Поселение Озёрки, десятый день Третьего месяца Лета 515 года ОД

- Слушай, мне пригодилось бы твое умение, - стараясь придать голосу лишней солидности, нарочито неспешно проговорил облокотившийся на деревянную стойку юнец. – Не хочешь тряхнуть стариной?
Корчмарь столь же неторопливо, напоказ, смерил постояльца очередным взглядом. Хотя, по большому счету, все было ясно и с первого. Молодой, не пуганый еще как следует искатель славы и денег. Даже щетина на щеках какая следует не выросла – так, пушок, молодая поросль. Сразу видно, что в путь впервые отправился. Бронька кожаная, с бляшками из потускневшей бронзы, ремни потерлись, а местами и трещинами пошли. Не новодел, сразу видать. Может, сей доспех даже не раз в серьезной сече побывал. Вот только отметины все старые, а сама броня парню в плечах - даже несмотря на поддоспешник - великовата. Стало быть, либо отцова-дедова, либо куплена по дешевке у торговца.
Почесав собственную, наполовину седую бороду, корчмарь перевел взгляд за спину посетителя, в душе ругая себя за то, что вообще позволил себе разоткровенничаться по поводу собственного шебутного прошлого, пусть даже и давнего. В спину юнцу дышали двое. И оба – под стать своему вожаку. Тощая – и в чем только душа держится? – девка с явной примесью эльфской крови в мужской одежде с простеньким луком за спиной. А еще непрестанно зыркающий по сторонам настороженными глазами хмурый парень в мешковатом дорожном плаще и с не успевшей еще полностью зарасти на макушке послушничьей полоской. Охотница-полукровка и беглый недоучившийся жрец. Что ж, достойная подобралась партия, ничего не скажешь.
«А ты-то сам и ребята в свое время – что, лучше смотрелись? Припомни-ка, кабаняка разожравшийся. Интересно, в прежнюю кольчугу без помощи кузнеца сейчас влезешь?», противно прозудел в голове чей-то насмешливый голос. Однако бывший бродяга, а ныне уважаемый владелец корчмы «Утомленный воитель», известный в поселке как Бронислав Заброда, лишь отмахнулся. И мысленно, и на деле.
- Не-а… То есть, благодарю, любезный. Но хватит с меня скитаний, набродился… Еще по кружечке пивка не желаете? А хотите, могу комнатушку сдать. Недорого, один сребреник с носа.
Юнец с непритворным огорчением вздохнул и покосился на спутников, словно ища поддержки. Видимо, парень не был конченым дураком и понимал, что опыт в некоторых вещах нужнее отваги будет.
- А чего так дорого? – с почти нескрываемым возмущением поинтересовалась девица. – В Прилесье, вон, по пять медяков берут.
- Так в Прилесье трактир, что твой хлев, - пожал плечами корчмарь. – А у меня и графья останавливаться не брезгуют. За пять медяков могу всех скопом на сеновал пустить.
- Ну ты и оскотинился, - презрительно протянула полукровка. – Если ты, конечно, и впрямь когда-то одним из наших был. Вокруг Зло опять голову подымает, а он только о мошне думает. Мало того, что струсил, так еще и с тех, кто за твою шкуру биться идет, три содрать норовишь. …Пошли отсюда, ребята, на озере лучше заночуем!
Парню Бронеслав, не задумываясь, сунул бы за такие слова в зубы. Ну а с девки – что взять? Тем более с такой, как эта, которую ни один из породивших ее народов за свою не считает.
- Так я, девонька, человек семейный, - с самым миролюбивым видом улыбнулся корчмарь. – Мне жену кормить надо, детишков на ноги ставить. Налоги платить, опять же. Доживете до моих лет…
Однако троица уже развернулась и дружно протопала к выходу. Даже попрощаться, уязвленные в лучших чувствах, забыли. Не говоря уж о том, чтобы харчей на дорожку прикупить. Эх, молодежь…

И все-таки слова полу-эльфки Бронислава задели… Конечно, сейчас, с высоты прожитых лет он прекрасно понимал, что не каждое зло следует писать с большой буквы. Вот, к примеру, объявился в заброшенной башне беглый чернокнижник, из разгромленного уже десять лет как ихнего ордена. А слухи тотчас поползи, и чем дальше от этой самой башни, тем один другого страшней. И вот уже через полгода в другом конце страны стращают друг дружку по трактирам путники новым Черным Владыкой. Или, скажем, повадился сластолюбивый барончик к себе в замок молодых крестьянок таскать да тешиться с ними ночи напролет. И возвращаются те, от любовных утех изнемогшие до бледности, но довольные вусмерть. Мужиков деревенских – особенно родню – злоба точит. Оно, конечно, понятно… А потом кто-то один, с перепою, крикнет «упырь проклятущий!». И понеслось!
Но все же что-то полузабытое всколыхнулось в корчмаревой душе после разговора с незнакомцами. Всколыхнулось, напрочь выбив его из простой и наезженной жизненной колеи.
Крикнув среднему сыну, чтоб присмотрел за порядком, Бронислав прошел в свою комнатушку, приоткрыл скрипучую дверь старого, обитого позеленевшей медью сундука и выудил на свет тусклой лучины завернутые в засаленный кусок бархата ножны со старым другом – мечом. Извлек оружие из ножен, досадливо прицокнул языком, глядя на тронувшие кое-где клинок пятна ржи, и принялся чистить.
За этим-то занятием и застала его жена…
- Ты что это творишь, Брон? Нет, ты что творишь, я тебя спрашиваю?! – уперев руки в боки, гневно заголосила раздобревшая после неоднократных родов немолодая женщина. -Куда намылился? Думаешь, я не слыхала, о чем ты там с этими проходимцами шептался? Опять за старое, да? И думать забудь, пенек старый! Делом бы лучше занялся. Старшему в следующий год срок придет в рекруты жребий тянуть. Откупаться надо загодя.
- А пусть его и послужит, - буркнул Бронислав. – Может, ума ему там немного вколотят.
- Да из него там, скорее, последний выбьют, - притворно всхлипнула корчмариха. – А если еще и ты вместе с этими сорвиголовами сги-ине-ешь…
Старший ее сын – от первого, ныне покойного мужа – рос балбес балбесом. От работы отлынивал, зато от молоденьких служаночек не отлипал. С отчимом, который оказался жизнью битым, а оттого и суровым, у парня отношения не заладились.
- Да не голоси ты! – едва не сплюнул на чисто выскобленный пол корчмарь. – Не пойду я с этими тремя никуда. Не видишь, всего лишь меч обихаживаю, чтоб не ржавел.
- И что, потом обратно положишь? Никуда с ним не сорвешься? – недоверчиво сощурилась жена. – В прошлый раз тоже, вон, просто так точил, а потом…
- Ну-у, прогуляюсь, может, до Збергова, - Бронислав почесал здоровенную, почти во всю голову плешь. – Там же у меня в предместьях дружок живет. …Да видала ты его, гном такой поперек себя шире. Он еще нам отрез шелка дочурке на платье привозил, помнишь?
- Ага, опять, как в тот раз, браги с ним нажрешься, песни орать будете, сопли в бороды пускать, - вновь заворчала корчмариха. – Тем более без моего присмотра. А ведь так город, места всякие злачные… Знаю я твоего дружка. До сих пор не женат, и тебя с панталыку собьет. А если еще и другие ваши подтянутся… Э-эх! Нет бы - водить компанию с приличными людьми…
Тут уж Бронислав не выдержал. И сгоряча решил поведать жене о том, о чем поклялся никогда в жизни не говорить.
- Ты короля нынешнего хорошо знаешь?
-Велиберда, которого еще Сладкоголосым кличут? Слыхать слыхала, а видеть – так на то он и король, чтобы…
- А я евойным величеством одним плащом в Хмурогорских лесах укрывался и последний сухарь на двоих делил! – рявкнул Бронислав. – Правда, его тогда просто Бердом звали. Пришел в команду уже после меня… безусый, зеленый, с одним кинжалом да лютней. Но вскоре едва ли не верховодом сделался. А ушел первым, под ручку с княжной Чернохолмской. После того как мы… А-а, да кому я все это рассказываю?
Корчмарь махнул рукой и замолчал. Действительно, в те давние дни никто не мог предугадать, что их товарищ, предпочтя уют любовного гнездышка лихим приключениям, женится на спасенной из Башни Отчаянья дочке обедневшего, но родовитого князя. Равно как и то, что после вспыхнувшей в северо-восточных землях войны за независимость старый князь будет провозглашен королем. А перед смертью тот передаст трон зятю.
- Так чего ж ты раньше молчал, чурбан стоеросовый?! – возопила жена, принявшись изо всех сил и по чем придется охаживать мужа мокрой тряпкой. – Помнишь, когда в восстанье ваше дурачье нашу корчму пожгли? Едва ж отстроились! Думала, вовсе по миру пойдем! Король у него в друзьяках, а он молчит в тряпочку! Другие, вон, со старостами породнятся-покумятся и горя не знают. А этот, гляди ты, от короля нос воротит! Все на себя, дуралея, надеется! У-у, проклятущий, чтоб тебе ни дна, ни покрышки! Да чтоб завтра с утра в столицу двинулся, слышишь?! Да у короля какую-никакую льготу для себя выпросил по старой дружбе. В конце концов, ты за его тестя кровь проливал, чуть дитев сиротами горемычными не оставил. Завтра же пойдешь в Збергов. А по пути, так и быть, заверни к своему гному, пусть он тебе, сиволапому, кафтан приличный справит. Он-то, небось, поумней тебя. Давно, поди, в первой гильдии, у короля под крылышком торгует.
- Да ладно! Ладно! Пойду, - устав уклоняться от ударов, пробурчал Бронислав.
Конечно, к королю ему не пробиться. Да и не стал бы нынешний корчмарь ничего просить у бывшего сотоварища. Сильно они тогда с ребятами на Берда обиделись. Да и тот же его приятель, Бронислав был уверен, до сих пор не простил теперешнего правителя. Хотя бы из природного гномьего упрямства. Жене он так потом и объяснит: не принял, мол, его король – и баста! Зато со старым приятелем действительно можно будет неплохо посидеть в каком-нибудь уютном кабачке…

Обсуждение - здесь

Градец, десятый день Третьего месяца Лета 515 года ОД, утро

Солнце уже взошло, когда Ровен вернулся в лавку с утренней прогулки. Вот уже десять лет как увечье его не беспокоит, но лучше не прекращать эту отчаянную традицию, иначе все может вернуться. Так что навыки должны постоянно тренироватьс. И не только этот. Например, сегодня на постоялом дворе остановился очень способный молодой человек. В карты играет хорошо, но не прекрасно - его махинации оказались слишком заметными. Впрочем, ловить парня за руку было бы неизящным решением ненужной проблемы. Гораздо проще было бы позволить ему играть дальше... и пытаться всеми силами отыграться. Интересно, а пятнадцать сребреников для него были большой суммой? Впрочем, не так уж и важно, это вполне хорошая плата за тренировку умения останавливаться. Сам Ровен себе такого не позволял в молодости никогда. Почти никогда. Но это молодость, она прошла, оставив память в виде увечья, шулерского мастерства, умения драться, жены, двоих детей и кучи денег. Пожалуй, юность дала больше счастья, чем горя.
Когда мужчина отпер дверь меняльной лавки, то почувствовал лезвие ножа у горла.
- Спокойно, юноша, вы же не будете убивать беспомощного старца? - Ровен ощутил легкую дрожь в руках. Потерял хватку, потерял.
- Тихо заходи внутрь, - около уха раздалось шипение.
Ровен покорно шел, тяжело опираясь на трость.
- Хватит стучать!
- Несите свою жертву на руках, - предложил меняла. Парень,безусловно, ничего не ответил.
Оказавшись внутри, Ровена двинули в сторону конторского стола, предварительно обшарив карманы на предмет денег. Грабителю достались не только кровные, но еще и пять сребреников, которые Ровен держал при себе для ставок на какой-нибудь спонтанной игре.
- Погоди, я устал... Держаться не могу, на стул сяду, - пробормотал мужчина.
Парень расслабился и позволил Ровену сесть, по-прежнему угрожая ножом. Но держал лезвие уже не у горла, а у корпуса.
- Вот так, да. Спасибо большое, - меняла поднял со стола связку ключей. - Тебе сколько денег дать?
Молодой человек опешил.
- Дурак, что ли? Все, конечно, - воскликнул он.
- Их много, не унесешь.
Денег действительно было порядочное количество, ведь рано или поздно меняла может скопить достаточно средств для того, чтобы они не висели мертвым грузом, а шли в рост. Да и торговля заложенными вещами по цене, превышающей сумму долга на порядок, тоже приносила немалый доход.
- Так тебе золотом, чтобы побольше, или серебром, чтобы добыча сильно не светилась и вопросов не вызввала?
А вот под таким углом юноша на проблему еще не смотрел. А потому, задумавшись, пропустил удар навершием трости в солнечное сплетение и пару ударов локтем по согнувшейся спине. Жилистая рука схватила опустившегося на пол парня:
- Сомнение и самомнение - вот две беды, - наставительно произнес Ровен. - Запомни, это легко. А теперь отдавай все.
Деньги в третий раз поменяли владельца. Кроме того, мужчина забрал у незадачливого грабителя нож и золотой перстень с черным ониксом.
- Отдай, это фамильное! - взмолился молодой человек.
- Ты хотел забрать мою жизнь в случае сопротивления. А она у меня тоже фамильная. Так что, не обессудь, но все честь по чести. - Давление цепких пальцев на шею ослабло. - Иди отсюда.
На лестнице раздались шаги - это Арлин спустилась вниз.
- Дорогой, а зачем вы на полу?
- ...а, вот и оно. Аккуратнее, молодой челвоек, с предметом сделки, - Ровен поднялся, держа перстень в руках. - В общем, такой залог я принимаю. И помните, у вас есть месяц, чтобы выкупить его. Плюс - десятая доля против отданного. Приятного дня.
Парень кивнул и вышел, не вполне сообразив, что именно ему сказали.

ГОРОДОК ВИЛЕЖ, ЛАВКА ГАДАЛКИ ГРЕТЫ. Первый день Третьего месяца Лета 515 года ОД.

- Не надо, голубушка, не рассказывайте про свою беду. Я и сама вижу...
Голос Греты был полон сочувствия, а глаза опущены на хрустальный шар, чтобы взглядом не выдать раздражение и неприязнь.
Тощая, длинношеяя купчиха Мерта еще раз оглядела тесную, полутемную комнатку, набитую всяким любопытным барахлом: склянки с какими-то зельями, чучело неведомого зверя под потолком, шар этот самый, изнутри мерцающий... Спохватилась, что надо горе показать, и кружевным платочком промокнула сухой уголок глаза.
- А чего там видеть? Весь город говорит, что Стан, мерзавец, от меня сбежал. Скотина неблагодарная! Я ж его, бесштанного, за себя взяла, холила, лелеяла...
- Хорошим людям в жизни часто не везет... - поддакнул Грета. А про себя подумала: "Лелеяла, как же! Тебя же злоба изнутри грызет, то-то ты и тощая такая при своем богатстве! Прислуга от тебя в голос воет, ведьма ты скупая... Понятно, что твой Стан от тебя ноги сделал..."
- И не за гаданием я пришла! - твердо продолжила купчиха. - Шепнули мне добрые люди, что ты, Грета, разбитое заново склеиваешь и мужей в семьи возвращаешь. Коли правда - озолочу тебя. Нету мне жизни без Стана!
Грета не прониклась сочувствием великой и несчастной любви. Какое там "нету жизни"! Просто тошно Мерте знать, что за ее спиной судачат: мол, до того загрызла мужа, что от больших денег в нищету сбежал... Правильно, кстати, судачат...
Но вслух сказала задумчиво, осторожно:
- На все разбитое можно клей найти. Да, есть у меня такая власть - вернуть ушедшего возлюбленного. Но чары это сильные, редкие. Не всякому ворожить возьмусь - только человеку богатому да щедрому. Не знаю, по карману ли тебе станут мои услуги.
- Мне-то - не по карману?! - взвилась оскорбленная Мерта. - Да ты с кем, баба, разговариваешь, с прачкой или со швейкой? Да у меня в Вилеже лавка, в Збергове лавка, паи в торговых обозах во все концы земли...
Грета спокойно выждала, пока купчиха замолчит, чтобы глотнуть воздуху, - и бросила в эту паузу одну-единственную цифру. Увесистую, тяжелую.
Мерта ошеломленно замолчала, и гадалка этим воспользовалась. Сказала равнодушно:
- Торговаться не советую. Не у себя в лавке. Я, знаешь ли, тоже не петрушкой торгую.
Грета гордо тряхнула головой, повела плечами - так, что зазвенели и заблестели нацепленные на нее серьги, ожерелья, браслеты...
- Да-а, - недоверчиво протянула купчиха, - дурой меня считаешь? Я тебе этакие деньжищи отсыплю, а ты потом руками разведешь: мол, не судьба...
- Зачем? - пожала плечами гадалка, снова заставив звенеть свой ворох побрякушек. - Я деньги беру, когда дело будет сделано. Вот сегодня условимся, а завтра прибежит к тебе твой Стан. И завтра же - ни днем позже! - ты мне все денежки пришлешь, до последнего медного грошика!
- Завтра? - протянула купчиха. Уверенность гадалки произвела на нее впечатление. - Неужто и впрямь прибежит?.. А не боишься, что обману, не заплачу?
- Да пожалуйста, не плати, - хмыкнула Грета. - Только потом не жалуйся, если чего с тобой стрясется. Вот одна дура тоже меня обмануть вздумала, так ее судьба наказала. Нос вырос длинный да крючковатый, в нижнюю губу уперся. Уж и не знаю, с чего оно так вышло...
Мерта невольно вскинула руку к своему курносому носику. Подумала немного и решительно сказала:
- Хорошо, по рукам! Коли вернется завтра мой муж - еще до вечера деньги будут у тебя. А только и тебя судьба накажет за то, что на моем горе наживаешься...
Поднялась и гордо зашагала к двери.
Грета насмешливо глядела ей в спину:
"Нет, голубушка, не так уж я на тебе и наживаюсь. Половину тех денежек придется, как уговорено, Стану отсчитать. За то, чтоб хоть на три дня вернулся к своей законной мымре..."

Глупо было надеяться, что трактирщик сразу так всё бросит и ринется помогать неизвестно кому. Меньше слушать баллады надо было. Теперь Юранд надеялся, что спутники не видят, как пылают у него щёки и уши. Нет, девушка точно не видит. Настолько решительно идёт впереди. И красиво. А вот Мартин – тот да. И что теперь он подумает? А ведь только нашлись хорошие спутники, и так лопухнуться.
Парень ещё раз вздохнул. Серебрушку за комнату он пока вполне мог уплатить. Но именно что пока. Деньги на деревьях не растут и сами в карман не прыгают. Представив перспективу очередной ночёвки на берегу озера он поёжился. Конечно, в конце лета комары уже так не донимают, рыбу можно на ужин поймать, в озере искупаться. Зато ночью от воды потянет сырым холодом, поднимется туман, и полдня сушить одежду, отсыревшую перед рассветом – то ещё удовольствие. Да и меч жалко. как говорил старый дружинник Витольд - "сырость железу - первый враг". Наверно, стоило осадить спутницу как нибудь так, чтоб не обидеть и договориться хоть о сеновале и харчах. Но как теперь пойти на попятный?

Совместо с vera.

Время: десятый день Третьего месяца Лета 515 года ОД.

Мартин ничего особенно не думал по поводу трактирщика. Потому что результат-то, в общем, был предсказуемый, да и винить было некого. Если план не нравится, говорить надо до, а не после. Сам промолчал - сам виноват.
- Опять на улице спать. - Сказал он впереди идущему Юранду. - А может, так оно и лучше. Черт его знает, ведь действительно многовато брал. А деньги - штука такая. Их чем больше, тем лучше.
- Это да, - согласилися с ним сбавивший шаг Юранд. Разговаривать удобней было идя рядом, а не пытаясь вывихнуть шею и отрастить глаза на затылке. - Но больше их пока не становится. Может куда на постой напросимся? А если ещё подработать удастся...
Тут наследник кого-то там почесал затылок прикидывая, как они могут подзаработать. Перспектива вырисовывалась не очень радужная.
- Подработать... - Мартин усмехнулся. - Это скучно. Если совсем срочно надо, то деньги я привык по другому добывать. И не надо на меня так смотреть, мне в тот раз просто не повезло. А пока - можно просто поменьше тратить. Вот как сейчас - заночуем на природе, с костерком, с рыбкой. - Мартин помолчал, а потом с недовольством пробурчал: - Черт, как себя не убеждай, все равно будет мокро, сыро и холодно. Давай в следующий раз подипломатичнее с трактирщиками, а?
- Лишь бы никто переговоры не сорвал, - согласно кивнул Юранд - А твой способ оставим на крайний случай. Везение - штука капризная. Дойдём до края Озёрок - попробуем куда постучаться. Не получится - будем мокнуть и мёрзнуть.

Где-то на границе со Златолесьем, Десятый день Третьего месяца лета 515 года ОД

На свете есть разные виды жестокости. Жестокость орочья - загнать оленя, свалить на землю, вырвать сердце у живого, и сожрать, наслаждаясь свежей кровью. Жестокость человеческая - толпой навалиться на одного чужака,и бить его, бить со сладким ощущением собачьей своры, рвущей в куски одинокую кошку. Жестокость же эльфов, по всеобщему мнению - изящна и утончённа, как сами эльфы. Эльф - это перешагнуть через умирающего не-эльфа, умоляющего о помощи. Эльф - это изящным сапожком брезгливо откинуть в сторону руку умирающего, и, удалившись на несколько шагов, время от времени с лениво-равнодушным видом поглядывать на чужого. Как он там? Уже перестал коптить небо, или ещё шевелится?

В последние же годы не очень счастливые обитатели прилегающих к Златолесью земель познали новую разновидность эльфийской жестокости. Была ли это "золотая молодёжь", пресытившаяся мирной и скучной жизнью, озлившиеся ли эльфийские изгнанники, неизвестно за какие провинности отправленные "узнавать жизнь" подальше от городов... - этого попадавшиеся в руки "новым разбойникам" не знали. Да и велика ли разница, кто именно привязывает пленника к дереву, и изящно, методично и по-эльфийски метко начинает дырявить жертву стрелами, в процессе развлечения обсуждая мелодичным голосом поэтов и философов древности?

Вот это утончённое развлечение и нарушила высокая фигура вида настолько отличного от Изначальных, что сторонний наблюдатель, буде здесь таковой случится (последний ещё не замучанный пленник был уже полумёртв от ожидания ужаса своей очереди на медленную смерть, и наблюдательностью сейчас ну никак не отличался) мог бы вскрикнуть - "не верю!". Зеленоватая кожа, недобрые жёлтые глаза с вертикальными зрачками, некрасивое скуластое лицо, изукрашенная обожжёнными косточками кожаная броня, зачарованная шаманами далёких отсюда Серых гор, а главное - длинная толстая коса до пояса - всё это вместе взятое могло принадлежать только орку. Вернее - орке. А ещё вернее - полукровке, рожденной от орка и человека.

Небрежным движением воткнув нож в сердце пленника, полуорка спокойно встретила взгляд вскочившего в бешенстве ближайшего эльфа, и тоном настолько же небрежным, насколько полным уверенности, сообщила - "Собирайтесь. Идёт обоз, я видела".

Поселение Озёрки, десятый день Третьего месяца Лета 515 года ОД

На поселок опускались прохладные сумерки. В глади Долгого озера расплавленным металлом отражались последние лучи заходящего солнца.
Бронислав уже готовился запирать ведущие во двор ворота, когда на пригорок, на котором возвышался «Усталый воитель», одна за другой вползли четыре тяжелогруженых подводы, сопровождаемые парой верховых и без малого десятком пеших.
- Батянь, - пропищал вертевшийся рядом пятилетний Мацько, самый младший из Броновых детей. – А хтой-то едуть, сборщики, да?
- Нет, сынок, - усмехнулся корчмарь. – Это купцы.
- А как ты так смекнул, батянь?
- Вот смотри, - Брон присел на корточки, чтобы сравняться с Мацьком в росте, и вытянул руку в направлении обоза. – Видишь, верхами лишь двое едут? А княжьих… в смысле, королевских, всегда не меньше десятка конных берегут. И доспеха они, запомни, даже в дороге, от греха, не снимают. Опять же, у этих хоругви нет. Понял теперь, как купца от сборщика отличить?
Малец с важным видом кивнул.
- А теперь беги к мамке, скажи, пусть печку заново растапливает. И братьям передай, чтоб еще пару бочонков из погреба подняли.
Получив поручение от отца, Мацько стремглав рванул внутрь корчмы, а Бронислав уже через некоторое время обнимался со старшиной охраняющих обоз молодцев, доводившегося ему дальним свойственником со стороны жены. Купеческие приказчики вместе с возницами и слугами в это время, расставив телеги во дворе, выпрягали и заводили под летний навес коновязи лошадей.
- Откуда идете, Ян? – поинтересовался корчмарь. Он никогда не упускал случая расспросить купцов и прочих путешественников о новостях, которыми потом можно было поделиться с другими посетителями и постояльцами.
- Из Градца, через Велиж, - отмахнулся тот. – А про то, как дела, лучше даже не спрашивай. С самого начала не задалось. Эльфы в этот раз для торга вообще ничего не дали. Да ладно бы просто не дали, но ведь они, ты представь только, вообще из чащобы своей носу не показали. А Гумрот под их мёд, зелья и прочие травки-корешки у местных аж две подводы лишних нанял, вперед проплатил! А тут такое… Он им, мол, вертай деньги – а мужики ни в какую!
- До ножей не дошло? – усмехнулся Бронислав. Он по собственному опыту знал, что между нанимателем и работником, в непредвиденных случаях, может приключиться все, что угодно – от страшного до смешного.
- До суда дошло, - сплюнув в пыль, ответил Ян и тут же поспешно затер плевок сапогом. – Эти жабьи выкидыши на нас градоправителю пожаловались. А тот и рад, гнида, землякам помочь! Присудил каждому по пятёре сверх задатка отсыпать – каково, а? Полдня порожняком до златолесской границы и обратно прогулялись и златый, считай, на четверых срубили! Гумрот, шершня ему в мотню, злющий сделался. На приказчика по чем зря орет, с дружками своими гильдейскими разругался… А теперь нам, охране, грозится, что деньги, которые он в общий котел вложил, назад отберет.
- Ну-у… это он уже, знаешь, лишку хватил, - сочувственно покивал Бронислав. - Сам обмишурился, а на других срываться…
- Да тут еще, Брон, видишь, какое дело вышло. Трое наших на прошлой стоянке сожрали что-то не то и до сих пор животами маются, каждые полчаса в кусты ползают, а в остальное время на телеге валяются, как мешки с дерьмом. И смердят так же. Оно, конечно, до Збергова два дня осталось, но тревога-то людей все равно гложет. Четверть дюжины из бойцов обузой обернулось…
Ян еще продолжал тараторить, а в голове Брона уже созрела не слишком хитроумная, но надежная задумка. До столицы было б не то, чтоб далеко, но и не близко – одну ночевку как отдай. И если стараться выгадать время, то идти стоило старым, но до сих пор еще наезженным трактом, который вел аккурат через Черные Холмы, не самым приятным местом в Порубежье являвшиеся. Одинокого, не отягощенного ношей вооруженного путника грабители, скорее всего, поостерегутся трогать, но… С обозом, как ни крути, безопаснее.
- Так. За знахаркой я, конечно, сейчас кого-нибудь из сынов пошлю, - в напускной задумчивости поскреб бороду корчмарь. – Может, отвар какой для твоих ребят сварганит. Что же до лишних мечей… Давай-ка так сделаем. Я тут как раз в столицу по делам собирался, ну и двинусь я туда с вами. И вам спокойней, и мне веселей.
- Дурная примета лишнего бойца перед концом похода брать, сам знаешь, - также делано вздохнул Ян, который знал Брона не первый год. И также далеко не впервые ходил обозным старшиной.
- Да я ж разве за деньги! – досадливо и чуть громче, чем надо бы при личном разговоре воскликнул Бронислав. – Я так, за оказию. Хотел, понимаешь, тебе подсобить.
- А, ну тогда другое дело! В попутчики возьмем с радостью, - сразу же заметно повеселел и без того прячущий в усах лукавую улыбку старшина охранников. – Я, кстати, с купчинами нашими переговорю, чтоб с тебя тоже меди не брали.
- На том и сойдемся, - корчмарь хлопнул рукой о подставленную ладонь. – Ну, пошли внутрь. Вот Липка-то тебе обрадуется!..

Поселение Озёрки, десятый день Третьего месяца Лета 515 года ОД
Судя по всему, сегодняшнее невезение решило закрепить свои позиции. Во всяком случае, напроситься на постой так никуда и не удалось. В особо зажиточные дома соваться просто не стоило. Вряд ли там на порог пустят компанию подозрительных типов. В бедных и вовсе либо боялись, что последнее незванные гости прихватят, либо ломили цену - кабатчику впору предстать образцом бескорыстия. А в остальных просто отсылали всё в тот же кабак. Юранд уже готов был смириться с перспективой ночёвки под открытым небом и чуть не проглядел "последний шанс".
Мартин коснулся плеча Юранда.
- Гляди, там хижина. Может, попробуем постучаться?
Раздосадованная неудачами с поиском жилья, Элис шла впереди, глубоко погрузившись в свои мысли. Голос Мартина вывел её из задумчивости. Критически окинув взглядом "хижину", девушка еле заметно вздохнула. Она краем глаза и не распознала в этом сарае хоть какого-то подобия жилья.
И впрямь, то, что на первый взгляд казалось рассыпающимся сараем, было ничем иным как рыбацким жилищем. Мысленно помолившись и единому и, на всякий случай, старым богам, чтоб сие строение не рухнуло им на головы, Юранд постучал в дверь. Стучать пришлось не один раз, пока за дверью не послышались шаги.
Дверь открыл затрапезного вида лохматый мужичок с нечесаной бородой. Старые, кое-как залатанные порты с трудом держались на тощих бедрах, засаленный ворот рубахи был порван. От мужика на сажень разило хмельным.
"Ну что за наказание? Чувствую, возможности переночевать в тепле и уюте у нас уже не осталось", - с грустью подумала Элис, но мнение свое решила пока оставить при себе.
Мужик, удивленный нежданными гостями, выдал серию звуков напоминавших смесь мычания с лаем.
- ... - Видимо данное должно было означать вопрос или приветствие, поэтому Юранд поздоровался как положено.
- Здоровья тебе, добрый человек. Не пустишь ли на постой трёх путников, а то уже не знаем, куда идти, разве что под звёздами ночевать.
Мужик поморгал глазами, потом собрался с мыслями и, видимо, с неким трудом вспомнив человеческую речь, отозвался:
- Гостю в крове отказать, оно, конечно, грех, да, - сбивчиво, глядя себе под ноги, заговорил хозяин. – Да я б, конечно, пустил бы, чего ж не пустить-то, ага… Вот только, разлюбезные вы мои, не ко времени вы сюда припожаловали. …Хотя, была не была, расскажу, а вы уж сами решайте.
Приглашающий жест хозяина можно было расценить, конечно, как попытку удержать равновесие, но гости сочли это именно как приглашение и прошли в дом. Внутри жилище выглядело не лучше, чем снаружи. Грязно, бедно, и стойкий "аромат" какого-то пойла.
Кое-как втиснувшись за маленький стол с единственной кружкой чего-то, путники выжидательно уставились на хозяина. Тот же уткнулся взглядом в посудину и погрузился в раздумья.
Мартин хмыкнул, чтобы привлечь внимание.
- Вы что-то сказали о несвоевременности нашего прихода...
Рыбак вздрогнул, оглядел собравшихся и вздохнув начал рассказ.
- Ну, так вот, значит… Сам я, как поди заметили, рыбарь. Жизня и без того не сладкая, рыбы нынче что-то маловато будет. Дык сегодня ж еще и очередной год минул с того раза, как я… В общем, лет пять тому рыбалил я на Большом с дружком своим, Чтаном. Лодчонка у нас была утлая, ветхая. И его, кстати, лодка была. Свою-то я аккурат смолиться поставил. И тут, словно по колдовству какому, к ночи буря разыгралась, каких свет не видывал, волны поднялись. Лодчонку туда-сюда бросает, воды набралось, отчерпывать не успеваем. Грянул гром, молонья совсем близко шарахнула, а Чтан-то возьми да за борт и вывались…
Слова давались рыбаку тяжело. Он снова замолчал, вздохнул, еще раз обвел компанию затуманенным брагой взглядом и продолжил:
- Сначала подумал: все, потонул дружок мой. Темень кругом, ни зги не видно. Ну и стал усердней воду вычерпывать, чтоб следом за ним на дно не пойти. И вдруг… рука за борт: цап! А над ним голова – страшная, мокрая, в тине вся, как у водяного. Ну я по ней, с перепугу веслом, ка-ак… В общем, выбрался я тогда, догреб кое-как до берега, утра дождался и пошел домой, я тогда в Плотвичках жил. Повинился перед вдовой Чтановой, детишков двух он сиротами оставил. Ну и потихоньку забывать стал всю эту страхотень. Но ровно через год, как раз в полночь стучат нам с женой в дверь. Я в окошко, через щель в ставнях выглянул, и едва душу Господу не отдал – мертвец стоит, утопленник. И булькает так хрипло: помоги, мол, мне, друг Мацек, впусти в лодку. До утра стоял, в дом ломился. А к утру сгинул, словно его и не было.
Хозяин хижины прервался, схватил со стола большую просмоленную кружку из кожи и прикончил ее содержимое в несколько глотков. Затем утер грязным рукавом губы и возобновил рассказ.
- Я, конечно, первым делом в церкву побежал, у святого отца совета спросить. А тот, паскуда долгогривая, в грехах меня каяться заставил, да присоветовал мужиков собрать, чтобы снова тело дружка моего сыскать. Да как же его сыщешь-то, год спустя, если сразу искали – не нашли! Не нашли, конечно, и в этот. А через год тот снова приперся! И опять давай меня просить-умолять, чтоб я его в лодку пустил, выручил. Тогда мы в Озёрки перебрались, от Большого озера подальше. Не помогло. Год прошел – опять явился. Жена от меня ушла, я с горя пить стал. Затем бросил. Но каждый раз, накануне, напиваюсь в треску, так оно не так страшно. …А вот теперь, гостюшки мои, и думайте. Оставаться вам у меня, али нет? Но я вижу, что вы не какие-нибудь лапотники, а люди сурьезные. И поэтому прошу: избавьте меня, Создателя за-ради, от этой напасти. Он ведь не призрак какой, от него поутру следы мокрые на земле остаются. И тина …на дверях. Избавите – век за вас Господа молить буду, последнее отдам. Не оставьте, a?
(Совместно с vera, Azatot и мастером )

"Вот и поспали под крышей" - вползла невесёлая мысль. История, рассказанная рыбаком, напоминала давно слышанную балладу о трёх сыновьях рыбака, выловивших клад. Но чем там всё закончилось Юранд точно не помнил. Кажется, ничем хорошим, хотя может это в другой балладе всё плохо кончилось". В любом случае надо было решать, стоит ли ночлег в развалюхе стычки с утопленником. Ясно одно: поспать в эту ночь, а что именно в эту ясно по состоянию "гостеприимного" хозяина, не получится. Да и ночевать где-то на берегу зная что неподалёку бродит такое... Бррр.
С другой стороны они вроде и не дети малые, чтоб сбегать от рассказаной пьяницей страшилки. Может и нет никакого утопленника. А может этот Чтан и не утоп вовсе, а выбрался и в уме повредился. Вот и мстит бывшему другу?
"Ну что? Рвался на подвиги? Бороться со злом? - сам себя спросил Юранд, - вот и получай. Всего лишь пьяница-рыбак, преследуемый прошлым. Готов?"
Впрочем, сам для себя Юранд уже всё решил. Осталось лишь узнать, что решат Мартин с Элис. И так хотелось, чтоб друзья согласились с ним.

Совместно с vera и Moriko.

Мартин покачал головой:
- Ох уж эти церковники. Никогда людям помочь не могут. - Потом вдохнул насыщеный перегаром воздух и добавил, - я так понимаю, по вашему состоянию, Чтан должен прийти в ближайшую ночь?
- Аккурат сегодня к полуночи, - грустно кивнул рыбак Мацек.
Мартин помолчал. Как забавно, думал он, вот уже и первое приключение. В сущности, чего-то подобного они и ждали, и теперь наступил момент выбора. Согласятся они помочь рыбаку, или распрощаются и уйдут?
- Ну что, - Мартин обратился к спутникам, - попытаемся помочь? Я, кажется, про что-то такое читал.
- Так и я что-то слышал. Балладу одну о рыбаках. Очень похоже. - кивнул Юранд, - Но кто знает, насколько все эти сведения будут соответствовать тому, что есть.
- Что-то мне подсказывает, что нам бы на озере спалось спокойней, - ухмыльнулась полуэльфийка, - но не оставлять же пропадать мужика. Давай, выкладывай, что читал.
- Насколько я помю, таких... - Мартин подыскивал слово, - "возвращенцев"... - Он покачал головой, словно оценивая слово, потом продолжил, - так просто не отвадишь. Силой их не отогнать. Главный вопрос в том, почему он вообще начал возвращаться? Вряд ли волшебство в реке, да и не в мести дело - если б каждый оскорбленный мертвец возвращался, то их тут бродило бы не меньше, чем мух. Думаю, причина появилась до того, как Чтан утонул. - Мартин помолчал и добавил:
- Но вообще, вся эта наука - темный лес. Не думаю, что мы сможем много сделать, пока не встретим утопленника. А как к встрече готовиться я не знаю. Могу, наверное, попытаться благословить немного воды, но боюсь, может не получиться. Еще идеи у кого-нибудь есть?
- Ну попробуй, благослови. А ещё думаю просто рубить его, или стрелами утыкивать мало поможет. Если он мёртвый, то раны ему не страшны. Разве что на кусочки разрубить. А если... - тут Юранд покосился на рыбака, но тот, похоже, достиг вожделенного состояния и ничего не замечал, - если он не утопленник, а просто с ума сошёл и одержим идеей мести, так тем более убивать не стоит. Да и священник тело сыскать советовал. Так может поймать попробуем? Уж сети-то у рыбака найдутся?
- Найтись-то должны. Но скажи, ты действительно надеешься выловить труп, которому уже несколько лет? Его ж наверняка течением унесло.
- Унесло или нет, но раз он может приходить и оставлять следы, значит и поймать можно попробовать.
- Не спорю. Но зачем охотиться на то, что само следует за тобой? Не думаю, что мы что-нибудь в реке поймаем. Ну, кроме рыбы. - Мартин усмехнулся. - А вот насчет того, что может он и не мертв вовсе... Тут ты можешь быть прав. Опять же, я возвращаюсь к ранее сказанному: пока мы его не увидим, мы многого сделать не сможем.
Юранд мысленно взвыл.
- Да не ходит он за нами. И мы в реке ничего ловить не будем. Тут подождём пока он придёт и поймаем. А потом и твой способ опробуем.
Мартин поморгал глазами.
- Ой. Извини, что-то я не то ляпнул. Устал наверно. Да и с нечистью никогда раньше не имел дела. Сейчас, постой, я воды приготовлю.
Мартин налил в стакан воды, и прошептал над ней слова молитвы. Он постарался быть как можно более искренним, однако в глубине души подозревал, что эффекта они не производят никакого.
"Вот тебе и начало приключений! А история интересная, где-то я уже про похожую читала. Вот только где, кто ж его теперь вспомнит? Так-так, что же там было? Ага, говорить с ним было нельзя, точно!" - вспомнила Элис и обратилась к своим спутникам:
- Хммм, знаете, слухи у нас в деревне ходили, что в соседском селенье случай похожий был. Мол, мертвяк местному покоя не давал. Так вот, говорили, не вытерпел раз мужик, заговорил с мертвяком. Мол, кто такой, да чего надо. В общем, сгинул на утро мужик со всей семьей.
- Ну вот, ты меня напугала. Теперь я в нашем плане не так уверен. А как узнать, в чем причина, если не разговаривать? И что делать, если здесь оставаться опасно? - Мартин заметил, что начал говорить слишком много, видимо от страха перед неизвестным.
- Он не за нами пришёл. Да и насчёт разговоров. Кажется, его в дом приглашать нельзя, и всё. Впрочем, мертвяки, говорят, они разные бывают.- попытался вклиниться Юранд. Но Элис тоже было что сказать.
- А ты ему табличку с вопросом нарисуй, вдруг грамотный, - усмехнулась девушка, - да и о чем ты говоришь, опасно не опасно...Не бросим же мы мужика, а то он в таком состоянии от вида "старого друга" и рехнуться или помереть может.
- Нет. Но не бросать можно с разной степенью риска. - Мартин тоже усмехнулся, хотя и пристыженно.
Юранд вздохнул.
- Мы ведь не просто по дорогам шляться пошли. И что, на большую цель замахнуться - это можно. А вот нам опасность. Подумаешь, мелкая, и грозит не нам. Можем отказаться. Но чего мы после этого стоить будем сами для себя? - тут парень запнулся. Уж слишком высокопарная речь получалась. Как бы не обиделись Мартин с Элис. - В общем, если помогаем, то давайте готовить воду, искать сеть, колья. Ну там посмотрим, что тут найдётся чем это пугало гонять, удерживать. И место для засады присмотрим. И отдохнуть нам надо, пока время есть. Вот.

Поселение Озёрки, десятый день Третьего месяца Лета 515 года ОД

Питер не совсем уверенно шагал по дороге, юный маг направлялся в Озёрки. Он и его учитель как раз шли туда из Збергова. Дело в том, что старик в последние годы свои жизни работал над написанием книги, это было что-то вроде алхимического справочника. В столицу они заезжали, чтобы пополнить припасы, да и учитель хотел пообщаться с одним своим старым коллегой. Озёрки их привлекли тем, что по слухам, в водах тамошних озёр растёт одна редкая водоросль Альгаморт с очень интересными свойствами, мнение о которых расходится в разных источниках. Старик хотел тщательно изучить её и детально описать в своей книге, видимо не судилось...
Парень теперь не знал что ему делать, куда податься, чем заниматься, чтобы заработать на еду. Он был в полной растерянности и отчаянии, но всё таки старался не падать духом, ведь в маленьком поселении можно было бы найти какую либо работу.
По расчётам Пита, Озёрки должны были быть где-то рядом. Но солнце уже легло за горизонт, оставив месяц властвовать на небе, а значит, идти дальше было опасно, но и оставаться ночевать прямо тут, под звёздами, тоже было не наилучшим вариантом и ещё более опасным чем двигаться вперёд. Выбрав из зол меньшее парень продолжил свой путь.
Холод начал потихоньку забираться под одежду, проникая сквозь слои ткани и добираясь до чувствительной кожи, по телу пробежали "мурашки". Чтобы как то согреться, Пит потёр ладони и, сделав пару щелчков пальцами, зажёг небольшой огонёк в своих руках. Маленький шар пламени, будто висевший в воздухе, давал тепло и мог отпугнуть нежелательных попутчиков, ведь с расстояния это можно было легко принять, за так называемый "блуждающий огонёк", заводящий путников в трясину просто ради забавы.

День уже давно, смирившись с заповеданным порядком вещей, уступил права ночи. Поблекли краски, стерлись контрасты, утратили незыблемость границы света и тени, призрачная неопределенность воцарилась над миром. Пробил час, когда заветы богов и воля смертных обретают одинаково значимую силу перед лицом Судьбы…
Где-то там, в двух днях пешего пути от Озёрок, в столичном Збергове храмовые колокола пробили двенадцать раз, обозначая пришествие Ее Величества Полуночи, и с последним им ударом возле невзрачной хижины одинокого рыбака заклубился плотный, скрывающий предметы туман, а в хлипкую дверь требовательно стукнул тяжелый кулак.

Черные холмы, ночь с одиннадцатого на двенадцатый день Третьего месяца Лета

Дрова в костре громко потрескивали, то и дело выстреливая вверх веселые, но быстро тающие во мгле искры. Пламя, извиваясь в причудливом танце, неспешно поедало поднесенную ему людьми в обмен на свет и тепло трапезу. Главным блюдом которой была некстати сломавшаяся тележная ось. На лицах собравшихся вокруг костра путешественников плясали оранжевые отблески и черные тени. В воздухе еще витали аромат поджаренных над огнем свиных ребрышек и неизменный запах пригоревшей каши.
Бронислав полулежал чуть поодаль ото всех на расстеленной рогожке и неторопливо обгладывал с кости остатки мяса. Вокруг костра шла беседа, которую он и слушал-то неохотно, не говоря уж о том, чтобы в нее встревать. Охранники – те, кто не был поставлен Яном в караул – занимались любимым делом, которое у них всегда выходило не в пример лучше службы. Или, попросту говоря, трепались.
- …и вот тогда наш воевода ка-ак гаркнет: вперед, волчары! Умойте их кровью! Ну, мы копья наставили – и вперед. С криками, с руганью, со смехом. А державники – мечи из ножен долой и на нас всей толпой поперли. Бегут, вопят, на щитах золотые башни сверкают, хоругвями своими с красным василиском размахивают. Думали, небось, что мы от одного их вида обделаемся… И тут мы им ка-ак…
Бронислав, благо не видит никто, лишь досадливо поморщился. Сразу было видно, что рассказчик, если участие в недавних боях и принимал, то уж точно никогда с державными мечниками не сталкивался. Те всегда шли на врага неторопливо, сомкнутым строем, ощетинившись мечами. И, главное – молча. Лишь мерно били барабаны, да наигрывали незатейливый мотив флейты. И символом мечников Державы был никак не василиск, а лев. Черный красовался на белом стяге выходцев из Остхольма, Требирга и других городов нынешнего Семиградья, белый был вышит на красном флаге представителей Альманто, Чинтаны и Льерро, красный – на белом знамени уроженцев городов благодатного Соуара, желтый на красном – у их соседей и давних соперников из гордого Элбона. А серебряный зверь украшал черную хоругвь самого отборного в Державе полка мечников, подчинявшегося лично Правителю. Туда брали людей со всех земель, и на заре своей молодости Брону пришлось служить именно в «Серебряных Львах». Но о том времени корчмарь ни вспоминать, ни тем паче рассказывать не любил.
От походного быта Бронислав успел отвыкнуть уже давно, и сейчас его душа испытывала ничем не передаваемое наслаждение – будто молодость вернулась – однако разум повидавшего жизнь воина был отнюдь не безмятежен. Даже наоборот.

Обоз выдвинулся с его двора ни свет, ни заря и по хорошо наезженной дороге успел засветло добраться до места, где расходились Старый и Новый тракты. На развилке располагалось селение с незатейливым названием Росстань, однако купцы, посовещавшись, решили в нем не останавливаться, а двигать дальше по Старому тракту, чтобы поспеть в Збергов не к следующему вечеру, а раньше. Заночевать было решено на Ничейном постоялом дворе, представлявшем из себя именно что огороженный частоколом двор с запираемыми воротами и коновязью. Древним путем на столицу иногда еще пользовались, но последний хозяин постоялого двора еще до восстания заботливо разобрал свое заведение на бревна и переехал куда-то в иные места, где корысти побольше, а страху поменьше. Но до нужного места обоз к ночи так и не добрался, сломалась мало не пополам тележная ось. А пока срубили да обтесали подходящую лесину – стемнело.
Нехорошим местом были Черные холмы, через которые, изгибаясь многочисленными петлями, шел Старый тракт. Давным-давно, когда люди только пришли в эти края, холмы были зелены и на первый взгляд даже приветливы. Однако в глубине леса, которым они поросли, скрывалось эльфийское святилище, не вспомнить уже какому их божку посвященное. А поскольку в те времена стычки со слабеющим лесным народом и людьми были нередки, однажды кому-то из предков нынешней королевы - скорее всего, по наущению священников – пришла в голову мысль сжечь языческое капище. Однако огонь, охвативший залитое кровью защитников святилище распространялся со страшной скоростью и в считанные часы сжег весь укрывающий холмы лес. Вместе с отрядом князя, не успевшим из него выбраться. С тех пор огромное пепелище и прозвали Черными холмами. Десятки лет, если не век-другой, не хотела заживать эта рана. Но постепенно лес возродился – но уже иным. Ни одного прямого и ладного дерева не было в том лесу – сплошь корявые, да изломанные, узловатые, в трещинах да дуплах, оскаленных, словно пасти неведомых чудищ. Однако люди – народ упрямый, ко всему привыкают. И вскоре начали появляться на Черных холмах хутора да заимки, где жили охотники, лесорубы, бортники, углежоги да смолокуры. Да вот незадача – ни в одном из них не обошлось без загадочных и страшных историй, и в каждой была кровь, виру за которую не с кого было взыскать. Холмы мстили людям за давнюю обиду. Даже разбойничьи шайки не желали подолгу промышлять в здешнем лесу. Боялись.
Вот и сейчас охранники – по большей части самые обычные мужики, прибивавшиеся к обозам с целью подзашибить лишней деньги – отчаянно трусили. И гнали от себя страх побасенками да легкой бражкой.
- Эй, Ждан! – окликнул старшина рассказчика, продолжавшего в красках описывать разгром державного отряда. – Хорош балаболить. Пойди, лучше, Яська на посту смени.
Коротко выругавшись, мужик подобрал с землю охотничье копье-рогатину с перекладиной пониже втулки и отправился за пределы освещенного костром круга. А через миг покой стоянки был нарушен утробным ревом, заглушившим полные животного ужаса и нестерпимой боли человеческий крики.
Все тотчас же повскакали с насиженных мест, некоторые, кроме оружия, схватили еще и пылающие головни из костра. И вскоре глазам обозников предстала здоровенное, выше самого рослого человека звериное тело в колтунах свалявшейся шерсти и оскаленной мордой, на которой клочьями висела гниющая кожа и зеленоватыми гнилушками светились затянутые бельмами глаза…

Как появляется в мире борлак? Да просто! Встретились как-то в лесной глуши одинокий охотник и матерый медведь, схватились не на живот, а насмерть, да оба в той борьбе погибли. Сначала охотник, а за ним зверь. И остались лежать вдали от человечьих глаз, как и были, в обнимку. А если через три дня никто того охотника не найдет да не похоронит согласно обычаям, а медвежье тело не сожжет на огне, разведенном из дубовых веток… встает с земли мертвый зверь с не упокоенной человечьей душой внутри. И идет шататься по лесу в поисках живых людей, чтоб горячей кровью утолить жажду мести этому миру.
Как бороться с борлаком? И это не сложно, ежели охотникам на нечисть верить. Надо лишь оба его мертвых сердца пронзить – звериное и человечье – а затем, когда тот ослабнет, отрубить лесному чудищу голову, чтобы больше не смог по земле бродить да заплутавших путников жрать. Но перед всем этим надо борлака ослепить, ведь он не нюхом, а зенками своими добычу видит. Как ослепнет, так и не сможет биться.

Все эти знания, Брониславом не только в трактирных беседах почерпнутые, мгновенно ожили в памяти при первом же взгляде на чудовище. Отбросив в сторону бесполезный меч, он ринулся вперед, посшибав с пути двух застывших словно в столбняке обозников. Не успело сердце сделать и двух ударов, как пальцы корчмаря уже сомкнулись на древке жданова копья. Сам охранник стоял – ни жив не мертв – перед борлаком, который отшвырнул прочь окровавленное тело Яська, и вновь заревел, готовясь оторвать голову следующей жертве. Рука охранника намертво стиснула опущенное наконечником вниз оружие.
- Дай копьё, рохля! – хрипло, едва ли не страшнее чудища заорал Бронислав. – Копьё!
А потом обеими руками рванул древко по дуге вниз и к себе, не обращая внимания на хруст ломающихся пальцев незадачливого попутчика.
- Брон, держись! В бой, жабья кровь!
Краем глаза корчмарь заметил, как ему на подмогу, вздымая секиру, рванулся Ян, но почти тут же упал, запнувшись носком сапога о выступающий из земли корень. Вслед за ним, вроде бы, дернулась еще пара человек. А еще ему помстилось, что в воздухе мелькнула стремительная черная тень.
Но отвлекаться на подобные мелочи бывшему наемнику было явно недосуг…

В одной из телег - вернее, в некоем подобии фургона с крытым полотняным верхом - лежала на мешках Грета.
Она не пошла к костру, как не пошла и прошлой ночью на постоялый двор. Вообще фургон свой оставляла только по самой неотложной нужде. Обозникам объяснила, что ее мучает ломота в костях, даже ходить больно. Обозники ей посочувствовали: мол, не старая еще баба, а уж как мается!
Никто не усомнился в словах Греты, потому что, когда вышла она к дороге у поворота на Быстрец и взмахом руки остановила переднюю телегу, вид у нее был такой - "схороните меня, люди добрые, под корягой у обочины..."
Грета не притворялась. Ей и впрямь мучительно давалось превращение из вороны в человека (птицей оборачиваться было легче: боль хоть острая, да короткая). Но удирать из Вилежа в человечьем обличье было слишком опасно. Выследят. Мерта-богачка никаких денег не пожалеет наемникам, чтоб нашли мошенницу и старательно потолковали с нею...
Ах, Стан, Стан, дурень, что ж тебя по пьяни понесло хвастаться дружкам, как ты на пару с гадалкой одурачил свою законную крысу? Вот до крысы и дошли слухи... вот крыса и разъярилась...
Как уж там Мерта с муженьком разбираться будет - до того Грете дело нет. Ей важно, чтоб ей самой купчихины наемники башку не открутили. Вот и пришлось подыматься на крыло, лететь аж до Быстреца, сбивая погоню со следа.
Хорошо, что сума с вещами да кошель с золотом при ней. Нести их было не в тягость. Все-таки здорово, что и одежда, и вещи, что на ней, превращаются в перья!
Грета заулыбалась, вспомнив, как однажды их давняя ватага нашла в Староградовых Подземельях клад. И ценные вещи, да уж больно неподъемные. Ватага тогда была без лошадей, а на хвосте у них висела шайка разбойника Волчары. Догнали бы - отобрали бы не только добычу, но и шкуры, полосами да лохмотьями. А в руках много ли унесешь, да еще если бежать?..
Тогда-то умница Мрана и додумалась... Скинули мужики рубахи, бабы кофты, навертели узлов, набили туда добычу и навешали узлы на сидящую Грету. Украсили, как майское дерево. Так, сидя, она вороной и обернулась. И едва крылья распахнулись, так тяжесть пропала... ну, почти. Все-таки неловко было лететь, крылья были как чужие. Почти всю дорогу Грета ехала на плече у Бронислава. Тот еще шутил: "Это сколько ж пудов золота да серебра я на одном плече несу?!" А как оторвались они от погони, так в укромном местечке, в Забылых скалах, снова Грета в человека перекинулась, сняли с нее друзья узлы с добычей...
Улыбка женщины стала печальной.
Эх, не пошли им тогда впрок сокровища, не удержались в руках... да и где та ватага... эх, годы, годы...
Грета решительно повернулась на правый бок и собралась было заснуть.
И тут за полотняной стенкой фургона раздались крики и дикий рев.
Что там? Разбойники? Дикие звери? Не пришлось бы опять вороной оборачиваться...
Женщина осторожно выглянула из фургона.
В багровом свете факелов у костра топтался жуткий монстр.
Вот и рубите его, охраннички, рубите. Зря, что ли, вам Грета заплатила, чтоб вы ее целой да невредимой доставили в Збергов? Сама-то она в драку, ясное дело, не полезет. Не дело почтенным пожилым женщинам против всяких тварей ратоборствовать. Да у нее, у Греты, ни меча, ни лука...
Тут мысли вдруг дали резкий сбой, закружились бешеным хороводом.
Потому что там, в багровом свете, стоял с копьем Бронислав! Старый дружище Бронислав!
Годы разом улетели прочь, назад, оставив у фургона помолодевшую, яростную, бесстрашную Грету-Птаху.
- Брон, держись! - крикнул кто-то у костра.
"Брон, держись!" - попыталась крикнуть и Грета, но из горла вырвалось сиплое карканье.
Грета сама не заметила, как привычно упала на руки, оттолкнулась от земли ладонями. Тело само делало все, что нужно, и ни к чему были никакие рассуждения - Брон в беде!
Ударила знакомая боль: словно каждое перо было иглой, и все они разом ударили в кожу. Грета сжалась, пережидая боль - острую, но короткую. И сразу, не давая себе передышки, взмахнула крыльями...
Огромная серая птица вырвалась из мрака над костром и сразу, не сделав даже круга для разведки, устремилась к жуткой голове твари. Увернулась от распахнутой пасти, вцепилась в ухо, покрытое мертвой тусклой шерстью, и глубоко вонзила железный клюв в маленький злобный глаз...

С копьем Бронислав обращался не то чтобы очень ловко – меч был все же привычней – но все же кое-чего умел. На медвежью охоту, опять же, хаживать доводилось. Да и борлака, как-то раз, давно уже, ему с товарищами забороть удалось. Тут главное – верно ударить, а потом крепко стоять, ногами в землю врасти и держать древко, пока зверюга, тебя достать пытаясь и на рогатину насаживась, вперед рвется, пока не упрется в перекладину. Правда, в случае с борлаком ударить нужно было два раза. А это уже совсем другая песня, как сказал бы Берд, которого когда-то в их ватаге звали Струной, а теперь именовали их величеством. Такую не всякий сыграет.
Когда откуда-то сверху камнем свалилась черная тень, обернувшаяся здоровенной вороной, и, вцепившись когтями в борлачье ухо, ударила чудище отливающим металлическим блеском клювом прямо в зеленое буркало, Брон даже удивиться толком не успел. А вот промазать – промазал. Наконечник лишь чиркнул по звериному телу, пропахав в нем глубокую борозду и чудом не застряв, а Бронислав, увлекаемый силой своего же удара, сунулся вперед, едва не потеряв равновесия.
Полуослепший борлак разъяренно взревел и замахал лапами, вспарывая ночной воздух нешуточных размеров когтями. Так что корчмарю, можно сказать, повезло дважды. И так рост не высокий, да еще и наклонился. Пока мертвый медведь неуклюже пытался сбить с головы сцепившуюся мертвой хваткой Птаху (Птаха-Пташечка, надо же жива ещё, родимая!), Бронислав как можно проворнее вернул себе устойчивое положение и, наскоро прицелившись, ударил снова.
На этот раз копье угодило туда, куда посылали его крепкие руки Заброды. Борлак, последним ударом лапы чудом не сшибивший ворону, а только распахавший когтями собственную морду, на миг остановился и захрипел, из разверзнутой пасти тошнотворно пахнуло мертвечиной. А затем всем телом рванулся вперед, пытаясь задавить Бронислава весом мертвой туши. Не успевшему выдернуть копье Брону пришлось держаться изо всех сил, рыча не хуже медведя и чувствуя, как от напряжения едва не лопаются жилы и кровь молотом стучит в голове.
И тут на помощь вновь пришла старая знакомка, клюв которой с беспощадной точностью угодил борлаку во второй глаз. Чудовище в последний раз рыкнуло и словно бы обмякло. Брон проворно вырвал копье, отпрянул и из последних сил ударил борлака в другую сторону груди. А затем просто позволил мертвому – теперь уже навсегда мертвому – телу упасть на покрытую ночной росой лесную траву, по пути ломая копейное древко. И, обессилив, рухнул рядом сам, жадно, с хрипом хватая пропитанный смрадом дохлятины воздух. Ворона с победным карканьем взвилась вверх и пропала в темноте.
Все-таки он был уже не тот, что прежде. Сердце колотилось в груди так, что, казалось, вот-вот выскочит, глаза застилал туман, но все же ему сейчас хотелось смеяться.
- Птаха… Ты только вернись… И откуда ж тебя принесло? – одними губами прошептал он, сквозь шум крови в ушах слыша, как очухавшиеся охранники обоза по чем зря кромсали безвредную уже тушу мечами да секирами, вымещая собственный недавний страх.

Когда суматоха улеглась, охранники обнаружили в кустах возле лагеря пассажирку - мертвенно-бледную, с полными боли глазами.
Женщина смогла подняться на ноги лишь тогда, когда ей подали руку, помогли встать.
Пока ее вели к фургону, Грета громко объясняла:
- Выглянула, а тут страсти такие... Я спрыгнула - и в лес, прятаться... а спину так разломило, что и шагу не сделать... и ноги почитай что отнялись...
Говорить Грете тоже было трудно, но она нарочно старалась причитать в полный голос - Брон услышит, Брон поймет...

Через некоторое время, когда силы начали к нему возвращаться, а шум в голове поутих, Бронислав поднялся на ноги. Вытер лысину – кто-то из обозников, приняв Заброду не то за мертвого, не то за обморочного, плеснул на него водой – и от души выругался. Еще раз оглядев борлачье тело, Брон попросил одного из горе-охранничков топор и в несколько ударов оттяпал мертвому чудищу башку. Чай, пригодится. Если не награду с властей стрясти, так какому-нибудь ученому-моченому на эликсиры загнать.
Подошедший с разбитым при падении лицом Ян хлопнул корчмаря по плечу и протянул бронов меч, уже вложенный в ножны.
- Спасибо, свойственник. Если б не ты, все бы сгибли.
Не только я, едва не ляпнул Бронислав, но вовремя придержал язык, вспомнив отношение к оборотням, бытовавшее у простых селян.
- И где ты только таких ротозеев набрал? – пробурчал он вполголоса. – А если б здесь стая волколачья обреталась? Или еще чего похуже? Тогда я тоже один должен был бы за всех отдуваться?
- Ты на них, в общем, не сильно серчай, - вслед за мечом Ян протянул Брониславу кожаный мех. – От разбойников они бы не побежали. А нежить…
- Так какого рожна ты купцов послушался, когда тем на ночь глядя через Холмы переть вздумалось?! – вспылил Брон. Затем отхлебнул из меха крепкого, на травах настоянного вина, утер губы и уже более спокойно добавил. – Здесь же в былые времена такое водилось, что и на Ничейном не отсидишься. Ты же старшина охранный, а не хвост от порося.
Ян в ответ лишь вздохнул и досадливо махнул рукой:
- Да, понимаешь, краля у меня в Збергове есть. Полюбовница. Хотел, вот, лишний раз свидеться.
- А… ну тогда понятно. Из-за этого можно и спокойно с башкой расстаться. Все равно таких, как ты, они не за нее ценят, - уже веселее буркнул Брон, несильно ткнув старшину кулаком в бок.
- Эт-т верно, - заметно повеселел Ян, подкручивая длинный и черный как смоль висячий ус.
Однако начавшее улучшаться расположение духа едва не испортил подошедший на нетвердых ногах Ждан. От охранника разило свежим запахом браги, налитые кровью глаза сосредоточено и зло буравили Бронислава.
- С-слышь, крчмарь, - заплетающимся языком проговорил он. – Ты мне рук-ку с-сломал, с-слышь…
- Он тебе, дурню, жизнь спас, - вклинился было в назревавшую ссору Ян, попытавшись направить Ждана восвояси. – Не позорься.
Однако тот оттер старшину плечом и здоровой рукой ухватил Заброду за ворот.
- Уйди, стршой. Я щас с его крчмревой рожи за обиду-то спршу.
- Стой, жабья кровь! Без медяка ломаного у меня с обоза вылетишь, - предпринял очередную попытку не довести дела до новой безвременной смерти старший обозной охраны.
Ну как можно назвать того, кто с одной рукой лезет драться с человеком, только что уложившим здоровенного борлака? Правильно, дураком. А с дураками, по твердому мнению Бронислава, разговоры заводить было делом опасным. Зараза-то ведь и прилипнуть может. Поэтому он просто коротко ударил Ждана кулаком в подбородок и через миг, переступив через рухнувшее подрубленным деревом тело, беспечно произнес:
- Да не связывайся ты с ним, Ян. Проспится – сам встанет.
Те охранники, которые успели сбежаться к месту несостоявшейся драки, поддержали его не то одобрительным, не то разочарованным мычанием.
- А ну-ка…, - в голову Брона ударила то ли победа над борлаком, то ли крепкое южное вино. А может в глазах обозников читалось подспудное желание скорее слушаться оказавшегося лихим бойцом немолодого корчмаря, чем собственного старшину с разбитой о землю-матушку мордой. Но, так или иначе, Бронислав, не особо задумываясь, быстро отдал несколько приказов. – Караулы вздвоить! Над покойником молитву отчитать да глаз до свету не сводить. А чуть что – колом в сердце. Остальным – спать, хватит на сегодня разговоров.
Он и сам бы сейчас с удовольствием вернулся бы на свою рогожку, закрыл глаза и задал бы такого храпу, что любая погань испугалась бы к стоянке приблизиться, но…
- Выглянула, а тут страсти такие... Я спрыгнула - и в лес, прятаться... а спину так разломило, что и шагу не сделать... и ноги почитай что отнялись...
Хрипловатый женский голос был до боли знакомым. Ну, значит точно – громадная серая ворона с железным клювом ему не привиделась. Ну, а коли так…
Бронислав с трудом дождался, пока народ угомонится и заснет, а затем осторожно прокрался к крытой повозке и влез внутрь.
- Ну, здравствуй, товарка, - тихонько прошептал Заброда. - Не спишь еще?
Мех с вином, так и не возвращенный Яну, Брон на всякий случай прихватил с собой.

- Уснешь тут с вами... - негромко отозвалась Грета, с трудом приподнимаясь и садясь на мешках. - Ежели этакие твари к огоньку забредают погреться... Ты-то цел? Не порвал тебя этот стервец косматый?
В темноте ей не видно было старого приятеля, но голос у него был вполне бодрый.
Вместо ответа ей в руку ткнулся мех с вином, и Грета с благодарностью сделала глоток.
- Я сначала струсила, - призналась она. - А потом гляжу - Бронислав копьем машет. Ну, думаю, сейчас Брон из этого валенка ходячего наделает лоскутков. Дай-ка, думаю, и я развлекусь немножко...
Она протянула мех Брониславу, скривилась от неосторожного движения, отдавшегося болью в плечах. Но не охнула, сдержалась.
- А ты один - или еще кто-то из нашего бывшего хоровода здесь?..

- Хм, если б не ты, он бы меня точно порвал. С такими-то вояками за спиной, - усмехнулся Бронислав, в свою очередь прикладываясь к горловине.
В то, что Грета струсила, он не слишком-то поверил. Нет, раньше, во время их былых похождений, Птаха, конечно, первой в драку не кидалась, но сам Брон и остальные всегда могли на нее положиться. Случалось, что только ее крылья и клюв их и спасали. Взять хотя бы того лучника, засевшего на самой верхушке Башни Отчаянья. Если бы не Птаха - половину отряда бы, как пить дать, положил.
- А что до остальных... Пень его знает, все куда-то разбрелись. Хотя чего это я? В Збергове, в предместьях Брэгги живет, купцом заделался. Причем, представь только, чем это бородатое пузо торгует - тканями. Не сталью их гномской, не камешками там с золотишком... Я как раз к нему в гости навострился. А ты? Видала хоть кого с тех пор?

- Видела, - неожиданно угрюмо ответила Грета. - Его величество видела. Семь лет назад, в день Летнего Солнцеворота. Они с балкона речь произносить изволили. А я в толпе стояла... Слушаю и думаю: а ежели бы мне вороной обернуться - и туда, на балкон? Старого дружка поздравить?.. Небось лучники из охраны мне бы до балкона долететь не дали...
Птаха досадливо замолчала. Она и сама не могла себе объяснить, почему даже в самые тяжелые дни своих одиноких скитаний она не попыталась дать знать о себе старому приятелю по прозвищу Струна. Что-то ее останавливало... но что? Ведь не гордость... откуда она у мошенницы... не гордость же, правда?

Да уж... Бронислав негромко вздохнул. Не ему одному, как оказалось, до сих пор горечью аукался уход Велиберда. Даром, что парень ушел по любви, а не по расчету... Хотя... Да нет, глупости, конечно. Не мог Струна знать, что княжеская дочка в королевскую вскоре превратится. Но ведь, с другой стороны, и княжна в жёнках - не последний от судьбы подарок. А княжне-то в ту пору Берд точно в сердце запал, глаз с него счастливых не сводила. Везунчик он, как есть везунчик.
- А знаешь, - улыбнулся в темноте Брон. - Если бы Струна в короли не вышел, мы б с тобой могли и не встретиться. Нет, ты только не смейся, Птаха, но меня жена в столицу отпустила только тогда, когда я ей пообещал к королю на прием попасть да каких-нибудь у него милостей выпросить. Проболтался ей сгоряча. Нет, конечно я к нему в замок тащиться и тогда не хотел, да и теперь душа не лежит... А с другого боку... Слушай, я тут борлаку голову оттяпал, думал, загоним кому-нибудь, деньги пополам. Но а что если мы прямо в замок с ней заявимся? Покажем ихнему величеству, какая живность у них под самым, почитай, боком обретается, пока они трон задницей греть изволят.

- А то он, думаешь, не знает? - хмыкнула Грета. - Думаешь, не докладывают его величеству?
Женщина откинулась к полотняной стенке фургона и закрыла глаза. В фургоне и без того была темень, но Птаха все равно опустила веки, чтобы не видеть совсем-совсем ничего, чтобы представить себе костер, а вокруг костра - их ватагу... и Струна - поет...
Она тогда считала, что главное - разжиться барахлишком и золотом, чтобы хватило на всю долгую будущую жизнь. И не понимала, счастливая молодая дура, что это и была жизнь. Та самая жизнь, о которой на старости лет вспоминаешь с тоской и которую уже не купишь ни за какое золото...
Грета открыла глаза и сказала деловитым, совсем не сентиментальным голосом:
- Идея хороша. Если ты, Бронислав, уверен, что нас с этой падалью пропустят к королю, а не погонят в три шеи от крыльца.

В том, что о подобной мерзости королю докладывали, Брон, честно говоря, сомневался. Ведь чтобы доложить, надо чудище сперва увидеть, а увидев - суметь сбежать. А сбежать от борлака это та еще задачка, он ведь после смерти прыти медвежьей не растерял, а разумом так даже прибавил. Так что таких, кто эту тварь видел, а одолеть ее не сумел, почитай, что и не бывает. Но местные, те кто, несмотря ни на что, все-таки продолжать жить в Черных Холмах, вполне могли натыкаться в лесу на тела растерзанных жертв и, скумекав, что бедолаг не простой косолапый задрал, отправить жалобу в Збергов. Глядишь, еще за ухайдаканного им с Гретой борлака уже была назначена какая-никакая награда.
Но вот как попасть к королю - с головой чудища или без оной - это действительно был тот еще вопрос. Однако сейчас Брониславу не хотелось ломать над ним голову. Все-таки годы, оказывается, действительно начинают брать свое раньше, чем ты этого ждешь.
- А что падаль? - откликнулся он, некоторое время подумав. - Завернем в кожаный мешок, завяжем поплотней, чтоб запашок не так сильно сочился, авось и пронесем. А вот к Брэгги и впрямь стоит наведаться. Он в столице мужик свой, прижившийся, понимает что к чему. Дык еще ж наверняка и в гильдии связи имеет. Глядишь, и присоветует чего дельного... А сейчас пойду, пожалуй, мордой торбу помну до свету. Вот только караулы сперва проверю.
Мысль о переговорах с купцами, едущими в обозе, которая пришла к нему только что, Бронислав отложил до утра. Сейчас все равно от этих торгашей проку - чуть. Поди, либо дрыхнут уже, либо перепились вусмерть после такого-то ночного гостя.
Задумавшись, Брон в очередной раз отхлебнул из меха. По правде говоря, уходить ему сейчас не хотелось. Ведь они с Птахой не виделись уже, если его память не подводила, лет двадцать. Ну, может быть, чуть меньше. Но вот ведь странная штука... Хотелось сказать сразу так много всего, что на ум ничего определенно и не приходило. В памяти мелькали отрывки о старых добрых деньках вперемешку со свежими воспоминаниями об его новой, оседлой жизни. И от этой невозможности завязать разговор на душе Заброды было непривычно муторно.

Двенадцатый день Третьего месяца Лета 515 года от основания Державы

Давно уже осталась позади гора с выжжеными дочерна склонами, уже невозможно было разглядеть затухающее пламя погребального костра - одного на весь клан Хьёрн. И то сказать, Рагне пришлось изрядно потрудиться, складывая несколько десятков почерневших стволов в какое-то подобие помоста, на который были водружены тела погибших. Подле каждого лежал топор, молот, или, на худой конец, меч, как предписывали древние традиции - кто знает, что ждет за смертным рубежом, а оружиес уж точно не помешает. Хоть испокон веков гномы совсем иначе хоронили усопших, но на изготовление гробниц времени не было. Да и в одиночку Рагна трудилась почти всю ночь, но костер заполыхал уже после восхода солнца.

День клонился к полудню, а гномка уже успела отмерить добрый десяток миль по лесной дороге. Дорога считалась одной из самых безопасных: ездили по ней три-четыре раза в год торговые караваны (как правило, хорошо охранявшиеся - места все же глухие, мало ли что) да изредка проходил случайный путник. Так что разбойников тут не водилось - кому охота сидеть в такой глуши месяцами, зеленея от тоски?

На ближайшей поляне Рагна устроила привал, перекусила и сверилась с позаимствованной в сокровищнице картой. Дорога петляла, кружила, а затем и вовсе уводила на юг. Впрочем, главное - двигаться по драконьему пути, а это несложно. Там стадо овец сожрал, тут деревню напугал - вот и вешки. Конечно, летит он далеко от больших городов, разве что совсем глупый, но это вряд ли.
Гномка отправилась дальше по дороге. Перед тем, как уйти с поляны, она сделала несколько записей в дневнике - небольшой книжице, которую всегда носила с собой и записывала важные дела, чтобы не забыть.

Дневник Рагны, последней из рода Хъёрн

похоронить родственников
убить дракона
купить еды в ближ. городе
расспросить о драконе

(Совместно с Moriko и Azatot)

Озёрки, ночь с десятого на одиннадцатый день Третьего месяца Лета 515 года ОД

К моменту появления утопленника так толком и не отдохнувшие и нещадно поедаемые комарами путники уже готовы были бросить всё и идти в корчму. За остаток вечера и часть ночи они успели убедиться в бесполезности попыток добиться помощи в приготовлениях от Мацека. Или хотя бы привести его во вменяемое состояние. Найти более-менее прочную и относительно целую сеть. И изрядно поломать голову над последней просьбой утопшего Чтана. Юранду показалось, что в этом есть смысл, так что друзья выяснили, где лодка и даже на всякий случай перетащили её поближе. Хотя как устроить заманивание покойника в лодку так и не придумали. Хотели даже использовать Мацека как приманку, но отказались. От пьяного "в треску" рыбака проку было бы немного, а весил он немало, чтоб таскать его в лодку из лодки.
Спать в пропитанной сивушным духом хибаре было просто невозможно, поэтому, промаявшись, герои отправились устраивать засаду. Так и получилось, что Юранд и Элис, прихватив сеть, залегли на крыше, а Мартин, вооружившись наговорённой водой, спрятался за углом.
Может, в балладах и сказаниях появление чего-то потустороннего и выглядит величественно и жутко, но попробуй проникнуться этими чувствами, когда изо всех сил пытаешься удержаться на скате крыши. А сама крыша будто специально ощетинилась всевозможными сучочками и щепками. Так что появление первых ползущих по земле к хижине струек тумана герои чуть не проглядели и сообразили, что что-то уже происходит только когда перед дверью заколыхалась белёсая муть. В ней, совсем близко, рукой дотянуться можно, виднелся кто-то. Можно было разглядеть облепленную тиной голову, но был ли это человек или нет - скрывал туман.
Когда раздались тяжёлые удары в дверь Юранд и Элис переглянулись и сбросили сеть. Едва та накрыла утопленника, они спрыгнули следом.
Каким-то чудом им удалось не только не свалиться на голову утопленнику и не запутаться в собственной сети, но и ухватить её за края.
В мешковатом балахоне лазать по крышам - не самое лучшее занятие. Вот Мартин и сидел за углом в ожидани неизвестно чего. Какое-то время недоучившийся священник размышлял о действенности наговорённой воды. Правда, это было весьма непродолжительное время. От озера тянуло сыростью и холодом. В голову начали закрадываться мысли о затаившемся во тьме утопленнике, о холодных, осклизлых руках, что могут именно сейчас тянуться к нему. Вместе с этими мыслями пришёл страх и желание сбежать. Или вскарабкаться на крышу. В компании не так жутко будет.
И именно Мартину довелось увидеть, как от озера поползли первые тонкие язычки тумана, останавливались перед дверью хижины, становились всё гуще и плотнее. Опомнился он услышав удары в дверь и бросился из-за угла к тёмному силуэту в тумане, выплёскивая в него воду из фляжки. Может, не попал, может не сработало. Хотя сейчас он не мог вспомнить, сразу подействует вода на мертвеца, или нет. А сделав следующий шаг, наткнулся на Юранда.
Юранд старался не выпустить из рук край сети и прикидывал, как половчее опутать ею ночного гостя и повалить. Сразу у них с Элис это не получилось, несмотря на немалую силу с виду хрупкой девушки. Как только они смогли рассмотреть белёсое, будто разбухшее от воды лицо, облепленное тиной и ощутить запах - сомнений уже не осталось. Это действительно был мертвец. И прикасаться к нему никому не хотелось.
Несмотря на вялые движения, покойник ухитрялся удерживаться на ногах. И тут на Юранда наткнулся Мартин.
- Тяни туда и сваливаем его! - с этими словами Юранд не задумываясь всунул край сети в руки Мартину, толчком указав направление, а сам пригнувшись дёрнул сеть в противоположную сторону. Подсечённое под ноги тело тяжело бухнулось на землю.
- Потащили! - скомандовал Юранд и они поволокли кажущееся неподъёмным тело в лодку.
"Хорошо, что мы лодку поближе перенесли" - подумала Элис. Всё-таки гордость и желание совершать подвиги - это одно, а вот носить тяжеленных утопленников - совсем другое. И ещё закрадывалось сомнение, что что-то делается не так, не совсем правильно. И дело даже не в том, что Мартин сомневался в том, что у него получится освятить воду.
- Ребята, а может всё дело в рыбаке? - может, момент перетаскивания барахтающегося в сети трупа и был не совсем подходящим, но сказать было надо.
- Это.. ты... о чём? - пыхтя отозвался Мартин. Тащить куда-то что-то тяжёлое и шевелящееся, изо всех сил стараясь не прикоснуться к этому - нелёгкое дело.
- Может, рыбак у него прощения попросить там должен. Или пригласить в эту лодку?
Юранд выпустил из рук сеть.
- Может быть... - тут он запнулся. - Но мы ведь обещали избавить его от этого.
Элис и Мартин тоже выпустили свои края сети. Всё равно утопленник далеко не убежит, а рукам больно.
- А если без его участия не поможет? И мертвец придёт через год, а человек будет думать что всё уже закончилось?
Юранд поглядел на Мартина, ожидая, что тот скажет.
- Вообще-то, говорили, что покаяние виновного может облегчить умершему обретение покоя, - несколько неуверенно произнёс тот, - но я точно не помню.
Труп, будто притягиваемый чем-то, попытался не то ползти, не то катиться обратно к дому рыбака. Мартин на всякий случай плеснул ещё немного воды.
Все трое переглянулись.
- А может ему важно не рыбак в лодке, а сам рыбак, неважно где? - спросил священник-недоучка. - Ведь он его где только не преследовал.
- Тогда, может, обратно отопрём? - предложил Юранд - Туда ближе, чем в лодку.
Все переглянулись. Действительно, до лодки было ещё далеко. Гораздо дальше, чем до хижины.
- И кто пойдёт увещевать "треску"? - спросил Мартин и был награждён весьма выразительными взглядами.
- Это, если можно, как-нибудь без меня. Помочь - это одно, а вот с мертвецки пьяными мужиками беседы вести я как-то не в настроении. Луна сегодня не в той фазе, наверное, - мгновенно открестилась от такого сомнительного удовольствия Элис.
- Я тоже не особо хорошо умею уговаривать. А вот священников, я слышал, учат хорошо убалтывать кого угодно. - присоединился Юранд. И при виде недовольной гримасы Мартина добавил, - зато тебе не придётся этого тащить.
Мартин, поняв, что на сочувствие товарищей надеяться бесполезно, побрёл в сторону хижины.
Снова браться за тяжёлую сеть не хотелось. Мертвец же продолжал вялые попытки ползти. Юранд вздохнул. Он бы с удовольствием предоставил проклятому утопленнику добираться к цели самому, но при девушке показывать слабость? Ни за что! И, ухватившись за край сети, Юранд потащил груз. Под ногу подвернулась незамеченная ранее коряга, так что потерявший равновесие парень от души высказал покойнику всё, что о нём думает.
- Ну и чего ты его один схватил, герой? - усмехнулась девушка, - Залился-то, аки соловей прям! Давай, помогу.
Полуэльфийка дождалась, пока Юранд поднялся и схватилась за сеть.
- Сам он до утра ползти будет. - огрызнулся Юранд. И они опять потащили тяжелого мертвеца.
- Будь у нас поблизости маг - он в два счёта упокоил бы этого, - уже почти у хижины высказался Юранд. - А тут хоть руби, хоть закапывай - толку...
Может, они говорили слишком громко, может Мартин перестарался с уговорами, но дверь с треском распахнулась. На пороге изрядно качаясь стоял вооружённый всё той же кружкой Мацек.
- Эт кто тут моего друга обижает? - заплетающимся языком произнёс он. - Не позволю!
- Вот это допился - шепнул Юранд, - он сейчас вообще не знает, где находится.
- Мацек, помоги. Помоги. - бубнил утопленник, продвигаясь к двери.
-Чтан, дружище! Держись! - не унимался рыбак. Он вцепился в сеть и ловко потащил к себе. - Я сейчас. Давай руку!

В тот самый миг, когда живая рука соприкоснулась с мертвой, словно бы ниоткуда налетел короткий, но яростный порыв ледяного ветра. Взъерошил волосы Элис, парусом надул одеяние Мартина, заставил прищуриться Юранда... И - разметал в стороны туманную завесу, клочья которой медленно истаяли в ночном воздухе, не оставив на траве ни росинки. Тяжелый смрадный запах тоже исчез, сменившись подобием послегрозовой свежести. Мгновенье спустя на землю упала пустая, совершенно сухая и на удивление чистая сеть.
Над которой, ошалело вертя головой, стоял трезвый как стеклышко рыбак Мацек.
- Ребята, вы... Этого, того... Так ночь же еще, а этот... ну, Чтан... уже того, этого... Как же так? Так я теперь, что ли, совсем, получается, не того?.. Дык... Да я ж... Эх! Выпьем, что ли?!
Рыбак радостно воздел над головой извлеченную невесть откуда глиняную бутыль, оплетенную тонкой лозой.

Мартин выбежал из хижибы рыбака, держась за голову. Он осмотрелся, затем, сориентировавшись в пространстве, подбежал к своим.
- Ну что, как утопл... Где он, кстати?
Ответить, впрочем, Мартину не успели, так как он продолжил говорить.
- У, здоров мужик-то драться. - Мартин потер ушиб на голове. - Утопленник его побери, - он бросил полный неодобрения взгляд на Мацека, но, увидев как тот приплясывает, смягчился.
- А, ладно. Зато из меня, видимо, отменнейший дипломат, раз уж я его... Хм, оживил, фактически. Может, в следующий раз мне будет проще утопленниика уговорить убраться, а? Кстати, утопленник... Я так понимаю, завидев нашего друга он залез назад под воду? Не могу сказать, что виню его.

Все те же, все там же.
Ошарашенная Элис смотрела на опустевшую сеть. «Да, такого я в своей деревне точно не увидела бы. Отец мог бы гордиться, какая я у него везучая уродилась».
- А утопленник того, видать, исчезнуть сподобился, - ответила девушка Мартину, поправляя растрепавшиеся волосы, - Не знаю как вы, ребята, а мне после такой ночки уснуть уж всяк не под силу будет. По крайней мере, без пары глотков этой подозрительной отравы, которой на радостях потрясает Мацек.
Девушка подождала, пока рыбак придет в себя от свалившейся ему на голову радости. Но, судя по всему, тот мог продолжать плясать до утра, напрочь забыв об усталых путниках.
- Эй, Мацек, раз уж предложили, пойдемте в дом, выпьем. Или вы собрались тут заночевать? – усмехнулась она.

Предместья Збергова, двенадцатый день Третьего месяца Лета

День уже клонился к закату, когда купеческий обоз, миновав северную окраину Черных холмов, миновал место, где вновь сходились воедино Старый и Новый тракты. Дорога с небольшим уклоном шла меж несжатых еще полей, на которых под ветром волнами ходили ряды начавшей колоситься пшеницы.
Темнеющий на фоне золотого заката силуэтами башен город лежал прямо впереди, и Бронислав не мог не отметить, что за последние годы Збергов заметно вырос. Нет, разумеется, старый город, стиснутый кольцом крепких каменных стен, остался прежним, но вот предместья, еще недавно бывшие лишь кучкой домов, теперь разрослись, почти сравнявшись с ним по площади. Оно и не удивительно. С переездом монаршей резиденции из разоренного войной Тышнева в Збергов туда вслед за королем, свитой и прочими господами, как водится, потянулся и простой люд – ремесленники, торговцы и прочие, без чьих услуг благородные, хоть тресни, не могли обойтись. От глаз корчмаря не укрылось и то, что в некоторых местах уже высились ровные штабеля новехоньких бревен – не иначе, для постройки новой стены. Бывший княжеский – а теперь королевский – замок, утвержденный на вросшем в речной берег куске скалы, по-прежнему возвышался над городом на другом берегу Стальноводной. С городом его связывали несколько хитроумно соединенных между собой мостов, последний из которых, ведущий непосредственно к замковым воротам, сейчас был поднят.
По дороге, двигаясь в ту же сторону, что и обоз, иссякающим потоком шел разномастный люд, торопящийся попасть в город до закрытия главных ворот. Поля вскоре сменились садами, огороженными высокими заборами, за которыми стояли добротные, большей частью новехонькие усадьбы местных жителей. Еще через некоторое время повозки завернули на подворье купеческой гильдии, где работники под окрики торговцев принялись споро разгружать товары, распрягать и разводить уставших лошадей по стойлам. Наскоро попрощавшись с попутчиками, Бронислав, незаметно подмигнул как бы случайно крутившейся рядом Грете, выбрался со двора и без особого труда отыскал взглядом дом, выделявшийся среди соседских, как нахохлившийся ворон среди куриц-пеструшек. В отличие он многих, он был приземистым и каменным, и – одним-единственным, рядом с которым не росло даже чахлой яблоньки. Окружавший его забор также был выстроен из камня, а каменная арка, заключавшая в себе обитые выкованными в виде сложных узоров полосками ворота, была украшена искусно выполненной резьбой.
- Вот тут наш Брэгги живет, - указав Птахе на дом, негромко произнес Брон. – Интересно, насколько толще он стал с нашей последней встречи?..

- Ишь ты! - оценила Птаха жилище старого приятеля. Поглядела с некоторой даже завистью: надо же, человек обосновался прочно, солидно...
Сама-то Грета всегда устраивалась так, чтобы в любой момент можно было сорваться и сбежать. Даже держала наготове суму со всем необходимым. Работа мошенницы-гадалки не подразумевала долгого проживания на одном месте...
- Интересно, как он нас встретит...

- А вот это мы сейчас и проверим, - хмыкнул в бороду Бронислав, направляясь к воротам гномьего двора.
Ворота, что само по себе не удивительно, были заперты. Купцы, как и большинство честных тружеников, предпочитали рано ложиться и рано вставать, поэтому с заходом солнца торговля в большинстве лавок Збергова затихала, чтобы с новой силой начаться с началом следующего дня.
Рядом с воротами на крепкой – даже захочешь, не оборвешь – цепи был прикреплен окованный железом деревянный молоточек, и Брон, взявшись за скромно, но со вкусом украшенную рукоятку, несколько раз ударил по прибитой к створке металлической плашке.
Некоторое время на стук никто не отзывался, но затем по ту сторону ворот послышались шаги, а еще мгновенье спустя раздался не слишком довольный голос.
- Чего надоть? Закрыты мы. Завтра приходи.
- Мы по делу, - в том вопрошающему буркнул Брон. – Открывай, давай.
В воротах приоткрылось махонькое окошко, через которое можно было разглядеть лицо довольно молодого человека, не иначе приказчика или слуги владельца дома.
- Все дела на сегодня у нас сделаны. Хозяин уже отужинал, почивать изволит. Сказано тебе – завтра!
Что ж, слугу, конечно, понять можно. Но и маяться до утра на битком набитом постоялом дворе Брониславу совсем не хотелось.
- Так разбуди его! Да передай, что к нему Хмурый с Птахой в гости пожаловали. И поживей там!
Окошко захлопнулось, и тотчас же послышался шум удаляющихся шагов.
- Ага! Спит он, как же, - подмигнул Бронислав Грете. – Небось, барыши считает.
И точно. Спустя непродолжительное время ворота распахнулись мало не во всю ширь, и слуга с вежливыми поклонами препроводил друзей внутрь дома. Вернее, в ту его часть, что находилась под ним и была не видна постороннему глазу. В отличие от своих собратьев по ремеслу, Брэгги, будучи гномом, хоть и выстроил дом в два этажа, предпочел на втором держать товар, а жить под землей.
Пройдя через полутемную лавку и спустившись по узкой крутой лесенке, бывшие ватажники вскоре очутились в просторном, освещенном только что запаленными факелами помещении, стены которого были облицованы украшенными резьбой каменными плитами.
Посреди комнаты с низким сводчатым потолком стоял небольшой, застеленный чистой скатертью стол, уставленный блюдами с немудреными, но вкусными даже на вид яствами, среди которых, словно две крепостные башни возвышались бочонки с пивом, вином и медовухой. Молоденькая миловидная девушка человечьего рода как раз заканчивала расставлять тарелки и кубки.
Мимоходом похлопав ее по заду, к гостям поспешил невысокий, как и все представители его племени, гном в добротном, богато украшенном кафтане и с сивой бородой, почти полностью закрывавшей необъятных размеров брюхо.
- Что б меня сплющило да переплющило! Брон, так тебя растак, – взревел он, стискивая Бронислава в объятьях, мало чем уступавших медвежьим. – О, Грета, невеличка ты наша! И ты здесь?! Какими судьбами, соратнички? Ладно, ладно… разговоры потом. Сперва за стол, тяпнем по-нашему, от души да с дороги, а потом уж расскажете…

- Брэгги! - взвизгнула Грета, бесстрашно устремляясь в объятия гнома. Она знала, что ребра он ей не переломает: представители его племени привыкли точно рассчитывать силу. - Старый ты крот, как же я по тебе скучала! А как ты... Что, за стол? Можно и за стол. Жареная крысятина, тушеная мышатина?
Последняя фраза была старой шуткой, когда-то популярной в ватаге. Она возникла после случая, когда на постоялом дворе - Птаха уже и не помнила, где он находился, - к ватаге пытался прибиться парень, который всем как-то сразу не понравился. Требования удалиться по-хорошему не подействовали, Брон и Струна уже собрались вышвырнуть надоедливого гостя за двери башкой вперед, но Брэгги примирительно поднял руку:
"Ну, что за разговоры на голодный желудок? Вот пообедаем вместе, потом и потолкуем. Садитесь рядышком со мной, господин... Это что нам подали, баранинку? Неплохо, неплохо... а вот мы в подземельях по-другому кушать привыкли..."
И принялся живописать блюда, которые якобы стряпали себе гномы. Говорил негромко, потому что за такие разговорчики хозяин его мог и на улицу выгнать, чтоб у других постояльцев аппетит не отбивал.
Зря говорят, что у гномов нет фантазии! Вошедшие в ватажную поговорку жареная крысятина и тушеная мышатина были еще самыми безобидными из "подземных деликатесов", описанных коренастым бродягой подробно и сочно, с деталями приготовления. Друзья старались не ржать, с похоронными лицами жевали баранину, а незнакомый приставала глядел гному в рот и понемногу зеленел.
Закончил Брэгги свой кулинарный монолог убийственным пассажем:
"Здесь, наверху, такое мало кто едал. Но я в нашей ватаге кашевар, помаленьку приучаю наших к истинной стряпне..."
Чужак икнул, сполз со скамьи и, не прощаясь, направился к дверям, а ватага весь вечер пила за умные мозги и длинный язык Брэгги...
Все это и вспомнила Грета, когда села к столу, придвинула к себе блюдо с жареной курицей, оторвала кусок грудки, завернула его в тонкую лепешку и с наслаждением принялась за еду. Она и впрямь проголодалась.

Что ж, по крайней мере, в гостеприимстве старому другу отказать было нельзя. И хотя настоящая гномская кухня действительно отличалась от привычной людям, ни крыс, ни мышей она в себя не включала. Да и Брэгги, прожив достаточное время в подлунном мире, вынужден был перейти на более привычные наземникам блюда, чем, скажем, запеканка из пещерных грибов под острым соусом или уха из рыбы-слепыша.
Усмехнувшись старой шутке, Брон уселся за стол и сразу же окромсал себе ножом изрядный кусок свиного окорока. Откусил, чувствуя, как по бороде потек мясной сок, налил себе пива, сделал изрядный глоток и, подобно добравшемуся до сметаны коту, довольно прищурился. Брэгги действительно умел встречать гостей.
- А, дружище, смотрю, худеть не собираешься, - хмыкнул он, расправившись со свининой, и ухватил куриную ножку. – Небось, на торговлю жаловаться не приходится?
- На себя бы посмотрел, Хмурый, - отругнулся Брэгги, вяло обгладывая куриное крылышко. – А насчет торговли… Вот тут ты не прав! За стены меня как не пускали, так и не пускают. Видишь ли, у них договор с подземниками мало не на двести лет. А я-то, если не забыл, изгнанник. Так что посредничаю помаленьку, покупаю в Семиградье, в Державе - через третьих лиц, понятно - да цеховым зберговским продаю. Навар не особо густой. Не то, что у этих, борода их заплесневей, правильных, которые ювелиркой да оружейкой занимаются. Да еще и эльфы эти, бревном их задави, какие-то мутные пошли. Лунный шелк в этом году договаривался брать – так не дали. Хотя задаток, все же, вернули… Только что мне с того задатку, если с меня шелк портновский цех требует?!
Брэгги ненадолго замолчал, отвлекшись на медовуху, а затем поспешно перевел разговор в другое русло.
- Вы-то ко мне просто так, аль по делу?
- Да, просто так, - отмахнулся полуобглоданной костью Бронислав, - по делу.
- Ясно-ясно, очередную дочку замуж выдаешь? Дануська-то, небось, в пору вошла?
- Не успела, - хмуро буркнул Брон. – Лихоманка ее два года тому забрала. Мага не доискался, а с местного молитвочета толку, как с василиска опоросу.
- Бывает, - вздохнул гном. – Сыновья-то в порядке?
- Самый младшой полугода не прожил, жена его еле выносила. А остальные растут, скоро меня перегонят, - Брон осушил очередной кубок и, в свою очередь, поторопился вернуть беседе начальную непринужденность. – А мы тут с Гретой, пока до тебя добирались, мертведа на Старом тракте завалили.
- Да ну?! – почти непритворно изумился Брэгги. – Брешешь, поди! Куда тебе, пню замшелому, супротив борлака?
- Не веришь? Давай, башку принесу. Она у меня с собой, в мешке.
- Эй-эй, ты того..., - опасливо замахал короткими, но мощными руками гном. – Не за столом же! Ты лучше завтра снеси ее Славомиру-сотнику, который стражей в предместьях командует. Он тебе за него пять златых отсыплет, а то и все десять. А потом мы их честно пропьем, хо-хо, как в старые времена.
- Сотнику, говоришь.., - нарочито медленно роняя слова, почесал лысину Бронислав. – А если прямо королю снести, как думаешь? Глядишь, по старой дружбе, больше даст, а?
- Ну, не знаю, - поскреб где-то под необъятной бородой Брэгги. – Вряд ли, конечно… А ты что, так по нашему Берду соскучился? Ты ж клялся, что в ему в корону плюнешь, если он тебе под ноги попадется! Али забыл?
- Не забыл, - соврал Бронислав, лихорадочно пытаясь припомнить, когда же и главное где он успел такое ляпнуть. – Но тут, видишь, какое дело. Я Липке случайно брякнул, что я со Струной когда-то в друзьяках был. А она, дура, возьми и вбей себе в голову, что их величество должно меня кренделями небесными обсыпать, едва я ему в ножки поклонюсь. А она у меня баба суровая, не хужей ваших, сам, небось, видал. Так-то я к нему б и не пошел, больно надо спину ломать! Но когда мы с Птахой борлака заломали, аж взыграло во мне. Пусть, думаю, посмотрит, что товарищи его – заметь, старшие – еще на что-то дельное годны, пока он трон булками греет.
Подслушивающая у дверей служанка ахнула, выронив на пол поднос со сладкими пирожками, Брэгги рявкнул на нее по-гномьи так, что девку как ветром сдуло, и за столом на некоторое время воцарилась тишина.
- Ну, ты вот что..., - несколько мгновений спустя негромко проговорил хозяин дома. – Что ты там будешь Велиберду говорить – дело твое, меня и рядом стоять не будет. Но будем считать, что тебе свезло. Он у нас манеру взял державную – раз в седмицу прием для всех, невзирая на родовитость, устраивать. Очередной раз как раз на завтра намечен. Конечно, туда попасть через придворных дармоедов дело не легкое – иные месяцами ждут. Но я нужных людей знаю, дашь на лапу – предстанешь пред светлы очи первым. После благородных, само собой.
- А много ль давать-то? - лениво ковыряя в зубах, поинтересовался Брон. С деньгами у него, скажем прямо, было не густо.
- Если через меня – то златых пять-семь, смотря на кого попадешь… Да одолжу я тебе, не бойся. До награды за мертведа.
- Ох, и прижимистый ты стал, борода, - хмыкнул Бронислав, до конца еще не понимая – шутит Брэгги или говорит серьезно.
- Дык, считай, что в столице живу. Это, брат, не твои Озёрки! Без денег сожрут и не подавятся. Помнишь, как раньше в Тышневе было? А-а, хотя тебе-то откуда помнить? Это ж тебя мы тогда из застенков выручали. Не веришь, спроси у Птахи. Птичка, подтверди, что ли… А то все молчишь да молчишь. Рассказала бы про свое житье-бытье…

Неподалеку от Збергова, двенадцатый день Третьего месяца Лета

Искорки выскакивали из вечернего костра и устремлялись вверх, словно желая добраться до тех искорок, что висели в небе. Наверное, им было бы здорово играть вместе. Искорки котрые в небе (то есть звезды) этой ночью тоже были настроены решительно, и время от времени тоже устремлялись вниз, но почему-то промахивались и совсем не попадали на опушку леса, где горел костер. Можно было бы сказать "одинокий костер" но это было бы не совсем правдой - ведь рядом сидел Путник, чуть поодаль на границе света и тьмы блестели любопытные глазки ежа, а старый дуб снисходительно за всем этим наблюдал, мерно покачивая совой...Ну и кроной заодно, на которой эта сова сидела.

Молчаливое собрание у огня сродни особенному знанию. Дуб знал, что от этого огня вреда лесу не будет - по двуногому было видно. Еж знал, что ему достанутся крошки после ужина. Он мог бы подойти уже сейчас, но так было бы просто невежливо. Ёжики они знаете какие скромные, совсем не такие как собаки, например. Или воробьи. Костер знал, что его потушат только для того, чтоб через время он загореля вновь, в другом месте. Сова знала, что вот тот опасный лук не будет нацелен в нее. Искры знали....Они просто знали, что им сейчас хорошо в этом кратком танце, и этого было достаточно.

А Рэй знал все это, и еще множество другой всячины как относящейся к делу так и не относящейся ни к чему вообще, но предпочитал ни о чем таком не думать, а просто смотреть в глаза костру... Кто сказал "не бывает"? Это смотрел не тот, кто надо, вот для него и не бывает... Ага, он смотрел в глаза костру, а костер смотрел ему в глаза. Просто так, из пламенного любопытства. А может разглядывал свое отражение - и, как знать, видел там утреннюю дорогу до города, толчею на улицах. А может наоборот - сегодняшнее утро, удачная охота. Добыча неподалеку, редкой расцветки белка, будет украшать какую-то модницу а Рэю даст запас наконечников для стрел, немного соли, да и отложить еше останется.

Путник подмигнул ежу, взьерошил сегодня вымытые светлые волосы и прикрыл глаза, которые при свете дня окажутся серо-зелеными.

Лес жил своей жизнью, и если уметь слушать, то можно узнать много всякого разного, как относящегося к делу, так и не очень...

Одиннадцатый день Третьего месяца Лета 515 года ОД

Мартин лежал с закрытыми глазами. Продрать их сейчас было задачей непосильной. Ему казалось, он вчера мало пил, однако уверенности не было. Мацек потчевал своих спасителей такой жидкостью, что уверенности не было вообще ни в чем. Мартин лежал на полу у стены. Шея всю ночь была согнута под непредусмотренным углом, и теперь жестоко мстила хозяину за беспечное обращение.
На лицо падал луч света. Мартин постонал, в надежде на то, что это поможет и луч, устыдившись, уползет назад. Когда это не помогло, Мартин попытался встать. Ухватившись за ближайший предмет (это оказалась ножка стола, на котором храпел Мацек), он подтянулся и, кряхтя, выпрямился.
Осмотревшись вокруг и вновь безуспешно попытавшись восстановить события минувшей ночи, Мартин вышел на улицу и направился к озеру. Холодная вода оказала чудотворно воздействие на его организм.
Вернувшись назад Мартин стал ждать пробуждения остальных. Спустя какое-то время, он решил взять дело в свои руки. Мацека он будить не стал, так как общаться с рыбаком не было ни желания, ни смысла. Посомневавшись, будить ли девушку (и решив - будить, нечего тут разлеживаться), он растолкал своих спутников.

Неподалеку от Збергова, тринадцатого дня Третьего месяца Лета

Это было Неторопливое Утро.
Туман потихоньку уползал в низины, прячась от пока прохладных лучей утреннего солнца. Солнце тоже не особо торопилось вползать на небо, хотя, несомненно, было на верном курсе. Дуб с высоты двух десятков метров и трех сотен лет методично оглядывал окрестности, торопясь еще меньше, чем солнце.

На фоне всего этого медленно поднимавшийся от ручья Рэй казался просто молниеносным: с умыванием было покончено, оставалось собрать шмотки и выходить к дороге. Он с запасом успевал к открытию ворот, но делать было решительно начего, поэтому уже через 10 минут на опустевшей полянке еж в гордом одиночесве подбирал ранее незамеченые крошки...

Утро тринадцатого дня Третьего месяца Лета.

Вот уже какое-то время трое путников шли в сторону Златолесья. Предыдущее утро незадалось, как и предшествовавшая ему ночь, оставив о себе самые неприятные воспоминания. По крайней мере у Юранда. Ладно уж утопленник, он наконец почил с миром. Но вот что было после... И зачем только они согласились отметить избавление с этим Мацеком? Пойло было жуткое, в хижине хоть топор вешай, рыбак околесицу несёт всё громче и громче, сами они тоже что-то горланят. В общем, вспоминать не хочется. Когда все начали клевать носами Юранд вышел на улицу и попытался устроиться на ночь в лодке. И даже задремал, вроде, но к рассвету холод и сырость погнали его обратно в хижину, где вскоре всех начал будить Мартин. Пока прочухались, пока собрались - оказалось что трактирщик куда-то подался с обозом. Юранду стало немного обидно. Вот как на подвиги - так все по домам, а как в столицу... Впрочем, эти мысли он быстро выбросил из головы. Надо было запастись припасами, ибо одной вяленой рыбой, коей их снабдил благодарный рыбак, долго не прокормишься.
И вот, вскинув на спины потяжелевшие мешки они покинули Озёрки, попутно определяя куда идти. Юранд никоим образом не желал идти в столицу, да и со слов Мартина выходило, что двигать им надо куда-то не то в Градец, не то ещё куда-то в сторону Златолесья. Вот и двигались по дороге где пешком, где на подводе, если какой добрый селянин соглашался подвезти немного. Вспоминали своё единственное приключение, рассуждали о причине появления утопленника, травили байки. Слушали последние новсти и сплетни.
Ночевали под открытым небом. Причём даже не стали караулить по-очереди, как предполагали. Просто свалились и уснули так, что хоть толпа утопленников и прочей нечисти приди - не разбудят.
А утро выдалось чудесное. С угасающими последними еле видными звёздами, бледнеющей зарёй, росой на траве, холодком и птичьим пересвистом. Юранд проснулся бодрым, отдохнувшим. Спутники спали. Сперва он испугался, вдруг пока они дрыхли, кто побывал в их лагере. Но всё было в порядке, мешки не тронуты. Успокоившись и немного полюбовавшись на красоту вокруг Юранд занялся костерком, попутно разышляя, как долго им ещё идти. Лошади не помешали-бы, но останавливали даже не сомнения, смогут ли попутчики сидеть в седле, а простое понимание, что лошадь стоит денег, а их не так много. Следующая мысль была о цели пути, и что со всем этим делать. Это поначалу всё казалось таким простым. А вот поди теперь, подступись. Дойти они, предположим, дойдут, а дальше? Впрочем, пока он этими мыслями ни с кем делиться не собирался. Ведь у других как-то получались их великие и не очень свершения. Так чем они хуже?
Уже позже, позавтракав троица вновь двинулась в путь.

Какое-то время назад, в монастыре.
"Какая штука," - думал Мартин, разглядывая книжицу у себя в руках. Книжка была тонкая, с плохоньким переплетом; названия и имени автора указано не было. Видимо, она лежала между двух других книг, побольше, и Мартин случайно достал ее вместе с соседками. Он открыл книжку на случайной странице. Прочитал немного, закрыл и открыл снова, вновь наугад. Так он проделал несколько раз. (Обычно иммено так он начинал свое знакомство с незнакомыми книгами - в случаях, когда не знал о них ничего.)
В книге говорилось о неком магическом артеф... да так, какой-то магической штуке. Мартин быстро понял, почему книжка была в таком плохом переплете. Подобным сказкам имя - легион, и ученых монахов они интересуют мало. Скорее удивительным было то, что книга вообще оказалась в библиотеке.

Однако встретившись с Юрандом, Мартин о книжке вспомнил. Юранд говорил о монастыре в котором, согласно книжке, находилась часть артефакта. Плохая новость заключалась в том, что где этот монастырь Мартин не помнил (или же в книжке это не упоминалсоь). Хорошая - в книжке упоминался священик, совершивший в него паломничество. Также маленьким почерком было приписано, что тот "ныне служит настоятелем храма в Градце".

Все это Мартин рассказал спутникам и, так как иной зацепки не было, теперь они направлялись в Градец.

Предместья Збергова, двенадцатый день Третьего месяца Лета. Жилище Брэгги.

- О моем житье-бытье? - задумчиво переспросила Грета, дожевав куриную грудку. - А и расскажу, чего не рассказать...
И пустилась в повествование о глупой и жадной купчихе Мерте, вознамерившейся вернуть сбежавшего от нее мужа, а заодно и о прочих веселых мошеннических делах. Она знала, что ни Брон, ни Брэгги не упрекнут ее.
Грета вела беседу, весело поблескивала маленькими темными глазами. И даже старые друзья наверняка не догадались бы, как тяжко сейчас у нее на сердце. И чем дальше, тем тяжелее.
И причиной была предстоящая встреча со старым приятелем Струной.
Любила Птаха старых приятелей! Любила! У нее больше и на свете-то никого не было. Выйди Струна ночью к ее придорожному костру - завизжала бы Грета от радости, на шею бы кинулась!
Но заявиться к его величеству Велиберду...
И не в гордости дело. Останься Грета без последней монетки - встала бы на перекресток улицы и принялась милостыню просить, да громко, да пронзительно, да без тени стеснения...
Но ведь не у Струны же, не у Брона, не у прочих своих...
А король - это такой человек, что вроде как просто к нему пришел - и это уже значит, что ты чего-то просишь...

Королевский замок в Збергове, тринадцатый день Третьего месяца Лета

Тронный зал, в котором проходила аудиенция, поражала, скорее, простой, чем роскошью. По стенам, через равные промежутки развешены серые бархатные полотнища, украшенные изображением золотой короны с семью зубцами над тремя угольно-черными холмами, поддерживаемой с двух сторон двумя серебристыми птицами (Брону показалось, что это соловьи) – герб новой династии. Узкие окна под потолком забраны цветным витражным стеклом в свинцовом переплете, складывающимся в немудренный узор из красных и голубых ромбов. С потолка, удерживаемые толстенными цепями, свисают деревянные, покрытые позолотой люстры – каждая на несколько сотен свечей.
Сейчас ни свечи, ни факелы, закрепленные по стенам, не горели, и в сумраке, пронизанном лучами приглушенного оконным стеклом солнечного света, все краски казались бледнее. Хотя и при таком освещении разница одежд просителей, явившихся за королевской справедливостью, заметно бросалась в глаза. Вот неброские, но добротные наряды купеческих старшин, дополненные к тому же увесистыми золотыми цепями. По соседству с ними простые костюмы обычных горожан, а местами и непритязательная крестьянская одежонка. И, наконец, в заметном отдалении от прочих, богатое облачение благородных господ.
Последних, к слову, пришло всего двое – свиту, почтительно топтавшуюся за спинами можно было в расчет не брать – и Бронислав понадеялся, что долго томиться в ожидании не придется. Но, как оказалось, зря. Благородные затеяли тяжбу из-за какого-то клочка земли. Каждый клялся-божился, что тот принадлежит именно ему. Каждый приводил в доказательство замшелые имена из, казалось, бесконечной вереницы знатных предков. Каждый ссылался на указы и жалованные грамоты державных еще времен… В конце-концов Брон перестал вслушиваться в перепалку и сосредоточил свое внимание на человеке, восседавшем на высоком троне в окружении разряженных в пух и прах сокольничих-постельничих и прочих казначеев.
Чело короля венчала тяжелая золотая корона, украшенная самоцветами, на плечи была наброшена серая, подбитая белым мехом мантия, правая рука покоилась на оголовье обнаженного меча, упиравшегося острием клинка в подножье трона. Время явно благосклонно отнеслось к его бывшему товарищу. Распущенные, ниспадающие на плечи светло-русые волосы были по-прежнему пышны, точно у девицы, красивое лицо так и осталось моложавым, да и полнотой его величество Велиберд явно не страдал. Вроде бы, и не изменилось ничего, разве что усищи отрастил – мало что по груди не метут.
Наконец, тяжба закончилась. Король, властно подняв левую руку, в единый миг прервал очередной поток словоблудия и негромким, но решительным голосом огласил решение. После чего один из спорщиков, возликовав, принялся благодарить правителя, а второй, едва сдерживая рвущееся наружу раздражение, вежливо попрощался и вместе со свитой направился к выходу.
Между тем герольд, сверившись со списком, провозгласил. Значит, не соврал Брэгги, и денежки впрямь сыграли свою роль.
- Корчмарь Бронислав из Озёрок и сопровождающая его Грета из Вилежа!
С некоторым злорадством слушая, как возмущенно шушукаются за спиной остальные просители, Брон прошел вперед и, остановившись от трона на положенном расстоянии, после непродолжительной внутренней борьбы преклонил-таки колено. Пусть уж все будет по правилам. Пусть Струна увидит, что он эти правила знает и готов принять. И пусть ему, хмырю сладкоголосому, хоть на миг стыдно станет. Если он, конечно, вообще его узнает и вспомнит.
И тут, к немалому его изумленью, спереди прозвучал знакомый голос.
- Господа просители! На сегодня прием окончен. Ваши жалобы и вопросы можете изложить нашим советникам. … И да, разумеется, встаньте.
Ропот за спиной стал еще громче, однако быстро утих, сменившись звуками торопливых шагов – просители послушно покидали тронный зал. Раздосадованный Бронислав, ожидавший чего угодно, но только не этого, поднялся и встретился взглядом с Велибердом. Веки правителя Порубежья на миг прикрыли глаза, а пальцы левой руки незаметно для окружающих сложились в понятный лишь посвященному знак «не суетись». Затем король что-то прошептал склонившемуся к нему придворному в простом белом дублете.
- Его величество, кажется, велел вам удалиться, - громко произнес тот, спускаясь по ведущим на тронное возвышение ступеням. А затем, поравнявшись с Броном, негромко добавил. – Король примет вас в своем кабинете некоторое время спустя. Ждите в главном коридоре. Вас проводят.
Совершенно сбитому с толку корчмарю не оставалось ничего другого, как проследовать к выходу.

Збергов, тринадцатый день Третьего месяца Лета

Переход в "городской режим" и обратно отчего-то давался Рэю легко, возможно, сказывалось то, что он побывал во многих городах, поселениях и просто селах. Хоть как и прежде он не испытывал особой радости от толкания по улицам, запахов сточных канав, вечно спещащих всадников, но как будто переворачивалась страница некоей вселенской книги - еще утром ты был на лесной странице, а вот уже страница другая, на которой нет и и намека на прошлое - и как будто ты всегда на ней и был, и тебе знакомы и крики толстой торговки зеленью, и звучный голос глашатая, и вот эта вот лавка Брэгги, уже открытая и манящая девиц и дам в замужестве всеми прелестями шелка, атласа, невообразимых кружев и прочей всячины, абсолютно бесполезной любому обычному мужику.

Дабы не портить торговлю отпугиванием благородных и не очень дам дорожной пылью, Рэй прошел через ворота как раз вовремя, чтоб схватить за рукав пробегающего слугу:

- Скажи хозяину, что Путник пришел. С товаром.

Брэгги не слишком-то жаловал женщин. По его устойчивому мнению, от них (особенно старых и не красивых) было много трескотни не по делу. С молодыми девицами дело обстояло чуть лучше. Они хотя бы радовали глаз (а иногда и кое-что другое), вот только ума им это не прибавляло, да и шума меньше не становилось. Тем не менее, это не мешало ему вести дела с портновским цехом (называемом еще Цехом мастериц), в который по сложившейся в Порубежье традиции, входили почти исключительно женщины. Ну и, разумеется, с теми служанками, которые могли самостоятельно обшить свою госпожу. Простым горожанкам его товары, пусть даже они и продавались в предместьях, были не по карману.
Когда ему доложили о приходе Рэя - бывшего соратничка, а теперь и поставщика - гном только усмехнулся в бороду. Ведь держит же парень свое слово, даром, что человек! Когда-то он, по пьянке, впервые встретив товарища после долгой разлуки и узнав, что тот промышляет охотой, Брэгги посоветовал ему иметь дело только с собой (мол, у остальных внакладе останешься). После он иногда об этом жалел, перепродавая с "гномьей наценкой" товар скорнякам, сапожникам, седельщикам и прочим мастеровым, нуждающимся в хорошей коже и шкурах, и сбывая его, по мере возможности, собственным покупателям. А ведь начни Рэй предлагать их ремесленникам, то с десяток сребреников, как пить дать, выгадал бы. А то и пол-златого, смотря с кого ту шкурку содрали. Но насущные потребности купца неизменно брали верх над дружескими чувствами, и Брэгги каждый раз молчал.
Гостя гном встретил все за тем же столом, что и Брона с Гретой. Однако на этот раз трапеза была куда как скуднее - сыр, лепешки да мелкая соленая рыбка. Ну и кувшин пива, не вести же разговора совсем уж на сухую... Тем более что голова после затянувшихся далеко за полночь посиделок у него трещала почти как у эльфа после глотка орочьего пойла. И это отнюдь не прибавляло купцу жизнерадостности.
- Ну здорово-здорово, охотничек! - улыбаясь даже чуть больше необходимого, произнес он, пожав Путнику руку. - Присаживайся - поболтаем, подзакусим. Кстати, ко мне вчера Хмурый с Птахой наведались. На пару, представляешь? А сегодня их, вишь ли, к королю нашему сладкоголосому понесло. Говорил же я тебе, что нужда любую гордость сгложет. Хотя они мне и наплели семь петель с подвыподвертом, что едва ли не ругаться к нему идут. Ну а ты как? Все по лесам шаришься? Хоть бы егерем на службу к Велиберду поступил. Или лесничим...

Градец, десятый день Третьего месяца Лета 515 года ОД
- Ровен, что за балаган? - Арлин вздохнула, глядя на затворившуюся дверь. - Я все прекрасно слышала. Да и кто уходит после сделки с ноющим животом?
- Ему просто стало чуточку плохо, - мужчина невозмутимо парировал подозрения. - Не привык к местной воде.
- Вот все-то ты знаешь! - воскликнула эльфийка. - А мне переживай за тебя, если сам это не можешь. Отвечай прямо, он тебя грабить пришел?
Ровен задумчиво покатал в ладонях навершие трости.
- Видишь ли, он сначала запросил такую цену, что я бы ее назвал грабительской... Арлин, голубка моя, ничего не произошло! Слышишь?.. Ровным счетом, ничего. Я бы сказал, что бывало хуже. Гораздо хуже.
Женщина подобралась ближе к калеке и обняла со спины.
- Родной, ты не молодеешь. Хватит уже.
- Сорок - это золотой возраст! - возмутился Ровен. - И я смогу постоять за себя, - меняла потряс тростью, достаточно обыкновенной на вид.
То, чем владел Ровен, можно назвать тростью-клинком. По сути, металлический полый ствол трости является не более, чем ножнами для оружия с навершием-рукоятью и клинком в длину ствола.
- Отдай сюда эту штуку! - Арлин поспешила отнять палку у благоверного, не веря в его координацию.
- Как угодно, - Ровен расцепил объятия, и со словами "Кажется, в этом месяце на монетном дворе шельмуют с весом. Пойду, взвешу и сверю" удалился в свой кабинет, где и заперся ото всех, разглядывая коллекцию ножей, кинжалов, тростей и коротких клинков. Смутное чувство тоски не давало покоя. Неужто супруга записала его, Ровена, в инвалиды-отставники? И если да, то как давно?

- И тебе здорово, борода! - Рэй усмехнулся в ответ. Попервой он хотел выложить на стол товар, чтоб побыстрее разобраться с делом да вернуться под зеленый шатер леса чер раньше тем лучше, да рука на полпути остановилась.
- Хмурый с Птахой? - - он откликнулся эхом, а внутри что-то екнуло, кровь побежала по жилам быстрее. Надо же, сколько лет уж, а прошлое цепко держит. И не сказать, чтоб легкие времена тогда были - но ведь насколько интересные! Путик сейчас неплохо устроился, но, с удивлением отметил он сам для себя, шило в заднице еще осталось.
- И что ж за нужда им такая оказаласть?...

Большую часть следующего скомканого разговора Рэй слушал в пол-уха, вороша в голове прошлое, что-то отвечая, типа "ежели б мне деньги сильно нужны были - я бы эту белку кому-другому нес, а не сАмому хоть скупердяю, а все же приятелю", что-то обдумывая, а больше - просто радуясь.

Радуясь - что живы, что не сгинули неведомо где, что одумались вовремя, не довели себя до виселицы или каторги.

- Смотри куда прешь! - Рэй вдрогнул и отступрил на шаг в сторону. Запутанные мысли вывели его не менее запутанными улицами почти к самому замку, и теперь он стоял в стороне от людского потока - понимая, что ловить тут особо нечего, но все же почему-то надеясь увидеть знакомые лица.

Пятнадцатый день Третьего месяца Лета. На дороге в Градец.

- А вот знаете ли вы, судари, о рысканах? - неторопливо говорил дородный мужик, очередной раз подстегнув лошадь вожжами. Ни Юранду, ни его спутникам это слово не говорило ничего. Но мужик, не дожидаясь ответа, продолжал.
- Зверь этот непростой. Не как прочие. Откуда приходит - никто не знает. Но уж если повадился - не уйдёт, пока не сделает, что должен или пока не откупишься.
- И что? Успешно откупаются? - поинтересовался Юранд, изображая интерес. Что поделать, свои ноги жалко, а ради возможности облегчить путь можно и байки послушать. Всё равно, как ни напрягай память - ничего о подобном звере не припоминалось. И книгочей Мартин тоже не встревал с подчерпнутыми из летописей и всяких записей сведениями.
Мужик тяжко вздохнул: - Никак, судари мои не удаётся. Уж всё: и мясо, и животину какую к старому пню приносили, и деньги и выпить - всё одно шкодит проклятый. Да всё сильнее шкодит. Уж из под замков всё тащит. А наутро замок цел и подкопов нет.
Юранд задумался. Это что же за зверь такой, что ему и поесть, и выпить, и денег надо.
- Может шуткует кто так из деревенских? Или чужаки какие поблизости бродят? - предположил он.
- Да если бы так - мы бы их враз шкодить отучили. Да только не человек это, и не орк, и не эльф, хотя говаривают всякое.
Про это всякое путникам уже довелось послушать разные слухи. И что у Златолесья банды из эльфов и орков нападают на людей, и про всякие мерзкие обряды, и что наверняка будет война. Природа слухов такова, что истинное, пройдя и повторившись, от рассказчика к рассказчику обрастало подробностями в зависимости от честности, фантазии, предвзятости и целей рассказчика. Поэтому верить всему услышанному не стоило, но и отмахиваться было глупо.
- Так вот, значит. Следы зверь этот оставляет от когтей, и рык слышен. Да и кошка моя извелась вся, отощала, пугливая стала. А ведь и собак не боялась.
Юранд не знал, что ещё сказать. Уж очень проделки зверя на звериные непохожи были. Но как в этом разубедить мужика, разве что отловить шкодника?
Будто прочтя его мысли мужик пожевал соломину, сплюнул и сказал.
- Вот что, судари. Вы, я гляжу, тоже люди непростые. Может подсобите отвадить рыскана? Я за всю деревню как староста вам предлагаю. Сторгуемся?

"Сторгуемся" было одним из слов, которые Мартин считал особенно прекрасными. Причем красота слова менялась в обратной пропрции к количеству денег у Мартина. Так что сейчас оно пришлось очень к месту.
- А отчего же нет? - Спросил он извозчика. - Нам по пути. "Да и тяжело ли - деревенского лопуха с необычными лаптями отловить?" - добавил он уже про себя.
Мартин посмотрел на спутников - не обидились ли они, что он с ними не посовеетовался - однако особого укора не увидел.

Сказать, что деревня находилась в стороне от тракта, значило не сказать почти ничего. Когда Радко, так звали старосту, свернул с тракта, день ещё только шёл к середине. Лошадка неспешно тянула телегу по узкой ухабистой дороге, Однако впереди не было и намёка на человеческое жильё. И только сильно после полудня показались крыши домов да зеленоватая дымка дальнего леска. Прикинув, сколько придётся возвращаться, Юранд приуныл. Однако уже договорились, а значит на попятный не пойти. Так что путникам оставалось только осматриваться, пока староста правил к своему дому.
Деревня как деревня, дворов так двадцать. Ничего примечательного: огородики, дома у кого получше, у кого поплоше, лениво греющиеся на солнышке кошки, хрюкающие в грязи, оставшейся после дождя, свиньи, неспешно выискивающие что-то у дороги куры, хозяйки, занятые хлопотами, бегающая малышня. И никаких признаков жуткой твари, якобы изводящей селян.
У старосты, как водится, и дом был ладный, и хозяйство справное, как мог убедиться Юранд, спрыгивая с телеги и оглядываясь.
- Вы, судари мои, пока тут подождите, пока я кобылку распрягу. А там подумаем, куда вас определить, значит, - обратился к путешественникам староста, - ну и трапеза, там. О делах опять же...
Будто запнувшись, он махнул рукой и занялся лошадью.