Горит лампадка, дает чадящий свет мрачной келье и седовласому монаху, что не разгибая спины, пишет историю своей земли. Некогда был он славным мужем, и стать воинская еще просматривается в нем: широки плечи летописца, сильны его руки, сжимающие перо - не подступает старческая немощь к нему, да уже морщинами чело испещрено, и в глазах нет былого блеска. Знает он - последний подвиг свой суждено ему совершить, закончить сказ о деяниях Харальда Косматого и потомкам поведать, о том, как создавалась держава Норвежская.
Скрипит перо, ложаться буквы на пергамент, пишется история кровавых битв:

Одержал победу над Гандальвом Харальд конунг под Сарасбегом, разогнав все воинство его. А Гутхорм ярл и Харек Волк со всем войском, которое они собрали, направились в Упплёнд и шли все больше лесом. Они узнали, где конунги вражеские назначили встречу, и нагрянули туда в полночь. Стража заметила, что пришло войско, только когда оно уже стояло перед домом, в котором находился Гримкиль сын Гормкиля, а также тем домом, в котором спал Гудбранд. Оба дома были подожжены. А сыновья Эйстейна со своими людьми выбрались из дома и некоторое время сражались. Все же оба погибли, Хёгни и Фроди.

После гибели этих четырех вождей Харальд конунг при сильной поддержке своего родича Гутхорма захватил Вестфольд и Хейдмёрк, Гудбрандсдалир и Хадаланд, Тотн и Раумарики, а также весь Вингульмёрк.

Всюду, где Харальд устанавливал свою власть, он вводил такой порядок: он присваивал себе все отчины и заставлял всех бондов платить ему подать, как богатых, так и бедных. Он сажал в каждом фюльке ярла, который должен был поддерживать закон и порядок и собирать взыски и подати. Ярл должен был брать треть налогов и податей на свое содержание и расходы. У каждого ярла были в подчинении четыре херсира или больше, и каждый херсир должен был получать двадцать марок на свое содержание. Каждый ярл должен был поставлять конунгу шестьдесят воинов, а каждый херсир — двадцать. Харальд конунг настолько увеличил дани и подати, что у ярлов было теперь больше богатства и власти, чем раньше у конунгов. Когда все это стало известно в округе, многие знатные владетели пришли к конунгу и стали его людьми.

Но победы эти вызвали зависть среди соседей, и многие властители позарились на земли конунга Харальда - были среди них Хроллауг и Херлауг, правители Наумдаля, да Сульки Рагаладский с братьями, да Эйрик Свейский, властитель Уппсалы, и Неккви, повелитель Мера. А страшнее всех был Гандальв Серый, что не в первый раз гибели избежал да месть готовил лютую.


Харальд же конунг тем временем послал своих людей за девушкой, которую звали Гюда. Она была дочерью Эйрика конунга из Хардаланда. Харальд хотел сделать ее своей наложницей, так как она была девушка очень красивая и гордая. Когда гонцы приехали, они передали девушке, что им было велено. Она же ответила им, что не хочет тратить свое девство ради конунга, у которого и владений-то всего несколько фюльков.

— И мне удивительно,— сказала она,— что не находится такого конунга, который захотел бы стать единовластным правителем Норвегии, как Эйрик сын Эмунда в Уппсале.

Гонцам показался непомерно заносчивым ее ответ, и они попросили ее объяснить, что значит такой ответ. Они сказали, что Харальд настолько могущественный конунг, что она может быть довольна его предложением. Однако, поскольку она ответила на него иначе, чем им бы хотелось, они не видят возможности увезти ее теперь против ее воли, и они стали готовиться в обратный путь.

Когда они приготовились к отъезду, люди вышли проводить их. Тут Гюда обратилась к гонцам и просила передать Харальду конунгу, что она согласится стать женой лишь того конунга, который подчинит себе ради нее всю Норвегию и будет править ею так же единовластно, как Эйрик конунг — Шведской Державой. И коли это будет Харальд, то она примет его предложение.
— Потому что тогда, как мне кажется, он сможет называться большим конунгом. - Сказала она.

Близились битвы новые, сражения жестокие...

Море... Холодное, нещадное. Лучше быть просто убитым, чем скованным морской прохладой. Сельви не любил море. И море, конечно же, не любило его... Но, все когда - то кончается, и после долгого пути, мерейцы вернулись домой. Оркнейцы не скоро забудут эту карательную выходку под командованием хитрого и гордого берсерка по имени Сельви.
-Мои воины! Благодарю вас за проявленную храбрость в боях, наши враги разорены... Теперь они - ничто. Мы это доказали. И сам Один благоволил нам попутным ветром! А Тор придал нам сил, иначе не добрались бы мы домой! И мы вернулись. Теперь, вы можете возвращаться домой, а на закате - мы устроим славный пир, клянусь именем своего деда!
-Лучше б своим именем поклялся! - усмехнулся старый Неккви и с радостью сжал в объятиях своего внука. - Вернулся, волк, вернулся... А мне уж сынуля мой россказни говорил, что на тебя там сам Локки с ватагой оркнейцев свалился!
-Отец?
-Да, Хунтьов... А ты что, уже не помнишь, что ли? - старик улыбнулся.
-Ясно, он уже давно мечтает о моей смерти... - угрюмо произнес Сельви...

А воины, пользуясь моментом, удачно разошлись по домам.

-Да что ты... - Неккви похлопал внука по плечу... - Смерти? Нет. Он просто боится, что ты перегрызешь ему горло, как он хотел перегрызть мне, но не успел.
-Ну... Право, не знаю...
-Ладно, ты, наверное, устал, так что, пошли, заодно и расскажешь мне… что вы там натворили...

Они пошли по бережку, осторожно огибая полукруг около великого града…
Потом Неккви повел внука в местную таверну, где они с некоторыми из уже знакомых Сельви воинов, засиделись допоздна, истощая хмельные запасы государства.

И на пир они пошли уже изрядно опьяневшими…

Утро началось…
Сельви кое – как раскрыл глаза, огляделся и увидел вокруг себя несколько девушек…
-Мда… Так и должно начинаться утро воина…
Он осторожно, стараясь не задеть их, встал с кровати и огляделся… Спальня вроде и его… А вот попорчена она – изрядно… Секира валяется… Стул напополам разрубленный… Он тихо проклянул себя и поклялся Одину, что больше никогда не будет напиваться настолько, чтобы рубить стулья… Хотя, конечно же юноша соврал!
Он медленно вышел из комнаты и оглянулся снова. И пошел в совершенно не ясное мозгу направление. То есть – вперед… К счастью, ему повезло, и впереди оказалась зала… Красивая… Вроде… За троном – спящий дед, рядом с ним – на стуле – спящий отец…

“Слабаки” – подумал Сельви и ударил рядом лежащий щит.

Звон от удара разбудил многих, и они удивленно подняли свой взгляд на наглого юнца, прервавшего их дрему великую.

-Зачем ты пробудил нас ото сладких снов, сын?
-Затем, что ночью…
-Это я знаю…
-Не перебивай меня, отец. Ты не знаешь что ночью пришел ко мне во сне сам Один…
-Ну – ну… Рассказывай мне сказки, сынуля, дедушка вон почти уже уснул.
Сельви со злостью ударил в тот же самый щит ногой. Под пятой его щит разломался на две половины. Теперь гул стоял посильнее, да и было видно, что этот удар многих протрезвил.
-Не перебивай меня. Ты, наверное, знаешь, что земли старой ассы Кюны…
Здесь Неккви печально вздохнул. Значит, он уже все знал.
-Кюна… - тихо, но с великим гневом в глазах прошипел старик.
-… Значительно ослабли от раздирающих всю Норвегию войн. И лишь мы… Лишь мы не вступаем в бой… Но почему?
-У нас были проблемы с оркнейцами.
-Теперь их нет!
-Заткни свою пасть, щенок. Мы должны выждать…
-Чего ждать? Пока они снова нападут на нас? Я, – ткнул в себя пальцем Сельви. – уничтожил их… Теперь у них только два селения, которые я не тронул. Почему? Чтобы боялись. Волк боится медведя.
-Волк никого не боится!
-Нет. Медведь сильнее, а волк это знает, и его не трогает.
-Молчать!
Тут Сельви не выдержал и взбесился. Он взял первый попавшийся пустой табурет и с дикой силой кинул его в Хунтьова. Тот упал под стол, но отлетевшая от сломанного табурета ножка хорошенько ударилась в его спину. Хунтьов взвыл от боли, хоть спина была защищена шкурой волка.
-Ах ты…
-Молчи, Хунтьов, ибо не видишь ты в хмели настоящего медведя… Сельви. Отныне ты носишь гордое имя – Сельви Разрушитель. И теперь, любой, кто назовет тебя не по имени истинному твоему, должен быть наказан. – вовремя прервал перепалку мудрый Неккви. – Внук. Ты истину сказал, ибо враги наши действительно ослабли. Вчера ко мне пришел разведчик, и он подтвердил твои слова. И вот… Через неделю выступаем. Всем готовиться!
Сельви молча кивнул, и громко сопя, отошел в спальню.
Там он разогнал девушек и впал в думу.
К счастью, вскоре подошел Неккви.
-Ты правильно поступил, Сельви… Твой отец отправил тебя на верную смерть, а ты вернулся и доказал ему – что ты хитрый медведь. Я всегда любил этих животных. Сильных, мудрых и гордых… Они никогда не нападут на того, кто умер. К сожалению, Хунтьов не любит бой. Он любит пиры, коварства… Когда – нибудь и ты пойдешь по его дороге… И в конце его пути, и именно тогда у тебя будет два выбора – идти по нему дальше, живя и проклиная себя за все, или гордо принять бой, восхваляя предков. Сначала ты пойдешь… И тогда уже не будет ни меня, ни Хунтьова… Никого рядом не будет… И ты выберешь один путь из двух… Гордый или проклятый… - Неккви уснул, не в силах пересилить старость.
И Сельви снова впал в думу…

Гудбрандсдалир. Ахти Йотун

Предатели. Повсюду были одни предатели, позабывшие, кому обязаны своей властью и благополучием. В единочасье рушилось все, что удалось создать великому хевдингу за долгие годы. Подлые трусы и перебежчики! Стоило лишь Гудбранду погибнуть, и они бросились лизать сапоги его убийцам! Как это могло произойти? Почему? Разве не заслуживал Гудбранд отмщения, разве не был добр к своим ярлам?
Ахти Йотун привел свой небольшой отряд к Грани херсиру, и потребовал от того послать по деревням ратную стрелу, но херсир разразился бранью и сказал, что не станет сражаться за умершего хевдинга, потому что безумие противостоять убийцам могущественного Гудбранда.
- Посмел бы ты так сказать, будь отец жив! - Выдохнул Ахти.
- Но он мертв, а ты - всего лишь турсово отродье, взятое им на воспитание, - отрезал херсир. - Нет у тебя права на его вотчину претендовать!
- У отца моего тоже по праву рождения даже деревни не было, - отвечал ему Йотун. - Да он все мечом своим взял! Так я возьму!
Схватил Ахти херсира за шею, да что есть силы ударил о стену, голову ему проломив. Бросил тело предателя на пол дубовый, а после осушил чарку браги, да остатки на херсиров труп пролил.
- Не будет нам здесь подмоги, храбрые вои, дальше идем, в усадьбу Гудбрандову, там люди смелые и верные, споро рать соберут! - Обратился к своим дружинникам Ахти, да нахмурились воины, все понимали, что тяжело будет Йотуну ярлов под себя подмять, коли они вкус свободы почувствовали.
Но не было подмоги им ни в гудбрандовой усадьбе, ни у других ярлов, что совсем недавно в вечной верности старому хевдингу клялись, а ныне сына его с порога гнали, да бранью посыпали. Редел и отряд самого Ахти - расходились бонды, возвращались в наделы свои к семьям, да и хирдманы покинуть неудачливого предводителя возжелали. Да только прознал Йотун, что приезжали к Гудбранду посланцы от Грютинга конунга, давнего соратника и верного, просил Оркдальский властитель помощи в битве с Хаконом Хладирским, но прочь жадные ярлы посланцев прогнали.
Отправился Ахти за ними следом, убедить Грютинга желая, что не на севере настоящий враг гнездится, а на юге Харальд щенок и псы его бешеные - Гутхорм и Харек большую опасность представляют.

Хладир. Хакон Трондский с ДЛ

- Здраве будь, Хакон-властитель! черную весть тебе ныне привез, - воин согнулся в поклоне пред старцем. - Грютинг-конунг рати на нас двинул. Бонды гуторят - уж скоро к границе владений твоих подойдет.
- И много ль мужей набрал ныне соседушка? - вопросил Хакон.
- Немало, - отвествовал вестник. - Селяне, притекшие к нам за защитой, считать не обучены, но говорят сила великая, много воев конных да мечами оружных.
- Значит, нашлись-таки сорвиголовы, желающие славы искать. Молодые да зеленые, - задумчиво молвил хозяин Хладирский. - А поклич-ка ты. добрый молодец, сюда Бьярни да племянников моих. Пусть поспешают.
Племянников славного конунга долго зазывать не пришлось - сами они, завидев, что гонец примчался, к дяде своему двинулись. Первым Гротгард шел, воин могучий и статный, а за ним следом брат меньшой - Херлауг, оба они уже зрелыми мужами были и не раз в битве доблесть свою доказывали.
- Звал ты нас, дядюшка? - Склонил голову Гротгард.
- Звал, - кивнул седой головой Хакон. - Войны у нас ныне на пороге. Знал я что Грютинг не уйметься, ждал и дождался. собрался таки волк серый ягнят резать. Так покажем ему, что не скотный двор в моих землях, и что оружие наше не ржавое. Стар я стал. Зим эдак двадцать назад не протянул бы сопляк рук своих жадных.
- Беда это, дядюшка, - произнес Гротгард, ближе подходя.
- Да не нам, а Грютингу, - выпалил Херлауг, за рукоять меча резную хватаясь. - Вели собирать воеско дружное, облачаться в доспехи ратные, брать мечи звонкие! Посечем врагам буйны головы, навсегда путь позабудут во Трандхейм!
- И то верно брат мой гуторит, - присоединился старший. - Али не ты, дядюшка, правитель Тронделага полновластный? Али не в твоих правах всех ярлов собрать, да против алчного Грютигна бросить?
- Дело ты говоришь, однако сомнительно мне что рать грютингова велика. слишком спешит конунг, ярость глаза его слепит.
- Пусть так, пес бешенный может сильнее барса укусить, коли возможность ему дать, - возразил старший брат.
- Не даром же охотники на медведя-шатуна не в одиночку ходят, а отрядом немалым, да с собачьей сворой, - добавил младший. - Не должно конунгу славному супротив врага с соразмерной силой идти, а должно во всем великолепии выступать.
Призадумался Хакон: видно было сразу, что вои молодые да горячие славой уж грезят. Но сам конунг был стар, а потому не желал начинать великой войны с многими жертвами. и без того свара вокруг владений Харальдовых землю норвежскую обескровила. В таких делах побеждает тот, кто выждет довольно да силы свои сохранит. Как с берсерками: в бою непобедимы, да осле ребенок заколет.
- Мудрые слова говорите, - ответил он родичам. - Да не много чести в том, чтобы вошь конем затоптать. Лучше уж ладонью прихлопнуть. И точнее, и быстрее выйдет.
- В том твоя правда, дядюшка, но ведь и выжидать дальше нам не позволительно, перейдет Грютинг границы, начнет села и деревни жечь, бондов лютой смерти предавать, как тогда поступим?
- Ждать и не будем. Собирайте воев - и да пребудет с вами милость Тора и Одина. Ныне я стар чтобы лично войска в битву водить. На вас вся надежа!
- Так справим, дядюшка! - Гордо вскинул голову Гротгард. - Надолго запомнит Грютинг, как на нас ратью ходить!
- Славная битва будет, - протянул его брат. - Стоит нам жертвы принести Тору, да козлов на алтаре зарезать ему в угоду.
- Да будет так. Кликните жрецов - почтим ныне асов доблестных, да предков славных потешим. Радостно им будет в Валхалле смотреть, что внуки и ныне заветы их чтят да богов почитают, как должно.
- Сам я ныне быка зарежу, будь на то твое дозволение, Хакон конунг, - испросил старший племянник.
- Не гоже жалеть жертвы богам, - сдвинул седые брови Хакон, - однако же почети им не количеством крови отпеделяються. Понимаю я твое нетерпение, родич, но прибереги клинок свой для вражеской руды.
- Воля твоя, конунг! - Поклонился Гротгард, а следом за ним молча и Херлауг голову склонил.
Отправились братья стрелу ратную точить, да доспехи до блеска начищать.

Саросберг. Вингульмёрк. Харальд и Торлейв
(совместно с Тельтиаром)
Не в духе был с утра Харальд конунг, тревожные ему сны виделись, неприятные мысли думались - так, словно один он остался, а вокруг соратники его, точно псы бешеные друг другу глотки рвут, и никто приказаний его не исполняет, о своей лишь выгоде печась. Тяжко было в такой сон верить, хотелось скорее прочь его отогнать.
Умылся конунг водой студеной, облачился в рубаху белую, да штаны из оленьей кожи, надел кафтан алый, что из Гардарики ему в дар Эйнар привез, да сапоги крепкие, подпоясался кушаком атласным. Слуг позвал, чтобы завтрак несли поживее.
Но кусок в горло не лез конунгу. Вновь обратились мысли к дяде ушедшему, да к сражениям в Хейдмерке. Сдюжит ли Гутхорм с ратью невеликой? Сумеет ли удержать ворога, пока основное воинство не подоспеет? Медленно собирались хирдманы, но рос лагерь воинский под Сарасбергом, все новые отряды к нему присоединялись, хельды и херсиры, про удачу воинскую молодого конунга прослышав, спешили его людьми стать, да богатую добычу стяжать в сражениях. Но ведь - обруш на них сейчас Гудбранд всю свою мощь - и дрогнет, сломится храброе воинство.

Нежиданно раздался легкий стук в дверь. Поднял голову Харальд, легким кивком слуге приказал посмотреть, кто пришел с утра раннего.
Торлейв вошел в горничную,оглядываясь, нет ли кого позади
- Здравия тебе, великий конунг, и удачи в делах и начинаниях твоих, и да пребудет с тобой благоволение богов - произнес Торлейв, отдышавшись.
- И ты здрав будь, жрец многомудрый, - учтиво отвечал ему Харальд, да про себя подумал: "Что же ты не кланяешься мне, властителю своему, жрец? Али владыкой более знатным себя мнишь?"
Торлейв уселся на лавку, не дожидаясь притглашения, и перевел дух
- Так, что за дело тебя привело, Торлейв жрец? - Спросил его конунг, а сам придвинул к жрецу свежего хлеба и браги.
Жрец кивком поблагодарил за угощение, и принялся за еду.
-Вестник из Раумарики пришел, из усадьбы конунжей, сообщает что ее отважный Альхейм захватил, - поведал он. - Туда прибыл Стейнмод-херсир, с приказом Хареку в Ранрики идти, но упрямый ярл приказ исполнять не стал.
- Вот значит как, - произнес Харальд, и начало казатся ему, что сон давешний исполняется. - Отчего же Харек моего приказа ослушался?
- Он говорил, что в своих поступках волен и что союзник тебе, а не вассал, что делать будет то, что по его разумению лучше, пусть и вопреки указу владыки,
- Кроме того, он оскорблял Стейнмода, бранился с Альхеймом, и дело едва не дошло до битвы, но Харек остался в Раумарики вопреки нашей воле, а ныне с Гутхормом вторгся в Хейдмерк.
Вот его послание - Торлейв засунул руку за пазуху, и вытянул сверток из оленьей кожи
- Кто посланца оскорбляет, тот и конунгу обиду наносит, - Харальд пригубил браги, запивая неприятную весть, да утер пену рукавом кафтана. Негоже это, когда ярлы по своему разумению поступают и приказание владыки нарушают своевольно. Умен и опытен Харек, добрым другом отцу был, вот только не взыграла ли в нем гордыня? Не возомнил ли он себя конунгу равным? - Подай мне послание, мудрый Торлейв. Ты сам учил меня руны разуметь, вот и посмотрим, как он поступок свой объясняет.
Торлейв протянул сверток Харальду
Развернул конунг послание, взглянул на печать. В слова ярла своего вчитался.
Помрачнело лицо конунга, поднял он глаза на Торлейва:
- Смотрю я, руны вроде бы и знакомые, да слов разобрать не могу, что за тайнопись использовал Харек Волк?
"Или потешиться надо мной вздумал ярл непокорный? Считает, если конунгу шестнадцать лет, так и подчинятся ему не обязательно?"
- Набрался вчужих краях мудрости иноземной, и ныне ею кичится. Есть тут руны тайные, которые лишь жрецы да колдуны разумеют
"И этот не лучше, все показать хочет, что мудрее меня", - отметил Харальд.
- Читай тогда послание, Торлейв, узнать мне не терпится, что в нем.
Торлейв с трудом подавил торжествующую ухмылку.
- Великий владетель Агдира, Вестфольда, Вингульмерка и прочих фюльков, кому суждено быть величайшим владетелем во всей Норвегии... Ты велел мне оставить свое войско и, взяв двести мужей умелых, идти в Ранрики, где ныне власти херсира, отцом твоим поставленного, более нету. Я же при всем желании приказ твой исполнить не могу, ибо войска, мое из чужеземцев набрано, и не тебе они служат, а одному мне клялись они служить, и стоит мне покинуть их, как разбегутся они, а то и к врагам переметнуться могут. Посему я должен либо все мое войско забрать и оставить твою рать в Раумарики ослабленной, либо приказа твоего ослушаться, и выбирать куда вести все войско. Я решил вести войско в Хейдемерк, ибо не должно лишать меня заслуженной славы и тебе ли препятствовать мне свершить месть над старым нашим врагом Гандальвом?
Сжал тут кулаки Харальд, побледнели костяшки - задели конунга слова обидные, но промолчал он, дальше слушать стал.
- Знаю я, что прибыл в Раумарики Гандальв конунг с остатками своей рати... - Продолжил Торлейв, пропуская некоторые предложения. - И объединился он с братьями Эйстенсонами, и все вместе пошли они в Хейдмерк. И такова была численность обоих армий, что все мои воины и ополчение местное не могли бы его осилить. Даже со всеми подкреплениями, учитывая местные гарнизоны, не сдюжат твои ярлы войну в Хейдмерке. Я не твой вассал, и служить тебе не клялся, и фюльками во владениях твоих не владею. Я пришел по зову Гутхорма -ярла с которым меня связывает дружба и боевое побратимство и память о твоем отце, которому я служл верой и правдой. А будучи союзником, я сам имею право решать, куда мне идти и что мне делать.
"Вот ведь наглец, отец мой его возвысил, а он мне черной неблагодарностю отплатил". Сбывался сон, не видели в нем соратники конунга, а занчит следовало показать им, что он - не просто символ единства, а властитель.
- Дальше читай, - велел Харальд.
- Тебе неведомо, сколько врагов собралось супротв твоих ратей, я же знаю это, и не могу согласиться с твоим решением и не могу покинуть твое войско в Раумарики, и должен идти с ними против общего и опасного врага. - Жрец перевел дух, а затем вновь склонился над посланием. - Кроме того, приказывая мне уйти из войска, ты лишишь их малейшего шанса на победу, и поддержки моего бога Христа, чье благословление до сих пор всегда приносло мне победы. Я один воевал против Эйстенсонов, и знаю все их слабости и хитрости. И только я могу сговориться с финнами, чтобы помогли они нашему войску, и провели до Хейдмерка незаметно, тайными тропами через лес, как я при твоем отце еще ходил этой же дорогою в Хригнарики, минуя заставы вражьи, чтобы внезапно обрушиться на вождей вражьих.
"Кичиться Харек Волк знанием своим и властью, показать желает, что выше меня и знатнее, что умений у него больше, да только не он конунг, а я! И мое слово - закон в этих землях!"
Молчал властитель. Хмуро было его чело, появились морщины на нем. Ладонь скользила по едва наметившейся бороде. Знал Харальд, пусть молод он, но должен право свое отстоять и вассалам непокорным на их место указать, да так, чтобы служили ему и впредь верой и правдой.
Жрец же дальше читал руны заморские:
- Верю я в свою удачу которая еще меня ни разу не оставляла на всем моем пути, и в помощь бога моего милостивого, - читая эти строки, жрец невольно скривился, столь неприятно ему было упоминание чуждого бога. - Потому хоть и знаю я, что врагов будет там побольше, чем всех наших воев вместе взятых, надеюсь я на победу. А после победы славной я сам буду решать, куда мне вести свое войско... А если проиграем, то и некому будет возвращаться. с этим откланиваюсь... Ярл Харек Волк, ваш преданный друг и союзник.
- И что скажешь ты, Торлейв-Мудрец, - поднял недобрый взгляд на собеседника юноша. - Что посоветуешь?
"Говори, Торлейв, посмотрю я, как верно ты мне служишь, себе ли на благо совет дашь, или стране моей?
Торлейв на миг задумался, а затем произнес:
- Прежде всего, послать ему ответ, что он будет наказан за свою дерзость. И напомнить ему, что здесь он оставил свою жену, которая будет у нас в заложниках. И пусть он явится в усадьбу с повинной, и раскается в своих речах дерзких, и впредь не позволит себе подобных речей, и пообещает что будет слушаться своего коннунга беспрекословно, как и подобает истинному воину. И если он покажет неповиновение твоей воле, его жена будет принесена в жертву богам.
- У тебя, Торлей на все один ответ, - сдвинул брови Харальд. - Разве мало ты жертв принес? Разве угодна будет Одину жена предателя?
- А с чего ты решил что я буду приносить ее Одину?
Харальд пристально посмотрел на жреца. "За юнца меня снова держишь, жрец, уму-разуму учить вздумал?"
- Кому же тогда, славный Торлейв? - Давно уже понял конунг, что тому, кто власть в руках держит, должно мысли скрывать от других людей, да слова ласковые говорить.
- Я преподнесу ее какому-нибудь конунгу в подарок... в качестве рабыни... Есть у меня мысли, как войско наше увеличить... Женщина эта - родственница Верховного Короля Ирландии. За такую пленницу коннунг данов даст многое. И если войско у него попросим - то даст войско... Тем более если золотом и подарками ему приплатим... Помнишь ли, что конунг данов родич твой дальний?
- Да, из тех родичей, что только в час нужды на память приходят, - отвечал Харальд, однако мысль ему хоть и не по нраву пришлась, но дельной показалась, хоть и не должно жене за деяния мужа отвечать, но - дабы удержаться у власти, жертвовать чем-то надобно. - Но, жрец, за данами следить следует, пуще глаза, дабы не заняли они земель наших.
- А потому и посылать их надо будет в земли дальние, до которых им дела нет, и в которые из Дании попасть будет невозможно
Лучше чтобы помог он ратью родичу своему дальнему, а не разорял земли саксов, которые ни ему ни нам не угрожают.
- Горм хитрый и опасный властитель, - произнес юноша, вспоминая все, что слышал о конунге данов. - Помощь его сейчас в Агдире необходима, но стоит туда воинам его попасть, сильно укрепятся, потом ничем их оттуда не изгонишь.
- Не об этом сейчас думать надо... По всей Норвегии вараги протви нас восстали, их в одиночку нам не одолеть... А как расплатимся... Там уже решим... Нам сейчас надо думать, кто врагов наших будет бить... Агдире и в Вестфольде и в прочих твоих владениях чай призывать уже некого... А если призвать то сеять будет некому и вымрет вся твоя страна от голода. Да и толку от этих необученных бондов? Один викинг их десяток или два дестяка положит играючи...
- Прав ты, жрец, да о будущем задуматся не помешает, дабы одних ворогов искоренив с другими не схлестнутся. Повременим мы с посланием к данам, но к Эйрику послов отправим. Надобно знать - чего желает свейский конунг, да в переговоры с ним вступить.
Верно мыслишь, коннунг. Эйрик говорят Вестерготланд покорил. а недавно и по Остерготланду прошел огнем и мечом... что если он пожалует потом в Ранрики или Вермаланд? И еще... я вот подумал... если кинуть клич по викам и среди морских конунгов, а у тех, кто на клич не отзовется, все богатства их отнять, чтобы было чем с наемниками расплатиться...
- Кликнуть - то кликнем, но они большую цену запросят, - покачал головой конунг. - А у нас сил нет еще и с ними воевать, коли не подчинятся. Наперед с Эйриком поговорим, быть может переговорами оттянем приход его воинства.
- Каждый подчинится, если клятву перед богами произнесет на крови... Ни один викинг не нарушит клятвы, данной именем Одина...
- А какой им резон ее давать будет? Морские конунги отцу моему не служили, править ими у меня права нет.
- У тебя есть право править всеми, -возразил ему Торлейв, - ибо ты потомок Одина и Фрея.
- Так-то оно так, но свои притязания надо чем-то подкреплять...
- Сначала для острастки нападем и раграбим пару лагерей вольных викингов. А остальных призовем себе на службу. И всем кто будет верно служить пообещаем усадьбу или одаль.
"Сладко речи ведешь, Торлейв, любой бы заслушался".
- О том ли думаешь, жрец? Право мое реализовать еще надо, а у нас враги кругом - пошлю воинов вольных конунгов принуждать, с кем останусь супротив Гандальва да Гудбранда?
- Пошли тех альвхеймарцев что тебе присягнушли и служить обещали... пусть делом докажут свою верность слову... А на богатсва, которые морские коннунги со всего Митгарда свозят, мы новые рати наймем
- Разделил я Альвхеймарцев, как мне дядя присоветовал, дружина их теперь с агдирской дружиной перемешана, тебе ли того не знать?
- Не знал я того - признался Торлейв. - Но тем лучше. Пусти тех, кто наименее доверия стоит, и кто делом должен верность свою доказать. сейчас викинги в чужитх странах зимуют, и йомсвиках мало людей на охране... Несклько сотен хватит... Остров Мьён - ближе всех...
- Позволь это мне решать... -перебил его Харальд...
- А еще есть венды... они воины свирепые, и саксам - нашим врагам соседи и враги... И земли наши им не нужны... Пошлем послов к вендам с дарами - пусть пришлют своих воинов храбрых за славой и добычей...
- Хорошо, я сам снаряжу гонцов к вендам, - отрезал Харальд. - Есть у тебя что еще сказать, многомудрый?
- Жена Харека... ее надо под замок надежный... И Ярл дерзкий сразу станет сговорчивее... Конунг Ирландии его по голове не погладит, если его родственницу Харек не убережет....
- Тот властитель далек, а я близок, - с мрачной улыбкой отвечал Харальд. - И стоит ему меня опасаться за речи свои дерзкие. Тебе, Торлейв я его жену поручаю.
- Благодарю тебя, конунг... Больше не смею тебе докучать, ибо много дел славных и важных тебе предстоит... А я пока позабочусь о жене дерзкого ярла, чтобы не ушла от нас далеко... Сей же час прикажу ее под замок посадить и смотреть за ней зорко...
Торлейв поклонился. и повернулся к двери...
- И запомни, жрец, - голос правителя стал тверд, словно франкская сталь. - Покуда не предстанет передо мной Харек Волк, не должен ты ей обид чинить и притеснений.
- Как скажешь. конунг - произнес жрец...
Затворилась дверь за ушедшим Торлейвом. Тяжело опустил конунг десницу на дубовый стол, смахнув остатки еды.
Разбилась глиняная миска на десяток осколков. Хорошо еще слуги не видели. Тяжело бремя власти, но когда на одной чаше весов благополучие страны столь хрупкое, цену другой следует уплатить не колеблясь.
"Харек. Верным ярлом был ты Хальвдану Черному, почему же гордыня так тебя обуяла, что ты против воли нового властителя пошел? Почему не хочешь служить мне, как отцу моему? Или вера новая твой разум затмила?"
Недобрые думы охватили конунга, но после им предаватся следовало - сейчас же гонцов отправить к Эйрику Энундсону, да к вендам, да к Горму и к Волку непокорному.

Альвхеймар. Конунг Гандальв и бонды.
С Тельтиаром.

Долог был путь конунга через зимний лес, много трудов стоило ему дойти в такую даль да в столь немилостивую к людям пору. Однако, месть гнала Гандальва вперед а гнев передавал силы. Так что прошла четыре седмицы с пожара у усадьбе, сгубившего троих конунгов - и владыка Альвхемара вышел из дебрей лесных подле исконной своей вотчины.
Выглядел он пугающе: прямо зверь лесной али выходец из царства Хель. Немудрено, что женщина, первой встретившая конунга, в ужасе заголосила так, что из селения поспела толпа мужиков с кольями - зверя закалывать. Увидев же, что за диво возникло из леса, доблестные мужи побелели, помянув Тора и Одина. Достигли Альвхеймара черные слухи о б учиненном Гутхормом побоище, и вои гандальвовы уж тризну по нем справили, да жертву заупокойную богам принесли. И тут - такое явление.
- Почто уставились? - буркнул конунг, и мужичье тот же опустило оружье, сраженное властностью тона. Живой человек али дух обманный, но пришелец их чащи обладал статью конунговой да приказами говаривать, видать, привык издавна. - А ну, ведите меня в усадьбу! Хорошо б знать, что за етунская морда там так управляется, что меня только вы встретили, вместо воев дружинных!
Не бывать такому, чтоб дом Альвов перед ворогов руки сложил да шапки скинул. Всех мы железом привечали - и им же прочь отваживали. Еще с тех пор, как дед деда моего под солнцем ходил так повелось!
Кеттиль-здоровяк, один из главных бондов в деревне этой, дубину на плечо взвалил, ближе подошел к чуду лесному.
- А кто ты таков будешь, чтобы нам приказы давать? - нахмурившись произнес он. - По бороде вроде муж ратный, а по одежде - так баба деревенская, по голосу - властитель знатный, а по виду, так бродяга безродный!
- А может дух это, прихвостень Локи-обманщика? - подал голос кто-то из толпы.
- Может, дать тебе кулаком промеж глаз, чтобы прозрел поскорее? – недовольно ответил Гандальв. - С рождения хлеб мой жуешь - а сам конунга в лицо не признал. Знать, дармоедов кормлю.
- Конунг наш сгинул в пожарище, что вороги злые учинили! - разъярился Кеттиль. - И не тебе, чудище лесное, имя его славное себе брать!
- Ах ты, морда рабская! Еще мне перечить изволишь! - взъярился Гандальв. Переход подточил его небогатое терпение, и теперь одного лишь сомнения было довольно, чтоб гнев конунгов всколыхнуть.
- А ну, становись, как к поединку положено: головой за слова свои подлые платить будешь. Врагов я не убоялся, Скади мать Фрейра от гибели уберегла, чтоб обет отцу на кургане данный, исполнил. Так неужто перед мужем простым оружье сложу! - блеснуло лезвие, и многие узнали тот меч, что брал в поход конунг. Хорошее оружие славно почти, как хозяин, мечам даже имена в земле северной нарекали. Ибо нет вою друга ближе доброго клинка.
Выпала дубина из рук Кеттиля, а следом и сам он на колени повалился, стал руками сапоги конунга обхватывать:
- Пощади, владыка, прости мне глупость мою и сомнения! НЕ признал тебя, в том каюсь! Не губи, не вдови жену, не сироти малых детушек!
И другие крестьяне, следом за ним поклоны земные бить стали, богам благодарность возносить, что спасся из ловушки вражеской их властитель.
- Ладно, прощу тебя, муж альвхеймарский, - сменил конунг гнев на милость. - Правда твоя: ныне много обмана в мире людей развелось. Знать, Рагнарек, и правда, близко, коль утратил люд веру в прадедовских богов да и совесть последнюю с ней вместе. Ведите меня в усадьбу! Хочу я там с ярлами погуторить.
- Сгинул наш ярл, владыка, - подал голос седобородый старец, что поодаль стоял. - С тобой Агдир воевать отправился, да так и не воротился.
- Ныне нами Лаге годи управляет, - добавил Кеттиль на ноги подымаясь, не веря все еще, что сохранил ему жизнь грозный правитель.
- Ясно мне все, - гнев владыки снова стал закипать. - Дорвался, выродок, до власти, пристроился на месте властителя - и земли теперь по миру пустит, Харальду на блюде пожалует?! Ну, погоди, лаге, узнаешь ты по чем лихо в Альвхеймаре, за то, что спишь крепко до груз себе брал не по силам.
- А завчера он моего козла Тору в жертву принес, - тут же возник возле конунга какой-то бонд. - Мясо все просолил и себе забрал в погреб, да шкура на шапку взял. Мне обратно только копыта вернул!
- Живет в доме ярловом, ярлова жена ему постель греет...
- И дочка тоже!
- А еще, говорят, посылал он гонцов к конунгу агдирскому...
Потянулись люди с жалобами на управителя к конунгу, покуда он к дому большому шел.
- Козлов в жертву жалеть - значит асов гневить, - отрезал конунг. - А вот за гонцов в земли агдирские я ему уши вперед головы поотрежу. Сказывайте дальше, люди добрые. Разберусь я со всеми обидами, слезы ваши гридням бесстыжим сто крат отольются!
- Костры по ночам жег!
- Черным ведовством занимается!
- Кур режет, а кровью их руны поливает, да мясо сырое есть, точно волк!
- А у жены его младенец с песьей головой уродился, так он и младенца и жену в прорубь бросил, а людям сказал - умерла при родах!
- Да бабке повитухе серебра дал, чтобы молчала!
- Что же ты врешь, охальник! - вскричала бабища, подле конунга появившаяся. - В жизни я грязного серебра у Лаге Годи не брала!
- Спокойно, люд славный, альвхеймарский! - возвысил глас конунг, из леса явившейся. - Суд справедливо справлю, все ваши речи учту. Все равно ослушнику больше одной смерти не будет. Ныне я с вами, утешьтесь. Альвхемар стоял издавна и стоит ныне, и нет ворогам сюда дороги. С ними Локи-обманщик в сговор вступил, но и я - муж не простой, ведовство божеское меня от скверны хранило – да и и от смерти уберегло. Ныне я среди вас - и благодать, богами севера данная, на вас всех разойдется. Верьте мне, ибо я конунг из рода инглингов, праву гуторю. Один и Фрейр мне родичи, и благоволят своему потомку кровному, как в роду и положено. А Харальд Агдирский - волчье семя, кривой побег. Не быть с ним божьей милости, пока солнце светит на небе!
- Конунгу слава! Гандальву Олавсону!
Прокричали люди, и на крик тот выскочил из дома Лаге годи, в чем был выскочил, не успев наряда надеть праздничного. А подле него два гридя с топорами возникли. Бледнее снега было лицо годи, тряслась его борода, да застыл взгляд, будто призрака он увидал. А после бросился к властителю Альвхеймарскому, поклон земной отвесил.
- Здрав будь, властитель великий, - произнес он. - Уж не чаяли мы увидеть тебя в добром здравии! Черные вести пришли, будто бы миновал ты уже Биврест и нет оттуда возврата!
- Брешут то собаки лесные, - сурово сдвинул Гандальв соболиные брови. - А мужу славному, битвами закаленными, не пристало слухами руководствоваться да бабьей болтовней утешаться. Слышал я, что ты не по правде себе место ярлово взял, да и сам видел, что охраны надобной близ усадьбы не видно. Что скажешь, ослушник?
- Казнить не вели, конунг могучий, дозволь слово молвить, по правде все рассказать, как есть оно!
- Ты не слушай его, владыка, ложь с его уст так и сочиться, - прошептал Кеттиль, хотя и одарил его Лаге взглядом мимолетным, неприязненным.
- Знатный владыка всегда держит уши открытыми до речей верных воинов, - угрожающе проговорил конунг Альвхеймарский. - Однако, и глаза мои ныне при мне, и сам видел я что служба твоя далека от положенной Правдой. Али совсем гордыня обуяла?

Халльвард и Сигтрюгг
С Тельтиаром


На постой воинов разместили в двух домах, стоящих рядом, – почти единственных в деревне, которые остались целыми. Халльвард спал на полу, положив под голову суму с посланием Асмунду, Сигтрюгг – рядом с ним. После угощения – хоть и скудного, но оказавшегося весьма кстати, - младший из братьев провалился в сон почти сразу же, настолько его вымотала дорога.
Халльварду же сквозь сон слышались шаги за окном, но, проснувшись, он не обнаружил во дворе никого. Заснуть снова ему не удалось, и он так и пролежал до рассвета без сна, в который раз изучая дощечку.
Чуть только солнце заглянуло в приоткрытые ставни, он разбудил всех воинов, приказав сбираться снова в путь. Кони были худо-бедно накормлены, взнузданы, и отряд собрался уже покидать деревню. Но сначала Халльвард решил найти старика, дабы отблагодарить его за ночлег и распрощаться.
Однако не успел юноша дойти до дома старосты, как послышался топот конский с другой стороны деревни - отряд всадников вдалеке заметен стал, и быстро приближались вои. Развевались подбитые мехом плащи, блестели кольчуги и шлемы. Сильная рать ехала, да без знамен.
Халльвард насторожился и прикрыл глаза ладонью, вглядываясь во всадников. Никаких знаков, никаких намеков, - не понять, кто скачет. Юноша оглянулся - воины его стояли позади - и обратился навстречу подъезжающим воинам.
Появился из большого дома и староста, на клюку опираясь. Испуганным выглядело его лицо - не в пример тому, как когда он воинов Халльварда встречал. Однако вскоре сумел старик принять вид невозмутимый и остановился, дожидаясь, когда новые гости незваные подъедут. Вскоре подле него и юноша оказался, да немало стрел каленых уже в грудь первому всаднику целились.
Остановились воины, рассмеялся из-под шелома их старший, гулок был тот смех, да и сам всадник могучим воином казался, с плечами широкими да ладонями могучими, и бородой растрепанной, из-под шлема торчащей.
- Кто таков будешь, воин заезжий? - Вопросил его старец.
- Зовут меня Хрерик, да люди знающие Гармом кличут, - пророкотал воин. - А ты, коли жить хочешь, неси что есть ценного в деревне, да девок зови покрасивее! А коли нет таких, то браги тащи, молодцы мои подустали с дороги! Или не согласен со мной?
Халльвард выступил вперед.
- Привет тебе, Хрерик, - молвил он. - Не обессудь уж, но деревня эта разорена была Асмундом-ярлом. Грешно требовать с этих людей больше того, что у них осталось.
- Придержи язык, отрок, - презрительно бросил ему викинг. - Самим Одином так заповедано, что за кем сила, тот и требовать вправе!
- Да и требовать-то нечего, - Халльвард обвел взором деревню, не желая унизиться перед Хрериком и покорно замолчать, - посмотри, где ты. Одина я сам чту, но стезя Одина - войны, а мы сейчас не на войне, и люди эти - мирные жители.
- Ну довольно, еще одно слово, мальчишка, и ты им подавишься, - зло проскрежетал разбойник.
- Постой, добрый господин, разве много тебе чести с мальцом биться? - вскинул руку староста, не желая, чтобы его гость пострадал от разбойников. - Сам смотри, нечем тебе здесь поживиться, было злато, да Асмунд Кровавый забрал, были девки, да Асмунд Кровавый увел, был скот, да Асмунд Кровавый пожрал - чем я могу откупиться от тебя, коли у самого в кармане дыра и даже ниток заделать нет?
Много видел на своем веку старик таких разбойников-берсерков, по деревням с лихими людьми ездили они, воинов на поединки вызывали, крестьян грабили. Видать, прознал этот лиходей, что деревню защитить некому, вот и появился.
Прорычал что-то Хрерик, блеснули глаза из-под шлема. Вдаль взор направил, увидал воинов агдирских.
- Поди, кольчуги у тебя добрые, мальчишка, да мечи острые - жить хочешь, вели хельду своему чтобы добро добром отдал!
Халльвард стиснул зубы. Будь он постарше да поопытней - не раздумывая, ринулся бы в бой, но чего нет, того нет. Да и начинать драку не хотелось: им ведь еще дело сделать надобно.
- Ошибся ты, видно, воин - нет хельда надо мной. Сам я хельд над всеми этими людьми. Харальдом-конунгом во главе десятка поставлен, власть мне им дана. Но ты и воины храбрые твои никак собираетесь супротив Харальда идти, на нас наступая?
Рассмеялся берсерк:
- Хельд! Попотешил ты меня, отрок, али у конунга, что еще усов не отрастил и вои все как на подбор дети малые? Вот уж тогда не разумею я, как он с ворогами биться решил? Мечами потешными, али рогаликами турьими?
- Не тебе сомневаться в силе войска Харальдова, - юноша смерил викинга непримиримым взглядом. – Не сомневаюсь, что наслышан ты о его победах. Вот и суди, какие вои у Харальда, да какое у них оружие. Что же до возраста – смотрю я, ты хоть и годами старше, а благоразумия не проявляешь. Идти бы тебе с миром.
- Прячешься за конунга своего, храбрый воин? - Продолжал потешаться берсерк. - Да только не вижу я здесь войска оружного! За мной сила сейчас, а после - как Тор рассудит, может и поймает конунг меня, а может и не найдет, да поздно для тебя будет, коли сейчас мошну не раскроешь!
- Много развелось нынче охотников за чужим добром, - Халльвард вдруг почувствовал себя беззащитным щенком перед взрослым, матерым бирюком. Но он сразу же постарался загнать это чувство как можно дальше. – Даже и не надейся, что кошели свои тебе отдадим. Уж хотя бы потому, что без денег мы едем, а только по поручению особому, и не след тебе мешать нам.
- И что же за поручение такое может сопляк вроде тебя везти?
Хререк с грохотом и лязгом спрыгнул с коня и, тяжело ступая, двинулся на юношу.
- Может быть, ты еще скажешь, что конунг тебе земель пожаловать обещал за службу?
Один из воинов Халльварда, Торхалль, обернулся к остальным и указал взглядом на Хрерика. На всякий случай хирдманны приготовились защищаться... или нападать.
Халльвард же не отступил ни на шаг и вперил взор в противника.
- Не твое это дело, разбойник, - рука юноши потянулась к мечу, хотя сам он и не представлял, как будет сражаться, если действительно придется.
Снова расхохотался берсерк да кулак в перчатке железной сжал.
- Тебе голова твоя дорога, юнец, али нет?
- Уймись, славный Халльвард, - прошептал староста. - Он же убьет тебя. Кто тогда конунгу о бедах наших поведает?
- Чего же ты хочешь тогда, позора моего?! - воскликнул Халльвард, обращаясь к старику. - Что же мне, рубаху для него с себя снять?
Он сорвал суму с седла и швырнул ее под ноги Хрерику.
- На же, смотри, песий сын, что внутри, ежели тебе такая охота!
Сигтрюгг с болью в глазах смотрел на брата. "Там же дощечка...послание...Неужли не видит зоркий Хеймдалль произвола этого?"
- Щенок, то-то же! - Процедил берсерк. - Эй, Магни, глянь что там!
Другой воин спрыгнул с коня, подбирая суму, да начал в ней рытся, на землю бросая припасы скудные, да сквозь зубы ругань извергая - ничего не нашел для себя полезного разбойник, только дощечку последней достал, да так и замер.
- Ну что еще? - Обернулся к нему Хрерик.
- Они и правда конунжие люди, - прошептал тот. - Тут жреца печать верховного!
- Уверен?
- Да, я ж у Торлейва три года прислуживал, из сотни похожих узнаю!
- Хрерик, - подал голос другой разбойник. - Может не стоит богов гневить, пусть уходят с миром? Что мы себе, разве добычи еще не найдем?
- Да я смотрю тут одни трусы вокруг меня собрались!
- Не трусы, мы, на ярлов и конунгов не раз меч поднимали! - Бросил Магни. - Да ты сам это знаешь, но супротив жреца я не пойду! К чему Асов злить понапрасну!
Скрипнули зубы Хрерика.
- Повезло тебе, сопляк, - сплюнул он Халльварду под ноги. - Забирай свое и проваливай!
Бросил Магни дощечку обратно в суму, тоже отступил.
- Воздастся вам еще, - произнес Халльвард одними губами.
Он подобрал суму, сел на коня и резко развернул того в противоположную сторону.
- Едем! - крикнул он воинам, затем взглянул на старосту. - Спасибо тебе за прием теплый, старче. А вас, собаки, пускай и дальше ждет Хель, небось недолго ждать осталось!..
С отвратительным ощущением собственного ничтожества и стыда перед воинами Халльвард проскакал вперед много далее своей дружины, и конь его замедлил шаг, только когда деревня та осталась совсем позади.

Конунг Альвхеймарский и бонды.
С Тельтиаром.

- Властитель, где же тут гордыня, когда я как мог, в деревне порядок поддерживал, да законы твои исполнял, - лбом бился об землю Лаге. - Разве же моя вина, что нет в деревне людей ратных - удальцы все воевать ушли, разве ж моя вина, что люд приказы не исполняет, как должно?
- Ты, Лаге, не мешай славный мед с водицей болотной, - недовольно молвил конунг. - Сам власть взял - лично мне и ответишь. Коли не мог люд к покорности призвать да дело делать приневолить - пошто жил ты в ярловом доме? Али напомнить тебе, что слово это "вождь" означает? Коли назвался так сам - отвечай за содеянное. Не даром властителю почести воздают - чуть что с него за людей его спрос. На том стоит вся норвежская земля.
- Я ж сил не жалел, все по чести делал, богам почести воздавал, - дрожал голос Лаге, не знал он, что еще сказать. Все же не знатного рода был, веками страх перед властителем в крови копился, потому и не мог слов подобрать нужных.
- Конунг, не казни, нет за мной вины большей, чем за любым кто на благое дело шел, да сил не рассчитал. Не будь меня, совсем худо бы в деревне стало...
Гандальв отвечал на то тихо, не обращая внимания на причитания. И таков был его тон, что селяне все, бросив шушукаться, слушали его речи почтительно:
- Не дело Властителю суд судить впопыхах, - молвил он, - толком плодов верховодства твоего не увидев. Живи пока. Сам гляну что к чему. Коли плох ты был на посту - голову с плеч сниму, не помилую. А коли наветы то боле - может, и впрямь рядом с собой посажу. Пусто ныне в моей горнице, много славных гридней в снегах ныне осталось. А пока - расступитесь-ка, люди. Долгий путь одолел, устал я с дороги.
- Благодарствую, великий конунг! - Лаге все бил поклоны земные, уже не замечая, что никто, кроме нескольких крестьян и не смотрит на него.
- Эй, принесите властителю одежу подобающую, да баню истопите! - Раздался зычный голос Кеттиля, сорвавший с людей оковы оцепенения.
- Спасибо, бонд честный, удружил ты мне, - кивнул Гандальв в ответ на крестьянскую расторопность, и снова повернулся к Лаге: - Смотр дел альвхеймарских все же с усадьбы начать посподручнее. Как семью судят по отцу, так и удел - по конунговым хоромам. Поедешь ты со мной, ярл самозваный. А дотоле сказывай мне, что за дела без меня тут творились. Родичи мои, тесть да невестка - неужто совсем тебе помощи не дали?
- Тяжко было мне, господин, все в одиночку, - тут же с готовностью запричитал Годи. - Я же раньше при святилище лесном богам служил, да вот - пришлось бремя тяжелое на плечи взвалить в час черный, а подмоги никто не прислал, крутись как хочешь, Хильден ярл сказал... чтоб его паралич разобрал!
- Так что муж сей молвил? Встань, как викингу должно, да отвечай толком, как мужчина, а не баба испуганная!- прикрикнул конунг на собеседника.
Вздрогнул Годи, забегали глаза его, не смог прямо глядеть на властного конунга, плечи сами собой сжались, спина согнулась:
- Молвил он, что дела державные ты на него оставил, что нет у него возможности за каждой деревней следить, да всем подмогу давать, - наконец выдавил Лаге. - Возгордился он, хотя сам роду низкого, не то, что славные ярлы, с тобой на рать поехавшие!
- Высоко, сокол, ныне летает, - процедил Гандальв сквозь зубы. - Однако, видел ли кто добычу, им пойманную? Отвечай мне, как перед богами, ярл Лаге - что Хильден тут делал? Кроме того, что кружки хмельные в пасть опрокидывал? Кому гонцов слал да каковы распоряженья дал бондам? Люд окрестный гуторит, что сам ты желал с Харальдом замириться. Не верю я в то - душа твоя заячья на подлость великую не осмелиться, да и власти на то больше ярловой будет потребно.
- Не бывал тут ярл Хильден, - покачал головой Годи. - Сам я на лыжах в усадьбу конунжию бегал. Пьет Хильден брагу, да беседы со старым Гурмиром ведет, а до нас ему и дела нет! - Затем только осознал он, что конунг говорит, пуще прежнего задрожал. - Да разве ж могу я тебя предать, владыка?! Никогда не бывать тому! Другое дело, что были люди Харальдовы в Альвхеймаре, да многие в деревнях их привечали - злато-серебро обещают, верных тебе на свою сторону сманивают.
- Если знаешь ты о том - почто не велел ты людям гнать вражьих прихвостней вилами, или краше того: Тора да Одина их кровью порадовать? Так и скажи, что за живот опасался, а потому смотрел на сию непотребщину без дел ратных, не как ярлу славному надобно. Взором холопским смотрел, Лаге, глазами пса дворового, думающего, как всем хозяевам угодить.
- Не суди строго, господин. Что я сделать мог? Дружины нет у меня храброй, едва в этой деревне порядок поддержать удается - куда мне на другие селения смотреть!
- Иш осмелел, - покачал головой конунг. - Два мига назад шапкой пыль подметал, миг назад Хильдена лаял, и теперь уж и сам зубы показывать вздумал? Где доблесть твоя прежде была, знать мне охота? Не бреши, что сюда лиходеи агдирские нос не совали. Спасибо, коль сам на дворе их досель не приветил!
- Не было такого! Все наветы злые! - Затряс бородой Лаге.
- Больно ты нервный для одних лишь для наветов, - сузил глаза Гандальв. - Не гневи меня ложью, ослушник. Я говаривал уж, что с бонда простого один спрос, с ярла - другой, а с родовича моего, хоть и не кровного - так вовсе третий. Лучше правду сам расскажи. Все равно ведь прознаю, конунгу в землях его древа секреты шепчут да травы речи гуторят.
- Были здесь люди агдирские, - опустил голову Годи, совсем жалко выглядел он в этот миг. - Дары богатые предлагали, не взял я. Ярла званием сманивали - не принял. Два дня пробыли тут, да прочь уехали. В Бьерндале говорят Ярл Торбьерн человеком Харальда стал, туда они коней повернули.
- Так я и думал, - кивнул конунг своим невеселым думам. - Что же, с предателями у меня разговор будет короток. Но рыба гниет с головы, так что поперед бондов я с Хильденом уж погуторю. Пусть ярл ответ держит, как же это он так земли мои внуку посберегал, что холопы Харальдовы нынче тут ходят, как дома, да столуються без боязни.
- Баня готова, конунг, - робко поклонилась девица, незаметно возникшая из-за угла. Изволишь ли?...
- Да. Благодарю тебя, славная, - ответил Гандальв и, вновь повернувшись к самозваному ярлу, продолжил: - Прикажи коней оседлать, да покажи, что не зря место главного в селении занял. Мы едем в усадьбу!
- Справим владыка! А ты в баньке попарься, славная у нас банька, все гости это отмечают!

Саросберг, совместно с Тельтиаром:
Отослал ярл Асгаут братьев младых к Асмунду, сам же не в первый раз пленных обходил, искал знатных, что сами не признались в происхождении своем, искал богатых, что скрывали свой достаток, искал умелых, что работать на конунга не желали. Молод был Асгаут ярл, едва лишь двадцать пятую зиму разменял, да цепок был ум его - видел он из чего выгоду извлечь можно, а что лучше и не трогать, ибо бесполезно будет. Мог в людях великое разглядеть или же пустоту увидать. Да других своих людей заставлял о любых пленниках особых без промедления докладывать.
Один из сотников, приставленных Асгаутом к смешанным отрядам, куда он недавно пленников альвхеймарских распределил, остановил ярла окликом.
- Асгаут ярл, не изволь гневаться... тут такое дело.
- Говори, не медли!
- Есть там один. Рифмует всякие бредни, целыми днями что-то бормочет, на него жалуются... точно с ума сошел не иначе. Сидит в углу и канючит. Кроме воды и хлеба не ест ничего.
- Что же это за человек такой, может колдун? - Приподнял бровь Асгаут.
- Богам ведомо - оветил хирдман, нахмурившись. Как бы лиха какого не накликал.
- Давай, веди меня к нему, да рассказывай подробнее!
- да вон в том доме он с десятком пленных... тех что присягать не захотели...
Так даже те его боятся. Говорят, лихо накликает... Мы бы и внимания не обратили, кабы не их жалобы... он и ночью бормочет что-то...
- И что же, Торлейв до сих пор до них не добрался? И прекрати мне тут про лихо причитать, покуда сам не поверишь, никто не накликает!
- Так как же не накликает, коли там колдун попался в самом деле? а колдуны известно лихо могут накликать...
- Торлейву уже кажись дела ни до чего нету...
- Язык свой придержи, - зло произнес ярл. - И не отзывайся о жреце непочтительно более.
Хирдман побледнел,
- Да я что,я же и говорю не хватит ни у кого сил за всеми следить. Пленников столько что не упомнишь всех...
- На то и ты здесь поставлен, что бы зрить, где конунг и жрец не уследят, - сменил гнев на милость Асгаут, отметив, что они наконец дошли до сарая. - Ну, где твой колдун заточен, показывай.
Хирдман поспешил к дому, где содержались упрямцы, предпочитвашие сидеть в колодках.
- Вот в этом вот сарае их всех держат. - Хирдман открыл дверь.
- Посмотрим на упрямцев, - с улыбкой произнес ярл. - Рассказывай, кто такие, пошто терпение конунга славного испытывают глупостью своею.
- Эх... Жаль не всех в жертву принесли... Тратят тут на них хлеб и кашу...самим нечего скоро жрать будет -проворчашл он. сверля пленников взглядом - Ярл почтил вас своим присуствием. Попривествуйте его! - крикнул хирдман, притопнув ногой, и положив руку на рукоять меча.
В ответ послышалась брань и полетели плевки - видать слишком верны были Гандальву эти люди, чтобы приказы пленителей своих исполнять, или глупы сверх меры.
- Турсово отродье - проревел хирдман. - Плетей опять захотели?
- Волчий выкормышь! - бросил кто-то в ответ.
- Ну хватит, а то всех пеньковым ожерельем пожалую! - Произнес Асгаут. - Показывай где этот приплод Локи сидит.
- Будете резвиться все в рубашках Сёрли
в Настранд вас проводят
Хель столпов пестуньи…
жала змей булатных
рдяных рек бурь ратных
отсекли игрушки
чем Локи Скади тешил
ныне вы всего лишь
ожерелий турсов
каменных обручий
жалкие подобья
- Что он там бормочет? - Вопросил ярл, подходя ближе.
Воины, сидевшие на полу на подстилке и сена тряслись от злости.
- Заткни свою вонючую пасть, пес смердящий!
- Кто уж тут смердит, так это ты, - Асгаут не глядя ударил крикуна кулаком в лицо. - Коли уж третий день под себя ходишь!
Сидевший в углу человек снова забубнил:
- Кровью рыгали раны,
В грохоте и громе
Скёгуль — с кем сражался
Конунг в буре копий,
Пали те — свистели
Птицы лат, и славно
Добыл себе воитель
Бед среди победы.

- Он уже нас тут замучил своими висами! -прокричал один из пленников. - Уведите нас отсюда! Он с ума сошел! Это же просто пытка.
- То своего конунга прославляет то его проклинает то нам всякие беды сулит – подхватил другой, глядя на узника в углу с суеверным ужасом
- Молчи, безродный! - Зло оборвал его Асгаут. - Подле вас настоящий скальд сидит, и вы негодяи задарма мед поэзии вкушаете, так еще и жалуетесь!
- Избави нас один от такой поэзии! Днями и ночами напролет слушать, как этот пес всех проклинает и поносит. кем он нас только не обзывал!
- Даже альвы Свартальвхейма
больше смелости являют
чем такие вязы битвы
кто лишь пятками сверкает…
- Избавить вас, псы, говорите, - призадумался ярл. - Коли помогу вам в этом, слову моему подчинитесь?
- Подчинимся! что скажешь то и сделаем - залепетали пленники. -пока мы тут сидели, этот безумец уже успел весь наш род проклясть до тридцаотого колена -и предков и потомков и все беды предсказать какие только вообразить можно. Даже Рагнарок после этого издевательства таким уж страшным не кажется…
- Сейчас же Харальду конунгу в верности поклянитесь, и служите не за страх, а за совесть, - велел им хитрый воитель. - Тогда и минует вас проклятие скальдово, ибо велика удача у властителя моего, и вам часть ее перепадет!
- Клянемся молотом Тора. -произнес тот кому от кулака ярла досталось
- Драпал Конунг от мертвяка
будто Фенрира увидел
эх напрасно на том свете
словом Хальвдана обидел!
- Клянемся, если уберешь этого Хуггина - злобного птица Одина подальше, все принесем обеты служить вашему мальчишке конунгу, как сам он того пожелает!
- Вы воины слово сказали, так держите его, как подобает! Проследишь, чтобы клялись по правде да как следует, - приказал ярл хирдману ближнему. - А ты, скальд со мной пойдешь! Освободить его из колодок!
- Реки капель рдяных
на море хлебов роняли
клювы птиц сраженья
жатву вели обильно…

Хирдман схватил жбан и плеснул холодной водой в лицо стихоплету
Тот вздрогнул и тряхнул головой.
- Как звать тебя? - спросил Ярл
- Коль у смерти турсов
был скакун великий
то один кит леса
по мирам скакал бы…
Тем временем с пленника сбили колодки, и Асгаут подхватил его, исхудавшего, за шиворот, потащив вон из сарая.
- Вразумительно говори, кто таков?
Скальд посмотрел на него мутным взглядом.
- А разве вяз обручий не знает на ком ездит губитель турсов? а кто кит леса - уже каждый ребенок знает... - Торбьерном меня нарекли и так меня величали.
- Пришел в себя, смотрю я, или народ дурил все это время?
- А что дурить тех кто и так дурные?
- Так чего ради ты на них неистовство свое тратил, Одином дарованное?
- Чем больше тратить хмеля Браги
Тем больше меда прибывает
Ржавеет жало битв без дела
И остроту свою утратит
В бездельи скальд свой дар теряет
как в море лед под солнцем тает
- Смотрю я, не простой ты скальд, - ответил ему на эти слова Асгаут, смекнув, что такого человека Харальду представив, большие почести и себе получить можно. - Кому же раньше служил?
- Сначала конунгу Мёра. Ну тому кое-что в моих висах не понравилось, и пришлось мне из Мёра бежать… Потом к Гандальву этому подался, хотел Агдир повидать вот и пристроился к нему.
- Смотрю я, вдосталь ты агдирские сараи повидал, видать приестся успели уже, - усмехнулся бородач. - А что покрасивее желаешь посмотреть?
А что покажете… я же не переборчивый…
- Для начала вот плащ возьми, - сбросил свой меховой плащ Асгаут, накинул на плечи скальду продрогшему – до сих пор был он водной рубашке. - Пойдем к конунгу нашему, будешь ему служить - будет тебе всегда и злато и хмель!
- Сначала на конунга вашего взглянуть хочу, да словом-другим перекинуться, а там уже и решу, буду я ему служить или дальше пойду.
- Смотрю я на тебя Торбьерн и дивлюсь, только из колодок выбрался, а уже норов выказываешь!
Беззлобно сказал эти слова могучий ярл, за собой повел скальда к усадьбе, где Харальд конунг на постой встал. Да к дверям подойдя постучал трижды, придирчивым взглядом стражу оглядев.
Вскорости прислуга дверь открыла, вошли гости. Конунг в гриднице сидел, по правую руку от него Укси широкоплечий, по левую Аудун Плохой Скальд разместились. Да только не слышно было речей веселых - видимо думу думал Харальд, оттого тихо в доме было.
- Здрав будь, властитель, - приветствовал его Асгаут. - Я тебе гостя привел, да не простого - знатный скальд в твоей темнице томился.
- Скальд простой да незаметный
род мой издревле незнатен
и кто знает в скольких висах
скальд властителей восславил…
- Что-то жалкий вид у твоего скальда - произнес Укси
- Ты бы сам посидел в темном погребе, небось жирок бы согнал с брюха пивного, - усмехнулся в ответ викингу ярл.
Вскинул руку Харальд конунг:
- Довольно брани, пусть скальд пришлый себя покажет, - произнес он. - Пусть поведает, кто он, да откуда, каких властителей славил, каким хулу говорил.
- Скальду коннунг не прикажет
с какой руны вису скажет
Игга мед течет по древу
и по крыше и по хлеву...
Славен будь, владетель юный
Слову скальда слухом внемли

Поднялся тогда Аудун Старый, Хальвдана Черного любимый скальд:
Что тут слушать?
Рифмы глупой?
Слов корявых?
Песен старых?
Асов дара,
Знать не взял он.
Торбьёрн недолго думал, и с ответом не медлил:
Видно мёда Игга капля
в клюв упала и Хуггину
а иначе кто б закаркал
в ритме трели соловьиной?
Вижу ты спешишь ярл браги
скальда пришлого на битву
слов плетения созвучных
вызвать... будет звон обручий?

- Будь по вашему, пьющие мед корней Иггдрасиля, - кивнул Харальд. - Покажите свое умение. Будет вам награда достойная.
Аудун прокашлялся, и начал хриплым голосом:
- Смотри конунг,
Голос звонок,
Пусть сам стар я,
Песнь звучит моя!
Скальду-неумехе,
Дам по праву место!
Место возле стойла,
Выскочки достойно!
Торбьёрн улыбнулся, и сразу ответил:
- Хлев лишь пачкает одежду
но не душу сына Эмблы
даже раб в хлеву рожденный
сможет мед вкушать на злате
скальд из хлева приведенный
ныне брагу пьет в палате
старец словом неучтивым
седину свою позорит...
Аудун сверкнул яростным взглядом, и ответил:
- Уроком младому,
Седого законы,
Мое крепко слово,
Что ты недостойный,
И меда ни капли
Тебе не досталось!
Торбьерн снова усмехнулся, и ответил как ни в чем не бывало:
- Слушай песню, ясень копий
солнца горного владетель
коль позволишь слово молвить
чтобы шума уст радетель
службу нес не ради злата
сердце скальду петь велело!
Аудун ухымыльнулся, чувствуя что вот щас он и дожмет наглого мальчишку:
Рассудок молчит,
Когда сердце велит,
На глупое дело
Неокрепшее древо,
Оно подбивает,
Слова вылетают
Красиво и быстро,
Да нету в них смысла!
Торбьёрн овттеил уже не раздумывая:
- Мало Игга браги
испил пенья Лагис
мудростью кичиться
мнимой не годится
висы -не водица
скальдом лишь родиться
но не становиться
прихотью сын Эмблы…
Аудун стукнул уклаком по столу, но взял себя в руки
-Послушай конунг,
Как я скажу,
Спеси в нем много,
Да мало проку
От скальда такого,
Вот мое слово.
И тут же сразу Торбьерн ответил:
- что стоит слово
скальда худого
в чьем стихе кеннинг
- в кошеле пфеннинг?
глас соловьиный
язык змеиный
издать не может
стих не поможет.

- Довольно, - остановил Харальд Аудуна, хотевшего было продолжить спор, и обернул взор к скальду. - Вижу я, скальд ты не из последних. Скажи, как тебе звать-величать?
Улыбнулся Асгаут, заметив, что удалось ему развеселить конунга, да только старый певец мрачен остался. Неприятной ему было осозновать, что годами младший его обойти сумел.
Торбьерн гордо вскинул голову:
- Торбьорн мое имя.
Из Мёра я родом
и с детства у моря
стихам я учился
Харальд улыбнулся, и снова обернулся к скальду:
- Садись Торбьерн подле Аудуна-скальда, пей брагу хмельную, да расскажи в каких краях был, - подозвал поближе гостя властитель. - И ты, ярл славный, не стой у порога, проходи.
Скальд поклонился Харальду, сел за стол, при этом старый скальд яростно заскрежетал зубами и с благодарностью принял чашу с пивом.

Не сдержался Аудун, бросил слова бранные:
Скальд из хлева вылез,
Вшей с собою вынес,
Смрад принес с собою
К нашему застолью!
И снова Торбьерн сразу же отвтеилн6
- Пса с седою шкурой
блохи укусили
пес видать взбесился
то рычит то лает
чур еще кусаться
он сейчас полезет!
придержи хозяин
воинов палаты
пса с седою шкурой
чтобы зря не лаял!
Я не та добыча,
Не такой обычай!
Аудун злорадно оскалился, и выкрикнул:
- Шел бы лучше в баню
Смыл бы грязь водою,
Чем за стол конунга
В рубище садиться!

- Хватит, Аудун, - оборвал отцова любимца Харальд. - К чему дальше бранится, когда конунг слово молвил последнее?
- Будь по твоему, потомок морей властелина, - через силу согласился Аудун.
Прошептал Аудун, так что только Торбьерн его услышал:
- Вышел из сарая,
Девицу желая,
Заслуг не имея,
И испивши хмеля,
Да кому ты нужен,
Скальд из конюшен?
Торбьерн же ответил, также понизив голос, и все же его услышали все:
- с меня грязь смоют
а ты что ноешь?
тебе ж девица
во внучки годится
Ужель снедают
врагов Хеймдалля
тебя напасти
изведать сласти
пестуньи горниц
ты не способен?
Рассмеялся конунг, бросил Торбьерну перстень золотой с указательного пальца.
- Доброго скальда ты привел, ярл Асгаут, вижу я, за словом он в карман не лезет, а ты Аудун в который раз доказать сумел, что не напрасно имя свое носишь.
Промолчал на это оскорбление Аудун, да только не по нраву ему было, что Плохим Скальдом его сызмальства прозвали. Вдвойне неприятно было от конунга такие слова слышать.
- Гандальву служил раньше этот скальд, - произнес Асгаут
- Уходит скальд - удача уходит, - сказал на это конунг. - Приходит скальд, и удача с ним дом посещает. Была удача у конунга Альвхеймара, да вся вышла. Агдиру же ныне удачи прибавилось.
Вставая из-за стола, Торбьерн поклонился и произнес вису:
- Славься даритель злата
скальдам ты щедро платишь
я же воздам уменьем
и всем своим разуменьем
рун разговоров скрытных
вязями слов увитых
чтобы тебя прославить
щедрость твою восславить
радости Фрейр пенной -
Коннунгу имя - щедрость!

- Быть скальду Торбьерну в моей дружине, - принял решение конунг. - Сидеть на месте почетном, рядом с Аудуном Старым на пирах и застольях, Аудун же получит в награду за умение свое обручье серебряное, а тебе Асгаут ярл жалую я плащ новый соболями подбитый со своего плеча, коли уж ты свой певцу отдал.
- Благодарю тебя, щедрый владыка, - отвечал ярл. Молча награду принял Аудун, видать не простил еще обиду нанесенную, да то, что мужика пришлого с ним рядом посадили.
- Благодарение тебе мое, коннунг, и благословенен будь твой род... за милость и щедрость ты достоин великой славы и удачи великой... а теперь позволь мне пойти грязь смыть дабы достойных людей за столом не смущать, ибо неловок мне столь славным и достойным людям аппетит портить.

Альвхеймар. конунг Гандальв.

Воители, привычные к ратным походам, все делают быстро. Вот и Гандальв, конунг Альвхеймара, не стал тянуть с делами, сердцу не любыми. Не позволил он телу усталому в бане разнежиться до степени, чтоб сразу на полати залезть, даже деву отвергнув. Да и женская красота его ныне не влекла сильно – черные думы чело омрачали, да радости жизненной палки в колеса поставили. Так что, чуть выйдя из бани да одевшись по конунжьи, вспрыгнул Гандальв в седло, благодаря предков за здоровье, ими дарованное. Не всякий муж смог бы волю найти далее ехать, после столь тяжкого пешего хода. Конунг сдюжил. С ним вместе Лаге отправился, да дюжина бондов покрепче, ибо не дело то – властителю по земле скакать в одиночестве, будто бродяге какому, безземельному.
Усадьба встретила хозяина тишиной. Видимо, прав был Лаге в давешних наветах – Хильден, тесть конунжий, худо тут совсем управлялся. А потому, памятуя слова ярловы о том, что пьет родич злокозненный вместе с Гурмиром старым, к нему конунг на двор и направился:
- Ну, здраве тебе, Хильден-ярл, - молвил он родителю невестки, едва хмельные очи продравшему. Ярлу помстилось, что Гандальв их Хель ныне явился, что мертвый он, по кровь живую в селенья притекший. Заорал Хильден дурным голосом, да некогда конунгу было на то внимание тратить. Схватил он управителя земель своих за шиворот, да во двор вытащил, как котенка. Снег холодный многих пьяниц заставил опамятоваться, а тут еще мстительный Лаге в сенях ведро с водою студеной приметил. И вылил ее ярлу Хильдену на голову, с одобрения конунгова. вмиг с управителя хмель весь слетел.
- Конунг… не ждали не ведали…
- Вижу я, что не ждали, - грозно говаривал Гандальв. - Ах ты, пес шелудивый, на конунгово место забрался, рылом немытым с владыкиного стола яства вкушаешь, а вместо верной службы подлостью мне решил заплатить? Али судишь ты обо мне, по сыну моему, ныне покойному? Этот выродок Локи готов был с безродными брататься да от любого хулу принимать. Но я не таков… коли забыли – напомню!
Страшен был конунг во гневе, даже бонды свободные, из любопытства собравшиеся, назад подались. Трудно земле без хозяина, многие в Альвхеймаре уж Харальда-владыки руку мысленно примеряли, и теперь мстилось их совести нечистой, что читает Гандальв воротившейся в их сердцах все мысли худые. А уж о том, что расплата за ним не задержится – знали все достоверно.
- Хорош ты гуторить, Гандальв, - неожиданно влез с речами Гурмир. – Сам земли оставил, неясно где шляешься. Ярлы с тобой ушедшие – тоже в лесах заплутали. Верно, Обманщик прибрал – и костей не оставил. Да и сын твой битву свою проиграв, немало землю Альвхеймара обескровил…
При поминании Хаки гнев, доселе прятавшийся в глазах конунга, вырвался на поверхность. Отлетел старец к стене домины, сбитый с ног мощным ударом, да и застыл там, кровь рукой унимая.
- Не слова более слышать не буду! Ой, воли, гляжу, вы себе взяли – прямо не слуги конунговы, а сама асы небесные, правом судить облеченные! Род мой тут правит, мне и решать! – грозно прикрикнул Гандальв, и добавил с холодной яростью в тоне: - А лай песий слышать без надобности. Сам Хеймдаль людей разделил, роды начиная, Один да Фрейр мне предками были. Меня лаете ныне – значит, и асы почтения не дождутся. Али напомнить мне вам, как мы предков-богов почитаем? Рагнар!
Плечистый детина, названный конунгом, выступил вперед. Был он воем, в боях опытным, не раз ворогам в лики смотрел да секиру в крови обагрял. Но столь страшен ныне был конунг, в гневе своем лютом, что муж дружинный боялся, кабы колени не дрогнули.
- Ну-ка, почти Одина с Фрейром должными жертвами, - перст конунга указал на обоих ослушников, Гурмира и Хильдена. – А как почтишь – головы им отдели да над воротами усадьбы прибей. Чтобы все знали, что конунг с предателями дальше содеет.

Эйрик

Власть – опаснейший из всех ядов. Стоит увлечься ей, хотя бы немного – и ты уже не хозяин судьбы, а только игрушка в ее руках. Свою волю ты исполняешь или чью-то еще – не понять. И самое страшное в том, что ощущение полной безнаказанности властвует над тобой безраздельно, когда тебе кажется, что за тобой – власть и сила.

Невдомек было Эйрику, конунгу шведов, что черные силы уже захватили его сознание, что помыслы его направлены теперь только на одно – на достижение еще большей власти.
Очередь за западными землями. Теперь или никогда. Но одному решать такие дела не пристало – речь идет о Готланде, и если все пройдет удачно, эта земля будет принадлежать ему целиком. Если же нет…Впрочем, о таком исходе событий Эйрик и не помышлял – слишком уверен он был в победе, какими бы путями не пришлось к ней идти.
Однако следовало созвать совет ярлов, дабы прийти к выводу, что делать дальше, как поступить с Вестерготландом.

- Сегодня, славные воины и достойные мужи, должны мы решить, что делать нам дальше, - так начал свою речь конунг.
- А что же решать тут? – фыркнул Свен Черный Молот, правая рука Эйрика. – Сбираем войско и выступаем!
- Подожди, Свен, - охолонул того Вальгард, знатный ярл, что Эйрику самому дальней родней приходился. – Мы все знаем – твой молот понапрасну на стене не ржавеет и так; потому тебе такое прозвание и дали, что давно почернело твое оружье от крови врагов. Но неужели не сможем без грубой силы обойтись?
- Молва о нас давно уже впереди нас самих идет, - усмехнулся Эйрик, - уверен я, что прослышали везде о кровопролитии остерготландском. Вряд ли захочет еще кто-нибудь разорений и погромов подобных.
Свен ухмыльнулся - резней той берсерк едва ли не гордился. Остальные ярлы переглядывались между собой и кивали, тоже соглашаясь с конунгом.
- Дошло до нас известие о том, что собирается в Вестерготланде тинг, - вновь вступил Вальгард. – Не явиться ли нам туда, конунг?
- Что за дела нам там?! – вспылил Черный Молот. – Воины мы или только речи вести умеем? Зачем нам там быть?
- Вот и покажем, что не только мечи в руках держать можем, но и дело говорить, - сдвинул брови Эйрик. – Сами сдадутся на нашу милость. Решено – быть нам на тинге. Без лишней крови попробуем решить вопрос сей, кому над землями этими властвовать. А кто недоволен будет – тем напомним, как в Остерготланде головы рубили да над воротами вешали.
Хоть и недоволен был таким решение Свен, да смолчал. Может, и удастся им еще в сече побывать – путь-то хоть и недалекий, да вражеские земли пересечь придется. А слаще крови чужой ничего быть не может для настоящего воина.

Совместно Тельтиар и avarach

Ранним утром перед догорающим костром на шкуре седого волка наброшенной поверх обледеневшего валуна сидел Грютинг, он обдумывал шаги по ведению грядущей войны. Нанесенное ему оскорбление, заставляло вскипать молодую кровь подобно горячему, незамерзающему лютой зимой ключу. Торстейн выполнил наказ, собрал людей, хотя и не так много как хотелось бы оркдальсому властителю, сейчас, ставшая лагерем дружина, еще не встала, выбирая последние минуты сна. Долги зимние ночи, поздно солнце встает на северных равнинах, поднявшийся конунг в отблесках багровых углевищ казался вышедшим из Хеля снежным чудищем. Руки, которые, не смотря на утренний мороз, не были одеты в меховые рукавицы, сжаты в пудовые кулаки, воздух, обращавшийся в клубы пара, чуть не со свистом вырывался из груди. Борода и усы покрывались слоем инея, ни дать ни взять снежный Йотун собственной персоной.
Перед утренней побудкой, конунг, наконец, прервал свои размышления, запахнулся в меховой плащ и вошел в свой шатер испить горячего эля, не хватало еще подхватить лихоманку в начале похода. Он и так обещал быть не легким, но уязвленная честь молодого властителя будоражила и взывала к возмездию. Предки помогут его свершить, иначе как он сможет показаться им на глаза, о каком торжественном месте за столами Валгаллы можно будет тогда говорить?! Зато в случае удачи, взяв в жены его дочь старого Хакона, Грютинг сможет прибрать к рукам новые владения, получить заветный выход к морю и, наконец, утереть нос этому выскочке с юга. Конечно, в будущем ему придется схлестнуться с Харальдом, глаза на него не закроешь, а поэтому нельзя допустить, чтобы земли Хакона ушли в руки соперника. Тогда, окруженный почти со всех сторон Грютинг, не сможет долго противостоять этому волчонку.
К державшему резной рог конунгу в шатре подбежал Торстейн:
– Владыка, дружина готова выступить по твоему слову.
– Долго собираетесь, думаете, зима пришла, и спать, можно сколько хочешь?! Псы Хакона будут рады уложить вас в снегах в вечном сне.
– Дозоры не заметили ничего, владыка!
– Когда б заметили, поздно было б. В следующий раз собираться по темну будем, чтоб с первыми лучами войско могло выйти, а сейчас передай, пусть выступают.
– По твоему слову!
Торстейн выскочил из шатра и отправился передать приказ конунга. Сам конунг вышел из шатра, который тут же начали собирать приставленный к обозу ополченцы, невдалеке бряцали железом верные хридманы, войско выступало. Конунгу подвели могучего коня, тот потрепал друга своего верного по замершей морде и одним движением взлетел на него.
Солнце уже близилось к полудню, когда дозоры донесли о неизвестном отряде движущемся по владениям Грюттнга, шли они нагло и открыто, не скрываясь. Оркдальский властитель нахмурился. Что это? Неужели Хакон опередил его, выслал свою дружину, во владения Грютинга подло вторгся, не стал ждать, когда тот сам к нему прийдет дело чести улаживать. Что ж, можно и сейчас поквитаться, тем даже лучше. Не ведал значит Хакон, что его противник успел собрать свою дружину и навстречу ему выступить, тогда и бить начнем их здесь, пока к своим вернуться не успели.
Грютинг скомандовал дружине своей боевое построение. Войско разворачивало строй на встречу противнику на небольшом заснеженном холме.
Всадников, идущих под знаменем Гудбранда дозорные конунга заметили быстро, однако - видимо из-за удивления, пока ничего не предпринимали. Да и было чему дивится - недавно совсем вернулись гонцы, да черную весть принесли, что кончилась власть Гудбранда хевдинга в Долинах, а тут приближается целая рать, пусть и небольшая, но издали виден блеск дорогих кольчуг и шлемов - такие воины в битве многого стоят. Впереди же их ехал настоящий великан, столь могучий и широкоплечий, что непонятно было, как его конь держит. Направили они коней к костру Оркдальского конунга.
Тяжелые хридманы не пустили чужаков к костру конунга, остановив их нацеленными в грудь коням копьями:
– Кто такие? Куда прешь! К конунгу если, так к нему ногами должно идти. Назовите себя и спешивайтесь, если пройти хотите!
Воины схватили коней под уздцы и недвусмысленно наставили на непрошенных гостей копья, рядом лучники со скрипом натягивали тетивы готовых к бою луков.
- Грозны вы, как я погляжу, - усмехнулся великан, спрыгивая с коня и земля отозвалась тяжелым гулом под его подошвами. - Зовут меня Ахти Йотун, а теперь копья убирайте, и дайте мне с господином вашим беседу завесть.
– Пропустить! – громкий окрик Грютинга, заставил расступиться хридманов, они настороженно убирали копья, ослабляли тетивы.
Грютинг, сам спрыгнул с коня и направился к прибывшему гостю:
– Ахти Йотун, не думал я, что ты еще топчешь эту землю. С чем пожаловал? И почему вдруг в силах тяжких на моих землях объявился ты?
- Льстишь ты мне, Грютинг-конунг, - пророкотал Ахти. - Где же видишь ты силы тяжкие, когда еще месяц назад я малой дружиной в четверо больше этой верховодил?
– Месяц назад может у тебя и было в четверо больше, но сейчас с тобой видать самые славные воины остались, те кто смог пережить бой в котором погибли твои родичи. А ты сумел увести и сохранить дружину. Значит с тобой пришли воины те, что вскормлены молоком медведицы.
- Сладки твои слова, конунг, да не речи, а мечи ныне дело решают, - махнул рукой Ахти спешиваться ратникам своим, сам подле костра сел. - Смотрю я великая рать у тебя собралась, вьются знамена, бренчит сталь. Супротив кого ведешь воинство великое?
¬– Враги не дремлют, а конунг не может снести оскорбления. Иду посчитаться за обиды, нанесенные мне в землях Трандхейма старым Хаконом. Презрел подлый нашу долгую дружбу и дружбу отца моего. Стелется словно шлюха портовая под ноги выскочки Харальда. А с чем ты пожаловал? Супротив кого дружину выставил? Не ищешь ли новых земель в родовое владение?
– Старые бы удержать, - буркнул великан, потирая большущие ладони. - Все, кто батюшке моему служил, трусливо хвосты поджали, вместо мести кровавой, как викингам должно, бегут Харальду щенку в ноги кланятся! Проломил я одному предателю голову его, мозги коварные на пол дубовый повыпустил. Да другие честь на злато променяли.
– Да, поубавилось нынче чести у воинов, бросают своих властителей ради куска сытного, и таких привечает к себе этот Харольд выползок. А не хочешь славный воин со мной пойти посчитаться с Хаконом? Сумеем одолеть его, и Харальд прибрать к рукам тех земель не сможет. Да и ты бы мог кусок земли под владения к ногам бросить, рядом с вотчиной твоего отца приемного, чтоб ты смог месть свою свершить, отплатить за измену ярлам изменникам и обидчику Харальду.
Переменился в лице Ахти, бросил взгляд на дружину свою, что харчами угощалась у костров воинских, словно в уме прикинул, хватит ли сил:
- Не след сейчас с Хаконом тебе бранится, Грютинг конунг, - наконец произнес гигант. - Не кончится добром битва эта, не хватит сил тебе, без поддержки батюшки моего, чтобы одолеть Трондхейм.
Грютинг нахмурился, и этот туда же, отговаривать вздумал его. Своей вотчины не имея, поучать конунга вздумал.
– Не должно мужчине смолчать на оскорбление, а Хакон оскорбил меня пред дружинниками, на виду у всех. Про это нельзя смолчать и забыть. Нельзя допустить, чтоб земли его отошли к Харальду, или приемный сын Гудбранда сомневается в силах своих? Удача любит тех, кто сам ее берет, на других не оглядываясь. Время пришло проверить, не завелась ли на мечах ржавчина, не ослабли ли руки воинов, так ли крепок их дух. Дружина пойдет лишь за смелым и удачливым предводителем, с тем, у кого славы и чести добыть можно будет, добычи взять немерено, пока с тобой еще люди есть не разочаруй их малодушием.
С хрустом преломислось крепкое полено в руках Йотуна.
- Никогда я в силах своих не сомневался, и из других сомнение выбивал, - донесся утробный голос великана. - Да только никакой силы не хватит, чтобы с двумя конунгами совладать, коли они вместе ударят! Посмотри где ты сейчас, Грютинг-воитель!
Схватил прут Ахти, начал на снегу знаки выводить:
- Вот Оркдаль, а вот Мер, а вот Транделаг, южнее же нет больше батюшки моего, чтобы на помощь тебе придти - там теперь тоже вороги гнездятся! Сдюжишь, коли ударит тебе Харальд млад в спину? Ему не привыкать подлостью брать, а не воинским умением!
– Верно говоришь, батюшка твой нам сейчас не поможет, но и Харальд только войну закончил, соседи его недовольны тем, как он под себя чужие земли подгребает. Не сможет он силу великую супротив меня выставить, границы свои оголить, сразу найдутся охотники, что подбрюшье мягкое земель его, у других нечестно отобранных, мечом попробуют. А и если приведет кого, то в небольших количествах, и на тот случай я в Оркдале дружину оставил, поломает зубы волчонок об мои стены. А мы тем временем, с Хаконом покончив, как снег за пазуху ему свалится. Да и то разговор, нам ненужно рати Хакона изводить, главное его дочь отбить, а как станет она моей женой, так и конец походу нашему настанет. Не сможет старик против зятя выступить, нет у него сыновей, одна дочь осталась, если внука своего конунгом видеть захочет, сам к нам в союз пожалует, и войско наше усилится.
- Хороши речи твои, Грютинг, а сумеешь ли жену себе клинком добыть? Ведь коли ждет тебя Хакон, крепка сеча будет.
– Дома сидючи, дела не сделаешь, хочешь славы и силы добыть, в поход собирайся. Хакон своих сыновей всех в войнах положил, нет у его дружины теперь ни правой, ни левой руки, а мы обоерукие, сталь мечей наших крепка, ржавчины на ней отродясь не водилось. Кому как ни нам силой судьбу свою повернуть? Сам ведь о мести мечтаешь, но на Харальда идти сил нам сейчас никаких не хватит, с мало начинать нужно, хоть дружины свои и раскидал он, но на землях своих и собрать их сможет. Решайся, боги любят отдавать смелым удачу.
- Уж коли для тебя Тронделаг - малое, владыка Оркдальский, то боюсь я подумать - что же тогда большее! - Усмехнулся Ахти. - Но ладно, двум смертям не бывать, одной не миновать, пойду я с тобой, хоть и не враг мне Хакон, но затрещит его хребет в наших руках крепких!
– Покривлю душой, если скажу, что легко нам придется с Хаконом, да только не стоять и не смотреть же нам на то, как земли наши под чужую руку уходят, как щенок малолетний их под себя загребает. Но добро твое слово, вижу руку отца твоего твердую, сын отца своего достойный вырос. Ничего, покончим с Хаконом и за Харальда взяться можно будет.
По душе Йотуну лесть Грютингова пришлать, любил он, когда его сыном Гудбранда величали, а не подменышом турсовым. Протянул он ладонь широкую союзнику. Улыбнулся в густую бороду.
- Будет ужо Хакону конунгу славный Йоль в этом году.
Пожал руку ему протянутую Грютнг, и поднял ее над ними с возгласом:
– Все смотрите! Конунг Грютинг в союз вступает с Ахти, наследником земель Гудбрандсдалира, вместе с Хаконом посчитаемся и с любым другим ворогом и обидчиком!
Дружным ревом отвечали дружинники на эти слова, по нраву многим такой союз пришелся. Вновь рога с пенной брагой по кругу пошли, конунга славя, да Ахти Йотуна.
Как стих рев дружинниками поднятый, союз восхваляющих, обратился вновь Грютинг к могучему Ахти со словами:
– Сыты ли воины твои сын валькирии храбрый, к кострам нашим присесть ли не хочешь, да с нами снедь разделить по братовски?
- Воины мои, как погляжу я уже вовсю брагу твою попивают, - отвечал великан. - Да и сам я не прочь мяса жареного отведать, посмотреть так ли вкусна пища в Оркдале, как в Хейдмерке была, покуда Гутхорм не явился.
– Тогда проходи со своими к кострам моим, обогрей людей, да к котлам присаживайся, пусть не скромничают, стеснительным тут ничего не останется. Хоть и нет здесь яств изысканных, небогата пища походная, но накормить гостей досыта я сумею, а в Оркдале уж тебя я знатно попотчую.
- Вот спасибо, конунг Грютинг, да лучше уж в Хладире трапезу устроим врагам на зависть!
Пролетело время за снедью у воинов, и в поход стала дружина строиться, собраны воины были Грютинговы, а что с Ахти пришли и подавно уж собраны были. Со смехом и с громкими песнями вышли дружинники, славя своих предводителей, Грютинг с Ахти вместе в голове войска о двуконь ехали. Довольно фыркали сытые кони, ступая по белой пустыне, потрепал своего оркдальский конунг и обратился к союзнику:
– Дружины наши союзу радуются, даже кони, смотри, как ступают весело. Не ждет Хакон в гости тебя еще, можно будет этим воспользоваться.
- Конечно, будь я Тор Громовержец, а в руке моей не меч, а Мьельнир-Молот, несдобровать бы Хакону, - отвечал гигант, поглаживая коня по холке. - Да только мала моя дружина, хоть и храбра, а сам я против сотни врагов не сдюжу, хотя и многих в Валгаллу прежде отправлю!
– А мы тебя и твоих хридманов, за моими дружинниками спрячем, чтоб прознать про тебя Хакон не смог, а момент нужный ты с ними выступишь, в слабое место как кулак в броню закованный нанесешь удар. – посмотрел на Грютинг на Ахти, – времени дождешся нужного и ударишь им в бок или спину. Смешаем ряды дружины Хакона, обратим ее в бегство позонное и ворвемся за ними в Хладир, вотчину Хакона.
- Ты моим людям еще плащи драные выдай, чтобы на бондов-ополченцев похожи стали, - рассмеялся Йотун, представив, как его храбрые хирдманы вырвутся из рядов трусливых землепашцев, и врезается в войско хладирское. Славная сеча будет, вот уж точно.
– Хорошо придумал нарядить твоих и выдать их за слабое место дружины нашей, так и сделаем, пусть твои до последней минуты броню свою не показывают, крепче и сильней для врага ваш удар будет.
- Уж это само - собой, - повеселел воитель, скорая битва была ему отрадой, жаждал он вновь услышать песню мечей и топоров, увидеть вражескую кровь на снегу, поквитаться за поражение позорное и бегство.
–Хакон крепко в Хладире сядет, не с руки нам брать укрепления будет, да людей на них оставлять. Давай лучше так сделаем, я начну крепости взятие, да не выдержав отпора защитников в лес отходить стану, тебя мы спрячем на пол дороге. Хакон не сможет оставить мою отходящую дружину без внимания, должен будет в догон людей своих выставить, чтоб покончить со мною скоро. Подожди, как я крепко встану, и дружину Хакона в бой втяну основательно, вот тогда и удар нанесешь свой, бей как сможешь злее, пусть страх в сердца их вселяется.
- На том и порешим, Грютинг, да только до Хладира еще добраться надобно.

Жил в Южном Мере человек по имени Ульв. Он был сын Бьяльви и Халльберы, дочери Ульва Бесстрашного. Халльбера приходилась сестрой Халльбьёрну Полутроллю с острова Храфниста, отцу Кетиля Лосося. Никто не мог сравниться с Ульвом ростом и силой.
В молодости он ходил в викингские походы. У него в то время был товарищ, которого звали Кари из Бердлы. Это был человек знатный и необыкновенно сильный и смелый. Он был берсерк. У них с Ульвом был общий кошелек, и они крепко дружили. А когда они оставили походы. Кари поехал в свою вотчину в Бердлу. Он был очень богат. У Кари было трое детей: старшую дочь звали Сальбьерг, а сыновей - Эйвинд Ягненок и Альвир Хнува. Сальбьерг была женщина видная собой, и работа у нее спорилась, потому вскоре стала она женой Ульва. У них было много земли и добра, потому что Ульв, как и его предки, стал лендрманном и могущественным человеком в своей вотчине.
Рассказывают, что Ульв был хорошим хозяином. Он обычно рано вставал и обходил работы, или шел к своим ремесленникам, или же осматривал стада и поля. А иногда он беседовал с людьми, которые спрашивали его совета. Он мог дать добрый совет в любом деле, потому что отличался большим умом. Но каждый раз, когда вечерело, он начинал избегать людей, так что лишь немногим удавалось завести с ним беседу. К вечеру он делался сонливым. Поговаривали, что он оборотень, и прозвали его Квельдульвом (Ночным Волком).
У Квельдульва с женой было два сына. Старшего звали Торольв, а младшего Грим. Они выросли оба такими же высокими и сильными, как отец. Торольв был человек красивый, умный и отважный. Он походил на своих родичей со стороны матери, был очень веселый и деятельный, за все брался горячо и рьяно. Его все любили. Грим, черноволосый и некрасивый, был похож на отца видом и нравом. Он много занимался хозяйством, был искусен в работах по дереву и железу и стал в этом деле большим мастером. Зимой он часто ходил на паруснике с сетями ловить сельдь, и с ним многие его домочадцы.

Когда Торольву исполнилось двадцать лет, он собрался в викингский поход. Квельдульв дал ему боевой корабль. Тогда же снарядились в путь сыновья Кари из Бердлы — Эйвинд и Альвир, они были ровесниками Торольву. У них была большая дружина и еще один корабль. Летом они отправились в поход и добывали себе богатство, и при дележе каждому досталась большая доля. Так они провели в викингских походах не одно лето, а в зимнее время они жили дома с отцами. Торольв привез домой много ценных вещей и дал их отцу и матери. Тогда легко было добыть себе богатство и славу.

И вот после похода юные сыновья собрались в доме у Кари. Подарки родителям дарят, геройства свои описывают так как было, по правде, не приукрашивая. Шумна и весела компания викингов, и стол радует глаз – яства самые различные, да в изобилии, как и подобает, быть. Родители не поскупились на пир по возвращении сыновей своих.
До поздней ночи сидели они и брага уже ударила в головы, вот уже и поход обрастал новыми подробностями, доселе о которых и речи не было. Торольв и Эйвинд на перебой что-то втолковывали о жутких зверях и прекрасных девах, о богатствах и пиратах, один лишь Альвир все больше молчал, изредка вставляя свое слово икающим голосом.
- И взяли мы их на абордаж! А как разграбили судно, так и ко дну пустили! Ибо никчемно оно было для настоящих викингов!
- А как подплыли к берегу – глядь, а там дева прекрасная манит нас рукой…
- И давай мы их в землю щитом вбивать…
-А кушанья хороши у вас!
- Ну, Да наши яства не сравнить с тем, что приходилось там есть.
- Древняя мудрость гласит, что в гостях хорошо, а дома лучше…

Неожиданно для всех самый юный из викингов, Альвин Хнува, предложил послушать вису. Удивились мужи ратные, ведь раньше не замечали они за младшим способностей к стихосложению, но выслушать его согласились:

Как на чужих брегах,
Причалил наш драккар,
Узрели монастырь мы,
То были земли Англов.
К клинков и топоров
Жестокой брани,
Готовы были мы,
И жаждали сражений!

Надолго суждено
Запомнить Англам
Кровавой распри
Огненную ночь!

Их десять к одному,
Лихих и грозных,
Было против нас.
Враги все пали.

И вот теперь мы здесь,
С богатою добычей,
Во славу деда Магни
Клинков та распря...

Кари, отец Альвина, слегка повел бровью, но остался молчалив.
Выслушав вису начинающего скальда, некто из гостей предложил поехать на тинг, чтоб ярлу показаться. Долго они еще раздумывали, да согласились, что давно уже на люди не выходили, совсем во владениях своих закостенели, а потому дельная мысль то.
На том и разошлись под утро гости.

Саросберг. Торлейв и Гиллеад

С Тельтиаром

Сон никак не шёл к ней. Всю ночь виделись кошмары, заставляющие крутиться с боку набок, не давай отдохнуть, лишь утомляя ещё больше, заставляя впадать то в состояние, близкое к беспамятству, то вновь возвращая к бодрствованию.
Не выдержав этого, Гиллиад решительно встала, глядя на ещё не пропускавшее первые солнечные лучи окно. Где-то там был Харек. Возможно, именно сейчас он нуждался в её помощи, в её присутствии близ него. Но это было невозможно. Доставляемые сведения пугали, заставляя каждую секунду думать о любимом, точнее, о судьбе, уготованной ему.
Вдруг бессонная ночь являлась предвестником беды, гонцом, посланным сообщить о смерти мужа? Нет. Нельзя даже думать о таком, приближая своими сомнениями готовое и без того обрушиться в любимую минуту зло.
Гиллиад, быстро одевшись, вышла во двор, начинающий пропитываться рассветом. Что-то ожидает её сегодня днём. Дурные это будут вести. Присев на крыльцо, начала она молиться, как и каждый день, о Хареке.
На отшибе стоял дом, что ирландской принцессе кюна Рагхильда дала, потому и не заметила сразу девушка, что приближались к жилищу ее четверо мужей доспешных, а впереди них жрец Торлейв в одеянии новом алом, да с бородой опрятно уложенной, покуда не оказались они подле нее.
Пронзительного взгляда удостоились пришедшие. Каждый на себе его прочувствовал. Сердце же Гиллиад трепетало в недобром предчувствии. Но не могла показать она гостям своим того. Не в силах сдерживаться, речи её первыми оказались.
- Приветствую тебя, Торлейв. И вас, мужья достойные, приветствую. Простите, что не встречаю как подобает. Не предупреждена я о вашем приходе. Неужли вести вы мне принесли о Хареке?
- Горьки мои вести, Гиллеад, хотя сам я и не желал слов этих произносить, но должен, - отвечал верховный жрец, ближе подходя, над женщиной сидящей склонившись. - Прогневил твой муж конунга нашего славного ослушанием, да словами дерзкими.
Зло глянула на жреца женщина.
- Не клевешишь ли ты на него, Торлейв? Не таков мой муж. Те ли вести ты мне принёс?
- К чему мне лукавить, прекрасная дева, но коли не веришь, вот славные хирдманы, что слышали приказание нашего повелителя, - он обернулся, обведя рукой сопровождающих его воинов. Те дружно закивали, подтверждая слова жреца.
Не было причин не доверять посланцам конунга.
- И что же от меня вы хотите?
- Велел Харальд конунг тебя под стражу заключить, в погреб темный и сырой, покуда с повинной муж твой не явится,- продолжал речь свою Торлейв. - Да я сумел убедить его не делать этого, ибо нет за тобой вины никакой. Убедил его, что надежнее будет тебе в моем доме решения его ожидать, чем в заключении тяжком.
- Поэтому ты четверых мужей с собой привёл? Меня под стражу проводить? – поднялась Гиллеад и, казалось, возвысилась она над мужчинами. – А если не пойду с тобой, покуда конунг лично не явится, силой потащишь?
Близка была к жрецу гордая ирландка, вдыхал он ее аромат, а оттого возжелалось Торлейву самому заключить ее в могучие объятия и в дом свой отвести, да не мог он позволить себе так поступить у воинов своих на глазах. Верно говорят, все женщины - ведьмы, и любого мужчину околдовать могут, даже жреца могущественного, руны колдовские знающего и разумеющего. Сколь часто желал Торлейв от влечения пагубного разум свой избавить, да не мог - с той поры, как увидал в первый раз жену Харека, взыграла кровь у него в жилах, закипела, до сей поры остыть не может.
Отвернулся мудрец, вдохнул воздуха свежего, зимнего:
- Следует мне приказ конунга исполнить, а потому тебе решать, добром ли пойдешь, али худом.
- Не пристало тебе, жрец, силой принцессу ирландскую водить! – гордый ответ прозвучал ему. – Коль так, сама я пойду. Только вещи соберу. Да перечить мне не смей, - Не дожидаясь ответа, скрылась она в доме, крепко захлопнув дверь за собой.
Первым делом направилась Гиллеад умыться. Чувство липкого, обшаривающего взгляда преследовало её даже через стенку. Похотью же жреца, казалось, и в избе воздух успел пропитаться, оставляя неприятный осадок на всём теле.
Пересилив себя, женщина быстро собрала все взятые с собой вещи, надела изумрудно-зелёное платье, подобающее ей, не забыв и волосы уложить на скорую руку, и вновь предстала перед посланцами.
- Идем же, Гиллеад, не след доблестных мужей заставлять ждать, - сказал жрец, стараясь не смотреть на красавицу, чтобы не будоражить плоть раньше времени. - Близок путь будет.
Развернулся Торлейв, пошел по дороге, следы глубокие в снегу оставляя, двое хирдманов за ним двинулись, другие двое позади Гиллеад встали.
Тяжело было на сердце у Гиллеад, но не смела показать она этого. Гордо шла дева меж сторожей своих, не то, что не замечая их, но будто и охраной они её были . Да и не могла она их замечать, все помыслы её к Харлеку устремлены были. Коль мог он конунга прогневать, не ведать добра.
Долго ли шли они, но вскоре остановились у жилища верховного жреца - большой избы в самом центре селения, недалеко от усадьбы, конунгом занятой. Постучал Торлейв в дверь, отворила служанка - старая бабка-травница, что еще с Агдира жреца сопровождала, да дальней родней ему приходилась.
- Принимай гостью почетную, мудрая Торхильда, - произнес Торлейв, с некоторым почтением в голосе, видно уважал он старуху, что в былые времена его многим премудростям травным обучила, да служила верой и правдой много лет сначала отцу его, а потом ему самому.
- Смотрю я, гостья не из простых в наш дом пожаловала, - прошамкала беззубая травница.
- Насквозь ты людей видишь, - с явной иронией в голосе молвила Гиллеад, внимательно глядя на старуху. – Надеюсь, и приветишь в доме меня подобающе.
Не дожидаясь приглашения прошла она мимо старухи в избу. Пусть хоть сторонним наблюдателям, если таковы имеются, кажется, что не против воли своей оказаться здесь пришлось.
Взмахом руки отослал Торлейв гридей, и следом за женщиной в дом вошел, старуха же немного с дверью повозилась, засов закрывая.
- Вкушала ли ты уже трапезу утреннюю, Гиллеад? - Спросил жрец, в горницу проходя.
- Спасибо, сыта я. Общением насытиться успела, - ответствовала она, поглядывая на старуху. Только бы она их не покинула, оставляя наедине.
- Словами насытить разум можно, да тело ослабнет, - не согласился жрец. - А потому, садись за стол, раздели со мной пищу в этот час, уж как ни скудна пища жреческая - всяко обильнее и вкуснее, нежели в подвале тюремном.
Сел и сам мудрец на лавку, велел Торхильде печь топить да котелок ставить - гостью попотчевать.
Осталась стоять на месте Гиллеад.
- Не в скудности пищи дело, а в том, как потчуют ей. При хорошем подношении да приятных сотрапезниках всё достойным будет.
Помрачнело чело Торлейва, стал взгляд тяжелым, точно молот кузнечный:
- А я тебе значит неприятен, дочь конунга ирландского?
- Приятен мне лишь тот, кто сердцу мил, да не силой удержать может.
- А разве ж я тебя удерживаю? - Улыбка появилась на губах жреца, пусть и сокрытая бородой, да тяжки были мысли его. - Иди, коли желаешь, вот только конунг пуще прежнего осерчает, что не исполняешь ты велений его, как до этого супруг твой неразумный.
В миг погрустнела дева. Ведь и правда в словах Торлейва присутствовала. Присела на лавку она напротив жреца со спиной прямой и взором гордым.
- Так кем же в доме твоём мне себя считать? Пленницей или гостьей долгожданной?
- А разве похож я на пленителя грозного, - вскинул седые брови мудрец. - Скорее хозяином радушным для тебя стану, нежели неволить буду.
- Конечно же не похож, стала бы иначе я интересоваться, не будь у меня сомнений, - хитро глянула на жреца она, быстро успокаиваясь, что ситуация оказалась куда как выигрышной, ведь и неприятности можно против врага обратить.
- Рассеяла ты сомнения свои, прекрасная дева?
Покуда вели они беседу, появилась Торхильда вновь, хлеб свежий принеся, да мяса и овощей, бондами сарасбергскими вырощенных. Лучшая еда в деревне была у жреца, разве что сам конунг ел не хуже.
- Благодарствую за угощение, но не голодна я, - осталась Гиллеад равнодушной к пище, лишь незаметно для всех оценив старания жреца в угощении, не поскупившегося на блюда знатные. – Что же делать мне в доме твоём, Торлейв?
- Будешь ты жить у меня, покуда конунг гнев на милость не сменит, - жрец произнес, пригубив отвара, что ему старая Торхильда принесла в глиняной кружке.
- Как же гнев конунжий умерить можно? – напустила на себя дева вид скучающего собеседника, затаив дыхание ответа дожидаясь.
- Вернется супруг твой нерадивый, что словами глупыми и дерзкими огорчил властителя нашего - с него и спрос будет, - тверд был голос Торлейва, точно отвар ему сил новых придал. - До этой поры, не думаю я, что кто-либо смягчить сердце конунга сумеет.
- Может и смягчиться сердце его… - отвернулась Гиллеад от стола, замолчав надолго, и предалась мыслям грустным.
Не ответил ей на это ничего жрец, за трапезу принялся. Знал он, как расположения девичьего добиться можно - ведь это сейчас она несговорчива, а посидит в избе его день-другой, проголодается, надежду потеряет на избавление скорое - тогда по-другому заговорит. Умел ждать Торлейв, и сейчас торопиться не желал.

Вестфольд. Халльвард, Сигтрюгг и Асмунд
С Тельтиаром

Вечером тринадцать воинов остановились на привал. Халльвард сидел поодаль у костра, покуда остальные хирдманны угощались солониной, и молча смотрел вдаль.
- Ты не будешь есть? – Сигтрюгг подсел к нему. Тот отмахнулся. – Брат, забудь ты об этом Хрерике. Мало ли негодяев кругом!
- Да не в нем дело, - тихо отвечал Халльвард. – плохо то, что перед воинами я опозорен. Что думают они сейчас? Небось жалеют, что рабами не остались, а вынуждены какому-то юнцу подчиняться.
- Я слыхал, говорил Фрейгейр кому-то, что ты себя достойно повел. Разве ты сбежал? Разве ты ему оружие и припасы отдал добровольно? Довольно быть угрюмым, Вебьернссон! Пойдем-ка к нам, уж глоток браги тебя приободрит!
И Сигтрюгг утянул за собой старшего брата, с лика которого сошли наконец тягостные ему думы.

День и четверть дня еще проскакали они, прежде чем достигли усадьбы Гокстад. Въехав во двор, Халльвард достал из сумы дощечку с письменами, которая давеча оказала ему услугу, и спешился.
Дружина его также слезла с коней, сам же он подошел к крыльцу и подозвал жестом Сигтрюгга.
- Со мной пойдешь, - сказал он. - Остальные же – здесь останьтесь.
Изнутри слышались громкие голоса и звон кружек. Видно, Асмунд, прозванный Убийцей, праздновал очередной погром. Халльвард толкнул тяжелую дверь.
Хмурые взгляды служилых людей и холопов провожали следили за каждым шагом гостей. По видимому, Асмунд давно ожидал, что прибудет к нему кто-либо, и потому натягивались луки стражников, дрожали стрелы, готовые сорваться в короткий и жестокий полет, по первому же приказу десятника.
Тем временем отворились двери усадьбы, просторные сени предстали перед молодым хельдом - а в сенях тех двое ратников в полном облачении.
- Кто такие? - Вопросил старший из них, ветеран седоусый.
- Посланцы от Харальда-конунга, весть славному Асмунду привезли, - быстро
отвечал Сигтрюгг. На слове "славному" Халльвард слегка поморщился, но внимания на то никто не обратил.
- Ну коли от конунга, то проходите, - кивнул дружинник, отворяя дверь в гридницу.
Стол накрыт был двумя скатертями белыми в гриднице, а поверх стояли разные яства - видно было, желали бонды откупиться от грозного ярла, подношения ему всяческие приносили. Кружки глиняные расписные брагой полнились, мясо в мисках деревянных лежало, два пса промеж гостей сновали, кости подбирая, да кусая за ноги тех, кто на угощение скупился - звали тех псов Агни и Снорри, любимые звери Асмунда-ярла. Сам ярл на почетном месте сидел, кубок за кубком опрокидывал. Был он облачен в одежды дорогие, какие не каждый конунг себе позволить мог, волосы его на лбу стискивал обруч золотой, подбородок же гладко выбрит был - видать не по нраву молодому Асмунду-ярлу то было, что многие мужи его бородой превосходили.
Увидал посланцев Асмунд, впился взглядом пронзительным в лицо Халльварду.
- Привет тебе, Асмунд-ярл, - Халльвард поклонился, брат его также. - Весть тебе доставить приказано от Харальда. Соизволишь ли сам послание прочесть или прочитать мне самому, чтобы не утруждать тебя?
И, взглянув в глаза Асмунду, старший из братьев протянул ему дощечку.
"И это его Кровавым прозвали?", дивился он в то же время. "Да он же Харальда нашего ровесник будет!"
- Читай, - властным жестом ярл отстранил от себя табличку. Не желал он говорить, что грамоте рунной не обучен, зачем людям о слабостях его знать. - А воины мои славные послушают, что хотел сказать нам наш великий конунг, как отблагодарить нас он вознамерился за битвы с альвхеймарцами лютые.
Халльвард снова поклонился и начал читать, предчувствуя недоброе:
- "Дошли до меня слухи пугающие, юный Асмунд, что проявляешь ты рвение излишнее в тех делах, где лишь мудрые жрецы разумение имеют. Что льешь кровь работного люда и бондов-землепашцев, словно водицу, ни пощады, ни милосердия им не выказывая, и красны алтари Вестфольдские от крови, а дубы телами увешаны. Не по нраву Высокому и Могучему жертвы такие, вражьи жизни следует дарить Асам, а не рабов да крестьян ", - здесь хельд перевел дух и продолжил далее: - " Уймись, храбрый Асмунд, верность твоя не подлежит сомнению, ровно как и доблесть, но разве по чести ярлу губить народ, которым его конунг править поставил? Смени ярость праведную, будь господином суровым, но рачительным своим людям, в том тебе мое приказание и конунга воля."
Переменился в лице Асмунд ярл, нахмурились и дружинники, пировать прекратили, тишина гнетущая повисла в гриднице.
- Торлейв Мудрый послание это составлял? - Медленно, точно сплевывая каждое слово, вопросил юный ярл.
- Истинно он, Асмунд Альхеймсон, а Харальд-конунг подтвердил, что его воля в том, - кивнул Халльвард.
- А ты, посланец, чьего рода будешь, коли так тебе наш конунг доверяет?
- Сыны Вебьерна мы с братом, родом из Вика и дальними родичами конунгу приходимся, - поведал Сигтрюгг.
- Уж не того ли Вебьерна, что был зарублен Стейнмодом Молчаливым при Хакадале? - Прищурил глаза Асмунд, точно в самое сердце Халльварду впился.
- Все верно, ярл, - Халльвард выдержал его взгляд, но душа отозвалась болью при упоминании о смерти отца. Слишком много, видно, знает Асмунд - как бы боком не вышло.
- Посмотрите, воины! - До этого тихий, голос ярла внезапно обрел небывалую силу. - Как ценит Харальд конунг ваши ратные заслуги! Не меха теплые соболиные, не златые гривны, не перстни-обручья он вам прислал, а дощечку, закорючками изрезанную! Не землями вас, в боях за него кровь проливавших, жалует, а порицанием! Не доблестных и мудрых гонцов отправляет, а юнцов безусых, сыновей ворога лютого! Это ли не оскорбление вашей славе бранной?!
Возмутились хирдманы, кулаки вскинули, брань посыпалась из уст хмельных. Не по нраву был им указ конунжий. Привыкли они уже себя полновластными хозяевами чувствовать в Вестфольде.
- Слава бранная - одно дело, а над беззащитными крестьянами издеваться - совсем другое, - процедил Халльвард, вспоминая ту деревню, в которой останавливались они на ночь.
Сигтрюгг толкнул брата в бок - нельзя было этого говорить; но напряженность в воздухе нужно было снять любым образом. Иначе вдруг вздумается Асмунду подтвердить свое прозвище? Тогда не сносить им с Халльвардом головы, да и остальным воинам тоже.
- Но не с твоей мудростью, славный Асмунд, воле конунжей противиться, - громко произнес Сигтрюгг. - Вели же нам назад ехать да Харальду передать, что принимаешь ты слова его и следовать им станешь. И себе лишних проблем не наживешь, и конунгу угодишь.
- Смотрю я, долог твой язык не в меру, - вновь на полушепот перешел Асмунд ярл, ибо стихали крики. Поднялся он из-за стола, движением резким брагу опрокинув, вырвал из рук Халльварда дощечку с посланием, об пол бросил. Да так, что пес пробегающий ее подхватил, в крепкие челюсти зажав. - Но раз желает того конунг - мальчишка, ни в одной битве себя еще не показавший, то так и передай ему: скрепя сердце, повинуется Асмунд ярл воле конунговой!
Злы были речи молодого ярла, да в чем-то правдивы: ведь сам он немало врагов погубил в последних сражениях, а Харальд-конунг лишь издали следил за распрей клинков.
- Что же, тогда не смеем больше прерывать твое пиршество, ярл, - Халльвард легонько тронул брата за локоть: уходить, мол, пора. - Да пребудут Асы с вами, воины.
"И попасть вам всем в Хель с этим Асмундом заодно", мысленно закончил он и сделал шаг назад, к дверям.
Спиной обернулся к посланцам ярл, слов прощальных не стал говорить. Вернулись и воины к своим кубкам, все они понимали отлично - конунг - далеко, асы - высоко, а здесь воля Асмунда по любому крепче дощечек, псами изгрызанных. Так и сам ярл рассуждал, представляя уже, как всех, кто на него Харальду жаловался, по дубам развесит, иным в назидание.

Вышли братья во двор, переглянулись.
- Не буду я говорить ничего о нем, Халльвард, - поморщился Сигтрюгг, - ибо по всему видать, что он нам обоим не по нраву.
- И то правда, - хмыкнул старший брат. - Выполнили мы поручение, вои. Теперь надобно назад возвращаться.
Гул одобрения пронесся по подворью. Оседлали хирдманны коней своих верных и направили их в сторону Сарасберга - туда, откуда и прибыли они по поручению мудрых.

Альвхеймар. Гурмир, Лаге и Гандальв.
С Тельтиаром.

- Ты постой, славный конунг! - оказался подле Гандальва осмелевший Лаге годи. - Посмотри - стар уже Гурмир, разве ж будет Одину такая жертва приятна? К ему об его шею хороший топор тупить, когда его надобно в прорубь холодную бросить, Ньорду на радость.
- Ах ты, свинская рожа! - возмутился хмельной воин. - Желаешь меня прорубь кинуть, как во щи куру ощипанную? Не бывать тому! Топор мой - при мне. А ты, наветчик лукавый, свой, небось, дома оставил? Коли имел вовсе - таким как ты, от ворога за тыном любо прятаться... да жен, мужем оставленных, привечать. В том лишь твоя доблесть, не более. А ну, становить в поединок. Вызываю тебя, на смертный бой, именем Тора. А ты, конунг...

Ой, ныне храбр
Гандальв казнить
Воев не оружных
Лютою смертью, - ядовито подпел собутыльнику ярл Хильден. Тесть гандальвов протрезвел уж довольно, чтобы понять - часы, коль не минуты жить под небом осталось, а потому дал волю языку. не желая без слов помирать. пусть бонды покорно кладут шеи под нож - то не удел ярлов.
- Не слушай его, владетельный Гандальв, - дрожащим языком пролепетал годи, за спину воинам прячась. И куда только вся его храбрость девалась? - Какой тут может быть поединок, коли ты сам его умертвить велел?
- Дозволь мне, владыка? - молвил Рагнар, руки разминая.
: - Гурмир ныне повинен, - задумчиво потер подбородок Гандальв. - Однако, в прошлом достойно служил мне, покрыв себя славой. Не могу я отказать ему в праве священном... тем паче, что годи наш сам нарывался, осмелившись в праве Гурмира на меч усомниться. Тор да Один берут в жертву мужей, носящих оружие. Жизнь немощного старца отца битв да сына его воителя не возрадует. Пусть Лаге ответит за слово, а Гурмир покажет, достоин ли он дуба священного - али проруби близлежащей.
Побледнело лицо годи, отступил он, да бонды, с Гандальвом приехавшие дальше не пустили, кто-то из гридей и меч в ладонь вспотевшую вложил. Обернулся Лаге к Гурмиру, двумя руками рукоять обхватил.
- Удружил ты мне, конунг, - хохотнул старый Гурмир, пытаясь как следует утвердиться на ногах. Опыт у него был изрядный, но хмель-предатель путал ноги, а старость-злодейка делала слабыми руки. Вои начали украдкой перешептываться: бой сей, выглядел пародией на поединок. Пожалуй, серьезно испугался разве что годи. Гридни понимали что Гурмир - даже такой - может изрядно погонять служителя по поляне, однако если тот и впрямь видел меч не только на стене в горнице, серьезным увечьем то не грозило. Другое дело, что Гурмир все одно покойник - так что щадить охайника намеренно, ему нет резонов.
Вскинул над головой меч Лаге, расставил ноги пошире, медленно навстречу Гурмиру двинулся, да с жизнью заранее простился. Оставалось только на одно ему уповать, что хмель еще не весь из старика повыветрился.

Ярл самозваный
Конунга предав
Хает достойных
Псине подобно, - продекламировал затесавшийся в толпу юнец, глядя на бледного Лаге.
И, повернувшись к Гурмиру. добавил:
А воин хмельный
Битвы не ведав,
В речах срамных
Изливается подло.

За то стоявший рядом гридень рассеянно отвесил щенку подзатыльник – чтобы не отвлекал воинов речами.
- Скальд выискался! - блеснул зудами Гандальв. - Смотри мне, умелец: последние стоки про тебя боле, чем про Гурмира. он уж забыл то что ты не в этой зиме и постигнешь.
- Пусть прихвостень твой злоречивый сюда свой зад тащит, - ответил Гурмир. - Тогда вот, Гандальв и посмотришь, что я забыл, а что помню.
Лаге же, заприметив, что отвлекся супротивник, вперед рванулся, мощный удар нанося со всей силой возможной.
Однако же выучка старик выручила. Сильный удар пришелся втуне - Гурмир легко увернулся, выказав прыть не по возрасту. И, по примеру юного скальда, обратился к Гандальву с речами язвительными:

Конунг достойный
Гриднями знатен
Владык жестоких
Черствых сердцами
Удел печальный
Конец бесславен
Знаю я многих
Что так кончали.

- Ты сражайся, мил человек, - усмехнулся Гандальв-властитель.
Снова взмахнул мечом Лаге, на сей раз снизу рубя, думая поразить в бок открытый старого хирдмана…и тут клинок его встретил топор, некогда давший назвище Гурмиру. Вот тут и выказались ясно все плюсы секиры: старец легко переборол мужа в зрелых летах и отбросил меч прочь. Кабы не отвлекался Гурмир на поношение зрителей - было бы Лаге плохо, но хмельной напиток, испитый с вечера, еще горячил кровь, заставляя старика-альвхеймарца смотреть больше на конунга чем не противника.
- Копье! - Прокричал Лаге, вскакивая с земли, и тут же Кеттиль бросил ему заостренную палку, даже без наконечника, что вновь вызвало у воинов смех. Подхватил новое оружие годи, стал к Гурмиру подбираться.
Потеха продолжалась. Даже морщины меж бровей конунга, следы тяжких дум последних седмиц, как-то разгладились. Все с нетерпением ждали продолжения.
- Сдохнешь ты, наконец?! - внезапно закричал самозваный ярл, и принялся тыкать копьем в старика, надеясь, что тот не успеет уклониться.
- Не от твоей палки, касатик, - глумливо рассмеялся старый воин, легко уходя от неумелых выпадов служителя. Видимо, боги не желали помочь своему избраннику - асам, как говаривают, неумехи на поле ратном не любят. Может, и впрямь заберут жизнь у годи?

Скагеррак
Тельтиар, Scaldaspillir & Hellish Cat

Не успело еще солнце краем своим коснуться земли, как отплыли от берега Вингульмерка три больших корабля с драконьими головами - впереди Змей Алый, а за ним следом Мьельнир и Охотник. Пузатые корабли, да не торговые. Сидели на веслах рабы и пленники, из тех, что подчиниться Харальду конунгу отказались, да верность Альвхеймару сохранили, били в барабаны надсмотрщики, нещадный темп выдерживать заставляли.
Херсир Вемунд Уголь те корабли вел, много ратных людей с ним плыло по воле конунга в чужие края, да и сам он конунжию грамоту за поясом держал, а в грамоте той - увещевания и обещания Харальдовы союзникам будущим. В спешности корабли снаряжались - нужны были воины умелые молодому конунгу, потому и послал он Вемунда, потому и резали волны три драккара.
Вскорости уже миновали они остров Вик, а следом за ним и Хисинг, где владения братьев Вебьернсонов располагались, заканчивалась здесь власть конунга Агдирского - дальше вольные воды начинались, где конунги морские свой закон чинили, по своей правде жили. Ночь опускалась, багрянцем окрасились волны, виден был еще край светила вдалеке, да вот Ульфмод юный внезапно к голове драконьей припал, вдаль всмотрелся:
- Херсир! - Прокричал он. - Вижу я впереди корабль! Под парусом идет, да неспешно!
- Слаб ветер, скоро нагоним, - усмехнулся Вемунд. - Видишь ты, чей парус у них? Кому служат?
- Того не ведаю, да мыслится мне, что то люди конунга морского, пираты беззаконные, что наши берега иной раз грабят!
- Эй, Оттар! Вели этим собакам быстрее грести! Нагоним вражину - за все поквитаемся!
Ускорился гул барабанный, быстрее начали грести рабы и пленники, приближался корабль чужой с каждым мгновением.
Кормчий того корабля первым заметил приближающиеся драккары.
- Нагоняют нас корабли чьи-то! - крикнул юноша. - В темноте не понять, чьи они!
Агмунд, старший на корабле, нахмурился. Нехорошо то - Торир Собака со многими драккарами и снеккарами далече вперед уплыл, остались они без поддержки. Как сопротивление оказывать, если то враги окажутся?
- Можем ли мы быстрее идти? - махнул он рукой рулевому.
- Нагоняют они уже, не уйти никак! - последовал ответ.
Видно, не на их стороне был Ньерд в эту ночь.
- Разворачиваем драккар, - приказал Агмунд. - Готовьтесь бой принимать, если придется!
Улыбался Вемунд Уголь, видя, как нагоняют его молодцы корабль, да как переполошились там викинги. Видать и правда пираты то были, раз стяга конунжего испугались. Одел херсир кольчугу крепкую, да шлем поверх шапки, топор верный в руку взял.
Сближались корабли. Уже разглядел херсир дружину на том драккаре оружную, и бросил зычным голосом:
- Кто вы такие, и по какому праву в водах, что Харальду конунгу принадлежат, плаваете, да дани властителю не платите?
Один из воинов на пиратском судне подошел к носу корабля, поднес ко рту рог, и, протрубив трижды, отвечал:
- Мы волки Одина, викинги вольные, идем на дело в Валланд на помощь великому Сигурду конунгу. Вождь у нас Торир сын Торгрима. А вы кто такие и куда идете?
- Я-то Харальда Хальвдансона человек ратный, - прокричал Вемунд. - И ваш Торир ему подчиняться должен, а не Сигурду-разбойнику!
- Сигурд наш вольный конунг, властелин этих морей и никому дани не платит - ему все дань платить должны за то, что по его морям плавают! Что там у вас в сундуках? Половину даете нам, и мы вас пропустим. Не дадите то, что нам полагается - все заберем, а вас в жертву принесем Повелителю Волков и морским великанам!
- Уж никак ты шутишь, песья сыть? - Рассмеялся херсир, и смех его поддержали хирдманы. - Нас здесь втрое против вашего, и уж кому платить дань придется, так это вам! Смотри, пират, не гневи конунжих людей!
Видать, не различили разбойники в темноте, что позади головного корабля, еще два плывут.
- Воинов Одина оскорблять вздумал, рабское отродье? Платите за проход по нашему морю, или вы попробуете вкус нашей стали!
- Не бывать тому! - Во все горло закричал Вемунд-херсир. - Была ваша власть на морях, да вся кончилась! Ныне Харальд конунг землей северной правит, и морями тоже ему владеть! Последний раз говорю, добром отступитесь!
Вместо ответа вождь пиратов размахнулся и швырнул метательный топорик. Поднял щит воин, впилась в дерево сталь.
- Покажите, как дерутся настоящие викинги! -Проревел своим людям Агмунд. - Потешим отца нашего Одина!
Отступил с носа корабля херсир, своим приказал:
- Хирдманы! За щитами укрывайтесь, сейчас они копья кидать начнут! Тоже луки готовьте!
Затрещало дерево сгибаемое, запели тетивы тугие - понеслась оперенная смерть с одного судна на другое.
Двое метателей пиратских сражены были сразу верными стрелами агдирцев. Но те, что остались, продолжали копья кидать, одно за другим, да не стеснялись и за бортом укрываться.
Агмунд уж понял - обречены они на верную смерть. Но коли погибать, так должны они забрать с собой как можно больше противников, чтобы не напрасной смерть их оказалась. Да и заодно отвлекут они врага, дадут Ториру время, чтобы ушел он по морю беспрепятственно.
- Ко мне, викинги! - кликнул Агмунд тех воинов, которые дротов не имели, а в ближнем бою сильны были. - Собирайтесь вокруг - как только пристанут враги к борту нашему, дадим мы им бой, да такой, что долго вспоминать будут его те, кто в живых останется!
Еще несколько залпов сделали Харальдовы люди, прежде чем сошлись бортами драккары, вдребезги разбивая доски крепкие. В ход пошли топоры и крючья абордажные; прыгали на палубу вражескую воины одоспешенные, вступали в битву, не дожидаясь подмоги от союзников своих, рубили весла драккара пиратского, чтобы не смогли те уйти от возмездия. Быстр был Змей Алый, поотстали от него Мьельнир и Охотник, никак уже не поспеть им к битве, что на корабле пиратском закипела.
Падали воины сраженные за борт, волны алым окрашивая, дробились щиты в щепы, зазубривались клинки острые - шла схватка ни на живот, а на смерть! Вот Ульфмод с копьем в брюхе повалился, вот Оттар Рваный врагу в горло кинжал погнал, да и Вемунд в стороне не стоял, рубил топором щиты пиратские, рубил и головы буйные, и руки крепкие. Сильна была рать, Харальдом посланная, отборные хирдманы ее составляли, но и враги их, викинги бывалые, мало чем им уступали.
Превосходили числом конунжие люди пиратов, втрое больше их было. И, хотя силен был боевой дух людей Агмунда, гибли они под напором чужаков один за другим. Как вихорь черный, налетели враги, вмиг уничтожили треть воинов, как будто и не было тех вовсе.
Сам же Агмунд дорогу себе прорубал мечом сквозь толпу, вражское оружье вмятины на щите его оставляли. В самой середине сечи узрел он, как показалось ему, главного среди напавших - высокого мужа, топором вооруженного. И с криком, восхвалявшим богов, бросился Агмунд тому навстречу, бросился на верную смерть.
Увидал и Вемунд Агмунда, вскинул топор над головой, приказавши людям своим расступится, и хотя шло сражение жаркое, образовался на палубе круг для поединщиков. Поднял щит Вемунд Уголь, топор перехватил поудобнее, двинулся к главарю пиратскому. Сошлись они в единоборстве.
Ударил Агмунд мечом наотмашь, метя по шее противника с правой стороны. Поднял щит херсир, глубоко в дерево вошел клинок, расщепился щит, да тут свой удар нанес Вемунд топором каленым в плечо пирату.
Не успел Агмунд ни уклониться, ни щит свой поднять - острой болью отозвалась рана. И все же напрягся он, и щитом своим ударил викинга в грудь, навалившись всем весом, так, что невозможно было тому на ногах устоять.
Подломились ноги у Вемунда, отшатнулся он, назад падая, да оружие свое в теле врага оставляя, на спину рухнул. Щитом прикрылся Херсир, новых ударов ожидая, а кто-то из хирдманов ему свой меч бросил.
Вырвал Агмунд топор вражий из плеча, отбросил в сторону - хлынула темная кровь на палубу, и без того алую. С каждой каплей той крови все слабее становился Агмунд, но решил драться до конца.
Оглянулся воин - всего десятеро из его людей в живых пока оставалось, да и то ранами они были покрыты.
- Все равно...не сдадимся мы! - прохрипел он и меч свой нацелил точно в грудь лежащему Вемунду.
Приподнял щит херсир, двумя руками его держал, да клинок вражеский предательское дерево прошиб, острием кольчуги докоснулся. Навалился слабеющий викинг всем телом, не удержал херсир такой тяжести - глубоко в грудь ему вошел меч, потекла кровь. Тут набросились на Агмунда херсировы люди, скрутили ему руки, бросили на палубу, крепко к доскам прижав. Так же и других, кто еще жив остался, в полон взяли.
Приподнял Оттар Рваный своего господина, когда тот уже с жизнью прощался - сильно изранил его пират в том поединке.
- Послание конунжье возьми, - прохрипел Вемунд, дрожащей ладонью из-за пояса кожу оленью доставая. - Храни пуще глаза! Ты один слышал Торлейва приказ, из тех, кто жив остался, тебе и исполнять его! Не подведи!
- Не придется тебе за меня краснеть, славный Вемунд! Будешь ты в чертогах Валгаллы спокойно пировать!
Забрал хирдман послание, уложил херсира на палубу, в руки ему топор дал. Лишь после этого к пленным обернулся.
С трудом повернув голову, Агмунд свирепо взглянул на Оттара. Нет, не врага – себя нужно было ему мечом пронзить, чтобы в плен не попасть к харальдовым псам.
- Чего смотришь на меня, выродок? Али добить решил? Так добивай, не тяни, - выдохнул он.
- Много с тебя толку дохлого, - проскрежетал Оттар, которому и самому не терпелось добить убийцу своего господина. - Так что я тебе выбор дам - ответишь на мои вопросы - умрешь достойно и погребение соответствующее получишь, а коли нет - так я тебя тут подыхать оставлю воронью на поживу.
- Терять мне нечего... - Агмунд дернулся, пытаясь сбросить с себя руки врагов, его державших, и застонал от боли. - Не я отвечу, так кто другой из молодчиков моих, которые живы остались... Спрашивай же, скот - я тебе отвечу.
- Сколько вас было? - начал спрашивать Оттар.
- Всего два снеккара да три драккара у Торира было, наш подотстал...
- Ничего себе всего, - протянул ближайший к пленнику дружинник. - Да с такой оравой можно город взять.
- Давно Торир отплыл?
- Всего два дня мы плывем, - краем глаза Агмунд следил за викингами вражьими: вдруг ослабнет внимание их да удастся оружие выхватить? Хоть от собственной руки сгинуть, не от мерзкой длани предателей этих.
- Славно, - улыбнулся хирдман. - Эй, Хрольв Усач, перережь этому ублюдку глотку, да остальных пленников посмотри - кто более-менее здоров на весла, а кто к Хель торопится, тех в дорогу снаряди!
- Да что, мне не сложно, - согласился Усач, вырывая из-за пояса зазубренный нож, и резким ударом рассекая горло Агмунду.
- Надеюсь, не соврал песий сын, - сквозь зубы бросил Оттар. - Всех убитых, кого водой не унесло, на палубе сложите, а как отчалим, поджигай!
- Зачем, хороший же драккар?
- Я же обещал им достойное погребение, а ты, Эйрик, к конунгу поспешай, и так ему скажи: Торир Собака свое становище на острове Мьон оставил, за богатой добычей к франкам подался. Пробил час отобрать у него сокровища, за годы разбоя накопленные!
Отплыл Алый Змей, а за ним Мьельнир и Охотник, пиратское же судно позади осталось, ярым пламенем полыхая, да души воинов погибших с дымом на небеса понеслись. В Валгаллу!

Сарасберг. Рагхильда и Харальд
Совместно с Алексеем Павловичем)

Солнце уже встало и возмущенно светило в окно.
Кюна Рагхильда еще спала, несмотря на то, что утро уже сменялось днем. Надоедливый луч наконец коснулся ее лица, и женщина открыла глаза.
Первым делом она позвала служанку и приказала подавать умываться. Впрочем, уже вскоре в двери дома раздался вежливый стук.
- Откройте и узнайте, кто там пришел.. - распорядилась кюна, торопливо умываясь, - Да скажите, чтобы подождал немного, мол, кюна занята. И не забудьте доложить, кто ко мне явился. Не прошло и нескольких мгновений, как служанка вернулась к госпоже, слегка запыхавшись от волнения:
- Конунг пришел, сам... - пытаясь отдышаться, проговорила девка. - В гриднице дожидается!
Рагхильда глянула на нее, чуть улыбнулась. К тому моменту ей уже подали платье, и через какое-то время кюна была уже готова.
- Велите конунга звать, да на стол накройте! - уже более жизнерадостным, уверенным тоном приказала Вещая дева, и на лице ее расцвела теплая, как солнце, улыбка.
- Здравствуй матушка, - произнес конунг, едва лишь порог переступил, да поклонился Рагхильде. - Хорошо ли живешь ты? Исправно ли слуги волю твою исполняют?
- да, мой любимый сын, всего у меня вдоволь, все меня радует. А пуще всего сердце мое счастливо, когда ты навещаешь свою матушку! - произнесла Рагхильда и обняла сына, - А спокойно ли твое сердце? Не печалит ли его что? - в свою очередь спросила кюна.
- Верно ты видишь матушка, точит сердце мне печаль черная, - вздохнул Харальд, едва лишь разомкнула Рагхильда объятия теплые. - Опасаюсь я, что ярлы старые меня повелителем своим не считают, ибо молод я. Своеволия много среди людей наших. Совета испросить пришел у тебя мудрого.
- Что ж.. - чуть померкла улыбка на лице Рагхильды, и потух блеск в глазах, ибо печаль сына - две печали матери, - присаживайся, Харальд, да спрашивай, а я отвечу тебе.
Кюна прошла по горнице и опустилась на скамью у окна.
- Старые ярлы всегда сами себе на уме. Не ты первый, не ты последний, и благо то большое, что разумом твоим не владеет гордость. И от опыта их, от козней их спасет тебя жесткость да строгость с ними, чтобы поняли, что ты им не юнец зеленый, но муж зрелый и повелитель, и шутить с собой не позволишь.
- То мне ведомо, и жрец Торлейв мне о том же твердит, - сел конунг подле Рагхильды, рассказ свой начал. - Да сам я вижу, что много власти в своих руках он держит с той поры, как конунгом я стал, старую Ассу в изгнание отправив - не моего имени, имени Торлейва ярлы боятся, его охотнее слушают. А кем он раньше был, как не простым жрецом, младших богов служителем, теперь же именами Одина и Тора всех заговаривает.
Нахмурилась Рагхильда. Уж больно много жалоб на Торлейва слышала она, уж слишком много позволяет себе жрец. Хотя сама же она ему руки развязала в свое время.. Да как развязала, так и завяжет.
- Вот что, сын мой. Торлейв - человек умный и хитрый, остерегайся его. Много он говорит и делает, надо нам его отправить восвояси, иначе хлопот не оберемся.
- Опасен Торлейв, но и ссылать его сейчас, матушка - это значит многих ярлов отвратить, - покачал головой Харальд. - Обождем немного, покуда полезен он для нас, а после пусть отправится богам служить, как подобает, а не в резной усадьбе проживая.
Рагхильда задумалась и промолвила:
- Торлейв - мудрый советник и сильный муж, он славно послужил нам в свое время. Пусть пока останется, но нельзя его допускать к делам. Приструнить его следует, чтобы не забывал он, кто властитель здесь и господин ему.
- Так и сделаю я, матушка, да есть у меня дума почернее, - продолжал юный конунг. - Не один Торлейв власти моей противится, Харек волк отрыто неповиновение выказывает, послов моих оскорблениям и насмешкам подвергает. Разве пристало так верному ярлу действовать?
Умолкла Рагхильда. Непохоже это было на Харека - своих старых соратников и друзей предавать да насмехаться над ними. Может, сын ее в силу своей неопытности неправильно понял слова Волка?
- Сын мой, уверен ли ты, что нужный смысл в словах его увидел? Не похоже на него, чтобы поведением своим оскорблять конунга своего.- произнесла наконец женщина.
- Приказ мой нарушил он, - отвечал Харальд. - Да грамоту прислал, где вольным ярлом себя называл, никаких конунгов над собой не знающим. Велел я ему ко мне явиться и слова гордые истолковать, с тем гонца послал.
- Правильно ты сделал, сын мой. Быть может, обиду сам Харек затаил на что-то, что еще не ведомо нам? Поговори с ним, как с другом, глядишь раскроется причина такого поведения.
- Права ты матушка, не след злости волю давать, но и оскорбления прощать не следует, - согласился конунг. - Покуда же я велел жену его под надзор взять, дабы в случае измены Волка, не удумал он худова супротив нас.
Кюна покачала головой:
- Конечно, прав ты, сын мой, да Хареку, несмотря на веру его, я доверяю почти как своему брату. И хоть тяжелы времена, да страшны нравы, не из тех он, кто предаст. И кстати хороший он нам помощник против Торлейва - жрец к его жене некие чувства питает. Так что будь с Хареком ласков.
- Побуду матушка, коли уж ты совет такой даешь, значит так тому и быть, - кивнул юноша, - Но обождем мы, покуда Харек сюда сам явится. Еще тревожит меня, что нет вестей от Гутхорма вновь - а ведь он против врагов наших с малой ратью пошел. Не было ли тебе снов тревожных?
После этих слов лицо женщины омрачилось. Не было известий от брата, не было и от богов. А что может быть страшнее незнания? Ладно сын был рядом и согревал душу Рагхильды.
- Нет, Харальд, не было. Боги, как и твой дядя, не хотят почтить нас вестями и успокоить сердца.. - грустно проговорила она.
- Как рать собереться, сам я навстречу дяде пойду, - твердо проинес молодой правитель.
Тихая, печальная улыбка коснулась губ женщины, осветив его мягким светом материнской любви.
- Да, Харальд, так и сделай.
- Спасибо, матушка, - вновь обнял кюну сын. - Успокоила ты сердце мое. Уняла сомнения.
- На что же еще мать нужна? - мягко проговорила Рагхильда, проведя рукой по волосам сына, - Пусть и дальше оно будет твердым и спокойным.

Хригнисакр, Харек Волк.
Уже 2 недели минуло после битвы в Хригнисакре, когда полегли многие известные ярлы Упленда, Гудбранд хевдинг и братья Эйстенсоны, и многие славные властители и воители Харальду служившие...

...Долго Харек Волк залечивал рану на ноге, нанесенную ему ярлом альвхеймасрким, и прочим воинам его дружины финские знахари и местные жители раны залечивали. Из данов Свейна мало кто выжил - всего сорок человек в живых остались из них лишь двенадцать могли на ногах стоять. Харек освободил их от клятвы и теперь они сами могли выбирать себе вождя и идти куда пожелают... У ирландцев из трех сотен уцелели лишь две сотни. Но теперь это были закаленные в боях воины, опытные и уверенные в своих силах, победившие отборных викингов и приобретшие ценные знания и умения ратные...

Когда Гутхорм ушел, Харек следил за восстановлением усадьбы. Четыре дня местные бонды валили лес, и тащили необструганные бревна к селению. Там дровосеки и плотники местные днем и ночью очищали бревна от коры, пилили и стругали доски. За три дня местные жители вместо четырех сгоревших домов выстроили из сосновых бревен и досок один большой дом, вмещавший более трехсот человек, и крышу большую постелили, чтобы от дождя и снега жилище укрывали. Была там теперь и большая пиршественная зала, и гридница, и спальные палаты для воинов, и спальные покои для челяди, и кухня, комнаты для служанок. Целый дворец возвели тогда в Хригнисакре. А еще посреди селения возвели ирландцы из соснового дерева часовню, где и молились своему богу. Приказал Харек освободить всех рабов, кто после пожара в живых остался, и дать им тут землю. И не велел никому из местных обид не чинить...

... В праздник крещения ирландцы прошли к реке, и пробили проруби, и купались в проруби, славя своего бога, и несли обратно в селение ведра с водой, окропляя ей жилища. Дивились тогда местные жители этим странным обычаям, и спрашивали об этом чужеземцев много, а те отвечали охотно, и были те кто новую веру желал принять, но и от своих старых богов не хотели отказываться. Многих тогда крестили в реке и научили молиться Белому богу на норманском наречии. Со злобой смотрели на это годи местные, да поделать с тем ничего не могли, и многие из рабов бывших тогда веру новую приняли. А на следующий день были посланы гонцы Альхейму ярлу в усадьбу конунгов Хейдемерка...

Альвхеймар. Гурмир и Лаге. Гандальв и Асгейр.
Продолжение совместки.
С Тельтиаром.

Продолжал Лаге колом орудовать, ярился все больше. Надеялся видно, что оставят силы старого хирдмана.
Но не на его стороне ныне был Тор-воитель. старец Гурмир демонстрировал молодецкую удаль. гридни альвхеймарские потешались, а сам Гандальв, в начале боя давивший улыбку. крепко нахмурился.
"Ой, не доброе то дело, когда молодые мужи в самом цвете со старыми да хмельными совладать не могут. Знать, разжирели на мирных хлебах. Как с такими на Харальда идти? Отец его, хоть и выродок рабский, но умом не обиженный уродился. Вон как дружину свою настропалил. А мои-то размякли..."
- Ладно, Гурмир, твоя воля взяла, - возвысил глас конунг. Достоин ты Иггу служить да мясо кабанье в Вальгалле отведывать.
Удивленно остановился годи, ровно как и старый Гурмир.
- Окончен бой? - Сами собой сорвались слова с губ запыхавшегося Лаге.
- Скверно, коль бой, должный священным танцем богов быть, потехой выходит, - молвил Гандальв. - Не тому деды учили. не для того кузнецы северные это оружье ковали. стыдись, Лаге - нечем гордиться тебе ныне.
- Не воин я, господин, служитель асов, лишь, - спешно поклонился мужчина, отступая.
- Каков твой приказ будет, конунг? - Подал голос Рагнар - видимо истомился в ожидании, когда же головы рубить дозволено станет.
- Исполняй, что велено было.
- Справлю, как же не справить, - заломил могучий гридень руки Хильдену ярлу, повел его прочь.
- Здоров же ты, Гандальв, своими руками себе же поджилки подрезать, - глумливо усмехнулся Гурмир. - То воля твоя. конунгова. Однако и я - служитель богов и не трус, вроде твоего меньшего щенка, чтоб бок свой без слово под копье подставлять. Да и кому? Этому мужу женовидному. что меня двумя разными оружиями не одолел? Право, не думал что молвлю, но даже в Хаки твоем было поболе достоинства. Ну, подходите!
Его топор зловеще сверкнул, отражая солнечные лучи.
- Чтобы принести кому-то дар, надо сперва суметь его взять. Хотите радовать родичей-асов моей рудой - в бою жилы мне отворите.
Старцы в толпе одобрительно защущукались6 были то слова славного викинга, место в чертоге воинском заслужившего. Жизнь и смерть война - в руке конунга, но и ему после ответ перед асами держать. Гневался Гандальв на то, что обошел его старый хрыч в знанье обычаев, но и отказывать ему в правде не мог. Видать, не столь хмелен был Гурмир, как перед тем показалось.
Лаге же тем временем отступать начал, поначалу за спины воинам, а после старикам да бабам, из-за них изредка выглядывал, смотрел, что с Гурмиром старым конунг сделает.
Раздалось тогда ржание конское за воротами, появились три всадника в одеждах истрепанных, да доспехах помятых. Мало кто узнать их сейчас мог, но первый коня остановил подле конунга, спешился, в ноги государю поклонился.
- Ты ли то, ярл мой славный? - радостно удивился Гандальв, беря воя за плечи да разворачивая к светилу. Тот поморщился, когда лучи солнечные в очи попали, но не возвысил голос в протесте. Видеть, ждал что его тоже за дух обманный примут. Но два воскрешения за день - для бондов был перебор. Они уж утратили способность дивиться, а конунга ныне пугать было сложно. Кроме того он верил больше своим рукам, чем чьи-то речам про нечисть лесную, а руки тело под доспехом хорошо чувствовали. Живое оно, человечье.
- Господин, - прошептал Асгейр. - Прости меня, Господин, что не сумел рать тебе на помощь привести в ту ночь погибельную! Много ворогов напали на нас, много мужей доблестных под их оружием полегли!
С трудом говорил ярл, видно было, что ослаб он после долгих скитаний по лесу, оголодал - да и кони тоже едва держались, кожа да кости от них остались.
Попытался встать Асгейр, нога раненая подломилась. Знахарь ему требовался.
- Лекаря! - возвысил голос Гандальв. - Где этот дармоед шляется. во имя всех асов и ванов!
Гурмир тоже отвлекся на происходящее, и какой-то младой гридень, мечтающей о конунговой милости, обманным ударом снес ему голову. Народ это зрелище почти пропустил - не до ослушника было крестьянам, возвращение Асгейра волновало их сильнее какой-то там казни. Головы часть рубят, а вот из объятий Хель редко кто вырывается.
Обернулся Асгейр к спутникам своим, бросил им:
- Эй, Торир, Бьернульв, спешивайтесь, оглохли что ли?
Да те и сами еле живы были - столько времени в седле провели, едва-едва с помощью гридей спуститься смогли, даже на поклон господину сил не хватило.
- Гридни, что стали, будто пни лесные? Помогите соратникам! - прикрикнул конунг. К воям вмиг потянулись крепкие руки, сволокшие из седел. Беднягам и впрямь было тяжко: руки-ноги свело от долгой скачки. Удивительно, как кони то выдержали. Викинги не ездили долго в седле, кони на севере были роскошью дорогой. Вот потому и страдали альвхеймарцы столь тяжко. Тело-то хоть и привычное к нагрузкам позе неудобной всеми жилами противилось.
Обернулся тем временем Асгейр, увидал тело Гурмира старого, удивился непомерно:
- Скажи мне, господин, что же в Альвхеймаре деется, что и здесь кровь воинов славных, точно вода льется? Столько же наших людей пало под мечами агдирскими.
- А люд здешний совсем без руки господаревой обленел да брагой совесть последнюю залил, - сердито сверкнул глазами конунг. - Коли владыку дома всяк пес хаять изволит - знать, и впрямь в землях его власть пошатнулась. Хоть и многих мы потеряли - но не потерплю многовластия в своей вотчине, не будь я Серый конунг!
- В том правда твоя, Гандальв, - согласился Асгейр, болезненно дернувшись, едва ступил на больную ногу. - Но поведай, как же ты спастись из огня сумел, где все конунги союзные погибли.
- Сам Один, видать, меня спас лишив в ту ночь сна, - ответил конунг. - Я в скудоумии своем прогневался на то, что дрема ко мне не идет - да воздухом подышать вышел. Так и спасся. Вместе к захватчиками к дому своему вернулся - да поздно. Моим верным людям уж головы порубили. хотел за них сразу отмстить, но тут разум воспрянул. решил я что конунг им больше насолит, чем простой вой с мечем единственным.
- Асы тебя спасли, владыка! - Воскликнул Асгейр. - Теперь-то за все с Харальдом посчитаемся, да с псами его цепными - Гутхормом и Хареком! Сам я в битве с Волком Агдирским сошелся, но сумел вражина живым уйти, а там - и другие противники набежали - не сдержали мы этой силищи! Бонды хейдмеркские прочь бежали, одних нас оставили.
- Предатели! Трусам за все по заслугам восдастся, есть еще правда в землях Норвегии! Однако, ныне устал ты да и мои силы дюже походом подточены. Время у нас есть. Отдохнем чуток да в бой с новыми силами. А уж велел стрелу по селеньям послать, ополчение сбирая. А теперь и тебя мне боги вернули. Знак то, воистину!
- Знаешь ты, господин - до последнего вздоха я тебе служить буду, как отец мой и брат, - ярл произнес. - Но нынче много земель подмял подлый враг, нужно нам союзников новых искать.
- Неужто кого ты успел заприметить, ярл мой верный?
- Есть у Альвхеймара добрые соседи, не все перевелись еще, - кивнул, охая Асгейр. - Помнишь Неккви конунга, Мерского Властителя, с которым отец мой в походы ходил в молодости, да и ты говорят, с ними был в то время? И скальды висы складывали о ваших славных битвах на землях англов!
- Как не помнить? Память моя еще хороша, а сказанья о подвигах я любил сызмальства. Думаешь, решится он с нами против Харальда топор вскинуть?
- Старый волк без битвы в могилу не сходит, а где сейчас можно еще более великую битву найти, кроме как на землях, Харальдом неправедно нажитых?
- Это ты верно гуторишь, Асгейр. Однако не пристало мужам такие дела в спешке решать. Месть - блюдо что хладным лучше вкушать, чтобы ворог не вывернулся из сети. Пошли же в усадьбу - спасенье да возвращение наше отпразднуем!
- Пять дней ничего не ел я, - прошептал ярл, словно позабыв о речах ратных.
- хороший повод наверстать упущенное! - рассмеялся Гандальв, увлекая Агсейга по направлению к дому.

Харек Волк и ирландский отряд. Хригнисакр

...И вот, спустя 2 недели после праздника Крещения прибыл в Хригнисакр гонец от коннунга Харальда, чтобы Хареку ярлу волю властителя поведать...

В тот же день собрал Харек всю дружину в гриднице, и зачитал им ответное послание Харальда, написанное младшими рунами на ясеневой дощечке...

Перевел дух Харек, вытер пот со лба, выпил залпом чашу с пивом, чтобы горло пересохшее освежить, и закончил рчеь свою словами:
- Таково послание Харальда коннунга, властителя Агдира и Вестфольда... Что скажете, соратники мои верные? Жду от вас, кто что сказать может, и кто что посоветует...
Долго молчали воины, потом тихо переговариваться начали, и беспокойство было в их голосах. Наконец Бранд хёльд, вождь нортубрийцев, первым голос подал.
- Странно все это, ярл, очень странно. Не таков Харальд, чтобы черной неблагодарностью за верную службу платить. Не иначе оклеветал тебя кто-то перед ним. Ведь вежливое послание ты ему написал, и разъяснил все, как надо было. Или о победе нашей славной он не знает ничего?
- Похоже что не знает, -сказал Харек, - иначе не писал бы он такого...
- Что делать будем? - спросил Лиам, с беспокойством на вождя своего глядя.
- Исполнять волю Харальда. -ответил Харек. - Тем более что под боком Альхейм сидит, и хоть невелико пока его войско, но помню я злобу его против нас, и опасаюсь его коварства...
- Уж если он из битвы ушел и врагов на нас натравил, то и местных жителей против нас он поднять сможет...-добавил Бранд.
- Мы тут чужеземцы и иноверцы, - сказал Эдмунд, соратник Бранда, - а он законы старые чтит, та кому народ здешний поверит больше?
- И каково нам тут будет, если многих из нас также подожгут прямо в доме или сонными перережут, или отраву в питье подкинут? - впороашл Бранд, обводя взглядом затихших воинов.
- Да уж похуже чем врагам нашим пришлось - сказал Харек, вздохнув. - Никому из нас пощады тут не будет. Альхейм жесток и злопамятен, и никого не щадит... А потому так я мыслю. Собираемся и утром уходим отсюда на Раумарики, а оттуда в Саросберг. Поклажу всю на санях. Сами же пойдем на лыжах вдоль реки. А сейчас всем собирать поклажу и провизию готовить в путь. Дорога в Саросберг неблизкая, и идти будем быстро...
- Будет сделано, вождь, - ответили командиры хором, и каждый приложил кулак к сердцу...
- Ночью дозоры усилить... Всех раненых из домов забрать. На санях их заберем с собою. Боюсь я их здесь оставлять - вдруг Альхейму вздумается свой подвиг повторить?
- Да не дай Бог, конечно, но и на такое у этого изверга памяти хватит - произнес Бранд, задумчиво почесывая обозначившуюся лысину.- Как в битве смертной так бежал, поджав хвост, и всех союзников под удар подставил. А как раненых и спящих добивать, так это у него всегда и с охотой великой.
Харек вздохнул.
- Смелым воителем он был раньше, да потом трусом презренным соделался. Еще и потому следует нам к Харальду на поклон идти, чтобы всю правду ему донести, пока недруги нас не опередили в том, и тяжелее нам будет оправдываться...
- И то правда... - согласился Бьярни, Хареку соратник и друг давний из тех норвежцев что в Ирландии жил долго - и лишь трое из них за Хареком последовали. - А уж коли мы первыми ему обо всем доложим, а потом храбрый и мудрый Гутхорм подтвердит все, то и будем мы оправданы, и никакая клевета недругов уже не повредит нам. Жаль скальд новый с Гутхормом ушел, и некому доенсти будет до Харальда.
- Я сам в пути сложу висы, благо руны я теперь знаю все, и все звуки что с губ моих слетают на пергаменте мтогу вопроизвест, и в том перед скальдами местными у меня преимущество. А что до Гутхорма, то слово его крепка, и таких честных и великодушных мужей по всей стране найти трудно. В его заступничестве я не сомневаюсь, а Харальд к словам брата матери своей всегда прислушивался.
Воины оживленно закивали.
- А с пленниками что делать из Раумарики и Хейдемерка, кому возвращаться некуда? - спросил его Эдмунд, вождь нортумбрийцев.
- С собой всех забираем. - ответил Харек, немного поразмыслив. - Всем им надо будет завтра выдать оружие и доспехи. Но сначала... Обойдите все сараи где пленников держат, и пусть выбирают - либо со мной за подвигами ратными пойдут, либо тут будут с ошейниками рабскими проябать... А кто знает, может Альхейм придет и их еще в жертву приносить надумает... Говорят, в усадьбе той он у восьми человек велел кровавого орла вырезать...
При этих словах лица ирандцев омрачились, и глаза загорелись гневом.
- Не нам с ним спорить теперь. - вмешался Бьярни. - Гутхорм с ним обещал разобраться, к нему свой счет у Хригнарийского Оленя, а он слово держит. Не нам распри заводить...
- Прав ты соратник, - сазал Харек, улыбнувшись. - А нам люди в Ранрики нужны еще будут. Кто знает сколько там сейчас викингов самовольных осело... Вдруг не даст нам Харальд подмогу, а скажет самим справляться?
- Плохо будет если не даст нам подкреплений - сказал Бранд. - Разбойники те все воины опытные. Это не против бондов насильно согнанных в строю сражаться. Мало у нас шансов будет с такой силою совладать с теми кто остался у нас...
- Вот и нужны нам будут эти изгои...- сказал Харек торжествующе. - И жизни им спасем, и воины будут нам в помощь, а то и даст Бог, в веру нашу их обратим... Сколько их там примерно?
- Изначально сотни две было, потом еще раненых и беглых пособирали - так с ними сотни четыре будут. Кого-то домой Гутхорм отпустил, но многие говорят что им возвращаться некуда, и дома их ничто не ждет кроме позора...
- Что же... Тогда пошли людей с ними поговорить, пусть ночь подумают. А завтра утром возьмем с них клятву... А деревенские люди пусть на куртки наклепки делают и кольчуги чинят, и мечи наточат... И кто из деревенских парней за славой идти захотят, то пусть с нами тоже идут. По пути их всему обучим... А как до Ранрики дойдем, никуда уже не денутся. Ты Бранд, и ты Эрнольв, и ты Хальбранд, и ты Грани - будете у них сотниками. Себе в командиры по три-четыре своих человека надежных возьмите, будете их воинскому искусству обучать в дороге... Завтра в полдень отправляемся...

Воины расходились, исполняя приказания своего вождя. Тяжело было у них на сердце, но многие еще верили в удачу Харека и что благоволит к нему Белый Бог, и старые боги не будут его карать за отступничество...

Хладир. Гротгард, Херлауг, Хакон и Бьярни
С Дарклайт

Споро отправил хозяин Хладира племянников юных в бой собираться - да крепко задумался. Мальчишек надобно в бою проверять, станут ли добрыми мужами, али навек полати присиживать останутся. Храбрость иль есть или нет. Вот и думал Хакон одну думку. Зим шестнадцать назад глянулась ему одна рабыня. Ну, дело нехитрое да и нередкое. Однако, через положенный срок принесла женщина сына. И с той поры, как законные первенцы конунговы ушли пировать с предками, Хакон терзался догадками, чья ж кровь в жилах отпрыска незаконного. мать нарекла его Хаконом, однако рабыня - есть рабыня, не одному конунгу ложе она в год тот грела. вот и порешил владыка проверить, что за нрав во младшем Хаконе скрыт. Повелел Бьярни передать юноше повеление - с войском на Грютинга идти да славы искать.
Племянники Хакона в то время как с воинством грозным навстречу Оркдальцам выступали. Немало людей оружных собрать смогли - даже конный отряд был в полсотни молодцев, а уж викингов храбрых не одна сотня. Не разменивались по малому Херлауг и Гротгард, не брали с собой бондов-ополченцев, лишь ратных мужей на битву взяли.
Как удидел то Бьярни-Медведь - с трудом усмешку сдержал. Не дано мужу простому воителям высокого рода указывать, даже коль опыта им не хватает. Так что гридень сметливый за Хакона спрятался.
- Дядя ваш поклон шлет,- молвил он братьям. - Да наказывает с собой бондов мужей с тысячу поднабрать - для солидности. А чтоб самим вам с мужиками не маяться - волчонку своему подкидному, Хакону, их под руку отдает.
- Сына рабыни дядя нам посылает? - Гротгард вопросил.
- С вами он в битву поедет. Конунг говаривал, чтоб смотрели каков он на поле бранном и что то было за древо, из которого для него заготовку возделали.
- И то славно, - согласился Херлауг, слова посланца выслушав. - Воинов дело воинами командовать, рабьему же сыну - лишь бондов в бой вести.
Усмехнулся Бьярни в усы, внимая тому, как легко Херлауг на лесть нехитрую клюнул. Ой, прав Хакон что не послами, а воинами их к ворогам шлет. Таких обмануть проше простого, нет еще мудрости житейской. А сына рабыни он и не знал толком - так что слова племянника конунгова как должное принял.
- А пошто нам дядюшка этого юнца прислал, - произнес Гротгард, ближе к Бьярни подъезжая. - Неужто может рабий сын много пользы дать в деле ратном?
- Во время военное всякий меч на счету, так что не дело юнцу, вошедшему в лета на печи бока отлеживать, - ответил Бьярни. - Кроме того, может, и впрямь он вам родич по батюшке. Глядишь, кровь заговорит от песен клинков. Как знать, может вместо посредственного раба воин справный выйдет. конунгу прибыток будет.
- Славно тогда будет, - согласился старший брат. - Ты приказывай бондам под стяги вставать, пусть верность свою повелителю докажут боем.
- Да, иди, Бьярни, собирай бондов, - произнес младший. - И нас догоняй, мы с воинами вперед выступим, место для битвы пригодное отыщим.

Поговорив с племянниками властителя, Бьярни направился к самому Хакону. Поспрашивав у людей, нужного парня медведь нашел без труда. Тот упражнялся с деревянным мечем, и он недолго постоял в стороне, разглядывая мальчишку. Ему уже минуло пятнадцать зим, и, как одобрительно отметил гридень, стать у рабыниного отпрыска вышла что надо. Высок, плечами широк, да сложением крепок. Того, кого на весла посади - не скоро умается, даром что молод. Видимо, хорошая кровь. Ну. да что говорить! Конунгова наложница не для простых бондов, все возможные родители этого юноши были воинами отнюдь не последними. Хакон имел серые северные глаза, да русые волосы, воскрешавшие в памяти купцов из Хольмагарда больше, чем северных викингов. На конунга он ликом сильно не смахивал, но и ни на кого другого из дружинных мужей не походил. Видимо, в мать пошел. И судя по внешности - красива рабыня была.
- Ай, малец, пойди-ка сюда! - окликнул посланец юношу и кратко передал конунговы повеления. Молодой Хакон выслушал сдержанно - только глаза радостно заблестели. Хорошая выдержка - самое то для воителя! Может, и впрямь толк из пащенка выйдет... за сим Бьярни вернулся в усадьбу, а Хакон отправился до дворам - отряд сбирать да к походу готовить.

Лес. Хаки и Эгиль.
Совместно с Ви-Зетом.

Зимний лес только кажется тихим и безжизненным. Конечно, это спокойствие под тяжестью снежных одежд не сравнима с весной или летом, когда под сенью ветвей кипит жизнь, но и тут покой выходил мнимым.
Волки как всегда появились бесшумно, серыми тенями скользя между стволов. В сумерках их можно было бы принять за духов леса, спешащих за добычей явно не звериного облика. Но сейчас был полдень, и всякое наваждение было обязано отступить до заката, спрятаться в чаще. Двое мужчин, шедших вслед за волками духами не было. Хаки поправил снегоступы – сами содеяли, умельцев не дожидаясь, и покосился на Эгиля. Связь слепого с волками доселе была неясна его спутнику, однако же, для того чтобы нечто использовать пониманье не всегда надобно. Сейчас Эгиль вдруг остановился в сугробе, по-птичьи склонив набок голову и слушая что-то обычному уху неявное. Стая резко вильнула в сторону – Хаки заметил кусок серого меха, сноровисто исчезающий с глаз. Видимо, зверя почуяли…
- Там человек, - слова слепого явились неожиданностью. Следуя за Гандальвом, жители лесные проходили от селений людских недалече, однако не столь близко, чтобы селян настораживать. Так что мальчишка, случайно забредший за хворостом, исключался. А знающие мужи по одному в такое время не ходят. Зима – время голодное, зверье лютым делается. Кроме того – и война. Если зверь лесной пощадит, коли сыт, от врагов милость такая невиданна. Хаки нахмурился – и первым сдвинулся с места, направившись в указанную ему слепым сторону. Надо сказать, что ему не слишком-то любо было встретить людей – но оставить загадку за спинами много плоше. Может, любопытство – и свойство Локи, но им, столь многим обязанным обманщику было грех брезговать его божественными дарами.

Страшная картина охотника – серые тела кругом над упавшим двуногим. Но, в отличие от обычной голодной стаи, братья Эгиля просто стояли кругом, не спеша рвать клыками добычу. Видимо, пока спутник ломился через подлесок, слепец позаботился о найденыше. Эгиль не спешил: по снегу волк бегает всяко быстрей человека, а вот мысль летит даже скорее четырехпалой смерти. Хаки скользнул меж расступившихся серых тел – как тяжело было привыкнуть видеть их рядом! – и посмотрел на «добычу» в немом удивлении. Не часто встретишь юную девушку посреди зимнего леса! Страх перед волками сидит глубоко: видимо, женщина бежала от стаи, и теперь, загнанная, пала без сил. Она лежала в сугробе лицом вниз, разметав косы по снегу, и Хаки отсюда уж слышал сбившееся дыхание. Именно в этот момент она приподнялась на руках и посмотрела на бывшего конунжича круглыми от страха глазами…

Она желала себе смерти. В их роду не было слабодушных, да и скверные войны встречались с изрядной редкостью. Она пережила смерть отца, тяготы племя, и даже позор – с мыслью о том. Что Харальд вернется за ней и все снова будет как раньше. Будет хорошо. После ножа Асгейра Жестокого надежд не осталось. Она не видела своего лица в зеркале – мудрые бабы, ходившие за бывшей полонянкой, смотреться в него не давали. Да и не надо: они и сама видела, как отводили глаза их мужчины. Любящее сердце может много простить. Но любят мужчины глазами, и такая уродина, как она, породит в конунговом сердце лишь жалость. Вот и порвалась последняя ниточка… она делала вид, что смирилась, покорно глотала отвары и выполняла все указания. И дождалась-таки, что девочка-подросток, приставленная смотреть за болезной, сбежит на свидание. Выскочила в ночь в чем была, лишь свиту на ночную рубаху накинула. Ей недалече… сугроб или прорубь – едино, а Хель все равно, в каком виде к ней в царство пожалуют. Не на свадьбу. Разум говорил, что надо уйти дальше от жилья. Лишь потом умирать, не пугаясь погони да возвращения к жизни. Вот она и шла. Упорно шла вперед, страдая от холода и переставляя посиневшие ноги. Вначале ей хватило рассудка сделать крюк, радуясь внезапному снегопаду. Не найдут деревенские, где она в другую сторону повернула. Не в тех кустах тело искать станут. Вот уже близился тот сугроб, где она упадет без сил, упокоив свое страданье в холодной зимней постели… но тут из кустов появились серые тени. Волки! Страх оказался велик: собиравшаяся умирать дева припустила по лесу, как заяц. На сил правда осталось немного – трех полетов стрелы не промчалась, как рухнула. А когда рискнула поднять голову – встретилась взглядом с чужими глазами. На миг ей помстилось, что муж этот – Харальд. Однако, человек – или дух? – повернул голову, видать в удивлении – и мигом стал тенью Гандальва. Тот же знакомый жест, - ах, как желала бы дева забыть, как он вскидывал голову в удивление. Те же глаза, цвета льда. Вот только эта неверная тень теперь не смеется, как конунг… может, то все-таки дух? Харальд-Гандальв сделал шаг вперед, и она выбрала лучший для себя вариант – провалилась в беспамятство.

Отсутствие зрения часто может и не быть такой уж большой помехой, как думают многие. Эгиль не мог точно видеть, кого отыскала его стая… но запах был женским. И молодым.
И он не удивился тому, что от Хаки исходит удивление. Эгиль и сам не ждал встретить молодую женщину в лесу.
Молчаливый приказ заставил волков отойти. Те повиновались, хотя от них явственно пахнуло неодобрением. Ну и что, что двуногая, как вожак? Вкусная ведь, наверное… впрочем, вожаку виднее.
– Ты ее знаешь? – поинтересовался Эгиль. Скорее для порядка; совсем уж невероятно, чтобы им встретилась знакомая Хаки.
- Ныне вижу впервые, - ответил последний, но незрячему собеседнику послышалась в тех словах тень сомнения. Хаки видел лицо девушки. Неясно, что за зверь сотворил подобное с юной красой, и носил ли он шкуру косматую али доспехи воительские, но узнать деву с первого взора было бы трудно и родичам. Конунжич прошел несколько шагов, отделявших его от беглянки, и почти без усилий перевернул легкое тело, вглядываясь в черты. Нет, дева сия и впрямь была не из Альвхеймара. Мелькало в ней что-то смутно знакомое, но... - викинг помотал головой, отгоняя лишние мысли. И продолжал рассматривать нежданную находку лесную. Вероятно, чуть ранее дева была весьма собой хороша. Ни эта ли красота стала причиной нынешней муки? Хаки хорошо знал, что дивные творения природы - как и изделия рук человеческих, в иных сердцах родят восхищение, а в других - только жадность да злобу. Сломать, чтоб другим не досталось... вот и этот хрупкий цветок северных земель, похоже, пострадал именно от человеческой злобы. Внимательный взгляд говорил про то с очевидностью. Хотя - раны уже почти зажили...
- Бедная... - проговорил сын Гандальва, обращаясь то ли к Эгилю, то ли к волкам, то ли к ванам-властителям. - Надо согреть ее чем-то, пока насмерть в руках не застыла.
- Особенно с ранами, - Эгиль втянул воздух, ощущая слабый запах крови, исходивший от все же еще не до конца заживших ран. - Так...
Он положил руку на спину ближайшего волка и задумался, поглаживая шерсть.
- Тут относительно недалеко есть дом, - наконец сказал он. - Хозяин его давно уже умер, но построил свое жилище крепко. Я там иногда живу, когда совсем лютые холода наступают.
- Значит, туда и пойдем, - Хаки поднялся, решительно вскинув беглянку на левое плечо. Аккуратнее, конечно, было бы нести на руках, но вот проробуй-ка протащить так кого-то хоть десять верст да по снегу. - Надо бы поспешить, Эгиль. Замерзнуть она замерзла, но - вдруг все же очнеться? Мы с тобой боле на нечисть, чем на людей нынче похожи. Как бы воевать не пришлось, пока поясним ей, что зла не желаем. Лучше сперва отогреть да отварами отпоить. Тогда и беседа лучше заспорится.
- Отвары еще сготовить надо, - рассудил Эгиль, шагая рядом. Стая, конечно, тоже позади не осталось. - Но, как мне помнится, у Ворона разных запасов на добрый век хватало...

Приграничная деревня. Грютинг и племянники Хакона.
avarach & DL

Морозный воздух покусывал щеки, пар вырывался клубами изо рта у конунга, нарушившего границы Трандхейма. Грютинг решил вторгнуться во владения Хакона с началом нового дня. Ныне же он остановился перед первой приграничной деревушкой в землях нанесшего ему оскорбление соседа. Всего несколько домов и невысокий тын, даже заостренные колья в землю забить не озаботились. Ой, привольно, видать, жилось бондам при Хаконе, давненько враги по сим землям не хаживали, сегодня все изменились. Войско еще подтягивалось, становилось за спиной оркдальского властителя, на вершинах поросших лесом сопок. Деревенька отсюда была видна, как на ладони, ее жители занимались повседневными делами, даже не подозревая о нависшей над шеями их угрозе.
– Торстейн! – окрикнул Грютинг, – возьми дюжину хирдманов и еще дюжин пять ополченцев. Сожгите эту деревню. Кто побежит - не преследовать, а всех кто ратиться надумает, али просто не станет бежать сломя голову – убить без сомнения. Не будем плодить крепких духом в землях врага. Пусть Хакону трусы останутся – конунг с ними намается после. Найдешь что из съедобного в запасах крестьян, тащи сюда в обоз, армию сама война кормит.
– Я понял тебя, конунг, – быстро откликнулся Торстейн и собирать людей по приказу проследовал. Мудрый муж не стал бегать как заяц, кого-то из лучших в войске выискивая, взял первых из уже прибывших дружинников, на которых перст конунгов указал. Хоронясь за кустами, воины стали спускаться с вершины сопки.
Грютинг молча проводил их глазами, с выдающейся вперед нависавшей над округой скалы ему было хорошо видно все происходящее в округе, поэтому он быстро заметил стаи птиц, поднявшихся в лесах за деревней. Пока еще эти стаи были плохо видны, но то их количество говорило о многом – кто-то шел на встречу конунгу, и в силах тяжких.
Грютинг тут же отдал приказ войску строиться к битве. Похоже и Хакон отнюдь не дремал в стенах Хладирских и отправил к захватчикам рать, наказав гостям горячую встречу содеять. Что ж, тем лучше, когда он дойдет до усадьбы, Хакон многих из своих людей не досчитается.
Войско Грютинга становилось в виде подковы, охватывая своими крыльями деревню.
– Ахти, – обратился Грютинг к молодому великану, – возьми своих гридней да обойди по правой руке мое войско. Часть воителей на коней посади, чтоб ход их ускорить. всех моих скакунов забери – а людям моим сказывай, что то-де конунгова воля. Крюк по лесу сделай, чтоб воев Хакона Трандхемского обогнуть. Мыслю я – не сам он их бой ведет. Коли с нами Торова милость – вожди их, как дым над деревней узреют, со всех ног побегут бондов своих выручать. Ну, или головы вражьи рубить – тут причины различны для воев по стати да опыту. Нам важно то, что зверь, бегущий вперед на добычу, по сторонам мало смотрит. Ты только сразу не высовывайся, жди, пока они в сече увязнут. А когда я их силы дружиной с боков сдавлю, ты им в спину ударь. Славная выйдет ловушка!
- Будь по твоему, конунг, - согласился великан, разминая заждавшиеся сечи кулаки. Бондов в деревнях резать ему не с руки было да баб гонять - настоящей схватки хотелось. Показать он жаждал, что не от трусости бежал из Хрингасакра, а от того, что выбора иного не было:
- Эй, воины, за мной!
Велел он хирдманам Упплендским бондами одеться, да сам на голову плащ драный накинул - если бы не рост его, совсем бы он стал похож на простого ополченца, благодаря тем лохмотьям, что на нем надеты были. Так же и люди его все в простых накидках были, часто дырявых и залатанных - не отличить от бедных земледельцев. Разве что по оружию да доспехам, порой в прорехах блестящим. Но для того надо было близко к себе «бондов» подпустить да сталь их на своих спинах опробовать. А кто бы издали посмотрел - никогда бы не сказал, что это-де лучшие воины, какие у Гудбранда старого были.
Выстроились хирдманы, последовали за Ахти, покуда он засаду на витязей Транделагских готовил.

Тем временем Торстейн подобрался практически вплотную к деревне, ворота частокола заперты не были, нужно было успеть захватить их до того, как их створки сомкнуться. Отряд разделился на две части: большая – сорок пешцов, во главе с Торстейном и хридманами, должна была захватить ворота, меньшая часть– два десятка лучников, прикрывала пешцов, и должна была не дать никому высунуться из-за частокола или закрыть ворота.
Глянул Торстейн еще раз людей под своим началом: лица дружинников хмуро смотрят из-под низких бровей, железо обнажено и ждет только знака, чтобы крови напиться. Да и лучники, оставшиеся на высотках, готовы стрелять. Уж, поди, их луки снаряжены да стелы на тетивах хищно дрожат в поисках цели. Усмехнулся воин в жесткие усы, сечу предчувствуя, да подал знак начала атаки. Воины бросились вперед с громкими, оглушающими криками, словно дикие в рати берсерки, а над шлемами атакующих запели песнь смерти первые стрелы. Несколько человек стоявшие у ворот упали замертво, сраженные лучниками, в деревне раздались первые крики, крестьяне принялись метаться между домов, и никто не смог задержать нападающих ни у ворот, ни на частоколе. Вслед за ворвавшимися в деревню и уже скрывшимися за домами ополченцами, выпустив запас стрел да забросив свои луки за спину, бросились пришедшие с Торстейном лучники. Они нарочно отстали от первых рядов, чтоб без помех выпустить в бондов смерть оперенную. Теперь, когда хилый тын не мешал их обзору, ни единая стрела даром не пропадала. А опустошив колчаны, воины взялись за мечи. Кое-где уже занимался огонь, жители деревни спасались, перепрыгивая через тын, сбегая от захватчиков в лес. Когда весь отряд Торстейна вошел в деревню, хаос, царящий в ней, только усилился, никому не были нужны пленные крестьяне, запасы еды в деревни оказались небольшими – большинство их уже собрали люди Хакона. Разгневанные отсутствием добычи дружинники поджигали все подряд, огонь охватывал их дома, местами перекидываясь уже и на частокол.
Пламя вовсю плясало в деревне когда Торстейн увидел появившихся из леса боевые порядки воинов, вначале он удивился зачем его конунг обошел деревню и выстроил своих для атаки, но раздавшиеся рядом тревожные крики заставили его присмотреться внимательнее. Войско было чужим, это появились настоящие хозяева здешних земель.
Гротгард с Херлаугом, племянники конунговы, столь сече внезапной возрадовались, что и впрямь понеслись с благородными воинами вперед, обогнав даже собсвенных ополченцев. Грютинг коварный рассчитывал на азарт, что вождей из Хладира способен обуять, но такого подарка не ожидал и во снах. Недалекими воинами были родичи Хакона. Коли сам он лисом слыл хитрым, то племянничков его ваны нравом прямодушным отдарили. Видимо, то правда, что в роду все равновесным должно быть. Один родович доблестный на перу слабодушиных приходиться, один мудрый муж – у детей Скади в счет за глупца поидет недалекого. Так и в семье у Хакона сбылось. Вот и ныне шли рати Трандхеймские прямо в ловушку, по сторонам не зря да тыл не прикрыв.
Торстейн закричал, созывая своих, ибо не все воители, увлекшись погромом в деревне и поисками добычи, обращали внимание на творящееся за частоколом. Уверенность в с собственной силе ослепляла воинов, могучая рать за спиной позволяла чувствовать себя непобедимыми.
К тому времени как Торстейн смог, извергая проклятья на головы доставшихся волей конунга дружинников, собрать их, вражеское войско двинулось выбивать из деревни захватчиков. Добыча казалась им легкой и немногочисленной, добыть славы и повергнуть врага смогли бы только самые быстрые и удачливые.
Торстейн не стал принимать боя с лавиной несшихся на него воинов, развернувшись со своим отрядом, он стал отходить туда, где оставил своего господина, его лучники не позволяли самым быстрым врагам приблизиться, несколько человек в рядах врага даже свалились пронзенные меткими стрелами.
- Вперед! – проревел Гротгард, вскидывая меч. – Воины Хакона, бейте захватчиков подлых!
- С нами Один, - вторил брату Херлауг. – Поднимим их на копья да Грютингу головы пошлем. чтоб знал пес, как в землях чужих лиходейничать.
Преследуя отступающих оркдалцев, отряд из Хладира вошел в покинутую деревню. Торстейн в то время уж покидал ее сквозь опрокинутый тын – и с радостью узрел движение на холмах. Видимо, конунг решил случай использовать да пакость врагам приготовил. мигом смекнул воин, что орлы Хакона-конунга в деревне слепы, как котята. Дым зрению мешал, да и дома крестьянские вид загораживали. А потому повелел он своим воителям развернуть строй у околицы да не выпустить вражеское войско из подожженного селенья. Хороший гридень и животом своим конунгу пожертвует, вот и решил опытный командир Грютингу время клинками своими выиграть. Вальхалла – только одна, викинг достойный не смерти боится, а трусом прослыть да в Хель прозябать. Так что ныне Торстейн не колебался и мига.
Две рати сошлись в схватке кровавой. Меч против меча, щит супротив лезвий секиры, лучники в дыме толком толком целей не видели, так что сражение шло стенка на стенку. У племянников Хакона было больше людей, и теснили они Торстейна назад. То один то другой воин грютингов падал, кровью захлебываясь, но дорого они жизни свои продавали. А сам властитель Оркдальский тем временем тоже не медлил.

Приграничное селение. Грютинг и племянники Хакона.
Avarach & DarkLight, при участии Тельтиара

Храбрые Грютинговы войны, изготовившись на окружающих деревню возвышенностях, хоть и спешили включиться в битву, но терпеливо ждали знака от властителя своего. И воздал он их пожеланиям. Как стали вои Хаконовы без оглядки входить в деревню запаленную, да скрыл от них дым оркдальских храбрых мужей, подал конунг Грютинг знак дружине своей верной. Словно молот грозного Тора, обрушились они на зашедших в ловушку врагов. Дружно запели могучие луки враз освобожденными свирепыми оркдальцами тетивами, стрелы зорких лучников первыми взяли кровавую жатву средь недругов. Да и сами гридни неслись чуть медленней стрел, так велик был угар молодецкий. Свиреп и страшен был удар их копий, словно сами окрестные, став руками богов, нанесли первый удар по рядам хладирских воителей. Более всего пострадали те, кому недостало места в деревне и кто лишился хрупкой защиты стен домовых да жалкого тына. Кровь потекла по земле, словно реки из Хель возвернулись на землю в назиданье живущим. Упавшие на землю не могли более подняться, потому как ступали по ним, как по твердой земле, в бой вступившие воины. Не просили тут пощады – да не давали. Словно руки великана железные сжали в горстях вороги дружину родичей Хакона, как траву по весне сминали ее Грютинговы вои, загоняли противников в пламя горячее да дым удушающий. Тихий день выдался – не снег ни дождь пламени дерево есть не мешали. Тяжело приходилось Херлаугу и Гротгарду ранены были они оба, один в лицо стрелою каленой, другой же копьем получил в сочленение доспеха. Славными воинами хладринцы были, в другой раз не сумел бы враг так легко жизни их взять, да подвела их уверенность, теперь выбор их был погибнуть в пламени, либо на копья бросившись вражеские.
Конунг оркдальскиий с дружиной личной избранной, пробивался к ярлу своему приближенному Торстейну, ободряя его криками.
– Славно, славно Торстейн! Улыбнулись нам боги сегодня, нашу сторону они приняли!
– Знатно сегодня мы повеселились! – отвечал Торстейн своему конунгу, – Враг наш думал на нас поохотиться, а теперь сам падет нашей добычею.
Из взятых с собой ярлом дружинников не отправилось в залы Валгаллы меньше половины, а оставшиеся были все переранены, на каждом железо хладринцев след оставило, но до подхода помощи Грютинга сумели они выстоять. И теперь, уже сломавшие строй дружинники племянников Хакона, отступали, кровью своей умываясь.
Так и сгинула бы дружина Херлауга и Гротгарда, но поспел со своими бондами вовремя Хаконов пащенок, сын рабыни. Спеша в битве участвовать, не дождались родичи знатные со своими людьми бондов, что шли за ними вослед. Теперь тяжкая кара их за гордыню постигла. Однако же, Грютинг и люди его тоже были удивлены, а потому смог Хакон пробиться сквозь окружение. Разглядел он место слабое в рядах напавших оркдальцев, да ударил своими силами там где крылья сходились дружины Грютинга. Крики и звон железа заполонили окрестности, обе дружины сошлись в бою себя позабыв, потому и удалось Хакону юному прорвать кольцо дружины оркдальской. Его удар мог бы крови большой стоить Грютингу, да не спал Ахти великан молодой, со своею дружиной отчаянно он ударил по ополчению бондов. Тяжко было положение воинов Хладира, да вдруг еще хуже заделалось. Выполнил пасынок Гудбрандов уговор с Грютингом и появился прямо за спинами трандхеймских воителей. Ой, тяжек был удар этих бондов по вражьим порядкам! Смотрелись они крестьянами, а бились как опытные вои, щитом да мечем живущие и добычу из викингов справно возившие. Куда настоящим бондам супротив такой силы? Хоть было у Ахти лишь сотни полторы воев, но смяли они все порядки юному Хакону.
Легкой пушинкой молот могучего воина разносил вставших на его пути землепашцев, гася их удар в спину оркдальской дружине. Смеялся Ахти-великан, когда кости ломал, да черепа дробил, было ему в радость сражение это, ибо память о Хрингасакре лишь кровь врагов смыть могла. А подле него вои верные шли, да недоумевали вражеские бонды, почему клинки и копья их, плащи драные пробивая, с железом, а не податливой плотью встречаются - да кто же мог заподозрить, что у таких оборванцев кольчуги двойного плетения надеты крепкие. Молотил Ахти без устали - где щитом бил, где молотом, а как молот из рук выпустил, оставив его в груди врага проломленной, так чье-то копье подхватил, да колоть стал. Копье преломилось - топор в руке Йотуна оказался, и чем бы не сражался воин грозный - оставались вокруг него лишь убитые и раненые, повторял свой подвиг хрингасакрский Ахти, уж больше полутора десятков врагов к Одину отправил, а других навсегда ущербными и увечными оставил.
Но дело свое Хакон пащенок выполнил, сумел открыть дорогу хирдманам Гротгарда и Херлауга, те не стали долго раздумывать и весенней водою паводка устремились к пути спасения. Ахти сразу стало труднее пробивать дорогу дружине своей избранной, теперь стало против него не крестьянское ополчение, а прожженные ветрами войны воины закаленные. Но не думали они о возмездии, укрыв за собой своих водителей, поспешили они из боя выйти.
– Вперед! Не дать им уйти! – раздавался над полем голос Грютинга.
Но не долго смогли врага оркдальцы преследовать, через версту остановил их конунг.
– Все назад, дружина Хакона трусливо по лесам от нас разбежалась. Нет смысла ее нам по одному человеку вылавливать. Возвращаемся назад и подберем своих раненых.
А Гротгард да Херлауг вынуждены были стопы обратно в Хладир направить, да думать по дороге, как перед дядей виниться. Тяжек проступок их был, тут и оправдываться нечем. Сами в ловушку пришли, сами от бондов оторвались, силы раздрабливая. Обычно в боях. Гибло больше крестьян-ополченцев, чем воев знатных, что прямые мечи носили да землей владели в достатке. Ныне все было наоборот. Половину воителей славных да опытных племянники Хакона в селенье оставили. Хотя и бондов воители Ахти потрепали изрядно, но меньше средь них было потерь, даром что многие ополченцы мечи второй в жизни раз видели. А сами вои рода конунгова переживали, что спас их от смерти отпрыск рабыни, в первую битву пошедший. Правда не велела им хаять юного Хакона, так что благодарили его Гротгард с Херлаугом, как между воинами должно. Хакон-старый традиции воинские в дружине своей чтил люто, и племянникам то заповедовал. А все же злость в душах осталась. Тяжко бывает проигрывать.
Возвращаясь к месту недавнего поля брани, заметили глаза острые воев Грютинга обоз бежавшей дружиной Хакона брошенный, возрадовались сердца их добыче с ворога взятой, песни в рядах оркдальцев послышались, смех раздаваться начал. Но послал оркдальский владетель для охраны трофея доставшегося Ахти Йотуна с его дружиною, да еще своих ему сотню дал со словами:
– Добычу захваченную поделить мы успеем. Сейчас же, нельзя нам на этом месте стоять длительно, враг может опомниться да решить отомстить нам. Потому готовь обоз захваченный Ахти Йотун, мы дальше отправимся, место найдем победу отметить нашу, где и добычу захваченную разделим по справедливости. Если в плен кого взяли для выкупа, так ты тоже возьми под охрану захваченных, я же к месту побоища нашего выступлю.
- Добрые трофеи каждому воину достануться, - кивнул, утирая руковом со лба пот выступивший, Ахти. - Прослежу чтобы никто лишнего не взял, да обиженным не ушел. Эй молодцы, забирайте обоз щенков хаконских, будет нам скоро пожива еще большая!
Отправилось войско с Ахти да Торстейном во главе вперед, медленно ступая, осторожно, не желая в ловушку какую попадаться, после столь великой и славной битвы.
Оркдальский же властитель вернулся к месту их ратного подвига, да со жрецами учеными счел потери свои и сравнил их с потерями Хакона, после чего сердце его возрадовалось. Средь погибшей дружины вражеской были сплошь хирдманы сильные, сила знатная полегла сегодня, бондов вражеских меньше положено. Добрый знак боги подали, хорошо их поход начинается.
Из своих же людей много раненых, да дело то поправимое, из тех что с Торстейном ярлом выступили погибло четыре дюжины, да и то бондов одних, не хирдманов, при ударе в спину крыльям войска Грютинга да прорыве остатков дружины Хакона десять дюжин всего положено. У врага потери те втрое-вчетверо выше будут. Пленных знатных, трех сынов ярловых, взять удалося, выкуп за них честный получен будет, и то добрый знак.
Пособрав своих раненых, да оружие мертвых хридманов с доспехами, тяжело ступало нагруженное войско храбрых оркдальских воителей, ждал их пир в деревеньке следующей, да дележка добычи собранной. Веселы были они, увидали, что не так грозен Трондхейм, как раньше думалось, не так сильны хирдманы хаконские.

Усадьба Хладир. Хакон и племянники.
Совместно с Тельтиаром.

Тяжек был сон Хакона Хладирского в ту зимнюю ночь, тревога сердце глодала. Вот и вышел он поутру на крылечко усадьбы, хоть и противились старые кости ранним вставаниям. Все старцы знают: утро - время самое тяжкое, когда возраст дает себя знать больше всего. Надо сказать, что взор конунгов не был плох, и потому разглядел он в мужах, проходящих ворота, своих племянников родных. Шли эти мужи не как победители. Нахмурились Хакона брови: видать, не зря его сон был столь тяжек, предупреждения боги слали.
Первым Гротгард на глаза дяде показался, хотя и шел он, тяжело ступая - давал знать о себе рана, до сих пор кровь через повязки сочилась. А следом и брат его младший, с головой тряпками замотанной, наощупь ступал. Глубоко видать стрела его поразила. Были и другие мужи ратные с ними, тоже побитыми псами выглядели они.
- Кого вижу я ныне? - возвысил глас конунг. - Ужели это вои мои, за победою посланные? Не вы ли гуторили, что шкуру Грютинга мне на сапоги привезете? Выходит, зверь сам загнал охотника в нору, да шеломами вашими свою горницу украшает?
- Тяжко нам пришлось, дядюшка, - прохрипел Гротгард, на колени перед конунгом падая. - Знаю, нет мне прощения за глупость мою, да не ожидали мы от Грютинга прыти такой!
- Окружил нас ворог лютый, - Херлауг продолжил. - Заманил в засаду подлую!
- Засада? Так что за морковку он кинул в ловушку, чтоб вы поспешили туда, будто кролики?
- Увидал я, что деревню жгут вороги, - отвечал младший воин. - И приказал хирдманам своим прогнать их оттудова, стали Хладирской испробовать дать! Да только едва мы в деревню вошли, как отовсюду люди оркдальские появились, набросились на нас, словно воронье!
- Значит, ума вам хватило всем скопом туда ринуться, дозора не выслав да люда приглядывать за окрестностями не оставив?
- Да уж времени не было, как мы подошли дозоры высылать!
- времени не было?! - гнев Хакона полыхнул так, что не только племянники - все гридни, с ними на двор Хакона пришедшие, наземь попадали. - Значит, спешили вы так, что шеи не берегли? Умный муж в незнакомую реку в откоса не прыгнет - сперва пощупает дрыном, далеко ли дно. Даже, коли там в воде русалки купаються. А вы... бороды вырастили, жен завели, а ума что у деток безразумных.
- Пощади, дядюшка! - Воскликнул Херлауг, тоже на колени падая, да не видя Хакона, в другую сторону лицом поворотился. - Ведь и мы немало Грютинга потрепали!
- Щадить? Не с Гандальвом ли ты меня путаешь, родич? – удивился конунг. - Владыки Хладирские воям своим лишь за дела их преступные, лютости немереной рубили головы. Но не мечтай, что сойдет тебе с рук эта глупость. Шишки набивать - впредь наука, но ротозейство ваше сильно дорого стоить стало. Не водить вам больше рати именем конунговым, сам на коня сяду, коль молодые побеги рода старый пень подвели. Стыдитесь!
- Нет прощения глупости нашей, конунг, - опустил голову Гротгард. - Позволь в бою искупить ошибки? Позволь с тобой отправиться, как раны залечим!
- Да куда же вы денетесь, - проворчал Хакон. Гнев его уже поостыл, уступив место усталости. - Ежели Грютинг сюда с войском войдешь - первыми на дубах вы повисните. Так что дело тут вам, скажем прямо, шкурное. Да и честь восстановить было б неплохо. После того, как обманул вас Грютинг, дурнями выставив, много соседей моих зашевелится. Вам ли не знать, как хрупок был мир у границ наших.
- Ведаем про то, дядюшка, - с грустью и досадой Гротгард сказал. - Вели большую рать собирать, покуда ярлы твои мятежа не учинили!
- Ярлы мои только мне служат, - отрезал Хакон. - С ними сто раз я в битву ходил, щитом одним прекрываясь. Так братьев не чтут, как иным из них верю. Так что хватит тебе, неразумный, люд хаять напрасно. Лучше вот что ответь: мне любопытно, как вырвались вы из ловушки. Знаю я Грютинга сызмальства: кровь у него горяча, да ничего он без раздумья не делаем. Ежели содеял ловушку - на совесть небось, чтоб бить вас до мужа последнего... ну?
Промолчал Гротгард, гордость отвечать не позволяла, да Херлауг молвил:
- Хакон млад с ратью подоспел на подмогу - ему лишь благодаря живы мы остались.
- Значит, и впрямь хорошего мужа его мать Трандхейму родила, - ответил конунг, скрывая свое удивление. - Храбрость да смекалка должны быть оценены – да почестями отмечены. Так говорит Правда воинская, а я чту ее сызмальства и буду чтить до кургана.
Склонили головы племянники, не было у них желания Хакона хвалить, а потому молчали, да решения последнего дяди своего дожидались - что-то прикажет он супротив Грютинга предпринять.
- Велите юнца в усадьбу прислать, - озвучил решение властитель. - Награжу его как конунгу следует, да и место за своим столом предоставлю. А сами идите-ка по домам. От увечных да на ходу спящих толку с вас чуть. Утешьте раны, подкрепите силы - да сбирайтесь к вечеру на совет. Думать совместно будем, как дела теперь делать. Жрецов позовем - может, боги выход подскажут?
- Благодарим, дядюшка! - Воскликнули оба брата, да поднялись, кряхтя и охая. Пошли восвояси, раны залечивать, да и хирдманы с ними пришедшие тоже по домам разошлись, а кто и лекарей искать. Один гонец только за Хаконом младым побежал.
Вздохнул Хакон старый, глядя во след племянникам. Ох, тяжкий камень дурни на печень его положили. Не ждал властитель печали такой, но что делать? Теперь надо снова брать поводья в свои руки , даже коли ослабли они из-за лет. Ах, кабы был он уверен насчет Хакона младшего!
Конунг велел себе пристальнее присмотреться к юнцу, да направился в свои покои.
Впереди ждали дела.

Фиорды. Альвир, Торольв и их родичи.
Каиливи и Тельтиар.
Три дня прошло после пира, а после Кари берсерк с верными людьми отправился по подвластным ему деревням, смотреть, что бонды его и ремесленники сработали, оброк собирать, да товары, что для торга приготовлены на сани грузить. Подходила зима к завершению, да пока еще снег таять не спешил и можно было быстро на санях запряженных из одного конца Фиордов в другой попасть.
Так нагрузили люди работные фигурок резных деревянных, да посуды глиняной, да костяных разных украшений, да одежду, за зиму женщинами вытканую, плащи и рубахи шерстяные, мехом подбитые, да и просто меха зверья пушного. Кузнецы же мечи добрые и кольчуги грузили, по справедливости всем платил Кари из Бердлы, никого не обидел, под вечер же возвернулся в усадьбу свою товарами груженый, да хмельной немного.
Утром дня следующего приказал он домашним собираться, на тинг зимний ехать.
Не долги были сборы их, уже давно поклажа по саням разложена и кони запряжены. Во главе всех стал умудренный жизненным опытом Кари. Попрощавшись с женой и одевшись потеплее, накинул он на широкие плечи свои меховой плащ. Супруга, попрощавшись с сыновьями и пожелав всем удачи, укуталась в шкуру какого-то зверя, зашла в дом, но долго еще смотре из окна на отдаляющиеся сани.
По снежным просторам неслась шеренга саней, разрыхляя и раскидывая в разные стороны снег наточенными салазками. Ледяной ветер бил в лица викингов и их верных слуг, путь был не близок, но этот поход стоил своей цели.
Юный Альвир, мерно покачиваясь в седле, погрузился в свои, некому не ведомые мысли, и почти не замечал бушевавшей метелицы, лишь изредка стирая с лица налипший снег. Кари же мимоходом осматривал свои владения, и отчего- то чело его мрачнело, видно тяжкие мысли стали посещать старого лендрмана. Быть может, он вспоминал свои былые славные бои, быть может, не хотел расставаться с деревней.
Погода ухудшалась, хлеставший снег слепил глаза так, что было невозможно их открыть. Вскоре Кари понял, что они уже покинули родной удел и должны в скором времени добраться до имения Квельдульва.
Да только различили вскоре зоркие глаза Эйвинда сани, навстречу им двигающиеся, тяжело груженые, двумя быками запряженные. Медленно ехали сани, да верно - опытный возница возжи держал. А по бокам от саней двое воинов ехали вида грозного, да роста немалого. С трудом различил в одном из них юный сын Кари соратника своего Торольва, столь запорошил снег ему лицо.
Да и Квельдульва сын родичей увидал, руку в приветствии вскинул, и крикнул зычным голосом:
-Здрав будь дед мой Кари! И вы будте здравы Альвир и Эйвинд!
-И тебе не пожелаю худого! - Крикнул Кари в ответ, пытаясь отправить приветствие в нужную сторону, ибо ветер нещадный слово викинга сталого сносил в сторону от приветствующих.
-Рады встретить вас! До вас то мы и пытались добраться сквозь снег, будь он не ладен. – Зычно крикнул подъезжающий Эйвинд.
Альвир же на коне остался не движим, лишь легким движение головы поприветствовав Квельдульва и сына его.
Заприметив то нахмурился старший сын Кари, не понраву пришлось ему поведение своего брата, но отворотившись от него Эйвид обратился к Квельдульву:
-А куда путь держите?!
- А то ли ты сам того не ведаешь? - Удивился старый воин. - на тинг в Гаулар, как с вами и уговаривались! Али совсем ты уговор наш позабыл во хмелю?
Смутившись, Эйвинд укоризненным взглядом окинул отца. Отец же признал свою вину:
-Так сыну старшему позабыл сказать о плане своём. Но полно на месте стоять! А ну! – прикрикнувши Кари пришпорил лошадь, и, взрыхляя снег, понесся вдаль, подавая пример остальным.
-Стар уже, а не утихомирится всё. – пробубнил про себя Альвир и направил коня за отцом.
- Эй, Кари, тестюшка! - Прокричал Квельдульв вослед берсерку. - Мы-то за тобой угонимся, а вот сани наврятли! Поохлади пыл, к ярлу на поклон поди раньше ты так не спешил! Кари уже далек отъехавши усмехнулся сам себе, что не говори но слух у него отменен был. Остановился он и стал дожидаться саней.
Улыбнулся в бороду и Торольв, к братьям названным подъезжая:
- Скажи, что ты грустен так, Альвир Хнува, что за печаль тебя былого веселья лишила?
- Нечто странное коснулось неокрепшей души моей, ибо чувствую я перемену в себе, но понять от чего она не пойму.
- Что же с тобой, братец случилось?
-Эх, не понять тебе того. Брат мой меня не хочет понимать, и чувствую я, что потерял он былое уважение ко мне. Отец ушел в воспоминания свои, а я. Я понял что не бой мой уклад… - погрустнев окончательно Альвир на том порешил закончить неприятный разговор и отъехал.
- Неладное деется, когда воин славный такие речи говорит, - нагнал Торольв друга, схватил его коня под узцы. - Разве ж не любо тебе было с нами в походы ходить? Разве не любо добычу богатую брать было?
Попытался Альвир отъехать от Торольва, но попытка его не увенчалась успехом, глубоко и печально вздохнув ответил он кротко и шепотом:
-Приятно друг мой, приятно…И могу похвастаться даже что познал искусство боя хорошо я. Но в последнем походе нашем по иному взглянул на мир я. Понял я что не в битвах одних заключен смысл жизни нашей, не в богатствах одних да женах прекрасных. Мы творить историю можем не только кровь вражеской. Славные деяния не только со смертью связаны. За богатством не только по трупам идти можно. Красавицы не все убийц беспощадных любят.
-Скажешь молод и глуп я? Ан нет, я считаю себя умнее многих старых вояк!
Грозно процедил Альвир, видно разбудил Торольв в сердце его больную тему, ту что не давала покоя молодому викингу.
- Молод ты еще, Альвир, да разумом не обделен, - Квельдульв подле юноши оказался, рукой могучей руку сына накрыл, поводья выпустить заставив, да слова, с языка сорваться готовые, проглотить. - В былые времена и я не видел ничего, кроме сечи ратное для себя приятственнее, но годы прошли, увяла слава бранная. Здесь, в имении своем людьми управлять - труд не менее достойный, нежели мечом злато добывать.
Смолчал Торольв, отцу перечить не посмел.
Разгоряченный молодец блеснул глазами, но отблагодарил за понимание Квельдульва:
-Ох лучшем разум мой не был так ясен когда понял я это, ибо словно жизнь вся рухнула, все идеалы мои прежние в прах превратились. Торольв быть так может, что возненавидел ты меня за слова мои, но прошу тебя удержать услышанное подальше от ушей отца и брата моего. И вас прошу, о мудрый Квельдульв, подале припрятать разговор наш, чтоб никто он нем не услышал боле.
Склонив голову в поклоне, отправился Хнува от сына с отцом, согнувшись в седле точно от тяжкой ноши.
- Твое это дело, младой Альвир, - покачал седой головой лендрман. - Тебе жить с этим, тебе в чужих сердцах непонимание встречать. Оставим его сейчас, Торольв. Не близок еще путь наш, успеешь ты с братьями названными позже погуторить.
Еще более сгорбился Альвир, но остался молчалив.

Саросберг. Торлейв и Гиллеад
С Тельтиаром


Медленно тянется время, когда ждешь чего-либо, но верно - опускалось солнце над Сарасбергом в тот миг, когда в волнах Скагеррака шла ожесточенна битва, и Торлейв Мудрый вернулся в дом, где держал он, точно пленницу, ирландскую принцессу Гиллеад. Строго настрого наказал жрец старухе Торхильде не кормить и не поить женщину, коли уж она от трапезы с ним отказалась, и верно исполнила знахарка волю своего господина.
Теперь же, едва скинув теплый плащ, велел мудрец котел на огонь ставить, ужин готовить, сам же проведать гостью вынужденную отправился.
Изнывая от безделья, Гиллед не находила себе места. Помыслы её к Хареку устремлены были, но и её положение оказалось теперь незавидным. Перспектива ожидать не понятно чего в доме старого жреца, ничуть не радовала. Но, поразмыслив, дева поняла, что ждать нового сюрприза от судьба она не намерена и, найдя всё необходимое в принесённом с собой мешочке, принялась ждать.
Сменился день вечером, но так и не посетил никто Гиллед в заключении её.
Отворил дверь Торлейв, вошел в спальню, пленнице отведенную:
- Здравствуй, Гиллеад, хорошо ли тебе в доме моем?
Встала дева с лавки, у окна стоящей, глянула на жреца.
- И тебя, Торлейв, приветствую! Хорошо у тебя, не жалуюсь, - гордо глядя на реакцию его.
- Славно это, что понравилось тебе у меня в гостях, - в бороду улыбнулся мудрец. - Скучала, поди?
- Не скучала я. Всё избой твоей да видом из окна восхищалась. Благодарить за гостеприимство хотела.
- К столу пойдем, там, за трапезой и поблагодаришь.
- Не голодна я, а поблагодарить и здесь тебя могу.
- Не дело это, женщине молодой изо дня в день не есть ничего, - покачал головой верховный жрец. - Зачахнешь ты так, а я за тебя ответ перед Харальдом держать буду. Подумает еще - голодом морю гостью.
- Сама я ответ могу перед Харольдом держать. Клеветать же понапрасну на хозяина радушного я не собираюсь. Не такова принцесса ирландская.
- Так идем к столу, к чему спорить, - вновь на уговоры Торлейв пустился. - Бонды мне сегодня рыбы свежей принесли, да оленины.
Бросила дева мимолётный взгляд на жреца упрямого, продолжая закатом любоваться.
- Не пойду я трапезничать, Торлейв.
- Мне бабку Торхильду позвать, чтобы силой тебя на ужин увела? - Внезапно голос мужчины стал жесток, точно камень.
- Мне бабку Торхильду позвать, чтобы силой тебя на ужин увела? - Внезапно голос мужчины стал жесток, точно камень.
- А хоть бы и конунга самого, - сложила губы в подобие ухмылки Гиллеад. - В дом свой с позволения его привёл, так может и для этого воинов призовёшь?
- Ну довольно, - сжал губы жрец. - Не желаешь ты есть, так не говори после, что голодна!
Развернулся он, да вышел из комнаты, дверью хлопнув.
- Эй, Торхильда, на стол накрывай, один я нынче трапезничать буду.
Захлопнулась дверь за мудрецом, вновь оставляя деву в одиночестве. Праздновала Гиллеад свою первую, пусть и маленькую, но победу.
Жрец же зло очами сверкал, да на старуху покрикивал, что мол и еда холодновата, и мясо жесткое, и готовить она не умеет. Обиделась Торхильда, но слова бранного говорить не стала, лишь отвар принесла целебный, что господину готовила, да подле него в кружку налила. Даже слов благодарных не произнес Торлейв, кивнул лишь, да пойла пригубил. Тяжелы были думы его, тяжкая обида в сердце закралась и злость.
Время прошло, раздался стук в дверь Гиллеад, да не такой напористый, как обычно жрец стучал, слабее.
- Не заперто, - весело отозвалась Гиллеад, с интересом поглядывая на дверь. - Разве что снаружи.
Со скрипом дверь открылась, старая Торхильда со всей прытью, на какую способна была, проскользнула в спальню с кружкой большой в руках и хлеба краюхой свежего.
- Бери скорее, девонька, - прошептала знахарка. - Узнает Торлейв, что я здесь была - худо мне придется.
- Спасибо тебе за заботу, - благодарно приняла угощение Гиллеад. - Только незачем приходить ко мне было, гнева хозяйского лишний раз опасаться. Нет желания у меня в доме недруга своего трапезничать. Ну да быть по сему, раз так случилось.
Дева с явным удовольствием из кружки отпила, да за хлеб после принялась.
- Ты кушай, кушай, красавица, сил набирайся, - вновь произнесла старуха, рядом садясь. - А то как посмотрю, что тебя изверг этот голодом морит, так сердце кровью обливается.
- Не волнуйся за меня, бабушка, уж не пропадёт как-нибудь у жреца в доме принцесса ирландская, жена Харека самого, - спокойно отвечала ей Гиллеад, кружку пустую отставляя
- Глупость твой Харек учудил большую, - прокряхтела в ответ Торхильда. - Конунгу обиду нанес лихую, от богов отступился - не будет ему прощения, даже если с повинной придет.
Потупила очи дева.
- И при таком конунге не пропадёт муж мой. И обиду не обидой повернуть сможет.
- С трудом вериться в то, - головой старуха покачала. - Ты допивай, мне посуду забирать еще.
- А по-другому и быть не может. Образумится всё, - чуть улыбнувшись, молвила Гиллеад, отдавая старухе посуду пустую.
Взяла Торхильда кружку, за дверь ступила, прошептав тихо:
- Много ты знаешь, как оно быть может.
В трапезную вернулась знахарка, где ее уже жрец ожидал:
- Все она выпила?
- А как иначе-то, косатик, - отвечала старуха. - Все ты верно говорил, когда меня к ней идти надоумил.
- Ну добре, хорошую мне травницу отец оставил, - усмехнулся Торлейв горсть монет серебряных на стол положил. - Возьми себе, Торхильда, заслужила ты эту благодарность.
- Скоро снадобье подействует, а там уж ты и сам что делать знаешь, - улыбнулась старуха беззубым ртом. Вспомнила как отец жреца ее саму силой взял, так почему же пленница Торлейвова судьбы такой избежать должна?
Постепенно овладевал Гиллеад сон. Да необычный сон, что побороть можно, а тот, что не под силу преодолеть.
- Будь ты проклята, чертова бабка, - выкрикнула дева, с трудом со скамьи поднимаясь и, не в силах на ногах держаться, обратно опускаясь.
Зашел Торлейв жрец, на Гиллеад глядя, улыбнулся. Не соврала бабка, все как надо справила, да и сам он в травах разбирался, знал - не будет теперь женщина ласкам его противиться. Подошел он к ней, на руки взял, жадными пальцами тело ее обнимая, да вон понес из спальни - не хотел Торлейв, чтобы вспомнила ирландка что либо, потому в свою опочивальню понес ее, где не была она ни разу еще.
Улыбнулась Гиллеад в ответ жрецу, всем телом к нему прижимаясь дорогою, нежно лицо его поглаживая, да губами к нему припадая. Остальной мир перестал существовать для неё, растворяясь, словно в тумане, размывая всё в округ, оставляя лишь ощущение близости тела мужского.
Радовался тому Торлейв, все устами к деве опоенной припадал, покуда до покоев своих не дошел, а там на кровать ее бросил, и сам одежды дорогие снял, в одной рубахе нижней оставшись, да сжал Молот Тора, на груди висящий.
- Ныне благосклонен ко мне Фрейр, коли и дальше так будет - хорошую жертву принесу Асам, - шептал жрец, взглядом похотливым деву на ложе распластанную разглядывая, а после склонился над ней, платье снимая, да не испортить одежду стараясь - к чему лишний повод для воспоминаний пленнице оставлять.
Замотала Гиллеад, на кровать уложенная, головой, прогоняя дурман нерассеивающийся. Не добившись ничего рассмеялась дева, остановить пытаясь перед глазами картину. Ещё больше развеселившись от смазанного мира вокруг, уловила она жреца, на кровати приподнявшись на колени, да за шею крепко ухватила, к себе привлекая.

Многие дела легко дались в тот день молодому конунгу, после того, как Рагхильда Вещая с ним говорила, да некоторые сомнения в душу закрадывались. Говорила мать ему, что домогался супруги Харека жрец верховный, а конунг сам Торлейву ее отдал на содержание, покуда ярл дерзкий не возвернется. Уж как бы не вышло, что мудрец властью опьяненный непоправимое совершит, после чего о примирении с Волком и речи быть не сможет, и добро будет, если конунгу самому извинения приносить придется, да виру платить немалую.
Не по душе такой исход Харальду был, потому-то он, не смотря на поздний час, плащ горностаевый на плечи накинул, да из усадьбы вышел, а следом за ним верный Укси пошел - не спал в ту ночь телохранитель, по уговору с другими ближними гриднями конунга его очередь дежурить была.
Добрался до дома жреческого конунг, в меха кутаясь, да шапку поглубже надвинув - холодная ночка выдалась. Дважды постучал в дверь дубовую, но ответа не дождался. Вновь занес кулак властитель юный, опустил руки на доски крепкие - не желал никто ему дверь открывать в поздний час. Тогда повелел он Укси могучему в дверь стучать, вскорости старуха дряхлая на улицу выглянула.
- Повелитель, прости меня глухую! - На колени повалилась Торхильда. - Ночь уж на дворе, не ждали мы, что ты придешь! Не ведали!
- А других гостей ты и на порог пускать не желаешь, старая? - Грозно брови сдвинул Харальд, дверь распахнул. - Не по закону живете, богами заповеданному, колу путник усталый в дверь стучит - пустить его надобно, а не молчанием скупым отвечать!
- Непременно, господин, - била челом старуха. - Спала я уже! Не слышала, прости ты меня старую!
- Ну довольно, а жрец где?
- Спит он, умаялся за день!
- А гостья почетная?
- И она спит, не след беспокоить их, с утра оно лучше было бы...
- Их? - Удивился конунг, женщину за плечи взяв, да с пути отодвигая, но уперлась старая, не хотела пускать повелителя законного.
- Уж лучше с утра Харальд приходи, - причитала она. - Торлейв-то спит, не советчик он тебе сонный будет!
- А это уж мне решать, с дороги, - бросил Харальд, а Укси бабку подхватил да с порога снял, путь повелителю освобождая.
Вошел конунг в дом, в сени пустые, в трапезную заглянул, заметил спальню открытую с кроватью примятой. Закралось подозрение нехорошее в сердце, бросился он к спальне жреца, дверь распахнул, да жреца верховного на постели увидал, поцелуями шею девушки сонной покрывавшего.
- Так-то ты мне служишь, Торлейв! - Зло бросил Харальд. - Смотрю я, славно ты за женой ярла моего приглядываешь, ни в чем она отказу не знает!
Отпрянул от девы жрец, бледнее мела лицо его было. Вскочил с постели, шкуру медвежью на пленницу нагую набросил, да сам рубахой срам прикрыть попытался. Дрожал Торлейв как лист осиновый, бегали глаза его то на потолок смотря, то на стены, только владыке в глаза посмотреть он боялся. Не ожидал он позора такого, что теперь вовек ему не вернуть имя свое доброе будет. Видел, что не простит ему Харальд самовольство и похоть эту, да старые обиды припомнит.
- Вижу я, воля моя для тебя не значит ничего, Торлейв Мудрый, - тяжело, словно молота удары, падали слова конунга. - Али считаешь ты, что сам вправе решать, что тебе делать? Али себя владыкой возомнил? Или плоть свою, от усердного Фрейру служения, по сию пору унять не можешь?!

Слышала как сквозь сон Гиллеад, грохот двери отворяющейся, да пропажу мужчины, рядом бывшего, осознала. Но подсказывало ей что-то, что не один он теперь оказался.
- Вернись,- томно прошептала она, чуть приподнявшись на локте, роняя тем самым шкуру медвежью.
Поворотил взгляд на женщину жрец, вновь его взгляд загорелся, да пришла мысль спасительная в голову:
- Спал я уже, повелитель, да сама она ко мне пришла среди ночи, истомой полнима, - с достоинством теперь говорил жрец, да все равно страх проглядывался.
Зло усмехнулся Харальд:
- То-то вижу я, трясешся ты, словно с мороза пришел, жрец похотливый! - Подошел конунг к жрецу, взял его за ворот рубахи, да с силой тряхнул. Пусть молод был Харальд, да силушкой не обижен - отлетел Торлейв к столу своему, повалился, ларцы опрокидывая. Покатились амулеты, да бумаги на пол, а следом за ними и сам жрец, шепча что-то, да телеса бледные на показ выставляя.
- Эй Укси! - Прокричал конунг верному воину, что тут же рядом оказался. - Возьми этого сына троллиного, да охолонится в сугроб брось, может поуйметься.
- А женщина? - Спросил воин, хватая жреца за бороду, да за собой увлекая, не смотря на протесты слабые.
- Здесь пусть остается, пока в себя не придет, - конунг повелел, хотя и его взгляд мальчишеский по телу красивому не раз скользнул, прежде чем вышли они из дома негостеприимного.
Бросил берсерк жреца в снег, выбежала на крики старуха Торхильда, к господину своему бросаясь. Удержал ее конунг, грозно велел:
- До утра пусть здесь побудет, как есть без штанов, а тебе голову отрублю, коли пособишь ему чем!
Затряслась Торхильда, прочь бросилась, Торлейв же лишь сотрясался беззвучно, в снегу лежачи. Не было у него сил уже конунгу противиться, да милости просить.

Альвхеймар. Гандальв и Хедвиг.

Наступивший рассвет кюну не радовал. Да с чего веселиться, если день минувший столько убытка принес. Воистину, чудом спасся Гандальв от врагов, слуги во все поговаривали о колдовстве, охраняющем Владыку от гибели. Хедвиг же думала, что чары те, не иначе, как черными шептунами содеяны – ради погибели. Ибо в злобе Гандальв воротился – и снова начался плач во селении. Хильден-ярл первым был, чью голову гридни конунга грозного на кол одели. А за ним – еще часть ослушников следовала. Хедвиг хотела не выходить к трапезе, оплакивая родителя. Да куда там! Конунг велел. Велел сидеть, улыбаясь, глядя как губитель отца голод утоляет. Понимала он в те мгновения Ассу, бабку Харальдову, что, как говаривают, со свету Гандальвового деда сжила. Увы… у Хедвиг была отнюдь не та стать, и конунг хмельной после прямо о том сказывал.
«Ты, - говорил, - дура, и отец твой не умней. Конунг тебя в дом взял, кюной пред годи назвал, а ты чести не ценишь. Сын мой, Хаки, всегда был тряпка тряпкой, веревки хоть вдоль, хоть поперек вей. Будь в тебе норов викинговой жены, да мозгов боле чем в курице – правила б им, как всадница – конем взнузданным. А ты вослед за батькой своим нос воротила. Вот и допрыгались! Он – до столба пред воротами, а ты… в доме моем только я волен: коль захочу – вмиг в прорубь с мешком кину. За то, что женой моему сыну была, а внуком меня не порадовала. Может, и вовсе ты пустоцвет?..»
Руки у конунга – что клещи железные, и всхочешь – не вмиг разожмешь. Да Хедвиг и не старалась. Слишком живо мешок ей привиделся, да вода ледяная почувствовалась. И хоть конунгу хмельному, ныне видать что Хедвиг, что рабыня простая была особо без разницы, но властителям не отказывают. И вышло так, что именно супруга Хаки в опочивальне конунга рассвет этот встретила. Конунг, натешившись, крепко спал, не спеша вставать вместе с солнцем, а женщина лежала без сна. Только слезы тяжелые из глаз на мех капали. Прав был Гандальв, кругом прав: что имела она, то не ценила. Ныне расплата пришла, и именно ее, а не Хаки, видать, следовало бы назвать «малодушной». Вчера вот в протесте и рта не раскрыла, словно язык кто вмиг заморозил. И сегодня веревку с позора сплести вряд ли сдюжит, хоть и совестно ей ночь вспоминать, собственный страх проклиная. Только и остается, что плакать. А что конунгу девичьи слезы? Вода. Не она тут была первая – и последней не будет. Горько и стыдно было Хедвиг, не знала она, как на глаза домочадцам покажется. Хотела было встать да уйти, пока люди не встали. Может, и минет ее горюшко, не припомнит похмельный властитель, с кем эту ночь почивал? Но едва лишь она дернулась встать, конунг, вроде бы спавший, Хедвиг за локоть схватил:
- Далече ль собралась без позволения? – опасно прищурился владыка Альвхеймара. - Кюной назвалась – с конунгом и лежи. А уйдешь, когда я отпущу. Сильно много тебе воли Хаки давал – время исправить, похоже.
Говоря то, Гандальв по хозяйски привлек невестку к себе, наслаждаясь властью над девичьим телом. Не зря говорил он Асгейру про любовь к юным вдовушкам… да и жен уж давненько не видел. То, что тут оказалась именно Хедвиг – было случайностью, но конунг не привык сожалеть о каких-то делах. Да и выгоду явную видел:
- Коли мне сына родишь – кюной моею останешься. В жены тебя возьму да хозяйкой Адьвхеймера нареку пред богами. Если не сдюжишь… будешь мне наложницей без всякого права. Люба ты мне оказалась. Грех такой красоте во вдовстве пропадать.
И заглушил протест поцелуем.

Эйрик, Готланд

Ранним утром, едва только солнце, выглянувшее из-за белоснежных перистых облаков, уронило лучи на талые снега Остерготланда, двинулись шведские воины в путь. Снарядившись как должно, с санями да яркими лентами, трубя в рога, провозглашая по всему Готланду – "Эйрик конунг едет на тинг!" Никогда не таились, не нападали скрытно, чего же теперь прятаться, едучи завоевывать новые земли? Пусть все слышат, пусть все знают.
Кольчуги начищены, мечи отточены… Но не понадобится им оружие, они едут не кровь проливать, а лишь показать, кто здесь достоин власти, а кому останется только подчиниться.
Солнце пригревает все больше, играя на наконечниках копий, на стали шлемов. Путь предстоит неблизкий, ехать им неделю или более – зато по всем округам, по всем поселениям пролетит весть об Эйрике сыне Эмунда – славном потомке Ивара Широкие Объятия, от которого пошли все конунги свеев.
В одних санях с Эйриком ехали Свен и Вальгард, как ближайшие соратники и советчики верные. Свен все сомневался, что добровольно бразды правления будут отданы шведам – а ну как порешат на тинге, что не должна земля эта шведам достаться?
- С любым хевдингом завсегда договориться можно, - говорил тому Вальгард, - ежели золото у тебя есть. Стоит только пообещать им дары великие, как они сами все упадут к эйриковым ногам.
Сам же Эйрик только усмехнулся на эти слова. Дорогою конунг все больше молчал, думая о чем-то своем.
Великую славу стяжает он, если удастся ему на тинге на свою сторону всех склонить. И детям, и не рожденным еще внукам и правнукам - гордость; супруге же любимой, Сванхильд – убеждение в том, что не напрасно покинул он ее, уехав на войну...

На второй день останавливались они в небольшой деревеньке. Поначалу думали проехать ее, но встретили их на окраине староста да еще несколько жителей, да хлеб-соль поднесли. Грешно отказываться было, и остались воины на ночь. Знатный прием оказали им жители той деревни, так, что Эйрик сам удивлен был несказанно.
- Откуда же узнали вы, что мы прибудем? – спросил он у старосты, перед тем, как почивать ложиться.
- Молва-то впереди вас идет, конунг, - уклончиво ответил тот. – А идет она все по одной дороге, другого пути нет здесь. Мы, как узнали, так и порешили – уж коли ехать вам все равно мимо деревни нашей, так окажем достойный прием достойному мужу, властителю нашему будущему.
- Ох и льстишь же ты мне, старик, - усмехнулся конунг в густые усы. – Да спасибо и на том.
"Везде бы так встречали – и сомнений бы не осталось в том, что именно мне Готландом править, а там и всей Северной Землей", подумалось Эйрику.
Но о пожелании этом опрометчивом еще не раз пожалеть пришлось конунгу в дороге – еще несколько деревень проехали они, и едва не в каждой их на ночлег зазывали. Разошлась молва быстро, да не к спеху – нельзя было везде останавливаться, как ни хотелось людей добрых уважить. Лишь два раза еще встали они на постой – коням нужно было отдых дать да и самим отдохнуть с долгой дороги.

На пятый день пути достигли они границы. Издалека Эйрик завидел дружину, рубеж охраняющую, насторожился. Уже и к мечам его воины потянулись, приближаясь…Да напрасно - расступились чужие воины почтительно, вперед их пропуская.
- Привет тебе, Эйрик конунг! – прокричал один из них, в кольчугу сверкающую облаченный, и по всему видимо – главный.
Удивился Эйрик, что дозволили им проехать, но руку в знак приветствия поднял и кивнул величаво. Миновали границу, да как – с почетом, словно дорогих гостей встретили! Нет, нечего, видать, опасаться, что не примут их на тинге как должно.
Тут подскакал к саням Эйрика один из знатнейших ярлов его, Храни, и, склонившись с седла, обратился к правителю:
- Не велишь ли придержать коней, конунг?
- А какая надобность в том? – Эйрик оглянулся, не случилось ли чего, но знак подал. Войско остановилось.
- Конунг прозорлив, - Храни взглянул на дружинников, на заставе стоящих, - я думал, велит он остановиться да предложит кому-нибудь из воинов этих с ним вместе на тинг ехать.
- Это зачем еще? – удивился Свен.
Храни усмехнулся.
- Увидят тогда хевдинги, что не только свеи за Эйрика конунга, но уже и гауты. Впрочем, ежели…
- Быть посему, - прервал его Эйрик. Вышел он из саней и жестом главного к себе подозвал. – Как имя твое, воин?
- Гадалхар, сын Гадемара, - с поклоном отвечал тот.
- Что же, предлагаю я тебе, Гадалхар, с нами отправиться, в составе войска нашего. Откажешь – не обижусь, ну а согласишься – золотом осыплю. Все ж не век доблестному мужу границы охранять, особливо учитывая, что всем Готландом скоро мне управлять…
Недолго пришлось ждать ответа: вместе с Эйриком отправились, помимо Гадалхара, еще двое. Усмехаясь, конунг ехал в санях; на него искоса поглядывал Свен.
- Ох и льстец же этот Храни, - произнес в сердцах он.. Жалел Черный Молот, что не он конунгу мысль славную преподнес.
- Надо будет землями его пожаловать али чином высоким, - как бы невзначай заметил Эйрик, к пущей зависти Свена.
Остаток пути проделали они спокойно, за два дня. Вот, наконец, и подошло все к тому, что решиться должна была судьба Готланда – остаться ль ему в старых руках али в новые перейти. Но для кого-то исход и сейчас был уже ясен.

Владения Хакона.
avarach (автор песни Dark Light)

Вскоре показалась деревня новая, открытыми воротами встретила она воев Грютинга – разбежались жители местные, только вести узнав о захватчиках, но еще вились дымки над крышами, а в домах тепло не выветрилось. С радостным гомоном заходило войско уставшее от ратных подвигов, похвалялись своими деяниями пред товарищами по оружию, светом победы сладостным лица дружинников отмечены были. Грютинг конунг оркдальский занял под себя лучший дом в селенье поставленный, Ахти и ярлы занимали следующие, хирдманы и вои простые шатры ставили прямо на улице, разжигали костры пламенные, заводили песни победные.
– Сегодня здесь встанем! – возвестил Грютинг конунг людям своим, – отдохнем от битвы не легкой, в которой вы себя славой покрыли. Пусть в сердца ваши веселье войдет безудержное. Скальд, подготовь песню хвалебную, пусть о нашем свершении сегодня каждый услышит! С пенным элем достаньте бочонки, путь души воев моих возрадуются. Восхваляйте Одина грозного, что затмил глаза врагам нашим, восхваляйте Тора могучего, что вложил в наши руки силу победную, пусть возрадуются они с детьми со своими.
Войско конунга ревом радостным те слова встретило, восхваляя силу и славу его богами дарованную.
Грютинг оглядел с довольной улыбкой дружину свою:
– Теперь их трудно остановить будет, добычу мы взяли знатную, жаль, конечно, движение наше она замедлит, Хакон встречу нам приготовит, ну да ладно, и его одолеем. Людей его много мы побили, да из лучших все, их хридманов. Одолеем его, на хребет дружине его мы уже наступили пятою тяжелой, надломили его, а у Хладира и вовсе сломаем.
Оглянулся конунг на Торстейна и Ахти за спиной его стоящих:
– Вас как не помяли в бою псы Хакона?! Ахти, я вижу, здоров, враги до него и подступиться не смогли, срубленной травой перед ними ложились, а вот ты Торстейн, держал их крепко, пока я не подоспел с дружиной. Весь в крови был, доспех твой смят, сильно тебя они задеть сумели?
Усмехнулся Торстейн словам конунга:
– Кровь то врагов наших была, меня они лишь поцарапали, дома женщины сильнее на ложе впиваются, чем вои Хаконовы в бою.
– Добро, – рассмеялся Грютинг словам Торстена, – коли для дружины моей чужие вои силой словно женщины слабые кажутся, нет нам соперников, не родились противники что вас повергнуть смогут, а коли родиться кто, то и его мы в снег и грязь лицом ткнем, своей кровью захлебываясь. Где там разносчий?! Почему у конунга, союзников и ярлов эль рогах не плещется?! Живо наполнить, за здоровье своих воинов, за наши победы выпить хочу!
Тут же за спиной послышался спешный топот ног, кто-то из рабов бросился выполнять желание хозяина.
– Эй, кто-там, пленникам тоже дайте испить за нашу победу, пусть не говорят потом, что гостей мы привечаем плохо, – крикнул вдогонку Грютинг.
Шумно и весело радовались дружинники началу войны славному, похвальбы и клятвы рождались во хмелю дружиной овладевшем. Где-то меж дружинников раздавался голос скальда уже о свершенном деянии оркдальцев рассказывающий:

Конунг Грютинг коней
Лесом ловко правил
Волей вождя войнов
Ножи в рать вострил
Хладирскому хозяину
Зятем стать задумал
Нападал ни ночью
Ворон вызвав пир.
Скальды сече славу
Воспоют веками
Мира младшим воям
Явно век не зреть.
Грютинг гордо голову
Вскинет пред врагами
Милой мужу музыкой
Стали след звенеть.

– Ловко он песню складывает, – кивнул Грютинг в сторону скальда, – потом нужно будет позвать певуна этого, пусть для нас споет.
Но раздавшийся у ворот шум отвлек внимание от песни скальда присутствующих, это входила небольшая группа его воинов, они волокли за собой около дюжины женщин и одного окровавленного подростка.
– Вот, по дымам нашли деревенских, женщины есть даже красивые! – предупредил вопрос конунга своего назревающий один из поимщиков.
– Щенка зачем притащили? Тоже поразвлечься? Там не могли порешить, зачем падаль сюда тащить было?
– Да конунг, пусть вои твои повеселятся, он одного из наших, из бондов из засады рогатиной свалил, пусть теперь свою смелость лицом к лицу со смертью покажет, а мы посмотрим. Слышишь ты, – кричащий пнул в живот подростка, – не смей умирать быстро, мы должны порадоваться твоей смерти.
– Одного из наших свалил?
Грютинг посмотрел на полоненного. Мальчишка, лет двенадцати, с подбитым глазом и рассеченной бровью поднимался со снега, сплевывая кровью, в ответ на слова воя его захватившего, он злобно сверкнул на него глазами и прокричал что-то похожее на проклятье.
Воины радостно зашумели, пленник был не из робких, такой умирать слано будет.
Грютинг прервал их гомон словами:
– Эй, ты как твое имя?
Пленник сжал зубы и не собирался отвечать когда его застал второй удар ногой в живот:
– Отвечай сын шлюхи, когда тебя конунг спрашивает!
– Свейнколь, – буркнул щенок.
– Отродье свиньи и имя у тебя такое же! – расхохотался поимщик.
– Тихо! – прикрикнул Грютинг, – Эй, щенок, хочешь заслужить другое, достойное имя?! Ты украл у меня одного человека, сумеешь доказать нам свою доблесть, займешь его место и получишь новое имя. Не сумеешь, стать – умрешь, откажешься – станешь рабом навечно.
– Я согласен на испытание.
– Вот и славно! У меня в дружине лишь лучшие вои, докажи нам какой ты воин, крепко ли твое сердце, сильны ли твои руки, яростен ли твой дух. Твоим испытанием станет бой с волками – над мертвых телами которых поймали, у тебя будет нож, а волков только зубы, поэтому волков будет трое. Приготовьте нам место для испытания!
Несколько дружинников схватили пленника связанного и волоком по снегу потащили его к загону, где в деревне оленей держали. Следом за ним вели диких зверей, те ярились и капали на снег слюною, теплую кровь новой жертвы своей чуя. Весть о предстоящем испытании, словно пламя лесного пожара пронеслась над лагерем оркдальцев, дружинники не жалея кулаков место себе добывали посмотреть на забаву новую.
Притащившие в загон пленного бонды, быстро веревки с него срезали, кинули нож и выскочили за ограду плетеную, державшие волков свирепых, ярили их все сильнее, ожидая знака начала от конунга. Грютинг сев на место красное, для него хридманами сберегаемое, оглянулся на ярлов своих и Ахти, все ли устроились, всё ли увидеть смогут, и подал сигнал к началу.
Волки резво бросились на жертву свою с привязи отпущенные, крестьянин же не став их дожидаться, схватил с земли обрывок веревки подлиньше, накинул на петлею на руку свободную и спиной к плетню прижавшись, стал дожидать волков. Первому же из них, он сумел накинуть на шею петлю, увернулся от прыжка второго и ударил ножом под лопатку первого. Тут и настиг его третий волк на спину бросившись, дружинники взревели радостно, начался бой мужчины за честь свою вставшего. Не успели в кострах догореть угли яркие, битва с волками была закончена, победителем вышел юный бонд, одолевший противника. Оглядел его Грютинг конунг молодца, и рек он слово свое:
– Доказал ты нам крепость рук и сердца твоих, твердость духа, и займешь ты теперь место в дружине моей, что освободил сам недавно. Ульвколь тебя нарекаю теперь, чтобы помнил свое испытание, за тобой лишь клятва верности мне осталась, принеси ее и к кострам моим можешь сесть. Клянись же служить мне жизнью своей правдиво и верно, твердо пред врагом стоять до самой смерти своей!
– Клянусь! – ответил щенок нареченный Ульвколем.
– Волки тобой убитые в схватке горячей, жертва Одину славная будет, сердце Тора возрадовалось глядючи на твою схватку добрую, добрый то знак тебе от богов будет, ступай.
Криками радостными встретили воины нового своего товарища, место рядом с костром ему предоставили, продолжалось победное пиршество.

Сарасберг. Харальд конунг сотоварищи

Не желали видать в эту ночь Асы даровать конунгу сон спокойный. Стоило ему лишь жреца-распутника урезонить, да к усадьбе воротится, как появился из темноты всадник на коне взмыленном. Как его стража ночная пропустила – то Харальду было не ведомо, но выступил вперед Укси, схватил коня под уздцы, в лицо гостю незванному взглянул.
- Надобно чего? - спросил грозно.
- Ты не ярись, берсерк! – Вскричал в ответ воин, руку вскидывая с гривной златой. - Посланец я от Гутхорма ярла! Конунгу вести принес! Трех коней насмерть загнал, чтобы не ждал повелитель ни мгновения лишнего!
Узнал ту гривну Харальд – дяде его она принадлежала. Вот уж встреча долгожданная, да неожиданная. Вышел властитель из-за спины телохранителя могучего, знаком велел узду отпустить.
- Говори же, что тебе велено, - приказал Харальд голосом спокойным, хотя и снедало его нетерпение узнать, что же с дядей случилось, чем поход его окончился.
- Ликуй, государь! – Пусть не ждал гонец, что встретит на улице ночной повелителя, да не растерялся, все как следует поведал. – Пали враги твои могучие! Разбиты рати конунгов грозных! Так сказать тебе Гутхорм славный велел:

В яростной битве
Пал Фроди рьяный,
Хегни зарублен
Топором данов.
Гудбранд в дыму
Обрел свою смерть,
Гримкиля участь –
До тла сгореть!

Озарила улыбка безбородое лицо агдирского конунга, большую радость принесли ему слова гонца. Уж и не чаял он, что Гутхорм с малой ратью сумеет расправится с лютыми недругами, да еще и Гудбранда старого в Хель отправить! Права была матушка – нет для Гутхорма невозможного! Любое дело родичу по плечу, знал Харальд, следует как подобает за подвиг такой всех воинов вознаградить, а пуще других дядю любимого. Сейчас же снял он с пальца безымянного перстень драгоценный, посланнику бросил. На лету схватил воин награду, взгляд мимолетный бросил, да на руку надел.
- В дружине моей будет тебе место почетное, хирдман, - конунг молвил. – Что же еще ты скажешь о битве славной?
- Много врагов оружных погибло тогда, а другие на милость Гутхорма ярла сдались, теперь они верные слуги тебе, даритель злата! Нет у тебя более противников в Гудбрандсдалире, всех к повиновению привел родич твой славный, а кого и в Валгаллу отправил. В Хрингасакре тебя дожидается Гутхорм!
- Не след воителя храброго ждать заставлять, - усмехнулся конунг. Отрадны были ему слова, пусть и кололо сердце осознание того, что сам он ни в одной битве пока участия не принял, а уже столько земель под его рукой оказалось. Теперь, когда сокрушены были враги на севере, можно было рати храбрые повернуть против Роголанда да Агдир отстоять, а не на попечение бабки старой оставлять земли отцовы. Одно узнать осталось только. – Скажи, а Гандальв мертв ли?
- Не нашли его воины, - покачал головой посланец. – Избежал видать стали честной подлец, а может и сгорел с гридями своими.
- Не таков родич мой ненавистный, чтобы позорную смерть принимать, - покачал головой Харальд, да кулаки сами-собой сжались. Понял он, что покуда жив Серый Конунг, нет ему пути в Агдир – добить надо гадину ослабленную, или же надолго еще война затянется.
- И Ахти Йотун, Гудранда сын бежать сумел, - гонец добавил. – Не смогли его отыскать в лесу!
- Хорошо, не уйдет он далече от железа агдирского, - последний вопрос оставался, ответ на который узнать желал конунг: - А о Хареке Волке, что скажешь ты?
- Доблестно бился ярл, - с готовностью ответил посланец. – Лишь ему благодаря, сумели мы столь малой кровью победу великую одержать!
- Что же, в отваге его я не сомневался, - кивнул Харальд. «Но кому служит он? Мне или себе самому лишь?» - Иди, отдохни с дороги! А ты, Укси – как петухи пропоют, буди воевод моих, в поход засветло выступим, благо собраны уже припасы загодя. Сейчас же зови ко мне Асгаута ярла, буде понадобится – из постели его вынимай!
Кивнул берсерк, побежал к дому ярла названного.


- Ну здравствуй, Асгаут ярл, - в усадьбу возвратившись, уже сидел конунг на скамье резной, в меха дорогие кутаясь. Холодно было, не истоплено с ночи. – Знаешь поди, зачем я позвал тебя?
- Того не ведаю я, всемогущий конунг, – отвечал ярл, и в том правда была, так как позвал его Укси, да не сказал ничего, не ответил на расспросы Асгаута.
- Так слушай же – первым все узнаешь, - по-доброму улыбнулся Харальд, отлегло от сердца у воина, ибо испугался он уже, что гневится на него властитель. – Одержал мой родич Гутхорм знатную победу, головы конунгов вражьих с плеч снял, да на колы насадил. И теперь иду я к нему с ратью собраной, а ты здесь в Сарасберге останешься от моего имени править, суд вершить и за исполнением воли моей следить.
- Для меня честь это, господин, - поклонился Асгаут.
- Не сомневаюсь, что сумеешь ты доверие мое оправдать, а потому поручаю я заботам твоим мою матушку, - продолжил Харальд, пристально в глаза ярлу доверенному всматриваясь. – Смотри, Асгаут, чтобы ни в чем ей отказа не было!
Молча кивнул ярл, да и не нужны были слова верному хирдману, чтобы приказ повелителя принять. Слышал он, что делать должно, знал, что все по воле конунга справит. И конунг о том ведал.
- Теперь же главную волю мою слушай, - похолодел голос властителя, понял Асгаут, не весело служба его начнется, коли уж помрачнел вмиг государь. – Торлейв жрец сильно опечалил меня, запятнал свое звание великое поступком низким и недостойным. Не желаю более я видеть его подле себя. Молчи Асгаут! – Вскинул ладонь Харальд, увидев, что возразить что-то желает ярл. – О том, что случилось не спрашивай, да милости Торлейву не проси – сердце мое, точно камень глухо будет к просьбам таким. Сильно осерчал я на него, а посему проследи, чтобы этим же днем покинул он Сарасберг и в капище свое возвращался в Агдире, богам пусть служит, как следует, коли уж мне не сумел – может они над ним сжалятся.
- Воля твоя, властитель, - согласился.
- Теперь иди, и правь по правде, ярл!
Ушел Асгаут. Остался Харальд один, да не надолго. Длинна северная ночь, но коли делами ее державными наполнить – быстро истекает. Вот уже и первые солнца лучи показались. Услыхал как вдали от селения оружием хирдманы гремят – радуются, что в поход выступают. Кликнул слух конунг, в доспехи ратевые облачился, меч верный взял, шлем Ульву отдал, Укси поутру сменившему.
Выступил из усадьбы, да на коня подведенного сел. Восемь ярлов сопровождали его из деревни, да десять херсиров, да двое скальдов, но более всего отрадно было видеть подле себя матушку конунгу. Пробудилась Рагхильда раньше сына, лучшую шубу соболиную на плечи накинула, проводить Харальда вышла. В молчании покинули Сарасберг воины знатные, добравшись до местности Хакадаль, названном так в честь победы над Хаки Гандальвосоном, и предстало им там зрелище славное – сотни людей ратных, к походу долгому готовых, да конунга приветствующих. Приветствовал их и Харальд, о победе Гутхорма сказал, да о битвах великих, что впереди грядут.
Двинулось воинство славное к Хрингасакру с первыми лучами солнца, как и желал того властитель.

Усадьба Хладир. Два Хакона.

Хотя Хакон младший уродился неробкого десятка, но подобные изменения кого хочешь смутиться заставят. Еще седмицу каждый ярл благородный мог нос воротить от рабынина сына, а ныне сам конунг на двор позвал да место в дружине сулит. Не диво, что Хакон слегка оробел, порог переступая, очи вниз опустил да шапку в руках мять принялся. В детстве мать часто говаривала ему, что он – сын конунгов, вот юноша и привык тем родством тайно гордиться, тем паче, что старый Хакон на то поводов много давал. Правил сей конунг разумно, бондов не обижал, с соседями без дела не ссорился. Даже рабам в землях его, как гуторят, было привольнее, чем у окрестных властителей. Однако доселе видел он старшего Хакона пяток раз, да и то - издали только. Когда конунг с дружиной селение проезжал, али на праздниках лично присутствовал, предков-богов почитая. Сегодня они остались с глазу на глаз…
- Проходи же, не мнись у порога. Воинам то не пристало, - послышался старческий голос, и Хакон-младший замалиновел ушами, сообразив, как то смориться. Супротив ожидания, конунг не насмешничал, смотря на юнца с искреннем интересом. Указал ему место подле себя, а про бой стал расспрашивать. Сам Хакон млад считал, что случайность тогда лишь ему помогла, но конунг слово то опровергнул:
- Случайностей нет – есть только воля богов, а они любят находчивых. В битве той все не по нашему плану пошло, Грютинг коварный ладно свою ловушку расставил. Но даже опытные мужи, ходящие не в первый, а в тридцать первый поход, всего усмотреть не могут. То, что не растерялся ты – меня радует. Значит, воином родился, да не простым ополченцем жизнь всю проходишь. Что ярлом тебе не бывать – так то и сам знаешь. Желал бы я распорядить по другому, но не на рунах же ныне гадать, к какому тебя роду причислить. Война многие семьи проредила, видится мне, что многие благородные мужи сыну столь в рати умелому только б порадовались. Я б среди них первым был – ну, да, видать Фрейр заповедовал. Однако ж кровь благородная – еще не все для успеха. Бывает и так, что самые славные семьи потомков себе хилых рожают. Хаки Гандальвсон тому славным примером считался. Дед – воин славный по Северу, отец – серый волк лютый, а конунжич сам будто кот был ласковый. Потому вот и сгинул до сроку: правителя доброго в миру люд больно хвалит, но для войны ему зубы стальные потребны. У тебя, я смотрю, самая стать подходящая, чтоб мужу военному примером быть, да дружину водить за собою. Гудбранд-хевдинг, ныне мерзнущий в Хель, тоже свой род вел не от Одина, однако же слава его широко по землям норвежским скальдами воспелась. И ты, коли робеть перестанешь, наместником в землях моих вполне можешь сделаться. Помогу я тебе, чем нужно, да за победу твою обласкаю. Конунг ведь славен воями, как и наоборот. Однако, теперь много что от тебя, отрок, зависит. Харальд, конунг Агдира с тобой в один год родился, да раньше на лето узнал, что мало бывает получить благо по праву – его еще удержать надо. Как, Хакон млад, сдюжишь удачу за чуб ухватить, али слишком то тяжко?
- Сдюжу, батюшка-конунг! – восторженно ответствовал юноша, восхищенный, что старый Хакон гуторит с ним как с мужем взрослым да гридням дружинным равным по стати.
Властитель Трондхейский слегка усмехнулся: было два смысла в речах юнца слову «батюшка», хотя едва ли воин младой тем кичился намеренно. Конунг на речи не осерчал, ибо правду Хакон один другому Хакону говорил: гордился бы сыном таким, и признал бы тот час, знай, что дите его крови:
- Иди же теперь в дом дружинный, да скажи Бьярни, что я нынче велел тебя там в роли воина моего славно приметить, да место почетное отвести. Присмотри себе оружие справное да одежу богатую – серебра я на то довольно отсыплю. Грех это - скупость являть на том, что жизнь воинскую сохранит в походе.
Старец махнул рукой, отпуская гостя, и снова стал думать над тем, как именно выгнать из Транделага войска Грютинга.
Грядущий совет приближался.

Сарасберг. Торлейв и другие.
С Дарклайт

Стоило уйти грозному конунгу, со стоном поднялся жрец, бока намятые растирая, да снег отряхивая. Разгорячен он был еще пока, холода лютого не чувствовал, но замерзали уже стопы его. Не грела рубаха нательная, льняная на морозе, замедлялось крови течение в жилах. Стал он с ноги на ногу переминаться - мало пользы от этого получилось. Да и в дом возвращаться нельзя было - не пустит его Торхильда, убоится конунгова гнева, и правильно сделает. Даже одежды попросить у старухи не мог жрец - одно оставалось, прочь брести - ведь не приведи Фрейр, увидит его кто в таком виде - сраму же не оберешься.
Зубами стуча, да подолом рубахи место причинное прикрывая, двинулся верховный жрец по деревне, все больше с задней стороны дома обходя, да вспоминая, где приют найти можно, к кому в дверь постучаться, чтобы не осмеяли на весь Агдир.
Однако, в ту зимнюю ночь боги явно решили смеяться над своим оступившемся слугой до последнего. Одна из баб посреди ночи решила выйти до задка по нужде, и, увидав возле двери столь мало одетого мужа, закричла истошно, народ собирая. Помстилось ей, что то йотун аль тролль в селенье пожаловал, жен для утех воровать. Впрочем, насчет жен да утех баба почти не ошиблась, но Торлейва признала только тогда, когда выбежавший на крики из дому муж осветил лик жреца факелом.
- Ты что творишь, ротозей?! - Вскричал служитель богов, а борода его гневно затопорщилась, постепенно обрастая ледяной корочкой. Сам Торлейв уже с трудом мог по земле идти, да ступней от холода не чувствовал, но припугнуть случайных встречных решил, чтобы не болтали лишнего. - И бабу свой заткни!
- Торлейв-жрец, ныне странно ты Фрейру услужаваешь, - удивился вой, оком зорким все детали отметив. Баба хихикнула в сторону: служитель богов ныне выглядел очень комично, и гнев его не пугал, а смешил. Конечно, коли б был он одет, как положено да свитой сопровожден как по чину - жена и взора не подняла. Хотя - она и теперь глаза опустила, почти без стесненья рассматривая полунагого жреца.
- И кто же, сын Тора, ныне тебя в ночь-то погнал с теплого ложа? Небось, на чужой каравай рот-то разинул? - сообразить с какой радости муж в виде таком ходить по деревне было не сложно.
- Ты не дерзи, хирдман! - Вновь вспылил Торлейв, окоченелые пальцы растирая. - Видишь, мерзнет жрец почтенный - в дом пригласи, да одежу принеси, как положено!
Может тут и завершились бы злоключения жреца, да видимо холод мысли в голове, точно волны заморозил, потому-то и добавил Торлейв сквозь зубы:
- А коли откажешь, век тебе счастья не видать!
- Гостям под кровом моим всегда рады, - возмущенно возвысил глас гридень, - и привечаю я путников всех что в ночи, следуя правде. Однако же, тех, кто угрозами дверь отворяет - лишь железом каленым встречать буду. Ежели любо тебе в виде таком сыну Скади служить - задержать уж не смею. Только ты сперва сам у богов милости вымоли - а после людей добрых карой пугать будешь. Не бонд я тебе, худородный, высоко в горнице конунга ныне сижу. И Харальд, а не Торлейв мне приказы давать только волен.
- Ах ты троллиное отродье! - Возопил Торлейв, от холода и боли подпрыгивая. - Попомни мои слова, ты у меня еще не так запрыгаешь! Жрецу верховному в приюте отказать, экая наглость!
- А ну-ка проваливай лесом, покуда народ посудить нас не крикнул! Жрец верховный достоинтсво конунга перед богами должен блюсти - а ты и свое потерял, вместе с совестью. Иди вон к рабыням в барак, и согреешься, и плоть славно потешишь.
- Чтоб тебя цверги загрызли, - проскрежетал жрец, оборачиваясь, до вновь по снегу потопал, сквозь зубы добавив: - А баба твоя чтоб до конца жизни бесплодной осталась!
Надо сказать, что гридень сей, как на грех, был чужанином из земли южной, Хальвданом за доблесть привеченным. В землях откуда он родом, боле Перуну, чем Тору дары приносили, так что прокляться жреца воя почти не пугали, но злили. Кабы тот речь гуторил хорошую - без сомненья, приют бы да кров получил. Мужи многие до чужой красоты падки бывают, так что подобные приключения часто у всех, кроме мужа красавицы, смех вызывают. Однако же, покушенье на род да на чрево жены плодородное - в вере любой очень очень злостно карается. Жена оказалась быстрее мужа, кошкой метнулась вперед, Торлейву в лик ногтями вцепившись. Спасибо выучке воина - глаза сохранились!
- Ах ты, отродье йотунское, чего возжелать вздумал! Да я тебя за то самого без хозяйства оставлю, чтоб Фрейру служил с палкой в штанах вместо достоинства! Жрец еще выискался! Срам один да и только, - заголосила возмущенная молодуха.
Не слышать такие вопли было весьма сложно. Хоть и жаловались соседи на сон, но на гам такой все к окошкам прилипли. Вокруг поединка жреца с разъяренной пожеланиями его бабой собиралась толпа.
Люди шопотом передавали друг другу обстоятельства дела, попутно изобретая кучу подробностей. Мол, Фрейр велел своему первому служителю раздеться до исподнего, да первой встреченной бабе благосклонность явить... Нет, возражали другие, то проклятье Гандальва, чтоб не имел жрец Агдира ни минуты покоя, и постоянно в утехах дни проводил... как бы то ни было, на том, что дело именно в утехах постельных сходились все зеваки. Больно уж красноречива была наблюдаемая сцена.
Удивительно, но околевшему на морозе жрецу, и правда, оказалось сложно отбиться от весьма крепкой телом жены, чьи силы умножились возмущением. Она же, увидев вокруг зрителей, пала на снег, голося пред соседями в голос:
- Ой, лиходей! Чтоб его Хеймдаль гнал кнутом от Вальхаллы, за язык его злой локи отродья. Явился к нам в дом в виде срамном - да проклятьями сыпать. Чтоб его боги отвергли! Чтоб дева ни одна на ложе добром не взошла, ибо лжив он насквозь да обманен. Ой, добрые люди, помощи вашей прошу! Заступитесь!
Увидал жрец, что за стенаньями да воплями, разжала когтищи лютая баба, да бросился бежать, людей удивленных расталкивая, да на бегу платок со старухи какой-то сорвав шерстяной. Больно ногам было, да страх и позор сил придавали - лишь бы подальше от глаз людских схорониться, лишь бы только не на виду не быть.
Яростно в тот миг молил жрец богов, чтобы те памяти всю деревню лишили, чтобы не знал никто о сраме его небывалом! Да только что толку Асов молить, коли сам оплошал! Запыхался Торлейв, с хрипом воздух из застуженной груди вырывался. Остановился у стены какой-то, дух перевел. Платок изорвал натрое - ноги отмороженные замотал шерстью, да на шею остатки повязал - все уже не так холодно, да делать надо что-то - ведь поутру к конунгу пойдут люди. Как отвадить их на него, жреца, жаловаться?
Свезло все же под утро окоченелому жрецу, на пути его возник ярл Асгаут, из дома конунжего возвращающийся. Удивлены оба были, да виду не показали - жрец, поскольку уже едва двигать мог руками, да лицо онемело, ярл же оттого, что вспомнил Харальдом сказанное. Так вот какое наказание советнику конунг юный назначил.
- Жестоко я смотрю, поступили с тобой, Асов служитель, - приветствовал жреца Асгаут, теплый плащ, конунга подарок с плеч снимая, да на Торлейва его накидывая. Прошептал слова благодарности жрец устами посиневшими, да не расслышал их Асгаут, лишь подхватил мудреца на руки могучие, понес к дому своему, а коли попадался на пути кто - грозным взглядом любые насмешки подавлял.
Распахнули слуги дверь перед хозяином, котел на огонь поставили, постель застелили, укутали Торлейва, горячего испить поднесли, ноги растерли настойкой крепкой, что могли сделали, а после прогнал их Асгаут, на друга старого с укоризной взглянул.
- Должник ты мой теперь, жрец верховный, немалый должок за тобой, - с улыбкой ярл произнес. - Ты лежи, молчи, меня слушай. Осерчал на тебя конунг, тяжко осерчал. Гнать тебя велит в три шеи, да в качестве награды палок всыпать за похождения твои ночные.
- Но...
- Молчи, молчи жрец, язык твой - враг тебе лютый! - Приложил ладонь к губам Торлейва теплеющим ярл. - Нет у меня возможности милости для тебя у конунга испросить. Один путь у тебя теперь - прочь уходить. Кончается власть твоя в Агдире нынче, да ведь многое может измениться.
- Что?..
- Всякое в битве случается, - улыбнулся Асгаут. - Тебе ли не знать, жрец опальный! Раз сумели мы Харека очернить, вновь сумеем, а может и сгинет он в бою - а уж друзья твои верные сумеют сердце конунга вновь к тебе повернуть. Страшен в гневе Харальд, но отходчив. Ты мне, другу своему поведай, что произошло?
- Ох, велел мне за женой Харека приглядывать конунг, - прошептал Торлейв. - Я ж по чести делал все, как должно, как богами заповедано. Она же, девка развратная, ночью этой в спальню ко мне пришла, да одежды скинула и на ложе мое возлегла, точно кошка, али змея извиваясь. Разве мог я, сонный, чарам ведьмы этой ирладской противиться? Околдовала она меня, а может и опоила чем во время трапезы вечерней? Обхватил я ее, супротив воли своей, устами она уста мои отыскала... А в тот миг конунг пришел ко мне, совета испросить. И слова он мне сказать не дал - лишь на двор гриди его меня вышвырнули, точно раба последнего! - Дрожал голос жреца, много в нем обиды слышалось. - Меня, жреца верховного, словно падаль какую в снег, в сугроб головой моей седой! Разве ж того я заслужил верой и правдой Харальду служа? Так он меня отблагодарил за то, что я из рук Ассы зловредной власть забрал и ему, мальчишке безбородому, отдал?! Вот она, благодарность конунжия!
- Довольно, в тебе сейчас не ум, да обида говорит, - сурово глядел Асгаут на Торлейва. - До вечера у меня побудешь, а там к Рагхильде пойдешь заступничества просить! Помни - с тобой я пока, а меня Харальд Сарасбергом править оставил.
- Спасибо тебе, Асгаут, - мудрец шептал. - Век не забуду дружбы твоей. Пока же Торхильду мою позови, она одна меня излечить сможет лучше, чем дюжина лекарей.

Так вот и вышло: желал Харальд миром дело замять, в Агдир с глаз Торлейва отправив. Пустое! Наутро уж селение все о скандале ночном засудачило. А уж повеление конунгово услышав, и другие детали люди смекнули. Много охотников было в усадьбе, а снег ночью не шел. Мигом знающие мужи уразумели, кто ночью к Торлейву пожаловал, да из какой домины его на мороз голым-то выставили. Ох, и широко весть разнеслась! Славные скальды "подвигами" жреца уст не марали, зато люд простой дюже злословил, неуклюжие висы про ночь складывая:

Торлейв коварный
Сладкий речами
Подлую мысль
На досуге удумал.
Соратник верный
Спрятан лесами
Взять себе тролль
Его деву задумал.
Супруга Харека
Статью славна
Волосом рыжа
Да зелена оком.
Прелюбодейника
Совесть черна
Где же бесстыжим
Мечтать о высоком?
Все рассчитал он
Муж – под клеветой
Дева прекрасная
Пленницей стала
Злом стал закон
Под Торлейва рукой
Доля несчастная
Гиллеад ждала.
Но только боги
Узрели разгул
До Ранарека
Дожить не успев
Конунг тревожась
К жрецу заглянул
Горем развратнику
Харальдов гнев.

Транделаг. Гуннар Сердитый ярл Стринда и Мар Хладные Пальцы ярл Гаулардаля.

Славно повеселились Гуннар Арлаугсон ярл Стринда с сородичем своим Маром Хладные Пальцы из Гаулардаля. И охота на славу вышла и погуторить с пользой удалось. Да только радость та уж горстями звёзд по небу рассыпана, пора и к очагу радушному с гостинцами наведаться, за столом широким спеть песнь старинную, али новую сочинить, да рог медовый к устам поднести. И хоть Сердитым прозвали Гуннара, но и он в этот день улыбкой радостной свой лик пожаловал, не скупился и очами пылко сверкать, ежели когда добычу преследовал. А родич его, Мар Иллуги сын, словно ребёнок малый веселился, и ни за что бы не подумалось человеку пришлому, случись такой поблизости, что безрассудный юнец этот, в обнимку со зверем лютым по снегу катающийся, на самом деле страшный во гневе и спорый на слово хлёсткое ярл Гаулардаля. Славно, славно выдалось.
- Вижу, нахмурился ты опять, родич, - обратился Мар Хладные Пальцы к ярлу Стринда. – Уж не привиделось ли тебе, будто Хакон Хладирский, прознав о нашем с тобой уговоре, в гости тебе пожаловал?
- Весело я гляжу тебе шуткуется. Не уймёшся всё, - сердито отвечал Гуннар. – Посмотрю я, какую забаву удумаешь, когда конунга послы к тебе явятся, да не просто, а с указом людей собирать, да на подмогу идти, Грютинга поганого из Трондхейма взашей гнать. Или думаешь не пришлёт?
- Пришлёт. Да что с того? Слово конунгово - закон, да только всяк исполняет его по своему. Кто с рвением, а кто с нерадением.
- Не лучше ль нам, родич, прямиком идти, а не обиняк-тропой хаживать?
- Коли лучше было б, - отвечал Мар, - так бы и сам Один-отец завсегда делал, да только и он порою имя истинное скрывает, да лицо полою шляпы закрывает. Обиду нам Хакон учинил, дочь свою мальчишке пообещал, разве терпеть мы должны?
Нахмурился Гуннар пуще прежнего. Промолчал.
- Уж оговорено всё, родич, - продолжал ярл Гаулардальский. – Не теперь передумывать.
- Да кто ж тебя надоумил, будто передумаю я? Сполна получит Хакон то, что заслужил.
- И мы с тобой, родич, своё возьмём. Что по праву нашим должно быть, да с процентами. Ослабит конунга распря, обкусает бока ему Грютинг Оркдальский, тогда вспомнит Хакон о ярлах своих верных, о тех, над кем обиду учинил. А коли запамятует, так сами напомнят.
- Уверен ли ты, Мар Иллугисон, что все как один думают? Как бы в меньшинстве нам не остаться.
- Да и тогда не дрогнем. У нас с тобой силы поболе будет и против Хакона обескровленного выдюжим и пяти ярлам дадим студёной напиться, пущай рты зубастые заломит, чтоб клыками не сверкали, да слюной не брызгали. Хотя, - помолчав недолго продолжал сын Иллуги, - и в твоих словах правда. Надобно нам разузнать, как соседушки думают, станут ли на обидчика сторону или нашу примут.
- Уверен ли, что не выдадут Хакону нас, не раскроет ли кто из них перед конунгом помыслов наших, - спрашивал Гуннар Сердитый.
- Правду говоришь, родич, надо так всё устроить, чтоб и самим не раскрыться и о чужих планах выведать. Подумаю над этим, будет, чем бессонную утешить. Пока же так скажу, выждать нам надобно, если кто из соседушек послов своих пришлёт - за ворот возьмём. Уже сейчас приструним ярлов мятежных, чтоб и потом силу за нами признали.
- Это ты хитро, родич, придумал, - сказал Гуннар. – Пусть думают, будто не пойдём мы супротив Хакона, тогда страх их обуяет, небось, не захотят, чтоб конунг проведал раньше времени, что мечи ярлов его верных супротив него же и обернуться могут. Станут они псами цепными, из тех, что и кусить не в силах и служить верой приходиться.
Рассмеялся Мар зычно, да и Гуннар Сердитый улыбку скупую обронил. Подъезжали уж ярлы Транделагские к деревне, где ночевать собирались. Остановил коня своего Хладные Пальцы, погодил немного, а затем сказал такую вису:

Волчонок глупый,
Обидчик Тюра.
Рвался как ветер,
Да не приметил
Цепей звонких
Свитых тонко.
Что ж теперь заскулил,
Пленник Глейпнира?

Саросберг. Гиллеад

С Тельтиаром

Утреннее пробуждение оказалось тяжёлым. Головная боль и слабость во всём тело не давали подняться. Преодолев слабость, Гиллеад всё же приоткрыла глаза, оглядываясь по сторонам. Окружающая обстановка казалась совершенно незнакомой, да и вспомнить не удавалось, как именно здесь очутилась она. Устроившись поудобнее на ложе, начала дева события припоминать дня минувшего. И воспоминания, собираемые по мельчайшим крупицам, ничуть не нравились ей. Резко побледнела Гиллеад, зелье дурманное, бабкой принесённое вспоминая, да на одежду свою, по полу разбросанную, глядя.
«Так вот ты каков, мудрец, - дрожащими руками платье застёгивая, думала она, - вот, чего гостеприимство мне твоё стоило. Тяжела плата за него оказалась. Ну да не могла я мужу изменить… Ответишь же ты, Торлейв, за поступки свои».
Одевшись, принялась Гиллеад комнату осматривать, в сторону полетел амулет жреческий, под ногу попавшийся, да бумаги разбросанные в стороны разлетались за украшениями вслед, где дева проходила. Удостоились внимания лишь вещи на столе оставшиеся. Искусно вырезанные амулеты соседствовали со стопкой свитков, внимание привлёкших. Потянулась рука сама к одному из них, да развернула, почерк знакомый на свет извлекая. Хареку письмо принадлежало, узнаваясь по рунам, им выведенным да по подписи. Себе забрала его Гиллеад, складывая аккуратно и в платье запрятывая, к сердцу поближе.
Разлетелись свитки по местам разложенные, как дверь дева захлопнула из комнаты выходя. Не без труда найдя опочивальню, ей приготовленную, захватила она мешок свой с травами, да направилась к выходу из дома ненавистного, ни секундой доле не собираясь задерживаться в нём.
Да только у дверей на скамье старая Торхильда сидела, голову откинув, точно спала. Но чуток был сон ее старческий - едва лишь оказалась рядом женщина, схватила травница ее за руку крепко, к себе дернула:
- И куда же ты собралась? - Прошамкала старуха.
- Да уж загостилась я у вас, пора бы и приличия соблюсти, хозяевам не докучать, - гнево молвила Гиллеад, пытаясь руку свою из цепких старушечьих вызволить
- Ты уж сядь-посиди, блудница иноземная! - Тут уж старуха вскричала, глазами злыми словно прожечь ее пытаясь. - Из-за тебя Торлейв Мудрый на улице ночь провел! А ты и не стыдишься даже!
- Так всю ночь он на улице провёл, - замерла она на мгновенье, ответа дожидаясь
- Да уж, по твоей милости, девка подлая! - Пуще прежнего распалялась Торхильда.
- Так ты только зелья смешивать горазда за спиной, карга старая? - расцепив наконец-то старушечью руку, гневно молвила она.
- Какие зелья? - Прошамкала Торхильда. - Ужель забыла, как сама пришла к Торлейву этой ночью?
- Да ты ещё и лгать мне смеешь после этого? - всё больше и больше начинала злиться дева.
- Уж кто здесь лжет, так это ты, распутная девка! Жреца многомудрого соблазнила, и на позор обрекла!
- Так вот как вы всё представить собрались, - горько усмехнулась Гиллеад. - Не о чем мне с тобой разговаривать, - молвила она, проходя к двери старуху минуя.
- Постой же! - Вновь старуха рядом оказалась, костлявыми пальцами обхватывая ирландку. - Мне господин тебя велел не выпускать!
- Так он мне ещё и в глаза после этого смотреть посмеет? Ну уж нет. Не собираюсь я его дожидаться.
-А придется! - Не желала старая ее отпускать, удержать силилась, чтобы хоть чем-то радость жрецу доставить.
С лёгкостью в этот раз выдернулась Гиллеад, распахивая дверь во двор морозный.
Прошипела старая Торхильда проклятие вослед деве убежавшей, да дверь захлопнула. Осталась одна хозяина своего дожидаться.
Вышла Гиллеад из избы, на солнце высокое глядя. День давно уж пришёл, незаметно для неё, и ночь и утро проспавшей.
Направилась было она к избе, для неё выделенной, да передумала на полпути. Вспомнила про кюну, заступничество обещавшую. К ней и решила идти она, помощи иль совета просить. Да и не к кому было больше. Неспешно дошла дева к усадьбе конунга улицами малолюдными.
До кюны дошла, в дверь постучала , терпеливо у порога дожидаясь.
Служанка вскоре открыла, удивленно смотрела девушка на гостью:
- Гиллеад?
- Да. К кюне я пришла, коль пустит она меня
- Всегда рада госпожа тебя в доме своем видеть, - отвечала служанка. - Да только нет ее сейчас, сына своего провожать отправилась.
- Провожать? Что ж, дождусь я её тогда.
- Конечно, дом кюны для гостей открыт, - пропустила ее внутрь девушка. - От трапезы немало осталось утренней, коли угодно тебе - стол накрою.
- Нет, не надо, - чуть резко ответила дева. - Знала она, что у кюны в доме нечего ей опасаться, да перебороть себя не могла.
- Что же, тогда быть может, госпожа за беседой время скоротать желает?
- Нет, предпочла бы я отдохнуть до возвращения кюны.
Пожала плечами служанка, да сплетни о ночном переполохе она слышала уже, и потому не удивилась желанию гости в тишине передохнуть, покуда Рагхильда не вернется. Отвела девка Гиллеад в комнату для гостей отведенную, на кровать пуховую указала.
- Оставь одну меня, - бросила Гиллеад, к кровати направляясь
- Как угодно будет госпоже, - поклонилась служанка, двери затворяя.
Подозрительно обернулась дева, в след уходящей без расспросов служанке глядя, да без сил на ложе улеглась, сном неспокойным забывшись.

Роскильде, остров Сьялеланд, летняя столица конунга Датской Державы Хардакнута
Совместно с Тельтиаром.
---------------------------------

Еще три дня плыли доблестные воины Харальда с той поры, как одолели людей Торира морского конунга, и погребли отважных хирдманов на сгоревшем драккаре. После смерти Вемунда Угля, Оттар Рваный стал предводителем посольства, и велел курс брать на Роскильде, к датскому правителю плыть приказал.
Не ведали устали викингские корабли, каждые четыре часа менялись пленные гребцы на веслах, да продолжал в барабаны бить надсмотрщик, ритм верный выстукивая. Плыли корабли агдирские - Змей Алый, Мьельнир и Охотник, ночью и днем плыли, дабы времени не терять драгоценного.
Благосклонен был Ньерд к мореплавателям ныне, не встретились они более с людьми Торира, или другого какого разбойника, властителем морским себя возомнившего, спокойно остаток пути проделали. И вот, наконец, к исходу третьего дня подошли корабли к острову датскому. Вошел Мьельнир в гавань, другие же два корабля дальше отправились – вдоль берега, да к городу славному Хадебю.
Гуннар Одноухий, воин бывалый да кровей знатных повольство к властителю датскому возглавил – чинно сошел он с кнорра, товарами нагруженного, да дарами богатыми, и в сопровождении дружины, в начищенные доспехи облаченной в город направился.
В городе было шумно и людно. У пристаней стояли множество кораблей: когги и кнорры из стран северных, ладьи вендов, и даже корабли франков. Ворота города, из крепких дубовых досок, обитые железом, были открыты настежь, а в город въезжали вереницы повозок с различной снедью. В воротах стояла стража, тщательно проверяя груз в каждой повозке и придирчиво осматривая всех входивших в город.

- Здравы будьте, стражы бдительные, - улыбнулся данам Гуннар, усы пышные поглаживая, едва лишь у ворот оказался.
- Кто такие, с чем идете? - окликнул их стражник - Вижу, что издалека. Из каких вы краев?
- Изделека путь держим, прав ты, хельд славный, - не поскупился на лесть посланец конунжий. - Из земель мы Агдирских, где правит Харальд сын Хальвдана, родич датского правителя. К конунгу вашему на поклон идем, да слова властителя нашего передать желаем.
- Чем подтвердишь свои слова, гость из дальних краев? - спросил начальник стражи,усмехнувшись. - Многие к коннунгу нашему просятся в гости, и многим отказывать приходится

Опустил руку в кошель Гуннар, достал горсть монет серебряных, на ладонь их стражу положил. Переливчатым звоном они звучали.
- Грамоту с печатью дал мне мой конунг, - так хирдман сказал.
Хельд ловко спрятал горсть монет.
- В город можете входить спокойно. Вон там - по этой улице прямо к холму - будет дом коннунга. Там тоже охрана стоит, им грамоту покажете. А мне и этой грамоты хватит.
- Благодарю тебя, воин благородный, - кивнул Агдирец, да своим товарищам велел за ним следовать. Десять воинов знатных в город вошли, сам Гуннар - одиннадцатый.

В городе пахло свежим сеном, курился дым - видно хозяйки обед готовили. Возле некоторых из домов мастерские располагались, и прямо на крыльце был разложерн товар. Стучали топоры и молотки, вертелись гончарные круги, что-то варилось в котлах... Увидев чужаков, свора дворовых собак кинулись с лаем.
- Пшли прочь! - Огрызнулся кто-то из хирдманов, несильно пнув слишком близко подбежавшего пса. Другие воины больше были заняты тем, что высматривали таверни, где можно было бы провести остаток дня, да глядели на товары, какие увидеть могли - все хотели что-нибудь с собой привезти из датской земли. Только Гуннар не отвлекался, вел отряд небольшой к конунговой усадьбе - ее издали видно было.

На входе к усадьбе, путь к воротам ти преградили рослые хирдманы с диковинными перьями на шлемах.
- Здесь конунг проживает, с чем пожаловали? С чем беспокоить хозяина нашего пришли?
- Послы мы, из Агдира прибыли, - отвечал им усатый Гуннар. - С нами воля конунга Харальда, что родича своего, славного Хардакнута почтить желает и слова любви и дружбы передает.
- Печать и грамоту покажите. - буркнул стражник, но все же дал знак хирдманам убрать копья.
- Вот, смотри, почтенный, - достал посланец кожу скрученную, сургучем скрепелнную, а на сургуче том одна лишь руна стояла - Х (Хагалаз), да голова волчья агдирская, какой ранее Хальвдан свои грамоты скреплял.
Бpови у страшины стражи сошлись на переносице.
- Харальд коннунг Агдира и Вестфольда сын Хальвдана Черного сына Гудреда? Проходите. Эй, Даг, проведи гостей к дому конунга, и сообщи что к нему гости прибыли из северных земель...
- Благодарствую.
Последовали агдирцы следом за стражником младшим, ворота миновали, а после и в саму усадьбу резную вошли. Красива была усадьба Хардакнута конунга снаружи, а внутри - и вовсе роскошью великой удивляла. Были в ней и ковры из стран южных, и золотые фигурки, и шелка ромейские. А все, кто навстречу попадался одеты были в платья дорогие, какие не всякий конунг позволить себе мог. Крепка власть владыки данов, сильна рука его да полна казна, коли в таком богатстве жил он. Однако и Гуннар в грязь лицом не ударил - кафтан на нем был с бархатом, да плащ с мехом куньим, да сапоги сафьяновые - знал посол, что нельзя по иному к конунгу идти, ведь всю мощь, все величие державы агдирской он представлял...

Их встретили и провели в горницу. Четверо стражей, стоявшие за дверью, зашли в комнату, и встали у двери.
- С чем пожаловали, гости из Агдира? - раздался хриплый голос. Конунг сидел в кресле у стола, и вкушал какие-то заморские фрукты, запивая их вином. Это был еще не старый мужчина со светлыми курчавыми волосами, круглым волевым лицом, хотя упитанные щеки оттопыривались и угадывался второй подборордок... только на висках и на кочиках его пышных усов просматривалась седина. Даже трудно было поверить что этому могучему властителю минуло пять десятков лет, и он практически ровесник Харальдовой бабки Ассы... - Присаживайтесь, гости дорогие, сначала садитесь за мой стол, подкрепите силы, а потом и раскажете мне о деле своем. - сказал датский властитель.
- Только пусть сложат свое оружие у порога. - произнес старший телохранитель.
Тотчас же трое телохранителей, находившихся в разных концах комнаты. подошли к своему повелителю. Двое встали по правую и по леую руку, один за спиной.
- Делайте, как велено, - велел Гуннар сопровождающим своим.
Легли мечи острые и секиры на пол дубовый, а сверху и кинжалы уместились. Безоружными прошли в горницу люди Харальда, подле конунга и гостей его сели, кубки поднесенные осушили, кто фруктов взял, кто мяса, кто еще диковинки какой отведал - богат был датский властелин, да не скуп - от души людей потчевал. Но вот что удивительно было - всего на пять-шесть лет старше Хардакнут Харальда был, но вся держава датская у его ног лежала, а вороги одного имени его боялись. Великую славу стяжал дан сей, и еще о более великой мечтал. Того же и Харальду добиваться следовало. Вот утолили голод легкий агдирцы, взял слово старший посланец:
- Такое у нас к тебе дело, Хардакнут сын Сигтрюга, конунг Датский, что послал нас родич твой, Харальд Хальвдансон, Агдира, Вестфольда и Вингульмерка правитель, дабы в дружбе своей тебя заверить.
- Дружба всегда хороша... По дружбе многие дела благие делаются... Только дружба дружбе рознь. Есть дружба между равными, есть дружба сильного со слабым, и слабого с сильным, и между слабыми... чего же хочет от меня властитель ваш юный?
- Властитель мой о родстве кровном припоминает, что предка твоего Олава Дерзкого с Харальдом Рыжебородым связывало, - продолжил агдирец, почтительно ладони сложив на груди. - И о том, какой в те времена дружба была меж Агдиром и Данией. Харальд - правнук Рыжебородого, возвернуть то время хочет, когда даны с агдирацами дружбу водили, и чтобы вновь корабли торговые в Каупанг - бухту агдирскую хаживали, да кровь славная перемешалась, доброе потомство на свет производя. Чтобы жили в мире и согласии даны с агдирцами. Велика власть Харальда конунга в его земле, велика власть Хардакнута конунга в земле датской - так лепо было бы двум владыкам могучим союз заключить!
Хардакнут внимательно посомтрел на ярла, и сдержанно улыбнулся, хитро прищурившись.
- Союз говоришь? Согласен я, лепо было бы дело такое, если бы конунг Агдира на помощь мне пришел, если у меня дела плохи будут, да только слышал я, что плохи у него самого сейчас дела, и почти вся Норвегия помнит о делах отца его, и многие властители местные против него нынче ополчились... Против кого союз заключить ваш властитель готов? Тревожат меня саксы, да и со свеями у меня немало споров за земли наши исконные, которые они к рукам своим ненасытным прибрать хотят. А еще конунги морские и венды, и курши, и эсты и земгаллы берега мои набегами тревожат, добро грабят да людей в полон везут. А владения у меня большие, и берега протяженные везде воинов не поставишь... Лучшие наши воины разбрелись по свету за богатой добычей - кто в страну Бретов подался, а кто на берегах страны Франков осел, или в стране Фризов лодки смолит да на зимовку обустраивается... Чем я могу помочь властителю вашему, коли у меня самого войска немного, а врагов вокруг множество?
Ярл спокойно выслшуал эту тираду, и ни один мускул на его лице не дрогнул.
- Это ли речь воина, храбрый Хардакнут? - Всплеснул руками хитрый Гуннар. - Многие враги Харальда повержены уже, в славных битвах разбил он своих недругов, как некогда ты со своими расправился. Заключите союз - не будет покоя морским разбойникам ни на том берегу Скагеррака, ни на этом! Всех пиратов со свету сживете - станет дело купеческое процветать! Разве ж дело это - земли Англов жалких разорять, когда ближе есть война жестокая, да добыча немалая! Не на помощь тебя зовет Харальд славный, от ран изнемогая, но триумф свой с родичем разделить желает!
Глаза конунга данов загорелись живейшим интересом, и еще больше наклонил он голову к собеседнику.
- Вот как? Говорили мне люди, из Норвегии приплывавшие, что со всех сторон недруги обступили властителя Агдира и Вестфольда... что и северные и западные властители фюльков на него войной пошли, и всем им своей земли мало стало. Жив ли еще кто из них? Сюда немногие вести с вашей страны доходят... А все благодаря Сигурду Коршуну и Ториру Собаке, которые в Трелеборге и Бретаборге - давних крепостях викингских обосновались, и хоть и потомки они славного конунга датсткого Рагнара Лодброка, им нет разницы кого грабить - своих ли сородичей или страны дальние... А коли разделался Харальд уже скем-то из недругов, значит удача его велика... А уж коли мы родичи... родичу не помогать - богов гневить и удачу от своего дома отворотить. А триумф само собой будет... если дело правое и боги милостью не обделят...
- Кто жив - те скоро в Валгалле будут, но быть может - храбрые даны еще успеют топоры их кровью подлой обагрить, - живо воспринял согласие конунга посланец, да покуда речь о цене клинков датских не зашла, в иное русло разговор увел. - Что же до разбойников подлых, так по пути столкнулись мы с драккаром пиратским, где воины Торира Собаки обретались, да погубили многих, а судно само огню предали. Старший их рассказал, что идет на данию Торир Собака, да с ним всего пять кораблей - не большая это сила, коли сам ты воинов им навстречу пошлешь, покуда они с Сигурдом не соединились! Всего на день-два, нас опережали их корабли, так что не далеко уйти они сумеют!
Думалось Гуннару, что, коли уж решит Харальд сокровищницу Торира разграбить, лучше, чтобы даны сами викингов вольных посекли, нежели Торир разьяренный в силах тяжких за златом своим в Агдир явится.
- А вот это весть славная... Сегодня же распоряжусь отправить на них десять драккаров. Хотя лучше бы было их на пути обратном подстчеречь, когда они добычу домой везти будут... - На то - воля твоя, Хардакнут, но есть у меня подарок для тебя - двое викингов пленных, что Ториру служили. Все секреты, все пути его тебе они изложат...
На лице конунга датского отобразился живейший интерес. :
- Воистину ценный дар вы мне преподнесли, посланцы родича моего. Что же, какой дар от меня вы желаете получить взамен?

Негоже было просить у конунга даров, но коли сам властитель предлагает - то уж нельзя отказываться:
- Слышал я, девы датские красивы, как нигде в иных странах, - издалека начал новый разговор Гуннар. - Прошу тебя со сватовством мне подсобить, поскольку овдовел я год тому, да нет наследников у меня.
Хардакнут засмеялся.
- Так и у меня нету. Трое детей у меня, и все дочери... Не дали мне боги сына от жены моей, хозяйки палат моих обильных... А твою беду легко исправить... Много у наших ярлов дев достойных и статных. Поговоришь вечером с моей свахой, завтра поговоришь с девой из того рода, который по совету ее выбрать захочешь... А уж те со славным ярлом з рода знатного будут непрочь породниться...
- Не один я таковое мнение имею, щедрый Хардакнут - конунг наш родство укрепить желает, а у тебя есть дочь молодая, что ему в жены подойдет. Так вы близкими родичами станете, да многие иные владыки вас убоятся - и англы, и венды, и Эйрик в Уппсале!
При упоминании Эйрика в Упсале глаза конунга сверкнули мимолетным гневом.
- Истинно так. В единстве сила. Кабы держались люди севера вместе как в давние времена, весь мир бы лежал у наших ног... Пусть врагов своих Харальд сокрушит, и сделается конунгом половины Норвегии, тогда и дочь мою Рагнхильду сосватает. Тринадцать лет ей нынче исполнится, еще года через 3 пожалуй и замуж ее выдать можно будет... Время покажет. Я конечно и не против совсем, но кто знает как сплели норны нить судьбы, а удача в войне переменчива... Через 3 года, как дева подрастет и к замужеству будет готова, тогда и вернемся мы к этому разговору. А пока что пусть Харальд знает, что не противится сердце мое такому союзу... Род Инглингов славен издревле, и род Скьёльдунгов ему не уступает ним в дренвост и ни в знатности... Боги же такому союзу возрадуются только...
- Мудры слова твои, великий властилель данов Хардакнут, но скажи - что передать мне повелителю моему? Какую рать ему ждать в Агдире? На сколько храбрых данов нам в палатах конунжьих пир готовить? Сколько злата из сундуков вынимать, да в кошели хирдманам насыпать?
- Вот что я сейчас сказать могу родичу моему в Агдире... Знаю я, как тяжко ему пришлось, и наслышан я об его удали и умениях... потому помощь ему я оказать готов, но с некоторыми условиями...
- Внимаю я условиям твоим, конунг, - отвечал агдирец. - Но и ты не серчай на меня, коли согласия дать не смогу, если на слова твои лишь сам Харальд ответить сумеет.
- Не так уж и много у меня сейчас войска... Тысяч десять постоянно по всей земле этой обретается... Но на время тысячи три хороших хускарлов я дать могу, а с ними хёльдов и ярлов именитых, в боях многих прославленных, за которыми хускарлы и вогонь и в воду пойдут... Просились они в викингский поход в южные страны, да я их не пустил... Если вдруг саксы решат на нас войной пойти, кто Даневирке защищать будет? Если же вам этого войска мало... Дам я сундуки с серебром арабским... Поплывете в Хедебю, наймете там еще вольные дружины, которые туда приходят и меч свой предлагают за плату... А может и рабов выкупите, и в дружину возьмете - многие из них сражаться могут хорошо, и в бою простых бондов малоопытных одолеют... А то войско, что я вам дам - оно моим было и моим останется. Его я вам лишь взаймы дам, и возвратить их вы должны будете, ка ктолько война закончится... Если же на мою страну грозный враг нападет - то я должен иметь возможность их тотчас же обратно к себе призвать. Потому далеко от Агдира их не посылайте...
- Быть посему, - кивнул Гуннар, - не думаю я что коннунг наш против таких условий будет... ТЫл ему нужен надежный, и союзники верные тому порука...
Хардакнут кивнул, и довольной улыбкой продолжил:
- И еще...Ни у меня, ни у Харальда сыновей пока нету, кто бы наши владения законно мог унаследовать. А потому, я думаю, было бы справедливо, если и я и он поклянемся перед богами, что или я или он, если вдруг безвременно мир этот покинет один из нас, то другой примет под свою руку все его владения, как и положено родичам...
- Это уже я не могу сказать, соглаится ли коннунг наш на такое, но надеюсь что не будет он возражать. Уж если родичи, так во всем поддержка быть должна, я так это разумею, - произнес Гуннар, прикидывая, что стоит за этим предложением...
Хардакнут загнул указательный палец на левой руке, и продолжил:
- И третье. чтобы союз был нерушимым, пусть обещает мне Харальд,что как только своих врагов всех изгонит, и ничто его державе грозить не будет, то чтобы по первому моему зову мне на помощь свое войско привел от борное, и войну объявил тем, с кем я сам воевать буду, и кто на меня войною пойдет... Если свейский конунг на меня с войной пойдет, то чтобы он мне помощь оказал, ну и я его без помощи в случае чегог не оставлю, и тогда союз наш будет нерушим и нам обоим полезен...что сказал бы на это конунг ваш?
Гуннар поклонился.
- Помощь взаимная - дело богам угодное! Следует родичам помогать в час нужды - на то дал бы согласие Харальд Хальвдансон, - неспешно отвечал Гуннар, слова Хардакнута обдумывая. - И войско храброе, даже на время данное - подспорье не плохое. А уж сундуки, серебром наполненные - немало воинов сами на рать придут, коли в ладони их серебро польется...
Замолчал посланец, не сразу сумел на третье требование дана ответ подыскать, чтобы не обидеть властителя да чести агдирской не уронить.
- То верно и благо, когда родичу родич наследует, - вздохнул Одноухий, знал он, что есть у Харальда и поближе родня, что Гутхорм не из тех, кто так просто земли племянника данам отдаст, буде тот погибнет, но то потом, а войска датские сейчас нужны. - И коли не будет наследников у Харальда, и коли постигнет его доля горькая - Хардакнуту его земли наследовать, а коли Хардакнут прежде умрет, сына не заведя - Харальду Данией править... Тут уж как норны решат, никому - даже богам неведомо как все обернется...
Хардакнут довольно закивал, потирая руки.
- Значит на том и сойдемся. Сегодня же дам повеление, чтобы три моих лучших ярла войско собирали, да готовили корабли в поход. А мы наш уговор на пергаменте скрепим, а кольцом Тюра заверим. И пошлем его Харальду конунгу - дабы и он свои обещания подтвердил как подобает властителю... И как придет от него ответ - отправится ему войско на помощь...
- Так тому и быть, Хардакнут=конунг, - кивнул Гуннар, вновь к еде возвращаясь. - Пока же вели людям твоим к нашему кораблю идти - много подарков ценных с собою я привез...
Перешла беседа в русло неспешное, о многом в тот день говорили викинги, разные диковинки вспоминали да битвы великие, подвигами хвалились и рода древностью, а кто и силой мерялся. Но об ином были думы посла Одноухого - знал он, что три тысячи воинов - сила немалая, и коли укрепятся даны в Агдире - быстро датской землей он, обескровленный, станет. Размышлял Гуннар, как воев получить, да этого не допустить, а еще размышлял он о том, как серебро датским конунгом обещанное с большей пользой потратить, по усам же его в то время брага хмельная стекала, ибо пил он из большого рога, да залпом...

Транделаг. Усадьба Хладир.
Конунг Хакон и ярлы его.

Мудрый Хакон не возжелал принимать решение в спешке, едва лишь явились у нему родичи со скверными вестями. Однако же, и собрать совет в срок оказалось натружно: многие знатные ярлы, за собой людей водящие, волей богов оказались вдали от Хладира. Конунг судил, что дело такое, как сохраненье земель праотеческих требует все мненья заслушать, а потому полетели из усадьбы сизые голуби да побежали гонцы быстроногие. И, спустя некое время, собралися в доме у Хакона все добрые мужи Транделага, предками славные да в сечах проверенные. И Хакон млад тут же был - в новой кольчуге да при прямом мече, сам собой словно ярл, а не раб худородный. Многих ярлов то злило: норов в людях разный сокрыт. Кто-то своими успехами кичиться, а кто-то - лишь славою родичей похваляеться. И не по нраву было последним воителям, что Хакон-конунг сына рабыни с ними за стол посадил да на равных с знатнейшими потчивает.
Наконец, опустели тарелки с яствами, да чащи с напитками. По обычаю древнему, конунг сперва пищу гостям предложил - лишь теперь разговор о делах намечался.
- Ярлы мои верные! - молвил Хакон. - Все вы уж знаете, что за беда нас постигла. Жили себе в довольстве да мире мы, соседями почитаемы, но даже хорошего лука тетева лопнуть может. Ныне же тут Грютинг один - опосля же многие волки норвежские морды на наше добро повернут, да к лапам его заребущим прибрать попытаются. Собрал я вас здесь, чтобы вместе решить, как след бороться с угрозой. Стар я уже - а вы воины славны, да опытны. Мыслю я ныне сам войско возглавить, да вести рать транделагскую хозяину Оркдала навстречу. если ему выбьем клыки споро - другие кусаться забояться. Что скажите вы на то, доблестные мужи?

Гаулар. Кари с сыновьями и Квельдульв с сыновьями.
Совместно с Тельтиаром.


Путь двух семей был не легок, ибо свирепая погода предпринимала, казалось, все, только бы насолить путникам. Но даже стихия не могла остановить смелых викингов, которые с каждым часом приближались к заветной цели и не устанны были кони их, животные двигались наперекор беспощадному ветру, усиливающемуся с приближением к Гаулару.
Наконец путники несколько изможденные трудной дорогой отметили, что уже прибыли в Гаулар.
-Отец. – Альвир подъехал к Кари. – Отец, ты уверен ярл будет рад видеть нас?
- Примет, куда ж он денется, коли к нему столь знатные и прославленные мужи приедут, - отвечал берсерк, к сыну поворотившись. - Тем паче что не с пустыми руками, а с товарами дорогими. Славную добычу сыны мои взяли в битве! Горжусь я вами безмерно!
-Коли бы не ты отец…- в разговор вклинился сын старшой.- Ты нас уму разуму научил, и битве ты нас научил, я благодарен тебе по гроб жизни своей. Нет желаннее отца для меня чем ты. – Он поклонился в седле так низко, как только мог.
-Да отец и я тебе благодарен. – Альвир поклонился также, но гораздо выше чем сделал это брат. – Ну что чем раньше прибудем тем лучше? В путь?
- Что - то не пойму я тебя, Альвир? - Удивился седовласый Кари. - Мы же и так едем себе, али лошадей совсем загнать хочешь скачкой неразумной?
-Нет отец, я хотел сказать, что пора разговор заканчивать, да и холод тут не добрый, не гоже будет перед ярлом больным стоять.
- Хвори какой боишься, младший мой сын? Отродясь хворь наш род не брала, до старости немощной крепость тела сохраняя!
-Я лишь о вас, отец, забочусь, ничего боле. И усомнится в вашей крепости не имел в помыслах, но что за сын, что не заботится об отце родном?
- Твоя в том правда, Альвир - вижу я, складно гутришь, - усмехнулся в густую бороду Кари. - Может и выйдет из тебя скальд другим на зависть. Слагай висы - удиви ярла Атли, да других славных мужей - пусть видят, не только клинком доблестны потомки мои.
-Будет по твоему отец, не подведу я тебя. – тихо сказал Альвир под ненавистным взглядом брата своего.
Долго ехали они, да все же к вечеру добрались до селения, что Атли Тощему, ярлу Гауларскому принадлежало. Велико было селение - больше чем на сотню домов, да частоколом ладным обнесено. Стражи оружные Кари и Квельдульва встречали, в пояс кланялись воинам славным, да сами приветствия принимали.
- Здоров будь, Квельдульв и ты Кари-берсерк, - чинно произнес старший из них. - С чем пожаловали вы в Гаулар?
-С товарами дорогими, да с новоявленным скальдом! С сыном моим Альвиром Хнувой.
- Ну, товары - товарами, скальда же ярлу покажите, - стражник говаривал. - А мне с вас с каждого и по пять монет хватит за проезд в селение.
Расплатились и попрощались мужи со стражами да отправились в селение. Народу мало было, но тому и радовались викинги и слуги их, ибо сани да кони занимали месту много, как бы не придавить кого. Кари же видя, что ночь уже близка, оставил сыновей с Квельдульвом и отправился к другу старому, на поиск приюта. Погутарив недолго вернулся он за сыновьями да провел всех в имение добротное, с конюшней да хлевом. Хозяин был добр да экономен, почести все отдав берсерку старому и другу его верному, плату взял. Расположил всех как следует да тихо исчез куда-то.
Сами же путники, товары с саней поснимав, да в хлеву их положив до поры, на ночлег расположились. Поутру тингу быть - поутру и вопросы решать, сейчас же - лишь сон здоровый воинам нужен был.

Хакадаль.
Рагхильда, Харальд и символическая толпа народу за ними.
Совместно с Палычем

Обождала Рагхильда, пока сын речь приветственную скажет, да направила свою кобылу каурую за его конем. Когда поравнялись их лошади, кюна в порыве нежности протянула руку и коснулась плеча сына своего.
- Будь, сын мой, разумен.. вот тебе мое наставление..
- Буду матушка, но - впереди много сражений лютых - чует сердце мое, не многим вернуться из них суждено, - Харальд произнес. - За меня ты не волнуйся понапрасну - храбрые мужи жизнь мою берегут, да боги сами на моей стороне!
- Боги с тобой, то правда, - задумчиво проговорила Рагхильда, перебирая гриву своей лошади, - Харальд.. Знак они мне послали недобрый..
- Какой же, матушка? - Встревожился юный властитель, помнил он, что до сей поры все предсказания Вещей Рагхильды сбывались. - Поведай мне.
Женщина долго молчала, опустив глаза. Вспоминался ей сон, увиденный прошлой ночью. Приснилось ей, что бредет по тропе широкой одинокий олень. Силен он и прекрасен, и знает о многих опасностях мира. Смелостью и отвагой светятся его глаза. Но вдруг из темноты на него бросается один волк, затем второй, затем третий.. И бьется между ними могучий олень, крошит копытами черепа, ломает рогами ребра и животы. Но нападают и нападают на него волки..
- Виделось мне.. - начала наконец Рагхильда, - что нападут на Хакона, дочь которого твоею женою станет, многие ярлы за это, и будет он в нужде и в бедствии...
Помолчала кюна, а затем молвила снова:
- Сон мне такой же был... Когда деда твоего, Сигурда Оленя, разбойники убили...
- Как бы Хакона та же участь не постигла, - неприятны были слова кюны, тревожны для Харальда. - Сердца у ярлов транделагских черны, алчность в них да жестокость гнездиться. Потороплю я людей - чем скорее к границам с Трандхеймом подберусь - тем оно лучше будет! Поспорю я с судьбой!
- Боги любят смелых, сын мой, любят.. - с грустной улыбкой проговорила Рагхильда. Из ее тонких пальцев выскользнула жесткая косичка, в которую она заплела конскую гриву, - но помни мой наказ - будь разумен!
- Уж поверь, матушка, поперед войска в битву не ринусь - не для того державу могучую я под руку свою взял, чтобы голову в сече лютой сложить, - конунг ей отвечал. - Но есть дело другое, что меня тревожит - Торлейв жрец ночью минувшей пытался над супругой Харека, ирладнкой Гиллеад насилие совершить. Велел я жреца в снег бросить, охладиться - а после вон гнать. Желаю теперь твое слово услышать по делу этому?
Нахмурилась кюна. Не по нраву ей было поведение жреца.
- Прав ты, сын мой. От этого поступка его постыдного могут большие беды быть! Нам никак нельзя с Хареком ссориться, да и негоже это, чтобы жреца, уста богов, за совращением чужой жены заставали, как юнца неопытного, в первый раз жар любви постигающего! - вот было слово Рагхильды. Хотела она еще добавить, что строже надо Торлейва наказать, да решила, что сын и сам до этого додумается.
- Тогда поделом ему будет, что от стола конунжего в капище свое вернется - богов о прощении молить, - твердо слово конунга. - Мне же такой советник не надобен.
Благодарю тебя, за совет твой - вижу теперь, прав я сам был, когда приказ отдавал. Теперь же прощатся будем - тебе, матушка, в Сарасберге править с Асгаутом ярлом вместе - его я старшим поставил в свое отстутствие, мне же - воев вести, да дядю родного встречать, победу его славную праздновать!
- Ну, сын мой, прощай! Помни мой наказ, да не бойся ничего - будут Боги с тобой, я их каждую ночь молить об этом буду! - проговорила кюна, протягивая снова руку сыну, - Прощай же!
Она развернула лошадь и легким аллюром поскакала обратно, погрузившись в раздумья.

Владения Хакона.

Как всегда, в это утро Грютинг поднялся одним из первых, выпитое вчера еще тяжким звоном отдавалось в голове, но конунг на то и властитель своим людям, чтоб быть первым среди них и слабость свою всегда одолеть, а то и силой выставить. Вот и сейчас, Грютинг вышел во двор, снегом белым умылся да вдохнул воздуха свежего, устремив очи к звездам гордые, комки снега на лице разгоряченном, от умывания оставшиеся, не торопясь истекали водою студеной, давая избавление от тяжкого груза в голове поселившегося. Сегодня дружина стояла не во поле, взором орлиным ее сразу и не окинешь, потому взяв с собой хирдманов из дружины ближней, отправился конунг людей своих проверить, как службу несут вои в сторожу поставленные. До зори утренней времени еще было вдосталь, самое время для сна крепкого и врагу ударить любо по спящим дружинникам. Суров бывал оркдальский властитель к нерадивым, кто службу свою исполнял абы как, но стража службу исправно несла, а потому отбранив нескольких воев за недостаточную расторопность, и то для порядку только, чтоб руку конунга тяжелую помнили, Грютинг решил еще одно дело справить.
– Фрейвар, жрец наш, где встал с постоем? – обратился к хирдманам, что тенью за ним следовали.
–Второй дом по добротности после твоего, конунг. – ответил один из дружинников, хельд с лицом иссеченным.
– Хорошо, пойдем, навестим его.
– Так потчует он еще, рано так никогда не встает.
– Когда у конунга дело важное, нет сну места, ни для кого из людей его, – оборвал дружинника Грютинг, – иди вперед, мы за тобой.
Заскрипел с тоскою снег, словно жалуясь на людей, что и ночью покоя ему не дают, под ногами мужей к жрецу устремившихся. Перед темной глыбою дома остановился хельд, лицом к своему властителю повернувшись, отворил перед ним двери с поклоном, вперед пропуская. Прошел конунг до спящего на полатях жреца:
– Вставай жрец, дело конунга службы твоей требует.
Тот в ответ лишь промычал что-то неразборчивое.
– Помогите жрецу в себя прийти, хмель из головы его выветрить. На воздух его, воды принесите с колодца.
Двое хирдманов подхватили жреца под руки и понесли его в ночь морозную, опережая их бросился исполнять приказание конунга гридень расторопный. Жрец на морозе не желал приходить в себя.
– В снег его опустите. Воду принесли?! – вопросил Грютинг воев своих, – Лей на него.
Гридень с лоханью ловко опрокинул ее на лежащего в снегу жреца, тот подскочил с воплем истошным:
– Гнев богов на тебя, отродье турсово, как смеешь ты к жрецу богам внимающему так относиться!
– Вижу пришел ты в себя, Фрейвар. Не серчай на воя, по моему слову тебя разбудил, дело справлять надобно.
– Да какие дела ночью могут быть?! Даже боги все спят еще!
– Боги может и потчуют, да нам на то нет времени, дружина с рассветом двинется и дел других поприбавится. Вставай да пошли ко мне, дела есть секретные, пергамент с собой захвати и чернила.
Кряхтя жрец поднялся, потряс головой остатки хмеля вытряхивая, поморщился да вздыхая за конунгом двинулся. В горнице своей Грютинг пожалел жреца, да гридню приказал рог с элем, для поправки здоровья служителя богов, поднести.
– Славно, славно конунг, во истину людей ты своих без слов понимаешь, – откликнулся на то Фрейвар
– Пей, да давай дела свершать.
– Богам служение не терпит поспешанья, – откликнулся жрец.
– Сейчас ты не богам, а мне служишь. Пергамент разворачивай, письмо писать будем, письмом рунным, чтоб не прочел ее абы кто.
– А кому писать-то будем?
– Ярлам Хаконовым. Пиши, ведомо нам о том, что владетель их, Хакон, решил земли свои в руки чужие отдать с людьми и дружинниками вместе, под щенка Харальда их подмять желает. Запиши так же, что знаем мы, воля ярлов под Харальдом изойдет вся, не вольны они будут в судьбе своей боле, ведь желает тот под себя всю Норвежскую землю подмять. Не смогут боле воины смелые средь соседей удаль показывать, дружины за добычей водительствовать, в прозябанье и нищете воинам жить, кто в морские походы не ходит придется. А кто ходит, то долю с добычи отдать своей должен будет не по справедливости.
Скрипело перо жреца за конунгом своим слова записывая, хитрой вязью рун письмо покрывалося. Наконец и закончено оно уже было. Подозвал к себе Грютинг хельда верного:
– Найди мне людей с дюжину из хирдманов, да чтоб из самых надежных да понятливых были, того кто не сгинет и дело конунга исполнить сумеет, да чтоб конные были.
– Есть такие у меня на примете. Во главе может Ормкнуд встать, он из рода славного, в деле проверен был уже, верность и храбрость свою не раз уж доказывал, хитростью не обделен он к тому же.
– Добро, иди, поднимай своих верных, чтоб готовы еще до зарницы были выступить.
Проводил воя взглядом, приказ выполнять убежавшего, Грютинг, протянул руку к пергаменту:
– Топи воск, Фрейвар, печать свою мне наложить надобно.
Капли горячего воска с шипением на пергамент упали, опечатал перстнем своим Грютинг то послание. Не пришлось владыке оркдальскому долго ждать воев в посольство отобранных, собрались они спешно, как потребно то было конунгу. Призвал Грютинг их к себе и обратился с напутствием:
– Посылаю вас с делом важным, к ярлам Хаконовым, чьи земли себе он за бытность конунгом. Если Хакон под пяту Харальда сам постелится, не видать ярлам жизни былой, продает их конунг с дочкой своею. Скажите им это, и то скажите, что не прошу я клятву верности их Ха кону данную нарушить, пусть они лишь не успеют к нему с подмогой подойти. А в замен, коли стану я зятем Хакону, могут они на вольность рассчитывать большую. Пойдете в обход земель Хакона через Мер северный, на глаза воям Хаконовым ппасться бойтесь, если что скажитесь перебежчиками из воинства нашего.
Воины поклонились си вышли приказ властителя своего справлять.
– А ты жрец собирайся с посольством к самому Хакону двинешься, письмо тобой написанное с собой возьмешь. К ярлам, что в Хладире будут присматривайся, смотри кто в бой рвется, а кто и в стороне постоять не прочь, войско сочтешь Хаконово, как к войне готовы они выглядывай. Раз мы их уже разбили, посмотри, с чем ждут они нашего появления, жадных до драки, тех кто духом пал поражения после. Ты жрец, к тому же с посольством едешь, тронуть тебя никто не посмеет, а пройти ты дальше ярла моего сумеешь. Возьмешь с собой так же дюжину воинов, выступишь, после побудки утренней, а сейчас собирайся, времени тебе больше будет, чем простым ратникам. Хакону передашь мое предложение сдаться, пусть дочь свою отдает в жены мне, а сам в ярлы ко мне переходит, коль жизнь свою да людей своих пожалеть пожелает.
Сборы жреца были долгими, но успел он перед войском Грютинга все же выступить, серебром снежное облако под копытами коней отряда его.

Хедебю, Дания
Совместно с Тельтиаром
Пока Гуннар лясы точил с Хардакнутом, Оттар Рваный вовсю веслами работал, и два корабля неслись к Хедебю.
Ветер был по прежнему попутный, и гнал корабли на юг стремительно, со скоростью резвых скакунов.
Оттар Рваный стоял на носу Алого Змея, не оглядываясь на оставшийся позади Роскильде, но всматриваясь вперед, где вдали уже виднелись берега Юттландии и стены Хадебю, крупнейшего торгового города не только в Дании, но и во всех северных землях.
- слыш, Оттар, а если и здесь вольные викинги таятся? может зря мы треть людей лучших в Росикльде оставили, а нас одни пленники тут на веслах... Воинов мало, подмоги никакой?
- С Гуннаром мужы знатные, да бою не знавшие остались, - покачал головой Рваный. - Вемунд мне посольство возглавить велел, так я и людей себе под стать взял, Убби. Уж как-нибудь отвадим пиратов, коли сунуться решатся.
- А если пиратами теми венды будут, как мы потом с ними говорить будем?
- Кто разбоем промышляет - тот у закона защиты искать не станет, да и не сможет, - отрезал Оттар, к хирдману обернувшись. - Дерзнут напасть - стали отведают! По чести разговор заведут - будут и им почести оказаны.
- Верно говоришь, ярл.Я вот тчто удумал... Надо бы нам этих псов альхеймарских в Хедебю с рук сбыть, а там на рынке кого-то из местных рабов взять, можнго даже тех же вендов. Так они и рады будут нам помогать, и властитель вендов будет нам признателен, что его людей из неволи вызовлим. Что скажешь?
- Правду ты говоришь, да я и сам смекнул, что мы дармоедов этих везем не мир показывать, а на злато менять. Но уж коль будет возможность кого из вендов взять - так не поскупимся.
- Говорят про них что они хорошие воины, и не уступают по боевому духу ни данам, ни норманнам, и вроде даже берсерки у них свои есть, хоть и зовутся по другому. Рёгнвальд хёльд вроде оттуда родом, тоже был когда-то в плен взят в море и в Хедебю куплен... Если хотя тысяча таких какон там найдется, то дело того стоит... Согласился бы только властитель ихний народ отпустить... Сколько ты готов обещать ему ради помощи?
- Сколько конунг велел и не более, и не тебе воин то обсуждать, - Оттар молвил. - Вемунд херсир меня главным поставил, так оно и будет.
- Кто бы спорил, -ответил Сёльви. - Я бы и дев венедских там выкупил. Тоже ведь как награда их ярлам быть может обещана. Негоже таких красавиц смуглолицым нелюдям отдавать.
- Удел смуглолицых пыль глотать в своих песках, а не на дев красивых смотреть - всяко с выгодой можем мы в Хадебю торг вести, но можем и в убыток себе. Вы, воины, смотрите да запоминайте все, по городу ходите, людей поспрашайте - желаю я знать что почем нынче. Мы ведь раньше сроку обычного прибыли.
- а хоть бы и так - осклабился Сёльви. - Мало нам что-ли серебра конунг дал? Да и с викингов Торира собаки мы тогда немало обручий и гривен поснимали - на каждое хорошего раба можем выкупить. А есдли мне хорошая венедка приглянется, почему я должен себе отказывать? Наши девы еще будут нос воротить и цену себе набивтаь, а та просто благодарна будет что ее из неволи вызволил. Или не позволоишь?
- Коли на свое злато что купить вздумаешь - не возбраню, а на конунговы монеты - дозволения тебе не будет, да и другому никому! Не для того они нам поручены, чтобы на себя их растрачивать.
- Что же, как скажешь, на то и главным поставлен... Мне и свои деньги на хороших гребцов да на дев пригожих не жаль, я то еще добычу добуду, а в чужой земле мне то злато -серебро и не нужно вовсе. Чем меньше на тебе звенит, тем спишь спокойнее...
- Смотри, как бы тебе рабы купленные ночью глотку не перерезали, - усмехнулся Оттар, ладонь ко лбу поднося, да от солнца глаза укрывая. В гавань они вплывали, да столь обширную, что равной ей во всей земле северной не сыскать было - десятки судов больших и малых она вмещала, да так, что они свободно плавали, не теснились.

Они долго плыли вдоль причалов, но нигде не было видно свободного места. Наконец кормчий увидел, что с двух причалов отплывают чьи-то корабли. Они не были похожи на все известные им до сих пор - три ряда весел синхронно взмахивали и погружались воду, и на остром носу был приделан бронзовый таран, а над ним была изящная статуя крылатой женщины. Косой парус на единственной мачты был алым с золотой вышивкой...
- Корабли из Микльгарда... - пробормотал Оттар... - Только у них паруса из шелка, выкрашенные багряным, и расшиты золотом...
- Красотища, - восторженно протянул Убби, провожая их взглядом. - Вот бы нам парочку таких захватить.
- Успеешь еще... -буркнул Оттар. - Щас не сезон. Даже странно чего они там рано... Не иначе зимовали где-то... Может даже в Хольмгарде... Там теперь Рорик из Олборга правит... А его старший брат Волькмар теперь конунг Вагрии... Может быть так они послания друг другу передают... у этих греков охрана мощная...
- А ромеи то тут при чем? - спросил Убби.
- А ромеи тут притом, что по всему миру вести разнесут... И руны пишут такие что во всех южных странах их разумеют.
- Да уж, везде свой нос суют! - Сельви вставил. - У Гримкиля тоже ярл был из Миклагардских! Да Гутхорм ему живо пасть заткнул!
- Хитры они, и коварством своим известны... А грабить их поздновато будет... Везут они только меха, воск, и рабов. А этого добра и тут хватает.. А золото и серебро их все тут осело...
- Ну полно спорить, - обоим воинам Оттар сказал. - Эй, на веслах, правьте туда, откуда суда ромейские уплыли, покуда кто другой пристань не занял!
- Вон уже когг саксов норовит место занять. Швырнуть бы что-то в этих собак вонючих.
- Дрот им в борт кинь, может поймут, что не туда сунулись!
- Дрот говоришь? Я бы чего потяжелее кинул. чтобы их корыто сразу воду зачерпнуло. Давай -ка мне запасной якорный камень. Если прицелиться,тоо может и в борт попаду!
- Негоже нам с драки прибытие начинать, - остановил его Рваный. - Эй, Убби, крикни им, чтобы прочь плыли! Не поуслушают - им же хуже.
- Эй, вы, саксы, проваливайте откуда приплыли, нам сейчас приставать надо...- крикнул Убби
В ответ раздался смех, и один из саксов показал средний палец, а потом сжал кулак и показал неприличный жест
- Вот псы шелудивые! - Вспылил Сельви, хватаясь за копье. - Эй, а ну тащите сюда якорный камень - я им палубу прошибу!
Тем временем корабль саксов уже обошел драккар, и входил в канал, а прочие саксы, собравшись на корме, показывали кукиши и прочие неприличные жесты.
Тогда Сельви бросил копье, и то с силой впилось в палубу саксонского когга.
В ответ саксы достали луки, и в борт драккара полетели стрелы
- Перебить их что ли? - Предложил Убби.
- Сами же напрашиваются... - проворчал Оттар. - Может это у данов с ними мир.а наш конунг с ними мир не заключал. Ну что, проучим щенков неразумных? Викинги мы или нет, мать вашу?
Хирдманы ответили дружным ревом, похватав луки и копья, да за щитами укрываясь. Вид у них был решительный, впрочем как и у саксов. Тем временем шестеро дюжих воинов подтащили увесистый якорный камень к борту.
- Дозволишь? - Повернулся к Оттару Сельви.
- Кидай... Покажи им нашу удаль!
- Разойдись! - Закричал викинг, хватаясь за камень наравне с остальными - а затем славные воины запустили камень прямохонько в борт когга, пробивая его чуть ниже волн. С плеском, вода начала наполнять корабельную утробу. Послышались крики и брань.
Один из воинов Оттара рухнул на колени со стрелой в плече, другому дрот пробил грудь немногим правее сердца.
- Псы шелудивые! - выругался Оттар. - Всех перебить к дочери Локки!
На шедшем следом когге воины тоже подняли луки и дротики
Тем временем по помосту уже бежали вооруженные люди, что-то кричали и размахивали оружием
Саксы и северяне еще несколько раз обменялись залпами, но уже безрезультатно - воины слишком ловко скрывались за бортовыми щитами, а после на пристани уже успело выстроиться целое воинство во главе с начальником стражи, облаченным в золоченую кольчугу и шлем с высоким гребнем, судя по всему купленный у ромеев.
- Эй! - Властно бросил он. - Прекратить свалку, иначе пущу вас всех рыбам на корм, али в цепи закую без разбора!

Сарасберг. Халльвард, Сигтрюгг и остальные.
С Тельтиаром

Еще не померк ясный день, как вернулись в Сарасберг тринадцать конников, что в Вестфольде побывали да на плоды деяний Асмунда-ярла полюбовались вдоволь.
- Удивляюсь я, как мы живыми вернулись, - проворчал Кьярваль, спрыгивая с коня. – Захоти этот самодур, мог и на деревьях нас вздернуть.
- Это уж навряд ли, - возразил ему Сигтрюгг, также спешиваясь. Он уже успел всем рассказать, как вел себя Асмунд по отношению к гостям, хотя Халльвард разговорчивости брата и не одобрил. - Ему с Харальдом-то дело иметь небось неохота. Это вам не какой-нибудь Хрерик, разбойник с большой дороги…
- А намного хуже, - добавил Халльвард, подойдя к брату. - Асмунд власть имеет, имя громкое да дружину верную. Вот и бесчинствует. Только это уже прекратить надо…
Отведя в стойла лошадей, вернулись дружинники в бараки – спать хотелось хирдманнам после долгой дороги. Сигтрюгг с ними вместе отправился; Халльвард же решил сначала Асгаута найти, сообщить, что выполнено поручение да о поездке рассказать, потому направился он сразу к дому ярла.
По дороге не встретил он ни одного воина, на диво пустынными оказались улочки. "Неужто случилось чего? Или новый поход какой?"
Подойдя к двери, прислушался Халльвард, пытаясь понять, есть ли кто внутри. Ничего не услышав, юноша постучал.
Слуга дверь отворил седовласый, опасливо озираясь, да ладонь на рукояти кинжала держащий, так, словно нападения опасался. Лишь Халльварда узнав, улыбнулся приветливо, в дом пригласил.
- Проходи, воин юный, в гриднице господина подожди.
- Хорошо, - Халльвард вздохнул, прошел к скамье, стоявшей у противоположной стены, и присел. Интересно, почему нельзя просто так зайти к Асгауту? Хотел юноша задать слуге вопрос, да постеснялся, и потому стал просто ждать, как ему и сказали.
Вскоре и сам Асгаут появился, встревоженный, да понурый, однако на Халльварда взгляд бросив, повеселел заметно:
- Ну здрав буде, Халльвард млад, рассказывай, как сполнил веление конунжие, а слуги пока явства принесут.
Снова вздохнул Халльвард и поведал Асгауту о том, что выполнено его поручение, да не забыл и вопрос задать заодно:
- А скажи, Асгаут, почему в деревне так пусто сегодня? Куда исчезли все?
- Радость у нас великая, - как-то невесело улыбнулся ярл, пока слова юноши обдумывал. - Разбил Гутхорм, конунжий дядя врагов самых лютых - погублен и Гудбранд, и Гримкиль, и Эйстена сыны. Большую победу одержал сын Сигурда, а потому собрал воев Харальд и к нему на смычку двинулся - успех закреплять, да страною овладевать.
- Добрая весть, - улыбнулся Халльвард, - жаль только, не удалось мне конунга застать. А у самого тебя, ярл, тоже произошло что-то? Показалось мне, слуга твой с опаской дверь открывал...Опасаешься ли чего?
- Чего мне бояться? - Усмехнулся Асгаут, да смех неестественным вышел. - Оставлен я наместником Харальдовым в Вингульмерке, вся власть в руках моих!
- Достойного наместника выбрал Харальд, - почтительно заметил юноша. И вполголоса добавил, с ехидной усмешкой: - Ну, храни свои тайны...А сам я пойду тогда.
- Постой, - схватил мальчишку за плечо Асгаут, пристально в лицо вгляделся. - Помни, много коварства есть у врагов наших сокрытых, огради свой слух от наветов глупых, да слова злые на веру не принимай.
- О каких врагах ты речи ведешь? - удивился Халльвард. - Что за наветы? Не понимаю я тебя, Асгаут. Если уж говорить решил, так говори полностью...
- Есть враги в стане у Харальда, которым доверяет он, из-за хитрости их и коварства, - отвечал Асгаут, немного успокоившись. - Веру отцов отринули, рабу распятому поклоны бьют, души воинов учением своим подлым отравляют, да мужей славных... эх... много от них бед ждать можно.
- Истинно, - омрачилось чело Халльварда, - не принесет добра нам это. Но ведь можно бороться с врагом. Ежели, конечно, в лицо его знаешь. А так, чтобы в своем стане да мы разобраться не смогли - с трудом верится.
- Идем со мной, юный Халльвард.
Поднялся Асгаут, поманил в спальню хельда.
Удивился Халльвард, но пошел за Асгаутом, недоумевая.
Да лишь войдя понял, почему позвал его ярл - лежал на кровати, шкурами теплыми укрытый, Торлейв жрец, и было бледно чело его, да слаб взор. С трудом голову повернул к вошедшим служитель Асов. Подле же него бабка старая сидела, чем-то ноги растирала жрецу, да охала, шепотом наговоры произнося.
Никак не ожидал юноша, что Торлейва здесь увидит, да еще в состоянии таком - потому и слова приличные вспомнил не сразу.
- Привет тебе, служитель Асов, - произнес он наконец, поклонившись. И оборотился к Асгауту, вопросительно подняв бровь. - Видно, совсем подвело здоровье жреца мудрого, коли у тебя он нынче?
- Крепок здоровьем Торлейв, что дуб старый, - отвечал ярл, подле жреца садясь. - Да подлым коварством его едва ли в могилу не извели. Скажи, Халльвард, помнишь ли ты Гиллеад, Харека жену, что к кюне нашей приезжала?
Тот задумался.
-Да, помню - Сигтрюгг тогда еще разговор их под окном слушал. Но при чем здесь женщина эта?
- Слушай же, юноша, слова мои, да внимай - жрец тому порука, что правду я говорю, а Тюр соврать не даст, - Асгаут произнес. - Сильно обидел Харек конунга, разъярен был Харальд, желал супругу его в кандалы заковать в назидание - Торлейв же разжалобил сердце властителя, вступился за ведьму ирландскую! Гостьей в дом свой ввел - а она ему черной неблагодарностью отплатила! Из-за нее теперь он едва ли жизни не лишился!
Халльвард задумался. Сколько загадок - вовек не разгадать, хотя ответ и на поверхности где-то. Нет, неясно...
- Что же - яду она ему подмешала али спящего заколоть вздумала? И впрямь, не знает границ коварство женское. Уж лучше б, верно, в кандалы!
Кивнул медленно Торлейв, едва уста разомкнув. Совсем обессилел он на морозе, едва ли шевелится мог.
- Да уж, и плетей бы всыпал бабе этой, - ярл добавил. - Да подмешала она жрецу почтенному зелья какого - опоила! А после в постель его забралась, в тот час, как конунг его проведать пришел! Опозорила, очернила Асов служителя!
Почувствовал Халльвард, как начинают гореть щеки его - то ли оттого, что слишком юн он был пока, то ли оттого, что с трудом мог представить себе, как могла принцесса ирландская, да еще и замужняя, вытворить такое.
- Горяч наш повелитель - и слова молвить Торлейву не дал...
- Выбросил его в чем есть на улицу! От холода гибнуть! - Подала голос старуха. - Уж я то все видела, как оно было!
- Вот это сила у конунга нашего, - невольно восхитился Халльвард и тут же осекся под взглядом Торлейва. - Я слова ваши, мудрый Торлейв и почтенная Торхильда, не смею под сомнение ставить. Но ведь речь-то уже о том идет, как доверие конунга вернуть?
- В вечер к кюне Рагхильде пойдем, она одна может сына своего в невиновности жреца убедить, - ярл сказал. - И ты с нами пойдешь, Халльвард.
- Другое мне сейчас скажи, - прохрипел жрец, на локте приподнимаясь, да старуха его силой удержала. - Что с Асмундом? Передал ты ему мое веление?
- Передал, мудрый, - Халльвард вздохнул, - и Асмунд-ярл следовать ему обещал. Но не верится мне в это - кто в Вестфольде уследит, как он волю твою выполняет? Опасаюсь я, что всю округу он вырежет, пока мы тут речи ведем.
- По крайней мере он на крест не молиться, - пробормотал вполголоса Торлейв. - А ты Асгаут отцу его славному весть пошли - пусть за сыном присмотрит.
Непрошеной гостьей промелькнула странная мысль в сознании Халльварда. "Так что же хуже - когда ярл, в Одина и Тора верующий, своих же единоверцев режет, или когда достойный муж чужому богу поклоняется?"
А потом он вспомнил об отцовском мече, который надобно было у Стейнмода Молчаливого выкупить. Он взглянул сначала на Асгаута, потом на торлейва, не зная, к которому из них сейчас лучше обратиться.
- Мы...пусть мы и не больно долгий путь проделали, но приключений много выпало на нашу долю - и в деревне, где Асмунд зверствовал, переночевали, и с разбойниками там столкнулись...а поручение выполнили. Осмелюсь ли награды какой испросить у вас?
Нахмурилось лицо Торлейва, когда он о награде услышал, Асгаут же лишь усмехнулся:
- По службе и награда, юный Халльвард. Хочешь злата проси, хочешь - каменья, хочешь - шелка Миклагардские, или оружие славное - отказа не получишь, но и сверх меры не желай.
- Тогда хотел бы я серебром столько попросить, сколько добрый меч да крепкий доспех стоят, - после недолгого раздумья отвечал Халльвард. - Ежели дозволено будет, конечно.
- Ты их получишь, - кивнул Асгаут, к выходу юношу подталкивая. - Пока же идем, жрецу почтенному отдых надобен. Расскажи - что за разбойников ты видел в землях Вестфольда?
- Их больше, чем нас, было, раза в два, - начал рассказывать Халльвард. - Вид имели грозный да вооружены были ладно. Викингу, что Хрериком себя называл, они подчинялись. Хотели было те нас обобрать да из деревенских последние припасы выжать, но увидали дощечку со знаком Торлейва и не тронули никого.
- Дощечку сам Хрерик смотрел?
- Нет, не сам - другой разбойник. Имени его я не упомнил, а только обмолвился тот, что три года у Торлейва служил.
- Вот значит как - уже и жрецовы подмастерья в разбойники подались. Тяжкое, вижу я время настало. Асмунду про разбойников сказывал?
- Нет, не стал - к чему ему знать об этом? И без того нас едва ли не взашеи выгнали.
- К тому, что люд разбойный ловить да суду придавать - ярла прямая обязанность! - Процедил Асгаут, тоном недовольным. - Ошибку ты допустил, что смолчал пред очами Убийцы Ярлов грозными!
- Ошибку свою я признать всегда готов, - обида на себя самого проскользнула во взглде юноши. - А что до Асмунда, так его теперь по-другому кличут. Кровавым ярла молодого прозвали люди, и ведь недаром прозвали...
- Сказывай тогда, что узнать смог про Асмунда, да все без утайки!
И рассказал Халльвард и про то, как дымились в деревне полуразрушенные избы,и про то, как клевали вороны мертвые тела, повешенные на деревьях вдоль дороги, и про то, как боялись жители деревни выходить на улицу, увидав едущих воинов.
- ...развязаны руки у него, вот и творит что хочет, - заключил Халльвард. - И самое обидное в том, что никто ему не указ, даже сам Харальд. Особенно теперь, когда конунг наш уже далече.
- Вот глупец, - прошептал Асгаут, слова юноши выслушав. - Так ведь совсем люд рабтный изведет - кто воинов наших кормить-поить будет? А ведь Вестфольд всего ближе к Альвхеймару, где враг злейший силы копит!
Видно было, что нет в ярле жалости и сострадания к людям, Асмундом обиженным, да только все одно не по сердцу были воину деяния Альхеймсона молодого.
Развел руками Халльвард - все ж не имел он права Асмунда осуждать, как ему ни хотелось.
- Если тебе что еще угодно, Асгаут - говори сейчас, иначе спать я пойду, уж больно нелегким путь выдался...
- Иди, отдыхай. Будешь нужен - кликну тебя!
Улыбнулся Халльвард, поклонился ярлу да вышел во двор. Ждал его барак, уже ставший привычным и уютным, да долгий спокойный сон.

Хадебю. Дания
со Скальдом

И саксы и норманны, услышав этот грозный окрик, на миг застыли и посмотрели в ту сторону, откуда он доносился. Вид множества вооруженных людей на пристани привел их в замешательство.
- Орм, вели слугам багры брать, да когг пробитый на сушу вытаскивать, - велел десятнику старший стражник. - А вы, балагуры, причаливайте! Будем суд вершить, почто же гавань нашу мирную полем битвы кровавой избрали! Вмиг порешим, кто прав, кто виноват, а там уж и виру наложу по справедливости. И противится не вздумайте - суда на дно пущу, не сжалюсь!
Словно в доказательство его слов, многие стражники натянули луки, в то время как работный люд побежал с баграми к воде.
Саксы, с одной стороны зажатые драккаром в узком канале, а с другой стражей торгового порта, сочли за лучшее подчиниться, и уже один за другим сходили на берег, помогая вытягивать из воды свое тонущее судно. Оттар отдал приказ причаливать.
Немного прошло времени, все воины знатные вслед за стражей пошли, а вокруг народ собирался, да зеваки портовые, да карманники, что толпу побольше ищут, чтобы кошели срезать.
Вывел дан саксов, да северян к помосту, велел
сказывать, как дело было. Первым саксу ответ держать выпало:
- Мы к причалу первыми подошли, а они от нас требовали место уступить. Мы тут битый час уже ждали чтобы пристать. А они тут едва приплыли, так сразу...Ну им показали где их место. А они копье кинули, и камень. Они первые начали!
Насупил брови стражник, к Оттару обернулся:
- А ты что скажешь, агдирец?
- Что еще добавить можно - хотели мы миром дело порешить, они же оскорблениями кидаться начали, да лаять, точно псы цепные, да луки натягивать - словно испугать нас удумали. Кто же такое стерпит! Вон, у людей добрых спроси, кто это видел - с чего схватка началась!
- Ну, спросим тогда, - кивнул начальник стражи. - Эй, люди, есть среди вас те, кто начало этой драки позорной видел? Выходите, поведайте!
- Бранились саксы сильно, - седобородый хирдман произнес, чуть вперед подавшись. - Поделом им за это.
- Да то брань, а агдирцы сразу копья кидать! - Выкрикнул другой, в шубе песцовой, да с золотой гривной на шее. - Угостил бы ты их плетьми, славный херсир!
- Не по очереди влезли!
- Да какая там очередь - саксы в другой стороне были, а тут поплыли как угорелые!
- Довольно! - Вскинул руку страж, отчаявшись до правды доискаться. - Понимаю я, кто что хотел, тот то и видел! Говорите - какие претензии взаимные имеете?
- Двоих людей моих ранили саксы, - произнес Оттар Рваный. - Третий при смерти. Разве ж можно им простить такое?
- А он корабль мой загубил! Тут же ремонту на месяц! - Возмутился саксонский набольший. - За его рабов увечных больше сорока серебрянников я бы не дал, а у меня убытку в золоте не меряно! Товары намокли!
- А ну пасть заткни! - За кинжал Сельви схватился. - Сам ты раб и песий сын! Добрых хирдманов, как курей постреляли, а теперь про товары свои говорить будешь?!
- Вы нам товары попортили, грязные ублюдки! Вы нам за все заплатите! - саксы трясли кулаками, кое то выхватил мечи из ножен, и угрожающе размахивали ими
- Молчать, крикуны базарные! - Повысил голос датский херсир, ладонь на рукоять меча самоцветом украшенную возложив. - Все вы хороши, как на подбор. И решение мое таково, что в казну городскую по сотне монет серебрянных за учиненный беспорядок внесете. А коли после еще претензии взаимные иметь будете - то вот помост судебный - всходите на него и разрешайте боем дела свои, коли жить кому надоест!
- Э,нет, так не пойдет. -крикнул Оттар. - Нас оскорбили, троих винов моих ни за что ни про что ранили как бабы трусливые из луков, а еще и платить за это? Пусть боги покажут кто прав!
- Кто виновен, пусть тот и платит и за ущерб, и за нарушение законов здешних! - добавил Сельви.
- Да разве ж я мнения вашего испрашивал? - Удивился датчанин. - Но будь по сему, только проигравший вдвое больше уплатит.
- Хоть так! Хоть какая-то справедливость! И пусть виру за моих людей дает! - крикнул Оттар. Саксы снова загомонили
- А вы нам корабль чините!
- И товары порченые покупайте!
- Я тебе твои товары сейчас в глотку запихну! - Грозно бросил Убби.
- Хватит бранится, точно бабы, - видно было, что теряет терпение дан, да и воины его уже не в силах далее клинки в ножнах удерживать были. - Хотите биться - извольте, но кто еще хоть слово впустую скажет - тому язык вырву, и съесть заставлю!
Народ назад подался, не желая под горячую руку попадаться воинам.
- Бой до первой крови! Убийств я здесь не потерплю! - добавил херсир.
- Ну, не посрами меня, Сельви, - процедил Оттар. - Хотел битвы - иди дерись!
Кивнул хирдман, ловко на помост взобрался, да меч обнажил. Следом за ним от саксов боец вышел покрепче в кольчуге крепкой. Встали они друг против друга, приказа ожидая.
- Сходитесь! - Бросил дан.
Сакс атаковал первым, нанеся пару мощных ударов сверху и в бок, а потом сделав обманный выпад, неожиданно ударил наискосок справа. Сельви купился на обманный финт, но успел подставить под удар противника обмотанную плащом руку, и сблизившись на пару шагов, с силой пнул сакса коленом в живот.
Сакс охнул и отлетел на пару шагов, неуклюже грохнувшись на спину
Тут же подле него агдирец оказался, клинок занося.
- Стой! Уже всем ясно,на чьей стороне правда! будешь виру платить если его убьешь! -закричал херсир.
Остановился Сельви, да тут улучил момент сакс, с силой в колено его пяткой ударил, рухнуть рядом заставив.
- Разнимите их! -крикнул херсир, багровея от гнева, - песье племя!
Сельви мигом поднялся, сакс тоже вскочил на ноги, все еще с хрипом и тяжело дыша и снова замахнулся на противника.
Да только даны уже подле них оказались, на плечах широких повиснув, оружие отобрав, руки заломив.
- Все вы решение мое слышали! - Вновь произнес начальник стражи. - Ты, сакс серебром уплатишь, да еще двадцать монет сверх того, за то, что воин твой бой продолжить хотел. А вы, агдирцы добром идите. И не вздумайте где в городе свалку продолжить - мигом всех в кандалы закую, будете грекам виноградни возделывать!
Саксы начали возмущаться, да без толку - их была кучка против целого войска, в чужой стране, в чужом городе. Предводитель саксов сыпал проклятиями и угрозами в адрес агдирцев, и клялся отомстить жестоко, но цену уплатил.
Оттар тоже не слишком доволен решением остался, но промолчал и воинов своих увел, покуда спорить не начали.

Чутье Эгиля не подвело; дом Ворона оказался действительно недалеко. С точки зрения Хаки, родившегося в усадьбе и успевшего за свою жизнь повидать немало роскошных хором, ничего примечательного в нем не было. Разве что выстроено жилище было на редкость добротно. Иногда Эгиль задавался вопросом: как отшельнику это удалось в одиночку, и где он жил, пока не построил дом полностью? Впрочем, сейчас уже не спросишь… разве что в Хель заглянуть…
Слепой отворил дверь и Хаки со своей ношей протиснулся внутрь. Воздух в домине был спертым и имел ощутимый душок затхлости - так часто бывпает в местах, где давно не живут. Сыростью, тут, однако не пахло: видимо, бывший хозяин старался на совесть и крыша досель не пускала в дом влагу.
Внутри нашлись и дрова; хорошо высущенные поленья, сгорая. испускали легкий аромат, изгнавший из горницы запах заброшенности. Да и сам дом, освещенный бликами из очага, стал много уютнее. Можно было уже не бояться, что дева спутает Воронову домину с владеньями Хель до хладу да сырости. Разводить огонь пришлось Хаки, Эгиль же занялся поисками нужных трав.
Странно было видеть, как он двигается по дому – одновременно легко (все же знакомая до мелочей обстановка) и неуверенно (не так часто он бывал в человеческих жилищах).
А еще удивительнее Хаки было видеть на его лице по-настоящему теплую улыбку.
"Видно, этот дом навевал приятные воспоминания, - думал конунжич, - … почти как родной".
Впрочем, почему «видно»? Так оно и было в действительности. Хотя тема Ворона в беседах бродяг всплывала нечасто: по взаимному соглашению, оба избегали гуторить о прошлом. Сын Гандальва не желал вспоминать альвхеймарское бытие, а Эгиль болтливым не слыл отродясь, а, прожив столько с волками, и вовсе молчуном сделался. К тому, чтобы мысли свои вслух выражать тоже привычка нужна. А где ее всять, коли слушаю тебе только серые братья? Теперь для обоих мужчин многое переменилось, но некотоорые привычки изменяются медленно, славясь изрядной живучестью.
В доме оказался и погреб; Эгиль спустился туда. Несколько минут доносились лишь шорохи и редкая ругань; похоже, в подвале двигаться было тяжелее.
В конце концов он выбрался наверх с искомым в руках.
– Это я их так спрятал и камнями заложил, – весело сообщил Эгиль. – Как-то раз меня сюда летом занесло… так тут медведь оказался. Сытый, к счастью. Забрел просто из любопытства и так же ушел, без драки. Но после того я все, что может пригодиться, как следует запрятал; а то еще распотрошит такой же любопытный…
Найти воду было вообще просто – снег же кругом.
Сам Эгиль готовить нужные отвары не очень умел, но, как оказалось, прекрасно готовку направлял. Он помнил запах каждой травы и то, для чего она предназначена; вытащив из памяти давние уроки, и потому можно смело сказать, что настой они готовили вместе.
Разумеется, еще до того, как возиться с травами, девушку уложили на кровать; Эгиль опять-таки из погреба вытащил некие меха, которыми и укутали. Как он пояснил – Ворон был человеком запасливым. Хаки в ответ лишь удивленно покачал головой - и еще раз подал, что многое потерял, так и не узнав столь необычного мужа. Увы, дочь Локи редко кого отпускает на землю до Рангарека. До и те, кто оттуда приходит, больше на нежить, чем на людей живых смахивают. Скальды о том довольно вис пели. И слушая их, Хаки считал, что едва ли с такими решишь говорить - скорее осиной попотчиваешь. Впрочем. то было в прошлой. альвхеймарской жизни. Теперь, будучи похищенным Локи у смерти, отпрыск Гандальва на многое стал смотреть по-иному.
Напоить отваром пребывающую в полубреду девушку было труднее. Но они справились.
Так что, открой она глаза – и увидела бы такую картину.
Хаки – за столом, рядом с отваром, смотрит на найденную.
Эгиль – на полу, прижавшись спиной к камням очага. Рассеянная улыбка на лице, и устремленный в никуда взгляд.
И массивный серый волк, расположившийся рядом с вожаком. Другие уже улеглись в небольшой пристройке, некогда сооруженной именно для них.
Картина была совсем... человеческой. Даже волка возможно было принять за собаку, коли не слишком-то вглядываться. Впрочем, во мнгогих отличнейших псах кровушка волчья текла. Серые да собаки - что Харальд да его родичи: близки по крови, да люты в извечном немирии.
Эльвинг открыла глаза...

Харек Волк.
3 дня оряд Харека шел по заснеженным тропам вдоль реки, чтобы выбраться из Хейдемерка. Неспроста опасался он Альхейма, потому что через 2 дня посланец самозванного правителя Раумарики и Хейдемерка явился в Хригнисакр. Узнав, что из-за обилия трупов в селении начался мор, он Альхейм надоумил жителей сжечь часовню, сооруженную ирландцами из отряда Харека, а тех жителей кто принял Белого Бога - сжечь в часовне или повесить на деревьях, не щадя ни женщин ни детей...
Лишь много позже узнал об этом Харек Волк.. но сейчас он шел тем же путем, которым они пришли сюда из Раумарики. Дошли они до сожженной деревни на границе Хейдемерка с Раумарики, и заночевали там... Все кто уцелел ту древеню покинули, тела же погибших остались непогребенными, и были растерзаны стервятниками и хищниками лесными... Теперь сложили воины Харека останки жителей воинами Альхейма убитых, и погребли их на большом костре... и прочитали на ночь молитвы, и вокруг лагеря с крестом обошли, землей освященой посыпая, чтобы души мертвецов неупокоенных живых не тревожили... Ночь прошла спокойно. После повернул Харек свой отряд на дорогу к усадьбе херсира Раумарики, что вдоль реки шла, и шел большой отряд уже не таясь... Пришли они к селению финскому, и рады были охотники, домой возвращаясь. Из тридцати охотников двенадцать домой не вернулись, оставшись в лесу у Хригнисакра, павшие от стрел и мечей вражеских. Тяжело было Хареку на сердце, когда шел он с вождем финским разговаривать... Мрачными были лица вождя и шамана племени, им рассказал Харек обо всем, как дело было, как из-за предательства Альхейма коварного лучшие воины тогда полегли... И советовал Харек вождю финскому не тпринмать посланцев от Альхейма, дани им не давать и к селению своему не пускать... А за каждого убитого финна дал Харек богатую виру - топоры железные, стрелы с наконечниками железными, да три мешка с солью... И все равно сказал шаман финнов чтобы больше люди железные в племени их не появлялись, и дорогу сюда забыли, и даже Харек тут более гостем желанным не будет, ибо смерть он принес в племя, и многих хороших охотников лишились они, Хареку помогая, и гнев врагов на себя обратить рискуя... На том и расстались с финнами... Следующим утром снова отпраивлись ирландцы и бонды набранные Хареком в Хейдемерке в дорогу, и уже в вечерних сумерках к усадьбе херсира подошли... Заперты были ворота усадьбы... Харек постучал в ворота и приказал открыть, на то ответили ему воины Стеймонда, что знамя его издали еще увидали, и не велено им его в усадьбу пускать, как отступника, и чтобы убиралс яон подобру -поздорову их страны этой. куда ему конунг наказывал...
Опечалился Харек, но дело к ночи было, и велел он лагерь обустраивать на берегу реки, выставив дозоры... Соратники же его были возмущены, и требовали чтобы он усадьбу ту силой взял, и херсира дерзкого за его грубость наказал примерно...
- Они люди конунга, и поставлены здесь им, потмоу негоже мне на них оружие поднимать... Уйдем спокойно, и вернемся в Саросберг, а там уже я сам с конунгом объясниться попробую, и разъясню ему, как на самом деле все было...
- Может тебе и виднее - покачал головою Бранд, - но я бы на твоем месте не стерпел подобного оскорбления...
- Я еще не такое стерплю, если есть еще надежда с конугом помириться... Прости им, Боже, ибо не ведают что творят, так наш бог говорил. И мы его примеру должны следовать...
- Может и так, - ответил Бранд, - можно и щеку другую подставить, ежели просто бьют... но коли голову снести с плеч хотят, негоже тут смирение проявлять...
- Пока что голову с плеч мне рубить не собираются, а раз не собираются, значит дело еще уладить миром можно... Легко начать войну, но установить мир -вот истинное испытание...
Их разговор прервал дозорный, вбежавший в шатер командира, запыхвашийся от долгого бега.
- Вождь! Там со стороны реки войско идет огромное! -выкрикнул он, переводя дыхание.
- Чье войско? -спросило Бранд с беспокойством.
- Неведомо. Но идут открыто, не таясь, длинной колонной выстроившись...
- Войско говоришь? Большое?
- Сосчитать невозможно...
- Что ж, полная готовность, трубите сбор, и знамя наше покажите, чтобы опознали... Не иначе, Харальд подкрепления решил прислать, более некому...

Граница Раумарики. Харальд конунг
Вместо Тельтиара...

Немалое войско вел с собой Харальд конунг. Ехали за ним на конях ярлы да телохранители, ряд за рядом шли окольчуженные сотни хирдманов, гордо несли копья и луки ополченцы-бонды. Не одна тысяча, и не две, и не три – много больше людей было у сына Хальвдана, потому и двигались они медленно, талый снег сапогами попирая, а позади ехали обозы на санях.
День шла рать Харальда, два шла, три дня… неделю целую, и в каждом селении радушно властителя принимали, хлебом-солью потчевали, лучших быков резали. Ни в чем отказа не было владыке Агдирскому. Но вот добрались они и до границы с Раумарики, и донесли разведчики, что движеться встречь воинству отряд небольшой, да с санями гружеными.
- Пусть подъезжают, - дозволил конунг. Люди встречные посланцами от Альхейма ярла оказались, и шибко удивлены были, что сам конунг в эти края явился, но чин по чину представились.
- Зовут меня Ульви, - старший средь них произнес. – И господин мой, Альхейм Смелый, ярл Вестфольда, Раумарики и Хейдмерка, к тебе, конунг нас послал, дабы передали мы слова его.
- Что же желает сказать мне Альхейм? – Харальд спросил, сам же задумавшись, не слишком ли много владений под своей рукой Альхейм держит. Пусть он и близким ярлом отца его был, но опасность не малую представлять может ныне, если взбунтоваться надумает, подобно Хареку.
- В верности тебе он клянется, владыка великий, - отвечал Ульви, низко кланяясь. – Брак его новый благословить тебя просит и в знак службы своей верной богатые дары отсылает и дань, с Хейдмерка взятую.
- Что за деву славный Альхейм в жены взял?
- Сестру Фроди конунга, - посланец сказывал. – И тем сумел Хейдмерком без боя овладеть. Ныне все бонды и хирдманы его там как правителя почитают. Великий от того почет и тебе, Харальд конунг!
- Что же, Ульви, - снял конунг с пальца безымянного перстень. – Отдай этот подарок ярлу своему, скажи благословляет Харальд Хальвдансон женитьбу его и желает, чтобы дети Альхейма служили стольже верно Агдиру, как сам он и сын его Асмунд. Сам же за весть добрую возьми нож миклагардский и времени не теряя к Альхейму поспеши!
- Да продляться твои дни вечно, щедрый конунг! – Вновь поклонился Ульви, да поворотился с людьми своими прочь. Посмотрел ему во след Харальд, улыбнулся и Укси велел:
- Дары, что посланник Альхеймов привез воинам раздари. Сдается мне, настанет еще час верность Альхейма не словом, а делом проверить.

Славили хирдманы щедрость властителя своего, шубы песцовые да каменья дружине отдавшего, крепла верность их. Оттого отрадно становилось и самому конунгу, да вот еще два дня в пути прошло, а на третий к реке подошли воины, ко льду предательскому, подтаявшему. Уже видал на том берегу Харальд костры походные, да усадьбу знатную – нынешний владетель Раумарики жил в ней. И велел конунг к переправе готовиться.

Раумарики, Харальд и Харек Волк
(совместно с Тельтиаром)
В считанные минуты весь лагерь был поднят по тревоге, и вскоре все войско выстроилось в боевых порядках. Харек стоял впереди, и пристально вглядывался на другой берег. Даже в сумерках берег был черен от заполивших его людей. Рядом с ним стояли два хирдмана, державшие красный стяг с черной волчьей головой, и черный стяг с белым волком
- Они начинают переправу. -произнес Бранд.
- Пусть переправятся. -произнес Харек, не отрывая взгляд от людей на другом берегу. - Видишь, они посылают кого-то для переговоров
- Что ж, и то хорошо, что сначала переговоры... -пробормотал Бранд...- Все равно пока мы не уверены кто это, нам стоит оставаться на месте в полной готовности - сказал Бранд, положив руку на плечо Хареку. - Пусть скажут сначала кто они и счем пришли, и кому служат.Ты сам знаешь что среди людей, служащих Харальду, теперь тоже врагов наших немало...

- Повелитель! - Посланный вперед войска соглядатай вернулся, припадая на колени перед конунгом. - Впереди войско выстроелось доспешно и оружно. Оно Почти в пятеро меньше нашего, но люди то видно умелые, раз прочь не пошли, едва рать твою увидав!
- Что за войско? - спросил конунг.
- Волк белый на черном стяге, - хирдман доложил.
- Так что же ты страху наводишь, воин! Силы в тебе немало, а душа заячья! - Рассмеялся Харальд, в стременах приподнимаясь. - То Харек Волк, не иначе! Эй, люди! Знаменоносца мне и отряд в пять десятков воинов знатных! Остальные тут оставайтесь, окончания переправы ждите!
Собрались спутники конунга, знамена подняли, да встречь воинству Харека выдвинулись. И хотя темно уже становилось, да разглядел властитель взором зорким, что не только свой стяг поднял Харек, но и Агдирский.

Первым знаменоносец Харальдов до войска того добрался:
- Назовите себя, воины! Кому служите, что в землях сиих делаете! - Бросил он. - С миром ли пришли? Что сказать мне господину моему, Харальду конунгу?
- Я ярл Харек волк, союзник конунгу вашему, возвращаюсь из похода в Хейдемёрк... А это войско мое, все что после той тяжкой битвы осталось. С вами ли господин ваш, Харальд коннунг?
Оглядел войско его знаменоносец, усмехнулся в усы:
- Смотрю я, у тебя Харек войско с каждым походом не уменьшается, а в числе растет. Но здесь господин мой, след тебе, как ярлу верному на поклон ему идти, да за слова гордые повиниться!
Харек нахмурился, и прежде чем ответить, бросил сердитый взгляд на гонца.
- Не за что мне виниться, ибо ничего худого я не совершил, но поговорить мне с ним надобно...
- То лишь конунгу решать, - спокойно гонец заметил. - Едем же, ярл.
Харек обернулся к своим соратникам.
- Я пойду один. Оставайтесь здесь. Если со мной что-то случится, я протрублю в рог, тогда все отходите... на то место где мы вчера ночевали... а после пробивайтесь в Хригнисакр, а потом к Гутхорму - в Гудрандаллир. Бранд нахмурился и покачал головой: - Не след тебе одному идти, ярл, мы многое вместе прошли...
- Я пойду один... лишь мне решать, - спокойно ответил Харек. - Я один за свои слова отвечать должен. Едем же...-обернулся он к гонцу
Так добрались они до отряда конунгова, и хирдманы окружили ярла, а затем лишь сам Харальд вперед выехал.
- Здрав будь, волк агдирский, - произнес властитель.
- Здрав будь, властитель Харальд. - сказал Харек, спешившись, и отвесил легкий поклон. - Наконец -то я могу увидеть отпрыска Хальвдана, а то до сих пор другие твои приказы передавали... Тем более рад буду твою волю из уст твоих услышать...
- Прежде чем волю мою слышать, изволь свои слова обьяснить, Харек ярл. Ты пошто посланцев моих бранью встречал?
- Посланец твой был один, Стеймонд-ярл его вроде бы звали. И начал он со мной говорить тоном высокомерным, как с рабом говорят, а не с ярлом по званию ему равным... Не думаю, что конунг такие слова ему в уста вложил... А в словах моих ничего не было крамольного или оскорбительного, вежливо я все в письме объяснил... Не от Торлейва ли жреца замысел тот исходил, чтобы перед битвой великой войска разделить?
- Быть может и от Торлейва, - конунг произнес, а затем из сумы переметной кожу рунами исписанную достал. - Твое это послание. Харек Волк?
Харек взял послание, развернул кусок кожи, и внимательно просмотрел написанные на нем руны... - Нет, мой коннунг. Это не мое послание. Тут не хватает половины текста... Либо он обрезан... Нет... Не моей рукой оно написано... и руны некоторые не так поставлены как я бы их сам употребил...
- Может еще скажет, что и печать не его? - Усмехнулся Аудун скальд, что подле конунга стоял. И выдал такую вису:
Издали лаять
Волком грозным
Харек обучен
Был рьяно
А пред очами
Конунга смутился
От слов негодных
Своих отказался!

- Хорош ты тут лаять шавке подобно - ответил Харек Аудуну, - и медом Игга плеваться, ибо волком ты не рожден... - и обернулся к Харальду. - А печать хоть и моя, но не моей рукой сделана... На печати той я два волоска в гриве волка коротких вижу... А в моей печати они длиннее и к низу слегка завиты... Это я специально выточил наждачным камнем, чтобы печать воспроизвести нельзя было в точности. - Харек достал медный оттиск из своей напоясной сумки и показал Харальду. - Кто-то решил очернить меня в твоих глазах, конунг, и послание подложное сделал...
Помрачнело лицо Харальда, вспомнил он, что и послание ему Торлейв приносил, и он же супротив Харека наветы гуторил, и он же жену ярла бесчестью подлому подверг.
- Что же в настоящем послании сказано было? - Харальд спросил.
- О том всего не упомню. - сказал Харек, нахмурившись. - Но в два раза длиннее этого послания было оно, и таких выражений дерзких в нем не было. А еще... Три руны здесь применены неправильно, совсем не так как я писал... Я ведь забыл, что многие здесь старших рун не знают, и датские руны использовал временами... Видимо тот, кто послание переписывал, рун тех не знал. Советы там мои были, как войско твое увеличить и Агдир в руках удержать, если Сульки конунг в него снова сунется...
- Что же советовал ты, Харек Волк? - Решил испытать его в последний раз Харальд, прежде чем слова на веру принимать.
- Прежде всего, советовал к морским конунгам послать, чтобы к тебе на службу шли или уходили по добру-по здорову, так как острова те, где они обычно зимуют и куда добычу свозят, в твоих владениях находятся... А еще... к конунгу датскому советовал послать - чтобы он тебе войско в помощь дал,а заодно и против Эйрика -конунга свеев поддержкой заручиться... Узнал я многое от данов, что в моем отряде были, и что конунг датский все земли данами населенные под свою твердую руку собрал, и что может Хардакнут помощь тебе дать немалую...
"Об том же мне Торлейв говорил, что же, теперь нет сомнений, что он злое умыслил против Харека, да заслуги его себе забрать желал!"-подумал Харальд.
Спрыгнул с коня Харальд конунг, крепко ярла обнял.
- Вижу я теперь, что верен ты мне, как отцу моему, Харек Волк, - тихо произнес. - И прощения прошу, за недоверие мое былое.
Недоумение появилось на лице Харека, и долго он растерянно смотрел на Харальда.
- Былое недоразумение пусть забудется...Вижу я, что злые наветы тебя обманули, конунг. Если я покинул владение в Ирландии, которое мне было обещано, и сюда вернулся с войском, то что как не клятва твоему отцу данная меня сюда привести могла? Славы на мой век и так выпало немало, и богатствами я в Ирландии обделен не был, и лишь ради долга я пришел в твою страну, и под твоим стягом воевать стал...
- Чего желаешь, проси, Харек ярл - не откажу. За службу твою верную всегда подле меня по левую руку сидеть будешь! Но полно на морозе стоять, пошли к костру - поведаешь ты мне, что в Хрингасакре было...

Рогаланд. Сульки конунг
(Тельтиар)


На мягкой пуховой перине Сульки конунг спал, точно властитель ромейский – в юности бывший в Миклагарде, и по сей день не забыл он той роскоши, что окружала в Великом Городе даже простого слугу, даже обычного стражника. Даже рабы там тела свои маслами и благовониями смазывали, да в одежды белые рядились. Что уж говорить о шелках и бархате, о пурпуре кесарьском! Грезил днями и во снах видел Сульки конунг роскошь пиров и златой блеск церквей Миклагардских, иконы, в золото облаченные, да вина столь сладкие, что когда пьешь их, обо всем на свете забываешь.
Да только много богатств надо, чтобы сокровища Миклагардские в Рогаланд привезти. Потому и жаждал он владений соседских, чтобы за злато и земли, за рабов выменять каменья самоцветные и украшения изысканные, ковры дорогие, шелка алые. По перстню на каждом пальце конунга было, узорные перстни, каждый по две-три деревни стоил, да кольца златые в бороду пышную вплетены, каким и вовсе цены не было. Никогда не расставался с ними Сульки конунг, никому не доверял даже касаться их.
Одевался Сульки в одежу, что сотни рабов крепких стоила, умывался водой серебряной, шапку носил подбитую бархатом, да с оторочкой меховой горностаевой, плащ его златом расшит был, а в рукояти меча, да на ножнах, самоцветов больше виделось, чем у владетеля иного в казне всей.
Таков был Рогаландский властитель, и оттого жаждал он Агдирских земель, что можно было в них поживиться добычей обширной и богатой. К границе войско его подступило, да там лагерем встало – одного лишь приказа ожидали и Кьятви и Соти – братья Сульки, приказа вновь на Агдир людей вести, да селения огню предавать, за поражения былые. Да ведьму старую Ассу на смерть лютую обречь, за позор причиненный.
Сам конунг не в шатре лагерном ночевал, но в усадьбе, недалече от воинов своих, ибо не любил он тягот походных, хотя и слыл воином сильным и умелым. Ныне же зол был Сульки, ибо ранехонько слуги его пробудили. Накинул плащ на плечи конунг, вышел в горницу – купца Снорри увидал, давнего друга своего, что товары ему из Миклагарда драгоценные привозил. Необъятен был Снорри, точно медведь, брюхо толстое кушаком подпоясано, глазки жиром заплыли, щеки пухлые шевелятся – будто бы постоянно что-то жует купец. Обнялись знакомцы старые, да по лавкам сели. Тяжко купец дышал – давил его вес непомерный на сердце бычье, тяжко жить было Снорри, но от угощения конунжего не отказался толстосум. Вина испил дорогого, в ногу баранью зубищами острыми впился, и лишь голод свой неуемный насытив, на расспросы отвечать стал.
- Что привело меня к тебе сейчас, спрашиваешь? – Вцепился в мясо Снорри, не жуя проглотил. – Нет, не из Миклагарда иду, и не из земель франков. В Сарасберге я нонче был, там зиму зимовал, да на сражениях кровавых злато добывал.
- Мне-то, что с того?
- А то, что сложили буйны головы Хегни и Фроди, и Гримкиль одноглазый с ними заодно в Хель отправился! – Рассмеялся купчина.
- Брешешь! Как пес брешешь! – Вскричал Сульки, а затем залпом кубок опорожнил. – Да как же могло так быть?
- Как есть могло, и Гудбранд Конунгов Властитель с ними помер! Честью тебе купеческой клянусь! – Снова от смеха телеса его сотряслись, да в рот бездонный полхлеба отправилось.
- И Гудбранд? – Побледнел Сульки, затрясся. – Да где же Харальд столько войска собрал, в Сарасберге сидючи?
- А он не много сил на это отрядил, хитер шельмец, а родичи его еще того коварнее! Сонных порезали, в усадьбах пожгли конунгов, точно скот какой! Ох, умны!
- Ты-то чего радуешься? Он же на меня пойдет теперь с ратью!
- Не бойся, не пойдет, - купчина продолжил. – Есть у меня человек верный, сильно Харальдом обиженный, да обиду эту нам на пользу затаивший. Весточку тебе передает.
- Какую же? – Придвинулся конунг к Снорри, интерес в глазах его загорелся.
- А вот эту, - достал купец дощечку рунную. – Грамоте-то ты поди обучен?
- Сюда дай!
Вырвал послание Сульки из рук друга, и такие слова прочитал:
Слыхал я, недобро
Обошлись в Хрингасакре
Люди Гутхорма
С друзьями Гудбранда.
Ныне конунг сам
Коней направляет
Да рать собирает,
Едет к Хейдмерку.
Славный же случай,
Для Сульки конунга,
Свести с Агдиром
Старые счеты.

- Ох, складно говорит дознатчик твой, не скальд ли?
- А даже если бы и скальд, что ж тебе, хуже от этого, что ли? – Хитра улыбка у купца, да проросло уже зерно жадности, им оброненное, в сердце конунга. Велел Сульки доспехи ему подавать, да войску строиться. Прошло время медлить, время действовать настало.

Трандхейм. Усадьба Хладир.Хакон и ярлы.
Совместно Тот и DarkLight

По приглашению конунга, воины стали говаривать речи. Многие из них прошли несколько воин, а уж стычкам мелким и вовсе счет давно потеряли. В том, что захватчиков гнать в шею надо, все соглашались. Гуторили больше о том, как лепше Грютинга за рубежи Транделага выставить – да так, чтоб дорогу в чужие владения позабыл.
Слушали родичи, Мар Иллугисон и Гуннар Сердитый, соседей своих, ярлов Хакона-конунга, слушали и запоминали, сами же высказать думы свои не торопясь. Вот и Сурт Рукавица, ярл Верадаля поднялся, кратко говорил он, жёсток при этом был лик его, горели очи пожарами костров алых. Не о том поведал он, как Грютинга поганого воевать, иные слова конунгу в дар преподнёс. Славные то были речи, слова исторгались губами воя для вражин лютого, верного правителю своему, смелого необоримо.
Тронула уста Хакона Хладирского улыбка. Удружил конунгу своему ярл Верадаля. В тяжкую годину слово доброе слышать всяко приятно.
По лицу же Мара Хладные Пальцы, тень скользнула, не по нраву ему пришлись слова Сурта.
«Голова набекрень, уже не поправишь, - зло думал ярл Гаулардаля. – Или обиды он не учуял? Как же так-то, неужто колдовством Хакон старый промышляет. Ведовством одурманил, пеленой глаза застил. Но не владеть тебе, конунг, каждым умом, дурачь псов своих верных, меня не проведёшь».
Встал тут и Раги Иварсон. Так сказал ярл Эйна:
- Верно гуторит Сурт Рукавица! Но и о том надо помнить, что не один Грютинг Оркдальский пасть раззявил. Как конунг мудрый молвил, о завтра подумать не помешает. Чтоб земли свои защитить и от тех рек, что вослед за Грютингом в Трандхейм повернут. Коли ослабит нас враг, тут же бурные воды всколыхнутся, зальёт Транделаг, что тогда делать станем?
- Как волны пенистые о скалы разбиваются, так и враги наши в пучине алчных очей своих сгинут, усталые веки их сами закроются, когда отведают стали Транделагской, - так говорил Сурт Рукавица и трудно было поспорить с ним.
Но поднялся Гуннар ярл Стринда, увидев знак родичем ему поданный, и возразил:
- Силён ты в битве, Сурт и яростен в речах, да только округ себя посмотреть не желаешь. Камень в воде тонет, реку же холод в тиски сковывает, а огонь лёд топит. Нет силы необоримой, даже Асы всемогущие о том ведают. Тор могучий и тот однажды к хитрости прибегнул, доказав, что подчас бывает она выше мудрости и полезней воинского умения.
«Хорошо начал родич, - мысленно похвалил Гуннара Мар. – Ну, да и я помогу. Сегодня Сурта на словах разобьём, завтра Хакона на деле. А Раги Иварсон тот ещё хитрец. Знаю ведь – злится на конунга, а виду не подаёт. Поддержим его, чтоб и он нам позже подсобил».
- Я не Ас, - сказал ярл Верадаля. – И не герой. Но ладони мои рукоять меча ежедневно ласкают и волос костром пахнет, а не брагой мутной. Дружина моя сильна. Неужто у тебя, Гуннар, всё иначе? От того ли сеча тебе не мила стала? Потому ли в бой не стремишься? Не загадок отгадчик за красавицей Хладирской пожаловал и обещание ему лишь одно дать могу – голову его лиходейскую срубить.
Нахмурился Гуннар Сердитый, сжал кулаки, но ответа верного не сыскал. Тогда пришёл на выручку ему Мар Иллугисон:
- Посмотри, Сурт на Хакона Младого, - указал Хладные Пальцы. – Внимательно посмотри. А лучше рядом с ним сядь, послушай воина удалого. Может поймёшь тогда, каково это, с Грютингом воевать. То, что разобьём мы Оркдальцев, и у меня сомнения не возникает, а вот голову с Грютинга снять, это уже постараться надо будет. Коли с ним покончим, так другие знать будут, что сила за Хаконом-конунгом великая.
Знал Мар, что обиду страшную сейчас нанёс ярлу Верадальскому, место ему указал, да не почётное, а самое позорное, рядом со щенком безродным сесть предложил. Зато конунгу малец мил, должно порадовать слух его, что воином справным парня назвали.
- Надо нам ворога в ловушку заманить, - продолжал Мар. - В круг огненный взять, чтоб уйти не смог. Что на это скажите?
Слушал молодой Хакон речи ярловы – да кулаки сжимал под столом. Видимо было, что часть мужей родовитых на ссору нарочно напрашивается. Так ли боги заповедовали? Конунг – властитель, асами даденный. Да и добре ли то, когда потомки Ярла, что род вели от Отца с Матерью да Хеймдалля светлейшего, гостем меж ними возлегшего ссорились, будто южные торговцы? В недоумении смотрел юноша на отца своего кровного, думая про себя о том, почто Хакон не оборвет злоречивых, волю являя? Эдак решат ведь они, что вовсе конунг ослаб и власти в руках боле не держит.
Сурт же на пожелание Мара чуть бранью не отозвался. Лишь уважение конунгу с лет младых им испытанное, речи срамные в устах заперло. Хакон младший – кровь старшего, и кто меньшого ублюдком хает, и старшему обиду наносит. Однако – сидеть ему рядом с рабом? Пальцы привычные к оружию потянулись – кровью умыть оскорбителя.
- Не в доме моем, Сурт, - негромко, но властно сказал ему Хакон.
Волком глянул ярл Верадаля. Заметно было, что возмущен он тем крайне. Что Хакон за честь его не вступился. Пришло Сурту в голову, что выстарился конунг, и, сыновей потеряв, даже отродье се рабское, сильней ярлов своих ценит.
- В круг, говориваешь? – продолжил меж тем конунг. – Мысль не дурна, но скажи скудоумному – али воев у на ныне без счета? Может, пропустил я чего и за время мирное бабы в фольках ваших в десять раз больше мужей нарожали?
- Хвала ванам, во многих домах мужи славные подрастают, - ответствовал ярл. – Женщины, что пряжки на одеяниях носят, конечно, не столь плодовиты, как те, что роду низкого, но каждый их сын - волк, а не шавка. Таких десять против сотни пойдет – и с победой воротится. Тебе ли не знать, конунг, как в бою бывает важна стать воителя?
Не винил он конунга прямо, но все поняли, в чьи ворота стрела полетела. Хакон млад голову вскинул, грозно глазами сверкая: да, мать его пряжек на одеянии не носила, но плох тот муж, что позволит родившею его хаять. А вот многие ярлы не сдержали довольных ухмылок. Увидел то старый конунг – и еще боле нахмурился.
- Мудр ты, властитель, - поспешил использовать паузу Гуннар, - однако ж подумай: коли идти на Грютинга в лоб, много воев положим. Викингу люба смерть в бою, с мечем добрым в руке, однако ж мужи нам и здесь ныне нужны, чтоб землями править да ребятишек воспитывать. Кто ж им привьет уважение к праотцам, ежели все отцы их пировать разом отправятся? Хитростью мы большего добьемся, да и людей сбережем. Больше викингов наших на пиру победном меду отведает.
Возразить на то было нечего: Хакон с самого нападения соблюдал линию выжидания да решения осторожного, и сам о том, что беречь воев потребно не раз говорил. Гуннар лишь те слова повторил – да против конунга и направил. Скажи тот сейчас слово – вышло бы, что людей он не бережет. Плох тот властитель, под началом которого много гридней да бондов головы зазря складывают.
- Мудры слова твои, ярл, - неохотно признал Хакон. – Ныне будет по твоему. Я так сказал.

Хедебю, Южная Ютландия
с Тельтиаром
- Что же это, и виру не стал требовать с этого отродья троллей лесных ? -спросил Сёльви, когда агдирцы вернулись к своим кораблям
- Да уж очень мне этот стражник не по нраву пришелся, - покачал головой Оттар. - Жаден больно до серебра, с таким справедливости не получить. Благо хоть от саксов отделались.
- Может и так. Только не по нраву мне что дабы с обидчиками расчитаться на то соизволение херсира спрашивать надо... -сказал Убби.
- Так здесь же торжище.- Сёльви хмыкнул. - Если все тут друг дружку резать начнут - то вмиг торговля всякая прекратится. Может потому и Каупанг стал при Хальдване пуст и заброшен...
- Хороши болтать - прервал их Оттар. - Пленников выводить надо да товары выносить, какие у нас на обмен заготовлены были. Конунгу вендов подарки надо привезти добротные...
Гридни сразу же оживились. Цепочкой они выводили пленников альвхеймарских и тех кого в битве с пиратами захватили. Другие воины выносили тюки со шкурами и выделанными кожами. Оттар оставил неболшой отряд сторожить корабли, а всех остальных повел на торг.
Сегодняшнее происшествие в гавани расшевелило многих приезжих, и сейчас торговля шла лихо. Героев свары тут же обступали торговцы из дальних стран и наперебой предлагали свои товары,разложенные на складных столах и прилавках, да под навесами. Некоторые - в основном местные и заезжие воины - приветствовали отряд Оттара восторженными криками и колотили оружием в щиты в знак одобрения. Заносчивые саксы не нравились здесь очень многим, и то что кто-то преподнес им урок многих н .
порадовало. Оттар не раз потом возблагодарил Тора что ему попался в пути один из кораблей Торира Собаки который вез припасы. Еда в Хедебю стоила дорого, и немало серебра можно было на этом сэкономить.
- Смотри-ка - сказал Убби, дергая Сельви за рукав. - Это ж кто этого чужеземца так уделал? Щеки красные, глаза в синяках, а забинтован весь...
Оттар засмеялся, оглянувшис на них. - Это араб из теплых морей. Мой дед еще в их страны в пходы викингские ходил, пока над всеми один конунг стоял... А теперь уплывешь, а твой дом уже соседи разграбят и сожгут...
К ним подошел чернявый мужчина маленького роста с длиннющим крючковатым носом.
- Гляди-ка, никак его мамаша с тролллем путалась- сказал Сельви, покосившись на него.
- Нет, моя мать быть честная женщина. она за тролль замуж выйти - ответил мужчина.
Викинги расхохотались.
- Что ж ты, троллий сын, так подошел, али купить чего желаешь?
- Я есть толмач, а вот он желает... Вы рабы продать хотите?
- Можем продать, а может и на других обменять - тут уж от цены зависит.
Подошедший араб что-то быстро затараторил на гортанном языке, показывая на пленников.
- Он говорит, пленники твои быть истощены и исхудать, но он их возьмет на галеры... по 5 монет з
за каждого.
- Да это же грабеж, - возмутился Сельви. - Тут каждый раб, не какой-нибудь хилый франк, а настоящий воин!
Толмач перевел, и араб в ответ что-то жалобно запричитал. хватаясь за голову.
- Он говорить вы требовать слишком много за такие люди, а он иметь десять детей и ему детей кормить надо. Вы его разорить если возьмете больше.
- Так чего столько наплодил если прокормить не может? -отрезал Убби.
- Только не на галеры -взмолился один из пленников. - Именем Тора вас заклинаю. Если уж продавать кому-то вздумали, то лучше уж грекам, а не собакам этим женовидным!
- Молчи! - Отрезал Сельви. - А ты, уважаемый, скажи сему покупателю, что меньше чем по пятнадцать монет ни раба не отдам, даже самого захудалого
Толмач перевел его слова. Араб снова запричитал, брызжа слюной, но Оттар показал ему кукиш и дал знак идти дальше.
- Правильно делаете - сказал им подошедший южанин в гребенчатом ромейском шлеме. - Таких мужей мгучих за бесценок сдавать глупо. А уж врагам нашим тем более.
- А ты можешь больше цену дать, - оценивающе взглянул на миклагардца Оттар. Тот был богато одет, но поди пойми этих ромеев - может у них так каждый второй одевается.
- Еще как - ромей улыбнулся. - Я не слепой. Вижу вы их в плен в бою взяли, и воины это хорошие. Такие нам нужны очень. Я стратигос, служу наместнику Сицилии. Эти арабы туда лезут как собаки нерезанные. А мы слышали что у вас воюют много, и плеников сюда везут на продажу. Потому берем всех кто к службе пригоден.
- Зовут-то тебя как, стратигос? - Спросил Рваный, подводя покупателя поближе к товару. - Вот посмотри, этот раньше хельдом был. Воин знатный, силушки немало - его покормить, будет десятка стоить.
- Анастасиос меня зовут. - грек пожал руку Оттару. - Такие воины нас сейчас очень нужны. Эти собаки арабы числом берут. Налетают сотня на десяток и выдавливают...
- Наших молодцев возьмете - на прогадаете, - появился подле командира Убби. - И они вам верой служить будут, коли снова мечи в руки дадите. Ты посмотри, грек на их глаза - это глаза воинов, не ведающих иного страха, кроме как страха умереть без оружия в руках.
- Вижу... -грек внимательно осмотрел вереницу пленников. - Сколько вы за них хотите? Кесарь велел нам брать всех кто годен, и за ценой какую спросят. в серебре недостатка нет, нам люди нужны
Оттар ухмыльнулся:
- Вот это мне по душе! Тех что воины умелые и знатные я вам по двадцати пяти монетам уступлю, а кто ослаб, или ущербен немного, но меч держать сумеет - тех по двадцати.
- Остальных - коли возьмешь, так по пятнадцати, - добавил Сельви.
Грек хлопнул Оттара по плечу.
- С вами можно иметь дело. Я согласен. Откуда вы пришли? И что там у вас сейчас происходит, если пленников так много?
- Война, мил человек у нас происходит, - Рваный ответил. - Государь мой со многими владетелями немирье имеет, да бьет их, одного за другим, так что только клочки летят! К лету, чую - еще вам рабов привезем.

- Давайте везите, и побольше. - сказал грек. - Я тут все время сижу. Я представляю волю нашего кесаря в ваших странах. А заодно и набором воинов для кесаря заведую. И кто по доброй воле к нему идет служить, кесарь наш награждает щедро.
- Может и награждает, да мы своего конунга заради злата не бросим, - отвечал Оттар. - Убби, отсчитай пленных, да серебро возьми как положено.
Грек отвесил легкий поклон.
- Все таки вы не назвали своих имен и своей страны. А мне хотелось бы с вами наладить отношения, и дружбу - они и нам и вашему властителю были бы выгодны. Какому конунгу вы служите?
- Мое имя Оттар Рваный, и служу я Харальду сыну Хальвдана, - с гордостью отвечал херсир.
- А из какой вы страны? -осведомился грек. - Мало еще нам про северные страны известно, откуда воины славные родом?
- Агдир - наша родина, но ныне Харальд правит и Вестфольдом, и Вингульмерком, и Раумарики, и иными землями северными.
- Про Хальвдана мы слыхали много, о Харальде увы я ничего не знаю. Я вас всех приглашаю на обед в мою резиденцию, и там расскажете обо всем, что проиходит в ваших странах. А ваши пленники отплывут сегодня на одном из наших торговых кораблей...
- С радостью я твое приглашение принимаю, - отвечал Оттар. - Да и воины мои не откажутся гостями твоими стать.
Доволен был Рваный - не так много времени прошло, а уже всех пленников продать сумели! Ежели и с товарами столь же споро дело пойдет, так завтра уже можно будет к вендам выступать, времени даром не теряя.