
Рассупонится".

С каждым хлопком мир вокруг преображался. Раз - из бесцветного песка, лишенного даже обычного искристого блеска, показались темные побеги трав. Два - повинуясь четкому ритму, каменистые садовые дорожки идеальных геометрических форм и пропорций раскинулись тут и там меж расцветающей зелени, обрамляя пышные клумбы правильными окружностями бордюров и расходясь параллелями вдоль прорастающих с невиданной скоростью кустарников - до самого горизонта. На горизонте из ниоткуда, один за другим возвысились гигантские многоэтажные здания, обещая рождение новой цивилизации в преображенном мире. Небо посветлело, обрело оттенок лазури, все еще лишенной солнечных лучей.
Три - в мире появилась жизнь. Маленькие бабочки запорхали над аккуратными клумбами разноцветных бутонов, за несколько мгновений раскрывшихся в цветы удивительной красоты. Вдоль бордюров пробежала пара ящериц; несколько птиц пронеслись над головой, устремившись к темным силуэтам зданий на горизонте. Одинокая, но гордая серая кошка на спинке скамейки, спрятанной в укромном уголке парка под ухоженными кронами туи, сосредоточенно мыла лапку. Откуда-то доносился сладкий аромат сахарной ваты.
На первый взгляд все в мире было прекрасно. Но стоило присмотреться - и иллюзия благополучия рушилась без следа.
Жуки часами неподвижно сидели на листьях растений. Бабочки перелетали от одного цветка ко второму, затем к третьему, а следом - снова к первому. И так по кругу - без конца, без начала. Ящерицы кружили вокруг одного и того же камня. Птицы появлялись из ниоткуда, летели вдаль - и там исчезали бесследно, чтобы появиться вновь в точке отправки. Кошка часами мыла одну и ту же лапку, повторяя в бесконечном цикле всего лишь три движения. Цветы не источали запахов, а у кустов не было теней. Аромат сахарной ваты исходил от самого воздуха - очень скоро им стало сложно дышать.
А еще в преображенном мире не было звуков.
Несомненно, ни одному Поэту не под силу за раз создать новый или преобразить старый мир так, чтобы в нем все было совершенным. Неизбежно что-то происходит не так - и Поэту приходится снова браться за перо и править готовые строки, изменяя реальность с каждой новой задумкой.
Но не все посвящают силы совершенствованию миров, ведь всегда можно уйти, забыть, бросить мир на растерзание Времени и горестям бытия. Всегда можно уйти, забыть, бросить стихотворение - уничтожить рукопись и отречься от собственных слов.
Выбор есть всегда. Но никто не исправит произведение, которому чего-то не хватает - чего-то не досталось от увлеченного творца. Внести коррективы может только сам поэт - вложением чувств, совершенствованием ритуала, анализом преображений, скрупулезной работой над каждой деталью. Не всегда нужны все эти способы - иногда достаточно одного, иногда - нужно придумать и собственный путь.
...А пока в Мире-Без-Лица, который перестал быть таковым с первым хлопком ладони стихотворца, на многие мили вокруг разносился запах сахарной ваты, и силуэты многоэтажек тянулись к бессолнечному, но светлому небу.

Черное небо, серый воздух, бесцветная земля – всё плоское, лишенное теней, глубины, объема. Ни-ка-кое. Неспособное вызывать ни любовь, ни ненависть. Здесь было безопасно, насколько еще возможно сейчас... Вот только зачем безопасность, если нечем дорожить? Если нет ничего, что хотелось бы защищать?
Чувства гасли здесь, не находя приложения. Ярость выдыхалась, как перестоявшее вино, упорство скисало в тупое и бессмысленное упрямство, а сила растворялась в белесой пыли...
Это больше невозможно было терпеть, и острие клинка вошло в почву, почти не дававшую опоры – пришлось не столько опереться на рукоять, сколько придержать ее, чтобы меч не свалился, не утонул в земляной трухе.
Вызовом, желанием разделить прозвучало:

- Одна лишь мечта – встретить рассвет,
Лязгом взрывается ночь.
Не стуком цепей, не звоном монет.
Мирные звуки – прочь!

Сталь недолго от крови чиста,
Хищны чужие клинки.
Но лучше их остроту узнать,
Чем умереть от тоски.

Принюхавшись, Равель в первые минуты восхитился запахами и вспомнил счастливое детство, пока не понял, что этот аромат никуда исчезать не собирается. А, приглядевшись к живым, понял, что создал, скорее, не жизнь, а подобие кукол, играющих какую-то однообразную роль.
- Конечно, я сразу и не собирался... - тихо буркнул Туллий, глядя на вечный умывальник в лице кошки. - Так, давайте-ка снова эти ладушки...
"Все, во что ты
влюблен навеки,
Сомнет разом
Однообразье.
Каждый мирище, каждый миренок
Требует нервов, нервишек, нервенок.
Слышу:
тихо, как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот, -
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он, и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.
Рухнула штукатурка в нижнем этаже.
Воздух запах,
как должен.
Нету людей в домах
пока.
Это все позже, позже, позже.
Скажешь ли сам,
Равель, ученик, песенник,
Где же тут Солнце, а?
Ах, какой годный
бога
наместник".

Мужчина со всем тщанием постарался уладить как явные недочеты с воздухом и солнцем, так и более абстрактный с отсутствием разнообразия в мире. Кажется, в мире с допущенными вариациями животные не станут делать одно и то же раз за разом. Оставалось надеяться на то, что стихотворение полностью не перекроет эффект от предыдущего, ввергая мир в хаос. Нет, это было бы еще хуже... Гораздо.

(Выражаю благодарность Маяковскому за его "Облако в штанах")

Земля без воспоминаний, земля без прошлого, похожая на пустой лист бумаги, на котором можно начертать всё, что родится в мыслях, в сердце. Мир, подвешенный на тонкой нити... качни в одну сторону, и он превратится в ещё большее ничто, чем есть сейчас, качни в другую - станет всем. Незапятнанный холст, чистая нотная тетрадь - совершенное начало или так и не начавшийся конец. Есть в этом что-то прекрасное, красота пустоты.
- Но как же это невыносимо скучно! - то, что должно было родиться криком осталось едва слышным шепотом на губах рыжеволосой женщины.
Здесь должно быть хотя бы что-то, не имеет значения что, иначе можно просто сойти с ума. А может быть, это и есть то самое безумие, когда вокруг всё живет, а тебе кажется, будто тебя окружает лишь мертвая земля и такое же мертвое небо?
Шио тряхнула головой и, рухнув на колени, принялась водить указательным пальцем по рыхлой почве. Под её рукой всплывали линии и символы, на которые легло тряпочное тельце маленькой куклы.
Закрыв глаза, женщина склонила голову, от чего плечи и лицо скрыла рыжая волна. Губы Шио зашевелились, то мягко и незаметно, то судорожно и торопливо:

Одна в пустоте - не хочу, не надо!
Я знаю, здесь должен быть кто-то рядом.
Ты странный немного - какой пустяк,
Мне нравятся волки... пусть будет так.
Но чтобы с тобой мне не заскучать,
Ты сможешь шептать, говорить, кричать.
А цвет... пусть ты будешь небесно-синий,
На шкуре узор разноцветных линий.
Иди же, мне скучно, с земли поднимись,
Возьми эти строки, дарю тебе жизнь.

Она не открывала глаза, пока не услышала какой-то шорох. Кто-то чихнул и отряхнулся неподалеку. Шио медленно подняла веки и инстинктивно потянулась рукой к куколке, всё также лежавшей в нарисованном круге. Только тогда её взгляд нашел синее мохнатое существо, пытавшееся подняться на задние лапы. Оно и правда чем-то напоминало волка, если бы не окрас шкуры и тело, более приспособленное ходить по-человечески, а не на всех четырех лапах. Глаза же его и вовсе не походили на звериные, в них светился если и не ум, то слишком уж ощутимое понимание.

Пустота. Как противоположность наполненности. Преследователь и рок. Удел всех завершенных циклов. Окончание отношений и дел, смена жизненных этапов. Пустота. Как время для передышки.
Лейла закусила нижнюю губу и смахнула слезу со щеки. Она не терпела пустоту. Слова Настоятельницы о том, что нужно выждать срок, чтобы душа примирилась и отпустила старое, тем самым подготовившись к новому, были мудры. Но Лейла не выносила пустоту. А пустоту этой бурой высушенной, оттого потрескавшейся, земли тем более.
Удар большим пальцем по мембране барабана. Звук разносится по всем направлениям, не встречая препятствий. Шаг. Удар пяткой вздымает клубы пыли. Несколько чирков стопами по земле во время скользящих шагов, топтание на месте в продолжение барабанного ритма. Танец, как и мелодия, усложняется, поднимаясь все выше, захватывая корпус, руки, голову. Тело мечется, заменяя плавность резкостью, легкость массивностью и вновь возвращаясь к полету. Дробь пальцами по барабану и вторящие ей хлопки по бедру. Лейла начинает петь.

Часть тишины
с примесью света -
в перекрестьях листвы.
Тягучее золото
в бархате плавности -
воды реки.
Жаром напитанность
с пряностью воздуха -
в истоме степи.
Звучность ничто,
прикасания тонкость -
в небе Земли.

Звук все еще пульсирует в теле, постепенно стухая. Танцовщица сдерживает дыхание, чтобы не нарушить тишины опьяненной солнцем степи. Ветер обволакивает, прохладным прикосновением оглаживает разгоряченную кожу. Река расплескивается, нехотя вмещая себя в русло, с шипение бьет прибрежные камни мощью волн. Лейла улыбается.