Приходит холод, выходит срок,
Не скрипнет дверь, не спасет замок,
Лишь черная осень посмотрит в глаза,
Укажет пальцем на небеса.

Падают люди, как листья с веток,
Рвутся веревочки марионеток,
Сырая земля принимает плоть,
А то, что осталось, спасет государь.

Не всем дано победить свои страхи,
Смеяться при виде собственной плахи,
Но сводит на нет любой эпатаж
Последний лифт в запредельный этаж.

Падают люди в черную осень,
Может быть, их холода уносят
В теплые страны, в надуманный рай,
Как ветер уносит собачий лай.

И находясь за гранью круга,
Мы тянем нити навстречу друг другу,
Но кто-то споткнулся, и тело выносят
В холодную просинь, в голодную осень…


Октябрь. День первый

0101000011110101011…

Ольга заходила в дома, но дома были пусты. Она спускалась под землю и освещала древние туннели лучами прожекторов, но и там, под толщей осыпавшейся земли, среди руин мертвого города скрывались лишь кости ушедших, чей покой она нарушала так бесцеремонно. Тишина, лишь изредка нарушаемая почти неуловимым потрескиванием в тянущихся друг к другу проводах, где-то оголенных, а где-то нетронутых, как будто и не было…того, что было. Тишина.

11100110110000011101…

Он все время молчал, не произносил ни слова с того момента, как появился здесь, в ее городе. Что бы он ни делал, чем бы не занимался – а он постоянно был чем-то занят, - он молчал. И именно за это молчание она ненавидела его больше всего. Пусть пытается что-то чинить, восстанавливать – она все равно помешает ему, обесточив какой-нибудь участок. Но вот помешать ему молчать Ольга не могла.
Сколько он бродит здесь, когда появился, черт его знает, только ей уже начинало казаться, что пришел он едва ли не раньше, чем побежал ток по ее нервам-проводам. Она давно знала, запоминала каждую его черточку, каждое движение, каждую выкуренную им сигарету…

01110101100110101010…

И почему он так любит курить? И почему не уходит, несмотря на то, что она так старается разрушить все, что он пытается создать? Или он не замечает? Нет, он не может не замечать.
Господи, как же она его ненавидела!

000001111100000000001…

Прежде Ольга и не думала, что сможет испытывать чувство, такое как ненависть, к обыкновенному человеку. Сама она, искусственный интеллект с неограниченными мыслительными (и почти полностью отсутствующими физическими) способностями, имеющий возможность заглянуть в любой уголок города благодаря вездесущей локальной сети…да, сама Ольга, несомненно, была сложнее, выше, разумнее, чем люди. И чувства – любые, во всех проявлениях, были ей ранее чужды. " Удел человеческий", усмехалась Ольга, тихо Наблюдая. Но потом люди исчезли. Она заходила в дома, но дома были пусты…

1110101011111111111100…

Там, где прежде была жизнь, там, где были радость и грусть, веселье и печаль, не осталось более ничего и никого. Не за кем смотреть – привычное копошение простых смертных перестало Быть здесь. Ольга никогда не сопереживала им, не радовалась вместе с ними, пока Город был населен людьми, но когда они исчезли, она поняла, что чувств этих ей не хватало. С гибелью Города Ольга словно ожила, ожили в ней эмоции, которые создатель ее, наверное, вес же вложил в ее программу, но запустить так и не успел. Впрочем, теперь их не на кого было ей растрачивать.

0000000000000000000000…

Но Светоносец…как же кстати он появился. Или не появился, а просто Начал быть. Можно ненавидеть, можно вредить, можно наблюдать одним глазом видеокамеры, поблескивающим от холодной злости. Он тревожит Город, выводит из себя Ольгу – он Лишний здесь. Да, он достоин ее ненависти – так решила для себя компьютер. Значит, так надо.

Мое лето кончается завтра, а зимы я уже не увижу.
Остается лишь осень с дождями, осень, которую я ненавижу.
И весна-дитя в призрачном прошлом, потому что своими руками
Мы воздвигли тюрьму и забыли, что за шторами и потолками
Небо мое, небо твое, общее небо.
Небо мое, небо твое, общее небо.
Общее небо.

Город жил. Город, все обитатели которого давно умерли. Но Город не последовал примеру слабых людей, он был велик и смел, этот город, и, как и положено любому великому и смелому, однажды сошел с ума.
Главный проспект был ярко освещен, в деловом квартале что-то бухало и скрежетало, такая же возня происходила на площади с памятником, за последний час на вокзале дважды оживал громкоговоритель, первый раз механический голос произнес непонятное «Хоронить еще очень много, город стал…» и через несколько минут приятный мужской пропел что-то до боли знакомое, но так и не вспомнившееся, что-то про небо.
Город. Город был восхитителен, Светоносец наблюдал за ним из окна гостиницы, не наблюдал даже, а присматривал, словно за малым ребенком, едва научившимся ходить. Это был его город. Его надо было любить и воспитывать, обучать тонкостям сосуществования с остальным миром и с умилением смотреть, как он растет, мужает и превращается в предмет гордости.
Светоносец вынул из пачки сигарету и закурил. Это была последняя пачка и скоро ему опять придется совершать вылазку, пробираться на склады, хватать первое, что подвернется под руку и бежать, согнувшись в три погибели, отскакивая от вспыхивающих ламп и огибая маслянистые лужи, зорко следя за стрелками настенных часов, чтобы не пропустить момент когда они остановятся, замереть и ждать, мучительно долго ждать, когда можно будет вновь пошевелиться. Но Светоносец позволил себе закурить. Рано или поздно, какая разница, этого все равно не избежать.
Докурив, Светоносец вернулся к столу, где почти все уже было готово. Оставалось только подсоединить провода, которые он протянул еще вчера. Он очень боялся, что ничего не выйдет, что придется начинать все с начала или вообще плюнуть и больше не пытаться. Блок пискнул. Светоносец испугался, потому что в прошлый раз блок тоже пищал, но не коротко, как сейчас, а протяжно, а потом там что-то затрещало, и из потрохов повалил сизый дым.
Экран засветился. Что-то там оживало, работало, бежали какие-то символы. Светоносец потер руки, лик его сиял. Руководства и пособия лежали рядом, но сперва нужно было попробовать разобраться интуитивно. И он разбирался, хотя ничего не понимал и, в конце концов, пришлось-таки лезть в справочник.
В возникшем по центру экрана окошке он, подолгу ища каждый символ, напечатал «Добро пожаловать в город пяти революций!», а затем нажал на клавишу ввода данных. Возникло новое окно, и Светоносец прочитал - «Файл не найден». Это был не тот ответ, который хотелось бы увидеть, но зато это был ОТВЕТ.
В коридоре громыхнуло, экран погас. Что-то там все же перегорело. Светоносец взял инструмент и вышел из комнаты. Да, из щитка все еще сыпались искры. Проводка была ни к черту. Э нет, проводку я позавчера проверял, все там было хорошо. Ладно, кабеля нужны другие, потолще что ли. Книга есть – ума не надо, почитаем. Это все ерунда, ребята, вот что я вам скажу.
На пороге девятого номера сидела крыса. Светоносец достал большую отвертку и метнул ее в зверька. Он промахнулся на пол метра, но не слишком горевал по этому поводу – есть крысу не хотелось. Ему было даже немного смешно, ведь крыса наверняка оскорбилась.
Все надо было начинать сызнова. Он уже привык. Тянуть кабель, перематывать обмотку трансформаторов, чинить, паять, растачивать.
Но не сегодня. На сегодня у него еще оставалось пол пачки и желание посмотреть, кто там возится на площади с памятником. Вспомнив о пачке, он позволил себе закурить, хотя после предыдущей сигареты прошло всего ничего.
Светоносец сидел на крыше и курил, наблюдая за поединком. Пришелец явно проигрывал. Город поглощал его и никуда бы он не делся, но мириться с этим фактом пришелец не собирался. Он был силен и наверняка за всю свою долгую жизнь не знал ни одного поражения. Он привык побеждать.
Пришелец рванулся, выгнулся в невообразимую дугу и заверещал. Щелчком пальца Светоносец отправил в него окурок, но вновь промахнулся.

Она прислушалась. Откуда-то взялось странное чувство, что за ней следят. Ньюменка уже в который раз остановилась, озираясь по сторонам. Никого. Ни чужих звуков, ни подозрительных теней. Тогда откуда эта дикая паника? Этолия совсем рядом, грасов здесь нет, ящеры забредают редко… Леда терялась в догадках, боясь подтвердить самые худшие из них. Мало того, маг, парящий над ее плечом, начал мигать, переливаясь из красного в черный. Значит, он тоже что-то чувствовал, предупреждал.
Леда ускорила шаг, а затем перешла на бег. Чем быстрее доберется до деревни, тем лучше: свои увидят, помогут. Кто бы ни шел за ней, у нее все-таки было преимущество: она прекрасно знала этот лес и отлично видела в темноте. Что ж, пусть некто неизвестный попробует поймать. Если только он не из Города… Того, другого, скрытого за Мшистым озером. Кто знает, какие твари могут придти оттуда?

О существовании Другого Города в Этолии до сих пор и не подозревали, да и сама Леда попала на его окраины случайно. Она уже возвращалась, когда невзначай напоролась на стаю степных грасов. Тварей было восемь или девять - многовато, чтобы в одиночку вступать с ними в бой, и ньюменка предпочла ретироваться. Вот только в планы степняков не входило так легко упустить свой ужин. Ловко окружив добычу, они загнали ее к краю Мшистого Озера. Такой сообразительности от туповатых и вечно голодных тварей Леда не ожидала. А рассчитали они все верно: ньюменке некуда было отступать – ядовитый мох тянулся на многие километры, покрывая голубым ковром пространство за ее спиной почти до самого горизонта. Вернее, ядовит был не сам мох, а споры, похожие на россыпи мелких розовых точек. Порыв ветра, и они взмывают в воздух, рассыпаясь во все стороны. Из-за того и не ходит никто в эту сторону: ни люди, ни звери.
У Леды был невелик выбор – либо в пасть к грасам, либо лезть в ядовитый мох. Твари переминались с лапы на лапу, изредка подвывая, но к Озеру не подходили. Ждали, когда добыча сама к ним вернется. Она бы так и сделала, если бы во время не заметила одну странность: не было на синих стволиках-щупальцах розовых точек. Леда, не веря своим глазам, подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть мшистые заросли: спор действительно не было. Что произошло, ньюменке было не понятно. Может закончился какой-то период их роста? Так или иначе, но Озеро сейчас выглядело безопасным, в то время как двухметровые зверушки желали кушать. Леда шагнула вперед, тонкие синие щупальца мха, доходящие почти до колена, тут же обвились вокруг сапога, только вот силы у них было немного, и удержать они могли разве что насекомых. Грасы вскочили, суетливо забегали вдоль берега, но побоялись даже подойти ближе: инстинкт, выработанный годами, оказался сильнее.
Шла ньюменка по Озеру почти целую ночь. Говорили, когда-то оно было настоящим, наполненным водой. Потом Старое Озеро умерло, оставив после себя огромную, растянувшуюся на многие километры, воронку, и породило нечто новое, заросшее низкорослым мхом. Ветер теперь шевелил мшистые заросли, лишь создавая подобие волн.
За озером снова потянулись все те же пустоши. Отличие было лишь в том, что среди песчаных холмов серой лентой вилась дорога, подобные Леда видела лишь в Городе. Но зачем ее создали здесь, и куда она вела? Ответов не было. Мир Древних не спешил раскрывать свои тайны.
У края дороги приютилось небольшое одноэтажное здание. За исключением выбитых в окнах стекол, выглядело оно не плохо: белая краса не облупилась, и даже вывеска с непонятными знаками, прибитая над дверью сохранилась почти полностью. А совсем рядом на обочине ржавело несколько брошеных Машин. Так уж повелось после Момента Бури: что-то сохранялось на века, а что-то тут же приходило в негодность. Леда слышала, что раньше Машины могли ездить сами по себе, но ездящими их еще ни разу не видела, а потому и считала это выдумкой.
Дом вполне сгодился, чтобы переждать день. Ньюменка спустилась в небольшой подвальчик, заставленный стеллажами с какими-то банками и коробками, задвинула дверь на щеколду и заснула, растянувшись на маленьком диване.
С наступлением сумерек Леда двинулась дальше. Хоть идти по дороге она и побоялась, но вернуться обратно просто так, не позволяло любопытство. Поднявшись на очередной песчаный холм, ньюменка замерла от изумления: там, вдали, у горизонта, темной громадой застыл … Город. А, подойдя ближе, она ясно поняла, что это Другой Город, в котором еще никто из их деревни никогда не был. Неизвестный, загадочный, чужой…
Нет, в этот Город она так и не вошла, побоялась, и повернула назад, чтобы поскорее доставить новость в Этолию, пусть потом Старейшины решают, что делать.

Путь их лежал сквозь долины, горами огороженные, ящерами да змеями наполненные – долог и тернист. Но шли они следами Господними, а посему не трогали их гады и твари земные. Ни воды, ни пищи не было среди скал да расщелин, погибель верная поджидала всякого, кто преступит порог земель здешних. Но не нуждались в пище ведомые Августином Блаженным агнцы божьи, ибо вера насыщала их сердца любовью к Господу, а иная пища праведнику непотребна и противна.

Не менее десятка братьев потерял Августин в переходе – кого поглотила предательская трещина, кого засыпало неожиданным обвалом, кто попросту отстал и заблудился. Сложным был путь.
Пять долгих дней Церковь блуждала в лабиринте каньонов – ведомая то ли случайностью, то ли действительно дланью Божьей - по истечению четвертого дня скалы расступились и перед братьями во Христе вновь раскинулись безбрежным океаном Пустоши.
Однако на этот раз Августин знал куда вести Его народ, ибо Пустоши были поделены пополам – словно ударом меча – асфальтовой дорогой, протянувшейся с севера на юг. Знамением воли Божьей была дорога.
Где-то впереди отряда заворчало, забурлило. След! Сквозь пыль и песок бежала тонкая цепочка человеческих следов, и, что гораздо более важно, следов недавних! Пыль еще хранила тепло и запах человеческого тела.

-Взгляните, братия! – воскликнул Августин, - не одних лишь только нас пощадил гнев Господень! Чисты души тех, кто обитает в земле этой, ибо мертва почва и не может родить, а значит, человек лишь верою в Иисуса Христа здесь жить и спасаться может.

Возбуждение передалось всем братьям. Пустые глазницы, одернутые холодным безразличием, вмиг озарились жарким пламенем. Рыча и толкаясь, Церковь едва ли не бегом устремилась на юг.
Слегка покачиваясь, плыли над головами обгоревшие под солнцем иконы. Время не пощадило творения рук человеческих - краска потрескалась и частично осыпалась, иссохли обрамления. Тем более было удивительно насколько ясно поверх голодных мертвецов глядел младенец на руках Богородицы. В глазах его – тот же огонь.

Стезя праведных - как светило лучезарное, которое более и более светлеет до полного дня.
Путь же беззаконных - как тьма; они не знают, обо что споткнутся.
Притч 4:19-20

"В небе уточки летают -
Серенькие, крякают..."

Ясон вышел из-под навеса, держа рукой в плотной кожаной перчатке из бедренных щитков кусварки длинный изогнутый клинок. Вдоль лезвия струились муаровые переливы блеска и оттенков серебристого цвета, охвостье было длинным - чтобы можно было приспособить двуручную рукоять и тяжелое вычурное яблоко.
- Не так долго осталось, Зрако, - отметил он меланхолично, и клинок отозвался легкими зелеными отсветами. Трисмегистос обернулся к Магу, висевшему за левым плечом и налившемуся сейчас пронзительной, ядовитой ярко-зеленой краской: - Не любишь, когда я тебя так зову? Кто бы любил-то! Привыкай... не стану я тебя звать другом душевным, в печенках уже у меня сидит все это, какие уж тут друзья, вся жизнь - как ножом отмахнуло...
Маг вспыхнул еще ярче и взлетел ввысь.
Вздохнув, Ясон пошел внутрь дома. Семь ступеней отозвались домовитым, уютным деревянным поскрипыванием под его ногами, просторная веранда уже пряталась в надвигающейся тени, поэтому Маг, вынужденно потащившийся за хозяином, сразу же выдал себя.
- Ты же не просто сделал меня Не-Одним-Из-Них. Ты лишил меня всего мира, в котором я жил. Теперь их стало не понять. О чем они думают? как думают? и почему они думают именно так?
Маг молчал, играя сполохами света.
- А туда... Туда я не дойду. Это задача не по мне, не по моим силам, знаешь ли...
И тут из глубины дома донесся хрустальный звон. Встрепенувшись, Ясон стремительно метнулся вверх по лестнице, на второй этаж, ворвался в наблюдательный пункт и поднял здоровенный бинокль. Так, от Деревни никого... от Вистарского кочевья тоже никто не топает... с Озерков ни души... так откуда же гости, беспокоящие колокольчики?
Неужто?
Он обернулся. И опустил бинокль. Рано или поздно такое не могло не случиться.

"...take me out to the black,
tell them i ain't comin' back, -
i don't care.
i'm still free.
you can't take the sky from me."


Мы могли бы идти быстрее, в который раз подумал доктор Бэйли, наблюдая за механическим перебором конечностей Кира. Ему и Зи это было бы легко; они практически не уставали. Довольно сложно почувствовать утомление в мышцах при наличии их отсутствия, хотя некоторое перераспределение энергии, несомненно, имело место. В свое время он немало времени посвятил изучению этого вопроса, и знал о таких ньюансах, которые обычно проскальзывали мимо людей, знакомых с имплантацией только через фантастику. Гипотетически напрямую управляемый нервной системой протез работал бы без использования ресурсов организма, хватало бы одной подзарядки - но все эксперименты по созданию такого рода имплантов проваливались там, где дело касалось психологии. Пациент просто не воспринять имплант как часть собственного тела, и соответственно не мог создать в этом направлении нервный импульс... Конечные проекты реагировали всего лишь на напряжение мышц, которое можно стимулировать долгое время после ампутации из-за так называемых фантомных ощущений конечности.
Опять отвлекся.
Мы могли бы идти быстрее, только торопиться некуда. Наш товар портится не сам по себе; его ждут годами, его призывают и бережно лелеют доставшуюся чудом порцию... особенно здесь, в Пустоши.

Под определение Пустоши, звучавшем неизменно с большой буквы, подходило все, кроме Города. Когда-то здесь были лес, дороги, поля... наверное, озера и реки. Теперь все это напоминало освежеваный и высохший труп. Голые красно-серые камни, свистящий ветер - и так на сотни километров вокруг.
Пустошь и Города. И больше ничего. Хотя, наверное, еще должен быть Океан - но Аластор после Бури не видел его ни разу. И очень надеялся, что не увидит никогда.
Во всяком случае, это было достаточно безопасное и в чем-то привлекательное место. Здесь не было странной нежизни, что воцарилась на кладбищах бывших мегаполисов. Здесь можно было не опасаться, что электроника внезапно откажется работать и тебя похоронит под обломком здания, как это произошло с Киром. Встречались только немногочисленные поселения неогоминидов, и пилигримы - торговцы надеждой и ее искатели.

Через Пустошь шли трое, сброшенные не иначе как со страниц фантастического романа (по крайней мере, глядя на Зи, можно было представить себе только такой источник вдохновения). Высокий и тонкий, напоминающий богомола, трехметровый силуэт Зи со следующей за ним ломкой тенью, массивная кентавроподобная фигура Кира и выбивавшийся из человеков только за счет механической клешни да уродливой головы Аластор.
Наверное, несколько лет уже прошло в путешествии, и везде, за небольшими исключениями, они видели одно и то же. Если поначалу это брожение, уходившее вслед за целью куда-то в бесконечность (чему только способствовала сущность апгроида) казалось ему унылым и никчемным, то теперь он даже в чем-то любил эту жизнь. Шаги, как песчинки во вселенских часах, измеряющие собой вытянувшееся в километры время, клацанье металлических ног по камню, тишина, ветер и пустота вокруг...
День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем.

Псевдозрачок, окрашеный оранжевым, сфокусировался на россыпи коричневых объектов, выделяющихся на каменистом планарном ландшафте. Сощурившись, доктор Бэйли пронаблюдал, как перспектива бежит навстречу фокусу и темные многоугольники оказываются сложенными из обломков зданиями. А над ними - клочья дыма, истрепленные ветром!
Ньюмены? Это, должно быть, только они. Немертвые не нуждаются в огне (да они вообще не нуждаются ни в чем), а настоящих, живых людей они ни разу в своих странствиях не встречали. Даже если кто-то и пережил Момент Бури, этот кто-то на своем пути явно разминулся с апгроидами.

- Там впереди деревня, - Аластор коснулся плеча идущего справа Кира. - Твой передатчик еще цел?
это то место, где он может пригодиться...

- Там впереди деревня. Кир, твой передатчик еще цел? Это должно быть место, где он может пригодится.
Кир остановился рядом с присматривающимся к чему то впереди апгроиду, издавая при этом звук лапами, напоминающий переступающую с ноги на ногу лошадь, и посмотрел в ту же сторону, куда повернул голову напарник. Сам он не видел ничего, кроме неясных темных пятен впереди, однако он уже не раз имел возможность убедиться в превосходстве имплантанта Бейли перед обыкновенными глазами.
- Деревня? – Кентавр вытащил из чехла старый военный бинокль и поднес его к глазам, повращал окуляры, фокусируя мутноватое изображение. Время и пустошь достаточно потрудились над линзами, покрыв их частой сеткой микроцарапин, но на его работоспособность это не сильно повлияло, а с неспособностью рассмотреть мелкие детали приходилось мириться – другого бинокля не попадалось, похоже, оптические приборы перенесли катастрофу очень плохо. «Как и глаза» - мелькнула мысль. Могло ли это быть связано – уже не проверить. Хотя мысль и бредовая, но была ли логика в произошедшем?
- Да, похоже, - через некоторое время, потраченное на осмотр местности, так же спокойно согласился он, аккуратно убирая бинокль. Затем кивнул, приемник был всегда с ним. Так получилось, когда при встрече он обмолвился, что уже видел его, после чего с чьей то легкой руки в разговорах о Саде он упоминался как «его», после чего то, что именно он таскал приемник, стало казалось таким естественным. - Странно, что идет дым, все-таки днем они предпочитают спать. Ты видел там кого-нибудь?
Сам Кир в свою несовершенную оптику не смог разглядеть никого, но искусственный глаз Бейли видел гораздо лучше. Впрочем, кто бы то ни был обитателем деревни, ночь, как бы это ни звучало парадоксальным, была лучшим временем для посещения деревни. «Новые люди», ньюмены, те кто составлял большую часть населения Пустошей, были ночными жителями, а прочим было все равно. Впрочем, и встречаться с ними было бессмысленно. Так что предстояло ждать вечерних сумерек.

-"А? Что? Поселок? Ньюмены? Ваа!"
Зи быстро завертел своей взлохмаченной головой.

-"Тааак...Да! Черт возьми, да! Вижу!"
Автор не может передать всю радугу чувств, которую испытывал в этот момент двадцать седьмой. Уж слишком большой спектр. Была там и радость, и предчувствие новых знаний, новых знакомств, новых приключений, но... Троице опять предстояло сначала слушать приемник, а потом талдычить одно и тоже всякому идиоту о Саде. А ведь находятся те, до кого не доходит с первого раза. Ну не был Зи оратором. Хоть и хотел найти язык с другими, но отнюдь не всегда мог. Конечно же, его более умудренные жизнью коллеги могли легко присоединить к своей вере кого угодно, но двадцать седьмому было трудно изображать из себя мудреца. Поэтому он всегда молчал, или говорил совершенно о других вещах, когда его расспрашивали о Саде.
Да, верил. Но не так сильно как в Ньюменские технологии.

Но...Может там есть, эти..Как их..,Стапперы! или стактеры? Сталкеры может? А то сколько о них слышали, а почти не с одним и не общались...

Эх, если бы можно было бы хоть с одним из них, да хотя бы поговорить...
Зи готов тогда и немного приврать про Город.
-"Бейли, Кир? Скоро уже вечер? М? Ну скоро? Мы уже давно уже не с кем не общались! Я не имею в виду. что мне надоела ваша теплая компания, нет, ну нисколечко, просто...Ну... Вы понимаете, новые лица, новые знания... Новые инструменты для ...Модификации."
Апгройд закрыл глаза... Казалось, само это слово приносило ему удовольствие.
Но на самом деле его давно уже скинуло на второе место, более интересное для двадцать седьмого слово - Техника.

Вечер

the murmuring of innumerable bees


Они ждали.
Отсюда уже был отчетливо виден поселок. Дома, собранные из кусков подручного материала, из обломков эстакады, проржавевших металлических листов, кусков досок и мусорных баков выглядели таким же печальным памятником былой жизни, как и опустевшие города. Мелькали какие-то тени, пару раз порыв ветра даже донес до них обрывок разговора, но внешне деревня была совершенно мертва. Ее хозяином мог быть только ветер, а обитателями - разве что немертвые...
конечно, ведь ньюмены не пользуются огнем. и им не нужен свет. наверное, эти постройки - только внешнее укрытие, а сами они живут в землянках, наверняка с немалым трудом вырытых в каменистой земле Пустоши... такое поселение действительно немногим должно отличаться от кладбища.

но откуда взялся дым?
Место для деревни было выбрано в неглубоком понижении между двумя холмами. С одного из них сейчас смотрели самозванные пророки; смотрели вниз, на островок жизни среди пустоты, и вперед - на гнилостно-желтое солнце, устало падающее за горизонт. На другом обитала стайка ветряков. Ветер вращал казавшиеся отсюда хрупкими лопасти, и те послушно скрежетали, медленно описывая оборот за оборотом... Вот еще один памятник, неведомо как уцелевший в Буре. Уже давно они не дают энергии, искрошилась и выдохлась хрупкая электроника. Людей, построивших и установивших станции, принял в себя круговорот атомов и бывшие консументы теперь прах. А ржавые ветряки все еще длят свою агонию, год за годом проделывая бесполезную работу... Наверное, ньюмены нашли им свое объяснение? Что-нибудь вроде божественного монумента, вечного двигателя... Может даже поклоняются старым электространциям, как святыне...
Аластор завороженно (впрочем - по лицу киборга было сложно что-то понять) смотрел, как лопасти винтов кромсают заходящее солнце. Потом оно скрылось за горизонтом и трое, словно получив знак, двинулись к поселку ньюменов.

Шли медленно, и каждый понимал, зачем. Даже вечно торопящегося куда-то Зи не приходилось поминутно одергивать. Когда из круга полутьмы, образуемого помаргиванием огоньков электроники, послышался шорох и звук шагов, они остановились и продемонстрировали пустые руки в знак мира, дав ньюменам
почему-то охотники ньюменов совершенно не испытывали перед пророками почтения "высшего" (во всех смыслах - от роста до умственного и технологического развития) существа
оценить их мирные намерения. Аластор поднял правую руку, увенчанную уродливой металлической клешней, и поднес ко рту встроеный в "перчатку" микрофон.
- Мы пришли с миром, - глухой голос ворочался в ночи, проходя через вокодер и проникая в уши каждого из внимающих ньюменов. - Мы - посланники и вестники Сада...
Сад! Разные племена ньюменов имели разные искажения в наследственном языке, но это слово звучало на всех диалектах одинаково. Воплощение мечты, зов надежды, островок рая, неведомым образом уцелевший посреди Бури. Единственный смысл, который оставался в этой сволочной жизни. Инфракрасный спектр высветил в темноте ньюменов. Они выглядели гротескными пародиями на человека - низкорослые, на голову ниже даже него, а уж Зи вообще превосходил их ростом вдвое. Узкие, скуластые лица, заостренные уши, полураскрытые рты щерятся треугольными зубами... И тем страннее казалось проступившее на их лицах удивительное выражение - мерцающее и перетекающее изумление-надежда-страх...
похоже, сначала нас сочли добычей. а теперь... не знают, что и думать. они наверняка слышали про Сад, хотя бы часть легенды...
Круг охотников расступился, образовав проход. Пилигримы двинулись к центру деревни, сопровождаемые настороженными бойцами (некоторые были вооружены вполне прилично для первобытного племени - копья, клинки, топоры... в целом воинство ньюменов выглядело достаточно грозно). Там, где они проходили, из землянок высовывались любопытствующие головы, новые и новые люди (ньюмены!) присоединялись к их шествию, перешептываясь и спрашивая друг у друга, что за странные гости пожаловали в деревню.

Площадь. Аластор без особого удивления опознал в ней по остаткам разметки и приборов бывшую метеостанцию. Они вышли в центр, ощущая себя центром внимания десятков напряженно внимающих глаз. Откуда-то из темноты доносились тихие всхипывания - ребенок? - и негромко переговаривающиеся голоса.
Вообще-то он думал, что начнет речь Кир - в конце концов, он был главным начинателем их похода, а заодно и хозяином главного козыря. Но первым вышел Зи.
что ж, он может и в душе ребенок, но умеет говорить искренне, чего так не хватает мне...

...звучат слова.
На самом деле это все неважно. Это всего только колебания воздуха - вот они, расходятся дрожащими сферами от ртов и динамиков. Волны, фазы, амплитуды. Казалось бы, смешно - дрожь газовой взвеси, но она переворачивает миры, убивает и поднимает из могил безвольно дрожащих кукол.
...звучат слова.
На самом деле это все неважно, говорит Аластор, сверкая искусственным глазом в напряженно вслушивающуюся толпу. На самом деле это просто пепелище - один большой полигон, по которому прошлась Буря.
они знают это слово. откуда? Буря уничтожила почти все живое на планете, первые ньюменские сообщества начали формироваться только через несколько лет после того как все успокоилось, но они все-таки знают о ней.
...звучат слова, и их ловят десятки вставших торчком острых ушей. Неприятная деталь, которой достаточно, чтобы окончательно развеять все сомнения - нет, это не люди.
Он говорил совсем не так, как звучала патетическая речь Зи или Кира. Тихо, монотонно, перерабатывая мысли в цепочки нейросигналов, их в свою очередь - в электрические сигналы, их - в колебания звуковой мебраны, их - в волны сквозь воздух, их - в работу слухового аппарата, их - в мысли... нет! даже не в мысли - сразу в сознание.
Дорогу осилит идущий, говорил он. Вы остались посреди выжженой пустыни, но когда-то здесь была цветущая земля. Здесь жили *миг колебаний - как озвучить для ньюменов слово "люди"?* подобные нам, и на месте безжизненной пустоши росли леса, текли реки. Рождались и умирали люди. Не было немертвых и призраков полудня. Это был дом - и только теперь, после Момента Бури мы поняли, что это был настоящий рай.
...звучат слова.
Они все смотрят по-разному. Кто-то, забывая дышать, внимает откровению, кто-то плачет - почему, из-за чего? Группка юных охотников смотрит недоверчиво, исподлобья - им не хочется заставлять себя верить в сказки. Те, кто повзрослее делано-безразличны, но безжалостный сенсор высвечивает волнение на скуластых лицах.
Дети, хочется сказать доктору. Просто рано повзрослевшие дети - зачем вас выпустили сюда, в сгоревший, обветренный, уничтоженный безумием мир? Это не то место, где вам можно играть. Это место только для мертвых, и для тех, кто еще убивает себя - для таких, как мы... Не верьте нам, хочется сказать из глубины. Мы лживы, мы говорим, что несем надежды, но только обманываем их. Не верьте нам, но - почему, зачем вы все еще живете?
Аластор продолжает заученую проповедь. Звучат слова. Ему кажется, что они звучит сами по себе, и вполне могут обойтись без смешного маленького нейробиолога.
Но осталось место, продолжает он, где сохранилась жизнь. Настоящая жизнь. То, что существует сейчас - лишь бледная тень того, что скрывают стены Сада. Там есть город с золотыми башнями, там невиданой красоты животные могут гулять бок о бок друг с другом, и лев никогда не обидит кроткого ягненка. Там цветут дивные растения. Там живут люди - мудрые люди со звездой на челе, те, кто смог спастись от смертоносного ветра Бури. Пророки и пилигримы видят Сад в пустынных миражах, и с тех пор посвящают жизнь странствиям и рассказам об этом месте. Иной раз умелому охотнику является видение аль-джантарийского замка, хрустальных озер и ветвистых пальм - там, где стирается грань между землей и небом, в дрожащем тумане горизонта... Сад зовет всех нас к себе, но дорогу к нему осилит только идущий.
Помните это всегда. Каждый из вас может достичь его, если не испугается тягот долгого пути. Не расстояние отделяет от вас Сад, не километры дорог и тысячи отмеренных шагов. Исходи упорный путник всю пустошь, и он пройдет мимо Сада, если не стремится к нему сердцем. Выбравший же путь к нему может обнаружить свою цель за первым поворотом - если он чувствует, куда идти.
...звучат слова. Да нет, это все неправда. Проповедь живет сама по себе, как волна, поднимающаяся из моря - волна веры. И как волна, она бессильно разобьется о берег - пройдет день, два, о них забудут и выбросят из головы, только некоторые проникшиеся уйдут искать иллюзорный Сад, и конечно, никогда его не найдут.
Аластор обернулся к четырехногому апгроиду.
- Кир, - кивнул он, - твой выход.
Механические руки бережно извлекли из мешка потрепаный старый приемник. Аластор буквально кожей ощутил, как внимание шепчущихся и переговаривающихся ньюменов собралось тонким лучом на безвинном и бессмысленном транзисторе.
Прости нас за это, молча повинился перед приемником Аластор. Но иначе мы просто не выживем здесь, хотя это и не самое главное. В конце концов, я уже давно не боюсь умереть... нет, причина не в этом.
Совсем не в этом.

- Сейчас вы услышите Голоса Сада, - сказал Кир. Сказал буднично, без единой ноты торжественности и эмоционального подъема вдохновенного ораторства. Будто учитель музыки, опустив тонкие пальцы на клавесин, объявил перед притихшими учениками, что сегодня они будут изучать фугу. Да, так это и было - главная тема, задаваемая транзистором, не длинная и запоминающаяся, узнаваемая в продолжении, даваемом спутником, сливалась в интермедию, ритм которой, волею Кира, мог стать как ритмом биения взбудораженного сердца, так и неистовством рвущейся ввысь души.
- …здоровье папы уже не вызывает опасения, однако весь католический мир… - пробивается сквозь шипение транзистора.
- Встревожен, - продолжает Кир, ведь когда приемник молчит, наступает время говорить кентавру. – Весь мир встревожен здоровьем человека. Не потому, что это великий вождь или славный воин, нет. Это обычный отец простого семейства и, тем не менее, мир Сада, каждый житель его, встревожен и опечален этой болезнью. Так в Саду относятся ко всем. Сопереживание. Участие. Забота. Эти слова не пустой звук для тех, кто сумел достигнуть этого волшебного места.
Сквозь помехи и шумы вновь пробивается голос. В тот же миг Кир умолкает. Пожалуй, он слушает приемник еще внимательнее и напряженнее Ньюменов, собравшихся вокруг. В этом нет удивительного, ведь после того, как волна погаснет, уснет, убаюканная шипящими нотами, кентавру придется пояснять, о чем вещал голос далекого Сада.
- …завершению строительства… - на этот раз лишь два слова прорывается к слушателям и Киру приходится выложиться на полную, чтобы пояснить.
Он рассказывает о том, как удивителен Сад, о том, как дружественен он ко всему, что достойно дружбы. Кир рассказывает о строительстве, что постоянно ведется для того, чтобы весь окружающий мир стал лучше, добрее, чище. Строительство это еще очень далеко от завершения, но оно грядет.
Фуга… Вождь и спутник. Племя апгроидов и их Dux, таскаемый в рюкзаке.

(жду продолжения от апгроидов)

Зи хотел выйти первым, хоть раз сказать потерявшим надежду существам, что...Выход есть.
Но...Как всегда, черт возьми! Зи опять не смог найти те слова, которые могли бы зажечь огни в глазах отчаявшихся.
Кира и Аластора это похоже совсем не волновало, но Зи...
Двадцать седьмого не раз посещали весьма странные мысли насчет Сада. Апгройд его просто - напросто не помнил.
Скорее всего из - за того, что Зи не захотел модернизировать свой мозг.

-"Но...Сад, это же... Это же то чего нельзя забыть...Но почему? Почему, я уже Бог знает какую проповедь, не могу сказать ни слова?"

Рассеяный взгляд Зи остановился на одном из ньюменов.

-"Охотник...Мм... Вполне возможно что, при создании его копья была использована одна из Техник."
Ньюмен почувствовав на себе взгляд любопытного пришельца, повернулся в его сторону.
Что - то щелкнуло в голове апгройда(наверное детство заиграло, но обычно оно играет в других районах) и он показал язык аборигену.
Ньюмен улыбнулся и отвесил поклон двадцать седьмому.
Чуть подумав, пророк ответил ему тем же.

-"И какой же это странный народ.Бывают моменты, когда кажется, что мудрее и загадочнее цивилизации и нет. А иногда... Кажется, что нет различий между нами. Все мы часть одного Замысла... Только мы уже скоро уйдем, а им предстоит завершать историю."

Охотник в это время, что - то увлеченно рассказывал своим спутникам.
Смех стал распространяться по площади.
-"Что такое? Всякое бывало на проповеди, но такого еще не было."
Зи и в голову не приходило что ньюменов мог рассмешить неуместный жест одного из тех существ, которые претендуют на звания Знающих
Истину.

Длинный, наводящий уныние скрип пронесся над площадью и вслед за этим, стоящий в первом ряду синеволосый ньюмен вскинул к небу голову и, раззявив маленький рот, испещренный треугольниками зубов, также протяжно и тоскливо закричал. Кир вздрогнул и потянулся, чтобы выключить приемник. В последнее мгновение транзистор взвыл и на чистой волне выдал фразу, от которой Киру стало и вовсе не по себе. «Бу-дет бит-ва», - с расстановкой пропел высокий мужской голос, а потом Кир щелкнул тумблером и на площади воцарилась тишина. Смолк синеволосый ньюмен, оборвался скрип.
- Что за… - произнес одними губами Кир, и с немым вопросом в глазах обернулся к Аластору, но тот лишь покачал головой.
Ньюмены покидали площадь. Быстро. Бесшумно. По одному и парами исчезали за дверями своих убежищ.
- Будь я проклят, если когда-нибудь научусь их понимать, - прошептал Кир.
- Это не из-за нас, - твердо сказал Аластор. – Здесь что-то другое.
- Смотрите, - пританцовывая от переизбытка нахлынувших на него чувств, воскликнул Зи, - один не уходит.
Да, теперь, когда площадь опустела, его нельзя было не заметить. Ньюмен стоял у самых домов, подняв над головой и вытянув вперед руку, в которой он сжимал конец длинной цепочки. На другом ее конце, подобно маятнику, раскачивался армейский штык-нож.
- Кто-нибудь понимает?.. – спросил Кир.
- Да, - с неожиданно проскользнувшей грустью в голосе ответил Аластор. – Мы нашли Верующего.
Не прекращая передавать колебательные движения своему маятнику, ньюмен вышел из тени домов и ступил на площадь. Медленно, будто каждый шаг давался ему с великим трудом, он шел к апгроидам. Было в его движениях нечто величественное, а сам он, низенький и узкоплечий, походил сейчас на высеченного из камня исполина. Он даже не вздрогнул, когда на утоптанную землю площади обрушился град.

Изменение погоды ньюменка почувствовала раньше, чем темные, непроницаемые тучи успели затянуть небо. Накинув на голову капюшон, Леда юркнула под огромный ствол краффа, поваленный молнией. Непогода – она ведь разная бывает, и никто не предугадает, что будет сегодня: то ли обычный дождь, то ли ядовитый. Удивительно, но краффам никакая отрава не страшна: широкие темно-зеленые листья с яркими красными прожилками впитывают любую дрянь, и хоть бы что! Даже складывается впечатление, что сами деревья только лучше растут от этого.
Град… Он не заставил себя ждать. Мерзлые комочки с силой ударили по земле, выбивая в пыли маленькие лунки. Леда сняла с древесной коры притаившегося жука и выкинула его из убежища. Град – не исключение, тоже всякий может быть: иногда он обжигал, оставляя глубокие язвы, или тая, отравлял вокруг все живое… Жук, суетливо завертелся, упав на землю, заметался из стороны в сторону, пока очередная ледышка ненароком его не расплющила... Да, раздавила, а не сожгла и не разъела. Значит град обычный, просто не приятный, но ничем не примечательный.
Ньюменка выбралась из-под дерева, и побежала дальше. Какой там град, если надо быстрее доставить важную новость! Да и Этолия рядом – за соседним холмом, на самой границе леса и пустошей.
Ворота были открыты, но их никто не охранял. Группа ньюменов столпилась под низкой, покосившейся крышей почти развалившегося дома. На Леду никто не обратил внимания, все взгляды были устремлены к площади. Проскочи сейчас в ворота стая грасов, ее бы никто и не заметил!
- А что случилось? – Леда пристроилась к прятавшимся под крышей.
- Чужие…, - многозначительный кивок в сторону площади.
- Съедобные?
- Кто их знает…
- Опасны?
- Не-е… Говорят про Сад!
- А Старейшины где?
- У себя. Они под град не выйдут…
Дом Старейшин, самое хорошо сохранившееся здание во всей деревне, находился в центре площади. Вообще-то, ньюмены жили не в самих домах, а в скрытых под оными подвалах, которые укрепляли, обустраивали и соединяли подземными ходами. А за каждым порогом чужаков поджидала яма, нашпигованная кольями, которую на ночь прикрывали досками.
В дверях ньюменка столкнулась с Хироном: торопясь укрыться от града, она чуть не снесла вождя с ног.
- И куда так спешим? – с укоризной глядя на Леду, Хирон пропустил ее в дом.
Ругать ньюменку было бесполезно, она все равно все делала не так, к чему в Этолии уже привыкли.
- Я… Я извиняюсь, - вид Леды мало чем напоминал раскаяние, - Но я нашла Город! Другой! И он совсем недалеко…

совместно с Чероном

В хижину Гиппократа очень редко заходили гости. Настолько редко, что и сам хозяин дома не сразу мог вспомнить имя последнего из посетителей. И дело вовсе не в том, что старик никого не звал к себе, даже не в том, что он так редко помогавший людям, не пользовался почетом и уважением односельчан. Главной причиной был непонятный артефакт, принесенный техником из своего путешествия. Черная коробочка длиной в две ладони и в пол-ладони шириной c таким же черным стержнем наверху, с несколькими рычажками и колесиком, издававшая непрерывное шипение, в котором, если прислушаться, можно было иногда услышать, словно бы, какую-то жизнь, движение или, может быть, даже чьи-то далекие голоса. Вот ее-то и боялись односельчане, привыкшие с подозрением относиться к вещам оставшимся от тех, кто был до. Правда, этот страх был присущ далеко не всем, дети, например, не боялись ее вовсе и с удовольствием крутили колесико и дергали рычажки. И иногда их развлечения приводили к неожиданным результатам. Так, во время одной из игр детей с артефактом, сквозь однообразный шум прорезался четкий и вполне реальный голос, который, правда, тут же сменился тишиной. Но Гиппократу хватило и этого мгновения, чтобы понять, что время уходить пришло. Ведь чем мог быть это голос, кроме как знамением?
И последние дни старый техник был занят тем, что перебирал свой потрепанный дорожный мешок, меняя местами оружие, одежду и провизию. Дети же, словно чувствуя близкое расставание, теперь просиживали у хижины старика ночи напролет, а Гиппократ говорил и говорил без остановки, чтобы успеть закончить свою историю до конца. Ведь нельзя оставлять неоконченные дела. Особенно, когда уходишь навсегда.

***

Ньюмены спешили на центральную площадь. Гиппократ сидел на пороге и смотрел на это суматошное движение, не понимая, что случилось. Дела племени его не интересовали, но любопытство буквально заставило его подняться и пойти вслед за остальными. И старик не пожалел о своем решении. Потому что там стояли Они… Странные создания из плоти и металла, приносящие радость и горе. Приносящие истину. Именно они, придя в прошлый раз, дали смысл жизни Гиппократу, но отняли у него самое дорогое - отца. Именно они указали Дорогу, идя по которой старик потерял друзей и близких, но вплотную приблизился к Раю. И вот Они вернулись, теперь техник ни на секунду не засомневался, что перемены уже рядом. И последний путь начинается уже сейчас.
- Мы принесли вам Спасение…Да и в прошлый раз все было точно так же… – старик издалека смотрел на проповедника и бормотал под нос что-то бессвязное. – Ничего не меняется… Тем более у них… Ведь у них есть вечность на поиски Города… А ведь в прошлый раз их слушали внимательней… И верили… Верили сильнее, чем сейчас… Ничего не меняется, но ньюмены изменились… Им уже не нужна сказка… Нужен костер, еда и кровать… Уйдет ли кто-нибудь на этот раз… Уйдет… Нам так нужна Вера… Кому-то нужна…
Старик развернулся и побрел обратно к хижине. Сейчас ничего не начнется. А когда начнется, старик уже будет здесь. С дорожным мешком и желанием уйти. Пока же нужно собрать вещи и попрощаться. Иначе нельзя. Не сказать спасибо тем, кому он был нужен все эти годы – нельзя.

***

У порога хижины Гиппократа встретили дети, которых не пустили на площадь. В прошлый раз племя потеряло слишком многих, и сейчас старались уберечь хотя бы детей от пагубных, как многим казалось речей проповедников. Старик не знал, почему они пришли к его хижине, ведь им было запрещено выходить на улицу, пока посланцы Сада в деревне. Скорее всего, дети просто почувствовали, что старик собрался уходить и пришли проводить его и попрощаться. Ньюмен смотрел на них и горько улыбался. Потому что нельзя не идти, если Сад зовет, но дорога только тогда легка, когда кто-то ждет тебя у порога дома. Вот только где дом старика? Здесь ли? Не в первый раз Гиппократ задавал себе этот вопрос, но впервые смог на него ответить. Потому что прочитал во взглядах детей, что они будут ждать. Будут, даже зная, что он не вернется.
Афродита, Геркулес, Тесей… Сколько вечеров и ночей провели мы за разговорами, сколько могли бы еще провести, но…
Старик забросил за спину дорожный мешок, протянутый Геркулесом, потрепал по голове Афродиту и пошел обратно на площадь.
А дети стояли и смотрели ему вслед… Смотрели, пока старик не скрылся за хижинами… Гиппократ просил не провожать его, и поэтому все что они могли – это смотреть ему вслед.

***

Старик шел к посланцам Сада, чуть покачиваясь, словно в бреду. Неизменный нож висел на цепочке, отмеряя шаги до осуществления мечты. До осуществления ли?! Гиппократу впервые стало страшно. Ведь эти странные существа были совсем другие, не те, что приходили в прошлый раз. И возьмут ли они его с собой? Пройдя половину пути от края площади до группы посланцев, Гиппократ понял, что вцепится в проповедников всеми руками, а если понадобиться зубами. Если понадобиться, то он будет стоять на коленях, плакать, молиться или сражаться, но обратно в свою хижину старый Техник уже не вернется…
Он шел, и бессвязное бормотание его с каждым шагом становилось все громче и громче
- И обретете вы вечную жизнь… Пред вами откроет врата Земля Обетованная… И славу воспоют в раю тем из вас, кто дойдет… И не было счастья большего, чем жить в свете Его…
Пошел град. Техник был уже так близок к проповедникам, что смог заметить, как они отреагировали на гнев небес. И понял, что это его шанс помочь им и стать необходимым. Пошел град. Техник был уже так близок к проповедникам, что смог заметить, как они отреагировали на гнев небес. И понял, что это его шанс помочь им и стать необходимым. Он остановился, развел руки, словно пытаясь обнять небо, и замер. По вискам старика потекли струйки пота, ноги начали дрожать, еще немного и, казалось бы, он упал, но в этот момент в воздухе над стоящими проповедниками начала появляться водяная пыль, превративщаяся в ледяной щит, надежно прикрывающий не-людей. Теперь оставалось лишь удерживать его в воздухе до тех пор, пока град не закончится. Кто бы знал, сколько усилий для этого требовалось?! Кто бы знал…
Гиппократ нетвердыми шагами подошел к пришельцам и упал на колени – силы его закончились.
- Я столько лет ждал этого дня. Я ждал и надеялся… Я готов к Дороге…- В этот момент странный артефакт, лежавший в мешке старика зашипел, а потом из него раздался голос – База… База, это Ястреб… Плохая видимость, мы не може… - вновь сменившийся шипением.

Аластор только сейчас понял, как он устал. Проповедь высосала из него все силы; напряженное внимание сотен глаз растворило волю - как фортепиано насилует пальцы пианиста, ломая их и притягивая мелодией по нужным клавишам, оживленное чем-то извне. Она, как змея, исторгнутая изо рта, напитаная ядом, обвилась вокруг толпы, свернула кольца на площади, и... и впилась клыками в горло старика,
он шел, покачиваясь, словно в бреду
который уверовал в сказку.
Его глаза. Все остальное внезапно утратило значение - подкашивающиеся ноги, дрожащие колени, тело, поддерживающее жизнь - жизнь, ушедшую в веру, растворенную целиком во взгляде. В его глазах всходило солнце.
Это ужасно. Он так искренне... так огненно и опустошающе... а я так устал...
Аластор вздохнул и присел на корточки перед старым ньюменом. Их лица оказались на одном уровне, и апгроиду стоило больших усилий не отвести взгляда. Спасибо, спасибо сенсору-импланту, скрывшему наполовину мечущуюся в глазах ложь, отчаяно старающуюся найти выход... Благословить на путь? Взять с собой? Простереть пророчески длань и возвестить остальным?
С настоящими пророками никогда так не бывает. Они всегда знают, как правильно - хотя потом порой поколениями оспаривают и толкуют их правоту...
- Ты хочешь идти с нами? - тихо спросил Аластор. - Но мы не люди. Мы не принадлежим живым и мы отвергнуты Садом. Все, что можем мы - нести Его Слово тем, кто осилит дорогу Туда... таким, как ты.
Идет дождь? Нет, стучат льдинки, падая в промерзлую пыль... Град? Но почему не задевает нас, почему небо в который раз отвело от нас карающую длань? Неужели мы все-таки нужны?..
- У вас свой путь... Может, в нем тебе поможет то, что у тебя с собой? - уродливая металлическая клешня плавным жестом указала на поперхнувшийся помехами мешок.

Аластору, не стоит скрывать, было любопытно. Еще один транзистор? Поистине удивительно... Вот бы взглянуть...

- Все пути сливаются в Единый. Вам ли этого не знать? Сад не отвергает, он лишь испытывает волю. Саду нет дела до силы и умения Идушего. Важно лишь желание, лишь воля можетпровести туда. Так мне говорили, икто я такой, чтобы отказываться? Вы говорите, чтобы я шел сам, но я не могу. Я не знаю Дороги и нет того, кто бы мне ее указал... Я многое могу, даже гнев небес смиряется передо мною, пусть и требуя за это часть жизни. Но найти дорогу без Видящих и Знающих я не могу. И потому я прошу вас взять меня, даже если вы и не идете в Сад. Я верю, я чувствую, что ваш путь приведет меня к цели. А если не приведет, то и жизнь моя мне не нужна. Я дарю ее Вам... Если Вам мало моей жизни, я дарю Вам артефакт, найденный в моем путешествии, возможно он окажется дороже жизни... - Старик достал из мешка черную коробочка c стержнем наверху, несколькими рычажками и колесиком и протянул его проповеднику, - Берите...

Все пути сливаются в единый. Старый ребенок... он говорил с такой наивной убежденностью, что доктору было бы смешно, если бы не было так страшно. Страшно от плавящегося во взгляде собеседника металла. От того, что было понятно даже полупомешанному Зи - вот это и есть настоящий пророк. Не они, придумавшие легенду посреди обломков старой... он, техник-ньюмен,
важно лишь желание?
ожививший ее.
половина меня - из мертвого металла, но я все еще чувствую...
Да, многие говорили так. Не именно, но похоже. Как просто идти вслед за мудрым и знающим, который приведет тебя в нужное место. Все пути сливаются в единый, конечно... Как просто. Как удобно. Мне будет жаль тебя разочаровывать, старик, но все пути ведут ведут за край земли - туда, где тишина. Я не смогу все так же хладнокровно вести тебя по деревням и племенам, рассказывая одну и ту же ложь - когда-нибудь то во мне, что еще не подчиняется холодной логике процессора, заставит рассказать правду. Что будет тогда?..
- Пусть будет так, - слова, совсем не те, что хочется сказать, пробивают себе дорогу сквозь губы. - Значит, таков твой выбор, Ищущий. Идем. И запомни - ни один артефакт
рация... еще действующая... откуда он ее взял?
не стоит твоей жизни.

Октябрь. День третий

С утра небо зачем-то разразилось дождем; дождя было много, просто неприлично много. крупные капли падали на искореженный временем и Бурей асфальт, стекали по уцелевшим кое-где стеклам и проводам, собирались в огромные лужи, отливавшие бензиновым блеском. Город промок насквозь; Ольга считала, что это пойдет на пользу и ему, и небу над ним.
После дождя небо было уже не таким пасмурным, как обычно.
Маленький мир, частичка когда-то огромного света, был заключен в разрушенных стенах этого Города. И этот мир безнадежно застрял в октябре.
Глазок видеокамеры запотел. Ольга могла видеть только туман, в котором мелькало темное Нечто.

туман, где в тумане мы все без лиц
от ума,
погладит по соленым щекам
белый день

Скорее всего это был Светоносец. Снова взялся за электричество? Ну-ну...
Ольга вернулась под землю. Там дождь при всем желании не мог помешать ей Наблюдать. Правда, и наблюдать было не за кем: крысы - не столь любопытный для изучения объект. Впрочем, Ольге казалось, что она и каждую крысу уже знает в лицо... Вернее, не совсем в лицо - в морду.
Нет, люди так не говорят. Ольга виртуально поморщилась (то есть непременно поморщилась бы, если бы могла). Люди придумывали правила, потом сами же с удовольствием их нарушали - и дело не только в лингвистике. Искуственный интеллект скептически "оглядела" развалины, где когда-то (она еще помнила) было метро. Вот к чему все привело.
А может, и не поэтому все случилось, - пожала плечами Ольга (снова, разумеется, виртуально). И заструилась по проводам дальше.

Этолия.

Однажды Леда обнаружила в пустоши Зверя Рыкающего – чудовищное порождение Старого мира. Разбрасывая округ себя грунт, лязгая ножными сочленениями и испуская помимо рыка черный дым, Зверь неспешно двигался по прямой, круша препятствия железной ладонью и боковыми клешнями. Леда некоторое время наблюдала с безопасного расстояния, а потом бросилась бежать. Ее расчеты оказались верны, и это было намного хуже чем, если бы Леда ошиблась. Зверь Рыкающий двигался строго по прямой, с севера на юг, из пункта Неизвестность в пункт Безвестность. И где-то на линии, соединяющей эти точки, лежала Этолия. Леда успела добраться до деревни раньше. Когда она, срываясь на крик и отчаянно жестикулируя, сообщила старейшинам страшную весть, они погрузились в томительно долгое и молчаливое размышление. Мгновения уходили, и Леда уже готова была расплакаться от охватившего ее чувства безысходности и надвигающейся гибели...
- Город порождает убийц, - первой после долгого, гораздо более долгого, чем когда-либо, молчания, подала голос Дирка. – Город порождает Призраков Полудня, кровожадных Хозяев Дня.
- Город хранит Семя Зла, - вторил шаманке Хирон, и голос его дребезжал сильнее, чем в тот раз, когда Зверь Рыкающий надвигался на Этолию, чтобы попрать ее мирную жизнь своими сочленениями ног. – Город хранит древние Формы, разрушительные знания которых способны нарушить спокойный ход времени.
Головы старейшин – средоточие мудрости и опыта – мерно закивали, подтверждая согласие со сказанным.
- Этолия в опасности, - продолжила Дирка. – Черный цветок роняет брызги Зла на Землю наших предков, на нашу Землю, попав в которую Зло дает корни и поднимает к ненавистному нами солнцу свою поганую голову! В книгах древних мы находим подтверждения тому, предки говорят с нами через вереницу символов и они предупреждают о великой беде. Семя Зла должно исчезнуть! Иначе дети Мена никогда не будут счастливы в подлунном мире.
Сказав это, Дирка повернулась к Хирону и они обменялись взглядами.
- Зло должно быть растоптано, - уверенно заявил вождь. Затем он обернулся к Леде и поклонился ей. – Мы слышали тебя, - сказал Хирон, - а теперь иди и собери всех охотников и лучших техников Этолии на площади. Мы начинаем войну с Городом.
Дирка коснулась все еще не потерявшего упругость, торчащего кверху уха вождя губами и некоторое время шептала ему о своих мыслях. Хирон поднял руку, призывая Леду задержаться. После он сказал:
- Но сперва, призови ко мне старшего из посетивших деревню пришельцев.

Уже больше месяца в приключении никто не писал.
Закрыто по согласованию с мастером.