квента на Кэтлин и Вилла в "Дорогами бродячего цирка"

Детский мир удивителен. Каждый сруб - единственный на земле, каждое дерево имеет имя, для каждой вещи найдется собственный взгляд и улыбка. Кто из взрослых помнит, какой изумрудной бывает промытая дождем трава, как отражаются в каждой росинке призрачные полоски радуги? Как сталкиваются громадные облака-замки, да так, что удивляешься, не заслышав грохота?.. Катаринка, дочь крепостного повара, так и считала: гром получается, когда тучи друг на друга налетают. Белые - они невесомые, ударятся и отступят, но вот черные, налитые водой, бывало, грохотали так, что пугались кошки и звук катился от одного конца неба до другого. Кто-то водил их там, на небе, только вот справишься ли с такой кучей?
Ни божественного гнева не существовало для девочки, ни крепостных правил. На что старый сухой Данила берег чистые господские комнаты, да только любопытство небитого ребенка что остановит? А Катаринку и не ругали никогда даже: посмотрит ясным взглядом, тряхнет золотистой копной кудряшек - и все дела. Пролезла сначала в тот лаз, что для кошек, а потом уже и разрешили остаться.

О семье Волкичей в деревне молчали. Молчали о том, почему ушла хозяйка дома, не прихватив ни гроша, почему увела с собой детей. Барин выделялся среди дебелых, русоволосых жителей и сухощавой статью, и яркостью черт, и крупными кольцами угольно-черных волос - уже с серебром седины. В облике его сочетались ярчайшая красота и ярчайшее же уродство - вот только увидеть это и поразиться с каждым годом могло все меньше случайных гостей. Три четверти огромного богатого дома давным давно были закрыты, но и последней хватало на то, чтобы спрятать в себе, как в просторном ларце и барина, и остатки семьи его, и даже полторы дюжины слуг.
Данила и был одним из таких, спрятанных. Помнил и рождение своего "без пяти минут князя", и женитьбу его, и сами хоромы эти - светлые, полные гостей и шума. Множество картин, счастливых и страшных, отвратительных и щемяще-прекрасных, всплывали в его голове, стоило лишь остановить взгляд на углу, окне или стареньком кресле-качалке. Ключник был стар и лыс, и шаркал уже по полу мягкими войлочными подошвами, но сознание его еще было ясным вопреки даже собственному желанию. Ясно видел Данила и пустоту эту, и молчание, и даже глухую крышку того сундука, в который безумный барин спрятал себя и свою жестокость. И, может быть, лучше всех понимал, что выходов нет - а все-таки тосковал по живому миру снаружи.

А мир, оказалось, тосковал тоже. И пришел тоже сам - через лаз для кошек, проделанный во входной двери. Выставить непуганного ребенка оказалось непосильной задачей для доброго старика, а интерес и любопытство малышки распространялись абсолютно на все. Она с удовольствием помогала гладить белье, подбирала упавшие из корзины простыни, сосредоточенно топила камин, обнимая крохотные вязанки руками и всегда попадая мимо кучи. И когда замкнутый мир Данилы, наконец, стал тяготить ее, ключник почувствовал, что вместе с девочкой лишится еще чего-то... и кабы не собственной помолодевшей души.
С этого дня ребенку доставались то разоцветные бусины, некогда собранные на шее прекрасной барыни, то сладости, тайком унесенные с господского стола, то... книги. Ясноглазая девочка училась неожиданно-быстро для Данилы, и вскоре гордо прочитывала корешки пухлых библиотечных томов. Тема oказалась благодатной - даже и в семилетнем, почти что рабочем возрасте, Катка то и дело забегала к "Дяде Данилу" в гости. Зоркий, словно сокол, старик жаловался на плохое зрение, а потом часами прислушивался к монотонной речи мудрецов древности, изредка прерываемой расспросами. О ней и знали уже все, кроме, разве что, барина.
А потому, когда распорядителю крепостного театра срочно понадобился ребенок...
Катаринка не росла в тепле и полумраке хором, а потому уже там выделялась и ростом, и цветом щек. И не становилась в нужный ряд среди хрупких девчонок, хоть убей. И шаг шире, и наряд не впору. Надьяна уже и вовсе хотела стороннюю взять, да смекнула вовремя, что остальные крестьянки не лучше будут. И, наконец, решилась, рукой поманила мальчика из соседнего. Катаринка тогда и видеть не видела барина, а потому только смотрела зачарованно на хрупкого, словно тростинка, ребенка с продолговатыми, яркими глазами и волосами цвета прогорающего угля, взятыми в крупные кольца. А пока любовалась, ей уже и мальчишечье платье в руки дали.
С тех пор так и повелось, что танцевала крестьянская девочка не лебедок и лилии, а все принцев да зверей разных, где и пол-то с первого раза не определишь. И в фигурах всегда ее вниз ставили. А мальчика того, то ли смеясь над хрупкостью его, то ли из-за той грации и непринужденной, естественной пластики, что выделяла его из пестрой толпы танцоров, нет-нет, да и ставили то колдуньею, то цветком, то загадочным божеством пустыни. Даже волосы ему срезать перестали.

Мальчишку Надьяна приглядела с самого раннего детства. Да и трудно было не заметить, когда таких, черноволосых, всего двое на все подворье. И первый - сам барин. Девчонку-то продали быстро, да та и сама не противилась, хоть и таяла тенью. Горько было смотреть на нее будущей наставнице, даже горьше, чем о собственной судьбе думать. В каждом "выводке", размышляла Надьяна, наверняка было не больше двух таких безумиц. Нормальные-то девушки одного ждали - пережить работу у "Санежского Упыря", попасть к доброму хозяину. Только ей и Миланке в черных, пугающе-ярких глазах хозяина виделась не только ярость запертого в человеческом теле демона. Непредсказуемый, словно летний шторм, Святозар Волкич был способен на поступки пугающей красоты и жестокости, а иногда - только на тусклое безразличие. Соседи шептались - "одержимый" - и, глядя на него, вправду легко было поверить, что бессмертный ангел ночи загнан в бренную плоть и теперь мечется, не видя выхода. С ним трудно было разговаривать и нельзя было водить дружбы. Но неприметная танцовщица с теплыми темно-карими глазами бережно собирала своего господина из кусочков - обрывков речи, случайных жестов, мимолетной обреченности в хищно вытянутых черных глазах. А еще у одной - хватило смелости подойти очень близко...

Дни проходили за днями, репетиция за репетицией, костюмы обрастали деталями, и вот, наконец, Надьяна тихо, словно боясь, объявила премьеру. Близился солнцеворот на весну, самые долгие, мрачные ночи, самые холодные дни. Барину не докладывали еще о новой группе, что, по замыслу составивших ее, должна была прийти на смену полураспроданной уже старшей. Взрослых танцоров Волкич почти не держал, отдавал
меценатам из ровень.

Ирга наблюдал за Надьяной со стороны, когда оставалось от занятий свободное время и старался не замечать чужие взгляды и негромкие перешептывания по углам. Он танцевал; репетиции не оставляли возможности думать праздно, и чаще мир сужался до полуизгиба кисти, чтобы дать хранителю шанс понять смысл движения.
Ирга осторожно затягивал ленты пуант. Танец многое смешивал, стирал разницу между мужским и женским и превращал ее в набор условностей: увидеть, вздохнуть, протянуть к "нему", партнеру, руки, завороженно застыть, смутиться, прогневаться на себя самого за смелый взгляд, отступить на два шага, застенчиво сорвать с пола цветок... Мальчик шевелил губами, немо повторяя последовательности и настраивая свое тело перед танцем, словно вычурный музыкальный инструмент.
Сейчас до показа оставались считанные дни, и женщина озабоченно осматривала каждого из подопечных. Тростиночку Иринку, что танцевала старательно, но пугалась каждого лишнего взгляда, пухленького увальня Наталку, что обещала стать редкой красавицей, но пока была больше похожа на медвежонка, взъерошенную, словно котенок, Катаринку - ни грамма танцевальной пластики, зато явный талант акробата, Иргу... На Ирге взгляд задерживался снова и снова - придраться было не к чему, но необходимость показывать и его вызывала только смутный страх. Никогда нельзя было сказать, как Святозар Волкич посмотрит, что сделает потом. Мог не заметить, мог убить. Несколько раз Надьяна порывалась даже оттянуть встречу, объявить мальчишку не готовым или не нужным, но несправедливость решения, а главное - слабая польза его - каждый раз удерживали ее.
А Ирга не волновался. Страхи прошли давно по мальчишеским меркам: год, может, чуть больше назад. Возможно, внутри мальчик боялся, но наверх показывали спины только неуемный интерес к танцу и недетская отчужденность от всего, не имевшего отношения к балету. Не волновалась и противоположность его, крестьянская девочка, взятая слишком поздно, но слишком часто танцевавшая в паре с ним - Катаринка. Надьяна невольно улыбалась, глядя на этот дуэт - крепкую девочку в мужском платье, хрупкого мальчика в женском. И... незаметно переставала трястись сама.

...единственный зритель премьеры уже ждал в зале. На репетиции заходили и горничные, и прачки, но здесь ни одна душа не посмела занять место рядом с хозяином. Катаринка задержала дыхание, изучая человека, которого так боялось все подворье. Он был неожиданно-невысок, но скорен так ладно, что огромные деревенские мужики казались неуклюжими бревнами рядом с ним. Лицо Святозара казалось сотканным из неприятных контрастов между красивыми, изысканными чертами - слишком мягкие линии продолговатых глаз и жесткий орлиный нос, полноватые, изысканного рисунка губы - и острый росчерк подбородка. Еще чуднее было выражение - застывшая маска безразличного напряжения. Подружка больно ткнула Катаринку в бок локтем, и девчонка все-таки отвела взгляд... Невольно упершись в пушистый черный затылок партнера. Ирга настороженно переступал с носка на носок, будто проверял гибкость собственных ступней. Он обернулся, кивнул партнерше и направил взгляд прямо перед собой. Катаринка снова застыла озадаченным ступором... и получила новый тычок в бок.
Премьера прошла удивительно гладко - даже трусиха-Иринка не оступилась. Катаринка тоже втянулась и стала танцевать ровно, словно хвастаясь Надьяне собственной памятью. Темноволосый хозяин поместья, не шевелясь, .следил за простенькой пьесой, но девочка не умела еще бояться таких взглядов, а потому мечтала только дождаться конца. И, когда дети, наконец, нестройной толпой посыпали за кулисы, повисла у мальчишки на шее.
- Вы родичи?
- Что? - Ирга нагнулся, пытаясь выскользнуть из чужих объятий.
- Вы. С ним, - девчонка выпустила добычу, но тут же извернулась так, чтобы посмотреть в лицо.
Мальчик пожал плечами:
- Не знаю.
- Я Катка, - протянула руку его партнерша. - Если что, находи.
- Катаринка, - осторожно поправил ее танцор. - Заниматься приходи.
Девчонка серьезно кивнула и убежала к разедвалкам - занимать лавки, пока не поздно.
Ирга чуть-чуть повременил, потом выглянул из-за кулис, оглядывая пустой сейчас зал; затем направился переодеваться.

Приходить Катаринка и не подумала... поначалу. Тихая когда-то Надьяна теперь всерьез гоняла за каждую провинность, а уж на нетанцевальную крестьянскую девочку и вовсе ворчала только. И все ее попытки делать лучше только делали движения еще неправильнее. Наконец, угрюмая и непривычно-серьезная Катаринка пришла до занятий в зал, где, как подчеркнуто неизвестно было всей группе, занимался в это время "волчонок".
Мальчишка тренировался. Он негромко ругал самого себя за известные только ему ошибки, по сотне раз повторял одни и те же движения, доводя их до автоматизма и, видимо, по собственному мнению, совершенства. Нарушившую спокойствие тренировки Катаринку, Ирга встретил неласковым взглядом, в котором читался невысказанный, но понятный вопрос. Девчонка встретила его собственным - сосредоточенным и упрямым. И скромно присела в углу. Танцор отвернулся.
Он отвел в сторону руку, пытаясь воссоздать движение волны; пальцы вздрогнули один раз, затем другой...
- Что-то случилось?
- Ничего. Учиться пришла, - Катаринка упорно смотрела в пол.
- Какая партия не получается? - Ирга посмотрел через плечо.
- Никакая, - на этот раз сквозь напряженно сведенные губы прорвался и тяжелый вздох. Мальчик обернулся:
- Плохо. - некоторое время он молчал, выставив ногу вперед в напряженной "точке", потом тряхнул головой. - Иди сюда.
Катаринка поднялась на ноги и подошла ближе - так, словно ее гордости это стоило еще одного героического усилия.
- Тебя морозили в подвале? - вопросительно приподнял одну бровь мальчик.
- И били. Плетьми, - с наигранной мрачностью уточнила девчонка, потом фыркнула и созналась: - Ты все-таки младше... На полгода почти.
- Нечем оправдывать деревянность, - рассудил Ирга. - Представь что-нибудь хорошее и вдохни глубоко, чтобы тело успокоилось.
Девчонка последовала совету - во вздохе утонуло что-то неразборчиво-ворчливое. Потом встала так, как всегда стояла в танцевальном зале - с пружинистым спокойствием кошки перед новой попыткой поймать полотняный бантик.

- И на кого ты собралась бросаться?
Катаринка смутилась, потом вспыхнула, потом угрюмо нагнула голову, и, наконец, попробовала еще раз - опять в позе слишком много было сжатой пружинкой энергии, на этот раз и вовсе не скрытой.
Ирга раздосадованно прикрыл глаза и раздраженно щелкнул пальцами: "Так не пойдет". Среди остальных танцоров мальчик ощущал себя старше из-за редкого умения, и потому же считал себя обязанным беспокоиться об остальных.
- Я жду.
Катаринка снова сменила позу, раздражаясь уже и сама.
- Так?
- Не так, - прошипел мальчишка и напряженно сузил глаза.
Целую минуту он пытался справиться с со смесью негодования и злости, а потом глубоко вздохнул, протянул руку и сжал пальцами ладонь партнерши. Девчонка недоуменно посмотрела на собственные пальцы в чужих - напряжение сразу спало, оставив нерешительность. Ирга погладил запястье большим пальцем и улыбнулся - получилось плохо. Он осторожно протянул ладонь, чтобы поймать другую кисть девушки, а затем медленно и плавно развел руки в стороны. Та покорно подчинялась каждому движению, пытаясь уловить суть, но пока не находя до конца. Мальчик некоторое время держал чужие запястья, затем разжал пальцы и провел мизинцами по предплечьям девушки:
- Легко. Правда?
Катаринка неуверенно кивнула. И - действительно начала понимать, уже после действия, а не до, что, наконец, встала правильно. Так - тело ощущалось не полностью, готовым к драке и игре снарядом, а до частей - положением рук, распределением тяжести, наклоном головы. Невольно улыбнулась. Ирга удовлетворенно кивнул, обошел партнершу и негромко шепнул на ухо:
- Давай продолжим.

- Не понимаешь. Ну, танцы, хорошо, ну еще танцы... Но каждый день! Ты просто не видел всего интересного. Даже читать наверное не умеешь. И индюка не видел. А он - точь-в-точь наш священник, - Катаринка с энтузиазмом годовалого жеребенка тащила своего малолетнего учителя вниз по лестнице.
- Танцы - надо заниматься больше. Читать - умею. Индюка... - Ирга уже не сопротивлялся, спускаясь за Катаринкой.
- Ноги в узелок завяжутся. И руки тоже, - пообещала девчонка в ответ. - Так и знала что не видел!
Мальчишка без энтузиазма поморщился:
- Ты не закончила с гран-плие... Продолжим?
- И оставить тебя без индюка? - улыбка Катаринки была почти откровенно-издевательской. - Нее.
Ирга вздохнул и позволил вести себя дальше. За лестницей была сумрачная передняя, а за ней - яркий до рези в глазах свет залитого солнцем двора. Катринка смешно зажмурилась и потащила белокожего танцора к загонам для птиц, пропахшим пометом и сохнущей кормовой травой. Мальчик закрыл лицо предплечьем от режущего белого света и нелепо путался в разбросанной по земле соломе, пытаясь поспеть за партнершей.
Наконец, девчонка остановилась, восторженно вздохнула и указала пальцем на огромную гору перьев, важно мерившую шагами двор. Привычный к ошалелым детским лицам индюк даже не повернул головы. Ирга осторожно раскрыл ладонь и посмотрел сквозь решетку пальцев на огромную птицу. Хмыкнул.
- Какой, а? - оглянулась на мальчишку Катаринка.
Танцор сжал пальцы и убрал ладонь.
- Большой.
- И все? Смотри, - девчонка подобрала комок дворового мусора, бывший когда-то яблоком, и бросила к ногам птицы. Та чопорно отпрыгнула назад и обиженно заклекотала.
- Ну не священник, а?
Ирга задумался. Он встал на внешние стороны стоп и сделал несколько шагов, копируя неповоротливую манеру птицы.
- Похож, наверное... - неуверенно сказал мальчик и застыл, думая над движением.
Катринка жестом безнадежного отчаяния закрыла лицо руками, а потом и вовсе картинно упала на землю. Ирга посмотрел на нее озадаченно, а затем присел рядом.
- Катаринка? - длинная ладонь коснулась золотистой макушки балерины.
- Деус, пошли этому ребенку глаза, - уже всерьез вздохнула девчонка. - Ну... хочешь, я тебя еще на речку свожу?
- Утопить? - уточняя, вопросительно выгнул бровь Ирга. Его партнерша не то вздохнула, не то усмехнулась:
- Пошли уж... учить гран-плие.
Ирга задумчиво склонил голову набок, а потом кивнул:
- На речку.
Катаринке оставалось только согласиться.

Надьяна, хоть и суровела, но все-таки любила подопечных так, как любила бы собственных нерожденных детей. Всю дюжину. И потому ее больше всех огорчало, когда их ругали. Вот и сейчас, умываясь, расчесывая длинную косу, женщина не видела ни полумрака комнаты, ни потертого дерева стен. Мысли ее крутились вокруг нового разговора с дородной поварихой Арефьей: Катаринка врала, и даже не пыталась исправиться, вместо этого только совершенствуясь в умении обманывать взрослых. В прошлый раз Надьяна сгоряча обещала запереть девчонку в подвале - и теперь нужно было выполнить угрозу.
Когда за окнами забрезжил рассвет, тяжелая деревянная дверь уже закрывалась. Катаринка мало чего боялось, но в темноте было слишком пусто и одиноко, чтобы не начать выдумывать ужасы. Чтобы отвлечься от перестука крысиных лапок, девушка представляла, что на самом деле бархатный полог тьмы скрывает не четыре кривые стенки, а коридор, почти бесконечно-длинный, такой, что нипочем не увидеть света вдали. И если пройти весь коридор, и не повернуть, не упасть, оглушенной мраком, то земля там будет совсем другой. Южное солнце и сад, и диковинные звери единороги, и люди с лицами цвета меди. Книги мало что знали о дальних странах, больше гадали и врали, но даже это вранье Катаринка любила больше, чем аскетичную сухость трудов любимцев Деуса. Священники твердой рукой писали, что любопытство зло и приносит горе, и не должно желать и искать земель кроме данных нам свыше. Девчонка водила пальцем по сырой холодной стене и представляла, как два двенадцатикрылых орла подходят к священнику, и щиплют траву у него из-под ног, а он отгоняет их здоровенным томом "Книги для покорных
Деусу юношей". Птицы получились такими милыми, что их хотелось почесать вдоль шелковистых коричнево-рыжих перьев.

- Катаринка? – негромко позвали из-за двери.
Девчонка не сразу очнулась. Сияющий синевой и изумрудом сад поблек, и неожиданно стало очень холодно.
- Да? - откликнулась она, наконец, тщетно пытаясь вспомнить, чей голос слышала.
- Заниматься пойдешь?
- Я наказана, - энтузиазма в восклицании Катаринки было много больше, чем подсказывал смысл фразы.
Из-за двери раздался тихий смешок, потом послышался скрежет ключа, створка приоткрылась, и в каморку юркнул Ирга. Он поспешно прижался спиной к холодной стене, когда кто-то вошел на кухню.
- Ты что делаешь? - возмущенно-восторженно прыснула Катаринка. Потом уже тише добавила, - если запереть дверь и удрать на речку - никто не заметит.
- Погоди. Сейчас. Уйдет, - мальчик прислушался к негромким шорохам. - Давай на чердак. На улице дождь собирается.
Катаринка кивнула и тоже заняла место у двери. Шаги начали стихать, и тогда Игра приоткрыл дверь и высунул аристократически-тонкий нос. Никого не было. Мальчишка кивнул Катаринке, вышел первым и потянул девушку следом.
Шаги начали стихать, и тогда Игра приоткрыл дверь и высунул аристократически-тонкий нос. Никого не было. Мальчишка кивнул Катаринке, вышел первым и потянул девушку следом. Та прокралась за ним, смешно прикусив губу от усилия быть незаметной. Дети проскользнули мимо огромного стола и уже собрались было юркнуть в коридор, как прямо на них бесшумно, но угрожающе выплыла совершенно шарообразная фигура.
- Куда собрались? - дородная повариха, глядя на которую, трудно было поверить, что какую-нибудь дюжину лет назад она была под бременем и родила дочь, загородила проход. - Подвал, значит, не держит?
Ирга оступился и поднял голову.
- Бежим, - шепнула его подруга и потянула мальчишку в незагороженную еще дверь... Увы, вела та дверь совсем не к выходу.

Запах копченостей, овощей и трав сжал ладонями виски и тут же отпустил. Двое стремглав полетели по коридору, потом по винтовой лестнице, молясь, чтобы в зрительном зале и вечно пустых покоях вокруг него никого не было... Там можно было проскользнуть к залу, а Надьяна бы уже не выдала.
Увы... покои были заняты единственным человеком, имевшим право здесь находиться. Катаринка не сразу замедлила ход, и теперь, окоченев от страха, замерла, зачем-то уперев взгляд в черный затылок барина. Ирга решительно встал перед девушкой, раскрыл руки и осторжно начал отступать назад, тесня и ее.
Человек долго не двигался, но потом все-таки обернулся - единым стремительным движением. Катаринка закрыла лицо руками - что-то в облике мужчины пугало ее сейчас до полусмерти... Может быть, то, что первый раз они были наедине? Танцор застыл, как загипнотизированный глядя на барина. Потом сделал еще шаг назад. Святозар смотрел на мальчишку так, словно видел впервые, так, словно пытался в лице его найти причину, секрет такого пугающего и насмешливого сходства.
- Комнатой. Ошиблись. - шепотом выдавил Ирга и попытался вытолкнуть Катаринку прочь.
Девчонка, наконец, опомнилась, и поднырнула под рукой друга.
- Мы уж-же уходим, - рослая по возрасту Катаринка загородила собой танцовщика, нарушив линию взглядов. Барин снова резким, неожиданно-быстрым движением скользнул к ним, и девчонка в ужасе отпрянула, вцепившись в Иргу и чуть ли не кубарем покатившись по лестнице вниз.
Поварихи в коридоре уже не было. Мальчик подтолкнул Катаринку вперед, а сам замер на ступеньках, глядя вверх и пытаясь рассмотреть что-то. Тонкая деревянная дверь так и не открылась, но и тишины тоже не было - нервный шелестящий звук подошвы о ковер, глухой случайный удар по дубовой обивке стен. Танцор обернулся на партнершу, а затем медленно начал подниматься вновь, прислушиваясь к каждому шороху. Девчонка рванулась было следом, но порыв заглох уже на третьей ступеньке. В спину мальчишки уперся умоляющий взгляд - кажется, Катаринка была уверена, что идет он на верную смерть. Ирга подошел к двери, остановился в нерешительности, потом чуть-чуть приоткрыл, заглядывая. В этом покое было уже пусто, только колыхалась ненароком сорванная с крюка драпировка на одной из дверей. Ирга перевел дыхание и начал спускаться обратно.

По поместьям покатили бродячие шалопуты, собирать за упокой души старого самодержца, да за здравие нового. В традиции было напоить да накормить того, кто первым донес важную весточку, да только и дворовые были не промах, пустили первых двух идти мимо, а вот третьего, что поприятнее выглядел и говорил хорошо, допустили до кухни. Повариха уже заготовила все лучшее, что полагалось только простолюдину - пироги и гору ароматной, масляной каши, варенья на ломте хлеба и горячий чай из домашних душистых трав. Тот ел от души, но и рассказывать не забывал: прежний-де Миколка Страстотерпец скончался, а нового, Егорку - Человеколюбцем кличут. Только ни встал на царство, а уже повелел помещика какого-то - знатного тирана! - на позорный стул усадить. Трясется, значит, над книгой Деуса, обещает все отечество свое верной рукой направить по законам божиим. В поместье поудивлялись, поудивлялись, да на прощание еще дали гостю полновесный серебрянный рубель - выпить за здоровье барина, да чтобы не коснулся его гнев нового самодержца.
А только покойно после этого перестало быть даже в этой отдаленной провинции. Сначала остановился по дороге знатный господин из соседей, был необычайно приветлив с прислугой даже, а под конец и вовсе подарил горничным по монетке на шею - в приданое. Потом художник приехал, предлагал, значит, то самодержца нарисовать "как есть", то как барин и самодержец на лис охотятся. Прогнали его - сам Мечесвят пожаловал.

Мечесвят приходился Святозару дальним родичем, но считался ближним, ибо других у барина не оставалось вовсе. Когда-то, говорили, дружны они были очень, но потом, когда странности Волкича перестали быть секретом даже для дальних крестьян, многоюродный брат совсем оставил приезжать в поместье без дела. В противоположность гордому имени, не оставалось у Мечесвята ни воинской стати предков, ни даже красоты рода их - щуплый, пригорбленный, с пробивающейся уже округлостью живота и вытянутым аж на затылок лбом, потомок великих князей в жизни не брал в руки настоящего боевого оружия, предпочитая сражаться концами заточенных перьев. Объединял его с Святозаром только редкостный вкус к вещам. Даже сейчас, лишь на час поднявшись к владельцу поместья, не навестив даже кухни, княжич пришел смотреть на знаменитых танцоров Волковской школы.
Ирга, немного окрепший, но совсем не утративший призрачной женственности, подросток только отошел отдыхать, как его позвали снова. Он без энтузиазма подал какой-то девочке руку, провел ее круг и снова вознамерился спрятаться.
- Стойте-стойте, - запротестовал заезжий барин. - Молодой человек, прошу вас, покажите еще что-нибудь. Посложнее.
Надьяна только рот открыла - барин и к танцору обращается. С актерской братией и слуги повыше рангом зачастую говорить гнушались.
Ирга бесстрастно оглянулся на временную партнершу, затем стремительно исчез в задних рядах, чтобы вытянуть вперед крепкую рыжеволосую девушку.
- С ней, - безапеляционно заявил танцор.
Катаринка сверкнула глазами в ответ, но, покосившись на гостя, все-таки заняла свою позицию... Нарочно выбрав роль птицелова из западной сказки. Ее партнер вопросительно приподнял бровь, молчаливо спрашивая о чем-то, а потом легко отпрыгнул назад, легко присев в начальной фигуре.
Танец был из тех, что нравились только западным клоунам - серия манерных и выспренних сценок, кое-где переходящих даже те границы хорошего вкуса, что признаны были, казалось, и самим автором. Меценат, морщившийся сначала на резковатые движения девочки, под конец сам вошел во вкус смены ролей и даже благосклонно кивнул по завершении.
- Еще.

Подросток оглянулся на Катаринку. Та едва заметно опустила голову и пожала плечами - "не отпустит". Ирга подошел ближе и шепнул:
- Песня о двух звездах.
Катаринка кивнула. Дуэт был странным, не подходящим ни к их собственной школе, ни вообще к чему-то. Надьяна как-то призналась, что видела его на самой обычной ярмарке, и с тех пор не забывала ни движения, все мечтала поставить. Ее вышколенные, строгие танцоры никогда не имели силы и равновесия канатоходцев цирка, а циркачам - даже лучшим - всегда не хватало изящества. И вот, заметив, что Катаринка и Ирга то и дело усложняют даже тяжелые партии классических пьес, женщина как-то рассказала черноволосому своему любимцу основную идею песни. И - видение подростка ей нравилось даже больше, чем сияющее воспоминание детства.
Старый флейтист с волшебными пальцами, с первого взгляда узнал постановку...
Ирга отступил назад, отпустил пальцы партнерши, плавно взмахнул ладонью, словно прощаясь и шаг, другой – дальше и дальше.
Танец был текучим и почти нечеловеческим, странно контрастировал с намеренно эмоциональными дуэтами знакомых пьес. И, в отличие от них, не подразумевал в роли звезд никого кроме Катаринки и Ирги. Девчонка невольно заулыбалась - простая и легкая мелодия флейты то замирала, оставляя танцоров в самых причудливых позах, то снова вилась невесомой, тонкой лунной дорожкой. Стоило не смотреть так пристально, и уже можно было угадать и сценические наряды ребят, струящиеся плащи золотой и серебряной тонкой парчи.
- Волшебно, - шепнул Ирга, когда переплелись в сложном движении предплечья, кисти, ладони, пальцы, которые словно сжимали невидимый шар света.
Девчонка благодарно прищурила глаза в ответ. Ирга получал комплименты всегда и ото всех, но сам редко был доволен даже лучшими из выступлений. И сейчас Катаринка, казалось, сама слегка светилась, с легкостью долгих тренировок выполняя причудливые фигуры танца, перекатываясь через партнера и проходя уже под ним - так легко, если вообразить, что воздух сам собрался в тугой клубок, почти невозможно, если знать, что чудес не бывает.

Танец подходил к концу, и закончился внезапно, стремительно и легко, словно его не было. Он оставил на губах легкий привкус чего-то несуществующего и приятной усталости. Ирга прежде никогда не репетируемым в последовательности движением поймал кончик едва заметной рыжей прядки, намотал ее на палец и остановился рядом с партнершей. Девчонка застенчиво и польщенно улыбнулась на мгновение, но потом единственный зритель маленького представления размеренно захлопал в ладоши.
- Лет сорок не видел ничего подобного... Право, мне неловко даже заикаться, но жаль, что птицы подобного оперения все еще несвободны. Впрочем, если бы я не был уверен, что брат мой оказывает вам должное почтение, я бы без промедления освободил вас от его руки.
Ирга тихо - было слышно только партнерше - скрипнул зубами.
На лице девочки моментально проступила улыбка. Так улыбались заезжим "знатокам" и прочим сановным индюшкам - мило, почтительно и очень внимательно. А главное - совершенно неискренне.
- В любом случае, дети, если у вас есть еще желания, приходите с ними ко мне. Мы посмотрим, что можно сделать, - меценат ласково улыбнулся танцорам. - Ну, расскажите, как вы живете? Не сложно?
- Ннет, - расцвел очень похожей на катаринкову улыбкой Ирга.
- Как вы сказали, - поклонилась девочка, - ваш светлейший брат обращается с нами очень хорошо.
Мужчина важно кивнул, и, наконец, взмахом руки отпустил юных актеров прочь со сцены.
Ирга поймал девушку за кулисами, схватил за кисть, потянул к себе и буркнул тихо в рыжие прядки:
- Ур-родец.
- Упырь, - в тон ему шепнула девчонка.

Мечесвят был в поместье еще луну, а потом уехал. В занятой осенней жизни о нем и думать скоро забыли. А потом пришла беда. Еще никто не знал, в чем она состоит, но, когда в низенький просторный зал для учебы вошла сгорбленная, неживая Надьяна, неведомое несчастье уже сдавило сердца и детей, и прилежных горничных, что штопали подведшавшее платье. Женщина тихо опустилась на скамью у начищенной медной стены, и даже заговорила не сразу.
- Продали вас, ребята...
- Кому? - Ирга мгновенно поднял голову.
- Разным людям... Вас двоих - князю Кирову.
Подросток оглянулся на Катаринку и сразу подошел к ней ближе, тронул за локоть и улыбнулся ободряюще. Та встревоженно-отрицательно качнула головой.
Дети подходили к Надьяне один за другим - лица недавних еще собратьев вытянулись предвкушением скорой разлуки. А наставница и вовсе глаз на них не смела поднять. Ирга не пошел - обнял подругу и мрачно сверлил взглядом точку в неубранных декорациях, словно задумал что-то.
- Не волнуйся, - серьезно прошептала ему на ухо Катаринка.
Танцор кивнул и обнял ее крепче, будто защищая.

Катаринка не одну дюжину погожих летних дней просидела в подвале за то, что была поймана не там, где нужно, но сюда не решались заходить даже самые пожилые и строгие слуги. Личные комнаты барина навещали только испуганные горничные, и - совсем редко - дряхлеющий с каждым годом Данила. Девчонка напуганной, напряженной тенью проскользнула по коридору из золотистых бревен и тяжелых багровых драпировок, и, наконец, замерла перед тонкой дверью.
Барин смотрел в окно - на сгущающиеся штормовые облака и сумрачные верхушки вековых елей, что окружали старый дом-терем. Ветер выл где-то далеко, за толстыми стенами, за зеркальной гладью изогнутого рукава речки, но сюда уже долетали его тяжкие стоны. Сквозняк шевелил темные локоны мужчины.
- Не... продавайте нас, пожалуйста, - запинаясь сначала, а потом громче выговорила Катаринка, полумертвая уже от страха.
Человек обернулся, и несколько секунд смотрел на нее - потом едва заметно мотнул головой и снова отвернулся к окну. Какая-то часть девушки больше всего хотела просто уйти и сдаться, но каким-то чудом - а может быть, просто из страха пошевелиться - актерка осталась стоять.
- Пожалуйста...
- Уходи, - барин никогда еще не говорил при Катаринке, и теперь она невольно была удивлена глубиной его голоса, странной в такой узкой груди. Даже не приказ, констатация факта. Девчонка дернулась было назад, но потом, с отчаянной, неожиданной даже для самой себя смелостью, сделала еще одну попытку.
- Он же там про-па...дет.
Пару секунд владелец поместья не двигался. Потом снова медленно повернул причудливое лицо к ней.
- Спаси.
Разговор был окончен.

- Слышал, что о нем болтают? - Ахарка, живой рыжеволосый мальчишка, слишком добрый даже для своих четырнадцати, плюхнулся на кровать Ирги. Мальчишки не любили талантливого танцора, завидуя умению, брезгуя женскими партиями, обижаясь на "заносчивость" и недетский вид, но солнечный, гибкий, словно лоза, паренек с далекого злого севера не обращал на это ровно никакого внимания и раз за разом пытался подружиться с темноволосым согрупцем.
- К артистам, слышал, относится, хорошо, - отложил в сторону книгу невесть каким чудом найденную подросток.
- Даже слишком, - серьезно покачал головой рыжий. - Говорят, хорошеньким мальчикам там проходу нет.
Ирга нахмурился, не понимая, и вопросительно приподнял бровь.
- Это у нас тут тихо, Святозар и внимания не обращает, - Ахарка склонился совсем близко и теперь шептал так, что даже на соседней койке не слышали, - а вообще эти меценаты, что парней, что девчонок... ну, вообще не отпускают. Помнишь, как тот индюк приезжал, все Наталку глазами ел?
Танцор помедлил, затем кивнул. По тому, как сжались в линию красиво очерченные губы и напряглись скулы можно догадаться было - злится подросток.
- А этот вот на парнях помешан, - добавил рыжик, и, еще раз посмотрев предупреждающе, скатился с кровати.
Игра снова раскрыл книгу. Мальчишки еще подбегали раз или два - чаще поиздеваться на прощание. Один - высокий и ладный, второй танцор в группе, всегда чувствовавший несправедливость в распределении мест, и вовсе откровенно смерил хрупкого подростка взглядом.
- У Кирова в золоте ходить будешь. Точно говорю.
Книга захлопнулась с треском, даже несколько страниц смялось. Ирга резко сел на кровати, а потом рухнул обратно, демонстративно скрестив предплечья и закрыв глаза. И заснул до утра.

С рассветом с мальчишеской спальи сняли замок. Двор оживал постепенно, в доме - маленькие танцоры приводили себя в порядок перед первыми тзанятиями, горничные хлопотали в коридорах. Ирга столкнулся с одной, когда надеялся выскользнуть на улицу:
- Воздух поймать, - негромко сказал он с теплой улыбкой и зажмурился на крыльце от яркого солнца. Пришлось закрыть предплечьем глаза, чтобы по щекам не побежали слезы.
Мальчишка оглянулся по сторонам, а затем юкрнул за дом, где в загонах держали охотничьих собак - в ранний час никого рядом. Ирга некоторое время походил перед заграждением, запертым на крепкий засов, потом глубоко вздохнул и накрыл его ладонью, пытаясь разжечь для смелости внутри вчерашнюю обиду.
Когда мальчик резко отбросил брус в сторону, гончие внутри нерешительно залаяли, предвкушая не то еду. не то развлечение, а Ирга зачерпнул с земли две горсти песка, швырнул псам в морды и побежал; они - следом. И минуты не прошло, как первая собака вцепилась в крепкую икру подростка, а он взвыл - калечить себя оказалось неожиданно больно.
- Пошли прочь, окаянные, - зарычал где-то высоко мужской бас. Взвыла от боли собака, лязгнула зубами еще одна. Высокий бабий фальцет, свист метлы - и вот уже только люди рядом. Мужчина - дворовый мужик Самирон - легко взвалил на себя подростка и потащил в дом.

Крытая телега уже стояла у дверей терема, собранная. Катаринку умыли, прибрали обрезанные по-мальчишески волосы под простую полотняную косынку: за уборы заплачено не было, нарядили в неуклюжий деревенский сарафан. Ирге тоже выдали одежду простую и практичную, не чета вычурным лоскутным нарядам танцоров.
Подросток забрался наверх, не тревожась о прокушенной ноге, и подал Катаринке руку. Та фыркнула и хотела-было заскочить сама... но не учла подол сарафана и чуть не растянулась на дощатом полу.
Ирга поддержал ее и помог сесть рядом, а потом молча уставился себе под ноги и накрыл голову длинными ладонями.
- Глупый, - загорелая рука девчонки опустилась на темноволосый затылок. - Я же сказала, не волнуйся. Ты со мной.
- Что ты? - огрызнулся подросток.
- Не дам тебя в обиду. Обещаю, - Катаринка старательно улыбнулась.
- Я танцевать не буду больше. Пусть до смерти сечет, - зарычал Ирга.
- А если - для обычных людей? - тихо предложила девчонка. Танцор передернул плечами. - Как Надьяна рассказывала. Чтобы ночь и звезды, и много огней вокруг. И много-много людей - не пара богачей, как сейчас, а целая площадь?
Ирга мотнул головой:
- Вообще танцевать не хочу больше. Перед этими - особенно, - кого подразумевал подросток под "этими" и так ясно было.
- Тогда мы просто уйдем. И я буду танцевать, а ты... Не знаю, на города смотреть. Знаешь, сколько их много? А еще есть южные страны, где круглый год все в цветах, и восточные леса, где край света, и радуга, а в скалах спят драконы и огромные белые тигры.
Ирга кивнул. Он молча нашел ладошкой пальцы Катаринки и сжал. Девчонка улыбнулась и прижалась щекой к острому плечу партнера. Он все так же молчаливо ее обнял.

Действительно, удрали. Не зря Катаринку то и дело били в детстве за проказы - и замок на телеге сломала, и от дружинника через лес увела. Хотели перейти только через глухие земли, а там уже и жить, но... Беглым крепостным нигде не были рады: заставы, свидетельства вольные. То и дело приходилось то голодать, то скрываться по дням в глухомани. С ужасом глядя на темнеющее с каждым днем небо, девчонка отчаянно, по наитию повела хрупкого собрата на запад.
Сама не могла бы сказать, каким чудом двое домашних, нежных детей не пропали на этой дороге. Сама не могла бы сказать, как начала с трудом разбирать слова и буквы чужой речи. Сама не могла бы сказать, как научилась вытягивать из зевак самые первые свои гроши. Три монеты. Купила всего-ничего, ломоть хлеба да молока, потом вернулась, и просто сидела весь вечер, прижавшись к плечу... брата теперь, иначе и не думала.
Несмотря на то, что нога давно зажила Ирга не хотел танцевать, а вот подыскать работу пытался: ведра донести или по предлеску собрать сушняк - за это не платили, но иногда кормили и разрешали остаться на ночь. Бывший танцор внимательно приглядывал за спутницей, стал относится к ней бережно, хотя как прежде - поддевал, но теперь - реже. Подросток сделался необщительным и скупым на слова.
Мало говорила тогда и девчонка - словно рвалось что-то в голове от необходимости быть большим, чем получалось быть. Иногда сама чувствовала, как грубеет, обрастает сухой колючей корой - тогда жалась вечерами к Ирге и бесцельно пересказывала старые наивные сказки - о дальних землях, говорящих зверях и дивной мудрой птице, что клюет и клюет лунную ягоду. И, казалось, сама чуть-чуть оттаивала от этих слов, становилась прежней.
Катаринка и представить не могла, как нуждался в вечерних разговорах темноволосый подросток. Он зарывался лицом в пахнущие дорогой рыжие прядки и слушал, слушал, слушал, пока не засыпала девушка или он сам не поддавался дневной усталости.
- Мне было очень тоскливо одному, - как-то негромко признался Ирга, а потом замолчал до утра - ни слова не вытянуть.
- Не брошу, - тихо тогда ответила Катаринка уже спящему.


прикл закончен