Итак, уважаемые Дамы и Господа, вашему вниманию представляю новый модуль! По задумкам, вещь должна получится серьезная и, надеюсь, интересная! К сожалению, по задумкам, главных героя всего четыре, поэтому, кто чувствует в себе силы и интерес, милости просим, не стесняйтесь! И, собственно, вот, что я хотел бы предложить вам.
------------------------------------------------------------------------------------------------
Смерть.
Смерть многолика и проста. Смерть манит нас своей неизвестностью. Со смертью невозможно смириться,
однако мы живем с осознанием ее неминуемости – ослабеет и умрет ваша мать, тихо угаснет отец – и вы будете тому беспомощным свидетелем. Смерть – основополагающий принцип мироздания, вечный символ человеческой слабости, молчаливый компромисс разума и инстинкта. В смерти – жизнь. Феномен смерти пристально изучался человечеством всю историю своего осознанного существования. Естественная смерть привлекала к себе пристальное внимание медиков и поэтов, философов и теологов, ученых и сумасшедших. Однако ее младшая сестра – насильственная смерть, долго оставалась обделенной пытливым человеческим вниманием. Существуя наравне с естественной смертью, она зачастую превосходила ее в своих проявлениях – но люди относились к ней с непонятным чувством страха и отвращения. Возможно, религиозный образ
Каина, убивающего своего брата Авеля, имеет гораздо более глубокое значение, символизируя собой, особое отношение человеческого рода ко всякому преступлению, вызывающему насильственную смерть – в то время как естественная смерть идеализируется, восхваляется, проклинается и изучается, насильственная смерть до недавних пор существовала на правах изгоя вне общечеловеческого культурного поля – хотя
в конечном итоге между ними не было, нет и никогда не будет никаких принципиальных различий. Степень культурного восприятия насильственной смерти (смерти через преступление) стала заметно меняться в конце XIX – начале XX века. Убийство получило свою долю стихов, картин, фильмов и театральных постановок. Об убийстве стали думать, про убийство стали спорить, причем не юристы или интеллигенты – как ранее, а рядовые обыватели – представители самых далеких от этого явления профессий. Чем вызвано столь неожиданное попрание библейских инстинктов, подавление комплекса Каина и Авеля практически в каждом человеке? Почему убийство вошло в нашу жизнь на рубеже прошлых веков так легко и незаметно?
Связано ли это с необъяснимым и фантастическим прорывом в неторопливом техническом прогрессе человечества, произошедшим в конце XIX века? Означает ли это то, что смерть – синоним технологии,
или в факты, лежащие в основе возросшего интереса к смерти столь далеки от нашей реальности, что ни один человек не может решиться посмотреть правде в глаза и осознать свою подлинную роль маленького
винтика в огромном механизме истории, управляемого неизвестными, недоступными нашему пониманию силами? Для того чтобы ответить на вопрос, сформулированный во вступлении к данному модулю, необходимо обратить внимание на состояние преступности в то самое время, когда техническое развитие
человечества сделало, ничем, казалось бы, не обусловленный гигантский шаг вперед – всего за несколько десятков лет люди перестали использовать энергию пара и перешли на двигатели внутреннего сгорания (которые используются до сих пор, то есть уже в течении 120 лет), открыли синтез полимеров, начали активно применять электричество в хозяйственных, научных и военных целях, заглянули в глубь бескрайнего мироздания и ничтожного атома, заложив, таким образом, фундамент для последующего выхода человека в космос и создания им самого страшного оружия за всю историю своего существования. Этот немыслимая по своим масштабам скачкообразная эволюция техники произошла в течении всего нескольких мимолетных десятилетий конца XIX – начала XX века (практически мгновенно, если учесть темпы развития техники до и после этого периода) – а, сделав поправку на некоторые количественные изменения (больше транзисторов на один квадратный миллиметр, выше скорости, мощнее двигатели), можно сказать что наука нашего времени практически не изменилась, не продвинулась вперед – мы
все еще живем техническим наследием конца XIX века. Есть ли связь между изменением общественного отношения к смерти и неожиданным прогрессом науки и техники? Что могло произойти в сфере действия
уголовного права того периода – нечто, что может дать нам ответы на поставленный вопрос? Одно из самых громких и наиболее известных человечеству преступлений было совершено на рубеже XIX и XX века, будучи при этом до сих пор не раскрытым. Если сравнивать его с потрясающими своей бесчеловечностью изуверствами фашистов в начале ХХ века, или даже кровавыми локальными войнами середины-конца ХХ
века, то на первый взгляд может показаться, что оно не заслуживает интереса – однако при более вдумчивом
рассмотрении этого вопроса легко обнаружить что это не так. Несмотря на то, что серия страшных преступлений 1888 года произошла в далекой от нас Великобритании, несмотря на то, что число известных жертв не превышало пяти человек, мрачная таинственность данного преступления, порожденная его нераскрытостью и обилием слухов, витающих вокруг участвующих в нем лиц, а также особенности проходящего тогда процесса изменения социально- психологического облика европейцев, на который подобное преступление не могло не оказать своего зловещего влияния, выделяют самое необычное и громкое злодеяние XIX века среди всех других зверств, которые когда-либо совершались на земле – тем более что, как мы скоро выясним, его влияние на ход истории оказалось гораздо более значительным, чем
мы можем себе представить. В конце XIX века Британская империя переживала времена наивысшего расцвета. Владения ее были разбросаны по всему земному шару, их населяли люди различных рас,
вероисповеданий, достатка и социального положения. Но в центре этой огромной империи было место, куда, как писали в то время журналисты, «никогда не заглядывало солнце». Лондонский «Ист-Энд»
(East-End) был позором Британии и всего цивилизованного мира. Люди жили здесь в нищете и убожестве. Детская смертность в этом районе британской столицы вдвое превышала средний уровень по стране.
Проституция и беспробудное пьянство, сексуальное растление малолетних, убийства и мошенничество стали привычными чертами здешнего образа жизни. Все это оказалось благодатной средой для появления жестокого маньяка, чья черная слава достигла наших дней. Именно улицы и закоулки Ист-Энда на короткое, но страшное время стали ареной его кровавых деяний. Расследованию преступлений этого жестокого маньяка и посвящен сюжет данного модуля.
Добавлено:
Далее, хотел бы предоставить некоторую информацию для размышления.
------------------------------------------------------------------------------------------------
Общество Лондона вообще и Ист-Энда в частности:
Самой яркой чертой общественного устройства викторианской Англии была его сильнейшая социальная дифференциация, которая ощутимее всего проявляла себя в Лондоне, а именно – в районе Ист-Энд. Сама по себе столица являлась современным европейским городом – причем одним из наиболее крупных и красивых. Однако в силу того, что игра проводится в самом бедном и грязном из ее районов (кроме Ист-Энда, историческая часть Лондона делилась на районы Мэрилбон, Кенсингтон, Хэмпстед и Хайгейт), ведущий должен создавать у игроков представление о том, что остальной Лондон почти не отличается от вонючего Ист-Энда, в котором тогда проживало почти 900 тысяч человек (во всем Лондоне, занимавшем около 300 кв. километров в 1888 году проживало примерно 4,5 миллиона человек). Что представлял собой Ист-Энд и прочие закоулки столицы? Изящные дилижансы знати, изредка появлявшейся здесь по каким-то темным делам, колесили по плохо мощеным городским дорогам, чавкая фекалиями и помоями, привычными для местных жителей. Аристократы ели виноград и обсуждали живопись эпохи ренессанса, в то время как многие горожане довольствовались лишь луком и хлебом. Нищета соседствовала бок о бок с ослепительной роскошью, цветники разбивались прямо поверх старых кладбищ ввиду острой нехватки земли в центре города, унылые хибары подпирали своими боками величественные дворцы в стиле сурового, торжественного ампира или пышного, чувственного барокко, сифилитические престарелые проститутки не боялись подойти к прилично одетым господам с самыми непристойными предложениями. Лондон викторианской эпохи был представлен в основном одно- двух - трехэтажными домами – деревянными или кирпичными, с закопченными окнами (мануфактурное производство размещалось в основном в дешевых районах на вроде Ист-Энда, где проживало большинство населения столицы) и давно не крашеными стенами. Центральные улицы были выложены серой брусчаткой, однако закоулки по-прежнему щеголяли разбитыми грунтовыми дорогами. Отличительная черта Лондона – мокрые, холодные туманы вкупе со сплошной облачностью, которая, сочетаясь с вышеозначенными особенностями данного района Лондона, погружали город во мрак даже летними днями, а ночь была непохожа ни на что на свете – тусклый свет газовых фонарей только усугублял тьму, прячущуюся в узких улочках над которыми нависали старые невысокие дома. Ист-Энд в этом отношении эффектно выделялся на фоне остальных районов тем, что в темноте его закоулков вас поджидала не изящная скульптурная группа начала 16 века, а банда подонков, готовая на все ради нескольких медных монет, похотливые мерзавцы, не видевшие особой разницы между мужчинами и женщинами в своем пьяном стремлении «развлечься как следует». Система канализации в Ист-Энде была практически не развита, что остро ставило вопрос об утилизации отходов – после многократных эпидемий чумы в прошлых столетиях Лондон стали периодически чистить – однако, несмотря на наличие муниципальных команд мусорщиков и пожарной охраны, город по-прежнему был сильно замусорен – лужи мочи и засохшие кучки кала в подворотнях, горы помоев во дворах домов, мануфактурная вонь на улицах, не говоря уже о лошадином помете, гнилом тряпье и трупах животных, валяющихся прямо на дорогах, постоянном педикулезе, лишаях и страшной болезни того времени – проказы, процветавшей среди малообеспеченных лондонцев. На некоторых улицах была устроена канализация поверхностного залегания – попросту говоря сточные канавы, которые летом издавали страшное, оглушающее зловоние, а зимой частично замерзали, засорялись и наводняли дворы жилых домов сточными водами. О наличии водопровода говорить не приходилось – люди брали воду для своих нужд из специальных колонок или старых колодцев, заботливо скрытых в глубине дворов жилых домов. Улучшению санитарного состояния города не способствовало и наличие на его улицах тысяч голодных бродячих собак и кошек, а также миллионов прожорливых, потерявших всякий страх перед человеком крыс, деливших кров с десятками людей, привыкших не обращать на них особого внимания. В небольших полуподвальных помещениях жили огромные семьи – отчеты санитарной инспекции, например, указывали, что в одной комнате в подвале дома по ул. Back Chirch Law «проживала семья, состоящая из отца, матери, трех детей и четырех свиней». В другом доме инспекторы нашли женщину, едва начавшую оправляться от своих девятых родов, мужчину, больного острой лихорадкой и множество грязных маленьких детей, бегающими по сырой и грязной комнате полностью обнаженными. По соседству с ними, в подвальной кухне жили семь человек. Население Ист-Энда составляли разнорабочие, временные (сезонные) рабочие, безработные и преступники. Согласно официальным отчетам, более половины детей, рожденных в Ист-Энде, умирало, не дожив до пяти лет. Те же, кто выжил в этом месте, в подавляющем большинстве случаев
страдали от целого ряда болезней – как физических, так и психических. Проституция в Ист-Энде была настоящим спасением для одиноких женщин и вдов, не имеющих никакой другой возможности прокормить себя. Родители нередко вовлекали в занятие проституцией и своих малолетних детей – девочек 10-12 лет. По предположениям полиции, в 1888 году в Ист-Энде работало 1200 проституток, не считая тех, кто прибегал к проституции лишь время от времени – для того чтобы поправить свой бюджет. Стоимость одной проститутки колебалась в пределах шиллинга – используя этот вечный эталон цен можно сделать выводы о стоимости продуктов питания, а также иных товаров и услуг в викторианском Лондоне – соотношение между стоимостью самой дешевой проститутки и стоимостью куска хлеба оставалось довольно стабильным во все времена, за исключением войн, эпидемий и катастроф. Самой крупной улицей Ист-Энда была Вайтчепел (Whitechapel). На ней располагалось примерно 200 домов, дававших приют почти девяти тысячам людей. Спальни этих домов представляли собой длинные не отапливаемые коридоры,
заставленные скамьями (без всякого намека на постельное белье). На скамейках можно было невооруженным глазом увидеть копошащихся на плоской поверхности вшей и клопов. Весьма обыденной
практикой того времени были случаи, когда женщина, будучи не в состоянии оплатить ночлег, договаривалась с кем-либо о том, что она разделит с ним постель (сосновую скамью шириной около полуметра и длиной в полтора-два метра) в обмен на услуги сексуального характера – иначе ей приходилось спать на улице. Поток эмиграции в Лондон приходился в основном на Ист-Энд по причине чрезвычайно низкой цены за жилье (в пределах шиллинга за ночь). В большинстве своем, эмигранты были представлены поляками, евреями и русскими. Как ни странно, поток эмиграции оказал положительное влияние на этот район – новоприбывшие еще не привыкли обитать в таких скотских условиях и поэтому иногда проводили своими силами хоть какое-то благоустройство жилых домов и ремонт канализации. Несмотря на небогатую и безрадостную жизнь, англичане отличались (и до сих пор отличаются) крайним консерватизмом, приверженностью к традициям и болезненной рефлексией относительно своих, с таким трудом отвоеванных у монархии, гражданских прав и свобод. Любое нововведение они воспринимали как посягательство на личную независимость, и это превращало тупую массу лондонской бедноты, чутко прислушивавшейся к истеричным крикам мальчишек- газетчиков, в гремучую смесь самых негативных человеческих эмоций и чувств. Психология народных масс столицы формировалась под влиянием
лавинообразного развития науки и техники, промышленного роста и ускорения темпов жизни. Шло интенсивное строительство железных дорог. Скорость передвижения растет каждый год – корабли ставят
рекорды на воде, механические экипажи – на суше. В этот период времени вся образованная часть общества слепо верила в торжество науки и рационального знания, однако, под влиянием обратного воздействия инертности человеческого мышления, отторгавшего столь стремительный прогресс, испытывала непреодолимую тягу к мистике и оккультизму. Конец XIX века – время расцвета масонских лож, самая модная болезнь после тифа и грудной жабы – истерия и мигрень, самое модное увлечение – покупка мумии с последующим завтраком в ее компании (мумия устанавливалась рядом с обеденным столом, за который, как правило, приглашались все знакомые и друзья), благо предприимчивые дельцы вывозили этот интригующий своей новизной товар из Египта целыми пароходами. Спиритические сеансы, гадания на картах Таро, опыты по оживлению мертвецов электричеством, месмерические откровения и повышенный интерес к восточным религиозным учениям стали своеобразной визитной карточкой образованной части общества викторианской Англии. В то же время интересы простых жителей Лондона – кровельщиков, прях, плотников, матросов – составляли разительный контраст с увлечениями образованных людей. В то время как образованная часть общества изъяснялась на безукоризненном, изящном английском языке, церемониально проявляя при этом старомодную, чопорную вежливость, подавляющее большинство простого люда изъяснялись на грубом диалекте «кокни», изобилующим матом, варваризмами и неологизмами. Кроме того, около 96% населения Ист-Энда не умело ни читать, ни писать. Круг интересов этих людей ограничивался работой, сексом и выпивкой. Любимым развлечением лондонской голытьбы
была пьяная драка в борделе. Чрезвычайно высоким был уровень детской преступности, которая варьировалась от мелких карманных краж до жестоких убийств. Типичная одежда лондонца была
сделана из практичной серой или коричневой ткани. Внеклассовым элементом убранства был плащ, которым можно было не только щеголять на светских приемах, но и использовать вместо
подстилки для ночлега на голой земле. Отдельного разговора заслуживает роль наркотиков в жизни лондонцев викторианской эпохи. Опиум находился на легальном положении – под рецептурным
наименованием «лауданум» его выписывали даже грудным детям для улучшения сна. Морфий, недавно открытый немецкими химиками, был очень дорог и недоступен для большей части населения – ввиду чего
применялся его эфирный раствор. Кокаин и героин употреблялись в качестве лекарства от насморка и простуды соответственно. Распространение наркотиков еще не приобрело характер эпидемии – никто не спрашивал «откуда у вас это?», но социальный статус наркомана был значительно ниже статуса трезвого и
здорового человека. При этом следует учитывать тот факт, что викторианская граница между наркоманом и обычным человеком разительно отличалась от той, что существует сейчас – при распространенности легких наркотиков естественного происхождения, что имела место быть в Великобритании XIX века, их эпизодическое употребление считалось скорее хорошим, нежели чем дурным тоном. Наркоманом мог называться только деклассированный маргинал, потративший все свое имущество на приобретение зелья –
таким образом, социальное неодобрение наркомании в обществе того периода определялось скорее соображениями защиты частной собственности от растрат, нежели чем моральной или медицинской
подоплекой этого вопроса. В Лондоне конца XIX века процветала как легкая (текстильные производства, стеклодувни, скобяные конторы), так и тяжелая промышленная мануфактура (станки и сложные механизмы), имелось мощное военное и гражданской кораблестроение (верфи Лондона служили не только для приема и отправки грузов – на них шло интенсивное строительство паровых кораблей, в том числе и боевых), развитые химические производства (мыло, нитроглицерин, порох), но еще больше было кабаков и дешевых ночлежек, где люди вповалку спали на узких лавках. Школ было мало, однако имелись хорошие публичные дома, хозяева которых не интересовались возрастом своих работниц. Стремительно развивались мелкие и средние производства, в то время как крупная промышленность, выросшая на колониальном золоте, уже не нуждалась в суетливом росте – рынки были поделены, и несложная экономика того времени не сулила неприятных своей неожиданностью сюрпризов. В конце 19 века в Лондоне стали появляться автомобили – в основном паровые, реже – газолиновые. Это вызвало обострение конкуренции автомобилестроителей и владельцев железных дорог, что в итоге послужило причиной принятия «закона о красном флаге» – перед каждым автомобилем должен был идти человек с красным флагом в руках, предупреждавший извозчиков «о возможной опасности» – таким необычным образом железнодорожники смогли вернуть себе былую монополию на крупные грузовые перевозки. Однако несмотря на все мелкие неурядицы и грызню, жители Лондона – и промышленники, и проститутки, и пэры, и портовые забулдыги – все ощущали какую-то странную наэлектризованность влажной лондонской атмосферы – подобно животным, знающим о приближении катаклизмов, люди инстинктивно ожидали не просто начало новой эры – они предчувствовали приближение чего-то темного, пугающего своей неизвестностью. Обобщая вышесказанное, можно сказать, что Лондонское общество 1888 года представляло собой лишь немного
приутихший золотой котел с бурлящими в нем зловонными помоями, ожидающими не просто наступления нового века и тысячелетия – и богатые, и бедные – все ждали чего-то необъяснимого, прекрасного, но одновременно ужасающего своей таинственностью, чего-то, что коренным образом изменит их жизнь, и это тревожное, напряженное ожидание грозных перемен подсознательно возводилось в степень всеобщей слепой религии, проявляясь во всех аспектах общественной жизни.
Карта Ист-Энда 1880-90х годов.