Высокие травы шумели под мягкими ладонями ветра, клонились изящно и плавно, покачивались, муарово играя оттенками зелени, сплетались в пряди...
Пыльную дорогу в распадке давно разгладили ветра и дожди, и только один-единственный боевой жеребец в алой попоне впечатывал свой узор в слабые, затертые письмена былых чужих следов. Удила позвякивали, когда горбоносая морда мягко толкала в спину человека, кутающегося в черную ткань по какой-то нездешней моде.
Человек был озадачен.
Озадачен - когда недели две назад ступил в Заозерье. Не зная, ждет ли его там кто-нибудь, и кто именно, и - как ждет и зачем... Не предполагая даже, чем обернется возвращения Короля. Не гадая об этом, ибо мужчине с оружием в руках не пристало терзать богов вопросами о будущем, но только крепче держаться и дерзко встречать напасти.
Вот только - такие ли?
Закат был невыносимо ал; тут завтра, самое позднее к вечеру, зарядят дожди. Человек отмечал такие мелочи непроизвольно. Пока что его это не интересовало: оставалось совсем немного времени, и селение покажется из-за Задорожьего Холма.
Травы пятнались алыми отблесками, бередя душу и тревожа отчего-то не меньше, чем заброшенная дорога, по которой уже давненько никто не ходил, не ездил. Алое на черной ткани выглядело, словно прищур вурдалака сквозь ненадежную могильную землю.
Человек шел медленно, подчиняясь настойчивым толчкам жеребца.
Человек шел домой.
И сердце его тоскливо выло.

Увидел первым.
И взлетел стремительно, высоко вверх, с раскатистым, рычащим воплем, знаменующим что-то новенькое, что он, как ни крути, заметил прежде седого вожака.
На дороге вновь кто-то двигался.

Вороны взвились из буерака, заросшего густыми молодыми деревцами - паутиной зеленой шелестящей поросли и в два сердцебиения оказались над дорогой.
Человек и лошадь. Целый пир мирно и тихо топал по расплывшейся колее, поднимая слежавшуюся, ленивую пыль. Пиршество. Кушанье. И глаза - о, глаза!.. Вороны беспокоились и нервничали: долго ли еще ждать? Долго ли?

Алым, алым был закат. Как многие закаты до него. Здесь теперь всегда было много алого.
И сапсана, мчащегося сверху прямо на стаю, в игре оттенков заката и заботах о живой еще и бредущей пище заметили не сразу.

Закат был невыносимо ал; завтра, самое позднее к вечеру, задождит.
Вороны несносно шумны и бестолковы; как-то их слишком много, что ли, - или они просто непривычно велики?
Впрочем, и на это плевать.
Что здесь случилось?
Вот что стучало в его сердце все эти дни в Заозерье.
Тишина. Пустые дороги, уже соскучившиеся по следам. Поля, полные буйных трав - вместо честной ржи. И по ночам - ни огонька вокруг. И что ни день - ни дымка вдали.
И обманутая душа тихо скулит - в самой темной и отдаленной своей глубине. Сны не ушли. Покой не вернулся в душу. Вместо него пришли чуждые, незнакомые опасения. Опасения, страхи, которых ему не хотелось узнавать в лицо.
Ибо цвет их был ал, и имя им наречено...
Нет!
Не вслух, дабы не накликать. Не в мыслях, дабы не отвернуться равнодушно от того, что может дать подлинный ответ. Ни вслух, ни в мыслях - не НАЗЫВАТЬ, потому что я...
Я не знаю, что здесь случилось. Но узнаю.
Ведь Мой Город близко.
Ведь уже виден Задорожьий Холм, из-за которого кроваво щурится закатное солнце.
И ноги замедляют шаг, и в этот миг сзади в спину мягко подталкивает Алый. Вперед. Давай же.
Тихо вокруг. Уже тринадцать дней вокруг тихо - немыслимо тихо для оживленного, шебутного Заозерья, из которого он ушел еще три года назад, чтобы уж в этот раз сгинуть надолго.
Уже тринадцать дней он спит с мечом в руке. А ножны кладет поодаль.
Вороны орут громко, громче и еще громче... Человек поднимает голову, а потом внимательно смотрит в сторону буерака в овраге.
- Что-то там есть, Алый, - негромко произносит он. - Падаль, что ли? Нет, - они не просиживали б на деревьях. Что тогда?
Алый молчит. В овраге нет опасных зверей, и ему безразлично, что там привлекло здоровых сытых падальщиков.
Человек сходит с дороги и бредет через Юстарово поле, ожесточенно топча гибкую, заплетающую ноги траву.
Вскоре он оказывается у края оврага.

Вздохнув судорожно - до всхлипа в груди, до хруста ребер - сидящий в самой гуще переплетения ветвей медленно натягивает лук.
Это последний шанс.
Лошадь. И человек. Мясо. Этого хватит надолго, он умеет быть расчетливым и бережливым. и не надо будет идти... стрелок (назовем его так, ибо стрела уже легла на тетиву его оружия) вздрагивает.
Главное - что не надо будет уходить отсюда.
И смеяться он хотел на этих воронов.
Пусть ждут.
Не сегодня.

Кто-то появился над краем оврага.
Человек? Человек!
- Эй! - закричала девушка что было сил. Раздался только слабый стон, но она уже не сознавала того, чересчур ослабев.
Впрочем, человек наверху, так или иначе, все же заметил что-то, лежащее примерно посередине склона. Наклонив голову, он разглядывал ее, видимо, прикидывая, что к чему.
Девушка смотрела с надеждой, сердце забилось чаще, ведь это, может, единственный шанс...
И тут она поняла, что забыла кое о чем.
Глаза ее расширились от ужаса.
И, если принять во внимание ее состояние, просто удивительно, с какой силой она кричала, если из ее уст слетело вполне отчетливое слово:
- Нет.

Стрела ждет. Закопченное жало – для охоты, не для битвы: граненое, но без зубцов, что мешали бы выдернуть сразу, - мягко ищет свою будущую цель. Шея, грудь... или, может, живот?
Можно вначале справиться с лошадкой… можно, но тогда чужак, вполне может статься, сумеет добраться до стрелка и лишить его возможности попользоваться заслуженным призом. Нет уж. Лучше мы начнем с…
- Нет! – отчетливо и ясно доносится снизу, оттуда, где… Стрелок вздрагивает, только сейчас запоздало поняв, насколько сдал за последнее время. Женщина жива! Жива, а значит… уходить. Не медля ни мгновения. Ему не повезло, но покамест еще он цел, а обращение –
если, конечно, она ДЕЙСТВИТЕЛЬНО заражена –
не пороть чуши! шла из города, и еще утром мучительно кончалась… а теперь ожила, и как можно быть таким наивным? - займет время. Немного, но ведь тут еще останется чужак.
Чужак тоже займет у нее немного времени.
Громко и визгливо ржет – нет, просто вопит! – лошадь чужака. Вздыбившись, она месит копытами воздух…
И стрелок понимает, что пропал: стрела срывается с тетивы.

Громко, до боли в висках ржет жеребец.
Взгляд рывком перелетает на незнакомца, остановившегося на краю; в руках путника уже тускло мерцают короткие парные клинки… хотя из-за спины видна громадная – обоеручная – рукоять, - и на миг ей кажется, что – вовсе не сбегала она, нет, больше: что не было в ее жизни никакого Квиссага, никаких селений и городков вдоль извилистого ложа речного, и никакой… никакой…
И что все еще можно поправить – вот сейчас встанем, отряхнемся и быстренько заставим всех – кондотьеров Рабузьялла, жолниров Фридриха, двух телохранителей Аррика и Ронная – вернуться на борт, чтобы – дальше, дальше.
Кажется.
Жеребец – откуда дестрие, не везли с собой, вроде, никаких дестрие, да и зачем боевые кони в горах? – все ржет.
В следующий миг щелкает тетива.

Хорошему дестрие не надо видеть оружия, чтобы почуять врага.
И вот уже Алый взвивается на дыбы – массивное тело, бьющее воздух мощными копытами… Он не видит, но чует. И готов сражаться. И предупреждает хозяина.
Но еще прежде затянутые в перчатки руки странника ложатся на рукояти боевых клинков.
Хорошему акриту не надобны подсказки верного коня, чтобы понять, что рядом враг.
Слишком тут тихо. Слишком удобно для засады.
Снизу доносится вполне отчетливое "Нет!", и странник мгновенно обнажает мечи… ищет глазами в густой зелени слева…
Стрела пробивает ему мякоть левого плеча – повыше локтя. Чутье никого не подвело. Подвела расслабленность, окутавшая при въезде в графство, да так и не отпустившая до конца, невзирая на все непонятки. Стрела, изорвавшая бы ему живот, будь он сиволапым вилланом, не прошла вовсе уж стороной, как ни молниеносно скользнул вправо.
Но он жив!
Молча путник срывается с места.
Какова бы ни была рана…

Стрелок срывается с места.
Прыжок сквозь хитросплетение ветвей и стволов, безумный калейдоскоп зелени, мягкий толчок травяного ковра в ладони и ступни…
Встать, вперед, вправо, еще один прыжок.
Позади с хрустом ломится человек, слышно, что клинки держит в руках, иной раз нетерпеливо срубая мелкие ветви на пути.
Но поздно.
Для него – поздно трижды: стрелок стремительно уходит, уносится, бежит по дну оврага.
Тогда-то стрелок и обращает внимание на то, что вдоль обрыва по верху несется черная тень. Изредка взмахивая клинком. И преисполняется горькой обиды: как же так? Именно теперь?
За что?
Запнувшись, он сбивается с шага и слышит, не веря своим ушам, заходясь от страха, знакомый посвист.
Подняв глаза на правый склон, стрелок содрогается: там тоже скользит темный силуэт.

Странник пошатнулся – или так только показалось? – и уже в следующий момент исчез, помчавшись куда-то в сторону стрелявшего.
Девушка крепко, до боли, до алых пятен, зажмуривает глаза. Кто-то из нужных ей живых сейчас покончит с другим; а может, погибнут и оба. А она так и останется умирать. Умирать.
Спустя еще какое-то время она думает, что начинает галлюцинировать, ибо над краем склона показались и сгинули темные силуэты. Их же здесь нет. Их же…

…но сперва вырви врагу печень, а потом причитай о своей боли.
И никак иначе.
Потому что в других случаях враг всегда возвращается – пусть через годы, пусть через века, если речь идет о племенах, а не людях, - но возвращается.
Чтобы добить.
Проломившись сквозь первый куст, акрит заскрипел зубами и взмахнул здоровой рукой, снося возникшую перед лицом ветвь быстрым ударом клинка. Выпрямившись, он понесся на звук – где-то впереди мягко катился шелест торопящегося и не вполне здорового лесного жителя. Будь он поздоровее – возможно, ему еще даже и не пришлось бы бегать, подумал воин, просто влепил бы стрелу куда и как хотел. Ну, или… в любом случае – ближе к моей смерти.
"Эльф?" - пытался понять он, ломясь вослед.

Сокол пал в стаю - жуткой смертью, терзая мощными кривыми когтями, разя клювом и ломая твердыми сильными крыльями.
Вороны ринулись врассыпную, ибо схватка не сулила профита. Сокол не стал добивать подраненных – он несся вниз, куда-то вниз, к обеду, свернувшему с дороги.
И тогда Молодой пал на сапсана.
Тут же рядом оказались другие.
И сокол сделался добычей.
Умер.

Краем глаза уловив тусклый, беглый взблеск, отшатнуться влево, влево, под ветку, в совершенно борсучий отнорыш; а смысл? Смысла, понятно, никакого: везде и всюду они пройдут. Ногу стрелка неожидано пронзает ледяной холод. Обернувшись, он с силой, вкладываясь всем, чем можно: нутряным страхом, паникой прошлого новолуния, кошмарами минувших недель, - ударил ногой во что-то схватившее.
Освободился и рванулся дальше, вглубь колючего, цепкого кустарника, обогнул особенно густой куст, выкатился в свободное пространство, со всех сторон заплетенное густыми ветвями…
Опрокинулся на спину от рывка: враг уцепился за горит. Ткнул наугад – кибитью, загнутым рогом-концом.

Брызги крови хлестали во все стороны из рассеченных, терзаемых быстрыми ударами крыльев.
И наступил момент, когда тело сокола-бойца утратило волю к жизни. Последним, угаданным Молодым движением, он рванулся вперед и впился когтями в грудь вожака воронов. Впился глубоко, страшно.
И вниз полетели оба.
Стая, опешив, заметалась в пылающем небе.
Молодой же помчался вниз.
Он уже знал, что следует делать.

Где-то над дорогой расшумелась стая ворон, дожидавшихся ее смерти.
Девушка вздрогнула и попыталась сделать хоть что-нибудь.
Встать. Сесть. Сжать руку в кулак. Закричать.
Тщетно.
А затем над склоном раздался шум битвы и громоподобное ржание дестрие. Вниз по склону скатился комом тряпья один из жути. Некоторое время он оставался бездвижен – девушка даже понадеялась, что с ним – все.
Не обольщайся, сказала она себе. Так не бывает. Это слишком…
Слишком красиво.
Слишком хорошо.
Дестрие продолжал отбиваться.

Внизу начинался густейший кустарник, и акрит мгновенно понял бесполезность и опасность дальнейшей погони.
Стрелявшего уже не было видно. Только откуда-то, словно шепот умерших из-за грани бытия, долетали отзвуки шелеста, возня… и акрит остановился. Похоже, там кто-то с кем-то боролся.
А в следующий миг он уже падал вниз, перекатываясь, уходя от удара бесшумно налетевшего сзади противника. Вскочил, обернувшись - и хлестко рубанул обеими клинками. Попал, заранее сощурившись навстречу брызгам крови. Но присмотреться получше – не успел.
И едва-едва успел смягчить мощный удар с правой. В голове засияли дневные звезды, как говаривал Джуд. Крутанув клинки, акрит рубанул еще раз и еще, потом – снова уходя от не теряющих силы ударов – поднырнул под руку, и не оборачиваясь, всадил узкий клинок в тело врага – надеясь, что сумет попасть под лопатку. В сердце. Развернулся сам – быстро, виляя корпусом, чтобы не получить в ответ – и всадил второй клинок в затылочную впадину.

Глухо рыкнув, преследователь отшатнулся, не выпуская из рук горита.
Стрелок, извернувшись, выскользнул из ремня, оставляя в чужих лапах добычу… и застыл.
Бежать некуда.
Выстрела – коронного, решающего выстрела – не сделать: стрелы потеряны, да и время тоже.
Хуже того – где-то позади этого мчится второе. Вряд ли с ним совладает тот чужак. Значит, точно – все.
Однако узкие алые глаза так и не надвинулись на стрелка.
Сзади, из яра, донесся отчаянный вой.

И все же мертвеца еще хватило на яростный рывок куда-то в сторону, вверх по склону.
И на последний стылый, жуткий вой.
Бурая, темная кровь павшего стекала по клинках. Тот, что в левой руке, мелко дрожал.
А ведь это еще не все, сказал себе акрит, поворачиваясь к проему лаза в кустарнике. Это ведь был зов. Медленно, пошатываясь, он направился к колючим ветвям. Глаза акрита, однако, были холодны и непроницаемы. Ничего с этим не сделать – да и не понадобится, решил он. Будем надеяться.
Надеяться на то, что подмога будет спешить, а не вглядываться в глаза обидчика.
И тут кусты буквально взорвались – поспешающие резервы не стали тратить время на то, чтобы ввинтиться в узкий тесный проход, а проломились напрямик.

В следующий миг горит молнией пересек несколько шагов, разделивших стрелка и его недруга и прежде чем стрелок успел отдышаться, ему пришлось приникнуть к земле.
Он уже решил запеть Последние Слова – но впереди уже никого не было.
Шелест ветвей очень быстро отдалялся, а затем сменился хрустом и хриплым рыком.
Стрелок упал наземь без сил.
Рука его натолкнулась при этом на пообтрепавшуюся уже бахрому горита, и пальцы сами собой потащили стрелу.
Надо.
Так надо.
Встать.
Нехотя, одолевая упрямое сопротивление ноющих от перенапряжения и перебора с адреналином мышц, стрелок двинулся к выходу.

А потом вытер оба меча о плотную пятнистую одежду убитого, и наклонился присмотреться поближе.
Когда хрустнула веточка, было уже просто поздно: подняв глаза, он увидел только сверкающее жало срезня.
Щелкнула тетива, и ветерок ворохнул волосы на виске акрита. Сзади глухо стукнуло, и что-то шумно рухнуло, покатившись. Выпрямившись, акрит посмотрел прямо в глаза тому, кто его подстрелил. Перевел взгляд вниз – и снова на лучника.
Эльф, разумеется. Не чистокровный, скорее всего, но уж эти уши… кто ж спутает форму эльфьих ушей с чьими-то еще?

На отрубленную голову одного из этих стрелок наткнулся на самом выходе из лаза.
Один взгляд – и он сразу понял остальное.
Голова второго моталась хаотично и несколько бестолково – стало быть, чужак поработал и там. Вот только в сердце он не попал. Так, как надо, имеется в виду.
Решать было нечего – стрелок выстрелил легко и свободно. Срезень разрубил поганое сердце мерзкого исчадия, прежде чем тварь, все так же бесшумно, сумела подобраться к страннику, отиравшему мечи. Тот не стал рыпаться – то ли что-то понял, то ли решил, что не успеет добраться, то ли…
Вторую стрелу стрелок накладывать не стал.
Странник выпрямился, посмотрел стрелку в глаза, поглядел под ноги, и снова заглянул в лицо.
- Нет, сэй, - спокойно и с достоинством выговорил стрелок. – С этим правки не требуется.

Человек идет с востока. Неуверенно переставляет непослушные ноги и хмурится, всматриваясь в горизонт.
Осталось недолго. Еще чуть-чуть. Потерпи. Нельзя умирать. Так глупо.
До крови закусывает губу и проводит рукой по лбу, размазывая пот и копоть, вниз, к глазам, в неловкой попытке убрать невыносимо яркую пелену алого. Закат горит тихо и бездымно. Глаза слезятся, и путник почти ничего уже не видит, с трудом различая перед собой темную неровную полосу дороги. Капелька крови скатывается по подбородку и падает к ногам, тонет в море пыли. Каждый шаг стократ тяжелее предыдущего, но человек идет не останавливаясь. Ножны на порванном ремне волочатся по земле, оставляя на дороге длинную узкую рану. Рубашка вся испачкана кровью, а сквозь дыру на животе видна кольчуга. Удар был слишком сильный. Не спасла. Кровотечение усиливается, кажется, действие зелий начинает слабеть.
Но люди уже недалеко. Чувства не обманывают. Шаг. Как больно. Люди рядом. Еще один шаг. Люди…
Странник, споткнувшись, падает на колено, а затем тяжело сползает в пыль. Ему слышен ор воронов и отдаленное ржание лошади. Но это уже не важно. Уже все равно. Боль утихает. Глаза его закрываются.

В прикле месяц нет ответов, посему тема закрыта и через два-три дня будет перенесена в Архив. Если есть желание продолжать, пишите в ЛС.


upd.: Открыто. После первого игрового сообщения это будет удалено.


upd.: Мастер и игроки не проявили желания продолжать, посему прикл снова закрыт и скоро переедет в Архив.