НРПГ: Это игра ордена священных трепетов. и все...

Эти плиты тут очень давно... и эта вода, но это давно, не самое давнее - с тех пор как идет это солнечное, раннее утро, на камни уже набежала вода и плавают листья желаний... Увы, далеко не таких искренних, как то самое.
Самое лучшее утро - это... Опираюсь спиной на Хатри... Это меч, просто меч или не просто меч, но именно меч. Он в воде сейчас, кроме кисточки на рукояти...
Как все запуталось.
А бабочки - это если луч солнца направить на мокрый камень, он разобьется на бабочек, они разлетятся в разные стороны. Некоторые вверх, а некоторые - вниз. И еще они станут лепестками Опавшими. Когда они налетаются, то собираются вместе. Иногда они собираются в меня. А я снова лечу к зеркальной воде, чтобы разбиться хохотом. Хиште. Когда-то меня звали Хиште. сейчас никак не зовут.
- Хитше... Тебе не надоедает... - Открываю глаза и возникаю из текущей воды - сначала бликами, затем и сама. Мокро... Оказывается вода - это не только прохладно, но еще и влажно, и блестит разбегающимися кругами. Сдается мне, на этот раз я проснулась "не в духе".
Мельтешение белых трепещущих крылышек собирается с созвездие лиса на камне.
- Нет. До четверга еще далеко, что-то не так? И почему ты проснулась?..- нет тут ветра, разбить фигуру нечему и лис остается.
- Не знаю... наверное, Хатри... - Я не смотрю на воду, лис на лежащей колонне много-много трепетнее, хотя еще и не четверг, да. - Где-то... - протягиваю ладонь и касаюсь чьих-то просьб, прибившихся по воде к лезвию. Подбрасываю ворох - он разлетается щебечущими воробьями. Вздыхаю, да это были искренние желания, и разбиваюсь на лепестки-осколки, медленно подымающимися в дерево в центре круга - хочется немного тени... такие обычно и бывают искренними.
Бабочки перелетают - лис прыгает с камня на камень, не касаясь поверхности лапами.
- Оно здесь уже.. сколько? Неужели не зачахло...- у лиса нет голоса, только определенная последовательность колебаний крылышек. - Но утро не может закончиться.
- Может. - шелестит в ответ вишня, отдающая тень где-то совсем не здесь, о чем говорят устремившиеся по кругу белые лотосы. - хотя не сейчас... - С ветвей срываются два черных ворона и гонят воробьев прочь. - это не просто... Но ты ведь помнишь? Хоть что-нибудь...

(да, это мы =))

Листва шелестит так небрежно, будто и не вспоминает об осени. Лис вдрогнул, бабочки рассыпались, беспорядочно трепыхаясь в неуверенности. Затем собрались в расширяющуюся книзу спираль - так где-то на другом конце измеряют с помощью огня время.
- Пора? Ты думаешь, пора?
Вишня затрепетала собственной тенью и отражением на камнях и, в появлясь в воде, таяла где-то за горизонтом в каком-то и чьем-то полуденном марше по беслесой долине...
Да, вода - это то, что колышется, подбираю колени и касаюсь рукояти. Одна из колонн чуть-чуть заслоняет встающее солнце.
- ... неведомо. Желание все еще в силе. - Собираюсь в себя, слушаю сердце. Смотрю на гору на горизонте. - и мне кажется, никто никогда не дойдет. - Чуть приподымаюсь, ну, вот - в холодную воду и... хм. Я очень не в духе этим утром и талисманы наливаются красками и темнеют. Раздумываю, не встать ли? Только взгляд, вызывающий легкий сквозняк меж колонн говорит трепетному лису и огненной спирали, которой, увы, в нашем храме давно уже нечего измерять.
- Пора проверить, что происходит в незатронутом мире. Или... подождем?
Спираль колыхнулась, бабочки пламенем взлетели на самый верх, и застыли в полете.
Снова лис сложил лапы на камне, опустив в воду кончик хвоста.
- Почему нет? Мы ждем достаточно... - Лис поднялся, потянулся, - Надеюсь, ты пойдешь не одна?
Обегаю колонны стрекозами, касаюсь их рябью-волнами и укладываю на кончик хвоста самый достойный внимания Хитше лист. Какие ответы могут быть названы?
Это ведь тайна.
Иная сущность где-то рядом. Бусинки-росинки трепещут на ресницах, эти фонтаны – её руки, эти брызги – её голос. Заблудившаяся, оставшаяся на веке здесь, в этом солнечном утре, непомнящая, незнающая в покое и радости иного бытия, как солнечный лучик – вечная, юная. Своего истинного облика уже и не увидит, своего истинного имени не назовет. Нимфа - скажете вы, трепет воды – возразит она.
- О, эта неугомонная Хитше бросает зеленые самоцветы-листья в воду, тише, на мне дремота плетет свои сети, тише.

- Ох... - Ночь подымается над выщербленным камнем и кончики сандалий едва не касаются воды. Кап... круги... кап... кап... круги... Фонтаны выше по склону заискрились под солнцем и воды прибывает, листья волнуются и уплывают быстрее. Но они остаются. Утро... начинается утро.- Ох... Кажется, мы ее разбудили. - Перебегаю, иногда дотрагиваясь воды, и уверяю волнующиеся на камнях просьбы, что это не я, когда от прикосновений разбегаются блики. Сухая лестница, пыль. Взбегаю и выбираю в летящей-искрящейся над покосившейся колонной воде одну каплю. Радужные искры в ней складываются вопросом. - Ауро? И ты не спишь? Утро ведь только-только начинается...Бабочки-Хиште разлетелись, будто в них бросили камень. - Когда он придет... когда он придет... когда он придет.... Нетерпеливые присели вокруг них.- Утро уже начинается! Когда он придет... ах, если бы здесь действовало слово "когда"...
А, - махаю ладонью, удивляюсь этому простому жесту. - Не придет и... сходим сами.Рассыпаюсь на стаю галдящих ворон, сколько ж можно быть серьезной... минуту, две...- А времени-то и нет! - утверждает стихающий грай в солнечном небе. Тихо сижу пылинками на колоннах и падаю бабочке на нос. Наверно, сейчас меня съедят. Мелькаю в солнечных лучах. - Мы идем?Утренний трепет воды всегда сонный, всегда не в духе, оттого, что её будят. Время остановилось в самое прекрасное мгновение – на границе сна и яви. Ауро зевает тонким водоворотом на зеркальной глади воды и потягивается. - Давайте сходим, только завтра, или хотя бы днем, - еще один широкой зевок. Лепестки-Хиште плавали на маленьких круглых волнах. - Тут нет завтра... - белые миндалевидные капельки намокали, темнели. - Мы уже подождали "еще чуть-чуть". Может быть, он уже приходил, но мы спали? Может быть, ему нужно помочь?
Солнце пробивалось сюда, еще сонное, тихое, ясно-золотистое.- Может быть... - помолчали и пылинки, бездумно порхающие над камнями... стали металлическим... и бегущими капельками ртути собрались в знак "решимость".Ночная поднялась из воды. Утреннее солнце освещало лишь половину лица. Нюкта повернулась к виднеющейся на горизонте горе. Едва дышащий ветер слегка поправил прядь белых волос. - Выход - там.

(Месс с нами =) хоть и на даче... прости, но аф. Кидаем.

Теплая от сна Ауро затрепетала мелкой рябью, вода остывает быстро а потому и мерзнет все время. Еще раз зевнула и поднялась из своей постели-фонтана звенящими переливами детского смеха. Обретя материальность, плотнее не стала, так и оставшись подобием легкой водяной дымки. С нежно-голубыми глазами и молочной кожей.
Вода медлительна, вода спокойна и даже когда вам кажеться, что она стоит – она осторожно проплывает мимо.
- Идем, – перестук капель по каменным чашам.
Лепестки-Хитше колыхнулись последний раз на воде, вспорхнули мокрокрылыми бабочками, завихрились, осели блестящими каплями на рыжих коротких волосах, на ресницах золотых глаз. Хиште встряхнулся.
- Вода-время, Ауро. Если бы мог, я бы удивлялся, как она здесь оказалась.. - Он мерцал мелькающим меж деревьями солнцем, взгляд невольно отворачивался, не в силах уследить за сменой ослепляющего света и не менее слепящей тени. - Идем? - он прыгнул на соседний камень, ближе к выходу.
- Все дело - в солнце... я думаю. - Ночь поняла, что разучилась "ходить", "приходить", "уходить", даже наступить (на что-нибудь) было не самым простым делом. Разве что коснуться и тут же сделать вид, что это не она.
- Остались только мы? Втроем? - Хатри за спиной пошел волнами, словно тоже вообразил себя текущей. Зеленоглазая ночь пожала плечами и принялась поправлять талисманы. - Здесь так... тихо. О! Может кто есть "за холмом"? - Ночь прищурилась и исстаяла в утренних лучах, а на лисье плечо прихвостилась рыжая стрекоза, выразительно затерепетала крылышками и блеснула глазами.
- Ого, - Хитши осторожно повернул голову, - Вы только посмотрите... - Шепотом, чтобы не спугнуть блеск крыльев, позвал он. - Вечер проснулась... Только, кажется, не помнит об этом.. - А Он здесь, совсем рядом, - лис легко сдул стрекозу с плеча на волосы Ауро.
Пытавшаяся схитрить и выехать за чужой счет коварная насекомая с крылышками закружилась и влетела в струящийся водяной поток - и он стал меняться с прозрачного и бесцветного, на тягучий и золотистый. Стрекоза сделала вид, что сто миллионов лет как уже умерла и застыла, упала в воду кусочком янтаря и накрылась листиком чьей-то искренней просьбы.
- Вечер? Он... Я тоже не все помню... Какой он? Вечер-р-р-р? - задрожала одна из вздымающихся к небу каменных колонн.

(да-да, втроем)))


- Ну.. - беззаботный Хитши взмахнул руками, поднимая тончайшую дымку сиреневатого запаха. - Он.. она.. это вечер, ты знаешь... мне кажется, Он ждет, когда мы все соберемся, иначе просто не откроет водопад. Нюкта, водопад, это... - лис повис в задумчивости, потирая нос. Круги на воде всплывали к средине и распускались кувшинками.
- Водопад - это расшалившаяся Ауро... я помню. - потемнели и заблестели вокруг камни, будто намокли. - И земля дрожит, вот так... Да? - задрожали разворачивающиеся кувшинки, на секунду потемнело, и цветы развернулись так, будто уже наступила ночь. - Водопад - это расшалившаяся Ауро... я помню. - Чуть-чуть просветлело небо и тихий звон наполнил окресности. - И земля дрожит, да. Но мы ведь уже тут? И Ауро спит... просыпается... течет. Подождем у подножия? - Тени от одной из колонн сгустилась, мокрая черная птица в той на вид ощутимо плотной тени выдала заливистую трель и принялась чистить перышки.
-По-дож-дем... - протянул задумчиво Хитши... - подождем-поддождем.... - взлетел всполох слепящего света, приземлился на соседний камень, опираясь ладонью в колено, выпрямился, - Ты вспоминаешь слова, Нюкта. Значит, Он точно недалеко... Конечно, подождем! хоть там и тень такая ... слепая... - лис тряхнул рыжими волосами. - Хорошо поет... мои бабочки так не умеют.. - он принюхался - оставишь здесь? - кивок на дрозда.
Ночь кивнула и проявлясь в воздухе и на прежнем месте протянула руку, открытой ладонью вверх. Птица вспорхнула и устроившись на ладони исстаяла дымкой погасшей свечи.
- Значит, не время для меня... Утро. Спи-спи... то есть мы ждем у подножия! - Прокатился по склону, тревожа листики, загадочный смех и стих там, среди ветвей цветущих деревьев.
- Кто он? Даже - кто Он? - Нюкта потянула лиса за руку. - Кто? Он? Кто?.. Где?.. - Запрыгали в лучах солнечного света пылинки. - Идем, пора будить Зиму...
- Он? - Хитши застыл, обернувшись, и лепестки-брызги вокруг него застыли, не падая. - Он... Он.. я думаю, мы поймем, когда увидим... - брызги дружно опали, сверкнув. - Иногда мне кажется, это тот, кто все придумал. Иногда - что Он и есть время.. только он ничего не помнит... Да. пойдем! - лис подпрыгнул, опускаясь перед Ночью, - наперегонки?
- Нас?! - Почти возмутилась Ночь... но не возмутилась и приготовилась. - Да!!!
В тот же миг она сорвалась с места, вздымая фонтаны сонно текущей воды, но совершенно не касаясь листьев.
Хитши с трудом привыкал к одной форме, стремясь разлететься в стороны, снова собраться, потеряться, обрестись...
Золотой свет прокатился по поднятым Нюктой фонтанам, в каждой капле звездой, дробясь мириадами отражений, рассыпаясь по водной глади, вверх по невесомой водной взвеси радугой, лис присел на камешек на склоне горы.
- Я, кажется, опять перепутал направления, - он поскреб за ухом, - но ведь выиграть здесь невозможно, так что. все шансы еще мои! - солнечный луч ударил в листья.

(пока что вдвоем)

- Уф... - запыхавшаяся Ночь, остановилась, выбравшись на другой берег реки, и оперлась ладонями о колени. Где-то далеко впереди мелькали ярко-рыжие и золотые искорки, а ведь Лето еще даже не бежал всерьез, просто играл. - Куда-а-а?!! - зашумела листва у подножия холма.
- Куда? Ты задаешь слишком человеческие вопросы, Нюкта! - Хитши собрался на миг большим солнечным зайчиком на коре ясеня, снова разбежался, стертый тенями листвы, - Туда, где что-то все еще спит, но не потому, что застыло, а потому, что должно проснуться - это часть движения!
- Какой ты умный. - Ночь не хотела обидеть Лето, лишь попыталась, подкравшись, поймать солнечный зайчик ладонью, но он взял и опять разбежался. - Наверно, я и ищу человеческих ответов. - потемнели глаза Нюкты, смотрящей снизу вверх на вершину привратной горы. В следующий миг она перевела свой взгляд ниже и оказалась у подножия, чуть ниже по склону на самой окраине долины трепетов паслись стада жирафоподобных существ...
- Догоняй... - зашумела трава под ожившим на миг, прилетевшим совсем не отсюда ветром и затихла.
Перевитый золотыми нитями ветер, смясь, взъерошил траву и вдруг опал, распластавшись об отвесную стену. Хитши сел, потирая лоб.
- Никак не могу к ней привыкнуть. Человеческие ответы вот там мы найдем, наверное... - лис пригладил растрепанные рыжые космы - челевеческие вопросы тоже. А вход сюда? Хочешь сказать, Хатри приведет?
Ночь молча опустила плечи и подошла к ближайшему валуну, уселась, обхватив себя за колени.
- Мне почему-то не по себе... и я спать хочу, и... - она выглядела встревоженной, но, кажется, и сама не понимала, чем. Только лезвие меча за спиной струилось туманными волнами, сама ночь выглядела как-то уж совсем человеком. Она судорожно вдохнула. - Я... я не понимаю!
Нюкта заполошенно глянула на лиса, отвернулась к долине и, смотря на вершины залитых утренним солнцем холмов, почти успокоилась.

(На самом деле это Стася ^-^)

Иногда переплеты кажутся почти теплыми и это странно. То, что забыто, может быть светлым и легким, а может ветреным и ускользающим. Но очень странно, когда оно теплое. Пожелтевшие ломкие странички забытых воспоминаний уже не льнут к пальцам, хотя все еще с трогательной беззащитностью открываются при прикосновении. Вечер – это полузабытые воспоминания, размытые отражения и тени. Но если полузабытые воспоминание складываются хрупкими листочками в толстые потрепанные фолианты, забираясь в переплет отражений и теней, то память должна быть нечто больше чем засушенный цветок между страницами. И Аями, осторожно ступая копытами, идет к берегу. Закат окрашивает белую гриву в свои закатные цвета и в детских пальчиках скользят бусины четок «надо уметь помнить, а не сожалеть».
-Вчетвером. – Вечер смотрит ясным взором ребенка. Миг, и там где у источника стоял юный кентавр, уже сидит пятилетняя девочка, обнимающая белого жеребенка.
-Воспоминания можно писать на листочках. – Тянется, снимая с хвоста Хитши лист.
-А пишут их на таких недолговечных листах. Может, они потому и не долговечны, что на них написаны забытые воспоминания? Память умеет сделать скоротечным самые надежные вещи в мире. А когда все уйдет, остается только она. Аями хмурит тонкие бровки, хотя это почти и не заметно под разноцветной челкой. Касается босой ножкой поверхности воды и смотрит, как разбегаются круги.
Если Храм, то его надо строить и в прошлом. Вчера – просто обязательно. Что б во вчерашнем дне был, хотя б пол и колонны.
Она задумывается, крепче обнимает жеребенка и на берегу, подобрав под себя ноги, сидит белый кентавр. В разметавшейся цветными прядками гриве, окрашенной закатными лучами, путаются опавшие лепестки. Сейчас Вечер говорит сама с собой, а еще с бабочками над водой.

(Стася,да. жаль, что не лично... но слишком красиво, чтобы остаться невыложенным))

-И ступеньки! – Наконец решительно выдает Аями, победно улыбается, и вновь касается босой ногой воды, обнимая жеребенка.
-Точно-точно-точно, ступеньки! – Она даже жмурится, представляя себе все это. И еще закатные лучи сквозь цветные искорки витражей. Если она очень-очень попросит Зиму, то можно будет сделать их из тонкой вьюги. И попросить цветов, потому что витражи должны быть только цветными и никакими иначе. Ее переплеты любят цветы и цвет.
Аями нахмурилась, и девочка уткнулась носом в шею жеребенка.
Правда, остальные вечно спотыкаются о ее переплеты. С забытыми воспоминаниями всегда так, особенно когда они совсем чуть-чуть забыты. Тогда они крутятся под ногами как непослушные щенки. И все о них спотыкаются.
Кентавр задумчиво потер кончик носа:
-Но она всегда может попросить их не сердится, ведь правда? Конечно, полузабытые воспоминания совсем не такие интересные как хрустальные шарики слов. Шарики искрятся, переливаются и ими можно играть, как захочешь. А воспоминания – они разные. И не искрятся тоже. Зато они иногда пахнут. Очень-очень полузабыто пахнут, зато правильно. И между их страничек можно найти много-много всего. Иногда Аями сама не знает, что там найдет. Слова тоже иногда находятся, но редко. Хрустальные шарики плохо хранить в книгах.
Зато иногда она находит там слезы. Хорошие слезы, светлые. От горьких странички сгорают, а Аями этого очень не любит. Зато там много смеха. Искристого, и очень-очень тихого. А еще надо найти три бусинки, которые не хватает в ее четках. Эти три шарика редко можно найти между страничками. Может быть, в тех переплетах, которые сгорели, но Аями там не смотрит. Ожерелье-четки нежно льнет к пальцам, но она знает, что там не хватает этих важных-важных шариком.
Как редко остаются в ее переплетах позабытыми серебристо-дикий «я был не прав», прозрачно-грозовой «помоги мне» и неуловимый «я тебя люблю».

(вместе)

Нюкта посерьезнела, встала и попробовала пойти вверх по склону, но буквально через пару шагов обнаружила, что уже идет в другую сторону - не на юг, а на север и не вверх, а куда-то вбок. Она едва остановилась.- Тебе не кажется, что это странно?
- Странно? - Хитши осторожно коснулся шишки на лбу. - По-моему, это место созданно, чтобы быть странным.. но ты права. - Он поднялся, попрыгал, - может, просто кто-то остановился у водопада - по Ту сторону. Мы ведь тогда не выйдем... представь их лица? - лис попробовал взлететь золотистой молнией и снова упал, на копчик больно, потирая лоб. - Нет, это уже просто некрасиво с еее стороны!
- Мы обязательно выйдем. - совсем посерьезнела Ночь. Ее глаза смотрелись провалами в звездное небо - кажется, Нюкта разозлилась на барьер, на гору, на свою беспомощность и за то, что только что произошло с Хитши... Она и сама пробовала "стать" и потому и растерялась поначалу - ей не удавалось! Так что теперь Ночь искала виноватых.
- Но она была не при чем. Мы сами выполнили желание. "Пусть он прийдет этим утром!" - попросила она и мы сделали... Я начинаю вспоминать, хотя еще все то же утро...
Нюкта опять пошла вверх по склону. На этот раз она не спешила и шла осторожно. Шагов через двадцать она обернулась.
- Вот оно - это утро, смотри. - показала Ночь на залитую утренним светом долину. - А он - не пришел!.. Так что пошли его искать, иначе утро никогда не закончится.
Какой-то случайный лист чьей-то просьбы слетел с дерева, растущего выше и, беспорядочно покружившись в по осеннему прохладном воздухе, сел Нюкте на нос. Она вздрогнула и оказалась много ниже по склону.

А вот и я

Ауро не шла, не текла и даже не уплывала, скорее это мимо неё проплывала речка, запорошенная зелеными и желтыми каплями листьев, уходил под ноги берег, стеля под струи воды сухую серую землю, чтобы через миг он прикосновения Ауро она снова наполнилась влагой, ожила и задышала и только несокрушимая круча холма все так же оставалась неподвижной.
- Мы не придем сами, с этими холмами всегда так, как с расшалившимся ребенком, ловишь, ловишь, а он убегает все дальше и дальше.
Влажные ресницы склеились, роняя на матовую белизну щек искорки воды. Трепет воды засыпала снова, растекаясь по низине тихим озером.
Ночь отпрыгнула еще дальше от целого вороха невыполненных желаний, что лиственной лавиной сыпались вслед за первым листиком сверху по склону и закруживались вокруг нее тополино-пушистой метелью.
- Хитши... это? - Нюкта опять растерялась, глядя на это сыпящееся безобразие.
Лис обернулся, случайно, но ведь в мире нет ничего случайного, лис обернулся и увидел, как конкуры Ауро растворяются в воде Храма.
- Не спии, ну не спи же! - вихрь сверкающего золота бабочкиных крыльев с крапинками изумрудных слез против ветра взъерошил траву и дальше, маленькие круглые волны, наполовину ушел в свое отражение, оставляя острые гребешки вспоротой воды.
 - Не спи... - Хитши на руку вытащил Ауро из воды, усадил на камень.  - Если проснулись - надо решить наконец эту загадку.
Взгляд вернулся к Нюкте. -Это?.. Ой... ничего себе, все просыпается! Даже то, чему лучше бы спать...
Взгляду пришлось бы совершить нечто невероятное, чтобы сопроводить отпрыгивающую Ночь - вот только не хватало ей выполнить еще какое-нибудь... что-нибудь, поэтому она уже помогала тормошить и приводить в чувство засыпающую Утро и не заметила, что несколько пушинок уселись у Хатри на лентах.

(вместе)

Вода вздрагивала крупной рябью, кружа осыпавшиеся листья-желания, терла прозрачными кулачками прозрачные глаза и чихала. Каждое звонкое «апчхи» сопровождалось облачком водяного пара и озорное солнце полосатой кисточкой раскрашивало его в цвета радуги.
Ауро хотела было расстроиться, ведь так неприятно, когда тебя будят, но тут же забыла об этом в ужасе уставившись на снежинки.
- Холод, - вопрос, восклицание и утверждении одновременно.
- Где? - Ночь изумилась - вокруг было теплое утро, но она поймала одну из пушинок ладонью и... - Это что, снег?
Вода-зеркало, оставляет в себе впечатления-отражения, чуть повеяло холодом и пошла мелкая тревожная рябь. И вот же вместо жаркого солнца на гребешках волн поблескивает ночная луна. Хмурится трепет, волнуется. Это только кажется, что лед – другое её состояние, но, наверное, Ауро не такая. Она боится замерзнуть, застыть колкой снежной крошкой или невероятно толстой и неповоротливой льдиной. И вот в сонную, спокойную воду падают легкие снежинки. Утро закусила губу.
- Снег, - снова вихрь эмоций-отражений преломленных под разными углами, - идем скорее.
Нюкта серьезно поглядела себе под ноги, в воду и на отражающуюся в ней луну... луна была ее собственная; плюхнулась в воду, чтобы без помех взглянуть в небо - солнце... утреннее. Потом совсем неулыбчиво взглянула на Хитши и Ауро.
- Снаружи идет зима. И мое стремление все это прекратить выливается вот в такие вот... - она взяла снежинку из воздуха. - формы.
Затем ночь таинственно улыбнулась, хотя глаза у нее оставались холодными.
- И я знаю, как нам выйти.
Чуть наклони ладонь и капля воды потечет туда, куда ей удобно, стремясь покинуть тебя как можно скорее. Собирается вода медленно, утекает быстро. Молочные глаза Ауро старались поймать в отражении Нюкту, а потом и окатить ноги прибоем, облизать и позволить ветру её высушить. Но разве можно намочить ночь?
- Веди нас, Нюкта.

(и Оррофин)

Тёмное серое, какого-то свинцового оттенка, небо нависало над пустошью. Казалось, что оно – вовсе и не небо, а тяжёлая пелена, медленно оседающая на землю внизу и способная раздавить, перемолоть в мелкий прах всё, что только под неё не попадётся. А может, это уже однажды и случилось где-то, потому что вся пустошь была полна чёрным пеплом, настолько тяжёлым, что ветер, даже будь тут хоть малейшее его дуновение, не способен был поднять его в воздух. И всё же, пепел двигался. Медленно, так медленно, что это движение было почти незаметным, но он перемещался, образуя на ровном чёрном саване земли небольшие спиралевидные дюны и постепенно приближаясь к одиноким руинам древнего города. Наверное, этот пепел, пожирающий и заносящий всё на своём пути, словно древний и ненасытный хищник, давно поглотил бы последние остатки города, но, буквально в двух шагах от белых стен, поросших редкой и чахлой, какого-то бурого цвета растительностью, пепел словно наталкивался на невидимую преграду.
Если бы здесь был хоть кто-нибудь, кроме неба, руин и пепла, он бы не сумел заметить, в какой момент и откуда взялась эта долговязая фигура, что медленно брела от горизонта к останкам города. Нельзя было разобрать, ни кто это, ни как он выглядит, ни даже, он ли это – всё было скрыто тяжёлым складками бесформенного чёрного балахона с капюшоном. Существо двигалось равномерной, тяжёлой походкой и, несмотря на то, что на чёрном пепле не оставалось никаких следов, могло показаться, что оно под балахоном намного больше чем снаружи. Если бы здесь был хоть кто-нибудь, кто мог бы встать рядом с этой фигурой, он бы почувствовал себя примерно так, как чувствует человек, стоящий у подножия горы и снизу вверх пытающийся рассмотреть её вершину.
Существо вплотную приблизилось к невидимой границе города и подняло правую руку. Теперь, когда длинные рукава не скрывали ладонь, можно было видеть, что она словно состоит из того же пепла, только спрессованного: пять антрацитовых пальцев и угольная ладонь, но ни малейшего следа фаланг, ногтей или костяшек. Такую руку мог нарисовать ученик, что уже начал осваивать карандаш, но пока не освоивший всех приёмов. Существо положило свою руку на воздух так, словно город действительно накрыли стеклянным колпаком, и замерло. Казалось, чёрный пепел вдруг собрался. Взметнулся вверх и породил статую, настолько недвижим был неизвестный, и, когда он заговорил, иллюзия разрушилась далеко не сразу.
- Ты здесь, я знаю, - медленно упали, словно громадные камни в плотную морскую воду, тяжёлые слова. – Не скрывайся.
Она вышла из-за камня, смерив его долгим взглядом молочно-белых, без зрачков, глаз.
Тонкая и бледнокожая, неумело прикрытая какими-то лохмотьями – словно никогда не носившая одежды и даже не знающая, что это такое и как этим пользуются, - она встала напротив Пришедшего, с вызовом положив одну руку на бедро, а ладонь второй сжав в кулак. Светлые волосы развевались, хотя ветра и не было.
Она верила, что люди еще придут сюда, даже после того, как город был разрушен. Люди смогут восстановить его, вернуть прежнюю жизнь руинам, наполнить вновь выросшие улочки счастливым смехом, песнями, топотом ног, шорохом длинных юбок... Но для этого кто-то должен сохранить это место.
Чтобы людям было куда прийти. Она охраняла – хранила. Защищала как могла – от пепла, от ветра, от…
- Зачем ты пришел? – голос звучал хрустальными переливами.
Чужак ответил не сразу. В его голосе и движениях, в самой его высокой, но согбенной фигуре сквозило огромное напряжение, словно любое своё действие он вписывает в повествование реальности своей же кровью, а перо его падением способно расколоть материковую плиту.
- Ты знаешь. Я всё равно войду в твой город. Зачем ты тратишь свои силы?

- Чтобы не позволить тебе войти.
Она появилась здесь давно, да и его возраст наверняка был не меньше. Первый камень в основании мертвого ныне города был для нее родным, затем вокруг него выросли родные для нее стены. Разве могла она оставить свой дом, пусть даже обитала в нем незримо для остальных?
А он… он вселял в нее ужас. Возможно, он был и сильнее, этот непрошеный гость, но чувствуя неизвестность, которую он нес с собой, она становилась только тверже в своем решении остаться и не впускать его сюда. Кто знает, зачем ему это - кроме него самого?
Ветер, который мог разметать в щебень все вокруг, она остановила; черный пепел, который угрожал старым камням, надвигаясь на них, она остановила; не проливались над городом и дожди, которые размыли бы руины с течением времени – ведь вода так сильна… Она не позволит чужаку захватить это место.
Чужак убрал руку с невидимой границы и выпрямился. Стало видно, что он действительно очень высок, но худ - балахон, словно висел на скелете. Под капюшоном же не было ничего - просто темнота, или это пепел?
- Никто не придёт, - неожиданно сказал он. - Ты ждешь людей, но там, где я родился они были, там, где я шёл - никого больше нет, а там куда я двигаюсь - не будет. Я видел, как пепел покрывает великие строения и горы, я слышал его шуршание, когда он заполнял океаны. За моей спиной - только горизонт, и имя мне - Неизбежность. Так было и будет. Твой город мешает мне, Белая, а ты - первая, с кем я говорю.
Он говорил очень и очень медленно, а чёрный пепел всё полз и полз к городу. Секунды и дни, дни и недели, недели и месяцы, он полз и будет ползти. Когда он замолчал, воцарилась абсолютная тишина.
- Я люблю тебя, Белая, - слова звучали, как приговор Вселенной, как окончательный вердикт о том, что Апокалипсис откладывать больше нельзя.
- Нет, - улыбнулась она потрескавшимися губами. И легко взмахнула рукой.
Невидимая стена на краткий миг сверкнула серебром, оттолкнув черную фигуру ровно на шаг. Просто предупреждение: «Не подходи».
- Ты любишь не меня, а этот пепел, который покроет эти камни, эту выжженную землю… меня… убивая и высасывая последние частички того, что я называю жизнью. Когда мои глаза забьются пеплом, тогда ты будешь любить меня… Черный. Я не хочу тебя слушать,
но мне ничего больше не остается, только слушать – и не забывать, кто ты и для чего здесь.
Он не отшагнул - он просто рассыпался мириадами частичек пепла, моментально отлетевшими назад и упавшими на пустошь. Меньше всего это было похоже на смерть - так исчезает человек, перед которым захлопнули дверь, но отнюдь не тот, кого сокрыла крышка гроба. Пепел очень быстро перемешался, и стало окончательно не различимо, где стоял пришелец - осталась лишь бесконечная чёрная пустошь с одной стороны и островерхий горный хребет, словно войско, нацелившее свои копья в брюхо чудовищу-небу с другой, а по середине руины древнего города.
Небу, что сверху, было всё равно.

(с Хаке)

Кто знает дороги Ночи? Как пройти водопад и не намочить ни один переплет? Чей это рыжий хохолок мелькает солнечным лучом там, над вершинами сосен? Кому надо переходить себя вброд? И.. Кто тут кого ведет? А ведь здесь были облака и звезды.


- Уф.. Вот это дорога... Ой. Вот это поспали, - первой выбралась на вершину Нюкта и, ошалев от открывшегося до самого горизонта вида, длинно и по-мальчишески свистнула. - Вот это вот мы вот поспали! Де... Мы что-то проспали... и, может быть, что-то важное.
В сомнении и, наверно, на всякий случай Ночь оглянулась, дотронувшись ладонью до Хатри... но нет, вход в бездну тартара остался на месте - там, в залитой утренним трепещущим светом долине... совсем рядом с их Храмом, где кружились листья в спокойной воде и ветер обнимал склоненные колонны.
А буквально от самого подножия горы-ключа, протянувшейся кольцом вокруг моста в неведомое, и до самой уверившейся в своей беспредельности границы яви протянулся...
- Это... - граница Ночи, поеживаясь от отсутствия звезд на свинцово-пустом небе, коснулась черной, сыпучей равнины... лизнула черную снежинку. - ...что пепел?! А... что он тут делает?

Еле слышный шорох частиц был музыкой Вечности. Века неслись друг за другом, словно бешенные, а пепел, всё с тем же шуршанием медленно полз вперёд, неумолимо растворяя в себе любые препятствия. Откуда он взялся? Где исток? Разве что, свинцовое небо, что сверху, знает, но ему всё равно.
- Знаешь, Белая, - и вновь нельзя было сказать, откуда и как он появился. Просто не было, а теперь стоит, на этот раз в глухих чёрных латах, а голос тот же, - Там, откуда я пришёл, кто-то есть. Не было, а теперь есть.
Ему было всё равно, слышит ли она его и ответит ли – громадная согбенная фигура медленно двигалась от руин города к горизонту, постепенно сливаясь с чёрным пеплом. Плоть от плоти, и прах к праху.
А ветра всё не было.

- Ирильики..
Хитши держал руку в радуге водяной взвеси, будто шар искристых брызг над ладонью собирался. – Сестренка моя. Ирильики.
Черно-белый Мир по Ту Сторону резанул по глазам, Хитши отвернулся, прикрываясь рукавом, как от резкого удара, как от брошенной из-за угла горсти песка.
Капельки радуги жались к ладони, не хотели наружу, Хитши теперь понимал, почему.
А здесь тоже время умерло….
Не так. Не «тоже».
В Храме оно заснуло, застыло. В Храме есть, кому его помнить – хоть Хитши и вздыхал частенько с досадой, что «память» - это тоже время, а времени нет, его нет здесь!
Снаружи его не было. И Хитши трясло как от лихорадки, и остальные будто не существовали, он один брошенным в ловушку солнечным зайчиком на обнаженной ладони пепла. Лис попытался рассыпаться бликами – солнце забыло сюда дорогу, он лишь покачнулся, едва не упав.
Хитши завертел головой, рыжие волосы, такие тусклые здесь, бросили живого движения в монохромную статичность по Ту Сторону.
- Нюкта… Ауро… Аями?.... – голос сипло и беззвучно упал на шелест пепла.

Неужели они пришли... тонкая белая тень вздрагивает, отделяясь от обломка белой стены. Та самая жизнь, которой так не хватает этому глухому, заброшенному, так не вовремя опустевшему несчастному городу. С каждым не существующим здесь днем у нее остается все меньше сил, чтобы Охранять его - в нелепом ожидании того, что может и не случиться вовсе.
Неужели теперь - случилось?
- Остановись, Черный! - кричит белая тень, становясь более реальной и ощутимой, почти-живой.
Она чувствовала - не остановится. Он такой же равнодушный, как его пепел, застлавший равнину, и ему так же безразлично, что он собирается поглотить - живое или неживое. Белая не могла допустить, никак не могла...
Она вздохнула и оставила все, что у нее было, над Городом. Сила засверкала разноцветными искрами - единственное радужное в черно-белой пустыне.
И пошла следом за Черным, ступая босыми ногами прямо по пеплу - дух, облеченный молочно-белой плотью, облеченный смертностью этой плоти, но все еще почти-живой.
- Ты слышишь меня, Черный?
Он замер, как только её, почти светящаяся на фоне пепла нога пересекла незримую границу. Замер точно так же, как и тогда, уподобившись статуе. Тишина висела долгое мгновение, а потом сновав зазвучал его голос:
- Их там нет. Они с другой стороны, - и он развернулся. Таким медленным было это движение, что доспех должен был заскрежетать, но ничего подобного. Тишина, которую не прорезал даже малейший посвист ветра, вернулась на свой трон, едва Чёрный замолк. Казалось, здесь она выросла до таких размеров, что стала уже не просто отсутствием звука, а Тишиной – существом, пожирающим всякое колебание воздуха, стоит ему отзвучать.
- Не трогай их.
Слова она произносила с трудом: теперь для этого приходилось напрягать связки, пропускать звуки через гортань. Белой тени не нужно заботиться об этом, у нее есть сила и камни Города, которые поддерживают в ней жизнь.
А теперь наоборот - это ее жизнь поддерживает камни, бережет от черноты, в которой - только отсутствие цвета. Белый лист можно раскрасить в любой цвет, а черный - только поглощает краски. По крайней мере этот черный... пепельный... холодный и страшный. Однако ноги не чувствовали ни боли, ни холода - лишь мягкий пепел. Идти удобно, если бы не приходилось ради этого двигаться: суставы, сухожилия, кости, мышцы...
- Они ведь не нужны тебе, незваный гость, - Белая подходила все ближе.

(с Хаке)

- Они там, - рука в чёрной латной перчатке указала на вершину горы. – Но я чувствую их везде.
Он нависал над Белой, словно утёс над небольшим кустиком, а сгорбленность его фигуры лишь усиливала это впечатление.
- Не стой на месте, Белая.
Он двинулся вперёд и чуть левее, обходя, как духа, так и её город. Теперь, подойдя вплотную, она могла видеть, что латы, в которых он предстал перед ней – просто гладкая поверхность, намётка, набросок, в который не вдохнули жизнь. Следов на пепле от него не оставалось, а вот её узкие ступни медленно уходили в тёплую и сухую поверхность.

- Черный, я хочу, чтобы ты исчез, - крикнула она, шагнув за ним. - Чтобы никогда не появлялся здесь больше! Здесь или где-то еще... Почему ты приходишь сюда?! Только для того, чтобы попытаться сделать мне больно?
Голос срывался; Белая бессильно сжимала маленькие кулачки, впиваясь ногтями едва ли не до крови - а она чувствовала, что кровь теперь была, текла в ней, заставляла колотиться сердце. Все быстрее и быстрее...
Ласково, нежно, почти незаметно, легкий ветерок прошел над черной поверхностью, подняв в жаркий воздух пепелинки, пепельный снег.
- Не стой на месте, Белая, - только и прозвучало в ответ.
Чёрный уже стоял возле границы пепла, всего на несколько метров левее руин. На секунду замерев, он шагнул вперёд, ступив на голую, растрескавшуюся, но всё ещё таящую в себе жизнь землю. В ту же секунду пепел перестал двигаться. Удивительно, но разница была огромна – теперь чёрная пустыня по-настоящему замерла. Лязг железа криком странной охрипшей птицы разнёсся над пустошью, и его эхо долго перекликалось в руинах. Чёрный замер, словно впитывая этот первый им порождённый звук, а потом пошёл дальше, двигаясь прямо к горе.
На земле оставались следы.

(и Кот))

- Это все я виновата. - первой отреагировала, прошептав, Нюкта.
- Это все виновата я... Надо же было хоть иногда думать, чьи и главное какие желания исполнять!
Она чуть потемнела, вскочила и принялась ходить над вершиной ключ-горы.
- Понимаете у нас там всегда было раннее утро, а это значит что... это значит, что ЗДЕСЬ УТРА НЕ БЫЛО, - Ночь заплакала и вершина горы чуть потемнела, а сама Нюкта выглядела расстрепанной. - Я - была здесь... но спала, ты, Хитши - здесь был, но СПАЛ, даже Айями иногда заглядывала сюда... - ночь собиралась совсем не свинцовыми, черными тучами над вершиной горы-ключ и содрогалась кусочком неба, глядя на вовне. - да... заглядывала, но только во сне...
Ночь опять перешла на шепот.
- А этот пепел... смерть иногда принимают за ночь... смерть иногда принимают за тьму... И вся бездна невыполненных мною во сне желаний стала... п-п-пеплом...
Ночь расплакалась, как девчонка. Затем взъярилась и вернулась на небо наяву - удар Хатри расколол свинцовое небо и пепельную равнину накрыла тьма. Не смерть... не распад... не пепел... просто обычная темнота.
Хотя этого было и недостаточно, чтобы мир родился заново - пепел все так же равнодушно лежал под теперь уже неравнодушным небом и отблескивал чем-то неправильным... Ночь чуть съежилась... затем медленно растаяла.
Но гора-ключ стала чуть ниже... легкий ветер пронесся под небом. И шепотом ветра над открывшимся бескрайним запустением стало: "Пусть... придет... утро..."

Небо, что сверху, раскололось изнутри, треснуло, как яичная скорлупа при рождении цыплёнка, и из пролома хлынули чернила. Чёрный поднял голову, глядя, как привычный тёмно-серый свинец исчезает под потоками темноты, так похожей на пепел, что он ожидал услышать тихий шелест, но безмолвие оставалось таковым. А затем подул ветер, и Чёрный рассыпался прахом, как и в тот раз, когда сверкнула стена. Долгое мгновение от него оставались лишь следы на сухой земле, а потом долговязая фигура, вновь скрытая чёрным доспехом, пересекла границу пепла. На этот раз, так легко ему этого не далось – Чёрный шёл, склонив голову и сгорбившись сильней обычного, словно продирался сквозь липкий кисель. Наконец его нога, обутая в латный сапог, снова припечатала измождённую землю, встав точно в свой же след.
Небо уже вновь было затянуто серым, но, он точно помнил, во тьме промелькнули далёкие огоньки.
- Это не люди, Белая, - его голос не изменился, почти.
Чёрный никогда ещё не чувствовал боли.

- А кто же?
Впрочем, важно ли... Она ждала кого-нибудь более живого, чем белая тень, кого-нибудь, менее равнодушного, чем воплотившаяся черным пеплом неизбежность.
Как не хватает цвета этой пустыне! Как не хватает жизни, как больно, оказывается, дышать воздухом и ступать по занесенному пепельным снегом песку; как странно слышать звуки и чувствовать кожей дуновение ветра, легкое, как перышко.
А еще у нее билось сердце, но вытянув перед собой ладонь, она увидела - кожа все еще болезненно мраморна, словно кровь не бежит по жилам, словно кровь тоже снежная, белая.
- Если они пришли, значит, я их и ждала.
Белая опустилась на колени, подняла глаза к небу.
- Это никак, никак не могло быть напрасным!
Ей самой. как и этой пустыне, как и руинам Города, не хватало жизни, цветной, радужной. Но у Черного ее было и того меньше... так может, он проиграет? Небо... пожалуйста...

Ночь обиженно бежала, перепрыгивая с одного пушистого облачного слоя на другой - льдинистый, затем сплошной черный, грозовой и ветреный. Наконец она взобралась на самую-самую вершину, из едва видимых, слабо подсвеченных розовым...
Долго смотрела на восток...
Медленно кружился и оседал на облака пепел...
Медленно... проходил сквозь искрящиеся провалы... терял краски...
Нюкта моргала. Хатри за плечом блестел так холодно, будто ему все-равно... окружающие лезвие волны отторгали равно и утренний свет, и пыль, проникающую везде кроме. Ночь так вся в этот длительный и почти лишенный событий миг пропиталась пеплом.
- Это какое-то неправильное время. - досадливо сообщила Нюкта пепельным цветам. - Почему тебе все-равно? - нетерпеливо спросила Ночь ручного и когда-то давно... может быть, подумала она, титана. - Я думала, здесь есть люди! А здесь и богов не осталось! - возмутилась зеленоглазая роем искр. - Лишь тени... тени... тени. Что нам теперь делать? - вспышкой расшуршавшейся под ногами молнии вспомнила трепет, где создавался меч. - ... не хочу быть тенью... сделай что-нибудь, пока я все не разрушила?

Ночь вернулся под облака - ни пепелинки не дрогнуло. Белая могла подумать, что еще один Черный остановился возле руин города - плащ Хатри и в самом деле был темным и спокойно лежал на плечах... не более того. Черному могло показаться, что стало чуть-чуть темнее - облака наверху в самом деле сгустились... не более того.
Бестрепетно заглянув Белой в глаза, Ночь прошел дальше. Затрепетали, дразня пылинки, полы плаща, когда Хатри остановился на границе песка и пепла. Подобрал крохотную белую песчинку, отпустил и, падая, она вдруг заиграла всеми мыслимыми красками сразу.
Хатри спокойно взглянул на Черного.
- Это ты не пришел? Они тебя ждали.

Когда перед Чёрным выросла другая, так похожая на него фигура он вновь словно обратился в статую. В точности как тогда, на невидимой границе руин. На бесконечно малый момент, ему показалось, что Они уже пришли к нему…но этот момент прошёл. Хатри невозможно было перепутать с Ними, он был слеплен из совсем другой материи бытия. Чёрный шевельнулся, будто хотел оглянуться на Белую, но подавил это стремления. Прорези матового шлема застыли напротив нового, а глухой голос зазвучал лишь через несколько мгновений:
- Там где я иду – пепел. Там, где я прошёл – пепел. Там, где я пройду – будет пепел. Неизбежность, отныне и вовеки, - наверное, Белой послышалось, что в этом ровном, неизменном, как шуршание тяжёлого пепла голосе скользнула горечь.
Чёрный не двигался.

Звон может задыхаться. Шелест может сорваться на хрип, и больше нет легкой изящной грусти, так приятной сердцу – только уродство и желание поскорее избавиться, уйти от сопричастности.
Хитши разрывался. Сущности, его составляющие, хоть и слишком мелкие, чтобы быть самостоятельными, кричали, звенели и шелестели вполне в унисон, оттягивая лиса-целостного обратно в безопасное безвременье Храма. И только ярко-красный пылающий лепесток любопытства заставлял передвигать лапы, одна, за другой, одна, за другой, ближе к самому эпицентру, там, где дышать было нечем. Туда, откуда шли волны цепенящего хроматизма – и едва заметная струйка сквозняка.
Хитши передернул ухом. Сквозняк. Не благостный свежий воздух – сквозняк, столь же раздражающий, как и духота. Лис потянул носом, щурясь.
Нюкта и Хатри скрылись из виду и что-то творили, лис не видел и не понимал, что – слишком далеко, слишком тяжело бежать. Медленно, на ходу, опустился на колени, погружая руки в пепел – метаплоть рассыпалась яркими вспышками за мгновение до прикосновения и тут же тускло таяла. Не коснувшись.
Хитши поднялся, встряхнул кистями.
«Так я и думал», почти вслух сказал он. Осталось вспомнить, что же он думал именно так…

Ауро дрогнула каплями-ресницами, что-то попало в глаза и мешало смотреть. Пепел, черный пепел, от прикосновения к трепету он стал мылким, но никуда не пропал. Вода с силой потерла глаза, но пепелинка уже успела прилипнуть, став частью этого мимолетного состояния и нужно было заплакать, чтобы оросить эту бесплотную землю, но именно здесь и именно сейчас утру расхотелось плакать.
Наверное, невыполненные просьбы тоже становятся пеплом и Ауро почувствовала себя виноватой. Спала, ленилась, а цветы-желания увядали, бабочки старели и ломкие крылья чьей-то мечты осыпались в её фонтан таким же безжизненным пеплом.
"Что же я наделала, что же мы наделали"
А слезы все не шли, наверное все дело в неизбежности, которую мы неприменно пытаемся отвратить, цепляемся за то состояние мира, которое нам наиболее знакомо и удобно. Храм, фонтан и вечное утро.
А если...
- Скажи, а что будет если смешать пепел с водой?

На плечо Ауро вспорхнула черная птица.
- Я боюсь... я очень-очень боюсь. - клекот из клюва певчей птицы смотрелся дико... но тихо. - Мало того, что там кто-то белый и кто-то черный и больше - никого нет. Мало того, что я боюсь всего этого, так еще и Ха ответил... и только для того, чтобы послать обратно! - Птица возмущенно принялась чистить черные перышки - они появлялись из пустоты, Нюкта их аккуратно чистила и отправляла кружиться к подножию горы-ключ. После восемнадцатого, слегка успокоившись, черная птица разлетелась по вершине раздирающим тишину граем. - Меня!

***
Хатри послушал историю Черного и спросил у героя в доспехах, несущего пепел.
- И чего ты хочешь?
Хатри не слышал истории Белой и потому спросил и у героини, хранящей пыль.
- И чего ты хочешь?
Отсутствие богов, пепел и руины не беспокоили меч ночи. Мир порожденный меняется. В ту или в другую сторону.
Хатри в отличие от Никс, в частности и Трепетов вообще, помнил, кто такие титаны, почему они были подлинно бессмертны и даже то, что титанов убили обычные люди... по указке других титанов. Странно было бы, если б последние долго пережили всех остальных... кроме, быть может, некоторых...
- Чего же ты хочешь? - повис в неподвижном воздухе медленно тающий, невысказанный вопрос.

- Жизни, - ответила Белая. - Не для себя, для города. Красок - тоже для города. И тепла... для него.
Посмотрела на Черного: а что, пускай... Слышит ли он - ее ответ? Наверное, слышит. Жаль, безмерно жаль.
Постой, время, и без того застывшее здесь, - с Белой говорили? Как давно никого, кроме этого Незваного, как странно - другие, полные... нет, не жизни, чего-то большего; как прекрасно, как это похоже на...
Возрождение? Возвращение?
Сказочно.
Чёрный не двигался. Он не знал эмоций, а потооу ему очень трудно было понять, что то, что с ним сейчас происходит - всего лишь страх. Страх того, что теперь Белая уйдёт с этими...а его пепел продолжит двигаться вперёд, поглотив её город.
- Ничего, - ответил он. - Не умею.
Он не отрываясь смотрел на Белую. Первое существо, с которым он смог заговорить. Первая в его жизни, что не растворилась в пепел. Первая.
Хранительница опустила глаза, произнесла негромко:
- У тебя ведь есть вечность, чтобы научиться.

(с Оррофином)

Горсть пепла, которую она зачерпнула, превращалась в легкие снежинки; Белая сдула их с ладони, и они понеслись вверх маленьким вихрем.
Чёрный шагнул к ней. Он очень старался сделать это мягко, чтобы в жесте не было угрозы, но всё равно получилось так, словно с горы сошла лавина.
- Я не хочу жалеть тебя, Черный. Но не могу - не жалеть.
Она подняла голову, посмотрела на него снизу вверх - теперь вблизи, когда никакая стена не разделяла их, защищая ее и сдерживая его. Белая протянула руку.
- Я боюсь тебя, - призналась она. - Я не люблю тебя. Но я бы хотела.
Чёрный не знал ничего. Всей его жизнью раньше были вечность и неизбежная тяжесть чёрного пепла, но теперь в ней появлялось нечто новое. Он медленно, осторожно протянул руку и прикоснулся к узкой, почти светящейся ладони.
- Научи, - его гулкий голос звучал так, словно он пытался его приглушить. - П..прошу тебя.
- Я постараюсь, - пообещала.
Накрыла его руку второй ладонью - и улыбнулась. Снежинками посыпался пепел.
Чёрный смотрел, как с его руки сыпется белый и лёгкий, Небо, что сверху, какой лёгкий...пепел? Пепел ли? Он смотрел и тихо-тихо, как никогда раньше шептал:
- Не отпускай, только не отпускай...

(с Хаке. Спасибо тебе, коше.)

Хитши тускнел.
Ярко-рыжая до слепящести прядь осталась где-то позади и неуловимо, но очень быстро таяла, распыляясь красками по Безжизненности. Пряди волос до смешного мало, чтобы вернуть сюда Жизнь. Так смешно, что даже плакать не получается.
Хитши шел вперед. Он заметил впереди Нюкту, Белую и Черного, но так далеко впереди, будто смотрел сквозь Зрячую Воду и даже криком не мог до них дотянуться.
Еще прядь волос… и обрывок пояса. Эфир испаряется быстро. Жизнь эфирна? Эфемерна.
В груди было очень больно, будто кто-то на кончике тупого копья пытался засунуть туда огонь. Хитши шел.
Сквозняк стал мягче, духота – не такой давящей; и лис был уверен, это не привыкание. Не те вещи, к которым можно привыкнуть, это как боль.. почти как боль.
- Нюкта… что ты сделала? – губы шевелились сами, мысль оставалась неозвученной, только так. – Откуда краски, Нюкта?... Ауро?.... Аями?....
Хитши снова упал, хвост с шипением рассыпался. Лис обернулся- на блестящем черном пепле остался темно-золотистый след.
Лис улыбнулся, краешком, только чтобы клык зацепился за губу. Кажется, Трепету не под силу в одиночку наполнить все тут Жизнью. Кажется, Белый и Черная справились сами.

Нет-нет, не ошибся. Белый и Черная.

Хатри незаметно промолчал в ответ на ответы данные хранительницей и странником самим себе и друг другу... В черно-белом полотне происходящего еще незаметнее появился лежащий на земле меч - кисточки на рукояти не касались пепла, лезвие не касалось мраморной крошки. И не было в мече жизни. А Нюкта следовала за Хитши и ворчала на жизнь.
- Лись! Хитши! Ты... чего? Ты... таешь! Я... не хочут так. - заявила Ночь и разбежалась волнами с горы. Девичья фигурка летела над склоном, но медленно бредущий сквозь пепел день все время оставался где-то впереди и дальше и ближе к городу и равнине. Ночь летела или падала и ей даже было не все-равно.
- Хитши?.. Ауро?.. Аями?..
Никс-Нюкта-Ночь упала на землю и рядом с ней стало темно.

Белые частицы, словно снег, которым Небо, что сверху, уже давно не дарило здешнюю землю продолжали падать с рук Чёрного. Ветерок, теперь уже вполне различимый, сносил их в сторону пустоши и ронял прямо на застывший в безмолвии пепел. Чёрная гладь не принимала чужеродных частиц, даже не поглощала их, как всё остальное, и было в этих отдельных беспомощных пылинках, спокойно лежащих на смертоносной толще пепла невредимыми нечто победоносное. Пожалуй, никто не уловил момент, когда пустошь вновь пришла в движение. Оно было медленным. Настолько медленным и тяжёлым, что и заметить-то это смещение всего нескольких пепелинок никто не мог, но Чёрный, безошибочно почувствовал – это движение сомнёт даже руины. Его связь с пустошью не была прервана, а потому гигант сумел рассыпаться пеплом и вновь подняться, уже за границей, что провела Белая. Его рука взмыла к Небу, что сверху и, словно приветствуя этот жест, вокруг руин встала круговая стена.
- Они идут, - набатом ударил голос. – Чёрные.

(наверное, косяк.... если что, вы ведь мне скажете. правда?)

…белое «я» пуха упало рядом совсем, на след от лапы, потом на след от хвоста. Хитши резко обернулся и не увидел Аюро. Лис подпрыгнул. Нет. Нет. Никого.
Еще одно пушистое «я», на прядь волос, с коротким сиянием схопнулось, ржавчина рыжего покрылась гарью, кончики завились.
Хитши бросился вперед, туда, где видел раньше Нюкту, пряди хлестали глаза. Темнота. Ночь. Ночь!!! Отзовись….
Медленно покачиваясь в своих мыслях, уверенное, потому спокойное и немного скучное «пух» опустился на плечо, чуть ниже, где сердце.
Аями…
Мир обратился, черное стало белым, желтое зеленым, Хитши упал, синее красным, он закрыл уши и глаза, надавливая сильно, коричневое розовым, но они не уходили; шум в ушах значит в мире родились цвета, красное синим, уродливая диспропорция, зеленое желтым, неуклюжесть младенца, белое черным. Белое черным. Белое черным.
Длинные пальцы когтями подгребали пепел. Он не жег – не так, как жгли цвета.
Цвета, которые появятся здесь еще очень не скоро.

Они приближались. Они, Черные. Хитши слабо поводил ушами в поисках солнца, хотя бы далекого, хотя бы блика от кирасы или мутного браслета. Сохраненного в капле воды..?…
Лис вдохнул, собирая силы под горлом. Все, которые у него были.
- АУРО…..

Вода мечтала уйти сквозь камни и утечь по дну самого глубоко ущелья, где темно и прохладно и нет суеты, только вечное спокойствие вечных гор. Вода мечтала разлиться мировым океаном и переждать эту бурю на самом дне, так глубоко, куда не доберется ни одна рыба, ни один рачок и не вырастет ни одна водоросль.
Ауро мечтала снова заснуть, но сейчас это было не вовремя. Два потока, сталкивающиеся с друг другом или расстворятся и сольются, или уничтожат друг друга. Вода мыслила своими "водяными" мерками и верила, что одна капля бессильна, но зато могуч океан.
Вода - завеса, вода- зеркало, вода впитает и утопит, чтобы потом напоить и оживить.
Как мало может трепет и как много может вода.
- Хитши, лето, солнце, Хитши. Ты сам рождаешь тепло и блики, их нужно только отразить, чтобы ты их увидел.
И побежали быстрые капельки по песчинкам и камушкам, зажурчали песенкой, сливаясь в ручейки.
- Сколько воды вы выдержите, черные? Разве вас больше, чем море? Вы когда-нибудь видели как отражается солнце в соленой воде? Я видела и подслушала все его тайны.
Ауро не перегибала палку, она переливала воду из одного мира в другой. Пузырились реки быстрые, замирали тихо впадины. Ловила водная гладь блики да вздыхала полной грудью.

- Я не думала, что другие придут, - Белая опустилась на пепел, встала на колени.
Молитва небу? Нет, небу, что сверху, все равно. Просто хотелось раствориться в пепле, стать пеплом - лишь бы не видеть конца, не видеть того, что должно случиться... Их, этих Черных, должно быть, много. А она сейчас - не Хранительница, не Стерегущая, она слишком маленькая, слишком слабая. Пока приходил лишь один - справиться было можно.
А эти, новые? Странные и как-то по-другому живые? Может быть, они смогут?
- Черный... - позвала она одними губами, чертя пальцем бессмысленные знаки на пепле. - Почему ты защищаешь город? Почему?.. И зачем они идут?
- Они идут судить меня, - металлическое равнодушие и отрешённость вернулось в его голос, как возвращается на место забрало перед боем. - Они поглотят твой город, и тебя, Белая. Смотри!
Песок перед его ногами двигался. Всё быстрее и быстрее, он уже образовывал дюны и небольшую насыпь у стены, он обволакивал даже сапоги Чёрного, словно пытаясь поглотить его, как многих ранее, но уступая силе.
-Мы - неизбежность и неизбежность - наше единственное, но абсолютное оружие.
- Я не хочу в нее верить, - отозвалась перезвонами-переливами вдруг окрепшего голоса. - Что мне неизбежность? В моих руках была жизнь.
И взгляд белых глаз на покрытые серым снегом ладони.
- В моих руках есть жизнь.
И серый снег слетает белыми бабочками-снежинками с кончиков пальцев.
- Хочешь, подарю? - и заливается звонким хохотом в равнодушное небо, что сверху. - Пусть идут! Я не верю неизбежности!
Разметала вихрем пепельные ленты (что там, под обгоревшими остатками вечности? Неужели земля?), один шаг - и оказалась рядом с Черным. Маленькая белая фигурка, искрящаяся... жизнью, наверное, жизнью. И тихий шепот: "Я тебя за руку буду держать, можно?"

/и Оррофин/

Чёрный не шелохнулся, но что-то в его фигуре говорило: можно. Можно и даже нужно.
- Когда я шёл, люди бежали от меня, - сказал он, неожиданно. - Я помню их всех. Лица. Души. Боль. Многих я повстречал ещё раз и они узнали неизбежность, но не все. Для тебя это надежда, Белая?
- Не знаю, - призналась. - Для меня... нет, сейчас не будет никакого "для меня". И "для тебя" не будет. Будет место во времени, где нам станет нельзя быть слабыми.
Словно боясь, прикоснулась к его руке, к черной перчатке.
-Не выстоим, так хоть вместе.
-Да, вместе, - шлем медленно наклонился и также медленно вернулся в своё обычное положение. - Я не знаю, как бороться с другими Патриархами. А у тебя нет сил, Белая. Вернись в свой город, там ты сможешь...а я стену буду держать. И, может быть, эти, другие, смогут. Небо, что сверху, когда-то плакало, я помню, но теперь оно мертво. Но они могут и допроситься его слёз.
- Я тоже помню живым это небо. И этот город. И себя - всегда почти живую. И это "почти" всегда отзывалось болью в сердце, которого у меня нет.
Белые волосы взметнул ветер неожиданно сильным порывом.
-Что бы ни...
- Мы пришли судить извращённого и оступившегося! - громыхнуло со всех сторон. Это был тот же голос, что раздавался из-под шлема Чёрного, но звучал он так, как, наверное, должен. Ни тени, ни намёка на возможность чувства. Неизбежность говорила этим голосом, а её Патриархи даже ещё не показались. Отдельные частицы пепла отрывались от соседних и летели, словно их гнал неведомый ветер.

/c Кисой/

(синглом)

- Угум. И не забудьте выстрелить ему солью в... спину. - лежащая у подножия ночь шевельнулась, подобрала Хатри. - ну, ты и гад, предупредить не мог?
Кисточки на клинке безразлично качнулись. Ночь усмехнулась тому, что случайно вспомнила, и пыль заколыхалась прозрачными, белыми занавесками, а с плеча Никс сорвалась в полет черная птица.
- Да, помню я помню - тебе безразлично... И зачем отзывался, а? - Ночь опять не дождалась ответа, хотя и всегда ждала. - Жаль...
Ночь мелкими вихрями доковыляла до места событий. По обыкновению она немного опаздывала.
- Судить! Судить! - подхватила она громыхание, когда то попыталось стихнуть. Еще раз громыхнуло. - Но ваша лошадь тихо ходит. Всем выйти из су... тьфу, из меня в общем.
Повеление покинуть области затемнения и сокрытия исходили от самой ночи и со всех сторон из нее выступили неизбежные фигуры. Ночь ухмыльнулась и вернувшийся ворон сел на ее плечо. - Но сначала мне кто-нибудь скажет, за что собственно?

(нас много!))

Никс скептически оглядела выпавших в пепельную равнину Патриархов, с другой стороны заблестели одежды Великих Матерей, с боков еще родственники подходили. Где-то далеко между мирами слышался нарастающий шум.
- Ауро? Чего это там шумит? - танцем бликов на перьях ворона на плече незаметно поинтересовалась у трепетной воды Нюкта-Никс.
Ауро философски улыбнулась в ответ на этот вопрос. Философской эту трепетную улыбку сделал тихий плеск ровной водной глади, неспешно несущей волны по просторам. Созерцательная получилась улыбка.
- Тут много кто шумит, тебе кто интересен больше всех?
- И почему мне кажется, что... - дошептать мысль Никс не успела - пришлось отвлечься на происходящее. Закованные в мрачные доспехи Патриархи тем временем окружали Отступника полукольцом и пытались приблизиться. Нюкта предупреждающе цокнула.
- Всем встать, господа, дисквалифицирую.
Великие Матери тоже остановились и смотрели на Патриархов с застарелой ненавистью. Остальные родархи занимали места на галерках.
"Значит, мы не одни". Белая прикрыла глаза - Матери сияли радугой одежд так, что едва не ослепляли. Но на них все равно хотелось смотреть...
Не будь она просто хранительницей, могла бы стать одной из них: такой же вечно молодой, просто лучащейся юностью, и в то же время древней как сама Земля. И с непомерным для смертных бременем на плечах, но от того еще болеее величественной. Однако Белая была просто хранительницей. Чистым листом, бумажным самолетиком, затерявшимся в мраморных руинах, соскучившимся по цветной жизни. По небу.
Молчишь, равнодушное? Ненадолго.
- Они заступятся, - шепнула Черному, цепляясь за веру в свои слова.

Родархи, как и все родственники, вместе собирались крайне редко и потому, собравшись, сначала тщательно пересчитались и долго обсуждали даже малейшее изменение их количества. И со стороны могло показаться, что эта пестрая и шумная компания занята исключительно разговорами и никакого интереса к происходящему не проявляет. Но впечатление мимолетно и обманчиво. Родархи очень внимательны и наблюдательны - и если Патриархи не могут договорится с Великими Матерями, они решают спор легко и быстро - поддерживают одну из сторон и количеством подавляют другую. К счастью для мироздания те очень редко разговаривают друг с другом.
- Отойдите с дороги. Он обвиняется в попытке избежать Неизбежности. И должен понести наказание, потому что вступив в разговор с должным быть стертым Пеплом Вечности, он предал свой мрачный Путь. - мрачными глыбами падали слова одного из совершенно одинаковых на вид Патриархов. Он не разговаривал с Ночью, просто выражал очевидное. Нюкта забавно покачалась - будто чуть-чуть станцевала под неслышную музыку сомнения и некоторой неясности.
Неожиданно с другой стороны ледяными кристаллами засверкало.
- Нас это не интересует. Мы пришли за ней. Она обвиняется в небрежении долгом. - да, когда взгляды Великих Матерей падали на Патриархов, в них искрились недобрые чувства, но основное внимание радужные уделяли как ни странно Белой, а не Черному. - Хранительница забыла о Радуге Надежды!
- Вот ведь... - Никс взлохматила свои черные волосы, цокнула еще раз и толкнула ворона в полет, прошептав тем самым лишь для тех, кто находился рядом. - Мне кажется, они все слегка заблуждаются, но... есть у меня чувство, что они говорят всерьез. - Нюкта плавно соткала Круг Хатри. Пока происходило это священное действо, еще раз быстро шепнула. - Мысли есть?
У Ауро мыслей не было, отчего-то это судилище представлялось ей очень долгим, а вода встречая препятствие, никуда не торопится, сначала пытаясь разлиться и заполнить собой оставшееся свободным пространство, а потом будто нехотя, с толчка одной единственной капли, разом переливается. Вот и теперь вздрогнув ресницами, Ауро прошептала.
- Подождем…

Суд длился долго, казалось прошла не одна эпоха, но сказать о нем что-нибудь, кроме "он в конце концов закончился", было бы трудной задачей - закончился и хорошо.
Еще лучше, что он хорошо закончился. Патриархи признали хранительницу совершенно невиновной, а матриархи доказали всем вокруг, что отступник - вовсе не отступник, а просто герой. Родархи затем долго совещались и по итогу отправили двух невиновных в ссылку... некоторые утверждали, что это спонсируемый сторонами обвинения круиз... кажется даже упоминали название лайнера, Нюкта не слушала.
Трепетов тоже послали... хотя некоторые заинтересованные лица и утверждали, что лишь "вежливо попросили вернуться обратно". Степень вежливости особенного значения не имела - ведь послали настойчиво. Все, что родархи просили, на случай если трепетов что либо не устраивает - это принести Самому (Роду, наверное) небольшой шарик жара.

***
Нюкта лениво приподняла голову. Текущая вода ухитрялась не попадать под платье, Хатри по обыкновению рукоятью врезался в спину. Блики на воде старательно обегали кружащиеся листья и... Это утро никак не могло начаться.
Он не пришел.


нрпг: поступает оригинальное предложение - это историю-попытку трепетов найти, что остановило время в их долине счесть завершенной и начать (по настроению) следующую... ну, когда начнется.